ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Психология великоросса

Акафист, поднесенный Карионом Истоминым царевичу Алексею Петровичу.

1690-е гг.

ПСИХОЛОГИЯ ВЕЛИКОРОССА

И сказал человек: вот, это в лице его дыхание жизни,

и стал человек душею живой.

Первая книга Моисеева. Бытие. Гл.2, с.7.

-- Историк говорит, что славяне не знали ни лукавства, ни злости; хранили древнюю простоту нравов... (Карамзин).

-- Древние писатели ценят целомудрие не только жен, но и мужей славянских.(Карамзин).

-- Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях... (Ключевский).

-- Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольным путем. (Ключевский).

-- ... Терпение удивительное, ум светлый, основательный, душа добрая... (Устрялов).

-- Чувство нравственной связи с обществом и с народом у нас развито слишком мало. (Стоюнин).

-- В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподдатливости. Он со всеми уживается и во все втягивается. (Достоевский).

-- Русскому народу чужды насилие, наглость и нахальство. Он долго бывает сдержан и осторожен, но когда он сознает свою силу и решится на действие, то удержу его решимости нет предела. (Хомяков).

О физическом и нравственном характере славян древних

Н.М. Карамзин

Не только в степенях гражданского образования, в обычаях и нравах, в душевных силах и способностях ума, но и в самых телесных свойствах видим такое различие между народами, что остроумнейший писатель ХVIII века Вольтер, не хотел верить их общему происхождению, от единого корня или племени.

...Житель полунощных земель любит движения, согревая ими кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха и терпением укрепляется. Таковы были древние славяне по описанию современных историков, которые согласно изображают их бодрыми, сильными и неутомимыми. Презирая непогоды, свойственные климату северному, они сносили голод и всякую нужду; питались самою грубою, сырою пищею; удивляли греков своей быстротою; с чрезмерной легкость всходили на крутизны, спускались в расселены; смело бросались в опасные болота и глубокие реки.

Думая, без сомнения, что главная красота мужа есть крепость в теле, сила в руках и легкость в движениях, славяне мало пеклись о своей наружности: в грязи, в пыли, без всякой опрятности в одежде являлись в многочисленном собрании людей. Греки, осуждая сию нечистоту, хвалят их стройность, высокий рост и мужественную приятность лица.

<""">

Чрезмерная отважность славян была столь известна, что хан аварский всегда ставил их впереди своего многочисленного войска, и сии люди неустрашимые, видя иногда измену аваров, гибли с отчаянием.

<""">

Сии люди. на войне жестокие, оставляя в греческих владениях долговременную память ужасов ее, возвращались домой с одним своим природным добродушием. Современный историк говорит, что они не знали ни лукавства, ни злости; хранили древнюю простоту нравов, не известную тогдашним грекам; обходись с пленными дружелюбно и назначали всегда срок для их рабства, отдавая им на волю или выкупить себя и возвратиться в отечество, или жить с ними в свободе и братстве.

Столь же единогласно хвалят летописи общее гостеприимство славян, редкое в других землях и доныне весьма обыкновенное во всех славянских: так следы древних обычаев сохраняются в течение многих веков, и самое отдаленное потомство наследует нравы своих предков. Всякий путешественник был для них как бы священным: встречали его с ласкою, угощали с радостью, провожали с благословением и сдавали друг другу на руки. Хозяин ответствовал народу за безопасность чужеземца, и кто не умел сберечь гостя от беды или неприятности, тому мстили соседи за сие оскорбление, как за собственное.

Славянин, выходя из дому, оставлял дверь отворенную и пищу готовую для странника. Купцы, ремесленники охотно посещали славян, между которыми не было для них ни воров. ни разбойников; но бедному человеку, не имевшему способа хорошо угостить иностранца, позволялось украсть все нужное для того у соседа богатого; важный долг гостеприимства оправдывал и самое преступление. <""">

Древние писатели ценят целомудрие не только жен, но и мужей славянских. Требуя от невест доказательства их девственной непорочности, они считали за святую для себя обязанность быть верными супругами. Славянки не хотели переживать своих мужей и добровольно сожигались на костре с их трупами. Вдова живая бесчестила семейство.

<""">

Сей народ, подобно всем иным, в начале гражданского бытия своего не знал выгод правления благоустроенного, не терпел ни властелинов, ни рабов в земле своей и думал, что свобода дикая. неограниченная есть главное добро человека. Хозяин господствовал в доме: отец над детьми, муж над женою, брат над сестрами; всякий строил себе хижину особенную, в некотором отдалении от прочих, чтобы жить спокойнее и безопаснее.

Лес, ручей, поле составляли его область, в которую страшились зайти слабые и невооруженные. Каждое семейство было маленькой, независимой республикою; но общие древние обычаи служили между ними некоторую гражданскою связию. В случаях важных единоплеменные сходились вместе советоваться о благе народном. уважая приговор старцев, сих живых книг опытности и благоразумия для народов диких; вместе также предпринимали воинские походы, избирали вождей, хотя, любя своевольство и боясь всякого принуждения, весьма ограничивали власть их и часто не повиновались им в самих битвах.

Совершив общее дело и возвратясь домой, всякий опять считал себя большим и главою в своей хижине.

<""">

Общежитие, пробуждая или ускоряя действие разума сонного, медленного в людях диких, рассеянных, по большей части уединенных, рождает не только законы и правление, но и самую Веру, столь естественную для человека, столь необходимую для гражданских обществ, что мы ни в мире, ни в истории не находим народа, совершенно лишенного понятия о Божестве. Люди и народы, чувствуя зависимость или слабость свою, укрепляются, так сказать мыслию о Силе Вышней, которая может спасти их от ударов рока.

Неотвратимых никакой мудростию человеческою, - хранить добрых и наказывать тайные злодейства. Сверх того Вера производит еще теснейшую связь между согражданами. Чтя одного Бога и служа Ему единообразно, они сближаются сердцем и духом. Сия выгода так явна и велика для гражданского общества, что она не могла укрыться от внимания самых первых его основателей, или отцов семейств.

<""">

Таким образом грубый ум людей непросвещенных заблуждается во мраке идолопоклонства и творит богов на всяком шагу, чтобы изъяснять действия Природы и в неизвестностях рока успокаивать себя надеждою на вышнюю помощь!

<""">

Славяне... показывали силу свою в разных играх воинских, сожигали труп на большом костре и, заключив пепел в урну, ставили ее на столпе в окрестности дорог. Сей обряд... изъявляет воинственный дух народа, который праздновал смерть, чтобы не страшиться ее в битвах, и печальными урнами окружал дороги, чтобы приучить глаза и мысли свои к сим знакам человеческой тленности.

<""">

Панорама города Касимова в кон. 17 в.

По гравюре из сочинения А. Олеария

Психология великоросса.

В.О. Ключевский

Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великороссов; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставлял капризу природы каприз собственной отваги.

Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось.

В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет укорачиваться безвременным ожиданием ненастья. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму.

Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкая работать скоро, лихорадочно, а потом отдыхать в продолжении осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.

<""">

С другой стороны, свойствами края определялся порядок расселения великороссов. Жизнь удаленными друг от друга деревнями при недостатке общения естественно не могла приучить великоросса действовать большими союзами, дружными массами. <"""> Поэтому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами.

Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда еще не уверен в себе и в успехе и хуже в конце, когда добьется некоторого успеха и привлечет внимание: неуверенность к себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии.

Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума.

<""">

Народ смотрит на окружающее и переживаемое под известным углом, отражая то и другое в своем сознании с известными преломлением. Природа страны, наверное, не без участия в степени и направлении этого преломления.

Невозможность рассчитать вперед, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели, заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем заглядывать вперед.

В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предупредителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом.

<""">

Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс думает надвое и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и поэтому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны летают прямо, говорят великороссы в пословице.

Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольным путем.

<""">

Кирилло-Белозерский монастырь.

С иконы 17 в.

О России и русских

Н.Я. Данилевский

<""">

Обращаясь теперь к миру Славянскому, и преимущественно к России, как единственной независимой представительнице его, с тем, чтобы рассмотреть результаты и задатки еще начинающихся только его культурно-исторической жизни, с четырех принятых точек зрения: религии, культуры, политики и общественно-политического строя, дабы таким образом уяснить, хотя бы в самых общих чертах, чего вправе мы ожидать и надеяться от Славянского культурно-исторического типа, в чем может заключаться особая славянская цивилизация, если она пойдет по пути самобытного развития?

Религия составляла самое существенное, господствующее (почти исключительное) содержание древней русской жизни, и в настоящее время в ней же заключается преобладающий духовный интерес простых русских людей; и поистине, нельзя удивляться невежеству и дерзостям тех, которые могли утверждать (в угоду своим фантазиям) религиозный индифферентизм русского народа.

Со стороны объективной, фактической, русскому и большинству прочих славянских народов достался исторический жребий быть вместе с Греками главными хранителями живого предания религиозной истины - православия, и таким образом, быть продолжателями великого дела, выпавшего на долю Израиля и Византии, - быть народами богоизбранными. Со стороны субъективной, психической, Русские и прочие Славяне одарены жаждой религиозной истины, что подтверждается как нормальными проявлениями, так и самыми искажениями этого духовного стремления.

Мы уже указали на особый характер принятия христианства Россией, не путем подчинения высшей по культуре христианской народности, не путем политического преобладания над такой народностью, не путем деятельности религиозной пропаганды, - а путем внутреннего недовольства, неудовлетворения язычеством и свободного искания истины.

Самый характер Русских и вообще Славян, чуждый насильственности, исполненный мягкости, покорности, почтительности имеет наибольшую соответственность с христианским идеалом. С другой стороны, религиозные уклонения, болезни Русского народа, - раскол старообрядства и секты, указывают: первый - на настойчивую охранительность, не допускающую ни малейших перемен в самой внешности, в оболочке святыни; второй же, особенно духоборство, - на способность к религиозно-философскому мышлению.

У других Славянских народов мы видим гуситское религиозное движение - самую чистую, идеальную из религиозных форм, в которой проявлялся не мятежный, преобразовательный дух реформы Лютера, Кальвина, а характер реставрационный, восстановительный, стремившийся к возвращению к духовной истине, некогда переданный св. Кириллом и Мефодием.

С другой стороны, и у западных Славян, в глубокоискажающем влиянии латинства на польский народный характер видим мы опять доказательство, что религиозное учение не скользит у Славянских народов по поверхности, а способно выказать на его благородной ниве вполне все, что в нем заключается, при чем, посеянное зерно, смотря по его специфическим особенностям, вырастает в добротный плод, или в плевелы и волчцы.

Правда, что религиозность Русского народа была по преимуществу охранно-консервативной, - и это ставится ему некоторыми в вину.

Но религиозная деятельность есть охранительная по самому существу своему, как это вытекает из самого значения религии, которая - или действительное откровение, или, по крайней мере, почитается таковым верующими. На самом деле, или, по крайней мере, во мнении своих поклонников, религия непременно происходит с неба, и потому только и достигает своей цели - быть твердою, незыблемою основой практической нравственности, сущность которой состоит не в ином чем, как в самоотверженности, в самопожертвовании, возможных лишь при полной достоверности тех начал, во имя которых они требуются.

Всякая же другая жертвенность, философская, метафизическая и даже положительно-научная, не достижима: для немногих избранных, умственно развитых, потому, что им известно, что наука и мышление не завершимы, что они не сказали и никогда не скажут своего последнего слова, что, следовательно, к результатам их всегда примешано сомнение, возможность и необходимость пересмотра, переисследования, и притом в совершенно неопределенной пропорции: для массы же, - по той еще более простой причине, что для нее она недоступна.

