ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Поистине "лествица совершенства"...

Поистине "лествица совершенства"...

О терпении

Ильин И.А

У каждого из нас бывает иногда чувство, что его силы приходят к концу, что он "больше не может": "жизнь так тягостна, так унизительная и ужасна, что переносить ее дальше нельзя..." Но время идет; оно приносит нам новые тяготы и новые опасности, и сами не знаем потом, как мы смогли пережить и перенести все это.

Иллюзия "невозможности" рассеивается или приближается к событиям, душа черпает откуда-то новые силы, и мы живем дальше. Это понятно: наш взор близорук, и поле нашего зрения невелико: мы сами не обозреваем тех сил, которые нам даны, и недооцениваем их.

Мы не знаем, что мы гораздо сильнее, чем это нам кажется; что у нас есть дивный источник, которого мы не бережем; дивная способность, которую мы не укрепляем, - великая сила личной и национальной жизни, без которой не возникла бы и не удержалась бы никакая культура...

Я разумею - духовное терпение.

Что сталось бы с нами, людьми, и прежде всего и больше всего - с нами, русскими людьми, если бы не духовное терпение?

Как справились бы мы с нашей жизнью и с нашими страданиями?

Стоит только окинуть взглядом историю России за тысячу лет, и сам собою встает вопрос: как мог русский народ справиться с этими несчастиями, с этими лишениями, опасностями, болезнями, с этими испытаниями, войнами и унижениями?

Сколь велика была его выносливость, его упорство, его верность и преданность - его великое искусство не падать духом, стоять до конца, строить на развалинах и возрождаться из пепла...

И если мы, поздние потомки великих русских "стоятелей" и "терпеливцев", утратили это искусство, то мы должны найти его вновь и восстановить в себе, иначе ни России, ни русской культуры больше не бывать.

Все время, пока длится жизнь, она несет нам свое "да" и свое "нет" - силу и бессилие, здоровье и болезнь, успех и неуспех, радость и горе, наслаждение и отвращение.

И вот мы должны как можно раньше научиться спокойно принимать "отказы" жизни, бодро смотреть в глаза надвигающему "нет" и приветливо встречать неприветливую "изнанку земного бытия.

Пусть приближается низина жизни, пусть грозит нежеланное, неудобное, отвратительное или страшное; мы не должны помышлять о бегстве или проклинать судьбу; напротив того, надо думать о том, как одолеть беду и как победить врага.

Сначала это бывает трудно и страшно, особенно в детстве.

Как тяжела ребенку первая утрата...

Как томительны первые лишения...

И первая боль нам кажется "незаслуженной", и первое наказание - чрезмерно суровым...

Как легко детской душе заболеть завистью, ненавистью, ожесточением или чувством собственного ничтожества...

Но все эти жизненные ущербы необходимы и полезны для воспитания характера.

Нам надо научиться выносить их, не сдаваясь, и привыкнуть к этому.

Нам надо одолеть себя в малодушии и не предаваться растерянности.

Надо воспитать в себе жизненного строителя: спокойно предвидеть наступление "неприятеля" и твердо встречать его с уверенностью в собственной победе, ибо победа без этой уверенности невозможна.

Искусство духовной победы состоит в том, чтобы извлекать из борьбы с лишениями и опасностями все новую и новую силу духа.

Испытание посылается нам именно для творческого преодоления, для очищения, для углубления, закаления и укрепления. И если счастье может избаловать и изнежить человека так, что он станет слабее самого себя, то несчастье является школой терпения и научает человека быть сильнее себя самого.

Жизнь человеческая покоится вообще на управлении самим собою и на самовоспитании; искусство жить есть искусство воспитывать самого себя к Божественному.

Нет такого безрадостного тупика в жизни, который нельзя было бы проломить молитвою, терпением или юмором.

Что бы ни пришлось человеку переносить - головную боль, голод или страх, одиночество или тоску, - он не должен пугаться спозаранку, ибо застращенная душа теряет власть над собою.

Страх возникает от воображения опасности или гибели, а храбрость есть власть над своей фантазией.

