ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
"О народе, который столь долгое время угнетал Россию"...

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:


  

народе, который столь долгое время угнетал Россию"...

   0x01 graphic
  
   Из кн. Н.М. Карамзина:
  
  -- "Обращаясь к путешествию Карпина, предложим сказанное им о свойстве, нравах и вере моголов: сии известия также достойны за­мечания, сообщая нам ясное понятие о народе, который столь долгое время угнетал Россию".
  
   "Татары (повествует Карпин) отличны видом от всех иных людей, имея щеки выпуклые и надутые, глаза едва приметные, ноги малень­кие; большею частию ростом не высоки и худы; лицом смуглы и рябы.
  
   Они бреют волосы за ушами и спереди на лбу, отпуская усы, бороду и длинные косы назади; выстригают себе также гуменцо, по­добно нашим священникам.
  
   Мужчины и женщины носят кафтаны парчовые, шелковые и клееношные или шубы навыворот (получая ткани из Персии, а меха из России, Болгарии, земли мордовской, Ба­шкирии) и какие-то странные высокие шапки.
  
   Живут в шатрах, сплетенных из прутьев и покрытых войлоками; вверху делается от­верстие, чрез которое входит свет и выходит дым: ибо у них всегда пылает огонь в ставке.
  
   Стада и табуны могольские бесчисленны: в це­лой Европе нет такого множества лошадей, вельблюдов, овец, коз и рогатой скотины. Мясо и жидкая просяная каша есть главная пища сих дикарей, довольных малым ее количеством.
  
   Они не знают хлеба; едят все нечистыми руками, обтирая их об сапоги или траву; не моют ни котлов, ни самой одежды своей; любят кумыс и пьянство до край­ности, а мед, пиво и вино получают иногда из других земель.
  
   Муж­чины не занимаются никакими работами: иногда присматривают то­лько за стадами или делают стрелы.
  
   Младенцы трех или двух лет уже садятся на лошадь; женщины также ездят верхом и многие стре­ляют из лука не хуже воинов; в хозяйстве же удивительно трудолюби­вы; стряпают, шьют платье, сапоги; чинят телеги, навьючивают вель­блюдов.
  
   Вельможи и богатые люди имеют до ста жен; двоюродные совокупляются браком, пасынок с мачехою, невестки с деверем.
   Же­них обыкновенно покупает невесту у родителей, и весьма дорогою ценою.
  
   Не только прелюбодеяние, но и блуд наказывается смертию, равно как и воровство, столь необыкновенное, что татары не употре­бляют замков; боятся, уважают чиновников и в самом пьянстве не ссо­рятся или по крайней мере не дерутся между собою; скромны в обхо­ждении с женщинами и ненавидят срамословие; терпеливо сносят зной, мороз, голод и с пустым желудком поют веселые песни; редко имеют тяжбы и любят помогать друг другу; но зато всех иноплемен­ных презирают, как мы видели собственными глазами: например, Ярослав, великий князь российский, и сын царя грузинского, будучи в Орде, не смели иногда сесть выше своих приставов.
  
   Татарин не об­манывает татарина; но обмануть иностранца считается похвальною хитростию.
  
   Что касается до их Закона, то они веруют в Бога, Творца Вселен­ной, награждающего людей по их достоинству; но приносят жерт­вы идолам, сделанным из войлока или шелковой ткани, считая их по­кровителями скота; обожают солнце, огонь, луну, называя оную вели­кою царицею, и преклоняют колена, обращаясь лицом к югу; славя­тся терпимостию и не проповедуют Веры своей; однако ж прину­ждают иногда христиан следовать обычаям могольским: в доказательство чего расскажем случай, которому мы были свидетелями.
  
   Ба­тый велел умертвить одного князя российского, именем Андрея, будто бы за то, что он, вопреки ханскому запрещению, выписывал для себя лошадей из Татарии и продавал чужеземцам. Брат и жена убитого князя, приехав к Батыю, молили его не отнимать у них княжения: он согласился, но принудил деверя к брачному совокупле­нию с невесткою, по обычаю моголов.
  
   Не ведая правил истинной добродетели, они вместо законов имеют какие-то предания и считают за грех бросить в огонь ножик, опереться на хлыст, умертвить птенца, вылить молоко на землю, вы­плюнуть из рта пищу; но убивать людей и разорять государства ка­жется им дозволенною забавою.
  
   О жизни вечной не умеют сказать ничего ясного, а думают, что они и там будут есть, пить, заниматься скотоводством и проч. Жрецы их суть так называемые волхвы, гада­тели будущего, коих совет уважается ими во всяком деле. (Глава их, или патриарх, живет обыкновенно близ шатра ханского. Имея астро­номические сведения, они предсказывают народу солнечные и лун­ные затмения).
  
   Когда занеможет татарин, родные ставят перед шатром копье, обвитое черным войлоком: сей знак удаляет от больного всех посто­ронних.
  
   Умирающего оставляют и родные.
   Кто был при смерти чело­века, тот не может видеть ни хана, ни князей до новой луны. Знатных людей погребают тайно, с пищею, с оседланным конем, серебром и золотом; телега и ставка умершего должны быть сожжены, и никто не смеет произнести его имени до третьего поколения.
  
   Кладбище ханов, князей, вельмож неприступно: где бы они ни скончали жизнь свою, моголы отвозят их тела в сие место; там погребены многие, уби­тые в Венгрии. Стражи едва было не застрелили нас, когда мы не­чаянно приближились к гробам.
  
   Таков сей народ, ненаситимый в кровопролитии.
   Побежденные обязаны давать моголам десятую часть всего имения, рабов, войско и служат орудием для истребления других народов.
   В наше время Гаюк и Батый прислали в Россию вельможу своего, с тем, чтобы он брал везде от двух сыновей третьего; но сей человек нахватал множе­ство людей без всякого разбора и переписал всех жителей как данни­ков, обложив каждого из них шкурою белого медведя, бобра, куни­цы, хорька и черною лисьею; а не платящие должны быть рабами мо­голов.
  
   Сии жестокие завоеватели особенно стараются искоренять князей и вельмож; требуют от них детей в аманаты и никогда уже не позволяют им выехать из Орды. Так сын Ярослав и князь ясский живут в неволе у хана.
  
   Начальники могольские в землях завоеванных именуются баскаками и при малейшем неудовольствии льют кровь людей безоружных: так истребили они великое число россиян, обитавших в земле половецкой.
  
   Одним словом, татары хотят исполнить завещание Чингисханово и покорить всю землю: для того Гаюк именует себя в письмах госуда­рем мира, прибавляя: Бог на небесах, я на земле.
  
   Он готовится послать в марте 1247 года одну рать в Венгрию, а другую в Польшу; через три года перейти за Дон и 18 лет воевать Европу.
   Моголы и прежде, победив короля венгерского, думали идти беспрестанно далее и да­лее; но внезапная смерть хана, отравленного ядом, остановила тогда их стремление. Гаюк намерен еще завоевать Ливонию и Пруссию.
  
   Государи европейские должны соединенными силами предупредить замыслы хана, или будут его рабами".
  
  
   0x01 graphic
  
   Справка:
  
  -- Джованни Плано Карпини, Иоанн из Пьян дель Карпине (итал. Giovanni da Pian del Carpine; ок. 1182 -- 1 апреля 1252) -- итальянский францисканец, первым из европейцев, до Рубрука и Андре де Лонжюмо, посетивший Монгольскую империю и оставивший описание своего путешествия.
  -- Папа Иннокентий IV, бежавший из Италии от императора Фридриха II, прибыл в декабре 1244 г. в Лион, где в начале следующего года начал подготовку к вселенскому собору. Лионский собор должен был помочь церкви избавиться от "пяти скорбей": дурной жизни духовенства и верующих, сарацинской угрозы, греческих схизматиков, татарского нашествия и притеснений императора. Ещё до открытия собора папа отправил миссии Андре де Лонжюмо и Асцелина в ближневосточный регион, а Плано Карпини -- в Восточную Европу.
  -- В сопровождении другого монаха, Бенедикта, он через Чехию, Киев, низовья Дона и Волги, Казахстан, Хорезм, Семиречье, впадину озера Алаколь, добрался до района расположения главной ставки монголов в верховье реки Орхон. В 1246 г. Карпини посетил Сарай, где встречался с Батыем, затем -- кочевую ставку близ Каракорума, где был на приёме у только что избранного великим ханом Гуюка, и в 1247 г. благополучно возвратился в Рим.
  -- Свой опыт посещения империи Иоанн изложил в рукописях Historia Mongalorum quos nos Tartaros appellamus ("История Монгалов, которых мы называем Татарами") и Liber Tartarorum ("Книга о Татарах"), переведённых на многие языки, в том числе и на русский.
  
   0x01 graphic
  
   Письмо Иннокентия IV "правителю и народу татар"
  
  
  

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Н.М. Карамзин

(фрагменты)

  
  
   Ярослав приехал господствовать над развалинами и трупами.
   В таких обстоятельствах государь чувствительный мог бы воз­ненавидеть власть; но сей князь хотел славиться деятельностию ума и твердостию души, а не мягкосердечием. Он смо­трел на повсеместное опустошение не для того, чтобы проли­вать слезы, но чтобы лучшими и скорейшими средствами загладить следы оного.
  
   Надлежало собрать людей рассеянных, воздвигнуть го­рода и села из пепла -- одним словом, совершенно обновить государ­ство. Еще на дорогах, на улицах, в обгорелых церквах и домах лежа­ло бесчисленное множество мертвых тел: Ярослав велел немедленно погребать их, чтобы отвратить заразу и скрыть столь ужасные для живых предметы; ободрял народ, ревностно занимался делами гра­жданскими и приобретал любовь общую правосудием.
  
