ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Набат Брусиловского "прорыва": "поле для измены и для лакейства"...

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

0x01 graphic

НАБАТ БРУСИЛОВСКОГО "ПРОРЫВА":

"поле для измены и для лакейства"...

Фрагменты из русской истории

Учитель верховой езды до чина генерал-майор включительно, сам великолепный наездник, Алексей Алексеевич Брусилов (1853-1926) заслужил этим благосклонность Великого Князя Николая Николаевича, постоянного покровителя конного спорта в армии.

Никогда ничем предварительно не командуя, Брусилов получил вторую гвардейскую дивизию.

Через короткий срок он уже командовал корпусом, причем перед отъездом к новому месту служения во время прощального обеда в присутствии Великого Князя Николая Николаевича на глазах многих присутствующих поцеловал руку у своего августейшего покровителя в знак признательности за незаслуженные милости.

Война была также благосклонна к Брусилову, человеку "случая":

знаменитый его прорыв 1916 г., обязанный своим успехом серьезному, талантливому и скромному его начальнику артиллерии генералу М.В. Ханжину, прославил не этого выдающегося артиллерийского генерала, а Брусилова, который не сумел даже эксплуатировать без личного труда доставшуюся ему победу и не справился с задачею массового кавалерийского преследования, невзирая на свою кавалерийскую специальность.

Справка:

0x01 graphic

-- Михаил Васильевич Ханжин (1871 --1961) -- русский генерал.

-- Вступил в Первую мировую войну, исполнял должность командира 12-й пехотной дивизии.

-- За бои в январе 1915 у Меволавочей награждён Георгиевским оружием.

-- Награждён орденом Святого Георгия 3-й степени за то, что: "вступив в командование 12-й пехотной дивизией 7-го июля 1915 г., когда части означенной дивизии, не выдержав натиска превосходных сил противника, стали отходить, лично повёл батальон резерва, заполнил прорыв, образовавшийся между 12-й пехотной дивизией и левым флангом 4-й стрелковой дивизии и остановил отходившие части".

0x01 graphic

Искусная реклама свила вокруг Брусилова победный ореол.

С началом революции Брусилов, не ожидая соответствующего приказа по армии, поспешил снять со своих погон генерал-адъютантские вензеля и душой привязался к Керенскому, который полюбил его почти так же, как и Великий Князь Николай Николаевич.

Генерал Брусилов оказался одним из немногих старших начальников, сразу после революции перекрасившихся в республиканцев: шестидесяти четырех лет от роду, решил делать революционную карьеру.

22 мая (4 июня) 1917 г. Брусилов сменил Алексеева на посту верховного главнокомандующего.

Еще в марте, когда после победы революции обсуждался вопрос о том, кто из военачальников достоин занять эту должность в новых условиях, председатель Временного комитета Государственной Думы М.В. Родзянко рекомендовал главе правительства Г.Е. Львову Брусилова - единственного из генералов, совмещавшего в себе "как блестящие стратегические дарования, так и широкое понимание политических задач России". (?!-А.К.)

Ореол героя и решительна позиция в отношении продолжения русской армией активных боевых действий, совпадавшая с линией Временного правительства на подготовку наступления, - определили его назначение.

В день назначения на высший военный пост в государстве Брусилов писал брату Борису:

"Ответственности вообще не боюсь, да и личных целей не имею и славы не ищу, но от всей души желаю и имею лишь одну цель - спасти Россию от развала, неминуемого в случае проигрыша войны... у меня глубокая внутренняя убежденность, что мы победим и с честью выйдем из этой титанической войны... чувствую... все устроится хорошо.

Старое правительство действовало безумно и довело нас до края гибели и это безумие простить ему нельзя. Затхла и невыносимо гнусная атмосфера старого режима исчезла, нужно, чтобы путем революции народилась новая, свежая, свободная и разумная Россия с ее лучезарным будущим. Теперь же Россия больна, но этого пугаться не нужно, ибо ее здоровый организм вынесет эту болезнь, необходимую для ее развития".

0x01 graphic

Назначение Брусилова Верховным Главнокомандующим и приезд его в Ставку живо описаны генералом Деникиным. Этот эпизод, сам по себе, быть может, незначительный, интересен, однако, как картинка жизни того времени, как характеристика двух выдающихся русских генералов, пути которых так резко разошлись.

"Назначение генерала Брусилова, -- писал А. И. Деникин, -- знаменовало собой окончательное обезличие Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова, его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы чисто моральной опоры, которую он видел в прежней Ставке.

Могилев принял нового Верховного Главнокомандующего необычайно сухо и холодно. Вместо обычных восторженных оваций, так привычных "революционному генералу", которого толпа носила по Каменец-Подольску в красном кресле, пустынный вокзал и строго уставная церемония. Хмурые лица, казенные фразы.

Первые же шаги генерала Брусилова, мелкие, но характерные эпизоды еще более омрачили наше настроение. Обходя почетный караул георгиевцев, он не поздоровался с доблестным, израненным командиром их полковником Тимановским и офицерами и долго жал руки солдат -- посыльного и ординарца, у которых от неожиданности и неудобства такого приветствия в строю выпали из рук ружья, взятые на караул... Передал мне написанный им собственноручно приветственный приказ армиям для: посылки... на предварительное одобрение Керенскому"...

