ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Каменев Анатолий Иванович
"Наука ненависти"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Илья Эренбург: "Год тому назад, накануне войны, Красная Армия была частью государства... Теперь вся Россия - это Красная Армия... Мы многое потеряли за этот год: мир, уют, города, близких. Мы многое за этот год обрели: ясность взгляда, плодотворную ненависть, огонь патриотизма, завершенность, зрелость каждого человека"...


  

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

   0x01 graphic
   Сохранить,
   дабы приумножить военную мудрость
  
   "Бездна неизреченного"...
  

0x01 graphic

"Куда кривая выведет" 1859

Художник Тимм Василий Федорович (Георг Вильгельм) (1820-1895)

  

Д. И. Ортенберг

"НАУКА НЕНАВИСТИ"

(фрагменты из кн.: "Год 1942. Рассказ-хроника")

  
   Публикуются материалы об укреплении боевого содружества Советского Союза с Великобританией и Соединенными Штатами Америки -- договоры, телеграммы, коммюнике о посещении Молотовым Вашингтона. Этому событию посвящена и передовая статья. Особенно обратили на себя внимание такие строки в передовице: "В Вашингтоне и Лондоне была достигнута полная договоренность о создании второго фронта в Европе в 1942 году".
   Увы, как хорошо известно, эти надежды не оправдались ни в сорок втором, ни в сорок третьем годах. Но тогда все мы верили, что так будет, и это воодушевляло. На фронтах и в тылу проходят митинги, звучат слова надежды на победу в сорок втором году, несмотря на наше поражение на Керченском полуострове и под Харьковом. Три дня подряд мы печатаем репортажи, где немало таких прогнозов: "Наши силы растут и крепнут. Фашистские орды будут зажаты с двух сторон и разгромлены в 1942 году..."
   Откликнулся на это событие и Илья Эренбург. Он писал: "Близок день, когда английский капитан отдаст команду: "На ост!" Писатель даже указал, где это должно быть: "Немцы укрепляют побережье. Они возводят оборонительные сооружения на реке Маас..." Там, как известно, и произошла высадка, но только через два года!
   **
   Леонид Высокоостровский прислал с Калининского фронта любопытную корреспонденцию "Партизаны сорвали маневр врага". Шла передислокация немецких войск с одного участка фронта на другой. Чтобы скрыть ее, немцы стали передвигаться небольшими колоннами по разным дорогам. Здесь их и застукали партизаны. Идет рассказ о том, как умело и доблестно партизаны это сделали. В одном месте взорвали мост. В другом устроили засаду. Маскировка. Внезапность. Огневые налеты. Словом, потеряв немало солдат и офицеров, немецкое командование больше не рисковало...
   **
   17 июня
   Вернулся в Москву из далекого Ташкента Алексей Толстой.
   На второй день "по долгу службы" явился в редакцию. Его, как всегда, прежде всего интересовала обстановка на фронте: Керчь, Харьков. Севастополь, а также перспектива текущего года. Рассказал я, что знал, не так уж и много, но во всяком случае гораздо больше, чем сообщало Совинформбюро и что печаталось в нашей газете. Подвел к карте, занимавшей чуть ли не полстены в моем кабинете, показал новую линию фронтов, очерченную красными флажками. Что будет дальше? Что я мог сказать?
   Конечно, был разговор и о том, что ему писать для газеты. И мне вдруг пришло в голову:
   -- Завтра открывается сессия Верховного Совета СССР для ратификации договора с Великобританией. Нужен очень ответственный репортаж. Не смогли бы вы взяться за это?
   Попросил -- и самому стало неловко: репортаж -- Алексею Толстому! Писатель, видимо, почувствовал в моем голосе смущение и сразу же сказал:
   -- Напишу. Я ведь когда-то писал такие газетные вещи, в первую мировую войну. Дело для меня не новое. Старый репортер...
   После окончания сессии Толстой сразу же пришел в редакцию. Репортаж был написан с писательской страстью. Главное, он дышал верой, верой в победу. Под таким заголовком и был напечатан.
   **
   Почти в каждом номере газеты печатаются корреспонденции, статьи, очерки о наших боевых комиссарах, политработниках, парторгах -- об их работе в полках, ротах, на переднем крае. Вот и сегодня опубликована статья военкома полка Н. Кузьмина "Воспитание любви к своему оружию". Статья на неожиданную тему. Один из батальонов полка вел наступление. Комиссар батальона, заметив, что некоторые бойцы, продвигаясь вперед, редко стреляют, тут же спросил рядом лежавшего стрелка:
   -- Почему не стреляете?
   -- А зачем? Бьет наша артиллерия, бьют минометы. Этот огонь сильнее винтовочного...
   Комиссар запомнил ответ бойца. Вскоре батальон занял оборону. Военком целый день просидел в первой линии окопов и видел, что некоторые бойцы и здесь редко ведут огонь по врагу. И он стал действовать. Беседами не ограничился. На рассвете два коммуниста ушли вперед, окопались и стали выслеживать противника. Один боец в этот день сразил двух немцев, а другой, парторг Гришин, -- трех. И сразу же комиссар собрал коммунистов. Гришин рассказал об этом боевом дне, а комиссар потребовал, чтобы все партийцы стали настоящими стрелками...
   Это был рассказ о том, как в полку стали ценить и уважать винтовку.
   * * *
   Лидице. В Военном энциклопедическом словаре о ней написано: "Горняцкий поселок в Чехословакии, в 16 километрах северо-западнее Праги, уничтоженный немецкими фашистами 10 июня 1942 года. Жители Лидице были обвинены в причастности к покушению на шефа протектората Чехии и Моравии Р. Гейдриха. Мужчины Лидице были расстреляны, женщины и дети отправлены в концлагеря, поселок сожжен". Об этой трагедии мы сразу же узнали.
   Поздно вечером Илья Эренбург показал мне сообщение, в котором рассказывалось, как фашистские изверги расправились с мирным чешским поселком и его жителями. Илья Григорьевич просил оставить в номере 70-80 строк. Через час он принес свою статью. Вот строки из нее, пылавшие ненавистью к гитлеровским палачам:
   "В Чехии немцы снесли с лица земли город Лидице... Германский протектор подписал указ: "Название Лидице навеки вычеркнуто из всех регистров".
   Но вот по Праге идут немецкие палачи, и на всех дверях видят одно слово: "Лидице, Лидице, Лидице". В тот час, когда немцы жгли несчастный город и закапывали тела расстрелянных, миллионы чехов дали обет: "Палачи будут наказаны". Германия не забудет слово "Лидице". Это слово отныне бессмертно. С ним на устах будут люди сражаться. С ним будут судить. С ним будут карать...
   У нас есть свои Лидице: Минск, Киев, Феодосия. Одесса. Мы ничего не забываем... Мы не забудем о слезах русских женщин. Мы не забудем о слезах матерей других народов. Чешские матери, мы вспомним и ваши слезы. Мы еще не раз скажем немецким палачам: "Вот вам -- за Лидице!"
   С этого дня на всех наших фронтах и Лидице стало символом беспощадной мести немецким фашистам...
   **
   22 июня
   Минул год с тех пор, как гитлеровская Германия напала на нашу страну. Такой дате, естественно, надо было бы посвятить весь сегодняшний номер газеты. В этот день -- понедельник -- "Красная звезда" выходная.
   Итоги первого года войны мы подвели 21 и 23 июня, в двух номерах газеты. Материалов для них оказалось предостаточно. Прежде всего отмечу большую трехколонную статью М. И. Калинина "Год войны". Для нас он писал постоянно и, думаю, не без интереса. А тем более в особо важные даты. Его статья -- политический и военный итог первого года Отечественной войны, обзор событий на фронте и в тылу. Особенно сильно звучат заключительные слова статьи:
   "Советский народ не строит себе никаких иллюзий насчет легкости победы над коварным, озверелым врагом, который будет изо всех сил спасать свою шкуру. Враг еще располагает значительной военной техникой. Чем безнадежнее будет положение гитлеровской банды, тем на большие авантюры она будет пускаться. Но гибель гитлеризма неминуема.
   Советский народ полон трезвой, непоколебимой уверенности в победе и знает, что эту победу надо завоевывать каждый день на фронте и в тылу, на фабриках, шахтах, в колхозах, на передовых позициях, в окопах, в партизанских отрядах. Никакие жертвы и лишения не остановят советских людей в их железной решимости уничтожить своего смертельного врага. Наша задача -- насколько возможно это ускорить".
   **
   Годовщине войны посвящена передовая и, конечно, статья Ильи Эренбурга, озаглавленная кратко и просто "Июнь". Это публицистический рассказ о том, что пережил наш народ за минувший страшный год.
   Он написал со страстью, с большой художественной силой:
   "Год тому назад, накануне войны. Красная Армия была частью государства... Теперь вся Россия -- это Красная Армия...
   Мы многое потеряли за этот год: мир, уют, города, близких.
   Мы многое за этот год обрели: ясность взгляда, плодотворную ненависть, огонь патриотизма, завершенность, зрелость каждого человека"...
   И такая же трезвая, как и в статье Калинина, оценка перспектив войны: "Наши испытания не кончены. Нелегко откажутся немцы от своей преступной мечты быть "герренсфольк" -- "народом господ". Они еще жадно смотрят на Кубань, где зреют нивы богатого урожая. Они еще косятся на дворцы Ленинграда... Нам предстоит дважды трудное дело: отбить и прогнать...
   Россия в гимнастерке, обветренная и обстрелянная, -- это все та же бессмертная Россия... она заглянула в глаза победе... Она не где-то вдали, она рядом -- в твоем блиндаже, в твоем окопе, у твоей батареи. И мы теперь говорим: победа с нами".
   **
   А вчера, когда я корпел над очередным номером газеты, появился у меня Михаил Шолохов, наш постоянный корреспондент. Как всегда, в полной полевой экипировке -- военной, выцветшей на солнце гимнастерке, с портупейными ремнями, поясом с командирской бляхой и пистолетом, он был по-казачьи строен: не писатель, а боевой офицер. На лице загар, в глазах тень усталости от фронтовых странствований...
   Я никогда не спрашивал Шолохова: что принес для газеты? Ниже я объясню -- почему, но на этот раз я не мог удержаться:
   -- Михаил Александрович! Есть что для "юбилейного" номера?
   -- Есть... -- И положил мне на стол 12 страничек, напечатанных на машинке, над которыми стоял заголовок "Наука ненависти".
   **
   У меня на столе лежала как раз статья Толстого "Убей зверя!", подготовленная для того же номера газеты, что и очерк Шолохова.
   Вот заключительные строки статьи Алексея Николаевича:
   "Товарищ, друг, дорогой человек, на фронте и в тылу, если ненависть твоя стала остывать, если ты к ней привык -- погладь, хотя бы мысленно, теплую головку твоего ребенка, он взглянет на тебя ясно и невинно. И ты поймешь, что с ненавистью свыкнуться нельзя, пусть горит она в тебе, как неутомимая боль, как видение черной немецкой руки, сжимающей горло твоего ребенка".
   "Наука ненависти" и звала к тому, чтобы ненависть не остывала, чтобы с ней не свыкались.
   **