Не надо предвосхищать возможное зло и осуществлять его в воображении; кто это делает, тот заранее готовит в своей жизни место для него, помогает ему и обессиливает себя. Он заранее застращивает и разочаровывает свое терпение и становится его предметом.

Терпение есть своего рода доверие к себе и своим силам.

Оно есть душевная неустрашимость, спокойствие, присутствие духа.

Оно есть способность достойно и спокойно предвидеть возможное зло жизни и, не преувеличивая его, крепить свою собственную силу: "пусть наступит неизбежное, я готов считаться и бороться с ним, и выдержки у меня хватит..."

Мы не должны бояться за свое терпение и пугать его этим, а малодушное словечко "я не выдержу" - совсем не должно появляться в нашей душе.

Терпение требует от нас доверия к себе и усиливает вдвое и второе...

Кто начинает внимательно рассматривать свое терпение, тот пресекает его непосредственную и нерегламентную работу: он наблюдает за ним, подвергает его сомнению и обессиливает его этим.

А как только терпение прекращается. так уже обнаруживается нетерпеливость: нежелание нести, бороться и страдать, отказ, протест, бессилие и отчаяние. А когда душу охватывает отчаяние, тогда человек готов на все и способен на все, от мелкого, умирительного компромисса до последней низости; дело его кончено, и сам он погиб...

И что же тогда?

Как быть и что делать?

Тогда лучше дать отчаянию свободно изливаться в слезах, рыданиях и жалобах; надо высказаться перед кем-нибудь, открыть свое сердце верному другу...

Или еще лучше: надо излить свое отчаяние, свое бессилие, а может быть, и свое унижение в словах предельной искренности перед Отцом, ведающим все сокровенное, и просить у Него силы от Его Силы и утешения от Утешителя...

Тогда поток отчаяния иссякнет, душа очистится, страдание осмыслится, и душа почувствует снова благодатную готовность терпеть до конца и до победы.

Но лучше бы не доводить себя до таких падений и срывов.

Надо укреплять свое терпение, чтобы оно не истощалось. Для этого у человека есть два способа, два пути: юмор в обращении к себе и молитва - в обращении к Богу.

Юмор есть улыбка земной мудрости при виде стенающей твари.

Земная мудрость меряет тварную жизнь мерою духа и видит ее ничтожество, ее претензию, ее слепоту, ее комизм. Эта улыбка должна родиться из самого страдания, она должна проснуться в тварном сознании - и тогда она дает истинное облегчение. Тогда и само терпение улыбается вместе с духом и с тварью - и вся душа человека объединится и укрепится для победы.

Молитва имеет способность увести человека из страданий, возвести его к Тому, Кто послал ему испытания и призвал его к терпению.

Тогда терпение участвует в молитве; оно восходит к своему духовному первоисточнику и постигает его высший смысл. Нигде нет столько благостного терпения, как у Бога, терпящего за всех и наши заблуждения; и нигде нет такого сострадания к нашему страданию, как там, в небесах. Мир человеческий не одинок в своем страдании, ибо Бог страдает с ним и о нем.

И потому, когда наше терпение заканчивает свою молитву, то оно чувствует себя как бы напившись из божественного источника. Тогда оно постигает свою истинную силу и знает, что ему предстоит победа.

Тогда постигается нам смысл страдания и терпения.

Мы должны не только принять и вынести посланное нам страдание, но и преодолеть его, т.е. добиться того, чтобы наш дух перестал зависеть от него; мало того, мы должны научиться мудрости у нашего страдания - мудрости естественной и мудрости духовной, оно должно пробудить в нас новые источники жизни и любви; оно должно осветить нам по - новому смысл жизни.

Терпение совсем не есть "пассивная слабость" или "тупая покорность", как думают иные люди: напротив - оно есть напряженная активность духа. И чем больше оно прикрепляется к смыслу побеждаемого страдания, тем сильнее становится его творческая активность, тем вернее наступает его победа.

Терпение есть не только искусство ждать и страдать; оно есть, кроме того, вера в победу; более того - оно есть сама победа, одоление слабости, лишения и страдания; победа над длительностью, над сроками, над временем; победа человека над своей тварностью и над всякими "жизненными обстоятельствами".

