ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Каменев Анатолий Иванович
Ужас и жестокость правят по своему произволу...

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения]
 Ваша оценка:


0x01 graphic

  
  
   Ужас и жестокость правят по своему произволу:
  
   Начнем с примеров хороших:
  
  -- Были матери, которые сопровождали детей, вынужденных бежать из города...
  -- Были жены, следовавшие в изгнание за своими мужьями...
  -- Были друзья и близкие, не отступившиеся от опальных...
  -- Были рабы, чью преданность не могли сломить и пытки...
  -- Были мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни, как прославленные герои древности...
  
   На людей обрушились бесчисленные бедствия:
  
  -- Поруганы были древние обряды, осквернены брачные узы...
  -- Море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, уте­сы запятнаны кровью убитых...
  -- Все вменяется в преступление - знатность, богат­ство, почетные должности, которые человек занимал или от кото­рых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает доброде­тель...
  -- Денежные награды, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньше негодования, чем их преступления...
  -- Если у кого нет врагов, его губят друзья...
  
   Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти:
  
  -- Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне...
  -- Взрос­лых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся убийством...
  -- Солдаты тащили день­ги и сокровища храмов, другие, более сильные, нападали на них и отнимали добычу...
  -- Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, - в войсках спрятанных кладов они рыли землю, избивали и пытали людей...
  -- В руках у всех пылали факелы, и, кончив грабеж, они кидали их, потехи ради, в пустые дома и разоренные храмы...
  -- Ничего не было запретного для много­языкой многоплеменной армии, где перемешались граждане, союз­ники и чужеземцы, где у каждого были свои желания и своя вера...
  
   Мы хотим познать смысл и причины,
   почему люди втянули себя в гражданскую войну:
  
  -- Почему люди вместо состязания в послушании, стали старались превзойти друг друга дер­зостью...
  
  -- Вся эта масса, склонная к мятежу, была готова под­держать каждого, кто рискнет на нее опереться...
  -- Теперь в каждом слове нового полководца, в каж­дом его поступке сказывалось желание проложить себе путь к власти...
  -- Алчность и нетерпеливость солдат делали по­ложение еще более трудным, - они грабили население и отнимали у жителей продовольствие, которое те готовы были отдать даром...
  
   Многоликая смерть обращает к гибнущим то одно, то другое свое лицо:
  
  -- Вспомните, как сразу после боя император Антоний по­спешил в баню, чтобы смыть покрывавшую его кровь; вода оказа­лась недостаточно теплой, он рассердился, кто-то крикнул: "Сей­час поддадим огня!"...
  -- Слова эти, принадлежавшие одному из до­машних рабов, приписали Антонию, истолковав их так, будто он приказал поджечь Кремону, и общая ненависть обратилась на него; на самом же деле, когда он находился в бане, колония уже пылала...
  
   Нам остается один выбор - или погибнуть в бою, как подобает мужчинам,
   или уме­реть под градом насмешек и оскорблений:
  
  -- Трусов, когда не наказывали, у них из­менники были явно не в накладе, и это окончательно подрывало дух армии, остальные состязались в подлости и коварстве...
  -- Жители, наблюдавшие за этой борьбой, вели себя как в цирке - кричали, рукоплескали, подбадривали то тех, то этих...
  -- Бушует битва, падают раненые, а рядом люди моются в банях или пьян­ствуют...
  -- Победители, полные ненасытной злобы, с оружием в руках, по всему городу преследовали побежденных; всюду валялись трупы; рынки и храмы были залиты кровью...
  -- Подлые люди сумели разжечь граж­данскую войну, но оказались не в силах справиться с победивши­ми солдатами; во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче ему взять верх...
  
   Править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные!
   Внимательно почитайте кн. Тацита:

0x01 graphic

Август в одежде великого понтифика.

ПОЛКОВОДЦЫ И ЛЕГИОНЕРЫ

В ПЕРИОД ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И СМУТ

К. Тацит

Книга первая

  
   <...>
   2. Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о време­нах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью; три гражданских войны, мно­жество внешних и немало таких, что были одновременно граждан­скими и внешними; удачи на Востоке и беды на Западе - Илли­рия объята волнениями, колеблется Галлия, Британия покорена и тут же утрачена, племена сарматов и свевов объединяются про­тив нас, растет слава даков, ударом отвечающих Риму на каждый удар, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим личину Нерона, готовы взяться за оружие. На Италию обрушиваются беды, ка­ких она не знала никогда или не видела с незапамятных времен: цветущие побережья Кампании где затоплены морем, где погре­бены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, уте­сы запятнаны кровью убитых.
  
   Еще худшая жестокость бушует в самом Риме: все вменяется в преступление - знатность, богат­ство, почетные должности, которые человек занимал или от кото­рых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает доброде­тель. Денежные награды, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньше негодования, чем их преступления. Некоторые из них полу­чают за свои подвиги жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями императора и вершат делами в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущен­ников - против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья.
  
   3. Время это, однако, не вовсе было лишено людей доброде­тельных и оставило нам также хорошие примеры. Были матери, которые сопровождали детей, вынужденных бежать из Рима; жены, следовавшие в изгнание за своими мужьями; друзья и близкие, не отступившиеся от опальных; зятья, сохранившие верность попав­шему в беду тестю; рабы, чью преданность не могли сломить и пытки; мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни, как прославленные герои древности. Не только на людей обрушились бесчисленные бедствия: небо и земля были полны чудесных явлений; вещая судьбу, сверкали мол­нии, и знамения - радостные и печальные, смутные и ясные - предрекали будущее. Словом, никогда еще боги не давали рим­скому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело - не заботиться о людях, а карать их.
   4. Однако, прежде чем приступать к задуманному рассказу, нужно, я полагаю, оглянуться назад к представить себе, каково было положение в Риме, настроение войск, состояние провинций и что было в мире здорово, а что гнило. Это необходимо, если мы хотим узнать не только внешнее течение событий, которое по большей части зависит от случая, но также их смысл и причины. Поначалу смерть Нерона была встречена бурной радостью и лико­ванием, но вскоре различные чувства охватили, с одной стороны, сенаторов, народ и расположенные в городе войска, а с другой - легионы и полководцев, ибо разглашенной оказалась тайна, окуты­вавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме. Сенаторы, неожиданно обретя свободу, радовались и забирали все больше воли, как бы пользуясь тем, что принцепс лишь недавно приобрел власть и находится вдали от Рима. Немногим меньше, чем сенаторы, радовались и самые име­нитые среди всадников; воспрянули духом честные люди из про­стонародья, связанные со знатными семьями, клиенты и вольноот­пущенники осужденных и сосланных. Подлая чернь, привыкшая к циркам и театрам, худшие из рабов, те, кто давно растратил свое состояние и кормился, участвуя в постыдных развлечениях Неро­на, ходили мрачные и жадно ловили слухи.
  
