ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Обиженные и оскорбленные

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

Анатолий Каменев

"ОБИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЕННЫЕ"

(Мысли о встрече Пушкина с Ермоловым на пути в Арзрум)

Истинная честь не допускает страстной торопливости в поступках; она взвешивает и обдумывает, прежде чем признать что-либо за оскорбление.

Э. Свидзинский.

(Военный сборник. - 1875. - N10).

"Путешествие в Арзрум" А.С. Пушкин написал по результатам путешествия на русско-турецкую войну 1828 г.

Это произведение вызвало множество толков в Отечестве и за границей, так как содержало много разных суждений и оценок, которые не разделяли ни правительство, ни военные, ни политиканствующие интеллигенты на роль России на Кавказе.

Меня в этом произведении заинтересовала встреча Пушкина с Ермоловым по пути на Кавказ. А.П. Ермолов к тому времени получил отставку после начальствования над Кавказской армией и находился в своем родовом имении.

Прежде описания встречи Пушкина с Ермоловым надобно сообщить некоторые сведения, характеризующие боевой путь полководца.

О боевом пути А.П. Ермолова

Боевая служба Ермолова началась в 1794 году.

С началом Польского восстания он переводится в действующую армию и крещение боем получает у переправы через реку Западный Буг. При штурме варшавского укрепленного предместья Праги его "отличает" сам А. В. Суворов, который представляет семнадцатилетнего капитана артиллерии за проявленную доблесть к ордену Святого Георгия 4-й степени.

В течение 2-х лет (1794-1796) он участвует в боевых действиях в Италии на стороне австрийских войск против Франции.

Затем следует участие в штурме крепости Дербент в Персидском походе графа П. Зубова.

В царствование Павла I следует ссылка за "вольнодумство" в Кострому.

Возвращенный из ссылки, он участвует в войнах с Наполеоном под командованием М.И. Кутузова, отличается в Аустерлицком сражении (1805), сражении при Прейсиш-Эйлау (1807).

Во время Отечественной войны 1812 г. Ермолов исполняет обязанности начальника штаба 1-ой Западной армии М.Б. Барклая де Толли, отличается при Бородино, руководя борьбой за батарею Раевского, проявляет настойчивость и героизм в сражении за Малоярославец.

Затем главнокомандующий "артиллерией во всех армиях", А.П. Ермолов, участвует в сражениях 1813 г. при Дрездене, Люцене, Бауцене, Лейпциге, Кульме.

После Кульмской победы, когда так отличилась русская гвардия, Император Александр I спросил генерал-лейтенанта Ермолова, какой награды он желает. Острый на язык Алексей Петрович, помня, что российский монарх излишне благосклонен на войне к иностранцам на русской, особенно военной, службе, ответил:

"Произведите меня в немцы, Государь!"..

По возвращении русской армии в Россию он сдает Гренадерский корпус под командование генералу И.Ф. Паскевичу, получает отпуск и уезжает к родителям в Орел. Там его вскоре ждало новое назначение.

Граф А.А. Аракчеев, имевший не одну неприятную стычку с Ермоловым, тем не менее, рекомендовал Александру I назначить его на пост военного министра России. В то же время эта рекомендация сопровождалась следующей характеристикой боевого генерала:

"Назначение Ермолова было бы для многих неприятно, потому что он начнет с того, что перегрызется со всеми, но его деятельность, ум, твердость характера, бескорыстие и бережливость его бы вполне впоследствии оправдали".

Но у Императора Александра I были совсем иные планы относительно будущего талантливого, но "вольнодумного" тридцативосьмилетнего генерала. Высочайшим указом от 29 июня 1816 года А.П. Ермолов назначается командиром Отдельного Грузинского (с августа 1820 года -- Кавказского) корпуса -- то есть главнокомандующим русскими войсками в Грузии и на Северном Кавказе.

Назначенный главнокомандующим на Кавказе, Ермолов не поддался вредному желанию одним махом закончить затяжную войну с горцами.

