ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Умник" В Стаде "Ослов"

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛИТИКА

"ПРОКУРСТОВО ЛОЖЕ" РУССКОЙ ЭЛИТЫ (избранное из исторической "Священной книги русского офицера")

0x01 graphic

Декабристы на Сенатской площади. Художник Василий Фёдорович Тимм (1820 --1895).

Анатолий Каменев

"УМНИК" В СТАДЕ "ОСЛОВ"

В 1836 году, когда начал свое учение в Москве Михаил, закончил Дворянский институт старший брат Дмитрий Салтыков, вскоре начавший долгую служебную карьеру, а другой брат -- Николай, поступивший в институт в 1834 году, еще продолжал учиться и позднее стал студентом Московского университета. Теперь предстояло последовать за братьями и Михаилу.

Привезя в августе 1836 года в Москву своего третьего сына, Ольга Михайловна остановилась на постоялом дворе, в так называемых "номерах", возле Сухаревой башни, примечательного сооружения старой Москвы, возведенного в конце XVII века по приказу царя Петра в тогдашней Стрелецкой слободе. ...

Тут же отправились на поклон к дедушке, к дому Михаила Петровича Забелина; затем - в здание Дворянского института (здесь предстояло ему скоро держать экзамен, а потом -- учиться и жить).

Дворянский институт имел славную историю и знал среди своих воспитанников многих, кого можно было бы и в самом деле назвать "питомцами славы" -- писателей и поэтов, общественных и государственных деятелей.

Все началось с посещения Благородного пансиона императором Николаем в марте 1830 года. Царь явился неожиданно, без всякого предупреждения и без провожатых. ... Главным же итогом посещения императора были те "реформы", которым был подвергнут вскоре Благородный пансион. Уже 29 марта 1830 года последовал высочайший указ правительствующему сенату о преобразовании университетского пансиона в гимназию. Николай, дворянский царь, панически боялся духа вольномыслия, и прежде всего дворянского вольномыслия (бунт на Сенатской площади он не мог забыть никогда!). Признаки этого "вольного духа", обнаружившиеся в Благородном пансионе, напугали его. Но преобразование пансиона в рядовую, пусть и дворянскую, гимназию не понравилось "господам дворянам", не желавшим упустить хоть какие-то, но все же свои права, и потому через три года, 22 февраля 1833 года, гимназия была переименована в Дворянский институт ...

...По причине малолетства (Михаила Щедрина), ему пришлось просидеть в третьем классе два года, хотя "годичное испытание" в июне 1837-го было им выдержано успешно (на торжественном акте по окончании экзаменов и читал он тогда патриотическое стихотворение И. И. Дмитриева).

Несмотря на то, что железная рука боявшегося крамолы и непокорства императора Николая и его министра Уварова тяготела над Дворянским институтом, традиции, сложившиеся тогда, когда институт еще назывался университетским пансионом, не были задавлены и убиты окончательно. Воспитанники не могли не знать, что в этих стенах, в этих дортуарах и классах учились Жуковский, Грибоедов, братья Александр и Николай Тургеневы, Лермонтов... В большой рекреационной зале института находилась мраморная доска, на которой золотом в два столбца были выбиты имена отличных воспитанников университетского благородного пансиона, за благонравие и успехи в науках получивших золотые медали и одобрительные листы. И среди этих имен значилось имя декабриста-изгнанника Николая Ивановича Тургенева, вынужденного скитаться за пределами России, чтобы не угодить на каторгу.

... Многое в этом энциклопедическом образовании воспринималось, так сказать, "верхушечно" и лишь приучало к поверхностному всезнайству и в иных случаях зазнайству (все знаю -- все могу). Но именно таким представлялось истинно дворянское воспитание и обучение, "приуготовление" дворянских отпрысков к будущей роли представителей "правящего" сословия, руководителей общества и государства. перечень предметов обучения в "Положении о Дворянском институте" 1836 года. ...Здесь на первом месте сохраняется закон божий, священная и церковная история, но затем уже идут не математика, не естественная история, а логика, российская грамматика и словесность, языки: латинский, немецкий и французский (греческий и английский языки преподавались по особенному желанию учащихся, причем последний -- и за отдельную плату).

Перед мальчиком Салтыковым в первый же год обучения открылся новый, неведомый дотоле мир -- мир русской литературы, которого он в своем деревенском детстве почти совсем не знал. ... Авторы программы, составляя ее, смотрели назад, в прошлое русской словесности, в XVIII век: в программе 1836 года новейшим писателем назван Николай Михайлович Карамзин, уже десять лет как умерший, а Пушкин, Жуковский, Баратынский, Батюшков, не говоря уж о Гоголе, вовсе не упоминаются...

Надо помнить и то, что все воспитание и обучение было проникнуто целями гражданскими и патриотическими. Другое дело, как понимались эта гражданственность и патриотизм. Это была гражданственность, так сказать, государственная...

Два года провел Михаил Салтыков в Дворянском институте. И эти два года очень отличались один от другого. Заведение, в котором он начал "публичное воспитание", вспоминал Салтыков, "имело хорошие традиции и пользовалось отличною репутацией. Во главе его почти всегда стояли ежели не отличнейшие педагоги, то люди, обладавшие здравым смыслом и человечностью. В первый год моего пребывания в заведении директором его был старый моряк, Семен Яковлевич Унковский, о котором, я уверен, ни один из бывших воспитанников не вспомнит иначе, как с уважением и любовью" ("Недоконченные беседы", гл. VIII). Семен Яковлевич, по-видимому, заботился и о достаточно широком воспитании мальчиков, и о подборе учителей. ...

В благотворной живительной атмосфере жарких споров, страстных обсуждений, непосредственной юношеской дружбы рождались вдохновляющие идеи и светлые образы, воспитывались и шлифовались замечательные человеческие характеры...

Здесь, в институте, Салтыков почувствовал впервые не только родительскую власть, но власть начальства, железную силу раз навсегда установленного регламента, начальственного предписания. Начальство повелевало, установленный регламент требовал -- учащиеся (как, впрочем, и учащие) повиновались...

