ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Свет веры и безумие неверия

Мы должны смотреть на мир, как на великое позорище, где добро со злом, где истина с заблуждением ведет кровавую брань.

Терпение и надежда! Все неправедное, все ложное гибнет, рано или поздно гибнет; одна истина не страшится времени: она истина пребывает во веки.

Н.М. Карамзин

СВЕТ ВЕРЫ И БЕЗУМИЕ НЕВЕРИЯ

А. Кураев

Один из мифов, въевшихся в религиоведческие представления современных людей, касается слова "вера".

"Лучше знать, чем верить... Вера - удел слабых... Религия имеет дело с верой, а область знания - удел науки... Верят лишь в то, что нельзя доказать".

Таковы формулы соответствующего раздела светского катехизиса.

Так ли это на самом деле?

Человек сам должен заботиться о чистоте своего зрения, своего совестного взгляда.

Тот, кто пытается быть простым наблюдателем, не узнает ничего.

Человеку предстоит выбор онтологии.

Искуситель ... настаивает: "Признай лишь явное".

Человеку же предстоит отразить внешний мир - как отражают натиск.

Отражение не как восприятие, а как неприятие.

И поистине "необходимо быть поистине великим человеком, чтобы устоять против здравого смысла" (Достоевский).

В конце концов именно "не уму, а воле дано решать, что есть, чего нет; что истина, что ложь".

Вера должна быть еще и верностью.

Обращение человека к вере - это не один - единственный момент в его жизни.

Мало найти Бога - надо сохранить обретенное.

Этот выбор вновь и вновь необходимо подтверждать.

Живая вера как внутренняя данность, как феноменологическая очевидность переживается нами не так уж часто. Вообще "как дело живого усилия, христианское сознание никогда не сможет быть просто данным".

Скорее можно сказать словами Владимира Зелинского, что всю жизнь "мы скитаемся в притяжении веры".

Для сохранения этой верности надлежит нам быть наблюдателями над самими собой - "чтобы не похищалось у ума памятование надежды его", - говорит преп. Исаак Сирин.

Вот что замечательно в этих его словах - следить надо не за тем, чтобы не похищалась надежда, но за тем, чтобы не было украдено хотя бы памятование надежды!

Не всегда ощутительно и эмоционально мы имеем в себе надежду, веру и любовь, но всегда должны помнить о них.

Как мать не всегда ощущает любовь к ребенку, но помнит о ней всегда.

"Сердце знает горе души своей".

Хотя бы рассудок, хотя бы память должны в эти часы удерживать человека от слишком поспешных выводов и действий. Если к этому моменту вера уже сроднилась с умом-то сможет произойти то, о чем пишет преп. Исаак: "Вера свидетельством ума подкрепляет сердце, чтобы не колебалось оно в несомненности надежды".

Два якоря есть у веры - знание оснований своей убежденности (или хотя бы знание неправоты противоположных гипотез) и опыт сердечной теплоты (или хотя бы памятование о ней в том же уме).

Итак, "человеку надлежит строить свою веру, а не предоставлять ей расти наподобие сорной травы" (И. Ильин).

Это - сфера творчества, а не органики.

Дуб не сделается вновь желудем, а праведник может вернуться ко греху.

Потому и должно следить за собою, испытывая - все ли я еще в вере, или она уже переместилась из моего сердца поближе к моему языку и осталась уже только там, так что Небо живет только возле моего лба.

Состояние веры и теории не является самоподдерживающимся - оно всегда нуждается в постоянном притоке двух энергий: моего возобновляющегося усилия и действия Бога. Поскольку же еще и вследствие грехопадения "центр тяжести" в нас оказался смещенным-то вновь и вновь надо прилагать усилия, чтобы не заскользить вниз.

Если вера есть "ипостась", то можно сказать, что в событии веры человек воипостазирует энергии Истины в себя, действительно онтологически становясь тем, к чему устремляет его вера.

К величайшему своему изумлению, человек обнаруживает, что он уже не равен самому себе и что в нем открылось

Присутствие Другого: "Просветив сердечные очи, как в зеркале видит в себе Господа" (преп. Ефрем Сирин).

