ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. План "Валькирии"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Д.М. Проэктор

План "Валькирии"

(Фрагменты их кн.: "Агрессия и Катастрофа).

Приближалось лето сорок четвертого года. Вряд ли кто-нибудь и в стане агрессоров, и, тем более, в лагере антигитлеровской коалиции сомневался, что оно принесет всем участникам борьбы важные, быть может решающие, события. Нацисты напряженно ожидали новых ударов Красной Армии на Востоке и возможной высадки союзников на Западе.

Гитлеровские генералы, кое чему наученные прошлой осенью и зимой, теперь не могли высокомерно убеждать себя, будто Советский Союз "истощен", а резервы его "иссякли" лишь потому, что им этого очень хотелось. Со страхом прислушивались они к ненадежной тишине временно остановившегося Восточного фронта. Они старались понять дальнейшие планы советской стратегии, чтобы потом как можно лучше расставить свои силы. Днем и ночью напряженно работал нацистский центр по руководству войной. Сотни вышколенных генштабистов, склоняясь над картами, изучали данные, всасываемые сюда из разных мест расчлененного на сотни дивизий гигантского фронта. Эти данные затем переплавлялись в особой важности доклады о наиболее вероятных действиях главного противника и о необходимых контрмерах.

Детальный анализ, оконченный в принципиальной своей части уже в первой половине мая, позволил сделать очень важные выводы о намерениях Советского Верховного Командования, которые затем и были положены в основу всех расчетов германской стратегии на лето сорок четвертого года.

Германские высшие штабы не сомневались, что перерыв, наступивший в боевых действиях Красной Армии, как говорилось в анализе обстановки, данной генеральным штабом, "не должен привести к ложному заключению, что Советский Союз в людском и материальном отношении не в состоянии продолжать решительные наступательные операции". Наоборот, теперь в ОКХ исходили из неизбежности возобновления наступления Советского Союза, "которое по силе не уступит наступательным действиям последних месяцев".

Главный вопрос заключался, конечно, в том, чтобы определить, где же Красная Армия нанесет предстоящим летом свой главный удар. Тщательное исследование этой проблемы привело нацистских стратегов к следующим заключениям.

Советское военное руководство имеет две возможности продолжать наступление: первая -- нанести главный удар в районе Балтийского моря или, как назвали немецкие генштабисты эту предполагаемую операцию Красной Армии, -- "балтийская". Вторая возможность -- сосредоточить главные усилия против Балкан и провести "балканскую операцию". Что же выберет Красная Армия?

Общее резюме доклада разведывательного отдела Востока, штаба сухопутных войск, посвященного вероятным действиям Красной Армии летом 1944 г., гласило: "Предстоящее развертывание... по всей вероятности приведет к очень большой потребности в немецких силах на юге Восточного фронта, что требует немедленной подготовки соответствующих немецких резервов". Так все и определилось: русские будут наступать летом 1944 г. "на юге Восточного фронта", на Балканы, поэтому главные немецкие силы и основные резервы необходимо держать тоже там, на юге.

Решение разгромить центральную группировку германских армий в Белоруссии летом 1944 г. Советское Верховное Главнокомандование приняло в общей форме, еще когда составляло планы операций на зиму 1944 г. Оперативный план проведения Белорусской операции Генеральный штаб начал составлять с апреля.

12 апреля Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии поставила разгром группировки немецких войск в Белоруссии в качестве одной из первоочередных задач на лето 1944 года. Согласно оценке Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, несмотря на то что действия советских войск в зимне-весеннюю кампанию заканчивались большими победами, "немецкие войска сами по себе еще имеют все необходимое для ведения упорной обороны на советско-германском фронте". Что касается предстоящего наступления Красной Армии в Белоруссии, то, по мнению Г. К. Жукова, в успехе можно было не сомневаться. "Во-первых, оперативное расположение войск группы армий "Центр" своим выступом в сторону наших войск создавало выгодные условия для глубоких охватывающих ударов под основание выступа. Во-вторых, на направлениях главных ударов мы теперь имели возможность создать преобладающее превосходство над войсками противника".

22 апреля 1944 г. Ставка вновь рассмотрела вопрос о целесообразности удара летом по белорусской группировке, "с разгромом которой рухнет устойчивость обороны противника на всем западном направлении". К тому же, по мнению И. В. Сталина, "в июне союзники собираются все же осуществить высадку крупных сил во Франции. Немцам теперь придется воевать на два фронта. Это еще больше ухудшит их положение, с которым они не в состоянии будут справиться".

Ликвидация витебской и бобруйской группировок немцев откроет перед Красной Армией широкие ворота. "Через них должны были прорваться на территорию Белоруссии огромные массы подвижных войск".

Советское командование создало для наступления мощную группировку войск: свыше 1430 тыс. человек -- 166 дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, более 31 тыс. орудий и минометов, 5200 танков и самоходных орудий, около 5 тыс. боевых самолетов и т. д. Вечером 21 июня 1944 г. советские войска стояли наготове для нового сокрушительного удара по фашизму.

Летнее наступление Красной Армии в Белоруссии открылось в третью годовщину начала гитлеровской агрессии против Советского Союза мощными ударами артиллерии, авиации, масс танков и пехоты. Разгорелись ожесточенные сражения на земле и в воздухе. За шесть дней войска Красной Армии разгромили немецкие фланговые группировки под Витебском и Бобруйском. Танковые и механизированные соединения прорвались на 100-150 км. Внезапность оказалась потрясающей. Все спуталось и перемешалось в германских войсках и в штабах. Фронт, старательно укрепляемый в течение двух лет, начал рушиться прежде, чем верховное командование успело понять, что произошло, и обдумать контрмеры. По масштабам пространства, которое сразу оказалось в уничтожающем огне, по размаху и мощи это наступление оказалось не сравнимым ни с чем.

"Уже с самого начала наступления 22 июня, в день 3-й годовщины операции "Барбаросса", под верховным главнокомандованием маршалов Жукова и Василевского, -- пишет Ф. Гейм, -- обнаружилась мощь, которая превзошла все, чего опасались. Она разрушила самые смелые надежды... Превосходство врага в воздухе было полным. Партизанские отряды, руководимые Центром, незадолго до этих событий прервали на какое-то время все железнодорожные пути сообщения в тылу".

К 27 июня германское военное руководство стояло перед фактом, что позиция группы армий "Центр" прорвана на широком фронте. Гитлер, срочно вернувшийся из Бергхофа в "Вольфшанце", в приказе, изданном на следующий день, категорически потребовал "приостановить наступление Красной Армии" на линии Чудское озеро -- Березина -- Лепель и севернее. Он обещал для поддержки три танковые и одну пехотную дивизии, снятые с соседних участков. Этим же приказом разрешался для глубоко охваченных 4-й и 9-й армий прорыв на запад. По мнению ОКХ, все зависело теперь от того, сумеют ли армии вырваться из-под угрозы окружения. Но они не сумели. Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии 28 июня дала указание фронтам увеличить темпы наступления, занять Минск и восточнее его окружить основные силы группы армий "Центр".