Поэтому, как только религия теряет свой откровенный характер, она обращается, смотря по взгляду на достоинство ее догматическо-нравственного содержания, - или в философскую систему, или в грубый предрассудок.

Но если религия есть откровение, то очевидно, что развитие ее может состоять только в раскрытии истин, изначала в ней содержавшихся, точнейшим их формулированием, по поводу особого обращения внимания на ту или другую сторону, ту или другую часть религиозного учения в известное время. Вот внутренняя причина строго-охранительного характера религиозной деятельности всех тех народов, которым религиозная истина была вверена для охранения и передачи в неприкосновенной чистоте другим народам и грядущим поколениям.

<""">

И так, мы можем сказать, что религиозная сторона культурной деятельности составляет принадлежность Славянского культурного типа и России в особенности, - есть неотъемлемое его достояние, как по психологическому строю составляющих его народов, так и потому, что им досталось хранение религиозной истины; - это доказывается как положительной, так и отрицательной стороной религиозной жизни России и Славянства.

Если обратимся к политической стороне вопроса, - к тому, насколько Славянские народы выказали способность к устройству своей государственности, мы встречаем явление весьма неодобрительное, с первого взгляда. Именно, все Славянские народы, за исключением Русского, или не успели основать самостоятельных государств, или, по крайней мере, не сумели сохранить своей самостоятельности и независимости.

Недоброжелатели Славянства выводят из этого их политическую несостоятельность. Такое заключение не выдерживает ни малейшей критики, если даже не обращать внимания на те причины, которые препятствовали доселе Славянам образоваться в независимые политические тела, а принять факт, как он существует. Факт этот говорит, что огромное большинство Славянских племен (по меньшей мере две трети их, если не более) образовали огромное, сплошное государство, просуществовавшее уже тысячу лет и все возраставшее и возраставшее в силе и могуществе, несмотря на все бури, которые ему пришлось выносить во время его долгой исторической жизни.

<""">

Что бы ни сказало будущее, уже по одному тому, что до сих пор проявление Славянами, и преимущественно русской отраслью их, в политической деятельности, мы вправе причислить племена эти к числу наиболее одаренных политическим смыслом семейств человеческого рода.

Мы считаем уместным обратить здесь внимание и на особый характер этой политической деятельности, как она выразилась в возрастании Русского государства.

Русский народ не высылает из среды своей, как пчелиные улья, роев, образующих центры новых политических обществ... Русское государство, от самых времен первых московских князей, - есть сама Россия, постепенно неудержимо расширяющаяся во все стороны, заселяя граничащие с нею ненаселенные пространства, и уподобляя себе включенные в ее государственные границы - инородческие поселения.

Только непонимание этого основного характера распространения Русского государства, происходящее опять-таки, как и всякое другое русское зло, от затемнения своеобразного русского взгляда на вещи европейничаньем, может помышлять о каких-то отдельных провинциальных особях, соединенных с Россией одною отвлеченною государственной связью, о каких-то не Россиях в России...

<""">

Но основание, расширение государства, доставление ему прочности, силы и могущества составляют еще только одну сторону политической деятельности. Она имеет еще и другую, состоящую в установлении правомерных отношений граждан между собою и к государству, то есть в установлении гражданской и государственной свободы, без способности к которой нельзя признать народ вполне одаренным здравым политическим смыслом.

И так, способен ли Русский народ к свободе?

Едва ли надо упоминать, что наши недоброжелатели дают на это отрицательный ответ: одни - считая рабство естественной стихией Русских, другие - опасаясь, или представляя опасающимися, что свобода в руках их должна повести ко всякого рода излишествам и злоупотреблениям. Но на основании фактов русской истории и знакомства с воззрениями и свойствами Русского народа, можно составить себе только диаметрально противоположное этому взгляду мнение: именно, что едва ли существовал и существует народ, способный вынести большую долю свободы и имеющий менее склонности злоупотреблять ею, чем народ Русский.

Это основывается на следующих свойствах, присущих русскому человеку: на его умении и привычке повиноваться, на его уважении и доверенности к власти, на отсутствии в нем властолюбия, и на его отвращении вмешиваться в то, в чем он считает себя некомпетентным; а если вникнуть в причины всех политических смут у разных народов, то корнем их окажется не собственно стремление к свободе, а именно властолюбие и тщеславная страсть людей к вмешательству в дела, выходящие из круга их понятий. Как крупные события в русской истории, так и ежедневные события русской жизни, одинаково подтверждают эти черты русского народного характера.

В самом деле, взгляните на выборные должности во всех наших сословиях, в особенности в купечестве, мещанстве и крестьянстве. Эти должности, доставляющие власть и почет, считаются не правами, а обязанностями, или, лучше сказать, общественными повинностями, и исключение составляют разве одна должность предводителя, дающая почет, - а не власть.

<""">

Эти черты русского народного характера во всяком случае показывают, что власть имеет для нас мало привлекательности, и хотя многие считают это за како-то недостаток, - мы не можем видеть ничего дурного в том, что наши общественные деятели хотят, чтобы труд их на общую пользу был материально вознагражден, так как совершенно безвозмездным он ведь никогда не бывает, ибо удовлетворение властолюбия, тщеславия, гордости - та же мзда.

<""">

И так, заключаем мы, и по отношению к силе и могуществу государства, по способности жертвовать ему всеми личными благами, и по отношению к пользованию государственной и гражданской свободой, - Русский народ одарен замечательным политическим смыслом. По чертам верности и преданности государственным интересам, беспритязательности, умеренности в пользовании свободой... мы можем распространить это же свойство и на других Славян.

<""">

***

Русский монах-летописец

Духовный лик славянства.

В.И.Иванов

Утверждая внутреннее единство славянского мира в его внешнем разделении, какой высший смысл влагаем мы в эту уверенность, помимо прямого, указующего на простейшую достоверность кровного родства славян и односемейственного созвучия славянских наречий? Из каких нравственных корней вырастает славянское самосознание и до каких духовных основ оно углубляется? - вот вопрос, - и от решения этого вопроса существенно зависит, насколько обоснованными нам представляются ожидания вселенского соборного согласия в грядущем.

Ибо в соответствии с нашими национальными и историческими идеалами, мы вольны чаять "водворения" тех или иных форм "вожделенного строя в славянской мировой громаде", как говорил поэт; но эти задачи будущего объединения и возникают в славянстве именно потому, что нет в настоящем между единоплеменниками ни политического единства, ни единой веры, образованности и бытового уклада.

Правда, самая тяга к объединению свидетельствует о некоем чувствовании сокровенной духовной связи между отдельнейшими из разошедшихся родичей многочисленного рода; однако, связь эта остается не выявленной и неопределенной, почему славянская идеология всегда и казалась недругам нашим личиною, плохо прикрывающей действительные побуждения стародавней племенной борьбы.

Впрочем, не одни недруги, но и беспристрастные сторонние наблюдатели могли бы - вчуже - расслышать в этой проповеди только природный голос энергии самосохранения, внятно звучащий в серединных чувствилищах великого племени, издревле вытесняемого со своих мест, искореняемого и обезличиваемого германством. Потребность в теснейшем сплочении издавна расторгнутых частей для дружного отпора неотступно надвигающейся враждебной стихии достаточно объясняет, сама по себе, попытки некоего восполнения действительности прагматически-целесообразными примыслами о едином духовном лике славянства.

В самом деле, речь идет не просто о сравнительной психологии славянских народностей, научное значение которой неоспоримо, при всех оговорках, коим подлежит точность ее обобщений. Осторожное положительное исследование остается в низшей сфере, когда мы возвышаемся до интуиции о духе. Между тем, лишь в этой верховной области впервые осмысливается славянская идея; одной психологии тут недостаточно; ведь из того, что характер племени являл известную общность эмпирические черт, еще вовсе не следует, что это единство типа нечто большее чем первоначальное, этнологическое единство.

<""">

III

Есть в душевной жизни, как и в высшей, благодатно-творческой жизни духа, двойственность полярных влечения, различать которые научила нас недавно седая древность, когда, после долгих веков,, наконец, мы всецело поняли, в каком смысле противополагали эллины Аполоново начало Дионисову. "Единение, меру, строй, порядок, равновесие", самодовлеющий покой завершенных форм противопоставляли они, как идею Аполлона, - "началу безмерному, подвижному, неустойчивому в своих текучих формах, беспредельному, страдающему от непрерывного разлучения с собою самим" (это был Дионис); "силы души сосредотачивающие, центростремительные - силам центробежным, разбивающим хранительную целостность человеческого я, уничтожающим индивидуальное сознание".

Самоутверждение, как идею Аполона, противопоставляли они Дионисову "выхождение из себя", мистическому "восторгу и исступлению"; аполлонийское самосознание - дионисийскому самозабвению; овладение миром при посредстве познающего и устроительного разума - энтузиастическому растворению отдельного разума в разуме сверхличном, всеобщем, в одушевленном целом бытия вселенского; волю запечатлеть свое законодательное я на воске мировой данности - жажда наполниться вселенским дыханием, вместить в своей груди весь мир, как дар, и в беспредельном истаять, - ибо, по слову Леопарди о просторах Бога и вечности.

Так сладостно крушенье в этом море...

Отваживаясь чертить свой рисунок крупными чертами простыми обобщающими линиями, скажу, что, на мой взгляд, германско-романские братья славян воздвигли свое духовное и чувственное бытие преимущественно на идее Аполлоновой, - и почему царит у них строй, связующий мятежные силы жизнеобильного хаоса, - лад и порядок, купленный принуждением внешним и внутренним самоограничением.

Славяне же с незапамятных времен были верными служителями Диониса. То безрассудно и опрометчиво разнуздывали они, то вдохновенно высвобождали все живые силы - и не умели потом собрать их и укоротить, как товарищи Одиссея - мощь буйных ветров вырвавшихся из развязанного ими Эолова мешка. Истинными поклонниками Диониса были они, - и потому столь похож из страстной удел на жертвенную долю самого, извечно отдающегося на растерзание и пожрание, бога священных безумий, страдающего бога эллинов. <""">

Не в себе, не в своей самостоятельной совести находит славянский дух начало закона, а единственно в живом Боге - или нигде (за что и презирают немцы, кантианцы от природы, славян, как не умеющих себя ограничивать, и над собою господствовать, а потому-де самим разумом вещей обреченных рабствовать) - и, мятежный, в ослушании богоборствует, отстаивая перед лицом Бога безначалие, пока не умирится, и не раскается горько, и не прильнет по-детски к Любимому. Тоскующий по безымянным просторам и равно открытый вдохновению и одержанию, не всегда удерживается славянский дух в пределах человечески прекрасного и человечески разумного, но порывается к сверхчеловеческому, или жалко срывается в хаотическое. Всем взлетам и всем падениям подвержен он, являя собой один порыв, грани ее ненавидя, - тогда как его германо-романские братья памятуют о мере и каждым творческим действием утверждают спасающий личность и закрепляющий ее победы Предел. Оттого формы, им творимые, прочны, устойчивы, совершенны; оттого покоряется им окружающая природная стихия и послушно приемлет подсказанный их духом порядок и смысл.

