ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Трусость - одно из гнуснейших пороков народа.

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)


  

Трусость - одно из гнуснейших пороков народа.

"Отнимите у народа религию, патриотизм, любовь к повелителю, любовь к семейству и вы сделаете из храброго народа - трусов".

Дюра-Ласаль Л.

"О звании генерала или о воспитании, образовании, познании и достоинствах, нужных главнокомандующему и прочим офицерам для командования армией. Основано на правилах великих полководцев ученых и знаменитых писателей древнего и настоящего". - СП б., 1855

"Загорелось село и в селе церковь; вышел целовальник и крикнул народу, что если бросят отстаивать церковь, а отстоят кабак, то выкатит народу бочку. Церковь сгорела, а кабак отстояли".

"Надо знать дух Достоевского, чтобы представить себе его бешенство при таком примере низости народной".

Михаил Осипович Меньшиков

  
  

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

   0x01 graphic
   Сохранить,
   дабы приумножить военную мудрость
  
  
  
   Л

.0x01 graphic

  

Разведчик, друзья или враги.

Художник Фредерик Сэкрайдер Ремингтон

  
  

   221
   Лазутчики и военные действия.
   1. Сунь-цзы сказал: вообще, когда поднимают стотысячную армию, выступают в поход за тысячу миль, издержки крестьян, расходы правителя составляют в день тысячу золотых. Внутри и вовне - волнения; изнемогают от дороги и не могут приняться за работу семьсот тысяч семейств. 2. Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. И в этих условиях жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника - это верх негуманности. Тот, кто это жалеет, не полководец для людей, не помощник своему государю, не хозяин победы. 3. Поэтому просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому, что все знали наперед. 4. Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем заключения по сходству, нельзя полу­чить и путем всяких вычислений. Знание положения против­ника можно получить только от людей. 5. Поэтому пользование шпионами бывает пяти видов: бывают шпионы местные, бывают шпионы внутренние, бывают шпионы обратные, бывают шпионы смерти, бывают шпионы жизни. 6. Все пять разрядов шпионов работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они - сокровище для государя. 7. Местных шпионов вербуют из местных жителей страны противника и пользуются ими; внутренних шпионов вербуют из его чиновников и пользуются ими; обратных шпионов вербуют из шпионов противника и пользуются ими. Когда я пускаю в ход что-либо обманное, я даю знать об этом своим шпионам, а они передают это противнику. Такие шпионы будут шпионами смерти. Шпионы жизни - это те, кто позже вращается с донесением. 8. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпио­нов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, и чем нельзя было бы пользоваться шпионами. 9. Если шпионское донесение еще не послано, а об этом уже стало известно, то и сам шпион и те, кому он сообщил, пре­даются смерти. 10. Вообще, когда хочешь ударить на армию противника, напасть на его крепость, убить его людей, обязательно сначала узнай, как зовут военачальника у него на службе, его помощ­ников, начальника охраны, воинов его стражи. Поручи своим шпионам обязательно узнать все это. 11. Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Ибо ты сможешь при­обрести обратного шпиона и пользоваться им. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь приобрести и местных шпионов и внутренних шпионов и пользоваться ими. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить своему шпиону смерти ввести противника в заблуждение. Через него ты будешь знать все. И поэтому смо­жешь заставить своего шпиона жизни действовать согласно твоим предположениям. 12. Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь. Но узнают о противнике обязательно через обрат­ного шпиона. Поэтому с обратным шпионом надлежит обра­щаться особенно внимательно. 13. В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвещенные государи и муд­рые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела. Поль­зование шпионами - самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия. Собираясь в военный поход, первым делом узнай через лазутчиков, велико ли неприятельское войско, хорошо ли оно подготовлено к войне, и насколько оно подвижно. Так можно обеспечить успех в каждом сражении и добиться больших побед. Правило гласит: "Лазутчики используются повсюду".

Сунь-цзы.

  

0x01 graphic

  

Воскрешение Лазаря.

Художник Августин Хиршфогель

  
   222
   Личные решения на войне.
   Личные решения на войне означают: самому определять счастливые и несчастливые предзнаменования. Бывает, что в походе случаются всякие чудесные события, и только полководец может объяснить их. Если рассуждать разумно и пресекать кривотолки, опираться на знания и разоблачать невежество, то можно избежать трудностей. Правило гласит: "Гони прочь смуту и сомнения, до са­мой смерти не подпускай их близко".

Сунь-цзы.

0x01 graphic

  

"Екатерина II в кабинете Ломоносова"

