ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Битва генералов

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Мысли на будущее...

0x01 graphic

"Благословение ополченца 1812 года".

Художник Лучанинов Иван Васильевич (1781-1824)

БИТВА ГЕНЕРАЛОВ

(Вожди "первой величины" 1812 года)

"...Вожди государства должны постоянно не спускать глаз с опасностей, которые хотят устранить, ослабить или смягчить;

они должны думать, как бы не усилить опасность, вместо того чтобы ослабить ее, как бы не навлечь на себя беду, стараясь оттолкнуть ее, и, поливая растение для его заглушения, как бы этой поливкой не способствовать его росту".

Н. Макиавелли

"Государь, взирающий на народ свой только с высоты престола, есть то же, что лекарь, пользующий заочно.

Чтоб излечить раны, должно к ним прикасаться".

Ф. Глинка

Фрагментарные мысли русского генерала Генштаба Н.А. Морозова о Личностях, в руках которых находилась судьба России 1812 г.

В дополнение к сему: справки о боевых делах русских военачальников, илл. о русских людях.

0x01 graphic

Портрет П. И. Багратиона работы Джорджа Доу.

П.И. Багратион

...Звездой первой величины является бессмертный кн. Багратион.

Лучшей его характеристикой может служить следующая характеристика, данная князю его подчиненным.

"Князь Петр Иванович Багратион столь знаменитый по своему изумительному мужеству, высокому бескорыстию, решительности и деятельности, не получил, к несчастью, никакого образования...

Высокие природные его дарования, мужество, деятельность и неподражаемая бдительность, заменившие ему сведения, обратили на него внимание Великого Суворова, которого он, можно сказать, был правою рукою в бессмертной Итальянской кампании...

Он почерпнул в этой бессмертной войне ту быстроту в действиях, то искусство в изворотах, ту внезапность в нападениях, то единство в натиске, которые приобрели ему полную доверенность, неограниченную любовь и глубокое уважение всей армии.

В течение пятилетней моей службы при кн. Багратионе в качестве адъютанта его я во время военных действий не видел его иначе, как одетым днем и ночью.

Сон его был весьма короткий -- три, много четыре часа в сутки и то с пробудами, -- ибо каждый приезжий с аванпостов должен был будить его, если известие, им привезенное, того стоило...

Невзирая на свое невежество, этот Ахилл наполеоновских войн постиг силою одного своего гения основные правила военного искусства; несмотря на значительное превосходство в сведениях своих подчиненных, он умел всегда сохранить преимущество своего сана, без оскорбления чьего бы то ни было самолюбия. Величественная поступь и осанка князя, орлиный взгляд его, производили обаятельное на всех действие".

Жестоко заблуждается тот, кто видит в князе Багратионе только храброго генерала, простого рубаку. Всей своей боевой карьерой опровергает он это в высшей степени несправедливое и ошибочное мнение.

Для того, чтобы составить себе славу на тяжелой, ответственной должности авангардного, или арьергардного, начальника, мало одной личной храбрости, недостаточно и умения разбираться на небольшом поле сражения; для этого в каждый момент надо уметь понять и оценить всю стратегическую обстановку, быстро найтись и принять верное решение, без всякой указки старшего начальника. И этим умением в высокой степени отличался кн. Багратион, ведь недаром же его оценил сам Суворов, которого не удивить было одной храбростью.

К сожалению, однако, личность Багратиона с этой точки зрения до сей поры не разобрана и не оценена по достоинству.

0x01 graphic

Мюрат (в центре) на Багратионовых флешах спасается от погони

Все мы знаем Шенграбен как образец упорства Багратиона в бою, но мало кому известен гораздо более великий его подвиг, спасший армию в 1807 г. и в полном блеске обнаруживший талант князя как военачальника.

В январе 1807 г. неудачные распоряжения Бенингсена ставят русскую армию в опасное положение: она разбросана и сообщения отходят от фланга.

Пользуясь этим, Наполеон готовит свой гениальный план, грозящий нам полной гибелью. Главнокомандующий не подозревает опасности и не обращает внимания на донесения шпионов о передвижениях французов.

Наполеон уже готовит свой удар, и в тот момент, когда, по выражению Леттов-Форбека, "корсиканский лев уже готовился сделать прыжок", кавалерия кн. Багратиона перехватывает два приказания Бертье. По отрывочным данным этих приказаний князь сумел сразу разгадать весь план Наполеона и, будучи младшим из всех начальников отрядов, помимо Главнокомандующего решился распорядиться сосредоточением армии, причем своими действиями не только расстроил весь план Наполеона, но и лишил Императора содействия целого корпуса на все время Эйлауской операции.

Не менее велик Багратион и в операциях 2-й армии в первую половину 1812 года, когда он не исполняет троекратного, письменно повторенного повеления Императора и, действуя по обстановке на свой страх, спасает армию и уводит ее из ловушки, приготовленной Наполеоном.

Будем надеяться, что когда-нибудь этот бессмертный витязь получит наконец верную оценку своей боевой деятельности и своего таланта как один из тех удивительнейших самородков, которые и без широкого образования могут быть выдающимися военачальниками.

0x01 graphic

Портрет П. И. Багратиона.

Художник В. А. Тропинин, 1815 г.

Доп. к портрету Багратиона:

Генерал Ермолов о Багратионе:

"Ума тонкого и гибкого, он сделал при дворе сильные связи.

Обязательный и приветливый в обращении, он удерживал равных в хороших отношениях, сохранил расположение прежних приятелей...

Подчинённый награждался достойно, почитал за счастие служить с ним, всегда боготворил его. Никто из начальников не давал менее чувствовать власть свою; никогда подчинённый не повиновался с большею приятностию.

Обхождение его очаровательное!

Нетрудно воспользоваться его доверенностию, но только в делах, мало ему известных. Во всяком другом случае характер его самостоятельный. Недостаток познаний или слабая сторона способностей может быть замечаема только людьми, особенно приближенными к нему...

С самых молодых лет без наставника, совершенно без состояния, князь Багратион не имел средств получить воспитание.

Одарённый от природы счастливыми способностями, остался он без образования и определился в военную службу.

-- Все понятия о военном ремесле извлекал он из опытов, все суждения о нём из происшествий, по мере сходства их между собою, не будучи руководим правилами и наукою и впадая в погрешности; нередко однако же мнение его было основательным.

-- Неустрашим в сражении, равнодушен в опасности...

-- Утончённой ловкости пред государем, увлекательно лестного обращения с приближёнными к нему.

-- Нравом кроток, несвоеобычлив, щедр до расточительности.

-- Не скор на гнев, всегда готов на примирение.

-- Не помнит зла, вечно помнит благодеяния".

0x01 graphic

Портрет Алексея Петровича Ермолова

работы Джорджа Доу

А.П. Ермолов

Следующей не менее крупной величиной в среде командного состава армии, бесспорно, является Ермолов.

"Он представлял редкое сочетание высокого мужества и энергии с большою проницательностью, неутомимою деятельностью и непоколебимым бескорыстием; замечательный дар слова, гигантская память и неимоверное упрямство составляли также его отличительные свойства".

Будучи весьма образованным человеком, Ермолов обладал очень острым языком, который доставил ему массу неприятностей.

Как горячий патриот, он вместе с кн. Багратионом являлся одним из главных сторонников русской партии и горячо боролся против иноземцев, пользовавшихся таким влиянием при дворе Императора.

Известна его просьба о производстве в "немцы", его язвительный вопрос в приемной Императора: "Простите, господа, не говорит ли здесь хоть кто-нибудь по-русски?"

Но поразительно при этом, что язык Ермолова, весьма колкий в разговоре со старшими, совершенно изменялся по отношению к младшим, которые всегда находили в нем самого ревностного, смелого и правдивого защитника своих прав.

Характерно, что он не только никогда не позволял себе ни малейшей дерзости или невнимания относительно младших (особенно провинившихся), но выслушивал все справедливые возражения своих подчиненных.

И наряду с этим старшим он зачастую говорил совершенно непозволительные дерзости.

Так, в 1805 г. в бытность свою еще батарейным командиром, на замечание, полученное за худых лошадей от смотревшего его батарею грозного Аракчеева, подполковник Ермолов не убоялся ответить: "По службе, В. Сиятельство, наша участь часто зависит от скотов".

Смысл фразы был хорошо понят Аракчеевым.