А славянство радуется смене и плавкости форм и, плавя все формы, плавится само, текучее, изменчивое, забывчивое, неверное, как влага, легко возбудимое, то растекающееся в дробящееся, то буйно сливающееся; недаровитое к порабощению природы, но зато неспособное и к ее умерщвлению холодным рассудком и корыстью владельческой воли; готовое умильно приникнуть к живой Матери-Земле; лирическое, как сербская или русская песня; музыкально-отзывчивое, как горное эхо, на все голоса вселенной; в самом эпическом героизме своих юношей-воинов - женственное, как Душа Мира; знающее святыню явлений, видящее в нем богоявление Единой Души. Любит оно, гульливое, как волна, узывчивую даль и ширь полей, и вольные просторы духа, - и недаром то, кто раздвинул мирозданье в просторы беспредельные - Коперник.- был славянин.

Во многом отказано славянству, но многое и вверено ему на хранение до лучших времен. Неумелые в строительстве общественности принудительной, лелеют в духе славяне, - эти исконние усобники, - тайну хорового согласия и того не принудительного общения между людьми, которое только на их языке имеет в мире свое именование: соборность. Им дано обретать свое личное я в целом, и в их сердце зеленеет первый росток грядущего всечеловеческого сознания, которое будет откровением единого я, созерцаемого как реальное лицо.

<""">

VII

Но если столь много славянству поручено, то и великие опасности подстерегают беспечного царевича, таящего под одеждой простолюдина царственное сокровище. Опасности эти я вижу двояко: как опасности темного хаоса и как опасности ложного строя и того света, о коем сказано: "смотрите, свет, который в вас, не есть ли тьма".

Страшны центробежные силы души-мэнады, страшен разымчивый хмель безудержных страстей. Но не менее страшны искушения мертвенного бездушного порядка и приманки извне приемлемого внешнего строя, которыми обольщают славян их враги, чтобы омертвить их самобытную жизнь, обескрылить дух и внутренний образ их изгадить. Ревниво должны они беречь свое предание, любовно множить взаимность, наиболее же стремиться к тому, чтобы в самих себе найти строй.

Неисповедимы пути Проведения, и свобода человеческого выбора между добром и злом не ограничена. Но если возможно судить по водосклону, в какие моря впадает река, если не отвратят непредвиденные препоны русла ее в сторону и не отведут прочь естественного течения вод, - есть основания к надежде что славянство. верное своим роковым в жизни не благодатным залогам и Духа в себе не угасившие, понадобится человечеству, когда, изжив все блуждания внешнего и принудительного жизнепонимания и жизнестроительства, возжаждет мир откровений лучший, соборной свободы и правды духовной о святом единстве вселенской жизни.

15 октября 1917 г.

***

Инициал "П" из древнерусской рукописи

Каков русский человек.

И.С.Аксаков

Русский народ не ветрен, не легкомыслен, - это все знают, в этом согласны между собою его друзья и враги: он не вскипает кипучим гневом при малейшем оскорблении его чести; не воспламеняется как порох от искры слова; не податлив на увлечение военной славой, не браннолюбив, туг на энтузиазм, враг ложных восторгов и театральных эффектов; мужественный, разумный, бодрый, он лично наклонный к миру и долготерпению...

<""">

По общему единодушному свидетельству иностранцев, русский простой народ умнее и даровитее простого народа всех стран Европы... Отчего же такая несоразмерность и несоответствие между почвой и продуктами? Как объяснить это явление, как согласить то богатство ума снизу и малоумие сверху? Куда девается, куда испаряется этот ум, спросите вы опять?

Отвечать на этот вопрос не трудно. Это явление объясняется тем особенным путем развития, который проходит у нас ум, переставая быть непосредственной народной силой - той постепенной отчужденностью от живых источников питания, хранящихся в народном материке, которая становится уделом ума по мере изменения его жизненной обстановки на высшую. Оно объясняется, наконец, духовной разобщенностью с народом нашего общества...

<""">

Было бы в высшей степени любопытно проследить, как этот русский ум, выходя из почвы, постепенно вянет в неблагоприятном воздухе общественной среды, мутится, слабеет, никнет, чахнет, искривляется и кончает тем, что или совсем гибнет, или же находит себе применение в односторонности, суживается в меру необходимую для спокойного и благополучного существования, выветривается, разменивается на мелочь, - пошлеет до отвратительности.

<""">

Личность у нас слаба и шатка, и ни о чем мы так не должны заботиться, как об укреплении личной воли, о развитии личных характеров, о твердости убеждений и о согласии убеждений с делом, о просвещении нашего нравственного разума, об усовершенствовании личной нравственности.

<""">

Любовь к России, любовь к своему народу - призывают нас к делу, требуют от нас не мужества вола, не энергии разрушения, не стойкости, презирающей смерть, - а мужества гражданина и упорного длительного труда, творящего и зиждущего. Нас ждет не борьба на поле битвы, а несравненно тяжелая борьба в жизни гражданской, борьба ежедневная и повсеюдная.

<""">

...Мало быть Русским только при больших исторических оказиях, но надо им быть и в будничное время истории, в ежедневной действительности.

<""">

На упреки в недостатке народного самосознания в нашем обществе, нам не раз приходилось слышать возражения такого рода: "а вот посмотрите-ка, какие мы, Русские, - какие патриоты в минуты опасности - сунься-ка на нас чужеземцы войною, мы все, как один человек, станем грудью за Русскую землю" и пр. и пр. Это действительно так, - в этом нет сомнения, - и этим свойством нашим мы можем по праву гордиться, но этот похвальный патриотизм не мешает нам выдавать ту же Русскую землю тем же иностранцам, - как скоро они идут на нас не войною, а мирным набегом, и как скоро. не видя вражеского стана и не слыша воинственных кликов, мы считаем возможным отложить в сторону патриотическое напряжение.

<""">

Таким образом, при всей внешней целостности и единстве России, мы расколоты сами в себе внутренне, страдаем какой-то нравственной двойственностью, и общественный духовный наш организм не может похвалиться ни цельностью, ни крепостью.

<""">

Пора перестать нам самодовольно обнадеживаться нашим патриотизмом, и, так сказать, считать себя вполне нравственно обеспеченным известной нашей способностью стоять грудью, приносить жизнь и достояние на алтарь отечества.

Пора убедиться, что эта способность нисколько нас не обеспечивает в такое время, когда нет неприятельских армий, с которыми можно было бы бороться, когда груди, жизни и достояния не требуется, а требуется деятельность мыслящего, трудящегося. подвизающего духа; когда алтарь отечества ждет иных даров - гражданской доблести, любви и разумения Русской народности, наконец, талантов...

<""">

Пора же понять, наконец, что способность патриотических жертв во время войны нисколько не освобождает нас от обязанностей нравственных во время мира...

Пора также не очень-то гордиться своим единством и цельностью и уразуметь, наконец, что единством и цельностью мы обязаны, прежде всего, не Русскому обществу, а Русскому народу...

<""">

Русскому обществу именно недостает уважения к своей народности, веры в свою народность... В нем, в следствие разных исторических причин, явилось сомнение в самом себе, в своем нравственном праве на самостоятельное народное развитие, и закралось в душу какое-то душевное подобострастие пред авторитетом западной цивилизации.

<""">

Не легко живется теперь на Руси. Не можется ей, во всех смыслах и отношениях. Трудно ей; трудно особенно потому, что приходится ей иметь дело не с какой-либо внешней опасностью, внешним врагом, а с самою собой. Трудно потому, что и врачевание приходится искать, как убеждает в этом недавний опыт, не во внешних учреждениях только, не в одной благонамеренности правительственной, - а в чем-то ином, в разрешении многосложных, громадных вопросах духовного свойства.

Дело уже не в лекарствах, извне прилагаемых, а дело в возбуждении самостоятельной внутренней воли, в жизненном проявлении нравственной силы...

<""">

...Здорова ли та страна, где большинство пастырей обратилось в наемников и чиновников?

<""">

Наше старое общество разлагается, а нового мы еще не видим. Потому, что к старому обществу должны мы отнести и все наше молодое поколение, в котором нет ничего, кроме более искренней и энергичной силы отрицания.

Половина общества так воспользовалась предоставленною ему свободой, что живет за границей и воспитывает там своих детей. Наши будущие государственные деятели готовятся не только вдали от Росси, но и в атмосфере ей чуждой и враждебной. под воздействием иных просветительских начал, с детства усваивает себе точку зрения, с которой менее всего понятна Россия.

<""">

В общественном воспитании кроется главный источник болезни нашего сознания... Все наше воспитание, особенно университетское, организовано так, - и уже издавна, с самого насаждения у нас европейского просвещения, - чтобы воспитать людей в отвлеченности и отрицании - отрицании русской духовной национальной сущности. С самого начала образование служило правительству средством для изготовления нужных ему для государственной службы людей.

<""">

Здесь-то и совершается тот процесс искривления сознания... Здесь вставляются юноше чужие очки, в которых он потом и ходит обыкновенно до конца дней своих; здесь даются ему чужие веса и мерила, на которых потом он вешает и мерит свое. народное; здесь пересаживаются в его душу все болезненные отрицания, стремления, искания чужой исторической жизни, со всеми ее недугами, и не влагается ни одного положительного, своего национального идеала...

<""">

Скажут, конечно, что призвание университетов воспитывать человека вообще, служить истине вообще, без отношения к национальности, что наука-де космополитична по своему существу... Европейская наука там, где она процветает... не производит нигде национального обезличения, не вытравливает в людях чувство своей народности, любви к своей земле и сознания своих к ней обязанностей... Без народного не может быть и общечеловеческого: только уважая свою народную личность, только развивая все дары, все силы личного народного духа, может народ совершить свое служение высшей истине...

<""">

Станем же править наше сознание... В этом наше спасение. Конечно, воспитание юношества стоит здесь на первом плане, но не юношей одних и на школьных только скамьях, - самих себя и на всех путях жизни должны мы перевоспитываться.

России нужнее всего теперь напряженный труд мысли..., труд добросовестный, точкой отправления которого должны быть, прежде всего, обуздание теоретической заносчивости, почтительное отношение к духовному содержанию, к требованиям нашей народной жизни...

<""">

По части средств ослабления России, если не прямое сознание, то инстинкт Запада руководит им довольно верно. Одним из самых надежных средств ослабления, это, без сомнения, обезличение в смысле национальном, - это подрыв той нравственной народной самобытности, которая как бельмо в глазу нашим псевдо-либералам...

Вызвать Россию на отречение от себя самой, сдвинуть ее с ее исторического пути, усвоить ей вполне не только по внешности, но и со всеми глубинами народного духа, западной цивилизации, вот, - представляется Западу, - наилучший способ... чтоб обезвредить ее природную силу, поработить ее духовно и нравственно.

<""">

Город Нарва.

Письма о русской культуре.

Федотов Г.

<""">

Первой предпосылкой культуры является сам человек. Мы жадно вглядываемся в черты нового человека, созданного революцией, потому что именно он будет творцом русской культуры. Вглядываемся - и не узнаем его.

<""">

Мы привыкли думать, что русский человек добр. Во всяком случае, он умеет жалеть. В русской мучительной, кенотической жалости мы видим основное различие нашего христианского типа от западной моральной установки. Кажется, жалость теперь совершенно вырвана из русской жизни и из русского сердца. Поколение, воспитанное революцией, с энергией и даже яростью борется за жизнь, вгрызается зубами не только в гранит науки, но и в горло своего товарища-конкурента. Дружным хором ругательств провожают а тюрьму, а то и в могилу поскользнувшихся, павших, готовы сами отправить на смерть товарища, чтобы занять его место.

