ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Рукопашный бой должен решить окончательно дело"...

"...И когда неприятель подойдет на картечный выстрел, то картечью, продолжая действие даже и тогда, когда неприятель ворвется; когда же он отобьет от орудий, то, не оставляя их, обороняться холодным оружием, ибо, при могущем случиться отбитии штурма, артиллерия должна будет его преследовать...

рукопашный бой должен решить окончательно дело"...

(Правильно сказано в наставлении артиллеристам)

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Мысли на будущее...

Николай I на ночных маневрах

НРАВСТВЕННЫЙ ЭЛЕМЕНТ ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ

С. Гершельман

Чем примечательная оборона Севастополя?

<...>

Кому не известно, что оборона Севастополя представляет из себя самую блестящую эпопею в русской военной истории; что превосходный в силах и победоносный противник застал под Севастополем только ряд намеченных укреплений на семивестной оборонительной линии с мизерным гарнизоном из нескольких резервных батальонов и морских судовых, ластовых, рабочих и тому подобных команд.

И на глазах союзников, под их выстрелами, Севастополь вырос в могучую крепость, о которую в течение 11-ти месяцев разбивались все неимоверные усилия двух могущественных европейских наций, с вспомогательными контингентами других стран. Все это, как мы знаем, достигнуто было не превосходством сил, вооружений и вообще способов к борьбе с материальной точки зрения, а исключительно выходящими из ряда по своей энергии и крепости нравственных сил защитников.

Эта борьба изумила все народы и показала всему миру недосягаемое могущество русского народа.

Она прославила родную землю нашу, как родину лучшего в мире солдата.

Как же не разобрать после этого, какими причинами обусловливалась возможность столь высокого уровня нравственных сил русского воина в стенах Севастополя; какими приемами и кому из начальников удалось вселить этот дух в войска?

<...>

Каковы были наши силы?

Еще в конце 1853 годы, для единства власти по охране берегов Крыма и принятия надлежащих мер по обороне Севастополя, князю Меншикову были подчинены, на правах корпусного командира, все сухопутные войска...

<...>

...До Алминского сражения князь Меншиков был скорее доволен, чем недоволен подчиненными ему войсками, что и видно из следующих его же отзывов.

Уже в июне месяце он писал военному министру:

"Войска мои хороши, - говорил князь - но я должен сказать, что, при отсутствии батарейных орудий, немногочисленная моя легкая артиллерия принуждена будет действовать не иначе, как под огнем неприятельских штуцерных..." Мы будем сражаться с мужеством, самоотвержением и патриотизмом, которые выкажутся при каждом подданном Императора в столь критическую минуту..." ...

<...>

Но, не смотря на такие отзывы о войсках, Меншиков, по-видимому, не баловал войска своим вниманием...

<...>

Затем, не мало, есть свидетельств, что Меншиков вообще был неприветлив с войсками и даже зачастую с ними не здоровался.

<...>

А. С. Меншиков

"...Он везде хотел распоряжаться самочинно..."

Чтобы вполне выяснить отношения, сложившиеся между князем Меншиковым и подчиненными ему войсками и их начальниками, мы считаем необходимым привести основные черты характера князя. Но, не желая ... дать повод к нареканиям на умышленное ... освещение данных, мы приведем здесь мнение более компетентных исследователей или столько же солидных современников.

Мнения эти сводятся к следующим заключениям:

"Князь Меншиков, по складу ума и характера, принадлежал к числу людей, считающих себя вне всяких влияний, уверенных в своей самостоятельности, но на деле легко подчиняющихся людям хитрым, наружно потворствующим их воле. Бесспорно умный и одаренный блестящими способностями, князь Меншиков был человек упрямый и самоуверенный, не желавший пользоваться советами других.

Крайне недоверчивый и подозрительный, он привык все сохранять в глубокой тайне и придавать всему таинственное значение. Сосредоточенный в себе самом, он никому не сообщал своих мыслей, везде хотел быть сам и не любил чужого ума.

Князь требовал от окружающих не совета, а беспрекословного исполнения своей воли и своих приказаний. Он был равнодушен к тому, что внушает иным мягкое и любящее сердце; не веря никому, он под конец своей жизни потерял веру в самого себя.

Чрезвычайные событий на полуострове застигли князя Меншикова совершенно врасплох.

Ему не с кем было посоветоваться; у него не было начальника штаба, ни самого штаба, правильно организованного, не было и доверенных лиц, на которых он мог бы положиться -- словом он чувствовал свое одиночество".

<...>

"Основная черта князя Меншикова состояла в полном безотчетном недоверии ко всем окружающим его личностям.

В каждом из своих подчиненных он видел недоброжелателя, подкапывающего под его авторитет, и интригана или лихоимца, изыскивающего случай к обогащению себя на счет казны, прикрываясь предписанием или разрешение главнокомандующего.

Под влиянием такого безотчетного опасения, он не принимал своевременно необходимейших заготовлений провианта и не разрешал инженерам нужнейших работ по укреплению Севастополя с суши, предвидя, что эти офицеры напрасно истратят огромные суммы денег.

Последствием такого прискорбного настроения было то, что он везде хотел распоряжаться самочинно и, лишивши себя всякой помощи со стороны подчиненных, остался без помощников, а сам, конечно, не был в состоянии исполнить все то, что требовалось обстоятельствами".

<...>

Мы привели выше выписки, подчеркивающие особенные черты характера, может быть и более рельефно выступавшие именно в эту эпоху, когда ему было уже 67 лет от рода, лишь для выяснения его отношения к войскам и подчиненным начальникам. Не можем не упомянуть еще.

Что вся его деятельность прошла вне строевой службы и ни разу он не имел случая быть ответственным начальником отдельной строевой части.

<...>

Конечно, таковое прохождение службы должно было отразиться привычкой в обращении с войсками.

Крымская война (1853-1856): военные действия (1854-1855)

Первое требование для поднятия бодрости войск...

Описанные черты характера главного начальника, конечно, ни в коем случае, не могли повести к подъему нравственных сил подчиненных ему войск.

Мы знаем, ... что первым требованием для бодрости нравственного организма в армии служит беспредельная привязанность и любовь к своему начальнику.

А эти чувства растут и развиваются, когда люди видят со стороны начальника открытые любовь и доверие, когда начальник не избегает, а пользуется каждым случаем, чтобы лишний раз сердечно приветствовать их, когда он словоохотлив, зачастую беседует с ними, ласков, узнает и заботится об их нуждах, оказывает им внимание за их труды и вообще откровенно и сердечно относится к ним. Наличности-то этих основных условий для закрепления прочной связи между начальником и подчиненными мы и не могли доискаться.

Столь же малое обещающее хороших результатов было и отношение к подчиненным начальникам. То же недоверие, подозрительность, недопущение инициативы и личного самостоятельного мнения, а, при проявлении их, бесцеремонное глумление с помощью острот и сарказмов. Нельзя не сказать, что подобные условия могли только убить в начальниках ту личную инициативу и самолюбие, которые заставляют всякого всецело вносить свои труды и энергию на пользу дела, а этим-то и обеспечивается, главным образом, удачное действие войск.

Эти же черты характера, равно как и таинственность, повели, прежде всего, как мы видели, к тому, что не было при главном начальнике организованного штаба, так что своевременная и толковая передача всех необходимых распоряжений, приказаний и удовлетворений нужд войск были совершенно не обеспечены. А затем, не только войска, но и их начальники, даже самые крупные, не знали ни предположений, ни намерений.

Не видав своего начальника, следовательно, могли действовать только ощупью и совершенно неосмысленно. Благодаря этому, каждая, даже самая незначительная, случайность обращались для них в критическое положение, ибо, не зная общей цели действий, они не могли своевременно найтись, чтобы обратить эту случайность в свою пользу.

<...>

Крымская война (1853-1856): структура армии

Не должно было остаться незамеченным...

...Если в период до открытия военных действий не было обращено должного внимания на необходимое поднятие и укрепление моральных сил в нашей армии, то с открытием военных действий и, в особенности, решаясь на бой с вдвое превосходящими численною силою противником, следовало обратить самое серьезное внимание на подъем нравственного духа в наших войсках.

