ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Трус-солдат не должен жить"...

"Трус-солдат не должен жить"

- "ибо ничтожный, робкий негодяй опасен для целой армии"...

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Мысли на будущее...

"КАВАЛЕРИСТ-ДЕВИЦА"

Надежда Андреевна Дурова (1783-1866) - человек героической биографии, первая женщина-офицер. Она была талантливой писательницей, творчество которой высоко ценил А. С. Пушкин, В. Г. Белинский.

Фрагменты из ее книги

Говорят старики уланы, что всякий раз, как войско русское двинется куда-нибудь, двинутся с ним и все непогоды. На этот раз надобно им поверить: со дня выступления провожают нас снег, холод, вьюга, дождь и пронзительный ветер.

Передний угол этой лачуги принадлежит нам; у порога и лечи расположились наши денщики, прилежно занимаясь чисткою удил, мундштуков, стремян, смазываньем ремней и тому подобными кавалерийскими работами. Неужели нам оставаться целый день в такой конурке и в таком товариществе!

Мне отвели квартиру у униатского священника; молодая жена его очень нежно заботится доставлять мне все, что есть лучшего у нее в доме; всякое утро приносит мне сама кофе, сливки, сахарные сухари, тогда как для мужа приготовляет просто стакан гретого пива с сыром; обед ее всегда вкусен, деликатен, и, только чтоб не до конца прогневить супруга, готовится одно какое-нибудь блюдо по его вкусу, который, надобно признаться, довольно груб.

Итак, поход! да и к лучшему, идти так идти; на этих квартирах мы только бесполезно разнеживаемся; привыкаем к лакомствам, ласкам, угождениям; белые атласные ручки легонько треплют по щеке; рвут нежно за ушко; дают конфект, варенья; стелют мягкую постель, и как легко, как приятно свыкаться! Со всем этим вдруг поход, вдруг надобно перейти от неги к суровостям, пересесть с бархатной софы на бурного коня и так далее: во всем контраст!

Мы идем не торопясь, переходы наши невелики, и вот снова ведено нам остановиться впредь до повеления, и, как нарочно, квартиры достались самые невыгодные. Деревня эта бедна, дурна и разорена, надобно думать, непомерными требованиями ее помещика. Мы все четверо квартируем в одной большой избе, и разместились -- Чернявский с старшим Торнези у окна на лавках; а я с младшим у печи на нарах; прямо против нас на печи, под самым потолком сидит старуха лет в девяносто.

Этого года весна какая-то грустная, мокрая, холодная, ветреная, грязная; я, которая всегда считала прогулкою обходить конюшни своего взвода, теперь так неохотно собираюсь всякое утро в этот обход, лениво одеваюсь, медлю, смотрю двадцать раз в окно, не разъяснивается ли погода; но как делать нечего, идти надобно непременно, иду, леплюсь по кладкам, цепляюсь руками за забор, прыгаю через ручейки, пробираюсь по камням и все-таки раз несколько попаду в грязь всею ногой.

Окончив все занятия по службе, взяла я какую-то Вольтерову сказку перечитывать в сотый раз от нечего делать и от нечего читать; и когда я с нехотением и скукою развернула книгу и легла было на походный диван свой -- лавку с ковром, дверь вдруг отворилась и вошел молодой пехотный офицер: "Позвольте узнать, кто здесь командует эскадроном?" -- "Я". -- "Прикажите, сделайте милость, дать мне лошадей; я спешу в полк, вот моя подорожная; жид, содержатель почты, не дает мне лошадей, говорит, что все в разгоне, но он лжет; я видел -- множество их ведут поить". -- "Сию минуту будут у вас лошади. Прошу садиться. Послать ко мне дежурного!.." Дежурный пришел. "Ступай сейчас на почту и прикажи заложить лошадей в экипаж господина офицера, каких найдешь, хотя бы жид и сказал, как то они говорят обыкновенно, что у него одни только курьерские". Дежурный пошел и в две минуты возвратился с жидом, содержателем почты. Иуда клялся и говорил, что не даст лошадей, потому что остались только одни курьерские. "А вот увидим, как ты не дашь лошадей! -- Я оборотилась к дежурному: -- Я приказал тебе, чтоб лошади были непременно заложены; зачем ты пришел ко мне с жидом?" С окончанием этого вопроса дежурный и жид в одну секунду исчезли; их обоих словно вихрем вынесло за дверь, и через десять минут экипаж офицера подкатился к крыльцу моей квартиры.

Наконец и я отправилась доставать фураж! Мне, как и другим, дали команду, дали предписание за подписью и печатью командира полка ездить по окружным поместьям, требовать у помещиков овса и сена, брать все это и взамен давать расписки, с которыми они могут посылать своих старост в эскадрон, чтоб там получить квитанции и с ними опять ехать в штаб; там тоже дадут квитанции, и с этими уже квитанциями должны господа помещики явиться в комиссию для получения уплаты наличными деньгами.

Как желала я, чтоб эконом не приходил как можно долее! При звуках арфы и прекрасного голоса можно ль было помыслить, не содрогаясь, о том предписании, которое, как спящий змей, лежало у меня на груди под мундиром; стоило только вынуть его, и все встревожатся. А теперь -- как веселы эти молодые люди! Как они полюбили меня! Как дружелюбно жмут мне руки, обнимают, целуют; девицы сами ангажируют, в танцах резвятся, бегают!

Вот я уже в пятидесяти верстах от эскадрона, а еще ничего не сделала и, верно, не сделаю, потому что всякий помещик, хотя бы он имел одну только каплю ума, не даст мне ничего под простую расписку; а требовать повелительно и в случае отказа все-таки надобно взять нужное и отправить в эскадрон на их же лошадях, дав помещику за все это расписку!..