Жалость для них бранное слово, христианский пережиток. "Злость" - ценное качество, которое стараются в себе развить.

При таких условиях им нетрудно быть веселыми.

<""">

Мы привыкли считать, что русский человек отливается тонкой духовной организацией (даже в народе), чуток, не переносит фальши. Недавние заграничные гастроли Художественного театра показали всему свету, что талантливейшие русские артисты разучились передавать тонкие душевные движения. Им доступно лишь резко очерченное, грубое, патетическое.

Самое замечательное, что в этом нет ничего нарочитого.

Они хотели бы дать психологическую драму, хотели бы сохранить наследие Станиславского. они еще учатся у старых учителей. Но жизнь сильнее школы. Выйдя из нового поколения, они приносят с собой его бесчувственность. которая не исключает, конечно, художественной одаренности.

Мы привыкли считать, что русский человек индивидуалист-одиночка, не способен к организации и большому делу. Наши большие люди всегда бунтари и чудаки, идущие своим путем, не подчиняющиеся социальной дисциплине.

О чем говорит техника новых русских актеров, спортивных команд, певческих хоров? Великолепные массовые сцены, слаженность действий, изумительная четкость коллективных движений - при сравнительной бедности личных талантов.

Нет гениев, но много талантов, и таланты эти раскрываются в коллективе. Да ведь это почти тожество немецкой "умеренности и аккуратности", хотя и в боевых, военных темпах. Русский народ оказывается народом солдат, а не партизан, команд, "экип", а не искателей, одиночек, бунтарей.

Этот ряд противопоставлений можно было бы продолжить далеко. Оставлю пока без проверки, насколько основательны наши ходячие представления о нас самих. Мы привыкли, как и все народы, глядеться в себя в кривое зеркало. Но факт несомненен, все характеристики русской души, удачные в прошлом, отказываются служить для нового человека. Он совершенно другой, не похожий на предков.

В нем скорее можно найти тот культурный тип, в оттолкновении которого мы всегда искали признак русскости: тип немца, европейца, "мальчика в штанах"... Это вечное пугало русских славянофилов, от которого они старались уберечь русскую землю, по-видимому, сейчас в ней торжествует. Таково первое впечатление, которое, конечно, нуждается в проверке.

Самый факт необычайно резкого перелома не подлежит сомнению.

Не далеко искать и причины его резкости и глубины. Сама по себе революция - и какая! - не могла не перевернуть национального сознания. Ни один народ не выходит из революционной катастрофы таким, каким он вошел в нее. Зачеркивается целая историческая эпоха с ее опытом, традицией, культурой. Переворачивается новая страница жизни. В России жестокость революционного обвала связана была к тому же с сознательным истреблением старого культурного класса и заменой его новой, из низов поднявшейся интеллигенцией.

Второй источник катастрофы - хотя и совершенно мирный - заключается в чрезвычайно быстром процессе приобщения масс к цивилизации, в ее интернациональных и очень поверхностных слоях: марксизм, дарвинизм, техника. Это, в сущности, процесс рационализации русского сознания, в который народ, т.е. низшие слои его, вступил еще с 60-х годов, но который, протекая сперва очень медленно, ускорялся в геометрической прогрессии, пока, наконец, в годы революции не обрушился настоящей лавиной и не похоронил всего, что сохранилось в народной душе от московского православного наследия. Двадцать лет совершили работу столетий. Психологические последствия таких темпов должны быть чрезвычайно тяжкими.

Прибавьте к этому третье, неслыханное и небывалое в истории осложнение: тоталитарное государство, которое решает создать новый тип человека, опирается на чудовищную монополию воспитания и пропаганды и на подавление всех инородных влияний. Эта задача удалась - по крайней мере в отрицательной части...

<""">

Что же, значит ли это, что Россия умерла?

Что СССР, союз восточно-европейских народов, лишен какой бы то ни было русской национальной окраски и нельзя уже в будущем говорить о русском народе, как носителе особой национальной культуры?

Заключение поспешное, но вопрос ставится именно так.

Как ни дико звучит для нашего уха, но мы должны иметь мужество смотреть прямо в лицо будущего.

Нации не вечны.

Тысячелетие, может быть, не слишком ранний срок для смерти нации, хотя мы не знаем никаких законов, определяющих деятельность ее жизни.

<""">

Каждая нация проходит через глубокие кризисы, которые меняют ее лицо.

<""">

Какими словами, в каких понятий охарактеризовать русскость? Если бесконечно трудно уложить в схему понятий живое многообразие личности, то насколько труднее выразить более сложное многообразие личности коллективной. Но дано в единстве далеко расходящихся, часто противоречивых индивидуальностей. Покрыть их общим законом невозможно.

Что общего у Пушкина, Достоевского, Толстого?

Попробуйте вынести общее за скобку - окажется так ничтожно мало, просто пустое место. Но не может быть определения русскости, из которого были бы исключены Пушкин, Достоевский и столько еще других, на них не похожих. Иностранцу легче схватить это общее, которое мы в себе не замечаем. Но зато почти все слишком общие суждения иностранцев отзываются нестерпимой пошлостью. Таковы и наши собственные оценки французской. немецкой, английской души.

В этом затруднении - по-видимому, непреодолимом - единственный выход - в отказе от ложного монизма и в изображении коллективной души как единства противоположностей. Чтобы не утонуть в многообразии, можно свести его к полярности двух несводимых далее типов.

Схемой личности будет тогда не круг, а эллипсис. Его двоецентрие образует то напряжение, которое только и делает возможным жизнь и движение непрерывно изменяющегося соборного организма. Все остальное может быть сведено к одному из двух центров. В этом есть известное насилие над жизнью, но менее грубое, чем в монистических построениях.

При более пристальном рассмотрении каждый из центров национальной души представляется сам сложным многоединством. Его, в свою очередь, можно разлагать на составные элементы. Пусть это рабочий прием, но прием, себя оправдывающий.

<""">

Если сейчас, в эмиграции, попросить кого-нибудь из рядовых беженцев дать характеристику русскости, я уверен, что мы получим два прямо противоположных портрета. Стиль этих портретов нередко совпадает с политическим лагерем эмигрантов. Правые и левые видят совершенно иное лицо русского человека и лицо России.

Возьмем левый портрет.

Это вечный искатель, энтузиаст, отдающийся всему с жертвенным порывом, но часто меняющий своих богов и кумиров. Беззаветно преданный народу, искусству, идеям - положительно ищущий, за что бы пострадать, за что бы отдать свою жизнь. Непримиримый враг всякой неправды, всякого компромисса. Максималист в служении идее, он мало замечает землю, не связан с почвой - святой беспочвенник (как и святой бессеребреник) в полном смысле слова. Из четырех стихий ему всего ближе огонь, всего дальше земля, которой он хочет служить, мысля свое служение в терминах пламени, расплавленности, пожара.

В терминах религиозных это эсхатологический тип христианства, не имеющий земного града. но взыскующий небесного. Впрочем, именно не небесного, а "нового неба" и "новой земли". Всего отвратительнее для него умеренность и аккуратность, добродетель меры и рассудительности, фарисейство самодовольной культуры. Он вообще холоден к культуре, к царству законченных форм, и мечтает перелить все формы в своем тигле. Для него творчество важнее творения, искание важнее истины, героическая смерть важнее трудовой жизни.

Своим родоначальником он чаще всего считает Белинского, высшим выражением (теперь) - Достоевского. Нетрудно видеть, что этот портрет есть автопортрет русской интеллигенции. Не всего образованного русского класса, а того "ордена". который начал складываться с 30-х годов Х*Х века.

<""">

Я думаю, многие, и даже из правых кругов, откажутся видеть в этом интеллигентском типе самое глубокое выражение русскости. И мне самому, когда я на чужбине стараюсь вызвать наиболее чистый образ русского человека, он представляется в иных чертах.

Глубокое спокойствие, скорее молчаливость, на поверхности - даже флегма. Органическое отвращение ко всему приподнятому, экзальтированному, к "нервам". Простота, даже утрированная, доходящая до неприятия жеста, слова. "Молчание-золото". Спокойная, уверенная в себе сила. За молчанием чувствуется глубокий, отстоявшийся в крови опыт Востока. Отсюда налет фатализма.

Отсюда и юмор, как усмешка над передним планом бытия, над вечно суетящимся, вечно озабоченным разумом. Юмор и сдержанность сближают этот тип русских всего более с англосаксонским.

<""">

Мы должны остановиться здесь, не пытаясь уточнять нравственный облик этой русскости. Вообще, мне кажется, следует отказаться от слишком определенных нравственных характеристик национальных типов. Добрые и злые, порочные и чистые встречаются повсюду - вероятно в одинаковой пропорции. Все дело в оттенках доброты, чистоты и т.д....

Добр ли русский человек?

Порою - да.

И тогда его доброта, соединенная с особой, ему присущей, спокойной мудростью, создает один из самых прекрасных образов Человека. Мы так тоскуем о нем в нашей ущербленности, в одержимости всяких, хотя бы духовных, страстей. Но русский человек может быть часто жесток - мы это хорошо знаем теперь, - и не только в мгновенной вспышке ярости, но и в спокойном бесчувствии, в жестокости эгоизма. Чаще всего он удивляет нас каким-то восточным равнодушием к ближнему, его страданиям, его судьбе, которое может соединяться с большой мягкостью, поверхностной жалостью даже... Есть что-то китайское в этом спокойствии, с каким русский крестьянин относится к своей или чужой смерти. Эта мудрость выводит нас за пределы христианства. Толстой глубоко чувствовал человеческие, природные корни этого равнодушия ("Три смерти").

Нельзя обобщать также и волевых качеств русского человека.

Ленив он или деятелен?

Чаще всего мы видели его ленивым; он работает из-под палки или встряхиваясь в последний час, и тогда уже не щадит себя, может за несколько дней наверстать упущенное за м месяцы безделья. Но видим иногда людей упорного труда, которые вложили в свое дело огромную сдержанную страсть: таков кулак, изобретатель, ученый, изредка даже администратор. Рыхлая народная масса охотно отдает руководить собой этому крепкому "отбору", хотя редко его уважает. Без этого жестоко-волевого типа создание империи и даже государства Московского было бы немыслимо.

Заговорив о Московском государстве, мы даем ключ к разгадке второго типа русскости.

Это московский человек, каким его выковала тяжелая историческая судьба. Два или три века мяли суровые руки славянское тесто, били, ломали, обламывали непокорную стихию и вковали форму необычайно стойкую. Петровская империя прикрыла сверху европейской культурой московское царство, но держаться она могла все-таки лишь на московском человеке.

К этому типу принадлежат все классы, мало затронутые петербургской культурой. Все духовенство и купечество, все хозяйственное крестьянство ("Хорь" у Тургенева), поскольку оно не подтачивается снизу духом бродяжничества или странничеством. Его мы узнаем, наконец, и в большой русской литературе, хотя здесь он явно оттеснен новыми духовными образованиями.

<""">

Для дисциплины, особенно военной, московский человек дает необыкновенно пригодный материал. Из него строилась и старая, императорская армия, лучшая в мире, быть может, по качеству своей "живой силы". Вековая привычка к повиновению, слабое развитие личного сознания, потребность к свободе и легкость жизни в коллективе, "в службе и в тягле - вот что роднит советского человека со старой Москвой.

<""">

***

Рисунок из "Философии и риторики" Софрония Лихуда.

