ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Терпенье

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

0x01 graphic

Большое дерево.

Художник Геркулес Сегерс

Д. И. Ортенберг

"Терпенье -- второе мужество".

("И если бы им предоставилась возможность выбора между спокойным сидением в обороне и наступлением, они бы всегда выбрали наступление. В этом секрет солдатской русской души, секрет воспитания армии...")

(фрагменты из кн.: "Год 1942. Рассказ-хроника")

* * *

С узла связи Генштаба принесли большую пачку бланков, на которых наклеены телеграфные ленты. Это очерк Василия Гроссмана "Сталинградская быль". Большой очерк, строк на четыреста с лишним. В который раз удивляемся, как это у бодисток хватает терпенья на передачу столь длинного текста. Наше "бодо" не умолкало день и ночь. Передавали донесения, распоряжения, всевозможные документы. Одни -- большие, другие -- меньше. Но такие простыни, как писательские очерки, превосходили все. Да, благоволили к нам связисты, и их мы все время вспоминали с благодарностью.

Очерк Гроссмана посвящен знаменитому сталинградскому снайперу Анатолию Чехову. Я знаю, как писатель собирал для этого очерка материал. Он приходил к Чехову в здание, где снайпер оборудовал у развалившейся стены свою огневую позицию. Все, что видел Чехов своим удивительно острым зрением, Гроссман, конечно, видеть не мог, но многое лз того, что доставалось снайперу, доставалось и писателю -- и минометный обстрел, и пулеметные очереди... Быть может, потому, что Гроссман был рядом с героем своего будущего очерка, вместе с ним переживал трудности и опасности боевой жизни, ему удалось нарисовать такой выразительный портрет воина, так глубоко проникнуть в мир его дум и переживаний.

Привлекли меня в очерке мысли писателя о храбрости.

"На фронте часто заводят разговор о храбрости. Обычно разговор этот превращается в горячий спор. Одни говорят, что храбрость -- это забвение, приходящее в бою. Другие чистосердечно рассказывают, что, совершая мужественные поступки, они испытывают немалый страх и крепко берут себя в руки, заставляя усилием воли поднять голову, выполнять долг, идти навстречу смерти. Третьи говорят: "Я храбр, ибо уверил себя в том, что меня никогда не убьют".

Капитан Козлов, человек очень храбрый, много раз водивший свой мотострелковый батальон в тяжелые атаки, говорил мне, что он, наоборот, храбр оттого, что убежден в своей смерти, и ему все равно, случится с ним смерть сегодня или завтра. Многие считают, что источник храбрости -- это привычка к опасности, равнодушие к смерти, приходящее под вечным огнем. У большинства же в подоснове мужества и презрения к смерти лежат чувства долга, ненависти к противнику, желание мстить за страшные бедствия, принесенные оккупантами нашей стране. Молодые люди говорят, что они совершают подвиги из-за желания славы, некоторым кажется, что на них в бою смотрят их друзья, родные, невесты. Один пожилой командир дивизии, человек большого мужества, на просьбу адъютанта уйти из-под огня, смеясь, сказал: "Я так сильно люблю своих детей, что меня никогда не могут убить".

А свою позицию писатель выразил так:

"Я думаю, что спорить фронтовому народу о природе храбрости нечего. Каждый храбрец храбр по-своему. Велико и ветвисто дерево мужества, тысячи ветвей его, переплетаясь, высоко поднимают к небу славу нашей армии, нашего великого народа.

У Чехова увидел я еще одну разновидность мужества, самую-простую, пожалуй, самую "круглую", прочную; ему органически, от природы было чуждо чувство страха смерти, -- так же, как орлу чужд страх перед высотой".

24 ноября

Опубликовано первое сообщение о нашем контрнаступлении в районе Сталинграда. Оно появилось даже раньше, чем мы ожидали. Все мы, конечно, радуемся, но как газетчики огорчены -- сообщение было передано в воскресенье, а "Красная звезда" выходит лишь во вторник. Хочется сразу же, немедленно объявить о долгожданном "празднике на нашей улице"! Позвонил А. С. Щербакову: нельзя ли выпустить внеочередной номер "Красной звезды", экстренный? "Нет, -- ответил секретарь ЦК партии, -- трудно с бумагой".

Газета вышла сегодня, во вторник. В ней уже две сводки, за два дня. И портреты командующих армиями. А как же командующие фронтами? Обычно во время прошлых операций их фото неизменно печатались, и в первую очередь. А ныне они стали, видно, жертвой секретности. В сводках еще не названы фронты, значит, и имена командующих не назовешь.

Рядом со сводками заверстана корреспонденция Высокоостровского "Удар по врагу с юга от Сталинграда". Это обстоятельный рассказ о том, как началась и как проходит операция.

"Несколько дней назад войска Красной Армии сосредоточились на берегу Волги южнее Сталинграда. От наших командиров и бойцов требовалось большое умение и мужество, чтобы быстро преодолеть начавшую замерзать реку... Марш и сама переправа производились преимущественно ночью. Это обеспечило скрытность подготовки всей операции, а следовательно, и внезапность ее..."

Много в корреспонденции примеров тактического искусства и доблести советских воинов. Были, например, случаи, когда некоторые группы пехоты задерживались, они вели бой с ожившими огневыми средствами противника, долгое время себя не проявлявшими. Тогда танкисты, прорвавшиеся вперед, возвращались и уничтожали эти огневые средства и снова устремлялись вперед в сопровождении стрелковых подразделений. Случалось, что танки наталкивались на труднопреодолимые препятствия, на минные поля. Тогда пехотинцы решительно выдвигались вперед и под прикрытием огня танков устраивали для них проходы...

И таких примеров взаимодействия и взаимопомощи не счесть!

Напечатана передовица "Наше наступление в районе Сталинграда". В сообщениях использована сводка Совинформбюро, дополненная сообщениями наших корреспондентов, например, такими: "Юго-Западнее Клетской наши части взяли в плен большое число солдат и офицеров противника во главе с тремя генералами и их штабами". Примечательный факт!

Трудно выделить какой-либо род войск в этой операции. И все же особо добрые слова сказаны о нашей артиллерии: "Высокий класс боевой работы показала наша артиллерия. Ее ответственность в этой операции была крайне велика, так как авиация в силу сложных метеорологических условий не участвовала в прорыве переднего края вражеской обороны. Советские артиллеристы блестяще справились со своими задачами. Они успешно раздробили немецкие опорные пункты, узлы сопротивления, разрушили систему связи у неприятеля. Они сумели так обработать полосу вражеских укреплений, что наши подвижные части получили возможность быстро набрать темпы наступления. Но и сама артиллерия продемонстрировала в этих боях свою подвижность. Полковые и батальонные орудия вели непосредственную поддержку танков, увеличивая их пробивную силу".

Напомню, что в честь заслуг нашей артиллерии в боях за Сталинград первый день наступления -- 19 ноября -- и был провозглашен Днем артиллерии.

Ко времени подоспели и стихи Алексея Суркова "В добрый час!". Есть в них, правда, одна неточность -- строка "Бежит на запад враг...". В том-то и дело, что не может бежать он на запад, не дают наши войска утекать в этом направлении. Вчера замкнулось кольцо окружения сталинградской группировки противника! Но простим поэту его "ошибку".