Отправя возы с фуражом, я возвратилась к веселому обществу; меня ожидали ужинать, и хлопоты отправления замедлили ужин одним часом; когда сели за стол, хозяйка поместила меня подле себя. "Вы слишком усердны к службе, молодой человек, -- начала она говорить, -- возможно ли смотреть самому и дожидаться, пока возы с фуражом наложатся и выберутся из селения; это уже чересчур: по вашему виду и молодости я не предполагала найти в вас такого хорошего служивого".

Право, я не думала, что найду употребление тому вину, которого раздают нам по две рюмки каждый день наравне с солдатами; но, видно, не надобно ничем пренебрегать: вчера, проходя одно селение, должно было нашему эскадрону идти через узкую плотину; какое-то затруднение, встретившееся переднему отделению, заставило эскадрон остановиться; другие, подходя, потеснили нас с тылу, и лошади наши, теснясь и упираясь, чтоб не упасть в широкие рвы с боков плотины, стали беситься, бить и становиться на дыбы.

В первый раз в жизни я охотно села бы в повозку; мучительно ехать верхом; но как переменить этого нечем, то и надобно терпеть. Повозок при нас давно уже нет ни одной. Теперь вино пригодилось мне; всякий день я мою им больную ногу свою и вижу, к испугу моему, что она делается с каждым днем багровее, хотя боль и утихает. Ступень ушибленной ноги сделалась черна, как уголь; я боюсь смотреть на нее и не могу понять, отчего почернела ступень, когда ушиб на средине между ею и коленом?

Подъезжая к селению, расположенному недалеко от той горы, где находился монастырь, я приказала уланам ехать по траве, прижать сабли коленом к седлу и не очень сближаться одному с другим, чтоб не бренчать стременами. У самого селения я остановила свою команду и поехала одна осмотреть, не кроется ли где неприятель. Мертвое молчание царствовало повсюду; все дома были брошены своими жителями; все было тихо и пусто, и одна только черная глубь растворенных сараев и конюшен крестьянских страшно зияла на меня.

Правду говорил Ермолов, что трус солдат не должен жить. Тогда такое заключение казалось мне жестоким, но теперь вижу, что это -- истина, постигнутая великим умом необыкновенного человека. Ленивый земледелец, расточительный купец, вольнодумец священник -- все они имеют порок, противоположный их званию и выгодам, но пример их никого не увлекает, и они вредны только себе: бедность и презрение остаются им в удел. Но трус солдат!!

У меня нет слов изобразить всю великость зла, какое может сделать один ничтожный, робкий негодяй для целой армии!.. И в теперешнем случае, какие беды навлекло бы на мою голову одно только то, что трус испугался своей тени, убежал, увлек за собою других, был бы причиною ложного донесения, напрасной тревоги всего войска! Нет, робкий солдат не должен жить: Ермолов прав!

Скорыми маршами едем мы в глубь России и несем на плечах своих неприятеля, который от чистого сердца верит, что мы бежим от него.

Счастие ослепляет!.. Мне часто приходит на мысль молитва Старна перед жертвенником Одена, когда он просит его наслать на ум Фингала недоуменье, предзнаменующе могущего паденье!..

Наполеон со свитой.

Цветная ли-тография Жюльена по рисунку Бе-ланже.

Вопреки бесчисленным поклонникам Наполеона беру смелость думать, что для такого великого гения, каким его считают, он слишком уже уверен и в своем счастии и в своих способностях, слишком легковерен, неосторожен, малосведущ.

(Наполеон - А.К.) Слепое счастие, стечение обстоятельств, угнетенное дворянство и обольщенный народ могли помочь ему взойти на престол; но удержаться на нем, достойно занимать его будет ему трудно.

(Наполеон - А.К.) Сквозь его императорскую мантию скоро заметят артиллерийского поручика, у которого от неслыханного счастия зашел ум за разум: неужели, основываясь на одних только сведениях географических и донесениях шпионов, можно было решиться идти завоевывать государство обширное, богатое, славящееся величием духа и бескорыстием своего дворянства, незыблемой опоры русского престола; устройством и многочисленностию войск, строгою дисциплиною, мужеством их, телесною силою и крепостью сложения, дающего им возможность переносить все трудности; государство, заключающее в себе столько же народов, сколько и климатов, и ко всему этому имеющее оплотом своим веру и терпимость?

Видеть, что это славное войско отступает, не сражаясь, отступает так быстро, что трудно поспевать за ним, и верить, что оно отступает, страшась дождаться неприятеля! Верить робости войска русского в границах его отечества!.. Верить и бежать за ним, стараясь догнать. Ужасное ослепление!! Ужасен должен быть конец!..

Французы употребляют все старания догнать нас и подраться, а мы употребляем тоже все старания уйти и не драться. Маневр этот очень утешает меня. Забавно видеть, с какою быстротою несем мы доверчивого неприятеля своего во глубину лесов наших!.. не всегда, однако ж, кажется это смешным. Воображая страшный конец отступления нашего, я невольно вздыхаю и задумываюсь.

Французы -- неприятель, достойный нас, благородный и мужественный; но злой рок в виде Наполеона ведет их в Россию; в ней положат они головы свои, в ней рассыплются кости их и истлеют тела.

Охота же так бежать!.. Я не знаю, что мне делать; смертельно боюсь изнемочь; впоследствии это припишут не чрезмерности стольких трудов, но слабости моего пола! Мы идем и день и ночь; отдохновение наше состоит в том только, что, остановя полк, позволят нам сойти с лошадей на полчаса; уланы тотчас ложатся у ног своих лошадей, а я, облокотясь на седло, кладу голову на руку, но не смею закрыть глаз, чтоб невольный сон не овладел мною. Мы не только не спим, но и не едим: спешим куда-то! Ах, бедный наш полк!

Близ Смоленска объявили нам Государев манифест, в котором было сказано, что "государь не удерживает более нашего мужества и дает свободу отметить неприятелю за скуку противувольного отступления, до сего времени необходимого".

Солдаты наши прыгали от радости, и взоры всех пылали мужеством и удовольствием.

"Наконец! -- говорили офицеры, -- теперь будет наша очередь догонять!"