Художник Алексей Данилович Кившенко

  
   223
   Ломоносов об истории России
   Народ российский от времен, глубокою древностию сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел в счастии своем перемены, что ежели кто междоусобные и отвне нанесенные войны рассудит, в великое удивление придет, что по толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший степень величества, могущества и славы достигнул. Извне угры, печенеги, половцы, татарские орды, поляки, шведы, турки, извнутрь домашние несогласия не могли так утомить России, чтобы сил своих не возобновила. Каждому несчастию последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку высшее восстановление; и к ободрению утомленного народа некоторым Божественным Промыслом воздвигнуты были бодрые государи. Толикие перемены в деяниях российских: соединение разных племен под самодержавством первых князей варяжских, внутренние потом несогласия, ослабившие наше отечество, наконец, новое совокупление под единоначальство и приобщение сильных народов на востоке и на западе рассуждая, порядок оных подобен течению великия реки представляю, которая, от источников своих по широким полям распростираясь, иногда в малые потоки разделяется и между многими островами теряет глубину и стремление; но, паки соединясь в одни береги, вящую быстрину и великость приобретает; потом присовокупив в себя иные великие от сторон реки, чем далее протекает, тем обильнейшими водами разливается и течением умножает свои силы. Возрастая до толикого величества Россия и восходя чрез сильные и многообразные препятства, коль многие деяния и приключения дать могла писателям, о том удобно рассудить можно. Из великого их множества немало по общей судьбине во мраке забвения покрыто. Однако, противу мнения и чаяния многих, толь довольно предки наши оставили на память, что, применясь к летописателям других народов, на своих жаловаться не найдем причины. Немало имеем свидетельств, что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели. Инако рассуждать принуждены будут, снесши своих и наших предков и сличив происхождение, поступки, обычаи и склонности народов между собою. Большая одних древность не отъемлет славы у других, которых имя позже в свете распространилось. Деяния древних греков не помрачают римских, как римские не могут унизить тех, которые по долгом времени приняли начало своея славы. Начинаются народы, когда другие рассыпаются: одного разрушение дает происхождение другому. Не время, но великие дела приносят преимущество. Посему всяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев, греческим и римским подобных, унижать нас пред оными причины иметь не будет, но только вину полагать должен на бывший наш недостаток в искусстве, каковым греческие и латинские писатели своих героев в полной славе предали вечности. Сие уравнение предлагаю по причине некоторого общего подобия в порядке деяний российских с римскими, где нахожу владение первых королей, соответствующее числом лет и государей самодержавству первых самовластных великих князей российских; гражданское в Риме правление подобно разделению нашему на разные княжения и на вольные городы, некоторым образом гражданскую власть составляющему; потом единоначальство кесарей представляю согласным самодержавству государей московских. Одно примечаю несходство, что Римское государство гражданским владением возвысилось, самодержавством пришло в упадок. Напротив того, разномысленною вольностию Россия едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как сначала усилилась, так и после несчастливых времен умножилась, укрепилась, прославилась. Благонадежное имеем уверение о благосостоянии нашего отечества, видя в единоначальном владении залог нашего блаженства, доказанного толь многими и толь великими примерами. Едино сие рассуждение довольно являет, коль полезные к сохранению целости государств правила из примеров, историею преданных, изыскать можно. Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, пренося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила. Мрамор и металл, коими вид и дела великих людей изображенные всенародно возвышаются, стоят на одном месте неподвижно и ветхостию разрушаются. История, повсюду распростираясь и обращаясь в руках человеческого рода, стихии строгость и грызение древности презирает. Наконец, она дает государям примеры правления, подданным - повиновения, воинам - мужества, судиям - правосудия, младым - старых разум, престарелым - сугубую твердость в советах, каждому незлобивое увеселение, с несказанною пользою соединенное. Когда вымышленные повествования производят движения в сердцах человеческих, то правдивая ли история побуждать к похвальным делам не имеет силы, особливо ж та, которая изображает дела праотцев наших? Предпринимая тех описание, твердо намеряюсь держаться истины и употреблять на то целую сил возможность. Великостию сего дела закрыться должно все, что разум от правды отвратить может. Обстоятельства, до особенных людей надлежащие, не должны здесь ожидать похлебства, где весь разум повинен внимать и наблюдать праведную славу целого отечества: дабы пропущением надлежащия похвалы - негодования, приписанием ложныя - презрения не произвести в благорассудном и справедливом читателе.
  
   (Лит.: Древняя Российская история от начала Российского народа до кончины Великого Князя Ярослава Первого или до 1054 года, сочиненная Михайлом Ломоносовым, статским советником, профессором химии и членом С.-Петербургской Императорской и Королевской Шведской Академии наук. (ПСС, т.6. - Л., 1952).

М.В. Ломоносов.

  

0x01 graphic

  

"Портрет Николая Михайловича Карамзина" 1818г.

Художник Василий Андреевич Тропинин (1776-1857)

  
   224
   ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ И НАРОДНАЯ ГОРДОСТЬ
   Любовь к Отечеству может быть физическая, моральная и поли­тическая. Человек любит место своего рождения и воспитания. Сия при­мечательность есть общая для всех людей и народов: есть дело приро­ды - и должна быть названа физическою. Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества. В свете нет ничего милее жизни; она есть первое счастье - а начало всякого благополучия имеет для нашего воображения какую-то особенную прелесть. Так нежные любовники и друзья освящают в памяти первый день любви и дружбы своей. Лапландец, рожденный почти в гробе природы, несмотря на то любит хладный мрак земли своей. Переселите его в счастливую Италию: он взором и сердцем будет обращаться к Северу, подобно магниту; яркое сияние солнца не произведет таких сладких чувств в его душе, как день сумрачный, как свист бури, как падение снега: они напомина­ют ему Отечество! Само расположение нервов, образованных в чело­веке по климату, привязывает нас к родине. Недаром медики советуют иногда больным лечиться ее воздухом... Всякое растение имеет более силы в своем климате: закон природы и для человека не изменяется. Не говорю, чтобы естественные красоты и выгоды Отчизны не имели никакого влияния на общую любовь к ней: некоторые земли, обо­гащенные природою, могут быть тем милее своим жителям; гово­рю только, что сии красоты и выгоды не бывают главным основанием физической привязанности людей к Отечеству: ибо она не была бы тогда общею. С кем мы росли и живем, к тем привыкаем. Душа их сообразуется с нашею; делается некоторым ее зеркалом; служит предметом или средством наших моральных удовольствий и обращается в предмет склонности для сердца. Сия любовь к согражданам или к людям, с которыми мы росли, воспитывались и живем, есть вторая, или мо­ральная, любовь к Отечеству, столь же общая, как и первая, местная или физическая, но действующая в некоторых летах сильнее: ибо время утверждает привычку. Надобно видеть двух единоземцев, которые в чужой земле находят друг друга: с каким удовольствием они обнимаются и спешат излить душу в искренних разговорах! Они видятся в первый раз, но уже знакомы и дружны, утверждая лич­ную связь свою какими-нибудь общими связями Отечества! Им ка­жется, что они, говоря даже иностранным языком, лучше разумеют друг друга, нежели прочих: ибо в характере единоземцев есть всегда некоторое сходство и жители одного государства образуют всегда, так сказать, электрическую цепь, передающую им одно впе­чатление посредством самых отдаленных колец или звеньев... Но физическая и моральная привязанность к Отечеству, действие натуры и свойств человека не составляют еще той великой доброде­тели, которою славились греки и римляне. Патриотизм есть любовь к благу и славе Отечества и желание способствовать им во всех отно­шениях. Он требует рассуждения - и потому не все люди имеют его. Самая лучшая философия есть та, которая основывает должности человека на его счастии. Она скажет нам, что мы должны любить пользу Отечества, ибо с нею неразрывна наша собственная; что его просвещение окружает нас самих многими удовольствиями в жизни; что его тишина и добродетели служат щитом семейственных наслаж­дений; что слава его есть наша слава; и если оскорбительно человеку называться сыном презренного отца, то не менее оскорбительно и гражданину называться сыном презренного отечества. Таким образом, любовь к собственному благу производит в нас любовь к Отечеству, а личное самолюбие - гордость народную, которая служит опорою патриотизма... Я не смею думать, чтобы у нас в России было немного патриотов; но мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, а смирение в политике вредно. Кто самого себя не ува­жает, того без сомнения и другие уважать не будут. Не говорю, чтобы любовь к Отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен, по крайней мере, знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы во­обще нас просвещеннее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского; станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию. Мы не имеем нужды прибегать к басням и выдумкам, подобно грекам и римлянам, чтобы возвысить наше происхождение; слава была колыбелью народа русского, а победа вестницею бытия его. Римская империя узнала, что есть славяне, ибо они пришли и разбили ее легионы. Историки византийские говорят о наших предках как о чудесных людях, которым ничто не могло противиться и которые отличались от других северных народов не только своею храбростию, но и каким-то рыцарским добродушием... Есть всему предел и мера: как человек, так и народ начинает всегда подражанием; но должен со временем быть сам собою! Теперь мы уже имеем столько знаний и вкуса в жизни, что могли бы жить, не спрашивая: как живут в Париже и в Лондоне? Что там носят, в чем ездят и как убирают дома? Патриот спешит присвоить Отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в без­делках, оскорбительные для народной гордости. Хорошо и должно учиться; но горе и человеку и народу, который будет всегдашним учеником!..