0x01 graphic

  

Пчельник. 1894.

Художник Андрей Николаевич Шильдер (1861-1919)

  
   Получили очерк Николая Тихонова "Ленинград сражается". Выслал своевременно, но он задержался в пути. Опубликовали на следующий день. Это тоже итоги за минувший год. Нет в очерке ни одной строки, не заслуживающей внимания. Все интересно, все важно. Но я хочу рассказать о том, что произвело на меня и, смею думать, на всех читателей особое впечатление.
   "Среди населения захваченных советских районов спешно распространялась подлая газетка... Писаки из рижских белогвардейцев и прибалтийских немцев печатали вздор о том, что немцы ворвались в Ленинград... Один партизанский отряд, не имевший рации и получивший в деревне такую немецкую грязную газетку с известием о взятии Ленинграда фашистами, собрал экстренное собрание. После долгого обсуждения партизаны, не имевшие связи с другими отрядами, написали краткий протокол этого совещания. "Слушали: сообщение немецкой газетки о взятии немцами Ленинграда. Постановили: считать, что Ленинград не взят и не может быть взят никогда".
   Впервые было откровенно рассказано о тех муках, которые пережили ленинградцы в минувшем году.
   "Ленинградцы несли неслыханные трудности. На весах истории их паек в сто граммов серого хлеба (таков был прежде этот паек) перетянет любые мешки с золотом... Братские могилы умерших за время блокады, могилы, говорящие о непреклонном духе бойцов, горожан, останутся навсегда памятником массового героизма. Без света, без воды, без дров в лютую зиму жил город и работал непрерывно на оборону... Они увидели бедствия, каких не помнит мир... Пережили -- и не смутились духом, не ожесточились сердцем, не замкнулись в молчании...
   Начинается второй год нашей Великой Отечественной войны. Оглядываясь на прошедшие месяцы, мы видим, как возмужали юноши, как выросли дети, как помолодели старики. Но мы видим и поседевших от горя мужчин и женщин. Мы видим еще, скольких с нами уже нет. Всех коснулась война -- и старых, и молодых, и совсем юных...
   Настанет день, и на ленинградских улицах заалеют флаги победы. И летописцы Ленинграда положат на стол большую бессмертную книгу о страданиях, славе, подвигах и победе славного, трудового Ленинграда!"
   Эти вещие слова стали действительностью...
   * * *
   Новый автор появился на страницах нашей газеты -- поэт Павел Антокольский. Его стихи тоже посвящены году войны и озаглавлены "Двадцать второе июня".
   Кончайся, кончайся, обугленный год!
Стань прошлым! Историк напишет,
Как, встретив злейшую из непогод,
Страна еще яростней дышит...
   **
   Еще одна примечательная публикация -- нашего военного обозревателя полковника Михаила Толченова "Год тому назад в Бресте".
   Ныне хорошо известно все или почти все о брестской эпопее. О ней талантливо написал после войны Сергей Сергеевич Смирнов. Крепости присвоено звание Героя. А в мемориальном комплексе восстановлена картина героической борьбы защитников крепости. Но в те дни, о которых я рассказываю, мы в сущности ничего не знали о подвиге Бреста. Несколько слов в сводке Главного Командования Красной Армии от 24 июня 1941 года о том, что немцы заняли Кольно, Ломжу и Брест. И ничего больше. Но вот вчера Толченов зашел ко мне и показал трофейный документ: "Боевое донесение о взятии Брест-Литовска", составленное штабом 45-й немецкой пехотной дивизии и попавшее год спустя в наши руки. Это было свидетельство врага. Помимо воли авторов ожила история стойкости, самоотверженности и героизма защитников Бреста.
   Приведу несколько выдержек из этого документа, опубликованных в "Красной звезде":
   "...Там, где русские были выбиты или выкурены, через короткий промежуток времени из подвалов домов, из-за водосточных труб и других укрытий появлялись новые силы, стреляли превосходно, так что потери значительно увеличились..."
   "Личным наблюдением командир дивизии в 13.50 убедился, что ближним боем пехоты крепости не взять..."
   "Около 9.00 из 4-й армии прибыла радиоагитмашина, из которой стали разъяснять русским бесполезность их сопротивления и призывали к сдаче в плен... С наступлением темноты русские пытались сделать мощные вылазки... Стало ясно, что русские, готовые к дальнейшим боям, отклоняли любую капитуляцию..."
   "25 июня. Чтобы уничтожить фланкирование из дома комсостава, на центральном острове, которое действовало очень неприятно, туда были посланы 81-й саперный батальон с поручением -- подрывной партией очистить этот дом. С крыши дома взрывчатые вещества были спущены к окнам, а фитили были зажжены, были слышны стоны раненых русских, но они продолжали стрелять..."
   "30 июня. Подготавливалось наступление с бензином, маслом и жиром -- все это скатывалось в бочках и бутылках в окопы форта, там это нужно было поджигать ручными гранатами и зажигательными пулями".
   Фашисты вынуждены сквозь зубы признать подвиг защитников Бреста. Боевое донесение штаба 45-й дивизии заканчивалось словами:
   "Ошеломляющее наступление на крепость, в которой сидит отважный защитник, стоит много крови. Эта простая истина еще раз доказана при взятии Брест-Литовска.
   Русские в Брест-Литовске боролись исключительно упорно и настойчиво, они показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к сопротивлению".
   Такова была истина о взятии немцами Бреста, наполняющая наши сердца гордостью и восхищением первыми героями Отечественной войны -- героями Бреста! Так, собственно, и сказано в сегодняшнем номере газеты.
   Что же касается того сообщения нашего Главного Командования от 24 июня о Бресте, его можно объяснить только неразберихой, существовавшей в донесениях с фронтов в первые дни войны. Брестская крепость пала не 22 июня, а 20 июля. Целый месяц отстаивали крепость герои от бешено атаковавшего ее врага!!
   **
   Борис Ефимов нарисовал для этого номера карикатуру. Кладбище. На нем в ряд стоят надгробные памятники. На них надписи: "3-недельный поход на Москву", "Надежды на раскол антигитлеровского блока", "2-месячный поход до Урала" и др. А одно из этих надгробий изображено в виде молнии, уткнувшейся острием в землю. И надпись: "Блицкриг". У надгробий стоит Гитлер, и слезы у него капают на нос и с носа. У лужи слез -- Геббельс и толстый, как бочка, Риббентроп, вытирающие платком слезы. Надпись под карикатурой: "Похороненные надежды". Подпись: "Как мало прожито, как много перебито..."
   **
   25 июня
   Несколько дней назад ко мне зашел рослый, стройный, одетый в военную форму с тремя "шпалами" старшего батальонного комиссара на петлицах, по-юношески подтянутый Евгений Петров. Я рад был увидеть его в стенах нашей редакции, хотя еще не знал, что его привело ко мне. Вообще-то он был частым гостем в "Красной звезде". Приходил обычно за материалами для Совинформбюро, где работал корреспондентом для зарубежной печати. Но то, что я услышал на этот раз, было для меня совершенно неожиданным. Петров уселся напротив меня, вынул из кармана гимнастерки и молча протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги. Оказывается, одна из центральных газет, командирует его в Севастополь. Увидев мое недоумение, Петров сказал:
   -- Не удивляйтесь! Как видите, командировка у меня от другой газеты, невоенной. У нее не всегда хватает смелости, а я еду туда, где обстановка очень сложная. Я хочу писать все, как есть. Если будете печатать, давайте командировку, очерки из Севастополя пришлю вам...
   Легко догадаться, как было воспринято предложение известного писателя, в те дни -- главного редактора "Огонька". Я рад был новому корреспонденту, да еще в сражающемся Севастополе. Тем более что его предложение соответствовало духу нашей газеты. Мы и сами не любили разжижать газету киселем полуправды.
   **
   Командировку Петрову подготовили быстро. Вручая ему предписание, я спросил, сколько времени потребуется ему на сборы. Он ответил, что готов отбыть хоть сегодня, было бы на чем. Решили, что он вылетит самолетом до Краснодара, где размещается штаб фронта, оттуда на машине нашей корреспондентской группы доберется до Новороссийска, затем отправится в Севастополь -- морем. Я сразу позвонил командующему ВВС А. А. Новикову, и он приказал взять писателя на борт первого же самолета, отправлявшегося в Краснодар.