Терпение есть поистине "лествица совершенства"...

***

ЦВЕТНИК ДУХОВНЫЙ

-- Бдительная совесть лучшая защита от порока (Прот. И. Толмачев).

-- Весьма верно сравнивать совесть с судилищем, в котором обыкновенно хранятся законы, изъясняются их правила, судятся поступки людей, награждаются добро и наказывается зло. Различие в этом сходстве только то, что совесть одна и сама производит все действия, которые в обыкновенном судилище разделены между частными исполнителями: она есть законовещетель, и судья, и мздовоздаятель.

-- Если желаешь иметь всегда душеспасительное руководство, - внимай своей совести и неотложно исполняй, что она будет внушать тебе (Св. Марк Подвижник).

-- Совесть во всех делах твоих употребляй вместо светильника, потому что она все дела твои в жизни, как худые, так и добрые, показывает совершенно.

-- Совесть есть истинный учитель; слушающий ее не подвергается преткновениям (Авва Фалассий).

-- Никогда так не бойся, как самого себя. Внутри нас живет не обманчивый судья, коего голос для нас гораздо важнее, нежели одобрение всего мира.

-- Пусть меня все хули, - говорит Св. Тихон Задонский, - только бы меня совесть хвалила".

-- Как малая искра, брошенная в великую бездну морскую, исчезает: так точно и всякая печаль, даже самая великая, приразившись к благой совести, легко рассеивается и тотчас исчезает (Св. Златоуст).

-- Имеющий чистую совесть хотя одет он в рубище, хотя борется с голодом, благодушнее живущих роскошно; но сознающий за собой худой, хотя обложен кучами денег, беднее всяких (Он же).

-- Не должно доводить себя до того, чтобы совесть обличала в каком-либо деле (Авва Агафон).

-- Избирай лучше умереть, нежели согрешить против совести (Св. Тихон Задонский).

-- Злая (но есть обличающая за грех) совесть строит палача.

-- Совесть истинное домашнее судилище. Преступник может избежать иного суда человеческого, но он никогда не избежит суда своей совести (Св. Григорий Болослов).

-- Три есть суда: суд мира, суд твой собственный (совесть) и суд Божий. Как не может избежать суда Божия, так не избежишь т своего, хотя когда-нибудь и избежишь суда мирского.

-- Несправедливый судья - оскверненная совесть (Авва Евагрий).

-- Горе тому, кто более склоняется на сторону льстивых внушений пороков, чем советов совести, этого внутреннего, тайного голоса Божия в нас, - кто, прилагая грехи ко грехам, совсем, наконец, заглушает свою совесть, не слыша ее суда и не ощущая ее мучений. Ужасное спокойствие!

-- Спокойствие злых служит признаком, что они уже заживо погребены во аде (Св. Амвр. Медиолан.).

***

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАМЯТКИ

-- ПРОРОКИ - избранники Божий, говорящие "слово Божие" и открывающие Его волю и смысл истории: прошедшее, настоящее и будущее. Иисус - пророк по преимуществу: не только говорящий, но Тот, Кто есть Слово (Логос).

-- ПРОСКОМИДИЯ - приготовление к Литургии, совершаемое на жертвеннике в алтаре.

-- ПРОСФОРА (греч. - приношение) - в современной практике небольшой хлеб. Сверху на П. стоит либо печать со словами ИС ХС НИКА (Иисус Христос побеждает), либо изображение Богоматери (реже - святых). Большая литургическая П. предназначается для Агнца.

-- ПСАЛМОДИЯ - распевно-речитативное чтение Св. Писания.

-- ПСАЛМЫ - Богодухновенные древнееврейские песнопения, ставшие теперь молитвой христиан.

-- ПСАЛОМЩИК - церковный чтец. В отдельных случаях епископ совершает над ним "посвящение в чтецы".

-- ПУСТЫНЯ - место неизбежного странствования перед вхождением в Землю Обетованную. Место, где Бог открывается и испытывает.

-- РОСА - она изобильна в Палестине и восполняет недостаток Дождей. Евреи видят в ней своего рода Дождь - образ благодати Дождь.