Н.М. Карамзин.

  

0x01 graphic

  

"Взятие Казани Иваном Грозным 2 октября 1552 года" Не позднее 1800

Художник Григорий Иванович Угрюмов (1764-1823)

  
   225
   Любовь подчиненных.
   Вера в начальника служит в свою очередь началом любви к нему. Любовь является таким отношением к начальнику, при котором исполнение его приказаний, независимо от цели и результатов, доставляет удовольствие людям. Чем достигаются подобные отношения - вопрос тонкий, который и не беремся исчерпать. Попытаемся однако указать что-нибудь по этому поводу. Во-первых, необходима одинаковость ощущений в самом широком смысле; одинаковость ощущений идей и событий. Первое будет результатом однообразия нравственного и религиозного мировоззрения, и в этом заключается преимущество народных вождей перед начальниками из иностранцев. Одинаковость ощущений событий достигается нахождением начальника в те же условиях, как и подчиненные. Так, Александр Македонский, во время похода в Индию, при переходе через безводную пустыню, вылил из шлема принесенную ему воду, сказав, что на все войско этого не хватит, а он один не хочет утолять жажды, которая мучит всех одинаково. Во время Казанского похода Иоанн IV отказался поместиться в воеводском доме в Свяжске. "Мы в походе", - ответил он и приказал разбить шатер среди войска. О том, как разделял Суворов тягости военной жизни, излишне и говорить. Солдаты говорили про него: "Он во всем, кроме добычи, с нами в части". Находясь в одинаковых условиях с остальным войском и подавая пример чрезмерного напряжения, начальник без отказа получит такое же напряжение и в среде подчиненных. <...> Любовь подчиненных является также следствием заботливости начальника к их нуждам. Заботливость о пище и отдыхе людей составляет непременную обязанность начальника. Но возбудить любовь можно лишь заботливостью, которая сознается людьми. Поэтому начальник должен не только быть внимательным к нуждам подчиненных, но и обнаруживать эту внимательность, а также иногда проявлять чувства, ему совершенно чуждые, что однако всегда надо соразмерять с чуткостью людей к правде. Наполеон посещал зачумленных в госпитале, и этот знак стяжал ему немало любви. Однако сердце его было чужды симпатии и участия. Объезжая поле сражения под Дрезденом и отвечая на указания своих маршалов на большое число трупов французских солдат, он хладнокровно говорил: "Ну, их во Франции опять много народится". Суворов, выходя ночью из палатки и разговаривая с караульными, часто перебивал их речи, и, указывая на спящий лагерь, говорил: "Тише, тише говорите! Пусть спят витязи!" Конечно, речи караульных не могли разбудить лагеря, но на следующий день все войска знали, что сам Суворов говорит шепотом, чтобы не мешать спать солдату. Любовь также достигается общением с подчиненными, выражающимися в беседах с ними. Француз Месельер в 1757 году заметил эту особенность и писал, что "русский солдат любит, чтобы с ним говорили". Значение этих разговоров выступает с очевидностью при чтении письма солдата, описывающего Альминский бой. Этот ценный для военной психологии документ, не только иллюстрация поддерживаемого положения, но и вообще для ознакомления с душой солдата, содержит следующее: "Встали мы, сударь ты мой, на позицию спозаранку, помолились Богу и стоим. А кто поставил - мало смыслим. И вышло так: спереди дуют - это ничего. И сбоку дуют, флота ихняя - и это полгоря. А и сзади дуют, опять-таки флота, ну, нам старикам, и это не Бог весть что, а молодежь-то сейчас - измена! Ну, и не ладно. А тут тебе никто и доброго слова не скажет, не то что: здорово, ребята! поработайте, мол! Или прочее, а все меж собой больше по-немецкому". Результатом общения, а следовательно и его подтверждением является знание людей поименно и в лицо. Известна уловка Наполеона, состоявшая в том, что, обходя строй, он обращался к какому-нибудь украшенному орденом солдату, называл его по имени и спрашивал, не в таком ли-то сражении он получил свой крест? Ответ был всегда утвердительный, так как император заранее подготовлял этот эффект, дававший ему власть над многими сердцами. Суворов, более поглощенный войсками, действительно знал очень многих солдат в лицо, всегда узнавал их, и не упускал случая беседовать с ними. <...>
   Наконец, любовь подчиненных достигается теми наслаждениями, которые доставляет им начальник. Добыча и женщины, которых предоставлял Валленштейн своему войску, доставляли ему его любовь. Восторги победы закрепили Наполеону обожание солдат. Солдатские театры, устроенные Скобелевым во время текинской экспедиции, влили свою каплю в море любви к нему солдат.

А. Зыков.

Как и чем управляются люди.

Опыт военной психологии. -

СП б., 1898.