Оглядываясь на прошлое генерала Брусилова, на его политический пируэт после февраля 1917 года, Антон Иванович, не без чувства брезгливости, высказал свое мнение: нельзя всю долгую жизнь так лгать себе и другим.

Генерал Брусилов тоже ненадолго оказался во главе армии "свободной России".

Бывший генерал-адъютант Императора, он ездил на митинги, где выступал под красными знаменами перед солдатами, убеждая их идти радостно на смерть во имя свободы, и те же солдаты прогоняли его под свист и улюлюканье.

Столкнувшись с постоянным вмешательством самовлюбленного Керенского в военные дела, Брусилов, по старой памяти, в резкой форме пытался указать последнему на недопустимость подобного.

Но перед Брусиловым был уже не тактичный и спокойный Государь, а истеричный и резкий "министр-председатель".

Он немедленно снял Брусилова с его поста.

После Октябрьского переворота, на службе у большевиков, Брусилов написал письмо к врангелевским офицерам в Крыму с предложением сдаться, лично гарантируя им жизнь и свободу.

Когда же большевики их всех расстреляли, то для Брусилова это был тяжелый моральный удар, который он переживал остаток дней и который свел его преждевременно в могилу.

С большевистским переворотом любовь Брусилова перенеслась соответственно на Троцкого, который, думается, один из всех покровителей этого генерала-куртизана по профессии не заблуждается насчет его сущности, но пользуется им как фирмою без внутреннего содержания.

Осенью 1918 г. этого года генерал был арестован по подозрению в участии в заговоре против советской власти, организованном английским дипломатом и разведчиком Б. Локкартом, и в течение двух месяцев содержался на гауптвахте в Кремле.

Подозрение не подтвердилось - Брусилов стал жертвой славы своего имени, которое заговорщики упоминали в переписке при обсуждении кандидатуры на роль вождя белого движения, - и генерал был освобожден.

30 мая 1920 г. "Правда" опубликовала обращение "Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились", подписанное Брусиловым как председателем Особого совещания при главнокомандующем, а также его членами А.А. Поливановым, А.М. Зайончковским, В.Н. Клембовским, Д.П. Парским, П.С. Балуевым, А.Е. Гутором, М.В. Акимовым.

В обращении содержался призыв:

"В этот критический исторический момент нашей народной жизни... забыть все обиды... и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию, на фронт или в тыл... и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть".

На этот призыв откликнулись почти 14 тыс. бывших генералов и офицеров.

Они добровольно вступили в Красную Армию и внесли свой вклад в ход боевых действий на польском фронте.

Затем - удаление Брусилова от ответственных командных постов Красной армии.

Гуттаперчевая эластичность совести - это качество для них, Брусиловских вождей, где всегда их поле - для измены и для лакейства...

0x01 graphic

Генерал А. А. Брусилов --

главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта. 1916 г.

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА СТАРОЙ РОССИИ

Н. Яковлев

(Фрагменты)

Моложавый в свои 63 года, кавалерийский генерал Алексей Алексеевич Брусилов стал национальным героем. Под его предводительством армия показала, на что она способна.

Оборотная сторона командования Брусилова -- он никогда не щадил солдатских жизней, искренне исповедуя кредо: это не жестокость, а реализм.

Главное -- успех, людские издержки, как бы они ни были велики, -- обычная часть сурового ремесла войны.

Победы Юго-Западного фронта были подготовлены и жесткими мерами. Офицеры, которые вели на запад брусиловские войска, отлично помнили приказы высокочтимого генерала.

Особенно во время Великого Отступления.

Тогда в июньском приказе 1915 года Брусилов писал:

"Пора остановиться и посчитаться, наконец, с врагом как следует, совершенно забыв жалкие слова о могуществе неприятельской артиллерии, превосходстве сил. неутомимости, непобедимости и тому подобное, а потому приказываю:

-- для малодушных, оставляющих строй или сдающихся в плен, не должно быть пощады;

-- по сдающимся должен быть направлен и ружейный, и пулеметный, и орудийный огонь, хотя бы даже и с прекращением огня по неприятелю;

-- на отходящих или бегущих действовать таким же способом, а при нужде не останавливаться также и перед поголовным расстрелом...

Слабодушным нет места между нами, и они должны быть истреблены!"

Приказ нагнал страху в войсках.

И не в них одних.

Брусиловские победы подняли на ноги "общественность", обозначилась крайне тревожная для нее тенденция: скованная железной дисциплиной армия, а ее водил твердой рукой Брусилов, может привести императорскую Россию к успешному завершению войны.

Тогда прощай надежды на власть, победителей не судят.

Отсюда задача, которую с величайшей энергией стала выполнять буржуазия с осени 1916 года, -- потоком инсинуаций и прямых подрывных действий окончательно скомпрометировать режим.

За это дело взялись решительно все руководители "общественности" -- от Родзянко до Гучкова.

В этом они видели кратчайший путь к власти.

Все обвинения, обоснованные или чаще надуманные, в адрес режима, предавались широчайшей огласке, на истеричной ноте, с запугиванием и шантажом.