   0x01 graphic
   Божественный Август.
   Изображение на монете
  
   5. Преторианцы издавна привыкли по долгу присяги быть вер­ными цезарям, и Нерона они свергли не столько по собственному побуждению, сколько поддавшись уговорам и настояниям.
  
   Теперь же, не получив денежного подарка, обещанного им ранее от имени Гальбы, зная, что в мирное время труднее обратить на себя вни­мание и добиться наград, чем в условиях войны, поняв, что ле­гионы, выдвинувшие нового государя, имеют больше надежд на его благосклонность, и к тому же подстрекаемые префектом Нимфидием Сабином, который сам рассчитывал стать принцепсом, они жаждали перемен. Хотя попытка Нимфидия захватить власть была подавлена и мятеж обезглавлен, многие преторианцы помнили о своей причастности к заговору. Немало было людей, говоривших о том, что Гальба стар, и изобличавших его в скупости.
  
   Сама его суровость, некогда прославленная в войсках и стяжавшая ему столько похвал, теперь пугала солдат, испытывавших отвращение к дисциплине былых времен и привыкших за четырнадцать лет правления Нерона так же любить пороки государей, как когда-то они чтили их доблести, стали известны и слова Гальбы - достой­ные с точки зрения интересов государства, но опасные для него самого - о том, что он "набирает солдат, а не покупает"; впрочем, поступки его мало соответствовали этому правилу.
  
   6. Положение немощного старика подрывали Тит Виний, отвратительнейший из смертных, и Корнелий Лакон, ничтожнейший из них; Виния все ненавидели за подлость, Лакона презирали за бездеятельность. Путь Гальбы к Риму был долог и кровав. Погибли - и, как полагали, невинно - консул следующего года Цингоний Варрон и бывший консул Петроний Турпилиан; их не выслушали, им не дали защитников, и обоих убили, первого - как причастного к заговору Нимфидия, второго - как полководца Нерона. Вступле­ние Гальбы в Рим было омрачено недобрым предзнаменованием - убийством нескольких тысяч безоружных солдат, вызвавшим от­вращение и ужас даже у самих убийц. После того как в Рим, где уже был размещен легион, составленный Нероном из морской пе­хоты, вступил еще и легион из Испании, город наполнился вой­сками, ранее здесь не виданными. К ним надо прибавить множество воинских подразделений, которые Нерон набрал в Германии, Британии и Иллирии и, готовясь к войне с альбанами, отправил к Кас­пийским ущельям, но вернул с дороги для подавления вспыхнув­шего восстания Виндекса.
  
   Вся эта масса, склонная к мятежу, хоть и не обнаруживала явных симпатий к кому-либо, была готова под­держать каждого, кто рискнет на нее опереться.
  
   7. Случилось так, что в это же время было объявлено об убий­стве Клодия Макра и Фонтея Капитона. Макр, который бесспорно готовил бунт, был умерщвлен в Африке по приказу Гальбы проку­ратором Требонием Гаруцианом; Капитона, затевавшего то же са­мое в Германии, убили, не дожидаясь приказа, легаты Корнелий Аквин и Фабий Валент. Кое-кто, однако, полагал, что Капитон, хотя и опорочивший себя стяжатель и развратник, о бунте все же не помышлял, а убийство его было задумано и осуществлено ле­гатами, когда они поняли, что им не удастся убедить его начать войну; Гальба же, или по непостоянству характера, или, стремясь избежать более тщательного расследования, лишь утвердил то, что уже нельзя было изменить. Так или иначе, оба эти убийства про­извели гнетущее впечатление, и отныне, что бы принцепс ни де­лал, хорошее иди дурное, - все стяжало ему равную ненависть. Общая продажность, всевластие вольноотпущенников, жадность ра­бов, неожиданно вознесшихся и торопившихся, пока старик еще жив, добиться своих целей, - все эти пороки старого двора свиреп­ствовали и при новом, но снисхождения к ним было гораздо мень­ше. Даже возраст Гальбы вызывал смех и отвращение у черни, привыкшей к юному Нерону и, по своему обыкновению, сравнивав­шей, какой император более красив и статен.
  
   0x01 graphic
  
   Ливия в покрывале и головном уборе
   в виде короны из башен держит
   в руке бюст Августа.
  
   8. Таково было настроение и Риме - если можно говорить об общем настроении у столь великого множества людей.
   <...>
   [Далее, в гл.8-11, Тацит раскрывает положение в Испании под управлением Клувия Руфа, в легионах на территории Германии, на Востоке и в Египте. Суть же событий такова. Не успел еще Гальба вступить в Рим, как у него появились враги и соперники: роковым для него было то обстоятельство, что он не считался с аппетитами легионов и не дал им подачки, известной под именем donatrvum. Среди солдат велась против него сильная аги­тация, и когда он усыновил республиканца Пизона, претендовавший на трон, Отон поднял против императора преторианцев. На форуме про­изошел бунт, во время которого погибли Гальба и Пизон, а Отон был провозглашен (69 г.) императором. Отон играл на скупости Гальбы и сам поневоле должен был выступать в роли щедрого дарителя казен­ных благ солдатам! Несмотря на обильные раздачи денег, недовольные все-таки были, и в далекой Германии против Отопа восстал военачальник Вителлий. Он повел солдат на Рим. Недалеко от Кремоны произошел бой, неудачный для императора, и Отон покончил самоубийством. Вителий стал императором, но полководцы восточных армий, находившихся в Сирии, Иудее и Египте, не пожелали ему повиноваться и выдвинули на пост императора Флавия Веспасиана, главнокомандующего во время войны римлян с иудеями. Восточные войска двинулись в Италию. Тацит в книге третьей описывает эти события так: ]
   0x01 graphic
   Император Аврелиан

Книга третья

  
   1. Гораздо удачнее и с большей преданностью своему вождю готовились к войне полководцы флавианцев. Они собрались в Пе-товионе, в зимних лагерях тринадцатого легиона, и между ними возник спор о том, укрепляться ли в Паннонских Альпах и ждать, пока с востока придут основные силы, или избрать более реши­тельный образ действий - двигаться прямо на врага и завязать бой за Италию. Командиры, предпочитавшие медлить и ждать под­креплений, много говорили о славе и мощи германских легионов, об отборных частях британской армии, только что присоединив­шихся к Вителлню.
  
   "Наши легионы, - утверждали они, - недавно лишь потерпели поражение и уступают противнику не только чис­лом, - какие бы грозные речи солдаты ни произносили, боевой дух у них далеко не тот, что у вителлианцев. Если же мы займем Альпы и там остановимся, к нам присоединятся Муциан и его восточные армии, а Веспасиану останутся флоты и преданные ему провинции - с такими силами впору начать еще одну войну. Разумное промедление, таким образом, в будущем умножит наши силы, а в настоящее время ничему не вредит".
  
   2. Антоний Прим, самый рьяный среди сторонников войны, до­казывал, что быстрота действий восставшим выгодна, а для Вителлия - губительна.
  