Смоленск. Я опять слышу грозный, величественный гул пушек! Опять вижу блеск штыков! Первый год моей воинственной жизни воскресает в памяти моей!..

Нет! трус не имеет души! Иначе как мог бы он видеть, слышать все это и не пламенеть мужеством!

Часа два дожидались мы приказания под стенами крепости Смоленской; наконец ведено нам идти на неприятеля.

Жители города, видя нас проходящих в порядке, устройстве, с геройскою осанкою и уверенностию в своих силах, провожали нас радостными восклицаниями; некоторые, а особливо старики, беспрерывно повторяли: помоги бог! помоги бог! каким-то необыкновенно торжественным голосом, который заставлял меня содрогаться и приводил в умиление...

Мы всё отступаем!

Для чего ж было читать нам, что государь не удерживает более нашего мужества! Кажется, не слишком большому опыту подвергли нашу храбрость.

Как вижу, мы отступаем в глубь России.

0x01 graphic

Кутузов после совета в Филях.

Художник А. В. Николаев.

У нас новый главнокомандующий: Кутузов!..

Это услышала я, стоя в кругу ординарцев, адъютантов и многих других офицеров, толпящихся около разведенного огня. Гусарский генерал Дорохов говорил, поглаживая седые усы свои: "Дай бог, чтоб Михаило Ларионович поскорее приехал и остановил нас; мы разбежались, как под гору".

Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы -- все в восхищении; спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством!..

Бородино. Вечером вся наша армия расположилась биваками близ села Бородино.

Кутузов хочет дать сражение, которого так давно все желают и ожидают.

26-го. Адский день! Я едва не оглохла от дикого, неумолкного рева обеих артиллерий. Ружейные пули, которые свистали, визжали, шикали и, как град, осыпали нас, не обращали на себя ничьего внимания; даже и тех, кого ранили, и они не слыхали их: до них ли было нам!.. Эскадрон наш ходил несколько раз в атаку, чем я была очень недовольна: у меня нет перчаток, и руки мои так окоченели от холодного ветра, что пальцы едва сгибаются; когда мы стоим на месте, я кладу саблю в ножны и прячу руки в рукава шинели: но, когда велят идти в атаку, надобно вынуть саблю и держать ее голою рукой на ветру и холоде. Я всегда была очень чувствительна к холоду и вообще ко всякой телесной боли; теперь, перенося днем и ночью жестокость северного ветра, которому подвержена беззащитно, чувствую, что мужество мое уже не то, что было с начала кампании. Хотя нет робости в душе моей и цвет лица моего ни разу не изменялся, я покойна, но обрадовалась бы, однако ж, если бы перестали сражаться.

Перешед Москву, мы остановились верстах в двух или трех от нее; армия пошла дальше.

Через несколько времени древняя столица наша запылала во многих местах! Французы вовсе нерасчетливы. Зачем они жгут наш прекрасный город? свои великолепные квартиры, так дорого ими нанятые? Странные люди!.. Мы все с сожалением смотрели, как пожар усиливался и как почти половина неба покрылась ярким заревом.

Приехав в главную квартиру, увидела я на одних воротах написанные мелом слова: Главнокомандующему; я встала с лошади и, вошед в сени, встретила какого-то адъютанта. "Главнокомандующий здесь?" -- спросила я. "Здесь", -- отвечал он вежливым и ласковым тоном; но в ту же минуту вид и голос адъютанта изменились, когда я сказала, что ищу квартиру Кутузова: "Не знаю; здесь нет, спросите там", -- сказал он отрывисто, не глядя на ценя, и тотчас ушел. Я пошла далее и опять увидела на воротах: Главнокомандующему.

На этот раз я была уже там, где хотела быть: в передней горнице находилось несколько адъютантов; я подошла к тому, чье лицо показалось мне лучше других; это был Дишканец: "Доложите обо мне главнокомандующему, я имею надобность до него". -- "Какую? вы можете объявить ее через меня". -- "Не могу, мне надобно, чтобы я говорил с ним сам и без свидетелей; не откажите мне в этом снисхождении", -- прибавила я, вежливо кланяясь Дишканцу. Он тотчас пошел в комнату Кутузова и через минуту, отворяя дверь, сказал мне: "Пожалуйте" -- и с этим вместе сам вышел опять в переднюю; я вошла и не только с должным уважением, но даже с чувством благоговения поклонилась седому герою, маститому старцу, великому полководцу. "Что тебе надобно, друг мой?" -- спросил Кутузов, смотря на меня пристально. "Я желал бы иметь счастие быть вашим ординарцем во все продолжение кампании и приехал просить вас об этой милости". -- "Какая же причина такой необыкновенной просьбы, а еще более способа, каким предлагаете ее?" Я рассказала, что заставило меня принять эту решимость, и, увлекаясь воспоминанием незаслуженного оскорбления, говорила с чувством, жаром и в смелых выражениях; между прочим, я сказала, что, родясь и выросши в лагере, люблю военную службу со дня моего рождения, что посвятила ей жизнь мою навсегда, что готова пролить всю кровь свою, защищая пользы государя, которого чту, как бога, и что, имея такой образ мыслей и репутацию храброго офицера, я не заслуживаю быть угрожаема смертию...

* nbsp;

&Французы -- неприятель, достойный нас, благородный и мужественный; но злой рок в виде Наполеона ведет их в Россию; в ней положат они головы свои, в ней рассыплются кости их и истлеют тела.

&государь не удерживает более нашего мужества и дает свободу отметить неприятелю за скуку противувольного отступления, до сего времени необходимого".

&"Наконец! -- говорили офицеры, -- теперь будет наша очередь догонять!"

&Нет! трус не имеет души! Иначе как мог бы он видеть, слышать все это и не пламенеть мужеством!

0x01 graphic

Кутузов после совета в Филях.

Художник А. В. Николаев.

&У нас новый главнокомандующий: Кутузов!..

&Дай бог, чтоб Михаило Ларионович поскорее приехал и остановил нас; мы разбежались, как под гору".

