ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Разгром

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Памятник под Кульмом павшим воинам.

А. Деникин

РАЗГРОМ

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

Вл. Соловьев никогда не был человеком военным. Он был философом, причем философом религиозным. Но ему, глубоко верующему человеку, открылась важная истина: "Пока каиновы чувства не исчезли из человеческого сердца, солдат и городовой будут не злом, а благом"...

Служба моя в должности главнокомандующего армиями Западного фронта

Я сменил генерала Гурко. Уход его был предрешен еще 5 мая, и приказ об этом был уже заготовлен в министерстве. Но Гурко подал рапорт, что при создавшихся в армии условиях (после объявления декларации прав солдата) он снимает с себя всякую нравственную ответственность за ведение армий...

Это обстоятельство дало повод Керенскому опубликовать 26 мая приказ, в силу которого Гурко "по несоответствии" с поста главнокомандующего смещался на должность начальника дивизии.

Мотивы: "отечество в опасности и это обязывает каждого военнослужащего исполнить свой долг до конца, не подавая пагубного примера слабости другим". И еще: "главнокомандующий облечен высоким доверием правительства (?) и опираясь на него должен все свои усилия направлять к достижению возложенных на него задач; сложение с себя всякой нравственной ответственности генералом Гурко является уклонением от обязанности вести порученное ему дело по крайнему своему разумению и силе".

Лицемерие этих заявлений, не говоря уже о предшествовавшем им факте признания правительством невозможности оставления генерала Гурко в командной должности, приобретает еще более ясный смысл, при сопоставлении этого эпизода с аналогичными фактами: с уходом министров Гучкова, Милюкова и других, даже -- ирония судьбы -- самого Керенского, который во время одного из министерских кризисов, вызванных непримиримостью революционной демократии, сделал жест -- выхода из состава правительства, передав 21 июля заместителю Некрасову такое письменное заявление: "Ввиду невозможности, несмотря на все принятые мною к тому меры, пополнить состав Временного правительства так, чтобы оно отвечало требованиям исключительного исторического момента, переживаемого страною, я не могу больше нести ответственности перед государством по своей совести и разумению, -- и потому, -- прошу Временное правительство освободить меня от всех должностей, мною занимаемых". И "отбыл из Петрограда", как гласила хроника. Наконец, 28 октября Керенский, как известно, тайно бежал, бросив пост Верховного главнокомандующего.

Старый командный состав попал в тяжелое положение. Я не говорю о лицах с ярко выраженной политической физиономией, а просто о честных солдатах. Идти с Керенским (не личность, а система) и ломать собственными руками то здание, которое строили всю свою жизнь, они не могли. Уйти и, следовательно, перед лицом стоящего на русской земле врага, и перед своею собственной совестью стать дезертирами -- они также не могли.

Создавался заколдованный круг, из которого не видно было выхода.

Приехав в Минск, в двух собраниях многочисленных чинов штаба и управлений фронта, потом перед командующими армиями я изложил свой символ веры. Кратко, резко, не помню какими словами, но в таком точном смысле: революцию приемлю всецело и безотговорочно. Но революционизирование армии, и внесение в нее демагогии, считаю гибельным для страны. И против этого буду бороться по мере сил и возможности, к чему приглашаю и всех своих сотрудников.

Пришло письмо от М. В. Алексеева.

Сердечно поздравляет с назначением. Пишет: "Будите; спокойно и настойчиво требуйте и -- верится -- оздоровление настанет без заигрываний, без красных бантиков, без красивых, но бездушных фраз... Долее так держать армию невозможно: Россия постепенно превращается в стан лодырей, которые движение своего пальца готовы оценивать на вес золота... Мыслью моею и сердцем с Вами, с Вашими работами, желаниями. Помоги Бог"...

"Военную общественность" представлял в Минске фронтовой комитет.

Так как накануне моего прибытия эта большевистствующая организация вынесла резолюцию против наступления, -- и за борьбу объединившейся демократии против своих правительств, -- то взаимоотношения наши определились ясно: я не вступал вовсе в непосредственные отношения с Комитетом. Комитет варился в собственном соку, разрешая вопрос главенства своих -- социал-революционной и социал-демократической -- фракций, выносил резолюции, -- своим демагогическим содержанием ставившие в недоумение даже армейские комитеты, -- распространял пораженческую литературу, возбуждал солдат против начальников. Комитет по закону не подлежал ни ответственности, ни суду. В таком же духе шло воспитание комитетом большого числа собравшихся со всех армий "слушателей курсов агитаторов", которые должны были потом разнести воспринятое учение по всему фронту...

Мелочная подробность, вскрывающая подоплеку не одного из проявлений "гражданской скорби и гнева". Представители курсов обращались часто к начальнику штаба с просьбами и "требованиями". Когда раз требования лишней пары сапог приняли слишком резкий характер, Марков отказал. На другой же день в N 25 газеты "Фронт" появилась "резолюция общего собрания слушателей курсов агитаторов", что они лично убедились в нежелании штабов считаться с выборными организациями. Курсисты заявили, что в лице их самих и тех, кто их послал, фронтовой комитет будет иметь поддержку "против контрреволюции" вплоть до вооруженного воздействия...

Какая уж тут совместная работа!

Я присутствовал в заседании фронтового комитета только один раз, сопровождая генерала Брусилова. После вступительной речи, Верховный главнокомандующий предложил Комитету высказаться, если имеются какие-либо пожелания или вопросы. Председатель ответил, что в сущности, никаких особенных вопросов нет, разве вот относительно отпусков и суточных денег... Всем стало несколько неловко. Тогда попросил слова кто-то из членов комитета, извинился за мелочность председателя, и начал говорить на общую больную тему, о демократизации армии, и взаимоотношениях Комитета и командования. Я указал, что между нами не может быть ничего общего, так как Комитет, в постановлении своем от 8 июня, пошел против правительства и против наступления. Тогда председатель предъявил новое постановление, составленное накануне, которым Комитет допускал наступление. Казалось бы, вопрос исчерпан.

Но тут встает какой-то поручик и заявляет, что доверия к главнокомандующему не может быть. Поручик командирован в Минск из Тифлиса комитетом Кавказского фронта, и "кооптирован" минским комитетом. Прибыл для расследования моей "контрреволюционности". Прочел уличающий документ -- перехваченную майскую телеграмму мою -- еще по должности начальника штаба Верховного -- к генералу Юденичу. В ней, между прочим, говорилось: "...Верховный главнокомандующий обратился уже с подробным письмом к военному министру, с просьбой устранить вредную работу комитетов, парализующих распоряжения военного начальства, и оказания содействия в борьбе с течениями, безусловно вредными в государственном отношении..."

Я разъяснил, что вопрос касался местных гарнизонных комитетов рабочих и солдатских депутатов Кавказа, которые не выпускали 104 тысячи пополнений на совершенно обезлюдевший фронт. Брусилов вспылил и наговорил поручику и комитету резкостей. Потом извинился, и в конечном результате допустил в секретный архив Ставки комиссию Комитета, которая, вернувшись в Минск, явилась ко мне не то с объяснением, не то с полуизвинением.

Скучно, не правда ли? Но нам не было скучно, а мучительно тяжело в этой пошлой обстановке, не дававшей ни душевного равновесия, ни возможности отдаться всецело назревшей операции.