   "Победа, - говорил Антоний, - скорее ослабила наших противников, чем укрепила их силы. Они не готовятся к боям, не живут в лагерях, а бездельничают по городам Италии, где внушают страх лишь хозяевам, у которых стоят на постое; чем тяжелее было их прежнее существование, тем более жадно набра­сываются они на удовольствия, прежде им неведомые. От цирков и театров, от удобств столичной жизни силы их тают, здоровье слабеет. Если же дать им время, то и они вспомнят о походах и войнах, снова обретут былую мощь. Германия, откуда они черпают силы, - недалеко, лишь узкий пролив отделяет от них Британию, рядом - провинции Галлии и Испании, которые шлют им подати, людей и коней; в их руках Италия и сокровища Рима. Захотят они перейти в наступление - к их услугам два флота, и на всем Иллирийском море ни одного корабля, способного дать им отпор. Что проку будет тогда от наших горных укреплений? Какой смысл затягивать войну еще на одно лето? Откуда тем временем добывать деньги и продовольствие? Не лучше ли воспользоваться тем, что паннонские легионы, скорее обманутые, чем разбитые, только и мечтают о мести, что мы располагаем нетронутыми силами мезийской армии? Если вести расчет не по числу легионов, а по количеству солдат, то мы сильнее вителлианцев - наши войска храбрее и не развращены, да и самый стыд, который они испыты­вают, помогает укреплению дисциплины. Что же касается конни­цы, то она ведь даже и не была разбита; напротив, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, она сумела разгромить пехоту Вителлия. Всего два конных отряда - паннонский и мезийский - смогли тогда нанести противнику поражение; теперь же на врага разом устремятся шестнадцать таких отрядов - пыль, несущаяся из-под копыт, облаком окутает вителлианцев, топот коней и гро­хот оружия оглушат отвыкших от сражений лошадей и всадников. Я не просто убеждаю вас в преимуществах этого плана - я готов сам и осуществить его, если только никто мне не помешает. Ваш час еще не настал - оставайтесь с легионами, мне довольно одних легковооруженных когорт. Скоро вы услышите, что путь в Италию открыт, а Вителлию нанесен решительный удар. И тогда вы ра­достно двинетесь вслед за мной по пути, проложенному победи­телем".
  
   3. Глаза Антония горели, он говорил резким громким голосом, стараясь, чтобы ого услышало возможно больше народа: в помещение, где шел совет, понемногу собрались и центурионы, и кое-кто из солдат. Ошеломлены были и заколебались даже люди осторожные и предусмотрительные; толпа признавала теперь только
одного вождя, только одного человека превозносила до небес и презирала всех прочих за слабость и нерешительность. Славу эту Антоний завоевал еще раньше, когда на солдатской сходке было оглашено обращение Веспасиана. В отличие от других командиров, выступавших уклончиво и нерешительно, он не шел на уловки, не выжидал, как развернутся события; он открыто встал на
сторону солдат, и солдаты, видя, что он готов разделить с ними к вину, и славу, прониклись к нему уважением.
   4. Прокуратор Корнелий Фуск пользовался почти таким же влиянием, как Антоний. Он тоже так часто и яростно нападал на Вителлия, что и у него не осталось никакой надежды на прими­рение с властями. Подозрительность солдат вызывал Тампий Флавиан; он был медлителен - и по натуре, и из-за своего преклон­ного возраста, они же считали, что он сохраняет верность Вител­лию, помня о своем родстве с ним. Кроме того, Флавиан в начале восстания бежал, потом неожиданно вернулся, и в этом тоже усматривали какой-то коварный умысел. Флавиан, действительно, уехал из Паннонии, вернулся в Италию и был уже вне всякой опасности, как вдруг снова принял звание легата и вмешался в гражданскую войну - отчасти из стремления к переменам, отчасти под влиянием Корнелия Фуска. Фуск убеждал Флавиана присо­единиться к восставшим не потому, что нуждался в его помощи, а для того, чтобы имя консулара придало вид законности зарож­давшемуся движению.
   5. Апонию Сатурнину написали письмо с просьбой привести возможно скорее войска из Мезии, - их помощь позволила бы осу­ществить вторжение в Италию быстро и без потерь. Чтобы лишив­шиеся защиты провинции не подверглись нападению варваров, вождям сарматских язигов, правившим тамошними племенами, предоставили возможность участвовать в войне. Они предложили также привести с собой своих людей и конницу, которая одна лишь и составляет подлинную боевую силу сарматов. Эта их услуга, од­нако, не была принята из опасения, что они воспользуются граж­данской войной в своих целях, а может быть, и переметнутся к тем, кто больше заплатит. Повстанцам удалось привлечь на свою сторону свевских вождей Сидона и Италика. Свевы издавна отли­чались верностью Риму, и с людьми этого племени легче было до­говориться, обращаясь с ними не как с подчиненными, а как с союзниками. Фланг наступающей армии укрепили вспомогатель­ными отрядами, так как из соседней Ретии можно было ожидать нападения: прокуратор этой провинции Порций Септимин сохра­нял неколебимую верность Вителлию. После всех этих приготов­лений вперед был выслан Секстилий Феликс во главе Аурианской конницы, восьми когорт и ополчения, состоявшего из молодежи провинции Норик; он получил задание занять берег отделяющей Норик от Ретии реки Эна. Ни сам Феликс, ни противники его не стремились к сражению, и судьбам флавианского движения предстояло решаться далеко от этих мест.
  
   0x01 graphic
   Император Адриан.
  