&Перешед Москву, мы остановились верстах в двух или трех от нее; армия пошла дальше.

Ней, маршал Франции.

Неизве-стный французский гравер. Пер-вая четверть XIX в.

"Как ваша фамилия?" -- спросил поспешно главнокомандующий. "Александров!" Кутузов встал и обнял меня, говоря: "Как я рад, что имею, наконец, удовольствие узнать вас лично! Я давно уже слышал об вас. Останьтесь у меня, если вам угодно; мне очень приятно будет доставить вам некоторое отдохновение от тягости трудов военных; что ж касается до угрозы расстрелять вас, -- прибавил Кутузов, усмехаясь, -- то вы напрасно приняли ее так близко к сердцу; это были пустые слова, сказанные в досаде. Теперь подите к дежурному генералу Коновницыну и скажите ему, что вы у меня бессменным ординарцем".

Наконец Кутузов велел позвать меня: "Ну что, -- сказал он, взяв меня за руку, как только я вошла, -- покойнее ли у меня, нежели в полку? Отдохнул ли ты? что твоя нога?" Я принуждена была сказать правду, что нога моя болит до нестерпимости, что от этого у меня всякий день лихорадка и что я машинально только держусь на лошади по привычке, но что силы у меня нет и за пятилетнего ребенка. "Поезжай домой, -- сказал главнокомандующий, "смотря на меня с отеческим состраданием, -- ты в самом деле похудел и ужасно бледен; поезжай, отдохни, вылечись и приезжай обратно".

Через два дни после этого разговора Кутузов опять потребовал меня: "Вот подорожная и деньги на прогоны, -- сказал он, подавая то и другое, -- поезжай с богом! Если в чем будешь иметь надобность, пиши прямо ко мне, я сделаю все, что от меня будет зависеть. Прощай, друг мой!" Великий полководец обнял меня с отеческою нежностию.

Лихорадка и телега трясут меня без пощады. У меня подорожная курьерская, и это причиною, что все ямщики, не слушая моих приказаний ехать тише, скачут сломя голову. Малиновые лампасы и отвороты мои столько пугают их, что они хотя и слышат, как я говорю, садясь в повозку, "ступай рысью", но не верят ушам своим и, заставя лихих коней рвануть разом с места, не прежде остановят их, как у крыльца другой станции. Но нет худа без добра: я теперь не зябну; от мучительной тряски меня беспрерывно бросает в жар.

Наконец я дома!

Отец принял меня со слезами! Я сказала, что приехала к нему отогреться. Батюшка плакал и смеялся, рассматривая шинель мою, не имеющую никакого уже цвета, простреленную, подожженную и прожженную до дыр.

Рассказав отцу о добром расположении ко мне Главнокомандующего, я убедила его отпустить со мною брата; он согласился на эту жестокую для него разлуку, но только с условием дождаться весны; сколько я ни уверяла, что для меня это невозможно, батюшка ничего слышать не хотел. "Ты можешь ехать, -- говорил он, -- как только выздоровеешь, но Василия не отпущу зимой: в такие лета! в такое смутное время! нет, нет! ступай одна, когда хочешь; его время не ушло; ему нет еще четырнадцати лет". Что мне делать? предоставляю времени ознакомить батюшку с мыслию расстаться с нежно любимым сыном; не дожидаюсь и пишу к Кутузову, что, "желая нетерпеливо возвратиться под славные знамена его, я не надеюсь иметь счастие стать под ними вместе с братом своим, потому что старый отец не хочет отпустить от себя незрелого отрока на поле кровавых битв в такое суровое время года и убеждает меня, если можно, дождаться теплого времени, и что я теперь совсем не знаю, что мне делать".

Я получила ответ Кутузова; он пишет, что я имею полное право исполнить волю отца; что, будучи отправлена Начальником армии, я только ему одному обязана отчетом в продолжительности моего отсутствия; что он позволяет мне дождаться весны дома, и что я ничего через это не потеряю в мнении людей, потому что опасности и труды я делила с моими товарищами до конца, и что неустрашимости моей сам Главнокомандующий очевидный свидетель.

Я показала письмо батюшке, и старый отец мой так тронут был милостями и вниманием ко мне знаменитого полководца, что не мог не заплакать. Я хотела было сохранить это письмо памятником доброго расположения ко мне славнейшего из героев России, но батюшка, взяв к себе эту бумагу, заставлял меня двадцать раз в день краснеть, показывая ее всем и давая каждому читать.

Наконец после множества отлагательств батюшка решился отпустить брата: да и пора! снег весь уже стаял, я горю нетерпением возвратиться к военным действиям.

Получа свободу готовиться к отъезду, я принялась за это с такою деятельностию, что в два дня все было кончено.

Отец дал нам легкую двуместную коляску и своего человека до Казани, а там мы поедем уже одни. Отцу очень не хотелось отпустить брата без слуги; но я представила ему, что это могло бы иметь весьма неприятные последствия, потому что лакея ничто не удержало бы говорить все, что ему известно.

Итак, решено, что мы едем одни.

Москва.

Митрофанов сказал нам горестную весть: Кутузов умер!

Бегство французской армии из России. 1812 г.

Раскрашенная гравюра X. Манисфельда с оригинала Г. Кленина

Смоленская дорога. Проезжая лесами, я долго не могла понять причины дурного запаха, наносимого иногда ветром из глубины их. Наконец, я спросила об этом ямщика и получила ответ, какого не могло быть ужаснее, скаванный со всем равнодушием русского крестьянина: где-нибудь француз гниет.

Бегство французов оставило ужасные следы: тела их гниют в глубине лесов и заражают воздух.

Несчастные! никогда еще ничья самонадеянность и кичливость не были так жестоко наказаны, как их! Ужасы рассказывают об их плачевной ретираде.