27 ноября

"Наступление наших войск под Сталинградом продолжается" -- под таким заголовком идет в сегодняшнем номере сообщение Совинформбюро. Почти такое же название -- "Наступление продолжается" -- у статьи Ильи Эренбурга. В эти дни он особенно внимательно читает иностранную прессу и слушает передачи из Берлина. Вчера Берлин передал: "Германское командование сохраняет полное спокойствие..." А еще 25 ноября немецкое радио сообщило: "Южнее Сталинграда мы захватили 40 верблюдов..." Не трудно себе представить, какому сарказму подверг писатель "спокойствие" фюрера и верблюжьи трофеи...

Хотя оборонительный этап боев в самом Сталинграде закончился, но тема эта не сошла и не могла сойти со страниц газеты. Большой очерк на четыре колонки напечатал Гроссман. Называется он "Направление главного удара" и посвящен сибирской дивизии полковника Гуртьева. И этот очерк перепечатан "Правдой ".

Газета заполнена материалами о Сталинградском наступлении -- репортажи, корреспонденции, очерки. Выделяется подборка "Как соединились наши войска севернее Сталинграда". Состоит она из двух корреспонденции: "1. Сообщение спецкора "Красной звезды" с Севера" Олендера. Он рассказывает, какой орешек разгрызали здесь наши войска. Немцы создали мощную оборонительную линию. Впереди окопов противника находились противотанковые мины, расположенные в шахматном порядке, группами по пять -- семь штук. За ними в ряд или внаброс -- противопехотные мины. Еще через пять -- десять метров были установлены управляемые фугасы. Проволочные заграждения, ежи, рогатки и спирали Бруно. Дзоты и окопы были построены полукольцом, причем часть из них имела обстрел не только перед собой, но и в тыл. Противотанковые орудия, расположенные узлами, могли легко маневрировать, для чего имелись особые ходы сообщений. Ближайшие села, а также ряд высот были превращены в мощные опорные пункты...

Блестяще одолели наши войска эту оборонительную линию врага!

Если говорить еще о Сталинградских материалах, нельзя не упомянуть очередную карикатуру Бориса Ефимова. Название ее "Осенние хворости (Рим -- Берлин по прямому проводу)". Состоит она из двух картинок. На первой: с искаженным лицом -- дуче с телефонной трубкой в руках. На столе лекарства. [420] в том числе хинин. На второй картинке -- с такой же искаженной физиономией фюрер с телефонной трубкой. На столе тоже лекарства, компрессы. Между ними краткий разговор. Дуче: "Алло, фюрер! Меня трясет африканская лихорадка!" Фюрер: "Отвяжись, дуче! У меня самого сталинградский прострел!"

* * *

28 ноября

Под Ржев выехали Симонов, Дангулов и Зотов. Но материалов пока немного -- небольшой репортаж. Задержались наши спецкоры с передачей своих корреспонденции и очерков. Что-то на них не похоже. Вызвал к прямому проводу. А они, не выслушав до конца начальственных замечаний, с каким-то воодушевлением сказали:

-- Вот хорошо, что связь есть. Принимайте первые корреспонденции.

Дангулов и Зотов передали обширную корреспонденцию о боях на этом фронте, вслед за ней другую -- "Борьба за железную дорогу Ржев -- Вязьма", а Симонов -- очерк "Мост под водой". Все это для очередных номеров газеты.

С Северного Кавказа оперативных материалов спецкоров совсем мало. Там затишье: наши войска почти не продвигаются. Печатаем, главным образом, обзоры прошедших боев на специальные темы, например, подполковника В. Чернева "Танки во Владикавказской операции".

Из района северо-восточнее Туапсе наш спецкор Хирен прислал очерк на неожиданную тему, под "нейтральным" заголовком "У подножья горы". Что же он там увидел, у этого подножия?

Шел корреспондент в полк и у одной лощины услыхал звуки духового оркестра. Заинтересовался. В медсанбате для раненых играли бойцы музыкального взвода. Решил познакомиться с музыкантами. Оказалось, что, хотя название взвода "музыкальный", но боевых дел у него на счету много. Не раз, бывало, они прятали где-то за скалой свои инструменты, а сами -- на передовую. Доставляли патроны, из боя выносили раненых...

Однажды красноармейцы Городской и Кардашев несли на себе раненых, шли путаными горными тропами, под "звуки" разрывов немецких мин. И вдруг наскочили на группу вражеских автоматчиков. Они спрятали раненых за большой камень, а сами вступили в бой. Долго шло сражение. Раненые им говорили:

-- Бросьте нас, а то сами погибнете...

-- Нет, не бросим, -- отвечали музыканты. -- Погибнем, а не бросим.

К вечеру огонь прекратился и раненые были доставлены в лазарет.

А о подвиге тенориста Поповича шла слава по всей дивизии. Принес он пулеметчикам патроны. В это время ранило командира взвода. Попович вынес командира с поля боя и снова вернулся к пулеметчикам. Приполз и увидел, что у одного из пулеметов вышел из строя весь расчет. Попович лег за пулемет и открыл огонь. Он погиб возле пулемета, но не отступил...

Может быть, после войны было и так. Спросят солдата: "Ты где воевал?" -- "В музыкальном взводе", -- ответит он. "Ах, -- в музыкальном?!" -- со скепсисом махнет рукой спрашивающий. Пусть же этот рассказ объяснит людям несведущим, чем был и что на войне делал музыкальный взвод...

* * *

Напечатан очерк братьев Тур "У Черного моря". Нельзя без трепетного волнения читать об одном событии, именно событии, а не эпизоде, происшедшем во время боев за перевал. Там немцы пошли в атаку на нашу морскую пехоту, прикрываясь ранеными военнопленными. Но когда это страшное шествие приблизилось к нашим позициям, пленные моряки неожиданно для своих мучителей остановились.

-- Вы слышите нас, товарищи. -- раздался крик из их рядов. -- Родину мы не продадим! Братья-черноморцы, отомстите за нас!

И они повернулись назад, лицом к немцам, угрожающе подняв костыли. Немцы на секунду дрогнули, но, опомнившись, ударили по пленным из автоматов. Истекая кровью, моряки падали в песок, как бы преграждая своими телами путь врагу. Командир отряда скомандовал: "В штыки!" Морская пехота ринулась на врага. Когда отряд занял высоту, прах героев предали земле и на могилу положили бескозырку, на ленте которой было написано "Черноморский флот".

Писатель словно прочитал думы тех, кто проходил мимо могилы:

" -- Кончится война -- отдохнем в этих санаториях. Дети наши снова будут играть на гальке пляжа, обагренного священной кровью героев.

И через десятилетия, когда седина убелит виски, боец, сражавшийся в этих краях, приложит к уху рогатую раковину, привезенную когда-то с войны, и услышит грохот военного моря -- шум бомбардировщиков, залпы дредноутов, вой мин, выстрелы горных пушек, ветер развернутых знамен -- грозную музыку священной битвы"...

* * *

Неутомимый Евгений Габрилович шлет и шлет с Северного Кавказа очерки. Один из них -- "На военной тропе" -- опубликован в сегодняшней газете. Нет, это не рассказ о боях на этих тропах: тропы лишь ведут к передовым позициям. По ним идут мулы и лошади, навьюченные продовольствием и боеприпасами. Ведут их специальные проводники, или, как их здесь называют, "вьюковожатые". Трудная эта дорога. Тропа идет зигзагами, петлями, а часто напрямик по крутой горе.

На одном из пунктов на тропе Габрилович встретился с вьюковожатым Иваном Дмитриевичем Сухиным, невысоким, коренастым бойцом из Архангельского края, и узнал необычайную историю.