   6. Отобрав часть всадников, Антоний поспешно создавал из них конные отряды и набирал по когортам бойцов для вторжения в Италию. Ему помогал в этом Аррий Вар, известный как реши­тельный воин, особенно прославившийся благодаря службе под на­чалом Корбулона и победам, одержанным в Армении. Говорили, впрочем, что именно он тайными наветами очернил доблестного Корбулона в гладах Нерона и в награду за подлость был назначен примипиларием; это добытое бесчестным путем звание на первых порах доставило ему много радости, но вскоре и погубило его. После того, как Прим и Вар заняли Аквилею, все окрестные го­рода, - в частности, Опитергий и Альтин, - с радостью открыли им свои ворота. В Альтине решили оставить гарнизон для защиты края от возможных нападений Равеннского флота, ибо о его из­мене Вителлию в эту пору еще не было известно. Патавий и Атесте тоже вынуждены были перейти на сторону флавианцев. Здесь пол­ководцы получили сведения о том, что три вителлийских когорты и конный отряд, известный под именем Себосианского, выстроили мост, открывавший им доступ к Форуму Алиена, и заняли этот город. Флавианцы знали, что солдаты расположившихся там когорт не ожидают нападения, сочли момент подходящим и на заре бро­сились на ничего не подозревавшего противника. Нападавшим было приказано убить лишь некоторых, остальных же заставить перейти на свою сторону. Действительно, нашлись солдаты, кото­рые тут же сдались флавианцам, большинство, однако, предпочло уничтожить мост и закрыть дорогу наступавшему противнику.
   7. Итак, война началась благоприятно для флавианцев; когда же разнеслась весть о последней победе, седьмой Гальбанский легион и тринадцатый сдвоенный в бодром и радостном настрое­нии вступили во главе с легатом Ведием Аквилой в Патавий. Войскам дали несколько дней отдыха. Здесь же пришлось спасать от раздраженных солдат префекта лагерей седьмого легиона Муниция Юста, обращавшегося с легионерами более сурово, чем это допустимо в условиях гражданской войны; его отправили к Веспасиану. Антоний приказал восстановить во всех городах изобра­жения Гальбы, уничтоженные во время гражданских неурядиц. Мера эта, которой все давно и с нетерпением ожидали, была воспринята с тем большей радостью, что каждый на свой лад ис­толковывал причины, ее вызвавшие; Антоний же прибег к ней просто потому, что считал выгодным для своей партии, если люди станут говорить, будто флавианцы ценят принципат Гальбы и воз­рождают его дело.
   8. Затем стали искать место, где было бы удобнее всего раз­вернуть военные действия. Выбор пал на Верону - поля, окружав­шие город, хорошо подходили для маневров конницы, которая со­ставляла главную силу наступавшей армии, отнять же у Вителия богатую колонию казалось флавианцам делом, сулящим и выгоду и славу. По пути к Вероне заняли Вицетию - небольшой муни­ципий со слабым гарнизоном, неожиданно приобретший, однако, немалое значение: здесь, как говорили, родился Цецина, и, за­хватив этот городок, повстанцы овладели родиной вражеского пол­ководца. Важным событием стало взятие Вероны - молва о нем и захваченные здесь богатства принесли флавианцам большую пользу; кроме того, их войска, проникнув в долину между Ретией и Юлиевыми Альпами, овладели горными проходами и закрыли пути германской армии. Веспасиан ничего не знал об этих дейст­виях или был против них. Он велел войскам остановиться возле Аквилеи, ждать там Муциана и приводил доводы в пользу этого плана.
  
   "Пока мы владеем Египтом, держим в руках ключ от жит­ницы империи и располагаем доходами от богатейших провин­ций, - говорил он, - мы можем принудить вителлианцев к сдаче, лишив их денег и продовольствия".
  
   О том же самом много раз писал Антонию и Муциан. Он утверждал, что можно добиться победы без крови и слез, приводил множество других подобных же доводов, в то время как на самом деле, снедаемый честолю­бием, стремился единственно к тому, чтобы сохранить всю славу за собой. Их письма, впрочем, проходили столь долгий путь, что, когда они попадали в руки Антония, дело так или иначе оказы­валось уже сделанным.
  
   0x01 graphic
   Марк Юний Брут
  
   9. Внезапным набегом Антоний проник за передовые укрепле­ния врага; после небольшой стычки, в которой обе стороны лишь прощупывали силы друг друга, противники, так и не добившись победы, разошлись. Вскоре после этого Цецина отстроил хорошо укрепленный лагерь между Гостилией, деревней неподалеку от Вероны, и болотистым берегом реки Тартар, - в безопасном месте, прикрытом с тыла рекой, а с боков болотом. Если бы он хотел выполнить свой долг, он свободно мог разгромить соединенными силами вителлианцев оба легиона противника до их соединения с мезийской армией и не оставить им иного выхода, кроме отступ­ления из Италии, позора и бегства. Вместо этого Цецина отдал начало войны в руки противника; имея все возможности изгнать флавианцев из Италии силой оружии, он довольствовался тем, что писал им грозные письма и медлил до тех пор, пока посланные им люди не договорились окончательно об условиях, на которых он соглашался предать Вителлия, Тем временем к флавианцам при­был Апоний Сатурнин с седьмым Клавдиевым легионом. Коман­довал легионом трибун Випстан Мессала - человек знатного рода, выдающихся достоинств и единственный, кто участвовал в этой войне по искреннему убеждению. Этой-то армии, которая, распо­лагая тремя легионами, была пока слабее вителлианской, Цецина направил письмо, где упрекал противников в том, что, однажды потерпев поражение, они вновь безрассудно ввязываются в войну. В своем письме он восхвалял доблесть германских легионов, Ви­теллия упоминал лишь, между прочим, и не позволял себе никаких выпадов против Веспасиана - словом, не делал ни малейшей попыт­ки запугать врагов или перетянуть их на свою сторону. В ответ­ном письме флавианские полководцы не стали оправдывать прош­лые неудачи своей армии. Они с восторгом писали о Веспасиане, выражали уверенность в победе и заранее объявляли Вителлия своим врагом. Флавианцы намекали, что перешедшим на их сто­рону трибунам и центурионам будет сохранено все, что даровал им Вителлий, и без обиняков призывали Цецину к измене. Оба письма были прочитаны на сходке и только укрепили солдат во мнении, что Цецина решил не оказывать настоящего сопротивле­ния и поэтому старается ничем не задеть Веспасиана, а что их собственные вожди презирают своих противников и Вителлия, их императора.
   10. Вскоре к восставшим прибыли еще два легиона - третий во главе с Диллием Апонианом и восьмой под командованием Нумизия Лупа. Чтобы показать всем, какие несметные силы собра­лись под Вероной, было решено соорудить укрепленный вал во­круг всего города. Солдатам Гальбанского легиона досталось ра­ботать на участке, ближе всего подходившем к неприятельским позициям. Заметив вдали отряд союзнической конницы, они при­няли его за противника, решили, что их предали, и, придя в ужас от опасности, которую сами выдумали, схватились за оружие. Ярость солдат обратилась против Тампия Флавиана. Никаких осно­ваний для этого не было, но легионеры были давно уже злы на него и, охваченные безрассудным гневом, стали требовать его каз­ни. Они кричали, что Флавиан - родственник Вителлия, что он предал Отона и присвоил деньги, присланные для раздачи солда­там. Разорвав на себе одежды, содрогаясь от рыданий, Флавиан простирался на земле перед легионерами, с мольбой протягивая к ним руки. Никто не слушал его оправданий - солдаты считали, что такой страх может испытывать только человек с нечистой со­вестью, и озлоблялись еще больше. Апоний пытался говорить, но рев толпы заглушил его голос. Слова других командиров тоже тонули в общем крике и грохоте оружия. Солдаты согласились вы­слушать только Антония; он одни обладал нужным красноречием и умением ладить с чернью, одни внушал настоящее уважение. Видя, что бунт разгорается и что мятежники готовы перейти от крика и брани к драке и резне, он приказал заковать Флавиана в кандалы, но солдаты почувствовали обман и, охваченные жаж­дой крови, бросились к трибуналу, разогнав стражу, его охраняв­шую. Тогда Антоний сорвал с пояса меч и, подставив грудь уда­рам солдат, стал клясться, что, если его не зарубят, он покончит с собой сам. Он обращался к самым известным и отличившимся в боях легионерам, называя их по именам, и требовал, чтобы они убили его. Повернувшись к боевым значкам с изображениями бо­гов, Антоний молил их вдохнуть бешенство и дух раздора, вла­деющие его армией, в сердца неприятелей, - молил до тех пор, пока бунт не пошел на убыль. День клонился к вечеру, и солдаты разошлись по своим палаткам. Той же ночью Флавиан выехал из лагеря. По дороге он встретил гонцов, везших в армию письмо Веспасиана. Письмо это отвлекло внимание солдат и избавило Фла­виана от опасности.
  
