ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Моральная упругость войск

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

"Тройка", (ранее 1904)

Морозов А.И.

МОРАЛЬНАЯ УПРУГОСТЬ ВОЙСК

Б. Никулищев

"Принудьте злого делать добро: отвечаю, что он скоро полюбит его. Заставьте ленивого работать: он скоро удивится своей прежней ненависти к трудам. Сократ называл добродетель знанием: всякий порок можно назвать невежеством, ибо он есть слепота ума, ибо в нем гораздо более страдания, нежели пpиятности".

Н.Карамзин

Неоднократные попытки к установлению прочных основ познания духовной стороны военного дела, к сожалению, не увенчались еще решительным успехом.

Правда, в последнее время и наша и иностранная военная литература обогатилась уже весьма многими исследованиями по этому вопросу, но нового, за весьма редким исключением, не дала, ограничившись по-прежнему, по большей части, стереотипными фразами о храбрости, патриотизме, долге и пр., хотя и подкрепленными многочисленными примерами, но все же, мало объясняющими -- откуда, как и каким образом все это произошло, т.е. какие именно тайные пружины повлияли на их проявления: между тем, это только одно и имело еще существенное значение для дела.

Сверх того, отождествляя, по большей части, моральный элемент с качествами человека и с проявлением его деятельности под влиянием различных предшествующих условий его воспитания, жизни и т. п., -- предполагая воспитанием его создать рецепт для победы, -- эти исследователи впадали не только в явное противоречие с действительностью, но и вводили еще нас в весьма опасные иллюзии, не раз приводившие войска к катастрофам.

Примерами могут служить: Аустерлиц и начало войны нашей с Японией.

В том и другом случае, убеждение в нашем превосходстве, основанное на весьма неясных данных, при столкновении с действительностью, привело нас к катастрофам и напрасным потерям.

В Японскую войну, несмотря на целый ряд фактов, благодаря подкреплениям, это убеждение особенно долго держалось, пока не довело, наконец, нас до Мукдена и Цусимы; в продолжение же самой войны не только равенство, но и превосходство в силах, не обеспечивало за нами успеха.

Но не в одной лишь военной литературе встречаемся мы с подобным взглядом на дело; обыкновенно и в военном общежитии, исходя из различного рода повествований, принято исключительную способность возбуждения морального элемента приписывать лишь некоторым избранным людям при посредстве примера, слова и пр., вовсе притом не считаясь с данными более серьезного значения и современной картиной сражений.

Указывают также, например, что менее культурные народы обладают будто бы и большим развитием духовной стороны и что, следуя по материкам Европы и Азии от запада к востоку, мы будем встречаться все с более и более грозным в духовном отношении противником.

Однако, все это далеко от действительности.

Как часто в военной жизни встречаемся мы с высоким проявлением морального элемента там, где, казалось бы, не было и причин его зарождения и, напротив того, неоднократно видим слабое проявление его там, где и храбрость, и патриотизм и все прочее находилось в изобилии.

Мы видим, например, что

-- дикари бегут от нескольких (так называемых "изнеженных") европейцев;

-- китайцы во время боксерского восстания, несмотря на питаемую ненависть к иноземцам, на презрение к смерти, не выдерживают натиска даже небольших европейских отрядов;

-- суданские дервиши, несмотря на фанатическую храбрость, любовь к независимости и патриотизм, терпят страшное поражение под Омдурманом от тех, которые незадолго еще перед тем, даже и в превосходном числе, сдавались тысячами простым фермерам-бурам;

-- наконец, на Кавказе мы видим отчаянно храбрых, почти непобедимых в горах, борющихся за свои родные очаги чеченцев, уступающих однако всюду в открытом поле (в продолжение войны за обладание Кавказом) даже и небольшим отрядам русских, побеждаемых в эпоху Крымский войны, в свою очередь, союзниками.

Между тем, руководствуясь узко понимаемыми словами Наполеона I, что Ў успех в бою зависит от морального элемента и только Ќ от материальных условий, казалось бы, что победа должна была бы принадлежать именно этим дервишам и горцам, а не их более слабым в "моральном отношении" противникам, борющимся за мало понятные им интересы так как на стороне первых было Ў, а вторых -- лишь Ќ шансов успеха.

Руководствуясь теми же словами великого полководца, следовало бы признать (как это и делается в действительности), что вопросу об искусственном развитии в мирное время духовной мощи в войсках следует отвести значительно большее внимание, чем подготовке их в материальном отношении, так как естественно, лучше обеспечить себя тремя четвертями нежели одной четвертью шансов.

-- Но можно ли дух воспитывать по своему усмотрению?

-- Не будет ли это самообманом и где границы такому воспитанию?

-- И действительно, если бы мы и сумели даже выработать сурового закаленного воина в нашей обыденной практике мирного времени (что одно уже не вяжется с задачей), то разве в случае неудачи, не стали бы, все-таки, приписывать наш неуспех лучшей "моральной" подготовке противника и т.д. до бесконечности?

С другой же стороны, если лучшим воспитанием мы достигли бы того, что создали солдата железных по стойкости то разве, без побочных средств, мы смогли бы довести их до того духа, который делает их страшными в бою, который расплавляет железо и от которого единственно и зависит Ў успеха в бою, по словам Наполеона.

Остановимся теперь на военно-исторических примерах, объясняющих всю неправильность современных воззрений на сущность и происхождение морального элемента, причем чтобы не вдаваться в излишние подробности, остановимся лишь на некоторых войнах XIX столетия; читателю же не трудно будет затем самому все указанное нами применить к любому из остальных военно-исторических событий для проверки правильности приводимых здесь положений.

В 1800 году Наполеон разбивает "резервной" армией лучшие войска австрийцев под Маренго, только что перед тем, получивших Суворовское крещение, завоевавших Италию и под предводительством Суворова бывших непобедимыми.

Многие военные историки предполагают, что, несмотря на свое название, "резервная армия" состояла, будто из лучших солдат.

Это несправедливо.

Это была, безусловно, худшая по качествами армия, лучшие солдаты находились у Моро.

Очевидно, что за непродолжительное время пребывания в ней первого консула, качества этой армии измениться не могли, что, между прочим, и доказывается Маренгской битвой; тем не менее, хотя бы по причине победы, никто не станет отрицать, что эта армия превосходила противника моральными силами.

Она верила в своего полководца, считала его непобедимым, т.е., другими словами, была уверена в своих силах -- в искусство своего предводителя.

Если в начале сражения дух ее и был несколько поколеблен более внушительными материальными средствами противника, то с прибытием на поле сражения дивизии Дезе, лично первого консула (следовательно, новых материальных данных) и с изменением условий обстановки, он получил сперва устойчивость, а потом и всерешающее значение.

В 1805 году император разбивает наголову под Аустерлицем, в присутствии ее Монарха, русскую армию, по качеству своему превосходную (что доказывается и битвой, и потерями, и незадолго до этого происшедшим Шенграбенским делом), заключавшую в среде своей Суворовских сподвижников и чудо-богатырей.

Выступая из-под Ольмюцкого лагеря, армия эта дерзко верила в будущие успехи (по ложным представлениям о себе и противнике), но, встреться с действительностью, понесла вследствие этого и большие поражения.

В 1807 году Наполеон разбивает ту же армию под Фридландом, почти тех же качеств, как и прежняя, наполненную, сверх того, и жаждой мщения за Аустерлиц, как говорит наш военный историк Михайловский-Данилевский, и заключающую в рядах своих и Суворовских сподвижников и чудо-богатырей. Но кампания эта начинает уже отличаться редким упорством сравнительно с прежним.