Тем временем советские войска вступили в Минск и завершили окружение 100-тысячной немецкой группировки. Верховное Главнокомандование Красной Армии, учитывая отсутствие организованного немецкого фронта, 3 июля, в день освобождения Минска, решило продолжать наступление и к 10-12 июля достигнуть Даугавпилса, Вильнюса, Слонима, чтобы в дальнейшем выйти к западным границам Советского Союза. Темпы наступления четырех фронтов нарастали.

Гитлеровское военное руководство не смогло противопоставить советскому наступлению каких-либо продуманных и активных контрдействий. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков пишет: "Наблюдая и анализируя тогда действия немецких войск и их главного командования в этой операции, мы, откровенно говоря, несколько удивлялись их грубо ошибочным маневрам, которые обрекали войска на катастрофический исход. Вместо быстрого отхода на тыловые рубежи и выброски сильных группировок к своим флангам, которым угрожали советские ударные группировки, немецкие войска втягивались в затяжные фронтальные сражения восточнее и северо-восточнее Минска".

К середине июля войска Красной Армии вышли к Неману, освободили часть Литвы, включая Вильнюс, стремительно выдвигались к Бресту. Фронт наступления ширился. В августе он уже охватывал территорию от Финского залива до Карпат. Путем крайних усилий, перебросив с июня до конца августа из групп армий "Север", "Северная Украина", "Южная Украина" 28 дивизий, а из Германии, Польши, Венгрии, Норвегии -- еще 18 дивизий, германское командование с трудом восстановило фронт. Но теперь он проходил не в Белоруссии, а по Нареву и Висле.

Поражение группы армий "Центр" в Белоруссии означало, что 17 немецких дивизий были полностью уничтожены, 50 дивизий понесли потери до 70% состава. Восточный фронт был сокрушен на тысячу километров и на глубину 600 км, отброшен к Висле и к границам Восточной Пруссии. "Это кровопускание, -- пишет Ф. Гейм, -- было гораздо большим, чем под Сталинградом, определившим дальнейший ход событий".

Исход был ясен.

Грандиозное летнее наступление Красной Армии сконцентрировало в себе весь тот многогранный военный опыт, который приобрело советское командование за годы неимоверно трудной борьбы. И если военное искусство фашистского руководства теперь находилось в состоянии глубокого кризиса, то советское военное искусство достигло высшей степени развития.

Здесь уместно, хотя бы кратко, в проблемном плане, сказать о наиболее характерных чертах советского военного искусства на завершающем этапе войны, ибо это искусство составляло разительный контраст всему, что теперь демонстрировало германское командование. Уместно и потому, что за послевоенные четверть века слишком часто недруги нашей страны пытались бросить тень на воинское мастерство Красной Армии, утверждая, в частности, что в 1944 и 1945 гг. она побеждала не умением, а числом.

Стратегия Красной Армии в 1944-1945 гг. была подлинной стратегией сокрушения. Она опиралась на уже достигнутую Советским Союзом экономическую победу над Германией. Эта победа свидетельствовала о решающих преимуществах социалистического строя над капитализмом и фашизмом в деле мобилизации материальных и духовных сил страны для ведения войны.

Советское военное искусство решало в стратегических наступательных операциях 1944-1945 гг. задачи по разгрому крупных стратегических группировок немецко-фашистских войск и по освобождению важных в экономическом и политическом отношении областей и центров. В завершающем периоде войны разгрому подвергались более крупные, чем прежде, группировки вермахта, и это приводило к изменению обстановки на одном или нескольких стратегических направлениях. В основных операциях завершающего периода войны, проведенных Красной Армией, -- в наступлении на Правобережной Украине, в Белорусской, Львовско-Сандомирской, Ясско-Кишиневской, Будапештской, Восточно-Прусской, Висло-Одерской, Берлинской операциях -- достигались настолько важные [646] военно-политические цели, что в результате этих операций гитлеровский вермахт вынужден был коренным образом менять оперативные и оперативно-стратегические планы, производить крупные стратегические перегруппировки, не имея в конечном итоге возможности восполнить потери и восстановить прорванный фронт.

Рост стратегического мастерства Советского Верховного Главнокомандования в 1944-1945 гг. выражался в целесообразном выборе направлений главных ударов, в искусстве создания наиболее благоприятных предпосылок для реализации стратегического замысла, в умении гибко переносить главные усилия с одного направления на другое в зависимости от изменения военно-политической и стратегической обстановки. Перенесение стратегических усилий проводилось настолько скрытно, гибко и с такими эффективными мерами дезинформации, что гитлеровское командование, как правило, вводилось в заблуждение советским командованием, и поэтому Красной Армии удавалось достигать оперативной и стратегической внезапности удара.

В конце 1944 г. -- начале 1945 г. стратегическое положение Красной Армии и армий других стран антигитлеровской коалиции оценивалось Советским Верховным Главнокомандованием как близкое к завершению окружения Германии. Чтобы окончательно сокрушить гитлеровский вермахт, советское командование решило нанести главный удар на центральном участке фронта, выводящем к жизненным центрам гитлеровского рейха. Но именно здесь находилась наиболее сильная группировка немецких войск. Чтобы создать выгодные условия для наступления, было признано целесообразным предварительно ослабить врага в центре. "Для этого мы должны были максимально активизироваться на флангах стратегического фронта". Имелось в виду проведение наступательных операций в Венгрии, Австрии и против Восточной Пруссии. Этот замысел свидетельствовал о том, что советское командование, полностью владея инициативой, принимало чрезвычайно гибкие, дальновидные решения. Оно полностью владело искусством выбора направлений ударов, быстрого перенесения усилий по различным направлениям. Оно навязывало гитлеровскому вермахту свою волю. Замысел оправдался. В результате наступления советских войск в ноябре -- декабре 1944 г. нацистское командование создало значительную группировку на северном участке фронта и держало крупные силы в Венгрии, включая основную массу танковых дивизий. На центральном же направлении, где Красная Армия наносила свой главный удар, фашистское руководство оставило сравнительно меньше сил.

Красная Армия вела в 1944-1945 гг. стратегическое наступление на большую глубину, в высоких темпах. Особое значение имели мощные первоначальные удары с использованием крупных масс пехоты, артиллерии, танков, авиации. Советские военачальники успешно применяли ведение прорыва тактической зоны обороны немецких армий при создании высоких оперативных и тактических плотностей на участках прорыва, что позволяло осуществлять за 1-3 суток полный взлом всей тактической глубины обороны. Затем вводом крупных подвижных объединений и соединений развивался стремительный прорыв на большую глубину. В крупнейших наступательных операциях 1944-1945 гг., таких, как Белорусская, Висло-Одерская, она достигала 500-600 км. Успешное решение стратегических задач в подобных операциях обеспечивалось тем, что войска Красной Армии превосходили немецко-фашистскую армию в силах, располагали крупными объединениями бронетанковых войск, а твердое и умелое руководство направлялось на достижение решительных целей.

Важным достижением советского военного искусства в завершающем периоде войны было проведение ряда последовательных наступательных операций по фронту и в глубину. Смысл последовательных операций заключался в том, чтобы, прорывая фронт противника на одном направлении, привлекать туда его резервы и силы с неатакованных участков, а затем взламывать оборону на других направлениях и превращать серию ударов в общее стратегическое наступление.