Школа оставила по себе тяжелую память, какую-то незаживающую рану, которая может открыться и дать о себе знать мучительной болью и в самые поздние годы. ...Образ школы, содержащий автобиографические черты и при этом, конечно, художественно обобщенный и сатирически заостренный, с необыкновенной яркостью и силой встает со страниц позднейшего цикла Салтыкова "Господа ташкентцы". Мы почти физически, всеми фибрами души, напряженными нервами ощущаем, как в удушающей атмосфере школы личность ребенка надламывается, черствеет и ожесточается, приобретая уродливые и часто страшные формы, -- с одной стороны, рабской или угодливой покорности, безгласного послушания, испуганного "молчалинства", а с другой -- жестокого и даже какого-то упорно-идиотского, непробиваемого непокорства-своеволия. Именно здесь, в такой школе воспитывались послушливые и на все готовые "государственные младенцы", и безжалостные, ко всему бесчувственные "ташкентцы", которые выйдут потом на страницы щедринских сатир...

Сам С.С. Уваров, отнюдь не иронически, назвал эту систему "приведением к общему знаменателю" (таким общим знаменателем была "величественная триада": "православие, самодержавие, народность"). Во всяком случае, со второго года пребывания Салтыкова в Дворянском институте, там многое изменилось. Важным звеном воспитательного воздействия на "порочную волю и порочное тело" мальчиков стали так называемые "субботники", а главным средством такого воздействия -- розга.

На место Семена Яковлевича Унковского исправляющим должность был определен бывший инспектор Иван Федорович Краузе -- человек добрый, но не самостоятельный, всецело подчинившийся вновь назначенному инспектором Владимиру Константиновичу Ржевскому, который был одержим идеей сделать "свой институт" образцовым учебным заведением. Но главный педагогический его прием был весьма примечательным для человека, одно время близкого к кружку Станкевича. В. К. Ржевский "почему-то вообразил себе, что заведение, отданное ему в жертву, представляет собой авгиевы конюшни, которые ему предстоит вычистить, и, раз задавшись этою мыслью, начертал для ее выполнения соответствующую программу.

Программа эта немногим отличалась от всех вообще воспитательных программ того времени и резюмировалась в одном слове: сечь... Каждую субботу, по выходе от всенощной, воспитанники выстраивались по обе стороны обширной рекреационной залы и в глубоком молчании ожидали появление инспектора. Многие припоминали совершенные за неделю грехи, шептали молитвы и крестились; напротив того, воспитанники "травленные" (в заведении образовался особый контингент, как бы сословие, для которого "субботники" вошли почти в обычай) держали себя довольно развязно и интересовались только тем, которому из двоих урядников в данном случае будет поручена экзекуция. Ежели дежурным оказывался урядник Кочурин, то смотрели в глаза будущему с доверием; ежели же дежурным был урядник Купцов, то самые храбрые задумывались. Кочурин был солдат добрый и сек больно, но без вычур; Купцов сек и в то же время как бы мстил секомому"...

Посередине казавшейся бесконечной рекреационной залы была приготовлена скамья, около которой находились в полной готовности "дежурный секутор и двое дядек, обязанных держать наказываемого за плечи и за ноги. Наконец он <Ржевский> появлялся в глубине залы. Прямой, как аршин, с несгибающимися коленками и с заложенными за спину руками, он медленным шагом подходил к скамье и бесстрастным голосом выкрикивал по списку имена жертв (список хранился в секрете до самого часа экзекуции), приговаривая: "За леность! за дерзость! за воровство!" "Травленные" выступали твердо, сами спускали с себя штаны и сами ложились, причем некоторые доводили ухарство до того, что просили: "Разрешите, господин инспектор, чтоб меня не держали!" Но все-таки, ложась на скамью, инстинктивно крестились. Напротив, "посторонние" стонали и упирались, так что инспектор вынуждался напомнить: "Хуже будет, господин такой-то, ежели я прикажу привести вас силой!" Затем дядьки овладевали плечами и ногами пациента, секутор прицеливался, и розги выполняли свое воспитательное назначение. Раздавались пронзительные крики, но выискивались и такие воспитанники, которые, закусив нижнюю губу до крови, не испускали ни звука. Последних называли "молодцами". Так длился целый год, после чего я оставил заведение и сведений о дальнейшей судьбе субботников уже не имею" ("Недоконченные беседы", гл. VIII).

В самом деле, в судьбе двенадцатилетнего Михаила Салтыкова произошел резкий перелом, то непредвидимое и неисповедимое "волшебство", которое не раз вмешивалось в его жизнь -- он, против своей воли, "оставил заведение". ... Дело в том, что, кроме "преимущества" продолжать учение в университете, для воспитанников Дворянского института существовали и другие "преимущества". Среди них имелось то самое, весьма, впрочем, сомнительное, которое сыграло в дальнейшей судьбе Салтыкова, может быть, решающую роль: каждые полтора года двоим из лучших воспитанников предоставлялось право быть "назначенными" к поступлению в Царскосельский лицей... Когда Миша Салтыков узнал, что, по выбору директора, Ивана Федоровича Краузе, именно ему -- в качестве "совершенно достойного во всех отношениях" -- предстоит быть "назначенным" к отправке в Петербург и Царское Село ... Это был путь наверх -- в высшую петербургскую и придворную аристократию, дети которой по преимуществу и наполняли лицейские стены...

Петербургская дорога вела в неясные, туманные дали будущего -- такого будущего, которое уже теперь было ему ненавистно. Он больше всего любил литературу, но он не хотел карьеры высокопоставленного чиновника, даже министра. ...

Чем встретил Салтыкова лицей 1838 года? ...Но что, по-видимому, сразу же стало терзать его в лицее -- одиночество, так сказать, "сословное", стена, которая отделяла его, "казеннокоштного" воспитанника, вовсе не избалованного богатством, от "своекоштных" аристократов, щеголявших дорогим бельем и мундирами от лучших портных, блестящими "выездами" с великолепными лошадьми, обедами и кутежами в лучших ресторанах и кондитерских во время "отпусков" в столицу, кругом великосветских знакомств... "Увы! -- вспоминал Салтыков в "Господах ташкентцах", имея в виду лицей, -- в "заведении" уже есть "свои" аристократы и "свои" плебеи, и эта демаркационная черта не исчезнет в стенах его, но отзовется и дальше, когда и те и другие выступят на широкую дорогу жизни"...

