ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Угасает офицерство - гибнет государство: гласит Закон"...

"Угасает офицерство - гибнет государство: гласит Закон"...

Вспомните:

"Не то беда, что современные армии велики, а то, что они не армии вовсе"...

"Мы стоим над пропастью с этой опасной штукой - новой эгалитарной армией, "числом поболее, ценою подешевле"...

"При краткосрочной службе вы никогда не будете иметь хороших солдат"...

"Без армии даже если бы не расхитили Россию соседи, то она давно погибла бы от пугачевщины"...

"Офицеры бегут потому, что большинство их в душе - не офицеры"...

И запомните на будущее:

"Дружинами храбрых начинались все государства"...

"Только дружины храбрых могут спасти современные общества от распада"...

"Надо настойчиво переходить к разумной системе постоянной армии, и армии не количества, а качества"...

"Армия нужна с долговременною привычкой к дисциплин, к идее долга и тогда армия станет оплотом государства"...

"Армия станет особым сословием, то есть классом постоянным, а не сбродом, который распускают, едва собрав"...

"Офицерство - душа войск, их движущая сила"...

0x01 graphic

Русский плакат начала русско-японской войны, 1904.

Японский император и его лукавые доброжелатели: Джон Булль и Дядя Сэм

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Мысли на будущее...

ДРУЖИНА ХРАБРЫХ

Фрагменты из ст. М. Меньшикова

Когда, к изумлению всего света, некоторые части русской армии и флота подняли бунт, это невероятное явление пытались объяснить просто: в России идет революция, чего же вы хотите?

Но вот в республиканской Франции, давно пережившей революцию, повторяется то же самое. Вспыхивает случайный мятеж виноделов, и пехотные полки отказываются повиноваться, а матросы на броненосце "Виктор Гюго" чуть было не повторили нелепую эпопею "Потемкина". В двух странах, столь далеких по истории и образу правления, совершается нечто странное и чрезвычайно сходное в области глубоко важной - в области духа народного.

Давно отмечены неблагоприятные условия, сближающие нас с Францией. Обе великие державы оскорблены в своей гордости народной. Обе побиты соседями, и обида эта не отомщена.

Пока не восстановлена вера страны в свое могущество, нужно ждать печальных неурядиц.

Все низкое, что есть во всяком народе, подымает голову.

Скованные государственной дисциплиной рабские инстинкты начинают говорить громко.

Внутренние враги, которые гнездятся в тканях всякого народа, действуют все с большей наглостью.

Развивается пропаганда всевозможных отрицаний, неуважение к национальной вере, пренебрежение к родной культуре.

Оплевываются старые знамена, проповедуется цинизм, восстание против всякого авторитета.

Во Франции среди будто бы глубокого мира давно идет яростная борьба с церковью, с армией и национальностью, идет та же пропаганда отречения от своей истории, что у нас. В обеих странах главным орудием всякой пропаганды - печатью - давно овладели враги христианского общества, цель которых - расстроить Европу, чтобы превратить ее, так сказать, в Европу. Одинаковые причины порождают те же последствия.

Было бы ошибкой думать, что только Франция и Россия захвачены разрушительным процессом. Германский мир, правда, покрепче кельто-славянского. Германия имела некогда счастье провести свою революцию на религиозной почве и укрепила этим дух народный до такой степени, что анархия над ним пока бессильна. Германия имела великую удачу на переломе миросозерцании, в середине прошлого века, запастись блестящими победами. Народная гордость ее надолго удовлетворена; как могучая пружина, она развертывается в явлениях жизненных и жизнестойких.

Идея великого отечества попирает самую тень измены.

Равнодушие к родине кажется черной неблагодарностью.

Неповиновение державной власти - подлостью.

Все это - колоссальный нравственный капитал - куда поважнее пяти миллиардов, что оставил Германии Вильгельм I.

Если немцы присваивают этому государю титул великого, то потому лишь, что чувствуют национальное величие, связанное с его скромным именем, тем не менее, даже исключительно счастливая Германия испытывает подтачивающее дух народный влияние анархии.