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

0x01 graphic

Меньшиков Михаил Осипович (1859 - 1918) -

русский мыслитель

  -- Война: прежде чем решаться на новые войны, решительно необходимо окон­чить прежние.
  -- Патриотизм. Он осмеян в это полустолетие до такой сте­пени, что в огромных кругах общественных самое слово "пат­риот" приобрело неприличный оттенок.
  -- Моральный упадок: В стране, которую уже не жаль, ведут себя как в завоеван­ном царстве. Служба все реже переходит в служение, из­мена законности все реже чувствуется как низость.
  -- Петр. Петрова реформа спасла Россию психологически. Она вновь подняла интерес к России среди самих русских, она вернула им любовь к родине. Раз Россия сделалась сильной, могуще­ственной, славной, -- народу стало за что ее уважать. Почув­ствовалось, что отставшая страна решила искренно начать но­вую жизнь, что она вышла из прошлого, казавшегося западней, и вошла в будущее, для всех равное. "Теперь мы не хуже дру­гих" -- это безотчетное сознание подняло гордость народную и любовь к России.
  -- Патриотизм, если он истинный, -- это высшее счастье нации. Но оно дается не даром, оно заслуживается. Прика­зать быть патриотами нельзя. Если мы хотим вернуть это высокое счастье, пора закладывать для него устои. Надо сде­лать так, чтобы было чем гордиться за народ свой и не было бы того, за что приходится краснеть.
  -- Душа. Кроме души личной и души национальной возможна "тре­тья душа": сверхнациональное, всечеловеческое сознание. Им обладают пока еще очень немногие, исключительные люди. Эта великая "третья душа" начинает просыпаться в высшей европейской интеллигенции, в особенности среди людей, жизнь которых по роду деятельности международна. Это художники, философы, историки, натуралисты, вообще пред­ставители чистой мысли, а также "граждане земного шара" -- моряки, образованные купцы, путешественники.
  -- Русский. Народ наш живет в огромной массе жизнью еще стихийной, то есть чересчур личной. Он невольно обречен иметь душу элементарную, темную и скудную, -- вторая же, национальная, душа сложиться никак не может.
  -- Признайте в каждом русском гражданина, единицу нации. Дайте почувствовать восторг дей­ствительной свободы -- не свободы пьянствовать и скверно­словить, а свободы сознавать себя немножко хозяином в сво­ем отечестве.
  -- "Нация" есть не физическое существо, а политическое. Нация есть одухотворенный народ, сознающий себя среди других народов независимым и державным. Нация -- это когда люди чувствуют себя обладателями страны, ее хозяе­вами. Но сознавать себя хозяевами могут только граждане, люди обеспеченные в свободе мнения и в праве некоторого закономерного участия в делах страны.
  -- В чем коренная причина внутренне­го развала, общественного и правительственного распада? Недостает, мне кажется, великой идеи, для которой стоило бы жить. Нет великой воли, способной осуществить мечту.
  -- Командующий класс тогда сделал­ся слишком штатским. Искони военное дворянство распус­тилось в идиллии своих усадеб, в бездействии мирного лагеря. В эпоху мира выдвигается на первый план совсем иной действующей элемент -- чиновничество -- и дает на­родной жизни совсем другие импульсы.
  -- Война, как бы ни смотреть на нее, -- это высший пафос действия. Она требует от человека муже­ства, напряжения, настойчивости, выносливости, крайней со­образительности и быстроты. Война воспитывает в строгом повиновении, которое, проходя сверху донизу, есть не что иное, как согласие. Война держит армию, вождей ее и всю нацию в непрестанной мысли об отечестве, в священной тревоге за его судьбу, в высокой готовности подвига. Психология учит, что всякое состояние, делаясь продолжительным, ста­новится привычным. Война, приподнимая дух народный, вво­дила героическое состояние в нравы и обычаи. Высокое становилось обыкновенным, и для отличия требовалось что-нибудь высочайшее.
  -- Война, идея которой есть победа, сродни религии: обе требуют челове­ческого совершенства, обе требуют подвига. Самая молодая из великих религий -- ислам -- учит, что рай правовер­ных -- в тени мечей. Еще ранее Христос сказал, что нет выше любви, как отдать душу за тех, кого любишь, то есть за родину и народ свой. Еще раньше смерть за отечество счи­талась счастьем -- у тех народов, которые -- как греки и римляне -- не уронили дух человеческий, а вознесли его.
  -- Война. Такова воспитательная роль войны. Теперь она как будто забыта. Как гимнастика и всякий серьезный труд, война со­вершенствует людей физически. Как всякое благородное увлечение, война воспитывает людей духовно. Можно ли сказать то же самое о канцелярии, теперешней мирной шко­ле нашей интеллигенции? Мне кажется, этого нельзя ска­зать о ней. Тут никакой физической гимнастики, никакого физического труда, ни тени героического одушевления, ни­чего религиозного, что напоминало бы человеку отечество и историю.
  -- Нужно иметь наготове меч! ... Горе стране, готовящей себе среди мира поражение вместо победы!
  -- Прежде всего, первей всего необходимо восстановление армии.
  -- Армия не есть простое ведомство, одно из дюжины наших ведомств. Армия -- хранитель государства, его щит и меч. От армии зависит -- быть или не быть империи: тысяче­летняя история наша говорит об этом слишком красноречиво. Не было у славян организованной военной силы -- их завое­вали варяги. Расстроилась варяжская сила, распустилась в сла­вянстве -- Русь завоевали татары. Сложилась рать москов­ская и создала царство. Чуть отстали от соседей в военном деле -- едва не попали под польское иго. Могучий гений Пет­ра наладил армию, и Россия сразу вошла в первый ряд наро­дов. Петр торжественно завещал помнить о монархии грече­ской и не останавливаться в военном деле. Завещание это помнили сто лет -- и Россия ширилась и гремела в свете.
  -- Если в русском обществе не совсем иссякла любовь к отечеству и чувство народной че­сти, то пусть центром всех наших дум о будущем станет эта первая необходимость: восстановление армии.
  -- У нас склонны думать, что с каждым годом мы отдаляемся от страшной войны, воспоминание о которой за­ливает краской лицо... Ошибка тяжелая! Да, -- от маньч­журской войны мы отдаляемся, но с каждым годом приближаемся к другой войне, к той неизбежной, которая непре­менно вспыхнет, желаем мы этого или нет. С каждым днем мы приближаемся к ней и времени подготовки остается все меньше. Бодрствуйте же вы, стоящие на народной страже! Народ доверил вам свою жизнь и честь... Неужели можно дремать, взяв на себя столь тяжелый долг?
  -- Главная заслуга Петра Великого перед Россией вовсе не в том, что он построил Петербург, "прорубил окно в Евро­пу", создал флот и преобразовал внутренний строй управле­ния.
  -- Просвещение народа только тогда благодетельно, когда идет изнутри, как плод развития собственного духа. Только при этом условии природа производит то, что сооб­разно с действительными потребностями и задатками наро­да. При системе внешнего просвещения чужая душа начина­ет господствовать над вашей, вместо развития собственных сил слагается порабощение чужими. Внешнее просвещение всегда сводится к тупой подражательности, причем умные люди обыкновенно проигрывают, теряя здравый смысл.
  -- Подражание придавило нашу оригинальность, отняло потребность инициативы, завело в духовный плен Западу...
  -- Петр. Но вот в чем незабвенная и великая заслуга Петра -- он выучил Россию воевать.
  -- С благородной скромностью Петр на поле битвы пил за здоровье своих учителей-шведов. В самом деле, это были учителя. Шведы во второй раз после варяжского нашествия оказали России существенную услугу: тогда они научили нас государственности, теперь -- войне. Наука со­стояла не в том, чтобы передать нам лучшее вооружение, лучшую тактику и стратегию. Вся наука заключалась в том, что упрямый Карл XII, с гордостью последнего викинга, ни за что не хотел заключать постыдного для себя мира и тем принудил Петра воевать 20 лет. Воевать -- значит держать обе страны в состоянии напряженнейших усилий и вво­дить чрезвычайный подъем -- в привычный порядок.
  -- На великое счастье России, мы были оглушительно разбиты под Нарвой. При ином госуда­ре это было бы началом бедствий, при Петре -- началом благополучия. Разбитый, он удвоил рвение к войне. Если бы он был дважды разбит, он учетверил бы рвение. Хотя в приказе под Полтавой Петр писал, что "решается судьба оте­чества", но нет ни малейшего сомнения, что это было не так. Разбитый под Полтавой, Петр продолжал бы воевать. "До каких же пор?" -- спросит читатель. "До тех пор, пока не научился бы побеждать", -- отвечу я.
  -- В том и состоит великая заслуга Петра, что он взял перед Богом и историей ответственность за бесконечную войну, лишь бы научить свой народ побеждать.
  -- Воин­ская повинность, совершив жестокий отбор свой, в лице из­бранных превращалась в призвание, а всякое призвание, хорошо выполненное, дает счастье.
  -- Военная культура. Сложилась русская военная культура, которой до Петра не было.
  -- Помни войну. "Не забывайте о монархии греческой", -- сказал он (Петр Великий - АК.). Живому поколению своих спо­движников и через них потомству он дал одно великое за­вещание. Не забывайте, отчего поднимались царства и отче­го они падали. Военное искусство есть борьба за жизнь. Пренебрегающие этим искусством гибнут. Что вы кичи­тесь титулами православной и самодержавной монархии? И Византия была империей православной. И она управлялась самодержцами. Тем не менее, когда в распустившемся гре­ческом обществе упало искусство войны, -- явилась азиат­ская орда и смела собою древний трон Константина и гор­дую власть его среди трех материков. Не уставайте же со­вершенствоваться в военном деле! Идите в нем впереди народов, а не назади их! Остальное все приложится. Грозный непобедимым искусством меч обеспечит мир. Он добу­дет то, что дороже мира, -- уверенность народа в самом себе, уважение к своей земле, высокую гордость чувствовать себя наверху, а не внизу народов. Побеждающий на войне народ продолжает побеждать и в годы мира: во всякой деятельно­сти он остается победоносным. А в непрерывной победе над препятствиями и заключается настоящий прогресс.
  