Замечаю я, что носится какой-то глухой, невнятный слух о моем существовании в армии. Все говорят об этом, но никто, никто ничего не знает; все считают возможным, но никто не верит; мне не один раз уже рассказывали собственную мою историю со всеми возможными искажениями: один описывал меня красавицею, другой уродом, третий старухою, четвертый давал мне гигантский рост и зверскую наружность и так далее...

Судя по этим описаниям, я могла б быть уверенною, что никогда ничьи подозрения не остановятся на мне, если б одно обстоятельство не угрожало обратить наконец на меня замечания моих товарищей: мне должно носить усы, а их нет и, разумеется, не будет.

Пруссия. Мы идем к крепости Модлину и будем находиться под начальством Клейнмихеля. Вчера целый день шел дождь и дул холодный ветер. Нам должно переправляться через реку, хотя не широкую, но как паром не поднимает более десяти лошадей, то переправа наша будет очень продолжительна. Все наши уланы не похожи стали на людей: так лица их посинели и почернели от холода!

Отступающая французская армия на бивуаке.

Цветная литография М. Дюбурга по рисунку Аткинсона.

Старая, но и умная литература

-- Руа И. Французы а России. Воспоминания о кампании 1812 г. и о двух годах плена в России. Пер. с франц. с предисл. и прим. А. Ельницкого. - СП б.,1912. - 209 С.

-- Руа И. Французы в России. Воспоминания о кампания 1812 г. и о двух годах плена в России. Перев. с французского с предисл. в примеч. А. Ельницкого. - СП б., 1912.

-- Рудаков Д. Березинская операция. (20-29 ноября 1812 г. -Журн. Военная мысль, 1938, N 1, С.136-148.

-- Рунич Д. П. Из записок. [1818 г.] //Русская старина, 1901, N 3.

-- Русаков И. Отечественная война 1812 г. Бородинский бой 26 августа 1812 года. - М., 1912.

-- Савотин Н. Великая Отечественная война. К 100-летнему юбилею. 1812-1912. - М., 1911.

-- [Санглен Я. И.] Записки Я. И. Санглена [1812 г.] Сообщ. М. И. Богданович //Русская старина, 1883, N 3.

-- Сафонович В. И. Воспоминания. [181 2 г.] // Русский архив, 1903, N 1.

-- Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собствен-ной е. и. в. канцелярии. Под ред. Н. Дубровина. Журн. военных дей-ствий 1812 г. - СП б.,1906.

-- [Свечин]. Из дневника русского офицера о заграничном походе 1813 года // Русский архив, 1900, N 7.

-- Сегюр П Ф. Поход в Россию. Пер. с франц. - М., 1916.

-- Сегюр П. Ф. Бородинское сражение. Пер. с франц. - Киев, 1901.

nbsp; -- Сегюр П. Ф. Переправа через Березину. Пер. с франц. - СП б.,1905.

-- [Сегюр Ф.] Из записок гр. Филиппа Сегюра. [1812 г.] Русский архив, 1908, NN 1-5.

-- Селиванов В. В. Предания и воспоминания. [1812 г.] В кн. Селиванов В. В. Сочинения. Под ред. А. В. Селиванова. - Владимир. 1901.

-- Серафимов А. Памятники Бородинского сражения. - Воен.-Историч. журн., 1940, N7, С.153-155.

-- Сеславин Д. Н. Партизан Сеславин. (Биографический очерк). [Отрывки из воспоминаний и писем А. Н. Сеславина 1812 г.] // Исторический вестник, 1896, N 8.

-- Сеткова А. Н. (Картенкамп). На Смоленской дороге. Рассказы из войны 1812 г. - СП б., 1912.

-- Сивков В. К. Разгром Наполеона в россии в 1812 году. - М.-Л., Изд-во Акад. наук СССР, 1941.

-- Сивков К. В. Русские солдаты во Франции 1813-14 гг. [Из за-писок А. М. Барановича] //Голос минувшего, 1916, N 5-6.

-- Симанский Л. А. Письма к матери его и братьям по выступле-нии его в поход в бывшую с французами войну 1812-го, 1813-го, 1814-1815 годов. С предисл. и примеч. П. Н. Симанского. - СП б., 1912. (Архив П. Н. Симанского. Вып. II).

-- Скопин Н. Г. Из дневника 1806-1814 гг. В кн. "Участие Са-ратовской губернии в Отечественной войне 1812 г." Составил Н. Ф. Ховайский. Изд. Саратовской ученой архивной комиссии. - Саратов. 1912.

-- Соколов Б. Стратегия и тактика Бородинского сражения // Историч. журн., 1943, N 2, С.63-71.

-- Соколовский М. Н. Материалы по истории Отечественной войны // Военный сборник, 1904, N4.

-- Соловьев С. Император Александр I - СП б., 1877.

-- [Сталь]. 1813 год. Г-жа Сталь в России. [Из ее воспоминаний]. Перев. с французского // Русский архив, 1912, N 8.

-- Стендаль. Заметки о походе в Россию в 1812 году. [Из писем] // Русский архив, 1892, N 10.

-- Стендаль. Москва и первые два дня вступления в нее французов. Из дневника. Пер. с франц // Русский архив, 1891, N 8.

-- [Стендаль]. Москваbsp; Главное -- мудрость: приобретай мудрость и всем имением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя.

Притчи Соломона (гл. 4, ст. 7--9)

У глупого тотчас же выкажется гнев его, а благоразумный скрывает оскорбление.

Притчи Соломона (гл. 12, ст. 16)

Человек рассудительный скрывает знание, а сердце глупых высказывает глупость.

Притчи Соломона (гл. 12, ст. 23)

От высокомерия происходит раздор, а у советующих-ся -- мудрость.

Притчи Соломона (гл. 13, ст. 10)

Всякий благоразумный действует с знанием, а глупый выставляет напоказ глупость.

Притчи Соломона (гл. 13, ст. 17)

Общающийся с мудрыми будет мудр, а кто дружит с глупыми, развратится.

Притчи Соломона (гл. 13, ст. 21)

Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим.

Притчи Соломона (гл. 14, ст. 15)

К чему сокровище в руках глупца? Для приобретения мудрости у него нет разума.