Форма этих мер ... во многом зависит от характера и таланта начальника, но нельзя не сказать, что выясненные характер и свойства войск и противника, равно как все данные обстановки, указывают до некоторой степени направление и характер этих мер. В данном случае, прежде всего, обстановка указывала на необходимость вселения в молодые наши войска большей уверенности.

По обстоятельствам начавшейся борьбы, в ряду мер, казалось бы, следовало в особенности опереться на религиозное воздействие на войска, не только потому, что это были русские войска, сильно восприимчивые к подобного рода мерам, но главным образом потому, что самая война началась из-за религиозных вопросов.

Россия вступилась и обнажила меч для восстановления попранных прав православной религии в Святых местах...

Если прибавить к этому, что первое неприязненное со стороны союзников на Черном море -- бомбардирование Одессы -- эти христианские нации не задумались произвести в священный для каждого день Великой Субботы, то станет понятным, с какою уверенностью можно было рассчитывать на восприимчивость войск к мерам религиозного характера.

Затем на утверждении уверенности в этих молодых войсках, казалось бы, должна была оказать благотворное влияние энергичная деятельность в дни, предшествующие бою. Таковая деятельность перед боем, конечно, когда не переходит за пределы утомления, имеет потому большое нравственное значение, что оставляет на войска впечатление серьезной подготовки к предстоящему бою и убеждает их в принятии всех зависящих мер для достижения успеха, т.е. вселяет полную уверенность, которая так важна для подъема духа в войсках. Конечно, все известные меры для поддержания перед боем бодрости, энергии, веселости и в самом бою возбуждающие средства: энергичное обращение начальника к войскам, музыка, песни, знамена и т.д., должны бы были получить самое широкое развитие при данном составе армии.

Неопытность в боевом отношении войск подсказывала настоятельную необходимость по возможности и самым тщательным образом оградить их от неожиданностей.

Не будем утверждать, чтобы, в общем, задача устранить случайности была легко достижима. Но в данном случае она значительно облегчалась полною возможностью заранее и самым подробным образом изучить местность, на которой должно было произойти столкновение, а также тем обстоятельством, что на нашей стороне было большее превосходство в кавалерии, вследствие чего выяснение всех данных о местности и противнике как до боя, так и во время оного, могло быть исполнено нами без особенной помехи со стороны неприятеля.

Та же самая неопытность армии, не дававшая надежды на особенную находчивость войск во время ведения боя, должна была натолкнуть на принятие самых действенных мер к тому, чтобы войскам было доподлинно и самым ясным образом известны все намерения, расчеты, планы и предположения главного начальника относительно предстоящего боя, и притом, по возможности, заранее.

Тогда бы войска могли изучить заранее вверенные им участки обороны, применительно ко всем особенностям местности оценить взаимное положение относительно соседних частей и ближайших поддержек, и тем установить заранее обдуманный порядок в своих действиях, который выразился бы на деле в отсутствии неизвестности, суетливости, нервности, заменяя их хладнокровием и уверенностью в действиях, столь сильно обеспечивающими подъем духа в войсках, а, следовательно, и шансы на полный успех.

Затем, конечно, нельзя было не предвидеть, что недочеты в вооружении относительно противника должны были оказать невыгодное моральное впечатление на наши войска. Действительно, противник мог с более дальнего расстояния своим огнем расстраивать нравственные силы наших войск, да еще при условии, что последние не в состоянии были отвечать ему тем же, а должны были лишь пассивно выжидать приближение его на близкое расстояние. Имея в виду такое положение, желательно было бы видеть хотя какие-нибудь меры для уменьшения пагубного впечатления этого превосходства союзников.

Не должно было также остаться не замеченным наше превосходство в кавалерии, этом роде оружия по преимуществу нравственных впечатлений. Удачное и энергичное пользование этим нашим преимуществом дало бы возможность поставить союзникам лишние препятствия при исполнении ими наступлений и тем, может быть, отчасти расстроить их план, равно как хотя несколько воспользоваться выгодами инициативы.

Мы здесь упомянули о тех мерах, которые, так сказать, сами напрашивались при одном взгляде на положение обеих армий при открытии военных действий.

<...>

Перейдем теперь к выборке эпизодов из сражения на реке Алме, причем мы обратим внимание лишь на те эпизоды, которые имели какое-нибудь нравственное значение, или указывают на недостаток внимания начальников к моральной стороне дела.

<...>

...Заблаговременное сосредоточение большей части армии на месте будущего боя не принесло никакой пользы ни войскам, ни делу подготовки будущего сражения. Войска ничего не делали и не было принято никаких мер, чтобы вывести войска из бездеятельности и праздности.

<...>

Насколько деятельность войск поднимает в них бодрость духа и связанную с нею уверенность в своих силах, настолько, как мы знаем, бездеятельность развивает вялость. Но если принять во внимание, что как раз в это время, с 1-го по 6-е сентября, противник производил трудную операцию высадки с флота своей многочисленной армии почти на глазах наших войск, то нельзя не придти к заключению, что эта праздность и пассивность, могла только понизить нравственный дух в наших войсках.

Мы не видим, равным образом, проявления энергии и деятельности со стороны высшего начальства нашей армии; достаточно указать хотя на то, что заранее предвиденная и выбранная позиция не была даже им осмотрена.

<...>

Все сказанное невольно наводит на заключение, что высшее начальство армии не только не приняло никаких мер, чтобы уберечь молодые войска от неожиданностей, но своею малою энергиею и бездеятельностью как бы подготовило само возможность самой крупной и неблагоприятной случайности.

Говоря о впечатлении, которое должна была произвести эта случайность, нельзя не согласиться со следующим заключением: "Неожиданное появление Боске на левом нашем фланге, считавшемся обеспеченным, окончательно поколебало наше доверие к самим себе..."

Столь же малое внимание к моральным силам войск мы видим и в том, что позиция не была укреплена.

<...>

Мы не будем перечислять все те тактические выгоды, которые могли быть результатом должной подготовки и укрепления позиций саперными работами, но обратим внимание читателя на то, что наши неопытные войска приобрели бы много уверенности и хладнокровия, если бы были расположены в укреплениях. Да, кроме того, подобное расположение войск на много бы уменьшило вредное влияние на наши войска превосходства неприятеля в вооружении. Все это могло только поднять нравственный дух наших войск и повело бы к тому, что с их стороны явилось бы больше настойчивости и упорства в ведении боя на вверенных им участках позиции.

К такому заключению нельзя не придти, зная, какой ожесточенный и упорный бой вели с союзниками Владимирский и Казанский полки за обладание центральною батареей, и сколько усилий и потерь потребовалось от английских войск для окончательного овладения одним этим укреплением.

Покончив с вопросами о предварительной подготовке избранной для боя позиции, обратимся теперь к мерам, касающимся подготовки самого боя. Прежде всего мы наталкиваемся на следующие свидетельства:

"До сих пор никому еще не удавалось видеть диспозиции или другого какого письменного распоряжения перед сражением на реке Алме. В армии царствовала полнейшая безурядица и князь Меншиков не принимал в ней лично никакого участия, а, осматривая позицию, -- говорит участник, -- никому и ничего не сообщал из своих замечаний, как будто сознавая, что принятое им на себя дело ему не по силам и невольно заставлял думать других, что не хочет принять сражение".

<...>

... "Из всей армии удостоились видеть своего главного начальника перед предстоящим первым боем ... два полка, попавшиеся ему по дороге... Да и то еще неизвестно, каковы были на этот раз тон и манера князя, так как обыкновенно, "объезжая войска, он делал это нехотя, как бы вскользь..."

Такому примеру главного начальника, по-видимому, следовали и следующие высшие начальники в армии.

<...>

Крымская война (1853-1856): боевой порядок дивизии

"...Войска перешли к окончательному отступлению, о котором опредительно никто не приказывал..."

Отсутствие общего распорядителя вело к произволу, среди которого каждый действовал по своему усмотрению: одни отступали, когда другие наступали. <...> Из сказанного видно, прежде всего, что сам командующий войсками своим образом действий расстраивал основную связь между войсками и ближайшими их начальниками.