   Восстановив тишину и благоустройство, великий князь отдал Суздаль брату Святославу, а Стародуб Иоанну. Народ, по счастливому обыкнове­нию человеского сердца, забыл свое горе; радовался новому спокой­ствию и порядку, благодарил Небо за спасение еще многих князей своих; не знал, что Россия уже лишилась главного сокровища госу­дарственного: независимости -- и слезами искреннего умиления оро­сил гроб Георгиев, перевезенный из Ростова в Владимир. [1239 г.] Георгий в безрассудной надменности допустил татар до столицы, не взяв никаких мер для защиты государства; но он имел добродетели своего времени: любил украшать церкви, питал бедных, дарил мо­нахов-- и граждане благословили его память.
  
   Ко славе государя, попечительного о благе народном, великий князь присоединил и славу счастливого воинского подвига. Литовцы, обрадованные бедствием России, завладели большею частию Смо­ленской области: Ярослав, разбив их, пленил князя литовского, ос­вободил Смоленск и посадил на тамошнем престоле Всеволода Мстиславича, Романова внука, княжившего прежде в Новегороде.
  
   Между тем князья южной России, не имев участия в бедствиях се­верной, издали смотрели на оные равнодушно и думали единственно о выгодах своего особенного властолюбия. Как скоро Ярослав вые­хал из Киева, Михаил Черниговский занял сию столицу, оставив в Галиче сына, Ростислава, который, нарушив мир, овладел Дании-ловым Перемышлем.
  
   Чрез несколько месяцев Даниил воспользовался отсутствием Ростислава, ходившего со всеми боярами па Литву; не­чаянно обступил Галич; подъехал к стенам и, видя на них множество стоящего народа, сказал: "Граждане! Доколе вам терпеть державу князей иноплеменных? Не я ли ваш государь законный, некогда вами любимый?"
   Все ответствовали единодушным восклицанием: "ты, ты---наш отец, Богом данный! Иди: мы твои!"
  
   Воевода Ростислава и галицкий епископ Артемий хотели удержать народ, но не могли и должны были встретить Даниила, скрывая внутреннюю досаду под личиною притворного веселия. Никогда в сем городе, славном мяте­жами, изменами, злодействами, не являлось зрелища столь умилите­льного: граждане, по выражению летописца, стремились к Даниилу, как пчелы к матке или как жаждущие к источнику водному, поздравляя друг друга с князем любимым.
  
   Даниил принес благодарность Все­вышнему в Соборной церкви Богоматери, поставил свою хоругвь на Немецких воротах и, восхищенный знаками народного усердия, го­ворил, что никто уже не отнимет у него Галича. Сведав о происшед­шем, Ростислав бежал в Венгрию, будучи женихом королевы, Бели-ной дочери; а бояре галицкие упали к ногам Данииловым. Редкое милосердие сего князя не истощилось их злодеяниями; он сказал только "исправьтесь!" и надеялся великодушием обезоружить мяте­жников. В самом деле они усмирились; но тишина, восстановленная Даниилом в сих утомленных междоусобиями странах, была предте­чею ужасной грозы.
  
   0x01 graphic
  
   Хан Батый.
   Прорисовка по рисунку из китайской рукописи "История первых четырех ханов из рода Чингиза". 13 в.
  
   Батый выходил из России единственно для того, чтобы овладеть землею половцев.
  
   Знаменитейший из их ханов, Котян, тесть храбро­го Мстислава галицкого, был еще жив и мужественно противился та­тарам; наконец, разбитый в степях астраханских, искал убежища в Венгрии, где король, приняв его в подданство с 40000 единопле­менников, дал им земли для селения. Покорив окрестности Дона и Волги, толпы Батыевы вторично явились на границах России; за­воевали мордовскую землю, Муром и Гороховец, принадлежавший владимирскому храму Богоматери.
  
   Тогда жители великого княже­ния снова обеспамятели от ужаса: оставляя домы свои, бегали из ме­ста в место и не знали, где найти безопасность. Но Батый шел громить южные пределы нашего отечества. Взяв Переяславль, татары опустошили его совершенно. Церковь Св. Михаила, великолепно украшенная серебром и золотом, заслужила их особенное внимание: они сравняли ее с землею, убив епископа Симеона и большую часть жителей.
  
   Другое войско Батыево осадило Чернигов, славный муже­ством граждан во времена наших междоусобий. Сии добрые россия­не не изменили своей прежней славе и дали отпор сильный. Князь Мстислав Глебович, двоюродный брат Михаилов, предводитель­ствовал ими. Бились отчаянно в поле и на стенах. Граждане с высоко­го вала разили неприятелей огромными камнями. (Одержав наконец победу, долго сомнительную, татары сожгли Чернигов; но хотели от­дыха и, через Глухов отступив к Дону, дали свободу плененному ими епископу Порфирию. Сим знаком отличного милосердия они хоте­ли, кажется, обезоружить наше духовенство, ревностно возбуждав­шее народ к сопротивлению.
   Князь Мстислав Глебович спас жизнь свою и бежал в Венгрию.
  
   [1240 г.] Уже Батый давно слышал о нашей древней столице днепровской, ее церковных сокровищах и богатстве людей торговых. Она славилась не только в Византийской империи и в Германии, но и в самых отдаленных странах восточных: ибо арабские историки и географы говорят об ней в своих творениях. Внук Чингисхана, име­нем Мангу, был послан осмотреть Киев: увидел его с левой стороны Днепра и, по словам летописца, не мог надивиться красоте оного.
  
   Живописное положение города на крутом берегу величественной ре­ки, блестящие главы многих храмов, в густой зелени садов,-- высокая белая стена с ее гордыми вратами и башнями, воздвигнутыми, укра­шенными художеством византийским в счастливые дни Великого Ярослава, действительно могли удивить степных варваров. Мангу не отважился идти за Днепр: стал на Трубеже, у городка Песочного (ныне селения Песков), и хотел лестию склонить жителей столицы к подданству.
  
   Битва на Калке, на Сити,-- пепел Рязани, Владимира, Чернигова и столь многих иных городов, свидетельствовали грозную силу моголов: дальнейшее упорство казалось бесполезным; но честь народная и великодушие не следуют внушениям боязливого рассуд­ка.
  
   Киевляне все еще с гордостию именовали себя старшими и благо­роднейшими сынами России: им ли было смиренно преклонить выю и требовать цепей, когда другие россияне, гнушаясь уничижением, охотно гибли в битвах? Киевляне умертвили послов Мангу-хана и кровию их запечатлели свой обет не принимать мира постыдного. Народ был смелее князя: Михаил Всеволодович, предвидя месть та­тар, бежал в Венгрию, вслед за сыном своим.
   Внук Давида Смолен­ского, Ростислав Мстиславич, хотел овладеть престолом киевским; но знаменитый Даниил Галицкий, сведав о том, въехал в Киев и за­держал Ростислава как пленника. Даниил уже знал моголов: видел, что храбрость малочисленных войск не одолеет столь великой силы, и решился, подобно Михаилу, ехать к королю венгерскому, тогда славному богатством и могуществом, в надежде склонить его к ре­вностному содействию против сих жестоких варваров. Надлежало оставить в столице вождя искусного и мужественного: князь не ошибся в выборе, поручив оную боярину Димитрию.
  
   Скоро вся ужасная сила Батыева, как густая туча, с разных сто­рон облегла Киев.
  
   Скрып бесчисленных телег, рев вельблюдов и во­лов, ржание коней и свирепый крик неприятелей, по сказанию лето­писца, едва дозволяли жителям слышать друг друга в разговорах.
  
   Димитрий бодрствовал и распоряжал хладнокровно.
   Ему предста­вили одного взятого в плен татарина, который объявил, что сам Ба­тый стоит под стенами Киева со всеми воеводами могольскими; что знатнейшие из них суть Гаюк (сын великого хана), Мангу, Байдар (внуки Чингисхановы), Орду, Кадан, Судай-Багадур, победитель ниучей китайских, и Бастырь, завоеватель Казанской Болгарии и княжения суздальского.
  
   Сей пленник сказывал о Батыевой рати единственно то, что ей нет сметы. Но Димитрий не знал страха.
  
   Осада началася приступом к вратам Лятским, к коим примыкали де­бри: там стенобитные орудия действовали день и ночь. Наконец ру­шилась ограда, и киевляне стали грудью против врагов своих. На­чался бой ужасный: "стрелы омрачили воздух; копья трещали и ло­мались"; мертвых, издыхающих попирали ногами. Долго остервене­ние не уступало силе; но татары ввечеру овладели стеною. Еще вои­ны российские не теряли бодрости; отступили к церкви Десятинной и, ночью укрепив оную тыном, снова ждали неприятеля; а безору­жные граждане с драгоценнейшим своим имением заключились в са­мой церкви.
  
   Такая защита слабая уже не могла спасти города; одна­ко ж не было слова о переговорах: никто не думал молить лютого Ба­тыя о пощаде и милосердии; великодушная смерть казалась и воинам и гражданам необходимостию, предписанною для них отечеством и Верою.
  
   Димитрий, исходя кровию от раны, еще твердою рукою держал свое копие и вымышлял способы затруднить врагам победу. Утомленные сражением моголы отдыхали на развалинах стены: утром возобновили оное и сломили бренную ограду россиян, кото­рые бились с напряжением всех сил, помня, что за ними гроб Св. Вла­димира и что сия ограда есть уже последняя для их свободы.
  
   Варва­ры достигли храма Богоматери, но устлали путь своими трупами; схватили мужественного Димитрия и привели к Батыю.
  
   Сей грозный завоеватель, не имея понятия о добродетелях человеколюбия, умел ценить храбрость необыкновенную и с видом гордого удовольствия сказал воеводе российскому: "Дарую тебе жизнь!"
  
   Димитрий принял дар, ибо еще мог быть полезен для отечества.
  
   0x01 graphic
  
   Шлем Ярослава
  
   Моголы несколько дней торжествовали победу ужасами разруше­ния, истреблением людей и всех плодов долговременного граждан­ского образования.
  
   Древний Киев исчез, и навеки: ибо сия, некогда знаменитая столица, мать градов Российских, в XIV и в XV веке пред­ставляла еще развалины; в самое наше время существует единственно тень ее прежнего величия.
  