Салтыков или скрывался куда-нибудь в угол с книжкой в руках, или предавался, столь же уединенно и скрытно, сочинению стихов. ... Позднее, и довольно скоро, по выходе из лицея, Салтыков понял, что никакого наследника Пушкина из него не получилось и получиться не может, что его призвание как литератора совсем в другом. ..Зрелый Салтыков-сатирик: " Во мне родилась самонадеянная мысль ... - владеть хоть одним клочком этого наследства. Чтоб достигнуть этого, я писал стихи, так сказать, запоем, каждый день задавая себе новую тему и во что бы то ни стало выполняя ее". За эту свою страсть к стихотворству, как и за чтение недозволенных книжек, претерпевал Салтыков "многие гонения, так что должен был укрывать свои стихотворные детища в сапоге, дабы не подвергнуть их хищничеству господ воспитателей, не имевших большого сочувствия к словесным упражнениям".

Слово "умник" в среде "благородных молодых людей" было почти бранным, но именно так они прозвали Салтыкова. Он же, по его позднейшему ироническому воспоминанию, написал басню "Философ и стадо ослов", в которой выставил себя в выгодном свете "философа", а товарищам предоставил играть роль "ослов". "Умник" и "философ" Салтыков уединялся, читал книжки и сочинял стихи, переводил любимых поэтов...

Еще больше поразила лицеистов замечательная изворотливость и лакейство мысли, когда "все мнения равны"... Салтыков: "кнут есть одна из форм, в которых высшая идея правды и справедливости находит себе наиболее приличное осуществление"...

Второй год учения в Дворянском институте оказался для него трудным потому, что переменилась сама обстановка, повеяло мертвящим холодом новых времен. Лицейские же годы были очень непростыми по той причине, что наступала пора отрочества -- пора сознания уже оскорбленной души, уже нарушенного жизненного выбора, пора более отчетливого понимания все усложнявшихся отношений и связей с окружающим миром, который уже не мог восприниматься пассивно, но который требовал мыслительного и эмоционального освоения, приятия или неприятия, слития или отталкивания...

Насмешки надзирателей и "толпы" соучеников, когда кто-нибудь из них обнаруживал эти опыты, ожесточали душу, заставляли еще больше замыкаться, уходить в себя, "мрачнеть".

Но именно при этих обстоятельствах и произошла встреча Салтыкова с Белинским -- автором гениальных литературно-критических и, одновременно, философских, социально-политических статей и Белинским -- необыкновенной личностью, человеком из мира, "сословно" совершенно чуждого Салтыкову, мира новой культуры, одним из создателей которой вскоре станет и сам Салтыков. Начиналось "замечательное десятилетие" -- сороковые годы девятнадцатого столетия, -- освещенное и освященное именами Гоголя и Белинского.

После поражения в декабре 1825 года дворянского "бунта" для русской общественной мысли настали тяжелые времена. Самодержавной властью были подавлены не только тайные общества дворянских революционеров -- была заглушена передовая мысль, пытавшаяся отыскать для России пути, на которых она могла бы выйти из губительного общественно-политического и экономического застоя. Но "дело" императора Николая, которое, конечно, и не могло быть никаким иным, его жестокая политическая "игра" исторически с самого начала были безуспешными и проигранными. Как невозможно замуровать родники, дающие начало полноводной реке, так никакие силы не в состоянии заморозить родники мысли. Под ледяной корой официально утвержденных формул "приведения к одному знаменателю" бились эти родники горячей мысли, которые очень скоро размыли ледяные оковы, прорвались наружу -- в мощных всплесках социалистической мысли "петрашевцев", целой большой группы молодых умов, имя которой дал воистину апостол русского утопического социализма -- Буташевич-Петрашевский, в великих созданиях русской литературы и литературной критики "гоголевского периода" -- периода Белинского.

...Белинский строит свой собственный свободный мир -- все испытывающего, все проверяющего разума, обогащенного горячим сердечным чувством, неистощимым воображением, светлым социальным и нравственным идеалом. Эта огнедышащая лавина смелой мысли, яркого и ясного слова, сметавшая затверженные и омертвевшие схемы равнодушных и уставших умов, неудержимо влекла к себе всех тех, кто был полон жизненных сил, но изнемогал под гнетом высокопарного и холодного догматизма, кто жаждал получить вразумительные ответы на вопросы, непрестанно задаваемые стремительно текущей жизнью. Белинский вовлекал своим горячим словом в радостное и освобождающее со-творчество...

Пушкин, Лермонтов, Гоголь становились вершинными вехами на этом пути... Пушкин олицетворял сверкающие высоты идеального искусства -- художественности, достигнуть которых могли лишь избранные. Лермонтов, лишь начинавший пролагать свою поэтическую дорогу, открывал и новую эпоху русской литературы -- эпоху беспощадного анализа, рефлексии и критики, эпоху новой сатиры, не "бичующей" пороки, но отрицающей самые основы современной жизни, сатиры ювеналовской. В эти годы Белинскому, как и юному Салтыкову, становится все более сочувствен жесткий, холодно-безотрадный и страстно-иронический колорит лермонтовской поэзии. Гоголь давал возможность особого художественного "созерцания" социальной действительности -- созерцания эпического и объективного в своей основе, но лирического и субъективного по определяющему пафосу -- "сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы"...

Мышление Белинского исторично. Он противник утопий беспочвенных, он ищет исторического обоснования общественного идеала -- идеала будущей гармонии и "полноты" человеческого существования. Мысль "разлагает" старые формы бытия "масс" и тем самым открывает путь к бытию новому. Надо понять, пишет Белинский в начале 1842 года, "что современное состояние человечества есть необходимый результат разумного развития и что от его настоящего состояния можно делать посылки к его будущему состоянию, что свет победит тьму, разум победит предрассудки, свободное сознание сделает людей братьями по духу -- и будет новая земля и новое небо..." (обычное для Белинского иносказательное наименование социализма).