Ведь не могли же не видеть войска, что их начальники устраняются от руководства и что ими распоряжаются посторонние личности. Этим не могла не подрываться в войсках уверенность в своих начальников перед самим боем, да еще таким, который по обстановке своей требовал высшего уровня нравственного духа в войсках.

Откуда же ему было взяться, когда начальники дискредитировались, а следовательно, шансы на то, что они в состоянии будут вызвать в своих войсках полное развитие моральных сил только уменьшались манерой командования главного начальника. Затем, обратим внимание на то рискованное, с нравственной точки зрения, испытание, которое было поставлено молодым и неопытным войскам в этом сражении.

Многие полки свое участие в этом первом бое должны были начать с отступления! А для некоторых из них впечатление этого мрачного начала усиливалось еще тем, что они "...принуждены были побросать свои ранцы на тех местах, где стояли, чтобы только скорее подняться на гору".

Понятно, после этого, что войска эти, начав бой столь невыгодным для себя образом, затем уже не выказывали должного упорства в дальнейшем сопротивлении неприятелю, и перешли, как свидетельствует их начальник, "...незаметным образом, как для войск, так и для частных начальников...", к окончательному отступлению, "...о котором опредительно никто не приказывал".

<...>

Расположение войск на позиции было принято, как будто нарочно, также, которое могло только усилить невыгодное впечатление на наши войска превосходства неприятеля в вооружении: "...наши стрелки оставались совершенно открытыми, так как неприятельские были скрыты в садах и виноградниках".

"Войска наши стояли на склоне, обращенном к неприятелю, так что с самого начала перестрелки пули английской пехоты ... стали бить в самые резервы.

Легко представить себе, каково должно быть впечатление, произведенное таким явлением на войска, от роду не бывавшие в огне, но предупрежденные народною молвою о превосходстве неприятельского вооружения".

Но и во время самого боя мы не видели в распоряжениях наших начальников той энергии и хладнокровия, которые дают возможность войскам обратить случайности боя в свою пользу и своевременно вырвать из рук противника захваченную им инициативу.

<...>

Никакой тоже распорядительности не выказано было по санитарной части и многочисленные раненые наши в этом сражении не видели никакой заботливости к своему положению со стороны главного начальника.

<...>

"За отступавшими тянулась вторая искалеченная армия -- огромная толпа раненых. Положение их было в полном смысле безотрадное. Рассыпавшись по огромной площади между Симферополем, Бахчисараем и Севастополем, и не зная, куда отступила армия, контуженные и раненые брели на удачу, не зная, где найдут приют и облегчение своим страданиям".

<...>

Крымская война (1853-1856): полевое орудие

"Москва горела, а Русь от этого не погибла!.."

С отбытием на Алму князя Меншикова и армии, в Севастополе, как известно, остались только четыре резервных батальона 13-й дивизии, четыре морских десантных батальона и разные морские команды.

Казалось бы, что при таких условиях оставалось с покорностью ожидать развязки встречи нашей армии с неприятелем и дальнейшей судьбы Севастополя.

Но на счастье этого многострадального города в нем остался главный распорядитель морских сил, начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал, генерал-адъютант, Владимир Алексеевич Корнилов. Чуткою, преданною интересам родины душою, он оценил всю важность обстоятельств и не ограничился только последними распоряжениями для приготовления флота к обороне рейда и для предполагаемого выхода в море на бой с противником. Он также горячо и энергично принялся за усиление сухопутной обороны города.

"Встретивши в лице подполковника Тотлебена деятельного и энергичного помощника, Корнилов поручил ему главное и общее заведование всеми оборонительными работами. Для более быстрого успеха, со 2-го сентября были остановлены все портовые работы"...

<...>

Жители города, старый и малый, богатый и бедный, чиновник и простой, все спешили туда, где строили укрепления, где устанавливались преграды неприятелю. Телеги, лошади и волы, тачки и носилки, принадлежавшие частным людям, без всякого требования, по одной доброй воле, употреблены были для переноски и перевозки различных предметов. Полиция, обходя дома, приглашала обывателей на работу, и, случалось, долго стучали в дверь, чтобы услышать от ребенка, что отец и мать давно ушли туда без всякого приглашения.

<...>

Видя отступающую армию и не предполагая, что она в состоянии будет на первых порах задержать неприятеля и не дать ему возможности занять северное укрепление и окружающий рейд высоты, Корнилов беспокоился за участь любимого Черноморского флота. Он скорбел при мысли, что овладение союзниками ближайшими неукрепленными высотами заставит наш флот отойти с выгодной для обороны входа в рейд позиции и тогда неприятельский флот ворвется в гавань и совместно с армией погубит в легкой борьбе и город, и флот...

Такая бесславная гибель родного флота не могла не страшить Корнилова и он, 9-го числа утром, собрал на совете флагманов и капитанов и предложил им героическое решение выйти с флотом в море и искать счастья в открытой борьбе с многочисленным флотом союзников, столпившихся у мыса Лукулла.

<...>

Этим путем он рассчитывал расстроить неприятельский флот и лишить его возможности подвести продовольствие и подкрепление.

<...>

Но подобное решение хотя и отвечало вполне силе нравственного духа, но не отвечало данной обстановке. Действительно, силы воюющих сторон на море были слишком несоразмерны.

<...>

Тем не менее, предложение Корнилова поставило совещавшихся в затруднительное положение; не так были воспитаны бравые черноморцы, чтобы не предпочесть, хотя и безрезультатную, но славную гибель в борьбе с врагом.... Вот почему никто первое время не решался высказать другое, давно приходившее многим севастопольцам на ум, решение...

<...>

"Хотя не прочь, -- сказал, обращаясь к совету капитану 1-го ранга Зорин, -- вместе с другими выйти в море, вступить в неравную битву и искать счастья или славной смерти, но я смею предложить другой способ защиты: заградить рейд потоплением нескольких кораблей, выйти всем на берег и защищать с оружием в руках свое пепелище до последней капли крови".

<...>

Исполнение приказа о потоплении кораблей имело большое нравственное значение для защитников Севастополя.

Корнилов, так громко сожалевший, то грустный и задумчивый в продолжение этой тяжелой сцены, смог найти затем в себе силы, чтобы обратиться к морякам со словами утешения.

"Товарищи! - писал он в приказе. Войска наши, после кровопролитной битвы с превосходным неприятелем, отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его.

Главнокомандующий решил затопить пять старых кораблей на фарватере.

Они временно преградят вход на рейд, а вместе с тем свободные команды усилят войска. Грустно уничтожать свой труд! много было употреблено нами усилий, чтобы держать корабли, обреченные жертве, в завидном свету порядке. Но надо покориться необходимости.

Москва горела, а Русь от этого не погибла! напротив, стала сильнее. Бог милостив! Конечно, он и теперь готовит верному ему народу русскому такую же участь. Итак, помолимся Господу, не допустим врага сильного покорить себя! ..."

<...>

В. А. Корнилов

Адмиралы ввели на суше те же порядки, что в море...

Чувство долга и любовь к родине обращали город в крепость, а моряков-солдат -- в солдат-пехотинцев. Моряк становился теперь стрелком, артиллеристом, сапером и чернорабочим, не знавшим отдыха ни днем,ни ночью. Это крутое превращение совершалось на глазах многочисленного неприятеля, уже приближавшегося к Севастополю.

<...>

Прежде всего, Корнилов обратил внимание на моряков, как на главный контингент защитников. Действительно, положение их было совершенно необычное. Всю жизнь их готовили для службы на море и на кораблях, а с наступлением военных действий им пришлось проститься с любимыми судами и на твердой земле отстаивать колыбель своего флота, действуя в мало знакомой им обстановке пехотного и крепостного боя.

В высоких нравственных качествах их, как воинов вообще, он не сомневался, полное проявление всех этих качеству на деле значительно облегчалось при возможном устранении всего нового и необычного. Всякий человек, по натуре своей, всегда больше может принести делу и увереннее его делать, когда поставлен в привычную для себя обстановку.