В тех случаях, когда дело касалось убеждений Ермолова, заставить его поступить вопреки своим взглядам было не под силу и Государю.

Так, на одном из франкфуртских парадов в 1813 году Император за какую-то ошибку при церемониальном марше приказал Ермолову арестовать начальника дивизии.

Ермолов, не сочувствуя этому взысканию, отказался исполнить повеление Александра, когда же приказание было повторено, то ответил, что он в таком случае пришлет собственную шпагу, но не будет уже иметь подлости взять ее обратно.

Этим все дело и кончилось.

Ум, простота и приветливость Ермолова создали ему в армии такое обаяние, с которым равнялось только обаяние князей Багратиона и Раевского.

Фельдъегерь, привезший в 1826 г. в Петербург присяжные листы кавказской армии, своими словами весьма рельефно выразил это великое обаяние имени Ермолова.

"Алексей Петрович, -- сказал он, -- так боготворим в Грузии, что, если бы он велел присягнуть персидскому шаху, все бы тотчас это сделали" (Д. Давыдов).

Впоследствии, уже находясь в немилости, Ермолов, вопреки общему правилу, продолжал служить кумиром России. Так, в Московском благородном собрании при появлении Ермолова вставали и первыми кланялись ему все знакомые и незнакомые, не только мужчины, но и дамы; всякий извозчик знал дом, где жил "Алексей Петрович", со всеми ласковый и всем одинаково доступный.

В истории наполеоновских войн имя Ермолова блещет почти во всех сражениях. Начиная с Прейсиш-Эйлау, где с ротой конной артиллерии он по своей инициативе, без всяких приказаний, без прикрытия прискакал к месту катастрофы и огнем остановил наступление французов, чем спас положение армии; с именем Ермолова связаны лучшие страницы нашей истории; особенно же блестяща его деятельность как начальника штаба 1-й армии в 1812 г. у Смоленска, в бою под Лубиным.

Крупную роль сыграл он в Бородинском сражении и в пленении корпуса Вандамма под Кульмом, создав себе прочную славу способного военачальника.

0x01 graphic

Кавказ.

Крестовая гора .

Художник Михаил Юрьевич Лермонтов

Доп. к портрету Ермолова из кн. А.А. Керсновского :

Ермолова (на Кавказе).

Ознакомившись с обстановкой, Ермолов сразу же наметил план действий, которого затем придерживался неуклонно.

Учитывая фанатизм горских племен, их необузданное своеволие и враждебное отношение к русским, а также особенности их психологии, новый главнокомандующий решил, что установить мирные отношения при существующих условиях совершенно невозможно.

-- Но надо было заставить горцев уважать русское имя, дать им почувствовать мощь России, заставить себя бояться.

-- А этого можно было добиться лишь силой, ибо горцы привыкли считаться только с силой.

"Кавказ, - говорил Ермолов, - это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо или штурмовать ее, или овладевать траншеями. Штурм будет стоить дорого. Так поведем же осаду!"

Ознакомившись с планом Ермолова, Император Александр отдал повеление, в котором как бы резюмировал его сущность:

"Покорять горские народы постепенно, но настоятельно; занимать лишь то, что удержать за собою можно, не распространяясь иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприязненных".

Положение на Кавказе того времени представлялось в следующем виде:

Закавказье оставалось спокойным, но на Кавказской линии обстановка складывалась угрожающе. Правому флангу линии угрожали закубанские черкесы, центру - кабардинцы, а против левого фланга за р. Сунжей гнездились чеченцы - самые отчаянные хищники, пользовавшиеся высокой репутацией и авторитетом среди горских племен.

Черкесы ослаблялись внутренними раздорами, кабардинцев косила чума - опасность угрожала в первую очередь от чеченцев.

Весною1818 года Ермолов обратился на Чечню.

Рядом коротких ударов он привел в повиновение всю местность между Тереком и Сунжею, построил крепость Грозную и поселил по Сунже враждебные чеченцам племена, следуя по принципу "разделять и властвовать".

Горсть русских офицеров и русских солдат, не стесняемая тлетворным рационализмом доморощенной пруссачины, показала здесь, на что способен русский офицер, что может сделать русский солдат.

-- Вот почему нам должна быть бесконечно дорога каждая капля русской крови, пролитой здесь, между тремя морями - должен быть дорог каждый выпущенный здесь патрон.

-- И должна быть священной память всех вождей, командиров и рядовых бойцов, не давших угаснуть русскому духу.

0x01 graphic
\

Портрет М. Б. Барклая-де-Толли

работы Джорджа Доу

М.Б. Барклай-де-Толли

Упомяну и о личности Барклая-де-Толли, с именем которого тесно связаны события эпохи.

Правда, он далеко не отличался благородством своих сподвижников; в письмах его к Александру в 1812 году можно видеть много зависти и недоброжелательства к Кутузову, а в дальнейшей деятельности после 1814 года он явился деятельным помощником Аракчеева по уничтожению русской мощи.

Тем не менее деятельность Барклая как боевого генерала имеет за собою много светлых страниц.

"Барклай-де-Толли, -- пишет Д. Давыдов, -- с самого начала своего служения обращал на себя внимание своим изумительным мужеством, хладнокровием и отличным знанием дела".

0x01 graphic

Кавказ.

Нападение.

Художник Лермонтов Михаил Юрьевич

Обучение им 1-й армии перед войной 1812 г. заслуживает особенного внимания.

Так, еще тогда он требовал от своих войск ежедневного маневрирования и обращал особенное внимание на умение применяться к местности.

Желая развить в подчиненных находчивость, он постоянно практиковал неожиданные нападения на штаб-квартиры соседей; при этом любопытно, что когда один батальонный командир сам произвел неожиданное нападение на штаб-квартиру Барклая и его самого взял в плен, то это доставило Барклаю величайшее удовольствие.

Сумрачный, постоянно угрюмый, бесстрашный, неутомимый и холодный, как мраморная статуя, Барклай своим мужеством и спокойствием вызвал даже поговорку среди солдат: "Поглядя на Барклая, и страх не берет".

Потеряв привязанность армии в первую половину Отечественной войны, он вновь вернул ее своим поведением в Бородинском сражении и своей безупречной боевой деятельностью, конечно, искупил сторицей все свои недостатки.

0x01 graphic

М. Б. Барклай-де-Толли

работы Джорджа Доу (1829).

Доп. к портрету Барклая-де-Толли:

Александр Христофорович Бенкендорф

Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в измене, был необходим преемник. Солдаты, утратив доверенность к нему, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им Императором.

Генерал Барклай показал себя выше клеветы.

Он ревностно служил в роли подчиненного, после того как был начальником и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества.

Фёдор Николаевич Глинка

"...На челе Барклая-де-Толли не увяла ни одна ветка лавров его.

Он отступал, но уловка умышленного отступления, уловка вековая.

Скифы Дария, и парфяне римлян разили отступлениями. Не изобрели тактики отступлений ни Моро, ни Веллингтон. В древности Ксенофонт, вождь десяти тысяч греков, вел полки свои, обдумывая и рассчитывая каждый шаг.

Не изобрел этой тактики и Барклай на равнинах России.

Петр Первый высказал ее в Желковке на военном совете 30 апреля 1707 года, когда положено было: "Не сражаться с неприятелем внутри Польши, а ждать его на границах России". Вследствие этого Петр предписал: "Тревожить неприятеля отрядами; перехватывать продовольствие; затруднять переправы, истомлять переходами".

В подлиннике сказано: "Истомлять непрестанными нападениями".

Предприняв войну отступательную, император Александр писал к Барклаю:

"Читайте и перечитывайте журнал Петра Первого".

Итак, Барклай-де-Толли был не изобретателем, а исполнителем возложенного на него дела.

Барклаю-де-Толли предстояли две важные обязанности: вводить, заводить нашествие вдаль России и отражать вопли молвы.

Терпение его стяжало венец.

Известно, что в последнюю войну со шведами при Екатерине Второй, принц Ангальт, смертельно раненный под Пардакокскими батареями, даря шпагу свою Барклаю-де-Толли, бывшему тогда майором, сказал: "Эта шпага в ваших руках будет всегда неразлучна со славою!"

Барклай-де-Толли оправдал предчувствие принца Ангальта.