О неповиновении войск и флота, конечно, нет и речи, но одна из самых могущественных партий в рейхстаге, опирающаяся на самый широкий круг избирателей, уже не встает в честь императора. В ее программе, как ultima ratio стоит грабеж одних классов другими.

Французские события заставляют еще раз вернуться к вопросу: существуют ли в Европе громадные армии, о которых говорит статистика? Что государства подавлены содержанием огромных полчищ - это бесспорно, но армии ли эти полчища? Насколько они удовлетворяют военным и государственным требованиям?

Вопрос чрезвычайно острый - особенно у нас и во Франции, с которых военное разложение началось.

А что, если эти необъятные толпы молодежи, плохо воспитанной, наскоро кое-чему обученной, зараженной общею распущенностью, только даром едят народный хлеб?

Что, если в минуту национальной опасности армия первая изменит своему отечеству?

Надо вдуматься в это серьезно.

Высшие военачальники во всех странах - люди старые; они родились в строгие времена, когда феодальная дисциплина насквозь проникала народ. Генералы непосредственно знакомились с солдатами полстолетия назад, когда были прапорщиками, и понятие о солдатах у них архаическое. Им доселе молодой парень из деревни кажется добрым малым, вымуштрованным суровой семейной властью и внушениями веры. Подучить, как прежде, такого парня маршировке и стрельбе - вот вам и солдат. Но это представление неверное, глубоко вредное.

За полстолетия мир решительно переродился.

Нынешний материал для армии совсем не тот, что прежде.

Вся подготовительная дисциплина исчезла: сплошь исчезло крепостное уважение к барину-офицеру, исчезла привычка повиновения старшим, страх пред властью. Подрастающая молодежь в Европе не знает ни розги, ни палки, ни тех суровых средств, которыми тысячи лет дрессировался человек-зверь.

Политический гуманизм имел свои хорошие и свои отвратительные стороны.

Еще так недавно дети государей и старой знати воспитывались гораздо строже, чем теперь воспитываются дети черни.

К темным народным слоям сразу была применена рыцарская прерогатива - личная неприкосновенность.

Ждали подъема народного достоинства, и, может быть, благородные элементы в народе действительно возвысились, но элементы, от природы низкие, почувствовали то самое, что укрощенный зверь, когда с него снята узда.

С возвращением к естественным условиям и зверь, и звероподобный человек быстро дичают. Они теряют культурную сдержку, становятся теми "естественными людьми", остатки которых еще водятся в глуши далеких материков.

Среди нынешней народной молодежи встречается, конечно, еще большой процент культурных людей. Есть прирожденно благородные, но наряду с ними с каждым десятилетием все резче выступает элемент дичающий и даже одичавший.

Озорники дома, охальники, головорезы, эти "естественные" молодые люди не только не приобретают привычки к повиновению в родной семье, но приобретают обратную привычку - держать в страхе своих стариков, плевать на них, а подчас и поколачивать.

С этой новой привычкой "естественный" молодой человек, пройдя подготовительную школу деревенского разгула, идет на фабрику либо кочует по городским "легким хлебам", от трактира к трактиру.

Наконец его призывают к отбыванию священного долга перед отечеством, ставят под знамена.

Как вы думаете, чудесное приобретение делает армия в лице такого молодого человека?

От опытных генералов я слышал, что в два-три года, если налечь на обученье, можно приготовить хорошего солдата. Я с этим, безусловно, не согласен чисто по психологическим основаниям.

В два-три года нельзя приготовить никакого специалиста.

Вы его едва научите теории за столь короткое время, а когда же практика? Практика же, более необходимая, чем теория, требует не только большого, но непрерывного времени.

Кто хочет быть хорошим сапожником, тому нельзя поучиться этому делу три года и бросить его.

Нужно шить сапоги всю жизнь.

Есть прирожденные артисты военного дела; они усваивают его очень быстро.

Но даже артисту стоит лишь бросить свое искусство, чтобы разучиться ему. В какой хотите области труда поставьте это условие - научившись ремеслу, бросить его, - и всюду это условие покажется безумным. А в самом важном после хлебопашества труде народном - в военном деле - это безумное условие введено в закон.