Однажды, когда Сухин один шел высоко в горах со спешным заданием, на повороте на него внезапно накинулись несколько немецких разведчиков, искавших "языка". Они опрокинули Сухина, скрутили за спину руки и повели. А когда спустились горные сумерки, Сухин выбрал нужный момент и со скрученными руками вдруг бросился с многометрового откоса. Упал в мягкий снег. Немцы долго стреляли ему вслед, но нырнуть за ним не рискнули.

Под вечер пастухи-горцы, шедшие по тропе, заметили внизу какую-то странную, необычную воронку в снегу. С трудом пробрались к ней и увидели Сухина. Подобрали бойца...

Удивительный талант Евгения Иосифовича -- находить необычное, неожиданное...

Декабрь

1 декабря

Еще 23 ноября Юго-Западный и Сталинградские фронты с выходом у Калача и Советского замкнули кольцо окружения немецкой группировки. Но слово "окружение" все еще не фигурирует в официальных сообщениях. Значит, и нам не дозволено распространяться на эту тему.

Как раз в те дни я встретил в Ставке Жукова. Спросил его, как, мол, нам, газете, быть? Что сказать читателю? Ведь любой, кто возьмет в руки карту и проведет карандашом линию через освобожденные пункты, объявленные в сводках, в том числе у Калача и Советского, сразу увидит, что окружение вражеской группировки стало действительностью. Георгий Константинович вначале ответил шуткой:

-- А зачем вам писать, если ваш читатель до этого дойдет своим умом? -- А потом добавил: -- Пусть покрепче завязнут... Потерпите...

"Терпенье, -- писал Гейне, -- второе мужество".

Но этого мужества, признаюсь, нам не хватило, и мы решили обойти запрет. А сделано это было таким образом. Еще 27 ноября мы напечатали, как уже говорилось, статью Эренбурга "Наступление продолжается". Там и было впервые сказано, что враг окружен. Затем это слово -- "окружение" -- появилось в очерке Тихонова. В репортаже наших спецкоров оно тоже часто встречается, но здесь речь идет лишь об окруженных отдельных гарнизонах. Разумеется, это не дает четкого представления о битве. Но полным голосом впервые об этом сказал Гроссман.

"Сталинградское наступление" -- так называется его очерк.

Писатель видел начало наступления с НП дивизии. А затем, шагая вместе с наступающими войсками, выразительно описал все, что встретил на этом пути. "Мы едем по следам наступавших танков. Вдоль дорог лежат трупы убитых врагов, брошенные орудия, замаскированные сухой степной травой, смотрят на восток. Лошади бродят в балках, волоча за собой обрубленные постромки, разбитые снарядами машины дымятся сизыми дымками, на дорогах валяются каски, гранаты, патроны... Все дороги к Волге полны пленных... Медленно, отражая своим движением все изгибы степного проселка, движется колонна, растянувшаяся на несколько километров"...

Наш спецкор в одних шеренгах с бойцами. "Вечером мы продолжаем наш путь. Идут войска, колышутся черные противотанковые ружья, стремительно проносятся пушки, буксируемые маленькими сильными автомобилями. С тяжелым гудением идут танки, на рысях проходят кавалерийские полки. Холодный ветер, неся пыль и сухую снежную крупу, с воем носится над степью, бьет в лицо. Лица красноармейцев стали бронзово-красные от жестокого зимнего ветра. Нелегко воевать в эту погоду, проводить долгие зимние ночи в степи под этим ледяным всепроникающим ветром, но люди идут бодро, подняв головы, идут с песней".

А теперь об окружении. Написал Гроссман о нем так:

"Успех велик, успех несомненен, но все живут одной мыслью -- враг окружен, ему нельзя дать уйти, его нужно уничтожить".

Что ж, откровеннее об окружении противника не скажешь! А завершает Гроссман эту мысль словами: "Не должно быть ни тени легкомыслия, преждевременного успокоения".

Да, не откажешь Василию Семеновичу в умении трезво оценивать обстановку. А ведь нам, издали, тогда казалось: задача, которую поставила Ставка перед Сталинградскими фронтами уже после того, как кольцо окружения замкнулось, -- расчленить и уничтожить немецкую группировку, будет выполнена в короткие сроки. Но сделать с ходу это не удалось -- и в связи с усилением сопротивления врага, и в связи с недостатком наших сил. В сообщениях спецкоров все чаще появляются строки: "Противник сопротивляется крайне упорно, отступая, создает на выгодных рубежах опорные пункты, зачастую переходит в контратаки".

Трудности, с которыми сталкиваются наши войска, более подробно раскрываются в передовой статье "Умело организовать бой в ходе наступления":

"Враг стремится во что бы то ни стало привести себя в порядок, остановить наше продвижение. Он совершает перегруппировки, вводит резервы, спешно воздвигает новые оборонительные сооружения. На многих участках его оборона имеет большую глубину с многочисленными укрепленными рубежами. Нашим войскам приходится снова и снова преодолевать сильные преграды. Прорвав одну линию обороны, нужно безостановочно пробиваться дальше, чтобы на плечах отходящего противника ворваться на следующие его рубежи"...

Я читаю главу о Сталинградской битве в книге А. М. Василевского "Дело всей жизни", написанную после войны, и вижу, что все из того, что было опубликовано тогда в газете, тоже не противоречит тому, что писал маршал. Александр Михайлович прямо пишет, что одна из причин, почему мы вынуждены были приостановить движение, -- упорное сопротивление противника; очевиден был просчет, который допустили в Генштабе при определении численности окруженных войск врага; их оказалось больше, чем мы предполагали.

Наш спецкор Константин Буковский передал небольшую корреспонденцию "Награждение на передовых позициях". Об этом мы немало писали, но история этой публикации неординарна. Наши полки преследовали противника. Задача состояла в том, чтобы отрезать врагу пути отступления. Она была возложена на танковый десант во главе с подполковником Невжинским. Задачу он выполнил отлично. В это время в блиндаже командира дивизии находился командующий фронтом. Он тщательно следил за действиями десанта. Узнав о его боевом успехе, комфронта приказал:

-- Попросите ко мне подполковника Невжинского.

В блиндаж вошел плотный, коренастый танкист. Командующий поднялся ему навстречу, крепко пожал руку и сказал:

-- Спасибо, подполковник. Расстегните-ка шинель.

Наступила полная тишина. Комфронта достал из футляра орден Красной Звезды, привлек к себе Невжинского и приколол ему орден на левой стороне груди. Обветренное лицо танкиста дрогнуло. Он по-солдатски вытянулся:

-- Благодарю за награду. Постараюсь оправдать ее перед Родиной...

В корреспонденции по причинам, о которых я уже писал, не назван фронт и, естественно, имя командующего -- это был К. К. Рокоссовский...

* * *

Спецкоры пишут, главным образом, о материалах, которые посвящены войскам, ведущим наступление. Не прекращаются публикации и о тех, кто защищал Сталинград на его улицах, в кварталах, домах. Им сегодня посвящена передовица "62 армия" -- ее воинам, командующему генерал-лейтенанту В. И. Чуйкову. О боях 62-й армии за город на Волге Василий Иванович, будучи уже маршалом, после войны написал книгу. В силу своего характера, он был сдержан в оценках действий своих войск, тем более собственных. Но "Красная звезда" всегда стремилась в полный голос говорить о ратных заслугах наших воинов -- от солдата до командующего. Поэтому она писала в передовой:

"...62 армия -- одна из самых юных по возрасту и уже самых заслуженных по своему воинскому умению...

