ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Молитвенник для государей"...

"Молитвенник для государей"...

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

МЫСЛИ НА БУДУЩЕЕ...

Аллегория на издание Екатерининского "Наказа".

С гравры Шоффера.

В.О. Ключевский о

ПРОИСХОЖДЕНИЕ, СОСТАВЛЕНИЕ И ИСТОЧНИКИ "НАКАЗА"

Екатерины Великой

Скоро Екатерина нашла для своих идей широкое применение.

По ее словам, в одной поздней записке в первые годы царствования из подаваемых ей прошений, сенатских и коллежских дел, из сенаторских рассуждений и толков многих других людей она усмотрела, что ни о чем не установлено однообразных правил, а законы, изданные в разное время при различном расположении умов, многим казались противоречивыми, а потому все требовали и желали, чтобы законодательство было приведено в лучший порядок.

Из этого она вывела заключение, что "образ мыслей вообще и самый гражданский закон" не могут быть исправлены иначе, как установлением ею писанных и утвержденных правил для всего населения империи и по всем предметам законодательства.

Для того она начала читать и потом писать "Наказ" Комиссии уложения.

Два года она читала и писала.

В письме (28 марта 1765 г.) к своей парижской приятельнице m-me Жоффрен, очень известной в то время своим литературным салоном, Екатерина писала, что уже два месяца она каждое утро часа по три занимается обработкой законов своей империи: это намек на составление "Наказа".

Значит, работа начата была в январе 1765 г., а к началу 1767 г.

"Наказ" был уже готов.

В критическом издании текста "Наказа", исполненном нашей Академией наук (1907 г.), тщательно разобран обильный материал, из которого вырабатывался этот памятник, и указаны его источники. "Наказ" -- компиляция, составленная по нескольким произведениям тогдашней литературы просветительного направления.

Главные из них -- знаменитая книга Монтескье Дух законов и вышедшее в 1764 г. сочинение итальянского криминалиста Беккариа "О преступлениях и наказаниях", быстро приобретшее громкую известность в Европе.

Справка:

-- Монтескье Шарль Луи де Секонда; барон де ля Бред (1689-- 1755)--французский просветитель, правовед, философ и писатель.

-- Окончил католический колледж в 1705 г., изучал право в Бордо и Париже, с 1716 г. одни из вице-президентов парламента (суда) в Бордо. С 1726 г. жил в Париже.

-- В 1728 г. путешествовал по Италии, Пруссии, Нидерландам, в 1729--1731 гг. жил в Великобритании.

-- Соч.: "Персидские письма" (1721), "О духе законов" (1748), "Размышления о причинах величия и падения римлян" (1734) и мн. др.

Книгу Монтескье Екатерина называла молитвенником государей, имеющих здравый смысл.

"Наказ" составился из 20 глав, к которым потом прибавлены были еще две; главы разделены на статьи, краткие положения, какими пишутся уставы. Всех статей в печатном "Наказе" 655; из них 294 заимствованы у Монтескье.

Широко воспользовалась Екатерина и трактатом Беккариа. направленным против остатков средневекового уголовного процесса с его пытками и подобными судебными доказательствами, проводившим новый взгляд на вменяемость преступлений и целесообразность наказаний. Самая обширная Х глава "Наказа" "о обряде криминального суда" почти вся взята из этой книги (104 статьи из 108). Критическое изучение текста "Наказа" нашло в нем еще следы заимствований из французской Энциклопедии и из сочинений немецких публицистов того времени Бильфельда и Юсти.

Справка:

-- Чезаре Беккариа Бонесано (итал. Beccaria Bonesana Cesare, 15 марта 1738, Милан -- 28 ноября 1794, там же) -- итальянский мыслитель, публицист, правовед и общественный деятель, выдающийся деятель Просвещения.

"О преступлениях и наказаниях", 1764

-- Одним из первых в Европе Беккариа выступил за отмену смертной казни и других наиболее жестоких наказаний. Суждения Беккариа о причинах преступности стали одним из отправных пунктов для формирования новой науки -- криминологии.