Среди лесных дебрей, озер и болот Восточно-Прусского театра войны, подставляя противнику сильную сторону своих войск (их стойкость и упорство при обороне), русские ставят ряд серьезных препятствий всесокрушающему удару французов, поднимая, вместе с тем, и свои духовные силы.

Несмотря на все уменье Наполеона управлять нравственным элементом своей армии и на всю случайность такого управления со стороны Беннигсена, русские уже дают высокое самостоятельное проявление морального элемента на снежных полях Эйлау и среди укреплений Гейльсберга.

В 1812 году качества наших войск, их самоотвержение, преданность долгу, ожесточение против врага, вторгнувшегося в пределы родного края, были неоспоримы; особенности же страны, лишения, болезни, оказали громадное влияние на моральные силы врага; тем не менее, численное превосходство сил Наполеона в первую половину кампании, его искусство, боевая опытность его войск и прежние победы над русскими дают, в целом, перевес французам почти до конца войны.

Конечно, и на нашей стороне, подобно тому как и под Эйлау, проявлялась временами, в истинном своем значении, моральная сила, развивавшаяся, однако, большею частью, совершенно самостоятельно, как, например, при обороне Семеновских флешей и Центральной батареи и в действиях против отдельных маршалов Наполеона, но по качеству своему, как меньшая французской, остававшаяся без решающего влияния на исход главнейших сражений.

Даже чрезвычайные меры, предпринятые нами к поднятию силы сопротивления войск и опасность, грозившая отечеству, не помогли влить в сердца их духа победы, увеличив лишь упорство войск до крайнего предала.

В Бородинском сражении, где Наполеону пришлось встретиться с непоколебимою, историческою стойкостью наших войск при обороне, с особою наглядностью проявилось, что каковы материальные условия, таковы и вытекающие из них духовные последствия.

Вспомним приказы Наполеона перед началом войны и мы поймем, что разумел этот великий полководец под моральным элементом.

"Солдаты! Вторая Польская война началась... -- она будет столь же славна для Франции, как и первая..."

Разве не чувствуется в этих словах непоколебимой уверенности в силах?

На чем же основывает полководец эту уверенность в победе, ибо, без оснований, она обратилась бы в простое хвастовство?

Ответ на этот вопрос встречаем мы в том же приказе: "Первая окончилась под Фридландом и Тильзитом..." и далее, -- "Разве мы не воины Аустерлица, не думает ли она, что мы изменились?"

Мы видим, что он основывает ее на таких данных, как непосредственное знакомство с противником, под Аустерлицем и Фридландом, на чувстве непобедимости их во главе с императором.

Уверенность французов в своем полководце, собственная уверенность их в своем превосходстве, лучшие распоряжения, все, в целом, создало такую моральную силу, что, несмотря на всю трудность исключительно лобовой атаки укреплений, защищаемых русскими войсками, одушевленными близостью Москвы, религиозно подготовленными и готовыми умереть, несмотря на ошибки и колебания самого Наполеона, уже к 5-ти часам пополудни мы были отброшены почти за версту от занимаемых прежде позиций с существенной угрозой пути отступления.

В этом сражении мы не обнаружили того всесокрушающего, страшного напряжения моральных сил (в смысле желания победить, но не отбить), какое замечалось у французов, но исключительно только пассивное их проявление, вследствие некоторых благоприятно создавшихся для нас материальных условий, и как результата их получилось уменьшение французских успехов.

В этом сражении мы располагали особенными качествами войск, а с этим, особенно, и приходилось считаться!

В 1813 году Наполеон с более малочисленной армией, составленной к тому же из конскриптов (призыва даже 1815 г.), разбивает войска союзников под Бауценом, Люценом, Дрезденом и отбивает атаки их под Лейпцигом, тогда как маршалы его, в то же время, терпят поражения под Кульмом, Кацбахом и Денневицем.

В войну 1854 -- 55 годов, под Севастополем, плохое ведение союзниками осады, свободный тыл, укрепления и стойкость русских при обороне, талантливое ведение ее Тотлебеном, создали, в общем, возможность защищать укрепленный город в течение 11 месяцев с явным притом преобладанием духовных сил на нашей стороне.

Но в то же время, те же войска в открытом поле уступали французским, при очевидном превосходстве моральных сил на стороне этих последних, что и подтверждается примерами таких сражении, как Альма, Инкерман и Черная речка.

Будь на нашей стороне преобладание трех четвертей во образе нравственного элемента, оно неминуемо должно было бы нам доставить и победу, несмотря на разницу в материальном положении. Тоже касается и союзников; имей они постоянное преобладание в моральных силах, они взяли бы Севастополь в несколько месяцев.

Следовательно, и в этом случае вера, с одной стороны, в свое тактическое превосходство в открытом поле, в свое развитие, вооружение, ловкость и инициативу, а с другой -- слабая тактическая подготовка войск, плохое вооружение, особенности и автоматизм обучения создали, несмотря на качества противников, моральную силу тому из них, на стороне которого оказалось большинство преимуществ.

0x01 graphic

"Въезд Великого Князя Николая Николаевича Старшего в Тырново 30 июня 1877 г."

Картина Н. Д. Дмитриева-Оренбургского

В Русско-турецкую войну 1877 -- 78 годов, руководимые ошибочным пониманием морального элемента, как качества, отрицая последний у турок, не считаясь с необходимостью использования материальных сил, понимаемых в самом широком значении этого слова, отрицая даже последние и предполагая простым ударом завершить кампанию в несколько месяцев, мы уже через три недели терпим серьезные неудачи.

Использовав силу Плевненских укреплений, Осман-паша, подобно нам под Севастополем, поднимает духовные силы своих войск, между тем, как наши, после второй Плевненской неудачи, нисходят до Систовской паники.

Во вторую половину той же кампании, когда факты голой действительности заставили нас серьезно озаботиться увеличением своих материальных сил в виде не только численного их приращения, но и в виде новых назначений, улучшения администрации, отчасти вооружения, и лучших распоряжений до блокады Плевны включительно, -- обстановка резко переменяется; совершенно непредвиденно, у нас возрастают моральные силы, которые, действительно, доводят нас в несколько недель до стен Константинополя.

Обращаясь к двум иностранным военным экспедициям конца истекшего столетия, мы встречаемся в них с тем же пренебрежением к сущности морального элемента, который замечался и у нас, и, конечно, с тем же результатом.

В Абиссинскую экспедицию итальянцев, излишняя самоуверенность, пренебрежение обстановкой, приводит их к Адуанскому поражению. Знакомые с краем, природные воины, к тому же и более многочисленные, абиссинцы неминуемо должны были одержать успех на местности, доставлявшей им эти данные в ущерб сильным сторонам противника. Такой искусственно созданной обстановкой и послужила знаменитая Адуанская западня.

Моральный элемент здесь, без сомнения, находился на стороне абиссинцев.

В последнюю Англо-бурскую войну, англичане не были подготовлены к предстоящей борьбе; на буров смотрели они пренебрежительно: в две-три недели рассчитывали дойти до Претории.

Буры же, напротив того, основательно подготовившись к войне, знали с кем будут иметь дело (хотя впоследствии несколько и ошиблись в этом). Они были твердо уверены в своих силах на основании этих материальных данных, которыми располагали и пользовались. Уверенность их исходила не из гадательных, а из положительных данных, а именно: умственного своего развитая, общей солидарности, тактического превосходства в малой войне, знакомства с краем, опыта прежних своих войн с англичанами и многих других данных.