Так мы вновь видим, что вера и любовь срастворены друг другу.

"Как воспоминание об огне не согревает тела, так и вера без любви не производит в душе просвещенности ведения", - говорит преп. Максим Исповедник.

Любовь - это открытость и дар, это готовность принять невместимость другого в мои жизненные прожекты.

Вера обнаруживает, что в мире нет нейтральных вещей, что в Божием Замысле и Промысле все может вести нас к духовному возрастанию, но если наш духовный взор ослабел, то все может послужить нашему обличению на Страшном Суде.

Вера совершает откровение Смысла.

Ею свершается феноменологическая революция: во внешнем мире вроде ничего не произошло, никаких новых событий, но все сместилось в моем восприятии мира, все обрело смысл.

Так в итоге феномен веры собирает все смыслы и ступени в приятии Божественного Промысла.

Совершенство веры даруется благодатью.

Чтобы принять этот дар - вера должна провести человека путем подвига. Чтобы вести его этим путем, вере нужно согласие ума и совести.

Вера есть событие, в котором преодолевается пропасть между человеком и Творцом, и они входят друг во друга.

Согласие на веру никак не есть простая восприимчивость.

Это не пассивность, а действие.

Мир человека наполняется смыслом.

Не случайно чудеса на церковном языке называются "знамениями" - обнаружениями смысла.

Смысл есть нечто высшее, метафизическое по отношению к миру физики. А, по определению проф. Н.Н.Фиолетова, "чудо - это действие высшего порядка бытия на низшие ступени его".

Вера и есть чудо.

А для ощущения живой жизни Церкви, наверно, нелишне заметить, что Символ веры начинается исповеданием догматической веры и кончается надеждой на веру созерцательную: "Чаю жизни будущего века".

О месте разума в познании очень точно сказал св. Феофан Затворник:

"Мы сами в себе носим готового военоначальника и кователя всякой лжи - наш разум.

Поддайся только ему - и он заведет не знать куда.

Только и слышишь: того требует разум, дайте разумное воззрение, разумное убеждение, разумную веру.

Если верна пословица: что у кого болит, тот о том и говорит, то разум есть болезнь нынешнего времени.

Хорошо, что ищут разумности.

Но то не хорошо, что ищут ее в одном разуме человеческом.

Сей разум хотят сделать всемирным наставником - царем истины.

Непонятно, откуда ему такая честь?

Когда родится человек на свет, ничего не знает; ни одной вещи назвать даже не умеет сам, всему учится; а как только стал на ноги, еще не вступив в совершеннолетие, начинает надыматься и твердить: я, да разум у меня, все рассудим и порешим сами собою.

Разум точно есть великий дар Божий, но, даруя его нам, Бог не поставил его источником истины, а только приемником ее.

Не сказал Он нам: вот вам разум, его слушайтесь, и как научит вас, так и поступайте; а что сделал? создав человека с разумом, тотчас явился ему и стал учить его истине.

Разум есть способность познавать истину; но сама истина не в нем, а должна быть преподана ему со вне. Кем же как не Богом - источником бытия и истинного ведения! Так вот, братия, когда в вас как червь некий зашевелится позыв на излишнюю разумничность и разум, надымаясь, полезет на учительскую кафедру, сведите его с сей высоты как самозванца и, посадив на ученическую скамью, скажите: твое дело слушать, а не учительствовать".

Вера апеллирует к опыту, а не к безмыслию.

Вера выступает здесь как особый способ гносеологического предвосхищения, задающий направление процессу познания - и в определенной перспективе вера (по крайней мере, в некоторых ее функциях) становится неотличимой от разума (в той мере, в какой он сливается с мудростью).

***

ЦВЕТНИК ДУХОВНЫЙ

-- Истина, когда за нее умирают, бывает особенно животворна (Филар. М. Московский).

-- Истина, как и свет, неизменны.