   0x01 graphic
   Император Вителлий
  
   11. Будто охваченные заразой, легионы набросились потом на легата мезийской армии Апония Сатурнина, набросились с тем большей яростью, что не были, как во время прежнего бунта, утом­лены работой; бунт вспыхнул около полудня под влиянием рас­пространившегося слуха о письме, которое Сатурнин якобы напи­сал Вителлию.
  
   Когда-то воины состязались между собой в доблести и послушании, теперь они старались превзойти друг друга дер­зостью и преследовали Апония с тем же яростным упорством, с ка­ким только что требовали казни Флавиана.
  
   Солдаты из Мезии на­поминали паннонским легионам о том, что помогли им отомстить за обиды; паннонские же войска, видя, что другие тоже бунтуют и это как бы освобождает их от ответственности, устремились на поддержку мезийцев и, готовые на новые преступления, вместе с ними ворвались в сады, окружавшие дом Сатурнина. Хотя Ан­тоний, Апониан и Мессала пытались сделать все, что могли, им не удалось бы спасти Сатурнина, если бы он сам не спрятался в та­ком месте, где никому не могло прийти в голову его искать - в печи одной из бань, в ту пору случайно не топившейся. Вскоре затем он, бросив своих ликторов, бежал в Патавий. После отъезда консуларов Антоний оказался полновластным хозяином обеих ар­мий - товарищи уступали ему первое место, солдаты любили и уважали только его. Были люди, считавшие, что Антоний сам под­строил оба бунта, чтобы все плоды победы достались ему одному.
  
   12. В стане вителлианцев тоже царили распри, тем более опас­ные, что порождали их не бессмысленные подозрения черни, а ко­варные интриги полководцев.
  
   Моряки Равеннского флота были в большинстве своем родом из Далмации и Паннонии, то есть из про­винций, находившихся под властью флавианцев, и префекту флота Луцилию Бассу без труда удалось склонить их на сторону Веспасиана. Заговорщики наметили ночь для выступления и решили, что они одни, никого ни о чем не предупреждая, сойдутся в условлен­ный час на центральной площади лагеря. Басс, то ли мучимый стыдом, то ли от страха, остался дома, выжидая, чем кончится дело. Триерархи, крича и гремя оружием, набросились на изобра­жения Вителлия и перебили тех немногих, кто пытался оказать им сопротивление; остальная масса, движимая обычной жаждой перемен, сама перешла на сторону Веспасиана. Тогда-то выступил Луцилий и признался, что заговор устроил он. Моряки выбрали себе в префекты Корнелия Фуска, который, едва узнав об этом, поспешил явиться. Басс, в сопровождении почетного эскорта из либурнских кораблей, направился в Атрию, где префект конницы Вибенний Руфин, командовавший гарнизоном города, немедленно посадил его в тюрьму. Правда, его тут же освободили, благодаря вмешательству вольноотпущенника цезаря Горма, - оказывается, и он входил в число руководителей восстания.
   13. Узнав, что флот изменил Вителлию, Цецина дождался вре­мени, когда большинство солдат было разослано на работы, и со­брал на центральной площади лагеря несколько легионеров и са­мых заслуженных центурионов якобы для того, чтобы обсудить кое-какие вопросы, не подлежащие разглашению. Здесь он заго­ворил о доблести Веспасиана и мощи его сторонников, о том, что флот перешел на его сторону, об угрозе голода, нависшей над вителлианской армией; рассказал о положении в галльских и испан­ских провинциях, готовых выступить против принцепса, о настрое­нии в Риме, где вителлианцам тоже не на кого положиться; на­помнил о слабостях и пороках Вителлия и начал поспешно приво­дить присутствующих к присяге Веспасиану - те, кто знали все заранее, присягнули первыми, остальные, ошеломленные неожи­данностью, последовали их примеру. Изображения Вителлия были тут же сорваны с древков, к Антонию отправлены гонцы с сообще­нием о случившемся. Весть об измене вскоре распространилась. Сбежавшиеся солдаты, увидев надписи с именем Веспасиана и валявшиеся на земле изображения Вителлия, остановились в мол­чании, но тут же разразились яростными криками.
  
   "Так вот где суждено закатиться славе германской армии! Сдать оружие, позво­лить связать себе руки - без боя, без единой раны? Кому сда­ваться - легионам, над которыми мы же сами одержали победу? Даже не первому, не четырнадцатому - единственным в армии Отона, с кем стоило считаться, хотя мы и их били, - били на этих же самых полях, на которых сейчас стоим. Допустить, чтобы ты­сячи вооруженных солдат пригнали, словно стадо наемников, в по­дарок ссыльному преступнику Антонию? Подарить ему восемь ле­гионов вдобавок к его единственному отряду кораблей? Это все Басс с Цециной... Мало им домов, садов, денег, которые они на­крали у Вителлия, теперь они хотят украсть у принцепса армию, а у армии принцепса. Мы не потеряли ни одного человека, не про­лили ни капли крови - даже флавианцы станут нас презирать; а что мы скажем тем, кто спросит нас об одержанных победах, о понесенных поражениях?"
  
   14. Так кричали солдаты, так кричала вся охваченная скорбью армия. Сначала пятый легион, а за ним и остальные снова вздели на свои знамена изображения Вителлия. Цецину заковали и кан­далы. Армия выбрала полководцами легата пятого легиона Фабия Фабулла и префекта лагеря Кассия Лонга. Легионеры набро­сились на случайно встретившихся им, ничего не понимавших и ни в чем не повинных солдат с трех либурнских кораблей и из­рубили их в куски. Уничтожив мосты, армия выступила из лагеря на Гостилию, а оттуда - в Кремону, на соединение с первым Ита­лийским и двадцать первым Стремительным легионами, которые Цецина еще раньше отправил вместе с частью конницы вперед, чтобы занять этот город.
  
   0x01 graphic
  
   ГАЛЬБА, Сервий Сульпиций
   -- римский император.
  
   15. Услышав об этих событиях, Антоний решил напасть на вителлианцев теперь же, пока войска их охвачены брожением и раз­делены на части. Он опасался, что с течением времени полководцы противника сумеют вновь овладеть положением, их солдаты опять начнут подчиняться приказам, и вся вражеская армия снова обре­тет уверенность в своих силах. Антоний догадывался, что Фабий Валент уже выехал из Рима и, узнав об измене Цецины, поста­рается возможно скорее прибыть в армию, а Валент был опытный военачальник и предан Вителлию. Антоний знал, кроме того, что через Ретию на него угрожают двинуться значительные силы гер­манцев, что Вителлий еще раньше начал стягивать подкрепления из Британии, Галлии и Испании и что если сейчас не дать бой и не добиться победы, то война обрушится на него всей своей тя­жестью. Он вывел всю армию из Вероны и после двух дней пути остановился возле Бедриака. На следующее утро легионы получили приказ заняться укреплением лагеря.
  
