ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Священная книга русских народов...

Священная книга русских народов...

"Нам некуда деться.

Волею или неволею пришлось стать против греков.

Так не посрамим Земли Русской, но ляжем костьми -- мертвые сраму не имут.

Если же побежим, то некуда будет бежать от стыда.

Станем же крепко.

Я пойду перед вами и если голова моя ляжет, тогда помышляйте о себе".

Святослав

Святослав писал, как было в 10 веке, но в 21-ом "нам, русским, нужно крепко стоять", ибо "нам некуда деться": врагов становится многовато...

Еще раз прочтите слова Святослава и вдумайтесь в мысли Н.М. Карамзина...

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Н.М. Карамзин

(важные фрагменты на сегодняшнее и будущее)

История в некотором смысле есть священная книга народов:

- главная, необходимая;

- зерцало их бытия и деятельности;

- скрижаль откровений и правил;

- завет предков к потомству;

- дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.

Правители, законодатели действуют по указаниям истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей.

Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна.

Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.

Но и простой гражданин должен читать историю.

Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.

Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума!

Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому.

На славных играх Олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Геродота, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы уже любят историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя.

Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены Вере и дееписанию; омраченный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина.

История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.

Если всякая история, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная.

Истинный космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его.

Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя.

Пусть греки, римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона.

Всемирная история великими воспоминаниями украшает мир для ума, а российская украшает отечество, где живем и чувствуем.

Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы красноречивыми.

Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее.

Взглянем на пространство сей единственной державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков африканских.

Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну державу с Москвою?

Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования?

Подобно Америке, Россия имеет своих диких; подобно другим странам Европы, являет плоды долговременной гражданской жизни.

Не надобно быть русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему географии, истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливнем, для всякого не русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей истории любопытны не менее древних.

Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время междуцарствия.

Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, влаголюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые, ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверской, столь знаменитый великодушною смсртию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце.

Одно государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище.

Лучи его славы падают на колыбель Петра и между сими двумя самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом добрейших патриотов, бояр и граждан, наставник трона, первосвятитель Филарет с державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и царь Алексий, мудрый отец императора, коего назвала Великим Европа.

Или вся новая история должна безмолвствовать, или российская иметь право на внимание.

Знаю, что битвы нашего удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для прагматика, ни красотами для живописца; но история не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир.

Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и долины; но сколько песков бесплодных и степей унылых! Однако ж путешествие вообще любезно человеку с живым чувством и воображением; в самых пустынях встречаются виды прелестные.

Не будем суеверны в нашем высоком понятии о дееписаниях древности.

Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома.

Не много разности, если забудем, что сии полутигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное?

С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой некролог римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливии, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее половецких набегов.

Одним словом, чтение всех историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.

Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для автора, утомительных для читателя.

Но сии обозрения, сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново введение в историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен.

Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих -- тогда знаем историю.

Хвастливость авторского красноречия и нега читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней истории; но добрые россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?..

Так я мыслил, и писал об Игорях, о Всеволодах, как современник, смотря на них в тусклое зеркало древней летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых, целых образов представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: у не мог дополнять летописи!

Есть три рода истории:

- первая -- современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях;

- вторая, как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время;

- третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII века.

В первой и второй блистает ум, воображение дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит, не боясь обличения; скажет: я так видел, так слышал -- и безмолвная критика не мешает читателю наслаждаться прекрасными описаниями.

Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали,-- или справедливая критика заградит уста легкомысленному историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в летописях, в архивах.

Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливии, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений.

Но мы, вопреки мнению аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в истории.

Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус уставил неизмененные правила и навсегда отлучил дееписание от поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных героями веков.

Самая прекрасная выдуманная речь безобразит историю, посвященную не славе писателя, не удовольствию читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы.

Как естественная, так и гражданская история не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло.

Но история, говорят, наполнена ложью: скажем, лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примесь лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях.

Тем взыскательнее и строже критика; тем непозволительнее историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах.

Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности?

Порядок, ясность, сила, живопись.