-- Слово истины таково, что силы ее не могут не ощущать и неозаренные светом истины, подобно тому, как слепые, не видя солнца, чувствуют влияние на них лучей солнечных.

-- Только на истине и правде основать можно спокойствие себе и другим (Филар. М. Московский).

-- Кто не любит истины, тот еще не познает ее (Св. Григорий Двоеслов).

-- Прямой друг истины и добра любит их по всем видам, но особенно под формою простоты (Лафатер).

-- Хорошим умам свойственно в рассуждениях другим любить истину, а не слова (Блаж. Августин).

-- Не только верить должно истине, но и говорить истину.

-- Умалчивать истины значит золото зарывать в землю (Авва Евагрий).

-- Учись не стыдясь, учи не скупясь (Св. Василий Великий).

-- Одинаково зло - и говорить неподобающее (в основании ложь), и молчанию предавать доброе и полезное (Симеон Метафраст).

-- Нет ни одной греховной привычки более общей между людьми, как привычка лгать. Как трудно найти рыбу без костей, так трудно встретить человека, который бы не лгал (Прот. И. Толмачев).

-- Всемерно стараться хранить и в деле чистоту, и в слоре истину (Филар. М. Московский).

-- Лгать значит представлять свидетельство безумного презрения в отношении к Богу и малодушного страха со стороны людей (Монтень).

-- Говори всегда правду с точностью и без уклончивости: и твоему простому слову будут верить, как клятве (Филар. М. Московский).

-- Будь верен во всех словах твоих и ты доставишь им твердость клятвы.

-- Не делай обещаний, в удобоисполнимости которых не уверен, а данные обещания исповедуй неизменно: и твоему простому обещанию будут верить как клятве (Филар. М. Московский).

-- Поступай так, чтобы дело служило вместо слова, и говори так, чтобы слово было вместо дела (Св. Исид. Пелусиот).

***

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАМЯТКИ

-- ПАНАГИЯ - небольшая икона, которая носится на груди епископом как знак его сана.

-- ПАНИХИДА - молитва за усопших.

-- ПАРЕМИЯ (греч. - чтение) - чтение из Ветхого Завета за всенощной.

-- ПАТРИАРХ - епископ, возглавляющий поместную автокефальную церковь.

-- ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ - Бог сотворил наших прародителей Адама и Еву безгрешными и невинными, болезнь и смерть не имели над ними власти. Он дал им свободную волю, так как без нее человек был бы автоматом, не мог бы по-настоящему любить Бога и других людей. Адам и Ева, обольщенные диаволом, нарушили волю Божию. Этот их первый грех, после которого они изменились душой и телом (стали грешными и подверженными болезням и смерти), получил название первородного греха. "Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили" (Рим 5,12). Чтобы избавить человека от власти диавола, греха и смерти, вочеловечился и принял крестную смерть наш Спаситель - Господь Иисус Христос.

-- ПЛЕН - состояние грешного человека, символизируемое пребыванием евреев в Египте и в Вавилоне на положении рабов. Христос пришел освободить пленников.

-- ПЛОТЬ И КРОВЬ - 1) Обозначает всего человека ("ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь..."). 2) Кровь означает тоже принцип жизни, а плоть - кости и тело. В более узком смысле плоть и кровь - физическая сущность человека в противоположность внутреннему человеку, называемому духом, сердцем. 3) Выражение "плоть и кровь" может означать человека, предо, ставленного своим собственным силам.

-- ПОКЛОНЕНИЕ - 1) Первоначально - простое внешнее выражение почитания. 2) Признание того, что мы сотворены и что мы - грешники; отсюда проистекает чувство зависимости по отношению к Творцу и потребность преклоняться перед Ним. Богослужебные обряды подчеркивают нашу отдаленность от Бога и необходимость очиститься, прежде чем предстать перед Ним: очищение, освященная вода, омовения, исповедание грехов, священные предметы и т. д.

-- ПОЛИЕЛЕЙ - торжественная часть всенощной, когда зажигаются светильники.

-- ПОТИР - евхаристическая чаша.