Я вовсе не уверен, чтобы даже из даровитого рекрута можно в три года сделать хорошего солдата. Чисто технически это очень трудно.

Даровитых же так немного.

Нужно ли прибавлять, что далеко не одно техническое обучение делает солдата? Трехлетний новобранец будет держать ружье, но кто поручится, что уменье выпустить пулю он не использует против своего же ротного командира?

Правительства должны знать, что кроме кипучей пропаганды в деревне, где молодежь народная захватывается анархией на корню, кроме усиленной агитации в казармах есть еще одна сторона революционированья армии.

Все разрушительные партии стараются провести в войска своих единомышленников - просто чтобы обучить революционную молодежь военному искусству. На казенный счет, под видом правительственной армии, революция обучает свои собственные батальоны.

Пред вами стоит бравый солдат, унтер-офицер, фельдфебель.

Он исправнее других, но кто знает его замыслы?

Чей, собственно, он солдат - ваш или врагов ваших?

Если говорить о государственной армии, то пора бросить крайне легкомысленный взгляд, будто все обязаны быть солдатами и все могут быть ими.

Это глубочайший абсурд, который стоил нам проигранной войны и потери мировой нашей роли.

Японская война была, в сущности, первая, которую вела наша армия на началах общей воинской повинности. В последнюю восточную войну новая система еще не успела пустить корня, и дух армии был еще старый. Уже и тогда, было отмечено, что "армия не та", и тогда случились эпизоды, о которых стыдно вспомнить.

Но во всем блеске нелепость новой системы сказалась именно в Маньчжурии, куда из трехмиллионного обученного полчища пришлось послать сброд, оказавшийся часто ниже всякой критики.

Бородатые запасные, омужичившиеся в деревне, обабившиеся, распустившиеся, разучившиеся воинскому делу до неумения держать ружье, - они шли не в бой, а на убой, и если увлекали молодых солдат, то скорее "наутёк".

В силу того же глупого принципа - всякий, мол, годен стоять во фронте, - в действующую армий посылали части, где иной раз до 40% было евреев, где чуть не весь офицерский состав были поляки.

В результате евреи устраивали искусственную панику в войсках, а в службе России разделились так: треть бежала, две трети сдавались в плен.

Были отдельные случаи героизма среди евреев и поляков, но общая роль инородцев была крайне пагубна, как расскажут когда-нибудь неофициальные мемуары лиц, вернувшихся с войны.

"Что же делать?" - вы спросите.

Как я уже не раз писал, следует отречься от гибельного предрассудка демократизации армии.

Если нельзя сразу, то необходимо, хоть постепенно, но настойчиво переходить к старой, разумной системе, к системе постоянной армии, армии не количества, а качества.

Обучайте военному искусству весь народ, но не смотрите на это как на армию.

Начните обучение строю и выправке с народных школ, отмените все льготы, требуйте, чтобы каждый гражданин - как в Японии и отчасти в Германии - был бы подготовлен защищать отечество.

Но серьезную военную силу набирайте лишь из способных людей и нравственно подходящих, причем основным условием следует ставить то, чтобы они посвятили себя службе не на время, а навсегда.

Только такая, постоянная армия, с долговременною привычкой к дисциплине и к идее долга, может быть оплотом государства.

Армия берется, конечно, из народа, но она не должна быть народом, или она обращается в милицию, в вооруженное сборище, опасное более для своего отечества, чем для врага.

Вся сила армии - в героизме, в преданности своим знаменам, в безусловном повиновении Верховной власти.

Но эти качества на земле не валяются - их нужно поискать да поискать. В народе они есть, но в скрытом состоянии, - раскрываются они лишь в особом сословии, как и другие качества народные.

Необходимо, чтобы армия была особым сословием, то есть классом постоянным, а не сбродом, который распускают, едва собрав.

Распущенность армии - органическое ее свойство, вытекающее из основной идеи - роспуска.

Само правительство, распуская армию физически, распускает ее морально.

Само правительство, назвав военное дело "повинностью", теряет здравый взгляд в этом вопросе.