   За день до этого Толченов показал мне сообщение берлинского радио: немцы утверждали, что Севастополь уже взят и они являются его полными хозяевами. В связи с этим мы решили послать в Севастополь фоторепортера Виктора Темина с наказом сделать снимки города и немедленно вернуться в Москву. Он был уже в пути. Я рассказал об этом Петрову: возможно, им удастся встретиться.
   Все было сделано, как намечено. Вскоре Петров благополучно прибыл в Новороссийск и морем, на лидере "Ташкент", прорвался в осажденный Севастополь. Нелегким был этот поход. Петров назвал его образцом "дерзкого прорыва блокады", который навеки войдет в народную память о славных защитниках Севастополя как "один из удивительных примеров воинской доблести, величия и красоты человеческого духа". "Ташкент", имея на борту красноармейцев и боеприпасы, отправился в рейс в два часа дня. Более скверную погоду для этого трудно было придумать: чистое небо, палящее солнце и совершеннейший штиль. Немцам не стоило труда обнаружить корабль. Тридцать вражеских бомбардировщиков четыре часа нещадно бомбили его. Ночью его атаковали торпедные катера. Спасли хладнокровие, выдержка и высокое искусство капитана и экипажа.
   К счастью, все кончилось благополучно. В Севастополе Петров видел все, что там происходит, беседовал с защитниками города и, вернувшись в Новороссийск, сразу же по военному проводу передал очерк "Севастополь держится". Сегодня он опубликован в газете.
   **
   Петров написал так, как задумал и как надо было для нас писать. Первые же строки погружают нас в атмосферу севастопольского сражения:
   "Сила и густота огня, который обрушивает на город неприятель, превосходит все, что знала до сих пор военная история. Территория, обороняемая нашими моряками и пехотинцами, невелика. Каждый метр ее простреливается всеми видами оружия. Здесь нет тыла, здесь есть только фронт. Ежедневно немецкая авиация сбрасывает на эту территорию огромное количество бомб, и каждый день неприятельская пехота идет в атаку в надежде, что все впереди снесено авиацией и артиллерией, что не будет больше сопротивления. И каждый день желтая, скалистая севастопольская земля снова и снова оживает и атакующих немцев встречает ответный огонь... Город держится наперекор всему -- теории, опыту, наперекор бешеному напору немцев...
   Самый тот факт, что город выдержал последние двадцать дней штурма, есть уже величайшее военное достижение всех веков и народов. А он продолжает держаться, хотя держаться стало еще труднее".
   И особое мужество нужно было, чтобы написать в конце очерка:
   "Когда моряков-черноморцев спрашивают, можно ли удержать Севастополь, они хмуро отвечают:
   -- Ничего, держимся!
   Они не говорят: "Пока держимся". И они не говорят: "Мы удержимся". Здесь слов на ветер не кидают и не любят испытывать судьбу. Это моряки, которые во время предельно сильного шторма на море никогда не говорят о том, погибнут они или спасутся. Они просто отстаивают свой корабль всей силой своего умения и мужества".
   **
   Взволнованно читал я только что полученный по "бодо" очерк нашего корреспондента и вспоминал наш разговор в редакции. Тогда я еще не знал, что он напишет. А сейчас увидел, как умно, честно и смело писал он правду -- беспощадную правду войны.
   Рассказывая о героизме защитников города, почти 250 дней отстаивающих свой город, писатель не счел нужным скрывать горькую истину: видимо, Севастополь не удастся удержать. Эти строки очерка, за которые он, наверное, больше всего тревожился, мы напечатали, не изменив ни слова.
   С часу на час ждали нового очерка Петрова.
   Но вдруг мне сообщили страшную весть: на пути из Краснодара в Москву в авиационной катастрофе погиб Евгений Петров. Возвращался он в столицу на транспортном самолете. Летели низко, на бреющем, уходя от появившихся в воздухе немецких истребителей, и севернее Миллерово, около слободы Маньково-Калитвенской, врезались в курган...
   На место катастрофы вылетели старший брат Петрова Валентин Петрович Катаев и наш спецкор Олег Кнорринг, с которым Петров и Симонов недавно ездили на Север. С воинскими почестями похоронили Евгения Петрова...
   **
   Неисповедимы судьбы человеческие на войне. В Севастополе Петрову не удалось встретиться с Теминым. Фотокорреспондент добирался в Севастополь на подводной лодке. На подводной лодке он возвращался из Севастополя. Встретились они лишь в Краснодаре. Петров сказал Темину, что может его взять с собой в Москву. Но Темин торопился. Писатель успел уже передать свой первый очерк, а теминские снимки были еще в кассетах. Темин вылетел другим самолетом, на три часа раньше...
   Его снимки были напечатаны на всю первую полосу и на третьей полосе. И среди них неповторимая панорама центральной севастопольской площади. Рядом искореженное железо и обрывки проводов на мачтах линии высокого напряжения. А посередине во весь рост -- памятник Ленину среди дыма и огня, как бы смотрящий на пожарище. Увидев снимок, Илья Григорьевич написал:
   "Статуя выстояла -- как душа нашей Родины".
   * * *
   Продолжается ожесточенное сражение на Харьковском направлении. Наши спецкоры сообщают, что бои развернулись на подступах к Кунянску, а затем и в самом городе. Ввиду численного превосходства противника наши войска оставили город. Однако "попытка врага переправиться через реку и занять там плацдарм успеха не имела". В репортаже не была названа река, но в Генштабе нам сказали, что это Оскол, важный рубеж нашей обороны. Там же подтвердили, что противник вынужден был в этом направлении прекратить свое наступление.
   Материалы, посвященные боям оборонительного характера, занимают все больше места на страницах газеты. Такими были, к примеру, статьи "Минометный огонь при отражении вражеских атак". "Круговая оборона батальона" и др. Они, несомненно, привлекают внимание фронтовиков к разворачивающимся событиям.
   Но и наступательные операции, их опыт продолжают занимать "Красную звезду". Опубликована статья командующего армией генерала М. Попова "Опыт подготовки внезапного удара". Это подробный рассказ об операции армейского масштаба, ее подготовке и проведении. Конечно, меня могут теперь спросить: как же так, из Керчи мы ушли, обстановка в Севастополе критическая, на Харьковском направлении мы отступаем, а пишем о наступлении. Объяснение, по-моему, этому есть. Прежде всего оно в том, что наши военачальники, в том числе и такого высокого ранга, как командармы, приобрели бесценный опыт, выстраданный, можно сказать, в тяжелых боях, и нам, да и им, не хотелось откладывать его в долгий ящик. А потом, мы верили, что придет время и мы снова будем наступать...
   * * *
   0x01 graphic
   Впервые на страницах газеты появилось имя поэта Александра Безыменского. Кто из людей моего поколения не зачитывался его поэмой "Ночь начальника политотдела", посвященной тридцатым годам! Я в ту пору работал начальником политотдела Сумской МТС на Украине, и мне казалось, что в ней рассказано и о нас. В войну с белофиннами мы вместе служили во фронтовой газете "Героический поход", которую я в ту пору редактировал. Работали азартно, стали друзьями.
   **
   Прошло время, и я получил весточку от Александра Ильича. Он писал, что его сын закончил курсы военных переводчиков. Поэт не хотел бы, чтобы он застрял в тылу, и по старой дружбе просил меня походатайствовать, чтобы сына отправили на фронт, если можно -- туда, где служит он сам. И Лев Александрович, тогда юный лейтенант, при моем содействии отбыл на фронт, где достойно, как и его отец, выполнял свой воинский долг.
   Кстати, забегая вперед, скажу, что он, как переводчик, участвовал в допросе Паулюса. Геринга, Кейтеля и других заправил сокрушенного фашистского рейха и вермахта, а ночью 1 мая 1945 года в Берлине переводил маршалу Жукову текст письма Геббельса, в котором он извещал о смерти Гитлера. Ныне Лев Александрович известный публицист-международник, писатель, автор многих книг.
   **
   Иосиф Уткин прислал с фронта "Солдатскую песню":
   Мы на ветер слов не тратили,
Мы клялись родным околицам.
Наши жены, наши матери
За победы наши молятся.
   Слово храбрых -- слово твердое,
И земли родной не выдадим;
Русских можно видеть мертвыми,
Но рабами их не видели!..
   **

0x01 graphic

  

"Каштанка"

Художник Кардовский Д.Н.