Чем больше нарушена привычная обстановка войск, чем больше в их составе импровизации, чем большее число у них новых начальников, тем меньше можно рассчитывать на нравственные силы войск. Между тем это имело место в Севастополе при спешной организации сухопутной обороны его из морских батальонов.

<...>

Когда же противник перешел на южную сторону и большинство моряков вступило в число сухопутного гарнизона, то Корнилов хотел сделать переформирование по экипажам, но ежеминутное ожидание штурма не дозволяло приступить к этому делу...

<...>

Но когда окончательно выяснилось, что противник начал постройку осадных батарей и будет ждать их окончания, раньше чем принять что-нибудь решительное против города, Корнилов отдал, 30-го сентября, следующий приказ:

"Находя в настоящих обстоятельствах возможным экипажи соединить в настоящие составы, причем состоять им в командовании экипажных своих командиров и иметь при себе знамена, я сим предписываю сего же 30-го сентября совершить это преобразование..."

<...>

Приказ этот на много усиливал гарнизон в нравственном отношении, так как начальники получали от своих офицеров и людей, а люди своих начальников. Кроме того, все части получили свои знамена.

Адмиралы -- начальники дистанций, имея под командою свои же экипажи и поручив командование бастионами и батареями командирам со своими же людьми, ввели на суше те же порядки, которых привыкли придерживаться на море.

Поручение командования бастионами и батареями командирам кораблей и экипажей с их же офицерами и людьми имело еще одно большое нравственное значение в том отношении, что командиры эти приняли бастионы и батареи в командование столь же полно, как привыкли командовать кораблями. Они приняли на полную свою ответственность состояние порученных им укреплений и с привычною инициативою заботились и принимали меры, как для фортификационного усиления пункта, так и для снабжения его артиллерийским вооружением со всеми необходимыми запасами, равно как и для полного снабжения и благоустройства гарнизона.

Тут не было места той разъединенности, какая часто случается от недружных действий инженерного, артиллерийского и интендантского ведомств. Все было объединено в одних руках, сознававших полную свою ответственность по всем частям и привыкшим в море, где никогда нельзя рассчитывать получить своевременные указаний, к полной инициативе во всех своих распоряжениях.

Этим-то положением моряки при начале осады Севастополя и создали ту нравственную силу, которая держалась все 11 месяцев обороны и была главным залогом ее неслыханного успеха.

<...>

П. С. Нахимов

Принцип активной обороны

Исполняя необходимые по местным обстоятельствам смелые поручения, команды эти наглядно вселяли в гарнизон уверенность в своих силах, выказывая на его глазах боевое неуважение к противнику.

При таких вылазках захватывались пленные и различные вещи, инструменты и оружие противника. Нескончаемые и оживленные рассказы охотников вызывали боевой азарт у слушателей и в общем служили развитию удали и лихости между защитниками. Сначала появилось соревнование между отдельными личностями, которое незаметно перешло и на части.

Но кроме всей этой пользы для наших войск, вылазки, проводимые днем и ночью, не давали покоя противнику и удручающе действовали на него. Зачастую наши охотники подымали весь лагерь противника на ноги и заставляли его становиться в ружье, ожидая серьезного нападения с нашей стороны. По свидетельству иностранцев, эти тревоги были особенно тягостны для англичан, медлительность которых заставляла их терять много времени, бросая работы и становясь в ружье при первом крике "ура!" горсти наших удальцов. Таким образом, вылазки наши, подымая своим удальством и лихостью нравственные силы в наших войсках, способствовали в то же время утомлению и бесполезному беспокойству противника и влияли пагубным образом на его моральные и физические силы.

<...>

Возбужденный в гарнизоне дух предприимчивости и захвата инициативы в свои руки выказались не только в действиях партий охотников, но проявлялись также в деле обстреливания ружейным огнем работ противника, несмотря на превосходство его в вооружении. Удалось это достигнуть тем, что с приходом в состав гарнизона пехотных полков, всех штуцерных этих полков приказано было собрать в особые команды, и команды эти, диспозициею от 20-го сентября, были отданы в распоряжение начальников дистанций оборонительной линии. Ежедневно эти команды штуцерных высылались вперед для перестрелки с противником.

Оказалось, что наши люди, как отборные и специально подготовленные, были гораздо искуснее в стрельбе, чем противник, почему значительно замедляли своим огнем работы неприятеля, а иногда им удавалось и совершенно разгонять рабочих.

<...>

Немало было тоже выказано инициативы руководителями Севастопольской обороны при возведении линии и ее вооружений. Они задались не только возведением достаточно сильных преград противнику и вооружений, обстреливающих из большого числа орудий все подступы к осажденному городу, но преследовали цель предупредить появление и деятельность неприятельских батарей, выставляя против них заранее значительное число батарей приблизительно с тем же числом орудий.

Цель эта была достигнута так, что при осаде Севастополя роли осажденного и осаждающего до некоторой степени изменились и активную деятельность для предстоящей борьбы артиллерии выказывала не та сторона, как обыкновенно бывает при осадах:

"Здесь, по инициативе Тотлебена, дело стало в обратное положение: не осаждающий соображался с силою огня крепости, ему неизвестного, а осажденный старался противопоставить артиллерии союзников большее число орудий и, разметавши эти орудия по разным батареям небольшого протяжения, сосредоточить огонь их в одно место, чтобы постоянно иметь над ними превосходство огня".

Не говоря уже об особенностях оборонительной линии Севастополя, такая полная инициативы деятельность по обороне города могла быть достигнута только благодаря неисчерпаемым запасам флота и его арсеналов, и той энергии, которую удалось вызвать во всех защитниках города.

М. П. Лазарев

Во всех действиях будет царствовать полное хладнокровие...

Но не на одни искусственные преграды и их сильное вооружение надеялся Корнилов в ожидании предстоящей борьбы с противником. Он отлично понимал, что всякие боевые действия только тогда могут быть удачны, когда каждый участник их будет заранее знать, как ему лучше действовать и что ему предстоит сделать. Поэтому-то он и старается заранее выработать и показать подчиненным план предстоящих действий, с тем, чтобы, при начале боя, был возможен тот порядок в развитии и ведении его, который всегда ведет к успеху.

Действительно, когда начальники и подчиненные знают, что им необходимо делать в бою, то с самого начала боя никто не будет теряться и искать лучшего способа действий, и противник сразу встретит сильный и правильный отпор и не в состоянии будет воспользоваться нашими слабыми сторонами. Во всех действиях будет царствовать полное хладнокровие, начальники будут заняты в горячие минуты боя спешными соображениями об отыскании наилучшего способа действий и о мерах передачи и разъяснения их подчиненным.

Последние сами будут исполнять свое дело, как вполне знакомую им и привычную работу. Ум же и способности начальников будут совершенно свободны для широкого развития и применения находчивости, с целью немедленно воспользоваться всеми ошибками и слабостями противника, случайно явившимися при ходе боя.

Одним словом, в деятельности Корнилова мы видим присутствие мер, направленных к установлению возможно полного порядка в предстоящем бою, так сильно, как известно, влияющего на подъем нравственного духа, вследствие развития в высокой мере уверенности, хладнокровия и находчивости.

Крымская война (1853-1856): Нахимов в Севастополе

"Подпускать неприятеля на картечный выстрел..."

К числу этих мер, прежде всего, относится разъяснение войскам способа их действий путем дислокаций и инструкций. Как мы уже указывали, при всякой перемене данных, в смысле ли увеличения гарнизона, или изменения условий обороны данного участка постройкою новых укреплений, или при появлении новых данных о противнике, войска получают сейчас же новые диспозиции, инструкции или распоряжения, соответственно дополняющие прежде отданные.

Так что каждую минуту войска являлись вполне готовыми встретить всякое покушение противника. Не скупился он также на разъяснение своих намерений и диспозиций в тех случаях, когда высказывалось несознательное понимание их войсками. Так, 26-го сентября, им был отдан приказ, в котором был подробно указан способ действия артиллерии и ее прислуги и цель сомкнутых частей пехоты гарнизона, как на случай бомбардировки, так и на случай дневного и ночного штурма.