***

ИСПОВЕДАЛЬНЫЕ ПИСЬМО

Герой его времени

М.Ю. Лермонтов рано осознал себя "избранником", человеком загадочной, "странной" и непременно высокой, трагической судьбы.

И дело тут не только в том, что природа наградила его гениальным дарованием и что, обладая им, он, по обычным тогдашним представлениям, был натурой "избранной", отмеченной судьбой и отличенной от простых смертных, но и в том, что он уверовал в способность героических личностей (и в свою в том числе) разрешить коренные вопросы нравственного и социального устроения мира.

Между поэтом и жестокой действительностью, которая извращала и уничтожала самые возвышенные чувства, сложились враждебные отношения. Конфликт поэта с миропорядком не мог закончиться примирением.

Его разрешение неминуемо предполагало гибель одного из действующих лиц исторической драмы.

Созданный реакцией общественный климат убил Лермонтова-человека, но Лермонтов-поэт, как бы предугадавший свою участь задолго до катастрофы у подножия горы Машук, нанес самодержавному режиму неотразимый нравственный удар.

Права личности стали для Лермонтова единственным критерием оценки действительности, причем права абсолютные, не знающие никаких преград, кроме тех, какие человек, будучи гуманным существом, согласует со своей совестью.

Существующий порядок с его моральными нормами отрицал достоинство личности.

Следовательно, нравственной обязанностью личности, которая отстаивала свои права и свободу, стало полное и бескомпромиссное неприятие враждебного ей общества.

Так возник гордый романтический протест индивида, принимавший формы то героического и мятежного вольнолюбия, то разрушительного и мстительного демонизма.

Лирика и поэмы Лермонтова обозначили послепушкинский этап в развитии русской поэзии и отразили важный сдвиг в общественном сознании передовой дворянской интеллигенции, которая не мирилась с отсутствием духовной и политической свободы, но после поражения восстания декабристов была лишена возможности открытой борьбы.

Признание безграничных прав личности и наряду с этим утрата веры в осуществимость общественною идеала в глухие годы реакции 1830-х годов предопределили протестующий и трагический характер его лирики. Сознание распавшейся связи Времен порождало чувство исторической несвоевременности, усугубляло свойственные Лермонтову вселенский масштаб отрицания, вражду со "светом", с "толпой" и с богом, создавшим мир, где попирается добро и справедливость.

Лирическое "я" раннего Лермонтова предстает в противоречии между героической натурой, жаждущей свободы, света, активной деятельности, и реальным положением героя в мире, в обществе, которые не нуждаются и его подвигах. Мечты юного Лермонтова о гражданском деянии, о "славе" ("За дело общее, быть может, я паду...", "Я грудью шел вперед, я жертвовал собой...", "И Байрона достигнуть я б хотел...", "Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей..."), желание испытать судьбу, помериться с роком, слить слово с доблестным поведением роднят его с поэтами-декабристами, с Байроном, с их мятежными и гордыми персонажами.

Автобиографичность дополняется общими романтическими приметами внешнего облика героя -- то мятежника и протестанта, то демона-индивидуалиста ("холодное, сумрачное чело", "страдания печать"). Чувства героя заметно гиперболизированы и почти всегда предельны, страсти лишены полутонов и светотени.

В юношеской лирике герой по масштабу своих грандиозных переживаний предстает равновеликим мирозданию.

Духовная мощь личности не уступает творческой силе бога: "Кто Толпе мои расскажет думы? Я -- или бог -- или никто!" ("Нет, я не Байрон, я другой...").

С этим мироощущением связаны космические мотивы.

Лирическое "я" может ощущать гармонию со вселенной, устремляться в "небеса" -- свою духовную родину (как в стихотворениях "Небо и звезды", "Когда б в покорности незнанья...", "Ангел", "Звезда", "Мой дом", "Вой"), но чаще противостоит мирозданию, отвергая его несовершенство и бунтуя.

В последнем случае в лирику проникают богоборческие мотивы, а мрачный демонизм, отличаясь всеразрушительным характером, окрашивается настроениями одиночества и безысходности.