  
   Недавно зашел ко мне Эренбург и обратился с просьбой поручить фронтовым корреспондентам прислать материалы об участии в боях служебных собак. Я сразу же вспомнил, что недели три тому, когда в газете была напечатана новелла Полякова "Трофей", Илья Григорьевич похвалил ее, и не только за художественные достоинства, но и саму тему. Оказалось, что писатель очень любил собак, считал собаку настоящим другом человека, а ныне, на войне. -- и другом фронтовиков.
   Вскоре наши корреспонденты прислали для писателя материалы об удивительных историях.
   С Калининского фронта. Немецкие танки приближались к нашим блиндажам, но, увидев бегущих навстречу собак, повернули назад. Это случилось после того, как подразделение Лебедева, отбило танковую атаку. Немцы тогда пустили шесть танков, которые подошли вплотную к нашим позициям. Здесь-то на танки набросились собаки. Головная машина была взорвана собакой по кличке Том. Другие танки поспешно развернулись, преследуемые собаками.
   С Юго-Западного фронта. В мае на Изюмском направлении собаки взорвали девять танков и две бронемашины.
   С Западного фронта. Отряд нартовых собак за месяц в заносы перевез 1239 раненых и доставил на передний край 327 тонн боеприпасов. Корреспондент сообщил и о таком эпизоде, происшедшем возле Сухиничей. Шотландская овчарка Боб в белом халатике ползла по поляне. Короткая пауза между атакой и контратакой. Раненые заползли в ямы или в воронки от снарядов. Боб отыскал шестнадцать раненых. Найдя человека среди снега. Боб ложится рядом и громко, тяжело дышит: я здесь! Боб ждет, не возьмет ли раненый перевязку, -- на спине у собаки походная аптечка. И Бобу не терпится -- скорей бы взять в рот брендель (кусок кожи, подвешенный к ошейнику) и подползти к санитару: иди сюда... Боб нашел семнадцатого -- лейтенанта Яковлева. Когда собака поползла за санитаром, начался минометный обстрел. Осколок оторвал у Боба сустав передней лапы. Он все же дополз до хозяина, торопя его: скорей за мной!..
   **
   Все эти эпизоды вошли в очерк "Каштанка", опубликованный в сегодняшней газете. Начал его Эренбург так:
   "Мы часто употребляем слова условно, не задумываясь, подходят ли они к случаю. Так, гитлеровцев иногда называют "собаками". А вот передо мной Жучка, мохнатая лайка с добрыми карими глазами. Она спасла немало раненых бойцов. Нет в ней ничего общего с жестокими и низкими существами, которые приползли на нашу землю, и обладай Жучка даром речи, она, наверное, сказала бы своему вожатому: "Не зови ты немцев собаками".
   И эта мысль, как ведомо мне, была навеяна Эренбургу описанной Александром Поляковым историей о том, как танкисты подбирали имя Трофею.
   "Что добавить к этому простому рассказу? -- заключил свой очерк писатель. -- На войне люди больше, чем когда либо, ценят верность. Мы все помним прекрасный рассказ Чехова "Каштанка". Теперь "Каштанка" спасает раненого хозяина..."
   Илья Григорьевич настолько был привержен теме, что на этой публикации не остановился. Вычитали мы с ним очерк, он поднялся в свою комнату и, кое-что поправив, отправил его в Совинформбюро для иностранной печати, куда он отсылал свои материалы обычно на острополитические темы. Только концовку дал другую (взамен чеховской "Каштанки"): "Знаменитый русский поэт Маяковский писал: "Хорошие люди -- собаки". Этими словами можно закончить корреспонденцию о роли собак на фронте".
   **
   30 июня
   В этот день Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение оставить Севастополь.
   Но когда готовился сегодняшний номер газеты, мы еще не знали об этом. Конечно, нам было известно, что Севастополь переживает тяжелые, критические дни. Гитлеровское командование подтянуло к городу новые резервы, блокировало Севастополь и с воздуха и с моря. Поход лидера "Ташкент", на котором Евгений Петров возвращался на Большую землю, был последним, связь с городом теперь поддерживали лишь подводные лодки. Наши войска испытывают трудности с боеприпасами, продовольствием. Ряды бойцов тают, но и в этих условиях они совершают чудеса геройства. Об этом и говорят наши публикации.
   Особо следует сказать о борьбе защитников Севастополя с немецкими танками. Противник сосредоточил для своего последнего наступления около полутысячи танков. Огромная сила! А у нас их было лишь несколько десятков, да и горючего к ним не хватало. Главная тяжесть борьбы с вражескими машинами легла на артиллерию. На подкрепление Иша в Севастополь вылетел наш спецкор майор Петр Слесарев, по военной профессии -- танкист. Он рассказал, что огонь прямой наводкой против немецких танков -- это сейчас главное.
   **
   Напечатан очерк Льва Иша "Героиня Севастополя Мария Байда" -- о прославленной автоматчице, которую в Севастополе любовно звали "Бесстрашная Маруся". О ней позже много было написано, но эта публикация, по-моему, -- первооткрытие ее подвига для наших читателей.
   **
   Так у нас в газете уже повелось: в критических ситуациях слово берет Илья Эренбург. Прозвучало оно и сегодня в его статье "Севастополь". Казалось, что можно сказать после Евгения Петрова, и все же Илья Григорьевич нашел такие сильные слова, что их ныне смело можно выгравировать на стелах панорамы севастопольской обороны.
   "Чудо", -- говорят о защите Севастополя газеты всего мира. Военные обозреватели ищут объяснение, пишут о скалах или о береговых батареях. Но есть одно объяснение чуду под Севастополем -- мужество... Л. Н. Толстой увековечил мужество Севастополя в самые грустные дни русской истории. Пришло время, и А. Н. Толстой рассказал об отваге Севастополя в дни Великой Отечественной войны -- в дни гнева и славы нашей истории.
   Два слова отныне вплетены в сознание человечества: "Севастополь и отвага".
   **

0x01 graphic

  

Россия. Весы. 1904.

Художник Феофилактов Николай Петрович (1878-1941)