0x01 graphic

Совет министров в Царской ставке,

станция Барановичи, 14 июня 1915 года.

28 членов Думы и Государственного совета, входившие в состав Особого совещания, подают в Ставку записку, в которой требуют:

"Внушить всем начальствующим лицам, что легкое расходование людских жизней недопустимо.

Принцип бережливости людской жизни не был в должной степени воспринят нашей армией и не был в ней достаточно осуществлен.

Многие офицеры не берегли себя; не берегли их, а вместе с тем и армию -- и высшие начальники...

Широкое развитие и применение различных предохранительных средств, как-то касок, наплечников, более усовершенствованных укреплений и окопов, -- вот к чему мы должны ныне прибегнуть, а в основу всех тактических мероприятий должно быть положено стремление заменить энергию, заключающуюся в человеческой крови, силою свинца, стали и взрывчатых веществ".

Завидная позиция с точки зрения абстрактного гуманизма, но чистейшая маниловщина применительно к вооруженной борьбе.

Экскурс думцев в военную сферу вызывал недоумение у главнокомандующих фронтами.

Брусилов, ознакомившись с сочинением штатских на военную тему, заявил:

"Наименее понятным считаю пункт, в котором выражено пожелание бережливого расходования человеческого материала в боях, при терпеливом ожидании дальнейшего увеличении наших технических средств для нанесения врагу окончательного удара.

Устроить наступление без потерь можно только на маневрах.

Зря никаких предприятий и теперь не делается, а противник несет столь же тяжелые потери, как и мы...

Что касается до технических средств, то мы пользуемся теми, которые у нас есть, чем их более, тем более гарантирован успех, но, чтобы разгромить врага или отбиться от него, неминуемо потери будут -- притом значительные".

0x01 graphic

Император Николай II (слева),

министр двора граф В. Б. Фредерикс в центре и великий князь Николай Николаевич (справа) в Ставке

В конце 1916 года Ставку взялся просвещать Родзянко.

У него вылазки на фронт вошли в привычку и довольно скверную, ибо на основании голословного утверждения (сам -- де видел) он вносил свою лепту в пропаганду будто бы плачевного состояния военных дел.

На этот раз председатель Думы не атаковал излюбленные объекты нападок "общественности" -- нехватку вооружения и снаряжения, армия снабжалась прилично. Родзянко избрал угол для нападения -- непригодность всего высшего командования.

В поданном им в Ставку документе черным по белому было написано:

"Русское высшее командование либо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо, если их имеет, то их не выполняет. Высшее командование не умеет или не может организовать крупную операцию... не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготовлять наступление... не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах".

Нашелся радетель народного блага!

С величайшей самоуверенностью Родзянко заявлял:

"Эти основные причины, повлекшие за собой остановку наступления генерал-адъютанта Брусилова, повлекли за собой наш разгром в Румынии. Те же причины, которые потушили величайший в истории этой войны прорыв войск в начале 1916 года, ликвидировали и наши румынские неудачи".

Возмутительные рассуждения, чудовищные аналогии.

Наступление войск Брусилова остановило бешеное сопротивление врага, а не "неумение" русского командования. Что могли поделать русские военачальники, если союзники России не пошевелили и пальцем, когда с их фронтов ушли немецкие, австрийские и турецкие войска на Восточный фронт. Они совершенно безразлично относились к тому, что России придется нести еще большее бремя.

Что до "разгрома" в Румынии, который Родзянко ставил на одну доску с остановкой брусиловского прорыва, то аналогия была совершенно несостоятельной.

В августе 1916 года Румыния кинулась в водоворот войны, надеясь на легкий успех. В Трансильвании потерпели поражение румынские, а не наши войска, которых там просто не было. Остатки румынской армии отошли к русской границе.

Итог: для России возник новый 500 -- километровый фронт, занявший 25 пехотных и 11 кавалерийских дивизий.

От филиппики в адрес командования Родзянко перешел к общей характеристике состояния вооруженной мощи России:

"В армии проявляется вялое настроение, отсутствие инициативы, паралич храбрости и доблести.

Если сейчас как можно скорее будут приняты меры, во-первых, к улучшению высшего командного состава, к принятию какого-либо определенного плана, к изменению взглядов командного состава на солдата и к подъему духа армии справедливым возмездием тем, которые неумелым командованием губят плоды лучших подвигов, то время, пожалуй, не упущено. Если же обстановка сохранится до весны, когда все ожидают либо нашего наступления, либо наступления германцев, то успеха летом 1917 года, как и летом 1916 года, ожидать не приходится".

Председатель Государственной думы, носившийся со своим "патриотизмом", шельмовал нашу армию, одержавшую в 1916 году победы, не имевшие себе равных в лагере Антанты за всю войну. Помимо Галиции русская армия провела блестящие операции на Кавказском фронте. Наступая в тридцатиградусные морозы, наши войска 16 февраля овладели Эрзерумом, а 18 апреля портом Трапезунд (Трабзон). При этом отличились и моряки Черноморского флота.

В документе проглядывает мысль -- все будет хорошо только при иных у власти.