В 1944-1945 гг. советское командование добивалось сокрушительного разгрома крупных группировок немецко-фашистских войск путем их окружения и уничтожения. Достаточно отметить, что только в Ясско-Кишиневской операции, проведенной войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов, из 25 немецких соединений группы армий "Южная Украина" 18 были окружены и ликвидированы. "Это была подлинная катастрофа немецко-фашистских войск, действовавших в Молдавии и Румынии".

В завершающем периоде войны советская военная стратегия решила целый ряд важнейших и сложных проблем: о стратегических резервах, методах стратегического руководства, о стратегическом взаимодействии видов вооруженных сил, всестороннем обеспечении войск и т. д. В трудах советских военачальников и историков всесторонне вскрыты все особенности и характерные черты советской военной стратегии в 1944-1945 гг., обеспечившей успех против главных сил вермахта.

Характерная черта вооруженной борьбы против фашистского блока на советско-германском фронте в 1944-1945 гг. состояла в активном участии в ней совместно с Красной Армией польских, чехословацких соединений, позже болгарских и румынских войск, а также французской авиационной части "Нормандия -- Неман". Участие в единой борьбе войск стран, оказавшихся под пятой оккупантов, имело первостепенное политическое и военное значение для хода войны. Так, созданный в Советском Союзе Чехословацкий армейский корпус под командованием генерала Людвика Свободы, образовавшийся из батальона и бригады, участвовал в сражениях против фашистских войск на южном участке советско-германского фронта и в освобождении своей страны. Польские объединения и части под руководством генералов С. Поплавского, К. Сверчевского, сражаясь плечом к плечу с советскими воинами на направлениях главных ударов, активно действовали в сражениях за Варшаву, Берлин и в других боях завершающего периода войны.

После того, как на Тегеранской конференции руководителей трех великих держав было принято окончательное решение открыть второй фронт и западные союзники подписали торжественное обещание начать вторжение через Ла-Манш в мае 1944 г., подготовка высадки ускорилась. Назначенный 11 февраля главнокомандующим союзными силами генерал Эйзенхауэр получил директиву Объединенного комитета начальников штабов: "Вы высаживаетесь на европейском континенте и вместе с другими Объединенными Нациями проводите военные действия, цель которых -- нанести удар в сердце Германии и уничтожить ее вооруженные силы".

Немецкие генералы понимали: если вторжение все-таки начнется, то, как всегда, возможны два исхода: его успех или неуспех. В первом случае угроза промышленным районам Западной Германии станет непосредственной, Восточный фронт не получит дополнительно дивизий, общая катастрофа приблизится.

Гитлер на совещании с командующими войсками на Западе 20 марта 1944 г. говорил: "Сорок пять дивизий, расположенных сейчас в Европе, крайне нужны нам в России. Как только на Западе будет одержана победа, их необходимо перебросить в Россию, чтобы и там коренным образом изменить положение". Он заметил далее: "Мы должны брать пример с Дьеппа".

В разгар весеннего наступления Красной Армии Гитлер понял трудность намерений сосредоточить все внимание на Западе. Он готовился и дальше снимать войска со всей Европы, чтобы бросать их во всепожирающую печь Восточного фронта. Для этого нужно устроить союзникам "второй Дьепп", т. е. сбросить их в море, когда начнется высадка во Франции.

Еще в декабре 1941 г. Гитлер приказал создать "атлантический вал" -- систему укреплений от Норвегии до границы с Испанией. Это был фантастический план: постройку "вала" при имеющихся средствах невозможно было бы закончить и в десятилетие. С той же активностью, которая отличала нацистскую пропаганду в описаниях "неприступной мощи вала", военные в своих донесениях доказывали его слабость.

Геббельс писал: "Мы укрепили берег Европы от мыса Нордкап до Средиземного моря и установили самое смертоносное оружие, которое только мог создать XX век. Поэтому любой вражеский штурм, пусть самый мощный, обречен на провал". В то же самое время Рундштедт, назначенный еще весной 1942 г. командовать войсками на Западе, докладывал: укрепления береговой обороны не отвечают даже минимальным требованиям, их плотность слишком низка. "Вал" в лучшем случае может выдержать атаку в течение 24 часов. "Любой решительный штурм самое большее в течение суток приведет к прорыву обороны в любом пункте". Он называл укрепления ширмой.

Наступление Красной Армии в 1943 г., зимой и весной 1944 г. создало решающие благоприятные предпосылки для вторжения союзников по следующим причинам.

Во-первых, с самого начала войны против Советского Союза в течение продолжительного времени оккупированная территория Франции рассматривалась германским командованием как тыловая учебная зона вермахта, куда отводились для отдыха и переформирования дивизии, разбитые на Восточном фронте. Здесь они пополнялись за счет армии резерва и, в зависимости от своего состояния, либо направлялись обратно на фронт, либо оставались для оккупационной службы в Западной Европе. Поскольку к 1944 г. с пополнениями обстояло туго и воссоздавать достаточно боеспособные дивизии для борьбы против Красной Армии становилось все труднее, значительное количество разбитых соединений оставалось во Франции. Постепенно здесь накапливалось преимущественно все третьестепенное, резервное, имевшее большей частью пониженную боевую ценность. Исключение составляли только танковые дивизии -- главная ударная мощь Рундштедта и Роммеля.

Во-вторых, после нападения на Советский Союз Западная Европа служила резервуаром, постоянно питавшим советско-германский фронт войсками, входившими в группу армий "Запад". С сентября 1942 г. до сентября 1943 г. командование группой армий было вынуждено передать на советско-германский фронт 22 пехотные и 6 танковых дивизий. До 31 октября их число увеличилось до 31 пехотной и 16 танковых и моторизованных. Уже после того как ОКВ стало опасаться вторжения, а затем отдало директиву N 51, с июля 1943 г. до апреля 1944 г., оно было вынуждено в связи с развитием событий на советско-германском фронте снять с "театров ОКВ" 23 дивизии. В порядке "обмена" Запад получал ослабленные соединения и части.

В-третьих, "из оставшихся к 6 июня на Западе 58 дивизий, несмотря на общее, казалось бы, внушительное их число, лишь меньшая часть была пригодна к ведению военных действий значительного масштаба.

...

В-четвертых, состояние немецких оборонительных позиций на Западе не позволяло обороняющим их войскам преградить путь мощному десанту. "Атлантический вал" представлял собой очень слабую преграду. Чрезвычайно низкая артиллерийская плотность -- одна батарея на 12-20 км фронта (0,3 орудия на 1 км фронта!) -- не обеспечивала никакой действенной системы заградительного огня. Оперативная плотность обороны не отвечала минимальным нормам. Например, на решающем участке от франко-бельгийской границы до Шербура в первом эшелоне одна немецкая дивизия оборонялась в среднем на 50-километровом фронте побережья, а в Бретани -- более чем на 100 км фронта. Конечно, ни о какой устойчивой обороне здесь не могло быть и речи.

Система заграждений находилась в самом плачевном состоянии. 15-я армия, где ожидался главный удар, обороняя фронт побережья длиной 420 км, могла прикрыть заграждениями лишь 90 км; 7-я армия, оборонявшая полосу с протяженностью побережья до 1000 км (Нормандия, Бретань), располагала 820 тыс. мин и смогла прикрыть заграждениями только 50 км побережья.