  
   Появилось новое направление -- Курское.
   Здесь завязались бои с перешедшим в наступление противником. Опубликован первый репортаж нашего спецкора Павла Крайнева "На участке главного удара противник продвинулся вперед".
   Лишь на второй день в Генштабе я узнал, что враг прорвал главную полосу обороны фронта и продвинулся вперед на 8-15 километров. Как ни тревожно было, все-таки мы не предполагали, что это -- начало большого летнего наступления противника в сторону Сталинграда и Северного Кавказа. Ставка ожидала его наступление здесь, но считала, что главный удар противник будет наносить не на юге, а на центральном участке советско-германского фронта, наиболее вероятным и опасным считалось Орловско-Тульское направление -- на Москву. Конечно, на это ориентировались и мы. И все же, по наитию что ли, на юг отправили большую группу специальных корреспондентов.
   **
   Савва Дангулов не упускает ни одной возможности организовать в газете выступление выдающихся летчиков, испытателей, авиаспециалистов. По его инициативе и его стараниями в газете была опубликована серия статей бригинженера П. Федрови "Бомбардировочная авиация Великобритании". Крупный авиационный специалист рассказал о своих наблюдениях во время поездки по Англии. А несколько дней назад Дангулов выехал на Калининский фронт к своему давнему другу, знаменитому летчику Михаилу Громову. О встрече с ним Савва Артемьевич рассказывал:
   -- По бревенчатым дорогам мы пробрались в небольшую деревушку. Сухая и светлая изба. Посреди просторной комнаты -- Громов, на этот раз не в кожаной куртке, как тогда на поле нашего аэродрома в Щелкове, а в строгой, тщательно выутюженной гимнастерке. В течение недели мы встречались с ним почти каждое утро, работали часа два...
   Конечно, бывало, день-два, а то и ночь -- и материал в редакции. Но это не корреспонденция, статья должна суммировать накопленный опыт. Называется она "Массированный удар с воздуха". Тема разработана самым тщательным образом -- от подготовки операции до выхода из боя. Мы хорошо знали, что если над статьей стоит имя Громова, то летчиков она заинтересует...
   * * *
   4 июля
   После долгих месяцев поистине эпической обороны советским войскам пришлось оставить Севастополь. "250 дней героической обороны Севастополя" -- так названо специальное сообщение Совинформбюро, опубликованное в сегодняшнем номере газеты. Здесь же мы напечатали статью члена Военного совета дивизионного комиссара И. Чухнова "Героический Севастополь" и передовую "Бессмертная слава Севастополя".
   Да, мы вынуждены были оставить город, но железная стойкость, беспримерное мужество и самоотверженность защитников Севастополя стали вдохновляющим примером для всех советских воинов.
   Вот как заканчивалось сообщение Совинформбюро:
   "Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя -- вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове, дивизионном комиссаре Кулакове, дивизионном комиссаре Чухнове, генерал-майоре Рыжи, генерал-майоре Моргунове, генерал-майоре авиации Ермаченкове, генерал-майоре Острякове, генерал-майоре Новикове, генерал-майоре Коломийце, генерал-майоре Крылове, полковнике Капитохине -- войдет в историю Отечественной войны против немецко-фашистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц".
   Такого в сообщениях Совинформбюро, когда при оставлении наших городов упоминались имена военачальников и политических работников, еще не было. Обычно имена военачальников (и только военачальников) появлялись при освобождении городов. Боков мне рассказал, что, когда Сталину принесли проект сообщения, он сказал, чтобы вписали именно эти строки. Думаю, это было сделано для того, чтобы сильнее подчеркнуть величие и доблесть защитников Севастополя.
   И еще одну фразу вставил Сталин в этот документ: защитники Севастополя проявили "ярость в борьбе с врагом". Слово "ярость" должно было, видимо, передать накал многомесячного сражения советских воинов за город на берегу Черного моря.
   Закончилась героическая эпопея севастопольской обороны, но это не значит, что тема Севастополя ушла из газеты.
   **
   Вскоре появился второй очерк Евгения Петрова "Прорыв блокады", найденный под обломками самолета, на котором погиб писатель. Это было волнующее повествование о том, как лидер "Ташкент" прорвался сквозь немецкую блокаду в Севастополь. Из авторского замысла явствовало, что дальше должен следовать рассказ о возвращении лидера из Севастополя, эту половину очерка Петров собирался дописать в Москве.
   "Прорыв блокады" -- такой же правдивый и честный очерк, как и первый. Мы его тоже напечатали без изменений. После фразы "Корабль вышел из Севастополя около двух часов" поставили многоточие. Фамилию автора дали в траурной рамке, а под заголовком -- врезку, в которой и рассказали историю очерка и гибели его автора.
   **
   А о том, как прорывался лидер из Севастополя, рассказал его командир В. П. Ярошенко.
   "Ташкент" был загружен сверх всяких норм. Он принял на свой борт около двух с половиной тысяч раненых, женщин и детей. В пути корабль непрерывно атаковали немецкие пикировщики, они сбросили на лидер 350 авиационных бомб. На корабле было много убитых и раненых. Перегруженный корабль был тяжело поврежден и к концу боя уже с трудом держался на плаву, но все-таки, продолжая бой, шел к Новороссийску. В этом бою зенитчики уничтожили и повредили немало самолетов врага.
   Много добрых слов сказал капитан лидера о мужестве Петрова:
   -- Во время боя его видели там, где было наиболее тяжело. Писатель добровольно принял на себя обязанности санитара. А когда из Новороссийска навстречу "Ташкенту" подошли миноносцы, катера и буксиры и все пассажиры были переведены туда, Петров отказался уйти с поврежденного корабля, он до конца разделил с нами невзгоды. До самого Новороссийска он не покидал корабль, принимая участие во всех работах.
   Уже в Новороссийске, перед отъездом в штаб фронта, вспоминает Ярошенко, Петров высказал ему восхищение героическим поведением экипажа "Ташкента":
   -- Я обязательно должен написать о людях "Ташкента". Они достойны того, чтобы о них знали все.
   Но успел Петров написать лишь о капитане. Есть в его очерке такие строки:
   "Командир "Ташкента" капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ярошенко, человек среднего роста, широкоплечий, смуглый, с угольного цвета усами... знал, что, каким курсом он ни пойдет из Севастополя, он все равно будет обнаружен. Встречи избежать нельзя, и немцы сделают все, чтобы уничтожить нас на обратном пути...
   Василий Николаевич Ярошенко отлично знал, что такое гибель корабля в море. В свое время он командовал небольшим кораблем, который затонул от прямого попадания неприятельской бомбы. Тогда Ярошенко отстаивал свой корабль до конца, но не смог отстоять. Он к тому же был серьезно ранен. Корабль шел ко дну. Ярошенко спас команду, а пассажиров тогда не было. Он последним остался на мостике и прыгнул в море только тогда, когда мостик стал погружаться. Он зажал тогда в одной руке партийный билет, а в другой револьвер, так как решил застрелиться, если выбьется из сил и станет тонуть. Тогда его спасли. Но что делать теперь? Теперь у него пассажиры -- женщины, дети, раненые. Теперь надо будет спасать корабль или идти вместе с ним на дно".
   Этими строками и обрывался очерк "Прорыв блокады".
   **
   Ожидали мы и статью командующего Приморской армии генерала И. Е. Петрова. Ее должен был прислать или передать по военному проводу наш севастопольский корреспондент Лев Иш. Последняя его корреспонденция "Огромные потери немцев под Севастополем" была опубликована три дня назад. Думали, что он в пути, вместе с командованием армии перебирается на Большую землю. Но, увы, это было не так.
   Известно, что и после эвакуации основной части наших войск из Севастополя там на отдельных участках бои продолжались до 9 июля. Часть бойцов ушла в горы к партизанам, часть была захвачена в плен. Другие -- погибли. Погиб и наш отважный корреспондент Лев Иш. Узнал о его судьбе позже, когда встретился с генералом И. Е. Петровым. Вспомнили спецкора. Иван Ефимович первым заговорил о нем:
   -- Хорошо Лев Иш писал о героях Приморской армии и сам стоил любого из них. Честная солдатская душа, благороднейший человек! Вы знаете, он ведь мог улететь из Севастополя последним самолетом. Мы позаботились об этом. Но Иш уступил свое место девушке-снайперу...
   **
   Поскольку веду речь о Севастополе, не могу не вспомнить песню Александра Жарова "Заветный камень", опубликованную в "Красной звезде" спустя много месяцев после ухода наших войск из Севастополя. Историю этой публикации стоит рассказать, потому что песня быстро стала популярной, поют ее и сейчас. Александр Жаров в своем письме ко мне уже после войны объяснил:
   "В начале 1943 года я приехал с Северного флота в Москву, где в это время оказался и Мокроусов. Мы все бросили ради работы над песней, задуманной в 1942 году в Севастополе. Работали не долго. Недели две. Сделали экземпляр для опубликования.
   Пошли к редакцию главной флотской газеты "Красный флот". Редактор собрал всех сотрудников. В его кабинете слушали песню в исполнении самого Мокроусова. Спел он ее негромко, но с большим чувством. Два раза спел. Задумались флотские журналисты. Понравилась песня. Но...
   -- Не рано ли выступать с ней? С одной стороны, песня драматична, а с другой, очень категорична в предсказании нашей победы в Севастополе. Не рано ли?
   -- Давайте подумаем. Посоветуемся в Главном политическом управлении флота. Оставьте стихи, -- предложили краснофлотцы.
   Но мы не оставили. Мокроусов сказал, что ему надо немного подправить ноты. И прямо из редакции "Красного флота" поехали в редакцию "Красной звезды" и здесь были приняты главным редактором.
   -- С чем пришли, моряки? -- спросил он нас.
   -- С песней. С боевой песней, но...
   -- Что "но"?
   -- Дело в том, что это морская песня.
   -- Сие не важно. Главное, чтобы песня хороша была.
   В библиотечной комнате редакции "Красной звезды" в том же исполнении прозвучал наш "Заветный камень". Прозвучал дважды.
   -- Ну как, хороша песня? -- спросил набежавших слушателей главный редактор.
   -- Отличная! За душу берет... Но...
   -- Никаких "но"! -- сказал главный редактор. -- Готовьте ее, дадим в номер.
   Так оно и было".
   Между прочим, в том же письме Жаров вспомнил и такой любопытный эпизод, связанный с этой песней:
   "Это было в начале мая 1944 года. В город входили моряки и солдаты. На площадях и улицах происходили митинги и просто дружеские встречи фронтовиков. Вернувшись с Херсонесского мыса в день, когда последняя группа оккупантов была опрокинута в морскую пучину, я услышал знакомый напев. Большая группа солдат и матросов под баян пела "Заветный камень". Нашлись друзья-приятели, пожелавшие представить меня, как автора песни. Пришлось мне взобраться на какой-то помост и сказать несколько слов. К моему удивлению, вместе с добрыми словами в мой адрес раздались и слова критики:
   -- Товарищ майор! Неправильные у вас в песне некоторые слова. Мы поем "взойдет на утес черноморский матрос, кто Родине новую славу принес", а ведь матрос вместе с солдатом уже взошел на утес славы. Просим подправить стихи-то!
   И они были подправлены. Предсказание победы над врагом превратилось в свершение победы".
   Вспомнились мне и слова одного из первых исполнителей песни великого мастера эстрады Леонида Утесова. Он дал этой песне широкую дорогу, раскрыл ее душу. [247]
   -- Есть у нас царь-пушка, есть царь-колокол, есть и царь-песня. Это -- "Заветный камень". -- заметил как-то Леониду Осипович.
   * * *
  