А тех, кто не устраивает Родзянко и К®, -- выгнать, да еще воздать им "справедливое возмездие". От документа, официально направленного в Ставку, попахивало ультиматумом.

Подстегнутая брусиловским прорывом буржуазия стервенела на глазах.

Можно многое сказать о состоянии русской армии к исходу того года, но при всем разнобое в оценках пессимизм Родзянко был объективно неоправданным.

Генерал Нокс, глава британской миссии в России, даже отдаленно не испытывал теплых чувств к нашей стране. Состояние русской армии его интересовало лишь с точки зрения ее вклада в коалиционную войну и соответственного облегчения бремени, лежавшего на Англии в борьбе против Германии. Он так оценивал русскую армию к исходу 1916 года: перспективы "были более многообещающими, чем виды на кампанию 1916 года в марте того года... Русская пехота устала, но меньше, чем год назад... почти всех видов вооружения, боеприпасов и снаряжения было больше, чем когда -- либо при мобилизации, весной 1915 или весной 1916 г....Качество командования улучшалось с каждым днем... Нет никакого сомнения в том, что если бы тыл не раздирался противоречиями... русская армия увенчала бы себя новыми лаврами... и, вне сомнений, нанесла бы такой удар, который сделал бы возможной победу союзников к исходу этого года".

Дистанция между взглядами "патриота" Родзянко и откровенного британского империалиста Нокса, никак не желавшего блага России, неизмерима.

Российская "общественность" работала в рамках понятной тактики: способствовать поражениям Российской империи, а затем употребить все усилия на войну "до победного конца" под водительством крупного капитала.

Поэтому какие бы победы ни одерживала русская армия, пока политические противники были у власти, все признавалось скверным, независимо от того, были к этому основания или нет.

В лихорадке политических наскоков буржуазия стала носительницей национального нигилизма, ибо предавала поношению и русского солдата. Буржуа уверяли, что они смогут делать все по-иному и много лучше.

На деле они оказались способны только на разрушительную критику.

Под знаком этой неспособности развивались отношения верхушки буржуазии с командованием армии.

С одной стороны, думцы и земцы на всех перекрестках кричали о бездарных генералах, с другой -- силились войти в союз с ними против монархии.

Ключевой фигурой, на которую направил свои усилия Гучков, был генерал-адъютант Алексеев. Он вошел в какие-то сношения с гучковцами, но относился к ним в высшей степени осторожно. Вероятно, он не хотел оказаться пешкой в руках пронырливых политиканов. На информации департамента полиции о съездах Земгора в 1916 году Алексеев наложил резолюцию: "В различных организациях мы имеем не только сотрудников в ведении войны, но получающие нашими трудами и казенными деньгами внутреннюю спайку силы, преследующие весьма вредные для жизни государства цели. С этим нужно сообразовывать и наши отношения".

Алексеев вынашивал собственные планы.

28 июня 1916 года он подал Николаю II докладную записку с предложением назначить для общеимперского управления диктатора. Звучало соблазнительно. Написали даже проект царского рескрипта о создании Совета министров "из лиц, пользующихся общественным доверием".

Штюрмер поднял на ноги все и вся, и царь отшатнулся перед перспективой учреждения поста "Верховного министра государственной обороны". Инициативу Алексеева надолго запомнили руководители "общественности", ибо генерал не видел для них иной роли, кроме пропагандистского обеспечения коренной перестройки высшего управления страной.

Когда в первые дни после Февральской революции встал вопрос о назначении Алексеева Верховным главнокомандующим, Родзянко писал князю Львову:

"Вспомните, что ген. Алексеев являлся постоянным противником мероприятий, которые ему неоднократно предлагались из тыла как неотложные, дайте себе отчет в том, что ген. Алексеев всегда считал, что армия должна командовать над тылом, что армия должна командовать над волей народа и что армия должна как бы возглавить собой и правительство и все его мероприятия... Не забудьте, что ген. Алексеев настаивал определенно на немедленном введении диктатуры".

В 1916 году Гучков не оставлял попыток связать генералов своими затеями.

Его репутация отнюдь не содействовала успеху дела. На заседании Совета министров в это время, когда зашел разговор о Гучкове, министры сошлись на том, что при "авантюристической натуре и непомерном честолюбии" он способен во главе батальона пойти на Царское Село.

Александра Федоровна пылала к нему ненавистью, в письмах к царю заклинала: "Гучкова не следует пускать на фронт и позволять... говорить с войсками".

В другом письме: "Все знают, что Гучков работает против нашей династии".

Знал, конечно, и Алексеев.

Изворотливый Гучков решил не мытьем, так катаньем изобразить Алексеева если не соучастником деяний "общественности", то по крайней мере симпатизирующим ей.

Еще до войны он отработал технику воздействия на умы -- распространение машинописных копий своей переписки с различными важными лицами.

В 1915 году он начал широко рассылать тексты речей в Думе без цензурных купюр. В конце лета 1916 года по всем доступным Гучкову каналам разнеслось его громовое письмо Алексееву от 28 августа, составленное таким образом, чтобы читающие могли сделать вывод -- оно лишь одно из обширной корреспонденции:

"Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гибнет на корню.

Ведь, как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью...

