ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Мощь войск - это как бы натягивание лука и спуск стрелы

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)


ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

   0x01 graphic
   Сохранить,
   дабы приумножить военную мудрость
  

0x01 graphic

Древние народы

военное дело возвели в ранг наиважнейших государственных потребностей:

   Чтобы выжить и налиться силой, славянскому роду надо было крепко потрудиться как на хлебной, так и на ратной ниве.
   Очень сильны были враги славян, особенно скифские воины.
   Древнее предание свидетельствует о том, что древние славяне преуспели в воинском мастерстве.
  
   Писатель-историк (Иванов В.Д. Русь Великая: Исторические романы.) так описывает военные тренировки славян-россичей:
  
   "У россичей за слободой на ровном месте устроены щиты из мягкой липы, каждый высотой в сажень, длинною - в три. На щитах сажей, разведенной в конопляном масле, нарисованы всадники.
   Стрелку рука нужна!
   Чтобы была рука - не пропускай дня, не натянув тетиву.
   <...>
   Как рассветет - стреляй и стреляй.
   <...>
   По времени привыкнет рука, разовьется глаз.
   Дальше, на третий рубеж, на три сотни шагов отходят стрелки. Отсюда рисованные фигуры нужно поразить так, чтобы из пяти стрел четыре шли в воздухе, когда впивается первая. Тогда ты настоящий стрелок.
   Сам, гордясь мастерством, будешь стараться не пропустить дня без стрелы. Каждый славяно-росский подросток (девочки тоже возятся с луками) самодельными стрелами бьют мелкого зверя и птицу.
   Каждый взрослый умеет натянуть боевую тетиву.
   В руках слобожан лук становится страшным оружием дальнего боя, а вблизи, шагов на сто, слобожанин пронижет козу, а в тура или тарпана - дикую лошадь - вгонит стрелу до пера.
   Учились бегать одной стеной, поворачиваться, как один.
   Остановившись по приказу воеводы, передние сразу метали копья, за ними задние бросали свои.
   И, закрывшись щитами, обнажали мечи и бегом нападали все сразу, будто катилось одно многоголовое, многожальное чудо.
   Каждый мужчина и женщина, умел ездить верхом, держаться в седле и без седла, править уздечкой.
   Воин должен уметь править только ногами, освободив руки для боя. С коня, как с твердой земли, били стрелами, метали копье.
   Скакали одним строем, колено с коленом, шли ниткой в затылок и сплошной лавой лошадиных грудей и боевых щитов.
   Коней обучали ложиться и мертво лежать с прижатой к земле головой. Тяжелая воинская наука для новичков.
   Их заставляли бегать с мешком на спине: мешок на лямках, в мешке - песок.
   Груз камня между коленами, как и груз песка на спине доводят до четырех пудов. В реке плавают подолгу, не считаясь по студеными веснами и осенью водой.
   Строптивых нет".

   236
   Мощь войск.
   1. Сунь-цзы сказал: управлять массами все равно, что управлять немногими: дело в частях и в числе. 2. Вести в бой массы все равно, что вести в бой немногих: дело и форме и названии. 3. То, что делает армию при встрече с противником непобе­димой, это правильный бой и маневр. 4. Удар войска подобен тому, как если бы ударили камнем по яйцу: это есть полнота и пустота. 5. Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром. Поэтому тот, кто хорошо пускает в ход маневр, безграничен подобно небу и земле, неисчерпаем подобно Хуан-хе и Янцзы-цзяну. 6. Кончаются и снова начинаются - таковы солнце и луна; умирают о снова нарождаются - таковы времена года. Тонов не более пяти, но изменений этих пяти тонов всех и слышать невозможно; цветов не более пяти, но изменений этих пяти цве­тов всех и видеть невозможно; вкусов не более пяти, но изме­нений этих пяти вкусов всех и ощутить невозможно. Действий в сражении всего только два - правильный бой и маневр, но изменений в правильном бое и маневре всех и исчислить невоз­можно. Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать? 7. То, что позволяет быстроте бурного потока нести на себе камни, есть ее мощь. То, что позволяет быстроте хищной птицы поразить свою жертву, есть расчитанность удара. Поэтому у того, кто хорошо сражается, мощь - стремительна, расчитан­ность коротка. Мощь - это как бы натягивание лука, расчитанность удара - это как бы спуск стрелы. 8. Пусть все смешается и перемешается и идет беспорядочная схватка, все равно придти в расстройство не могут; пусть все клокочет и бурлит и форма смята, все равно потерпеть пора­жение не могут. 9. Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы. Порядок и беспоря­док - это число; храбрость и трусость - это мощь; сила и слабость - это форма. 10. Поэтому, когда тот, кто умеет заставить противника дви­гаться, показывает ему форму, противник обязательно идет за ним; когда противнику что-либо дают, он обязательно берет; выгодой заставляют его двигаться, а встречают его неожидан­ностью. 11. Поэтому тот, кто хорошо сражается, ищет все в мощи, а не требует всего от людей. Поэтому он умеет выбирать людей и ставить их соответственно их мощи. 12. Тот, кто ставит людей соответственно их мощи, заста­вляет их идти в бой так же, как катят деревья и камни. Природа деревьев и камней такова, что когда место ровное, они лежат спокойно; когда оно покатое, они приходят в движение; когда они четырехугольны, они лежат на месте; когда они круглы, они катятся. 13. Поэтому мощь того, кто умеет заставить других идти и бой, есть мощь человека, скатывающего круглый камень с горы в тысячу саженей.

Сунь-цзы.

0x01 graphic

  

Предсмертное завещание Моисея.

Художник Федор Семенович Завьялов (1810-1856)