И можно утвердительно сказать, что не столько патриотизм, любовь к независимости и пр. дали им возможность вести с успехом войну в продолжение 2 лет против могущественного государства, как именно эта уверенность в своих силах.

Из краткого обзора вышеприведенных примеров не трудно уже заметить, что качество далеко еще не обусловливает наличия морального элемента.

Качество -- это такая же материальная данная войны, как и численность, превосходство в вооружении и пр., лишь несколько большего значения, как качество фигур на шахматной доске.

Каждый народ обладает присущим ему одному качеством, выработанным историческим путем, под влиянием тех или иных географических и физических данных, которое и может быть, как материал, использовано в военное время.

Нет народа, который обладал бы всеми выгодными качествами, необходимыми ему для войны: у каждого имеются свои достоинства и свои недостатки.

Знание качеств народа, а особенно своего (не всегда постоянных), обязательно, как знание одной из важнейших материальных данных войны.

Обращаясь к определению состава материального элемента, мы должны, прежде всего, включить в него все то, чем в состоянии управлять непосредственно.

Сюда относятся:

-- численность,

-- вооружение,

-- военная система,

-- характер местности

-- и т. п. фактические данные.

Затем, в тоже понятие материального элемента входит все то, чем непосредственно хотя управлять мы не можем, но что возможно все-таки изменить с течением времени, будь то перед войной или даже во время последней, как то и было с Петром Великим после Нарвского поражения.

Сюда могут быть отнесены:

-- качество войск,

-- их обучение и

-- тактическая подготовка,

-- умственное развитие,

-- воспитание,

-- преданность долгу, а также,

-- в известной мере, и патриотизм.

Что касается морального элемента, то последний не может быть измерен или оценен какими-нибудь непреложными данными.

Это, как бы, сила электричества прямо пропорциональная данным, от которых зависит ее напряжение.

В зависимости от материальных данных, данной воли противника и прочих условий обстановки, она изменяется бесконечно, возвышаясь до безумного увлечения, с одной стороны, и падая до паники -- с другой; сохраняясь на долгое время или погасая, как вспышка, упорная или слабая до бесконечности.

Психология толпы -- только одно из частных проявлений морального элемента, наиболее здесь слабого по существу, ограниченного пространством и временем, хотя и подчиненного законам "внимания".

Моральный элемент есть данная, так или иначе, воодушевляющая войска от генерала до солдата, распространяющаяся мгновенно среди них на значительном протяжении, несмотря ни на какое их положение-- сосредоточенное или разреженное, основанная всецело, как и психология масс, на законах внимания, а потому и находящаяся в прямой зависимости от всевозможных данных, их вызвавших.

Моральный элемент объединяет войска как бы одною мыслью, одним желанием, способствует оказываемой ими друг другу взаимной поддержке, действует, в зависимости от впечатления, более или менее продолжительное время, опираясь каждый раз на реальные данные обстановки, а отсюда, конечно, и на качества той или иной национальности.

Однако, история указывает нам на сравнительно редкое проявление морального элемента в полном его объеме, что не удивительно, раз он составляет производную всех отдельных положительных и отрицательных сторон обстановки; чаще всего он бывает (в зависимости от тех или иных условий ее) в виде той или другой разновидности, главными из которых необходимо признать активное и пассивное проявление его.

-- Под активным проявлением морального элемента мы разумеем такую разновидность его, которая стремится -- одним общим увлечением, ударом, достигнуть намеченной ею цели, уверенная в своем активном превосходстве; под пассивным же -- такую, которая, встречая превосходство в обороне и в промахах противника, стремится лишь к отсрочке решения, или к измору противника.

-- Первая -- ищет для своего проявления "идеи", вторая -- "чувства" и полной покорности судьбе.

-- Первая -- повелевает обстановкой, вторая -- ищет опоры в ней.

-- Могучее проявление обеих этих разновидностей морального элемента мы и наблюдали уже в Бородинском сражении, где имели и случай оценить их относительное значение и силу.

Моральный элемент тесно связан с материальным.

Несмотря на свое абсолютно малое значение перед моральным, материальному элементу принадлежит громадное относительное значение в успехе борьбы. Без видных материальных данных не будет и морального превосходства, а с ним и победы.

Обращаясь к военно-историческим данным, мы всюду замечаем, что моральный элемент всегда принадлежал тому из противников, который в данный момент был более богат материальными данными, лучше пользовался обстановкой, выказывая, вместе с тем, и большее военное искусство.

Причиной высокого духа французских войск под предводительством Наполеона I был не только, прежде всего, этот последний, но и целесообразная тактическая подготовка его войск, боевая их опытность, численное относительное превосходство на решительном пункте в сражениях и, наконец, приноровленное к качествам француза ведение самого боя, и воинская система.

-- О последней Наполеон отзывался, например, в таких выражениях: "превосходством своим в организации над всеми войсками в свете, французская армия обязана конскрипции. Как часто в бою останавливались глаза мои на молодых конскриптах, когда они в первый раз бросались в рукопашную схватку: честь и мужество выступали из всех скважин тела их!" ...

Причиной высокого развития духа Суворовских войск было, не личное уменье Суворова вести беседы с солдатами, а постоянные победы его над противником, слава непобедимости его, тактическое его искусство, целесообразное воспитание и воинское обучение солдат, боевая опытность войск, приноровленное к русскому характеру ведение боя и, наконец, оригинальность самого его искусства, действующая на воображение масс.

Останавливаясь на сравнительной оценке данных материального элемента, имеющих столь большое значение на войне, нельзя не придти к заключению, что наиболее важными из них представляются следующие, и притом в таком порядке постепенности:

-- 1)искусство полководца;

-- 2)качество войск, под коим разумеется их физическое и умственное развитое, боевая опытность, храбрость, стойкость, способность к самопожертвованию, хладнокровие, нетребовательность, ловкость и прекрасный подбор начальников;

-- 3)вооружение, обучение, тактическая подготовка и воспитание солдат;

-- 4)численность, организация и воинская система;

-- 5)преданность долгу и патриотизм.

"Хороший генерал, хорошие кадры, хорошая организация, надлежащее обучение и строгая дисциплина: вот принадлежности хороших войск; и тогда все равно, за что они сражаются. Впрочем, религиозный фанатизм, любовь к отечеству и народная слава могут с пользою одушевить новонабранные войска".

Таково было мнение Наполеона о хороших войсках; на вопрос же, какие войска считает он лучшими, Наполеон отвечал: "Те, которые выигрывают сражения"...

В последнюю Русско-японскую войну у нас не наблюдалось достаточного подъема морального элемента.

Правда, под Порт-Артуром и в других случаях, временами, он поднимался довольно высоко, но, в общем, под влиянием постоянных неудач, отступления, растерянности, путаницы в действиях и несоответственной тактической подготовки, равно как и некоторых дефектов военного устройства, он не мог достаточно проникнуть в массы и стать сколько-нибудь продолжительным и общим.

Здесь так же, как и в ранее приведенных нами примерах, закон о связи моральных сил с материальными проявился в полном объеме.

Там, где последние, скрывая наши слабые стороны, давали войскам перевес над противником, у нас являлось и приращение морального элемента (Порт-Артур, укрепления, неожиданная атака Путиловской сопки превосходными силами и пр.); там же, где это отсутствовало, появлялся упадок духа и, как следствие его, -- неудача.

Приказы, подобные приказу войскам Маньчжурской армии 19-го сентября 1904 года N 687, далекие от действия на воображение масс, имеющие в виду "наступление", а обращающиеся к "чувству" (данная обороны), конечно, морального элемента не приращали, как не приращали его отдельные действия разных удальцов и примеры низших начальников.