А если Вы подумаете, что вся власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, -- что в руках этого человека ход дипломатических отношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, -- а следовательно, и вся наша будущность, -- то Вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей Родины охватила и общественную мысль, и народные настроения.

Мы в тылу бессильны или почти бессильны бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны -- надвигается потоп, -- и жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают галоши и открывают зонтик.

Можете ли Вы что-либо сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая и нашу отвратительную дипломатию) грозит пересечь линии Вашей хорошей стратегии в настоящем и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров".

Когда в тысячах и тысячах экземпляров письмо Гучкова разлетелось по России, это вызвало величайшую сенсацию -- что-то носится в воздухе, командование армии и военно-промышленные комитеты, видимо, едины в отрицательном отношении к правительству, Царица немедленно переслала Николаю II документ, приписав:

"Сурово предупреди старика (Алексеева) в отношении этой переписки, которая рассчитана на то, чтобы потрясти его... Очевидно, что паук Гучков и Поливанов оплетают паутиной Алексеева, нужно открыть ему глаза и освободить его. Ты можешь спасти его".

Алексеев далеко не был столь безгрешным, как полагали в Царском Селе.

Когда император спросил его о переписке с Гучковым, он ответил, что не помнит, получал ли он такие письма. Спустя некоторое время Алексеев доложил царю, что, перерыв все ящики своего стола, он не обнаружил никаких писем Гучкова. Все это выглядело в высшей степени странным -- Гучков, конечно, неоднократно писал Алексееву, хотя бы в силу служебного положения. Несущественно, получил или нет Алексеев личное письмо от 28 августа, много важнее другое -- Гучков не без ловкости припер его к стене. Какие бы ни велись между ними разговоры, теперь Гучков потребовал от Алексеева определить свою позицию. Генерал-адъютанту пришлось лгать в лицо императору, отпираясь от любых связей с Гучковым.

Это было слишком для 63-летнего генерала.

В середине ноября Алексеев, сославшись на резкое ухудшение здоровья, уехал в длительный отпуск в Крым, где его и застала Февральская революция.

К осени 1916 года кадеты и прогрессисты сочли, что тактика "параллельных действий", как называл ее Милюков, недостаточна. До тех пор они высказывались за то, чтобы сохранять к правительству "положение спутников, посаженных в одно и то же купе, но избегающих знакомства друг с другом". Это означало, что те, кто причислял себя к Прогрессивному блоку, не требуя отставки правительства Штюрмера, стремились проводить в Думе законы, намеченные в программе блока.

Последовала неизбежная внутренняя грызня, блок заскрипел, а за кулисами шли негласные переговоры -- кого включить в состав будущего правительства.

Еще 6 апреля 1916 года на квартире С.Н. Прокоповича и Е.Д. Кусковой прошло тайное совещание представителей кадетов, октябристов и "левых партий" -- меньшевиков и эсеров.

С изменениями (Родзянко заменен Львовым и выведены трое "либеральных" царских министров) был воспроизведен список, опубликованный в органе Рябушинского в августе 1915 года. Планировалось правительство, поголовно состоявшее из кадетов и октябристов, что поддержали меньшевики и эсеры, сидевшие на сборище. "С. р. и с. д. намечали "буржуазное министерство!" -- изумлялся Милюков. Еще больше удивило его, что в правительство планировалось ввести Терещенко. На взгляд профессиональных политиков обходительный молодой человек, театрал и меломан, никак не соответствовал намеченному для него министерству финансов. Но "кающийся капиталист" Терещенко после февраля 1917 года стал министром...

Кабинет, определенный на совещании 6 апреля 1916 года за чаем у супругов Прокоповича и Кусковой, встал у власти после Февральской революции, только пополненный от фракции трудовиков Керенским и меньшевиком Чхеидзе (отказался от министерского поста).

Что же объединяло этих людей, принадлежавших к разным партиям?

Высокомерный Милюков не разглядел и не понял, что перед ним были руководители масонской организации. Они собрали это совещание и наметили кандидатуры почти поголовно из своей среды. По этой линии шло поразившее Милюкова сотрудничество представителей меньшевиков и эсеров (принадлежавших к масонам) с буржуазными деятелями, которых они публично поносили, а втайне обнимали как "братьев".

Правительство было намечено, дело оставалось за малым -- поставить его у власти. А для этого необходимо для начала свалить Штюрмера, дальше видно будет. Милюкову, не посвященному в масонские тайны, выпала роль застрельщика новой вспышки кампании против режима.

Он дал не "штормовой сигнал" к революции (как рвали на себе волосы белоэмигранты в 20-е годы), а преследовал противоположную цель -- добиться смены людей у власти именно в интересах предотвращения социального взрыва. \

В статье 1921 года "Как пришла революция" Милюков подчеркивал: "Мы не хотели этой революции. Мы особенно не хотели, чтобы она пришла во время войны. И мы отчаянно боролись, чтобы она не случилась". Он всегда полностью оправдывал характеристику Сазонова: "Милюков -- величайший буржуй и больше всего боится социальной революции".

Накануне открытия очередной сессии Думы, намеченной на 1 ноября, собрался сеньор-конвент, чтобы выработать формулу "перехода к очередным делам", которая заключала привычные три раздела: привет союзникам, призыв к армии не ослаблять усилий и критика правительства.