0x01 graphic

  

Портрет Дмитрия Ивановича Менделеева в мантии профессора Эдинбургского университета (1885 год).

Художник Репин И.Е.

  
  -- Менделеев без всяких колебаний и сомнений признает войну как факт неизбежный; энергически приглашает дать гроз­ный отпор врагу и всего выше ставить военную оборону страны.
  -- Менделеев. Менделеев стоит за мир, но, чтобы отстоять мир, он не видит иного способа, как тот, который принят во всей природе: действие с одной сторо­ны должно быть уравновешено противодействием с другой. Против силы должна быть выставлена непременно сила же. Настоящую войну он считает не только вероломной со сто­роны Японии, но и неизбежной, и предсказывает в будущем ряд таких же неизбежных войн. Причина этому та, что в России слишком много земли, что "в ней оказывается вдвое свободнее, чем во всем остальном мире, взятом в целом", и почти в шестнадцать раз просторнее, чем у ближайших сосе­дей: у Германии и Японии. Войны, по мнению этого ученого, ведут прежде всего из-за обладания землею, то есть чаще всего сообразно с теснотою населения.
  -- Менделеев. Поэтому, говорит Менделеев, "нам загодя надо, во-первых, уст­раивать так свои достатки и все внутренние порядки, чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества... А во-вторых, нам необходимо помимо всего быть начеку, не расплываться в миролюбии, быть готовыми встретить вне­шний напор". Россия, говорит он, должна быть "страною, все­гда готовою к отпору всякому на нас посягательству, то есть страною, прежде всего военною". Вот что проповедует этот престарелый ученый.
  -- Менделеев. Тяжелая по­теря его в самом деле удар всей России. Все знают, что Менделеев был великий ученый, но это неправда: он был не только великий ученый, но и великий гражданин своей зем­ли. К глубокому сожалению, он с этой стороны был не по­нят, не оценен. Хуже того -- он был не замечен при жизни как гражданин и потому, может быть, и не был понят.
  
  

0x01 graphic

  

Василий Васильевич Верещагин (1842--1904) -- выдающийся русский живописец и литератор, один из наиболее известных художников-баталистов ( Верещагин за мольбертом, 1902)

  
  -- Верещагин, сорок лет писавший ужасы вой и сделавший для опорочения ее несравненно больше, чем кто-либо, при первой же тревоге, как и в молодые годы, сам бросился на войну.
  

0x01 graphic

  

"Портрет Льва Толстого" 1887.

Художник Репин Илья Ефимович (1844-1930)

  
  -- Толстой. В общении с мыслью Толстого испытываешь то же са­мое, что при подъеме в горы. На средних склонах развер­тываются удивительные дали; жизнь внизу, в долинах, ка­жется прелестной; свежий, душистый от альпийских трав воздух поднимает грудь, и впереди остается какая-то высо­кая загадочная цель -- вершина. Но чем дальше вверх, тем природа становится беднее.
  