Во всем "Наказе" исследователи находят только около четверти незаимствованных статей, да и те большею частью -- заголовки, вопросы или пояснительные вставки, навеянные теми же источниками, хотя и встречаются оригинальные статьи очень важного содержания.

Екатерина сама не преувеличивала, даже умаляла участие своего авторства в "Наказе".

Посылая Фридриху II немецкий перевод своего труда, она писала:

"Вы увидите, что я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья; в этом сочинении мне принадлежит лишь расположение материала, да кое-где одна строчка, одно слово".

Работа шла в таком порядке: Екатерина выписывала из своих источников подходящие к ее программе места дословно или в своем пересказе, иногда искажая мысль источника; выписки зачеркивались или пополнялись, распределялись на главы с подразделением на статьи, переводились секретарем Козицким и вновь исправлялись императрицей.

Сама Екатерина не решалась переводить в ту пору, еще плохо освоившись с русским языком. При таком порядке работы в труде неизбежны были недостатки: фраза, вырванная из контекста источника, становилась неясной.

В русском переводе сложных рассуждений при неустановившейся терминологии иногда трудно доискаться смысла; в таких местах французский перевод "Наказа", тогда же сделанный, вразумительнее русского подлинника, хотя и заимствованного из французского же источника. На невразумительность многих мест "Наказа" указывали лица, которых Екатерина знакомила с частями своего труда до его окончания. По местам проскальзывали и противоречия: в одной статье, взятой у Монтескье, смертная казнь допускается; в других статьях, составленных по Беккариа, -- отвергается.

Вид Запорожской Сечи в конце ХVIII столетия.

С гравюры Боплана

ЦЕНЗУРА И КРИТИКА "НАКАЗА"

"Наказ" много пострадал от цензуры, или критики, какой он подвергся до выхода в свет.

По рассказу Екатерины, когда труд ее достаточно подвинулся, она стала показывать его по частям разным лицам, по вкусу каждого.

Н. Панин отозвался о "Наказе", что это аксиомы, способные опрокинуть стены.

Под влиянием ли выслушанных замечаний, или по собственному раздумью она зачеркнула, разорвала и сожгла добрую половину написанного -- так извещала она Даламбера в начале 1767 г., прибавив: "И бог знает, что станется с остальным".

Справка:

-- Жан Лерон Д'Аламбер (д'Аламбер, Даламбер; фр. Jean Le Rond D'Alembert, d'Alembert; 16 ноября 1717 -- 29 октября 1783) -- французский учёный-энциклопедист.

"Трактат о динамике" Д'Аламбера

-- Широко известен как философ, математик и механик. Член Парижской академии наук (1740), Французской Академии (1754), Петербургской (1764) и других академий.

А с остальным сталось вот что. Когда съехались в Москву депутаты Комиссии, Екатерина призвала "несколько персон, вельми разномыслящих", для предварительного обсуждения "Наказа".

"Тут при каждой статье родились прения; я дала им волю чернить и вымарать все, что они хотели; они более половины того, что написано было мною, помарали, и остался "Наказ уложения", яко напечатан". Если это был, как можно думать, вторичный приступ сокращения, то в печатном "Наказе" мы читаем не более четверти первоначально написанного. Это, разумеется, должно было много повредить стройности произведения.

Бессвязностью особенно страдает XI глава -- о крепостном состоянии; причина в том, что из первоначальной редакции главы выпущено в печатном издании до 20 статей о видах крепостной неволи, о мерах против злоупотреблений господской властью, о способах освобождения крепостных людей. Вот чего как нельзя больше пугались цензоры-депутаты из дворян. Несмотря на возражения и сокращения, Екатерина осталась очень довольна своим произведением как своей политической исповедью. [Она] писала еще до появления его в печати, что сказала в нем все, опорожнила весь свой мешок и во всю жизнь не скажет более ни слова, что все видевшие ее работу единодушно говорят, что это верх совершенства, но ей кажется, что еще надобно почистить.