Он творит из данного вещества: не произведет золота на меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого.

Нет предмета столь бедного, чтобы искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом.

Доселе древние служат нам образцами.

Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное!

Знание всех прав на свете, ученость немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в историке не заменяют таланта изображать действия.

Англичане славятся Юмом, немцы Иоанном Мюллером, и справедливо: оба суть достойные совместники древних, не подражатели: ибо каждый век, каждый народ дает особенные краски искусному бытописателю.

"Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте!" есть правило Гения.

Хотел ли Мюллер, часто вставляя в рассказ нравственные апофегмы, уподобиться Тациту? Не знаю; но сие желание блистать умом, или казаться глубокомысленным, едва ли не противно истинному вкусу.

Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описание.

Заметим, что сии апофтегмы бывают для основательных умов или полуштинами, или весьма обыкновенными истинами, которые не имеют большой цены в истории, где ищем действий и характеров.

Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль дар: читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено.

Не так ли думал и благоразумный Юм, иногда весьма плодовитый в изъяснении причин, но до скупости умеренный в размышлениях? Историк, коего мы назвали бы совершеннейшим из новых, если бы он не излишне чуждался Англии, не излишне хвалился беспристрастием и тем не охладил своего изящного творения! В Фукидиде видим всегда афинского грека, в Ливии всегда римлянина, и пленяемся ими, и верим им. Чувство: мы, паше оживляет повествование и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в историке, так любовь к отечеству дает его кисти жар, силу, прелесть.

Где нет любви, нет и души.

Обращаюсь к труду моему.

Не дозволяя себе никакого изобретения,

- я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках;

- искал духа и жизни в тлеющих хартиях;

- желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей;

- изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского, бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность;

- не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками;

- хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия;

- хотел представить и характер времени и характер летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого.

Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают.

Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею.

Прилежно истощая материалы древнейшей российской истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая-то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники Поэзии!

Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно -- мимо всего близкого, ясного -- к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?

Читатель заметит, что описываю деяния не врознь, по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти.

Историк не летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место.

Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого.

Счастливы древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности, однако ж необходимая!

Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено надобно вооружиться терпением. В воле читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением.

Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям. С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее.

Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша история имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся, от Ярослава до моголов разделенною, от Батыя до Иоанна III угнетенною, от Иоанна до Петра Великого победоносною, от Петра до Екатерины II процветающею.

Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною.

1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения.

2) Государство делилось и прежде 1015 года.

3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время великого князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою?

4) Век самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до Иоанна III, на среднюю от Иоанна до Петра и новую от Петра до Александра. Система уделов была характером первой эпохи, единовластие--второй, изменение гражданских обычаев--третьей. Впрочем, нет нужды ставить грани там, где места служат живым урочищем.

С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти томов, могу по слабости желать хвалы и бояться осуждения; но смею сказать, что это для меня не главное.

Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в самом труде и не имел надежды быть полезным, то есть сделать российскую историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей.

Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусен, служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан.

Мы одно любим, одного желаем:

- любим отечество;

- желаем ему благоденствия еще более, нежели славы;

- желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия;

- да правила мудрого самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей;

- да цветет Россия... по крайней мер долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!

Декабря 7, 1815.

0x01 graphic

Архимед

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК

ИНИЦИАТИВА, (почин, упреждение, от лат. Initium - начало) - способность к самостоятельной независимой деятельности, понимаемая в двояком смысле: упреждение действий противника или принятия решения без указания начальства, но сообразно обстановке. Без инициативы частных начальников правильная работа современной армии невозможна, но инициатива должна быть разумно применяема, т.е. каждый начальник в своей сфере должен работать в направлении общих оперативных идей. Для правильного применения инициатива требует сильного, выработанного характера (отсутствие страха ответственности)., настойчивости и широкого понимания военного дела (важность военной школы -- умственной дисциплины в армии). (В.Э., 1911, т.10). Под словом инициатива разумеется способность человека принимать самостоятельные решения, имея в виду общую цель, хотя бы для этого пришлось бы не только не исполнить полученного приказания, но даже поступить прямо наперекор ему. Принимая самостоятельные решения, воин рискует в случае неудачи подвергнуться нареканиям или даже наказаниям. Если он достиг успеха -- это его счастье, не исполненное приказание ставится ему в вину. Отсюда ясно, что проявление инициативы сопряжено с риском; посему, предпринимая самостоятельные решения, воин должен взвесить все шансы за и против успеха, чтобы предотвратить риск. (Н. Бирюков). Армия без инициативы -- мертва, и военная история учит нас, что ожидание приказов свыше приводило к самым ужасным результатам. Каждый раз, когда нас будет тянуть вмещаться в действия подчиненного, проявляющего инициативу, необходимо проверить, не есть ли это стремление и желание -- результат собственной слабости. (П. Изместьев).