  
   8 июля
   Смотрю на висящую на стене карту советско-германского фронта. Второй год она перед моими глазами. Но нет, не примелькалась. В дни оборонительных сражений сорок первого года приходилось часто переставлять флажки на восток, а в дни нашего контрнаступления возвращал их на запад. В эту же весну они как бы застыли в неподвижности, а теперь вновь приходится переносить их на восток. Сначала -- Купянск, а вчера в Генштабе узнал, что нашими войсками оставлен и Старый Оскол.
   Карта, карта! Обыкновенная, напечатанная на плотной бумаге. Она совершенно необходима каждому командиру. А военному газетчику? Тоже, конечно: он должен ориентироваться в том, что происходит на всем театре военных действий. При этом карта с флажками может омрачить или утешить, поднять настроение или, наоборот, нагнать тоску. Одним словом, это почти что живое существо, с которым можно поговорить и поспорить... Признаться, со школьной поры люблю географические карты. Сам не знаю почему... А сегодня смотрю на нее с тревогой: Купянск и Старый Оскол остались за чертой фронта...
   Наши спецкоры сообщают: "Огромное танковое сражение в полном разгаре. Оно перемещается в пространстве, гаснет в одном месте, чтобы с новой силой вспыхнуть в другом. В его орбиту вовлечены большие технические средства и людские массы. Наиболее ожесточенные бои еще впереди".
   **
   Наши войска, отступая, ведут тяжелые бои. Но остановить врага не удается. Никаких иллюзий не должно быть -- Родина в опасности. И снова, как в дни Московской битвы, возвысил свой голос Илья Эренбург. Призывным набатом прозвучала его статья "Отобьем!" Вот строки из этой, написанной, можно сказать, кровью сердца статьи:
   "Нас постигла военная неудача: немецкие танки прорвались к степям Средней России. Над Родиной снова сгрудились грозовые тучи. Народ, переживший победы у Ростова, у Калинина, у Можайска, не хочет тешить себя иллюзиями...
   Настали снова грозные дни... Друзья бойцы, вы отбили немца в трудные дни декабря, когда он подошел к пригородам Москвы. Отбейте его теперь! Отгоните немцев от Дона! Битва только-только разгорается, и слышно в грозовой ночи:
   -- Отобьем!"
   И вновь, как в трудные дни сорок первого года, тема стойкости, самоотверженности, готовности стоять насмерть в боях за Родину стала главной для газеты. И новый призыв писателя в статье "Сердце человека":
   "Гитлер торопится, он хочет в июле найти свою весну... Немецкие танки снова ринулись вперед. Их должно остановить наше мужество... Что для этого нужно? Большое сердце и священные слова солдатской присяги: "Умрем, но немца не пропустим!"
   * * *
   О тыле в трудную пору войны написаны очерки, поэмы, повести, романы, ибо за Волгой, на Урале, в просторах Сибири люди работали так, как, может быть, нигде и никогда. Вот почему в эти дни особенно важно было рассказать о том, как тыл заботится, чтобы фронтовики не знали нужды ни в чем, и особенно в оружии. Вот почему так сильно прозвучала статья "Вооружение для фронта", написанная народным комиссаром вооружений, тогда еще совсем молодым, тридцатичетырехлетним Дмитрием Федоровичем Устиновым, будущим маршалом и министром обороны СССР. Не могло не радовать его заявление, что наши заводы в эти дни резко увеличивают темпы работы и выпускают вооружение сверх плана. Нарком рассказывает, как самоотверженно работают известные конструкторы В. Г. Грабин, С. Г. Симонов, В. А. Дегтярев. Б. И. Шавырин и другие, их изобретательская мысль направлена на то, чтобы наше оружие превосходило немецкое, и это им удается!
   "Достигнутое не предел. -- писал нарком. -- Мы знаем, что враг еще силен. Впереди упорные, жестокие бои... Поэтому с еще большей энергией, не покладая рук, работают вооруженцы, увеличивая с каждым днем выпуск боевого оружия для фронта".
   Заявление руководителя отрасли первостепенной важности прибавляло фронтовикам уверенности, что так и будет!
   * * *
   На третьей полосе, в уголке, помещена заметка "Комсомольская забота о семьях фронтовиков". Заметка небольшая, а тема очень важная, постоянно тревожившая фронтовиков. Приведу только несколько цифр из этой заметки, подписанной секретарем Вологодского обкома ВЛКСМ А. Сысоевой: силами комсомольцев двадцати районов области подвезено к квартирам семей фронтовиков 23 000 кубометров дров, отремонтировано 450 квартир, для нуждающихся эвакуированных детей собрано 80 000 вещей... Надо ли объяснять, что значили для фронтовиков эти цифры -- доказательство: об их семьях заботятся...
   * * *
   Борис Галин прибыл в один из полков своего, пока еще тихого, участка Южного фронта. Здесь намечалась небольшая операция: полк должен был боем разведать силы противника и выбить его из деревни. Особое задание получила девятая рота. Сюда и отправился Галин, пробыл там от начала до конца операции и вскоре прислал очерк "Девятая рота".
   Писатель в бою -- это очень сложная и важная проблема. Не участвуй Лев Толстой в обороне Севастополя, не было бы его знаменитых "Севастопольских рассказов". Не поехал бы больной Чехов на далекий Сахалин, не было бы его потрясающих сахалинских очерков. А как родились великолепные повести Горького, роман Фадеева "Разгром", пьеса Вишневского "Оптимистическая трагедия"? Чем ближе писатель к жизни, чем больше он увидел и пережил, тем сильнее и интереснее его повествование. Особенно это важно для очеркиста.
   **
   Я не говорю ничего нового, но эту старую истину вспомнил в связи с очерком Галина.
   Никакие рассказы свидетелей, то есть материал, полученный из вторых или третьих рук, не позволили бы Галину так нарисовать картину жизни роты перед боем и в бою, так раскрыть характер и внутренний мир людей. Надо было все это пережить вместе с бойцами. Свидетельством этого может быть выдержка из очерка:
   "В девятой роте, которая должна была наступать со стороны школьного домика, до полудня знали о предстоящем бое только двое -- командир роты и политрук. Догадывался старшина, получивший специальное распоряжение усилить боепитание. Догадывался и Лаптинов, хитроватый, веселый боец с выгоревшими на солнце белесыми бровями. Это был старый солдат, который сразу учуял, что "будет дело". Он это понял по оживленному виду командира роты и по ряду других признаков. Хитро поблескивая глазами, он подошел к политруку роты и, улыбаясь, говорил, что заскучал в обороне. Политрук, тоже улыбаясь, сказал уклончиво:
   -- Будет приказ -- тогда выступим.
   Окончательно решив, что сегодня ночью быть делу, и, не дожидаясь приказа сверху, он сам стал готовиться к бою. Проверил свою самозарядку, прочистил и смазал ее, аккуратно сложил в подсумок патроны, приладил к поясу гранаты, переоделся в чистое белье, что он всегда делал перед боем, если была возможность... Чернов смотрел на Лаптинова и поражался его спокойствию. Он спрашивал себя: как это можно сейчас, когда готовишься к самому главному, как это можно рыться в вещевом мешке, беспокоиться о пропавшей трубочке с медным патроном, играть на гитаре и петь, заразительно смеяться..."
   Сквозь весь очерк проходит очень важная мысль о гордости бойца за свой полк, за свою роту. Особенно сильно она прозвучала в таком эпизоде. Чернов был ранен. Возле -- врач. "Чернов хотел приподняться и сказать, что он из девятой роты, но потерял сознание. Очнулся он, когда что-то мягкое и теплое коснулось его лица. Он открыл глаза и увидел траву, высокую и густую, сверкающую капельками росы и крови. Продолжая прерванную мысль, он сказал тихим голосом:
   -- Я из девятой роты..."
   **
   10 июля
   ...Обстановка на юге страны все больше ухудшается. Естественным было редакторское желание выехать в район сражений и самому посмотреть, как там развиваются события, решить, что ныне самое главное, важное для газеты. Вызвал фоторепортера Виктора Темина, сказал, что ночью мы выезжаем на Воронежский фронт и что я жду его к четырем часам в полной экипировке и с большим запасом фотопленки.
   А пока надо вычитывать полосы завтрашней газеты и статьи для следующих номеров.
   Прежде всего занялся статьей Виктора Смирнова "Тактическое использование противотанковых ружей". Смирнов поднял вопрос о серьезных недостатках в оборудовании позиций для ПТР, которые корреспондент назвал резко "дзотоманией". Не буду все объяснять. Укажу лишь, что эта статья особо важное значение имела именно сейчас, когда танковые сражения развернулись на открытых степных просторах. Кстати, в тот же день, когда статья появилась в газете, мне позвонил К. Е. Ворошилов, занимавшийся вопросами подготовки резервов для фронта, и сказал:
   -- Полезная статья. Дело простое, но важное. Дадим указание, чтобы и в учебных частях прислушались к советам газеты...
   **
   Другая статья, авторами которой были два авиатора -- подполковник В. Алтайский и инженер-майор Н. Ленский, -- называлась "Оперативный маневр немецкой авиации". В ней было прямо сказано, что немцам удалось к летней операции восполнить потери, понесенные за год войны. Названа численность самолетного парка противника. Охарактеризованы типы машин и перемены в структуре воздушных сил неприятеля. Указано на все новое, что внесли в минувшем году немецкие конструкторы, вплоть до оборудования для посадки вслепую (новинка того времени). Раскрыты маршруты, по которым совершает маневр немецкая авиация для создания превосходства в воздухе на горячих участках фронта, и т. п. Где авторы раздобыли все эти сведения? Они объяснили: допросы пленных летчиков, трофейные документы, данные иностранной печати и еще один важный источник, который не принято в открытой печати называть. Я не стал уточнять, вычитал статью и подписал ее в печать.
   * * *
   Поздно вечером у меня в кабинете появился Илья Эренбург с новой статьей "Дон зовет". Началось обычное для меня испытание. Печатал он свои статьи на портативной пишущей машинке "Корона", приспособленной для передачи текста по телеграфу прописными буквами, строчного шрифта она не имела.
   Интервалы между строками были минимальными, поля узкие, бумага лощеная, привезенная им когда-то из Парижа. Все что было, видимо, рассчитано на то, что править его не будут. Эренбург очень ревниво относился к тому, что писал, к каждой фразе, к каждому слову. Он яростно отстаивал свой текст.
   Он не признавал редакционную "лестницу" правки рукописи, и мы договорились, что он будет приходить прямо ко мне. Вот и сейчас он, попыхивая своей трубкой, начиненной каким-то третьесортным табаком, усевшись в кресло, бдительно следил за каждым движением моей руки, готовый броситься в бой, затеять жаркую дискуссию по поводу любой поправки.
   **