0x01 graphic

  -- Достоевский убежденно и честно ука­зывал причину босячества. "Вся причина -- земля, то есть почва и современное распределение почвы в собствен­ность", -- говорил он. Глубокий консерватор, Достоевский настаивал, что спасение народное в возвращении к земле.
  -- Достоевский: "В земле, в почве есть нечто сакраментальное. Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей наделать людей, то наделите их землей -- и достигнете цели".
  -- Русский. Дос­тоевский в спокойные минуты утверждал, что "народ всегда и везде умен и добр", но часто кричал со стоном, что народ -- варвар, что "загноился народ в пьянстве", что весь он "предан мраку и разврату", что "в народе началось какое-то неслы­ханное извращение идей с повсеместным поклонением мате­риализму" ("Дн. Пис.", 1876 г.). Наблюдая ужасы зверства, которые вносит в народ водка, писатель не только кричал -- во весь свой голос, -- что водка "скотинит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей" ...
  -- Достоевский о пьянстве. "Ведь иссякает, -- вопил Достоевский, -- народная сила, глохнет источник будущих богатств, беднеет ум и развитие -- и что вынесут в уме и сердце своем современные дети наро­да, взросшие в скверне отцов своих?"
  -- Русский. Достоевский: "...судите русский народ не по тем мерзостям, кото­рые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно возды­хает".
  -- Русские: Как впоследствии Лев Толстой, так в 1876 году Дос­тоевский восхищался и принимал целиком известную фор­мулу Константина Аксакова -- ту, что народ наш давно уже просвещен и образован. Пусть народ совсем не сведущ в тех знаниях, которые составляют и для нас роскошь, пусть он не письмен и не книжен и совсем не силен в умствованиях человеческих. Но зато он просвещен в главном, что "единое на потребу". Он обладает познанием добра и зла более верным, чем мы, ибо оно от Бога, тогда как наше -- от людей.
  -- Оттого крестьяне одновременно пора­жают и крайним своим невежеством, и глубокою мудростью, и эту именно мудрость -- чистоту сердца и здравый смысл -- славянофилы считали образованностью нашего народа.
  -- Интеллигенция. По мнению Достоевского, во всем виноваты "мы", интел­лигенция, оторвавшиеся от народа классы и предавшие его. Всей меры презрения к интеллигенции у Достоевского нельзя измерить -- к интеллигенции либеральной, к "белым жиле­там", к "либеральным Копейкиным", и тут он доходил до явной несправедливости. Достоевский утверждал, что наш культурный класс выродился в "маленький чужой народик", сидящий на шее у огромного и командующий им без всяко­го права.
  -- Во имя Христово и призывал Досто­евский образованное общество соединиться с народом. Он говорил, что если бы мы были истинно просвещены, то ника­кого и разъединения бы не было, потому что "народ наш широк и умен" и просвещения-то именно "жаждет". Но у народа есть критерий мудрости, образ Христа, и все, несо­гласное с ним, он не почитает светом. Нам надо быть ис­кренними и уступить, ибо в этом и наше спасение. Надо внедрить в душу народа, что правда есть в русской земле и что высоко стоит ее знамя. Но внедрить, конечно, нужно было истину, а не ложь.
  -- Достоевский твердо знал, что основная болезнь народная -- "жажда прав­ды, но неутоленная". Без опроса он глубоко веровал, до крестного распятия, если бы было нужно, что "дети людей должны родиться на земле, а не на мостовой", что "всходить нация должна на земле, на почве, где хлеб и деревья растут". Не из опроса, а прямо из совести своей, из сострадания, от Христа, всем говорящего, кто хочет слышать, Достоевский узнал и поведал в этом вопросе "магическое слово", -- но и оно потонуло в тумане холодного, одолевающего нас равно­душия.
  -- Говорят, что Петербург -- колония России, что он отделен от страны средостением бюрократизма, потомственным не­знанием народа, двухвековым отчуждением от его культу­ры.
  -- Пьянство. Лень. "Не пьянствуй! Не ленись!" -- говорят на­роду строгие моралисты. "Эх, кормильцы вы наши! -- отве­чает себежский мужик (это мы-то кормильцы). -- Эх батюш­ки! Да как не пьянствовать, коли мочи нет! Как не пьянствовать, когда -- выражаясь вашим интеллигентным языком -- со­знание не в силах вынести всего ужаса, в котором мы, шуми-хинские мужики, находимся изо дня в день, из года в год! Всю-то душеньку вымотала наша доля горькая. Хочется за­быться -- не хочется, а неутолимая потребность забыться. От действительности бежишь в безумие, которое все же лег­че, -- от действительности спасаешься, как от кошмара. Нет, трезвость нам, мужикам, не по средствам, -- не сочтите, ваше благородие, за парадокс! Побогаче мужик -- тот тверезый, у него хата белая, у него женка сытая, около него ребята бегают, и кобыла ему машет хвостом весело. Это богатому трезвость по карману, а нам нет. Кормильцы вы наши, войдите, ради Христа, хоть на минутку, в наше психологическое состояние. Вы говорите: "Не ленись!" Но как не лениться, когда всякое дело из рук валится, прямо от отчаяния. Как не лениться, когда заранее твердо знаешь, что ничего-то ровно из твоей работы не выйдет.
  -- Дали свободу -- мужик тотчас же очу­тился в лапах мироедов и кулаков.
  -- Просвещение. Народ всего просвещеннее тог­да, когда его школою является сама жизнь.
  -- Крестьянство. Пока крестьянство не поднято на уровень, где становится возможным какой-нибудь прогресс, тщетны будут самые возвышенные государственные планы. Если тучная нива дает зерну жизнь и вознаграждает сторицей, то нива тощая губит самые крупные зерна и самое высокое искусство сеятеля сводит в ничто.
  -- Аристократию следует понимать как постепен­ное усовершенствование, накопление силы и красоты. Капи­тал невозможен без бережения -- вот происхождение кон­серватизма. Достижение, тщательная охрана, благородное использование -- три определяющие момента аристократи­ческого склада общества, которое в старину было аристо­кратическим сверху донизу.
  -- Пьянство. Пьют по-прежнему, по-скот­ски пьют, погано и безобразно. Омерзительное пьянство народное -- самое яркое дока­зательство отсутствия у нас -- и уже с давних пор -- вни­мательной власти. Чиновническому правительству, по-види­мому, все равно -- гибнет народ от пьянства или не гибнет, вырождается он или не вырождается. В каждой крупной деревне теперь непременно открыта "казенная винная лав­ка" нумер такой-то, да сверх того всюду пошли пивные лав­ки. Жадный до водки -- пьют ее иные уже не рюмками, а чайными стаканами, -- народ наш оказался крайне жадным и до пива. "Корова столько не выпьет воды, сколько мужик пива", -- говорили мне в одной деревне. Пьют уже не бу­тылками, а ящиками, по дюжине, по две дюжины бутылок на брата... Кроме казенных кабаков в каждой деревне в двух-трех местах есть тайная продажа водки. Она всего на четы­ре копейки дороже казенной, считая бутылку. Русское пьян­ство народное вступает, по-видимому, в период какого-то особого психоза.
  -- Школа не спасает народ ни от пьянства, ни от лени, ни от невежества: она только обостряет социаль­ное недовольство и плодит претензии.
  -- Анархия. Это -- беспорядок, неустроенность, без­законность, безвластие.
  

0x01 graphic

Портрет Бисмарка, 1895

Художник Феликс Валлотон.