   Вспомогательные войска Антоний послал в окрестности Кремоны - якобы за продовольст­вием, на самом деле, чтобы дать солдатам пограбить и втянуть их, таким образом, в гражданскую войну.
  
   Сам он с четырьмя ты­сячами всадников выехал к восьмому мильному камню от Бед­риака и решил заняться грабежом, не мешая другим. Как обычно, на большое расстояние вокруг были разосланы отряды развед­чиков.
   16. Шел пятый час дня, когда прискакавший во весь опор вер­ховой сообщил Антонию, что противник начал наступление, на пути его находится лишь несколько человек и со всех сторон до­носится шум движущейся армии и грохот оружия. Пока Антоний советовался с окружающими, Аррий Вар, нетерпеливо стремивший­ся начать бой, врезался с лучшими своими конниками в строй вителлианцев и заставил их отступить. Едва он начал рубить врагов, как к ним подоспели новые силы, положение изменилось, и те, что наступали первыми, оказались в хвосте обратившегося в бегство отряда. Антоний предвидел, что из затеи Вара ничего не получится, и теперь не спешил прийти ему на помощь. Он обратился к своим солдатам с краткой речью, призвал их мужественно встре­тить врага и велел рассыпаться по обеим сторонам дороги, чтобы оставить свободный проход конникам Вара. Легионам был дан при­каз готовиться к бою, тем, кто находился в соседних поместьях - прекратить грабеж и присоединиться к ближайшему отряду. Тем временем в ужасе несшиеся обратно конники Вара внесли смяте­ние в ряды своих же отрядов, сталкиваясь на узких тропинках с еще не вступившими в бой товарищами,
   17. Среди общей сумятицы Антоний делал все, что подобает опытному командиру и храброму солдату. На глазах врагов и своих он бросается навстречу бегущим, удерживает колеблющих­ся; всюду, где нависает опасность, всюду, где появляется надежда, мелькает его фигура, раздаются его распоряжения, слышится его голос. Охваченный воодушевлением, он пронзает копьем убегаю­щего знаменосца, выхватывает у него вымпел и устремляется на врага. Увидев это, около сотни всадников, устыдившись своего бег­ства, поворачивают коней. Сама природа помогла Антонию - до­рога, все более сужаясь, уперлась, наконец, в реку, мост через реку был разрушен, берега круты и русло неизвестно. Бегущие остановились. То ли они поняли, что другого выхода нет, то ли сама судьба им помогла, но они снова построились и, поставив лошадей вплотную одна к другой, ожидали противника. Вителлианцы налетели на сомкнутые ряды и врассыпную бросились назад. Антоний преследовал бегущих, поражая мечом всех, кто оказывал сопротивление. Солдаты пустились грабить, вязать плен­ных, захватывать оружие и лошадей, - кому, что больше было по нраву. Услыхав крики радости, вернулись и вмешались в ряды победителей даже беглецы, попрятавшиеся было в соседних полях.
   18. Вдруг на дороге к Кремоне засверкали значки легионов - это Стремительный и Италийский, услышав о первых успехах своей конницы, двинулись вперед и дошли до четвертого камня от города. Однако они не сумели, когда положение изменилось, ни перестроить свои ряды, ни расступиться, чтобы пропустить отсту­павших всадников, ни перейти в наступление, а уж тем более опро­кинуть врага, хоть он и был ослаблен боем и длительным перехо­дом. Оба легиона выступили самовольно, и пока дела шли успеш­но, даже не вспоминали о своих полководцах, но когда над ними нависла угроза поражения, они пожалели, что командиров с ними нет. Строй их дрогнул, в этот момент на них обрушилась конни­ца, а следом за ней трибун Випстан Мессала со вспомогательными отрядами из Мезии, которые даже после изнурительного перехода мало чем уступали легионам. Соединившись, пехота и конница флавианцев прорвали строй противника. Кремона была рядом. Ле­гионеры понимали, что за ее стенами легко скрыться от пораже­ния, и не очень старались отразить атаку врага. Антоний тоже не стал двигаться дальше - в течение этого дня, в конце концов, при­несшего победу флавианцам, боевое счастье столько раз обманы­вало их, что теперь они были ослаблены потерями и измучены усталостью.
  
   0x01 graphic
  
   ГОНОРИЙ, Флавий--
   первый император За­падной Римской империи
  
   19. Под вечер прибыли основные силы флавианской армии. Увидав горы трупов и следы недавнего сражения, солдаты реши­ли, будто война кончена, и стали требовать, чтобы их вели на Кре­мону - принимать капитуляцию противника или брать город с бою. Все вместе они повторяли эти красивые слова, про себя же каж­дый думал совсем другое.
  
   "Колония лежит на равнине, и захватить ее внезапным натиском нетрудно. Что днем, что ночью, мужество от нас потребуется то же, а грабить в темноте свободнее. Если дождаться дня, пойдут мольбы и просьбы, разговоры о мире, за все труды, за всю кровь нам достанутся только пустые почести и никчемная слава великодушных воинов, а богатства Кремоны при­своят префекты да легаты. Каждый ведь знает, что, если город взят, добыча принадлежит солдатам, если он сдался - команди­рам".
  
   Солдаты не давали говорить центурионам и трибунам, заглу­шали их слова звоном оружия, потрясали мечами и копьями, угро­жая бунтом, если их не поведут на Кремону.
   20. Тогда Антоний вошел в гущу толпы. Вид его и почтитель­ный страх, который он всегда вызывал, заставили солдат затих­нуть.
  
   "Я не хочу лишать вас ни почестей, ни добычи, столь вами заслуженных, - начал он. - Но существует разделение обязанно­стей: дело воинов - стремиться к бою, дело командиров - не то­ропиться, приносить пользу не пылкостью, а проницательностью и зрелым размышлением. Как простой солдат, с оружием в руках, я внес свою долю в нашу сегодняшнюю победу; теперь я должен помочь ей, как подобает полководцу - умом и знаниями. Кругом ночь, расположение города нам неизвестно, враг укрыт за стена­ми, на каждом шагу нас подстерегают ловушки - не ясно ли, что нас ждет, если мы сейчас двинемся на Кремону? Даже среди бела дня, даже если бы ворота Кремоны стояли распахнутые, и тогда нельзя было бы входить туда, не выяснив все заранее. Разве можно идти на город, не зная условий местности, высоты стен, не решив, достаточно ли будет одних баллист и стрел или придется строить навесы и осадные машины?"
  