Он интуитивно почувствовал, что в горной стране, населенной "дикими" племенами, эйфория от блестящих побед над Наполеоном может сыграть с русскими злую шутку, потому что здесь не было единой, хорошо организованной вражеской армии, не было простора для маневра, не было подчас даже ясного представления о том, кто враг, где он скрывается и как его достать.

Он понял, что "западные" способы ведения войны здесь неприемлемы: горцы привыкли считаться только с силой, следовательно, здесь нельзя было безнаказанно оставлять ни одного набега...

Ознакомившись с планом Ермолова, Александр I отдал повеление, в котором как бы резюмировал его сущность:

"Покорять горские народы постепенно, но настоятельно; занимать лишь то, что удержать за собою можно, не распространяясь иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприязненных"...

Пушкин и Ермолов

А.С. Пушкин восхищался А.П. Ермоловым и в одном из своих писем обратился к нему с настоятельной просьбой:

"Я прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком..."

Думаю, именно с целью узнать побольше о Кавказе и получить личные впечатления от встречи с Ермоловым побудили его сделать довольно большой крюк в своем путешествии в Арзрум.

Ко времени начало путешествия (1828 г.) Ермолов получил отставку. Из С.-Петербурга на замену ему срочно отправляется известный военачальник, герой Отечественной войны 1812 года генерал Иван Федорович Паскевич.

Новому главнокомандующему еще предстояло понять особенность войны с горцами, которую уже прочно усвоил Ермолов, столкнувшись с уникальным противником, особой тактикой горцев и который понял, что сила горцев заключалась именно в их разобщенности, которая помогала стать неуловимыми и непобедимыми.

Воевать с Наполеоном было, в известном смысле, проще. Тот мыслил хотя и гениально, но все же в рамках классических категорий стратегии и тактики, и поэтому представлялся куда более понятным и предсказуемым.

Горцы же были совершенно непохожи на всех тех противников, с которыми России приходилось когда-либо иметь дело. Своей приверженностью к "неправильным" методам ведения войны они озадачивали самых опытных русских генералов.

Но только не Ермолова.

Под его началом постепенно вырисовывалась крайне опасная для горцев стратегическая схема, в которой по месторасположению крепостей и конфигурации дорог угадывался весьма хитроумный план: не только блокировать горные районы Чечни и Дагестана с севера, но и разделить эту территорию на несколько изолированных зон, где оборонительные возможности горцев будут сведены до минимума. Иными словами, наряду с основной блокадной линией Назрань -- Бурная намечались участки, где предполагалось применять, так сказать, местную блокаду.

"Осадную" работу Ермолов сочетал с ударами по важным стратегическим пунктам в Дагестане и Чечне.

К числу наиболее значительных операций западные авторы относили сокрушительные поражения, нанесенные аварскому хану Ахмету у аула Параул (1818), воинственному и могущественному союзу акушинских обществ (1819) и Сурхай-хану Казикумухскому (1820).

Немецкий автор Л. Мозер отмечал эти победы как весьма знаменательные, с точки зрения последствий: в Дагестане воцарилось относительное спокойствие.

Это развязало Ермолову руки в Чечне, где он подавил движение под предводительством Бей-Булата, в котором уже явственно дали о себе знать религиозные мотивы. (В. Дегоев)

Не имея возможности углубляться далее в особенности стратегии Ермолова на Кавказе, отмечу, что именно он нашел там адекватные способы и методы ведения горной войны и войны с горцами.

Отставка от дел в 49 лет и последующие 35 лет вынужденного отстранения от военного дела России, безусловно, не принесли нашей стране пользу.

Крымская война (1853-1856 гг.), которую пришлось наблюдать со стороны опальному генералу, не лучшим образом отразилась на положении России в мире.

Император Николай I, имевший личную неприязнь к прославленному полководцу, лишился в его лице честного помощника и советчика в военных делах.