  
  -- Бисмарк, говорят, носил железное кольцо с русскою над­писью: "ничего!". Этим словом он определял таинственную силу самого страшного -- восточного соседа Германии. Од­нажды, когда Бисмарк был послом в Петербурге, он заблу­дился на охоте и нанял мужика довезти его до станции. Дело было зимой, завернула вьюга, дорогу замело и князь считал себя погибшим. На все его опасения мужичок отве­чал бодро: "ничего!" и знай хлестал клячонку. К изумлению великого дипломата, они действительно, наконец, выехали из дебрей, и он заказал себе кольцо на память. В этом "ниче­го!" Бисмарку чуялось необыкновенное, сверхчеловеческое упорство русского племени, его способность все презреть, все вынести и в конце концов -- все преодолеть.
  -- Германцы. Несколько севернее расположилась германская раса, в климате более мрачном и суровом. Здесь искони жизнь тре­бовала мужества, настойчивости, тяжелого труда, преследо­вания далеких целей. В охоте, мореплавании, в войнах с со­седями сложился серьезный и строгий характер германских племен.
  -- Спасайте цивилизацию, пока еще не поздно! Ибо вопрос ста­вится о ней, на нее идет поход. Именно потому, что культура в России так слаба и хрупка, на нее направлен удар варварства, вдохновленного нашими врагами. Последние хорошо знают, чем Россию унизить и обессилить. Просвещение наше уже оста­новлено. Национальный труд в параличе. Государственность расшатана, правительство в презрении, весь громадный и тем­ный, так мало умеющий, беспомощный народ в брожении. Бес­смысленное восстание переходит в армию, живую стену, защи­щающую нас от соседей. Стены колеблются, поймите. Не ка­кие-нибудь стены кабинета, а государственные, всенародные. Неужели ждать, пока они в самом деле рухнут?
  -- Цивилизация есть стеснение свободы -- вот чего у нас не хотят понять. Цивилизация есть непрерывное ограничение, обуздание, уравновешение, введение в пределы.
  -- Вседозволенность. Простой народ, невежественный до жалости, не знает, что творит, но отлично знают, что делают, те бессовестные вожди движения, что бросают лозунг: "все позволено".
  -- Революция. У революции есть своя гвардия -- неучащиеся студенты, своя пехота -- бастующие рабочие, своя артиллерия -- "бо­евики", что орудуют бомбами и револьверами. Есть не то партизанские части, не то мародеры, называющие себя экс­проприаторами. А недавно целая политическая партия объя­вила себя осадным корпусом. Предвыборный лозунг каде­тов был такой: "Стремительный штурм правительства за­менить правильною осадой". Интересно, что разумеют кадеты под "осадой власти"?
  -- Налог есть "пра­во входа" в государство, как билет, купленный в театраль­ной кассе. Налог есть цена за пользование услугами власти.
  -- Но главная беда наша не в засилье богатства, а в вырождении труда народного, в потере веры в труд, в фан­тастических химерах, объясняемых одичанием, упадком на­рода. Не в грабеже столь слабого у нас богатства, а в восстановлении труда -- единственный возможный выход.
  -- Выбирайте честных людей.
  -- Чего же недоставало? Что столкнуло нас в пучину грязи, где мы до сих пор барахтаемся? Недоставало честности. Только честности, уверяю вас, -- одной честности. Недоставало нравственного ценза. Недо­ставало мужества выполнить долг свой до войны и во вре­мя войны. После севастопольского погрома тогда еще мо­лодой великий князь Константин Николаевич издал знаме­нитый приказ об официальной лжи.
  -- Совестливый человек -- будучи удостоен избрания всенародного -- не поленится изучить, что нужно, а бессовестный поленится, -- вот раз­ница. Человек честный там, на высоте, не поддастся соблаз­ну тщеславия, не продаст своего голоса влиятельному вож­дю, не увлечется софизмами, а человек нетвердой совести все это сделает.
  -- Необычайно важно, чтобы первый парламент наш был во власти совести. Прежде всего от послов народных нужна верность отечеству. Надо, чтобы законодатели наши не сдавались, подобно генералам, и не отступали. Надо, чтобы государственные люди России научились наконец исполнять свой долг. Надо, чтобы вывелась наконец бесстыдная ложь, продажность, бездействие, предательство и хищение. Гибель нашего народа, как и всякого, единственно от упадка нравов. То, что называется честностью народной, есть крайняя твер­дыня нации и единственный источник сил. Отшедший поря­док вещей размотал не только физическое богатство России, он растратил и нравственное ее богатство. Он развратил страну, растлил ее, осквернил и заразил всеми моральными заразами, какие возможны. Нужно спешить с ними бороть­ся. Пусть выступят вперед честные люди, пусть объявятся праведники народные, люди совести и чести, -- и, может быть, казни гнева Божия отойдут от нас...
  -- Смута. Пока не восстановлена вера страны в свое могу­щество, нужно ждать печальных неурядиц. Все низкое, что есть во всяком народе, подымает голову. Скованные госу­дарственной дисциплиной рабские инстинкты начинают го­ворить громко. Внутренние враги, которые гнездятся в тка­нях всякого народа, действуют все с большей наглостью. Развивается пропаганда всевозможных отрицаний, неуваже­ние к национальной вере, пренебрежение к родной культу­ре. Оплевываются старые знамена, проповедуется цинизм, восстание против всякого авторитета.
  -- Германия имела некогда счастье провести свою революцию на религиозной почве и укрепила этим дух народный до такой степени, что анархия над ним пока бессильна. Германия имела великую удачу на переломе миросозерцании, в середине прошлого века, запастись блестя­щими победами. Народная гордость ее надолго удовлетворена; как могучая пружина, она развертывается в явлениях жизнен­ных и жизнестойких. Идея великого отечества попирает са­мую тень измены. Равнодушие к родине кажется черной не­благодарностью. Неповиновение державной власти -- подлос­тью. Все это -- колоссальный нравственный капитал -- куда поважнее пяти миллиардов, что оставил Германии Вильгельм I.
  -- Армия. Что, если в минуту национальной опасности армия первая изменит своему отечеству? Надо вдуматься в это серьезно.
  -- Армия и партии. Все разруши­тельные партии стараются провести в войска своих едино­мышленников -- просто чтобы обучить революционную мо­лодежь военному искусству. На казенный счет, под видом правительственной армии, революция обучает свои собствен­ные батальоны.
  -- Евреи в войсках. евреи устраивали искусственную панику в войсках, а в службе России разделились так: треть бежала, две трети сдавались в плен.
  -- Демократизация армии: следует отречься от гибельного предрассудка демократиза­ции армии.