Пора вернуться к убеждению древних, что это вовсе не повинность только, а, прежде всего, - призвание и что только та армия хороша, которая хочет быть армией и остается ею навсегда.

Какого вы хотите воинского духа, когда солдат знает, что он гость в полку, что вся его долгая жизнь будет посвящена какому хотите делу, только не военному?

Воинский дух, как всякое увлечение, накапливается - и для этого нужно время. Лишь то делается священным в глазах наших, чему - как некоему богу - мы приносим самое великое жертвоприношение - свою жизнь. Всякое случайное дело есть чужое дело-только постоянное занятие может быть освоимо.

Кому же придет охота втягиваться на два, на три года в профессию, чтобы ее бросить?

Не то беда, что современные армии велики, а то, что они не армии вовсе.

Переодетые в солдатские мундиры деревенские парни парадируют кое-как в мирное время, заставляя трепетать сердца кухарок, - но попробуйте двинуть их на исполнение долга - они разбегутся, как солдаты 117 полка, или забунтуют.

Для спасения государств, угрожаемых более изнутри, чем извне, необходимы хоть не большие, но постоянные армии, необходим строгий отбор людей, по призванию и таланту.

Только талант удерживает человека иной раз на скромном и неблагодарном ремесле.

Дружинами храбрых начинались все государства.

Только дружины храбрых могут спасти современные общества от распада.

Как многое, что я пишу, моя статья о необходимости постоянной армии удостоилась гвалта со стороны еврейской печати.

Еще бы!

Постоянная армия - это для смуты нож острый, это вопрос посерьезнее парламентского; в сущности, это - центральный вопрос, в котором скрыто "быть или не быть" современному обществу.

Парламент, безусловно, необходим для контроля власти, для хозяйственного подсчета, для соображения законов. Но постоянная армия необходима для самого существования власти, для осуществления ее решений. Пока еще государственность наша только трещит и колеблется.

Пока еще теперешняя краткосрочная армия донашивает старые элементы постоянства - дисциплину, послушание.

Но времена меняются с калейдоскопическою быстротой. Пройдет пять, много десять, лет - и во что обратится армия, охваченная пропагандой бунта? Или вы думаете, что этого никогда не будет? Но почему ж, однако? Раз засвидетельствовано появление чумы сразу в сотне пунктов, необходимы крайне решительные меры, чтобы иметь право утверждать, что вы оборвали заразу. Где же эти меры? Их что-то не видно, да и возможно ли тут что-нибудь действительно решительное - вопрос.

Из мер, которые все должны быть приняты и ни одна не упущена, самою действенною угрозой бунту явилась бы именно постоянная армия.

Власть государственная, как бы она ни называлась, - даже республиканская, даже социалистическая, нуждается в инструменте, без которого она - как скрипач без скрипки - ничто.

Невозможно себе представить общество без закона, невозможно вообразить закон без повелительной силы, обеспечивающей его исполнение. Такою силою во всех государствах до сих пор являлась армия.

Измененная в своей древней системе, демократизированная армия всюду деморализировалась. В результате сама государственность разных стран начинает испытывать то самое, что испытывают здания с плохим фундаментом.

Не во всех странах одинаково, но во многих чувствуются признаки какой-то беды, беды внутренней, грозной, которая еще не наступила, но когда наступит, то напомнит худшие времена истории.

В результате загадочной эры прогресса, великих изобретений и открытий, в результате великих свобод и выступления на сцену пучин народных является всюду страшное падение авторитета, упадок культа, крушение обычаев и установлений, и в конце концов теряется сцепление общества, то химическое сродство, которым элементы государственности удерживались от распада.

Из твердого состояния общества переходят как будто в жидкое, дальнейшей эволюцией которого угрожает быть рассеяние в пар. Стремительный подъем народных слоев от прежней суровой стихийной жизни - к жизни искусственной, капиталистической влечет за собой анархию, против которой европейские общества еще не придумали действенных средств.