Она пришла к Сталинграду в те дни, когда лишь тоненькая цепочка наших войск преграждала вражеским дивизиям путь в город. Способность к молниеносному маневру -- вот первое, что показала 62 армия в то критическое время. Только гибкая маневренность могла спасти тогда положение. И армия искусно перебрасывала свои батальоны, полки но фронту, не боялась снимать части с одного участка и направлять их туда, где они были более необходимы именно в этот момент. Армия умело затыкала бреши, в которые уже готова была хлынуть вражья сила, ломала клинья неприятеля, заставляла его лихорадочно метаться по всем направлениям перед только еще создававшейся линией городской обороны...

Отражая атаки противника, части 62 армии сами атаковали его, делали смелые вылазки, забирали инициативу в свои руки и принуждали врага к обороне. 62 армия навеки оставила в истории военного искусства не только образцы ведения активной обороны, но и саму себя в целом как необычайный воинский организм, выработавший совершенные, еще никогда не применявшиеся формы уличных боев... Проходя суровую школу военного опыта, молодая армия одновременно создала своими действиями университет городских боев".

Заключительные строки передовой статьи:

"Слава 62 армии переживет века. Пройдут годы. Зеленой травой зарастут развороченные снарядами поля сражений, новые светлые здания вырастут в свободном Сталинграде, и ветеран-воин с гордостью скажет:

-- Да, я сражался под знаменами доблестной шестьдесят второй!"

После Сталинграда 62-я армия, преобразованная в 8-ю гвардейскую, прошла славный путь до самого Нерлина. Но не будет преувеличением, если скажу, что Сталинградская битва была в созвездии ее побед самой яркой звездой!

0x01 graphic

Переход Суворова через Чёртов мост.

Художник А. Е. Коцебу

5 декабря

В сводках Совинформбюро сообщается, что наши войска продолжают вести наступательные действия на Центральном фронте. Собственно говоря, такого официального названия фронта нет. Был он в первые месяцы войны, затем его упразднили, вновь создали лишь в феврале сорок третьего года. Операцию в этом районе проводят войска Западного и Калининского фронтов. Но не тем же причинам, что и в Сталинграде, их участие в ней засекречено.

Я уже говорил о материалах, переданных нашими спецкорами с этих фронтов. Хочу подробнее рассказать об очерке Симонова "Мост под водой". Мне принесли вчера уже сверстанный очерк. Он занял три колонки. Когда я увидел его название, удивился: что это за странный мост, претендующий на такую большую площадь в газете? А прочитав, понял, что мост этого заслуживает.

Вот его история. Перед началом наступления дивизия генерала Мухина решила построить для танков мост через реку ниже уровня воды сантиметров на пятьдесят, да так, чтобы он не был виден противнику. Однако наш левый берег был низким и отлогим. А правый, где обосновались немцы, был высокий, обрывистый. С него просматривались наши позиции не только днем, но и ночью при свете ракет. Как подвезти сюда бревна так, чтобы строительство моста не было видно немцам? У инженера дивизии Сосновкина мелькнула смелая мысль: а что, если переносить бревна не по нашему берегу, а по их берегу? Тот же самый крутой обрыв, который дает противнику возможность смотреть далеко вперед, не давал ему возможности видеть, что делается у него под носом, свой берег, свою собственную узкую полосу.

Симонов сделал, пожалуй, больше всех. Я имею в виду еще один его очерк "Декабрьские заметки". Он состоит как бы из отдельных новелл, связанных между собой. Дорога войны из Москвы до Ржева. Поле боя под Ржевом. Командный пункт командира дивизии Мухина, генерала "большой смелости, большого умения и большого сердца". Сорокапятилетний санинструктор Губа, стеснявшийся написать своей Аксинье, что на "старости лет" он вступил в партию... Это все как бы внешние приметы фронтовой жизни. Но есть у человека и внутренний мир, думы, чувства, с неизмеримой силой обострившиеся на войне, и проникнуть в их глубины дано только большому писателю.

Скажем, чувства людей в дни и часы перехода от обороны к наступлению.

Вот как они раскрыты в очерке: "Когда войска долго стоят на месте, занимая оборону, то всегда невольно в какой-то степени начинается быт войны, привычка к относительной безопасности. Перед наступлением командиру и его бойцам приходится преодолевать в себе эту инерцию, это чувство относительной безопасности. Как бы ни было хорошо организовано наступление, как бы хорошо ни подавила артиллерия огневые точки немцев, -- все равно последние двести -- сто метров придется идти открытой грудью на пулеметы. Человек, готовый идти в наступление, знает, что через час-другой, когда кончится эта грозная артиллерийская канонада и он пойдет вперед, все может случиться. Если говорить о высоком моральном духе бойцов, то это вовсе не значит, что они стараются забыть о грозящей смертельной опасности. Нет, они помнят о ней и все-таки идут. И если бы им предоставилась возможность выбора между спокойным сидением в обороне и наступлением, они бы всегда выбрали наступление.

В этом секрет солдатской русской души, секрет воспитания армии..."

Несколько ранее я писал о храбрости на войне, о мыслях Гроссмана, высказанных им на сей счет в очерке "Сталинградская быль". А вот как, вглядываясь в природу храбрости, писал об этом Симонов в "Декабрьских заметках":

"В рассказе "Набег" Льва Толстого один офицер говорит, что храбрый тот, который ведет себя как следует. Иначе говоря, поясняет Толстой, храбрый тот, кто боится только того, чего следует бояться, а не того, чего не нужно бояться. Это мудрые слова, и они всегда применимы к нашим воинам. В первые же месяцы войны у нас было много, столько же, сколько и сейчас, смелых и презирающих смерть людей. Я видел командиров, которые, чтобы подбодрить других, стояли во весь рост под бомбежкой, когда все кругом старались прижаться к земле. Я видел людей, которые один на один выходили с гранатой против танков. Все это было у нас с самого начала. Но храбрость, та спокойная храбрость, о которой говорит Толстой, она, как массовое явление, родилась лишь в испытаниях войны.

Вести себя на войне как следует -- это значит при первой возможности вырыть себе ямку, щель, окопчик... спокойно лежать в нем во время бомбежки и делать свое дело, не страшась немецких бомб...

Ни для кого не секрет, какой страшной была лавина обрушившейся на нас немецкой техники. Эта техника остается грозной и сейчас, и было бы, конечно, наивно думать, что страх человека, на которого прет танк, может когда-нибудь исчезнуть. Но в душе человека, на которого надвигается смертельная опасность, всегда есть два чувства по отношению к ней: бежать, уйти от этой смерти или самому убить ее. И вот в этих двух чувствах, которые всегда борются между собой в душе солдата, в сочетании этих двух чувств с каждым месяцем войны все больше преобладает второе -- самому убить эту смерть. Это и есть массовая храбрость -- храбрость закаленной в боях армии".

0x01 graphic

"Живой мост"

Художник Франц Рубо.

Изображён эпизод, когда 493 русских солдата две недели отражали атаки 20-тысячной персидской армии. Для переправки орудий пришлось организовать живой мост из тел солдат

Вот уж который день в сообщениях Совинформбюро не упоминается о Северном Кавказе. Бои там затихли. Но это не значит, что Юг нами забыт. Печатаются корреспонденции и очерки о минувшем наступлении в районе Владикавказа и вообще о жизни и быте этого фронта.