Кон. 17 в.

Русские характер, обычаи и нравы в пословицах и поговорках.

И.Снегирев

Чем больше что-либо издавна вошло в обыкновение, тем глубже укоренился предрассудок. Нравы и обыкновения, к коим приноровился и приобвык какой-либо народ, постоянно господствует над мыслями и действиями этого по силе привычки и по праву давности.

Пословицы, как общий язык, выражают или то, что существует, например, обычаи и нравы, или то, чему должно быть: нравоучения или нравственность. Начнем с первых, дабы легче перейти к последним.

Преподобный Нестор говорит, что славяне "имеяху обычаи свои и закон отец своих и преданье, кождо свой нрав". Различие нравов и обычаев по времени и по местности в России подтверждается и самою пословицей:

-Что город, то норов; что деревня, то обычай, или:

-Во всяком подворье свое поверье.

В русских обычаях и нравах, коими, как увидим, заменялись законы, отсвечивается язычество, замененное христианством, а от слияния в России разных народов в разные эпохи коренное славянское, русское, византийское, татарское, литовское, германское и т.д.; от сего в житие - бытие народа нашего сливается северное с восточным и западным, азиатское с европейским. Как древние сношения русских с греками и двухвековое владычество татаро-монгол, так равно эпохи единодержавия с Иоанна IV и преобразования с Петра I во многом изменили старинные нравы и обычаи народные, в коих видны и странности, грубость и невежество, но притом есть простота, доброта и другие похвальные качества. Среди таких переворотов славянское заменялось русским, Ганза Ордою, византийское - немецким, областное вече - думами единодержавия и взаимно клали свой цвет на обычаи им нравы народные, кои от сего сделались столь пестрыми, что едва можно по местам отличать главные их цвета. От разнородной этой примеси, по пословице, иногда: Что стыдно и грешно, то в обычай вошло. <""">

Почтение к старшим

Подобно многим из восточных народов, отличительной чертой нравов и обычаев в предках наших и среди язычества было почтение к старейшим, которое утверждало благоустройство семейное и общественное; оно признавалось главным правилом нравственности народной политики государственной и в христианстве, подтвердившем старобытное заведение.

Старших, - говаривали, - и в Орде почитают.

Летописи наши исполнены умилительными и назидательными примерами сей патриархальной добродетели, зиждительницы и блюстительницы русского государства.

"Старыя чти, яко отца, - учит Владимир Мономах, - а молодые, яко братью".

Псковский князь Довмонт, ободряя малую дружину свою против многочисленного врага, вел ее к победе следующими словами: "Братья, мужи псковичи! Кто стар, тот отец, кто молод, тот брат". Подлинно, что единоземцы душами соединены, там старшими отцы, а младшими братья.

Братское старшинство великого князя в отношении к удельным, как старшего брата к меньшим, между прочим состояло в том, что они должны быть с ним заодно без лисы (то есть без хитростей тайных) и, подобно уставу феодальному, были, "с братом своим везде за один и до своего живота: а кто князю друг, тот и тобе друг, а кто будет великому князю недруг, тот и тобе недруг". При жизни старшего брата Олега великий князь Игорь I отказывается принять правление. Мстислав Владимирович уведомляет бегущего от него Олега Святославовича, что желает с ним примириться, а не воевать как со старшим. Князь Давид и Мстислав Ростиславовичи в 1174 г. отказались отыскивать киевский престол, но послали к великому князю владимирскому Андрею Боголюбскому как старшему в роду просить его соизволения.

На уважении к старшинству основано было в России право, которое отдавало престол старшему в роду, а не сыну после отца - право, впрочем, вредное по своим последствиям и не истребившееся еще при Иоанне IV. Так как старья почиталась статьею, то есть уставом, порядком, то и старшие, по своей опытности и благоразумию, предпочтительно избирались в начальники, судьи, свидетели и советники: Старина с мозгом, то есть с умом.

Уважение власти

С благочестием к вере и с почтением к старшинству соединялась и покорность в русских к начальству, как власти, от Бога поставленной. После уничтожения удельной системы, новгородской и псковской старины, и по водворении единодержавия в России, когда на Московщине стали говорить подданные, что они душою Божии, а телом княжии, тогда вошло в обычай, при подавании боярами царю просьбы или совета, приговаривать: "А всего свыше, Государь, ведает Бог да Ты, как тебе Бог на сердце положит". И царь ответствовал посетителям: "Если будет Богу угодно", или "Если Бог велит, я это сделаю". О мнении народном, что сердце царево в руце Божией, свидетельствует старая поговорка: Про то ведает Бог да царь.

Слова Феофана Прокоповича, что "вожделенно всем видеть лице царское", оправдывается благоговейным в народе обычаем: видеть светлые царские очи. Особенно для сего собирался народ в день Семеона-летопроводца, в Москве на большую Ивановскую площадь, где царь, по древнему обычаю, сидя на престоле в царской одежде, принимал благословение от митрополита или патриарха и приветствие от подданных, тогда еще именовавших себя рабами. В 1698 году, с I сентября, Петр I в последний раз исполнил сие древнее заведение в Москве, начав с 1700 года по иностранным обычаям праздновать начало нового года с января месяца.

Муж и жена в семье

Как в соединении семейств, составляющих государство, так ив каждом семействе природою и законом поставлен отец оного. Старинными пословицами изображается власть домовладыки: В доме нет хозяина больше; попечительность его: Добрая голова сто голов кормит; наслаждение его: Хозяин в дому, как Авраам в раю; обилие и довольство у него: Дом как полная чаша. Но и трудности вести порядок и водворить благодеяние в доме выражаются пословицами: Дом - яма: стой прямо; Горе тому, кто непорядком живет в дому; Домом жить - не разиня рот ходить.

Владимир Мономах в своем "Поучении" дает детям о хозяйстве следующий совет: "В дому своем не ленитеся, но все видите, не зрите на тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящие к вам и дому вашему и обеду вашему".

Домашнее устройство наделяло хозяина спорыньею, которая почиталась выше богатства; оно требовало его присмотра: Хозяйских глаз - смотрок, а не свой глазок не любый кус.

Труды хозяина разделяет м хозяйка; он домовник, она домовница; от хозяина, по пословице, должно пахнуть ветром, от хозяйки - дымом, то есть он вне дома приобретает, она приобретенное хранит и в пользу употребляет. Иначе: Не столько муж мешком, сколько жена горшком вытащат из дому, то есть не столько муж, сколько жена может разорить дом. Также: Добрая жена дом сбережет, а плохая рукавом разнесет.

Брак в старину у нас считался не одним договором, как по естественному праву, но основанием общественного благоустройства, законом, судом Божиим и священным вечным союзом, который связывали сила веры и цель природы. Муж величаем был главою, а жена - душою.

Нравы и обычаи предков служили мерою счастия и залогом твердости сих союзов; ибо старинные мужья, полагая, что воля добру жену портит, не давали воли женам. Владимир Мономах советует детям своим: "Жен любить, но воли им не давать над собою".

Даниил Заточник приводит мирскую притчу: "Не муж в мужьях, кем своя жена владеет, не работа в работах под жонками воз возити".

Герберштейн первый сказал, будто жена-россиянка не уверена была в любви своего супруга без частых от него побоев, хотя сие могло быть только отчасти истинною, объясняемой для нас древними обычаями славянскими и грубою нравственностью времен ига Батыева. К этому же обычаю относятся пословицы:

Милого побои не долго болят.

Милые бранятся, только тешатся.

Люби жену как душу, а тряси как грушу (или бей как шубу, сходная с Теренциевым стихом: "Брань любящих есть возобновление любви".)

П. Петрей приводит в свидетельство сему одно судебное дело и употребительное слово, которое и теперь еще повторяется женами в отдалении от столицы:

Ты меня не любишь - ты меня не бьешь!

"Русские, - говорил один чужестранный путешественник по России в ХVII веке, - не давали воли женам по пословице своей, схожей и на немецкую по сходству нравов:

Кто жене своей волю дает, тот сам себя обкрадывает.

Когда жене спускать, так в чужих домах ее искать.

Впрочем даже во Франции, славящейся нежностью нравов до времен Людовика ХIV, по свидетельству Бомануара, старинные обычаи давали мужьям полную власть над женами. Но это водилось в старые годы, как видно из следующей пословицы: В стары годы, бывало муж жену бивал, а теперь жена мужа бьет.

Невзирая на такое самовластие старинных мужей в России над женами, которое, по нравам и по духу нашего времени, может называться суровостью и даже жесткостью, до великого князя Симеона Гордого не слышно почти было о разводах, кои и до ХVIII века весьма были редкими и почитались позорными и грешными:

Женитьбы есть, а разженитьбы нет.

Доброе замужество - посхименье.

Рафаил Барберини в ХVI веке описывает древний обряд развода в России, который состоит в том, что "муж с женою идут к проточной воде, и становится каждый на противоположной стороне, и, взявшись за концы тонкую холстину, тянут ее до тех пор, пока не разорвут, так что у каждого из них остается по половине в руках. После сего расходятся, кому куда угодно, и делаются свободными". Не это ли было лады у воды в ироническом смысле? Вступление в монашество иногда разлучало также несогласных между собою супругов, как гласит предание и следующая поговорка: От жен люди постригаются.

И жребий, и имущество почитались общими у жены с мужем, как велось у германцев что и оправдывается старинною их пословицей, мол, муж и жена одно тело, а по простому русскому выражению: Муж и жена - одна душа. Согласие и любовь, лад, почитались залогом семейного благоденствия, выше самого богатства: Не надобен и клад, коли у мужа с женой лад. О несогласии же супружеском говорили: Коли пойдет вкось да вкривь, так дело и брось.

По старинным обычаям и законам жена, убившая своего мужа, живая зарывалась в землю по самые плечи и так оканчивала жизнь свою. Майерберг был очевидным свидетелем этой казни в Москве. Хотя царь Федор Алексеевич в 1679 году и запретил закапывание в землю жен за убийство своих мужей, однако Бруин при Петре I видел в Москве в 1702 году такую казнь, какая была в Енисейске и при Анне Иоанновне. От этого, вероятно, и сравнение, обратившееся в поговорку: Как вкопанная. "По старинному судебному обычаю, - свидетельствует очевидец Петрей, - нарушитель святости супружеского ложа повинен был платить такую сумму денег, какую законный муж потребует, и сверх того, должен быть провожен ударами плети от дверей приказа до опозоренного им дома; а преступная жена подвергалась, в присутствии родных, телесному наказанию и (что бывало у древних германцев) острижению волос на голове и заключалась в монастырь: тогда ее мужу дозволялось взять себе другую жену".

Столь сильные и жестокие средства употребляли предки наши, подобно византийцам, для врачевания распутства, нарушающего частное и общее благо. Слово рогоносец, как выше замечено, взято от иностранцев; о нем русские говорили, по свидетельству Коллинса, что он валяется под лавкою. Но все это старина, а старина, по давней пословице, что диво!

Женихи и невесты

Супружество старинное заключалось не по одному влечению страсти юноши, но по благословению родителей, которые, сами выбирая из доброго, приятельского семейства сыну невесту, а дочерни жениха, обращали старинное дружество в семейство и родство.

Жених и невеста до брака не видели друг друга. Старая пословица учила: Первую дочь бери по отцу и матери, а вторую по сестре, - то есть глядя на то, как отец и мать живут или как выданная замуж дочь их.

