ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Сократ: "Я учу тому, что мне голос Бога говорит"...

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Сократ застаёт своего ученика Алкивиада у гетеры

Художник Г. Семирадский.

Лев Толстой

СОКРАТ:

"Я учу тому, что мне голос Бога говорит"...

(фрагменты)

Дайте мне силу Самсона; дайте мне Сократов ум.

Козма Прутков

Сократ родился в Греции, в городе Афинах. Отец Сократа был рабочий, каменотес, а мать повивальная бабка.

От этого-то Сократ и говаривал часто, что мать его была бабушка - помогала людям рожаться, и он то же делает, только помогает не людям, а мыслям людским рожаться.

Отец Сократа учил его своему мастерству, посылал и в училище учиться грамоте и другим наукам. В Афинах все были грамотные, и было много разных училищ. Были самые бедные училища, где дети учились на дворе и буквы выводились палочками на песке. Были училища побогаче, где учились грамоте, черчению, счету и читали стихи. Были училища и самые высокие, где ученики обучались всему тому, что знали в то время греки.

Сократ был смолоду понятлив и охоч до учения, и отец отдал его в высшее училище. И выучился Сократ в училище всем наукам и прочел сочинения всех лучших греческих писателей.

Кончил Сократ науку и вернулся к отцу и опять стал работать своим

ремеслом, камни тесать.

Работал Сократ хорошо, но за работой часто задумывался.

Задумывался Сократ о том, что прошел он все науки и узнал все

то, чему учили людей, и ничего-то он не узнал того, что ему и другим людям

знать нужно было.

"Надо, - думал Сократ, - дойти и понять, как жить человеку. А то учимся мы

все много, и нет нам от нашего ученья прока. Хоть мы бы все звезды узнали и

все камни в море учли и всех тому же научили, что я знаю, житье наше не

стало бы от этого лучше. Все мы, люди, хлопочем, ищем каждый себе добра, а

разберешь дело - мы вместо добра себе зло готовим.

И не знает никто из нас, в чем настоящее добро для человека.

Вот я учился, учился, а спроси меня, как человеку жить надо, - я и не знаю. А это одно нужно знать человеку. Только и пользы от моего учения, что я узнал, что ученье все наше пустое. Прежде, до ученья моего, я думал, что я что-нибудь знаю, а теперь верно знаю, что ничего я не знаю. Только и проку от моего учения, что я знаю теперь то, что я ничего не знаю. Учили меня про богов, что они создали людей и награждают их, если люди живут по их наказу, и казнят их, если люди не то делают, что велят боги. Но чего же хотят от нас боги и как они велят нам жить?"

И стал припоминать Сократ все, чему учили его про богов.

Богов почиталось у греков много. Один бог неба считался главным, другой считался богом морей; третий - богом ветров; четвертый - богом солнца; пятый - богом войны; шестой - богом веселья; седьмой - богом смерти.

Были и богини: была богиня мудрости, богиня вражды, богиня земледелия,

богиня рукоделия и еще много других богинь.

Писано было про богов, что живут они на небе, как люди на земле, и женятся, и блудят, и ссорятся, и плутуют, и воюют.

0x01 graphic

Юпитер и Юнона.

Зевс сидит на ложе, его обнимает Юнона. Оба могут быть полуобнажёнными. Рядом изображены орёл и павлин, символы обоих богов. Юнона может быть опоясана поясом Венеры.

Про главного бога Зевса учили, что он был силен и страшен; кто ему угождал, тому он давал во всем удачу, а на кого гневался, на того пускал молнию и убивал. И так представлен был Зевс в храме из камня, как большой, здоровый старик, с молнией в руке.

Начал же царствовать на небе Зевс с того, что сбросил с неба родного отца своего - Ад.

Вспомнил это Сократ, вспомнил и о том, что его учили про Зевса, как он с своею женой ссорился и обманывал ее, как напивался допьяна небесным напитком и как его тогда обманывали другие боги и даже люди. И понял Сократ, что если и есть такой Зевс, то Зевс этот не знает, как жить надо, так и от него заняться нечем

0x01 graphic

Афина отвергает ухаживания Гефеста.

Художник Парис Бордоне.

После Зевса в почете была еще богиня Афина - в честь ее и был назван

город.

Была такая кукла большая высечена из камня и поставлена на главной

площади. На голове у нее был большой шлем, и в руке было золотое копье.

Учили про эту богиню, что она научила народ мудрости.

И стал припоминать Сократ все, что учили про нее. И тоже, когда он разобрал дело, то увидел, что и от этой богини выучиться нечему.

По рассказам была эта Афина хитрая и жестокая, помогала своим любимцам, а другим вредила без вины. И учили еще, что Афина эта узнала раз, что одна девушка-гречанка прядет и ткет не хуже ее самой, то так раздосадовалась на девушку-мастерицу, что обернула ее в паука и велела ей век прясть.

Про других богов учили про такие же плохие дела.

Назывались боги богами, а дела их были человеческие, да еще часто плохие.

И подумал Сократ: "Нет! эти боги не настоящие, и через них не узнаешь, как

человеку жить. Эти боги такие же слабые, как и мы, люди, они сами поступают

не по правде, от них не научишься отличать добро от зла. А настоящий Бог

должен быть праведен и научить человека, как ему жить".

И стал искать Сократ такого Бога.

Не год и не два мучился Сократ, и не давали ему мысли покоя ни днем, ни ночью.

Но прошло время, и открылось Сократу то, чего он искал.

Узнал он того Бога, которого искал и которого не знали греки, и нашел он Его ни где-нибудь, а в своей совести.

Пока искал Сократ этого Бога праведного, случалось с ним не раз и не два, ночью и днем, когда задумается Сократ и хочет такое или другое дело сделать, вдруг слышит голос у себя в душе.

Если хорошее дело, голос говорит: "Делай, Сократ"; если дурное, голос говорит: "Не делай, Сократ".

И привык Сократ прислушиваться к этому голосу. И голос все чаще и чаще говорил Сократу. И все, что он говорил Сократу, была правда.

И подумал Сократ: "Если хорошее голос говорит, кто это говорит мне? Не я сам, а кто-то другой, - кто ж это? Голос этот всегда говорит правду. Научает он меня жить праведно, и потому знаю, что этот голос Божий".

И голос этот стал Сократ называть Богом.

И голос этот открыл Сократу то, что он хотел знать - то, как надо жить людям. И когда Сократ узнал этого Бога, то увидал он, что узнать этого Бога может каждый человек и, так же как и он, узнать от этого Бога, как жить надо.

И сказал себе Сократ: "Дело это великое; если я узнал правду и добро, то мне этому и других учить, чтобы и им было хорошо".

Когда Сократ дошел до этого, отец его уже помер, и был он сам женат, и были у него дети. Когда он сказал своей жене то, что открыл ему голос Бога, то она не поверила ему. Когда же он сказал ей, что он это будет всем говорить и всех будет учить этому, то она стала его отговаривать.

"Не делай, - говорит, - этого. Бросишь ты мастерство, станешь учить народ - только беды наживешь, да и мне с детьми жить плохо будет. Брось ты эти затеи, и без тебя учителей довольно".

Но не послушался жены Сократ.

Видел он, что народ вокруг него бедствует и мучится все от того, что не знает, как жить, и что если он знает это, ему нельзя это про себя таить. Так и голос Божий говорил ему.

В самые старинные времена, до Сократа, греки жили хорошо.

Земля у них была теплая и плодородная. Они все сами работали: пахали, сеяли, сады разводили, водили пчел и скотину.

И богатых, и бедных, и господ, и рабов у них не было, а все жили равно.

Потом стали греки воевать, стали обижать соседей.

На войне захватывали добычу, и золото, и серебро, и вещи всякие, и скот, и людей забирали в плен и держали в рабстве.

-- Стали от войны греки богатеть, и стала их жизнь портиться. Кто посмелее, тот военным делом занимался.

-- Кто поумней, тот в управление, в начальство попадал.

-- Кто поизворотливей, тот стал заниматься торговлей. А от черной работы греки совсем отстали, и никто из них ничего не работал.

Во времена Сократа в Афинской земле рабов было больше, чем господ: господ сто тысяч, а рабов триста пятьдесят тысяч.

Всякую работу делали рабы, так что греки-господа за стыд считали заниматься каким-нибудь ручным делом. Вся работа господ была в том, как бы торговлей, или войной, или в начальстве побольше нажить денег и накупить себе сильных и искусных рабов и рабынь и жить в свое удовольствие.

И жили так греки и избаловались совсем, и никто из них не думал о том, чтобы жить по правде, помочь брату, пожалеть раба и послужить другому, а все думали только о том, как бы нагнуть другого да на нем ехать.

И видел Сократ, что заблудился народ и что сами себя губят, и выходил Сократ на площадь и при всяком случае говорил им то, что ему говорил голос, - что жизнь их дурная и что не так жить надо.

II. КАК ЖИТЬ НАДО?

Встретил Сократ на площади молодого господина, богача, - звали его Аристон.

Аристон был человек не глупый и не злой, но жил, как все богатые греки - не принимался ни за какое дело, а жил только в свое удовольствие.