0x01 graphic

Донские казаки. 1877 Художник Ю. Коссак.

  
   "Дон зовет" -- это как бы продолжение его статьи "Отобьем!".
   "Велика и прекрасна русская река Дон. Она начинается, как ручеек, среди ветров и полей. Она становится мощной рекой. Ее воды знают ретивость коня и тихую песню девушки, которая плетет венок. Кто скажет "Дон", вспомнит славу донского казачества -- как ходили в поход, как рубали. Кто скажет "Дон", вспомнит Дмитрия Донского, Русь, пошедшую на захватчика, первую нашу славу: Куликово поле.
   Теперь грязные немецкие фельдфебели хотят купаться в водах Дона. Может быть, генерал фон Вейх мечтает стать Вейхом -- Донским? Бойцы не стерпят такой обиды: наберутся духу и отгонят немцев...
   Нужно их побить как можно скорее: нельзя пропустить этих грабителей дальше... Мы хотим победы на живой земле, а не победы среди пустыни..."
   **
   14 июля
   После того как возвратился из поездки, а затем побывал в Ставке, я не мог не задуматься, как дальше вести газету. Ломать голову было над чем. В статьях и даже в передовых, где наиболее точно обрисовывалась обстановка на фронтах, мы писали. что враг угрожает "жизненно важным центрам страны". Что это означает, какие это центры?
   Невольно вспоминалась битва за Москву. Уже шли бои на Бородинском поле, все больше и больше нарастала опасность для Москвы, а газеты тогда тоже писали, что враг пытается пробиться к нашим "важнейшим жизненным промышленным центрам". Надо ли объяснять, что одно дело, когда на страницах газеты звучит призыв самоотверженно сражаться за столицу нашей Родины, и совсем иное -- когда речь идет о безымянных "жизненных центрах". Но об угрозе Москве не положено было писать, поскольку об этом ничего не говорилось в сообщении Совинформбюро и других официальных публикациях. А сказать надо было во весь голос. Стали думать -- что делать? Заглянул ко мне в тот час Илья Эренбург. Узнав, что меня тревожит, сказал:
   -- То, что не положено в официальных документах, позволено писателю...
   Так появилась его знаменитая статья "Выстоять!" Та самая статья, о которой политрук дивизии генерала А. И. Родимцева написал Илье Григорьевичу: "...Это самое лучшее, что Вы написали. Это своего рода Ваш "Буревестник".
  