-- САВАОФ - древнеевр. слово, означающее стройно расположенное множество: напр., звезды небесные или воинство. "Бог Саваоф" есть Бог Всемогущий, имеющий в Своем распоряжении "воинство" небесное - ангелов для исполнения Своих повелений.

-- САТАНА - древнеевр. слово, означающее: противник. Особо применимо к диаволу, лукавому, искусителю.

-- СВЕТИЛЕН - молитва, ведущая свое происхождение от древнего обряда благословения светильника (на вечерней службе).

-- СВЕТИЛЬНИК, лампада - символ присутствия Господня. Он напоминает огненный столп, сопровождавший евреев, направлявшихся через пустыню в Землю Обетованную.

-- СЕДМИЦА - церковнославянское название недели.

-- СЕРДЦЕ - средоточие умственной, чувственной и нравственной жизни.

-- СИНАГОГА - место, где иудеи собирались по субботам, чтобы слушать толкование Библии. В каждом селении была синагога, а Храм - место особого присутствия Божия, место жертвоприношения и официальной молитвы всего народа - был только в Иерусалиме.

-- СИНЕДРИОН - верховный древнеевр. совет, состоящий из 71 члена и разделенный на три категории: первосвященники (действительные или в отставке) и главы священнических семейств; книжники и фарисеи; старейшины или знатные люди (Никодим, Иосиф Аримафейский).

-- СКИНИЯ - палатка, шатер. Переносное святилище израильтян, в котором находился ковчег Завета.

***

ИСПОВЕДАЛЬНОЕ ПИСЬМО

Трагедия не по выкройке Фонвизина

П. А. Вяземский

В комедии "Недоросль", автор Д.И. Фонвизин, имел уже цель важнейшую: гибельные плоды невежества, худое воспитание и злоупотребления домашней власти выставлены им рукою смелою и раскрашены красками самыми ненавистными.

Невежество же, в коем рос Митрофанушка, и примеры домашние должны были готовить в нем изверга, какова мать его, Простакова.

Именно говорю: изверга, и утверждаю, что в содержании комедии "Недоросль" и в лице Простаковой скрываются все лютые страсти, нужные для соображений трагических: разумеется, что трагедия будет не по греческой или по французской классической выкройке, но не менее того, развязка может быть трагическая.

Что можно назвать сущностью драмы "Недоросля"?

Домашнее, семейное тиранство Простаковой, содержащей у себя, так сказать, в плену Софью, которую приносит она на жертву корыстолюбию своему, выдавая насильно замуж сперва за брата, а потом за сына.

Как характеризована она самим автором?

"Презлою фуриею, которой адский нрав делает несчастие целого дома".

...Все сцены, в которых является Простакова, исполнены жизни и верности, потому что характер ее выдержан до конца с неослабевающим искусством, с неизменяющеюся истиною.

Смесь наглости и низости, трусости и злобы, гнусного бесчеловечия ко всем и нежности, равно гнусной, к сыну, при всем том невежество, из коего, как из мутного источника, истекают все сии свойства, согласованы в характере ее живописцем сметливым и наблюдательным.

В последних явлениях автор показал еще более искусства и глубокого сердцеведения.

Когда Стародум прощает Простакову и она, встав с коленей, восклицает:

"Простил! ах, батюшка, простил! Ну, теперь-то дам я зорю канальям, своим людям", тут слышен голос природы.

Скупость ее прорывается весьма забавно в сцене, когда Правдин, назначенный от правительства опекуном над деревнею ее, рассчитывается с учителями Митрофанушки.

Тут уже не хвастает она, как прежде, познаниями своего сына, и невольно говорит Кутейкину:

"Да коль пошло на правду, чему ты выучил Митрофанушку?"

Но последняя черта довершает полноту картины, сосредоточивая все гибельные плоды злонравия ее и воспитания, данного сыну.

Лишенная всего, ибо лишилась власти делать зло, она, бросаясь обнимать сына, говорит ему: "Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка!", а он отвечает ей: "Да отвяжись, матушка, как навязалась..."