Но, позволю сказать и другое: сам Ермолов, обиженный, оскорбленный и самолюбивый, не смог найти в себе силы перебороть личную обиду и найти способ быть полезным России в те 35 лет, которые были отведены судьбой для осмысления пройденного боевого пути и составления заветов и поучений для будущих защитников Отечества ("Заметки", писанные им, не в счет, так как в них много желчи и сарказма, не всегда уместного при характеристике тех военачальников, с которыми Ермолову приходилось вместе служить России).

После этих предварительных рассуждений обратимся к воспоминаниям А.С. Пушкина о встрече с Ермоловым.

Пушкин о встрече с Ермоловым

...Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орел, и сделал, таким образом, 200 верст лишних; зато увидел Ермолова. Он живет в Орле, близ коего находится его деревня.

Я приехал к нему в восемь часов утра и не застал его дома. Извозчик мой сказал мне, что Ермолов ни у кого не бывает, кроме как у отца своего, простого, набожного старика, что он не принимает одних только городских чиновников, а что всякому другому доступ свободен.

Через час я снова к нему приехал.

Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностию.

С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем.

Лицо круглое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом.

Голова тигра на Геркулесовом торсе.

Улыбка неприятная, потому что не естественна. Когда же он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный Довом.

Он был в зеленом черкесском чекмене.

На стенах его кабинета висели шашки и кинжалы, памятники его владычества на Кавказе.

Он, по-видимому, нетерпеливо сносит свое бездействие.

Несколько раз принимался он говорить о Паскевиче и всегда язвительно; говоря о легкости его побед, он сравнивал его с Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским. "Пускай нападет он, -- говорил Ермолов, -- на нашу не умного, не искусного, но только упрямого, например на пашу, начальствовавшего в Шумле, -- и Паскевич пропал".

Я передал Ермолову слова гр. Толстого, что Паскевич так хорошо действовал в персидскую кампанию, что умному человеку осталось бы только действовать похуже, чтоб отличиться от него.

Ермолов засмеялся, но не согласился. "Можно было бы сберечь людей и издержки", -- сказал он. Думаю, что он пишет или хочет писать свои записки.

Он недоволен Историей Карамзина; он желал бы, чтобы пламенное перо изобразило переход русского народа из ничтожества к славе и могуществу.

О записках кн. Курбского говорил он con amore (с воодушевлением - А.К.).

Немцам досталось. "Лет через пятьдесят, -- сказал он, -- подумают, что в нынешнем походе была вспомогательная прусская или австрийская армия, предводительствованная такими-то немецкими генералами".

Я пробыл у него часа два.

Ему было досадно, что не помнил моего полного имени. Он извинялся комплиментами.

Разговор несколько раз касался литературы. О стихах Грибоедова говорит он, что от их чтения -- скулы болят.

О правительстве и политике не было ни слова...

Послесловие (А.К.)

Во все времена имели место случаи, когда власть недостойно обходилась со своими военачальниками.

Так было при египетских фараонах, в древней Греции и Риме, во времена средневековья, в новое и новейшее время.

Так обстоит дело и ныне.

Безусловно, это плохо, несправедливо и ущербно для военного дела.

Но всего печальнее то обстоятельство, что обиженные и оскорбленные военачальники считают своим долгом либо молчать, либо язвить по поводу властей.

Обществу, стране, Отчизне не интересны и не представляют ценности даже самые умные, но язвительные, злобные повествования ушедших в отставку офицеров и военачальников.

Боевой и служебный опыт офицеров и военачальников - это бесценное национальное достояние, которое нужно не только бережно хранить, но и разумно пользоваться им в случае острой необходимости.

Позволю себе сделать одно предположение: если бы А.П. Ермолов оставил бы нам, потомкам, подробнейшие заметки о Кавказской войне, то, вступая в новое противоборство (начала 90-х годов ХХ в.), вооруженные силы России имели бы необходимую основу для разработки стратегии и тактики на Кавказе.

Умный, ведь всегда сделает надстройку и учтет новые обстоятельства...