   Напрасно любопытный путешественник ищет там памятников, священных для россиян: где гроб Ольгин? где кости Св. Владимира?
  
   Батый не пощадил и самых могил: варвары давили ногами черепы наших древних князей. Остался только надгробный памятник Ярославов, как бы в знак того, что слава мудрых гражданских законодателей есть самая долговечная и вернейшая...
  
   Первое великолепное здание греческого зодчества в России, храм Десятинный был сокрушен до основания: после, из развалин оного, воздвигли новый, и на стенах его видим отрывок надписи древне­го.
  
   Лавра Печерская имела ту же участь.
   Благочестивые иноки и граждане, усердные к святыне сего места, не хотели впустить не­приятелей в ограду его: моголы таранами отбили врата, похитили все сокровища и, сняв златокованный крест с главы храма, разломали цер­ковь до самых окон, вместе с кельями и стенами монастырскими.
  
   Если верить летописцам XVII века, то первобытное строение лавры красотою и величием превосходило новейшее. Они же повествуют, что некоторые иноки печерские укрылись от меча Батыева и жили в лесах; что среди развалин монастыря уцелел один малый придел, куда сии пустынники собирались иногда отправлять службу Боже­ственную, извещаемые о том унылым и протяжным звоном колокола.
  
   Батый -- узнав, что князья южной России находятся в Венгрии,-- пошел в область Галицкую и Владимирскую; осадил город Ладыжин и, не умев двенадцатью орудиями разбить крепких стен его, обе­щал помиловать жителей, если они сдадутся.
  
   Несчастные ему повери­ли, и ни один из них не остался жив: ибо татары не знали правил че­сти и всегда, обманывая неприятелей, смеялись над их легковерием. Завоевав Каменец, где господствовал друг Михаилов, Изяслав Вла­димирович, внук Игорев, татары отступили с неудачею от Кременца, Даниилова города; но взяли Владимир, Галич и множество иных горо­дов. Великодушный воевода киевский, Димитрий, находился с Ба­тыем и, сокрушаясь о бедствиях России, представлял ему, что время оставить сию землю, уже опустошенную и воевать богатое государ­ство Венгерское; что король Бела есть неприятель опасный и готовит рать многочисленную; что надобно предупредить его, или он всеми силами ударит на моголов.
  
   Батый, уважив совет Димитриев, вышел из нашего отечества, чтобы злодействовать в Венгрии: таким образом сей достойный воевода российский и в самом плене своем умел ока­зать последнюю, важную услугу несчастным согражданам. Благо­денствие и драгоценная народная независимость погибли для них на долгое время: по крайней мере они могли возвратиться из лесов на пепелище истребленных жительств; могли предать земле кости ми­лых ближних и в храмах, немедленно возобновленных их общим усердием, молиться Всевышнему с умилением. Вера торжествует в бедствиях и смягчает оные.
  
   Состояние России было самое плачевное: казалось, что огненная река промчалась от ее воссточных пределов до западных; что язва, землетрясение и все ужасы естественные вместе опустошили их, от берегов Оки до Сана.
  
   Летописцы наши, сетуя над развалинами оте­чества о гибели городов и большой части народа, прибавляют:
  
   "Ба­тый, как лютый зверь, пожирал целые области, терзая когтями остат­ки. Храбрейшие князья российские пали в битвах; другие скитались в землях чуждых; искали заступников между иноверными и не находили; славились прежде богатством и всего лишились. Матери пла­кали о детях, пред их глазами растоптанных конями татарскими, а девы о своей невинности: сколь многие из них, желая спасти оную, бросались на острый нож или в глубокие реки! Жены боярские, не знавшие трудов, всегда украшенные златыми монистами и одеждою шелковою, всегда окруженные толпою слуг, сделались рабами варва­ров, носили воду для их жен, мололи жерновом и белые руки свои опаляли над очагом, готовя пищу неверным... Живые завидовали спокойствию мертвых".
  
   Одним словом, Россия испытала тогда все бедствия, претерпенные Римскою империею от времен Феодосия Ве­ликого до седьмого века, когда северные дикие народы громили ее цветущие области. Варвары действуют по одним правилам и разн­ствуют между собою только в силе.
  
   Сила Батыева несравненно превосходила нашу и была един­ственною причиною его успехов. Напрасно новые историки говорят о превосходстве моголов в ратном деле: древние россияне, в течение многих веков воюя или с иноплеменниками или с единоземцами, не уступали как в мужестве, так и в искусстве истреблять людей, ни од­ному из тогдашних европейских народов.
  
   Но дружины князей и го­рода не хотели соединиться, действовали особенно, и весьма есте­ственным образом не могли устоять против полумиллиона Батыева: ибо сей завоеватель беспрестанно умножал рать свою, присоединяя к ней побежденных.
  
   Еще Европа не ведала искусства огнестрельно­го, и неравенство в числе воинов было тем решительнее.
   Батый пред­водительствовал целым вооруженным народом: в России жители се­льские совсем не участвовали в войне, ибо плодами их мирного тру­долюбия питалось государство и казна обогащалась.
  
   Земледельцы, не имея оружия, гибли от мечей татарских как беззащитные жертвы: малочисленные же ратники наши могли искать в битвах одной славы и смерти, а не победы. Впрочем, моголы славились и храборостию, вселенною в них умом Чингисхана и сорокалетними победами.
  
   Не получая никакого жалованья, любили войну для добычи; перевозили на волах свои кибитки и семейства, жен, детей и везде находили оте­чество, где могло пастися их стадо. В свободное от человекоубийств время занимались звериною ловлею: видя же неприятеля, бесчислен­ные толпы сих варваров как волны стремились одна за другою, что­бы со всех сторон окружить его, и пускали тучу стрел, но удалялись от ручной схватки, жалея своих людей и стараясь убивать врагов издали.
  
   Ханы и главные начальники не вступали в бой: стоя назади, разными маяками давали повеления и не стыдились иногда общего бегства; но смертию наказывали того, кто бежал один и ранее дру­гих. Стрелы моголов были весьма остры и велики, сабли длинные, ко­пья с крюками, щиты ивовые, или сплетенные из прутьев.
  
   В то время, как сии губители свирепствовали в южной России, ее князья находились в Польше. Король венгерский, видя Михаила изг­нанником, не хотел выдать дочери за его сына и велел им удалиться. Даниил, готовый тогда ехать к Беле IV, имел случай оказать свое ве­ликодушие: убедил великого князя, Ярослава, освободить жену Михаилову, еще до нашествия Батыева, плененную им в Каменце; воз­вратил ее супругу и, забыв вражду, обещал навсегда уступить ему Киев, если благость Всевышнего избавит Россию от иноплеменников; а Ростиславу отдал Луцк.
  
   Чтобы в общей опасности действовать со­гласнее с Белою, Даниил, прибыв в Венгрию, изъявил намерение вступить с ним в свойство и сына своего, юного Льва, женить на доче­ри королевской; но спесивый Бела отвергнул сие предложение, ду­мая, что Батый не дерзнет идти за Карпатские горы и что несчастие российских княжений есть счастие для Венгрии: мысль ума слабого, внушаемая обыкновенно взаимною завистию держав соседственных!
  
   Предсказав королю гибельное следствие такой системы, Даниил спе­шил защитить свое княжение, но поздно: толпы беглецов известили его о жалостной судьбе Киева и других наших городов знаменитых. Уже татары стояли на границе. Даниил, окруженный малочислен­ною дружиною, искал убежища в земле Конрадовой; там нашел он супругу, детей и брата, которые едва могли спастися от меча варва­ров; вместе с ними оплакал бедствие отечества и, слыша о приближе­нии моголов, удалился в Мазовию, где Болеслав, сын Конрадов, дал ему на время Вышегород и где Даниил с Васильком оставались до са­мого того времени, как Батый вышел из юго-западной России.
  
   Полу­чив сию утешительную весть, они возвратились в отечество; не могли от смрада въехать ни в Брест, ни в Владимир, наполненный трупами, и решились жить в Холме, основанном Даниилом4 близ древнего Че-рвена и, к счастию, уцелевшем от могольского разорения. Сей горо­док, населенный отчасти немцами, ляхами и многими ремесленника­ми, среди пепла и развалин всей окрестной страны казался тогда очаровательным, имея веселые сады, насажденные рукою его осно­вателя, новые здания и церкви, им украшенные (в особенности цер­ковь Св. Иоанна, поставленную на четырех, искусно изваянных голо­вах человеческих, с медным помостом и с римскими стеклами в окнах).
  
   Как бы следуя указанию Неба, столь чудесно защитившего сие приятное место, Даниил назвал Холм своим любимым городом и, по­добно Ярославу, суздальскому великому князю, неутомимо старался воскресить жизнь и деятельность в областях юго-западной России. Ему надлежало не только вызвать людей из лесов и пещер, где они скрывались, но и сражаться с буйностию легкомысленных бояр, ко­торые думали, что внук Чингисханов опустошил наше государство для их пользы и что им настало время царствовать. Воевода дрогичинский не впустил князя в сей город, а бояре галицкие хотя и назы­вали Даниила своим государем, однако ж самовольно повелевали областями, явно над ним смеялись, присвоили себе доходы от соли коломенской, употребляемые обыкновенно на жалованье так назы­ваемым княжеским оружникам 3, и тайно сносились с Михайловым сыном, Ростиславом.
  
   Долго бегав от татар из земли в землю, Ми­хаил, ограбленный немцами близ Сирадии, возвратился в Киев и жил на острове против развалин сей древней столицы, послав сына в Чернигов. Он уже не помнил благодеяний шурина и старался ему злодействовать. Ростислав хотел овладеть Бакотою в Понизье; был отражен Данииловым печатником, но занял Галич и Перемышль. Столь мало князья российские научились благоразумию в несча­стиях, с бессмысленным властолюбием споря между собою о бедных остатках государства растерзанного!
  