  
   237
   МУДРОСТЬ ПОЛКОВОДЦА.
   Римский император Юлиан на смертном одре сказал: "Я хорошо усвоил главную философскую мысль о том, что дух выше тела". Когда смертельно раненного под Мантинеей его вынесли с поля боя, Эпаминонд стал беспокойно искать щит и, лишь увидев его рядом с собой, успокоенный, скончался от ран: тот, кто был готов бестрепетно испустить дух, пришел в ужас от мысли потерять щит. Однако силы императора были намного слабей, чем воля, он страдал от потери крови и оставался недвижим. Вскоре покинула Юлиана и надежда на спасение, так как в ответ на свой вопрос он услышал, что был ранен в месте, которое называется Фригия. А он знал, что именно там ему предназначено судьбою погибнуть. Императора перенесли в палатку. Невозможно описать, какой болью и гневом были охвачены воины, с каким пылом ринулись мстить, как ударяли мечами о щиты, готовые, если нужно, и к смерти. Поднявшаяся столбом пыль застилала глаза, палящий зной замедлял шаги, но, не щадя себя, бросались они на вражеские мечи, словно гибель полководца освобождала их от службы. Персы ответили тучей стрел, совершенно скрывшей их войско от глаз противника, а наши воины и кони были испуганы огромными размерами и ужасным ревом медленно передвигавшихся слонов. <...> В разгар этих событий Юлиан, лежа в палатке, обратился с речью к тем, кто в печали и отчаянии столпился вокруг него. "Друзья, ныне наступил назначенный срок, и я, как честный долж­ник, верну природе свою жизнь, раз она ее требует. Не думайте, будто я делаю это в скорби и горести, ведь я хорошо усвоил глав­ную философскую мысль о том, что дух выше тела, и понимаю, что надо радоваться, а не огорчаться, когда лучшая часть отде­ляется от худшей. Знаю и то, что некоторым благочестивым лю­дям небесные боги даруют смерть как высшую награду. Я совер­шенно уверен, милость эта оказана мне, чтобы я не согнулся и тяжких испытаниях, не пал и не унизил себя, ибо, как мне по опыту известно, все несчастия одолевают людей малодушных и от­ступают перед мужественными. Меня не гложет раскаяние и не гнетет воспоминание о каком-нибудь тяжком проступке, который бы я совершил еще в безвестности и ничтожестве или уже как им­ператор. Напротив, думаю, мне удалось сохранить незапятнанном душу, как бы родную сестру небожителей, ведь гражданскими де­лами я управлял с умеренностью, а войны начинал или отвергал, лишь рассмотрев все обстоятельства; впрочем, мудрое решение и счастливый исход отнюдь не всегда одно и то же, ибо успех ре­шают высшие силы. Я считал целью справедливого правлении пользу и благоденствие подданных и, как вам известно, всегда стремился к миру, а в своих поступках избегал всякого произвола, который портит дело и развращает нравы. Я ухожу радостный и гордый, сознавая, что, каким бы опасностям навстречу ни посы­лало меня повелевающее мною отечество, я всегда стоял насмерть и умел обуздать бешеную игру случая. Не постыжусь признаться: я давно знал из вещего прорицания, что погибну от железа. И я благодарен предвечному божеству за то, что ухожу из жизни не жертвой тайных козней или тяжкого и длительного недуга, уми­раю не смертью преступника, а заслужил достойную кончину в сиянии славы, на полпути жизни. Ведь одинаково труслив и мало­душен и тот, кто ищет преждевременной смерти, и тот, кто бежит от нее, когда настал срок. Силы покидают меня, я кончаю; о вы­борах нового императора умолчу из осторожности, чтобы по неве­дению не обойти человека достойного и не подвергнуть величай­шей опасности того, кого сочту подходящим, если предпочтение будет отдано другому. Но как верный сын родины, желаю вам найти после меня хорошего правителя". Спокойно высказал все это император ... и в полуночной тишине спокойно испустил дух на тридцать вто­ром году жизни. <...> 4. Этот муж, благодаря славным делам и врожденному вели­чию, по праву может быть причислен к героям. Если действитель­но, как полагают философы, существуют четыре главные добро­детели: умеренность, мудрость, справедливость и храбрость - и примыкающие к ним внешние свойства: щедрость, удачливость, сила власти и знание военного дела, - то император все их вместе и каждую в отдельности с великим усердием воспитывал в себе. Прежде всего, он отличался столь незапятнанной чистотой, что, как известно, после смерти супруги ни разу не отведал любовных утех. Он любил приводить рассказ Платона о Софокле, которого уже на склоне лет как-то спросили, имеет ли он еще сношении с женщинами. "Нет, - ответил трагический поэт и добавил: - Я из­бавился от этой страсти с радостью, как освобождаются от сумасбродного и жестокого хозяина". В подтверждение этой мысли он часто напоминал также слова лирика Вакхилида, которого читал с большим удовольствием. "Как хороший художник, - говорил Вакхилид, - сообщает прелесть лицу, так целомудрие придает кра­соту возвышенной жизни". В расцвете юношеских сил он вовсе избежал этого порока, и даже слуги, хотя это случается нередко, не подозревали его в похоти. Умеренность в делах любовных еще более укреплялась в нем благодаря воздержанию в пище и сне, в которых он очень себя ограничивал и на родине, и за ее пределами. В мирную пору люди, близко его знавшие, поражались тому, что и как мало ест импе­ратор, казалось даже, будто он намерен вскоре одеть плащ фило­софа; и во время разных военных походов можно было наблюдать, как он, по солдатскому обычаю, на ходу принимал грубую и скуд­ную пищу. Силы своего закаленного в трудах тела император восстанавливал очень коротким сном, затем пробуждался, лично проверял смену постов и караулом, а после этих серьезных дел принимался за науки. Если бы могли заговорить светильники, слу­жившие императору по ночам, они бы поведали о том, как непо­хож был на других императоров Юлиан, который - они тому оче­видцы - не уступал страстям даже в той мере, в какой требует природа. Вот некоторые из многочисленных свидетельств его мудрости. Великий знаток военных и гражданских дел, он очень ценил веж­ливое обхождение и требовал его от окружающих постольку, по­скольку считал нужным избавить себя от их высокомерия и над­менности. Он был старше добродетелью, чем возрастом; он внима­тельно следил за всеми судебными разбирательствами, сам не раз проявлял несгибаемую волю на судейской скамье, был строгим блюстителем нравов, совершенно равнодушен к богатствам, прене­брегал всем смертным - одним словом, всегда считал, что чело­веку мудрому стыдно кичиться телом, когда у него есть душа. Многое говорит и о его справедливости. Прежде всего, Юлиан по-разному подходил к каждому делу и к каждому человеку, был грозен, но не жесток; далее, он обуздывал пороки, наказывая лишь некоторых, и чаще грозил мечом, чем пользовался. И по­следнее (многое я опускаю): император, как известно, столь снисходительно отнесся к нескольким своим открытым врагам - за­говорщикам, что со свойственной ему добротой смягчил тяжелые наказания. Храбрость его доказывают непрерывные битвы, военные похо­ды и способность выносить и лютый холод, и жару. Сила тела нужна воину, сила духа - императору, но он сам однажды храбро сразил копьем грозного врага в бою и не раз, грудью преграж­дая путь бегущим, один останавливал отступление. Разоряя цар­ство неистовых германцев, воюя в дымящихся песках Персии, он бился в первых рядах и вселял мужество в воинов. Многие хо­рошо известные примеры выдают в Юлиане знатока военного дела: он осаждал крепости и города в самых опасных обстоя­тельствах, строил боевые порядки разными способами, разби­вал лагеря со всеми мерами предосторожности и в здоровых ме­стах, располагал дозорные и полевые посты наиболее разумным образом. Сила власти Юлиана была настолько велика, что его горячо любили даже тогда, когда боялись. Разделяя общие опасности и труды, он карал трусов в разгар битвы, и когда еще был цезарем, водил воинов против диких племен, даже не платя им жалования. Но об этом говорилось раньше. Обращаясь как-то с речью к взбун­товавшимся воинам, он пригрозил им, что вернется к частной жиз­ни, если те не успокоятся. В конце концов, из многих примеров достаточно привести следующий: одними словами он убедил вы­росших среди рейнских снегов галльских воинов пересечь обшир­ные пространства и через знойную Ассирию дойти до рубежей Мидии. Удачливость Юлиана проявлялась так часто, что порой каза­лось, будто он победно преодолевает неимоверные трудности, осед­лав самое судьбу - свою давнюю добрую покровительницу. И ко­гда император покинул западные области, все народы до конца его дней жили в нерушимом мире, как бы успокоенные неким земным кадуцеем. Немало есть достовернейших свидетельств и его щедрости. От­метим среди них сокращение податей, отказ от "денег на корону", отмену долгов, накопившихся за долгое время, установление рав­ных прав в тяжбах казны с частными лицами, возвращение горо­дам налогов и имений, кроме тех, что были изъяты прежними вла­стями через продажу, по-видимому, законную. Да и вообще импе­ратор никогда не был жаден до денег и полагал, что они будут сохраннее у своих хозяев, вспоминая нередко, что Александр Ве­ликий на вопрос, где находятся его сокровища, добродушно отве­тил: "У друзей". Перечислив известные мне добродетели императора, расскажу, пусть и не по порядку, о его дурных свойствах. Он был легко­мыслен, но, оступившись, позволял вернуть себя на путь истины и таким похвальным обычаем смягчал этот свой недостаток. Он был словоохотлив, почти никогда не умолкал и с особой страстью искал предзнаменований, чем походил на императора Адриана. Скорее суеверный человек, чем истинный исследователь жертвенных жи­вотных, Юлиан без всякой жалости предавал закланию бесчисленные стада, и говорили даже, будто не хватит быков, если импера­тор вернется из Парфии... Неравнодушный к рукоплесканиям черни, он нетерпеливо до­бивался похвал даже за самые незначительные дела и, стремясь заслужить любовь, нередко вступал в беседы с недостойными людь­ми. Как бы то ни было, сам император утверждал, будто при нем вернулась обратно на землю та древняя справедливость, которая, по словам Арата, взошла на небо в обиде на пороки людей, и с этим можно бы согласиться, если бы кое в чем Юлиан не посту­пал по произволу и подчас не оказывался недостойным самого себя. Законы, которые он издавал, за малым исключением не были суровы, но давали строгие предписания или налагали запреты. <...>