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ. Наша передовая интеллигенция во время минувшей кампании вела себя преступно: она смотрела на войну, как на время, удобное для достижения своей цели -- изменения существующего режима. (М. Галкин). Мало надежды можно возлагать и на нашу интеллигенцию... В ожесточении внутренней, политической распри, они забыли святой лозунг -- "Родина!". (А.Верховский). Русский народ был совершенно не подготовлен к войне своими интеллигентными классами, в среде которых считалось признаком культуры относиться к войне как к чему-то недостойному... Куропаткин жалуется на то, что именно образованные классы неохотно посвящали своих сыновей военной карьере. К этому можно прибавить, что именно эти классы поэтому часто оказывались самыми злейшими врагами государства и ослабляли его способность к защите. (Легар). Каковы взаимоотношения армии и интеллигентных слоев нашего общества? Последним не хватает познания своей армии. Они мало осведомлены о нашей вооруженной силе, мало ее знают: отсюда налицо равнодушие, а кому нужно -- даже пренебрежение. Мало знаний, неоткуда появиться и уважения к армии; нет уважения, нет и не может быть и любви к ней. (М. Галкин).

ИНТЕНДАНТ, (должностное лицо, ведающее снабжением войск продовольствием и т.п.). Начало интендантству положено Летелье прежде всего позаботился о том, чтобы помимо недисциплинированного, с феодальной окраской, командного состава, не понимавшего новых отношений государства к войскам, в армии появились надежные агенты государственной власти, которые установили бы на месте тщательный контроль за исполнением распоряжений центра; последние отнюдь не должны были оставаться бумажными декламациями. Эта новая военная администрация явилась в виде интендантов и их помощников, военных комиссаров. Французская буржуазия достигла уже такой степени культурного развития, что Лувуа мог собрать достаточное число честных, энергичных и образованных агентов для проведения своей воли на местах. Так как основная задача интендантов заключалась в борьбе с феодальными пережитками, то Лувуа избрал их почти исключительно из буржуазии. Только командующий армией имел право отдавать приказания интенданту и комиссарам; остальные начальники обязаны были выполнять их распоряжения и, в случае ослушания, могли быть ими отрешены от должности. Интендант, помимо командарма, состоял в конфиденциальной переписке с Лувуа. Все вопросы о кредитах, крепостях, продовольствии, снаряжении, госпиталях и военно-судебные находились в полном ведении интендантов. На все совещания по вопросам оперативным, дипломатическим и административным строевые начальники были обязаны приглашать интенданта или комиссара.

ИНФАНТЕРИЯ -- название пехоты в ряде государств. В России в XVIII -- начале XX в. термин "инфантерия" применялся наравне с термином "пехота".

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ (Предтеча) - сын священника Захарии и Елисаветы, родственницы Марии Богоматери. Рождение его сопровождалось множеством чудесных явлений. Всю жизнь, вплоть до момента начала Служения, провел в пустынной аскезе. В тридцать лет вернулся, чтобы начать проповедь укрепеления веры и всеобщего покаяния. Первый крестил новообращенных в реке Иордан. Крестил Иисуса из Назарета и указал на снизошедший на последнего Дух Святой. Постоянно обличал пороки и грехи иудеев, особенно царя Ирода за его греховную связь с женой брата, Иродиадой. Заключен Иродом в темницу, где и умерщвлен, по легенде, в угоду дочери Иродиады Саломее. Особенно почитается масонами как первый и один из величайших христианских пророков. День Св. Иоанна Крестителя - 13 января - является одним из двух главных масонских праздников в течение календарного года.