Интересно мнение Наполеона I об этом предмете:

"Речи, во время сражения, не могут придать храбрости войскам; старые, опытные солдаты едва их слушают, молодые позабывают их при первом пушечном выстреле".

"На войне обстановка повелевает".

Это всецело относится и к моральному элементу; только не обстановка руководит последним, а нравственные силы войск вытекают из обстановки, рождаясь от нее и следуя с нею рука об руку.

Вначале осторожные, японцы, по мере успехов, становились все более и более решительными, черпая моральные силы в ряде, постепенно развертывавшихся перед ними, наших дефектов.

Пользуясь господствующей у нас централизацией и слабохарактерностью нашего полководца, они в планах своих все более и более руководствовались известными им данными этого характера, подчиняя ему всецело и материальные свои соображения для достижения как скорейшего успеха, так и дальнейшего, затем, подрыва духа наших войск последующим отступлением. Подобная система, в одно и тоже время осторожная, сохраняющая силы войск, и решительная, приводила к подрыву нашей уверенности в силах, а потому и соответствовала их стратегическим предначертаниям.

Еще, по словам Спенсера, понятие о "воле" определялось в связи с понятием о цели, которой хотят достигнуть.

"Отбросьте, _ говорить он, _ всякую мысль о "цели", и понятие воли исчезнет".

Понятно, что мысль о "цели" есть не что иное, как представление известного действия; если же ожидаемого действия не предвидится, вопрос о цели отпадает как бы сам собою, а вместе с этим и явление воли.

Войска, попавшие в совершенно неожиданную для них обстановку, теряют уверенность в своих силах, если не находят средств выйти из нее с успехом. Волевые импульсы войск сдают, природные инстинкты вступают в свои права, на осуществление которых и обращается воля.

Чем обусловливается, например, упадок духа в войсках при внезапном появлении на фланге противника, при внезапной атаке и пр.?

Именно -- неуверенностью их в своих силах, исчезновением их воли.

Почему опытный охотник не боится встречи со зверем?

Он уверен в своих силах на основании своей опытности.

Выразительницей морального элемента служит уверенность в силах, всецело основанная на материальных данных. Могущественные материальные данные, правильно примененные к обстановке, или, другими словами, уверенность в силах, всецело вытекающая из данных обстановки, вызывают то, что принято называть моральным элементом, от которого и зависит успех.

Причины паники и воодушевления, двух полюсов морального элемента, олицетворяются этою уверенностью в силах.

Возгласы "пропали!" "нас обошли!" принципиально тождественны с ободряющими словами: "наша берет!" "ничего -- пробьемся!" Разница-- относительная. В последнем случае -- уверенность растет, в первом -- падает.

Причина паники кроется в предшествующей ей неуверенности в силах, сдерживаемой чувством, обещаниями, надеждой и другими искусственно созданными средствами, когда достаточно легкого толчка для разрушения таким образом построенного карточного домика и обратной, по силе и направлению, смены настроения стадным чувством самосохранения, тем большим по силе, чем сильнее было это предшествующее ему напряжение.

Воодушевление обратно чувству паники.

Ему предшествует всегда известная доля уверенности в силах.

Когда эта уверенность достигает предела, войска часто, и без указаний свыше, совершают геройские подвиги, несмотря ни на какие препятствия со стороны противника, как, например, по показанию Михайловского-Данилевского, случилось с одним русским батальоном в сражении под Прейсиш-Эйлау в 1807 году, когда, видя гибель французского корпуса Ожеро, он, увлеченный победой, бросился на центр французской армии и, преодолев все препятствия, достигнул кладбища -- в 100 шагах от самого Наполеона и его старой гвардии.

Храбрость природная редко бывает храбростью разумной; таковая является только следствием уверенности в силах. То же самое можно сказать и про воодушевление. Последнее, если оно является следствием каких-либо ложных причин, редко бывает продолжительным. Оно исчезает немедленно по прекращении действия этих причин; оно носит случайный характер и, при той или иной обстановке, может или способствовать успеху или, напротив того, повести к катастрофе.

Воодушевление же, охватывающее войска под влиянием внутренних, ясно сознаваемых причин, их уверенности в своих силах, имеет более постоянный, а потому и более надежный характер. Оно не легко поддается давлению; оно упорно переходит в желание победить, в особую изворотливость ума, напоминающую находчивость.

Под влиянием морального элемента храбрость, а с ней и воодушевление, начинает приобретать всесокрушающий характер; раз они разумно и энергично направлены, люди по природе нерешительные становятся решительными; в массы проникает общее желание победы; своею уверенностью в силах массы оказывают влияние и на противника, постепенно приходящего к сознанию своей беспомощности и, наконец, сдающего.

Уверенность, чтобы стать уверенностью, должна, как мы уже и упоминали, быть прежде всего основанной на ясно сознаваемых материальных данных и не переходить в область гадательную.

Как только она переходит в эту последнюю, она перестает уже быть уверенностью, а обращается в дерзость, самомнение, со всеми их разочарованиями. С этой точки зрения уверенность высших начальников и войск весьма часто бывает различна.

Неполное знакомство начальника с качественной стороной своих и неприятельских войск, допускаемые им с этой стороны иллюзии, незнание обстановки или поверхностное знакомство с военным делом и ошибочный взгляд на него, весьма часто создают представления, совершенно отличные от представляющихся войскам, со всеми их неблагоприятными для дела последствиями.

Таких примеров много в истории.

Особенно опасными представляются взгляды мирного времени, основанные на ложных представлениях о войне. Они не только мешают дальнейшему совершенствованию армии, но зачастую приводят ее к потере кампании.

Непосредственно, на поле сражения, дерзость, иной раз, бывает удачной, но всегда только там, где противник сам не вполне уверен в своих силах. Она оказывает на такого противника импонирующее влияние своей фиктивной уверенностью в силах.

Особо выгодной она представляется при неожиданной встрече с противником, пока последний не разобрался еще в обстановке, не нашел себе опоры в материальных ее данных. В применении к значительным силам и к стратегическим соображениям, дерзость почти всегда ведет к катастрофе, так как необходимых условий, благоприятных ее проявлению, там почти никогда не бывает (Тюренчен, Седан, Цусима).

Томительное чувство опасности, постоянно царящее на поле сражения, хватается за каждый предлог, способный вывести его из этого положения, поддаваясь всем впечатлениям извне. В таких случаях достаточно примера, слов авторитетного начальника, знака или выражения его лица или примера всеми любимого удальца, чтобы войска (если в них осталась еще известная уверенность в силах) на известном ограниченном участке двинулись в атаку, а остальные -- уже в силу кажущегося им успеха соседних частей, не попробовали бы пойти, в свою очередь, вслед за последними или в указанном им ранее направлении атаки.

Вера в начальника, в его талант, или сочувствие его образу мыслей играют здесь большее значение, чем сказанные им слова и личный его пример.

Эта вера, в данном случае, заменяет собою уверенность в силах. Проникнувшее в массы убеждение, что раз авторитетный начальник указывает путь вперед, то, следовательно, не все еще потеряно, еще возможен или непременно будет успех (Наполеон, Суворов, Скобелев); что успех, хотя и не виден еще непосредственно нам, но уже учитывается начальником, который лучше нас осведомлен в положении дела, и поднимает в массах, невольно, уверенность в силах.

За просто любимым или авторитетным начальником войска пойдут далеко неодинаково. В первом случае, много, если в них скажется "пассивная моральная сила"; во втором же главным побудителем будет "активная" сила. Обыкновенно, без каких-нибудь благоприятных случайностей, атаки первого рода не доходят до конца, останавливаясь вскоре после начала.