   Несмотря на измены бояр и двух епископов, галицкого и перемышльского, друзей Михайлова сына; несмотря на изнурение своего княжества и малочисленность войска, большею частию истребленного татарами, Даниил смирил мятежников и неприятелей; изгнал Ростислава из Галича и пленил его союзников, князей болоховских, прежде облаготворенных им и Васильком. Достойно замечания, что сии князья умели спасти их землю от хищности Батыевой, обязавшись сеять для татар пшеницу и просо.
  
   В то же время оскорбленный поляками Даниил осаждал и взял бы Люблин, если бы жители не испросили у него мира. Восста­новив свою державу, он ждал с беспокойством, куда обратится ужас­ная гроза Батыева. Еще некоторые отряды моголов не выходили из России, довершая завоевание восточных уделов черниговских, и князь Мстислав, потомок Святослава Ольговича Северского, был умерщвлен татарами.
  
   0x01 graphic
  
   Александр Невский.
   Миниатюра из "Царского титулярника", 1672.
  
   Один Новгород остался цел и невредим, благословляя милость Не­бесную и счастие своего юного князя, Александра Ярославича, ода­ренного необыкновенным разумом, мужеством, красотою величе­ственною и крепкими мышцами Самсона. Народ смотрел на него с любовию и почтением; приятный голос сего князя гремел как труба 7 на вечах.. Во дни общих бедствий России возникла слава Алек­сандрова. Достигнув лет юноши, он женился на дочери полоцкого князя, Брячислава, и, празднуя свадьбу, готовился к делам ратным; велел укрепить берега Шелони, чтобы защитить Новогородскую область от внезапных нападений чуди, и старался окружить себя ви­тязями храбрыми, предвидя, что мир в сии времена общих разбоев не мог быть продолжителен.
  
   Ливонские рыцари, финны и шведы были неприятелями Новагорода.
   Первые сделались тогда гораздо сильнее и для россиян опас­нее: ибо, лишася магистра своего, Вольквина, и лучших сподвижни­ков в несчастной битве с Литвою, присоединились к славному немец­кому ордену Св. Марии. Скажем несколько слов о сем достопамят­ном братстве.
  
   Когда государи европейские, подвигнутые и славолю­бием и благочестием, вели кровопролитные войны в Палестине и в Египте; когда усердие видеть Святые места ежегодно влекло толпы людей из Европы в Иерусалим: многие немецкие витязи, находясь в сем городе, составили между собою братское общество, с намере­нием покровительствовать там своих единоземцев, бедных и неду­жных, служить им деньгами и мечом,-- наконец быть защитниками всех богомольцев и неутомимыми врагами сарацинов.
  
   Сие общество, в 1191 году утвержденное папскою буллою, назвалося орденом Св. Марии Иерусалимской, и рыцари его ознаменовали белые свои ман­тии черным крестом, дав торжественный обет целомудрия и повино­вения начальникам.
  
   Великий магистр говорил всякому новому сочле­ну: "Если вступаешь к нам в общество с надеждою вести жизнь покойную и приятную, то удалися, несчастный! Ибо мы требуем, чтобы ты отрекся от всех мирских удовольствий, от родственников, друзей и собственной воли: что ж в замену обещаем тебе? хлеб, воду и сми­ренную одежду. Но когда придут для нас времена лучшие, тогда ор­ден сделает тебя участником всех своих выгод".
  
   Сии лучшие времена настали: орден Св. Марии, переселясь в Европу, был уже столь зна­менит, что великий магистр его, Герман Зальца, мог судить папу, Го-нория III, с императором Фридериком II; завоевал Пруссию -- ревностно обращая ее жителей в христианство, то есть огнем и ме­чом-- принял ливонских рыцарей под свою защиту, дал им маги­стра, одежду, правила ордена немецкого и, наконец, слово, что ни литовцы, ни датчане, ни россияне уже не будут для них опасны.
  
   0x01 graphic
  
   Изображение Биргера: гравюра XVII века
  
   В сие время был магистром ливонским некто Андрей Вельвен, муж опытный и добрый сподвижник Германа Зальцы. Желая, может быть, прекратить взаимные неудовольствия ливонских рыцарей и новогородцев, он имел свидание с юным Александром: удивился его красоте, разуму, благородству и, возвратясь в Ригу, говорил, по сло­вам нашего летописца: "Я прошел многие страны, знаю свет, людей и государей, но видел и слушал Александра Новогородского с изу­млением".
   Сей юный князь скоро имел случай важным подвигом во­звеличить свою добрую славу.
  
   Король шведский, досадуя на россиян за частые опустошения Финляндии, послал зятя своего, Биргера, на ладиях в Неву, к устью Ижеры, с великим числом шведов, норвежцев, финнов. Сей вождь опытный, дотоле счастливый, думал завоевать Ладогу, самый Новго­род, и велел надменно сказать Александру: "Ратоборствуй со мною, если смеешь; я стою уже в земле твоей".
  
   Александр не изъявил ни страха, ни гордости послам шведским, но спешил собрать войско; молился с усердием в Софийской церкви, принял благословение ар­хиепископа Спиридона, отер на праге слезы умиления сердечного и, вышедши к своей малочисленной дружине, с веселым лицом сказал: "Нас немного, а враг силен; но Бог не в силе, а в правде: идите с ва­шим князем!"
  
   Он не имел времени ждать помощи от Ярослава, отца своего; самые новогородские воины не успели все собраться под зна­мена: Александр выступил в поле и 15 июля [1240 г.] приближился к берегам Невы, где стояли шведы. Там встретил его знатный ижеря-нин, Пелгуй, начальник приморской стражи, с известием о силе и движениях неприятеля. Здесь современный летописец рассказы­вает чудо.
  
   Ижеряне, подданные новогородцев, большею частию жи­ли еще в идолопоклонстве; но Пелгуй был христианин, и весьма усердный. Ожидая Александра, он провел ночь на берегу Финского залива во бдении и молитве.
  
   Мрак исчез, и солнце озарило необозри­мую поверхность тихого моря; вдруг раздался шум: Пелгуй содрог­нулся и видит на море легкую ладию, гребцов, одеянных мглою, и двух лучезарных витязей в ризах червленных. Сии витязи совершенно по­ходили на
  
   Святых мучеников Бориса и Глеба, как они изображались на иконах, и Пелгуй слышал голос старшего из них: "Поможем род­ственнику нашему Александру!"
  
   По крайней мере так он сказывал князю о своем видении и предзнаменовании столь счастливом; но Александр запретил ему говорить о том и как молния устремился на шведов.
  
   Внезапность, быстрота удара привела их в замешательство. Князь и дружина оказали редкое мужество.
  
   Александр собственным копием возложил печать на лице Биргера.
  
   Витязь российский, Гавриил Олексич, гнал принца, его сына, до самой ладии; упал с конем в во­ду, вышел невредим и бодро сразился с воеводою шведским. Нового-родец Сбыслав Якунович с одним топором вломился в середину не­приятелей; другой, именем Миша, с отрядом пехоты истребил шнеки их? или суда. Княжеский ловчий Яков Полочанин, предводитель­ствуя горстию смелых, ударил на целый полк и заслужил отменное благоволение Александра, который везде был сам и все видел. Рат-мир, верный слуга князя, не уступал никому в храбрости: бился пе­ший, ослабел от ран и пал мертвый, к общему сожалению наших.
  
   Еще стоял златоверхий шатер Биргеров; отрок Александров, Савва, подсек его столп; шатер упал, и россияне возгласили победу. Темная ночь спасла остатки шведов. Они не хотели ждать утра: нагрузили две шнеки телами чиновников, зарыли прочих в яму и спешили уда­литься.
  
   Главный воевода их, Спиридон, и епископ, по рассказам пленников, находились в числе убитых. Урон с нашей стороны был едва заметен, и сия достопамятная битва, обрадовав тогда все наше горестное отечество, дала Александру славное прозвание Невского. Обстоятельства ее тем для нас любопытнее, что летописец, служа се­му князю, слышал их от него самого и других очевидцев.
  
   0x01 graphic
  
   "Князь Александр Невский принимает папских легатов".
   1876. Генрих Семирадский.
  
   Рыцари ливонские не помогали шведам, однако ж старались вре­дить Новугороду. Ярослав, сын Владимира Псковского, в 1233 году сосланный в область Суздальскую, получил свободу, жил тогда у не­мцев в Эстонии и питал их ненависть к россиянам. Во Пскове были также некоторые изменники -- чиновник Твердило и другие,-- склонявшие рыцарей овладеть сим городом.
  
   Обнадеженные ими в верном успехе, немцы собрали войско в Оденпе, Дерпте, Феллине и с князем Ярославом Владимировичем взяли Изборск. Псковитяне сразились с ними; но, претерпев великий урон и желая спасти город, зажженный неприятелем, должны были согласиться на мир постыд­ный. Рыцари хотели аманатов: знатнейшие люди представили им своих детей, и гнусный изменник, Твердило, начал господствовать во Пскове, деляся властию с немцами, грабя села новогородские. Многие добрые псковитяне ушли с семействами к Александру и тре­бовали его защиты. К несчастию, сей князь имел тогда распрю с но-вогородцами: досадуя на их неблагодарность, он уехал к отцу в Переславль Залесский, с материю, супругою и всем двором.
  
   Между тем немцы вступили в область Новогородскую, обложили данию вожан и построили крепость на берегу Финского залива, в Копорье, чтобы утвердить свое господство в нынешнем Ораниен­баумском уезде; взяли на границах Эстонии российский городок Тесов и грабили наших купцов верст за 30 до Новагорода, где чиновни­ки дремали или тратили время в личных ссорах. Народ, видя беду, требовал себе защитника от Ярослава Всеволодовича и признал второго сына его, Андрея, своим князем; но зло не миновалось. Литва, немцы, чудь опустошали берега Луги, уводили скот, лошадей, и зе­мледельцы не могли обрабатывать полей. Надлежало прибегнуть к герою Невскому: архиепископ со многими боярами отправился к Александру; убеждал, молил князя и склонил его забыть вину Новагорода.
  