Может быть, они будут придуманы и дело не так плохо, но, во всяком случае, нужно же их придумывать, эти средства, надо вовремя готовиться к самой страшной в человечестве опасности - крушению человеческого общества.

Ничего нет возмутительнее благодушного спокойствия буржуа, которые, привыкнув стричь купоны, серьезно думают, что это продлится до скончания века. Несколько поколений мира глубоко обмещанили наше военное сословие - дворянство, о чиновниках и купцах и говорить нечего.

Добытый тяжкими жертвами предков мир - внутренний и внешний - мы получили даром, и нам кажется, что он вообще дается даром и чтобы оберечь его, не нужно никаких усилий.

Но это столь же гибельное, сколько глупое заблуждение.

За него придется заплатить, может быть, такою непоправимой жертвою, каково самое бытие народное.

Не время убаюкивать себя надеждами, что все уляжется.

Ничего не уляжется - по крайней мере, на нашей памяти.

Анархия еще в начале. Если немедленно не принять героических мер - гибель народная неизбежна.

Прежде всего, нужна точка опоры, и власть обязана счесть этою точкой самое себя.

Власть не исполнит долга чести, долга великой клятвы перед родиной, если не укрепит себя в центре общества, как некий Гибралтар, неприступный и неодолимый для мятежа. Но Гибралтар составляет не один начальник его, хотя бы храбрый, Гибралтар составляют его несокрушимые, как кора земная, стены.

Власть, прежде всего, должна огородиться неподвижными рядами войск, дружиною храбрых и верных, готовых не на словах только, а и на самом деле "положить живот свой за веру и отечество".

Под "верой" в древней формуле нашего героизма понимается, конечно, не церковный лишь обряд, а вся народная идеология, все миросозерцание-тот строй духа, что завещан нам предками вместе с кровью.

Именно за этот истинный дух народный, за его идеалы, за все прекрасное и дорогое, что мы любим под нашим солнцем, - герои должны стать живою стеной, которую можно разрушить, но не сдвинуть.

Нашей национальной власти нужна постоянная армия - небольшая, но отборная, превосходная, стоящая на бессменной страже отечества.

Неужели вы не видите, что без такой силы нет и власти?

Берегитесь упускать время!

Не все еще замечают призрачность колоссальной армии, ежегодно набираемой и ежегодно распускаемой. Не все еще понимают военное ничтожество полчищ, наскоро собранных, наспех кое-чему обученных, лишенных дисциплины, анархизированных еще дома, распропагандированных на фабрике и в казармах, - полчищ, уже теперь буйных, с которыми чрезвычайно трудно справиться.

На днях в замечательной статье г. Эль-Эс ("Бумажная сила") сообщается ужасный факт, что офицеры повально бегут из армии, что даже "в тех округах, куда вакансии разбираются лучшими при выпусках из военных училищ, есть полки, где вместо 74 офицеров по штату - налицо 12". Но ведь это же ужас, которому нет меры! Остается, значит, местами в армии менее '/6 части офицерского состава. Но ведь это значит, что армии у нас уже нет, что остались одни развалины ее!

Офицерство - душа войск, их движущая сила.

Эта сила уже в шесть раз понижена против нормы - и мы все еще толкуем о надежности армии!

Мы все еще приписываем армии ее государственную роль! Г. Эль-Эс - сам блестящей боевой офицер - указывает ряд причин повального бегства офицеров:

"Бегут от службы, тяжкой в настоящем, беспросветной в будущем, бегут от безнадежного застоя старых порядков, от произвола и незаслуженных обид, от чиновничьей, не офицерской работы".

Я позволю себе прибавить к этим причинам бегства еще одну.

Офицеры бегут потому, что большинство их в душе - не офицеры.

А не офицеры они потому, что в армии давно возобладал штатский принцип и сама армия обмещанилась до невероятной степени.

Офицеры бегут по той же причине, что бегут и солдаты.

Солдаты через три года службы дезертируют, так сказать, по приказу начальства, - но и офицеров выталкивает из армии тот же закон непостоянства, переменного состава.

В самом деле, есть ли нравственная возможность оставаться в корпорации, которая расползается постоянно, которая только числится существующей, но которой на самом деле нет?