Аммиан Марцеллин.

0x01 graphic

  

Русские солдаты на марше зимой.

Русско-японская война 1904-1905 гг.

   238
   МЫСЛИ О НАШЕМ МЫШЛЕНИИ.
   Характер мышления у человека не может меняться по произволу: если он не привык всегда и во всех случаях дорожить истиною выше всего, если отклонения от нее, каковы бы ни были их причины, не вызывают в нем боли, разлада с самим собой, то для него и в случаях, не затрагивающих его интересов, легко возможны ошибки мышления и зачастую весьма грубые. Привычка относиться без должного внимания к строгости своих выводов и легко поступаться ими скажется и при разработке вопросов общего характера, в которых личному интересу уже нет места, и даже при разработке чисто теоретических, научных вопросов, где речь идет только о выяснении истины. Такова уже природа человека: привычка в ней играет огромную роль. Это ведь вторая натура. Мы не привыкли и не умеем правильно мыслить, а потому и не дорожим логическим развитием той или иной идеи. <...> Мы не умеем разбираться объективно в представляющихся нам вопросах, не стараемся точно устанавливать факты, отыскивать между ними соотношения, не даем себе труда постичь причинную связь между ними и делать из них правильные, беспристрастные, научно-обоснованные выводы. Мы привыкли в теоретических вопроса, в делах общественных и служебных применять те же методы мышления, которыми руководствуемся в нашей частной жизни, где регулятором наших поступков служат наши желания, страсти, симпатии и антипатии, и поэтому легко миримся с подчас явно несообразными и несостоятельными выводами. Между тем строго логическое, чисто научное мышление, чуждое по возможности всяких субъективных влияний, обязательно для тех, кому приходится работать не с целью удовлетворения запросов личности, а на пользу общего дела; и чем выше стоит общественный деятель, тем обязательнее для него эта способность. При таких дефектах нашего мышления, легко уклоняющегося в сторону от прямого, логического пути в угоду всякого рода привходящим соображениям, всякие сколько-нибудь важные и, следовательно, более сложные вопросы государственной обороны будут решаться несоответственным образом. Из числа таких вопросов едва ли не хуже всего разрешен у нас вопрос о генеральном штабе, правильная организация которого является в настоящее время важнейшим условием надлежащей постановки всего военного дела в стране. Как я доказываю в своей книге "Генеральный штаб и его специальность", назначение его, вытекающее из самой сущности современного военного дела, заключается в изучении противника, понимая под последним не только неприятельскую армию, а всю совокупность факторов, препятствующих достижению цели войны, цели каждой отдельной операции, цели каждого боя. Это изучение, надлежащим образом веденное, дает выводы относительно ближайшей цели действий, силы и сосредоточения собственной армии, соответственной подготовки и оборудования театра войны и, наконец, относительно организации, вооружения, снабжения, словом, всесторонней подготовки к войне всех вооруженных сил страны. Такая чисто научного характера задача может успешно разрешаться только при том условии, если генеральный штаб будет комплектоваться офицерами, отличающимися сильным умом и научным складом мышления и получившим вместе с тем соответственную научную подготовку; без этих условий генеральный штаб никогда не будет тем, чем должен быть - "мозгом армии". К сожалению, у нас это представление о назначении и задачах генерального штаба до сих пор не получило права гражданства и не легло в основу его организации и службы... <...> Раз у нас нет настоящего генерального штаба, у нас не может быть и хорошего, стоящего высоте современных требований кадра высших строевых начальников, так как по самой сущности современного военного дела необходимым условием создания последнего является надлежащим образом подобранный, правильно организованный и соответственно подготовленный генеральный штаб. <...> Основным условием назначения на высшие должности вообще и командные в особенности у нас в последнее время стали признавать более или менее продолжительное командование строевыми частями, особенно полком. Как известно, служба в строю сильно влияет вообще на образование именно характера человека. Правильно поставленные жизнь и служба в полковой среде объединяют офицеров в общем деле, которое ведется на обязательных для всех твердо установленных началах и в определенном направлении; она создает ту атмосферу отношений между членами полковой семьи, которая могущественным образом способствует выработке в офицерах желательных для интересов службы сторон их характера. <...> Командир полка, будучи крупным фактором воздействия на офицеров, с другой стороны сам не может не избегнуть влияния на него полковой среды в том же направлении. Вместе с тем командование полком близко знакомит начальника с офицерами и нижними чинами, с их нуждами в материальном и духовном отношении, со способами и средствами удовлетворения их и наделяет всякого рода практическими знаниями и сноровками в хозяйственных делах части. Оно вырабатывает умение приказывать и распоряжаться людьми, умение влиять на них и заставлять делать все, что требуют интересы службы, вплоть до пожертвования жизнью. Привычка повелевать, выработанная постоянным применением предоставленной законной власти, укрепляет веру в себя, решительность, готовность отвечать за свои распоряжения и тем способствует развитию в начальнике воли, если он одарен ею от природы, и отчасти заменяет ее, если он слабохарактерен и неспособен лично влиять на других. Все эти знания и качества несомненно полезны и для начальника крупной войсковой части, почему и справедливо требовать от кандидата на высшую строевую должность наличия их, доказанного благополучным командованием полком. Но признавать, как то делается ныне, успешное командование полком достаточным свидетельством пригодности офицера для занятия в армии высшей должности вообще и командной в особенности, составляет, несомненно, существенную ошибку, в корне которой лежит, основанное на Драгомировской мысли, неверное понимание требований, которым должен удовлетворять в наше время начальник крупной войсковой части. Правда, помимо строевого ценза, от кандидата требуется еще, чтобы ему была дана его начальством блестящая аттестация, испещренная выразительными характеристиками: нравственной безупречности, умственных способностей прекрасных, к законности привержен, казенный интерес соблюдает, спиртных напитков не употребляет. Но так как каких-либо объективных условий для приобретения такой аттестации не существует, то очевидно, что аттестация, обрисовывая подчиненного сквозь призму начальственного понимания дела, мало дает данных для суждения о действительной пригодности его для командования высшею строевой единицею. И таким образом, единственным требованием для зачисления в кандидаты на высшую командную должность в армии остается отбытие известного строевого ценза, доказывающее наличие в кандидате волевых данных и некоторой суммы практических знаний и сноровок. С точки зрения темы настоящей статьи интересными является тот факт, что подбор высших строевых начальников на этом основании встречает безусловное одобрение со всех сторон; по крайней мере, мне не приходилось встречать в печати сомнений в его целесообразности. Из этого следует, что уклонение от Наполеоновского требования равновесия ума и характера у полководца в сторону признания преобладающего значения последнего у нас как бы санкционировано общественным мнением. А между тем это основание подбора высшего командного состава совершенно недостаточно и даже, пожалуй, в корне своем ошибочно. В самом деле, "большая часть войсковых начальников в современном бою может быть уподоблена шахматному игроку, который, сидя в помещении, связанном телеграфом и телефоном с боевыми участками, управляет боем, следя по карте и намечая по ней изменения, происходящие в боевом порядке". Для этой работы ему не нужна его воля ни для преодоления в себе чувства самосохранения, ни для непосредственного воздействия на подчиненных; воля его играет роль лишь в принятии известного решения и неуклонном проведении его в исполнение. Практические же знания, умение распоряжаться людьми и лично влиять на них, все то, что дает практика командования малыми частями, до полка включительно, почти бесполезны для командующего армией, командира корпуса, начальника дивизии. Пи командовании малыми частями начальнику приходится иметь дело, можно сказать, прямо со всем личным составом и воздействовать на него непосредственно авторитетом своей власти, своим словом, своим примером. Для начальников же более крупных войсковых частей отдельные люди, так сказать, не существуют, они исчезают из их глаз за вверенными им частями, которые слишком крупны, слишком разбросаны, чтобы можно было влиять на них теми приемами, что применялись в полку. Там они могли распоряжаться и приказаниями, и уставными командами, т.