Римский полководец Фабий, отражая Ганнибала, затеривался в облаках и налетал на африканца с вершин гор, а наш Фабий не на вершинах гор, не скрываясь челом в облаках, но на полях открытых и на праводушных раменах нес жребий войны отступательной. Долетали до него вопли негодования; кипели вокруг него волны молвы превратной, а он, говоря словами поэта:

"И тверд, неколебим Герой наш бед в пучине, Не содрогайся, противися судьбине, Прилив и рев молвы душою отражал".

-- Действия Барклая были столь изумительны по хладнокровию и упорству, что один из биографов вполне основательно охарактеризовал их в таких выражениях: "если бы вся вселенная сокрушилась и грозила подавить его своим падением, он взирал бы без содрогания на разрушение мира".

0x01 graphic

Граф А.И. Остерман-Толстой

Далее, говоря о доблестных вождях этой эпохи, нельзя миновать и светлой личности гр. Остермана-Толстого, отличавшегося редким благородством, неимоверным хладнокровием и замечательным упорством в бою.

Снаружи сухой и как будто черствый, а в то же время необыкновенно сердечный, простой и в высшей степени гуманный человек.

Характерной его чертой, по свидетельству современников, являлось удивительное спокойствие и ничем не возмутимое присутствие духа в самые критические минуты.

Первый из русских генералов, имел он страшную честь встретить в 1806 году самого Наполеона на поле сражения.

Отброшенный на далекое расстояние от армии, без определенных инструкций, мог он весь день 11 декабря наблюдать приготовления к переправе 40 тыс. корпуса Даву. Имея всего 7 тыс., но зная, что армия наша разбросана и не готова к бою, он принял на свой страх смелое решение вступить в бой с самим Наполеоном.

И в темную декабрьскую ночь при зареве запылавшей деревни Помехово, когда одна за другой повалили в атаку густые колонны французов и с одного фланга до другого понеслись грозные крики, указывавшие на присутствие самого Императора, гр. Остерман сохранял свое обычное спокойствие и, отбив ряд атак, только к утру стал отходить к Насельску, дав возможность французам пройти в этот день всего 16 верст и выиграв время на сосредоточение армии.

Таков же он и в боях под Пултуском, Эйлау, Островной. Ему же обязана Россия и Кульмской победой, где сдался в плен целый корпус Вандамма.

Доп. к портрету А.И. Остерман-Толстой:

-- В феврале 1798 года Остерман-Толстой, приняв к тому времени графский титул и фамилию Остерманов, произведен в генерал-майоры в возрасте 28 лет и назначен шефом Шлиссельбургского мушкетерского полка.

-- Неожиданно для всех через 2 месяца отстраняется от военной службы в чине действительного статского советника, то есть изгоняется с военной службы. Причина немилости царя Павла I была простая, новый царь недолюбливал фаворитов своей матери, Екатерины II.

-- Лишь после вступления на престол Александра I Остерман-Толстой смог в 1801 году вернуться в армию.

-- 27 января (8 февраля) 1807 года участвовал в сражении при Прейсиш-Эйлау. Командуя 2-ой дивизией и всем левым флангом русской армии, он сумел сдержать удар на его позиции корпуса Даву и стал по сути спасителем всей армии.

-- В октябре 1810 года Остерман, измученный раной, добился отставки с правом ношения мундира, но сразу же вернулся в строй с началом Отечественной войны 1812 года.

-- Во время войны он командовал 4-м пехотным корпусом в 1-й Западной армии Барклая-де-Толли, отличился под Островно и при Бородино. В Бородинском сражении Остерман-Толстой участвовал в боях на батарее Раевского, был контужен, но через несколько дней вернулся в строй.

-- Граф знаменит своими словами, сказанными им в бою под Островно: "Яростно гремела неприятельская артиллерия и вырывала целые ряды храбрых полков русских. Трудно было перевозить наши пушки, заряды расстрелялись, они смолкли. Спрашивают графа: "Что делать?" "Ничего, -- отвечает он, -- стоять и умирать!"" (C.Н. Глинка).

-- В кампанию 1813 года Остерман-Толстой прославил свое имя 17 августа в блестящем бою под Кульмом, где потерял левую руку, оторванную ядром. Русский художник Василий Кондратьевич Сазонов написал картину, изображающую Остермана-Толстого во время хирургической операции над ним на поле битвы под Кульмом. Ещё ранее, 9 мая 1813 года, в сражении под Бауценом он был ранен пулей в плечо.

-- Король Пруссии наградил Остермана Большим прусским Железным крестом, наградой, которая за всю свою историю вручалась только семь раз.

-- Остерман вернулся в Петербург в начале 1814 года и сразу же был назначен генерал-адъютантом Александра I. В этом качестве находился до самой смерти императора.

-- Во время подавления восстания декабристов в 1825 году некоторые восставшие офицеры (Д. Завалишин, Н. Бестужев и В. Кюхельбекер) укрылись в доме Остермана-Толстого

-- После вступления на престол Николая I Остерман-Толстой уехал в Италию, не поладив с новым императором.

-- В 1828 году граф Остерман ездил представиться императору Николаю I, чтобы предложить свои услуги на время Турецкой кампании; его предложение не было принято. Остермана окончательно уволили от службы с разрешением ехать за границу.

-- 30 января 1857 года Остерман-Толстой умер в Женеве в возрасте 86 лет.

0x01 graphic

Портрет Н. Н. Раевского работы Дж. Доу.

Н.Н. Раевский

Остановлюсь и на личности Раевского, горячо обожаемого любимца войск.

"Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества", -- так характеризует его Пушкин.

Не менее выразительна и характеристика Дениса Давыдова: "Он был всегда одинаков со старшими и равными себе в кругу друзей, знакомых и незнакомых, пред войсками, в пылу битв и среди мира. Он был всегда спокоен, скромен, приветлив, но всегда сознавал силу свою, которая невольно обнаруживалась в его физиономии и взоре при самом спокойном его положении".

Напомню, как на плотине под Салтановкой вывел он перед колонну своих двух сыновей 10 и 16 лет под картечь французской батареи, жертвуя самыми дорогими существами для пользы родины.

Еще более велик он в Бородинском сражении, когда, ожидая с минуты на минуту грозного удара французов, он не думает о себе и своей позиции, а без всякого приказания, по одной просьбе, посылает половину своих войск на поддержку атакованному соседу.

0x01 graphic

"Подвиг солдат Раевского под Салтановкой" (1912)

Художник Н.С. Самокиш

Доп. к портрету Н.Н. Раевского:

-- Юный гвардейский прапорщик был определён в армию генерал-фельдмаршала Григория Александровича Потёмкина, который наставлял подопечного: "старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем".

-- С турецкой войны он вернулся 19-летним подполковником.

-- Император Павел I, вступивший на престол отдал приказ о прекращении войны и

-- 10 мая 1797 года по высочайшему повелению, без указания какой-либо причины, был исключён из службы и Н. Н. Раевский. Столь блестяще начатая карьера неожиданно прервалась. Всё время правления Павла отставной полковник жил в провинции. Он занимался обустройством обширных имений своей матери, читал военную литературу, разбирал прошлые войны.

-- Только в 1801 году, с воцарением Александра I, Раевский вернулся в армию: новый император пожаловал ему чин генерал-майора. Однако всего через полгода Николай Николаевич снова оставил службу, на этот раз по собственному желанию, вернувшись к сельскому уединению и радостям семейной жизни. На рубеже веков супруга подарила ему второго сына и пять дочерей.

-- В феврале 1807 года генерал Раевский подал прошение о зачислении в действующую армию. Он был назначен командиром егерской бригады, которой было поручено прикрывать авангард генерала П. И. Багратиона -- близкого друга Раевского. Николай Николаевич успешно справился с поставленной задачей.

Раевский с сыновьями в 1812 году. Гравюра С. Карделли

-- Отечественная война 1812 года - в сражении под Салтановкой имя Раевского стало известно всей армии. Он стал одним из самых любимых солдатами и всем народом генералов.

-- На военном совете в Филях, состоявшемся 13 сентября, Раевский высказался за оставление Москвы: "Я сказал, что... более всего нужно сберечь войска... и что мое мнение: оставить Москву без сражения, что я говорю как солдат".

-- Силы французов, стремительно отступавших к западным границам России, таяли с каждым днём. В ноябре, в ходе трёхдневного сражения под Красным, Наполеон потерял около трети своей армии. В этом столкновении корпус Раевского фактически добил остатки корпуса маршала Нея, с которым ему не раз приходилось сталкиваться по ходу кампании.