В-пятых, немецкая авиация на Западе оказалась сравнительно слабой. По данным на 31 мая 1944 г., 3-й Воздушный флот имел 891 боевой самолет. Кроме того, предполагалось с началом вторжения перебросить на Запад из "воздушного флота рейха" 600 истребителей. Но в действительности к утру 6 июня готовым к вылету оказался лишь 391 самолет. Более 100 самолетов не могли подняться в воздух из-за отсутствия экипажей или недостатка горючего.

...

В-шестых, оперативные планы и методы руководства, принятые ОКВ и командованием на Западе, не отвечали условиям ведения крупных совместных операций военно-морских, военно-воздушных и сухопутных сил. Эти методы отражали традиционное "чисто сухопутное" мышление военного руководства Германии, отсутствие ясных представлений о возможностях противника, обладающего сильным флотом и многочисленной авиацией, недооценку его сил и теоретическую слабость фашистского военного руководства.

...

Наконец, последним обстоятельством, которое облегчило вторжение, был просчет германского командования относительно сроков его начала.

Высадка англо-американских воздушных десантов в расположении 7-й армии началась в 00.15. Но штаб армии объявил состояние повышенной боеготовности лишь в 2.30. Начальник штаба сообщил первые тревожные сведения в штаб группы армий. Однако в 2.40 он получил разъяснение: "По мнению командующего группой армий "Запад", здесь нет крупной акции". Одновременно Шпейдель дал и свою оценку: "Это пока лишь ограниченные мероприятия".

Конечно, открытие второго фронта, массовая высадка на континенте войск, оснащенных многочисленной и разнообразной техникой, окончательно доказали нацистам полную бесперспективность ведения борьбы. Но в плане общего хода мировой войны второй фронт не мог теперь иметь и не имел того значения, которое он приобрел бы в 1942 или в 1943 г. Главные военно-политические цели -- быстрее сокрушить фашизм, сократить сроки войны -- были принесены в жертву задачам глобальной империалистической политики, нацеленной главным образом в послевоенное будущее.

Расчетливая холодная политическая стратегия союзников, сопровождавшая всю предысторию борьбы за второй фронт, конечно, не снимает значения этого события в общем ходе войны, его роли на завершающем этапе наступления сил антигитлеровской коалиции. Но предыстория определила и саму историю. Мощные экспедиционные силы, долго сдерживаемые тормозом антисоветской политики, появились на континенте слишком поздно. Второй фронт мог быть открыт раньше, и тогда его роль оказалась бы намного большей.

Однако рейх уже находился между двумя фронтами.

Но и после высадки в Нормандии ставка Гитлера продолжала увеличивать силы против Советского Союза. В июне 1944 г. на Восточном фронте находилось 178 немецких дивизий и 5 бригад. В октябре того же года их число возросло до 187 дивизий и 22 бригад. Нужны ли комментарии?!

Военный заговор

К середине 1944 г. перед лицом неизбежного краха все больше выдвигался на первый план вопрос о том, как будет выглядеть послевоенная Германия. Различные группы антифашистов и противников Гитлера втайне составляли программы нового государственного устройства.

В ряду немцев -- противников гитлеровского режима стояли и те силы из представителей буржуазных кругов, интеллигенции и военных, которые не находились в рядах фронта Сопротивления, КПГ, движения "Свободная Германия" и социал-демократических групп. Некоторые представители монополистической буржуазии думали искать выход из положения путем соглашения с западными державами и устранения Гитлера. Организуя заговор, они стремились к ликвидации гитлеровской диктатуры, исходя из своих классовых мотивов.

Передовые, наиболее прогрессивные силы этого круга объединились вокруг группы офицеров, в которой наиболее активной фигурой был полковник Штауфенберг. Мужественный, честный патриот, он искал действенного и радикального решения. В его группу входили как единомышленники старший лейтенант Хефтен, полковник Квирингейм, генералы Остер, Линдеман, Штиф, Ольбрихт, Тресков и некоторые другие. К ним примыкали генералы Бек, Гепнер, фельдмаршал Витцлебен.

Штауфенберг вступил в борьбу, руководимый чувством высокой национальной ответственности. Группа сформировалась после поражения вермахта под Сталинградом и Курском. Разгром группы армий "Центр" в Белоруссии участники группы оценили как "второй Сталинград". Штауфенберг пришел к выводу, что война Германией проиграна и что нужно избавить немецкий народ от новых, еще больших катастроф. Члены группы решили, что необходимо убить Гитлера, устранить гитлеровскую диктатуру и окончить войну на всех фронтах.

В ряду военных -- участников заговора лишь меньшинство придерживалось тех радикальных целей, которые преследовал Штауфенберг. Большинство же так или иначе причастных к заговору хотело осуществить переворот, чтобы, сменив правящую верхушку, заключить мир на Западе и продолжать войну против Советского Союза. Кроме узкой группы офицеров, остальные, особенно высокопоставленные "участники заговора", вели себя самым сомнительным образом. Они ждали, "куда ветер дунет": если заговор приведет к успеху, были непрочь присоединиться к нему, чтобы получить выгоду в дальнейшем, если же заговор провалится -- отойти в сторону или даже показать свое рвение в расправе над заговорщиками. В этом отношении, как мы далее увидим, весьма колоритной фигурой был командующий армией резерва генерал-полковник Фромм.

Характерно, что из фельдмаршалов, которых затем обвинили в причастии к заговору, не было ни одного, кто находился в это время на Восточном фронте. О заговоре имели сведения лишь те, кто командовал войсками на Западе. Они были непрочь вступить в контакт с союзниками, не исключено, чтобы впоследствии объединенными силами двинуться на Восток.

В таком плане весьма типичной можно считать позицию фельдмаршала Роммеля. Занимая пост командующего группой армий "Б" на Западе, Роммель пришел к выводу, что война проиграна. Он стал делать некоторые жесты в сторону заговорщиков, очевидно, желая заручиться их вниманием и получить себе лично какую-то альтернативу на будущее, если "дело фюрера" завершится крахом. Однако он выжидал: все зависело от поворота событий. Во Франции он имел контакты с генералом Фалькенгаузеном, "военным губернатором Бельгии и Северной Франции", и генералом Штюльпнагелем, "военным губернатором Франции".

Роммель знал соотношение сил воюющих сторон и понимал безнадежность общей ситуации. Он, безусловно, не верил ни в способность "Западной армии" отразить десант союзников, ни в возможность предотвратить поражение и капитуляцию своих войск, боеспособность которых равнялась очень незначительной величине. Он понимал неизбежность катастрофы на Востоке. Но ему хватало одной капитуляции -- в Северной Африке. Здесь имелся достаточный опыт. Видимо, теперь фельдмаршал предпочитал вступить в контакт со своими давними противниками -- англичанами и американцами. Он хотел компромисса и понимал, что Гитлер не пойдет на него. Оставался единственный выход. Но Роммель не желал "крайностей": Гитлера не надо убивать. Его нужно арестовать.