Спросите любого хорошего, действительно военного офицера - хорошо ли он чувствует себя между нестройными рядами озорных деревенских парней, кое-как собранных, кое-как оболваненных, не имеющих времени отвыкнуть от "воли" и привыкнуть к своему солдатскому делу?

Действительно военные люди скажут: "Нет! Мы никогда не чувствуем себя на своем месте. Мы не в армии, мы - в милиции, которая так поставлена, что никогда не может быть армией". Прослужите десять, двадцать лет - вы так и умрете среди сырого, полуштатского материала, среди рекрут, а не солдат. Какое, спрашивается, удовольствие людям даже действительного призвания оставаться в плохих войсках?

Оцените психологию охотника, вынужденного целые годы вращаться в обществе детей, играющих в охоту. Но если офицерам - любителям военного дела - тошно в современной армии (и не только у нас, а всюду), то что может удержать в армии огромное большинство тех переодетых в офицерские мундиры штатских юношей, что выпускают наши будто бы военные, на самом деле давно сделавшиеся штатскими училища?

Я писал недавно о том, какой погром в военную школу внесен либеральными военными министрами. Они изо всех сил старались кадет воспитывать как гимназистов.

Понасажали штатских воспитателей и учителей, назначили директоров, презирающих военное дело и влюбленных в светский лоск, в светскую ученость - и получили несколько поколений офицерства, невежественного в военном деле и совершенно равнодушного к нему.

Они пошли в армию, эти милые молодые люди, но лишь чтобы сделать карьеру, - а как только оказалось, что война не есть мир, а что-то совсем особое и беспокойное, - они толпою повалили вон из армии.

Офицерское разложение армии еще раз показывает, до какой степени мы стоим над пропастью с этой опасной штукой - новой эгалитарной армией, "числом поболее, ценою подешевле".

Единственное, что может спасти армию - а с нею власть и нацию, - это переход к старому типу войск.

Нужно принятый принцип сменить обратным, вот и все. Если пожертвовали качеством войск ради количества, то теперь следует пожертвовать несколько количеством ради качества. На всю миллионную армию в мирное время никогда не хватит хороших офицеров и хороших унтеров, - никогда! Об этом и мечтать нечего.

При краткосрочной службе вы никогда не будете иметь хороших солдат.

Этого не допускает природа вещей, и противоестественный опыт "вооруженных народов" показывает это достаточно ярко. Все профессии должны быть постоянными, или они не профессии вовсе.

Вводя в самый принцип армии глубокий дилетантизм, вы вносите в нее внутреннее расстройство.

Не японцы нас побили, а несчастная наша подражательность, отречение от великих начал собственной же военной культуры.

Как совершенно справедливо говорит г. Эль-Эс, в маньчжурской войне "бездарность меньшая победила большую" - очень, очень немного нужно было стойкости у нашей власти, чтобы победа была на нашей стороне, ибо миллионная японская армия, собранная по такой же прелестной системе, что и наша, под конец войны начала расползаться по швам.

Отступив друг от друга без окончательного, решающего боя, миллионные армии доказали тем, что обе побеждены. Обеим оказался не под силу тот финальный акт, ради которого армии существуют, - разгром врага. А если так, то что же это за армия? Именно так вели бы себя миллионные милиции, если бы им пришлось воевать.

И от внутренних врагов, и от внешних нация должна иметь постоянную оборону.

Нужна небольшая, но превосходная армия, как особое сословие людей, посвятивших себя этому делу, закрепощенных ему.

Еврейские газеты вопят, что постоянная армия была бы опасна для самой власти и в доказательство напоминают преторианцев и янычар.

Очевидно, за отсутствием серьезных аргументов, приходится пускать в ход "металл и жупел". Если бы постоянная армия, о которой я говорю, была опасна для власти, г-да евреи, конечно, с восторгом поддержали бы мою тему. Если они кричат против нее, то именно потому, что постоянную армию смешать с преторианцами и янычарами никак нельзя. В эпоху глубокого упадка власти трон делается игрушкой не только войск, но каких хотите стихий. Царедворцы, духовенство, самая родня монарха часто поднимает мятеж.