Притчи Соломона (гл. 17, ст. 16)

Помыслы в сердце человека -- глубокие воды, но человек разумный вычерпывает их.

Притчи Соломона (гл. 20, ст. 5)

Благоразумный видит беду, и укрывается; а неопытные идут вперед, и наказываются.

Притчи Соломона (гл. 22, ст. 3)

Тяжел камень, весок и песок; но гнев глупца тяжелее их обоих.

Притчи Соломона (гл. 27, ст. 3)

Мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.

Екклесиаст (гл. 2, ст. 16)

Сердце мудрого знает и время и устав... для всякой вещи есть свое время и устав; а человеку великое зло оттого, что он не знает, что будет; и как это будет -- кто скажет ему?

Екклесиаст (гл. 8, ст. 5--7)

Мудрость лучше воинских орудий.

Екклесиаст (гл. 9, ст. 18)

Капитан Тушин

Мысли, навеянные чтением романа Л.Н. Толстого "Война и мир"

Предисловие

Есть в нашей военной традиции есть особенность - не выставляться и не кичиться боевыми заслугами.

Корни этой традиции уходят в древние времена, к былинным богатырям. Исконный Герой наш не похож на западного рыцаря. И те только внешнее несходство рознит двух воителей.

Рыцарь тщеславен, любит почет и уважение. Все его боевые заслуги строго ранжированы и тарифицированы - любое его военное деяние имеет цену и требует безусловного вознаграждения.

Наш Герой скромен, и даже совершивши великий подвиг, не требует от властей даров и наград. Он не тщеславен и не выставляет напоказ свою доблесть. Ему, Герою нашему, неуютно вблизи сановных и влиятельных лиц, но комфортно среди простых людей. А рыцарь, наоборот, любит красоваться в блистательной свите повелителя-правителя.

Свершивши благое и трудное дело, Герой наш удаляется с поля битвы и не рыщет по полям в поисках нежданной жертвы. Он вполне может обходиться без войн и военных приключений, но если зазвучит вечевой колокол и позовет боевая труба, он без излишнего промедления идет на войну и бьется с врагом, не щадя себя во имя победы.

В бою Герой наш преображается, стряхивает с себя все обременительное, облачается в военные доспехи и начинает жить совершенно иной жизнью. Благородные устремления вытесняют все прочие, а общественный и гражданский долг становится главным и ведущим мотивом его действий. Он превращается в исполина, готового ради родной Отчизны сокрушить любого врага. Его не пугает ни численность противника, ни его прежняя слава, ни превосходство в оружии.

Этот благородный воинский тип, который рождает лишь земля Русская. И если все прочие народы уповают на религиозный фанатизм, мощь оружия и боевой техники, надеются на талантливых военачальников, то русские люди, не отрицая значения оружия, техники, стратегии, тактики и талантливых военачальников, всегда делали ставку на массу войскового офицерства, которое, не гоняясь за громкими победами, чинно и по-деловому день за днем делами свое военное дело и тем самым создавали основу для громких побед.

Без этой повседневной боевой работы, в которой ковались и закалялись характеры, оттачивалось мастерство, завоевывались высотки местного значения, не могло быть прорывов и наступлений, которые вели в последующем к решительным победам над врагом.

В романе "Война и мир" Л.Н. Толстого много персонажей, но, на мой взгляд, там есть единственный настоящий Герой - это артиллерийский капитан Тушин.

Князь Андрей Болконский - это, по понятиям писателя, тоже герой. По моим же понятиям, он не идет ни в какое сравнение с названным капитаном.

Однако, развитие данной темы не входить в канву моего предисловия, а представляет собой предмет особого разговора.

Обратимся теперь к фрагменту "Войны и мира", чтобы понять и осмыслить тот тип армейского офицера, на котором держится вся система войны.

Л.Н. Толстой о подвиге батареи капитана Тушина

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему-то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.

Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.

-- Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым-то! Ловко! Важно! Дым-то, дым-то! -- заговорила прислуга, оживляясь.

Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: "Ловко! Вот так-так! Ишь, ты... Важно!" Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.

Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.

Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов.

-- Круши, ребята! -- приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.

В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.

Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.

Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.

-- Вишь, пыхнул опять, -- проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, -- теперь мячик жди -- отсылать назад.

-- Что прикажете, ваше благородие? -- спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что-то.

-- Ничего, гранату... -- отвечал он.

"Ну-ка, наша Матвевна", говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.

-- Ишь, задышала опять, задышала, -- говорил он про себя.

Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.

-- Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! -- говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:

-- Капитан Тушин! Капитан!

Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб-офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:

-- Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы...

"Ну, за что они меня?..." думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.

-- Я... ничего... -- проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. -- Я...

Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что-то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.

-- Отступать! Все отступать! -- прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.

Это был князь Андрей.

Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. "Я не могу бояться", подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.

-- А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, -- сказал фейерверкер князю Андрею, -- не так, как ваше благородие.

Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.

-- Ну, до свидания, -- сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.

-- До свидания, голубчик, -- сказал Тушин, -- милая душа! прощайте, голубчик, -- сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

<...>

В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.

-- Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: "пропущу этих и встречу батальным огнем"; так и сделал.

Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?

-- Причем должен заметить, ваше сиятельство, -- продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, -- что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.

-- Здесь-то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, -- беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. -- Смяли два каре, ваше сиятельство.

На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.

-- Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? -- спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) -- Я вас, кажется, просил, -- обратился он к дежурному штаб-офицеру.

-- Одно было подбито, -- отвечал дежурный штаб-офицер, -- а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал... Жарко было, правда, -- прибавил он скромно.

Кто-то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.

-- Да вот вы были, -- сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.

-- Как же, мы вместе немного не съехались, -- сказал дежурный штаб-офицер, приятно улыбаясь Болконскому.

-- Я не имел удовольствия вас видеть, -- холодно и отрывисто сказал князь Андрей.

Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из-за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.