Встретил его раз Сократ и стал с ним говорить.

Подошел народ и стал слушать.

Сократ и говорит:

- Здравствуй, Аристон! Что давно не видать тебя? Верно, ты работой какой занят, тебе и некогда шляться, как нам?

- Нет, - говорит, - я никакой работой не занят. Да и на что мне работать? И нечего и незачем. Мне и так хорошо. Я ведь не бедняк какой, а человек

достаточный, слава богам! Какая же мне неволя работать или хлопотать? Вот

нешто в начальство, если бы выбрали, пожалуй, из чести пошел бы. Да и то

навряд. Возьмешь должность какую-нибудь - все забота. Хочешь, не хочешь -

иди, слушай, говори и пиши. Все это докука лишняя. И с чего мне себя

неволить? Деньги у меня есть, рабы есть, что не вздумаю, то будет у меня.

Живу весело, чего же мне еще?

- Это точно, что неволи тебе нет, - сказал Сократ, - да только хорошо ли будет, если ты весь век так проживешь?

- А отчего же нехорошо? Чего же еще лучше, как весь век в удовольствиях прожить?

0x01 graphic

Самосожжение Геркулеса на костре в присутствии его друга Филоктета.

Художник Акимов Иван Акимович (1754-1814)

- То-то, хорошо ли будет? - сказал Сократ. - Не все то хорошо, что нам хорошим кажется. Слыхал ли ты о Геркулесе?

- Кто не знает о Геркулесе, какой он богатырь был и какие дела славные делал и какую славу заслужил, - сказал Аристон.

- Ну, а слыхал ты, как он путь жизни выбирал? - сказал Сократ.

- Этого не слыхал.

- А не слыхал, так я расскажу тебе, - сказал Сократ. - Рассказать, что ли?

- Расскажи, Сократ, -- сказали другие.

И Сократ стал рассказывать:

- Вот видишь ли: когда Геркулес вырос, задумывался он над тем, какую ему избрать жизнь.

И пошел он прогуляться и все с собой думает: что ему делать и как жить?

И вот шел он, шел и зашел далеко в поле и видит: откуда ни возьмись, в чистом поле идут к нему навстречу две женщины.

Подивился Геркулес и пошел сам к ним навстречу.

Видит: одна ни большая, ни маленькая, ни толстая, ни худая, ни нарядная, ни замаранная, а простая и неприметная, идет ровно, тихо, не торопится, а другая - высокая, толстая, в пышном платье, набеленная и нарумяненная.

Неприметная шла прямо и не оглядывалась по сторонам.

Нарядная же подергивалась, охорашивалась и все оглядывалась, на тень свою смотрела.

Вот стали они подходить к Геркулесу, нарядная подпрыгнула и выскочила вперед прямо к Геркулесу.

- Знаю я, - говорит, - что раздумываешь ты о жизни: какую тебе жизнь избрать и по какой дороге идти? Вот я и вышла показать тебе самую лучшую мою дорогу.

Пойдешь со мной, все тебе легко и весело будет. Не будет у тебя ни трудов, ни заботы, ни печали. Печали тебе никакой не будет, веселье на моей дороге никогда не будет перемежаться, - от одного веселья будешь переходить в другое, забота только та и будет, что выбирать: какое сладкое кушанье слаще, какое вино вкуснее, какая постель мягче, какое веселье веселее.

А трудов только и будет, что приказать то, что тебе вздумается. Все, что прикажешь, другие тебе и сделают.

Хорошо показалось Геркулесу обещание толстой женщины, и, чтобы запомнить ее, спросил ее имя.

- Имя мое настоящее, - сказала женщина, - Счастье. Ненавистники только по злобе называют меня Роскошью. Так дразнят меня. Имя же мне - Счастье.

Неприметная женщина стояла тихо, пока говорила нарядная; но когда она кончила, неприметная тоже заговорила и сказала:

- Прежде всего я скажу свое имя; зовут меня - Праведность, и нет мне другого имени. Не стану тебя заманивать соблазнами, как вот эта, а скажу тебе прямо, в чем благо всякого человека. Ты увидишь, что только со мной и найдешь благо.

Ведь ты сам знаешь, что для того, чтобы земля родила, надо над ней потрудиться; хочешь, чтобы скотина была, надо за ней походить; [чтобы] дом хороший был, надо камни тесать и ворочать; хочешь, чтобы люди почитали тебя,

надо трудиться для них; чтобы боги любили тебя, надо делать их волю. А воля их в том, чтобы трудами своими заплатить за труды других. По этой дороге я поведу тебя, и на этой дороге только есть благо.

Еще не договорила неприметная, как нарядная опять выскочила вперед.

- Видишь ли, - говорит, - Геркулес, на какую трудную дорогу она хочет увести тебя. Труды, труды и труды только и обещает она тебе. А радость-то будет или нет - не лучше ли идти со мной? Со мной не будет трудов, а с первых шагов будут только услады. Будешь сладко есть, вкусно пить, мягко спать. Пойдем со мной, - сказала нарядная и хотела взять Геркулеса за руку.

- Погоди, - сказала неприметная. - Ты говоришь: сладко есть и пить; и думаешь, что это добро, но ты и есть-то и пить не умеешь. Ты и ешь-то и пьешь-то не вовремя, не тогда, когда есть и пить хочется, а от скуки. И тебе самые редкие кушанья и дорогие вина в рот не идут. Ты обещала ему спать сладко, да ты и спать-то не умеешь; чтобы заснуть, подкладываешь под себя мягкие перины, подушки, но и на них заснуть не можешь, потому что ты ложишься спать от скуки. Заснешь хорошо только поработавши, а тебе не от чего отдыхать. Знаю я тебя и знаю тех несчастных, которых ты погубила своими соблазнами праздной и сладкой жизни. Мало ли их теперь на тебя плачется на то, что растратили беспутно с тобой молодые годы? За то-то и гонят тебя все честные люди и называют и Роскошью и Развратом.

Я же не обманула никого из тех, кто пошел за мной. Все те, кто с молодых лет пошел за мной, все они окрепли душой и телом, все они нашли на пути моем больше радости, чем горя, все их любят и почитают люди, все они радостно вспоминают прожитой трудовой век и спокойно ждут смерти. На тебя ропщут, а меня никто никогда не упрекал за обман, и все чтут меня и называют все одним именем - Праведность. Вот на какую жизнь зову я тебя, Геркулес!

Не стал более раздумывать Геркулес и пошел за Праведностью.

Пошел за Праведностью в жизни, и потрудился для людей и угодил людям, и богам, и себе нашел благо.

Кончил Сократ и говорит Аристону:

- Подумай и ты. Аристон, с кем из двух пойти - с Роскошью или с Праведностью. Решайся, пока есть время, чтобы на старости лет не каяться на свою глупость и не помереть, не угодив ни себе, ни людям, ни Богу.

0x01 graphic

Большое дерево.

Художник Геркулес Сегерс

КАК НАДО УПРАВЛЯТЬ НАРОДОМ?

Услышал раз Сократ, что один богатый человек, звали его Главконом, добивается быть начальником.

Сократ знал его, что он человек неопытный и беспечный, и захотел Сократ уличить его.

Встретил его раз Сократ на городской площади.

Стоял Главкон посреди народа, и люди с почтением говорили с ним. Все ждали, что он скоро будет начальником, и тогда каждому до него нужда будет.

Главкон ждал, что его выберут, и гордился перед народом.

Подошел и Сократ.

- Здравствуй, Главкон! - сказал он. - Я слышал, что ты будешь у нас правителем.

- Да, надеюсь, что так, - ответил Главкон.

- Что ж, дело хорошее. Когда получишь должность, многое будет в твоей власти: можешь много людям добра сделать. И слава твоя далеко пройдет.

- Да отчего же и не так? - сказал Главкон. - Отчего же мне и не быть хорошим правителем?

- Хороший правитель тот, - сказал Сократ, - и слава про того хорошая, кто своему народу много пользы сделал. Не так ли?

- Разумеется, - отвечал Главкон.

- Так, пожалуйста, не скрывай, расскажи же нам: какую ты думаешь сделать пользу народу, с чего ты начнешь?

Главкон замешкался и не сразу ответил.

Он не придумал, с чего начать.

Пока он думал, Сократ сказал:

- Что же ты задумался, ведь нетрудно понять, чем народу пользу сделать. Народ ведь такие же люди, как и мы все. Если бы ты своему приятелю желал бы добро сделать, ведь первое дело, ты бы постарался ему богатства прибавить?

- Разумеется, - ответил Главкон.

- Ну, так ведь то же самое и с народом, - сказал Сократ. - Сделать добро народу - значит, чтобы все были богаче. Не так ли?

- Как же не так, - сказал Главкон.

- Ну, а как же сделать, чтобы весь народ был богаче? - спросил Сократ. - Я думаю, чтобы у всякого народа было больше прихода и меньше расхода. Не так

ли?

- Я думаю, - отвечал Главкон.

- Скажи мне, Главкон, откуда теперь у народа доходы и сколько их? Ты, наверное, уж все это знаешь.