Тем временем Штауфенберг и его военные помощники в Берлине составили план под названием "Валькирии": убить Гитлера во время какого-либо из совещаний в его ставке, занять войсками армии резерва Берлин, Вену, Мюнхен и Кёльн, осуществить переворот, создать правительство во главе с Витцлебеном.

Основные трудности связывались с Берлином, где заговорщики могли даже в лучшем случае иметь в своем распоряжении лишь крайне мало войск -- преобладали части СС. Правда, шеф берлинской полиции Гельдорф сочувствовал оппозиции.

Огромное значение имели военно-технические детали плана.

По плану "Валькирии", решающими считались первые два часа после убийства Гитлера.

-- За этот срок следовало занять в столице телеграфные и телефонные станции, рейхсканцелярию, здания министерств и штаб войск СС.

-- Геббельса, единственного из нацистских главарей не покидавшего Берлин, предполагалось арестовать, а ставку Гитлера "Вольфшанце" -- сразу изолировать, чтобы Геринг, Кейтель, Иодль или находившийся там же Гиммлер не взяли руководство в свои руки. Эту задачу должен был выполнять находившийся в ставке участник заговора генерал Фелльгибель, начальник службы связи.

-- Затем предполагалось немедленно сообщить всем военным и государственным инстанциям в Германии и в оккупированных странах, что Гитлер мертв и что в Берлине создано новое правительство.

-- В течение 24 часов ему предстояло взять власть в свои руки, прежде чем ставка примет контрмеры.

-- Решение основной задачи -- убийство Гитлера -- Штауфенберг брал на себя. После того как он сообщит в Берлин из ставки, что покушение удалось, находящиеся в столице заговорщики должны действовать стремительно, [671] чтобы использовать неизбежное замешательство.

-- Они надеялись вывести войска армии резерва, которыми командовал генерал-полковник Фромм, и с их помощью осуществить переворот.

План, несмотря на его обстоятельность, имел ряд слабых мест.

-- Он отражал верхушечный характер заговора и по методам, и по замыслу. Участники даже не пытались создать для заговора какую-либо широкую, социальную опору.

-- Они не учли такой чисто военной детали: если узел связи ставки Гитлера и будет выведен из строя, мощный аппарат "Вольфшанце" найдет средства, чтобы и при удаче покушения не выпустить руководства из своих рук.

-- В Берлине, где решалась судьба переворота, ничего основательно не было подготовлено.

-- Фромма заговорщики считали малонадежным и вместе с тем сознательно делали именно на него ставку, ибо единственная реальная сила, на которую они рассчитывали, резервные войска, подчинялась Фромму.

-- Гарнизон Берлина, поддержка, которого входила в расчеты Бека, в значительной части состоял из гитлеровских вояк-"ветеранов" и не мог считаться сколько-нибудь серьезной опорой, хотя его командир в какой-то мере примыкал к заговору.

-- Эсэсовские части столицы недооценивались.

-- Что же касается фронтовых соединений -- там о заговоре и его целях вообще не знали.

Приказ о вводе плана "Валькирии" предстояло отдать не кому иному, как тому же самому Фромму, который, по мнению участников заговора, будет действовать, лишь если станет очевидным полный успех восстания. Организаторы подготовили тексты приказов за подписью Фромма, о которых тот не знал. Если в решающий момент Фромм предаст, предлагали его заменить генералом Гепнером, бывшим командующим танковой группой, которого Гитлер сместил после поражения под Москвой и который также толком почти ничего не знал о плане заговора.

События подхлестывали. Разгром гитлеровских армий в Белоруссии и приближение советских, войск к границам Восточной Пруссии создавали ситуацию безнадежности.

И вот заговорщикам повезло: в конце июня Штауфенберг был назначен начальником штаба Фромма. Полковник получил доступ к Гитлеру для докладов и стал по нескольку раз в неделю выезжать в ставку на совещания о пополнениях разбитых на Востоке дивизий. Штауфенберг решил убить Гитлера во время одного из таких визитов.

Вечером 19 июля 1944 г. он получил приказ: завтра прибыть в "Вольфшанце", в 13.00 начнется совещание у фюрера. Быть готовым к докладу о формировании новых фольксгренадерских дивизий, которые должны срочно направиться на Восточный фронт. Штауфенберг оповестил участников заговора: он совершит покушение завтра. [672]

На рассвете 20 июля полковник Штауфенберг и его адъютант старший лейтенант Хефтен сели в самолет на берлинском аэродроме Рангсдорф. В портфеле полковника кроме папки с бумагами лежала завернутая в рубаху бомба. Ее накануне вечером Штауфенбергу тайно передал генерал Штиф. После непродолжительного полета самолет приземлился в Растенбурге. Машина ждала. Оба помчались к "Вольфшанце". Впереди -- знакомый лес, заграждения, пулеметные гнезда.

Первая опасность подстерегала на контрольных пунктах. Их было три. На каждом могли обыскать. Однако Штауфенберг прибыл для личного доклада фюреру, поэтому проверка носила формальный характер. Офицеры на постах, хорошо знавшие полковника с черной повязкой, закрывавшей часть лица (результат ранения и потери глаза), козыряли ему, и шлагбаум открывался. Благополучно преодолев посты, Штауфенберг, прежде всего, направился на узел связи к Фелльгибелю. Тот подтвердил готовность сразу после покушения передать в Берлин условленный сигнал, а потом прервать связь ставки с внешним миром.

Затем Штауфенберг зашел в барак Кейтеля. Фельдмаршал сообщил, что совещание будет коротким: в 14.30 фюрер ожидает Муссолини. Оба направились в помещение, где Гитлер проводил совещания. Уже на пороге барака Штауфенберг сделал вид, что забыл у Кейтеля фуражку и побежал обратно. В помещении он быстро вынул бомбу и поставил взрыватель на боевой взвод с 10-минутной дистанционной трубкой. Кейтель нетерпеливо ждал Штауфенберга: совещание уже началось. Полковник быстро вернулся со своим толстым портфелем и вошел вслед за фельдмаршалом в барак фюрера. При входе нарочно громко, чтобы слышал Кейтель, он сказал сидящему около телефона фельдфебелю: он ждет срочного разговора со своим штабом в Берлине. Как только последует звонок, его надо вызвать из зала.

Когда Штауфенберг и Кейтель вошли в зал совещаний, до взрыва бомбы оставалось шесть минут. Теперь все развивалось стремительно.

Дальнейшие события, изученные после войны до мельчайших подробностей, выглядели, согласно описаниям Шлабрендорфа, Аллена, Пехеля и особенно У. Ширера, в общем виде следующим образом.

Войдя в зал, фельдмаршал и полковник приветствовали фюрера. Тот ответил еле заметным кивком. Кейтель сел между Гитлером и Иодлем. Докладывал Хойзингер. Речь шла о прорыве Красной Армии на центральном участке фронта. В легком деревянном помещении все десять окон были открыты из-за жары. В середине стоял длинный стол, вокруг которого размещались присутствующие.

Штауфенберг подошел к столу, поставил портфель на пол, подвинув его ногой так, что он оказался в полутора метрах от Гитлера, и стал рядом с Иодлем. До взрыва оставалось пять минут.