В сознание русских читателей в это время все больше входят романы Жорж Санд, в которых пропагандировались социалистические идеи Сен-Симона и Пьера Леру, -- Жорж Санд, в том же, 1842 году названной Белинским "Жанной д'Арк нашего времени, звездой спасения и пророчицей великого будущего". Идеи французских утопистов, несомненно, имели обновляющий, революционный смысл, хотя сами они резко отрицательно оценивали политический опыт революции 1789 года, ограничившейся лишь сменой властителей, но не принесшей облегчения труженикам. Белинский же с огромной заинтересованностью изучает именно революционный, ниспровергающий, отрицающий политический опыт переворота 1789 года, деятельность Марата и Робеспьера...

Экзамены были сданы в мае -- июне 1844 года, а 17 августа Салтыков получил аттестат, в котором перечислялись двадцать два предмета (не считая рисования, фехтования и танцевания). В двадцати из этих предметов были "оказаны успехи" хорошие, весьма хорошие, очень хорошие и отличные (отличные -- в законе божием, статистике и русской словесности). В двух предметах -- физике и химии -- успехи были посредственными. Все это перечисление успехов сопровождалось сакраментальной фразой: "при довольно хорошей нравственности". Не были забыты ни стихи, спрятанные в сапоге, ни расстегнутые пуговицы мундира, ни, возможно, общение с Петрашевским... В результате был получен чин X класса (коллежский секретарь), а не IX (титулярный советник), о котором мечтала Ольга Михайловна.

Началась долгая, исполненная многочисленных зигзагов, "расцветаний и увяданий", по его же собственным насмешливо-ироническим словам, двадцатилетняя чиновничья служба Михаила Евграфовича Салтыкова. Ист.: фрагменты из книги " Тюнькин К. И. Салтыков-Щедрин. -- М. : Мол. гвардия, 1989".

Выводы-тезисы воинствующей истории (декабристы; аристократы и плебеи; "общий знаменатель" элиты).

Декабристы (начала ХIХ в.) представляли из себя скорее кружки фрондирующих молодых людей, играющих в заговор (См.: КТО ВОСПИТАЛ ДЕКАБРИСТОВ? В.О. Ключевский). Новые "Декабристы" - таковы же сегодня... Видимо, неправ А.С. Пушкин (1827) отвечая поэту-декабристу А. И. Одоевскому, думая о том, что "Наш скорбный труд не пропадёт: Из искры возгорятся пламя, И просвещённый наш народ Сберётся под святое знамя. Мечи скуём мы из цепей И вновь зажжём огонь свободы,- И с нею грянем на царей -- И радостно вздохнут народы". Народ наш надо (сначала) еще просветить и (лишь потом) зажжём огонь свободы...

Но самое главное состоит в том, чтобы найти, воспитать и отшлифовались лидеров нации. Ну и этого мало: "Познай самого себя и сделай из себя то, что ты есть; все, что в тебе есть самого лучшего, развивай до высокого совершенства, живи для осуществления твоей правды, будь верен себе, будь во всем самим собой". (Ф. Ницше)

Дворянский институт ("питомец славы", т.е. писатели и поэты, общественные и государственные деятелей) панически боялся духа вольномыслия; вместо настоящего образования дает всего лишь воспитание "верхушечное" и не раскрывает мир русской литературы; эту систему "приводит к общему знаменателю" - испуганному "молчалинства". Такие "авгиевы конюшни", предстоит вычистить, и, раз задавшись этою мыслью, начертал для ее выполнения соответствующую программу...

Почему "Умник" оказался в стаде "Ослов"? По какой причине "Умника" не любили ни в элите, ни и в народе? Сошлемся на один исторический пример: Клеарха (спартанский полководец; 403 до н.э.) поднял ночью шум в стане Ослов. По этой причине войска Клеарха вошли в город (Византию) и совершили государственный переворот, в которого он стал его тираном. Нам интересно знать и о характере этого человека (по книге "Анабазис" Ксенофонта): "Клеарх, по общему мнению всех лично его знавших, был человек не только искусный в воинском деле, но и в высшей степени воинственный... имея возможность жить мирно, не унижаясь и ничего не теряя, он предпочитает вести войну; вместо того чтобы предаться праздности, он трудится и спокойному наслаждению богатством предпочитает трату денег на военные цели. Клеарх так же охотно бросал деньги на войну, как другие на какую-либо утеху. Вот до какой степени он любил войну. А искусным в военном деле его считали потому, что он любил опасность, днем и ночью нападал на врагов и не терялся в трудных обстоятельствах, как в один голос утверждают все воевавшие вместе с ним. Но когда миновала опасность и являлась возможность уйти под начало к другому вождю, многие покидали его, так как в нем не было ничего привлекательного, он всегда был сердит и суров, и солдаты чувствовали себя перед ним, как дети перед учителем. При нем никогда не было ни одного человека, следовавшего за ним из дружбы или расположения".

Можете ли вы сделать выводы из сказанного?

0x01 graphic

"Наполеон на Аркольском мосту". Художник Жан-Антуан Гро, 1801

Новые исторические параллели (Наполеон: САМАЯ ТРУДНАЯ ВЛАСТЬ - власть над самою)

Родители (иногда) устроили гадание: разложили на подносе крест, детскую саблю, рюмку и книжку...

Карьеризм как жажда положения и почестей, который сопровождается разного рода ухищрениями со стороны соискателя и домогательствами "раздатчиков" должностей и званий, - явление прискорбное и недостойное честного человека...

Военное училище в Бриене (в 150 верстах ль Парижа) вовсе не походило на корпус. Это была гимназия. Им руководили монахи ордена миноритов. Они завели внешний лоск. Классы блестели чистотой, пища была доброкачественной: король платил за своих питомцев 700 ливров в год - сумма весьма щедрая по тому времени.