Выбирай жену не глазами, но ушами, то есть не смотри на одни внешние красы, а на доброе о ней мнение. Родители, которые берегли дочь до венца, передавали власть свою мужу ее, который должен был беречь ее до конца.

По старинному заведению, которое ныне сохранилось более между людьми старинного века, девицы под надзором родителей жили в уединении, редко показывались и в церквах, занимаясь дома рукоделиями и приучаясь к хозяйству, как основанию семейного благосостояния. Мать с дочерьми не только у бояр, но и у царя, хотя и не ходили на реку мыть белье, подобно гомеровым царевнам, но в теремах своих пряли и ткали холст на рубашки мужьям и вышивали золотом, серебром... <""">

Старинные обычаи предписывали девицам затворничество в теремах, что видно из следующих пословиц:

Держи деньги в темноте, а девку в тесноте.

Всяк бы про девушку слышал, да не всяк бы ее видел.

В клетках птицы, а в тереме девицы. <""">

Родители и дети

Дети от доброго сердца верили, что покорность судьбе и воле родительской благословляется милостию Божией; уважение к святости закона часто заменялось любовью, которая приобреталась и упрочивалась временем, скреплялась залогами супружеского сожития. Невольники бывают счастливы, гласит пословица о тех, которые волю свою предают воле Божьей и родительской. С такою преданностью терпели жены и суровость мужей своих, побеждая ее кротостью - вернейшим оружием, каким природа снабдила женщину.

О неравенстве лет при бракосочетании жениха и невесты говорит пословица: Невеста родится, а жених на конь садится; она напоминает древний языческий обычай сажания на коня, как бы татарское посвящение в рыцари: что делалось во младенчестве от двух до семи лет с пострижением власов; причем, как и при крещении, бывали знатные люди воспремниками. Такой обряд, означавший вступление младенцев в бытие граждан, известен был не только в России, но и в других землях славянских.

Татищев уверяет, что сие пострижение на его памяти совершалось между знатными особами и что младенцы переходили тогда из рук женских в мужские. Подобное обыкновение сохранилось у казаков, у которых, по истечении сорока дней и после очистительной молитвы рожениц, отец подстригал младенцу волосы кругом, и сажал на лошадь, и поздравлял мать с казаком. Когда же у младенца прорезывались зубы, тогда отец и мать возили его на коне в церковь служить молебен Св. Иоанну - воину о том, чтобы младенец был храбрым казаком.

Не утонченные правила нравственного любомудрия, но святая вера и внутреннее ощущение справедливости, перешедшее в общее мнение, были у предков наших основою любви родителей к детям и непреложного, пожизненного повиновения детей родителям как источника семейного общественного блага, и соединялись с уверенностью:

Кто родителей почитает, тот навеки не погибает.

Родительское благословение на воде не потонет, на огне не горит.

Материна молитва со дна моря вынимает.

Преподобный Нестор говорит о Святославе Игоревиче, что "он не послушав матери, творяша норовы поганские, не ведый:аще кто матери не послушает, в беду впадет".

Русский народ согласно с учением Священного Писания верит:

Отцовская клятва сушит, а материнская коренит.

Хотя в старину у нас отцы и не имели права троекратно продавать детей своих, как бывало в державном Риме и как доныне ведется в Китае, где понятия о власти родительской сильнее самого закона, однако ж при воспитании детей старинные родители крепко держались правила: Где страх, тут и благочестие, - прежде времени не давали им воли, ведая не из умозрения, но из опыта, что: Воля заносит в неволю. В старину была пословица, ныне почти выведенная из употребления новыми способами воспитания, заимствованная от иноземцев: Ненаказанный сын - бесчестие отцу, - пословица, по-видимому, противная духу нашего века и русской системе воспитания, потворствующая страстям, но согласная с наставлениями Иисуса сына Сирахова: "Любяй сына своего оучастит ему раны, да возвеселится в последняя своя".

Какие видели мы благотворные следствия строгости воспитания юношества в Риме, когда свято и нерушимо хранились уставы предков, подобно огню неугасаемому Весты, так же замечаем и в своем отечестве, когда выше приведенные нами пословицы, суровые, впрочем, для нашего века, служили непреложными правилами в семейной жизни, которая есть рассадник общественных добродетелей.

Дружба с соседями

"Будь к соседям добр, - пишет Катон , - если станешь жить с ними в ладу, то скорее сбудешь с рук избытки свои; в нужде они тебе помогут, чем могут". Таких правил держались и предки наши, дорожа добрым соседством: Не купи себе дом, говаривали они пословицей, да купи соседа. Водя между собою хлеб-соль, как взаимное дело, пособляя один другому не службу, а в дружбу и наслаждаясь взаимною доверенностью и доброхотством, они любили жить с соседями душа в душу, так, чтобы был двор обо двор и калитка на двор. После того, как царь Алексей Михайлович, оставив поземельную, установил подворную подать, положив сбор с ворот, тогда близкие дворами и душами соседи бедные делали у двух и трех домов одни ворота, за кои платили подать в складчину.

В числе хороших свойств граждан было то, что он добрый сосед. На свидетельстве соседнего околотка основывался употребительный в судебных исследованиях повальный обыск. <""">

Гостеприимство русских

У греков соль была священным залогом гостеприимства, так же, как хлеб-соль у славяно-руссов и теперь у словаков, искони славящихся сею патриархальною добродетелью, о коей напоминает и самое имя Радигаста-божества оботритов, моравцев и других славянских племен; ему некогда принесена была в жертву голова епископа Мекленбургского Иоанна, покушавшегося обратить славян-язычников в христианство.

У восточных жителей соль (Завет соли вечной) была знамением нерушимой верности и твердости союза не только между господином и слугами, но и между хозяином и гостями или странниками, которые разделяли с ними трапезу в силу священного устава гостеприимства. Так, правители областей заевфратских писали к Артаксерксу: "Мы помним соль, которую вкушали в чертогах твоих ".

Арабские разбойники в знак присяги ели хлеб с солью. Гельмольд описывает гостеприимство оборитских славян словами епископа Геролда, который уверяет, "что он и опытом изведал справедливость слуха, что нет народа гостеприимнее, как славяне, которые к принятию странных столь готовы все единодушно, что не надобно и просить у них приема; ибо что они не добывают земледелием, рыболовством и звероловством, все расточают на угощение странных. Такая щедрость доводит их до крайности воровать и разбойничать. По их закону: Что ночью добудешь, то наутро разделишь странникам.

Сие подтверждается и Маврикием. Гванини свидетельствует, что псковичи при вступлении москвичей в Псков каждый пред своим домом поставил на столах хлеб-соль: ибо в Москве хлебом означалась ласка, а солью - милость. Они тем умилостивили грозного Иоанна, который уничтожил псковскую старину.

Кнапский , что "хлеб у русских служит символом дружбы: "Прошу хлеба (соли) кушать"; "Я у него хлеб ел", - слова сии у разбойников в России свято хранятся, ибо они тех оставляют невредимыми, у кого хлеб-соль ели". Хлебосольство у русских связывало и поддерживало между соотечественниками, соседями и родными совет и любовь:

Хлеб-соль - взаимное, отплатное дело.

Хлеб-соль не бранить.

Кинь калач (хлеб-соль) на лес, пойдешь - найдешь.

Основывалось же хлебосольство не на похлебстве и пристрастии, а на общении душевном и прямодушии, так что;

Хлеб-соль кушай, а добрых людей слушай.

Хлеб-соль ешь, а правду режь.

Так как признательность предполагает в человеке чувствительность, праводушие и честность, посему она и поставляется выше благотворения: Спасибо тому, кто поит да кормит, а вдвое тому, кто хлеб- соль помнит.

Хлебосольством славились и даже доныне славятся не только в частных домах, но и во многих святых обителях: в одних охотно принимались и угощались приезжие, а в других давалась пища и пристанище странникам, особливо в праздники. В "Стоглаве" о Троицкой Лавре сказано, что в ней "гости беспрестанные день и ночь". От сего то человеколюбивого и благочестивого обычая произошла доселе сбыточная только в нашем отечестве поговорка: На Руси еще от голода никто не умирал, - в том смысле, что и беднейший всегда получал посильную помощь от бедного и богатого, разделяя скудную пищу первого и питаясь от избытков последнего.

Доброхотство соотчичей совокупными силами помогало убогому, так что с миру по нитке - голому рубаха. И теперь еще поселяне, живущие вдали от столиц, за грех себе считают брать деньги с прохожих и проезжих за хлеб, соль и постой, вменяя себе в обязанность угостить странника, чем Бог послал, или чем богаты, тем и рады; ибо, по их мнению: Кто за хлеб-соль и ночлег берет со странника, у того спорыньи в доме не будет.

Владимир Мономах учит детей своих: "И боле же чтите гость, откуда же к вам придет, или прост, или добр, или сол (посол), аще не можете даром, - брашном и питьем; ти бо мимоходячи прославят человека по всем землям любо добрым, любо злым". <""">

Добродетели русских людей

Где добры в народе нравы, там хранятся и уставы, гласит пословица русская, полагающая твердою основой законам нравы; доброта и чистота оных вместе с благоговением к вере питают тот дух порядка и подчиненности, который упрочивает общественное и семейное благоденствие теснейшим соединением одного с другим. У древних римлян добрые нравы и уставы предков служили источниками законов; между прочими добродетелями обожая честь, они почитали ее знамением нравственности бытия народа и союзницею добродетели.

Честь

Источником честности в словах и делах является честь как сродное человеку стремление удерживать за собою нравственное свое достоинство: она может быть внешнею и внутреннею, частною и общею. По различным отношениям человека, с нею соединяются различные понятия: честь у воинственного народа заключается в славе, а у торгового в доверенности; честь мужчины в мужестве, а женщины в целомудрии. Какие по времени, месту и лицам значения соединяли русские с этим словом, столь могущественным, - они скажут нам своими словами.

Почитая доброе имя главным отличием жизни человеческой, предки наши говаривали: Береги честь смолоду, а здоровье под старость. "Новгородская честь" и "новгородская душа", так равно "псковское крепкое слово" заменяли клятву и обратились в поговорку. Сколько у предков наших уважалось честное слово, как залог доброй совести, то известно из преданий, грамот, летописей, законов и следующих пословиц:

Слово - закон.

До слова крепись, а давши слово, держись.

Употребительное, вместо уверения и божбы, речение: Право велико слово, было древнею формулой при решении тяжб и споров. Еще при царе Алексее Михайловиче писалось в записях или заключаемых договорах: "А кто не устоит, тому да будет стыдно", или "А буде я не сдержу своего слова, да будет мне стыдно".

У германцев, как видно из швабского и саксонского уложений, тот признаваем был без чести, кто не носил и оружия и не ходил на войну. Также у древних русских честь принималась в смысле военной славы, заслуги и благородства. В Пскове на мече, лежащем на гробнице Гавриила , начертано: Чести своей никому не отдам". Издревле русские, добывая славу оружием, утверждали, что:

За честь голова гинет.

Честь и слава законно воюющим.

Буй-тур Всеволод в "Игоревой песне" говорит о курчанах, что они "ищут себе чти (чести), а князю славы". Так как честь была для них выше всего, то они предпочитали смерть бесчестию: "Не посрамим земле Русские, - взывает Святослав к дружине своей, - но ляжем костьми: мертвые бо срама не имам" (то есть: Мертвые срама не имут). Подобно ему и псковичи говорили в отчаянной битве с немцами: "Не посрамим отец своих и дедов! Потягнем!"