Когда был прочитан ее проект, Шульгин заявил: "Обращаю внимание на слово "измена".

Это страшное оружие.

Включением его в резолюцию Дума нанесет смертельный удар правительству... Все то, что болтают по этому поводу, в конце концов только болтовня. Если у кого есть факты, то я попрошу их огласить. На такое обвинение идти с закрытыми глазами мы не можем".

Фактов, конечно, не было, сидели все "свои", которые и распускали эти слухи. После словесной перепалки все же смягчили резолюцию -- действия правительства нелепы и привели к тому, что "роковое слово "измена" ходит из уст в уста".

1 ноября открылась сессия Думы.

Появление Штюрмера с министрами вызвало оглушительные вопли: "Вон Штюрмера! Стыдно присутствовать!" У него и министров хватило характера просидеть в правительственной ложе несколько минут. Они ушли, а на заседании огласили резолюцию с отчаянной критикой правительства и требованием его отставки. Один за другим на трибуну поднимались депутаты, поносившие Штюрмера и КЊ?

Керенский давно составил себе репутацию оратора, говорившего со скоростью "44 слова в минуту". 1 ноября он оправдал ее, протрещав с думской трибуны:

"Правительство, не желая считаться с общественным мнением, задушив печать, задушив все общественные организации, презрительно относясь даже к большинству Государственной думы, в то же время в своей деятельности руководствуется нашептываниями и указаниями безответственных кружков, руководимых презренным Гришкой Распутиным.

Неужели, гг., все, что мы переживаем, не заставит нас единодушно сказать: главный и величайший враг страны не на фронте, он находится здесь, между нами, и нет спасения стране, прежде чем мы единодушным и единым усилием не заставим уйти тех, кто губит, презирает и издевается над страной".

В заключение заседания на думскую трибуну поднялся Милюков и произнес речь, в которой прямо обвинил правительство в измене, подготовке сепаратного мира с Германией. Для чего поработал клеем и ножницами, составив доказательства из вырезок из иностранной, прежде всего германской, печати.

Теперь, играя голосом, став в позу и актерствуя, Милюков вещал:

"С тяжелым чувством я вхожу на трибуну. Вы помните обстоятельства, при которых Дума собиралась больше года тому назад, 19 июля 1915 года. Все мы были под впечатлением наших военных неудач. Мы нашли причины этих неудач в недостатке военных припасов и указали, что виновато в этом поведение военного министра Сухомлинова... Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником. Вы помните, что была создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра. Общественный подъем не прошел тогда даром. Наша армия получила то, что ей было нужно. Теперь мы перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Но теперь есть разница в положении. Мы потеряли веру в то, что эта власть может привести к победе... Господа, год тому назад был отдан под следствие Сухомлинов. Теперь он освобожден".

Милюков перечислял деяние за деянием правительства, заключая каждый раз под рев Думы: "А это что -- измена или глупость?"

В связи со слухами о сепаратном мире оратор процитировал по-немецки газету "Нойе фрайе Цайтунг", где упоминалась императрица, и продолжал по-русски бичевать окружавшую ее камарилью -- Распутина, Питирима, Штюрмера. Газета эта писала (25 июля 1916 года): "Как бы ни обрусел старик Штюрмер, все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец". Он-де является для серединных империй "оружием, которое можно употреблять по желанию".

Милюков выразил твердую уверенность в том, что курс на сепаратный мир взят. "Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность". "В общем, -- заключил Милюков, -- Кабинет, не заслуживающий доверия Государственной думы, должен уйти".

Слово "измена" с молниеносной быстротой разнеслось по стране.

В Петрограде за прочтение речи платили 3 рубля, ее моментально размножили, продавая по рублю, переписчики часто вставляли кое -- что от себя, чтобы было "горячее". "Впечатление получилось, -- писал впоследствии Милюков, -- как будто прорван был наполненный гноем пузырь и выставлено напоказ коренное зло, известное всем, но ожидавшее публичного обличения".

В предисловий к отдельному изданию речи при Временном правительстве (конечно, не без ведома оратора) объяснялось:

"С высоты думской трибуны было названо впервые имя царицы и предъявлено царскому правительству тяжкое обвинение в национальной измене. Испытанный вождь оппозиции П.Н. Милюков тщательно подготовил материал для всенародного разоблачения закулисной работы партии царицы Александры и Штюрмера и перед лицом всего мира разорвал завесу, скрывавшую немецкую лабораторию сепаратного мира".

В обоснованность обвинений верили -- связи Милюкова с иностранными посольствами были хорошо известны, он недавно вернулся из поездки с думской делегацией по союзным и нейтральным странам Европы.

Естественно, полагали, что там Милюков почерпнул свою информацию, тем более что в речи он заметил:

"Из уст британского посла сэра Джорджа Бьюкенена я выслушал тяжеловесное обвинение против известного круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру".

Милюков действительно набрался соответствующих сведений за рубежом.