Фронтовой комитет, приняв, наконец, идею наступления, потребовал образования из состава своего, и армейских комитетов, "боевых контактных комиссий", которые должны были получить право участия в разработке операций, контроля над начальниками и штабами частей, выполнявших боевые задачи и т. д.. Я, конечно, отказал. Началась новая история, которая чрезвычайно обеспокоила военного министра, приславшего экстренно в Минск и полковника Барановского -- начальника своего кабинета, и комиссара Станкевича. Друзья Барановского впоследствии передавали, что вопрос был поставлен ни более, ни менее, как о возможности оставления меня в должности, ввиду "крупных трений с фронтовым комитетом".

Станкевич умиротворил комитет, и боевые контактные комиссии были допущены до участия в наступлении войск, но без права контроля и участия в разработке операции.

Если мне было нелегко, то вся тяжесть сложных взаимоотношений с "революционной демократией армий" легла на голову моего начальника штаба и друга -- генерала Маркова. Он положительно изнемогал от той бесконечной сутолоки, которая наполняла его рабочий день. Демократизация разрушила все служебные перегородки, и вызвала беспощадное отношение ко времени и труду старших начальников. Всякий, как бы ничтожно ни было его дело, не удовлетворялся посредствующими инстанциями, и требовал непременно доклада у главнокомандующего или, по крайней мере, у начальника штаба. И Марков -- живой, нервный, впечатлительный, с добрым сердцем -- принимал всех, со всеми говорил, делал все, что мог; но иногда, доведенный до отчаяния людской пошлостью и эгоизмом, не сдерживал своего языка, теряя терпение и наживая врагов.

Не менее хлопот доставляли ему и новые революционные учреждения.

В письме Маркова к Керенскому мы встречаем следующие строки: "Никакая армия, по своей сути, не может управляться многоголовыми учреждениями, именуемыми комитетами, комиссариатами, съездами и т. д. Ответственный перед своей совестью и Вами, как военным министром, начальник почти не может честно выполнять свой долг, отписываясь, уговаривая, ублажая полуграмотных в военном деле членов комитета, имея, как путы на ногах, быть может и очень хороших душой, но тоже несведущих, фантазирующих и претендующих на особую роль комиссаров. Все это люди чуждые военному делу, люди минуты, и главное, не несущие никакой ответственности юридически. Им все подай, все расскажи, все доложи, сделай так, как они хотят, а за результаты отвечай начальник. Больно за дело и оскорбительно для каждого из нас -- иметь около себя лицо, как бы следящее за каждым твоим шагом... Проще, -- нас всех, кому до сих пор не могут поверить, уволить, и на наше место посадить тех же комиссаров, а те же комитеты -- вместо штабов и управлений"...

В Минске передо мною прошла длинная вереница лиц, признаться, не оставившая в памяти никаких следов. Гражданское управление прифронтовой полосы вышло совсем из моего ведения, захваченное местными самоопределившимися учреждениями, и напоминало о себе только просьбами вооруженной силы, для подавления вспыхивавших в районе фронта беспорядков. Политики к моему глубокому удовлетворению не было никакой. "Контрреволюция" явилась лишь однажды в лице В.М.Пуришкевича и его помощника, с нерусскими лицом и фамилией. Пуришкевич убеждал меня в необходимости тайной организации, формально, -- на основаниях устава, -- утвержденного еще до революции, -- "Общества русской государственной карты". На первой же странице устава, красовалась разрешительная подпись кого-то из самых одиозных министров внутренних дел. Общество ставило себе действительной целью, активную борьбу с анархией, свержение советов и установление не то военной диктатуры, не то диктаторской власти Временного правительства. Пуришкевич просил содействия для привлечения в состав общества офицеров. Я ответил, что нисколько не сомневаюсь в глубоко патриотических его побуждениях, но что мне с ним не по пути. Он ушел без всякой обиды, пожелав мне успеха, и больше нам не пришлось встретиться никогда. Пуришкевич в 1919 году приехал на Юг, держал вначале "нейтралитет", но к концу года повел сильную кампанию, отчасти лично против меня, но более против левой половины "Особого совещания", прекратившуюся только с его смертью, в Новороссийске, от сыпного тифа.

Впрочем, случился еще один маленький "политический эпизод".

По поводу избрания Каледина Донским атаманом, я послал ему поздравительную телеграмму, на которую получил ответ, шедший подозрительно долго, в таких выражениях: "Сердечно благодарю за память. Пошли Вам Бог успеха. Дон всегда поддержит. Каледин ". Эта телеграмма стала известной, почему-то весьма встревожила местную революционную демократию, и заставила ее еще более насторожиться.

* * *

Из трех генералов, командовавших армиями, двое находились всецело в руках комитетов; но так как фронты их были пассивными, то временно можно было потерпеть их присутствие.

Наступление готовилось на фронте 10-ой армии генерала Киселевского в районе Молодечно. Я поехал осмотреть войска и позиции, познакомиться с начальниками и с частями. Во многих предшествовавших главах приведен синтез всех пережитых впечатлений, разбросаны факты и эпизоды из жизни Западного фронта. Чтобы не повторяться, я остановлюсь лишь на нескольких деталях.

Смотрел войска в строю. Видел части, правда, как исключение, сохранившие почти нормальный, дореволюционный вид как по внешним формам, так и по внутреннему строю -- в корпусе сурового, и непреклонно отстаивавшего старую дисциплину Довбор-Мусницкого; видел большинство частей, -- хотя и сохранивших подобие строя и некоторое послушание, но во внутренней жизни своей подобных разворошенному муравейнику: после смотра, обходя ряды и беседуя с солдатами, я был буквально подавлен новым для меня настроением, охватившим их: бесконечными жалобами, подозрительностью, недоверием, обидами на всех и на все: на отдельного начальника и корпусного командира, на чечевицу и на долгое стояние на фронте, на соседний полк, и на Временное правительство, за его непримиримое отношение к немцам.

Видел, наконец, и такие сцены, которые не забуду до конца своих дней...

В одном из корпусов приказал показать мне худшую часть. Повезли в 703 Сурамский полк. Мы подъехали к огромной толпе безоружных людей, стоявших, сидевших, бродивших на поляне, за деревней. Одетые в рваное тряпье (одежда была продана и пропита), босые, обросшие, нечесанные, немытые, -- они, казалось, дошли до последней степени физического огрубения.

Встретил меня начальник дивизии с трясущейся нижней губой, и командир полка с лицом приговореннаго к смерти. Никто не скомандовал "смирно", никто из солдат не встал; ближайшие ряды пододвинулись к автомобилям. Первым движением моим было выругать полк и повернуть назад. Но это могли счесть за трусость.

И я вошел в толпу.

Пробыл в толпе около часу. Боже мой, что сделалось с людьми, с разумной Божьей тварью, с русским пахарем... Одержимые или бесноватые, с помутневшим разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства.

Мы все говорили, нам отвечали -- со злобой и тупым упорством.

Помню, что во мне, мало-помалу, возмущенное чувство старого солдата уходило куда-то на задний план, и становилось только бесконечно жаль этих грязных, темных русских людей, которым слишком мало было дано и мало поэтому с них взыщется. Хотелось, чтобы здесь, на этом поле, были, видели и слышали все происходящее верхи революционной демократии.

Хотелось сказать им:

-- Кто виноват, теперь не время разбирать. Мы, вы, буржуазия, самодержавие -- это все равно. Дайте народу грамоту и облик человеческий, -- а потом социализируйте, национализируйте, коммунизируйте, если... если тогда народ пойдет за вами.