Жаль, что до сих пор обиженные и оскорбленные генералы и офицеры злобой и ожесточением тешат свое самолюбие, вместо того, чтобы думать о том, как помочь своей стране избегать в будущем напрасные жертвы и напрасно не ввергать в военную опасность свой собственный народ...

Служить надо до конца своему Отечеству, но не раздражению, обиде и злобе!

Правители приходят и уходят, а Отечество наше остается и ждет от умных, умудренных опытом, знающих и умеющих подсказки и совета...

Информация к размышлению

0x01 graphic

"Царь Алексей Михайлович и Никон, архиепископ Новгородский, у гроба чудотворца Филиппа, митрополита Московского", (1886)

Художник Литовченко А.Д.

Иоанн (митрополит СП б. и Ладожский)

ПАТРИАХ НИКОН

Выдвигая на историческую авансцену людей, воплотивших в себе лучшие народные качества, Русь как бы приоткрывает покров таинственности, печатлеющий ее Божественное предназначение, ее промыслительное служение.

Одним из таких людей, несомненно, является патриарх Никон.

Внимательное рассмотрение его драматического жития помогает многое понять в непредсказуемой русской судьбе.

Святейший патриарх Никон, во святом крещении Никита, родился в 1605 году в селе Вельманове Княгининского уезда Нижегородской губернии. Рано лишившись матери и вытерпев много горя от злой мачехи, смышленый мальчик сумел выучиться грамоте, а приобщившись через чтение и личное благочестие к дарам церковной благодати, возревновал об иноческом служении.

Двенадцати лет от роду он тайно ушел в Макарьевский Желтоводский монастырь и восемь лет пробыл там послушником, готовясь принять монашеский постриг. За это время отрок хорошо изучил церковные службы, в монастырской библиотеке приобрел обширные познания, набрался духовного опыта, удивляя братию силой своего характера и строгостью жизни.

Тем не менее, Никите пришлось покинуть обитель, уступая просьбам родственников, -- он вернулся домой и женился. Вскоре его пригласили священником в соседнее село, где с молодым умным пастырем познакомились московские купцы, приезжавшие на знаменитую Макарьевскую ярмарку. Они же уговорили его перейти на священническое место в Москву, где отец Никита и прослужил около десяти лет. Когда прижитые в браке дети умерли, он убедил жену принять постриг, а сам удалился в Анзерский скит Соловецкого монастыря.

Постригшись там с именем Никона, он предался суровым подвигам благочестия.

Со временем переселившись в Кожеезерский монастырь, в 1643 году был избран там игуменом. Будучи тремя годами позже в Москве по монастырским делам, Никон впервые встретился с царем Алексеем.

Величественная наружность игумена, его умные речи и широкое образование произвели на молодого, искренне прилежавшего Церкви государя неизгладимое впечатление. С того времени началось их сближение, перешедшее вскоре в тесную дружбу.

Желая иметь своего "собинного" друга возле себя, царь повелел перевести его архимандритом московского Новоспасского монастыря, где была родовая усыпальница Романовых.

Алексей Михайлович часто приезжал в обитель молиться за упокой своих предков.

В свою очередь, Никон должен был каждую пятницу являться к государю для доклада о нуждах бедных, обиженных и угнетенных. Совместная благотворительность сближала их еще сильнее.

В 1648 году Никону было определено стать митрополитом Новгородским.

От царя он получил особые полномочия -- наблюдать за всем управлением и освобождать, по своему усмотрению, узников из темниц.

На втором году его архиерейства в городе вспыхнул бунт: народ по незнанию принял хлеб, вывозимый в Швецию (в счет выкупа за православных беглецов, искавших у России защиты), за признак боярской измены. Владыка бесстрашно вышел к мятежникам, вразумляя бунтовавших сперва кротко, а затем со всей силой митрополичьей власти и архипастырского дерзновения.

Чернь избила его до полусмерти.

Очнувшись, Никон собрал последние силы, отслужил литургию в Софийском соборе и крестным ходом пошел на бунтующих.

Пораженные его твердостью, они смирились, просили прощения и ходатайства Никона перед царем.