В Швейцарии, по его же словам, он встретился "со старой русской эмиграцией. В этой среде все были уверены, что русское правительство сносится с Германией через своих специальных агентов. На меня посыпался целый букет фактов -- достоверных, сомнительных и неправдоподобных: рассортировать их было нелегко... Во всем этом в связи с данными, собранными мною в России, было, повторяю, нелегко разобраться. Часть материала из Швейцарии я все же использовал для своей речи 1 ноября".

Милюков связал слухи о сепаратном мире с А.Д. Протопоповым, назначенным в сентябре управляющим Министерства внутренних дел. Дума в это время сосредоточила огонь, помимо Штюрмера, и на Протопопове, разъяренная тем, что он, выйдя из ее среды (октябрист Протопопов был товарищем председателя Думы), "предал", перекинулся к распутинцам. Так оно и было -- вероятно, психически неуравновешенный Протопопов, помогавший Распутину, уверовал в свою счастливую звезду и возомнил себя "спасителем" самодержавия.

Думцы еще в конце октября пригласили Протопопова, чтобы разъяснить, что нехорошо предавать.

Он явился к сюртукам и фракам, облаченный в мундир шефа отдельного корпуса жандармов.

Милюков и иные протирали глаза -- ужели это тот Протопопов, который совсем недавно говорил о кабинете Штюрмера: "он остался позади жизни, как бы тормозом народному импульсу, каторгой духа и мозга". Почти министр чувствовал себя уверенно -- гадатель Шарль Пирэн объяснил, что Юпитер, прошедший над Сатурном, благоприятствует ему, а Распутин внушал: "Что скажет Протопопов, то пусть и будет, а вы его еще раз кашей покормите".

Попытались допросить Протопопова -- зачем взялся ревностно служить трону, он отрезал:

-- Ты -- граф, ты богат, у тебя деньги куры не клюют, тебе нечего искать и не к чему стремиться, а я в юности давал уроки по полтиннику за час, и для меня пост министра внутренних дел -- то положение, в котором ты не нуждаешься.

Разговора не получилось, Протопопов гордо ушел, преисполненный решимости защищать мундир и царя, а Милюков в своей речи до отказа использовал случайную встречу Протопопова с германским банкиром Варбургом в Стокгольме во время той же поездки думской делегации в Европу.

Помимо нападок в Думе -- за речью Милюкова последовали не менее ожесточенные выступления Шульгина и других -- члены императорского дома высказали решительное недовольство царю сложившимся положением. Рев Думы при упоминании имени Штюрмера подействовал на нервы царицы. Она советует Николаю II дать Штюрмеру отпуск, ибо он "играет роль красной тряпки в этом доме умалишенных". Царь согласился: "Все эти дни я только и думал о старике Шт. Он, как ты верно заметила, является красной тряпкой не только для Думы, но и для всей страны, увы".

Штюрмер попытался оборониться, подав на Милюкова в суд, а Николаю II представив три всеподданнейших доклада. Напрасно. 9 ноября вызванный в Могилев Штюрмер выслушал царскую волю -- в отставку. Премьером стал министр путей сообщения А.Ф. Трепов. Он попытался укрепить положение правительства, сделав уступки правому крылу оппозиции. Но в Думе уже связали себе руки: минимальное требование -- отставка Протопопова. Маневр не удался -- императрица горой встала за Протопопова, креатуру Распутина.

Она пишет царю: "Помни, что дело не в Протоп, Или х, у, z. Это вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих... Снова повторяю, что тут дело не в Протоп., а в том, чтоб ты был тверд и не уступал -- царь правит, а не Дума". Источник вдохновения царица не скрыла, она вразумляет супруга: "Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы Он просветил тебя, что в Нем наше спасение: не будь Его здесь, не знаю, что бы было с нами. Он спасает нас своими молитвами, мудрыми советами. Он -- наша опора и помощь". Тот, о котором упоминали с большой буквы, Распутин, телеграфирует в Ставку: "Ваш корабль, и никто не имеет власти на него сести" и т. д. Протопопов был утвержден министром внутренних дел.

Описанные мотивы, конечно, не могли быть широко известны, в продолжавшемся возвышении Протопопова усматривали одно -- Россия на пороге сепаратного мира. Версия, сфабрикованная Милюковым, получила, казалось, новое подтверждение. Буржуазия положительно упивалась своими успехами в борьбе против "темных сил", превратив слухи о сепаратном мире в острое оружие борьбы против царизма.

Исследователь В.С. Дякин в 1967 году отмечал:

"Итак, нам представляется, что если в научный оборот не будут введены новые достоверные факты, нет оснований утверждать, будто царское правительство или придворная камарилья, помимо правительства, принимали реальные шаги для заключения сепаратного мира... Практически царизм, насколько мы можем судить на основании имеющихся фактов, не встал на путь сепаратного выхода из войны".

Начатая "общественностью" кампания о сепаратном мире, как и другие надуманные утверждения, имела в виду не заботу о судьбах России, а диктовалась своекорыстными интересами -- свалить соперников у власти, одновременно предотвратив революционный подъем.

Яковлев Н.Н.

Последняя война старой России. -

М., 1994. -С.169 -- 194.

ФИЛИППИКИ (греч. philippikoi), обличительные речи Демосфена против македонского царя Филиппа II. (в переносном смысле - гневные обличительные речи).