Но если, ощущая себя одиноким и чуждым мирозданию, герой одновременно может состязаться с ним в энергии и мощи, то отрицание "толпы людей", "света" носит в ранней лирике Лермонтова всеохватывающий характер.

Уже в ранних стихах появляются формулы типа: "Коварной жизнью недовольный, Обманут низкой клеветой...", которые помогают понять суть претензий героя к обществу.

Вершинным достижением Лермонтова в переходный период от раннего к зрелому творчеству (1834--1836) стала драма "Маскарад".

В ней подытожены раздумья поэта о сильных сторонах своевольного героя, бросающего вызов всему обществу, и одновременно обозначены его нравственные слабости.

"Гордый ум" Арбенина "изнемог" в конфликте со светом и собственными представлениями, внушенными той же порочной средой. Арбенин, как и другие герои Лермонтова, двойствен.

Он одновременно преступник и жертва.

Поэтому осуждение его сочетается с несомненным авторским сочувствием и сожалением об его участи.

И все-таки "высокое" злодейство героя-индивидуалиста снижено до обычного преступления, ибо Арбенин не знает других законов, кроме законов отрицаемого им света.

Таким образом, индивидуалистический бунт личности мыслится Лермонтовым в широкой исторической и современной перспективе.

В нем подчеркиваются как достоинства, так и очевидные отрицательные свойства. Теперь герой, ранее не подлежавший критике, все чаще оценивается с точки зрения народной нравственности. В романтическое миропонимание -- прежде идеализированное и отвлеченное -- отныне вносятся ощутимые поправки, связанные с учетом конкретных социально-исторических условий.

Эти важные перемены, происшедшие в художественном сознании поэта, отразились в "Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова", в "Смерти Поэта", в "Бородино".

В "Смерти Поэта" убийство Пушкина понято как народная трагедия, в которой одинаково повинны и поднявший преступную руку на национальную святыню заезжий француз ("Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог понять он нашей славы..."), и порочная, развращенная, "жадная толпа" корыстолюбцев и льстецов.

Лермонтов сказал в этом стихотворении и о трагедии самого народа, у которого отняли его голос и который не мог защитить и уберечь своего Поэта.

В "Бородино" он вспомнил о той славной поре национальной истории, когда весь народ дал отпор непрошеным врагам-пришельцам, когда каждый, чувствуя себя частицей народа, ощущал себя "богатырем".

Однако герой зрелой лирики становится ближе к людям и более земным по своим переживаниям, хотя между ним и другими персонажами остается духовная дистанция.

Лермонтов не подлаживается под простого человека, не пытается принизить свой интеллектуальный уровень. И все же если в ранней лирике точка зрения избранной натуры оставалась почти единственной, непререкаемой, то в зрелую пору поэт как бы изучает "толпу" и отдельных людей из нее. Он поворачивается лицом к народной жизни, к крестьянской России и ее быту ("Родина").

Поэт стремится постичь ранее недоступные ему переживания обыкновенных людей, открывая в их жизни тот же трагизм одиночества, который несет в собственной душе. Многие лирические персонажи наделяются чертами, свойственными основному герою, суровой сдержанностью, мужеством, ясным сознанием долга, волей, способностью сильно и глубоко страдать. Но большей частью им не дано понять, в отличие от героя, причины трагизма.

Так, в толпе, изображенной в стихотворении "Не верь себе", нет человека, "не измятого" "тяжелой пыткой".

Однако "толпа" не может объяснить законы, обрекшие ее на тяжкую участь.

Понятно, что критика Лермонтова становится более социально острой и, главное, более конкретной, чем это было в ранней лирике.

Протест и отрицание относятся, как и прежде, к светскому обществу ("Как часто, пестрою толпою окружен..."), но теперь светская "толпа" с ее лицемерием, пошлостью, завистью и погоней за чинами, денежными местами осознана приближенной к трону частью самодержавной машины ("Смерть Поэта") и ее нравственные пороки -- производное от социального устройства ("Прощай, немытая Россия..."), где на одном полюсе -- рабы, а на другом подавляющий их и держащий в повиновении и страхе полицейский аппарат.