0x01 graphic

Бой в Сталинграде. 1942 г

   В этой статье впервые в печати было сказано: "Враг угрожает Москве!" После этого мы уже прямо писали о начавшейся ожесточенной битве за столицу.
   Вспомнив все это, я позвал Эренбурга, и снова пошел у нас разговор о том, кому что положено. И вот в сегодняшней газете появилась его столь же знаменитая статья "Отечество в опасности". В ней все было сказано прямо и ясно:
   "Немцы подошли к Богучару. Они рвутся дальше -- к солнечному сплетению страны -- к Сталинграду. Они грозят Ростову. Они зарятся на Кубань, на Северный Кавказ..."
   Так впервые на страницах газеты появилось направление главного удара врага -- Сталинград и Кавказ! Все стало в газете на свое место.
   И такой же, как и в дни битвы за Москву, страстный призыв:
   "Преступно не видеть угрозы и преступно растеряться от угрозы... Немцы идут на Восток... Их остановит русское мужество. Их погонит назад русская отвага... Победа не валяется на земле. Победа не падает с неба. Победу нужно высечь из камня, вырвать из тверди... Теперь идет вопрос о жизни и смерти...
   Отечество в опасности, друзья!.."
   **
   Для следующего номера газеты готовится передовица об этом же. Она объяснит причину наших поражений, цели вражеского наступления, перспективы войны, требования, которые Родина предъявляет ныне к каждому советскому воину. И все же надо признаться: мы побоялись в передовице, в которой читатель видит обычно выражение официальной точки зрения, так же смело, как мы это делали в октябрьские дни прошлого года, упомянуть об угрозе Сталинграду и Северному Кавказу. Наверное, мера нависшей опасности была нами не до конца осознана.
   На полосах газеты -- материалы с Юга. Репортажи с Юго-Западного, Южного и Воронежского фронтов. Меня догнала в Москве корреспонденция В. Коротеева "В районе Воронежа". Он пишет, что битва за город достигла наивысшего напряжения. Появились свежие немецкие танковые и моторизированные дивизии, переброшенные сюда с других участков фронта. Врагу удалось захватить рощу, ту самую, где мы были с генералами Антонюком и Черняховским. Однако мощной контратакой наши войска отбили ее...
   В номере статьи оперативно-тактического характера. Среди них выделяется статья полковника В. Крылова "Удары во фланг и тыл по прорвавшимся частям врага". Задача для этих дней чрезвычайно трудная, но автор доказывает, что и в нынешних тяжелых условиях ее можно выполнять, и на опыте боевых действий соединений рассказывает, как это делать.
   * * *
   Илья Сельвинский прислал стихи "России". Они тоже посвящены битве на Юге:
   Какие же трусы и врали
О нашей гибели судачат?
Убить Россию это значит
Отнять надежду у Земли!
Пускай рыданья и гроба
Чернят простор моей Отчизны --
Бессмертно трепетанье жизни!
Зовуща русская труба!
   Не могу не привести также строки из этих стихов, смелые для того времени:
   Люблю великий русский стих,
Еще непонятый, однако,
И всех учителей своих
От Пушкина до Пастернака...
   **
   Много чрезвычайно важных вопросов встало перед газетой в те дни. Такой, скажем, как плен. Вопрос этот был актуален в начальный период войны, когда наши войска отступали и немало советских дивизий оказалось в окружении, в плену. Со времени нашего декабрьского наступления если мы и писали о плене, так главным образом о пленении немцев. А ныне, когда наши войска вновь отступают, этот вопрос нельзя было обойти молчанием. Вновь появились статьи об угрозе плена и долге воинов в критических ситуациях. Вновь появились лозунги: "Лучше смерть, чем плен", "Сражаться до последней капли крови, до последнего дыхания"...
   Этому в сегодняшнем номере газеты посвящена передовица, которая названа "Фашистский плен хуже смерти". Есть в ней изуверский приказ, изданный от имени Гитлера верховным командованием германской армии: "Всякая человечность по отношению к военнопленным строго порицается". Приводятся и циничные строки из дневника немецкого ефрейтора Гельмута Глунка: "Трое пленных. Они забиты до смерти. Нельзя думать, что это жестоко. Таков приказ командования. Мы выполняем его не без удовольствия". За год войны стало известно бесчисленное множество фактов такого рода. Вот об этом и предупреждала передовица.
   * * *
   В трех последних номерах газеты подряд публикуются снимки нашего корреспондента Боровского "В партизанском крае". По профессии художник, худощавый, стройный, с белозубой улыбкой на губах, Саша Боровский был душой нашего иллюстративного отдела. Умелой рукой он нередко превращал бледные и туманные снимки в четкие и выразительные. Он хорошо владел не только кистью и карандашом, но и фотоаппаратом. Не раз просился на фронт, но был нужен в редакции, и я его никуда не отпускал.
   Все же Боровский выпросил у меня командировку и не куда-нибудь, а к партизанам. Отправился он с пятью разведчиками-гвардейцами в северо-западные края. Немало в этом путешествии ему пришлось испытать: идти через топи, болота, леса, села, оккупированные немцами. Привез снимки. Но не только этим отличился. Сегодня он положил мне на стол большую, на три колонки статью под заголовком "По деревням, где бесчинствуют немцы". В деревнях, где побывал, узнал о виселицах, о барщине, которую ввели гитлеровцы, о страданиях и горе советских людей. А для большей убедительности, так сказать, документальной точности, обозначил эти деревни не условными буквами, а назвал их: Папортная, Вороново, Семеновщина... Но самым главным доказательством были его фото, которые он опубликовал в газете.
   Такие материалы в эти дни газета стала печатать широко, и значение их понятно. Наши войска отступают. Новые и новые села и города они оставляют на заклание врагу. Пусть наши воины задумаются, почувствуют свою ответственность за наших людей и самоотверженно сражаются с врагом да их волю, за их жизнь.
   **
   16 июля
   В номере опубликовано постановление Государственного Комитета Обороны о введении для советских воинов отличительных знаков о числе ранений -- темно-красные и золотистые нашивки. Этому посвящена передовица. А затем появились и стихи Екатерины Шевелевой "Раненый" -- о нашивках за ранения: "Золотого и красного цвета две полоски, два узких крыла". Они, как знак воинской доблести, и через много лет после войны будут вызывать глубокое уважение.
   Стихнет эхо сражений и стона,
И уже не таким молодым
Будет тот, кто сражался у Дона,
У широкой могучей воды.
Но им каждый гордится при встрече,
Замечая два узких крыла.
Навсегда он любовью отмечен,
Что в бои за Отчизну вела.
   Хорошо помню, что в войну многие раненые воины носили эти нашивки, действительно гордились ими, не меньше, чем другими наградами. Но ныне, в восьмидесятые годы, увы, очень [260] редко на груди у ветерана можно увидеть "два узких крыла". Не носят их. Почему? То ли не подходят они для штатского костюма, то ли проявляется излишняя скромность. А ведь память о пролитой в боях за Родину крови священна!..
   **
   19 июля
   "На Юге" -- так кратко названа сегодняшняя передовая статья газеты. Она о самом главном -- там, на Юге, решается судьба страны.
   В отношении наших передовиц я должен высказать некоторые свои замечания. Надо признаться, что довоенные передовые статьи "Красной звезды", как, впрочем, и других газет, далеко не все читали. Частенько первую страницу просто перелистывали и вчитывались в другие. Писались передовые по известному стандарту -- существовала даже пословица: "Выражаться избитым языком газетных передовиц".
   Не хочу преувеличивать, но не погрешу против истины, если скажу, что передовые "Красной звезды" в эту войну читались с вниманием и интересом в армии и в стране. Объяснялось это не только тем, что они отличались свежим языком, эмоциональностью. Как известно, ежедневные сводки Совинформбюро, за исключением названий сданных и отвоеванных городов, посвящали положению на фронте две-три строки: "На фронте чего-либо существенного не произошло" или "Наши войска вели ожесточенные бои..." Из этих сообщений далеко не все было ясно. Этот пробел и восполняли передовицы нашей газеты.
   Такими были, например, передовые статьи в дни битвы за столицу. Такой является и сегодняшняя передовая "На Юге". В ней ясно было сказано, что враг "рвется к Югу, на Ростов, хочет полностью овладеть Донбассом, угрожать Северному Кавказу и Кубани, индустриальному сердцу Волги -- Сталинграду".
   Заканчивается она словами: "Немецкое наступление на Юге должно быть остановлено во что бы то ни стало... Отстояв Юг, мы обескровим немецкую армию. Отстояв Юг, мы разрушим надежды немцев на летнюю кампанию, приблизим победу над врагом".
   * * *
   Мы ждали материалы от Симонова. Вот, наконец, доставили пакет. На конверте надпись: "Д. И. Ортенбергу. Лично. Срочно. От Симонова. Аллюр...", а за этим словом Симонов нарисовал, как это было принято в кавалерии для обозначения сверхсрочности, три креста! Раскрыл пакет, а там оказался не очерк -- стихи "Убей его!". Не буду объяснять, как нужен был этот прямой публицистический призыв в тяжелые дни нашего отступления. Об этом лучше всего сказали сами фронтовики.
   Писатель Михаил Алексеев вспоминает:
   "Мне, политруку минометной роты, в самые тяжелые дни Сталинградской битвы не нужно было без конца заклинать своих бойцов: "Ни шагу назад!" Мне достаточно было прочесть стихотворение Симонова "Убей его!" -- стихотворение, появившееся как раз в ту пору. Свидетельствую: оно потрясло наши солдатские души".
   А поэт Михаил Львов рассказывал: "В 1944 году, на Сандомирском плацдарме, за Вислой, говорил мне мой друг-танкист о стихотворении Симонова "Убей его!": "Я бы присвоил этому стихотворению звание Героя Советского Союза. Оно убило гитлеровцев больше, чем самый прославленный снайпер..."
   Эти стихи вошли во все Собрания сочинений Константина Симонова, но без газетного заголовка. Теперь они называются по первой строке: "Если дорог тебе твой дом..." Я спросил Симонова: почему? Он ответил шуткой:
   -- Тогда, в войну, кто бы ни прочитал заголовок, сразу понимал, что надо убивать гитлеровцев. А ныне такое название поставило бы читателя в недоумение: кого, мол, надо убивать? Пришлось бы ему прочитать стихотворение, а не у каждого бывает на это охота...
   * * *
   Страницы последних номеров газеты заполнены статьями наших военных специалистов. Это не методические статьи, а, я бы сказал, живая жизнь фронта.
   Пытливым глазом всматриваются авторы во все, что происходит на Юге, стремясь раскрыть тактику врага, осветить опыт боевых действий наших войск. Главная цель -- проанализировать ту или иную операцию, критически осмыслить все перипетии боя.
   Вот, скажем, в сегодняшнем номере газеты опубликована большая статья Петра Коломейцева "Некоторые особенности танкового сражения", можно назвать еще статьи Николая Денисова "Тактика немцев в последних воздушных сражениях" и Бориса Короля "Маневр пехоты при выходе из-под удара". Сами названия этих статей говорят об их значительности и важности. А кроме того, большие подвальные статьи и трехколонники военачальников, например, генерал-майора Ф. Самсонова "Некоторые вопросы противотанковой обороны". Статьи таких авторов появляются в газете тоже не без инициативы и труда наших работников.
   Естественно, что вопросам тактического и оперативного характера посвящены и наши передовые. Многие из них были присланы с фронта. Обычно так не делается -- передовые пишутся в редакции. Но эти дни большая часть работников "Красной звезды", как и во время Московской битвы, была на фронте, на Юге. В столице нас оставалось совсем мало. Порой и писать передовые некому было.
   **
   0x01 graphic
  
   Но я вспомнил годы моей работы в "Правде" в качестве корреспондента по Украине. Мы, журналисты, тогда считали, что передовые статьи могут быть написаны только в самой редакции, в Москве. -- там все известно, что и как писать, что важно, а что не существенно. И вдруг я получаю телеграмму редактора, в которой мне предложили выехать в Донбасс и написать передовую для "Правды" в связи с отставанием добычи угля. Чувствуя себя не очень уверенно, я все же отправился на шахты, в объединения, побывал в обкоме партии, затем выехал в Кадиевку, встретился со Стахановым и другими шахтерами. Написал передовую статью, и под заголовком "Донбассу не к лицу отставание" она была опубликована в "Правде". Я даже получил поощрительную телеграмму редакции. Вспомнив это, подумал, почему бы и сейчас не сделать так же. Послал телеграммы нашим корреспондентам, они там в гуще боев, острейших событий, и многое им лучше известно, чем нам, в Москве, на Малой Дмитровке.
   **
   Так появились присланные с фронта передовицы Коломейцева "Уничтожать вражеские танки", Хитрова "Умело управлять в обстановке маневренного боя", Денисова "Уничтожать вражескую авиацию"...
   Хорошие, полезные передовицы. И, конечно, всем их авторам были посланы поощрительные телеграммы...
   **
   См. далее...
  

Д. И. Ортенберг

Год 1942. Рассказ-хроника. -- М.: Политиздат, 1988.

  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2012