Вид Риги конце ХVIII столетия.

С гравюры Дюпарка.

СОДЕРЖАНИЕ "НАКАЗА"

В 20 главах "Наказ" говорит о самодержавной власти в России, о подчиненных органах управления, о хранилище законов (Сенате), о состоянии всех в государстве живущих (о равенстве и свободе граждан), о законах вообще, о законах подробно, именно о согласовании наказаний с преступлениями, о наказаниях, особенно об их умеренности, о производстве суда вообще, об обряде криминального суда (уголовное право и судопроизводство), о крепостном состоянии, о размножении народа в государстве, о рукоделии (ремеслах) и торговле, о воспитании, о дворянстве, о среднем роде людей (третьем сословии), о городах, о наследствах, о составлении (кодификации) и слоге законов; последняя, XX глава излагает разные статьи, требующие изъяснения, именно говорит о суде за оскорбление величества, о чрезвычайных судах, о веротерпимости, о признаках падения и разрушения государства.

В двух дополнительных главах идет речь о благочинии, или полиции, и о государственной экономии, т. е. о доходах и расходах.

Видим, что, несмотря на урезки, "Наказ" довольно широко захватывал область законодательства, касался всех основных частей государственного устройства, верховной власти и ее отношения к подданным, управления, прав и обязанностей граждан, сословий, более всего законодательства и суда.

При этом он давал русским людям ряд разносторонних откровений.

Он возвещал, что равенство граждан состоит в том, чтобы все подчинены были одинаковым законам, что есть государственная вольность, т. е. политическая свобода, и состоит она не только в праве делать все, что законы дозволяют, но и в том, чтобы не быть принуждену делать, чего не должно хотеть, а также в спокойствии духа, происходящем от уверенности в своей безопасности; для такой свободы нужно такое правительство, при котором один гражданин не боялся бы другого, а все боялись бы одних законов.

Ничего подобного русский гражданин у себя не видел.

"Наказ" учил, что удерживать от преступления должен природный стыд, а не бич власти и что если не стыдятся наказаний и только жестокими карами удерживаются от пороков, то виновато в этом жестокое управление, ожесточившее людей, приучившее их к насилию.

Частое употребление казней никогда не исправляло людей.

Несчастно то правление, в котором принуждены установлять жестокие законы.

Пытку, к которой так охотно прибегал русский суд, "Наказ" резко осуждает, как установление, противное здравому рассудку и чувству человечества; он же признает требованием благоразумия ограничение конфискации имущества преступника как меры несправедливой, но обычной в русской судебной практике. Известно, с какой бессмысленной жестокостью и произволом велись дела об оскорблении величества: неосторожное, двусмысленное или глупое слово о власти вызывало донос, страшное "слово и дело" и вело к пытке и казни.

Слова, гласит "Наказ", никогда не вменяются в преступление, если не соединены с действиями: "все извращает и ниспровергает, кто из слов делает преступление, смертной казни достойное".

Для русской судебно-политической практики особенно поучителен отзыв "Наказа" о чрезвычайных судах.

"В самодержавных правлениях, -- гласит он, -- самая бесполезная вещь есть наряжать иногда особливых судей судить кого-нибудь из подданных своих".

Веротерпимость допускалась в России, и то только по государственным соображениям в очень тесных пределах. "Наказ" признает весьма вредным для спокойствия и безопасности граждан пороком недозволение различных вер в столь разнородном государстве, как Россия, и считает, напротив, веротерпимость единственным средством "всех заблудших овец паки привести к истинному верных стаду". "Гонение, -- продолжает "Наказ", -- человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца".

Наконец, в "Наказе" не раз затрагивается вопрос, исполняет ли государство, т. е. правительство, свои обязанности перед гражданами. Он указывает на ужасающую смертность детей у русских крестьян, уносящую до трех четвертей "сей надежды государства". "Какое цветущее состояние было бы сея державы, -- горько восклицает "Наказ", -- если бы могли благоразумными учреждениями отвратить или предупредить сию пагубу!"