Пример авторитетного начальника безусловно полезен, как одна из данных материальной обстановки. Подобного рода пример и был проявлен генералом Скобелевым 30-го августа 1877 года при атаке Плевневского редута N1.

Его громкое: "Вперед, ребята!" придавало новые силы. Турки, занимавшее ложементы перед редутом N1, не выдержали, оставили их и бегом отступили в редуты и траншею между ними. Вид отступавших от ложементов турок воодушевил еще более наших. "Ура", подхваченное тысячами грудей, грозно полилось по линии...

Трофеями описанной отчаянной атаки были: значительный профили редут (вернее -- люнет), часть траншеи к стороне редута N 2 и одно турецкое орудие.

Редут N 2 отбил части, двигавшиеся против него одновременно с атакою на редут N 1.

Этот пример наглядно показывает, каким образом толчок, данный первоначально генералом Скобелевым, при виде "отступавших" турок, перешел окончательно в уверенность в силах, возбудил дух наших войск, а потом перешел и в успех, но в успех на ограниченном пространстве, именно там, где был проявлен этот пример, так как редут N 2 отбил нашу атаку.

Пользуясь своим ореолом, Наполеон, перед наступлением решительного момента, почти всегда поднимал нравственные силы войск своим видом, проезжая по рядам их со словами: "Распустите знамена, настала решительная минута!"

"Его осанка, выражение лица и приближение", как он сам про себя это говорит, "производили всеобщее одушевление"...

Известный рассказ про Суворова, остановившего наши отступающие войска под Треббией словами: "Заманивай, заманивай, ребята!" или ученье, произведенное генералом Скобелевым одному из батальонов Эстляндского полка под Ловчей, когда последний, без команды, с целью скрыться от турецких пуль, побежал через кладбище к постройкам города, только лишний раз подтверждают важное значение уверенности на войне.

Очевидно, что то и другое было произведено, как Скобелевым, так и Суворовым, с целью нравственной передышки войскам, чтобы искусственно поднять упавшие моральные силы. Ясно, что опыт этот физически возможен лишь с не потерявшими еще голову войсками. Во время Мукденской паники подобного рода опыты только озлобляли солдат и не приводили к успеху.

Сражение, как и всякая борьба, является борьбою, главным образом, моральных сил. Важно не уничтожить врага, а подорвать его уверенность в силах, заставить его прекратить борьбу, подчиниться нашей воле.

Целый ряд материальных условий, случайных причин и видоизменения обстановки создает, при встрече равных по достоинству противников, целый ряд колебаний душевных сил, рассматриваемых как производные от одной общей уверенности в себе, с которой войска начали сражение. Пока эта последняя руководит волею войск, пока данные борьбы еще не успели потушить этой уверенности частные неудачи, колебания и пр. не могут еще оказать влияния на результат сражения. Неудача, равно как и мимолетный успех, весьма скоро могут быть в этих случаях остановлены теми или иными материальными средствами, из которых войска черпали свою уверенность в силах.

Другое дело, подрыв общей уверенности войск -- основания их внутренней силы. Такая уверенность может исчезнуть лишь при встрече с более реальными проявлениями материальных сил противника. Отсюда ясно, что для того, чтобы овладеть моральным элементом противника, нужно поразить его именно в средоточие его могущества, туда, откуда он берет свою уверенность в силах. Тоже касается и ряда частных столкновений, из которых слагается сражение. Каждый начальник, как бы мал он ни был, должен, при всякой к тому возможности, иметь постоянно в виду в сфере своей деятельности создание для противника неблагоприятных условий для ведения им борьбы, пользуясь при этом всеми средствами для внушения своим войскам уверенности в своем превосходстве.

Наше исследование было бы не полно, если бы мы не коснулись вопроса о влиянии общества на моральные силы сторон. Так как жизнь складывается из действий людей, то развитие общества (известного народа) находится в глубокой связи с реализацией всех представлений составляющих его лиц.

Среди условий, определяющих эти представления, совершенно теряются такие односторонние принципы, как "законы подражания"(Тард); "физические условия" (Бокль), "мистические законы истории" и пр.

Известное "качество" народа, а от него и войска, зависит от умственного и нравственного развития составляющих его элементов.

Пренебрегать подобной данной невозможно.

Положенная на весы победы, она ляжет той или другой тяжестью, способной либо подорвать нашу уверенность в силах и затруднить проявление моральных сил, либо возбудить эти силы до крайности.

Борьба искусственными мерами против подобного влияния общества почти немыслима, как и борьба против положений истории. Однако влияние это может быть все-таки всегда обращено в нашу пользу, если сумет им хорошо воспользоваться и "во время и у места" вдвинуть в рамки борьбы.

Никулищев Б.

Моральный элемент в области военного искусства

(Опыт психологического исследования) //

Военный сборник, 1912, N1, с.1-18.

***

Информация к размышлению

0x01 graphic

Мишель Монтень

Мишель Монтень (1533--1592) -- выдающийся французский мыслитель эпохи Возрождения, один из представителей философского скептицизма, проповедовавшего относительность человеческого познания, зависимость его от многих условий.

Скептицизм как течение в философии эпохи Возрождения является своеобразным продуктом гуманизма, обратившего внимание на окружающий человека мир и подвергшего критике преклонение перед авторитетами. В эпоху Монтеня, когда средневековая схоластика уже начала утрачивать свое господство над умами, а опытные науки нового времени только еще начали складываться, скептицизм расчищал путь прогрессу человеческого знания.

Подвергая сомнению различные обычаи и взгляды современного ему общества, отрицая веру в сверхъестественное, Монтень тем самим выступал против феодализма и его идеологической опоры -- католической церкви.

Являясь противником схоластической наук средневековья, тратившей все свои силы на комментирование небольшого числа признанных церковью сочинений, Монтень выступал за науку опытную, изучающую сами вещи, проникающую в их сущность. Отсюда вытекали и педагогические взгляды Монтеня: он сторонник развивающего образования, которое не загружает память механически заученными сведениями, а способствует выработке самостоятельного мышления, приучает к Критическому анализу. Это достигается путем изучения как гуманитарных, так и естественнонаучных дисциплин. Последние в современных Монтеню школах почти не изучались.

Как и все гуманисты. Монтень высказывался против суровой дисциплины средневековых школ, за внимательное отношение к детям.

Воспитание, по Монтеню, должно способствовать развитию всех сторон личности ребенка, теоретическое образование должно дополняться физическими упражнениями, выработкой эстетического вкуса, воспитанием высоких нравственных качеств.

Многие мысли Монтеня были восприняты педагогами XVII-- XVIII в. Так, идея приоритета нравственного воспитания перед образованием подробно развита Локком, а высокая оценка воспитательного влияния сельской среды и отказ от принуждения в обучении явились своего рода основой теории естественного воспитания Руссо.

Ниже приводятся фрагменты из его "Опытов" (1588), где рассматриваются вопросы воспитания и образования.

М. Монтень

ОПЫТЫ

(Фрагменты глава XXVI)

...Приемы, к которым обращаются в земледелии до посева, хорошо известны, и применение их не составляет труда, как, впрочем, посев; но едва то, что посеяно, начнет оживать, как перед нами великое разнообразие этих приемов и множество трудностей, необходимых, чтобы его взрастить. То же самое и с людьми: невелика хитрость посеять их; но едва они появились на свет, как на вас наваливается целая куча самых разнообразных забот, хлопот тревог, как же их вырастить и воспитать.