е. таким выражением своей воли, которое непосредственно воспринимается каждым чином части и вызывает механическое исполнение, без всяких рассуждений и соображений. Здесь распоряжения могут быть отдаваемы лишь в виде приказаний, требующих от исполнителя работы ума. Для начальника крупного войскового соединения труднее ориентироваться в обстановке на театре войны и на поле сражения, так как и то, и другое, по своей величине недоступно его глазу; труднее дать надлежащие задачи отдельным войсковым единицам, входящим в состав его части, труднее проследить за исполнением его приказаний. Как бы ни была развита его воля практикой командования полком и меньшими строевыми частями, какие практические знания и сноровки он ни вынес бы из не, они ему не помогут в разрешении задач, выпадающих на долю армии, корпуса, дивизии. Он должен обладать какими-то другими качествами, чем командир полка: способности его должны быть упражняемы в направлении, для которого практика командования полком не представляет нужных условий; словом, командование высшими войсковыми соединениями отличается от командования полком не только величиною части, но и по самой сущности своей. Вот почему и "... военная история показывает, что очень немногие начальники, бывшие отличными полковыми командирами, были потом такими же начальниками дивизий, командирами корпусов, командующими армиями". Отсюда следует, что в смысле подготовки к командованию высшими войсковыми соединениями командование полком и меньшими частями имеет сравнительно малое значение, нужно нечто совсем иное. Что же такое нужно? "Наполеон полагал, что военные, общественные и административные дела требуют сильного напряжения ума, глубокого анализа и способности, не утомляясь, продолжительное время сосредоточивать внимание на одном и том же предмете"... В 1809 г. Наполеон сказал Редереру: "Я работаю беспрерывно и много размышляю. Если я способен на все дать ответ, быть ко всему готовым, то это благодаря лишь тому, что прежде, чем предпринять что-либо, я долго обдумываю и заранее предусматриваю всевозможные случайности. Что я должен сказать и как поступить в каждом данном случае, являющимся для других неожиданным, вовсе не подсказывается мне внезапно и тайно гением, а исключительно моею вдумчивостью и размышлением". Другой крупный военный деятель, стоявший ближе к нам и работавший в современных условиях ведения войны, Мольтке, отличался такими же качествами. Как известно, он был скуп на слова, молчалив, но постоянно размышлял над вопросами подготовки к войне. Его девизом было: "erst wagen, dann wagen", - "сперва взвесь, потом лезь". Свои записки с планами войны он перерабатывал много раз, старался наперед учесть всякую случайность. К такой работе побуждал его выдающийся ум, который произвел сильное впечатление на М.И. Драгомирова, имевшего случай присмотреться к Мольтке в кампании I866 г. "Мало случалось вообще встречать таких даровитых людей", говорил Михаил Иванович. "Бросалось в глаза, что Бисмарк во всем берет волей, энергией, Мольтке же решительно на все налагает печать своего ума - ясного, обширного, разностороннего; этим из ряду выходящим умом он все порабощает". Старательные ученики немцев, японцы, вполне усвоили себе методы работы своих учителей и также сделали своим девизом афоризм Мольтке: "сперва взвесь, потом лезь"; они до такой степени тщательно обдумывали всякое предстоящее им дело, что если бы не проявленная ими в бесчисленных случаях безумная отвага, то можно было бы их упрекнуть в излишней осторожности. В действительности же именно их стремление все предусмотреть, все наперед рассчитать и обеспечило им успех в войне с нами. <...> Еще интереснее пример нашего родного героя, Скобелева. В начале своей боевой карьеры, в Средней Азии, когда он командовал небольшими частями, он действовал на подчиненные ему войска преимущественно волевыми сторонами своей богато одаренной натуры. "...Беззаветно храбрый, всегда во главе тех небольших конных отрядов, которыми командовал он, он стремился к схватке с противником в рукопашную. Не то было, когда он стал ответственным начальником. В это время выдвинулись на первый план глубоко рассчитанные соображения и осторожность в действиях, соединенные с непреклонною решимостью: личная же отвага казалась лишь способом к поднятию почему-либо поколебленного нравственного духа войск... Изучая среднеазиатские походы Скобелева, а особенно его последнюю кампанию, ясно видим, что в ней случайностям и риску отведено весьма мало места; все основывалось на строгих расчетах, вызванных глубокими соображениями о характере местности и противника". В этом даровитом человеке, по мере поступления под его начальство все более и более крупных частей, совершалась и своего рода духовная эволюция: выступили на первый план те именно качества, которых требует командование крупными частями - сильный ум, способность к логическому, последовательному мышлению, позволяющие ему основывать все свои действия на "строгих расчетах, вызванных глубокими соображениями о характере местности и противника". Волевые же свойства души его, которыми он так сильно умел влиять на психику подчиненных ему войск, отходили на второй план и пускались им в ход лишь в исключительных случаях. Итак, для такой работы, как работа современных полководцев, действительно нужен, прежде всего, сильный ум, способность к глубокому анализу и сосредоточенному вниманию на одном предмете; сила же воли в ней играет до такой степени второстепенную роль, что проявление ее зачастую ни в чем даже нельзя заметить. <...> В полном соответствии с только что указанным основным требованием т полководца... должна вестись и подготовка полководца к предстоящей ему деятельности на войне. В чем она должна заключаться, всем хорошо известно; тайну ее открыли нам либо сами великие полководцы, либо исследователи их деяний: это почти исключительно умственная работа, работа мысли. <...> Итак, рецепт для настоящего подбора и подготовки высшего командного состава армии совершенно ясен: отбирайте среди офицеров людей сильного ума и научного склады мышления, заставляйте их постоянно учиться у великих полководцев как надо вести войну, и развивайте их волю и практические знания командованием строевыми частями: вы можете быть уверены, что из них выдут надежные начальники, которые будут на высоте своей задачи как на войне, так и в мирное время. Теперь понятно, почему именно генеральный штаб должен быть и, действительно, является повсюду главнейшим поставщиком высших начальствующих лиц для армии: в него отбираются наиболее способные к умственному труду офицеры, которые получат в академии нужную военно-научную подготовку; а требуемые от них командные цензы имеют назначением удовлетворить и третьему из вышеуказанных условий. А раз это так раз высший командный состав дается армии ее генеральным штабом, ясно, что между ними должна быть тесная зависимость: там, где генеральный штаб стоит на высоте своего положения и высшие начальники армии будут соответствовать требованиям, которые ставит им их деятельность в военное и мирное время... <...> Неразвитость научного мышления в массе офицерства, в высшем командном составе, в генеральном штабе - это грозная болезнь "мозга армии". Неужели же она окажется гибельной для нас? Неужели же нет спасения?
  