"О, крепкий воине и страдальче Царя Небесного, о, возлюбленный мой любимче и сослужебниче, святый владыко, -- писал Никону царь двумя годами позже, приглашая его в Москву принять участие в выборах нового патриарха взамен почившего Иосифа. -- Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам... а без тебя отнюдь ни за что не примемся". Влияние Никона росло несмотря на боярское недовольство, и на соборе в Москве он был назван в числе "двоюнадесяти духовных мужей", которые по велению царя были представлены духовенством в качестве кандидатов "ко избранию на патриарший престол".

22 июля съехавшемуся на собор священству было предложено возвести достойнейшего из них -- "мужа благоговейного и преподобного" на патриарший престол.

Митрополит Казанский Корнилий известил царя об избрании Никона, но согласие последнего последовало далеко не сразу.

Разумея тяготы предстоящего служения, зная о враждебном отношении к нему со стороны боярства, Никон долго отказывался. Даже приведенный против воли в Успенский собор Кремля, он не соглашался и там.

Лишь тогда, когда царь и все присутствовавшие пали на землю и со слезами просили его не отрекаться вновь, он, умиленный, согласился, но потребовал от присутствующих обязательства "содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и законы благочестивых царей".

"Если обещаетесь слушаться меня, -- просил Никон, -- как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я, по вашему желанию, не стану больше отрекаться от великого архиерейства".

Царь, бояре и освященный собор произнесли пред святым Евангелием и чудотворными иконами обет исполнять предложенное Никоном, после чего он занял место патриарха всея Руси.

"Тесная дружба соединяла Никона с царем. Вместе молились они, рассуждали о делах, садились за трапезу. Патриарх был восприемником детей царских. Ни одно государственное дело не решалось без участия Никона. Великий ум последнего отпечатлен на счастливых годах царствования Алексея", --

пишет церковный исследователь, осмысливая роль патриарха в русской жизни той поры с высоты XX столетия.

Державные заслуги первосвятителя велики и несомненны.

Он сыграл чуть ли не решающую роль в деле присоединения Малороссии, благословил царя на войну с Польшей ради воссоединения русских земель.

Отправляясь в 1654 году в поход, Алексей оставил Никона правителем государства, несмотря на очевидное недовольство родовитых бояр. По возвращении с войны, встреченный патриархом в Вязьме, царь от радости при свидании наградил Никона титулом "великий государь".

"Отец и богомолец" царский, "великий государь, святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси" стал ярчайшим и авторитетнейшим выразителем русского взгляда на "симфонию властей" -- основополагающую идею православной государственности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служений, церковных послушаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души.

В предисловии к Служебнику, изданному в августе 1655 года по его благословению, говорится, что Господь даровал России "два великия дара" -- благочестивого и христолюбивого великого государя-царя и святейшего патриарха.

"Богоизбранная сия и богомудрая двоица", как вытекает из текста, есть основа благополучия и благоденствия Руси. "Да даст же (Господь) им, государем, по пророку (то есть согласно пророческим словам Священного Писания -- прим. авт.), желание сердец их... да возрадуются вей, живущие под державою их... яко да под единым их государским повелением вей, повсюду православнии народи живуще, утешительными песньми славят воздвигшаго их истиннаго Бога нашего", -- говорится в заключение.

Именно нарушение этого взаимного сочетания властей, ставшее следствием целого ряда причин политического, религиозного и личного характера, легло в основание последовавшей драмы (а в перспективе более длительной -- привело к ужасам советского богоборчества после Октябрьской революции).

Никон был суров и строг -- равно к себе и царю -- там, где дело касалось духовного здоровья общества, авторитета Церкви и ее способности благотворно влиять на государственные институты России.

"Патриаршие стрельцы постоянно обходят город, -- писал упоминавшийся уже диакон Павел Алеппский, -- и как только встретят священника и монаха нетрезвого, немедленно берут его в тюрьму и подвергают всякому поношению... Замеченные в пьянстве или нерадивом исполнении пастырских обязанностей ссылаются в сибирские монастыри".