Рядом со смертностью детей и заносной заразительной болезнью в числе язв, опустошающих Россию, "Наказ" ставит и бестолковые поборы, какими помещики обременяют своих крепостных, вынуждая их на долгие годы бросать для заработков свои дома и семьи и "бродить по всему почти государству". Не то с иронией, не то с жалобой на беспечность власти "Наказ" замечает, что "весьма бы нужно предписать помещикам законом" более обдуманный способ обложения крепостных.

Трудно объяснить, как эти статьи ускользнули от цензуры дворянских депутатов и пробрались в печатный "Наказ".

Глава о размножении народа в государстве рисует по Монтескье страшную картину запустения страны от хронической болезни и худого правления, где люди, рождаясь в унынии и бедности, среди насилия, под гнетом ошибочных соображений правительства, видят свое истребление, не замечая сами его причин, теряют бодрость, энергию труда, так что поля, могущие пропитать целый народ, едва дают прокормление одному семейству.

Эта картина живо напоминает массовые побеги народа за границу, ставшие в XVIII в. настоящей бедой государства.

В перечне средств для предупреждения преступлений "Наказ" как бы перечисляет словами Беккариа недоимки русского правительства.

"Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтоб законы меньше благоприятствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину; сделайте, чтоб люди боялись законов и никого бы, кроме них, не боялись. Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтоб просвещение распространилось между людьми. Наконец, самое надежное, но и самое трудное средство сделать людей лучшими есть усовершенствование воспитания".

Всякий знал, что русское правительство не заботилось об этих средствах.

"Книга добрых законов" также сдерживала бы наклонность причинять зло ближним.

Эта книга должна быть так распространена, чтобы ее можно было купить за малую цену, как букварь, и надлежит предписать учить грамоте в школах по такой книге вперемежку с церковными.

Но такой книги в России еще не было; для ее составления писан и самый "Наказ".

Таким образом, акт, высочайше подписанный, извещал русских граждан, что они лишены основных благ гражданского общежития, что законы, ими управляющие, не согласны с разумом и правдой, что господствующий класс вреден государству и что правительство не исполняло своих существенных обязанностей перед народом.

Воспитательный дом в Москве в конце ХVIII столетия.

МЫСЛЬ "НАКАЗА"

В таком виде являлась русская действительность пред идеями, возвещенными "Наказом".

Как они могли быть проведены в среду, столь мало им сродную?

"Наказ" находит некоторое средство и намечает проводника.

Во вступлении он ставит общее положение, что законы должны соответствовать естественному положению народа, для которого они составлены.

Из этого тезиса в дальнейших статьях он делает два вывода.

Во-первых, Россия по положению своему есть европейская держава. Доказательство этого -- реформа Петра I, введя европейские нравы и обычаи в европейском народе, имела тем более успеха, что прежние нравы в России совсем не сходствовали с ее климатом и занесены были к нам от чуждых народов. Положим, все это так, вопреки всякому вероятию.

Само собою следует невысказанное заключение, что русские законы должны иметь европейские основы.

Эти основы и даны "Наказом" в собранных им выводах европейской политической мысли.

Получается нечто похожее на силлогизм с подразумеваемым заключением, которое Екатерина нашла неудобным договаривать.

"Наказ" не вскрывает своих источников.

Монтескье, Беккариа и другие западные публицисты, которыми он пользовался, в глазах русских депутатов Комиссии нового Уложения не имели никакого законодательного авторитета: они принимали правила "Наказа" только как выражение мысли и воли русской верховной власти. С таким силлогизмом скорее следовало бы обратиться к западноевропейской образованной публике, которая могла усомниться, достигла ли Россия такой политической зрелости, чтобы столь возвышенные идеи могли быть положены в основу ее кодекса законов. Другой вывод, извлеченный из естественного положения России, -- тот, что она по своему обширному протяжению должна быть управляема самодержавным государем: "Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, возмещала медленность, отдаленностью мест причиняемую".