ШТЮРМЕР Борис Владимирович (1848 - 1917). С 1904 член Госсовета. При поддержке Г.Е. Распутина и императрицы Александры Федоровны назначен председателем Совета Министров (январь - ноябрь 1916), одновременно министром внутренних дел (март - июль) и министром иностранных дел (июль - ноябрь). После Февральской революции арестован, умер в Петропавловской крепости.

ЛЬВОВ Николай Николаевич (1867 - 1944), один из основателей "Союза освобождения", партий мирнообновленцев и прогрессистов. Товарищ председателя 4-й Госдумы. После Окт. революции в эмиграции.

МИЛЮКОВ Павел Николаевич (1859 - 1943), историк, публицист, теоретик и лидер партии кадетов. В 1917 министр иностранных дел Временного правительства 1-го состава [до 2(15) мая]. После Окт. революции эмигрант. Автор трудов по истории России ХVIII - ХIХ вв., Февральской и Октябрьской революций.

РЯБУШИНСКИЙ Павел Павлович (1871 - 1924), промышленник, банкир, совладелец "Товарищества мануфактур П.М. Рябушинского с сыновьями", Московского банка, "Товарищества типографии П.П. Рябушинского", акционер многих других компаний. Входил в ЦК партии "Союз 17 октября", с 1906 - в партию мирного обновления, в 1912 - в Московское отделение ЦК партии прогрессистов. В 1915 инициатор создания и председатель московского Военно-промышленного комитета, член Госсовета от промышленности. Оказывал финанс. поддержку выступлению генерала Л.Г. Корнилова. В 1920 эмигрировал во Францию.

ТЕРЕЩЕНКО Михаил Иванович (1886 - 1956), предприниматель, сахарозаводчик. Был близок к партии прогрессистов. В 1917 министр финансов, затем министр иностранных дел Временного правительства. Эмигрировал.

КЕРЕНСКИЙ Александр Федорович (1881 - 1970), адвокат, лидер фракции трудовиков в 4-й Госдуме. С марта 1917 эсер; во Временном правительстве: министр юстиции (март - май), военный и морской министр (май - сентябрь), с 8(21) июля министр - председатель, с 30 августа (12 сентября) верховный главнокомандующий. После Октябрьской революции организатор (вместе с ген. П.Н. Красновым) антибольшевистского выступления 26 - 31 октября (8 - 13 ноября). С 1918 во Франции, с 1940 в США. Один из организаторов "Лиги борьбы за народную свободу". Автор мемуаров, исторических исследований, составитель и редактор докторских публикаций по истории русской революции: "Дело Корнилова" (1918), "Гатчина" (1922), "Издалека"(1922) и др.

ЧХЕИДЗЕ Николай Семенович (1864 - 1926), один из лидеров меньшевиков. В 1917 председатель Петросовета, ВЦИК. С 1918 председатель Закавказского сейма, Учредительного собрания Грузии. С 1921 в эмиграции, покончил жизнь самоубийством.

МАСОНСТВО (франкмасонство) (от франц. fran macon - вольный каменщик), религиозно-этическое движение, возникло в начале ХVIII в. в Великобритании, распространилось во многих странах, в т. ч. в России. Масоны стремились создать тайную всемирную организацию с целью мирного объединения человечества в религиозном братском союзе. На самом деле, всемирная организация, по нашему мнению, была нужна определенным могучим финансово - промышленным группам для продвижения в "ширь и вглубь" своих политических и финансовых интересов.

САЗОНОВ Сергей Дмитриевич (1860 - 1927), министр иностранных дел (1910 - 1916) Российской империи. В 1918 - 1919 член правительств А.В. Колчака и А.И. Деникина. С 1921 в эмиграции.

ШУЛЬГИН Василий Витальевич (1878 - 1976), один из лидеров правого крыла 2 - 4-й Госдум, член Временного комитета Госдумы; принимал вместе с А.И. Гучковым отречение от престола императора Николая II. После Окт. революции участвовал в создании Добровольческой армии; эмигрировал. В 1944 арестован в Югославии, вывезен в СССР и до 1956 находился в заключении за антисоветскую деятельность. В 1960 - х гг. призвал эмиграцию отказаться от враждебного отношения к СССР. Автор воспоминаний: "Дни" (1925), "1920-й год" (1927).

ПРОТОПОПОВ Александр Дмитриевич (1866 - 1917/18), член 3-й и 4-й Госдум (с 1914 товарищ председателя), член "Прогрессивного блока". В 1916 симбирский губернатор, предводитель дворянства, основатель и редактор газеты "Русская воля" (1916 - 1917). С сентября 1916 управляющий, в декабре 1916 - феврале 1917 министр внутренних дел и главноначальствующий корпуса жандармов. После Октябрьской революции расстрелян по приговору ВЧК.

ТРЕПОВ Александр Федорович (1862 - 1928), председатель Совета Министров в 1916 г.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 28/03/2014, изменен: 28/03/2014. 53k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 9 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Каменев Анатолий Иванович Набат Брусиловского "прорыва": "поле для измены и для лакейства"...

Каменев Анатолий Иванович
Набат Брусиловского "прорыва": "поле для измены и для лакейства"...