Дал о себе знать Петр Павленко. Выехал он некоторое время назад из Москвы вместе с фоторепортером Виктором Теминым в войска Кавказского фронта и жестоко простыл в дороге. Его выхаживали в бакинской гостинице Темин и жившие по соседству Любовь Орлова и Григорий Александров. Но стоило ему почувствовать себя чуть лучше, как он, еще не совсем оправившись от болезни, добрался в холодном товарном вагоне до места назначения, в район Владикавказа.

Там он встретился с Миловановым, и они отправились в одну из дивизий. Дальше их путь лежал в полки и батальоны. Дорога обстреливалась. Милованов, человек отважный, не раз сопровождал писателей на передовую и считал своим долгом оберегать их. И на этот раз он сказал Павленко прямо-таки умоляюще:

-- Петр Андреевич, может, не надо? И здесь, на КП дивизии, людей много.

-- Нет, пойдем туда, -- ответил писатель.

Пошли. Попали под шрапнель. Залегли. Милованов снова упрашивает:

-- Вернемся, Петр Андреевич. Надо вернуться! И на КП можно узнать многое.

-- Да что я, шрапнели не видел? -- непоколебимо ответил Павленко. -- Я ее знаю еще с гражданской войны.

Между прочим, у нас в редакции шутили: Павленко больше боится потерять очки, чем попасть под мину. Для такой шутки, право, имелся веский резон. В одной из поездок в боевую часть Павленко потерял очки и не мог идти дальше. Его спутник Темин долго лазил среди воронок, искал очки. Нашел все-таки. Петр Андреевич обнял его, расцеловал:

-- Спасибо, что спас... Не от мин, а от слепоты...

Побывали Павленко и Милованов на передовой, в батальонах, ротах, а затем вернулись на КП дивизии. А там как раз собрались истребители танков на свой слет по обмену опытом. Слушал Павленко, замечал, записывал. Так появился в "Красной звезде" его очерк "Четвертое условие". Что же это за "четвертое условие" истребителей танков? Сами они назвали три важнейших условия: боевая готовность, подготовка прицельной линии, вера в победу. Но в дискуссию вмешался командир корпуса генерал Рослый:

-- Вера в свое оружие. Без веры в свое оружие не может быть веры в победу. Это четвертое условие. Даже скажу, с него надо начинать.

Все единодушно поддержали генерала и тут же стали рассказывать, как это четвертое условие помогало бить врага...

Весь очерк Павленко пропитан сочной солдатской речью, которая и красочна и мудра:

"Мы незамаскированные сидим, как тушканчики серед степи".

"Я второй выстрел дал, и второй танк остановился, как приклеенный".

"Хорошо, что немцы меня не заметили, а то уж лежал бы я под красной пирамидкой".

"Основное оружие против них... бутылка с горючей жидкостью. Признаюсь, к этой аптеке я раньше большого доверия не имел".

"Потом, самое главное, это знать уязвимые места танков.

Бронебойщик вроде доктора, он должен обязательно знать, где у танка кашель, а где ломота".

Или такой волнующий рассказ моряка-автоматчика:

-- Против восемнадцати передних машин наш командир решил выслать группу бойцов с бутылками. Выстроил роту: "Кто хочет идти добровольно на отражение танков, три шага вперед". Вся рота протопала три шага, стоит, как один человек. И командир роты говорит: "Я вам не загадки загадываю, а задаю вопрос, кто пойдет, на три шага вперед". И опять вся рота плечо в плечо на три шага вперед подвинулась. Никто уступить не хочет. Тогда командир говорит: "Вот вы какие!" Отсчитал с правого фланга 20 бойцов и послал...

* * *

Перед отъездом на Кавказ был у меня разговор с Павленко. Я попросил его:

-- Петр Андреевич! Помнишь, какую свистопляску поднял Геббельс, когда немцы прорвались на Северный Кавказ? На весь свет шумел, что кавказские народы якобы встречают гитлеровцев с распростертыми руками. Тогда Дангулов в своих очерках показал, что там их встречают не хлебом-солью, а пулями и гранатами. Кавказ ты знаешь лучше всех. Посмотри еще раз и напиши об этом.

И вот пришли два его очерка. Один из них называется "Фронтовой день". Это о встречах с воинами-осетинами. Их ненависть к фашистским захватчикам сильнее всего была выражена писателем, пожалуй, в таких строках:

"Пощады немцам от осетин не будет никакой, -- говорит Хетагуров. -- Многие объявили кровную месть фашистам. Поклялись по адату, что будут мстить за кровь близких..."

А второй очерк -- "Воины с гор" -- о том, как сражаются верные традициям горской доблести кавказские воины. Вот как уходили на войну добровольцы:

"Было решено сформировать особый отряд добровольцев Дагестана и поручить командование Кара Караеву потому, что нет в сегодняшнем Дагестане более заслуженного героя, чем он, Караев.

Если бы брали в отряд каждого, кто просился, отряд, вероятно, превратился бы в крупное соединение, но отбирали строго, придирчиво. Каждый принятый становился как бы делегатом своего аула или целого района, и отныне на нем одном лежала слава или позор всех оставшихся дома и доверивших ему защиту Родины кровью.

От него одного зависело теперь, будут ли говорить о храбрецах Гуниба, Согратия, Чоха, Кумума или станут складывать неприличные поговорки о трусах из такого-то аула. А ведь каждый аул втайне мечтает, чтобы из его домов вышел второй Гаджиев, чтобы прославились вместе с именем нового храбреца и семья его, и род его, и родные места его со всеми товарищами, со всеми теми, кто верил в него и надеялся на него".

Да, я не ошибся, предложив эту тему Петру Андреевичу...

* * *

Обратились мы с просьбой и к Михаилу Светлову откликнуться на эту тему. И вот он очень быстро принес стихотворение "Ударим в сердце чужеземца!":

Каленые сибирские морозы,
Балтийская густая синева,
Полтавский тополь, русская береза,
Калмыкии высокая трава.

Донбасса уголь, хлопок белоснежный
Туркмении, Кузбасса черный дым --
Любовью сына, крепкой и надежной,
Мы любим вас, мы вас не отдадим.

Безмолвна тишь глухой военной ночи.
Товарищи построились в ряды,
За ними Север льдинами грохочет
И шелестят грузинские сады.

Свирепствует свинцовая погода,
Над армией знамена шелестят,
За армией советские народы,
Как родственники близкие, стоят.

Мы для себя трудились, не для немца
И мы встаем на рубежах войны,
Чтобы ударить в сердце чужеземца
Развернутою яростью страны.

И были эти стихи опубликованы в очередном номере газеты.

8 декабря

Ни на одном из фронтов в эти дни нет больших баталий. В кратких информационных заметках со Сталинградских фронтов наши спецкоры сообщают лишь о боевой активности отдельных частей, отражении контратак, а в самом городе бои носят характер блокирования некоторых блиндажей и дзотов противника.

В эти дни публикуются статьи о наиболее поучительных боях соединений, армий, фронтов, родов войск. Хотя времени со дня начала сталинградского контрнаступления прошло немного, но наши спецкоры стараются осмыслить пройденное. И не только для того, чтобы воздать должное военачальникам, командирам, бойцам. Их опыт нужен для грядущего наступления.