-- В "Битве народов" под Лейпцигом, когда Наполеон, собрав всю свою кавалерию, под прикрытием ужасной батареи, устремился на наш центр, корпус гренадер под командою Раевского, свернувшись в каре, стоял непоколебимо, и, окруженный со всех сторон неприятелем, везде отражал его усилия. Сия твердость дала нашим время выстроиться и вскоре опрокинуть французскую кавалерию, которая принуждена была ретироваться под огнем непоколебимых гренадер, расстроилась и обратилась в бегство.

-- Сам Раевский был тяжело ранен в грудь, но остался на лошади и командовал корпусом до конца сражения. За этот подвиг он был произведён в генералы от кавалерии.

-- После войны Раевский с семьёй путешествовал в Крым или на Кавказ. К этому времени относится знакомство семейства Раевских с А. С. Пушкиным. Молодой поэт стал близким другом генерала и его детей.

-- Осенью 1824 года Раевский по собственному прошению был уволен в отпуск "до излечения болезни". 1825 год стал самым печальным в жизни генерала. Сначала умерла нежно любимая мать -- Екатерина Николаевна, а в декабре, после восстания на Сенатской площади, были арестованы сразу трое близких ему людей: брат Василий Львович и мужья дочерей -- М. Ф. Орлов и С. Г. Волконский. Все они были высланы из столицы.

-- Скончался Николай Николаевич Раевский 16 (28) сентября 1829 года в селе Болтышка Чигиринского уезда Киевской губернии в возрасте 58 лет.

0x01 graphic

Д.С. Дохтуров

Упомяну и о скромном, добродушном, приветливом Дохтурове. Последним оставляет он поле Аустерлицкого сражения, устраивая арьергард армии. С радостью, совершенно больной несется защищать Смоленск, говоря: "Лучше умирать в поле, чем на постели". Он же выдерживает и упорный бой под Малоярославцем, где рухнула последняя надежда Наполеона открыть себе путь в наши хлебородные губернии.

Доп. к портрету Д.С. Дохтуров:

-- Из тульских дворян. Образование получил в Пажеском корпусе.

-- Службу начал в 1781 году поручиком лейб-гвардии Семёновского полка.

-- В 1797 году произведён в генерал-майоры. Участвовал и получил отличие в русско-шведской войне 1788--1790 годов и в кампаниях 1805--1807 годов, несколько раз был ранен и контужен.

-- В 1812 году Дохтуров командовал 6-м пехотным корпусом 1-й армии. В самом начале был отрезан от главных сил в районе города Лиды, но смог вырваться и привести корпус в Дриссу. В Смоленском сражении принял начальство над войсками и оборонял город против атак Наполеона. Получив приказ Барклая-де-Толли оставить город, в полном порядке соединился с главной армией.

-- В Бородинском сражении Дохтуров командовал центром русской армии между батареей Раевского и деревней Горки, а после ранения Багратиона -- всем левым крылом. Привёл в порядок расстроенные войска и закрепился на позиции.

-- В сражении при Тарутине также командовал центром. В сражении под Малоярославцем Дохтуров 7 часов выдерживал сильнейший напор французов. За этот бой был награждён орденом Святого Георгия 2-й степени. Отличился в сражении при Дрездене и в Битве народов под Лейпцигом.

-- В 1816 году вышел в отставку. Умер в том же году. Погребён в Вознесенской Давидовой пустыни.

0x01 graphic

Д.П. Неверовский

Не могу обойти молчанием и доблестного Неверовского, "любимца солдат и старшего брата своих офицеров". Подвиг его под Красным, где с шестью тысячами только что набранных рекрут отразил он атаки 15-ти тыс. конницы Мюрата и спас наше положение, есть наилучшее доказательство могучего значения хорошего начальника.

"Я помню, -- пишет Денис Давыдов, -- какими глазами мы увидели эту дивизию, подходившую к нам в облаках пыли и дыма, покрытую потом трудов и кровью чести! Каждый штык ее горел лучом бессмертия! Так некогда смотрели на Багратиона, возвращавшегося к армии в 1805 г. из-под Голлабрюна" (после Шенграбена).

Доп. к портрету Дмитрию Петровичу Неверовскому (1771--1813):

-- Получил домашнее образование.

-- 16 мая 1786 года вступил солдатом в лейб-гвардии Семёновский полк. Позже участвовал в войнах с Турцией и Польшей.

-- В 1812 году командовал 27-й пехотной дивизией. Важнейшим подвигом его было сражение под Красным с войсками Мюрата и отступление после него, признаваемое военными авторитетами за беспримерное. Несмотря на частые стычки с неприятелями, его дивизия, впервые под Красным бывшая под огнем, отступала в величайшем порядке и успела настолько задержать неприятеля, что наши войска свободно могли занять Смоленск и прикрыть Московскую дорогу.

-- В день Бородинского сражения дивизия Неверовского заменила обескровленную дивизию Воронцова на Багратионовских флешах, сам Дмитрий Петрович был контужен в левую руку.

-- Затем он сражался под Тарутином и Малоярославцем.

-- В 1813 году - в сражениях при Кацбахе и под Лейпцигом, где получил смертельную рану.

-- Был похоронен в Галле.

0x01 graphic

"Русские в 1812 году" 1855.

Художник Константин Леонардович Пржецлавский

(1827 - 1876)

Не утруждая внимания читателей характеристикой остальных героев этой великой нашей годины, перечислю лишь имена, наиболее выдающихся из них, напомню про гр. Витгенштейна -- геройского защитника Петербурга, пылкого, талантливого гр. Каменского, Милорадовича, Коновницына, Багратиона, Воронцова, Палена, Ламберта, Паскевича, Кульнева, лихих артиллеристов гр. Кутайсова и Никитина, отчаянных партизан: Д. Давыдова, Дорохова, Фигнера и Сеславина.

Достаточно и этих кратких характеристик, и даже одного простого перечисления имен, чтобы видеть, какое богатое наследие осталось армии от Екатерининского царствования.

Глубоко прав Ермолов, писавший в одном из писем Воронцову (архив Воронцова) перед 12-м годом, что многие наши генералы превосходят французских по своим качествам и знаниям; правда, наряду с этим он отметил, что в армии был известный процент генералов, совершенно негодных, которых бы не стали держать ни в одной европейской армии, но этот новый тип генерала, о котором речь впереди, еще не был многочислен и, к счастью, не в его руках лежала судьба армии в ту эпоху.

В войсках еще преобладал тогда светлый тип генерала старой школы.

А эта школа настолько рельефна, настолько разнилась по своим понятиям от новой, что я считаю своим долгом остановиться на нескольких характерных исторических фактах, чтобы резче и рельефнее подчеркнуть, какие богатыри вынесли на своих плечах тяжелую борьбу с Первым Полководцем мира и внесли в нашу историю самые светлые ее страницы.

0x01 graphic

Россия.

В метель.

Художник Николай Егорович Сверчков (1817-1898)

Чем были славны генералы

этой эпохи?

В числе характерных черт боевого генерала старой Екатерининской школы самой доминирующей, рельефной чертой приходится поставить его необыкновенное благородство, удивительную способность подавить свое личное честолюбие, забыть свое личное "Я" в те минуты, когда речь шла о пользе и славе родины.

В этих случаях наши боевые генералы той эпохи дают положительно изумительные образцы величия, которые в последующих войнах, к сожалению, уже не повторяются, заменяясь совершенно обратным отношением к общему благу.

Как характерен для обрисовки эпохи, например, следующий факт.

В 1813 году после смерти Кутузова Главнокомандующим назначается гр. Витгенштейн.

Три старших генерала обойдены этим назначением, но беспрекословно, без единого звука неудовольствия, подчиняются младшему. Однако вскоре новый главнокомандующий оказывается совсем не на месте: он совершенно не управляется с большой армией, разводит беспорядок и путаницу.

Тогда вместо интриг и происков, столь неизбежных в последующее время, происходит нечто весьма удивительное. Старший из обойденных генералов, Милорадович, прямо отправляется к гр. Витгенштейну, и между ними происходит следующий, для обоих весьма характерный, разговор.

"Зная благородный образ ваших мыслей, -- говорит Милорадович, -- я намерен объясниться с Вами откровенно. Беспорядки в армии умножаются ежедневно, все на Вас ропщут, и благо отечества требует, чтобы назначили на место Ваше другого Главнокомандующего".