-- Каким образом орудие оставлено? -- спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.

Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:

-- Не знаю... ваше сиятельство... людей не было, ваше сиятельство.

-- Вы бы могли из прикрытия взять!

Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.

Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.

-- Ваше сиятельство, -- прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, -- вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.

Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.

-- И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, -- продолжал он, -- то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, -- сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.

Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.

-- Вот спасибо: выручил, голубчик, -- сказал ему Тушин.

Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

Послесловие

Не буду по абзацам или по частям анализировать изложенное. В данном случае на то нет особой нужды.

Но есть потребность акцентировать внимание на концовке повествования. Все закончилось благополучно для капитана Тушина благодаря вынужденному вмешательству князя Андрея.

Как мне кажется, тут имел место не благородный поступок, а лишь желание князя показать свою причастность к подвигу батареи капитана Тушина.

Поистине жаль, что о подвигах армейских офицеров мы узнаем лишь в связи с деяниями известных лиц (государей, полководцев и т.д.).

Надо понять, наконец, что самоотверженное служение Отечеству рождается и крепнет внизу, в массах простого воинства.

И примеры этого самоотвержения куда более значимы, чем победные баталии известных полководцев. Да и победы эти невозможны без героизма, мужества и самоотвержения той массы людей, которые, подобно капитану Тушину, не кричат о своих заслугах и не спешат выстраиваться в ряд лиц, жаждущих награды и восхищения...

ВСПОМНИМ

Мысль - что есть солдат

Имя солдат просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышняго генерала даже до последнего мушкетера, конного и пешего.

Петр Великий

Безоруженный народ жалок

Безоруженный народ жалок и неспособен защищать свою свободу и свои границы. Наш идеал - военная доблесть всего народа, т.е. всех здоровых молодых сил.

Кольб Г.Ф.

История человеческой культуры с очерком форм государственного правления, правосудия, политики, развития свободы и благосостояния народов.- Киев-Харьков, 1897.

В 1661 г. посетивший Россию наблюдательный иноземец не без тревоги заносит в свои записи, что цари стремятся только к одному: чтобы все знания русских заключались "в полном повиновении, в перенесении трудов и в умении побеждать в битвах"

Путешествие в Московию барона Майерберга, СП б., 1874.

Как Пруссия "поднимала на ноги поверженное государство".

nbsp;

&еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов.

&дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался

&подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.

&Послесловие

&вынужденному вмешательству князя Андрея.

&Надо понять, наконец, что самоотверженное служение Отечеству рождается и крепнет внизу, в массах простого воинства.

&И примеры этого самоотвержения куда более значимы, чем победные баталии известных полководцев. Да и победы эти невозможны без героизма, мужества и самоотвержения той массы людей, которые, подобно капитану Тушину, не кричат о своих заслугах и не спешат выстраиваться в ряд лиц, жаждущих награды и восхищения...

&ВСПОМНИМ

Мысль - что есть солдат

&

Петр Великий

&

Безоруженный народ жалок

&

Кольб Г.Ф.

История человеческой культуры с очерком форм государственного правления, правосудия, политики, развития свободы и благосостояния народов.- Киев-Харьков, 1897.

&

Путешествие в Московию барона Майерберга, СП б., 1874.

&

Как Пруссия "поднимала на ноги поверженное государство".

Направление, избранное Пруссией, было охарактеризовано самим королем в таких словах: "Прусское государство потери свои в силе физической должно возместить силами духовными".

Реформа обеспечила тот подъем, который вернул немецкому народу веру в себя, а с нею "поднималось на ноги поверженное государство".

Создателем новой педагогики был В. фон-Гумбольт, который свою науку построил на принципе: "воспитание к самостоятельности путем самодеятельности".

"Воспитывать людей - вот задача школы: не профессиональные машинки должна она давать обществу и не конфессиональных марионеток, но полных, цельных, свободных людей, у которых все телесные и душевные задатки, путем свободного упражнения, развились живые познавательные и деятельные силы".

Ефимов Е.

Два идеала гражданского воспитания. 1.Немецкий идеал.// Вестник воспитания.- 1915.- N1.- с. 1-57.

Германцы более 40 лет готовились к нынешней войне; лучшие силы германского гения были направлены на изобретение смертоносных орудий, на организацию и воспитание армии; но Германия не довольствовалась воспитанием солдат, она воспитывала волю нации в том же воинственном духе.

С малолетства в учениках и ученицах народной школы вместе с любовью к родине развивалось чувство поклонения не перед развитием духовной жизни народа и его умственных завоеваний, а перед борьбой германцев с другими народами, перед территориальными завоеваниями кровавыми победами...

Не Гете, Шиллер, Кант и Гегель, а Блюхер, Мольтке и Бисмарк становились героями германцев.

И они достигли своей цели: народ, не только солдаты, дисциплинирован даже в частной жизни, приучен к повиновению, охотно подчиняется приказанию свыше; ему приятно следовать за кем-либо по заранее выработанной программе. Ни индивидуальности, ни собственной инициативы, но трудолюбие, усидчивость беспримерные.

А.Г.

Мысли германцев о настоящей войне// Военный Сборник. -1915.- N7.- с. 83-88; N8.- с.57-61.

А теперь запомните:

А пока мы погружались в мирную нирвану, наши соседи ... беспрепятственно готовились к войне.

Вот если бы мы были твердо убеждены, что война, несмотря на всю свою отвратительную внешность, все же неизбежна, что к ней надо всегда быть готовым, то никакие войны нам не были бы страшны, хотя бы по одному тому, что не были бы неожиданными, как теперь. Тогда мы всякую неудачу встретили бы со светлым умом и бодрым духом, не было бы той растерянности в обществе, которое замечается теперь.

Васильев Е.

Война как общественное явление // Военный Сборник. -1906.- N3.- с.75-88.