Отеческое правление государей наших, опираясь на праотеческих правилах, держало государство грозно, чисто и честно, то есть крепко, ненарушимо, уважительно, ибо они думали, подобно старинным немецким законодателям: Что грозно, то и честно. В договорах и присягах отчины великого князя Московского Новгород и Псков обещались держать его имя по старине грозно и честно, он держати их во чти (чести), а не в сороме. С единодержавия в России честь подданных заключалась в царе как блюстителе оной. Когда турки требовали у Петра I выдачи князя Д. Кантемира, царь ответствовал: "Потерянное оружием - оружием и возвращается, но нарушение данного слова невозвратимо. Отступить от чести то же, что не быть государем".

С уничтожением судебных поединков, бесчестия, присуждаемого законом, и вместе с заменением раба верноподданным родились в России поединки своеуправные в защиту чести, коих вредное и законопротивное понятие перешло из Франции в ХVIII веке. Хотя честь ум рождает, но почести недостаточны без приличного содержания: Что наша и честь, коли нечего есть? Впрочем, сия пословица как исключение не отвергает общего мнения народа о чести в смысле добросовестности, доброго имени, славы и заслуги; ибо честь, по другой пословице, лучше богатства, а чести утрата - большая беда, и честное убожество легче стыда.

Все достойное уважения и драгоценное называлось честным: например, честные родители, честный человек, честная девица; отсюда и честность принимается за нравственное отличие жизни семейной и гражданской. Такова старинная честь, личная и общественная! Сие слово, происходящее от глаголов "чтить" и "честить", означает также и угощение как почесть, что видно из следующих народных мнений:

Честь приложена (гостю), а от убытку Бог избавил.

Честь честью, а дело делом.

Летописец наш, изображая угощение, сделанное Батыем князю галицкому Даниилу, говорит пословицей: "Злее зла честь татарская!"

Если честь влечет нас к величию, благородству, самоуважению и добросовестности, то она должна быть неразлучна от почтения к святыне, родству, старшинству и начальству; такое почтение основывалось на древнем обычае праотеческом и вместе на учении святой веры, как выше мы заметили; и что устроилось внушением природы, то введено в обычай употреблением, укреплено законом и освящено давностию

Начатое правлением довершается верой и просвещением, кои одни могут водворить взаимную доверенность между согражданами - утвердить добросовестность и вести к изящному соединению истины с благом в жизни гражданской и семейной.

Стыд

Угрозою совести и общего мнения у русских бывал стыд, который ставился выше казни и принимаем был не только в смысле срама и бесчестия, но и добросовестности и целомудрия; ибо:

В ком есть стыд, в том и совесть.

В том и Бог, в ком есть стыд.

Но:

В ком ни стыда ни совести.

Кто ни Бога не боится, ни людей не стыдится, - тот считался пропащим человеком.

Бесстыдство как презрительное бесчестие изображается также в следующих пословицах:

Стыд не дым, глаз не выест.

Убей (отними) Бог стыд, все пойдет хорошо.

Стыд под каблук, а совесть под подошву.

Как некогда у древних римлян стыд употреблялся в значении наказания и признания в вине, так у русских страх стыда действовал над простыми и добрыми сердцами сильнее, чем страх наказания; почему и называют они стыд смертию; ибо остыдить и осрамить человека в дурном деле пред добрыми людьми то же, по мнению русского народа, что голову снять. Подобно русским, у немцев издревле вкоренилось понятие о чести и бесчести, и тот почитался несчастным, кто наказан был лишением чести, так что древние законоположения различных германских народов и права обычаев в средние времена доказывают справедливость старой немецкой пословицы: Лучше десятерым оставить честь, нежели одного обесчестить, ошельмовать. Петр I постановил законом "шельмовать". С его времени немецкое слово "шельма", обратившееся в брань, получило права гражданства в русском слове.

Стыд и стыдливость вмесите с смирением почитались драгоценным украшением юношества обоего пола и душою супружеской жизни:

Смиренье девичье ожерелье.

Смиренье молодцы ожерелье.

Выше мы заметили, что уставы предков и затворы теремов охраняли стыд девичий, который, про старинному предубеждению, был до порога. Гербенштейн в ХVI веке уверяет, будто у предков наших "вся честь женщины, особливо девицы, поставлялась в том, чтобы им не быть видимыми от посторонних людей и что женщина или девица невозвратно теряла доброе имя, если ее видел какой-нибудь посторонний мужчина, кроме отца и матери да близких родных".

Обычай и суеверное мнение, что лихой нечистый глаз может изурочить, сглазить красных девиц, держали их, подобно сокровищам в таинственном уединении и произвели пословицы: Видна девка медяна, а не видна золотая.

За тремя, как говорится, порогами живши, девицы из терема своего через церковь переходили в дом мужа, избранного волею Божьей и родительскою - на всю его волю. Таковы были нравы до ХVII века, когда власть мужа над женою отчасти соответствовала власти царя над подданными и утверждалась уставами церкви, например, Потребником: "Жену свою люби и наказывай почасту, аще ли не слушати начнет, и ты железом наказывай полегку".

<""">

Нарушение ж женского стыда и целомудрия считалось величайшим преступлением, позором и соромом.

Рязанская княгиня Евпраксия, по убиении супруга своего Батыем, "зразилась" (убилась), свергнувшись с высокого терема для избежания насилия варвара, ею плененного. Владимирская княгиня Агафия с дочерью предпочли лучше сгореть в успенском соборе, нежели предать себя на поругание татар. И в 1812 году две дочери священника Марка в Москве бросились в реку от преследования врагов, покушавшихся на их честь и непорочность. <""">

Миролюбие русских

Сколько от положения, столько и от характера русских, в них мало заметно той мстительности, какая видна в других славянских племенах, вероятно, заимствовавших сие свойство от соседей своих; у нас нет пословицы, сходной с морлацкой: "Кто себя не отмстит, тот не посвятится". Русские, напротив того, говорят:

Худой мир лучше доброй брани.

Брань славна лучше мира студна.

Они означают одною пословицей свое миролюбие, а другою - дух воинственный и любовь к славе: Дружбу помни, а зло забывай. Сходная у русских с поляками и другими славянскими племенами поговорка: Как камень в воду - прежде означала забвение гнева и вражды, а теперь принимается в смысле невозвратимой утраты, например, пропал, как будто камень в воду бросил.

В древности это слово было торжественною формулой при заключении мира, означая, что "как камень исчезает из вида, погружаясь на дно реки, так да исчезнет всякая тяжкая вражда, виновница неприязненных действий", - или, как говорят наши простолюдины при заключении мировой: Быть так: все бесы в воду, да и пузырек вверх! С прекращением сего обычая слово получило другой смысл.

В римско-католической церкви обрядами издавна был известен камень мира. И древние римляне при договорах клялись, держа камень в руке, и бросали оный, убив свинью со следующим заклинанием: "Если заведомо обманываю: то, как я кидаю сей камень, так пусть выкинет меня Юпитер (Светодавец) из всего города, крепости, и лишит меня имущества!"

Мимоходом заметим здесь, что по древнему Требнику, скляница, из коей по чиноположению вкушали брачующиеся, должна быть разбита и погружена с камнем в воду. Основываясь на словах Святого Евангелия, еретиков и богоотступников бросали с камнем в воду, чему в ХII веке подвергся Федор Ростовский. <""">

Бросить камень в воду, значит также сделать затруднение, препятствие.

При забвении зла русский любит хранить воспоминания о доброй старине своей и неохотно принимает новизны, в коих его пословица подозревает кривизны.

Простота нравов

Замечаемая в житье-бытье в нравах простота в старину и даже в новейшие времена у русских, особливо между простолюдинами, смежена с добротою, умеренностью, но неразлучна также и с грубостью, под обликом коей иногда являются нам добродетели и мнения народные, выражаемые пословицами. При удалении себя от прихотей и причуд роскоши опростание сердца от лукавства и крамольных страстей, чистота совести и нравов есть истая русская простота, прекрасная и под серым кафтаном, любезная и под соломенною кровлею убогой хижины, нередко достойной сожития ангелов, по пословице: Где просто, там ангелов со сто, а где хитро, там ни одного.

"В простоте сердца, - как говаривал Платон , - Бог опочивает". Простота принимается в смысле чистоты - половины спасения, - которая, по пословице, человека к Богу приводит. Та и другая, водворяя в сердце покой, а в семье совет и любовь, наделяли благоденствием и долговечностью, потому что: Кто живет просто, тот проживет лет со сто. Простота в смысле оплошности хуже воровства; однако ж и на всякого мудреца живет довольно простоты.

При сангвинически-холерическом темпераменте с примесью меланхолического, какой замечается у большей части русских, они имеют немало потребностей, и те умерены и без причуд; малым довольны в житье-бытье своем, так что, по их же слову, для счастия нужно только: Хлеба с душу (ибо душа всему мера), денег с нужу, платья с ношу; они любили жить в тесноте, да не в обиде, иметь избу не красну углами, да красну пирогами. По старинному поверью: Кто малым доволен, тот у Бога не забыт, - почему в народе ведется молитвенный приговор: Напитай, Господи, душу малым куском! <""">

Умеренность в пище и простота в жилище соответствовали бережливости в одежде русских: прочной, покойной, нероскошной, единообразной и приличной климату. Они любили так носить, чтобы износу не было и чтобы из дедовского кафтана оставалось и внуку; не стыдясь починивать свое платье, оправдываясь тем, что царь-государь и городы платит, то есть починяет. О лишней трате на одежду говаривали: На брюхе шелк, а в брюхе щелк, - то есть щегольство ведет к голоду.

Бережливость у них почиталась хозяйственною добродетелью, которая до веку кормит трудовыми деньгами. Хотя маленькая добычка, говорит русский народ, да большая бережь, потому что бережно - так недолжно.

Сия добродетель основывалась на предусмотрительности, с какою берегли белую денежку, доставляемую черною работою, на черный день, то есть на нужду, на голод, на беду, родящую деньги, ибо по старинному расчету, денежка рубль бережет, а рубль голову стережет. Любимою поговоркой великого хозяина в нашем отечестве Петра I была: Кто не бережет копейки, тот сам не стоит рубля. Условием же прочности и твердости приобретений поставлялась добросовестность с уверенностью, что одна трудовая, праведная денежка до веку живет, а неправедная прибыль - огонь; или: Иной продает с барышом, да ходит нагишом. <""">

Русский мужик в деле

Старая русская пословица свидетельствует, что гром не грянет, мужик не перекрестится.

Екатерина II, по опыту признав русский народ особенным в мире, сказала, что он одарен догадкою, которая, по его пословице, лучше разума. С этою догадкой он переимчив и до всего сам дойдет и на что не взглянет, того не сделает; но эта переимчивость подражательности близка к легкомысленности в некоторых классах народа, при коей он от одного берега отстанет, а к другому не пристанет.

<""">

Хитрость русских в торговых делах, особливо с иноземцами, издавна известна, как и пословица: Товар лицом продать. Петрей, согласно с другими иностранными путешественниками в Россию, говорит, что "русские в торговле хитры и мене весьма обманчивы, изворотливы и хитры; запрашивают более, нежели сколько стоит товар". Слова Петрея подтверждаются пословицами:

Запрос в карман не лезет.