Трепетали перед Никоном и государевы люди.

Факсимиле подписи патриарха Никона

Его требовательность и непреклонность казались гордым боярам оскорбительными. "Неколи-де такого бесчестья не было, чтобы ныне государь выдал нас митрополитам", -- роптали недовольные сановники.

"Что же должны были они чувствовать, когда Никон сделался... вторым "великим государем", начал давать свои приказы и указы..., заставлял их стоять перед собою и с покорностью выслушивать его волю, публично обличал их за то или другое, не щадя их имени и чести? Могли ли они не употребить всех своих усилий, чтобы свергнуть Никона?"

-- говорит Макарий, митрополит Московский, автор обширного труда по истории Церкви.

В 1658 году царю подали жалобу на Никона.

Благовидным предлогом для нее стало обвинение патриарха в неприемлемых нововведениях, а настоящей целью -- поколебать его положение, "вбить клин" между государем и первосвятителем.

Патриарх окружил себя недоступным величием, "возлюбил стоять высоко, ездить широко", -- сетуют жалобщики. Это обвинение -- в посягательстве на права и целостность царской власти -- стало мощным орудием, с помощью которого недоброжелатели Никона последовательно и терпеливо разрушали его дружбу с царем.

На самом деле великолепие и пышность патриаршего двора не имели ничего общего с честолюбивыми устремлениями, в которых упорно обвиняли святейшего. Они ни в коем случае не простирались на его личную жизнь, по-прежнему отличавшуюся суровой аскезой. Величие Церкви и ее первостепенную роль в русской жизни -- вот что должны были, по замыслу Никона, знаменовать его торжественные, величественные богослужения.

"Мы были поражены изумительной правильностью и порядком всех этих церемоний и священнодействий, -- пишут свидетели-иностранцы. -- Несмотря на то, что мы чувствовали сильный холод и великую усталость вследствие долгого стояния без движения, мы забывали об этом от душевного восхищения, созерцая такое торжество Православия".

К подобному отзыву нечего добавить...

Подозрительность и клевета одних, уязвленное самолюбие и неуемное тщеславие других, малодушие и неразумие третьих делали свое дело.

Постепенно отношения Алексея Михайловича с патриархом стали охладевать, и охлаждение это неизбежно проявлялось в делах. Царь отменил некоторые распоряжения патриарха, стал назначать священников и игуменов без согласования с Никоном.

Наконец, летом 1658 года произошел открытый разрыв.

"Царское величество на тебя гневен, -- объявил святейшему князь Юрий Ромодановский, посланник царя. -- Ты пренебрег царское величество, и пишешься великим государем, а у нас один великий государь -- царь".

Внешности обвинений не стоит придавать слишком большое значение, зато их действительный смысл несомненен. Боярство, сумевшее в данном случае вовлечь в свои планы царя, заявляло о намерении существенно усилить влияние государства в церковной жизни, одновременно сократив воздействие Церкви на светскую власть.

Никон хорошо понимал губительность подобных притязаний.

В то же время он ясно сознавал, что открытое междоусобие, "силовое" сопротивление царской воле со стороны духовной власти может вызвать в России очередную смуту, результаты которой станут трагедией для всей Руси, подорвав многовековые корни, питающие религиозную основу русского бытия.

После длительных молитвенных размышлений он выбрал единственно возможный для себя путь:

-- незаконным притязаниям не подчиняться, в открытое противостояние не вступать;

-- указывая на нетерпимость положения, рассчитывая на отрезвление и покаяние со стороны светской власти, оставить кафедру Московского первосвятителя и удалиться в подмосковный Воскресенский монастырь.

Отринув советы своих ближних бояр "престать от такового дерзновения и не гневать великого государя", патриарх утром 10 июля, после совершения литургии и произнесения положенного поучения из бесед Иоанна Златоуста, объявил вслух, что он оставляет патриаршию кафедру, поставил к Владимирской иконе Божией Матери патриарший посох и в ризнице написал письмо царю.