Склонности детей в раннем возрасте проявляются так слабо и так неотчетливо, задатки их так обманчивы и неопределенны, что составить себе на этот счет определенное суждение очень трудно.

Взгляните на Кимона, взгляните на Фемистокла и стольких других! До чего не похожи были они на себя в детстве! В медвежатах или щенках сказываются их природные склонности, люди же, быстро усваивающие привычки, чужие мнения и законы, легко подвержены переменам и к тому же скрывают свой подлинный облик.

Трудно поэтому преобразовать то, что вложено в человека самой природой. От этого и происходит, что, вследствие сшибки в выборе правильного пути, зачастую тратят даром труд и время на натаскивание детей в том, чего те как следует усвоить не в состоянии. Я считаю, что в этих затруднительных обстоятельствах следует неизменно стремиться к тому, чтобы направить детей в сторону наилучшего и полезнейшего, не особенно полагаясь на легковесные предзнаменования и догадки, которые мы извлекаем из движений детской души. Даже Платон, на мой взгляд, придавал им в своем "Государстве" чрезмерно большое значение...

Ребенка из хорошей семьи обучают наукам, имея в виду воспитать из него не столько ученого, сколько просвещенного человека, не ради заработка (ибо подобная цель является низменной и недостойной милостей и покровительства муз и к тому же предполагает искательство и зависимость от другого) и не для того, чтобы были соблюдены приличия, но для того, чтобы он чувствовал себя тверже, чтобы обогатил и украсил себя изнутри. Вот почему я хотел бы, чтобы, выбирая ему наставника, вы отнеслись к этому с возможной тщательностью; желательно, чтобы это был человек скорее с хорошей, чем с туго набитой головой, ибо, хотя нужно искать такого, который обладал бы и тем и другим, все же добрые нравы и ум предпочтительнее голой учености; и нужно также, чтобы, отправляя свои обязанности, он применил новый способ обучения.

Нам без отдыха и срока жужжат в уши, сообщая разнообразные знания, в нас вливают их, словно воду в воронку, и наша обязанность состоит лишь в повторении того, что мы слышим. Я хотел бы, чтобы воспитатель вашего сына отказался от этого обычного приема и чтобы с самого начала, сообразуясь с душевными склонностями доверенного ему ребенка, предоставил ему возможность свободно проявлять эти склонности, предлагая ему изведать вкус различных вещей, выбирать между ними и различать их самостоятельно, иногда указывая ему путь, иногда, напротив, позволяя отыскивать дорогу ему самому, Я не хочу, чтобы наставник один все решал и только один говорил; я хочу, чтобы он тоже слушал своего питомца. Сократ, а впоследствии и Аркесилай заставляли сначала говорить учеников, а затем уже говорили сами.

Пусть он заставит ребенка пройтись перед ним, и таким образом получит возможность судить о его походке, а, следовательно, и о том, насколько ему самому нужно сжаться, чтобы приспособиться к силам ученика. Не соблюдая здесь соразмерности, мы можем испортить все дело; уменье отыскать такое соответствие я разумно его соблюдать-- одна из труднейшие задач, какие только я знаю. Способность снизойти до влечений ребенка и руководить ими присуща лишь душе возвышенной и сильной. Что до меня, то я тверже и увереннее иду в гору, нежели спускаюсь с горы.

Если учителя, как это обычно у нас делается, просвещают своих многочисленных учеников, преподнося им всем один и тот же урок и требуя от них одинакового поведения, хотя способности их вовсе не одинаковы, но отличаются и по своему объему, и по своему характеру, то нет ничего удивительного, что среди огромной толпы детей найдется всего два или три ребенка, которые извлекают настоящую пользу из подобного преподавания.

Пусть учитель спрашивает с ученика не только слова затверженного урока, но смысл и самую суть его, и судит о пользе, которую он принес, не по показаниям памяти своего питомца, а по его жизни. И пусть, объясняя что-либо ученику, он покажет ему это с сотни разных сторон и применит к множеству различных предметов, чтобы проверить, понял ли ученик как следует и в какой мере усвоил это; и в последовательности своих разъяснений пусть он руководствуется примером Платона. Если кто изрыгает пищу в том самом виде, в каком проглотил ее, то это свидетельствует о неудобоварнмости пищи и о несварении желудка. Если желудок не изменил качества и формы того, что ему надлежало сварить, значит, он не выполнил своего дела.

...Пусть наставник заставляет ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподносит, и пусть ничего не вдалбливает ему в голову, опираясь на свой авторитет и влияние; пусть принципы Аристотеля не становятся его неизменными основами, равно как не становятся ими и принципы стоиков или эпикурейцев. Пусть учитель изложит ему, чем отличаются эти учения друг от друга; ученик же, если это будет ему по силам, пусть сделает выбор самостоятельно или, по крайней мере, останется при сомнении. Только глупцы могут быть непоколебимы в своей уверенности.

Ибо, если он примет мнения Ксенофонта или Платона, поразмыслив над ними, они перестанут быть их собственностью, но сделаются также и его мнениями.

Кто рабски следует за другим, тот ничему не следует.

Он ничего не находит; да и не ищет он ничего. Главное--чтобы он знал то, что знает. Нужно, чтобы он проникся духом былых мыслителей, а не заучивал их наставления. И пусть он не страшится забыть, если это угодно ему, откуда он почерпнул эти взгляды, лишь бы он сумел сделать их своей собственностью.

Истина и доводы разума принадлежат всем, и они не в большей мере достояние тех, кто высказал их впервые, чем тех, кто высказал их впоследствии. То-то и то-то столь же находится в согласии с мнением Платона, сколько с моим, ибо мы обнаруживаем здесь единомыслие и смотрим на дело одинаковым образом. Пчелы перелетают с цветка на цветок для того, чтобы собрать мед, который, однако, есть целиком их изделие; ведь это уже больше не тимьян или майоран. Подобным же образом и то, что человек заимствует у других, будет преобразовано и переплавлено им самим, чтобы стать его собственным творением, то есть собственным его суждением. Его воспитание, его труд, его учение служат лишь одному: образовать его личность.

...Только рассудок, говорил Эпихарм, все видит и все слышит; только он умеет обратить решительно все на пользу себе, только он располагает всем по своему усмотрению, только он действительно деятелен -- он господствует над всем и царит; все прочее слепо, глухо, бездушно. Правда, мы заставляем его быть угодливым и трусливым, дабы не предоставить ему свободы действовать хоть в чем-нибудь самостоятельно.

Кто же спрашивает ученика о его мнении относительно риторики и грамматики, о том или ином изречении Цицерона? Их вколачивают в нашу память в совершенно готовом виде, как некие оракулы, в которых буквы и слоги заменяют сущность вещей.

Но знать наизусть еще вовсе не значит знать; это только держать в памяти то, что ей дали на хранение. А тем, что знаешь по-настоящему, ты вправе распорядиться, не оглядываясь на хозяина, не кося глазами на книгу. Ученость чисто книжного происхождения--жалкая ученость! Я считаю, что она украшение, но никак не фундамент; в этом я следую Платону, который говорит, что истинная философия--это твердость, верность и добросовестность; прочие же знания и все, что направлено к другой цели, не более, как румяна.

...Недостаточно закалять душу ребенка; столь же необходимо закалять и его мышцы. Наша душа слишком перегружена заботами, если у нее нет должного помощника; на нее тогда возлагается непосильное бремя, так как она несет его за двоих. Я-то хорошо знаю, как тяжело приходится моей душе в компании со столь нежным я чувствительным, как у меня, телом, которое постоянно ищет ее поддержки. И, читая различных авторов, я не раз замечал, что то, что они выдают за величие духа и мужество, в гораздо большей степени свидетельствует о толстой коже и крепких костях. Мне доводилось встречать мужчин, женщин и даже детей, настолько нечувствительных от природы, что удары палкою значили для них меньше, чем для меня щелчок по носу: получив удар, такие люди не только не вскрикнут, но даже и бровью не поведут.