- Нет, я этого не знаю, - сказал Главкон, - не подумал еще об этом.

- Ну, об этом ты не подумал, - сказал Сократ, - так зато ты уж, верно, подумал, сколько на нужды надо расходов. И если теперь расходы лишние, ты, верно, придумал, как их скинуть.

- Нет, - сказал Главкон, - и на это ответить теперь не могу. Я и об этом еще не подумал.

- И об этом не подумал еще, - повторил Сократ. - Ну, что ж, еще успеешь. Ты, верно, все думал о том, чем бы тебе обогатить народ? Что же ты об этом думал? Чем, ты думаешь, можно обогатить народ?

- Обогатить народ, - сказал Главкон, - я думаю, лучше всего войной. Завоевать другие народы и забрать у них все богатство и поделить.

- Это верно, - сказал Сократ, - так короче всего обогатить народ, да только бывает и то, что не завоюешь чужие народы, а только потратишься напрасно на войну народом и деньгами, тогда ведь народ не разбогатеет, а обеднеет.

- Это так, - сказал Главкон, но войну надо начинать только тогда, когда верно знаешь, что ты победишь, а не тебя победят.

- Значит, чтобы начинать войну, надо верно знать силу своего народа и силу неприятеля? - сказал Сократ.

- Разумеется, надо знать, - сказал Главкон.

- Так скажи мне, Главкон, какие у нас военные силы готовы для воины и какие силы у того неприятеля, с которым ты хочешь воевать?

- Верно не могу сказать этого, - Главкон, - наизусть и не запомнить.

- Так у тебя, верно, есть записи, принеси их, пожалуйста, мы их прочтем, посчитаем, - сказал Сократ.

- Нет, записок у меня нет, -- сказал Главкон, - да и неприятеля войска нельзя сосчитать.

- Это жалко, - сказал Сократ, - потому что если нельзя сосчитать неприятеля, да нельзя никак вперед узнать, мы ли завоюем или нас завоюют, так выходит, что твое средство обогатить народ не очень-то и надежно.

Обогатишь ли, нет ли - неизвестно; погубишь народа, наверное, много, да вместо богатства обеднеешь.

Так это мы оставим, а скажи нам еще об одном, - сказал тогда Сократ. - Скажи нам, Главкон, сколько нужно хлеба на прокормление всего народа? Каков был у нас урожай в этом году, и станет ли у всех хлеба до новины? Ты верно, обдумал это?

- Нет, я об этом еще не справлялся. - отвечал Главкон.

Замолчал Главкон, и все замолчали.

Тогда Главкон сказал:

- Ты до всего так допытываешься Сократ, что если все так обдумывать и считать, как ты спрашиваешь, то управлять народом будет слишком трудно.

- А ты думал - легко? - сказал Сократ. - Спрошу тебя последнее: я слышал, ты начал помогать дяде в хозяйстве, а потом бросил. Отчего это случилось?

- Трудно было мне, - отвечал Главкон, - и хозяйство большое, и дядя меня не слушал.

- Вот видишь, ты с одним домом не управился, а целым народом берешься управлять. Браться-то можно за всякое дело, да удается оно только тому, кто его понимает. Смотри, чтобы вместо славы и почестей не нажить себе беды. Поди узнай прежде хорошенько все, о чем я тебя спрашивал, и тогда уже думай об управлении.

Молча отошел Главкон от Сократа и перестал добиваться места управителя.

0x01 graphic

Посвящение в рыцари.

Художник Симоне Мартини.

КТО ЛУЧШЕ - РАБ ИЛИ ГОСПОДИН?

"Народ должен работать,

рыцари -- воевать,

духовенство -- молиться"

Случилось раз, пришел к Сократу его сосед Аристарх и стал ему жаловаться

на свою беду.

- Ума не приложу, как мне быть. Был я, - говорит, - богат, торговал, потом не задалась торговля - разорился. А тут еще на беду война, убили родных, пришлось взять к себе вдов и сирот. И собралось у меня теперь в доме четырнадцать душ. Каково всех прокормить! Беда к беде, и не знаю, как быть.

- Жаль мне тебя, друг, - сказал Сократ. - Как же ты думаешь теперь делу помочь?

- Хотел денег занять, опять торговлю начать, да не дают, потому знают, что дела плохи.

Покачал головой Сократ и говорит:

- Так-то так, четырнадцать душ кормить, надо припасти; да ведь вот у соседа твоего более двадцати душ, и ведь сыты. Да еще деньги наживают, - сказал Сократ.

- Вот сравнил! - сказал Аристарх. - У соседа он один, девятнадцать душ рабов, у него рабы больше сработают, чем съедят. А у меня четырнадцать душ свободных греков.

- А свободные греки чем отличаются от рабов? Ведь тем, что они лучше рабов?

- Конечно, лучше, то - свободные греки, а то - рабы.

- На словах точно выходит - свободные лучше, - сказал Сократ, - а на деле-то не то; у соседа, говоришь, все хорошо, потому что там рабы, а у тебя плохо, потому что не рабы, а свободные греки. Видно, рабы умеют работать, а свободные не умеют.

- И мои бы сумели, коли бы их заставить, - сказал Аристарх, - да не могу же я их заставить работать! Ведь они знатного рода и родные мне, как их заставить работать? Обидишь их, начнутся попреки, недовольство, нельзя это.

- Ну, а теперь у тебя нет попреков, недовольства? - спросил Сократ. - Все в согласии живете?

- Какое согласие! - отвечал Аристарх. - Только и слышишь попреки да ссоры.

- Так вот что, - сказал Сократ, - и без работы у вас согласия нет и кормиться нечем. Ведь родных твоих знатность и благородство не кормят и согласие не дают. Так не сделать ли тебе вот что: не дать ли тебе им какую работу по силам? Не лучше ли будет, когда станут работать?

- Я бы сделал так, - сказал Аристарх, - да не понравится им это. Да и в городе меня, пожалуй, люди осудят.

- А теперь не осуждают? - спросил Сократ.

- И теперь есть добрые люди, осуждают за бедность; осуждают, а денег не дают, чтобы мне поправиться.

- То-то и есть! - сказал Сократ. - Так ведь всех пересудов не переслушаешь; а попытайся-ка, посади их за работу, может, лучше дело-то будет.

И послушался Аристарх Сократа.

Через полгода встретил опять Сократ Аристарха и спросил, как живет.

И говорит Аристарх:

- Хорошо живут и все тебя благодарю. Послушался я тебя тогда и теперь совсем делами поправился. Поверил мне один человек шерсти в долг, домашние мои эту шерсть спряли, соткали сукна, потом нашили на продажу платья мужского и женского. Продали - не только за шерсть деньги выручили, а и барыши взяли. С тех пор стали этим делом заниматься, и все мы сыты, и ссор у нас нет, и деньги заводятся.

- А люди что говорят? - спросил Сократ.

- Да и люди не бранят, -- отвечал Аристарх и засмеялся.

0x01 graphic

У старой мельницы.

Художник Воробьев Сократ Максимович (1817-1888)

Увидал раз Сократ, лежит на площади развалясь молодой господин и обмахивается от жара.

- Отчего же это ты так уморился? - спросил его Сократ.

- Как не умориться, я нынче из деревни верст десять пешком прошел.

- Что ж уж очень уморился? Разве что тяжелое нес?

Молодой человек обиделся.

- Зачем я понесу? На то раб есть; он нес, что со мной было.

- А он что ж, уморился или нет?

- Что ему делается! Он здоровый, всю дорогу шел - песни пел, даром что с

ношей.

- Жаль мне тебя, - сказал Сократ, - выходит, что твой раб и тебе и всякому человеку и себе служить может, а ты ни другим людям, ни себе даже служить не можешь.

Другой раз увидал Сократ, что один хозяин бьет плетью своего раба.

- За что ты его так больно бьешь? - спросил Сократ.

- Как его не бить, - отвечал хозяин, - он обжора, лентяй, только и думает о том, чтобы ему спать, да веселиться, да послаще поесть. Ему и ста ударов плетей мало!

Сократ отозвал хозяина в сторону и говорит:

- Ну, а ты о чем думаешь, кроме как о том, чтобы тебе помягче поспать, послаще поесть и повеселиться?

Хозяин ничего не ответил.

- А если ты сам только об этом думаешь, то сколько же тебе плетей следует за то самое, за что ты наказываешь раба? Не с тебя ли он и пример-то берет?

Обиделся этот хозяин, ушел от Сократа.

0x01 graphic

Ксантиппа

КАК ЖИТЬ В СЕМЬЕ

Когда Сократ стал отрываться от своей каменотесной работы, чтобы ходить на площадь, учить народ, жена его обиделась, думала, что убытки будут; но когда стало собираться к Сократу много народу, утешилась, подумала: "За учение хорошо платят, учителя живут в довольстве; будем так жить и мы".

А Сократ думал не так.

Он думал:

"Не могу я брать платы за ученье - я учу тому, что мне голос Бога говорит, учу праведности. Как я за это деньги буду брать?"

Хоть и много собиралось народа слушать Сократа, но он ни с кого не брал денег.