Если, говоря языком того времени, весь "разум" самодержавия в расстоянии Читы от Петербурга, то на втором выводе также можно построить силлогизм, гораздо более неожиданный.

Книга Монтескье -- главный источник "Наказа" есть идеальное изображение конституционной монархии. Первая посылка силлогизма та же: законы государства должны соответствовать его естественному положению. Вторая посылка: Россия по своему естественному, т. е. географическому, протяжению должна иметь самодержавный образ правления. Заключение: в основу ее законодательства должны лечь принципы конституционной монархии.

Силлогизм имеет вид паралогизма, между тем это действительная мысль Екатерины. Свободная от политических убеждений, она заменяла их тактическими приемами политики. Не выпуская из рук ни одной нити самодержавия, она допускала косвенное и даже прямое участие общества в управлении и теперь призвала к сотрудничеству в составлении нового уложения народное представительство. Самодержавная власть, по ее мысли, получала новый облик, становилась чем-то вроде лично-конституционного абсолютизма.

В обществе, утратившем чувство права, и такая случайность, как удачная личность монарха, могла сойти за правовую гарантию.

***

Монеты Екатерининского времени

СУДЬБА "НАКАЗА"

Про свой "Наказ" Екатерина после писала, что он ввел единство в правила и в рассуждения не в пример более прежнего и "стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах; по крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать".

"Наказ" роздали депутатам, читали в полном собрании и в частных комиссиях в начале каждого месяца; на него ссылались в прениях; генерал-прокурор вместе с маршалом должен был не допускать в постановлениях Комиссии ничего противного разуму "Наказа".

Екатерина думала даже установить чтение его в годовщину его обнародования по всем судебным местам империи. Но Сенат, конечно, с ведома императрицы дал ему специальное назначение, разослал его только по высшим центральным учреждениям, отказав в том областным присутственным местам.

Да и в центральных учреждениях он был доступен только властным членам; ни рядовым канцеляристам, ни посторонним его не дозволено было не только списывать, но и читать.

"Наказ" всегда покоился на судейском столе, и только по субботам, когда не докладывались текущие дела, эти члены в тесном кругу читали его, как читают в кабинете, запершись, запретную книжку избранным гостям.

"Наказ" не предназначался для публики, служил руководством для одних правящих сфер, и только по их манерам и действиям подчиненным и управляемым предоставлялось чувствовать на себе свойство тех аксиом, какие верховная власть нашла нужным преподать для блага своих подданных.

"Наказ" должен был озарять сцену и зрительную залу, оставаясь сам незримым светочем.

Сенат придумал такой театральный фокус для предупреждения превратных толков в народе, но самая таинственность "Наказа" могла только содействовать распространению слухов о каких-то новых законах.

Депутаты и правители, читавшие или слушавшие "Наказ", выносили из него несколько новых идей, цветы мысли, но их действие на управление и образ мыслей общества уловить трудно.

Только сама Екатерина в последующих указах, особенно по делам о пытке, напоминала подлежащим властям о статьях "Наказа", как обязательные постановления, и, к чести ее надобно прибавить, строго настаивала, "чтоб ни под каким видом при допросах никаких телесных истязаний никому делано не было".

Несмотря на слабое практическое действие, "Наказ" остается характерным явлением царствования в духе всей внутренней политики Екатерины.

Она писала Фридриху II в объяснение своего творения, что должна была приспособляться к настоящему, не закрывая, однако ж, пути к более благоприятному будущему.

Своим "Наказом" Екатерина бросила в русский оборот, хотя и очень стесненный, много идей, не только новых для России, но не вполне усвоенных политической жизнью и на Западе, и не спешила воплотить их в факты, перестроить по ним русский государственный порядок, рассуждая: были бы идеи, а они рано или поздно приведут свои факты, как причины приводят свои следствия.