Петр Олендер напечатал статью "Быстрота и маневр" -- о тактическом искусстве уже известного нам командира танковой бригады подполковника Невжинского. Перед ним была поставлена новая задача -- перерезать отходящему врагу дорогу к переправе. О том, как комбриг ее выполнил, говорит сам заголовок статьи.

Константин Буковский рассказывает о том, как была прорвана оборона немцев на Дону. Василий Земляной -- об ударах по врагу штурмовой авиацией. Николай Денисов напечатал статью "Комбинированные удары бомбардировщиков", Виктор Смирнов -- "Артиллерийское сопровождение танков в наступлении"... Каждый непредубежденный человек, если и ныне, спустя сорок с лишним лет, перечитает их статьи, убедится, что многое в них освещено толково, обстоятельно, убедительно.

Илья Эренбург выступил со статьей "Заветное слово". В дни оборонительных сражений за Москву было такое заветное слово: "Выстоять!" Так называлась его знаменитая статья. А ныне -- иной мотив. "У нас было много слов до войны, громких и нежных. У нас будет еще больше слов после победы: такой большой, такой многообразней станет жизнь. Но теперь у нас мало слов. Но теперь у нас осталось одно слово, самое заветное, самое дорогое. В нем все наше сердце. В нем вся наша тоска. В нем и вся наша надежда. Короткое слово: вперед!"

* * *

Последние номера газеты заполнены писательскими очерками и рассказами. Я их хотя бы перечислю:

Борис Лавренев -- "Подарок старшины",

Николай Вирта -- "Солдатские жены",

Мариэтта Шагинян -- "Свердловск",

Лев Никулин -- "Урал Южный",

Аркадий Первенцев -- "Город на Каме"...

Это нештатные авторы, а кроме того, за последнюю неделю были напечатаны очерки и корреспонденции наших фронтовых спецкоров -- Николая Тихонова, Константина Симонова, Петра Павленко, Василия Ильенкова, Евгения Габриловича, Александра Прокофьева, Михаила Светлова... О такой плеяде писателей даже самая литературная из литературных газет могла тогда, может, и ныне только мечтать!

13 декабря

На фронте, как сообщает Совинформбюро, без перемен. Однако "В последнем часе" публикуется сводка о трофеях наших войск и потерях противника под Сталинградом и на Центральном фронте с начала наступления. Цифры внушительные.

Вчера началось сражение с немецко-фашистскими войсками в районе Котельникова: здесь противник перешел в наступление, пытаясь деблокировать окруженную группировку Паулюса.

* * *

Сегодня и в минувшие несколько дней в газете много места заняли партизанские материалы. "Непокоренный край" -- так называется корреспонденция К. Токарева об оккупированном немцами районе на северо-западе нашей страны. Четыре экспедиции были посланы фашистскими карателями в этот край, но покорить его не смогли. Чувствуя свое бессилие, немецкий комендант решил обратиться к партизанам с "дипломатическим воззванием": предложил им сдаться, обещая... прощение. На это воззвание, расклеенное на стенах домов, телеграфных столбах и придорожных деревьях, партизаны наклеили листовки с ответом:

"Господин комендант и прочая немецкая сволочь! Вы спрашиваете: что нам нужно? С удовольствием разъясняем: катитесь отсюда к чертовой матери, пока мы не добрались до вас. И всем своим передайте: скоро придет сюда Красная Армия и всем вам устроит капут. Молитесь господу богу, чтобы он заранее принял ваши паршивые души. А ваши собачьи кости мы уж сами закопаем. На это у нас хватит русской землицы. Партизаны".

18 декабря

Есть в номере материал, положивший начало большому патриотическому движению в нашей стране. Это письмо колхозника артели "Стахановец" Новопокровского района Саратовской области Ферапонта Головатого. Вот выдержка из этого письма:

"Провожая своих двух сыновей на фронт, я дал им отцовский наказ -- беспощадно бить немецких захватчиков, а со своей стороны я обещал своим детям помогать им самоотверженным трудом в тылу... Желая помочь героической Красной Армии быстрее уничтожить немецко-фашистские банды, я решил отдать на строительство боевых самолетов все свои сбережения..."

Сегодня же получен ответ Сталина на это письмо. Ответ заверстан на первой полосе, над передовой. А сама передовая называется "Спасибо колхознику Ферапонту Головатому!".

Почин Ферапонта Головатого нашел широкий отклик в стране. Со всех концов приходят письма колхозников, многих советских людей, в которых они сообщают, что внесли в Госбанк свои сбережения на постройку самолетов и танков. Эти письма, а также ответы Сталина на каждое письмо публиковались в газете. Их было так много, что они почти ежедневно занимали по целой полосе, а порой и больше.

Каждой эскадрилье, танковой колонне, а иногда самолету, танку присваивались имена того района или области, труженики которых собрали средства на их строительство.

Помню и такую историю. Алексей Толстой обратился к правительству с просьбой передать премию, присужденную ему за роман "Хождение по мукам", на постройку танка и разрешить назвать его "Грозный".

Алексей Николаевич объяснил: название он связал с именем Ивана Грозного, о котором написал драматическую повесть. Об этой повести он говорил: "Она была моим ответом на унижения, которым немцы подвергли мою Родину. Я вызвал из небытия к жизни великую страстную русскую душу -- Ивана Грозного, чтобы вооружить свою "рассвирепевшую совесть".

Незадолго до этого мне позвонили и попросили разыскать Толстого, с ним хотел поговорить Сталин. Беседа у них была не длинной. Речь шла о повести писателя. Сталин ее прочел и отозвался одобрительно. А теперь, получив письмо Толстого, Сталин, видно, понял, почему писатель просил назвать танк "Грозный". В своей ответной телеграмме Толстому, опубликованной в "Красной звезде" и других газетах, он писал: "Ваше желание будет выполнено".

Прошло немного времени, и Алексей Николаевич с группой писателей, тоже передавших свои премии на строительство танков, выехал под Москву для вручения боевых машин их экипажам.

Опушка леса с высокими елями, упиравшимися тонкими верхушками в серое низкое небо. Импровизированная трибуна из свежеструганных досок на небольшой снежной полянке. Перед трибуной выстроились "тридцатьчетверки". На рубчатой броне башни командирской машины -- яркая белая надпись: "Грозный". У машины четверо танкистов. Трое совсем еще молодые парнишки в черных комбинезонах и шлемофонах. Четвертый, постарше, в фуражке и защитных очках, Павел Беляев, командир машины, в прошлом ивановский ткач. Краткий митинг. Алексей Николаевич торжественно передает экипажу свой танк и обращается к нему с душевным напутствием. Танки прогремели мимо трибуны, прошли вдоль опушки леса и, круто развернувшись, остановились на полянке. А затем в избушке, убранной свежими еловыми ветками, -- незатейливый банкет и проводы: танкисты уходят на фронт...

В июле этого года мы напечатали стихотворение Александра Твардовского "Отречение". Поэт в ту пору работал в газете Западного фронта "Красноармейская правда". В течение полугода после этого он не давал о себе знать.

Но вот вчера Александр Трифонович пришел в редакцию. Впервые я его увидел. Он был высокий, плотный, офицерская форма сидела на нем как влитая. Внимательные серьге глаза смотрели испытующе. Он подошел к моему столу, где я корпел над какой-то версткой, вынул из полевой сумки несколько листиков со стихотворным текстом, напечатанным на машинке, вручил мне и сказал:

-- Я знаю, что вы не любите Теркина, но все же я принес...