  -- Обучайте военному искусству весь народ, но не смотрите на это как на армию. Начните обучение строю и выправке с народных школ, отмените все льготы, требуйте, чтобы каждый гражданин -- как в Японии и отчасти в Германии -- был бы подготовлен защищать отечество. Но серьезную военную силу набирайте лишь из способных людей и нравственно под­ходящих, причем основным условием следует ставить то, что­бы они посвятили себя службе не на время, а навсегда. Толь­ко такая, постоянная армия, с долговременною привычкой к дисциплине и к идее долга, может быть оплотом государства. Армия берется, конечно, из народа, но она не должна быть народом, или она обращается в милицию, в вооруженное сбо­рище, опасное более для своего отечества, чем для врага. Вся сила армии -- в героизме, в преданности своим знаменам, в безусловном повиновении Верховной власти.
  -- Призвание, отбор. Для спасения государств, угрожаемых более изнутри, чем извне, необходимы хоть не большие, но постоянные армии, необходим строгий отбор людей, по при­званию и таланту. Только талант удерживает человека иной раз на скромном и неблагодарном ремесле. Дружинами храбрых начинались все государства. Только дружины храбрых могут спасти современные общества от распада.
  -- Офицерство -- душа войск, их движущая сила. Эта сила уже в шесть раз понижена против нормы -- и мы все еще толкуем о надежности армии! Мы все еще приписываем армии ее государственную роль!
  -- Вузы. Но если офицерам -- любителям военного дела -- тош­но в современной армии (и не только у нас, а всюду), то что может удержать в армии огромное большинство тех пере­одетых в офицерские мундиры штатских юношей, что вы­пускают наши будто бы военные, на самом деле давно сде­лавшиеся штатскими училища?
  -- Понасажали штатских воспитателей и учителей, назначили директо­ров, презирающих военное дело и влюбленных в светский лоск, в светскую ученость -- и получили несколько поколе­ний офицерства, невежественного в военном деле и совер­шенно равнодушного к нему. Они пошли в армию, эти милые молодые люди, но лишь чтобы сделать карьеру, -- а как толь­ко оказалось, что война не есть мир, а что-то совсем особое и беспокойное, -- они толпою повалили вон из армии. Офицер­ское разложение армии еще раз показывает, до какой степе­ни мы стоим над пропастью с этой опасной штукой -- новой эгалитарной армией, "числом поболее, ценою подешевле".
  -- Без армии Петра Великого, где служили без отставки, до самой старости, -- не было бы у нас не только теперешней территории, не было бы не только Финляндии, Прибалтийско­го края, Польши, Белоруссии, Бессарабии, Крыма, Новороссии, Кавказа, Туркестана и Восточной Сибири, -- без армии даже если бы не расхитили Россию соседи, то она давно погибла бы от пугачевщины.
  -- Власть и чернь. Чернь, даже за­хватившая власть, быстро оказывается внизу: она непременно выдвигает, и притом сама, неких вождей, которых считает луч­ше себя, то есть аристократов. Завязывается игра в лучшие. Чтобы понравиться черни, нужно сделаться ей приятным. Как? Очень просто. Нужно подкупить ее.
  -- Дух нации. То, что называется духом нации, темперамент, вековые при­вычки культа и бытовых особенностей -- все это есть внуше­ние простонародное, до такой степени сильное, что от него не свободны самые далекие от народа аристократы.
  -- Простой народ, как медиум, слепо повторяет мысли и жесты своих внушителей. От внушения истинной веры начинается жизнь истинная, то есть в существе своем бла­женная. От внушений ложных начинается жизнь безумная, полная страданий.
  -- Духа не угашайте. Народ должен быть сильным, веселым, довольным, чтобы иметь мужество нести тяжелый труд изо дня в день, до скончания века. Чтобы одолеть препятствия, народ должен сознавать себя выше всяких препятствий, он должен верить в свою непобеди­мость, в богатырскую свою силу.
  -- Внушенное народу презрение к са­мому себе обеспложивает самые таинственные родники духа.
  -- Христианин. Христианство внесло в круг человеческой мысли истин­ную меру достоинства человека. В новом обществе ни на­ция, ни сословие, ни состояние, ни ученость -- ничто не да­вало человеку права на святое имя христианина. Здесь тре­бовалось только внутреннее совершенство: смирение, кротость, милосердие, алкание правды и мужество в исповедании ее.
  -- Психология не есть каприз, это машина, которою если пренебречь, она перестанет рабо­тать. Решительно необходимо уважить требования духа, если мы хотим, чтобы сто миллионов голов и рук работали еже­дневно с тем одушевлением, какое дает удовлетворенный дух.
  -- Дух народный. Если верно, что истинная твердыня государства есть дух народный, если вся цивилизация наша держится на одушевле­нии нравственном, то величайшим из бедствий следует счи­тать изнеможенье духа.250
  -- Все знают, что такое паника в войсках. Совершенно такие же состояния бывают и в мирное время, когда народ продолжительными бедствиями доведен до уны­ния. Еще сильный и вооруженный для труда, народ вдруг опус­кает руки и становится первым изменником себе. Он погру­жается в лень, пьянство, в мелкое хищничество и нравствен­ную спячку.
  -- Если правда, что спасение человечества -- в истинной вере, то и наше народное спасение в ней же. Будущее зави­сит от того, проснемся ли мы для истинного христианства и найдем ли в себе мужество решить наши внутренние нуж­ды согласно с той верой, которую мы считаем божествен­ной и спасительной.
  -- Серафим Саровский. Не совсем случайно и наш святой старец принял имя Серафима. Еще Гомер заметил, что не напрасно каждый из нас носит свое имя: в каждом имени таится глубокий смысл. Серафим -- по древнему представлению высочайшее из творений. Это дух светозарный, безгрешный, безупречный, вместивший в себя не только знание, как херувимы, но и еще высшее состояние -- любовь. Серафим -- последнее и ближайшее к Богу состояние жизни, высочайшая степень блаженства. Серафим -- святость по преимуществу. И ста­рец, принимая монашество, этот по замыслу своему "чин ан­гельский", не напрасно назвался Серафимом.
  -- Святость - это укрощение плоти. Это - гимнастика духа.
  -- Весь подвиг праведности -- в воспитании в себе веры до степени неодолимой заразительности ее для других. Освящает только святое.
  -- Великая историческая роль святых -- освящать народ, делать счастье его благородным.
  -- Рыцарь, поэт, монах, мудрец -- в сущности, все это люди одной и той же героической породы. Они посылаются не для того, чтобы создавать вещи, а чтобы создавать в своем лице настоящих людей.

0x01 graphic

  

"Родина". 1892,

Художник Николай Никанорович Дубовской

  

Эта картина -- одна из первых попыток художника освоить тему родины с позиции любимого им мотива затянувшегося, давящего на землю, предгрозовья или ощущения падающего яркого света и струящегося чистого, прозрачного воздуха после грозы.

  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023