***

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК

МАРИЮШКИН Алексей Лазаревич (1880-?). Полковник, военный писатель. Участник 1 мировой войны и белого движения на юге России. После 1920 - в эмиграции. В 1944 из Югославии депортирован в СССР, где погиб. В статье "Трагедия русского офицерства" (1923) он совершенно справедливо делает упрек русскому обществу, предавшему свой служилый класс: "Еще задолго до мировой войны, а следовательно, задолго и до русской смуты, в нашей литературе, за которую щедро бросали золото инородцы, можно было уловить планомерный, скрытый поход против офицерства. Выброшенные волной безвременья наши писатели, затрагивая быт армии, неуклонно и тенденциозно вели кампанию против офицера. Если вглядеться в нашу беллетристику последних лет, то станет жутко и стыдно за русское общество, которое вольно или невольно повинно в скорбном пути своего офицерства, а вместе с тем и в скорбном пути своей Родины, ибо если одни делали предложение, то другие являли спрос".

Марка - так первоначально называлась граница страны. Потом "маркой" стали называть округ, расположенный в известных границах и заключавший в себе разного рода владения, как общинные, так и частные.

Маркоманы - "люди марки" (т.е. границы), германское племя, жившее сперва по Рейну, Неккару и Майну и входившее в союз свевских племен. Около начала н.э. их вождь Марбод перевел их в Богемию и организовал там большой союз германских племен. После Марбода маркоманы вели длительные войны с Римом, в 88 г. н.э. разбили императора Домициана, но затем были побеждены императором Траяном и Адрианом. Со II в. они вместе с другими германскими и сарматскими племенами начинают нападать на римскую границу. Марк Аврелий принужден был вести с ними длительную войну, которая кончилась лишь при его сыне Коммоде; В III в. они еще воевали с римлянами, а в IV в. сведения о них прекращаются.

МАРС, др.-италийское божество, первоначально бог полей и урожая, затем бог войны. Считался отцом Ромула и Рема - основателей Рима.

Марсаки - германское племя, обитавшее на островах у устья Мааса, к югу от батавов.

Марсово поле - площадь в Риме на левом берегу Тибра; на ней происходили военные и гражданские собрания. Здесь, в частности, в присутствии военачальника и под руководством опытных воинов, их обучали 1)военным: стойке, хождению военным шагом, бегу, взлезанию на валы и высоты, поодиночке и целыми отделениями, без поклажи и с полной поклажей; 2) прыганию через рвы и преграды, вольтежироваиию и плаванию; 3) действию разного рода оружием, для чего в землю вбивались толстые колья, в которые обучавшееся стреляли из луков, метали дротики и нападали на них с мечами, учась прикрывать себя щитами во всяком положении тела; при этом все вооружение было вдвое тяжелее обыкновенного для того, чтобы это последнее позже, в действительном бою с неприятелем, уже казалось гораздо легче; наконец 4) ношению больших тяжестей, производству земляных работ, построению укрепленных лагерей, обороне и атаке их, и пр. т. п.

Марсы ("отражающие" ) - древнегерманское племя, жившее между р. Верхний Рур и р. Верхняя Липпе и разгромленное войсками Германика.

МАРТЫНОВ Евгений Иванович (1864-1932). Генерал-лейтенант (1910). Военный историк. Окончил Академию Генерального штаба (1889). Участник русско-японской войны 1904-1905 и 1-0й мировой войны. В Советской Армии с 1918 в качестве главного начальника снабжения РККА, затем на преподавательской работе в Академии Генерального штаба. Первый военный историк, который осветил участие русской армии в Февральской революции 1917 Труды по стратегии и тактике.

МАРШАЛ (от франц. marechal), 1) придворное звание в средний-век. Франции (до 16 в.). 2) Высш. воинское звание в Рос армии, а также в армиях ряда стран (во Франции с 16 в.); в некоторых армиях (в т. ч. в рос.) званию М. соответствовал чин генерал-фельдм. 3) В Польше - звание некоторых гражд. должностных лиц: М. сейма, вице-М. сейма.