А на содержание семейства зарабатывал своим мастерством: только бы хватало на необходимое.

Жене Сократа жить бедно казалось и тяжело, и стыдно.

Часто роптала она на то, что муж за ученье не берет денег. Доходило дело иногда и до слез, и попреков, и брани.

Жена Сократа - звали ее Ксантипа - была женщина вспыльчивая. Когда рассердится, то рвет и бросает все, что под руки попадается.

Доставалось от нее и детям и больше всего самому Сократу.

Но он не сердился и или молчал, или уговаривал ее.

Раз она бранилась, бранилась, а Сократ все молчит; досадно ей стало, и она со злобы вылила на него ушат помоев.

- Ну, так и есть, - сказал Сократ, - был гром, а после грома дождь. - И стал вытираться.

Так сам делал Сократ и тому же учил сыновей.

Один раз старший сын нагрубил матери.

Сократ и говорит:

- Что ты, - говорит он сыну, - думаешь о тех людях, которые добра не помнят? Хороши ли такие люди?

- Если люди не хотят делать доброго тем, кто им добро сделал, - я думаю, что это самые дрянные люди, да так и все думают.

- Это ты верно рассудил, - сказал Сократ. - Ну, а теперь скажи, что если один человек другого, когда у него нет силы, носит с места на место, кормит, обшивает, одевает, спать кладет, поднимает, за больным ходит, болезни за него принимает, его злобу с любовью переносит. Что - такой человек сделал добро другому?

- Сделал большое добро, - сказал сын.

- Ну, ведь вот это самое, еще больше того сделала для тебя твоя мать. Она и носила, и кормила, и ночи не спала, и не знала сама, дождется ли она когда-нибудь от тебя благодарности или помощи. А ты что ей за это воздаешь и почитаешь ли ее, как следует благодарному человеку?

Смутился сын, но не хотел покориться и стал оправдываться:

- Я бы ее почитал, если бы она была другая, а то накричит, обидит ни за что. Вот и не выдержишь.

- А ты, когда маленький был, все по делу кричал? А переносила же она, и любила тебя, и ухаживала за тобой. Так-то и тебе делать надо, - сказал Сократ.

ПОЧЕМУ СОКРАТУ НЕ НУЖНО БЫЛО НИ ДОРОГОЙ ПИЩИ,

НИ ДОРОГОЙ ОДЕЖДЫ

Пришел к Сократу раз один учитель, посмотрел на его жизнь и говорит:

- Ну, видел я теперь твою жизнь, Сократ; ешь ты самую грубую пищу, одежду носишь тоже самую простую, да и без перемены, ту же и зимой и летом; а обуви у тебя и вовсе нет. Для чего же тебе твоя мудрость, если от мудрости твоей

жизнь твоя тяжелая?

- А ты слышал ли, чтобы я когда жаловался? - спросил Сократ.

- Нет, не слыхал; ты не жалуешься. Да все-таки житье твое неприятное. Пищи и питий у тебя вкусных нет, и не знаешь ты удовольствия.

- Нет, - сказал Сократ, - никто так приятно не ест и не пьет. А отчего? Я тебе сейчас скажу. Ты сам знаешь, что самая простая пища кажется вкусней самой дорогой, когда проголодаешься; ну, вот я так и делаю, не ем, пока не голоден, не пью, пока пить не хочется, так на что мне дорогие кушанья и напитки? Мне простое вкусней дорогих. А об одежде скажу тебе, что никакой другой мне не нужно. Ты знаешь, что у людей две одежды - одна на зиму, другая на лето, потому что им летом в зимней жарко, а зимой в летней холодно.

Ну, вот я так приучил свое тело, - сказал Сократ, - что мне летом не жарко, а зимой не холодно. И по жаре и по холоду иду куда мне следует. Так зачем же мне заводить другую одежду?

- Положим, ты так приучил себя, - сказал учитель, - а зачем другим людям так жить, как ты живешь?

Сократ сказал ему:

- А вот послушай. Придет ко мне человек в нужде и к тебе и скажет: помоги мне. Кому из нас легче помочь ему - тебе или мне? Ты подумаешь: и рад бы помочь, да самому много надо. Отдал [бы] ему - сам буду нуждаться. Помог бы ему в работе - времени жаль; подумаешь: я за это время сколько могу заработать для себя. А вот мне - другое дело. Я всегда готов помочь другому, потому что мне для себя немного нужно. И времени не жалею, потому что денег за него не беру: учу даром.

- Это так, - сказал учитель.

- Или вот еще, - опять сказал Сократ, - положим, пришло трудное время для народа, нужно послужить обществу. Ты подумаешь: как бы только меня не выбрали, потому в своих делах мне тогда будет убыток. А меня ничто не держит, я с радостью иду служить.

- Твоя правда, - сказал учитель, - а все же я лучше бы согласился умереть, чем жить, как ты. Удивляюсь, что находится столько охотников слушать тебя.

- Слушают-то многие, да исполняют немногие, - сказал Сократ. - Иные послушают-послушают, да и уходят на прежнюю жизнь. А есть и такие, что остаются и живут так, как я советую, и так же, как и я, не жалуются и говорят, что стали счастливее, чем прежде. Мы знаем ваше счастье, потому что мы от него пришли к своему, а вы нашего не знаете, потому что вы его не испытали.

Пошел от Сократа учитель и рассуждал сам с собой:

"Как теперь думать о Сократе? Многие считают его полуумным чудаком, осуждают его, смеются над ним, а мне теперь кажется, что он хороший, справедливый человек".

Художник Диаз.

О БРАТСКОМ ЖИТЬЕ

Узнал раз Сократ, что один богатый купец разошелся со своим братом родным.

Встретил он этого купца и стал ему говорить:

- Удивляюсь, - говорит, - тебе: ты человек умный, хозяйственный, стараешься побольше нажить, нанимаешь приказчиков, ищешь в свое дело товарищей, а с

братом своим разошелся. Разве худо жить с братом в согласии?

- Жить с братом хорошо, - отвечал купец, - только с каким братом? Мой вот брат с чужими хорош, а я от него ничего хорошего не видал.

- Так ты сам, может быть, с ним дурно обходишься? - спросил Сократ.

- Я умею ласково говорить с тем, кто ко мне ласков, и делаю добро тому, кто ко мне добр; а быть добрым к тому, кто словом и делом старается мне сделать неприятность, я не могу и не намерен, - с огорчением отвечал купец.

- Скажи же мне, - сказал Сократ, - как поступил бы ты с человеком, если бы хотел с ним подружиться?

- Да как поступил? - сказал купец.

- Как все поступают - делал бы ему приятное: звал бы его к себе, угощал тем, что есть лучшего, помогал бы во всяком деле, давал бы денег, если ему нужны.

- Так ты вот это самое и сделай для брата и увидишь, что он к тебе переменится.

- Стану я ему первый кланяться, а он еще, пожалуй, отвернется. Только перед людьми стыдно будет.

- Поступать хорошо никогда не стыдно, - сказал Сократ, - и хорошие люди непосмеются над этим. А если брат и тогда не станет с тобой жить по-братски, то ты будешь знать, что ты сделал что следует и что брат один твой виноват.

- Да и не будет этого, - сказал Сократ. - Ты только сделай так. Я знаю, как твой брат дружно умеет жить с людьми. Начните новую братскую жизнь и будете счастливы, потому что будете жить, как Бог велел.

- Два брата, - сказал Сократ, - все равно, что два глаза, две руки, две ноги у человека. Руки назначены Богом для помощи друг дружке, так же и брат брату. Что бы было, если бы одна рука стала мешать другой? А ты знаешь, руки не мешают, а помогают друг дружке. На то руки. И тем есть польза друг от друга. А брату от брата еще гораздо больше пользы, чем руке от руки, глазу от глаза, ноге от ноги: руки и ноги могут помогать друг другу только вблизи, немного дальше аршина, а брат помогает брату, хоть будь он на другом конце света. Оба глаза могут смотреть только в одну сторону, а брат более всего полезен брату там, где своими глазами он досмотреть не может.

Братски Бог велел жить со всеми людьми, и уж кто со своим родным братом не живет по-братски, тот не исполняет закона Божеского.

КАК ЛЮДЯМ ЖИТЬ ВМЕСТЕ

Приходили слушать поучения Сократа не только жители Афин, но и из других городов и даже из чужих земель.

Приходили слушать Сократа или к нему на дом, или ждали, чтобы он вышел на городскую площадь, и там окружали его.

Собралось как-то к Сократу много народу, и старые, и молодые, и свои горожане, и чужеземцы.

Сократ не любил долго говорить сам, а все спрашивал у других.

Он говаривал, что как его матушка не сама рожала, а только другим помогала рожать, так и он сам ничему не учит, а только помогает другим самим научиться.

Так и в этот раз.

Сел Сократ на скамью, а вокруг него народ.

Положил Сократ руки на колени, опустил голову и задумался.

Все ждали, о чем он спросит.

Поднял голову Сократ и говорит:

- Скажите вы мне вот что: отчего это люди живут вместе, а не в одиночку?

Теперь вот между людьми несогласие, вражда, а то жил бы каждый сам по себе, и не с кем было бы раздоры заводить.