   [1241 г.] Александр прибыл, и все переменилось.
   Немедленно со­бралось войско: новогородцы, ладожане, корела, ижерцы весело шли под его знаменами к Финскому заливу; взяли Копорье и пленили многих немцев. Александр освободил некоторых; но вожане и чуд­ские изменники, служившие неприятелю, в страх другим были пове­шены.
  
   [1242 г.] Знаменитая отчизна Святой Ольги также скоро избави­лась от власти предателя, Твердила, и чужеземцев. Александр завое­вал Псков, возвратил ему независимость и прислал в Новгород ско­ванных немцев и чудь. Летописец ливонский сказывает, что 70 муже­ственных рыцарей положили там свои головы и что князь новогородский, пленив 6 чиновников, велел умертвить их. Победитель вошел в Ливонию, и когда воины наши рассеялись для собрания съестных припасов, неприятель разбил малочисленный передовой отряд новогородский.
  
   Тут Александр оказал искусство благоразумного воена­чальника: зная силу немцев, отступил назад, искал выгодного места и стал на Чудском озере [5 апреля 1242 г.]. Еще зима продолжалась тогда в апреле месяце, и войско могло безопасно действовать на твер­дом льду.
  
   Немцы острою колонною врезались в наши ряды; но муже­ственный князь, ударив на неприятелей сбоку, замешал их; сломил, истреблял немцев и гнал чудь до самого темного вечера. 400 рыцарей пали от наших мечей; пятьдесят были взяты в плен, и в том числе один, который в надменности своей хотел пленить самого Александ­ра; тела чуди лежали на семи верстах.
  
   Изумленный сим бедствием, магистр ордена с трепетом ожидал Александра под стенами Риги и спешил отправить посольство в Данию, моля короля спасти риж­скую Богоматерь от неверных, жестоких россиян; но храбрый князь, довольный ужасом немцев, вложил меч в ножны и возвратился в го­род Псков. Немецкие пленники, потупив глаза в землю, шли в своей рыцарской одежде за нашими всадниками. Духовенство встретило героя со крестами и с песнями священными, славя Бога и Александ­ра; народ стремился к нему толпами, именуя его отцом и спасителем.
  
   Счастливый делом своим и радостию общею, сей добрый князь про­лил слезы и с чувствительностию сказал гражданам: "О псковитяне! Если забудете Александра; если самые отдаленные потомки мои не найдут у вас верного пристанища в злополучии: то вы будете приме­ром неблагодарности!"
  
   Новогородцы радовались не менее пско­витян, и скоро послы ордена заключили с ним мир, разменялись пленными и возвратили псковских аманатов, отказавшись не только от Луги и Водской области, но уступив Александру и знатную часть Летгаллии.
  
   0x01 graphic
  
   Кончина Александра Невского.
   Г. Семирадский.
  
   [1243--1245 гг.] В сие время литовцы разбили Ярослава Владимировича, который, оставив немцев, с изволения Александрова началь­ствовал в Торжке. Соединясь с тверскою дружиною, Ярослав гнался за хищниками до Торопца, где они считали себя уже в безопасности, овладев крепостию; но Герой Невский приспел, взял город, истребил их всех, одних на стенах, других в бегстве, и в том числе 8 князьков литовских. Совершив подвиг, Александр отпустил войско, ехал с ма­лочисленною дружиною и вдруг увидел себя окруженного новыми толпами неприятелей: ударил неустрашимо, рассеял оные, благопо­лучно возвратился в Новегород.
  
   Одним словом, Александр, в не­сколько дней, семь раз победил литовцев; воины его, ругаясь над ни­ми, привязывали пленников к хвостам конским.
  
   Сии частные успехи не могли переменить общей судьбы россиян, уже данников татарских. Батый, завоевав многие области польские, Венгрию, Кроацию, Сервию, Дунайскую Болгарию, Молдавию, Ва­лахию и приведши в ужас Европу, вдруг, к общему удивлению, оста­новил бурное стремление моголов и возвратился к берегам Волги. Там, именуясь ханом, утвердил он свое владычество над Россиею, зе­млею половецкою, Тавридою, странами кавказскими и всеми от устья Дона до реки Дуная. Никто не дерзал ему противиться: наро­ды, государи старались смягчить его смиренными посольствами и дарами.
  
   Батый звал к себе великого князя.
   Ослушание казалось Ярославу неблагоразумием в тогдашних обстоятельствах России, изнуренной, безлюдной, полной развалин и гробов: презирая со­бственную личную опасность, великий князь отправился со многими боярами в стан Батыев, а сына своего, юного Константина, послал в Татарию к великому хану Октаю 2, который в сие время, празднуя блестящие завоевания моголов в Китае и в Европе, угощал всех ста­рейшин народа.
  
   Никогда, по сказанию историка татарского, мир не видал праздника столь роскошного, ибо число гостей было несмет­но.-- Батый принял Ярослава с уважением и назвал главою всех князей российских, отдав ему Киев (откуда Михаил уехал в Черни­гов) . Так государи наши торжественно отреклись от прав народа не­зависимого и склонили выю под иго варваров. Поступок Ярослава служил примером для удельных князей суздальских: Владимир Кон­стантинович, юный Борис Василькович, Василий Всеволодович (внук Константинов) также били челом надменному Батыю, чтобы мирно господствовать в областях своих.
  
   [1246 г.] Сын Ярославов чрез два года возвратился из Китайской Татарии; а великий князь, вторично принужденный ехать в Орду со всеми родственниками, должен был сам отправиться к берегам Аму­ра, где моголы, по смерти Октая, занимались избранием нового вели­кого хана.
  
   Ярослав простился навеки с любезным отечеством: сквозь степи и пустыни достигнув до ханского стана, он в числе мно­гих иных данников смирялся пред троном Октаева наследника, оправдал себя в каких-то доносах, сделанных на него хану одним российским вельможею, и, получив милостивое дозволение ехать обратно, кончил жизнь на пути [30 сентября].
  
   Таким образом, сей князь несчастный, быв свидетелем и жертвою народного уничижения России, не имел и последнего утешения сомкнуть глаза в недрах святого отечества! Верные бояре привезли его тело в столицу влади­мирскую. Говорили, что он был отравлен; что мать нового хана Гаю-ка, как бы в знак особенного благоволения предложив Ярославу пи­щу из собственных рук, дала ему яд, который в седьмой день прекра­тил его жизнь и ясно обнаружился пятнами на теле умершего. Но мо­голы, сильные мечом, не имели нужды действовать ядом, орудием злодеев слабых. Мог ли князь Владимирской области казаться страшным монарху, повелевавшему народами от Амура до устья ду­найского?
  
   0x01 graphic
  
   Саркофаг Александра Невского в Эрмитаже
  
   Ярослав, в юности жестокий и непримиримый от честолюбия, украшался и важными достоинствами, как мы видели: благоразу­мием деятельным и бодростию в государственных несчастиях, быв возобновителем разрушенного великого княжения; гибкостию и пре­восходством ума своего снискал почтение варваров, Батыя и Гаюка, но не заслужил ревностной похвалы наших летописцев, ибо не разда­вал имения церквам и монахам, отличаясь, может быть, Верою про­свещенною, а не суесвятством.-- Супруга его, именем Феодосия, оставленная им в Новегороде, скончалась там в 1244 году; за малое время до смерти постриглась в Георгиевском монастыре и была схо­ронена в оном подле ее сына, Феодора.
  
   Россия, огорченная смертию Ярослава, почти в то же время све­дала ужасные обстоятельства кончины Михайловой. Узнав, что сын его, Ростислав, принят весьма дружелюбно в Венгрии и что Бела IV, в исполнении прежнего обязательства, наконец выдал за него дочь свою, Михаил вторично поехал туда советоваться с королем о сред­ствах избавить себя от ига татарского; но Бела изъявил к нему столь мало уважения и сам Ростислав так холодно встретил отца, что сей князь с величайшим неудовольствием возвратился в Чернигов, где са­новники ханские переписывали тогда бедный остаток народа и на­лагали на всех людей дань поголовную, от земледельца до боярина.
  
   Они велели Михаилу ехать в Орду. Надлежало покориться необхо­димости. Приняв от духовника благословение и запасные святые да­ры,-- ободренный, утешенный его христианскими наставлениями, он с вельможею Феодором и с юным внуком, Борисом Васильковичем Ростовским, прибыл в стан к моголам и хотел уже вступить в шатер Батыев; но волхвы, или жрецы сих язычников, блюстители древних суеверных обрядов, требовали, чтобы он шел сквозь разложенный перед ставкою священный огнь и поклонился их кумирам.
  
   "Нет! -- сказал Михаил:--я могу поклониться царю вашему, ибо Небо вру­чило ему судьбу государств земных; но христианин не служит ни ог­ню, ни глухим идолам". Услышав о том, свирепый Батый объявил ему чрез своего вельможу, именем Эльдега, что должно повиноваться или умереть.
   "Да будет!" -- ответствовал князь; вынув запасные да­ры, вместе с любимцем своим, Феодором, причастился Святых Тайн и, пылая ревностию христианских мучеников, пел громогласно святые псалмы Давидовы.
  
   Напрасно юный Борис хотел его смягчить молением и слезами; напрасно вельможи ростовские брали на себя грех и торжественное покаяние, если Михаил исполнит волю Батые-ву, следуя примеру других князей наших. "Для вас не погублю ду­ши,-- говорил он и, свергнув с себя мантию княжескую, примол­вил:-- Возьмите славу мира; хочу Небесной". По данному знаку убийцы бросились, как тигры, на Михаила, били его в сердце, топта­ли ногами: бояре российские безмолвствовали от ужаса. Один Фео-дор стоял покойно и с веселым лицом ободрял терзаемого князя, го­воря, что он умирает, как должно христианину; что муки земные не­продолжительны, а награда Небесная бесконечна.
  