   Лит.: Die Turkische Wehrmacht und die Armeen der Balkaustaaten. Von H.a. Wien. I892; А. Витмер. Генерал Церпицкий // Русская Старина, апрель 1911; М.К. Попов. Служба связи в войсках на войне и на маневрах; В.Б. Характер, здоровье, знание // Русский Инвалид - 1910 г., N250; Генерал Бонналь. Военная психология Наполеона // Братская Помощь - 1909 г. - N2; Л.Е.К. М.И. Драгомиров во время Австро-прусской войны // Русская старина - 1910 г., октябрь; М. Цолянский. Михаил Дмитриевич Скобелев // Третья книжка Общества ревнителей военных знаний за I908 г.

Э. Калнин.

Мысли о нашем мышлении //

Военный сборник. - 1912.- NN11,12.

  
  
  
  
  
  
  
   Н

0x01 graphic

0x01 graphic

Медаль 1904-1905 гг.

Русско-японская война 1904-1905 гг.

  
   239
   НАГРАДЫ ВОЕННЫЕ.
   I. 1. Князь У-хоу спросил: - Когда наказания строги, а награды справедливы, этого достаточно для победы? 2. У-цзы ответил: - Об этом - строгости и справед­ливости - я судить не могу. Но скажу только, что на это одно полагаться нельзя. Вот когда отдают распоря­жения, издают приказы и люди ревностно исполняют их; когда поднимают войско, двигают массу людей и люди с радостью сражаются; когда скрещивают оружие, уда­ляют клинком о клинок и люди с радостью умирают. вот тогда - дело другое: эти три вещи являются дей­ствительной опорой властителя. 3. Князь У-хоу сказал: - А как это сделать? 4. У-цзы ответил: - Государь, приглашайте тех, у кого есть заслуги, и устраивайте в честь их пиры. Воодушевляйте этим тех, у кого нет заслуг. 5. Тогда князь У-хоу устроил у себя во дворе храма предков сидения, поставил их в три ряда и позвал своих воинов и сановников на пир. Людей с большими заслу­гами он усадил в передний ряд, и яства у них были отборные, утварь драгоценная. Следующих по заслугам он посадил в средний ряд, и яства и утварь у них были уже несколько хуже. Не имеющих же никаких заслуг он поместил в задний ряд, и у них были яства, но не было до­рогой утвари. Когда пир закончился, князь вышел на­ружу. За воротами храма предков он роздал подарки отцам и матерям, женам и детям тех, кто имел заслуги, причем опять-таки соблюдал разницу в зависимости от заслуг. К семьям умерших на службе он каждый год направлял посланцев и слал подарки их отцам и мате­рям; он показывал, что в сердце своем он о них не забы­вает. 6. Так он устраивал это в течение трех лет. И вот циньцы подняли войско и подступили к Сихэ. Вэйские воины, услышав об этом, не дожидаясь приказа командира, надели панцири и шлемы и пошли на противника. Таких насчитывалось десять тысяч. 7. Тогда князь У-хоу призвал У-зцы и сказал ему: - Ваше наставление, преподанное тогда, привело к результату. 8. У-цзы ответил: - Я слышал, что у людей есть до­стоинства и недостатки, у них бывает и подъем энергии и упадок ее. Государь, попробуйте послать пятьдесят ты­сяч человек, не имеющих заслуг, я же попрошу Вас до­верить мне командование ими и повести их против Цинь. И если я не добьюсь победы, пусть смеются все князья, пусть будет потерян весь мой авторитет в Поднебесной. 9. Предположите, что Вы спрятали на обширной рав­нине всего одного разбойника, но готового умереть. Ты­сяча человек станут ловить его, и все будут озираться во все стороны, как совы, оглядываться по сторонам, как волки. Ибо каждый из них будет бояться, что тот вне­запно выскочит и убьет его. Поэтому достаточно одного человека, решившегося расстаться с жизнью, чтобы на­гнать страх на тысячу человек. А я сейчас таким решив­шимся на смерть разбойником сделаю всю массу в пять-десять тысяч человек. Если я поведу их и ударю с ними? на противника, ему будет поистине трудно устоять. 10. Князь У-хоу последовал этим словам. У-цзы, взяв с собой пятьсот боевых колесниц и три тысячи всадников, разбил пятисоттысячную армию Цинь. Это был резуль­тат воодушевления воинов. 11. Накануне битвы У-цзы в приказе объявил: "Коман­диры и солдаты! Каждому из вас предстоит встретить­ся - кому с колесницами противника, кому с его конни­цей, кому с его пехотой. Помните, если каждая колесни­ца не захватит его колесницу, если каждый всадник не захватит его всадника, если каждый пехотинец не захва­тит его пехотинца, пусть мы и разобьем его армию, все равно заслуг не будет ни у кого". 12. Поэтому в день битвы приказы У-цзы были кратки и просты, но его мощь потрясла всю Поднебесную.

У-цзы.