Конкретность отрицания соединяется с безбрежностью ("Благодарность"), а критика распространяется не только на поколение, воспитанное в условиях деспотии, но и на самого поэта, зависимого от жизненных обстоятельств. Так, в "Думе" лирический герой уже включается в "наше поколенье" и углубляется социальная и нравственно-психологическая мотивировка бесцельности и бесследности существования отверженных и обреченных на забвение дворянских интеллигентов, не способных действием ответить на произвол режима.

Как известно, над поэмой "Демон" Лермонтов работал с 1829 года.

В конце 1830-х годов замысел сложился окончательно. В последней редакции Демон и Тамара -- два равновеликих образа, причем демоническое сознание -- бунтарское и богоборческое -- оценивается и с точки зрения автора, и с точки зрения "естественного" человека, "земного ангела", черты которого приданы Тамаре.

Эта двойная мора оценки, применяемая к Демону как носителю индивидуалистической идеи, связана с углублением критики миропорядка и недостаточностью романтического протеста. Мятеж героя против сотворенного богом мира близок Лермонтову, но ему дорога и земная красота, которой он любуется, а бунт Демона бледнеет перед неисчерпаемой полнотой жизни, олицетворенной в Тамаре.

Тамаре изначально уготован рай, ей лишь было послано испытание, и свои сомнения она искупила самопожертвованием.

Демон же не постиг смысла жизни, неизвестного ему.

В мире все осталось по-прежнему: "Природа тешится шутя...", а "вечный ропот человека" не возмутит покоя могильных плит, как не нарушит мира над скалой величественного Кавказа.

Примечательны в этом смысле такие, например, поэмы, как "Мцыри" и "Беглец", написанный с явной оглядкой на пушкинского "Тазита".

Однако Лермонтов написал поэму не только о трагедии мятежного духа, заточенного в монастырь-тюрьму и испытавшего на себе его тягостный груз, но и о том, что оплотом вольности может стать лишь родное ему свободное, деятельное и "простое" общество.

Если в поэме "Мцыри" идея социальной обусловленности поступков, мыслей и чувств дана намеками и романтически отвлеченно, то в "Герое нашего времени" она лежит в основе романа.

Герой искренне недоумевает о причинах этого сцепления случайностей, неизбежно ведущих с какой-то неумолимой логической последовательностью к печальным развязкам и итогам. Эта "странность" по мере движения романа все чаще становится предметом размышлений героя.

Поэт погиб в расцвете творческих сил.

Скорбя о нем, современники оплакивали и надежды, похищенные его смертью.

В народной памяти Лермонтов живет как поэт-мятежник, поэт-бунтарь, пламенный защитник свободы и горячий патриот, чье сердце жаждало мудрого в своей простоте и наполненного духовностью счастья.

В. И. Коровин

М.Ю. Лермонтов

ОТВЕТ

Кто муки знал когда-нибудь

И чьи к любви закрылись вежды,

Того от страха и надежды

Вторично не забьется грудь.

Он любит мрак уединенья,

Он больше незнаком с слезой,

Пред ним исчезли упоенья

Мечты бесплодной и пустой.

Он чувств лишен: так пень лесной,

Постигнут молньей, догорает,

Погас -- и скрылся жизни сок,

Он мертвых ветвей не питает.--

На нем печать оставил рок.

МОЙ ДЕМОН

Собранье зол его стихия.

Носясь меж дымных облаков,

Он любит бури роковые,

И пену рек, и шум дубров.

Меж листьев желтых, облетевших,

Стоит его недвижный троп;

На нем, средь ветров онемевших,

Сидит уныл и мрачен он.

Он недоверчивость вселяет,

Он презрел чистую любовь,

Он все моленья отвергает,

Он равнодушно видит кровь,

И звук высоких ощущений

Он давит голосом страстей,

И муза кротких вдохновений

Страшится неземных очей.