Высоким благородством и достоинством блещет и ответ Витгенштейна:

"Вы старее меня, и я охотно буду служить под начальством Вашим или другого, которого Император определит на мое место".

Но Милорадович, как настоящий солдат, думал не о себе, а о пользе Родины; место Главнокомандующего представлялось ему не в виде выгодной освобождающейся вакансии, а в виде тяжелого, ответственного поста, занять который не всякому по плечу; забыв совершенно вопрос старшинства, он поехал хлопотать за Барклая, самого младшего из обойденных генералов.

"Он не захочет командовать", -- сказал Государь.

"Прикажите ему, -- возразил Милорадович. -- Тот изменник, кто в теперешних обстоятельствах осмелится воспротивиться Вашей воле".

Таким образом, состоялось назначение Барклая (Шильдер).

Подобным же духом преданности интересам Государства полно и письмо кн. Багратиона Императору в 1809 г., в бытность князя Главнокомандующим Дунайской армией.

Вопрос шел о назначении уполномоченного для мирных переговоров с турками, причем Император предоставил кн. Багратиону на выбор одного из трех кандидатов: герцога Ришелье, Алопеуса и гр. Кочубея, оговорившись в письме, что гр. Кочубей не может быть назначен, так как он старше чином князя и таким образом Главнокомандующему придется подчиниться дипломату.

Истинным величием настоящего витязя блещет ответ любимца Суворова: "Хотя гр. Кочубей чином и старше меня, но в деле, столь тесно связанном с пользою, славою и благосостоянием Империи, я в полной мере чужд от всякого личного тщеславия и совершенно готов жертвовать всем, что только может способствовать ко благу отечества моего..."

И что эти великие слова не являлись пустой фразой, можно видеть из окончания письма, где князь определенно высказывается именно в пользу гр. Кочубея, говоря: "Однако предпочел бы я природного русского всякому другому ".

<...>

Продолжая характеристику блестящих наших генералов, отмечу, что в тогдашних походах нередки такие отрадные явления, как добровольное подчинение старшего младшему, более осведомленному в обстановке.

Да такие поступки и не удивительны со стороны тех, кто жил прежде всего идеей о благе и славе родины, кто не только на словах, но и на деле жертвовал для нее собою.

Касаясь вообще рыцарского благородства тогдашних генералов, считаю грехом обойти и следующий факт.

Как известно, Ермолов и гр. Остерман-Толстой были личными врагами.

В Кульмском сражении на долю Остермана выпало руководство войсками.

В пылу боя неприятельское ядро оторвало графу левую руку; увезенный на перевязочный пункт, он мужественно перенес ампутацию руки без хлороформа, приказав только вызвать песенников из ближайшего полка.

В командование войсками вступил Ермолов, и бой закончился взятием в плен всего корпуса Вандамма.

Реляция об этом сражении была написана самим Ермоловым, и в ней, приписав весь успех непоколебимому мужеству войск и распоряжениям гр. Остермана-Толстого, он почти умолчал о себе. Толстой, прочитав реляцию, несмотря на жестокие мучения тотчас нацарапал Ермолову следующую записку: "Довольно возблагодарить не могу Ваше Пр-ство, находя только, что Вы мало упомянули о ген. Ермолове, которому я всю истинную справедливость отдавать привычен".

Флигель-адъютанту, привезшему орден Св. Георгия II ст., Толстой сказал: "Этот орден должен принадлежать не мне, а Ермолову". Однако Император утвердил свое первоначальное пожалование. Впоследствии между сторонниками Ермолова и Толстого завязалась горячая полемика по вопросу, кому должна принадлежать честь Кульмской победы. Однако лично ни один из них не принял в ней участия, не снизошел до газетной перебранки, как это стало практиковаться в позднейшие времена.

Кстати, заговорив о гр. Остермане-Толстом, не могу не коснуться происхождения его фамилии, пользуясь этим случаем, чтобы отметить, до какой степени в тогдашнем обществе была велика гордость русским именем. Отец графа носил только фамилию Толстого и был небогатым подполковником армии Екатерины. Женат он был на графине Остерман, внучке известного петровского дипломата. Так как братья графини, владевшие громадными поместьями, были бездетны, и род Остерманов кончался, то старику Толстому предложили присоединить к своей фамилии графскую фамилию Остерманов. Старик был глубоко оскорблен подобным предложением, тем, что к его столбовой русской дворянской фамилии хотели приставить, да еще поставить впереди, фамилию "немецкого лекаришки". И эту переделку удалось произвести только впоследствии с фамилией сына (Лажечников).

Эта гордость генералов того времени своим прошлым, своим именем сквозит и в записках кн. Щербатова, вынужденного в 1807 г. капитулировать в Данциге со своими тремя гарнизонными батальонами вместе с прусским гарнизоном.

-- "Мне казалось несносным, -- пишет он, -- видеть свое имя в капитуляции; слово сие было ново для русских. Мы брали крепости, но никогда в новейшие времена не бывали в осадах".

Князь окончил размышления тем, что, отпустив свои батальоны в Россию, сам не дал слова французам и отправился в плен. Свое решение он мотивировал тем, что ему, полному сил и здоровья генералу, невозможно было оставаться год в бездействии, когда Россия вела войну; отправившись же в плен, он рассчитывал быть размененным на французского генерала и мог опять принять участие в боях.

А какой высокой гордостью веет от ответа графа Н.М. Каменского второму французскому парламентеру, предложившему ему сдачу в 1807 г. "Вы видите на мне русский мундир и осмеливаетесь предлагать сдачу", -- закричал граф и, повернув лошадь, уехал, прекратив всякие переговоры.

Преклонимся и перед тем колоссальным обаянием, которое умел внушить своим офицерам генерал той эпохи и посредством которого он прежде всего управлял своими подчиненными.

Поразительно то безграничное благоговение к своим обожаемым вождям, которым так и веет со многих страниц воспоминаний современников; так и видишь перед собой совершенно особенных людей, видишь богатырей, для которых не могло быть ничего невозможного, потому что они умели владеть сердцем и душою своих подчиненных, могли быть уверены в их бесконечной преданности.

Невольно, перечитывая страницы подобных воспоминаний, проникаешься и сам подобным же благоговением к тем светлым личностям, которые умели быть начальниками не в силу статей дисциплинарного устава, не в силу своих густых эполет, а прежде всего благодаря тому уважению, которое внушал подчиненным их светлый облик.

Конечно, это уважение прежде всего являлось следствием личных достоинств вождя того времени, следствием его высоких рыцарских качеств, но оно в высшей степени усиливалось, доходя до настоящего благоговения, благодаря той удивительной простоте, приветливости и доступности, которыми отличался начальник той эпохи по отношению к своим подчиненным.

Эта поразительная манера сохранять свое достоинство и в то же время быть равным среди подчиненных чрезвычайно характерна в лучших генералах того времени.

"Никто не напоминал менее о том, что он начальник, и никто не умел лучше заставить помнить о том своих подчиненных", -- пишет Ермолов о кн. Багратионе. <...>

И в этом отношении, в отношении умения воспитывать свои войска, многому можно поучиться у лучших начальников нашей славной эпохи.

Глубоко ошибется тот, кто подумает, что они достигали популярности и любви слабостью по службе и потаканием своим подчиненным.

Наоборот, следует отметить, что в случаях серьезных служебных проступков они были много строже даже начальников следующей суровой эпохи. Так, тот же снисходительный и обожаемый кн. Багратион не задумался разжаловать в рядовые заснувшего ночью караульного начальника Бобруйской гауптвахты.

Но наряду с неумолимой строгостью к серьезным проступкам тогдашнему начальнику и в голову не пришло бы изводить своих подчиненных какими-либо мелочами и требованиями собственного измышления.

Мало того, накладывая взыскание, они подчеркивали, что взыскивают не сами по себе, не по личности, а по службе.

И насколько, вообще, щепетильны были в этом отношении тогдашние начальники, как предпочитали они лучше совсем не наложить взыскания, когда проступок касался их личности, чем подать повод думать, что они взыскивают по личности, можно видеть из следующего факта, касающегося кн. Багратиона.

-- "Кроме других предосудительных привычек, -- пишет Д. Давыдов, -- нижние чины дозволяли себе разряжать ружья не только после дела, но и во время самой битвы.