   II. Ф. Любкер о наградах и отличиях в римском войске. Награды военные и отличия были, во-первых, общие и в этом виде состояли в раздаче денег всему войску; величина получаемой каждым отдельным солдатом суммы определялась соразмерно его обык­новенному жалованью. Особенно во време­на Империи это donativum выдавалось не в виде на­грады за особые заслуги, но в виде подарка при тор­жественных случаях, относящихся к лицу государя или к членам императорской фамилии, напр., при восшествии на престол, в дни рождения и т.п.; часто эти деньги только обещались, а выполнение обещания откладывалось на неопределенное время. Обыкновенно назначение такой общей награды войску соединялось с раздачей денег народу, congiarium. Особенный род этого donativum было clavarium, собственно, деньги на гвозди, на заготовление или починку сол­датской обуви (caligae). В числе личных наград за храбрость на войне и воен­ные подвиги первое место занимает триумф (triumphus) полководца. Во времена Республики он назначался сенатом по просьбе и предложению само­го полководца. Необходимыми условиями для полу­чения триумфа первоначально были: самостоятельная команда войсками (imperium) при занятии постоянной должности (suis auspiciis rem gerere, почему П. Корне­лий Сципион, будучи избран в чрезвычайные прокон­сулы, и не мог получить триумфа после победы над карфагенянами в Испании), окончание войны и расширение пре­делов Римского государства. Притом в одном сражении должны были быть убиты, по крайней мере, 5000 врагов; кто показывал неверное число убитых неприятелей, тот по закону lex Maria Porcia (63 г. до Р. X) подвергался взысканию; верность показываемого перед сенатом числа должна была быть подтверждена клятвой перед городским квестором (quaestor urbanus). Полко­водцы, которым разрешался триумф по окончании их проконсульской должности, по определению народ­ного собрания получали imperium на день триумфа. Т.к. полководец до триумфа не имел права вступить в город, то для выслушивания его отчета сенат собирался вне города, обыкновенно в храме Беллоны. В день, назначенный сена­том для триумфа, полководец во главе своего войска и в сопровождении всего города торжественным ше­ствием вступал в город через porta triumphalis и на­правлялся к Капитолию. Сам он ехал в позолоченной колеснице, запряженной четверкой белых коней, часто окруженный своими детьми. Остальные его родственники и его клиенты шли возле колесницы в белых тогах, а сам триумфатор представлялся в облачении Юпитера в tunica palmata и toga picta, с лавровым венком на голове. Государственный раб помещался позади него на колеснице, поддерживая над его голо­вой золотую корону и громко напоминая ему, чтобы он не зазнавался в своем счастье. Впереди самого ше­ствия везли на колесницах военную добычу, имена побежденных народов и изображения покоренных стран и городов, затем следовали знатнейшие плен­ные в оковах, сопровождаемые своими родственни­ками; они, однако, не входили на Капитолий, но, коль скоро колесница триумфатора достигала форума, тот­час отводились в темницу, где часто немедленно пре­давались смерти. За пленными велись жертвенные животные, назначенные для приношения Юпитеру Капитолий­скому, а непосредственно перед триумфальной колес­ницей шли ликторы с fasces laureati; их окружали му­зыканты (cornicines) и певцы, распевавшие триум­фальные песни. За колесницей шло победоносное войско; каждый солдат в лаврах и в блеске заслужен­ных им наград и знаков отличия воскли­цал: "Io triumphe!" А сопровождающие их и бушую­щие вокруг них толпы народа беспрерывно повторяли этот возглас. Солдаты также пели похвальные песни в честь своего полководца, прослав­ляя его подвиги, а притом иногда подсмеиваясь над ним. В таком виде торжест­венное шествие направлялось к Капитолию, где уже заранее собрался сенат в белых одеждах. Здесь три­умфатор приносил Юпитеру благодарность и жертвы и слагал свою золотую корону и часть добычи; затем отпускалось войско, получив свою часть добычи; все празднество заключалось торжественным пиром, на который и консулы получали приглашение, но не яв­лялись, чтобы никто из присутствующих не имел высшей власти (imperium), чем триумфатор. Если сенат, несмотря на искательство полко­водца, отказывал ему в триумфе, то, бывало, он само­вольно праздновал триумф на албанской горе; первый сделал это Папирий в 232 г. до Р. X.; иногда в таком случае с успехом апеллировали к народу, в первый раз в 447 г. до Р. X. В период Империи самим полко­водцам приходилось отказываться от триумфа, пото­му что они вели войны всегда под ауспициями импе­раторов, а вследствие того только сам император мог праздновать триумф; но зато они получали в виде знака отличия ornamenta или insignia triumphalia причем, однако, часто принимались в расчет не столько подвиги их, сколько расположение к ним им­ператорского двора. Если не было условий, необходимых для триумфа, а между тем ка­залось уместным отличить полководца, то во времена Республики ему назначалась ovatio. Полководец вступал в город пешком ... или верхом и был одет лишь в toga praetexta, с миртовым венком на голове. Он приносил в жертву не быка, как делал это триумфатор, но овцу, почему некоторые производят на­звание овации от слова ovis; другие, напротив, полагают, что оно происходит от возгласа удивления О! О! (Fest. s. v. ovantes). Остальные военные награды и отличия вполне зависели от военачальника, почему, по постановлению Августа, во времена Империи полководец не мог получать знаков отличия, которыми он сам имел право награж­дать других. Эти знаки отличия состояли, главным образом, в венках или коронах; названия их, кроме упо­мянутых уже coronae triumphales из лавра, а при позд­нейших императорах - из золота и coronae ovales из мирты, следующие: a) corona civica из дубовых листьев, за спасение граждани­на, а потому с надписью: ob civem servatum; b) corona muralis из золота, дава­лась тому, кто первым взошел на стену осаждаемого города; оттого она и представляла собой зубцы стены. Похожа на нее была; с) corona castrensis или vallaris, также золотая, назначавшаяся тому, кто первым взобрался на вал неприятельского лагеря; d) co­rona navalis, с золотыми изображениями носов кораб­лей, давалась тому, кто первым вступил на непри­ятельский корабль; она называлась также rostrata corona. Наконец, е) corona obsidionalis, даровав­шаяся не полководцем своим солдатам, а ему самому от имени осажденного города, который он спас от опасности. Она была из травы (graminea). Другие менее высокие награды были: ко­пье (hasta) или кубок для пехоты, а для конницы - наградные медальоны (phalerae), которые, впрочем, иногда раздавались для украшения лошадей. Оба знака отличия давались тем, которые особен­но содействовали одержанию победы. Далее armillae, браслеты, torques и catellae ожерелья, состоявшие из скрученных цепей с серебряными и золотыми нитями; первые были покороче и иногда украшены драгоцен­ными камнями, а последние спускали ниже на грудь; наконец, cornicula, серебряные украшения шлема. Да­вались в награду также небольшие знамена, vexilla caerulea, морским командам и vexilla purpurea - пехоте. Наконец, в виде награды некото­рым удваивался получаемый ими паек, вследствие че­го награжденные, таким образом, солдаты назывались duplicarii или duplarii.

Любкер Ф.

Реальный словарь классических древностей.

0x01 graphic

  

Япония.