   Желая, может быть, прекратить Михайлове страдание, какой-то отступник Веры христианской, именем Доман, житель Путивля, отсек ему голову и слышал последние, тихо произнесенные им слова: Христианин есмь\ Пишут, что сам Батый, удивляясь твердости сего несчастного князя, назвал его великим мужем. Боярин Феодор приял также венец муче­ника и доказал, что он, утешая Михаила, не лицемерил: ибо, разди­раемый на части варварами, славил благость Небесную и свою долю. Т
  
   Тела их, поверженные на снедение псам, были сохранены усердием россиян; а церковь признала святыми и великодушного князя и вер­ного слугу его 14, которые, не имев сил одолеть моголов в битве, ре­дкою твердостию доказали по крайней мере чудесную силу хри­стианства.
  
   Юный Борис Василькович, оплакав жребий деда, дол­жен был ехать к Сартаку, Батыеву сыну, кочевавшему на границах России, и получил дозволение возвратиться в свой удел; о князьях же черниговских с того времени почти совсем не упоминается и наших летописях: знаем единственно, что там около 1261 года властвовал Андрей Всеволодович, зять Даниилова брата, Василька.
  
   Сыновья Михайловы, по кончине отца, княжили в уделах: Роман в Брянске, Мстислав в Карачеве, Симеон в Глухове, Юрий и Торуссе; а стар­ший их брат, Ростислав, зять короля Белы, остался в Венгрии и, полу­чив в удел от своего тестя Банат Маховский (в Сервии), назывался государем сей области, герцогом Болгарии и повелителем Славонии. От сыновей его, Белы и Михаила, пошли герцоги маховские и боснийские; сестра же их совокупилась браком с Лешком Черным, герцогом польским.
  
   Счастливее князя черниговского был Даниил в своих первых сно­шениях с Ордою. Послы за послами являлись у него от имени хан­ского, требуя, чтобы он искал милости Батыевой раболепством или отказался от земли Галицкой. Наконец Даниил поехал к сему завое­вателю чрез Киевскую столицу, управляемую боярином Ярослава Суздальского, Димитрием Ейковичем; встретил татар за Переяславлем, гостил у Куремсы, их темника, и в окрестностях Волги нашел Батыя, который в знак особенного благоволения, немедленно впустил его в свой шатер без всяких суеверных обрядов, ненавистных для православия наших князей.
  
   "Ты долго не хотел меня видеть (сказал Батый), но теперь загладил вину повиновением". Горестный князь пил кумыс, преклоняя колена и славя величие хана. Батый хвалил Даниила за соблюдение татарских обычаев; однако ж велел дать ему кубок вина, говоря: "Вы не привыкли к нашему молоку". Сия честь стоила недешево: Даниил, пробыв 25 дней в улусах, выехал оттуда с именем слуги и данника ханского.-- Далее откроется, что сей князь, лаская моголов, хотел единственно усыпить их на время и ду­мал о средствах избавить отечество от ига.
  
   Между тем государи соседственные, устрашенные его дружественною связию с Ордою, на­чали оказывать к нему гораздо более уважения. Незадолго до того времени король Бела имел с ним новую вражду. Ростислав Михайло­вич, зять королевский, предводительствуя венграми, осаждал Яро­славль; с обеих сторон изъявляли остервенение и казнили знатнейших пленников; в том числе россияне умертвили славного гордостию пол­ководца венгерского, Фильнию, и в кровопролитной битве одержали верх. Боясь, чтобы моголы, как покровители Даниила, вторично не яви­лись за горами Карпатскими, Бела предложил ему тесный союз и вы­дал меньшую дочь, именем Констанцию, за его сына, Льва, чему спо­собствовал митрополит Кирилл, избранный Даниилом и Васильком на место Иосифа; он ехал ставиться в Константинополь через Вен­грию, говорил с Белою и ручался своим князьям за искренность сего монарха. Утвердив вечный с ним мир, Даниил жил согласно и с по­ляками. Конрад умер его другом: Болеслав Мазовский также. По­следний, женатый на дочери Александра Бельзского, Анастасии, в угодность Даниилу отказал Мазовию брату своему, Самовиту.
  
   Описав случаи времен Ярославовых, мы должны упомянуть о лю­бопытном путешествии Иоанна План-Карпина, монаха франци­сканского, в Татарию к великому хану. Европа, приведенная в ужас нашествием Батыевым, еще трепетала, взирая на развалины Польши и Венгрии: ибо татары могли возвратиться. Немецкий император пи­сал ко всем государям, чтобы они собрали войско для спасения царств и Веры. Беспокойство, волнение было общее; народ постился; духовенство день и ночь молилось в храмах. Один Св. Людовик, му­жественный король французский, не терял бодрости и спокойно от­ветствовал матери, что он, в надежде на Бога и меч свой, смело встре­тит варваров 16. Но папа, Иннокентий IV, желая миром удалить бу­рю, отправил к хану монахов с дружелюбными письмами. Иоанн Карпин, один из сих послов, в 1246 году проезжал из Италии чрез Россию и сообщает следующие известия о тогдашнем ее состоянии и моголах. Увидим, что папа, думая о татарах, не забывал и наших предков, усильно домогаясь подчинить нас латинской церкви. Не­счастия россиян давали ему тем более надежды успеть в сем важном деле.
  
   "В Мазовии,-- пишет Карпин,--встретили мы князя российского Василька" (брата Даниилова, ходившего тогда с мазовским герцогом на ятвягов), "который рассказал нам весьма много любопытного о та­тарах. Узнав, что не должно ехать в Орду с пустыми руками, мы ку­пили несколько бобровых и других шкур. Конрад, герцог краков­ский, епископ и бароны польские снабдили нас также всякими меха­ми, прося князя Василька быть нашим покровителем.
  
   Вместе с ним приехали мы в его столицу (Владимир Волынский), где, отдохнув, желали беседовать с российскими епископами и предложили им пи­сьма от папы, который убеждал их присоединиться к латинской церкви; но епископы и Василько ответствовали, что они не могут ни­чего сказать нам без князя Даниила, брата Василькова, бывшего тог­да в Орде. После чего Василько отправил нас с вожатым в Киев, ку­да мы и прибыли благополучно, несмотря на глубокий снег, холод и многие опасности: ибо литовцы беспрестанными набегами трево­жат сию часть России. Жителей везде мало: они истреблены могола­ми или отведены ими в плен. В Киеве наняли мы татарских лошадей, а своих оставили: ибо они могли бы умереть с голода в дороге, где нет ни сена, ни соломы; а татарские, разбивая копытами снег, питаю­тся одною мерзлою травою.
  
   Первое место, в коем живут моголы (близ Киева), называется Хамо­вым 18. Они со всех сторон окружили нас, спрашивая, зачем и куда едем? Я отвечал, что мы послы отца и владыки всех христиан, кото­рый, ничем не оскорбив государей татарских, с крайним изумлением сведал о разорении Венгрии и Польши, где живут его подданные, что он, желая мира, в письмах своих убеждает ханов принять Веру хри­стианскую, без коей нет спасения. Моголы удовольствовались неко­торыми подарками и дали нам вожатым до Орды главного их нача­льника. Он называется Куремсою, предводительствует шестидеся­тые тысячами воинов и хранит западные пределы могольских владе­ний.-- Куремса отправил нас к Батыю, первейшему из ханов после великого.
  
   Мы проехали всю землю половецкую, обширную равнину, где те­кут реки Днепр, Дон, Волга, Яик и где летом кочуют татары, пови­нуясь разным воеводам, а зимою приближаются к морю Греческому (или Черному). Сам Батый живет на берегу Волги, имея пышный, ве­ликолепный двор и 600 000 воинов, 160 000 татар и 450 000 иноплемен­ников, христиан и других подданных. В пятницу Страстной недели провели нас в ставку его между двумя огнями, для того, как говорили татары, что огонь есть чистилище для всяких злых умыслов, отнимая даже силу у скрываемого яда. Мы должны были несколько раз кла­няться и вступить в шатер, не касаясь порога. Батый сидел на троне с одною из жен своих; его братья, дети и вельможи на скамьях; дру­гие на земле, мужчины на правой, а женщины на левой стороне. Сей шатер, сделанный из тонкого полотна, принадлежал королю венгер­скому: никто не смеет входить туда без особенного дозволения, кроме семейства ханского. Нам указали место на левой стороне, и Батый с великим вниманием читал письма Иннокентиевы, переведенные на языки славянский, арабский и татарский. Между тем он и вельможи его пили из золотых или серебряных сосудов: причем всегда гремела музыка с песнями. Батый имеет лицо красноватое; ласков в обхожде­нии с своими, но грозен для всех; на войне жесток, хитр и славится опытностью.-- Он велел нам ехать к великому хану.
  
   Хотя мы были весьма слабы, ибо питались во весь пост одним про­сом и пили только снежную воду, однако ж ехали скоро, пять или шесть раз в день меняя лошадей, где находили их. Земля половецкая во многих местах есть дикая степь: жители истреблены татарами или бежали; другие признали себя их подданными. Она граничит к севе­ру с Россиею, Мордвою, Болгариею, Башкириею, отечеством венгров, и с самоедами, обитающими на пустынных берега Океана; к югу с аланами (осетинами), чер­кесами, козарами и Грециею. За половцами начинается страна кан-гитов (канглей или хвалисов) 20, совершенно безводная и малонасе­ленная. В сей печальной степи (ныне киргизской) умерли от жажды бояре Ярослава 21, князя российского, посланные им в Татарию: мы видели их кости. Вся земля опустошена моголами; жители, не имея домов, обитают в шатрах и так же, как половцы, не знают хлебопа­шества, а кормятся одним скотоводством.
  