Стоявший под столом толстый портфель мешал находившемуся рядом заместителю Хойзингера Брандту. Он отодвинул его немного в сторону от ног Гитлера. Штауфенберг встал, как будто вспомнив, что ему надо подойти к телефону, и незаметно вышел из помещения. Поскольку Хойзингер уже кончал, Кейтель, зная, как мало у фюрера времени, стал искать глазами полковника. Не обнаружив его, фельдмаршал припомнил, что Штауфенберг ждет разговора с Берлином. Он вышел из помещения, чтобы позвать "докладчика". Но фельдфебель, дежуривший у телефона, сказал, что "полковника с одним глазом" никто не вызывал. Кейтель вернулся обратно.

С этого момента, согласно описанию У. Р. Аллена, события развивались так.

Докладывал Хойзингер:

-- Обстановка в Восточной Пруссии, мой фюрер, очень угрожающая, хуже быть не может. Русские приближаются к ней. Гитлер бросил взгляд на карту и заорал:

-- Их нельзя пускать туда! Модель и Кох отвечают за это! Большевики не должны пройти!

Хойзингер кротко указал, что русские "пойдут на все", что их позиции неуклонно усиливаются, а немецкие быстро ухудшаются. Гитлер слабо кивнул головой и угрюмо стал слушать дальше.

12 часов 41 минута.

Хойзингер дошел до последней части своего безрадостного доклада.

-- В районе западнее Даугавы русские крупными силами предприняли наступление в направлении на север. Их передовые части уже атакуют окраины Двинска. Если мы не отведем группу армий, находящуюся сейчас у Чудского озера, то катастрофа...

Хойзингер так и не закончил фразы.

12 часов 42 минуты!

Мощный взрыв раздался из-под стола. Еще два взрыва последовали один за другим. Столбы огня рванулись вверх и заполнили все помещение. Крышку огромного стола бросило в воздух, карты охватило пламя. Присутствующих расшвыряло во все стороны. С потолка рухнули горящие балки. Одного нациста, стоявшего у окна, взрывная волна буквально выкинула наружу. Дым и пламя охватили разрушенное помещение.

Офицер, которого выбросило из окна, поднялся на ноги невредимый, бросился бежать и завопил:

-- Покушение! Покушение!

Поднялась невообразимая паника. Прибежала эсэсовская охрана. Завыли сирены, предупреждая все посты "Волчьего логова" о тревоге и прекращении всякого движения в зоне ставки.

Брандт, отодвинувший портфель, спас жизнь фюреру. Но сам погиб. Контуженого Гитлера двое часовых вели от места взрыва. Вскоре появились автомашины. Убитых и раненых увезли.

Тем временем Штауфенберг стоял с Фелльгибелем в 200 м от барака заседаний и наблюдал взрыв. Он не сомневался, что все участники совещания погибли, что Гитлер мертв, и сказал генералу, чтобы тот действовал по плану: немедленно сообщил в Берлин об удавшемся покушении и перерезал всю связь. Затем, используя всеобщую панику, Штауфенберг выбрался из "Вольфшанце" и помчался на аэродром. Ожидавший его самолет сразу же стартовал на Берлин.

Когда в ставке немного опомнились, то, прежде всего, конечно, стали обсуждать, что же произошло. В первый момент возникло несколько предположений о причине взрыва. Гитлер заявил, что это, вероятно, был налет авиации. Иодль считал, что кто-то из рабочих запрятал бомбу замедленного действия под пол: на месте взрыва зияла большая дыра. Прошло два часа, прежде чем подозрение пало на Штауфенберга. Некоторые участники совещания припомнили, как он входил в барак и как поставил портфель под стол у ног фюрера. После расспросов охраны выяснилось, что полковник вместе с адъютантом пересекли контрольные посты сразу после взрыва. Комендант аэродрома Растенбург сообщил о спешном отлете Штауфенберга после 13 часов на Берлин.

Гиммлер немедленно отдал приказ арестовать Штауфенберга на берлинском аэродроме. Однако Фелльгибель не передал приказа.

Гитлер уже пришел в себя. Контузия оказалась легкой. Ему предстояло встретиться с Муссолини. Поезд должен был прийти в 16 часов, но запаздывал.

Эта была последняя встреча двух диктаторов. Если посмотреть на нее глазами историка, она, бесспорно, носила отпечаток некой мрачной иронии. Бывший главарь итальянского фашизма, которого десантники Гитлера только что выволокли из плена, все еще делал вид, что кого-то представляет, и принимал античные позы былого величия. Гитлер, который только что чудом не отправился на тот свет, с перекошенной физиономией, обожженный, с трясущейся рукой, уже успел убедить себя, что сам господь бог решил "сберечь его для великих дел".

Сначала Гитлер молча, с пепельно-серым лицом, сидел, бессмысленно уставившись в одну точку прямо перед собой, не слушая клятвы в верности, которые наперебой приносили ему все окружающие. Вдруг он вскочил и в приступе дикого безумия стал вопить истошным голосом. Потом начали прорываться бессвязные выкрики. То, что он в свое время сделал с Ремом и его шайкой, не идет ни в какое сравнение с тем, что он сделает сейчас. Он их всех до единого истребит, как собак. Их жены и дети будут брошены в концлагеря. Угрозы и проклятия лились потоком. Гитлер сразу потребовал связать его по телефону с управлением СС и прокричал в трубку приказ -- расстрелять всех, кто хоть в самой малейшей степени причастен к заговору.

... Самолет Штауфенберга приземлился в Берлине на аэродроме Рангсдорф около 16.00. Тут же удалось связаться по телефону со штабом армии резерва, и Штауфенберг был потрясен: участники заговора бездействовали. Плохая слышимость не позволила им разобрать телефонное сообщение Фелльгибеля. Они не понимали: убит Гитлер или нет. Все ждали Штауфенберга и теряли время.

Но Штауфенберг не сомневался: конечно, Гитлер мертв. Он решительно заявил об этом по телефону Ольбрихту. Тогда действующие лица зашевелились.

Теперь сценой событий стал штаб армии резерва на Бендлерштрассе. Как пишет У. Ширер, полковник Квирингейм, начальник штаба Ольбрихта, сразу после звонка Штауфенберга извлек из сейфа документы плана "Валькирии" и стал по телефону передавать их текст в штабы войсковых частей, расположенных в городе и его окрестностях. Первым приказом войска поднимались по тревоге. Второй приказ, подписанный фельдмаршалом Витцлебеном -- новым "верховным главнокомандующим вермахта", -- оповещал, что Гитлер погиб и что он, Витцлебен, принимает всю полноту военной власти. Сам фельдмаршал еще находился в Цоссене и выжидал.

Ольбрихт после отдачи первого приказа пошел в кабинет Фромма.

Здесь произошел эпизод, ставший критическим.

Войдя в кабинет, Ольбрихт сказал генерал-полковнику, что Фелльгибель сообщил по телефону о смерти Гитлера. Он потребовал от Фромма, чтобы тот возглавил действия заговорщиков в Берлине. После паузы Фромм ответил, что сначала он должен сам убедиться в смерти Гитлера.

Ольбрихт подошел к телефону и вызвал "Вольфшанце". Но, когда там сняли трубку, он тут же отпрянул, так как услышал голос Кейтеля.