Минамото-но Ёсицунэ и Бэнкэй наблюдают за цветением сакуры

(полководец из клана Минамото

   III. Прекрасно также умеют римляне возбуждать отвагу в солдатах. Так, если было какое дело и некоторые солдаты отличились в нем храбростью, консул созывает в собрание все войско и ставит подле себя тех солдат, которым молва приписывает выдающиеся подвиги. Сначала он произносит похвальное слово о заслугах каждого воина отдельно и обо всем, что было в его жизни достойного доброй памяти, затем дарит солдату, ранившему неприятеля, копье, солдату, убившему врага и снявшему с него доспехи, дарит чашу, если он пеший, или конскую сбрую, если конный; прежде впрочем дарилось только копье. Однако награды даются не тогда, когда воин ранил нескольких врагов или снял с них доспехи в правильной битве или при взятии города, но тогда только, когда враги ранены или убиты в легкой стычке и вообще при таких обстоятельствах, которые нисколько не обязывали отдельных воинов отваживаться на опасность, и в которых солдаты по доброй воле и собственному побуждению шли в дело. Золотым венком консул награждает солдат, которые при взятии города первые взошли на стену. Он отличает наградами и тех из римлян или союзников, которые в битве прикрыли кого-либо щитом и тем спасли его. Спасенные также награждают своих спасителей венком или по собствен­ному побуждению, или, если этого не сделают, то по судебному приговору трибунов. Да и во всю жизнь спасенный чтит своего спасителя как отца и обязан угождать ему во всем как родителю. Такого рода поощрения возбуждают к соревнованию в военной доблести не только свидетелей и очевидцев, но и остающихся дома граждан. Ибо солдаты, удостоенные подобных наград, помимо того, что слава о них идет в лагере и теперь же достигает родины, участвуют в торжественных процессах со знаками отличия: носить подобные украшения может тот лишь, кого консул наградил ими за доблесть; в домах своих они кладут снятые с неприятелей доспехи на самых видных местах, как памятники и свидетельства своей доблести. При столь внимательном и заботливом отношении к военным наградам и наказаниям, не удивительно, если военные предприятия римлян увенчиваются блестящими успехами.

Полибий.

Всеобщая история в сорока книгах.

   IV. Политика наград и наказаний означает награждать тех, кто отличился, и наказывать тех, кто провинился. Отличив­шихся награждают для того, чтобы поощрить доброе, а про­винившихся наказывают для того, чтобы предотвратить из­мену. Награды и наказания непременно должны быть справед­ливы. Когда известно, что ни одна заслуга не останется без награды, храбрые воины знают, за что они погибают. Когда известно, что ни один проступок не останется без наказа­ния, злодеи знают, чего им бояться. Посему награды не следует раздавать беспричинно, а на­казания не следует применять произвольно. Если награды даются беспричинно, те, кто служил усердно, будут недо­вольны. А когда наказания применяются произвольно, че­стные мужи будут обижены. Полководец распоряжается жизнью и смертью людей. Если он позволит убить того, кто должен жить, или оставит жить того, кто заслуживает смерти, или без видимой причи­ны впадет в гнев, или будет несправедливо применять на­грады и наказания, или будет отдавать противоречивые приказы, или будет смешивать свои личные дела с государ­ственными, это может создать опасность для всего государ­ства. Ибо, если наказания и награды несправедливы, то приказы полководца не будут выполняться. Если оставить в живых того, кто заслуживает смерти, предательства не из­бежать. Если предать смерти того, кто должен жить, воины разбегутся. Если он без видимой причины впадет в гнев, у них не будет власти. Если он будет несправедливо приме­нять награды и наказания, подчиненные не будет усердны в службе. Если приказы противоречат друг другу, их не бу­дут выполнять. Если личные дела смешивают с государст­венными, люди станут двуличными. Если не предотвращать предательство, уцелеть будет не­возможно. Если воины разбегутся, войска не станет. Если у полководца нет власти, войска не дадут отпора врагу. Если подчиненные не служат с усердием, у военачальников не будет опоры. Если приказы не выполняются, в войске не будет порядка. Если люди станут двуличными, государство будет в опасности.

Чжугэ Лян.

Шестнадцать правил разумного правления.

   V. Награды у Кира. Прибыв в Мидию, он раздал деньги своим таксиархам, сколько каж­дому требовалось. Сделал он это с той целью, чтобы они тоже могли поощрять своих подчиненных, достойных награды. Кир был уверен, что если каждый, выполняя свой долг, заслужит похвалу, то и все его пред­приятие в целом будет иметь благополучный исход. И сам он, замечая что-либо, могущее украсить его войско, немедля приобретал и раздавал наиболее отличившимся воинам, полагая, что все прекрасное и достойное в войске служит украшением ему самому как полководцу. Распределяя награды из накопившихся у него сумм, Кир обратился к таксиархам, лохагам и всем воинам, которых награждал, со следующей речью: "Друзья! Мы полагаем, что ныне у нас есть все основания радо­ваться от души, ибо в нашем распоряжении в изобилии имеются деньги, и поэтому перед нами открывается возможность награждать других, кого мы пожелаем, и самим получать награды, каких каждый будет достоин. Но не забудем, каковы были подвиги, послужившие первопричиной всех этих благ. Внимательно рассмотрев эти причины, вы откроете, что это было и умение обходиться без сна там, где это необходимо, и способность легко переносить тяготы и лишения, и быстрые марши, и стойкость перед лицом врага. Такими же доблестными вы, воины, должны оставаться и в будущем, твердо помня, что послушание, стойкость, способность пере­носить опасности и лишения в минуты тяжелых испытаний приносят ве­ликие блага и великие радости".

Ксенофонт.

Киропедия.

0x01 graphic

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

  

Иван Сергеевич Аксаков (I823-86) -

русский публицист, редактор газеты "День", "Москва", "Русь", журнала "Русская беседа" и др.

  
  
  -- Русский народ не ветрен, не легкомыслен, - это все знают, в этом согласны между собою его друзья и враги: он не вскипает кипучим гневом при малейшем оскорблении его чести; не воспламеняется как порох от искры слова; не податлив на увлечение военной славой, не браннолюбив, туг на энтузиазм, враг ложных восторгов и театральных эффектов; мужественный, разумный, бодрый, он лично наклонный к миру и долготерпению...
  -- По общему единодушному свидетельству иностранцев, русский простой народ умнее и даровитее простого народа всех стран Европы... Отчего же такая несоразмерность и несоответствие между почвой и продуктами? Как объяснить это явление, как согласить то богатство ума снизу и малоумие сверху? Куда девается, куда испаряется этот ум, спросите вы опять?
  -- Отвечать на этот вопрос не трудно. Это явление объясняется тем особенным путем развития, который проходит у нас ум, переставая быть непосредственной народной силой - той постепенной отчужденностью от живых источников питания, хранящихся в народном материке, которая становится уделом ума по мере изменения его жизненной обстановки на высшую. Оно объясняется, наконец, духовной разобщенностью с народом нашего общества...
  

0x01 graphic

  

Россия, Чиновник

Художник Журавлев Фирс Сергеевич (1836-1901)

  
  -- Было бы в высшей степени любопытно проследить, как этот русский ум, выходя из почвы, постепенно вянет в неблагоприятном воздухе общественной среды, мутится, слабеет, никнет, чахнет, искривляется и кончает тем, что или совсем гибнет, или же находит себе применение в односторонности, суживается в меру необходимую для спокойного и благополучного существования, выветривается, разменивается на мелочь,- пошлеет до отвратительности.
  -- Личность у нас слаба и шатка, и ни о чем мы так не должны заботиться, как об укреплении личной воли, о развитии личных характеров, о твердости убеждений и о согласии убеждений с делом, о просвещении нашего нравственного разума, об усовершенствовании личной нравственности.
  -- Любовь к России, любовь к своему народу - призывают нас к делу, требуют от нас не мужества вола, не энергии разрушения, не стойкости, презирающей смерть, - а мужества гражданина и упорного длительного труда, творящего и зиждущего. Нас ждет не борьба на поле битвы, а несравненно тяжелая борьба в жизни гражданской, борьба ежедневная и повсеюдная.
  