Пожалуй, лучше бы было.

Вот и стали все говорить.

Один сказал: оттого, говорит, живут люди вместе, что вместе жить выгоднее.

Одному человеку и работать неспоро.

Сообща больше сделаешь.

Другой сказал: одному жить было бы страшно, обороняться трудно.

Третий сказал: скучно жить человеку одному, с людьми веселей.

Четвертый сказал: да и Богом положено человеку жить не одному, а с людьми

- Верно, - сказал Сократ. - Но жить-то людям как выгоднее - в мире или во вражде?

- Конечно, в мире, - отвечали все.

- Вот и вы думаете, и Бог так велел, а у нас идет не то. Отчего бы это так?

Замолчали все и не знали, что ответить.

И опять заговорил Сократ:

- Я ведь и сам не знаю - не доберемся ли как вместе. Давайте я переспрошу вас, а вы отвечайте. Первое дело, скажите: от кого человеку больше пользы, от раба-наемника или от друга-товарища?

- Известно, от друга-товарища, - отвечали все.

- Раб-наемник думает о своей пользе, а не о хозяйской пользе, - сказал один. - а друг-товарищ заботится об тебе, как о самом себе.

- Раб-наемник у тебя пока деньги, или до срока, а срок кончится или нечем тебе платить, и останешься ты один, - сказал другой.

- А друг-товарищ тем дорог, что в беде он тебя не оставит, последним своим поделится, - сказал третий.

- С хорошим товарищем и сам лучше станешь, - сказал четвертый.

- Вот вы и все согласны, - сказал Сократ, - что друг-товарищ дороже раба-наемника, что богат, и силен, и весел, и радостен, и спокоен не тот, у кого много наемников, а тот, у кого живет много друзей. У вас у всех, верно, больше друзей, чем рабов?

- Надо бы так, а на деле выходит не так, - сказал один.

- Коли спросишь ты, врагов сколько у каждого из нас, мы сейчас же перечтем, - сказал другой, - и рабов и наемников тоже начтем немало, а друзей-товарищей верных у кого найдется два или один, так и то хорошо.

- Отчего же это так? - спросил Сократ. - Сами говорите, что друг-товарищ самое первое дело, а не заводите друзей. Коли мы знаем, что быки нужны для нас, мы их заводим много. Отчего же вы не заводите друзей, коли знаете, что от них польза, и радость, и опора в несчастье?

- А оттого, - сказал один, - что быков хороших много бывает, а людей хороших мало. Понадобится бык в плуг, выберешь хорошего и купишь; а друг понадобится, где найдешь хорошего? Людей-то много, да хороших мало.

- Это верно, - сказал Сократ, - а быка в плуге какого ты называешь хорошим?

- А такого, который пашет, и силен, и смирен.

- Ну, а человека в друзья какого ты назовешь хорошим? - спросил Сократ.

- А такого,

-- который не об себе одном, но и о другом думает,

-- который если услышит, что друг заболел, пойдет узнать, не нужно ли ему чего, и если понадобиться, то поможет по хозяйству, чтобы ему за болезнь его не было бы убытку.

-- Понадобятся деньги - даст. Вот какого я назову другом.

- Ну, а как ты узнаешь про человека, такой ли он или нет?

- А по его добрым делам.

- А тебя он по чему узнает? - спросил Сократ.

- Да, должно быть, по тому же.

- А дружить-то ты когда станешь, - спросил Сократ, - когда тебе нужда будет или когда нужда ему?

И замолчали все и не знали, что ответить.

- Да как же вы не знаете? - сказал Сократ. - Переехал к тебе сосед, ни он тебя, ни ты его не знаешь; как тебе узнать, будет ли он хорошим другом: ждать ли, чтобы он тебе помог, или тебе помочь ему?

- Да, я думаю, лучше подождать, что от него будет, - сказал один.

- А он скажет, что и ему лучше подождать, что от тебя будет. Тогда уж вы никогда друзьями не будете.

- Правда твоя, Сократ, - сказал другой.

- Все мы хотим, чтобы нам люди добро делали, а сами начать не хотим, - сказал третий.

- Оттого-то и говорим, что быков хороших много, а людей мало. Да и как же им быть хорошими, коли мы сами не хотим быть хорошими и за то других укоряем, - сказал четвертый.

И сказал Сократ:

- Сами говорим мы, что людям вместе лучше.

И вместе жить лучше в дружбе, чем в ссоре.

Говорите, что дружба между людьми дороже всего, что дружба в том, чтобы делать добро людям.

А делать сами добро не хотим, а только хотим, чтобы нам добро делали.

От этого и живем мы вместе не в мире и радости, а во вражде и горестях.

0x01 graphic

Водяная мельница.

Художник Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер

ЧТО НУЖНО ЗНАТЬ КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ?

Возвращался раз Сократ с работы и увидал, что в холодке собрался народ и много знакомых.

Подошел к ним Сократ, поздоровался.

- А мы давно поджидаем тебя здесь, - сказали ему. - Садись: нужно нам с тобой поговорить.

Не успел Сократ присесть, как стали люди собираться к нему со всех сторон: кто шел мимо, останавливался; кому сказали на улице, что Сократ учит у стены, а кто и сам увидел и подошел. Мастеровые оставляли работу и шли на то место, где учил Сократ.

Стали четыре человека спрашивать Сократа, чему обучать детей.

- Посоветуй, - говорят, - Сократ, чему нам учить сыновей. Подросли, хочется, чтобы из них люди были. Научи, как и чему их учить?

- А чему думали вы их учить? - спросил Сократ.

- А вот я думал отдать сына обучаться кузнечному ремеслу, - сказал один.

- А я своего к каменотесу. Вот и ты, Сократ, этим мастерством занимался.

- А я всю жизнь на земле работал; хотелось бы, чтоб и сын со мной работал.

- Мой сын к учению прилежен; желает учится лекарству.

- Все это хорошо, - сказал Сократ, каждому человеку нужно работать на пользу людям, и одному - одно, другому - другое.

Да так ли? - спросил Сократ. - Если у нас все мастерства будут, все ли у нас будет, что нужно?

Чего же еще? Понадобится дом, храм, пойдем к каменотесу, к плотнику; понадобится новые корабли строить, пойдем к плотникам.

Ну, а понадобится жить мужу с женой, сыну со скупым отцом, брату с сердитым братом, соседу со злым соседом, хозяину с гордым гостем, человеку с чужим человеком.

Какого мастера звать?

- На это мастерства нет, тут нужно только быть справедливым человеком, - сказал один.

- Тут годится и каменщик, и плотник, и лекарь, - сказал другой.

- Это дело всякий хороший человек понимать должен, - сказал третий.

- Так и выходит по-твоему, - сказал четвертый, - что, кроме своего мастерства, каждый человек должен еще понимать, как всякому человеку с людьми жить.

- Так и выходит, - сказал Сократ, - что, кроме своего мастерства, еще одно дело есть такое, что надо знать каждому человеку.

- Это дело уж как кому дано понимать, - сказал один. - Один умеет, другой нет.

- Этому не научишься, как мастерству, - сказал другой.

- Да и как научиться этому? - сказал третий.

- Этому нельзя научиться,-- сказал четвертый.

- Удивительное дело, - сказал Сократ, - что нельзя того-самого, что нужнее всего. Скажи хоть ты, что тебе дороже - хорошо с женой жить или хорошие башмаки?

- Да я готов всю жизнь босиком ходить, только бы жить всегда согласно с женой.

- Ну, а что хуже - в ссоре с отцом быть или не носить богатого платья?

- Да, известно, что от всякого платья откажешься, только бы не было ссоры.

- А какая болезнь хуже - лихорадка или то, что тебя все люди не любят?

- Да уж хуже этой болезни нет.

- Ну, так и выходит, что то дело, которое всякому знать надо, дороже всех других дел, дороже и башмачного, и портняжного, и лекарского; и тем всем делам учиться можно, а этому, самому нужному и дорогому делу, и научиться нельзя. Звезды счесть и травы все узнать каждый человек может, а как ему с людьми жить, этого не может узнать. Так ли это?

- Да, должно быть, что-нибудь не так, - отвечали Сократу.

- И я так же думаю, - отвечал Сократ. - Жили люди прежде нас - не сказали ли они что об этом? Да вот хоть бы надпись на храме. Что там написано? Написали это в старину. Не про то ли самое, про что мы толкуем, как человеку с людьми жить?

- Там написано: "Узнай самого себя", а не про то, как людям жить, - отвечали Сократу.

- А может, и про то сказали: "Узнай самого себя". Может быть, если мы узнаем самих себя, то и узнаем, как нам жить.

- Растолкуй нам это, Сократ, - сказал один.

- Вы знаете, я не умею толковать, - сказал Сократ, - я только умею спрашивать, а вы мне сами растолкуете. Вот везут быки виноград. Ну, вот скажите мне: кто знает быков и кто знает виноград? Тот ли, кто будет есть говядину и виноград, или тот, кто знает, как водить быков и виноградники?

- Разумеется, тот, кто умеет водить.