<...>

При обрисовке характера действий при противодействии дневному штурму, в конце наставления артиллеристам сказано:

"...и когда неприятель подойдет на картечный выстрел, то картечью, продолжая действие даже и тогда, когда неприятель ворвется; когда же он отобьет от орудий, то, не оставляя их, обороняться холодным оружием, ибо, при могущем случиться отбитии штурма, артиллерия должна будет его преследовать...".

Наставление же пехоте заканчивается следующим указанием:

"В случае прорыва неприятеля, войска наши должны собираться в улицах и препятствовать неприятелю, ударяя в него по возможности, стрелкам же пользоваться всем, что встретится: домом, хатой и забором, ибо, в случае прорыва, неприятель будет также расстроен, и, следовательно, рукопашный бой должен решить окончательно дело".

Из этих двух выписок видно, что Корнилов нисколько не скрывал от войск силы противника и не убеждал их в легкости противостояния ему, а напротив, вполне допускал возможность прорыва во внутрь оборонительной линии. Но в то же время говорил войскам, что упорным и настойчивым ведением и продолжением боя возможно и в этом случае одолеть противника и говорил про подобное выходящее из ряда упорство без всякого пафоса, как про вещь обыкновенную и вполне присущую подчиненным ему войскам.

Этим вселялась в войска уверенность в их способности вести бой столь героическим образом; да к тому же они видели, что начальники их вполне убеждены в столь высоких качествах их. После подобных слов, конечно, никакой временный успех противника при нападении не являлся бы для войск неожиданностью и не повел бы за собой катастрофы, так как войска знали, что они предвиделись начальством и знали, что они должны делать в этом случае.

<...>

Крымская война (1853-1856): батарея, на которой был убит В. А. Корнилов

"Вот так енерал; отец, а не енерал!..."

Нельзя обойти молчанием постоянную заботливость, которую проявлял Корнилов о своих подчиненных; несмотря на громадность своих занятий в это время, он, при своей энергии, успевал обо всем подумать, причем заботы эти доходили до мельчайших подробностей быта и жизни нижних чинов.

Объявлением подобных инструкций по отправлению службы на батареях и размещению войск на дистанциях выражалось старание не подвергать людей излишнему утомлению и расположить их, до необходимости встретить войсками штурмующие части противника, по возможности, скрытно.

Вместе с тем, по представлениям Корнилова, было разрешено: довольствие морскою провизиею флотских чинов гарнизона; рабочим нижним чинам на батареях выдавались зарабочие деньги, как за адмиралтейские работы; полкам были отпущены паруса для палаток; морские нижние чины получили теплые рубашки; черноморские пластуны, прибывшие в Севастополь почти нагими, получили сукно, холст и сапожный товар от морского ведомства, причем Меншиков писал по этому поводу Корнилову: "Прикажите объявить черноморцам, что за даруемую им одежду никакого взыскания учинено не будет..."

Корнилов успевал тоже посещать госпитали, где им были призрены раненые под Алмой офицеры и нижние чины. Разговаривая с ними, он ободрял их и, шутя, уговаривал поскорее выздоравливать, для очищения места защитникам Севастополя. Часть раненых под Алмою офицеров была им отправлена в Симферополь, причем он "нашел время написать губернатору письмо, прося его покровительствовать раненым.

Заботы, внимание и приветливость Корнилова, конечно, не оставались без оценки со стороны подчиненных и не только матросы, знавшие его раньше, но и сухопутные войска платили ему за это любовью и преданностью. "...Крепко любили его солдаты за привет и доброе слово. Речь его была впечатлительна, всякое слово было близко солдатскому уму и сердцу. При всякой встрече и прощании с ним, солдаты говорили между собою: "вот так енерал; отец, а не енерал!...".

Но такие отношения нисколько не мешали ему быть взыскательным и строгим, причем он всегда различал невольные ошибки от неумения и нерадения, и на первые указывал, оберегая самолюбие впавших в них, а за вторые карал.

<...>

Севастополь: подвиг матроса Кошки

"Воинская доблесть дремлет ... пока не придет тот, кто способен вызвать ее к деятельности..."

Один из иностранных историков так говорит о первых днях организации обороны Севастополя:

"Русская армия удалилась и о ней не было никакого слуха. Флот стоял неподвижно, как на мели.

Войска, оставленные в небольшом числе на защиту города, состояли из солдат резерва, моряков и рабочих, большею частью не обученных действию на сухом пути. Но все эти люди были единоплеменны, подданные одного Государя, исповедовали одну веру, говорили между собой на одном языке, одушевлены были жизнью, страстью, волею могучей нации.

И вот почему отсутствие армии, при появлении неприятеля, не повлекло за собою падение Севастополя. Народ твердый и решительный занял пост, оставленный главнокомандующим и его армией. Блистательный фасад обрушился. Но за ним высились гранитные стены. Корнилов с горстью людей различных сословий, но взаимно связанные призывом отечества, имел право сказать, что защита будет русская".

Нельзя не согласиться с этими верными взглядами иностранца, но необходимо заметить, что насколько легко перечислять наличность этих благоприятных материалов для создания этой гранитной стены -- русской защиты, насколько же трудно самое создание ее.

В этом-то и состоит великая заслуга Корнилова. Природные доблестные силы всякого народа всегда находятся в наличности, но не всякому удается вызвать их к деятельности.

Корнилов сумел все население Севастополя заставить думать о спасении города, он сумел деятельность каждого направить на усиление обороны, никто в городе не думал о себе, а каждый с полным самоотвержением нес свою лепту, "по способности", на защиту родины. Добившись такового воодушевления в войсках и населении, он энергичными и непрерывными работами с каждым днем все больше и больше вкоренял в гарнизон уверенность в возможность отстоять оборонительную линию от покушений противника и довел, наконец, оборону до действительно грозной силы. Так что, когда нерешительный противник счел себя достаточно подготовленным к борьбе, он встретил уже не отдельные укрепления, разбросанные на семиверстном расстоянии, а непрерывную линию, вооруженную внушительною артиллерийской силой.

Но не этою материальною силою, как мы видели, грозен было для союзников Севастополь, главная его сила состояла в тщательно подготовленном нравственном могуществе его гарнизона.

На эту сторону дела Корнилов обратил самое серьезное внимание и за короткий промежуток времени довел нравственный дух не только своих, знакомых ему, моряков, но и чуждых ему пехотных частей, вошедших в состав гарнизона, до самых высших пределов.

Можно положительно утверждать, что ни один из солдат пехотных или резервных, ни один матрос, даже из числа ластовых или рабочих, ни один арестант, из числа только что выпущенных из тюрьмы, не задумался бы, совершенно сознательно, скорее положить свой живот на возведенных укреплениях, чем остаться живым и видеть Севастополь во вражьих руках. Корнилов постепенно приучил всех к готовности дойти до возможного для человека предела в упорстве предстоящей обороны, заставить верить в себя и в предстоящий успех и сделаться для них идеалом любимого начальника.

<...>

Как ни странным может показаться тот факт, что войска, выбитые из своей обычной колеи, взятые с привычного моря и пересаженные на сушу, без всякой предварительной подготовки к действиям в пехотном строю, могли не только не потеряться в незнакомой обстановке, а служить только примером для других войск, но факт этот, как свидетельствуют многие участники, был на лицо:

"Но никакие испытания не могли сокрушить мужества черноморцев; они еще с большим рвением продолжали свое беспримерное служение флоту и отечеству, и благодетельный пример их возымел счастливое влиянием на дух всего гарнизона".

"Вообще, флотские офицеры и матросы были настоящие воины и давали тон всем защитникам Севастополя".

До каких высших размеров у моряков был поднят нравственный дух и как они этим духом возвысили свои воинские доблести ... могут служить следующие выписки:

"Во время бомбардировок они (морские офицеры) обыкновенно стояли с подзорной трубою на возвышенных местах: на пороховом погребе или блиндаже и руководили стрельбою из наших орудий. Я не помню случая, чтобы из подчиненных им матросов кто-либо осмелился перед пулею кивнуть головою или не исполнить какое-нибудь, хотя бы безрассудное, их приказание. Матросы любили этих офицеров, и из-за них готов был каждый разорваться ...; они настолько проникнуты были стоицизмом и долгом воинской чести, что легко и даже тяжело раненый обыкновенно не стонали от боли, что, конечно, отлично влияло на остальных, отстраняя поводы к унынию..."