Это был тот самый Сурамский полк, который через несколько дней после моего посещения, избил до полусмерти Соколова -- редактора приказа N 1, творца нового строя армии, когда тот попробовал от имени Совета рабочих и солдатских депутатов, призвать полк к исполнению долга и к участию в наступлении.

Из Сурамского полка я поехал, по настойчивому приглашению особой делегации, на корпусный съезд того же 2-го Кавказского корпуса. Там собрались выборные люди, и поэтому разговоры их были рассудительнее, стремления реальнее: в разных группах делегатов, среди которых замешалась свита, шла беседа о том, что здесь вот главнокомандующий, командующий, корпусный, штабы и все начальство; хорошо бы прикончить их тут же всех разом, вот и конец наступлению...

Знакомство со старшими начальниками также не было утешительным. Один командир корпуса вел твердо войска, но испытывал сильнейший напор войсковых организаций; другой боялся посещать свои части; третьего я застал в полной прострации, и в слезах после какой-то резолюции недоверия:

-- 40 лет службы. Любил солдата, меня любили, а теперь оплевали. Больше служить не могу.

Пришлось отпустить его.

А тут же, за стеной, молодой генерал, начальник дивизии, -- вел уже конфиденциальные разговоры с комитетчиками, тотчас же обратившимися ко мне с просьбой, весьма императивной, о назначении молодого генерала командиром корпуса...

Объезд произвел тяжелое впечатление. Все понемногу разваливалось и разбивало надежды. Тем не менее, надо было работать. А работы всем было более чем достаточно. Западный фронт жил теорией и чужим опытом. Он не имел в своем активе ярких побед, которые одни только могут дать веру в правильность метода, не имел большого серьезного опыта прорыва неприятельской оборонительной ниши.

Много раз приходилось обсуждать, совместно с исполнителями, общий план и план артиллерийской атаки, и устанавливать отправные данные. Особенно трудно обстояло дело с подготовкой самого штурма. Вследствие внутреннего развала частей, всякое передвижение, смена, рытье плацдармов и подступов, перестановки батарей -- все это или совершенно не выполнялось, или достигалось путем невероятных усилий, уговоров, митингов.

Всякий малейший предлог, -- был использован для отказа от подготовки к наступлению. Начальникам, в силу технического необорудования позиций, приходилось совершать огромную, и противоестественную работу: не направлять свои части по тактическим соображениям, а эти последние подгонять к качеству начальников, большему или меньшему развалу частей, и случайному состоянию лучше или хуже оборудованных участков позиции.

Тем не менее когда говорят о нашей технической отсталости вообще, как об одном из факторов наших военных неуспехов 1917 года, к этому вопросу надо относиться весьма осторожно: несомненно, армия наша отстала; но в 1917 году, она была несравненно лучше снабжена материально, богаче артиллерией и боевыми припасами, богаче, наконец, опытом своим и чужим, чем хотя бы в 1916 году. Техническая отсталость наша -- свойство относительное, постоянное, одинаково присущее всем периодам мировой войны, до начала революции, значительно ослабевшее к 1917 году, и его отнюдь нельзя бросать на чашу весов, при оценке русской революционной армии и ее боевых действий.

Итак, шла Сизифова работа.

Командный офицерский состав вложил в нее всю душу, ибо в успехе ее видел последний луч надежды на спасение армии и страны. Все технические трудности были в конце концов преодолимы.

Только бы поднять дух.

Приехал Брусилов уговаривать полки.

В результате поездки -- смена, против моего желания, командующего Х армией, за полторы недели до решительного наступления. С трудом отстоял своего кандидата, доблестного командира 8 корпуса, генерала Ломновского, который прибыл в Молодечно лишь за несколько дней до операции.

С приездом Брусилова вышло досадное недоразумение: штаб армии ошибочно уведомил войска, что едет Керенский. Невольный подмен вызвал сильное неудовольствие и брожение в войсках; многие части заявили, что их обманывают, и, если сам товарищ Керенский лично не велит им наступать, то они наступать не будут. 2-ая Кавказская дивизия послала даже делегацию в Петроград за справкой. С трудом удалось успокоить их обещанием, что товарищ Керенский приедет на днях.

Пришлось пригласить военного министра. Керенский приехал с неохотой, уже разочарованный неудачным опытом словесной кампании на Юго-западном фронте. Несколько дней объезжал он войска, говорил, пожинал восторги, иногда испытывал неожиданные реприманды; прервал объезд, будучи приглашен в Петроград 4 июля, вернулся с новым подъемом и новой темой дня, использовав в полной мере "нож, воткнутый в спину революции".

Но, окончив объезд фронта и вернувшись в Ставку, решительно заявил Брусилову:

-- Ни в какой успех наступления не верю.

Впрочем, такой же пессимизм Керенский проявил тогда уже и в другом вопросе -- грядущих судеб страны. Помню, как в разговоре со мной и двумя-тремя из своих приближенных, он, разбирая этапы в общем ходе русской революции, совершенно убежденно говорил, что террора нам все равно не избегнуть.

Дни шли за днями, а начало наступления все откладывалось. Еще 18 июня я отдал приказ войскам фронта:

"Русские армии Юго-западного фронта нанесли сегодня поражение врагу, прорвав его линии. Началась решительная битва, от которой зависит участь русского народа и его свободы. Наши братья на Юго-западном фронте победоносно двигаются вперед, не щадя своей жизни и ждут от нас скорой помощи. Мы не будем предателями. Скоро услышит враг гром наших пушек. Призываю войска Западного фронта напрячь все силы и скорее подготовиться к наступлению, иначе проклянет нас народ русский, который вверил нам защиту своей свободы, чести и достояния"...

Не знаю, поняли ли всю внутреннюю драму русской армии те, кто читал этот приказ, опубликованный в газетах, в полное нарушение элементарных условий скрытности операции.

Вся стратегия перевернулась вверх дном. Русский главнокомандующий, бессильный двинуть свои войска в наступление и тем облегчить положение соседнего фронта, хотел, хотя бы ценою обнаружения своих намерений, удержать против себя немецкие дивизии, снимаемые с его фронта, и отправляемые против Юго-западного и против союзников.

Немцы откликнулись тотчас же, прислав на фронт прокламацию, в которой говорилось: "Русские солдаты! Ваш главнокомандующий Западным фронтом снова призывает вас к сражениям. Мы знаем об его приказе, знаем также о той лживой вести, будто наши позиции к юго-востоку от Львова прорваны. Не верьте этому. На самом деле тысячи русских трупов лежат перед нашими окопами... Наступление никогда не приблизит мир... Если же вы все-таки последуете зову ваших начальников, подкупленных Англией, то тогда мы будем до тех пор продолжать борьбу, пока вы не будете лежать в земле"...

7 июля, наконец, раздался гром наших пушек.

9 июля начался штурм, а через три дня я возвращался из 10-й армии в Минск, с отчаянием в душе и с явным сознанием полного крушения последней, тлевшей еще надежды на... чудо.

Наступление русских армий летом 1917 г. Разгром

Наступление русских армий, предположенное на май, все откладывалось. Первоначально имелась в виду одновременность действий на всех фронтах; потом, считаясь с психологической невозможностью сдвинуть армии с места одновременно, перешли к плану наступления уступами во времени.