-- Проезжая через селение Анкендорф, князь едва не сделался жертвою подобного обычая. Егерь, не видя нас, выстрелил из-за угла дома, находившегося не более 2 сажень от князя; выстрел был прямо направлен в него.

-- Князь давно уже отдал на этот счет строгое приказание и всегда сильно взыскивал с ослушников.

-- Но здесь направление выстрела спасло егеря; ибо князь, полагая, что наказание в этом случае имело бы вид личности, проскакал мимо; но никогда не забуду я орлиного взгляда, брошенного им на виновного".

Самой же симпатичной, самой высокой чертой тогдашнего рыцаря-генерала являлось бережное его отношение к самолюбию подчиненных. Ни на словах, ни в приказах не позволяли они себе и тени того глумления, того издевательства над офицерами, какое с такой любовью и прибавлением самых плоских острот стало широко практиковаться в позднейшее время.

Тогдашние начальники слишком серьезно смотрели на свое призвание, слишком высоко ставили свое звание, чтобы унижать его издевательством над беззащитными подчиненными.

К тому же, как истинные военные люди, в самолюбии офицеров они видели не предмет насмешек и глумления, а могущественный рычаг воспитания своих подчиненных.

Наилучшим доказательством справедливости моих слов может служить замечательный приказ одного из деятелей этой эпохи, гр. Витгенштейна. Этот приказ помещен мною в заключении для удобства сравнения взглядов на офицера в две различные эпохи жизни нашей армии. Здесь же я ограничусь словами Михайловского-Данилевского о Дохтурове, весьма любопытными для характеристики взглядов той эпохи, когда наша армия так выгодно отличалась от своих западных соседей.

"Дохтуров, -- писал Данилевский, -- был другом солдат и офицеров своих; из них не найдется ни одного, которому бы он сделал неприятность. В обращении с подчиненными не подражал он иностранцам, у которых младший видит в начальнике своем строгого, неумолимого судью, но подражал генералам века Екатерины, которые ласковым обращением с русскими офицерами, служащими из чести, подвигали их на великие предприятия, наполнившие почти волшебною славою правление сей Государыни".

"Я никогда не был придворным, -- сказал однажды Дохтуров, -- и не искал милостей в Главных квартирах и у царедворцев, а дорожу любовью войск, которые для меня бесценны".

Как же было и войскам не обожать такого начальника, того, кто любил их такой горячей, бескорыстной любовью, кто во вверенной ему части видел не ступень для дальнейшей карьеры, а свою родную семью.

Для обрисовки типа тогдашнего генерала весьма любопытны и слова Лажечникова об одном из самых строгих генералов -- графе Остермане-Толстом.

"Как начальник войска он был строг, но строгость его заключалась только во взгляде, в двух-трех молниеносных словах, которых боялись больше, нежели распекания иного начальника. Во время командования ни одного офицера не сделал несчастным; всем помогал щедрою рукою. Мелочным интриганом никогда не был, кривыми путями не ходил и не любил тех, кто по ним ходит, никогда не выставлял своих заслуг и ничего не домогался для себя; лести терпеть не мог".

О том же неукротимом и горячем Ермолове хорошо выразился дежурный генерал 2-й армии Марин: "Я люблю видеть сего Ахилла в гневе, из уст которого никогда не вырывается ничего оскорбительного для провинившегося подчиненного".

Взгляды эпохи на отношения к нижним чинам и понятие об истинной дисциплине хорошо вылились в известном "Наставлении господам пехотным офицерам в день сражения". Здесь можно видеть, как резко различали тогдашние генералы разницу между гуманностью и слабостью, между заботливостью и заигрыванием с солдатом, между истинной дисциплиной, чуждой, однако, мелочных придирок, и распущенностью.

Так, "Наставление" гласит:

-- "В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а на войне слабы и в команде своих подчиненных нерешительны.

-- Ничего нет хуже таковых офицеров: они могут иногда казаться хорошими во время мира, но как негодных для настоящей службы их терпеть в полках не должно...

-- Воля Всемилостивейшего Государя нашего есть, чтобы с солдата взыскивали только за настоящую службу; прежние излишние учения, как-то: многочисленные темпы ружьем и проч. -- уже давно отменены, и офицер при всей возможной за настоящие преступления строгости может легко заслужить почтеннейшее для военного человека название -- друг солдата. Чем больше офицер в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше на войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличаться".

Неудивительно, что при подобных взглядах и обращении начальников с подчиненными многие части армии того времени могли представлять действительно прочную цепь, в которой от генерала и до солдата все жило и думало одной мыслью, одной идеей.

Чем же положительно приходится восторгаться при изучении этой славной эпохи -- это непреклонной волей наших генералов, инициативой и стремлением к взаимной поддержке. Не могли их поколебать и устрашить ни превосходные силы врага, ни присутствие на поле сражения самого Наполеона, что так убийственно действовало на дух и волю генералов других армий. И на каждом шагу мы видим не заботу о своей персоне, о своем отряде, а мысль об общем благе армии, готовность всегда пожертвовать собою, лечь костьми со своим отрядом, если того потребует обстановка, не ожидая приказаний свыше.

Мною уже было отмечено выше подобное величие некоторых генералов того времени, но остановлюсь еще на нескольких примерах, желая подчеркнуть, как зачастую достоинствами частных начальников искупались в эту эпоху многие промахи, ошибки и интриги высшего командования.

Блестящий план декабрьской операции Наполеона в 1806 г. сулил Йену слабой и разбросанной русской армии, тем более, что оба наших корпусных командира, Беннигсен и Буксгевден, враждуя между собою, готовы были один другого подвести под удар, а обезумевший Главнокомандующий отдавал самые нелепые и противоречивые распоряжения, сам даже убеждал всюду солдат бросать ранцы, амуницию и бежать в Россию, так как в армии измена.

Между тем благодаря самостоятельности и самоотвержению частных начальников операция закончилась поражением Ланна у Пултуска и безрезультатным арьергардным боем у Голымина. Не будучи в состоянии остановиться на замечательной инициативе многих наших начальников, сведших к таким ничтожным результатам весь план Наполеона, все же не могу не упомянуть о выдающемся поступке Дохтурова, который 14 декабря, имея категорическое приказание корпусного командира отступать, сам вернул уже с марша всю дивизию и, никого не спрашивая, вступил в жестокий бой с двойными силами французов при одном только известии, что вблизи отряд другого корпуса находится в опасности.

Не менее велик и Барклай в январе 1807 г., когда, не боясь ответственности, рискуя всей репутацией, он останавливает 25 января у Гофа, без всяких приказаний, свой 3-тысячный отряд и кладет его весь в неравной борьбе с главными силами Наполеона, теряя знамена и орудия, но спасая армию.

"Настоящее поколение, -- пишет по этому поводу Данилевский, -- не может иметь представления о впечатлении, лалис производило на противников Наполеона известие о появлении его на поле сражения. Но Барклая-де-Толли оно не поколебало. О хладнокровии его можно было сказать, что, если бы вселенная сокрушалась и грозила подавить его падением, он взирал бы без содрогания на разрушение мира".

Реляция Барклая о мотивах своего решения настолько характерна, настолько хорошо обрисовывает тип тогдашнего генерала, что нельзя не остановиться на ней, тем более что в ней есть кое-что и о службе связи в той армии.

"Во всяком другом случае, -- пишет он, -- я бы заблаговременно ретировался, дабы при таком неравенстве в силах не терять весь деташемент мой без всякой пользы, но через офицеров, которых посылал я в Главную Квартиру, осведомился я, что большая часть армии еще не собрана при Ландсберге, находилась в походе, и никакой позиции занято не было. В рассуждении сего, почел я долгом, лучше со всем отрядом моим пожертвовать собою столь сильному неприятелю, нежели, ретируясь, привлечь неприятеля за собою и через то подвергнуть всю армию опасности".

Неудивительно, что против армии, имевшей в своих рядах таких железных вождей, не под силу оказалось бороться и Наполеону, так легко и быстро разметавшему остальные армии Европы.

Не буду останавливаться на великих примерах поведения вождей наших в эту славную эпоху; 1812 год весь блещет их достоинствами, и в этом отношении пред ним спасует и пресловутый 1870 год. Отмечу только, как в наибольшем блеске самостоятельность наших начальников выразилась в двух самых больших сражениях эпохи: Прейсиш-Эйлауском и Бородинском.