Признаться, подобное вступление меня несколько удивило. Но я ничего не ответил, усадил гостя в кресло, а сам стал читать стихи. Прочитал раз, потом снова. Стихи мне очень понравились, я вызвал секретаря, сказал, что они пойдут в номер, попросил сразу же их набрать и прислать гранки. А затем, повернувшись к Твардовскому, сказал: [446]

-- Александр Трифонович! А это ведь не тот Теркин, которого я не любил...

А "тот" Теркин был не Василий, а "Вася Теркин", удалой боец, герой частушек, которые сочиняли поэты, в том числе и Твардовский, для газеты Ленинградского фронта "На страже Родины" во время войны с белофиннами.

"Вася Теркин", действительно, мне не нравился. Выглядел он фигурой неправдоподобной -- и в огне не горел, и в воде не тонул. Совершал он сверхъестественные подвиги: то накрывал пустыми бочками белофиннов, беря их в плен, то "кошкой" вытаскивал вражеских летчиков из кабин самолетов, то "врагов на штык берет, как снопы на вилы"... Словом, это был своего рода Кузьма Крючков, широко известный лихой казак, не сходивший с лубочных плакатов времен первой мировой войны. Война на Севере была тяжелой, стоила немало крови, и легкие победы Васи Теркина были далеки от реальности.

Не по душе был Вася Теркин не только мне, но и всем нам в "Героическом походе", в том числе и нашим поэтам Суркову, Безыменскому, Прокофьеву. Они тоже сочиняли частушки под коллективным псевдонимом "Вася Гранаткин"; это были сатирические стихи, бичующие недостатки в боевой жизни и солдатском быту. Наше отношение к Васе Теркину тогда было известно Твардовскому. А теперь я имел возможность объясниться с ним самым откровенным образом. Разговор у нас был долгим. Твардовский мне сказал, что по этому поводу и в самой редакции "На страже Родины" возникали дискуссии, да и самого Твардовского этот образ не удовлетворял.

А сейчас передо мною был уже сверстанный двухколонник "Кто стрелял" -- совсем другие стихи и другой Василий Теркин: умный, сильный, веселый, выхваченный, можно сказать, из самой солдатской жизни. Не Вася Теркин -- боец необыкновенный, а Василий Теркин -- боец обыкновенный, как его окрестил сам Твардовский. Такой герой не мог не понравиться.

Так начался у нас в "Красной звезде" "Василий Теркин".

Потом Твардовский снова и снова приносил нам главы своей поэмы.

* * *

20 декабря

На фронт вылетел Марк Вистинецкий, и для следующего номера уже получен его очерк "На поле боя". Имя Вистинецкого не часто появлялось на страницах газеты, хотя писал он много. По должности он числился у нас литературным секретарем, писал в основном передовые статьи, и его из-за этого величали "передовиком". Отличались его передовые публицистическим накалом, а главное, писал он их очень быстро и обогнать его мало кто мог. А что это означало для газеты в ту пору, не трудно понять. Часто важнейшие события нагрянут поздно ночью, а откликаться на них надо сразу же. Бывало, писать передовую надо было за час-полтора до выхода номера. В этих случаях за перо брался Вистинецкий.

Не раз он просил меня и даже требовал, чтобы его послали хотя бы на денек-два на фронт. Не может, объяснял он, писать передовые, не понюхав пороху. Вот и третьего дня зашел он ко мне и с обидой, настойчиво сказал:

-- До каких пор вы будете меня держать в... тени?

В общем, выехал он на Юго-Западный фронт и передал очерк о том, что видел на полях сражений в среднем течении Дона. А через пару дней пришла его новая корреспонденция "Как были разгромлены четыре вражеских дивизии". Это -- разбор операции, в которой с большой эрудицией раскрывалось оперативное искусство наших военачальников в руководстве большим сражением.

Любопытна концовка корреспонденции:

"К рассвету все было закончено. Перестрелка стихла. На юго-восток потянулись колонны наших частей, разгромивших врага. На север поплелись многочисленные колонны пленных. Четыре неприятельских дивизии прекратили свое существование... Когда мы прибыли сюда вкоре после боя, высоко в небе кружился немецкий самолет. Он долго петлял над полем, не открывая огня и не сбрасывая бомб. Очевидно, этот самолет был прислан, чтобы разведать, что же здесь произошло, куда девались четыре гитлеровских дивизии. Наши бойцы, посмеиваясь, говорили: "Смотри, смотри, обрадуешь Гитлера"...

* * *

В номере очерк Симонова "Полярной ночью". Это, разумеется, с Севера. На этот раз в Мурманск Симонов отправился по своей инициативе. Он хотел посмотреть, какие перемены с героями его очерков произошли на этом фронте за год; видно, прикипел к этим краям. Кроме того, газете нужен разнообразный материал, убеждал он меня. Была у него еще одна цель: хотел еще раз отправиться в плавание на подводной лодке, но теперь уже не к немецким морским базам в Румынии, как это было летом прошлого года, а к Норвегии. В это он, конечно, меня не посвятил, но выдал его случайно фоторепортер Халип, с которым Симонов вместе выезжал в командировку. Халип спросил у меня, должен ли он ждать в Мурманске, пока Симонов вернется после подводного плавания, или ему возвращаться в Москву? Поход на лодке -- дело опасное и длительное. Но долго там сидеть мы Симонову не дали. Вернулся он и отчитался очерком "Полярной ночью".

Это была необычная история, быть может, единственная за войну. Во время боевого полета на бомбежку вражеских позиций был убит летчик. И вот стрелок-бомбардир младший лейтенант Н. Д. Губин, мало что умевший в пилотном деле, привел самолет на свой аэродром и посадил его в странном положении -- опираясь на нос и одно крыло. Сила очерка -- в тонком раскрытии человеческого характера, проявившегося в критические минуты боя.

Читается очерк, как новелла, а помещенная над подвалом на две колонки фотография Губина, сделанная Халипом, подтверждает истинность необычайного происшествия.

26 декабря

Но больше всего об искусстве наших наступающих войск, их неодолимой активности говорят темпы движения вперед. Современная маневренная операция характеризуется, прежде всего, быстротой ее развития. Части Красной Армии, несмотря на ожесточенное сопротивление врага, набрали высокие темпы продвижения... В среднем на отдельных направлениях наступление идет со скоростью более чем 20 километров в день. Нужно помнить, что наши войска наступают сейчас в условиях бездорожья, по снежной целине. Зима -- тяжелое время года для наступления. Но это не останавливает советских воинов. Один за другим падают укрепленные рубежи врага с их развитой сетью противотанковых и противопехотных заграждений, сложной системой дзотов, траншей, ходов сообщений и мощного огня".

А дальше разговор был у нас о задачах войск. Приведу для примера лишь одно соображение Жукова:

-- В широкой полосе наступления могут порой оставаться отдельные неподавленные очаги сопротивления противника. Из-за них главные силы не могут и не должны задерживаться. Наоборот, самый верный способ покончить с ними -- двигаться безостановочно вперед, к наиболее важным пунктам и рубежам, согласно поставленной задаче. Но это вовсе не значит, что неподавленными очагами сопротивления можно пренебрегать.

Задача заключается в том, чтобы шел одновременный процесс -- преследование отступающего противника с целью его полного разгрома и окончательная ликвидация неподавленных опорных пунктов...

И эта мысль нашла отражение в передовой.