Когда атлеты своею выносливостью уподобляются философам, то здесь скорее сказывается крепость их мышц, нежели твердость души. Ибо привычка терпеливо трудиться -- это то же, что привычка терпеливо переносить боль. Нужно закалять свое тело тяжелыми и суровыми упражнениями, чтобы приучить его стойко переносить боль и страдания от вывихов, колик, прижигании и даже от мук тюремного заключения и пыток. Ибо надо быть готовым и к этим последним; ведь в иные времена и добрые порой разделяют участь злых. Мы хорошо знаем это по себе!

...Что до той школы, которой является общение с людьми, то тут я нередко наталкивался на один обычный порок: вместо того чтобы стремиться узнать других, мы хлопочем только о том, как бы выставить себя напоказ, и наши заботы направлены скорее на то, чтобы не дать залежаться своему товару, нежели чтобы приобрести для себя новый.

Молчаливость и скромность - качества в обществе весьма ценные.

Ребенка следует приучать к тому, чтобы он был бережлив и воздержан в расходовании знании, которые им будут накоплены; чтобы он не оспаривал глупостей и вздорных выдумок, высказанных в его присутствии, ибо весьма невежливо и нелюбезно отвергать то, что нам не по вкусу. Пусть он довольствуется исправлением самого себя и не корит другого за то, что ему самому не по сердцу; пусть он не восстает также против общепринятых обычаев. Пусть он избегает придавать себе заносчивый и надуманный вид, избегает ребяческого тщеславия, состоящего из желания выделиться среди других и прослыть умнее других, пусть не гоняется он за известностью человека, который брани все и вся и пыжится выдумать что-то новое.

Следует поучить ребенка вступать в беседу или в спор только в том случае, если он найдет, что противник достоин подобной борьбы; его нужно научить также не применять все же выражения, которые могут ему пригодиться, но только сильнейшие из них.

Надо приучить его тщательно выбирать доводы, отдавая предпочтение наиболее точным, а следовательно, и кратким. Но, прежде всего, пусть научат его склоняться перед истиной и складывать перед нею оружие, лишь только он увидит ее -- независимо от того, открылась ли она его противнику или озарила его самого. Ведь ему не придется подыматься на кафедру, чтобы читать предписанное заранее. Ничто не обязывает его защищать мнения, с которыми он не согласен.

...Пусть совесть и добродетели ученика находят отражение в его речи и не знают иного руководителя, кроме разума. Пусть его заставят понять, что признаться а ошибке, допущенной им в своем рассуждении, даже если она никем, кроме него, не замечена, есть свидетельство ума и чистосердечия, к чему он в первую очередь и должен стремиться; что упорствовать в своих заблуждениях н отстаивать их--свойства весьма виденные, присущие чаще всего наиболее низменным душам и что умение одуматься и поправить себя, сознаться в своей ошибке в пылу спора -- качества редкие, ценные и свойственные философам.

Его следует также наставлять, чтобы, бывая в обществе, он присматривался ко всему и ко всем, ибо я нахожу, что наиболее высокого положения достигают обычно люди не слишком способные и что судьба осыпает своими дарами отнюдь не самых достойных. Так, например, я не раз наблюдал, как на верхнем конце стола, за разговором о красоте какой-нибудь шпалеры или о вкусе мальвазии, упускали много любопытного из того, что говорилось на противоположном конце. Он должен добраться до нутра всякого, кого бы ни встретил,-- пастуха, каменщика. прохожего; нужно использовать все и взять от каждого по его возможностям, ибо все, решительно все пригодится,--даже чьи-либо глупость или недостатки содержат в себе нечто поучительное. Оценивая достоинства и свойства каждого, юноша воспитает в себе влечение к их хорошим чертам и презрение к дурным.

Пусть его душе будет привита благородная любознательность; пусть он осведомляется обо всем без исключения; пусть осматривает все примечательное, что только ему ни встретится, будь то какое-нибудь здание, фонтан, человек, поле битвы, происходившей в древности, места, по которым проходили Цезарь или Карл Великий.

Пусть он осведомляется о нравах, о доходах и связях того или иного государя. Знакомиться со всем этим весьма занимательно и знать очень полезно.

В это общение с людьми я включаю, конечно, и притом в первую очередь, и общение с теми, воспоминание о которых живет только в книгах. Обратившись к истории, юноша будет общаться с великими душами лучших веков. Подобное изучение прошлого для иного--праздная трата времени; другому же оно приносит неоценимую пользу.

История -- единственная наука, которую чтили, по словам Платона, лакедемоняне.

Каких только приобретений не сделает он для себя, читая жизнеописания нашего милого Плутарха? Пусть, однако, мой воспитатель не забывает, в чем его основная задача; пусть он старается запечатлеть в. памяти ученика не столько дату разрушения Карфагена, сколько нравы Ганнибала и Сципиона; не столько, где умер Марцелл, сколько то, почему, окончив жизнь так-то и так-то, он принял недостойную его положения смерть.

Пусть он преподаст юноше не столько события, сколько уменья судить о них. Это, по-моему, в ряде прочих наук именно та область знаний, к которой наши умы подходят с самыми разнообразными мерками. Я вычитал у Тита Ливия сотни таких вещей, которых иной не приметил; Плутарх же -- сотни таких, которых не сумел вычитать я, и, при случае даже такое, чего не имел в виду и сам автор. Для одних это чисто грамматические занятия, для других -- анатомия философии, открывающая нам доступ в наиболее сокровенные закоулки нашей натуры.

...За примерами могут с удобством последовать наиболее полезные философские правила, к которым надлежит прикладывать для проверки человеческие поступки.

-- Пусть наставник расскажет своему питомцу, что означает: знать и не знать; какова цель познания; что такое храбрость, воздержанность и справедливость; в чем различие между жадностью и честолюбием, рабством и подчинением, распущенностью и свободою; какие признаки позволяют распознавать истинное и устойчивое довольство: до каких пределов допустимо страшиться смерти, боли или бесчестия, какие пружины приводят нас в действие и каким образом в нас возникают столь разнообразные побуждения, ибо я полагаю, что рассуждениями, долженствующими в первую очередь напитать его ум, должны быть те, которые предназначены внести порядок в его нравы и чувства, научить его познавать самого себя, а также жить и умереть подобающим образом.

После того как юноше разъяснят, что же, собственно, ему нужно, чтобы сделаться лучше и разумнее, следует ознакомить его с основами логики, физики, геометрии и риторики; и, какую бы из этих наук он ни выбрал,-- раз его ум к этому времени будет уже развит,-- он быстро достигнет в ней успехов.

Преподавать ему должны то путем собеседования, то с помощью книг; иной раз наставник просто укажет ему подходящего для этой цели автора, а иной раз он изложит содержание и сущность книги в совершенно разжеванном виде. А если сам воспитатель не настолько сведущ, в книгах, чтобы быть в состоянии отыскивать в них подходящие для его целей места, то можно будет дать ему в помощь какого-нибудь ученого человека, который каждый раз будет снабжать его тем, что требуется, а наставник потом будет уже сам указывать и предлагать их своему питомцу.