Но фронты, имевшие значение второстепенное (Западный) или демонстративное (Северный), и которым надлежало начинать операцию раньше, для отвлечения внимания и сил противника от главных направлений (Юго-западный фронт), -- не были готовы психологически.

Тогда верховное командование решило отказаться от всякой стратегической планомерности, и вынуждено было предоставить фронтам, начинать операцию по мере готовности, лишь бы не задерживать ее чрезмерно, и тем не давать противнику возможности дальних крупных перебросок.

Даже и такая, упрощенная революцией стратегия могла дать большие результаты в мировом масштабе войны, если даже не прямым разгромом восточного фронта, то, по крайней мере, восстановлением его прежнего грозного значения, потребовав от центральных держав притока туда больших сил, средств, огромного количества боевых припасов, создавая опять вечное беспокойство, и совершенно сковывая оперативную свободу Гинденбурга.

В результате, начало операций определилось следующими датами: 16 июня -- на Юго-западном фронте; 7 июля -- на Западном; 8 июля -- на Северном и 9 июля -- на Румынском. Последние три даты почти совпадают с началом крушения (6-7 июля) Юго-западного фронта.

Как я уже говорил, к июню 1917 г. большинство революционной демократии, хотя и с весьма существенными оговорками, восприняло идею необходимости наступления. Таким образом, в активе своего морального обоснования эта идея имела Временное правительство, командный состав, все офицерство, либеральную демократию, оборонческий блок советов, комиссаров, почти все высшие войсковые комитеты и много низших.

В пассиве -- меньшинство революционной демократии в лице большевиков, левых социал-революционеров, группы Чернова, Цедербаума (Мартова) и еще один маленький привесок... демократизацию армии.

У меня нет под рукой боевого расписания русских армий, но, во всяком случае, во всех районах наступления мы обладали превосходством сил, и технических средств, над противником, и в частности, небывалым доселе количеством тяжелой артиллерии.

Юго-западному фронту предстояло первому испытать боевые свойства революционной армии.

Между верхним Серетом и Карпатами (Броды-Надворна), на позициях, достигнутых нами после победоносного наступления Брусилова, к осени 1916 г., севернее Днестра располагалась группа генерала Бем-Эрмоли, состоявшая из 4-ой австрийской армии генерала Терстянского (на Буском направлении, вне главного удара), 2-ой австрийской армии, непосредственно подчиненной Бем-Эрмоли -- на Злочевском направлении и Южной германской армии графа Ботмера на Бржезанском.

Южнее Днестра стояла 3-я австрийская армия генерала Кирхбаха, составлявшая левое крыло Карпатского фронта эрцгерцога Иосифа. Три последние армии противостояли нашим ударным корпусам. Эти австро-германские войска испытали уже летом и осенью 1916 г. удары русских армий, нанесших им ряд тяжких поражений. С тех пор, потрепанные дивизии Ботмера частично заменены были, менее уставшими частями с севера; австрийские армии, несколько приведенные в порядок немецким командованием, и подкрепленные влитыми в них германскими дивизиями, все же не представляли из себя особенно серьезной силы, и по оценке главной немецкой квартиры, обладали в очень слабой степени активными свойствами.

Со времени занятия немцами Червищенского плацдарма (на Стоходе), главной квартирой Гинденбурга всякие операции были воспрещены, в надежде на естественное развитие развала страны и русской армии, которому должна была содействовать немецкая пропаганда. Удельный вес нашей армии оценивался немцами чрезвычайно низко. Тем не менее, когда в начале июня обозначилась серьезная возможность нашего наступления, Гинденбург счел необходимым снять с Западного европейского фронта 6 германских дивизий, и направил их на усиление группы Бем-Эрмоли: противнику хорошо известны были наши операционные направления...

Главное направление удара армий Юго-западного фронта, под начальством генерала Гутора, намечено было -- Каменец-Подольск -- Львов. Армии были двинуты обоими берегами Днестра: ХI-я генерала Эрдели -- на Злочов, 7-я генерала Селивачева -- на Бржезаны, и 8-я генерала Корнилова -- на Галич. Успех наступления приводил к овладению Львовым, к разрыву связи между фронтами Бем-Эрмоли и эрцгерцога Иосифа, -- и опрокидывал в Карпаты, отрезая от естественных путей сообщения, левое крыло последнего. Прочие армии Юго-западного фронта (1-я и Особая) стояли растянутыми на широком фронте от реки Припяти до Брод, имея задачей активную оборону и демонстрацию.

16-го июня, на фронте ударных корпусов 7-й и 11-й армий, началась артиллерийская канонада, еще не слыханного никогда напряжения. После двухдневной непрерывной артиллерийской подготовки, разрушившей сильные укрепления противника, русские полки двинулись в атаку. Между Зборовым и Бржезанами и у последнего пункта, на протяжении нескольких верст, фронт противника был прорван; мы овладели двумя-тремя укрепленными линиями. 19-го атаки повторились на 60-тиверстном фронте, между верхней Стрыпой и Нараювкой. За два дня тяжелого и славного боя русские войска взяли в плен 300 офицеров, 18.000 солдат, 29 орудий и много другой военной добычи; овладели неприятельскими позициями на многих участках, и проникли в расположение противника на 2-5 верст, отбросив его, на Злочевском направлении, за Малую Стрыпу.

Разнесенное телеграфом по всей России, известие о нашей победе вызвало всеобщее ликование, и подняло надежды на возрождение былой мощи русской армии. Керенский доносил Временному правительству: "Сегодня великое торжество революции. 18 июня, русская революционная армия, с огромным воодушевлением перешла в наступление, и доказала России и всему миру свою беззаветную преданность революции, и любовь к свободе и родине... Русские воины утверждают новую, основанную на чувстве гражданского долга, дисциплину... Сегодняшний день положил предел злостным клеветническим нападкам на организацию русской армии, построенную на демократических началах "...

Человек, который сказал это, имел смелость впоследствии оправдываться, что не он разрушал армию, а получил ее организацию как роковое наследие...

После трех дней затишья, на фронте 11-ой армии возобновился горячий бой, по обе стороны ж. д. линии, на фронте Баткув-Конюхи. К этому времени, начался подход из резерва к угрожаемым участкам германских частей, и бой принял упорный, ожесточенный характер. 11-я армия овладела рядом укрепленных линий, неся, однако, тяжелые потери; местами окопы, после горячих схваток, переходили из рук в руки; требовалось новое большое напряжение, чтобы сломить упорство усилившегося и оправившегося противника...

Этим боем, по существу, закончилась наступательная операция 7-й и 11-й армий.

Порыв исчез, началось нудное стояние на позиции, оживлявшееся лишь местными боями, контратаками австро-германцев и артиллерийским огнем "переменного напряжения".

Между тем, 23 июня началась подготовка наступления и в армии Корнилова.

25 июня, его войска западнее Станиславова прорвали позиции Кирхбаха, и вышли на линию Иезуполь-Лысец; 26-го, после упорного кровопролитного боя, войска Кирхбаха, разбитые наголову, повернули, увлекая, в своем стремительном бегстве, и подоспевшую на помощь германскую дивизию. 27-го правая колонна генерала Черемисова овладела Галичем, перебросив часть сил через Днестр, а 28-го левая колонна, преодолевая упорное сопротивление австрогерманцев, взяла с боя Калуш. В последующие два-три дня, 8-я армия устраивалась с боями на реке Ломнице и впереди ее.