- Ну, а чтобы хорошо водилась скотина и хорошо родился виноград, что надо знать?

- Надо знать, когда кормить, когда копать, когда подвязывать.

- А чтобы это делать хорошо, нужно знать, что нужно скотине и что нужно винограднику. Не так ли? Не то ли же и про себя? Мы знаем себя, когда знаем, что нам нужно. Знаем ли мы, что нам нужно?

- Как же не знать, что нам нужно? Это мы все знаем, - сказал один.

- Нет человека, который не знал бы, что ему нужно, - сказал другой.

- Теперь тебе что нужно? - спросил Сократ.

- Мне многое нужно, но нужнее всего мне богатство. Было бы у меня богатство, все бы было.

- Если бы у меня спросил, Сократ, я бы сказал не богатство, - сказал другой - а власть над людьми. Была бы у меня власть, у меня было бы и богатство.

- А мне, - сказал третий, - ни богатства, ни власти не нужно, мне нужно только жить безбедно и заниматься науками, и никто б мне не мешал и не отрывал меня от моего дела.

- А мне, - сказал четвертый, - нужно только то, чтобы я был славен и все почитали бы меня.

- Что ж это? - сказал Сократ. - Спрошу, что нужно, чтобы быки были сыты и виноградник хорош, - все скажете одно. А вот спросил, что человеку нужно, - все сказали розно. Вот видите, что не знаем мы сами себя, потому что узнать самого себя - значит узнать, что человеку нужно, да так, чтобы все были согласны.

Ты говоришь, богатство нужно, - сказал Сократ. - Ну, все мы согласны с тобой. И нам нужно будет богатство. Как же мы разделим его? Согласен ты поровну разделить все?

- Нет, какое же это будет богатство? - сказал первый.

- Стало быть, нам и нельзя с тобой согласиться, - сказал Сократ. - Не согласимся ли во власти? Если нужна власть тебе, так и мне то же нужно. Как

же мы с тобой будем властвовать друг над другом?

- Нельзя нам разделиться, - сказал другой и засмеялся.

- Так и с тобой не разделим, - сказал Сократ. - Давай же разберем с тобой, - обратился он к третьему, - можно ли по-твоему нам хорошо прожить. Ты говоришь, что тебе только нужно жить безбедно и заниматься наукой, потому что ты ее любишь. А мне вот нужно играть на флейте. Я это люблю. Хочу есть, пить, когда мне хочется, и играть на флейте и слушать хороших игроков, да так, чтобы мне никто не мешал. Что, коли я с тобою буду рядом жить? Как бы я не помешал тебе? Да и ты, когда станешь вслух говорить стихи, как бы ты не помешал мне? Ну, да, положим, мы разойдемся, но беда в том, кто нас с тобой кормить будет? Ты не станешь мне готовить, потому что ты любишь науки, и я тебе не стану готовить, потому что люблю флейту. Ты скажешь: мы рабам велим готовить. Да ведь и рабы захотят тоже на флейте играть и звезды считать. Как же нам тогда быть? Не подходит и твое дело. То, что тебе нужно, не всем людям нужно. И потому мы не узнали еще человека.

- Ну, а про мое что ты скажешь, Сократ? - сказал четвертый.

- Да твое слово хорошее, - сказал Сократ, - и ближе всех к делу. Ты говоришь, что тебе нужно только то, чтобы почитали тебя все люди. Это правда, и это всякому человеку нужно. Тебе нужно, чтобы я тебя почитал, а мне нужно, чтоб ты меня. Так и с другими. А как заставить людей почитать себя?

- Вот это-то и трудно, - сказал один.

- Да, это трудно, - сказал Сократ, - но в этом-то все и дело. Все, что вы скажете, все сходится к одному: к тому, чтобы люди делали нам добро и не мешали бы нам жить в свое удовольствие. Так ли?

- Так именно, - подтвердили все.

- Ты сказал, что тебе нужно богатство, ты сказал - власть, ты сказал - свободно заниматься наукой, ты сказал - почести. Все вы хотите, чтобы люди не мешали вам жить, делали вам добро, и всем другим то же нужно; стало быть, надо, чтобы добро для вас не мешало бы добру других. Мы заговорили про быков и про виноград. Если ты говоришь, что быку водопой нужен, то ведь ты не говоришь, чтоб ему нужно было затоптать колодец, так, чтобы другим пить мутную воду, и не говоришь, чтоб ему нужно было сбить весь корм под ноги, чтобы другим есть корм с навозом. Если ты говоришь, что виноградной лозе нужны простор и окопка, то ты не говоришь, чтобы надо было срезать и выкопать все соседние лозы. Так же и с людьми. Если мы узнаем человека и то, что ему нужно, то мы узнаем, чего ему не нужно делать. Не нужно этому человеку делать всего того, что мешает и вредит другим. Не так ли?

Все согласились.

- Точно так же мы узнаем и что нужно делать человеку. Все мы хотим, чтобы нам делали доброе, а доброе нам делает кто?

- Люди, - отвечали Сократу.

- А мы кто?

- Тоже люди. Так что же нам нужно делать?

- Добро людям. Вот мы и договорились, - сказал Сократ. - Мы спросили себя: кто мы? И решили, что, чтоб узнать это, надо узнать, что нам нужно. Стали разбирать, что нам нужно, и все согласились в том, что нам нужно первое: чтоб люди нам не мешали жить, а второе - делали нам добро. А чтобы люди делали добро людям, надо нам делать добро людям. Так вот это начало ученья о том, что всякому человеку знать надо.

- Так-то так, - сказал один человек, - да не всегда можно узнать, каким делом помешаешь другому и какое дело будет добро, а какое зло.

- Правда твоя, - сказал Сократ. - В этом мы часто ошибаемся; но и ученики у кузнеца и у сапожника часто ошибаются, когда учатся, но мастера их учат тому, что они сами узнали и что узнали от своих учителей. Вот я и сам учусь этому делу, какое всем нужно знать, и учу других так, как меня научили мои учителя и голос Бога, который я слышу в душе своей. Этот голос совести слышит каждый в себе, если только он прислушается к нему. А если будет прислушиваться, то и научится от учителей и сам от него. Люди не оставлены без руководства в самом важном деле; а с тех пор, как есть люди, они учатся, как жить вместе, и в каждого вложен один и тот же голос, который каждого учит тому же. Всякому делу учиться хорошо, но нужнее всего - учиться жить, не мешая людям и делая им добро.

Информация к размышлению

0x01 graphic

Блудный сын. 1882.

Художник Николай Дмитриевич Лосев (1855-- после 1918)

А.Ф. Лосев

СОКРАТ

ї 1. Место Сократа

1. Проблема смысла. Сократ -- одно из самых загадочных явлений античного духа, что объясняется переходным характером его философии. Невозможно представить себе его личность столь наивно, как это делали Ксенофонт и Платон. В нем чувствуется что-то очень непростое, очень извилистое; в сущности, он и до сих пор остался непонятным, как непонятна его казнь, производящая такое впечатление, что не афиняне его казнили, а сам он заставил их себя казнить. Сократ -- не космолог, он сознательно отбросил от себя все эти проблемы и предался чисто человеческой мудрости, отвергая, как и софисты его времени, не только прочих философов, но даже Анаксагора с его знаменитым "Умом" (Хеп. Memor. I 1, 11 сл.: IV 7, 6: Plat. Phaed. 97 be.). Это не значит, что ему была чужда проблема целесообразности Она очень его занимала, и, как мы увидим, он не прочь был тут утверждать довольно ответственные вещи. Сократ--и не софист, хотя мы только и видим его вечно спорящим, вечно убеждающим других, и, пожалуй, его эристика гораздо тоньше, чем у софистов. Наконец, он еще совершенно чужд объективного идеализма и конструктивизма Платона, но ясно, что Платон вырастает на его плечах и немыслим без его пропедевтики. Сократа трудно уложить в какую-нибудь ясную и простую характеристику. В нем все бурлило, и не меньше бурлило, чем у софистов, и притом бурлило гораздо глубже, принципиальнее, опаснее. Сократ ироник, эротик, майевтик. В нем какая-то нелепая, но бездонная по глубине наивность, вполне родственная его безобразной наружности.

2. Жизнь как проблема. Чего хотел этот странный человек, и почему его деятельность есть поворотный пункт во всей истории греческого духа? Этот человек хотел понять и оценить жизнь. Вот, по-видимому, его роковая миссия, то назначение, без которого немыслима была бы ни дальнейшая античная жизнь, ни века последующей культуры. Кто дал право понимать и оценивать жизнь? И не есть ли это просто даже противоречие -- понимать и оценивать жизнь?

Досократовская философия не могла и не хотела обнимать жизнь логикой. Тем более она не хотела исправлять ее логикой. Но Сократ ~ поставил проблему жизни, набросился на жизнь как на проблeму. И вот померк старинный дионисийский трагизм, прекратилась эта безысходная, но прекрасная музыка космоса, на дне которого лежит слепое противоречие и страстная, хотя и бессознательная музыка экстаза.