Признаюсь, в этой черте так много истины, эта истина так прискорбна, почерпнута из такой глубины сердца человеческого, что по невольному движению точно жалеешь о виновной, как при казни преступника, забывая о преступлении, сострадательно вздрагиваешь за несчастного.

В начертании характера Простаковой Фонвизин был глубоким исследователем и живописцем.

...Характер мамы, хотя вскользь обозначенный, удивительно верен: в нем много русской холопской оригинальности. Пересказывают со слов самого автора, что, приступая к упомянутому явлению, пошел он гулять, чтобы в прогулке обдумать его. У Мясницких ворот набрел он на драку двух баб, остановился и начал сторожить природу. Возвратись домой о добычею наблюдений, начертал он явление свое и вместил в него слово аацепы, подслушанное им на поле битвы. (. . .)

Успех комедии "Недоросль" был решительный.

Вяземский П. А.

Полн. собр. соч., т. V. СПб., 1880, с. 135--139, 141.

Н.В. Гоголь

Комедия Фонвизина поражает огрубелое зверство человека, происшедшее от долгого бесчувственного, непотрясаемого застоя в отдаленных углах и захолустьях России.

Она выставила так страшно эту кору огрубенья, что в ней почти не узнаешь русского человека.

Кто может узнать что-нибудь русское в этом злобном существе, исполненном тиранства, какова Простакова, мучительница крестьян, мужа и всего, кроме своего сына?

Эта безумная любовь к своему детищу есть наша сильная русская любовь, которая в человеке, потерявшем свое достоинство, выразилась в таком извращенном виде, в таком чудном соединении с тиранством, так что, чем более она любит свое дитя, тем более ненавидит все, что не есть ее дитя.

Потом характер Скотинина -- другой тип огрубения.

Его неуклюжая природа, не получив на свою долю никаких сильных и неистовых страстей, обратилась в какую-то более спокойную, в своем роде художественную любовь к скотине, наместо человека: свиньи сделались для него то же, что для любителя искусств картинная галерея.

Потом супруг Простаковой -- несчастное, убитое существо, в котором и те слабые силы, какие держались, забиты понуканьями жены,-- полное притупленье всего!

Наконец, сам Митрофан, который, ничего не заключая злобного в своей природе, не имея желанья наносить кому-либо несчастье, становится нечувствительно, с помощью угождений и баловства, тираном всех, и всего более тех, которые его сильней любят, то есть матери и няньки, так что наносить им оскорбление -- сделалось ему уже наслажденьем.

Словом -- лица эти как бы уже не русские; трудно даже и узнать в них русские качества, исключая только разве одну Еремеевну да отставного солдата. С ужасом слышишь, что уже на них не подействуешь ни влиянием церкви, ни обычаями старины, от которых удержалось в них одно пошлое, и только одному железному закону здесь место.

Все в этой комедий кажется чудовищной карикатурой на русское.

Гоголь Н. В.

Полн. собр. соч. в 14-ти томах, т. VIII. М., с. 396--397.

В. Г. Белинский

...Право рождения -- священное право на священное имя отца и матери,-- против этого никто и не спорит; но не этим еще все оканчивается: тут человек еще не выше животного; есть высшее право-- родительской любви.

"Да какой же отец или какая мать не любит своих детой?" -- говорите вы.

Так, но позвольте вас спросить, что вы называете любовью?

Как вы понимаете любовь? -- Ведь и овца любит своего ягненка: она кормит его своим молоком и облизывает языком; но как скоро он меняет ее молоко на злак полей -- их родственные отношения оканчиваются.

Ведь и г-жа Простакова любила своего Митрофанушку: она нещадно била по щекам старую Еремеевну и за то, что дитя много кушало, и за то, что дитя мало кушало; она любила его так, что если бы он вздумал ео бить по щекам, она стала бы горько плакать, что милое, ненаглядное детище больно обколотит об нее свои ручонки.

Итак, разве чувство овцы, которая кормит своим молоком ягненка, чувство г-жи Простаковой, которая бывши и овцою и коровою, готова еще сделаться и лошадкой, чтобы возить в колясочке свое двадцатилетнее дитя,-- разве все это не любовь?

-- Да, любовь, но какая?