Молодые жантильомы приносили с собой изящество манер, а здесь обучались "украшениям ума" - танцами, фехтованью, даже музыке и рисованию пейзажей. Но наука хромала, за исключением математики и новых языков (немецкий и, отчасти, английский). Не было даже обычных жалких курсов физики и естественной истории. Ученики не одолевали даже премудростей французского правописания. Преподаватели были тупицами, да и тех вечно меняли...

А главное - все ленилось и небрежничало. Даже по части религии пасторы смотрели только, чтобы их питомцы неукоснительно исповедовались каждый месяц. Молодежь похваливала их за то, что они умели в несколько минут отслужить обедню

К тому же дуновение вольтерьянства проникло уже и сюда.

Его испытал и Наполеон: он признавался, что явился в Бриенн благочестивым, а вышел оттуда, "познав все пороки и беспорядки монастырей".

Юные жантильомы больше занимались жизнью. Они получали из дома приличные деньги, с которыми тотчас знакомились "нимеры" Бриенна.

В эту среду и попал Наполеон

Он не легко выражался по-французски и с невозможным выговором... Товарищи насмехались над этим смуглым, худым, как спичка, гладковолосым корсиканцем, который дичился их, как бедняк и иностранец, и был неуклюж и нервен, иногда до истерики. ...

В случае обиды этот молчаливый, не знавший улыбки волчонок, бросался на них с кулаками, как бешенный, не справляясь об их числе. "Товарищи не любили меня, - сознавался он потом. - Но и они говорили: "опасно затрагивать его".

И гордость корсиканца удовлетворилась, когда зимой товарищи сами избрали его своим командиром в им же выдуманной игре в снежные крепости.

По его словам, это он выставлял образец "новой войны". Каждый день изобретались искусные маневры и сооружались такие форты, что на них приходили любоваться и монахи школы, и обыватели городка. ...

Начальники хвалили его за успехи по истории и географии, в особенности же по математике. ...

15-летний юноша уже определил свою карьеру: "Военное поприще - лучшее в свете", - сказал он.

Сам юноша предавался широким мечтам в уединении своего садика. Он пожирал там жизнеописание великих людей, особенно восхищаясь Плутархом.

За успехи Бонапарт был переведет в парижскую военную школу - также королевским стипендиатом.

То было высшее учебное заведение - род военной академии. Там молодые люди уже разбивались по специальностям. Наполеон выбрал артиллерию. ... Артиллерия вообще была в моде, считалась "корпусом талантов", а французская слыла первою в мире. ...

Бонапарт трудился больше прежнего; иногда он сказывался больным, закрывал ставни, зажигал лампу и работал, не выходя по целым дням.

И было над чем работать. Парижская школа считалась образцовой не по одному внешнему блеску (содержание каждого воспитанника стоило больше 4.000 ливров).

Здесь детально проходили высшие науки, а математику преподавал знаменитый Монж, приглашавший на экзамен Лапласа. Здесь усердно проводились всякие боевые упражнения; и устройство было полковое. Вместо мертвой латыни было введено государственное право и много занимались новыми языками. ...

Наполеон так усердно трудился над математикой, что опередил многих товарищей. Вместо того, чтобы киснуть 2-3 года в школе, он через год сдал экстерном на степень поручика... артиллерии. ...

16-летнего юношу назначили в IV артиллерийский полк, в который он выехал в октябре 1785 года. ...

Полк был дельным: он постоянно предавался требующим обдумывания занятиям. При нем состояла образцовая артиллерийская школа, в которой обучались даже знаменитые русские братья Ланские. ...

Офицеры проходили серьезную школу и Наполеон служить начал рядовым, потом сержантом, изучая все до мелочей. ...

Наполеону предстоял обычный путь несостоятельных офицеров: лет десять служить до чина "первого лейтенанта", 15 лет - до капитана, затем выходить в отставку с орденом и скудной пенсией. ...

Со службой молодой лейтенант освоился быстро, что вскоре стал пренебрегать ею. Он занялся чтением. Читал Ж.-Ж. Руссо, Гете. ...

В мае 1792 г.он явился в Париж 23-х летним подполковником. За взятие Тулона, спасение Конвента 24-летний офицер получил звание бригадного генерала. Ист.: Трачевский А. Наполеон 1. Первые шаги и консульство. 1769-1804. - М., 1907.

Послесловие для размышлению из стихотворения Жан Де Мена "Истинное благородство".

Привычно слушать от людей,

надутых важностью своей,

Что человек, чей знатен род

(Как говорит о нем народ),

По праву самого рожденья

Заслуживает предпочтенья

Пред тем, кто на земле корпит

И, не трудясь, не будет сыт.

По мне же благороден тот,

Кто добродетелью живет.

А подлым я б назвать могла

Того лишь, чьи дурны дела.

Все благородство - в поведенье,

А знатное происхожденье

Не стоит ровно ничего,

Коль сердце подло и черство!

0x01 graphic

Смерть Сократа (1782)

Художник Давид Жан Луи.

Последняя воля Сократа и первое решение лейтенанта Каменева

Ученье Сократа приходилось многим не в бровь, а прямо в глаз. И все богачи не любили его. Сократ учил, что позорен не труд, а праздность... Самые злые из врагов Сократа порешили, что надо как-нибудь избавиться от него, потому что он только мешает людям жить беспечно и пользоваться всеми благами жизни. Судить Сократа собрались более пятисот судей. Обвинители сказали: - Виновен и заслуживает смерти (выпить чашу яда)... Узнав о мысли учеников спасти Сократа от смерти, он отвечал твердо: "Положим, вы выведете меня из тюрьмы живым; живым - но уж не тем человеком, каким я вошел в нее, а выведете обманщика. Этого ли вы хотите?" "Я обману не только врагов своих, но и всех людей и изменю своей совести. Я всю жизнь учил, что человек никогда не должен поступать несправедливо; если же я сам так поступлю, то кто же потом поверит мне, поверит тому, чему я учу?". Так и умер Сократ, но не умерло его учение. Лучшие из учеников продолжали его благое дело, учили людей добру и правде, а поучения своего великого учителя-мудреца записали. (Ист.: Лев Толстой. СУД НАД СОКРАТОМ (фрагменты из статьи)).