   Антоний обращался то к одному, то к другому солдату и спрашивал, взяли ли они топоры, захватили ли лопаты, есть ли у них с собой все прочие орудия, необходимые для осадных работ; слыша отовсюду отрицательные отпеты, он продолжал:
  
   "Вы что же, собираетесь подкапывать стены мечами и долбить их дротами? А если понадобится насыпать валы, плести щиты и вязать прутья в связки, чтобы было где скрыться? Если мы ничего не предусмотрим, нам останется только стоять толпой под стенами вражеского города и без толку смотреть на его баш­ни и укрепления. Разве не лучше выждать одну ночь, но зато явиться с машинами и осадными орудиями, веря в свои силы и предстоящую победу?"
  
   Он тут же послал в Бедрик за продоволь­ствием и необходимым снаряжением обозных слуг и тех конни­ков, что были меньше других утомлены дневным сражением.
   21. Всякая отсрочка казалась солдатам невыносимой, и в ар­мии готов был вспыхнуть бунт, но тут всадники, выехавшие под стены города, захватили нескольких случайно там оказавшихся жителей Кремоны. Жители эти рассказали, что шесть вителлианских легионов и остальные войска, стоявшие в Гостилии, соверши­ли за один день переход в тридцать миль, только что узнали о понесенном поражении, начали готовиться к бою и вот-вот должны появиться. Эта грозная весть заставила солдат послушаться своего полководца. Антоний приказал тринадцатому легиону остаться на насыпи Постумиевой дороги, слева вплотную к ней, в открытом поле, расположил седьмой Гальбанский и еще левее, использовав в качестве естественного прикрытия проходившую здесь канаву, - седьмой Клавдиев. Справа от дороги, на открытом месте встал восьмой легион, за ним в рощице - третий. В таком порядке рас­полагались только орлы легионов и значки когорт; солдаты в тем­ноте не могли найти свои легионы и становились в ряды тех, ко­торые оказывались поблизости. Отряд преторианцев поместился возле третьего легиона, вспомогательные когорты - на флангах, конница прикрывала армию с боков и с тыла; перед строем пере­двигались отборные бойцы-свевы во главе со своими вождями - Сидоном и Италиком.
  
   0x01 graphic
   ДОМИЦИАН, Тит Флавий--
   римский император из династии Флавиев
  
   22. Вместо того чтобы, как то подсказывал здравый смысл, переночевать в Кремоне, восстановить свои силы сном и едой, а наутро разгромить голодного и промерзшего противника, вителлианская армия, лишенная руководства, не имевшая никакого плана действий, в третьем часу ночи обрушилась на флавианцев, в боевом строю ожидавших нападения. В темноте взволнованные и раздра­женные солдаты сбили строй легионов, и я не берусь описать, в каком порядке располагались части вителлианскои армии. Неко­торые, правда, рассказывают, будто на правом фланге находился четвертый Македонский легион, в центре - пятый и пятнадцатый, а с ними - отряды, набранные в британских легионах - девятом, втором и двадцатом, на левом фланге - шестнадцатый, двадцать второй и первый. Солдаты Стремительного и Италийского легио­нов разошлись по чужим манипулам, конные отряды и вспомога­тельные когорты встали кто куда. Всю ночь шел жестокий бой, исход его клонился то в ту, то в другую сторону, всю ночь то од­ной, то другой армии грозила гибель. Ни доблестный дух, ни мо­гучая рука, ни острый глаз, ясно видевший приближающуюся опасность, - ничто, не спасало от смерти: вооружение солдат - одинаковое у своих и у врагов, пароль обеих армий известен каж­дому - столько раз приходилось его спрашивать и кричать в от­вет, вымпелы, которые противники без конца отбивали друг у дру­га, перемешались. Хуже всего пришлось недавно созданному Гальбой седьмому легиону. Здесь было убито шестеро первых цен­турионов, захвачены значки нескольких когорт, даже орел легиона едва не попал в руки врага. Его спас центурион первого пила Атилий Вер, нагромоздивший вокруг себя груду вражеских трупов и под конец погибший сам.
   23. Чтобы поддержать колеблющийся строй своих легионов, Ан­тоний вызвал преторианцев. Они отвлекли на себя основные силы противника и обратили его в бегство, но вскоре сами были отбро­шены. Дело в том, что вителлианцы сосредоточили на дорожной насыпи метательные орудия, которые осыпали камнями и кольями ничем не защищенных врагов; прежде их орудия стояли в разных местах и стреляли по зарослям, в которых противника не было. Невиданных размеров баллиста шестнадцатого легиона метала огромные камни, прорывавшие боевую линию противников. Она погубила бы еще больше народу, если бы не славный подвиг, на который отважились двое солдат: подобрав щиты мертвых вителлиаццев, они прокрались, никем не узнанные, к самой баллисте и перерубили скрученные тяжи и канаты. Оба были тут же убиты, и имена их до нас не дошли, но того, что они сделали, не отрицает никто. Поздней ночью взошла луна и озарила своим обманчивым светом ряды сражающихся, а исход битвы все еще не был ясен. К счастью для флавианцев, луна вставала у них за спиной, от ко­ней и бойцов ложились длинные тени, и в эти-то тени, принимая их за людей, метали враги свои дроты и стрелы. Вителлианцам же луна светила в лицо, и они были хорошо видны противнику, пора­жавшему их из темноты.
   24. В лунном свете Антоний увидел свои легионы, и легионы увидели его. Он обратился к войскам, порицая и стыдя одних, хваля и ободряя других, внушая надежду и раздавая обещания всем. Солдат паннонской армии он спрашивал, зачем они взялись за оружие, напоминал, что только здесь, на этих полях, могут они смыть с себя позор и вернуть свою былую славу.
  
   "Вы зачинщики войны, - говорил он мезийским войскам. - Зачем вы угрожали вителлианцам, оскорбляли их, вызывали на бой, если теперь не только не имеете сил выдержать их натиск, но дрожите при одном взгляде ни них?"
  
   Так обращался Антоний к каждому легиону. Дольше всех говорил он с солдатами третьего - о подвигах былых времен, о не­давних победах, напоминал, как под водительством Марка Анто­ния они разгромили парфян, как вместе с Корбулоном нанесли поражение армянам, как только что разбили сарматов. Более су­ровой и грозной была его речь к преторианцам:
  
   "Упустите победу сейчас, и никогда больше вам не видать Рима. Какой император возьмет вас на службу? Какой лагерь откроет вам свои ворота? Вот ваши знамена, вот ваше оружие. Потеряете вы их - и одна только смерть останется вам, ибо позором вы уже сыты".
  