В этой блестящей операции армия Корнилова, прорвав фронт 3-й австрийской армии на протяжении 30 верст, захватила в плен 150 офицеров, 10.000 солдат и около ста орудий. Выход на Ломницу открывал Корнилову пути на Долину Стрый, и на сообщения армии графа Ботмера. Немецкая главная квартира, -- считала положение главнокомандующего Восточным фронтом критическим.

Генерал Бем-Эрмоли, в это время, все свои резервы стягивал на Злочевское направление. Туда же двигались, и перебрасываемые с Западного европейского фронта, германские дивизии. Пришлось, однако, часть резервов перебросить за Днестр, против 8-ой русской армии. Они подоспели ко 2-му июля, внесли некоторую устойчивость в расстроенные ряды 3-ей австрийской армии, и с этого дня на Ломнице начинаются позиционные бои, достигающие иногда большого напряжения, с переменным успехом.

Сосредоточение германской ударной группы, между верхним Серетом и ж. д. линией Тарнополь-Злочов, закончилось 5 июля.

6-го, после сильной артиллерийской подготовки, эта группа атаковала 11 армию, прорвала ее фронт, и начала безостановочное движение на Каменец-Подольск, преследуя корпуса 11 армии, обратившиеся в паническое бегство. Штаб армии, за ним Ставка и печать, презрев перспективу, обрушились на 607 Млыновский полк, считая его виновником катастрофы. Развращенный, скверный полк самовольно ушел с позиции, открыв фронт. Явление весьма прискорбное, но слишком элементарно было бы считать его даже поводом. Ибо уже 9-го комитеты и комиссары 11-ой армии телеграфировали Временному правительству "всю правду о совершившихся событиях":

"Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии всевозрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу -- на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами на митингах, почему поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника... На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов, -- с ружьями и без них, -- здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части... Положение требует самых крайних мер... Сегодня главнокомандующим, с согласия комиссаров и комитетов, отдан приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду... содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и продает Россию и революцию".

11-я армия "при огромном превосходстве сил и техники, уходила безостановочно". 8-го она была уже на Серете, пройдя без задержки сильные укрепленные позиции западнее этой реки, которые служили исходным положением, для нашего славного наступления 1916 г. Бем-Эрмоли, преследуя нас частью сил на Тарнополь, главные силы двинул в южном направлении, между Серетом и Стрыпой, угрожая отрезать пути сообщения 7 армии, сбросить ее в Днестр и, может быть, затем перехватить пути отхода и 8-й армии. 9 июля австро-германцы достигли уже Микулинце, в переходе к югу от Тарнополя... Армии генералов Селивачова и Черемисова попали в очень тяжелое положение: рассчитывать на маневренное противодействие противнику они не могли, и поэтому оставалось форсированными маршами выйти из-под его ударов. В особенности тяжко было 7-й армии, отступавшей под двойным напором -- с фронта -- корпусов гр. Ботмера, с обнаженного правого фланга (с севера) -- войск ударной группы Бем-Эрмоли. 8-й армии предстояло пройти под напором противника более 140 верст.

10 июля, австрогерманцы продвинулись на линию Микулинце-Подгайце-Станиславов. 11-го германцы заняли Тарнополь, брошенный без боя 1-м гвардейским корпусом, а на другой день прорвали наши позиции на реке Гнезно и на Серете, южнее Трембовли, развивая свое наступление к востоку и юго-востоку. В тот же день, преследуя 7-ю и 8-ю армии, противник занял линию от Серета (между Трембовлей и Чертковым) на Монастержиско-Тлумач.

12-го июля ввиду полной безнадежности положения главнокомандующий отдал приказ об отступлении от Серета, и к 21-му армии Юго-западного фронта, очистив всю Галицию и Буковину, отошли к русской государственной границе.

Путь их был обозначен пожарами, насилиями, убийствами и грабежами. Но среди них были немногие части, доблестно дравшиеся с врагом, и своею грудью, своею жизнью прикрывавшие обезумевшие толпы беглецов. Среди них было и русское офицерство, своими трупами, по преимуществу, устилавшее поля сражений.

Армии в полном беспорядке отступали.

Те самые армии, которые год тому назад в победном шествии своем взяли Луцк, Броды, Станиславов, Черновицы... Отступали перед теми самыми австро-германскими армиями, которые год тому назад были разбиты наголову, и усеяли беглецами поля Волыни, Галиции, Буковины, оставляя в наших руках сотни тысяч пленных. Мы не забудем никогда, что 7, 8, 9 и 11 армии в Брусиловском наступлении 1916 года, взяли 420 тысяч пленных, 600 орудий, 2Ґ тысячи пулеметов и т. д... Этого обстоятельства, вероятно, не забудут и наши союзники: они знают хорошо, что Галицийская битва отозвалась громким эхом на Сомме и Горице...

Комиссары Савинков и Филоненко телеграфировали Временному правительству: "Выбора не дано: смертная казнь изменникам... смертная казнь тем, кто отказывается жертвовать жизнью за Родину"...

В начале июля, когда обозначился неуспех русского наступления, в главной квартире Гинденбурга решено было предпринять новую большую операцию против Румынского фронта одновременным наступлением 3-й и 7-й австрийских армий, через Буковину в Молдавию, и правой группы Макензена на нижнем Серете. Целью ставилось овладение Молдавией и Бессарабией. Но еще 11-го июля, 4-ая русская армия генерала Рагозы и румынская -- Авереско -- перешли в наступление между реками Сушицей и Путной, против 9-ой австрийской армии.

Атака их увенчалась успехом; армии овладели укрепленными позициями противника, продвинулись на несколько верст, взяли 2.000 пленных и более 60 орудий, но развития операция эта не получила. По условиям театра и направления, эти действия имели скорее характер демонстрации, для облегчения положения Юго-западного фронта, и кроме того, войска 4-ой русской армии вскоре утратили наступательный порыв.

В течение июля и до 4 августа, войска эрцгерцога Иосифа и Макензена вели атаки, в направлении Радауцком, Кимполунгском, Окненском и севернее Фокшан, имели местные успехи, но никаких серьезных результатов не достигли. Хотя русские дивизии неоднократно отказывали в повиновении, и иногда бросали позиции во время боя, но все же несколько лучшее общее состояние Румынского фронта -- периферии по отношению к Петрограду, наличие более прочных румынских войск, и естественные условия театра, позволили удержать фронт.

Это обстоятельство, в связи с выяснившейся неустойчивостью австрийских армий, в особенности 3 и 7, и полным расстройством сообщений группы Бем-Эрмоли и левого крыла эрцгерцога Иосифа, заставили главную квартиру Гинденбурга отложить на неопределенное время операцию, и на всем протяжении Юго-западного фронта наступило затишье; на Румынском же до конца августа шли бои местного значения. Вместе с тем, началась переброска германских дивизий от Збруча на север, на Рижское направление. Гинденбург имел целью, не напрягая чрезмерно сил и не расходуя больших резервов, столь нужных на Западно-европейском фронте, наносить нам частные удары, и тем давать моральные толчки, к ускорению естественного падения русского фронта, на чем основывались все оперативные расчеты, и даже сама возможность продолжения центральными державами кампании, в 1918 году.

Попытки нашего наступления на прочих фронтах, окончились также полной неудачей.