   Около Вознесения Христова въехали мы в страну бесерменов (ха-разов или хивинцев), говорящих языком половцев, не исповедующих веру сарацинскую. Там представилось нам множество сел и городов опустошенных. Владетель их, называемый великим султаном, погиб со всем родом от меча татарского 2 2. Сия земля имеет большие горы и сопредельна к северу (востоку) с черными китанами (в Малой Бу­харин), где живет Сибан, брат Батыев, и где находится дворец хан­ский. Далее мы увидели обширное озеро (Байкал), оставили его на левой стороне и чрез землю кочующих наиманов в исходе июня при­были в отечество моголов, которые суть истинные татары.
  
   Уже несколько лет они готовились к избранию великого хана 23; но Гаюк еще не был торжественно возглашен Октаевым преемником: он велел нам ждать сего времени и послал к матери, вдовствующей супруге Октаевой, именем Туракане, у коей собирались все чинов­ники и старейшины: ибо она была тогда правительницею. Ее ставка, обнесенная тыном, могла вместить более 2000 человек. Воеводы сиде­ли на конях, богато украшенных серебром, и советовались между со­бою.
   Одежда их в первый день была пурпуровая белая, на другой день красная, на третий синеватая, а на четвертый алая. Народ толпился вне ограды. У ворот стояли воины с обнаженными мечами; в другие ворота, хотя оставленные без стражи, никто не смел входить, кроме Гаюка. Вельможи беспрестанно пили кумыс и хотели нас также поить; но мы отказались. Они везде давали первое место нам и рос­сийскому князю Ярославу; тут же находились два сына грузинского царя, посол калифа багдадского и многие другие послы сарацин­ские, числом до четырех тысяч: одни с дарами, иные с данию.
  
   Таким образом, мы жили целый месяц в сем шумном стане, назы­ваемом Сыра Орда, и часто видели Гаюка. Когда он выходил из ша­тра своего, певцы обыкновенно шли впереди и громко пели его славу. Наконец двор переехал в другое место и расположился на берегу ру­чья, орошающего прекрасную долину, где стоял великолепный ша­тер, называемый Златая Орда.
  
   Столпы сего шатра, внутри и снаружи украшенного богатыми тканями, были окованы золотом. Там надле­жало Гаюку торжественно воссесть на престол в день успения Бого­матери. Но ужасная непогода, град и снег препятствовали соверше­нию обряда до 24 августа. В сей день собрались вельможи и, смотря на юг, долго молились Всевышнему: после чего возвели Гаюка на зла­той трон и преклонили колена; народ также. Князья и вельможи го­ворили императору: мы хотим и требуем, чтобы ты повелевал нами. Гаюк спросил: желая иметь меня государем, готовы ли вы исполнять мою волю; являться, когда позову вас; идти, куда велю, и предать смерти всякого, кого наименую? Все ответствовали: готовый.
  
   Итак (сказал Гаюк), слово мое да будет отныне мечом\ Вельможи взяли его за руку, свели с трона и посадили на войлок, говоря императору: НаЬ тобою Небо и Всевыш­ний; под тобою земля и войлок. Если будешь любить наше благо, милость и правду,уважая князей и вельмож, по их достоинству, то царство Гаюково прославится в мире, земля тебе покорится и Бог исполнит все желания твоего сердца. Но если обманешь надежду подданных, то будешь презрителен и столь беден, что самый войлок, на котором сидишь, у тебя отнимется. Тогда ве­льможи, подняв Гаюка на руках, возгласили его императором и при­несли к нему множество серебра, золота, камней драгоценных и всю казну умершего хана; а Гаюк часть сего богатства роздал чиновни­кам в знак ласки и щедрости. Между тем готовился пир для князей и народа; пили до самой ночи и развозили в телегах мясо, варенное без соли.
  
   Гаюк имеет от роду 40 или 45 лет, росту среднего, отменно умен, догадлив и столь важен, что никогда не смеется. Христиане, служа­щие ему, уверяли нас, что он думает принять Веру Спаси гелеву, ибо держит у себя христианских священников и дозволяет им всенародно перед своим шатром отправлять Божественную службу по обрядам греческой церкви. Сей император говорит с иностранцами только че­рез переводчиков, и всякий, кто подходит к нему, должен стать на колена. У него есть гражданские чиновники и секретари, но нет стряпчих: ибо моголы не терпят ябеды, и слово ханское решит тяжбу. Что скажет государь, то и сделано; никто не смеет возражать или просить его дважды об одном деле. Гаюк, пылая славолюбием, готов целый мир обратить в пепел. Смерть Октаева удержала моголов в их стремлении сокрушить Европу: ныне, имея нового хана, они ревност­но желают кровопролития, и Гаюк, едва избранный, в первом совете с князьями своими положил объявить войну церкви нашей, империи Римской, всем государям христианским и народам западным, если Св. Отец -- чего Боже избави -- не исполнит его требований, то есть не покорится ему со всеми государями европейскими: ибо моголы, следуя завещанию Чингисханову, непременно хотят овладеть вселен­ною.
  
   Гаюк чрез несколько дней принял нас, равно как и других по­слов. Секретарь его сказывал ему имя каждого; однако ж не многие из них были впущены в ставку императорскую. Дары, поднесенные ими хану, состояли в шелковых тканях, поясах, мехах, седлах, также вельблюдах и лошаках, богато украшенных. Между сими бесчислен­ными дарами мы заметили один зонтик, весь осыпанный драгоцен­ными камнями. В некотором расстоянии от шатров стояло более пяти сот телег, наполненных золотом, серебром, шелковыми одеждами: что все было отдано хану, князьям и вельможам, которые после дарили тем своих чиновников. Одни мы не поднесли ничего, ибо ничего не имели.
  
   В намерении завоевать Запад Гаюк не хотел вступить с нами в переговоры, и мы около месяца жили праздно, в скуке, в недостат­ке, получая от моголов на пять дней не более того, что надлежало из­держать в один день; а купить было нечего. К счастию, добрый рос­сиянин, золотарь, именем Ком, любимец Гаюков 24, наделял нас всем нужным. Он сделал печать для хана и трон из слоновой кости, укра­шенный золотом и камнями драгоценными с разными изображения­ми, и с удовольствием показывал нам свою работу.-- Наконец Гаюк, призвав нас, спросил, есть ли у папы люди, знающие язык татарский, русский или арабский? Нет, отвечали мы: хотя в Европе и находятся некоторые арабы, но далеко от того места, где живет папа. Впрочем, мы брались сами перевести на латинский язык, что будет угодно ха­ну написать к Св. Отцу. Вследствие того пришел к нам Кадак, госу­дарственный министр, с тремя ханскими секретарями для сочинения грамоты, которую мы, слушая их, писали на латинском языке и тол­ковали им каждое слово: ибо они боялись ошибки в переводе и спра­шивали, ясно ли разумеем, что пишем?
  
   Приставы наши говорили, что хан отправит с нами собственных послов в Европу, если будем о том просить его; но сего мы не хотели: во-первых, для того, что они увидели бы несогласие и междоусобие государей христианских, столь благоприятное для неверных; во-вторых, ежели бы с послами Гаюка сделалось какое несчастие в Европе, то он еще более остерве­нился бы против христиан. К тому же хан не уполномочил бы сих по­слов для заключения надежного мира, а велел бы им единственно вручить письма Св. Отцу такого же содержания, как и данные нам за его печатию.
  
   Откланявшись Гаюку и матери его, которая дала нам по шубе ли­сьей и по красному кафтану, мы отправились в обратный путь, 14 ноября, чрез необозримые пустыни; не видали ни селений, ни лесов; ночевали в степях, на снегу, и приехали к Вознесению в стан Батыев, чтобы взять у него письма к папе. Но Батый сказал, что он не может ничего прибавить к ответу хана, и дал нам пропуск, с коим мы благо­получно доехали до Киева, где считали нас уже мертвыми, равно как и в Польше. Князь российский Даниил и брат его, Василько, оказали нам много ласки в своем владении и, собрав епископов, игуменов, знатных людей, с общего согласия объявили, что они намерены при­знать Св. Отца главою их церкви, подтверждая все сказанное ими о том пре­жде чрез особенного посла, бывшего у папы".
  
   Сие важное известие согласно с грамотами Иннокентия IV, с ле­тописями польскими и нашими собственными. Занимаясь великим на­мерением свергнуть иго Батыево, Даниил с горестию видел слабость России, уныние князей и народа; не мог надеяться на их содей­ствие и долженствовал искать способов вне отечества. Единоверная Греция, стесненная аравитянами, турками, крестоносцами, едва су­ществовала: Даниил обратил глаза на Запад, где Рим был душою и средоточием всех государственных движений. Сей князь (в 1245 или 1246 году) дал знать Иннокентию, что желает соединить церковь нашу с латинскою, готовый под ее знаменами идти против моголов. Началось дружелюбное сношение с Римом.
  
   Папа, называя Даниила королем 2 6 и любезнейшим сыном, велел архиепископу прусскому ехать в Галицию и выбрать там святителей из ученых монахов като­лических; объявил снисходительно, что все обряды греческой Веры, не противные латинской, могут и впредь быть у нас соблюдаемы не­возбранно (как то служение на квасных просфирах), и в знак особен­ной благосклонности утвердил супружество князя Василька, женато­го на родственнице в третьем и четвертом колене (так сказано в письме Иннокентиевом, где сия дочь Георгия Суздальского именована Добравою); наконец, чтобы обольстить Даниилово честолюбие, пред­ложил ему венец королевский. Разумный князь ответствовал: "Тре­бую войска, а не венца, украшения суетного, пока варвары господ­ствуют над нами". Иннокентий обещал и войско: но Даниил в ожи­дании того медлил объявить себя католиком; оба хитрили, досадова­ли, и в 1249 году легат папский с неудовольствием выехал из Гали­ции.
  