Смущенный царь желал успокоить Никона, но их примирение никак не входило в планы боярской верхушки. Посланный Алексеем князь Трубецкой вовсе не имел расположения мирить патриарха с царем, и вместо успокоительных речей обрушил на первосвятителя град упреков.

Никон обличил посланника в недостойных интригах, переоблачился и пешком отправился из Кремля на Иверское подворье.

Народ простосердечно плакал и держал двери храма, пытаясь предотвратить отшествие архипастыря. С подворья патриарх уехал в Воскресенскую обитель, откуда прислал благословение управлять делами церковными митрополиту Питириму Крутицкому, оставив за собой три монастыря, особенно близких и дорогих своему сердцу. Царю написал теплое, трогательное письмо, в котором смиренно просил о христианском прощении за свой скорый отъезд.

Бывали на Руси и раньше случаи оставления престола иерархами, но такого принародного ухода (и сохранения за собой патриаршего звания без управления делами) не случалось. Никон становился как бы живым укором для тех, кто настраивал царя против первосвятителя.

В своих монастырях патриарх устроил житие образцовое и благочинное.

Всех странников и богомольцев приказывал поить и кормить по три дня даром, в монахи принимал безвкладно, всем давая платье за счет обители. В праздники всегда трапезовал с братией и сам лично омывал ноги всем богомольцам и заезжим путникам.

Впрочем, былая дружба с государем давала время от времени себя знать, пугая бояр возможностью возвращения Никона.

Царь утвердил оставление за ним трех просимых монастырей с вотчинами, справлялся о его здоровье, во время набега крымского хана -- заботился о безопасности. Извещая патриарха письмом о болезни боярина Морозова (свояка и бывшего воспитателя), попутно просил простить его, если была от него святейшему какая-либо "досада".

Никон ответил сердечным письмом -- казалось, отношения снова налаживаются.

Но надежде этой не суждено было сбыться.

Интриги и злоречие приносили свои горькие плоды -- несколькими взаимными резкостями патриарх и царь оборвали тонкую нить возрождающегося единомыслия окончательно.

В 1662 году в качестве последнего аргумента Никон пишет "Разорение" -- обширное сочинение, насчитывающее более 900 страниц текста, в опровержение мнений своих противников и в защиту своей позиции.

Время шло, и положение Русской Церкви, лишенной законного управления, становилось нестерпимым.

Наконец, в 1666 году в Москве собрались на собор русские пастыри, прибыли и специально приглашенные по этому поводу царем патриарх Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, имея полномочия от остальных православных патриархов для решения судьбы Никона.

Решением соборного суда было: лишить Никона патриаршества и священства, сослать его в Ферапонтов монастырь.

"Отселе не будеши патриарх, и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах", -- торжественно объявили судьи Никону.

Однако народ любил его, несмотря на происки бояр и определения суда, так что удаляя бывшего патриарха из Москвы, опасаясь волнений, его окружили многочисленной стражей, а к москвичам обратились с пространным манифестом, перечислявшим "вины" низложенного первосвятителя.

Царь не держал на Никона зла.

По его воле положение узника в монастыре не было обременительным: ему позволено было иметь свою церковь, богослужения в которой совершали священноиноки патриаршего рукоположения, добровольно последовавшие за ним в заточение.

В монастыре Никона почитали все больше.

Любя труды подвижнические, он расчищал лесные участки, разрабатывал поле для посевов хлебов и овса. Толпы народа стекались к нему за благословением. Алексей Михайлович присылал опальному иноку подарки, они обменивались грамотами.

Радовался Никон второму браку царя, женившегося на Наталии Кирилловне Нарышкиной, и рождению царевича Петра. "От отца моего духовного, великого господина святейшего Никона иерарха и блаженного пастыря -- аще же и не есть ныне на престоле, Богу так изволившу -- прощения прошу и разрешения", -- написал царь в своем завещании.

Узнав о смерти монарха, Никон прослезился и сказал: "Воля Господня да будет... Подражая учителю своему Христу, повелевшему оставлять грехи ближним, я говорю: Бог да простит покойного..."