7-го июля началась операция у меня на Западном фронте. Подробности изложены в следующей главе. По поводу этой операции Людендорф говорит "Из всех атак, направленных против прежнего Восточного фронта (Эйхгорна), атаки 9 июля, южнее Сморгони, у Крево были особенно жестоки... Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронта. Русские оставили наши траншеи. Это не были уже русские прежних дней".

На Северном фронте, в 5-ой армии все окончилось в один день: юго-западнее Двинска "наши части, -- говорит сводка, -- после сильной артиллерийской подготовки, овладели немецкой позицией, по обе стороны железной дороги Двинск-Вильно. Вслед за сим целые дивизии, без напора со стороны противника, самовольно отошли в основные окопы".

Сводка отмечала геройское поведение некоторых частей, доблесть офицеров и их огромную убыль. Это событие, ничтожное в стратегическом отношении, представляет, однако, большой бытовой интерес. Дело в том, что 5-й армией командовал генерал Данилов, пользовавшийся исключительным признанием революционной демократии. По словам комиссара Северного фронта Станкевича, генерал Данилов был "единственным генералом, который, несмотря на революцию, остался полным хозяином в армии, сумев наладить так отношения, что все новые учреждения -- и комиссар, и комитеты -- не ослабляли, а лишь усиливали его власть... И он умел пользоваться этими силами, с полным самообладанием и уверенностью устраняя все препятствия. В 5-й армии все работало, училось, просвещалось... так как весь лучший и культурный элемент армии был двинут в дело"...

Таким образом, и полное восприятие революционных учреждений командующим, не могло служить гарантией боеспособности его войск.

* * *

Еще 11 июля генерал Корнилов, после назначения главнокомандующим Юго-западного фронта, послал Временному правительству, с копией верховному командованию, известную свою телеграмму ("Армия обезумевших темных людей бежит"...), требуя введения смертной казни; в телеграмме он, между прочим, писал: "...Я заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и неспрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, для сохранения и спасения армии, и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право видеть лучшие дни".

Невзирая на своеобразную форму этого обращения, идея прекращения наступления была немедленно принята верховным командованием, тем более, что фактическая приостановка всех операций явилась, независимо от директив, как результат нежелания драться и утраченной способности русской армии к наступательным действиям, так одновременно и вследствие планов германской главной квартиры.

Смертная казнь, и военно-революционные суды, были введены на фронте.

Корнилов отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных с соответствующими надписями на дорогах и видных местах; сформировал особые ударные батальоны, из юнкеров и добровольцев, для борьбы с дезертирством, грабежами и насилиями; наконец, запретил в районе фронта митинги, требуя разгона их силою оружия.

Эти мероприятия, введенные генералом Корниловым самочинно, его мужественное прямое слово, твердый язык, которым он, в нарушение дисциплины, стал говорить с правительством, а больше всего решительные действия -- все это чрезвычайно подняло его авторитет, в глазах широких кругов либеральной демократии и офицерства; даже революционная демократия армии, оглушенная и подавленная трагическим оборотом событий, в первое время после разгрома, увидела в Корнилове последнее средство, единственный выход из создавшегося отчаянного положения.

Можно сказать, что день 8-го июля предрешил судьбу Корнилова: в глазах многих он стал народным героем, на него возлагались большие надежды, от него стали ждать спасения страны.

Находясь в Минске, -- и имея очень плохое осведомление о неофициальных взаимоотношениях военного мира, -- я все же ясно почувствовал, что центр тяжести морального влияния переносится в Бердичев; Керенский и Брусилов как-то сразу потускнели. В служебном обиходе появился новый, странный способ руководительства: из Бердичева получалось в копии "требование" или уведомление о принятом сильном и ярком решении, а через некоторое время, оно повторялось Петроградом или Могилевым, облеченное в форму закона или приказа...

На солдат июльская трагедия произвела, несомненно, несколько отрезвляющее впечатление.

Во-первых, появился стыд -- слишком гнусно и позорно было все случившееся, чтобы его могла оправдать даже заснувшая совесть, и сильно притупленное нравственное чувство. Я помню, как впоследствии, в ноябре мне пришлось под чужим именем, переодетым в штатское платье, в качестве бежавшего из Быховского плена, несколько дней провести в солдатской толпе, затопившей все железные дороги. Шли разговоры, воспоминания. И я не слышал ни разу циничного, откровенного признания солдатами их участия в июльском предательстве; все находили какие-либо оправдания событиям, главным образом, в чьей-либо "измене", преимущественно... офицерской; о своей -- никто не говорил. Во-вторых, появился страх. Солдаты почувствовали какую-то власть, какой-то авторитет, и поэтому несколько присмирели, заняв выжидательное положение. Наконец, прекращение серьезных боевых операций, и вечно нервного напряжения, вызвало временно реакцию, проявившуюся в некоторой апатии и непротивлении.

Это был второй момент в жизни армии (первый -- в начале марта), который, будучи немедленно и надлежаще использован, мог стать поворотным пунктом в истории русской революции.

Создавшиеся благоприятные условия для перелома в настроении армии, многие поверхностные наблюдатели армейской жизни сочли за совершившийся факт перелома. Так, например, отнеслись к августовскому периоду комиссары Северного, и Юго-западного фронтов. Уже 18-го июля Гобечио, комиссар последнего фронта, доносил, что "в настроении войск наступает решительный перелом, который дает основание надеяться, что армия выполнит возложенный на нее революцией долг". Для людей, потерявших перспективу, слишком уж разительна была разница между армией -- в ее бешеном, паническом бегстве, и армией, несколько отдышавшейся и устраивающейся на Збруче...

Но по мере того, как замирали последние выстрелы на фронте наступления, люди, ошеломленные грозными событиями, начали мало-помалу приходить в себя.

Первым опомнился г. Керенский.

Не было уже того ужаса, бьющего по нервам, заставлявшего терять голову, под влиянием которого изданы были первые суровые приказы. Страх перед Советом, опасение потерять окончательно авторитет среди революционной демократии, обида за резкий, оскорбительный тон Корниловских обращений и призрак грядущего диктатора, -- тяготели над волей Керенского. Военные законопроекты, которые должны были вернуть власть вождям и силу армии, безнадежно тонули в канцелярской волоките, в пучине личных столкновений, подозрений и антипатий.

Революционная демократия стала, вновь, в резкую оппозицию к новому курсу, видя в нем посягательство на свободы, и угрозу своему бытию. Точно такое же положение заняли войсковые комитеты, ограничением деятельности которых, и должны были начаться преобразования.

Новый курс получил, в глазах этих кругов, значение прямой контрреволюции.

А солдатская масса вскоре разобралась в новом положении, увидела, что "страшные слова" -- только слова, что смертная казнь -- только пугало, ибо нет той действительной силы, которая могла бы сломить их своеволие.

И страх вновь был потерян.

Пронесшаяся гроза не разрядила душной напряженной атмосферы; нависали новые тучи, вот-вот готовые разразиться оглушительным громом.

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

См. далее...

Информация к размышлению

"Платон мне друг, но истина дороже"...

Аристотель

Истина любит критику, от нее она только выигрывает; ложь боится критики, ибо проигрывает от нее.

Д. Дидро

Великое отступление русских армий 70k "Фрагмент" Политика. Размещен: 18/08/2015, изменен: 18/08/2015. 71k. Статистика.

Отступление стоило нам дорого. Потери наши составляли более миллиона человек. Кадры выбиты. Дух армий подорван. В 1915 году центр тяжести мировой войны перешел в Россию. Это был наиболее тяжелый год войны. (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 7 шт.