<...>

Севастополь: нижние чины, отличившиеся в бою

"...Доказать каждому, что мы те же русские, которые отстояли Россию в 1812 году..."

То полное недоверие, с которым князь Меншиков относился, как к подчиненным ему войскам, так и к их начальникам, не могло не отразиться и на настроении его духа: потеряв совершенно уверенность, он не мог найти в себе надежду на лучшее будущее.

Подобное настроение князя не могло не выказаться в его донесениях, потому-то мы видим почти в каждом письме к нему Государя старание поднять дух и ободрить командующего войсками, и советы к принятию таких же мер относительно подчиненных ему войск.

Вот несколько подобных выписок:

"...Не унывать никому, повторяю Я; доказать каждому, что мы те же русские, которые отстояли Россию в 1812 году". <...>

"Всех ободряй, возбуждай, и Я уверен, что скоро Меня обрадуют добрые вести. Будем усердно молиться Богу и с покорностью ждать, что он нам дарует. Бог с тобой и с вами. Поклонись Горчакову, Корнилову и Липранди..."

<...>

Но, к сожалению, это убеждение ... не повлияло на отношение его (Меншикова -- А.К.) к войскам: он не сблизился с ними и не выразил им своего доверия.

Через день после Инкермана главнокомандующий объезжал полки, бывшие в деле, и вот что заносит в свои записки об этом объезде очевидец:

"Сегодня главнокомандующий князь Меншиков объехал наши войска. В солдатской шинели, с черным воротником и генерал-адмиральскими погонами, медленно он ехал по фронту, в мрачном настроении духа, в полголоса здороваясь с солдатами, большей частью его видевшими впервые и отвечавшими ему тоже в полголоса. Князь никому не сказал приветливого слова; никому не сказал "спасибо", даже тем, которые стояли тут же во фронте с обвязанными головами, с подвязанными ранеными руками... Особенно как-то болезненно сжалось сердце, когда светлейший, подъехав к Селенгинскому полку, вместо обычного в этих случаях начальственного привета, спросил солдат: "вы отчего своих перестреляли?"

Солдаты дружно отвечали, что Бог их миловал от стрельбы по своим.

Перед Якутским полком главнокомандующий, увидев двух штаб-офицеров: полковника Бялого, хромающим, и подполковника Малевского, в перевязках, спросил первого, отчего он хромает, а второго, где ранен. Полковник Блялый отвечал за себя и за Малевского: "Хромаю, ваша светлость, от боли в ране, мы оба ранены там, где отняли батарею у английской гвардии".

Объясняя подробно, что случай стрельбы по своим селенгинцами являлся далеко невыясненным и составлял только предположение, ничем не подтвержденное, автор записок совершенно правильно замечает:

"Но допустим, что такое печальное событие совершилось в действительности, то прилично ли главнокомандующему, на другой день боя, объезжая свои полки, обагренные вражьею и своею кровью, еще, так сказать, дымящейся, попрекать подобным событием, представляющим собою только несчастную случайность!! Удобно ли главнокомандующему, вместо того, чтобы поднять их дух энергическою похвалою их подвигов, ласковым словом, сочувствием к ранам, ими понесенным, следы которых он видит перед собою, вместо того, говорю, чтобы одушевить солдат и сделать их способными к принятию и нанесению новых ударов, быть может завтра же им предстоящих, -- удобно ли оскорблять солдат поклепами, огорчать их и угнетать их дух выражением неудовольствия?!! Не по военачальнически!"

Но, не даром, прислал Государь в эту армию своих сыновей.

Они своим обращением, ласкою и сердечными заботами восполняли солдатам то, что не хотел им дать их главнокомандующий.

Крымская война (1853-1856): крепостное орудие

"Ежели опасность есть, то не Моим детям удаляться от нее..."

Накануне ... боя армия была обрадована прибытием к ней двух сыновей Государя, Великих князей Николая и Михаила Николаевичей. Еще ранее Великие Князья были отправлены в армию Горчакова, но потом Государь писал ему:

"Полагаю, что долг чести требует, чтобы мы Моих рекрут, немедля, отправил в Крым, к Меншикову, с тем, чтобы они там оставались при нем до минования опасности, или до изгнания неприятеля; потом же, чтобы возвратились к тебе. Ежели опасность есть, то не Моим детям удаляться от нее, а собою подавать пример другим. Итак, с Богом, вели им отправляться туда".

Князю же Меншикову Государь писал:

"Сыновьям Николаю и Михаилу Моим дозволил я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень Моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим случат ободрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым их Я вверяю".

В другом же письме было сказано:

"Благодари всех и каждого за их богатырский дух, за их верную службу и скажи всем, что одного жалею, что Я не с вами; зато дети Мои среди вас будут".

И действительно, одно появление Великих Князей среди войск накануне боя отразилось хорошо на их настроении:

"...Опоясав саблю, бегу на крик, а крик бежит ко мне. На горе толпы солдат. Что такое? Шапки летят вверх, "ура" ревет сильнее. Посреди восторженной толпы -- коляска. Это Великие Князья!..

-- Драться будем, ребята! -- говорили Великие Князья

-- Рады стараться, Ваше Высочество! -- кричали они.

-- Готовы умереть! -- кричат другие, бросая в воздух шапки.

-- Государь Император кланяться приказал вам, ребята.

"Ура", "ура" -- раздирает воздух и, несмотря на грязь и глину дороги, солдаты бегут наравне с коляскою Великих Князей и новые толпы сменяют их в торжестве и восторге.

Конечно, если бы значительный отряд войск подошел к нам сегодня на помощь, не произвел бы такого восторга, какой произвело прибытие Великих Князей. Они явились живыми свидетелями любви и доверенности к нам Монарха: мы ли не оправдаем ее, мы ли не возблагодарим за нее?"

<...>

Вот так поступали те, которые понимали значение нравственного элемента...

С. Гершельман

Нравственный элемент под Севастополем. --

СП б., 1897.

П. С. Нахимов

Старая, но и умная литература

-- Давыдов В. Самарин-ополченец. [Из воспоминаний его дружинного начальника по ополчению 1855 г.] // Русский архив, 1877, кн. II.

-- Дельвиг. А. И. Мои воспоминания. Т. II. [1853-1855 гг.] Изд. Московского Румянцовского музея. - М., 1913.

-- Ден В. И. Записки [1853-1855]. - СП б., 1890.

-- Детенгоф А. Забытый герой. Из воспоминаний сапера. [1854 г.] // Русский архив, 1905, N 8.

-- Дневник лейтенанта Л. Ф. Львова. 1850-1856 гг. Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. Ч. VIII. - М., 1901.

-- Добровольский К. Воспоминания о Севастополе. [1854 г] //Русская старина, 1906, N 10.

-- Долгоруков Г. А. Крымская война. Из дневника // Русский архив, 1900, N 3.

-- [Дондуков-Корсаков]. Воспоминания о кампании 1855 года в Азиатской Турции, составленные командиром Нижегородского драгунского полка полковником Дондуковым-Корсаковым. (Из архива А. М. Дондукова-Корсакова) //Старина и новизна. Кн. XIX. - П., 1915.

-- Донесение генерал-адъютанта кн. Меншикова от 5(17) окт. и 6(18) окт.-Морской сборник, 1854, т. XIII, офиц. отд., С. 119-123. (Бомбардировка Севастополя 5 и 6 окт.: Действия русского отряда в тылу противника.)

-- Дополненные воспоминания севастопольца и кавказца. - Витебск. 1901.

-- Дроздов И. И. Записки кавказца. [1854-1855 гг.] // Русский архив, 1896, N 10.

-- Дубровин Н.Ф. Войны России с Турцией. Краткий военно-политический очерк // Военный Сборник. - 1877. - NN1-6.