0x01 graphic

  

Россия. "У шкафчика".

Художник Шмельков Петр Михайлович (1819-1890)

  
  -- ...Мало быть Русским только при больших исторических оказиях, но надо им быть и в будничное время истории, в ежедневной действительности.
  -- На упреки в недостатке народного самосознания в нашем обществе, нам не раз приходилось слышать возражения такого рода: " а вот посмотрите-ка, какие мы, Русские,- какие патриоты в минуты опасности - сунься-ка на нас чужеземцы войною, мы все, как один человек, станем грудью за Русскую землю" и пр. и пр. Это действительно так,- в этом нет сомнения,- и этим свойством нашим мы можем по праву гордиться, но этот похвальный патриотизм не мешает нам выдавать ту же Русскую землю тем же иностранцам,- как скоро они идут на нас не войною, а мирным набегом, и как скоро, не видя вражеского стана и не слыша воинственных кликов, мы считаем возможным отложить в сторону патриотическое напряжение.
  -- ...При всей внешней целостности и единстве России, мы расколоты сами в себе внутренне, страдаем какой-то нравственной двойственностью, и общественный духовный наш организм не может похвалиться ни цельностью, ни крепостью.
  

0x01 graphic

  

Россия. "Бывший защитник Родины" 1924.

Художник Богданов-Бельский Николай Петрович.

  
  -- Пора перестать нам самодовольно обнадеживаться нашим патриотизмом, и, так сказать, считать себя вполне нравственно обеспеченным известной нашей способностью стоять грудью, приносить жизнь и достояние на алтарь отечества.
  -- Пора убедиться, что эта способность нисколько нас не обеспечивает в такое время, когда нет неприятельских армий, с которыми можно было бы бороться, когда груди, жизни и достояния не требуется, а требуется деятельность мыслящего, трудящегося, подвизающего духа; когда алтарь отечества ждет иных даров - гражданской доблести, любви и разумения Русской народности, наконец, талантов...
  -- Пора же понять, наконец, что способность патриотических жертв во время войны нисколько не освобождает нас от обязанностей нравственных во время мира...
  -- Пора также не очень-то гордиться своим единством и цельностью и уразуметь, наконец, что единством и цельностью мы обязаны, прежде всего, не Русскому обществу, а Русскому народу...
  -- Русскому обществу именно недостает уважения к своей народности, веры в свою народность... В нем, вследствие разных исторических причин, явилось сомнение в самом себе, в своем нравственном праве на самостоятельное народное развитие, и закралось в душу какое-то душевное подобострастие пред авторитетом западной цивилизации.
  

0x01 graphic

  

Россия.

"К маменьке за деньгами"

Художник Шмельков Петр Михайлович (1819-1890)

  
  -- Не легко живется теперь на Руси. Не можется ей, во всех смыслах и отношениях. Трудно ей; трудно особенно потому, что приходится ей иметь дело не с какой-либо внешней опасностью, внешним врагом, а с самою собой. Трудно потому, что и врачевание приходится искать, как убеждает в этом недавний опыт, не во внешних учреждениях только, не в одной благонамеренности правительственной,- а в чем-то ином, в разрешении многосложных, громадных вопросах духовного свойства.
  -- Дело уже не в лекарствах, извне прилагаемых, а дело в возбуждении самостоятельной внутренней воли, в жизненном проявлении нравственной силы...
  -- ...Здорова ли та страна, где большинство пастырей обратилось в наемников и чиновников?
  -- Наше старое общество разлагается, а нового мы еще не видим. Потому, что к старому обществу должны мы отнести и все наше молодое поколение, в котором нет ничего, кроме более искренней и энергичной силы отрицания.
  -- Половина общества так воспользовалась предоставленною ему свободой, что живет за границей и воспитывает там своих детей. Наши будущие государственные деятели готовятся не только вдали от Росси, но и в атмосфере ей чуждой и враждебной. под воздействием иных просветительских начал, с детства усваивает себе точку зрения, с которой менее всего понятна Россия.
  

0x01 graphic

  

Россия. "Куда кривая выведет" 1859

Художник Тимм Василий Федорович (Георг Вильгельм) (1820-1895)

  
  -- В общественном воспитании кроется главный источник болезни нашего сознания... Все наше воспитание, особенно университетское, организовано так, - и уже издавна, с самого насаждения у нас европейского просвещения, - чтобы воспитать людей в отвлеченности и отрицании - отрицании русской духовной национальной сущности. С самого начала образование служило правительству средством для изготовления нужных ему для государственной службы людей.
  -- Здесь-то и совершается тот процесс искривления сознания... Здесь вставляются юноше чужие очки, в которых он потом и ходит обыкновенно до конца дней своих; здесь даются ему чужие веса и мерила, на которых потом он вешает и мерит свое, народное; здесь пересаживаются в его душу все болезненные отрицания, стремления, искания чужой исторической жизни, со всеми ее недугами, и не влагается ни одного положительного, своего национального идеала...
  -- Скажут, конечно, что призвание университетов воспитывать человека вообще, служить истине вообще, без отношения к национальности, что наука-де космополитична по своему существу... Европейская наука там, где она процветает... не производит нигде национального обезличения, не вытравливает в людях чувство своей народности, любви к своей земле и сознания своих к ней обязанностей... Без народного не может быть и общечеловеческого: только уважая свою народную личность, только развивая все дары, все силы личного народного духа, может народ совершить свое служение высшей истине...
  

0x01 graphic

  

Россия.

"Сбор недоимок" 1875.

Художник Пукирев Василий Владимирович (1832-1890)

  
  -- Станем же править наше сознание... В этом наше спасение. Конечно, воспитание юношества стоит здесь на первом плане, но не юношей одних и на школьных только скамьях,- самих себя и на всех путях жизни должны мы перевоспитываться.
  -- России нужнее всего теперь напряженный труд мысли..., труд добросовестный, точкой отправления которого должны быть, прежде всего, обуздание теоретической заносчивости, почтительное отношение к духовному содержанию, к требованиям нашей народной жизни...
  -- По части средств ослабления России, если не прямое сознание, то инстинкт Запада руководит им довольно верно. Одним из самых надежных средств ослабления, это, без сомнения, обезличение в смысле национальном, - это подрыв той нравственной народной самобытности, которая как бельмо в глазу нашим псевдо-либералам...
  -- Вызвать Россию на отречение от себя самой, сдвинуть ее с ее исторического пути, усвоить ей вполне не только по внешности, но и со всеми глубинами народного духа, западной цивилизации, вот,- представляется Западу,- наилучший способ... чтоб обезвредить ее природную силу, поработить ее духовно и нравственно.
  

0x01 graphic

  

Россия.

Дети в санях. 1870.

Художник Пелевин Иван Андреевич (1840-1917)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023