В низвержении власти всего реже участвовала постоянная армия.

Переворот бывал обыкновенно делом дворцовой стражи, подкупленной или вовлеченной в бунт.

Но почему, же старая несменяемая гвардия менее надежна, чем вчерашние фабричные рабочие или деревенские громилы, одетые в солдатский мундир?

При окончательном бессилии власти, конечно, никакое войско ее не защитит, - но говоря о преторианцах и янычарах, следовало бы припомнить и великие услуги, которые ими принесены власти. Они не только свергали монархов, но и возводили на трон и оберегали истинных властителей как действительные герои.

Пока Рим и Турция имели свои железные легионы - знамена их были грозными. Именно с чудовищным по жестокости истреблением янычар Турция вычеркнула себя из списка великих держав. Идея корпуса янычар была великолепной, и пока власть управляла этим удивительным аппаратом - он служил ей. Но чем виноват благородный инструмент в руках профана, который, не умея играть, полагает, что лучше всего сломать инструмент?

Ранее янычар наши стрельцы были втянуты в мятеж и подвергались той же участи. Но, казнив стрельцов, Петр собрал новые, еще более многочисленные полки постоянной армии, которую догадался продержать в школе великой войны. Именно эта армия явилась становым хребтом России. На нее опирался внутренний порядок и внешние успехи.

Без армии Петра Великого, где служили без отставки, до самой старости, - не было бы у нас не только теперешней территории, не было бы не только Финляндии, Прибалтийского края, Польши, Белоруссии, Бессарабии, Крыма, Новороссии, Кавказа, Туркестана и Восточной Сибири, - без армии даже если бы не расхитили Россию соседи, то она давно погибла бы от пугачевщины.

Армия нисколько не мешает самым широким внутренним реформам, именно она всем им дает смысл и осуществление.

Без хорошо поставленной армии никакой парламент, никакая форма правления не пойдут дальше благих намерений, а уж кажется, этим-то товаром мы богаты.

Как для кристаллизации аморфной смеси иногда необходим хоть небольшой, но твердый кристалл, - так в разгулявшейся анархии государственной необходима стойкая линия, к которой, как к оси, могли бы подстраиваться элементы порядка. Такою осью может быть только реальная власть, реальная сила, а не какая-то непрерывно расплывающаяся в пространстве и вновь собирающаяся фантасмагория.

1907 г.

0x01 graphic

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

-- Железо ржавеет, не находя себе применения, стоячая вода гниет или на холоде замерзает, а ум человека, не находя себе применения, чахнет.

-- Где дух не водит рукой художника, там нет искусства.

-- Существует три разновидности людей: те, кто видит; re, кто видит, когда им показывают; и те, кто не видит.

-- Где умирает надежда, там возникает пустота.

-- Знания, не рожденные опытом, матерью всякой достоверности, бесплодны и полны ошибок.

-- Наука -- капитан, а практика -- солдаты.

-- Истина была единственной дочерью времени.

-- Кто не карает зла, тот способствует, чтобы оно совершилось.

-- Противник, вскрывающий ваши ошибки, гораздо полезнее, чем друг, скрывающий их.

-- Проси совета у того, кто умеет одерживать победы над самим собою.

-- В числе глупцов есть некая секта, называемая лицемерами, которые беспрерывно учатся обманывать себя и других, но больше других, чем себя, а в действительности обманывают больше самих себя, чем других.

-- В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости -- высшая справедливость жизни.

-- Лучше умереть, чем маяться в неволе.

-- Умеренность служит надежной защитой от пороков.

-- Кто в страхе живет, тот и гибнет от страха.

ЛЕОНАРДОДА ВИНЧИ (1452--1519)--великий

итальянский живописец, скульптор, архитектор,

ученый, инженер.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 11/02/2013, изменен: 11/02/2013. 38k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 3 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Угасает офицерство - гибнет государство: гласит Закон"...

Каменев Анатолий Иванович
"Угасает офицерство - гибнет государство: гласит Закон"...