Любовь чувственная, животная, которая в овце, как в животном, отличающемся и животного фигурою, имеет свою истинную, разумную, прекрасную и восхищающую сторону, но которая в г-же Простаковой, как в животном, отличающемся человеческою фигурою, вместо овечьей,-- бессмысленна, безобразна и отвратительна.

Белинский В. Г.

Поли. собр. соч. в 13-ти томах, т. IV. М., 1954, с. 72.

В. О. Ключевский

... Надобно осторожно смеяться над Митрофаном, потому что Митрофаны мало смешны и притом очень мстительны, и мстят они неудержимой размножаемостью и неуловимой проницательностью своей породы, родственной насекомым или микробам.

...В комедии есть группа фигур, предводительствуемая дядей Стародумом.

Они выделяются из комического персонала пьесы: это -- благородные и просвещенные резонеры, академики добродетели.

Они не столько действующие лица драмы, сколько ее моральная обстановка: они поставлены около действующих лиц, чтобы своим светлым контрастом резче оттенить их темные физиономии. (...)

Стародум, толкующий госпоже Простаковой пользу географии тем, что в поездке с географией знаешь, куда едешь,-- право, не менее и не более живое лицо, нем его собеседница, которая с обычной своей решительностью и довольно начитанно возражает ему тонким соображением, заимствованным из одной повести Вольтера: "Да извозчики-то на что ж? Это их дело".

Умные, образованные люди так самодовольно потешаются над этим обществом грубых или жалких дикарей, у которых они в гостях, даже над такими отпетыми дураками, какими они считают Митрофана и Тараса Скотинина,-- что последний обнаружил необычную ему зоркость, когда спросил, указывая на одного из этих благородных гостей, Софьина жениха: "Кто ж из нас смешон? Ха, ха, ха!"

... Герои, выхваченные из общественного толока для забавы театральной публики, оказались вовсе не забавны, а просто нетерпимы ни в каком благоустроенном обществе: автор взял их на время для показа из-под полицейского надзора, куда и поспешил возвратить их в конце пьесы при содействии чиновника Правдина, который и принял их в казенную опеку с их деревнями.

Эти незабавные люди, задумывая преступные вещи, туда же мудрят и хитрят, но, как люди глупые и растерянные, к тому же до самозабвения злые, они сами вязнут и топят друг друга в грязи собственных козней.

На этом и построен комизм "Недоросля".

Глупость, коварство, злость, преступление вовсе не смешны сами по себе; смешно только глупое коварство, попавшееся в собственные сети, смешна злобная глупость, обманувшая сама себя и никому не причинившая задуманного зла.

"Недоросль" -- комедия не лиц, а положений.

...Рассудок, совесть, честь, стыд, приличие, страх божий и человеческий -- все основы и скрепы общественного порядка горят в этом простаковско-скотининском аду, где черт -- сама хозяйка, как называет ее Стародум, и когда она, наконец, попалась, когда вся ее нечестивая паутина разорвана была метлой закона, она, бросившись на колени перед его блюстителем, отпевает свою безобразную трагедию, хотя и не гамлетовским, но тартюфовским эпилогом в своей урожденной редакции: "Ах, я собачья дочь! Что я наделала!"

Но это была минутная растерянность, если не было притворство: как только ее простили, она спохватилась, стала опять сама собой, и первой мыслью ее было перепороть насмерть всю дворню за свою неудачу, и, когда ей заметили, что тиранствовать никто не волен, она увековечила себя знаменитым возражением:

-- Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен! Да на что ж дан нам указ о вольности дворянства?

В этом все дело.

"Мастерица толковать указы!" -- повторим и мы вслед за Стародумом...

Ключевский В. О.

Сочинения в 8-ми томах, т. VIII. М., 1959, с. 264--269, 271--274, 276--278, 287.

***

Д. И. Фонвизин. Портрет худ. Ж. Караф.

***

А.И. Каменев

Педагогика благонравия:

Хрестоматия

- М., 2004. - 308 с.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 28/03/2010, изменен: 28/03/2010. 31k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 1 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Поистине "лествица совершенства"...

Каменев Анатолий Иванович
Поистине "лествица совершенства"...