Фромм вырвал трубку. Разговор шел так:

Фромм: Что случилось в главной квартире? В Берлине ходят дикие слухи.

Кейтель: А что может случиться? Все в порядке.

Фромм: Мне только что доложили, что фюрер пал жертвой покушения.

Кейтель: Это чепуха. Имело место покушение, но оно, к счастью, не удалось. Фюрер жив и только незначительно ранен. Где ваш начальник штаба полковник Штауфенберг?

Фромм: Полковник Штауфенберг еще не вернулся.

Растерявшийся Ольбрихт не знал, что делать. В состоянии полнейшей прострации он вышел из кабинета.

В этот момент примчался Штауфенберг. Ольбрихт сообщил ему о разговоре с Кейтелем. Полковник ответил: ложь. Гитлер мертв. Он сам видел огромной силы взрыв. Никто уцелеть не мог. Нужно действовать, не теряя ни минуты. Штауфенберга поддержал приехавший часом раньше Бек.

Штауфенберг начал звонить в Париж. Он передал Штюльпнагелю: начинать действия. Затем вместе с Ольбрихтом пошел к Фромму, от которого многое зависело. Но генерал отказался действовать. Заговорщики его арестовали и заперли в комнату адъютанта, где предварительно удалось выключить телефон.

В критические минуты пришлось арестовать персону, которая еще часом назад рассматривалась чуть ли не в роли ключевой фигуры.

Тем временем комендант Берлина генерал Хазе приказал командиру батальона охраны "Великая Германия" майору Ремеру вывести подразделения в город, а самому явиться в комендатуру на Унтер ден Линден.

Здесь-то и появляется на сцене новое действующее лицо -- майор Ремер, которому было суждено сыграть удивительную роль в одном из заключительных эпизодов.

Ремер, типичный гитлеровский солдафон, получивший на фронте железный крест из рук самого фюрера, по-собачьи преданный ему, был избран заговорщиками для весьма ответственной роли. Он дал команду батальону двигаться в Берлин, а сам предстал перед Хазе. Генерал разъяснил майору: фюрер погиб в результате покушения, а СС готовят захват власти. Этому надо помешать. Ремеру следовало оцепить правительственный квартал, включая главное управление безопасности СС.

Ремеру не составило труда выполнить задачу.

Но тут развернулись события, которых он, Ремер, никогда в своей жизни не мог и предполагать.

Его случайно разыскал ранее служивший в батальоне охраны лейтенант "доктор" Хаген, прожженный нацист и шизофреник, теперь выполнявший поручение Геббельса по сбору материалов для "истории культуры национал-социализма". Хаген приехал в Берлин и на улицах города почуял неладное. Он разыскал бывшего сослуживца Ремера, уговорил его сесть в коляску своего мотоцикла и поехать к Геббельсу.

Когда мотоцикл остановился у дверей министерства пропаганды, Геббельс как раз окончил разговор с Гитлером, который рассказал о покушении и потребовал немедленно объявить по радио, что оно не удалось.

В кабинет буквально врывается Хаген. Он объявляет министру, что в городе, вероятно, заговор и предательство. Солдаты окружают здание. Немедленно Геббельс приказал Хагену привести командира этих солдат.

Бравый майор через считанные минуты предстал перед министром пропаганды. Тот с ходу повелительно спросил, помнит ли он присягу фюреру.

-- Но ведь фюрер мертв, -- сказал Ремер.

-- Фюрер жив, -- ответил Геббельс. -- Я только что с ним говорил.

Он вызвал по телефону "Вольфшанце". Когда Гитлер подошел к аппарату, Геббельс объяснил ему, в чем дело, и передал трубку майору. Мог ли тот не узнать голоса фюрера! Он вытянулся "смирно" с трубкой в руках.

-- Приказываю подавить мятеж, -- сказал фюрер и тут же произвел его в полковники.

В этом было что-то гротескное: майор спасал третий рейх!

Ремер бросился выполнять приказ. Он снял оцепление правительственного квартала и двинулся к Бендлерштрассе, чтобы арестовать заговорщиков.

Геббельс в 18.30 передал по германскому радио: на фюрера было произведено покушение, но оно не удалось. В 20.20 Кейтель направил всем командующим войсками радиограмму: фюрер назначил командующим армией резерва Гиммлера, Принимать к исполнению приказы только от рейхсфюрера СС и от него, Кейтеля. Любые приказы Фромма, Витцлебена и Гепнера недействительны.

Приказы заговорщиков не выполнялись. Командир танковой школы в Крампнице, от которого Ольбрихт потребовал направить танки в Берлин, а самому явиться на Бендлерштрассе за дальнейшими указаниями, распоряжение не исполнил. Поэтому-то и не появились на берлинских улицах столь необходимые заговорщикам танки. Некоторые офицеры, которые были не прочь в случае успеха путча присоединиться к заговору, теперь не только отказались от своего намерения, но и старались доказать верность фюреру. Начальник штаба 3-го округа генерал Герфурт, который сначала хотел двинуть войска, увидев, как пошли дела, позвонил в ставку Гитлера: он готов подавить путч. Позднее он все равно был осужден как соучастник.

В 21 час германское радио объявило: вскоре к немецкому народу обратится фюрер.

Тем временем новоиспеченный полковник Ремер арестовал генерала Хазе. Его место занял эсэсовский палач Рейнеке. Он немедленно подчинил СС все войска, расположенные в Берлине. Прибывший в город верный слуга Гитлера Скорцени сосредоточил силы, чтобы двинуть их на Бендлерштрассе. Офицеры из штаба Ольбрихта, увидев, куда все повернулось, решили действовать против своего начальника. Они ворвались в кабинет Фромма, где находились Бек, Ольбрихт, Штауфенберг.

Теперь сюда вошел и Фромм. Он приказал арестовать всех и объявил "от имени фюрера", что "совершает суд на месте". Всех вывели во двор и в наступившей темноте расстреляли при свете фар бронетранспортеров. Бек застрелился сам.

Восстание было разгромлено.

Начались повальные аресты. Хватали всех, кто мог быть причастным даже самым отдаленным образом к заговору. Прибыл Гиммлер. Он обосновался в здании министерства пропаганды, охраняемом людьми Ремера, и вскоре сообщил Гитлеру, что с мятежом покончено.

Уже ночью по радио выступил Гитлер.

Он объявил немцам, что на него совершили покушение "преступники, равных которым нельзя найти во всей немецкой истории". Он заверил: "Эта совсем небольшая клика преступных элементов теперь будет беспощадно истреблена". Каждого, кто исполнял приказы преступников, отдавал или передавал их, приказывалось срочно арестовать, а в случае сопротивления немедленно расстреливать.

Все было выдержано в классическом стиле фашизма. На первом же заседании в "Вольфшанце" после покушения Гитлер заявил: "Теперь я буду делать короткие процессы. Эти преступники не должны представать перед военным судом. Их будет судить народный суд. Они не должны получать права долго говорить. И не позже, чем через два часа после вынесения приговора, он должен приводиться в исполнение! Их нужно немедленно вешать без всякой жалости".