МОЛИТВА

Не обвиняй меня, всесильный,

И не карай меня, молю,

За то, что мрак земли могильный

С ее страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит

Живых речей твоих струя;

За то, что в заблужденье бродит

Мой ум далеко от тебя;

За то, что лава вдохновенья

Клокочет на груди моей;

За то, что дикие волненья

Мрачат стекло моих очей;

За то, что мир земной мне тесен,

К тебе ж проникнуть я боюсь,

И часто звуком грешных песен

Я, боже, не тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,

Всесожигающий костер,

Преобрати мне сердце в камень,

Останови голодный взор;

От страшной жажды песнопенья

Пускай, творец, освобожусь,

Тогда на тесный путь спасенья

К тебе я снова обращусь.

НИЩИЙ

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою;

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою!

СЛАВА

К чему ищу так славы я?

Известно, в славе нет блаженства,

Но хочет все душа моя

Во всем дойти до совершенства.

Пронзая будущего мрак,

Она, бессильная, страдает

И в настоящем все не так,

Как бы хотелось ей, встречает.

Я не страшился бы суда,

Когда б уверен был веками,

Что вдохновенного труда

Мир не обидит клеветами;

Что станут верить и внимать

Повествованью горькой муки

И не осмелятся равнять

С земным небес живые звуки.

Но не достигну я ни в чем

Того, что так меня тревожит:

Все кратко на шару земном,

И вечно слава жить не может.

Пускай поэта грустный прах

Хвалою освятит потомство,

Где ж слава в кратких похвалах?

Людей известно вероломство.

Другой заставит позабыть

Своею песнию высокой

Певца, который кончил жить,

Который жил так одинокой.

СМЕРТЬ ПОЭТА

Погиб Поэт! -- невольник чести --

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой!..

Не вынесла душа Поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один, как прежде... и убит!

Убит!., к чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор

И жалкий лепет оправданья?

Судьбы свершился приговор!

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь... он мучений

Последних вынести не мог:

Угас, как светоч, дивный гений,

Увял торжественный венок.

Его убийца хладнокровно

Навел удар... спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

И что за диво?, издалека,

Подобный сотням беглецов,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле рока;

Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!..

II он убит -- и взят могилой,

Как тот певец, неведомый, но милый,

Добыча, ревности глухой,

Воспетый им с такою чудной силой,

Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей?..

И прежний сняв венок -- они венец терновый,

Увитый лаврами, надели па него:

Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело;

Отравлены его последние мгновенья

Коварным шепотом насмешливых невежд,

И умер он -- с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд.

Замолкли звуки чудных песен,

Не раздаваться им опять:

Приют певца угрюм и тесен,

И на устах его печать.

М. Ю. Лермонтов. Автопортрет. Акварель. 1837--1838.

M. Ю. Лермонтов. Акварель. Художник К. А. Горбунов. 1841.

Тарханы. Акварель Н. Шестопалова.

Лермонтов. Рис. 1834 г.

Лермонтов. Рис. 1832-1834 г

Часть рукописи стихотворения "Смерть Поэта" с рис. М. Ю. Лермонтова, изображающим профиль начальника штаба корпуса жандармов генерала Л. В. Дубельта.

1837.

Лист набросков из альбома А. М. Верещагиной. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1830--1836.

Пляшущие грузинки. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1837.

Перестрелка в горах Дагестана. Масло. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1837--1838. Вид Бештау близ Железноводска. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1837.

Тамань. Домик над морским обрывом. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1837.

Развалины на берегу Арагвы. Рис. М. Ю. Лермонтова. 1837.

"Мцыри". Художник Л. О. Пастернак. 1891.

"Герой нашего времени". Художник Д. А. Шмаринов. 1941.

***

Извлечения из работы А. Кураева "О вере и знании".

А.И. Каменев

Педагогика благонравия:

Хрестоматия

- М., 2004. - 308 с.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 26/03/2010, изменен: 26/03/2010. 41k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 12 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Свет веры и безумие неверия

Каменев Анатолий Иванович
Свет веры и безумие неверия