Сократ захотел перевести жизнь в царство самосознания. Он хотел силами духа исправить жизнь, свободу духа он противопоставил самостоятельным проявлениям бытия, и отсюда это странное, так несовместимое со всем предыдущим, почти что негреческое, неантичное учение о том, что добродетель есть знание, что всякий желает только собственного блага, что стоит только научить человека, и он будет добродетельным.

Кто храбрый, кто благочестивый, кто справедливый? Храбр тот, кто знает, что такое храбрость и как нужно вести себя среди опасностей; благочестив тот, кто знает, как нужно относиться к богам; справедлив тот, кто знает, что он должен делать людям; и пр.

Это на первый взгляд чудовищное учение таит в себе превращение жизни в самосознание, живого бытия в логику, и античность пошла за Сократом. Тут не было чего-нибудь негреческого или антигреческого, как мог бы иной подумать. Но это не было тем наивным и безысходным трагизмом, когда в преступлениях Эдипа, оказывалось, некого было винить и когда на душевный вопль о том, почему страдал Эдип и почему ему суждены самые преступления, не было ровно никакого ответа, и бездна судьбы величественно и сурово безмолвствовала. Сократ первый захотел понять жизнь. Музыкально-трагическую безысходность бытия он захотел расчленить, разложить по понятиям, и с этим полуфилософским, полусатировским методом он наскочил на самые темные бездны.

Сущность сократовской эстетики, если ее формулировать попросту и притом в максимально-обнаженной форме -- это то, перед чем остановился бы всякий Гомер, всякий Пиндар и Эсхил, даже всякий Софокл: прекрасное то, что разумно, что имеет смысл.

Это какой-то необычайно трезвый греческий ум.

Сократ производит впечатление какого-то первого трезвого среди всех, которые были поголовно пьяны. Прекрасную аполлоновскую явь трагического эллинского мира, под которым бушевала дионисийская оргийность, этот безобразный Сатир, этот вечно веселый и мудрый, легкомысленный и прозорливый Марсий превратил не во что иное, как в теоретическое исследование, в логический схематизм И разве не затрещало здесь самое последнее основание трагизма? Разве есть трагедия у того, кто ошибается только по незнанию, а если бы знал, то и не ошибался бы? Разве трагично те ощущение, где страдание дается в меру провинности и где логикой можно заменить тяжелую и нерасчлененную музыку жизни?

В этом смысле Сократ превзошел всех софистов.

Ведь софисты тоже относятся к антропологическому периоду греческой классики, они равным образом немыслимы без проблем человека, без проблем сознания и разума. Но софисты были слишком погружены в от крывшийся им бесконечный мир чувственных ощущений играли в эти ощущения и этим собственно говоря, и ограничивались все горизонты их самосознания духа. Однако самосознание духа вовсе не есть только одни чувственные ощущения и только жажда пестрых переживаний. Еще более глубокой формой духовного самосознания является проблема жизни в целом

Эта проблема невозможна без живого и острого сенсуализма жизненных ощущений, и потому Сократ невозможен без софистики

Но Сократ идет гораздо дальше. Он не только впервые открывает пестроту жизненных переживаний, но он старается все единичное обязательно возвести при помощи рассудка во всеобщее и тем самым уже перейти от пестрой смены жизненных переживаний к их обобщенной проблематике. Вот почему в плане декаданса Сократ идет гораздо дальше, чем шли софисты.

3. Красота разума -- неизбежный императив соответствующего исторического периода. Можно сетовать и вопить о гибели старого классического духа, как это делал, например, Ницше, и хулить Сократа как мещанина-моралиста и философа. Можно негодовать и на кого-то ругаться, что пришли времена величественной и безысходной трагедии, времена расцвета афинской демократии, времена "здоровых" и не тронутых рефлексией дискоболов и дорифоров. Но от этих сетований и от этой ненависти ровно ничего не меняется. Когда пробьет час истории и на смену старого наступает новое,-- нет таких человеческих сил, чтобы это задержать. Поэтому, как ни любить Сократа и как ни ненавидеть, он все равно остается совершенно естественным, вполне закономерным и абсолютно оправданным продуктом античного духа.

Красота есть красота смысла, сознания, разума -- вот неминуемая -- желанная или нежеланная. это другой вопрос,-- но именно необходимо-очередная, можно сказать, насильственно-историческая позиция, которая -- хочешь, не хочешь -- возникла в истории античной эстетики. И Сократ был ее провозвестником.

4. Красота сознания и красота вещей. Нужно, однако, иметь в виду, что учение Сократа о красоте как сознании вовсе не обязательно понимать узкорационалистически. Что тут крылся самый доподлинный рационализм и, значит, гибель трагедии, спорить об этом невозможно. Но вместе с тем то направление философии, которое пошло от Сократа, имело своей задачей простое понимание красоты как факта сознания. А ведь в этом нет ровно ничего ни странного, ни одностороннего. То, что красота может быть фактом сознания, нисколько не противоречит тому, что она была в то же время и фактом вещественного мира.

Можно ведь спрашивать не только о прекрасных вещах, но и о том, что такое прекрасное вообще, каков смысл прекрасного, каково значение этого термина. Как бы ни злились враги логики и диалектики, все же этот термин "красота" что-нибудь да значит, потому что, если он сам ничего не значит, тогда ведь нельзя и отличить прекрасные вещи от непрекрасных. Можно этого не делать. Красоту можно творить и красотой можно наслаждаться, вовсе не прибегая ни к какой логике и диалектике. Но что же делать, если на известной стадии культурного развития наступает необходимость таких вопросов? Они ведь мало того что вызваны необходимостью имманентного развития человеческой мысли.

Они вызваны суровой и непреклонной социальной необходимостью, всеми этими сдвигами рабовладельческого общества, шедшего от демократии н анархии, от либеральной афинской республики Перикла к реставрации тирании при помощи персидского золота или военных талантов Александра Македонского. А ведь эта необходимость хотя и сложнее логической, но она не менее требовательная, не менее суровая, сопротивляться ей бесполезно.

Так возник сократовский метод мысли, с тех пор уже не умиравший в истории

ї 5. К характеристике Сократа.

Того, что высказал Сократ об искусстве и прекрасном, вполне достаточно, чтобы мы считали его первым начинателем эстетики в смысле проблемы сознания. Эти идеи при всей их простоте настолько фундаментальны, что без них немыслимо никакое философствование об искусстве и прекрасном. Однако если бы даже и не сохранилось текстов, приведенных выше, то уже один общий его облик как мыслителя и человека заставил бы нас рассуждать именно так, а не иначе.

Историку античной эстетики, к сожалению, очень часто приходится обращаться к общефилософским проблемам античности, поскольку в этой последней не существовало эстетики как отдельной и специальной дисциплины. Очень часто, и вовсе не только в отношении Сократа, здесь приходится не столько излагать готовые эстетические взгляды философа, сколько дедуцировать эти взгляды из самых общих философских теорий античного мира. Сократ в этом отношении дает даже гораздо больше непосредственного эстетического материала, чем другие философы; и все-таки без привлечения философии Сократа в целом, как мы видели, эти его эстетические взгляды остаются не очень ясными.

Очень много дает для этого сама личность Сократа, его небывалый по своей оригинальности духовный облик.

Эта его оригинальность, доходящая в некоторых пунктах до чудовищных размеров, всецело объясняется переходным характером его времени, той устрашающей путаницей старого и нового, которой характеризуется идущий к гибели классический греческий полис. Поскольку подобного рода духовный облик Сократа мало кем учитывается и совсем не анализируется, попробуем набросать для этого несколько штрихов, далеко не гоняясь за исчерпывающей картиной.

Этот общий облик загадочный и страшноватый.

В особенности не ухватишь этого человека в его постоянном иронизировании, в его лукавом подмигивании, когда речь идет о великих проблемах жизни и духа. Нельзя же быть вечно добродушным.

А Сократ был вечно добродушен и жизнерадостен. И не тем бесплодным стариковским добродушием он отличался, которое многие принимают за духовную высоту и внутреннее совершенство.

Нет, он был как-то особенно ехидно добродушен, саркастически добродушен. Он мстил своим добродушием.

Он что-то сокровенное и секретное знал о каждом человеке, и знал особенно скверное в нем. Правда, он не пользовался этим, а, наоборот, покрывал это своим добродушием. Но это -- тягостное добродушие.

Иной предпочитает прямой выговор или даже оскорбление, чем эти знающие ужимки Приапа от которых неизвестно чего ждать в дальнейшем. Как мы только что видели, его восторженный ученик Алкивиад так и говорит "Всю свою жизнь он постоянно подсмеивается над людьми, шутит над ними" (Conv 216e) А в результате этого, по словам того же Алкивиада, у его собеседника "сердце прыгает гораздо сильнее, чем у человека, пришедшего в исступление, подобно корибантам", и "слезы льются от его речей" (215de)

Можно ли логикой бороться с инстинктами?

Можно ли утверждать прогрессирование нравственности?

Можно ли и нужно ли быть всегда обязательно разумным, осмотрительным, осторожным?