-- Дубровин Н.Ф. Восточная война 1853-1856 гг. Обзор сообщений по поводу сочинения М.И.Богдановича.- СП б.,1878. - 508 С.

-- Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т1-3.- СП б.,1900.

-- Дунин-Карвицкий И. Воспоминания офицера, служившего во время крымской кампании в лейб-гусарском Павлоградском полку. (Перев. с польского). -Киев. 1902.

-- Духонин Л. Г. Под Севастополем в 1853-1856 гг. Записки и дневник бывшего начальника артиллерийских парков Южной и Крымской армий генерал-майора Л. Г. Духонина, умершего в 1865 г // Русская старина. Т. 47, 1885, июль, С. 87-124; авг., С. 255-288; сент., С. 444-460; т. 48, 1855, окт., С. 83-98; дек., С. 591-612.

-- Ермолов А. П. Письма к А. С. Норову [1854-1856 гг.] //Голос минувшего, 1915, N 9.

-- Ершов А. И. (Е. Р. Ш-ов). Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера [1854-1866 гг.] Изд. 2-е, А. С. Суворина. - СП б., 1891.

-- Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова, собранные и объясненные А. Жандром, бывшим его флаг-офицером. - СП б., 1859.

-- Жандр. Некоторые подробности о смерти ген.-адъютанта Корнилова // Военный сборник, 1854. Т. XIII, N 12.

-- Жемчужников Л. М. Отрывки от моих воспоминаний о пятидесятых годах // Вестник Европы, 1899, N 11.

-- Жиркевич А. В. Воспоминания о Л. Н. Толстом. [1855 г.] // Исторический вестник, 1908, N 1.

-- За много лет. Воспоминания неизвестного. [1854-1855] //Русская старина, 1894, N 9.

-- Завойко В. Письмо Н. Е. Ложечникову 1854 г. [Обстрел Петропавловска] //Щукинский сборник. Вып. IX. - М., 1910.

-- Завойко Ю. Воспоминания о Камчатке и Амуре [1854-1855]. - М., 1876.

-- Загородников И. Дневник русского солдата, взятого в плен при Бомарзунде в 1854 году. Сообщ. П. С. Лебедев //Русская старина, 1893, N 10.

-- Зайончковский А. М. Оборона Севастополя. Подвиги защитников. Краткий исторический очерк. Изд. 2. - СП б., 1904.

-- Зайончковский А.И. Восточная война 1853-1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. Т.1-2. - СП б., 1908-1913. (т.2,ч.1-642; т.2, ч.2-1248

-- Залесов Н. Г. Записки адъютанта [1853 г.] //Русская старина, 1903, N 12; 1904, N 1.

-- Зюзенков И. П. Морской флот России в Крымской войне. 1853- 1856 гг.-Труды Академии (Воен.-политич. акад. Кр. Армии), IV 1940, С. 137-173. (Вооружение флотов воюющих стран. Боевые операции на Черном море и участие русского флота в обороне Севастополя. М. П. Лазарев, П. С. Нахимов и В. А. Корнилов.)

-- Иван Иванович Красовский. [Письма А. Циммермана 1853 - 1855 гг.] //Русская старина, 1890, N 3.

-- Игнатьев К. Л. Воспоминания об осаде Севастополя. В сбор. "Братская помощь пострадавшим семействам Боснии и Герцеговины". - СП б., 1876.

-- Из бумаг. Николая Васильевича Закревского, 1834 -1858 гг. [ Письма 1853-1855 гг.] Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. Ч. VIII. - М., 1901.

-- Из записок и воспоминаний о походе в Азиатскую Турцию в 1855 году // Военный, сборник, 1868, N 6.

-- Из записок севастополъца. (1853-1854 гг.) // Русский архив, 1867, N 12.

-- Из переписки А. О. Смирновой с Аксаковыми [1853-1855 гг.] // Русский архив, 1896, N 1.

-- Из переписки кн. А. С. Меншикова с кн. В. И. Васильчиковым 1854 г. Сообщ. Н. Шильдер // Военный сборник, 1902, N 7.

-- Из переписки кн. Меншикова и кн. Горчакова о войне 1855 г // Военный сборник, 1904, N 11.

-- Из походных воспоминаний о Крымской войне // Русский архив, 1870, N 11.

-- Из походных записок во время крымской кампании 1855 года // Военный сборник, 1865, N 4.

-- Ильинский Д. В. Из воспоминаний и заметок севастопольца // Русский архив. 1892, т. 3, С. 447-464;1893, т. I, С. 49-88; т. III, С. 249-283; т. IV, С. 323-336. (Высадка союзников в Евпатории и сражение при Альме. Князь Меншиков, адмиралы М. П. Лазарев, П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, В. И Истомин. Операция под Севастополем с 5 окт. 1854 г. до августа 1855 г.)

-- Исаков Н. В. Из записок, [1854--1856 гг.] // Исторический вестник, 1915, NN 7-9.

-- История XIX века. Под ред. проф. Лависса и Рамбо. 2-е доп. и испр. изд. Под ред. проф. Е. В. Тарле. Т. V. - М., 1938, С. 211-223. (Военные действия в Крымской войне. Оборона Севастополя.)

-- К истории войны 1853-1856 гг. Отрывок из записок ген.-лейтенанта В. Д. Кренке // Исторический вестник, 1882, N 10.

-- К истории сражения при р. Черной, 4-го августа 1855 года. [Письма]. Сообщ. Н. Шильдер // Военный сборник, 1903, N 4.

-- Кедрина Л. Из моих воспоминаний. [1853-1855 гг.] // Русский архив, 1917, N 1.

-- Кожухов С. Д. Из крымских воспоминаний последней войны // Русский архив, 1869, стб. 381.

-- Кожухов С. Д. Несколько слов по поводу записки генерал-лейтенанта Рыжова о Балаклавском сражении // Русский архив, 1870, N 8-9, С. 1668-1676. (Поправки к описанию хода действий и оценка Балаклавского сражения.)

-- Колчак В. Война и плен. 1853-1855 гг. Из воспоминаний о давно пережитом. С прил. посмертных записок последнего начальника Малахова кургана, контр-адмирала П. А. Карпова. - СП б., 1904.

-- Комаровский Е. Е. Записки о Крымском поручении в 1855 году // Историч. вестник, 1900, N 10.

-- Константинов О. И. Штурм Малахова кургана 27-го и 28-го авг. 1855 г // Русская старина, 1875, N 11,С. 568-586. (Сведения о расположении войск и действиях сторон во время штурма.)

-- Контр-адмирал Истомин. Его севастопольские письма. Письма к нему его брата. Письмо П. С. Нахимова об его кончине. [1854-1855 гг.] Сообщ. В. К. Истомина // Русский архив, 1877, т. I.

-- Корвин-Павловский И. Из воспоминаний севастопольца // Военный сборник, 1871, N 12.

-- Корибут-Кубитович. Воспоминания о балаклавском деле 13 октября 1854 года. (Рассказ очевидца) // Военный сборник, 1859, N 5.

-- Коробков Н. М. Героический Севастополь 1854-1855 гг. 1941-1942 гг. Указатель литературы. - М., 1942. (Всес. книжная -палата)

-- Корсаков А. С. Воспоминания о Карсе [1855 г.] // Русский вестник, 1861, N 8.

-- Корсакова В. Дневник П. Д. Рудакова о войне в Малой Азии в 1854-1855 гг // Русская старина, 1905, NN 5 и 6.

-- Коховской В. П. Дело 22 мая 1854 г. под Силистрией. Из воспоминаний //Русская старина, 1891, N 3.

-- Красовский И. И. Из воспоминаний о войне 1853-1856 годов. -Томск. 1884.

-- [Крупская А.] Воспоминания Крымской войны сестры Крестовоздвиженской общины А. Крупской. - СП б., 1861.

-- Крыжановский Н. А Севастополь и его защитники в 1855 году. Из записок //Русская старина, т. 50, 1886, С. 401-435. (По поводу записок Духонина. Малахов курган. Оборона южной стороны Севастополя. Деятельность кн. Горчакова.)

-- Крымская экспедиция. Рассказ очевидца французского генерала. Перев. Маркова. - М., 1855.