ИОАНН КРОНШТАДСКИЙ (Иоанн Ильич Сергиев) (1829 - 1908) - протоиерей, писатель; приобрел широкую известность как благотворитель и исцелитель больных, напечатал много бесед, проповедей, поучений; полное собрание сочинений в 6 томах вышло при его жизни, после чего издал еще множество трудов, в том числе "Моя жизнь во Христе", "Несколько слов в обличение лжеучения графа Л.Н. Толстого", "Христианская философия" и др. Замечательным памятником святой личности о. Иоанна являются три тома его проповедей. В этих томах есть такие строки, обращенные к русскому человеку: "Научись, Россия, веровать в правящего судьбами мира Бога - Вседержителя и учись у твоих святых предков вере, мудрости и мужеству... Господь вверил нам русским великий спасительный талант православной веры... Восстань же, русский человек!.. Кто вас научил непокорности и мятежам бессмысленным, коих не было прежде в России... Перестаньте безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу - и вам и России!"

ИОРДАН (Jordanis, Jordanes) (около 500 - 552 н.э.) - историк готов, по происхождению алан. Иордан был нотарием (секретарём) аланского военачальника, состоявшего на службе у Восточно-Римской империи. Главное сочинение И. "О происхождении и деяниях гетов" (доведено до 551) - один из важнейших источников по истории племени готов, народов Северного Причерноморья и всего периода Великого переселения народов; содержит также краткие, но ценные данные о древнейших славянах. Будучи сокращённым изложением не дошедшего до нас труда Кассиодора, сочинение Иордана содержит и сведения, которые были известны ему как современнику событий; Иордан отразил настроения той части остготской знати, которая желала соглашения с Византией, хотя бы ценой подчинения последней.

ИОСИФ ФЛАВИЙ (родился в 37 г. в Иерусалиме, умер ок. 100 г. в Риме) - писатель-историк, происходил из иудейского священнического рода. В качестве полководца участвовал в Иудейской войне (66-70), был взят в плен, освобожден Веспасианом (отсюда имя Флавий). Автор "Иудейской войны" и "Иудейских древностей" (написанных на греческом языке). Значительная часть этих сочинений посвящена истории Иудеи в римский период. В них содержатся также сведения, касающиеся жизни провинций и политической истории Рима, дополняющие римских и греческих историков.

ИРОД I, ВЕЛИКИЙ (ок. 73-4 до Р.Х.) - царь Иудеи, назначенный римским сенатом в 40 г. до Р.Х. В войне Рима с Парфией во главе превосходящего римского войска одержал победу над парфянами и в 37 г. до Р.Х. захватил Иерусалим. Во время осады Иерусалима он женился на Мариамне. В пору его могущества страна пережила значительный хозяйственный подъем. Он считался одним из наиболее одержимых строительством властителей древнего мира. В его правление был отстроен и украшен Иерусалим. Частная жизнь Ирода I была полна скандалов: десять браков, интриги и борьба среди родственников, убийства.

ИРРЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА (от средний-век. лат. irregularis - неправильный), войска, не имевшие единой и постоянной орг-ции или отличавшиеся от регулярных войск системой комплектования, прохождения службы и др. В России в 18 - начале 20 вв.-казачьи войска и др.

ИСААК - дитя обетования, сын Авраама и Сарры, родился когда первому было 100, а второй 90 лет от роду. Спустя восемь дней по рождении он был обрезан, а через три года после того отнят от груди. У Иудеев и Магометан существует несколько особых преданий касательно Исаака; между другими замечательны следующие: что он был один из трех не имевших греха, и один из шести; над которыми ангел смерти был бессилен; что он получил знание Божественного откровения от Сима и он ввел в употребление утреннюю молитву и т.п.