МАСЛОВСКИЙ Дмитрий Федорович (1848-1894). Генерал-майор (1891). Русский военный историк. Окончил Академию Генерального штаба (1873). С 1884 начальник штаба дивизии, затем корпуса, с 1889 - профессор Академии Генштаба. Автор трудов по истории русского военного искусства. Основоположник русской военно-исторической школы. В "Записках по истории военного искусства в России" (1891) он писал: "Традиции русской армии (так хорошо нам известные) вырабатывались своим самобытным путем, и начала их вполне видны еще в войнах дружинного периода. Эти нравственные причины, столь могущественно влиявшие на конечную, историческую победу русских ратей, заключаются: 1) в самоотверженной преданности ратников своей родине, главе отечества и православной вере, так что с первых времен Руси "отечество" ("Святая Русь земля"), великий князь (царь) и вера отождествляются в одно целое, нераздельное понятие; 2) упорной выносливости ратников в походах и храбрости в бою; 3) тесной дружинной связи отдельных частей войск между собою и 4) гордом отношении войска к славе русского оружия за границей".

МАТВЕЕВ Артамон Сергеевич (1625-82), боярин, приближенный царя Алексея Михайловича. Участник подавления Моск. восст. 1662. С 1671 рук. рус. дипломатии. С 1676 в опале. Возвращен в Москву в 1682, убит стрельцами.

Один из первых "западников", Матвеев ценил общение с иностранцами и охотно пересаживал на русскую почву заморские новинки. Он организовал типографию при Посольском приказе, собрал огромную библиотеку и был в числе организаторов первой аптеки в Москве. Дом его был убран по-европейски, с разрисованным потолком, картинами немецкой работы, изображавшими святых, и часами столь затейливой конструкции, что на них обращали внимание и иностранцы. Жена Матвеева появлялась в мужском обществе; сын Андрей получил тщательное образование, на европейский манер; из дворовых людей Матвеев составил труппу актёров и забавлял государя театральными представлениями. Человек образованный, Матвеев написал несколько литературных работ (не дошедших до нас), преимущественно исторического содержания, между прочим: "Историю русских государей, славных в ратных победах, в лицах" и "Историю избрания и венчания на царство Михаила Фёдоровича". Кроме того, он ответственен за создание "Царского титулярника", справочника по монархам и другим первым лицам разных стран эпохи и по русской истории.

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

-- Металл узнается по звону, а человек -- по слову.

-- Язык голову бережет.

-- Стрелы пронзают плоть, а злые слова -- душу.

-- Слова имеют цену как залог дел.

-- Люди опытные по языку узнают пульс духа, недаром сказал мудрец: "Говори, коль хочешь, чтобы я тебя узнал..."

-- Шутка дозволенная приятна, а какую кто стерпит -- зависит от способности терпеть. Кто от колкости выходит из себя, дает повод вновь кольнуть.

-- Молчание -- алтарь осторожности.

-- Особенно опасна откровенность дружеская: сообщил свои тайны другому -- стал его рабом... Итак, тайн не выслушивай и сам не сообщай.

-- Некоторые ценят книги по их объему, точно написаны они для упражнения рук, а не ума.

-- Пленять сердца -- великая победа! Ее не одержишь ни безрассудной отвагой, ни докучным шутовством -- дается она лишь благопристойной уверенностью, порождаемой нравом и опирающейся на достоинства.

-- Герою свойственно сближаться с героями; таинственное это и прекрасное свойство -- одно из чудес природы.

-- Не надо быть невеждою, но невеждой притвориться иногда не худо. С глупцом ни к чему быть мудрецом, с безумным -- благоразумным; с каждым говори на его языке.

Бальтасар ГРАСИАН (1601 -- 1658) -- испанский писатель

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 27/08/2012, изменен: 27/08/2012. 36k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 13 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Молитвенник для государей"...

Каменев Анатолий Иванович
"Молитвенник для государей"...