Под Прейсиш-Эйлау после жестокого боя французы опрокидывают наш левый фланг; в общем резерве нет ни одного человека, а Главнокомандующий Беннигсен исчезает с поля сражения, отправившись торопить спешивший к армии отряд Лестока.

Момент был настолько критический, что гибель всякой другой армии была бы неизбежна, но в русской -- того времени, несмотря на то, что французы были уже в тылу, -- не явилось ни паники, ни речи об отступлении; наоборот, к месту катастрофы бросились части с других участков позиции; по своей инициативе с противоположного фланга прискакали три конные батареи, явились отдельные полки, прискакал все тот же, всюду поспевавший кн. Багратион, бывший не у дел в день боя.

Общими усилиями, никем свыше не объединенными, но тем не менее дружными, французы были не только остановлены, но и отодвинуты назад; удачная атака Выборгского полка, шедшего во главе отряда Лестока, давала надежду на окончательное поражение французов при общей контратаке, но прибывший в это время Беннигсен остановил порыв подчиненных и помешал той контратаке, которая, по свидетельству Бернадотта, дала бы нам не менее 150 орудий и привела бы Наполеона к катастрофе много раньше Березины.

На ночном военном совете решение Беннигсена отступить встретило горячий отпор со стороны его генералов, и дело едва не дошло до дуэли тут же на месте с состоявшим при армии, но не подчиненным Главнокомандующему, генералом.

Тем же духом командного состава блещет и Бородинское сражение, называемое иногда "битвою генералов" по количеству потери начальников.

Утром, когда обозначился удар французов на флеши, кн. Багратион посылает к соседям просить подкреплений, и ни от кого не получил он отказа, никто не стал отговариваться неподчинением князю и отсутствием приказания Главнокомандующего. Даже Раевский, находясь в затруднительном положении, сам ожидая грозного удара французов, прислал князю половину своих резервов.

0x01 graphic

Россия.

Старый Санкт-Петербург.

Художник Михаил Макарович Сажин (1818 - 1887)

На этом я заканчиваю характеристику генеральского состава тогдашней армии и в заключение хочу только отметить, как качества генерала отразились на исходе нашей великой борьбы.

Мы не выставили против Наполеона ни гениев, ни даже первоклассных талантов.

Наши вожди не блистали особенной глубиной своих замыслов, не дали миру великих образцов искусства, никого не удивили своим особенным умением. Недаром мы никак не могли найти соответствующего Главнокомандующего, который мог бы хоть отчасти соперничать с Наполеоном по своим замыслам; самый лучший из них -- Кутузов -- умел только разгадывать планы гениального полководца, отражать его удары, но не мог сам наносить их.

Правда, нельзя отказать нашим генералам ни в таланте, ни в знании, ни в опытности, но все эти качества не поражают своими размерами: такие же таланты можно в любое время найти во всякой армии, знания их тоже не особенно обширны, боевая опытность многих из них до первой встречи с Наполеоном ограничивалась опытом, полученным в обер-офицерских чинах, а то и вовсе отсутствовала, и тем не менее, в роли вождей они сразу же оказались на месте, да еще и в самой ужасающей обстановке.

И этому нечего удивляться. Если тогдашние вожди и не блистали особенными талантами, особой глубиной творчества, то нельзя не преклониться перед их высокими нравственными качествами: удивительным пониманием своего долга, благородным и неустрашимым духом, перед их горячим желанием победы, заставлявшим молчать все личные чувства, перед их непреклонной волей, близостью и глубоким знанием своих подчиненных, уверенностью в своих войсках.

И если каждый из этих генералов в отдельности и думать не может равняться с Наполеоном, то общая их совокупность грозна даже гению.

Даже гению оказалось невозможным справиться с той армией, где ошибки одного генерала тотчас бросались исправлять другие, где для выручки всех из критического положения всегда находился один, готовый жертвовать собою.

Так, благодаря гр. Остерману-Толстому, Барклаю, Дохтурову, кн. Голицыну, кн. Багратиону, Багговуту, гр. Каменскому, Платову, гр. Палену, Коновницыну, Неверовскому, Раевскому, Тучкову, Ермолову и др. провалились гениальные операции Наполеона в декабре 1806 г., январе 1807 г., июне, июле, августе и октябре 1812 г. А ведь каждая из них, кроме последней, грозила разгромом армии. А ведь им еще так благоприятствовали ошибки высшего командования, интриги и вражда в среде других генералов.

Правда, для того чтобы только прийти к простой мысли пожертвовать собою для блага армии или, находясь в опасном положении, все-таки послать свои резервы атакованному соседу, не надо обширного образования, не надо громадных знаний: эта мысль сама по себе доступна всякому простому смертному, обладающему здравым смыслом, не извращенным парадными кунштюками, пригонкой амуниции и т.п. мелочами.

Но если сравнительно легко только дойти до подобной идеи, то совсем иное -- привести ее в исполнение.

Рискнуть не на карте и в кабинете, а в действительности, перед грозным врагом, положить весь свой отряд, без приказания свыше рискнуть жизнью многих людей, потерей орудий и знамен, рискнуть потерей вверенного участка позиции, рискнуть, наконец, всей своей репутацией может не только не всякий, а даже вернее, только особенно воспитанный человек, только тот, кто воспитан в высоких понятиях долга и благородства, кто обладает высокими нравственными качествами.

И этим воспитанием, этими качествами в высокой мере обладали тогдашние начальники -- истые витязи, настоящие рыцари долга и чести.

Это не были те позднейшие, наши же, солдаты немецкой складки, душа которых любуется красивыми формами, жаждет вида стройно марширующих батальонов, красиво несущихся эскадронов, ум которых занят одними громкими фразами, которые видят дисциплину в одной жестокой муштре, сами любуются своим высоким чином и положением и с высоты своего величия смотрят на своих подчиненных, как на подвластных рабов, на которых надо наводить трепет.

Это не были и те буржуи, которым дороги больше всего материальные блага, удобства личной жизни, которые и на войне ищут прежде всего комфорта и хорошей обстановки.

Это были именно наши русские витязи: простые, скромные, приветливые и в то же время могучие.

У великого нашего гения и знатока русской души гр. Л.Н. Толстого прекрасно подмечены и обрисованы типичные черты истинной доблести: его герои скромны, незаметны и этим велики.

Таковы в большинстве и герои-генералы нашей славной эпохи. В них нет ни напыщенности, ни театральности, ни красивой позы, ни блестящего, трескучего эффекта.

Они -- сама воплощенная простота, сама суровая и трезвая действительность военной жизни. И за то перед величием и благом своей Родины смолкают у них все личные счеты, за то всегда готовы они принести себя на алтарь отечества.

Конечно, далеко не все тогдашние генералы принадлежат к этому типу. Были и тогда эффектные и трескучие личности, вроде Милорадовича, только без его мужества, благородства и бескорыстия; были и тогда своекорыстные интриганы, видевшие в войне удобную сферу для ловли рыбы в мутной воде, для личного возвышения. Достаточное число подобных личностей осталось еще от Екатерининского царствования, еще больше прибавилось в последующие эпохи.

Но не трудами и даже не случайными подвигами этих трутней был могуч и силен командный состав нашей армии. Сила его коренилась в рядовой массе генералов, воспитанных в честных идеях долга и высокого призвания воина, готовых жертвовать всем для блага и величия Родины, живших одной жизнью, одним духом со своими частями. <...>

0x01 graphic

Россия.

Дети в санях. 1870.

Художник Иван Андреевич Пелевин (1840-1917)

И вот, несмотря на весь этот ряд неблагоприятных условий, русская армия, единственная в Европе, только и могла тягаться с армией Наполеона, причем получила весьма лестные отзывы даже от своего врага. Так, в 1809 г. после неудачи у Асперна, переправляясь обратно через Дунай, Наполеон сказал состоявшим при нем русским офицерам: "Если бы у меня были мои старые испанские легионы или русская армия, вы не увидели бы меня, господа, в теперешнем положении".

Русская армия 1806-1807 гг., хотя в конце концов и побежденная, произвела такое глубокое впечатление на своих победителей, что в дальнейшую эпоху, желая ободрить свои войска перед столкновениями с русскими, Наполеон писал в своих воззваниях: "Русские уже не те, у них нет более солдат Эйлауских и Фридландских".