Каменев А.: "Учили нас начетничеству, формализму, а знание "буквы" преобладало над постижением духа военного дела"...

...Учителя, видя мою усидчивость и старание, нарекали мне хорошее будущее в высшем учебном заведении и были сильно раздосадованы, когда узнали о моем поступлении в Тамбовское артиллерийско-техническое училище.

Помню день моего прихода в училище. Этому предшествовал разговор с отцом, который спросил, что я намереваюсь взять с собой в училище из учебников. Я отказался что-либо взять, так как чувствовав себя довольно уверенно. Так, в одной смене одежды, взяв трико и спортивные тапочки, мы отправились с отцом в училище. В приемной комиссии просмотрели ходатайство, прочие документы и дали разрешение на сдачу экзаменов. Выполнив свою миссию, папа отправился домой, а мне предстояло вживаться в новую для меня атмосферу и систему связей. Дни абитуриента проходили довольно однообразно: консультации, проверки наличия, сдача экзаменов, некоторые работы по территории и спальному помещению.

Вступительные экзамены я сдал успешно и был зачислен курсантом военного училища. Мне выдали старую форменную одежду, но и она вызывала у меня гордость. Сапоги с непривычки терли ноги, но с этим можно было смириться.

Сдавшие экзамены и ждавшие решения приемной комиссии абитуриенты использовались на разного рода работы, в то числе и в учебных корпусах. Такое обилие техники и образцов вооружения мне видеть не приходилось. Из служебных помещений казармы большое впечатление уютом произвела ленинская комната. Здесь было чисто, парадно. На стендах находилась разного рода полезная информация. В частности, я усмотрел стенд с отличниками батареи, в которой мы поселены, а ниже выписку из приказа о льготах тем, кто заканчивал училище по первому разряду (т.е. с отличием).

Меня заинтересовала перспектива учиться на отлично. Чувствуя уверенность в себе, я мысленно настроился на такую учебу.

Расскажу о некоторых первых впечатлениях, произведенных на меня в первые дни пребывания в училище. Во-первых, поразила собранность и строевая подготовка курсантов 2-го курса, которые были оставлены для несения караульной службы. Однажды, сидя в курилке, мы увидели как чеканно подошел к казарме один из взводов курсантов 2-го курса. Все подтянутые, стройные, в отглаженном обмундировании, начищенных сапогах, они, четко чеканя шаг подошли к казарме и разом остановились по команде "Стой!". Хотелось стать похожими на них и вот это стремление выглядеть в военной форме самым лучшим образом, сохранилось на все время службы. Во-вторых, на многих из нас нагнал страх наш первый старшина батареи по фамилии Лисняк. Двухметрового роста, с кривыми и длинными ногами, с глазами навыкате и зычным голосом, он заставил нас затрепетать. Но потом выяснилось, что он вполне добродушный и покладистый человек и с ним можно было решить многие вопросы. В-третьих, неприятное впечатление произвели некоторые курсанты из числа бывших солдат. Имея за плечами год-два, кое-кто из них считал себя "ассом" военного дела и к нам "школярам" относился с высокомерием, стараясь каждый раз придраться и погонять "молодых". Поставленный замкомвзводом бывший рядовой Кремлевского полка Емелин стращал нас: "Вы будете иметь у меня бледный вид и макаронную походку". Если с "бледным видом" было более-менее все ясно, то насчет "макаронной походки" вопрос не прояснился тогда нисколько. Не скажу, что младшие командиры нас особенно гоняли, но бывали случаи и таких "гонений". В целом же, они, оторванные на год-два от учебы, да и, как правило, слабые в образовательном плане, вскоре попадали в зависимость от хорошо успевающих курсантов и уже не допекали своих подопечных разного рода гонениями.

Командиром нашего взвода стал лейтенант Григорий Рябокуль, выпускник этого же училища, отличный спортсмен, который больше ездил по соревнованиям, нежели работал со взводом. Фамилии других командиров взводов, по правде говоря, не помню, за исключением фамилии капитана Кутепова. Это был человек флегматического темперамента, спокойный. Перед строем стоял несколько наклонив голову вправо, как бы прислушиваясь к шороху в строю. Был он справедлив, незлоблив и приятен в общении. Другой командир взвода, такой же выпускник, как Рябокуль, был человеком своенравным, нередко пытался "докопаться" до курсанта. Был и еще один командир взвода в звании капитана. С зачесанными назад волосами, услужливым щелканьем каблуков перед старшими офицерами, способный "подсидеть" своего же товарища, он производил неприятное впечатление.

Командир батареи майор А.Ситников был человеком небольшого роста, круглолицый, начинал свою работу нередко с разноса наряда по батарее: "Везде у вас пыль и грязь". Мы, за глаза так его и прозвали "пыль и грязь". Но в целом это был человек добродушный, незлобивый, отходчивый. Командир дивизиона был больше всего лицом представительным. Он редко появлялся в батарее, иногда созывал курсантов дивизиона на общие построения, держал перед ними речь и опять уходил в тень.

Вообще, надо признать, что в военном училище много должностей, где "ничегонедлание" составляет их суть. Для чего, к примеру, сводить курсантов в батальоны и дивизионы и назначать соответствующих начальников? Ведь военное училище - не войсковая часть и оно не предназначено для выполнения военных задач в своем штатном составе. Десятки маленьких, средних и старших начальников и чиновников находят приют в военном училище, сосут из него соки, не принося никакой ощутимой помощи в деле подготовки офицеров.

Училище наше было малокоплектным, находилось на ограниченной территории, отовсюду сжатое промышленными предприятиями и жилыми домами. Учебная база в основном размещалась в одноэтажных бараках (домиках).

Учили нас многому: общеобразовательные, гуманитарные, специальным и военные дисциплины пытались развить наше сознание, подготовить к военной службе. Но, как правило, в обучении преобладало начетничество, формализм, знание буквы преобладало над постижением духа военного дела. Нас научили хорошо маршировать, держать строй, выполнять команды, но мало что сделали для подготовки работы с солдатами. Общественные науки не научили нас разбираться в политической обстановке, не воспитали политическую культуру, а лишь научили запоминать даты, голые факты, отдельные работы классиков марксизма-ленинизма. В военных науках преобладало также стремление заставить нас вызубрить боевой устав, штатную структуру подразделений, частей и соединений. На занятиях немало говорилось о боевых действиях батальона и опять-таки упускалась конкретная боевая работа офицера во взводе, роте и батареи.