С воцарением Феодора Алексеевича положение Никона ухудшилось.

Из Москвы был удален его доброжелатель боярин Артамон Матвеев, потеряли значение благоволившие к нему Нарышкины. Первенствующее значение при дворе получили Милославские и Хитрово, враги ссыльного архипастыря.

Его перевели в Кириллов монастырь, где Никону предстоял "последний период испытаний, из которого вышел он как злато, искушенное в горниле" (М. В. Толстой).

Страдая от угара в дымных кельях, теряя остатки здоровья, старец едва не скончался от "невыразимого томления", помышляя лишь о вечности, оставив мирские попечения и житейскую суету.

Мудрая тетка царя, царевна Татьяна Михайловна, всегда относившаяся к Никону с большой любовью, убедила нового государя поставить перед собором вопрос о дозволении старцу вернуться в Воскресенскую обитель, братия которой подала челобитную с мольбой о судьбе ссыльного первосвятителя. Патриарх Иоаким долго не соглашался, но весть о принятии Никоном схимы и его плачевном телесном состоянии решила дело: благословение на возвращение было дано.

День своего освобождения Никон предузнал заранее по тайному благодатному предчувствию.

Ко всеобщему изумлению он вдруг велел своей келейной братии собраться и отдал распоряжение готовиться в путь. Путь этот, ставший его последним земным странствием, послужил одновременно дорогой его духовного торжества. В сретение старцу выходили насельники окрестных монастырей, стекавшиеся местные жители благоговейно просили архипастырского благословения.

Но силы уже окончательно оставляли его, и 17 августа 1681 года в обители Всемилостивого Спаса Никон мирно почил в кругу своих верных сподвижников и духовных чад.

Царь Феодор, не зная еще о преставлении Никона, послал ему навстречу свою карету.

Узнав же о случившемся и прочитав завещание усопшего, в котором святитель назначал его своим душеприказчиком, с умилением сказал: "Если так святейший Никон патриарх возложил на меня всю надежду, воля Господня да будет, и я его в забвении не положу".

Участвуя в погребении, государь сам на плечах своих нес гроб с телом покойного, а после, незадолго до собственной кончины, испросил усопшему разрешительные грамоты четырех патриархов, восстанавливавшие Никона в патриаршем достоинстве и признававшие церковные его заслуги...

Историки часто сетуют на то, что поведение Никона в споре с государственной властью было политически непродуманным, противоречивым и непоследовательным.

Не умея объяснить этого в умном и волевом патриархе, они придумали сказку о его "своенравии" и "тяжелом характере". Слов нет, у каждого человека свои слабости, и Никон не был исключением, но вся его деятельность, тем не менее, была строго последовательна и ясно осознана -- чтобы увидеть это, надо лишь взглянуть на нее с церковной точки зрения.

В Никоне с совершенной полнотой отразилось самосознанием Русской Церкви, самосознание духовной власти, твердо разумеющей свое высочайшее призвание и величайшую ответственность; отвергающей возможность каких-либо уступок и послаблений в святой области ее пастырских попечений; тщательно хранящей Божественный авторитет священноначалия и готовой исповеднически защищать его перед лицом любых искушений и скорбей.

"Непоследовательность" и "противоречивость" поведения патриарха, пример которым видят, как правило, в его "необъяснимом", "непродуманном" решении оставить кафедру (что укрепляло позиции врагов, "без боя" ослабляя влияние самого первосвятителя), коренится, на самом деле, в глубинах православного мировоззрения. Никон прекрасно понимал все извивы политических интриг...

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 04/06/2015, изменен: 04/06/2015. 42k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Истинная честь не допускает страстной торопливости в поступках; она взвешивает и обдумывает, прежде чем признать что-либо за оскорбление". Мысли Пушкина о Ермолове и политические интриги патриарха Никона...

Каменев Анатолий Иванович Обиженные и оскорбленные

Каменев Анатолий Иванович
Обиженные и оскорбленные