Не покоря, ничего не купишь, а не похваля, ничего не продашь. <""">

Отношение к иноземцам и иноземному

До ХVIII века русские черпали просвещение более в своем отечестве, нежели в чужих странах, неохотно принимая заморские обычаи и нравы из опасения, чтобы тем не нарушить отечественных уставов и преданий и не поколебать веры православной; кроме послов, купцов и странников к святым местам едва ли кто из русских ездил в чужие края, о коих гласит старинная народная пословица: Славны бубны за горами, а придут как лукошки.

По свидетельству Барберини, один поляк спросил русского: "Почему соотечественники ваши не отсылают детей своих в чужие края, но держат их у себя дома в грубом невежестве, тогда как наши дети заимствую от других народов познания и общение с людьми?" - "Потому, - отвечал последний, - что наши дети родятся с тем, чего ваши, не имея дома, принуждены бывают искать в чужих краях".

Здравый разум, опытность и сноровка в русских часто торжествовали над ученостью иностранцев, по собственному признанию и по многим примерам.

<""">

Мудрые мысли на каждый день

Полагая основание благоденствия в покорности воли разуму, русские пословицы своей утверждали:

Кто воли своей не переможет, тот и счастлив быть не может.

Дай сердцу волю, заведет тебя в неволю.

Хотя Божий промысел печется равно обо всех, но и человек не должен предаваться слепой беспечности, а беречь себя, ибо:

Береженного и Бог бережет.

Здоровью вредят страсти измождающие, каковы: зависть, злоба, печаль; от них остерегают нас и пословицы, показывая гибельные их действия:

Тому тяжело, кто помнит злою.

Завистливый сохнет и о том, когда видит счастье в ком.

Кто завистлив, тот и обидлив.

Печаль не уморит, а здоровье повредит.

Обязанности любви к сочеловекам требуют от нас споспешествования их благосостоянию по мере сил своих словом и делом; ибо и сама природа влечет нас к человеколюбию, а пословица согласно с нравственным законом обязывает так жить, чтобы:

Всем добро, никому не зло - то законное житье.

Обязанности справедливости требуют благодарности и воздаяния от того, кто получает одолжения и благодеяния:

Спасибо тому, кто поит да кормит, а вдвое тому, кто хлеб-соль помнит.<""">

Крайность доброты есть вредное потворство и послабление порокам и преступлениям:

Кто злым попускает, тот сам зло творит.

Вора миловать - доброго погубить.

Кто правды не скажет, тот многих свяжет.

Сожжение разрядных книг при царе Федоре Алексеевиче.

1682 г.

Карамзин Н.М. История государства Российского... т.I-IУ.- с.38-6I.

Ключевский В.О. Соч. в 8-ми т. - т.I. -М., 1956.- с. 313-315.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Греко-Романскому.- СП б., 1895. -Цит.: Россия и Европа. Опыт соборного анализа.- М., 1992.- с.86-13I.

Данилевский Ник. Як. (1822-85), рос. публицист и социолог, идеолог панславизма. В соч. "Россия и Европа" (1869) выдвинул теорию обособленных "культурно-ист. типов" (цивилизаций), развивающихся подобно биол. организмам; качественно новым считал "славянский" тип.

Иванов В.И. Славянская мировщина.- В кн.: Вяч. Иванов. Собрание соч. -т. IУ.- Брюссель, 1987.- Цит.: Россия и Европа. Опыт соборного анализа.- М., 1992.- с.216-234.

Аксаков Ив. Сер. (1823-86), рус. публицист и обществ. деятель. Сын С. Т. Аксакова. Один из идеологов славянофильства. Ред. газ. "День", "Москва", "Русь", ж. "Русская беседа" и др. В 1840-50-х гг. выступал за отмену крепостного права. В годы рус.-тур. войны 1877-78 организатор кампании за освобождение славян от тур. ига.

Цит по: Аксаков И.С. Славянофильство и западниченство. 1860-1886. Статьи из "Дня", "Москвы", "Москвича", "Руси"- т.II.- М., 1886.- с.142-143, 157-158, 169, 174, 22I-226, 3II, 318-324, 672, 674, 675, 688, 690-691.

Цит. по кн.: Русская идея. - С, 380-395.

См.: Иван Снегирев. Словарь русских пословиц и поговорок. Русские в своих пословицах. - Н. Новгород, 1996.

Иван Михайлович Снегирев, профессор Московского университета собирал русские пословицы и поговорки добрых полстолетия. Представленная книга была издана в 1832 г. и после этого не переиздавалась, несмотря на ее ценность. Книга переиздана в Н. Новгороде только в 1996 г. Умер Снегирев в 1868 г.

Нестор др.-рус. писатель, летописец II - нач. I2 вв., монах Киево-Печерского мон. Автор житий кн. Бориса и Глеба, Феодосия Печерского. Традиционно считается одним из крупнейших историков средневековья - автором I-й ред. "Повести временных лет"

Владимир Мономах (I053-II25), князь смоленский (с I067), черниговский (с I078), переяславский (с I093), вел. князь киевский (с II13). Сын Всеволода I и дочери визант. имп. Константина Мономаха. Призван киевскими боярами во время восстания. Боролся против княж. междоусобий. Разработал устав, ограничивавший произвол ростовщиков. В "Поучении" призывал сыновей укреплять единство Руси.

Довмоннт (Даумантас, Daumantas) (? - I299), князь псковский (с I266). Выходец из Литвы. Оборонял Псков от литов. феодалов и нем. рыцарей. Канонизирован Рус. правосл. церковью.

Феофан Прокопович (168I-1736), укр. и рус. гос. и церк. деятель, писатель, сподвижник Петра I, глава Ученой дружины. Проповеди; "трагедокомедия" "Владимир" (1705); "Слово о власти и чести царской" (1718); церк. публицистич. труд "Духовный регламент" (172I); лирич. стихи на рус., лат. и польск. языках.

Герберштейн (Herberstein) Зигмунд фон (1486-1566), нем. дипломат. Посетил Росссию в 1517, 1526. Автор "Записок о московитских делах"

Теренций (Terentius) Публий (ок. 195-159 до н. э.). рим. комедиограф. Используя сюжеты и маски Новой аттич. комедии, выходил за рамки традиц. комедийных схем. вводя этич. и гуманистич. мотивы и создавая психологически очерченные типы (комедии "Евнух", "Девушка с Андроса" ). Оказал влияние на европ. драматургию

Бомануар (Beaumanoir) Филипп де Реми (I250-96), франц. юрист, один из первых франц. теоретиков права, составитель сб-ка обычаев ср.-век. Франции (т. н. кутюмы Бовуази).

Карамзин о Симеоне Гордом:"Симеон, в бодрой юности достигнув великокняжеского сана, умел пользоваться властью, не уступал в благоразумии отцу и следовал его правилам: ласкал князей до уничижения, но строго повелевал князьями российскими и заслужил имя Гордого. Сей государь, хитрый, благоразумный, пять раз ездил в Орду, чтобы соблюсти тишину в государстве. И, кажется, первый именовал себя великим князем всея Руси. См.: Карамзин Н.М. История государства Российского.- В I2 тт. - т. I-IУ.- М., 1995.-5517-529.

Барберини Рафаил - итальянец из знатной римской фамилии. Посетил Московию в 1564 г. в качестве частного лица с рекомендательным письмом от английской королевы к царю Иоанну IУ. Его путевые заметки наиболее интересны сведениями о состоянии тогдашней торговли.

Гомер -др.-греч. эпич. поэт, к-рому со времен античности приписывается авторство "Илиады", "Одиссеи" и др. произв. Легенды рисуют Г. слепым странствующим певцом, одним из аэдов. За честь называться родиной Г. спорили, по преданию, семь городов. Полуфантастич. образ Г. породил в науке т. н. гомеровский вопрос, из проблемы авторства (до сих пор дискуссионной) выросший до совокупности проблем, касающихся происхождения и развития др.-греч. эпоса (в т. ч. соотношения в нем фольклора и собственно лит. творчества).

Татищев Вас. Никитич (1686-1750), рос. историк, гос. деятель. В 1720-22 и 1734-37 управлял казенными з-дами на Урале. В 174I-45 астраханский губернатор. Тр. по этнографии, истории, географии, "История Российская с самых древнейших времен" (кн. I-5, 1768-1848).

Веста -в рим. мифологии богиня домашнего очага, культ к-рой отправлялся жрицами-весталками. Соответствует греч. Гестии.

Катон -(Cato) Старший (234-149 до н. э.), рим. писатель. Консул в 195. Непримиримый враг Карфагена, поборник старорим. нравов. Сохранился трактат К. "О земледелии"

Радигаст - у славян божество, покровитель бранной славы и войны, "ратный гость".

Гельмольд (Helmold) (ок. II25 - после I177), нем. миссионер, автор "Славянской хроники", описал захват герм. феодалами земель полабских славян, их христианизацию.

Кнапский Григорий (1564-1638) - польский лексиограф, иезуит. Автор знаменитого польского словаря.

"Стоглав" - сборник решений Стоглавого собора 155I. Состоит из I00 гл. Кодекс правовых норм внутр. жизни рус. духовенства и его взаимоотношений с об-вом и гос-вом.

Троицко-Сергиева лавра ЛАВРА, монастырь. Осн. Сергием Радонежским в сер. 14 в. (с 1744 лавра), в 7I км к С. от Москвы (совр. г. Сергиев Посад). Архит. ансамбль включает: крепостные стены и башни 16-17 вв., Троицкий собор (1422-23), Духовскую церковь-звонницу (1476), Успенский собор (1559-85), больничные палаты с шатровой церк. Зосимы и Савватия (1635-38), трапезную (1686-92), царские чертоги (кон. 17 в.) и др. На терр. Т.-С. л. находятся Моск. духовная академия и духовная семинария. С 1920 имеется ист.-худ. музей (с 1940 музей-заповедник). Монастырь был закрыт в 1918; вновь открыт после 1944.

Гавриил или Всеволод-Гавриил Мстиславич (?- I137) - князь новгородский, великий чудотворец псковский. Причислен к лику святых.

Кантемир Дмитрий Константинович (1673-1723) -господарь молдавский, историк, ученый и политический деятель. С 17II г. в Россити советник Петра I.

Потребник (Требник) -свод правил, в котором описаны все христианские таинства.

Платон (428 или 427 до н. э. - 348 или 347), др.-греч. философ. Ученик Сократа, ок. 387 основал в Афинах школу (см. Академия платоновская). Идеи (высшая среди них - идея блага) - вечные и неизменные умопостигаемые прообразы вещей, всего преходящего и изменчивого бытия; вещи - подобие и отражение идей. Познание есть анамнесис - воспоминание души об идеях, к-рые она созерцала до ее соединения с телом. Любовь к идее (Эрос) - побудит. причина духовного восхождения. Идеальное гос-во - иерархия трех сословий: правители-мудрецы, воины и чиновники, крестьяне и ремесленники. П. интенсивно разрабатывал диалектику и наметил развитую неоплатонизмом схему осн. ступеней бытия. В истории философии восприятие П. менялось: "божеств. учитель" (античность); предчета христ. мировоззрения (средние века); филосов идеальной любви и полит. утопист (эпоха Возрождения). Соч. П. - высокохуд. диалоги; важнейшие из них: "Апология Сократа", "Федон", "Пир", "Федр" (учение об идеях), "Государство", "Теэтет" (теория познания), "Парменид" и "Софист" (диалектика категорий), "Тимей" (натурфилософия).

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 23/04/2010, изменен: 23/04/2010. 111k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 8 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Психология великоросса

Каменев Анатолий Иванович
Психология великоросса