Для Сократа не существует этих вопросов. Он раз навсегда решил, что надо быть разумным. И он разумен, разумен без конца. До ужаса разумен. Он не только не живет инстинктами, но, кажется, он их совсем лишен. Там, где другой ощутил бы в себе действие инстинктов. Сократ ограничивается только язвительным замечанием. Да и диалектику свою, это виртуозное искусство спорить и делать дураками своих соперников, он придумал для того, чтобы заменить ею жизнь страстей и инстинктов. Кому нужна была эта диалектика? И чего мог он ею достигнуть? Едва ли она была кому-нибудь нужна по существу. И едва ли можно кого убедить диалектикой (речь идет, конечно, о тогдашней софистической диалектике) Но ему самому она очень была нужна. Она была для него жизнью и Эросом. В ней было для него что-то половое, пьяное.

Приказывают без словопрения. Если стоять на почве ранней и строгой классики, на почве гераклитовской афористики, то, можно оказать, истина вообще не доказывается и не нуждается в доказательствах. Доказательства обременительны для истины, суетны в своем существе, унизительны для истины.

Доказательства -- это дурной тон для истины, вульгаризация ее стиля.

Доказательства -- неаристократичны, общедоступны; в них есть пошловатость самодовольного рассудка.

Во всяком доказательстве есть тонкая усмешечка: вы-де все дураки, ума в вас нет никакого. Кто владеет истиной, тот приказывает, а не приводит доводы. Если уж некуда деться и отсутствует всякая другая опора, приходится хвататься эа обнаженную логику, хотя и все знают, что ею никогда ничего не достигнешь и никого не убедишь или, что то же, докажешь любую истину и любую ложь. Такова была в основном точка зрения ранней и строгой классики. Но Сократ был разрушителем этой последней.

Ему было чуждо преклонение перед авторитетами, которые не нуждались бы ни в каких доказательствах и заставляли бы повиноваться себе без всякой логики и доказательств, без этой суетливой возни с аргументацией, которые по тем временам переживались как нечто неаристократическое, как нечто слишком уж демократическое.

У Сократа именно все это было, эта имитация истины, не приказывающей, но аргументирующей, эта вульгаризация и демократизация истины, этот дурной тон базарных словесных турниров, эти усмешечки и сатировские улыбочки, все это было у Сократа, и все это было его силой. Сократ был неспособен к гераклитовской трагедии вечного становления, и эсхиловских воплей о космическом Роке он не понимал.

Но он выработал в себе новую силу, эту софистическую, эротическую, приапическую мудрость и его улыбки приводили в бешенство, его с виду нечаянные аргументы раздражали и нервировали самых бойких и самых напористых. Такая ирония нестерпима. Чем можно осадить такого неуловимого, извилистого оборотня? Это ведь сатир, смешной и страшный синтез бога и козла. Его нельзя раскритиковать, его недостаточно покинуть, забыть или изолировать. Его невозможно переспорить или в чем-нибудь убедить. Такого язвительного, ничем не победимого, для большинства даже просто отвратительного старикашку можно было только убить.

Его и убили. "Ты наглый насмешник",-- сказал ему однажды даже Алкивиад (Conv. 215b). А что же было делать Аниту, Мелету и Ликону, этим "реакционерам просвещения", которых сократовский рационализм раздражал еще больше, чем даже крайнее хулиганство софистов?

Тогдашняя аристократия думала о Сократе так.

Сократ считался вырождением старого благородного, дионисийско-аполлонийского трагического эллинства. Действительно, черты вырождения были свойственны ему даже физически. Кто не знает этой крепкой, приземистой фигуры с отвисшим животом и заплывшим коротким затылком?

Всмотритесь в это мудрое и ухмыляющееся лицо, в эти торчащие, как бы навыкате глаза, смотревшие вполне по-бычачьи, в этот плоский и широкий, но вздернутый нос, в эти толстые губы, в этот огромный нависший лоб со знаменитой классической шишкой, в эту плешь по всей голове... Да подлинно ли это человек? Это какая-то сплошная комическая маска, это какая-то карикатура на человека и грека, это вырождение... Да, в анархическую полосу античности, когда она нерешительно мялась не месте, покинув наивность патриархального трагического мироощущения, еще не будучи в состоянии стать платонически-разумной, люди бывают страшные или смешные.

Сократ же сразу был и страшен и смешон. Вот почему Сократа возненавидели не только тогдашние аристократы, но даже, в конце концов, и демократы.

Казнили его именно демократы, а не аристократы, потому что демократам от него житья не было.

Обвинитель Сократа Анит, который сожительствовал с Алкивиадом и подвергался за это насмешкам со стороны Сократа, нанял, например, Мелета за деньги, чтобы тот обвинял Сократа в преступлениях против религии (Shol. Plat. Apol. 18b). Это часто бывает с переходными фигурами, которые невыносимы ни для старых, ни для новых идеалов и которые являются символом культурно-социального перехода или, вернее, движущих этот переход страшных и бесформенных сил.

Когда поколеблено старое, это значит, что пришла пора строить его логику. Но строить логику жизни значит переводить ее всю на язык ощутимости и разумной доказанности. Однако с точки зрения старых идеалов часто это звучит просто нецеломудренно. Многим вещам подобает быть ощутимыми вне логики, вне дневного сознания. Но когда старая истина переходит в стихию ощущений, то это уже не только отсутствие целомудрия. Это -- декаданс, тонкая развращенность вкуса, в которой история так интимно отождествлена с одухотворением. Сократ, как и любой софист его времени, это -- декадент. Это первый античный декадент, который стал смаковать истину как проблему сознания. Платон -- это система, наука, что-то слишком огромное и серьезное, чтобы исчерпать себя в декадентстве, Аристотель -- это уже апофеоз научной трезвости и глубокомыслия.

Но Сократ -- отсутствие всякой системы и науки. Он весь плавает, млеет, дурачится, сюсюкает, хихикает, залезает в глубину человеческих Душ, чтобы потом незаметно 'выпрыгнуть, как рыба из открытого садка, у которой вы только и успели заметить мгновенно мелькнувший хвост. Сократ -- тонкий, насмешливый, причудливый, свирепо-умный, прошедший всякие огни и воды декадент. Около него держи ухо востро.

Трудно понять последние часы жизни Сократа, описанные с такой потрясающей простотой в платоновском "Федоне", а когда начинаешь понимать, становится жутко. Что-то такое знал этот гениальный клоун, чего не знают люди...

Да откуда эта легкость, чтобы не сказать легкомыслие, перед чашей с ядом? Сократу, который как раз и хвалится тем, что он знает только о своем незнании, Сократу -- все нипочем. Посмеивается себе, да и только. Тут уже потом зарыдали около него даже самые серьезные, а кто-то даже вышел, а он преспокойно и вполне деловито рассуждает, что вот когда окостенение дойдет до сердца, то -- конец. .И больше ничего.

Жуткий человек! Холод разума и декадентская возбужденность ощущений сливались в нем в одно великое, поражающее, захватывающее, даже величественное и трагическое, но и в смешное, комическое, легкомысленное, порхающее и софистическое.

Сократ -- это, может быть, самая волнующая, самая беспокойная проблема из всей истории античной философии.

Лосев А. Ф.

История античной эстетики Т II Софисты Сократ. Платон. М., 1969, с. 51 54, 79 82.

См.:

Не садитесь на пороховую бочку! 50k "Фрагмент" Политика. Размещен: 25/03/2015, изменен: 25/03/2015. 50k. Статистика.

Сократ о добродетели "настоящего мужчины": "Люди, желающие стать хорошими наездниками, берут себе лошадей не самых смирных, а горячих: они думают, что если сумеют укрощать таких, то легко справятся со всеми. Вот и я желая быть в общении с людьми, возьму ее к себе в том убеждении, что если я буду переносит ее, то мне легко будет иметь дело со всеми людьми". Женщина, которую он боготворил, оказалась сущей стервой... Правильно ли поступил сам Сократ?

Иллюстрации/приложения: 12 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/nesaditesxnaporohowujubochku.shtml

Орден "За мужество в замужестве" 84k "Фрагмент" Политика. Размещен: 14/02/2015, изменен: 14/02/2015. 84k. Статистика.

Офицер - блюстителем чести и достоинства фамилии (рода) и семьи; "законодателем" в семье; стратег... Офицерская жена - арбитр; центр доброты, спокойствия и уравновешенности; умный тактик; связующее звено между родственниками, родными и близкими... Информация к размышлению: Сократ и Ксантиппа (Лев Толстой).

Иллюстрации/приложения: 15 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/ordenzamuzhestwowzamuzhestwe.shtml

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 15/06/2015, изменен: 15/06/2015. 89k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 12 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Дайте мне силу Самсона; дайте мне Сократов ум". Сократ - необычайно трезвый ум: "Кто храбрый, кто благочестивый, кто справедливый? Храбр тот, кто знает, что такое храбрость и как нужно вести себя среди опасностей; благочестив тот, кто знает, как нужно относиться к богам; справедлив тот, кто знает, что он должен делать людям"...

Каменев Анатолий Иванович Сократ: "Я учу тому, что мне голос Бога говорит"...

Каменев Анатолий Иванович
Сократ: "Я учу тому, что мне голос Бога говорит"...