-- Лаговский. А. Н. Оборона Севастополя. Крымская война 1854- 1855 гг. - М., Воениздат, 1939. (Военная техника русской армии и флота. Разбор действий под Севастополем.)

-- Лебедев К. Н. Из записок сенатора К. Н. Лебедева [1853-1855 гг.] // Русский архив, 1888, NN 7, 8, 10, 11.

-- Лебединцев А. Г. Из дневника священника в осажденном Севастополе // Русский архив, 1908, N 3.

-- Липранди. Журн. генерал-лейтенанта Липранди о событиях в Крыму со дня прибытия туда его дивизий до конца Инкерманского сражения [1854 г.]. Сообщ. Н. Шильдер // Военный сборник, 1902, N 5, С. 213-220.

-- Лихачев И. В Севастополе 50 лет тому назад. [Воспоминания 1854- 1855 гг.] // Морской сборник, 1913, N 11.

-- Лихутин М. Русские в Азиатской Турция в 1854 и 1855 годах. Из записок о военных действиях Эриванского полка. - СП б., 1863.

-- Л-ский И. Впечатления военного врача в Крымскую кампанию // Русский вестник, 1873, N 7.

-- Лучинин В. Севастопольские воспоминания [1853 г.] //Русская старина, 1910, N 9.

-- Лялина М. А. Подвиги русских адмиралов. - СП б., 1900.

-- Мамулов. Ночное дело под Карсом с 22 на 23 апреля 1855 года. [Из воспоминаний] // Военный сборник, 1869, N 10.

РУССКИЕ В ПОСЛОВИЦАХ И ПОГОВОРКАХ

Иван Снегирев

-- Душа, по мнению народа, висит на девяти крючках (нервах?), с коих при смерти человека она снимается постепенно.

-- Дальновидность духа выражается в следующих словах: Око видит далеко, а мысль еще дальше.

-- Душою называется и совесть: Обидеть легко, да жить каково?

-- Сила мыслящая -- ум, а познающая и смекающая -- разум; одна без содействия другой не достигает своей цели, и когда ум не соображается и не поверяется опытом, тогда он впадает в заблуждение и выходит, что: Ум без разума -- беда.

-- Дело ума есть дума, помысл или мысль, перешедшая в волю, которая, если соединена с нерешимостью и заботою, слывет раздумьем. Дума наша за горами, а смерть наша за плечами. Дума бывает крепкая, раздумъице -- великое. Но догадка лучше разума.

-- Союз же духовный и нравственный между людьми ясно изображается так: Душа душу знает; Сердце сердцу весть подает.

-- Что русский и после ошибки может спохватиться и образумиться, о том говорит его же пословица: Русский задним умом крепок.

-- Хотя предки наши и признавали свободу ума, говоря: Сила -- уму могила; Ум любит простор.

-- Но требовали также основательности и зрелости его, ибо: Недозрелый умок, что весенний ледок. Ум хорош, а два лучше. Умом торговать, а без ума горевать. На ум находит всякий стих.

-- Они издавна не чуждались света наук, как доказывают письменные памятники и старые пословицы: Ученье -- свет, а неученье -- тьма. Ученье -- атаман, а неученье -- комар. Учись доброму, так худое на ум не пойдет.

-- Внушение чистой совести именовалось гласом Творца: Совесть добрая есть глас Божий.

-- Единомыслие в общем мнении слыло также гласом Божиим, ибо: Глас народа -- глас Божий.

-- У предков наших крепкое упование на сильную помощь и покров Бога произвело поговорку: Русский Бог велик, или как летописец наш, изображая поражение монголо-татар, влагает в уста вождя их Мамая слова: Велик Бог христианский!

-- Вера русских в премудрость, всемогущество и благость промысла Божия выражается следующими пословицами, еще не вышедшими из употребления: Бог все свое строит. Бог -- старый чудотворец. Умная голова, разбирай Божьи дела. Кто таков, как не Бог. Богат Бог милостью.

-- В уповании на правосудие Творца, мздовоздателя, обиженный на суде человеческом или притесненный сильною рукою, предавая дело свое Богу на суд, утешался прао-теческими пословицами: Сильная рука Богу судит. Люди с лихостью, а Бог с милостью. Бог видит, кто кого обидит. Бог долго ждет, да больно бьет.

0x01 graphic

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

-- Изучение мудрости возвышает и делает нас сильными и великодушными.

-- Следует постоянно освежать в памяти молодых людей золотое правило: ничего лишнего! Дабы везде можно было охранять себя от пресыщения и отвращения.

-- Дерево также нуждается в испарении и частом освежении при помощи ветров, дождей, холодов, иначе оно легко слабеет и вянет. Точно так же человеческому телу необходимы вообще сильные движения, деятельность и серьезные упражнения.

-- Не гонись за похвалой, но изо всех сил старайся.

-- Ум освещает путь воле, а воля повелевает действиями.

-- Только то в человеке прочно и надежно, что всосалось в природу его в первую пору жизни.

-- Книги -- это инструмент насаждения мудрости.

-- Мудрое распределение времени есть основа для деятельности.

-- Считай несчастным тот день или тот час, в который ты не усвоил ничего нового и ничего не прибавил к своему образованию.

-- Вечным законом да будет: учить и учиться всему через примеры, наставления и применение на деле.

"Мир чувственных вещей в картинках"

-- "Выражение Диогена - пифагорейца (у Стобея): "Что составляет основу всего государства? -- Воспитание юношей".

-- "Юношество должно получить образование не кажущееся, а истинное, не поверхностное, а основательное, т. е., чтобы разумное существо -- человек приучался руководствоваться не чужим умом, а своим собственным, не только вычитывать из книг и понимать чужие мнения о вещах или даже заучивать и воспроизводить их в цитатах, но развивать в себе способность проникать в корень вещей и вырабатывать истинное понимание их и употребление их. Нужно также стремиться к основательному усвоению нравственности и благочестия".

-- "Скудные умом встречаются так же редко, как и природные калеки. Ведь слепота, глухота, хромота, плохое здоровье, как и чудовищная (неестественная) тупость мозга, редко бывают прирожденными, а приобретаются по нашей вине".

-- "Прав Сенека, говоря: "Сперва учись хорошим нравам, а потом мудрости, которая без хороших нравов усваивается плохо".

-- "Правильно обучать юношество -- это не значит вбивать в головы собранную из авторов смесь слов, фраз, извращений, мнений, а это значит -- раскрывать способность понимать вещи, чтобы именно из этой способности, точно из живого источника, потекли ручейки (знания), подобно тому, как из почек деревьев вырастают листья, цветы, плоды, а на следующий год из каждой почки вырастет целая новая ветка со своими листьями, цветами и плодами".

Ян Амос КОМЕНСКИЙ (1592 -- 1670) --

чешский педагог и писатель.

Основоположник дидактики.

Н. Дубровин, С.60. (А.К. - сноски приводятся по оригиналу источника).

Там же. - С.61.

Там же. - С.90 - 91.

Записки князя В.И. Васильчикова // Русский Архив. - 1891. - N6. - С.178.

Там же. - С.179.

Н. Дубровин. - С.90,91.

Там же. - С.91.

Там же. - С.93.

Материалы Н. Дубровина, вып.2. - С.434.

Там же. - С.434.

Н. Дубровин. - С.93,94.

Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.179.

Н. Дубровин. - С.128.

Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.186.

Материалы А. Жандра. - С.261.

Там же. - С.290.

Там же. - С.289.

М. Богданович, т.3. - С.65.

Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.197.

Рукописи, т.1 - С.164.

Рукописи, т.1. - С.165.

П. Алабин, ч.3. - С.127 - 129.

Там же. - С.128.

Речь идет об атаке наших войск 23 октября 1854 г. в районе Инкермана.

Н. Дубровин. - С.248,249.

Там же. - С.250,251, 256.

П. Алабин, ч.3. - С.84.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 04/12/2012, изменен: 04/12/2012. 81k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 18 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Рукопашный бой должен решить окончательно дело"...

Каменев Анатолий Иванович
"Рукопашный бой должен решить окончательно дело"...