Расправа представляла собой не просто акт мести, но, прежде всего, идеологическую, политическую и пропагандистскую акцию устрашения, предпринятую фашистским режимом как последний отчаянный шаг для внутреннего укрепления гибнущей системы.

Внутри Германии начался кровавый шабаш. Чудовищные пытки, "показательные процессы" и казни следовали беспрерывно. Фашистские палачи широко использовали, не скрывая этого, казни через повешение на фортепьянных струнах с медленным удушением жертвы. Не только родных, но даже дальних знакомых осужденных тысячами бросали в концлагеря.

Наиболее характерной и показательной реакцией вооруженных сил, высшего генералитета на события 20 июля было создание суда для рассмотрения дел всех причастных к покушению. Германское радио сообщило: "Армия информировала фюрера, что она стремится к немедленному восстановлению своей чести путем безжалостного очищения своих рядов от всех преступников, замешанных в покушении 20 июля. Фюрер, уступив просьбе вермахта, назначил из фельдмаршалов и генералов суд чести для изгнания негодяев из армии. Уволенные из армии передаются для вынесения приговоров народному суду".

В состав "суда чести" вошли, в частности, фельдмаршал Рундштедт и генерал Гудериан.

Последний именно 20 июля 1944 г., сразу после покушения на Гитлера, получил пост начальника генерального штаба сухопутных сил. Какой ценой? Некоторое время Гудериан знал о существовании заговора. Активный его участник (один из немногих случайно уцелевших) Шлабрендорф пишет, что перед самыми событиями 20 июля "мы были у Гудериана и предупредили его, чтобы он нас не выдавал. Однако, когда вечером 20 июля Гитлер назначил Гудериана начальником генерального штаба ОКХ, нам всем стало ясно, чем тот заплатил за продвижение по службе".

И не случайно первый приказ Гудериана после вступления в новую должность гласил: "Каждый офицер генерального штаба должен быть еще и национал-социалистским руководителем. И не только из-за знания тактики и стратегии, но и в силу своего отношения к политическим вопросам и активного участия в политическом воспитании молодых командиров в соответствии с принципами фюрера..."

Высшие руководители вермахта спасли Гитлера, учинили [680] расправу со всеми, на ком лежала даже тень обвинений в оппозиции. Участники заговора представляли собой лишь сравнительно небольшую группу в огромном, 400-тысячном офицерском корпусе третьего рейха.

Заседания "народного суда" под председательством изувера и фанатика Фрейслера превращались в садистское увеселение. На первом заседании перед "судом" предстали Витцлебен, Гепнер, Хазе и несколько офицеров. Геббельс приказал снять кинофильм о всех деталях "процесса". Подсудимых вводили в зал небритыми, в мятых, рваных одеждах, без подтяжек и ремней на брюках. У Витцлебена отняли зубной протез. "Вы, грязный старик, -- орал Фрейслер, -- чего вы там возитесь со своими штанами?"

"Адвокат" Витцлебена объявил, что считает своего "подопечного" убийцей, и потребовал для него немедленной смертной казни. Приговор всем был еще раньше определен Гитлером: "Повесить всех, как скотов на бойне".

Все члены "суда" знали: сам фюрер будет смотреть снимавшийся во всех деталях фильм. Им открывалась необычайная, быть может единственная, возможность показать себя и даже сделать карьеру. Любой, самый ничтожный из них, считавший прежде за счастье увидеть фюрера, теперь автоматически попадал на его глаза. Можно себе представить, как они лезли из кожи вон, чтобы использовать свой шанс! Самое главное состояло в том, чтобы показать себя наиболее преданным фюреру и режиму и чтобы партнер по мрачному спектаклю не перещеголял.

Под удар попал ряд генералов Западного фронта. Но как они себя повели!

Фон Клюге, получивший назначение вместо Рундштедта командующим группой армий "Запад" и вступивший в должность 3 июля, уже 16 августа получил отставку, ибо был заподозрен в связи с заговорщиками и с англичанами. После того как ему на смену прибыл "пожарный для безнадежных ситуаций" Модель, фон Клюге сел в машину и направился в Германию. Это были дни катастрофы у Фалеза. Клюге знал, что ждет его в Берлине. Доехав до окрестностей Седана, он принял яд.

Так бесславно кончали они свою карьеру. Непосредственно перед смертью, 18 августа, Клюге направил Гитлеру письмо. Его содержание еще раз показывает, насколько германские фельдмаршалы оставались рабски верными фашизму. "Мой фюрер, -- писал Клюге, -- я всегда восхищался вашим величием, вашим самообладанием в этой гигантской борьбе и вашей железной волей к утверждению самого себя и национал-социализма. Если судьба оказалась сильнее, чем ваша воля и чем ваш гнев, то значит такова воля провидения". Клюге просил Гитлера "решиться окончить войну" и кончил свое предсмертное послание обычным верноподданническим "хайль" в честь вождя.

Роммелю был предложен выбор: кончить самоубийством или идти под суд. Он избрал первое. Последовало сообщение: фельдмаршал погиб при налете английской авиации.

Заговор против Гитлера был обречен на неудачу, прежде всего, потому, что антифашистское, патриотическое выступление Штауфенберга и его группы не смогло отмежеваться от реакционного большинства заговорщиков, которые опасались действовать на широкой общенациональной основе. Келейный, верхушечный характер заговора не создавал ему реальных перспектив.

Участники заговора составляли узкую группу. Более широкий круг в той или иной мере осведомленных или затем обвиненных большей частью без реальных оснований в приверженности к заговору был рыхлым, реакционно-инертным, крайне неустойчивым, склонным скорее к предательству, чем к поддержке.

Большинство из тех, кого причислили к заговору, за исключением отдельных лиц, подобных мужественным Штауфенбергу, Ольбрихту и некоторым из их соратников, принадлежало к убежденным нацистам или к тем кругам военных, которые горячо ратовали за планы завоевания Германией мирового господства, особенно за счет Советского Союза, за тоталитарный режим в стране. Они в какой-то мере и на определенный срок молча и благосклонно относились к оппозиции лишь потому, что, наконец, не могли не понять, в какую беду впутались вместе со своим фюрером, ставшим слишком "одиозной" фигурой. И они были не прочь сохранить все, но теперь без "обожаемого фюрера".

Однако дело провалилось.

И расправа Гитлера обеспечила ему покорность генералитета, его службу вплоть до того момента, когда фюрер принял яд в своем бункере под рейхсканцелярией. Но тогда не стало не только фюрера, но и рейха, и поэтому генералам уже некому было верой и правдой служить.

См. далее...

Д.М. Проэктор

Агрессия и Катастрофа. Высшее военное руководство фашистской Германии во второй мировой войне. Издание 2-е, переработанное и дополненное. Издательство "Наука". Москва 1972

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 25/07/2014, изменен: 25/07/2014. 62k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 1 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Гитлер, который только что чудом не отправился на тот свет, с перекошенной физиономией, обожженный, с трясущейся рукой, уже успел убедить себя, что сам господь бог решил "сберечь его для великих дел". Он сразу прокричал в трубку приказ - расстрелять всех, кто хоть в самой малейшей степени причастен к заговору.

Каменев Анатолий Иванович План "Валькирии"

Каменев Анатолий Иванович
План "Валькирии"