На полевых занятиях мы отрабатывали шаблонные задачи, стреляли из стрелкового и артиллерийского оружия. Но главная задача, как мне представляется, организаторов тактических учений сводилась к тому, чтобы доконать нас физическими работами (рытьем окопов) и отсутствием сна. Вместо обучения нас поведению в боевой обстановке, обустройству полевого быта, практике выживания и т.п., нам не давали спать и всячески ограничивали инициативу ("не дай, Бог, что произойдет").

В поле мы выезжали два раза в год: летом и зимой. Зимой жили в палатках на 10 человек, умывались и обтирались снегом, ели в столовой, где пар от пищи не позволял разглядеть соседа пот столу. Хлеб иной раз замерзал и его приходилось разбивать чем-то крепким.

Но вот чему нас учили добросовестно, так это вождению автомобиля. Неплохо была поставлена специальная техническая подготовка. Артиллерийские и ракетные системы преподавали знающие и хорошо подготовленные офицеры. Так, к примеру, некоторые электронные схемы наземного артиллерийского комплекса я знал наизусть и понимал принципы действия не только механически, но и логически.

Хорошо была поставлена физическая подготовка. Речь идет не об утренних физзарядках, которые проводил старшина или же один из замкомвзводов, а плановые занятия по физической подготовке, соревнования и спортивные кружки. Особенно преуспеть мне удалось в легкой атлетике и гимнастике. Пробовал заняться боксом, но ощутимых результатов не добился. Не останавливали меня и некоторые неприятности, вроде той, которая произошла на занятии по физподготовке. При перескакивании двумя ногами через брусья (махом ноги), одна нога у меня застряла между брусьями и я головой вниз повис на снаряде. В результате получил растяжение мышц и вынужден был некоторое время провести в санчасти. После того, как меня выписали, мне предстояло пройти мимо спортивного городка с этими злополучными брусьями. Было искушение пройти мимо, не заходя на спортгородок, но я все же преодолел искушение и забрался на снаряд. Сев в положении, необходимым для исполнения упражнения, без колебаний перемахнул на другую сторону и приземлился в полном порядке. Дело было сделано: страх преодолен...

В последующем я старался не бросать дело, которое было сопряжено с опасностью и риском. С трепетом шел на преодоление чувства страха и это позволяло мне чувствовать уверенность в своих силах и не пасовать перед трудностями. В целом обучение в военном училище прошло быстро. Изнуряли лишь частые подготовки к парадам, которые проходили два раза в год по всей стране. На последние тренировки мы выходили в город и тренировались на площади Ленина. Наши тренировки привлекали внимание прохожих, особенно девушек.

Но вот учеба закончилась. За время учебы я учился только на отлично. Учеба давалась легко, свободного времени было достаточно и я тратил его, как правило, для занятий в спортивном зале или для чтения. После сдачи госэкзаменов, примерно неделя до издания приказа министра обороны была свободной, но нам не давали расслабиться: находили какую-нибудь работу, чтобы занять нас. Дня за два до приказа нам выдали положенное обмундирование, которое вместилось в большую матрасовку. Чтобы увести все это добро домой, пришлось просить приехать на машине дядю Виктора. В день, предшествующий выпуску, нас отпустили домой, чтобы мы могли на следующий день по всей форме явиться в училище. Помню, как утром дня выпуска я шел гордый в училище, в новенькой форме, с золотыми погонами и мне казалось, что все прохожие обращают внимание на меня.

В училище после краткой приветственной речи и зачистки приказа Министра Обороны нам перед строем вручили дипломы. Я получил красный диплом и к нему приложение, где по каждому предмету стояло только "отлично". На снимке запечатлен момент после вручения нам дипломов. В центре находятся те, кто получил "красный" диплом, т.е. окончил военное училище по первому разряду. Среди них нахожусь и я (шестой слева).

Выпуску в войска предшествовал один примечательный акт. В 1966 году, т.е. в год нашего выпуска, ЦК КПСС приняло решение о создании института замполитов рот. Училищ, которые готовили бы такую категорию офицеров, не было. Вот и решили набрать из числа выпускников разных военно-учебных заведений людей на эту работу. Отбирались члены партии. К тому времени и я стал членом партии: явление вступления в КПСС было повсеместным, ибо без такого членства продвижения по службе ждать не приходилось.

После некоторого колебания я согласился на предложение пройти краткую переподготовку к партийно-политической работе. Такая переподготовка состоялась сразу же после нашего выпуска (отпуск был отсрочен на один месяц). Правда, переподготовкой это время можно было назвать лишь условно, т.к. занятия с нами вели с те же преподаватели обществоведения, которые все уже сказали нам за три года обучения в училище. Были, правда, 2-3 приглашенных практика (комсомольские работники частей тамбовского гарнизона).

После переподготовки и отпуска мне предстояло поехать в Сибирь. История этого назначения такова. Мне, выпускнику по первому разряду, законом было предоставлено право выбора места службы. Вакансии были по всему Советскому Союзу и во все группы войск (за границу, в Польшу, Венгрию, Германию, Чехословакию). Теоретически у меня была возможность попасть на службу за границу, где тогда хорошо платили и можно было бы на 3-5 лет обрести необходимую основу для дальнейшей жизни. Но, как это нередко бывает в жизни, мое "право" было нарушено соображениями местного масштаба. У многих курсантов, неприметных в учебе и дисциплине, вдруг нашлись мощные покровители, которые и ограничили мое право выбора округа. Постоять за меня было некому и я оказался в ситуации, когда формально имел право выбирать, а фактически был лишен такого права.

Когда меня вызвали в комиссию по распределению, то предложили "выбор": Туркестанский или Забайкальский военные округа. На мое возражение о данном мне "праве", добавили еще один округ - Сибирский. Делать было нечего - выбран был Сибирский военный округ.