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК

НОРМАННСКИЕ ЗАВОЕВАНИЯ 8--11 вв., воен. экспансия норманнов (на Руси их наз. варягами), населявших Скандинавский п-ов и побережье Бал-тийского м. Цель -- захват и колониза-ция новых земель. С сер. 8 в. до сер. 9 в. отряды норманнов (по неск. сот ч.) осу-ществляли грабительские набеги в Гер-манию, Нидерланды, Англию, Францию, Ирландию. Позже (до сер. 11 в.) пред-принимали кр. воен. походы армиями в неск. десятков тысяч ч. и флотами в неск. сот кораблей. В Европе особенно пострадали от Н. з. Испания и др. стра-ны Средиземноморья. Ок. 982 норманны колонизировали юж. берег Гренландии, а ок. 1000 достигли берегов Сев. Амери-ки. В 1066, разбив англосаксов при Гас-тингсе, норманны установили господство в Англии. На Руси норманнская экспан-сия, встретив упорное сопротивление славянских племён, цели не достигла. Успехи норманнов обусловливались прежде всего феод. противоречиями в Зап. Европе.

Норманны - от слов Nord (север) и Mann (человек), германские пле-мена, населявшие Скандинавию и совершавшие в VIII в. набеги на побережье почти всей Европы. Многие из норманнов были профессиональ-ными пиратами. В разных странах норманнов называли различно. В Англии - датчанами, в древней Руси - варягами, но везде их одинаково боялись. В VIII в. норманны стали массами выселяться на берега Великобритании и почти всю ее подчинили своему владычеству. Во Франции норманны появились при Карле Великом и произвели большие опустошения. При его преемниках набеги эти участились. В X в. король Карл Простоватый окончательно уступил норманнам Роллонскую область, где было основано герцогство Нормандия.

НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ КАДЕТ. Первая попытка дать свод нравственных правил сделана в 1830 г. в "Положении и уставе военно-учебных заведений 2-го класса". Главнейшими нравственными добродетелями считались: благочестие; власть над собой; воздержанность; укрощение страстей; стремление к самосовершенствованию; деятельность; порядок; честность; бескорыстие; правдолюбие; справедливость; твердость духа; неустрашимость; скромность.

Нравственность. Под именем нравственности мы разумеем не только внешние приличия, но и всю внутреннюю основу побуждений. (Я. Коменский). Нравственные свойства русского народа. Вот четыре нравственные свойства, отличающие русских воинов: ревность к вере, любовь к Отечеству, преданность к Государям и высокое чувство народного достоинства! (Я. Толмачев).

Нравы -- это люди, законы -- разум страны. Нравы нередко более жестоки, чем законы. Нравы, часто неразумные, берут верх над законами. (О. Бальзак).

Нужда -- суровая учительница, но зато у нее можно действительно чему-нибудь научиться. Испытания приводят в движение наши I нравственные силы и укрепляют их. (С. Смайльс). Человек, постоянно борющийся с нуждой, находится в положении, весьма мало отличающимся от рабства; он ни в чем не является господином самому себе и ему всегда грозит опасность подпасть власти других и подчиниться тем условиям жизни, которые ему предпишут; он не может сделаться полезным членом общества, потому что слишком занят удовлетворением собственных потребностей; он вынужден либо раболепствовать, либо унижаться... Нужда -- суровая учительница, но зато у нее можно действительно чему-то научиться. (С. Смайльс).

склонность без заискивающей фамильярности и самоуничижения; неослабная и осмысленная твердость убеждений; наконец, искренность и прямота. (П. Махров).

Обдуманность действий. Прежде чем двинуться, все взвесь и обдумай. Кто заранее знает принципы прямого и обходного путей, тот побеждает. Это и есть законы борьбы на войне. (Сунь-цзы).

ОБЕР-ОФИЦЕРЫ -- наименование группы младших чинов в русской и некоторых иностранных армиях. В русской армии согласно Табели о рангах 1722 г. к обер-офицерам относились офицеры в чинах от пра-порщика до капитана; на флоте -- от мичмана до лейтенанта (иногда и старшего лейтенанта).

Обетованная земля - земля Ханаанская, обещанная Господом в наследие Аврааму, Исааку и Иакову.

Обеты - обещания (обязательства), которые давались верующими или в благодарность Господу за оказанную небесную помощь или при молитве о помощи Божией. Исполнение обетов, как бы ни было тяжело, безусловно обязательно. Посему прежде произнесения обета Богу и даже людям, требуется строго обдумать, в состоянии ли мы его выполнить. Нарушение же обетов, данных Богу, составляет грех против третьей заповеди Закона Божия.

Обещания. Сеть для человека -- поспешно давать обет, и после обета обдумывать (Прит. 20 -- 25).

Обида. Размысли, что лучше: обидчиком ли быть, или обиженным? -- Без сомнения, лучше быть невинным, нежели виновным (Филарет Митрополит Московский).

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

-- Дайте человеку все, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это все не есть все.

-- Для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, для женщины -- сказать, что она безобразна.

-- Когда справедливость исчезает, то не остается ничего, что могло бы придать ценность жизни людей.

-- Одна из несомненных и чистых радостей есть отдых после труда.

-- Долг! Ты возвышенное, великое слово. Это именно то великое, что возвышает человека над самим собой.

-- Есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою.

-- Постоянно давать детям награды не годится. Через это они становятся себялюбивыми, и отсюда развивается продажный образ мыслей.

-- В каждой естественной науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики.

-- Умение ставить разумные вопросы есть уже важный и необходимый признак ума и проницательности.

Иммануил КАНТ (1724--1804) -- немецкий философ

склонность без заискивающей фамильярности и самоуничижения; неослабная и осмысленная твердость убеждений; наконец, искренность и прямота. (П. Махров).

&Обдума

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru)
Размещен: 14/10/2012, изменен: 10/05/2023. 68k. Статистика.
Фрагмент: Политика
Иллюстрации: 9 штук.

Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 14/10/2012, изменен: 16/10/2012. 68k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 9 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Трус-солдат не должен жить"...

Каменев Анатолий Иванович
"Трус-солдат не должен жить"...