   Посредничество короля венгерского утушило сию явную ссору: в залог милости Иннокентий (в 1253 или 1254 году) прислал к Да­ниилу венец 27 с другими царскими украшениями. Достойно замеча­ния, что князь галицкий, нечаянно встретив послов римских в Крако­ве, не хотел видеть их, сказав: "Мне, как государю, непристойно бесе­довать с вами в земле чуждой". Он вторично не хотел принять и ко­роны; но, убежденный материю, вдовствующею супругою Романо-вою, и герцогами польскими, согласился, требуя, чтобы Иннокентий взял действительные меры для обороны христиан от Батыя и до всеобщего Собора не осуждал догматов греческой церкви: вслед­ствие чего Даниил признал папу своим отцом и наместником Св. Пе­тра, коего властию посол Иннокентиев, аббат мессинский, в присут­ствии народа и бояр возложил венец на главу его. Сей достопамят­ный обряд совершился в Дрогичине, и князь галицкий с того времени именовался королем; а папа написал грамоту к богемскому, моравско­му, польскому, сербскому и другим народам, чтобы они вместе с га­личанами под знамением креста ударили на моголов; но как от безрас­судного междоусобия христианских государей сие ополчение не со­стоялось 28, то Даниил снял с себя личину, отрекся от связи с Римом и презрел гнев папы, Александра IV, который (в 1257 году) писал к нему, что "он забыл духовные и временные благодеяния церкви, вен­чавшей и помазавшей его на царство; не исполнил своих обетов и по­гибнет, если с новым раскаянием не обратится на путь истины; что клятва церковная и булат мирской готовы наказать неблагодарного".
  
   В надежде смирять моголов посольствами и дарами новый король га­лицкий, богатый казною, сильный войском, окруженный соседами или несогласными или слабыми, уже смеялся над злобою папы и, строго наблюдая уставы греческой церкви, доказал, что мнимое при­соединение его к латинской было одною государственною хитростию.
  
   См. далее...
  
  

0x01 graphic

  

Насильственное пострижение Василия Шуйского (1610 г.).

Гравюра П. Иванова. 19 в.

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК

  
   ЗНАКИ ДОБЛЕСТИ НА РУСИ. Первым знаком воинской доблести на Руси была гривна, имевшая значение медали. Дружинники удельных князей носили гривну на шее (это эпоха князя Владимира). При Иоанне Грозном воины награждались "золотыми", которые носились уже не на шее, а на шапке или на рукаве. При Петре 1 участники Азовского похода в 1696 г. получили награды соответственно своему положению: главный боярин Шеин получил 13 золотых, адмирал Лефорт - 7, генералы Гордон и Головин -6, солдаты - по копейке золоченной.
  
   ЗНАКОМСТВО И СВЯЗИ. Пользоваться связями или знакомствами для влияния на своего начальника или наносить ущерб его авторитету, противопоставляя ему более могущественную власть высшего лица -- мы права не имеем. (П. Изместьев). Кто ведет обширное знакомство, тот точно торгует мелочью, от которой возки много, а прибыли мало. (А. Книгге).
  
   ЗНАМЯ. Знамя (древнерусский стяг, прапор, бунчук, хоругвь; древнеримское manus, со времен христианства - labarum...). В России имелись знамена трех родов: государственное, полковые и войсковые (у казаков) Первое составляет личное знамя Государя, изготавливается новым для каждого царствования и употребляется при коронации, присяге лиц Царской фамилии и погребении Государя. Прочие знамена являются святынями-символами, объединяющими воинскую часть и служащие знаком состояния ее на службе государству. У славян знамена появились также в глубокой древности. Первоначально славянские знамена (стяги) имели вид шеста с пучком травы или конской гривой вверху (так называемые "челки стяговые"); с течением времени трава и грива заменились матерчатым клином ярких цветов, над которым стал укрепляться железный "острожник" (копье). Постепенно зачаток полотнища достиг громадных размеров и стал украшаться изображениями богов или чудовищ, а с введением христианства - изображениями креста, святых и надписями из Священного Писания. Стяги являлись сборным местом войск, вокруг них обычно сражались русские воины. Поэтому выражение древних летописцев "поставить стяг" означало подготовление дружины к бою. Пробиться к неприятельскому стягу, подрубить его и вместо него поставить свой, означало решительную победу. Поэтому кровавые сечи происходили именно около стягов. В стагновники (знаменщики) обычно подбирались богатыри. Армия, которая отдает или теряет свое знамя, признает этим, что национальная воля, воплощенная в нем, сломлена в ее слабых руках и отдана в распоряжение врага. (П. Изместьев). Знамена у евреев отличались своим цветом и, быть может, каким-либо вышитым на них изображением. Под знаменем разумелась веха с куском материи, поставленная на вершинах гор и служившая в военное время сборным пунктом. Знамя всегда служило у Евреев символом защиты и залогом верности и безопасности.
  
   ЗНАНИЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ. Знание для военного только тогда имеет ценность, когда он умеет его приложить практически, а потому от обучающегося в высшей военной школе офицера должно требовать только умение приложить приобретенные знания. (Н. Головин). Знание того, какими вещи должны быть, характеризует человека умного; знание того, каковы вещи на самом деле, характеризуют человека опытного; знание же того, как их изменить к лучшему, характеризуют человека гениального. (Д. Дидро). Нельзя разбрасываться и быть дилетантами; необходимо специализироваться в своем деле, но зато знать его твердо, на совесть. Лучше меньше знаний, но прочно усвоенных. (Д. Баланин).
  
   ЗНАНИЕ СВОЕГО ВОЙСКА. Знаменитые полководцы, постигая всю важность нравственных сил человека, старались узнать наклонности войска предводительствуемого ими, дабы в нужных случаях, пользуясь сими сердечными пружинами, побудить его к исполнению своих предприятий. (Я. Толмачев).
  
   ЗОЛОТОЕ ОРУЖИЕ - принадлежит к числу почетных боевых наград. 1807 г. - Указ капитулу орденов о помещении в кавалерский список всех пожалованных за военные подвиги золотым оружием. (П С. 3. N 22638). "Жалованный Нами и предками Нашими за военные подвиги генералитету и штаб-и обер-офицерам золотые с надписями шпаги с алмазными украшениями и без оных, яко памятник Нашего к тем подвигам уважения, причисляются к прочим знакам отличия; для чего повелеваем всех тех, коим такия золотые шпаги доныне пожалованы и пожалованы будут, внести и вносить в общий с кавалерами Российских орденов список".
  
   ЗОРОАСТР (Заратустра) - реформатор религии древних иранцев, ок. 2500 до Р.Х. Мудрец, пророк и зачинатель древнеиранской дуалистической религии, в основу которой он положил мистическое учение о противоборстве Ормузда (Агурамазды - влады­ки мудрости) - светлого божества и Аримана - черной силы зла. В греческой традиции Зороастр считался первым магом. Согласно фантастической хронологии Диогена Лаэртского, от Зороастра до падения Трои прошло 5 тыс. лет, а от Зороастра до переправы Ксеркса (480 г. до Р.Х.) - 6 тыс., причем маги - преемники Зороастра действовали вплоть до завоевания Персии Александром Македонским.
  
   ЗРЕЛОСТЬ. Рассматривай зрелость как результат полного развития плода во всех его частях и считай, что каждое правильное суждение также является результатом завершенного во всех своих частях восприятия предмета, о котором производится суждение. Опасайся кажущегося завершения его созревания, ибо оно подобно мнимой зрелости червивого яблока. (И. Песталоцци).
  
  

0x01 graphic

  

Лавка сапожника и московские деньги.

Гравюра из "Путешествия..." А. Олеария. 17 в.

РУССКАЯ ФРАЗЕОЛОГИЯ

  
   Под занавес.
   В са­мом конце (сделать что-либо).
  
   Под метелку брать (взять), забирать (забрать), гра­бить (ограбить) и т.п.
   Ничего не оставляя, все подряд, дочиста.
  
   Под стол пешком ходит (ходил, -ла, -ли).
   Совсем маленький, малолетний.
  
   Подбирать (подобрать) ключи (ключ) к кому.
   Находить верный подход к кому-либо.
  
   Подводить (подкладывать) мину (мины) под кого; подвести (подложить) мину (мины) под кого.
   Устраивать втихомолку боль­шую неприятность кому-либо.
  
   Подводить (подвести) под монастырь кого.
   Ставить кого-либо в крайне затруднительное, безвыходное положение; устраивать неприятность.
  
   Подводные камни.
   Скрытые затруднения, противо­речия.
  
   Поддавать (поддать) жару (пару) кому.
   Воодушевлять, подбадривать, заставлять действовать активнее, энергичнее.
  
   Поджилки трясутся (затрясутся, затряслись) у к о г о <о т ч е г о>.
   Кто-либо испытывает сильный страх, дрожит от волнения.
  
   Поджимать (прижимать) хвост (хвосты); поджать (прижать) хвост (хвосты).
   Испугавшись чего-либо, утрачивать самоуверенность, ста­новиться скромнее, осмотрительнее.
  
   Подковать блоху.
   Обнаружить необыкновенную изобретательность, выдумку, мастерство п каком-либо деле.
  
   Подкручивать (повертывать) гайки (гайку) кому; подкрутить (подвернуть) гайки (гайку) кому.
   Разбирая недостатки, предъявлять более строгие требования к работе кого-либо.
  
   Подливать (подлить) масла в огонь.
   Обострять неприязненные отношения между кем-либо.
  
   Подложить свинью кому.
   Тайком причинить неприятность, сделать подлость кому-либо.
  
   Поднимать (поднять) голову (головы).
   Почувствовав уверенность, начинать активно дейст­вовать
  
   Поднимать (поднять) знамя чего.
   Начинать борьбу за что-либо.
  
   Поднимать (поднять) меч на кого.
   Выступать с оружием против кого-либо.
  
   Поднимать (поднять) на смех кого, что.
   Высмеивать кого-либо или что-либо.
  
   Поднимать (поднять) на щит кого, что.
   Отзываться с похвалой о ком-либо или о чем-либо, восхвалять.
  
   Подписываться (подписаться) обеими руками под чем.
   Охотно соглашаться с чем-либо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023