Напечатана статья Миколы Бажана. Называется она "Сыны Украины в боях с немцами". Писатель повествует о том, как украинцы -- летчики, танкисты, артиллеристы, пехотинцы -- сражаются с врагами. Называет имена, рассказывает об их подвигах. Многие нам известны, мы о них уже писали. Но знали далеко не всех героев. Вот что рассказывает Микола Бажан об одном из неизвестных нам героев:

"Мы будем стоять на зеленых горах над Днепром. Могучей аркой повиснет через реку новый мост. Небо будет светлым, безоблачным. И мы вспомним тогда, как в этом небе черным стремительным облаком несся на мост, забитый танками, орудиями, серыми колоннами немецких войск, горящий советский самолет. Его вел летчик Вдовиченко. Он должен был разбомбить мост, по которому переползали на левый берег Днепра фашистские полчища. Самолет был подбит и вспыхнул. Летчик с тремя своими друзьями -- такими же сыновьями Украины, как и он, -- уверенно и точно направил свою машину. Тяжело нагруженная бомбами, она упала на самую середину моста. Мост рухнул. Летели в воду танки, солдаты, орудия. Левый берег был для немцев надолго отрезан. Это было в тяжелые сентябрьские дни 1941 года"...

* * *

Во время беседы с Жуковым, когда я уже собирался уходить, Георгий Константинович меня задержал:

-- Заинтересуйтесь командиром 24-го танкового корпуса Бадановым. Сегодня будет подписан Указ о награждении его орденом Суворова. Первый орден Суворова.

Заскочил к операторам Генштаба. Там я узнал немного, но самое главное. Начав наступление северо-западнее Богучара, корпус В. М. Баданова прошел с боями 300 километров, уничтожил до 7000 вражеских солдат и офицеров, захватил огромное количество имущества, в том числе на станции Тацинской эшелон разобранных новых самолетов; на аэродроме его танки раздавили свыше двухсот транспортных самолетов, готовых к полету к окруженной группировке в Сталинграде...

Вернувшись в редакцию, я сразу же послал телеграмму нашему спецкору по Юго-Западному фронту с просьбой немедленно -- так и было написано в депеше "немедленно" -- прислать обширную корреспонденцию о корпусе и его командире. Заодно приготовили портрет Баданова. А вечером мы получили сразу три документа: о преобразовании 24-го танкового корпуса во 2-й гвардейский, о присвоении Баданову звания генерал-лейтенанта и о награждении его орденом Суворова. Все это поставили на первую полосу, а рядом -- большой портрет комкора.

31 декабря

Совершенно неожиданно с Юго-Западного фронта получили очерк Алексея Суркова с энергичным заголовком "На Юг и на Запад!". Сурков выехал в район Среднего Дона несколько дней тому назад. Задание у него всегда одно и то же: всматриваться во фронтовую жизнь и писать стихи.

Но и очерку мы обрадовались, выкроили на тесной газетной площади две колонки и послали Суркову телеграмму: мол, очерк отличный. Может быть, поэтому через два дня он прислал новый очерк "Возвращение". А со стихами у нас как раз в это время было все в порядке. Прислал из Ленинграда стихотворение Александр Прокофьев. Получили стихи Симона Чиковани в переводе Павла Антокольского "Над горным потоком", посвященные Владимиру Канкаве, истребителю танков. Есть в этих стихах, одухотворенных страстным сердцем художника, такие щемящие душу строки:

И братскую землю целуя навеки,
Согрел ее кровью хладеющей,
И тихо смежая орлиные веки,
Пытался привстать на земле еще.
И несся поток по скалистым обвалам,
Как конная лава в бою.
И слава, как знамя, легла покрывалом
На грудь молодую твою.

* * *

В канун Нового года отмечалось большое событие для нашей страны -- двадцатилетие образования Союза ССР. Задумались: что написать в газете об этой знаменательной дате? Позвонил М. И. Калинину. Знал, что в эти дни он очень занят, и прежде всего предстоящим традиционным выступлением, все же решился на звонок:

-- Михаил Иванович, может, выкроите для нас часик-другой и напишете хотя бы несколько строк к юбилейной дате?

Ответ я получил лишь на второй день. Калинин обещал "кое-что" написать. Это обрадовало. Во время разговора с Михаилом Ивановичем у меня в кабинете был Алексей Толстой. Я и его попросил:

-- Алексей Николаевич, очень хотелось, чтобы по соседству с Калининым были и вы. Напишите несколько слов.

Толстой не заставил себя упрашивать:

-- Я не мастер писать праздничные статьи. Но несколько слов напишу.

В один и тот же день мы получили статью Калинина и статью Толстого. "Кое-что", обещанное Михаилом Ивановичем, заняло в газете четыре колонки! Калинин рассказал об истории образования СССР, о пути, пройденном страной за двадцать лет, о сплочении наших народов в дни мирные и в дни войны. Очень важными показались нам строки, где впервые -- за два с половиной года до нашей полной победы над фашистской Германией -- было сказано: "Теперь всем видно, что Советское государство выдержало испытание в войне против немецких захватчиков".

Главная идея статьи -- нерушимая, непоколебимая дружба народов Советской страны. Она прошла самую сильную проверку в самые критические дни и месяцы, когда решался вопрос: быть или не быть нашему многонациональному государству. Все нации СССР мужественно выступили на защиту своей Родины, шли на величайшие жертвы во имя ее спасения.

"Народы Советского Союза, -- писал Михаил Иванович, -- глубоко осознали, что только на цуги объединения всех своих усилий, на основе тесного сотрудничества и взаимопомощи они смогут отстоять свою национальную свободу и независимость...

Советский строй, добытый потом и кровью людей, дорог каждому народу нашей страны. Мы видим, как все национальности, соревнуясь в геройстве, упорно и жестоко борются с врагом..."

"Несколько слов" Алексея Толстого заняли две колонки и удачно соседствовали с выступлением Калинина. Статья Толстого "Несокрушимая крепость" была проникнута той же мыслью:

"У нас всех, на каком бы из ста пятидесяти языков мы ни говорили, где бы ни стоял наш родной дом -- на опоганенном немцами, залитом кровью и слезами берегу Днепра, или у мирно журчащего арыка роскошной Ферганской долины, в суровой сибирской тайге, или у благодатного южного моря, -- равно для всех нас одно отечество -- Советский Союз: источник всей жизни нашей, наша несокрушимая крепость".

Илья Эренбург принес статью "На пороге". С писательской вышки он обозревает прошедший год, говорит о будущем. В те дни Сталинградскую битву еще не называли переломом или началом коренного перелома в войне с немецко-фашистскими захватчиками. Илья Григорьевич другими словами скапал именно это: "Сталинград стал перевалом..." Ну что ж, "перевал" и "перелом" -- понятия идентичные.

К тому, что не раз писал Эренбург о ненависти к гитлеровцам, в этой статье прибавился еще один метафористически емкий мотив: "Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта... Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: убей".

И снова предупреждение: "Сурово мы смотрим вперед. Новый год рождается в грохоте боя. Нас ждут в новом году большие битвы и большие испытания... Германия будет отчаянно сопротивляться... Мы знаем, что перед нами много жертв..."

И лаконичная фраза: "Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть"...

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 19/08/2014, изменен: 19/08/2014. 63k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: "И если бы им предоставилась возможность выбора между спокойным сидением в обороне и наступлением, они бы всегда выбрали наступление. В этом секрет солдатской русской души, секрет воспитания армии..."

Каменев Анатолий Иванович "Терпенье - второе мужество".

Каменев Анатолий Иванович
"Терпенье - второе мужество".