Вот какое впечатление производили на врага даже наши рекруты, когда ими умели управлять и внушать им истый солдатский дух.

Наконец, самую рельефную и выразительную характеристику русской армии дал в 1813 г. Бернадотт, сказавший русским офицерам: "Для вас, русских, нет ничего невозможного; если бы ваш император был честолюбив, вас, русских, пришлось бы убивать каждого особенно, как убивают белых медведей на севере".

Потом, повернувшись к своим шведам, он повторил: "Подражайте русским, для них нет ничего невозможного".

И подобные отзывы заслужила армия, имевшая состав нижних чинов, далеко уступавший тем бородачам запасным, недостатками которых пытаются объяснить неуспех минувшей войны.

И вот, сопоставляя в заключение все положительные и отрицательные стороны тогдашней армии, нельзя не признать, что успешным исходом Великой борьбы она была исключительно обязана своему генеральскому и офицерскому составу, именно его высокому, чисто военному, воспитанию, вырабатывавшему те высокие понятия о долге, чести и призвании военного человека, которыми так силен был тогдашний генерал и офицер.

-- И не могла не победить та армия, где генерал и офицер составляли одну великую семью, жившую горячим желанием победы, горячей мечтой о величии и пользе Родины, где благо и честь армии стояли выше всяких личных счетов, где каждый отдельный член армии готов был душу свою положить за другого.

И как это ни странно, великая заслуга тогдашнего командного состава, его высокие нравственные качества -- настоящая причина моральной упругости всей армии -- остались в тени до настоящего времени.

Всю славу взял себе солдат этой эпохи, тот солдат, которого, несмотря на все недостатки, умели делать настоящим богатырем его великие и доблестные начальники, труды которых и достоинства не оценены и по сие время.

И вот прошли годы, минуло уже и столетие со времени наших первых встреч с Наполеоном! Полные блаженного неведения, мы долго пребывали в сладкой спячке, глубоко убежденные, что обладаем таким солдатом, который сам, без помощи начальников, может выигрывать сражения.

Имея дело либо с турками, либо с польскими и венгерскими ополчениями, мы окончательным успешным исходом войн все более утверждались во всемогуществе своего солдата.

Не разбудил нас и гром Севастополя; полные уверенности во всемогуществе того же солдата, мы озаботились только переменой системы его обучения и воспитания.

Даже и после минувшей войны существует известный процент лиц, уверенных, что довольно выучить солдата грамоте, применению к местности и стрельбе, довольно воспитать его рассказами о подвиге Рябова, развить чтениями и показыванием туманных картин, чтобы добиться победы.

Существует и другая категория лиц, понимающих, что для достижения победы мало одних качеств солдата, нужны и соответствующие начальники. Но опять-таки большинство этих лиц думает создать начальника путем одного образования, чтением различных трактатов о военном деле, писанием диспозиций по немецкому образцу, пересаживанием заграничных порядков, т.е. тем теоретическим способом, который забраковал еще Суворов, приравняв чтение современных ему трактатов к чтению домашних лечебников и модных романов и выразившись, очевидно, про военных теоретиков, что они военное дело знают, да оно их не знает.

Нельзя, конечно, отрицать необходимости и громадной важности образования в военном человеке, но нельзя не сказать, что, во-первых, читать и изучать, вообще, надо умело, с толком и главным образом историю войн, а не теорию и измышления любого немца, а во-вторых, все-таки не на одних этих основах зиждется сила и мощь начальника.

Тяжелое военное дело требует от своих представителей прежде всего великих качеств самоотвержения и самоотречения, а эти качества не получаются из книг, а вырабатываются лишь путем долгого воспитания под руководством и на примере достойных и обожаемых вождей.

Те блестящие фейерверки, умные, талантливые, но честолюбивые и неразборчивые в средствах начальники, которые существуют во всякой армии, во всякую эпоху, могут иногда на войне приносить и громадную пользу, и водить войска к победам, но в деле истинного воспитания армии они всегда проходят бесследно, и не с них должны брать пример истинные вожди, не в них лежит настоящая сила армии.

Горе той армии, где карьеризм и эгоизм безнаказанно царят среди вождей, где большинство генералов думает лишь о своем благополучии, служит из-за наград и отличий, ведет лишь свою линию, справляясь по книжке старшинства и кандидатскому списку.

Пусть пишутся там хорошие и громкие приказы, издаются отличные уставы, выпускаются чудные циркуляры!

Все будет там отлично и гладко лишь до первого, грома.

Грянет он, и армия окажется только с хорошими канцеляристами, проповедниками, учеными, агрономами, каптенармусами, может быть, даже стрелками, тактиками, стратегами, но без настоящих военных людей, готовых беззаветно жертвовать собою друг за друга для блага Родины.

И подобная армия напомнит собою известный воз из басни, везомый лебедем, раком и щукой.

Итак, настоящая, истинная сила армии заключается прежде всего не в степени образования, не в талантах отдельных лиц, а в воспитании такой общей самоотверженной рядовой массы командного состава, которая бы не гонялась за блестящими эффектами, не искала красивых лавров, а смело и твердо шла в бой, гордая своим высоким призванием и крепкая своим понятием о долге и истинном благородстве. Вожди, вышедшие из такой массы, зачастую и не блещут своими особыми талантами, в одиночку не могут тягаться не только с гениями, но и со многими талантами фейерверочного типа, зато общая масса таких вождей в совокупности грозна и непобедима даже для гения.

И счастье той армии, которая силу свою основывает не на отборе особых талантов, которая не ищет в мирное время "выдающихся" начальников, не верит в призрачные таланты мирного времени, а заботится только о безжалостном удалении негодных элементов, основывает свою силу на одинаково хорошем подборе и воспитании всего своего командного состава, без заблаговременного подразделения на "талантов" и простых смертных

История показывает нам, как часто пресловутые таланты и гении мирного времени оказываются полными бездарностями на войне, история показывает нам, что, вообще, появление талантов и гениев есть только случайность, на которую нельзя рассчитывать, история, наконец, утешает нас, что и без гениев и первоклассных талантов велика и могуча, даже против гения, армия в руках многих, просто способных начальников, воспитанных в рядах самих войск, когда полки армии являются воспитателями офицеров, а не департаментами, местами службы, когда начальник создается, как создавались лучшие вожди эпохи -- строевой службой, а не сваливается из канцелярий, контор, кадетских корпусов и т.п. учреждений, якобы весьма полезных для выработки военных людей.

Итак, армия наполеоновской эпохи была сильна своим истинно военным, благородным воспитанием начальников, и это-то воспитание было утрачено впоследствии, когда армия попала в руки нового типа руководителей, пошла по новому пути...

Морозов Н.

Воспитание генерала и офицера как основа побед и поражений. Исторический очерк из жизни русской армии эпохи наполеоновских войн и времен плац-парада. -- Вильна, 1909.

0x01 graphic

"Тройка", (ранее 1904)

Художник А.И. Морозов

374

Н. Морозов

Денис Давыдов. Записки, т. I. - С. 122, 129 - 135.

Д. Давыдов. Записки, т. 1. - С. 142; Материалы для истории современных войн 1806 и 1807 гг.

Русский Вестник. - 1864 г. - N 5. [Статья Погодина].

Шильдер. Император Александр I.

Русская Старина. - 1897 г. - Март. [Встреча с А.П. Ермоловым" В.М. Щепотьевой].

Русский Вестник 1864 г. N 6. [Статья Лажечникова. Записки С.Г. Волконского].

Давыдов Д. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского, т. III. - С. 114.

Из воспоминаний Михайловского-Данилевского // Русская старина. - 1897 г. - Июнь.

Петров. Война России с Турцией 1806 - 1812 гг., т. II. - С. 454.

"Лажечников. // Русский Вестник. - 1864 г. - N 6; Давыдов Д. Замечания на некрологию Раевского. т. III. - С. 119.

В.-Уч. Архив, отд. II.

Михайловский-Данилевский. Война с Францией 1806 - 07 гг.

Записки А.П. Ермолова, ч. I. - С. 101.

Давыдов Д. Дневник партизанских действий, т. II. - С. 37.

Военный Сборник. - 1902. - N 7.

Михайловский-Данилевский. Война 1806 - 1807 гг. - С. 178, 179.

0x01 graphic

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 29/01/2014, изменен: 29/01/2014. 86k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 23 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Битва генералов

Каменев Анатолий Иванович
Битва генералов