Можно ли сомневаться, что подобное обучение много приятнее и естественнее, чем преподавание по способу Газы? Там докучные и трудные правила, слова, пустые и как бы бесплотные; ничто не влечет вас к себе, ничто не будит ума. Здесь же наша душа получит вдоволь поживы, здесь найдется, чем и где попастись. Плоды здесь несравненно более крупные, и созревают они быстрее.

...Поскольку философия учит жизни и детский возраст совершенно так же нуждается в подобных уроках, как и все прочно возрасты, почему бы не приобщить к ней и детей?

А между тем нас учат жить, когда жизнь уже прошла. Сотни школяров заражаются сифилисом прежде, чем дойдут до того урока из Аристотеля, который посвящен воздержанию.

Цицерон говорил, что, проживи он даже двойную жизнь, все равно у него не нашлось бы досуга для изучения лирических поэтов. Что до меня, то я смотрю на них с еще большим презрением -- это совершенно бесполезные болтуны.

Нашему юноше приходится еще более торопиться; ведь учению могут быть отданы лишь первые пятнадцать-шестнадцать лет его жизни, а остальное предназначено деятельности. Используем же столь краткий срок, как следует; научим его только необходимому. Не нужно излишеств: откиньте все эти колючие хитросплетения диалектики, от которых наша жизнь не становятся лучше; остановитесь на простейших положениях философии и сумейте надлежащим образом отобрать и истолковать их: ведь постигнуть их много легче, чем новеллу Бокаччо, и дитя, едва выйдя из рук кормилицы, готово к их восприятию в большей мере, чем к искусству чтения и письма. У философии есть свои рассуждения как для тех, кто вступает в жизнь, так и для дряхлых старцев.

...Даже игры и упражнения-- и они станут неотъемлемой и довольно рачительной частью обучения: я имею в виду бег, борьбу, музыку, танцы, охоту, верховую езду, фехтование.

Я хочу, чтобы благовоспитанность, светскость, внешность ученика совершенствовались вместе с его душою. Ведь воспитывают не одну душу и не одно тело, но всего человека: нельзя расчленять его надвое. И, как говорит Платон, нельзя воспитывать то и другое порознь; напротив, нужно управлять ими, не делая между ними различия, так, как если бы это была пара впряженных в одно дышло коней. И, слушая Платона, не кажется ли нам, что он уделяет и больше времени и больше старания телесным упражнениям, считая, что душа упражняется вместе с телом, а не наоборот?

Вообще же обучение должно основываться на соединении строгости с мягкостью, а не так, как это делается обычно, когда, вместо того чтобы приохотить детей к науке, им преподносят ее как сплошной ужас и жестокость.

Откажитесь от насилия и принуждения; нет ничего, по моему мнению, что так бы уродовало и извращало натуру с хорошими задатками. Если вы хотите, чтобы ребенок боялся стыда и наказания, не приучайте его к этим вещам.

Приучайте его к поту и холоду, к ветру и жгучему солнцу, ко всем опасностям, которые ему надлежит презирать; отвадьте его от изнеженности и разборчивости; пусть он относится с безразличием к тому, во что он одет, на какой постели спит, что ест и что пьет: пусть он привыкнет решительно ко всему.

Пусть не будет он маменькиным сынком, похожим на изнеженную девицу, но пусть будет сильным и крепким юношей. В юности, в зрелые годи, в старости я всегда рассуждал и смотрел на дело именно так.

И наряду со многими другими вещами порядки, заведенные в большинстве наших коллежей, никогда не нравились мне. Быть может, вред, приносимый ими, был бы значительно меньше, будь воспитатели хоть немножко снисходительней. Но ведь это настоящие тюрьмы, для заключенной в них молодежи.

Там развивают в ней развращенность, наказывая за нее прежде, чем она действительно проявилась. Зайдите в такой коллеж во время занятий: вы не услышите ничего, кроме криков--криков школьников, подвергаемых порке, и криков учителей, ошалевших от гнева. Можно ли таким способом пробудить в детях охоту к занятиям, можно ли с такой страшной рожей, с плеткой в руках руководить этими пугливыми и нежными душами? Ложный и губительный способ!

Добавим правильное замечание, сделанное на этот счет Квинтилианом: столь безграничная власть учителя чревата опаснейшими последствиями, особенно если учесть характер принятых у нас наказаний. Насколько пристойнее было бы усыпать, полы классных комнат цветами и листьями вместо окровавленных ивовых прутьев! Я велел бы там расписать стены изображениями Радости, Веселья, Флоры, Граций, как это сделал у себя в школе философ Спевсипп. Где для детей польза, там же должно быть для них удовольствие.

Монтень Мишель.

Опыты . - М.- Л., 1960.- с.189-212.

0x01 graphic

Над вечным покоем.

И. И. Левитан

ОМДУРМАН, г. в Судане, на берегу р. Белый Нил. Местопребывания парламента страны. Вместе с гг. Хартум и Северный Хартум образует единый "тройной город". (Прим. авт.-сост.)

МОРО (Moreau) Жан Виктор (1763 - 1813), французский дивизионный генерал (1794). (Прим. авт.-сост.)

Замечательно, что пораженные исходом Аустерлицкого сражения поборники качества морального элемента, не будучи в состоянии объяснить себе это поражение исключительно материальными данными, хота бы широкого масштаба, придумали целую теорию об изменившихся будто бы качествах, наших войск, благодаря нововведениям Императора Павла I, и об улучшившихся будто бы качествах французов, забывая, что этими же самыми солдатами мы били их однако в 1799 году. Нечего и говорить, насколько подобными выводами они сами же опровергают себя в отношении исключительного влияния качеств народа на победу и насколько теория их, вообще, представляется шаткой при столкновении с действительностью. (Прим. авт.)

МИХАЙЛОВСКИЙ - ДАНИЛЕВСКИЙ Александр Иванович (1790 - 1848), российский военный историк, генерал-лейтенант (1835). В Отечественную войну 1812 г. адъютант М.И. Кутузова. Автор трудов по истории войн России с Францией, Турцией и Швецией в начале ХIХ в. (Прим. авт.-сост.)

ТОТЛЕБЕН Эдуард Иванович (1818 - 84), граф (1879), инженер-генерал (1869). Руководил инженерными работами при обороне Севастополя 1854 - 1855 гг. В 1863 - 1877 гг. фактически глава военно-инженерного ведомства. В русско-турецкую войну 1877 - 1878 гг. руководил осадой Плевны (ныне Плевен), в апреле 1878 - январе 1879 г. главнокомандующий Действующей армией. (Прим. авт.-сост.)

КОНСКРИПЦИЯ (от лат. conscriptio - внесение в списки, набор), способ комплектования войск, основанный на принципе всеобщей воинской повинности, в отличие от которой допускались заместительство и денежный выкуп. Существовала в конце ХVIII - ХIХ вв. во Франции, в России этот способ применялся только для жителей Польши в 1815 - 1874 гг. (Прим. авт.-сост.)

СПЕНСЕР (Spencer) Герберт (1820 - 1903), английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма, основатель органической школы в социологии. (Прим. авт.-сост.)

0x01 graphic

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 09/06/2015, изменен: 09/06/2015. 72k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: "Принудьте злого делать добро: отвечаю, что он скоро полюбит его. Заставьте ленивого работать: он скоро удивится своей прежней ненависти к трудам. Сократ называл добродетель знанием: всякий порок можно назвать невежеством, ибо он есть слепота ума, ибо в нем гораздо более страдания, нежели пpиятности". (Н.Карамзин)

Каменев Анатолий Иванович Моральная упругость войск

Каменев Анатолий Иванович
Моральная упругость войск