Мобилизация не проявила бережного отношения к кадрам, а учета унтер-офицеров запаса, этого нужнейшего остова армии, совсем не вела. Потому в начале войны роты выступали в поход, имея 5, 6 офицеров и до 50% унтер-офицеров на должностях простых рядовых. Этот драгоценный элемент и погиб в большинстве в первых боях. Кадры почти растаяли, и пополнения приходили недоученными и... безоружными. Собственно, уже в конце 1914 года обнаружился острый недостаток снарядов и патронов, но беспечный и невежественный военный министр Сухомлинов умел убеждать Государя, Думу и общество, что "все обстоит благополучно".

Пожарная команда 8-й армии 62k "Фрагмент" Политика. Размещен: 17/08/2015, изменен: 17/08/2015. 62k. Статистика.

Если на Западноевропейском фронте противники состязались друг с другом в мужестве и технике, то на Восточном мы, особенно в первые два года, противопоставляли убийственной технике немцев - мужество и... кровь. Ставка приказала: "Ни шагу назад". Интересы стратегии были принесены в жертву сохранению престижа... А "Железная дивизия" заслужила почетное звание "пожарной команды" 8-й армии... (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 5 шт.

Самсонов, вместо движения на. север, для совместных действий с 1-й армией, уклонялся все более к западу, растянув свою армию в одну линию на 210 километров, без резервов. И когда Гинденбург, оставив небольшой заслон против Ренненкампфа, ударил всеми силами на Самсонова, последний был жестоко разбит. Два русских корпуса погибли полностью, остатки армии отступили, к Нареву. Самсонов в критический момент боев отправился со своим штабом в боевую линию к наиболее угрожаемому корпусу; там, в дремучем лесу, запутавшись в немецком окружении, он потерял связь и со штабом фронта и с остальными своими корпусами. Не вынеся обрушившегося несчастья и считая для себя позором неминуемый плен, генерал Самсонов выстрелом из револьвера покончил с собой.

Новые "кромвели" России 34k "Фрагмент" Политика Размещен: 13/08/2015, изменен: 13/08/2015. 34k. Статистика.

Все тайное стало явным и подпольный стаж открывал людям дорогу к почестям и возвышению. В Париже революционный журнал "Красное Знамя" стал переманить "только самых плохих офицеров, из которых выйдут два-три ловких мошенника революции, которые будут тянуть ее на скверные дороги военного авантюризма, и рядиться в крохотные Кромвели".

Иллюстрации/приложения: 4 шт.

Самурский полк (Кавказ) потребовал от офицеров сдать оружие и... выдать знамя; ввиду отказа, командир полка, полковой священник и 3 офицера были убиты. Севский полк (Полтава) требовал выпуска уголовных арестованных из губернской тюрьмы и провозглашения "Полтавской республики". Соседний Елецкий полк (Полтава) взбунтовался также, но требовал только устранения в полку хозяйственных непорядков и при этом громил евреев и оказавшихся в полку агитаторов. Кронштадтские матросы начали с требования "Учредительного Собрания", а окончили разгромом 75 магазинов и 68 лавок.

Сибирский экспресс 41k "Фрагмент" Политика. Размещен: 09/08/2015, изменен: 09/08/2015. 41k. Статистика.

"Получил место в Сибирском экспрессе. Встретил нескольких товарищей по генеральному штабу, ехавших также на Дальний Восток. Еще на вокзале узнал от своих спутников, что в нашем поезде едут адмирал Макаров, назначенный на должность Командующего Тихоокеанским флотом, и генерал Ренненкампф, назначенный начальником Забайкальской казачьей дивизии". Поезд наш отмечен был печатью рока... (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 7 шт.

Макаров. В те дни, после разгрома у Порт-Артура нашей эскадры, больно отразившегося на настроении флота, да и всей России, назначение адмирала Макарова принято было страною с глубоким удовлетворением и внушало надежды. Заслуги его были разносторонни и широко известны. Боевой формуляр его начался в русско-турецкую войну 1877-1878 годов. Россия не успела еще тогда восстановить свой флот на Черном море. Макаров на приспособленном коммерческом пароходе "Вел. кн. Константин", с четырьмя минными катерами на нем, наводил панику на регулярный турецкий военный флот: взорвал броненосец, потопил транспорт с целым полком пехоты, делал налеты на турецкие порты... Впоследствии с отрядом моряков принял участие в Ахал-Текинском походе знаменитого генерала Скобелева. Обязанный своей карьерой исключительно самому себе, он исходил все моря, на всех должностях; разработал большой научный океанографический материал по Черному морю, Ледовитому и Тихому океанам, удостоившись премии Академии Наук; внес новые идеи своим трактатом о морской тактике; наконец, построив ледокол "Ермак", положил в России начало борьбе судоходства со льдами. Все это сделало его особенно популярным, и не было человека в России, который бы не знал имени Макарова и его "Ермака". Храбрый, знающий, честный, энергичный, он, казалось, самой судьбой предназначен был восстановить престиж Андреевского флага в Тихоокеанских водах. Адмирал Макаров со своим штабом ехал в отдельном вагоне. От чинов его штаба мы знали, что там идет работа: каждый день по нескольку часов адмирал занимался планом реорганизации флота, составлением наставлений для его маневрирования и боя. Иногда для собеседования приглашался туда ген. Ренненкампф. Несколько раз во время пути адмирал заходил в общий салон-вагон, где Ренненкампф представил ему нас -- сухопутных офицеров. Я не помню тогдашних разговоров, да и вряд ли они имели принципиальный характер. Но помню хорошо и его внешность -- характерно русское лицо, с окладистой бородой, с добрыми и умными глазами, и то обаяние, которое производила личность адмирала на его собеседников, и ту веру в него, которая невольно зарождалась у нас. Погиб адмирал Макаров и чины его штаба... 8 марта он прибыл в Порт-Артур, проявил кипучую деятельность, реорганизовал технически и тактически морскую оборону, а главное, поднял дух флота. Но жестокая судьба распорядилась иначе: 12-го апреля броненосец "Петропавловск", на котором держал свой флаг адмирал Макаров, от взрыва мины в течение 2-х минут пошел ко дну, похоронив надежду России.

Русский Мальстрим 136k "Фрагмент" Политика. Размещен: 26/04/2015, изменен: 26/04/2015. 136k. Статистика.

Природа не терпит пустоты. В образовавшиеся политические ямы, в эти водовороты сепаратистской анархии хлынет человеческая порочность. Будут появляться все новые жадные, жестокие и бессовестные "псевдогенералы", добывать себе "субсидии" за границей и начинать новую резню. Но: не хороните РУССКИЙ НАРОД преждевременно! Придет исторический час, ОН восстанет из мнимого гроба и потребует назад свои права! (И. Ильин)

Иллюстрации/приложения: 19 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/russkijmalxstrim.shtml

Горбачев, вызволенный из крымского "плена", поспешил также выступить по центральному телевидению, заявив 22 августа следующее: "Взрыв народного негодования вызвали государственные преступники, посягнувшие на демократию, попытавшиеся восстановить тоталитарный режим. Он пытались осуществить самое страшное - направить армию против народа. Многие командиры, офицеры, большинство солдат, целые части и соединения отказались выполнять их приказы".

Предписано очернить армию 50k "Фрагмент" Политика. Размещен: 24/04/2015, изменен: 24/04/2015. 50k. Статистика.