ИСИДА - египетская богиня, значение которой, культ и миф о ней подверглись разнообразным изменениям вследствие азиатского и греческого влияния. Сначала она представлялась египтянину олицетворением Нильской области, оплодотворяемой Осирисом, нильским богом. Осирис - ее супруг, убитый Тифоном и оплакиваемый И., которая ищет его: это Нильская страна, жаждущая благодатной влаги. Благодаря иноземному влиянию Осирис стал богом солнца, а И. богиней рогатой луны, а так как луна у древних считалась животворящею силою, которая рождает и питает растения, животных и людей, то И. стала богиней, ниспосылающей жизнь и плодородие, и, наконец, наравне с греческой Деметрой, Персефоной и Гекатой, была включена в число божеств подземного мира; она стала царицей последнего и судьею мертвых; в ее руках ключ от подземного мира.

0x01 graphic

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

В чести и силе та держава,

Где правит здравый ум и право,

А где дурак стоит у власти,

Там людям горе и несчастье.

Когда б не пьянство, то вовек

Не знал бы рабства человек!

Кто много должностей имеет

Ни на одной не преуспеет.

И тех, кто служит там и тут,

И там и тут напрасно ждут.

Делами заработай право

Других учить себе во славу.

Известно испокон веков:

Новинка -- слабость дураков.

Знания приумножая,

Чужие посещать края

Считаю делом добрым я.

Царят на свете три особы,

Зовут их: Зависть, Ревность, Злоба.

Нищенствовать тяжело

Тому, кто истинно в беде --

Противостать не смог нужде.

А дармоед, само собой,

Доволен нищенской судьбой.

Нет вражды неукротимей,

Чем ненависть между своими!

Муж ласков, коль жена нежна,

И он суров, коль зла жена.

Язык иной жены для мужа

Врага отъявленного хуже.

Ловушек нет страшней на свете,

Чем тайные силки и сети,

Что женщины спокон веков

Плетут для ловли дураков.

Себастьян БРАНТ (ок. 1458--1521) -- немецкий

писатель, автор стихов "Корабль дураков".

0x01 graphic

Московский Кремль при Иване III.

Художник А. М. Васнецов. 19 в.

РУССКАЯ ФРАЗЕОЛОГИЯ

Прокрустово ложе чего.

Мерка, под которую искусственно, насильственно что-либо подгоняют.

Прометеев огонь (мн. ч. не употр.).

Неугасающее стремление к достижению высоких, благородных целей.

Прописать ижицу.

Проучить как следует, жестоко расправиться (чаще -- с неприятелем); высечь.

Пропускать (пропустить) мимо рук что.

Вовремя не замечать, пропускать что-либо.

Протягивать (протянуть) руку <помощи> кому.

Помогать в трудную минуту, выручать.

Прятать (хоронить) концы в воду.

Ловко скрывать следы чего-либо предосудительного, недозволенного, преступного.

Пуп земли.

Самый важный, самый главный; лучше всех.

Пускать (пустить) козла в огород.

Допускать кого-либо туда, куда он стремится и где он более всего опасен.

Пускать (пустить) красного петуха.

Совершать поджог.

Пускать (пустить) корни.

Прочно обосновываться.

Пускаться (пуститься) во все тяжкие (во вся тяжкая).

Безудержно предаваться чему-либо легкомысленному, предосудительному.

Пушечное мясо.

Солдатская масса, обреченная на бессмысленное уничтожение, на верную гибель.

Раз плюнуть кому, для кого.

Очень просто, никакого труда не составляет для кого-либо (сделать что-либо).

Разбиваться (расшибаться) в лепешку; разбиться (расшибиться) в лепешку.

Прилагать все старания для достижения чего-либо.

Разверзлись (отверзлись) хляби небесные.

Хлынул дождь.

Развешивать (развесить) уши.

Слушать что-либо с большим увлечением и доверчивостью.

Разводить (развести) мосты между кем.

Содействовать прекращению близких отношений между кем-либо.

Разводить (развести) руками.

Приходить в крайнее удивление, недоумение; не знать, как выйти из затруднения.

Разделывать (разделать) под орех кого.

Сильно ругать; сурово осуждать.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 10/05/2012, изменен: 10/05/2012. 42k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 5 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Священная книга русских народов...

Каменев Анатолий Иванович
Священная книга русских народов...