К слову сказать, несправедливость, имевшая место со мной при распределении, имела несколько сторон: во-первых, укрепила во мне уверенность в том, что не следует надеяться на кого-то, а следует добиваться всего самому; во-вторых, во мне была поколеблена вера в справедливость старших и с этого времени я стал мало доверять своим вышестоящим начальникам; в-третьих, рухнули надежды на материальное благополучие и те планы жизни, которые были связаны со службой за границей. Самое же позитивное состояло в том, что я понял, что нельзя расслабляться, надо постоянно быть в форме. Надо сказать, что многие из тех, кто попал в хорошие места, расслабились, перестали работать над собой, утратили перспективу и даже не получили высшего образования.

У меня же постоянно была мысль о том, как выбраться из далекой Сибири. А оттуда можно было выбраться в двух случаях: путем перевода (что делалось крайне редко) или поступления в высшее военно-учебное заведение. Понимая, что перевода добиться будет невозможно, стал ориентироваться на поступление в военную академию (до поступления в военную академию нужно было прослужить не менее 4-х лет, иметь соответствующую должность и положительные характеристики; препятствие были и крайне малые разнарядки в военные академии, препятствия, чинимые офицерам со стороны начальства. Но это все было впереди)...

Для начала мне предстояло проехать 2,5 суток до Новосибирска, представиться командованию, получить конкретное направление в часть, влиться в офицерскую семью и поставить правильно свои отношения с солдатами, которые фактически были моими сверстниками... (Ист.: Каменев А.И. История моей жизни...)

Продолжение следует...

0x01 graphic

Дамоклов меч. Художник Ричард Уэстолл

Тезисы "О военной опасности, обороноспособности и подготовке офицерских кадров в России" (фрагмент).

Существующая система подготовки офицерских кадров не только несовершенна, но и вредна, ибо в военно-учебных заведениях готовятся не офицеры, а военспецы низкой квалификации.

Нынешний офицер плох тем, что: во-первых, в военно-учебные заведения поступают негодные к этой профессии молодые люди; во-вторых, его учат всему, но не тому, что необходимо для боя; в-третьих, его способности не развивают, а "свертывают", а желание быть офицером убивают рутиной солдатской жизни; в-четвертых, военно-учебное заведение не формирует и не развивает боевых достоинств личности в силу чего авторитет молодого офицера держится лишь на его служебном положении, а не наличных достоинствах, как то должно быть; в-пятых, армейская рутина окончательно губит творческое стремление молодого офицера и ставит его перед выбором: либо смириться и подчиниться требованиям рутинной жизни; либо -- порвать с армией. Лучшие и не притупившие воли и ума молодые офицеры уходят из Вооруженных Сил, посредственности и худшие -- остаются.

Армия с такими офицерами перспективы не имеет. Государство и общество может даже не надеяться на такие кадры.

Самый серьезный просчет допущен в подготовке общевойсковых командиров: 3 военные училища (Московское, Новосибирское, Благовещенское), разделенные тысячами километров, не могут обеспечить Вооруженные Силы России общевойсковыми командирами ни в количественном, ни в качественном отношении. Главные "дирижеры" войны не имеют даже должной личной боевой подготовки, не говоря уже об их умении быть организаторами боя. Офицеры запаса, бесценный для страны и Вооруженных Сил капитал, совершенно не востребован для интересов Российской государственности. При общем дефиците надежных кадров такое расточительство правительства вызывает изумление.

Как целесообразно изменить положение в подготовке офицерских кадров к лучшему? Начнем с принципов, т.е. основных идей:

1. Надо признать тот факт, что офицерство -- душа нации (а не армии только). Следовательно, офицерскому вопросу нужно придать главенствующее государственное значение. 2. Офицером может быть не каждый, а только выдающийся человек. Отсюда: "Лучше меньше числом, да получше качеством". 3. Офицер начинается с солдатского фундамента. Не случайно Петр I запретил производить в офицеры тех дворян, "которые с фундамента солдатского дела не знают". Оттого и офицеры его были превосходны. 4. Духом, честью, умом, преданностью Отчизне силен воин. Они не формируются сами собой, а воспитываются ежеминутно. Вот почему воспитание офицерства должно стоять выше образования (так учил нас генерал Драгомиров). 5. Учить надо только тому, что необходимо на войне. Как яростно боролся великий Суворов со всем тем, что мешало воспитывать боевые качества простого солдата! Так надо поступать и нам сегодня. 6. Лучше меньше (предметов), да глубже и основательнее их изучение. 7. Природосообразность во всем (в системе военно-учебных заведений, организации учебного процесса, подборе кадров, обучении, воспитании, развитии, распределении и использовании учеников и т.п. 8. Лучшие личности, а не посредственности должны готовить офицерские кадры. Львы, а не бараны должны вести будущих офицеров. 9. Не знатности, а доблести нужно давать дорогу. 10. Настоящий офицер профессии не изменяет и в отставку не уходит, а служит избранному делу до конца дней своих.

Ист.: Февральские тезисы профессора А.И. Каменева: О военной опасности, обороноспособности и подготовке офицерских кадров в России @ Военная литература (militera.lib.ru), 2005. -- (Первопубликация)

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 02/02/2018, изменен: 02/02/2018. 79k. Статистика. Глава: История Иллюстрации: 4 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: Выводы-тезисы воинствующей истории (декабристы; аристократы и плебеи; "общий знаменатель" элиты; В.О. Ключевский). Новые исторические параллели (Наполеон: САМАЯ ТРУДНАЯ ВЛАСТЬ - власть над самою; ист.: Трачевский А.). Послесловие для размышлению из стихотворения Жан Де Мена "Истинное благородство". Последняя воля Сократа и первое решение лейтенанта Каменева (ист.: Каменев А.И. История моей жизни...) (ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛИТИКА: (избранное из исторической "Священной книги русского офицера")).

Каменев Анатолий Иванович "Умник" В Стаде "Ослов"

Каменев Анатолий Иванович
"Умник" В Стаде "Ослов"