Вооруженные силы - это хрупкий организм, который разрушается не от пушек и натиска вражеских войск, а от ползучей и вредной идеологии. Чтобы не разрушить этот хрупкий организм, офицерство должно быть одето в броню умной идеологии, продуманной политики, надежного права, широкого социального обеспечения и высокого материального благополучия.

Иллюстрации/приложения: 13 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/predpisanoochernitxarmiju.shtml

На пути к новой Голгофе?

-- Вооруженные силы - это хрупкий организм, который разрушается не от пушек и натиска вражеских войск, а от ползучей и вредной идеологии.

-- Самая уязвимая часть войска - рядовое офицерство (не генералитет; это в хорошем войске - генерал лучший солдат, у нас генерал - гражданский чиновник, пекущийся о своем благополучии). Государство не заботится о нем и не оберегает от нападок подлецов, старшие начальники не уважают личности и не ценят офицерского труда, непосредственные - грубят и хамят, а подчиненные глумятся над беззащитным офицером.

-- Чтобы не разрушить этот хрупкий организм, офицерство должно быть одето в броню умной идеологии, продуманной политики, надежного права, широкого социального обеспечения и высокого материального благополучия.

-- Сам офицер должен быть крепок не только физически, интеллектуально, военно-технически, но политически и духовно.

-- Политическая вооруженность офицера - это оружие особого рода, чуждое партийной однобокости и узкого профессионализма.

-- Основы ее закладываются в военно-учебном заведении, а надстройка формируется и совершенствуется всю жизнь.

-- Каждой офицерской должности должна соответствовать адекватная ей (должности) индивидуальная политическая надстройка офицера. Если ее нет, то не должно продвигать офицера по служебной лестнице.

"Покаяние пред людьми" 64k "Фрагмент" Политика. Размещен: 23/04/2015, изменен: 23/04/2015. 65k. Статистика.

Наша интеллигенция больна героизмом самообожения и максимализмом героизма. Он имеет все признаки идейной одержимости, самогипноза. Он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни. Это круг "обреченных". Пафос его "революции" - ненависть и разрушение. В жизни он незаметно и легко обращается в число "лишних людей". Покайтесь, пока не поздно...

Иллюстрации/приложения: 3 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/pokajaniepredljudxmi.shtml

"Золотая рыбка" и принцип "чем хуже - тем лучше" 31k "Фрагмент" Политика. Размещен: 22/04/2015, изменен: 22/04/2015. 31k. Статистика.

Не боевые, а "книжные" генералы, перестав молиться партийным богам, без особого промедления обратились к богам иноземным. Долг чести обязывал сорвать с себя все прежние звания и регалии, полученные "преступным служением" власти и отказаться от воинского звания "генерал", от научной степени доктора наук, и от звания профессора...

Иллюстрации/приложения: 7 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/zolotajarybkaiprincipchemhuzhetemluchshe.shtml

Юшенков, Сергей Николаевич 1950 года рождения, политработник со стажем. Сразу показал себя человеком с далеко идущим амбициям. В последующие годы сделал большую политическую карьеру, став в 1994-1995 гг. председателем комитета Госдумы по обороне. Затем всерьез разругался с прежними попутчиками и вместе с Новодворской отмежевался от всех прежних друзей. 17 апреля 2003 г. был убит в Москве возле своего дома на ул. Свободы в Тушине.

Новодворская Валерия так оценила эту потерю для "демократии" в России: "Это не политическое убийство, это казнь.

Чалдымов Никита Андреевич предал дело, которому служил и встал в ряды разрушителей прежней политической системы. 4 по 7 октября 1994 г. в бывшем цековском санатории под Москвой прошла I Международная конференция по лидерству, посвященная военной этике. Конференция была организована совместно мунитским Международным фондом образования и Гуманитарной академией Российских Вооруженных Сил. В числе двенадцати бывших политруков, принявших участие в конференции, были генералы А. Зюскевичус и Н. Чалдымов и капитан I ранга Ю.Носков. Последние два лица были участниками мунитской "Второй всемирной конференции за мир во всем мире". В своем выступлении генерал Чалдымов, вице-ректор Академии, попросил мунитов подготовить учебник для развития духовности российского солдата. Те с удовольствием согласились и обязались в кратчайший срок подготовить нужную книгу и издать ее массовым тиражом. Было даже согласовано ее рабочее название "Внутренний мир солдата". Итак, не исключена была возможность, что и российские солдаты вскоре еженедельно начнут приносить клятвы верности своему "истинному отцу" Муну и своему "истинному отечеству" - Корее.

"Засланные казачки" 22k "Фрагмент" Политика. Размещен: 21/04/2015, изменен: 21/04/2015. 22k. Статистика.

На партийные верхи взбирались лишь пронырливые и угодливые, а не честные и порядочные. Поступив по-предательски, они получили место в чистилище, а не в раю...

Иллюстрации/приложения: 6 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/zaslannyekazachki.shtml

Каменев. (заговор "верхов") 1958-1991 Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе...

Безусловно, ведущей политической фигурой того времени стал Б.Н. Ельцин. В многочисленных интервью он не устает повторять: "Я предупреждал в 1987 году, что у Горбачева есть в характере стремление к абсолютизации личной власти. Он все это уже сделал и подвел страну к диктатуре, красиво называя это президентским правлением".От него стали отпочковываться былые соратники, почувствовавшие закат горбачевской поры. Прежде всего, это были А. Яковлев, идеолог чудовищного социального эксперимента и идейный вдохновитель оппозиции, и Э. Шеварднадзе, творец международных "инициатив", подорвавших международные позиции и авторитет СССР в мире.

Трудно, не имея проверенных данных, сделать вывод о том, что же на самом деле сподвигло А. Яковлева к предательству КПСС. То ли это была собственная инициатива "прозревшего" коммуниста, то ли он воспользовался подсказкой какого-то западного "друга" (ведь не даром он в 1958-1959 стажировался в Колумбийском университете США). Отвечая на критику в свой адрес со стороны генерала Макашева, он с негодованием восклицал: "Вымойте руки перед тем, как начнете листать мои военные страницы".

Кто были эти люди? Почти 38% - бывшие члены ЦК КПСС, все 100% - из компартии, 50% - из исполнительной власти самого высокого уровня (КЗ. 6.7. 91 г.) Это уже было похоже на заговор "верхов".

Ельцин годился в управляемые лидеры (иначе их называют марионетками).

Истина великой России 62k "Фрагмент" ПолитикаРазмещен: 18/05/2015, изменен: 18/05/2015. 63k. Статистика.

"Диктатура всеобщей пошлости без стыда и совести заполонила театр, кино, прессу и телевидение"... "В тиши академических кабинетов до правительственных дач, в лоне Академии наук - обиталища лжеученых-материалистов, многочисленных тунеядцев и бездельников, сгубивших российское знание"... Это ИСТИНА!

Иллюстрации/приложения: 7 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/istinawelikojrossii.shtml

0x01 graphic

Единственный учитель.

Художник Максимов Василий Максимович (1844-1911)

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 30/08/2015, изменен: 30/08/2015. 73k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Развращенный, скверный полк самовольно ушел с позиции, открыв фронт. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника... На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов, - с ружьями и без них, - здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Путь их был обозначен пожарами, насилиями, убийствами и грабежами... (Деникин)

Каменев Анатолий Иванович Разгром

Каменев Анатолий Иванович
Разгром