   В это время поле загремело от крика - солдаты третьего легиона по обычаю, усвоенному ими в Сирии, приветствовали восходящее солнце.
   25. Многие, однако, решили, что то прибыли войска Муциана и что приветственные клики относились к ним; может быть, сам Антоний нарочно распустил этот слух. Солдаты ринулись в бой, будто и в самом деле получили подкрепление. Вителлианцы к это­му времени уже понесли тяжелые потери, командующего у них не было, и каждый действовал на свой лад - люди мужественные теснее сплачивали ряды, трусы разбегались. Почувствовав, что ви­теллианцы дрогнули, Антоний бросил против них свои сомкнутым строем двигавшиеся когорты. Ряды вителлианцев оказались про­рванными, солдаты, не в силах восстановить их, метались среди повозок и машин. Увлеченные преследованием победители устре­мились вперед по обочинам дороги. Началась резня, знаменитая тем, что в ней сын убил отца; я передаю это событие и имена участников так, как рассказал о них Випстан Мессала. Юлий Ман­суэт, родом из Испании, стал солдатом и проходил службу в рядах Стремительного. Дома он оставил малолетнего сына, который вско­ре подрос, был призван Гальбой в седьмой легион и теперь, слу­чайно встретив Манеуэта на поле боя, смертельно его ранил; об­шаривая распростертое тело, он узнал отца, и отец узнал сына. Обняв умирающего, жалобным голосом стал он молить отцовских манов не считать его отцеубийцей, не отворачиваться от него.
  
   "Все, - взывал он, - повинны в этом злодеянии; одни солдат - лишь ничтожная частица бушующей повсюду гражданской вой­ны!"
  
   Он тут же выкопал яму, на руках перенес к ней тело и воз­дал отцу последние почести. Это сначала привлекло внимание тех, кто находился поблизости, потом остальных. Вскоре по всей армии только и слышались возгласы удивления и ужаса, все проклинали безжалостную войну, но каждый с прежним остервенением убивал и грабил близких, родных и братьев, повторял, что это преступле­ние, - и снова совершал его.
  
   0x01 graphic
  
   КАЛИГУЛА, Гай Цезарь
   -- римский император из династии Юлиев-Клавдиев.
  
   26. Под Кремоной наступающих ждали новые, едва одолимые препятствия. Еще во время отонианской войны солдаты герман­ской армии окружили город своими лагерями, стены его обнесли валами, а на валах возвели еще дополнительные, укрепления. Уви­дев эти оборонительные сооружения, победители заколебались, командиры не знали, что им приказывать. Начинать осаду было едва ли по силам войску, утомленному дневным переходом и ноч­ным боем, да и успех ее представлялся сомнительным, так как никаких подкреплений под руками не было; возвращаться в Бедриак - значило не только обречь армию на мучительный бесконеч­ный переход, но и оставить нерешенным исход сражения; соору­жать лагерь так близко к вителлианцам было рискованно - враги могли внезапно напасть на рассеянных по равнине и занятых ра­ботой легионеров. Больше всего, однако, беспокоило командиров настроение солдат, предпочитавших любую опасность промедле­нию, предосторожности казались им бесплодными, надежду сулила лишь безрассудная дерзость, алчность и страсть к добыче застав­ляли забывать о смерти, ранах и крови.
   27. Антоний не стал спорить с солдатами и приказал им охва­тить полукругом вал лагеря. Сначала бой шел на расстоянии - камни и стрелы причиняли великий урон флавианцам, которые стояли внизу под валами. Тогда Антоний распределил участки вала и лагерные ворота между отдельными легионами; он рассчитывал, что соперничество заставит солдат сражаться еще лучше, а ему так будет виднее, кто ведет себя мужественно и кто трусит. Тре­тьему и седьмому легионам досталась та часть вала, что примыка­ла к бедриакской дороге, восьмой и седьмой Клавдиев встали пра­вее, тринадцатый устремился к Бриксийским воротам. Наступило короткое затишье: солдаты свозили с соседних полей мотыги, за­ступы, лестницы, длинные шесты с железными крючьями. Но вот бойцы выстроились тесными рядами вплотную друг к другу, взмет­нулись над головами щиты, и "черепаха" двинулась к валу. Одна­ко обе стороны владели римским искусством ведения боя: вителлианцы обрушили на наступавших огромные камни, панцирь "чере­пахи" закачался, изогнулся и треснул, вителлианцы стали вонзать в щели дроты и копья; крыша из щитов распалась, и груды рас­терзанных трупов покрыли землю. И снова наступило затишье. Ни приказы, ни подбадривания не действовали больше на обессиленных солдат. Тогда полководцы указали солдатам на Кремону и пообещали отдать город на разграбление.
   28. Прав ли Мессала, утверждающий, будто план этот приду­мал Горм, или следует больше полагаться на слова Гая Плиния, который обвиняет во всем Антония, - решить нелегко; и жизнь, которую Горм и Антоний прожили, и слава, которая о них идет, показывают, что оба были готовы на самые гнусные преступления. Ни кровь, ни раны не могли больше удержать солдат. Они подка­пывают валы, таранят ворота, снова строят "черепаху" и по щитам, образующим ее панцирь, по спинам товарищей, устремляются на вителлианцев, вырывают у них оружие, хватают их за руки. Мерт­вые скатываются, увлекая живых, истекающие кровью стаскивают за собой раненых. Многоликая смерть обращает к гибнущим то одно, то другое свое лицо.
   29. Главную тяжесть боя, соревнуясь в храбрости, приняли на себя третий и седьмой легионы. Антоний со вспомогательными войсками устремился им на помощь. Вителлианцы не выдержали столь упорного натиска; видя, что их дроты отскакивают от пан­циря черепахи, они обрушили на нападающих баллисту. Машина раздавила множество солдат и на мгновенье расстроила их ряды, но, падая, увлекла за собой верхнюю площадку вала и зубцы, ее защищавшие. Одновременно под градом камней осела стоявшая рядом башня. В образовавшуюся брешь устремились, построившись клиньями, солдаты седьмого легиона. В это же время третий ле­гион топорами и мечами разбил ворота. Первым ворвался в лагерь, как утверждают в один голос все историки, солдат третьего легиона Гай Волузий. Разбросав тех, кто еще сопротивлялся, он взбежал на вал и, вставши там на виду у всех, объявил, что лагерь взят. За ним, в то время как охваченные смятением вителлианцы ска­тывались с вала, последовали остальные. На всем пространстве между лагерем и стенами Кремоны шла кровопролитная резня.
   30. Новые преграды встали перед наступающими - отвесные стены города, каменные башни, ворота, запертые окованными же­лезом бревнами. На стенах стояли солдаты и потрясали дротами. Многочисленные жители Кремоны все были преданы Вителлию; в эти дни там был торг, на который съехался народ почти со всей Италии, - защитники города надеялись на множество приезжих, и это питало их веру в победу, нападающие видели в них свою добычу и еще яростнее рвались к грабежу. Антоний приказал за­хватить и поджечь лучшие здания, расположенные вне города, так как надеялся, что кремонцы, опасаясь за свое имущество, перей­дут на его сторону. На крышах домов, расположенных поблизости от городских стен и возвышавшихся над ними, он разместил во множестве лучших своих солдат, которые метали в обороняющих­ся бревна, черепицу, зажженные факелы, стараясь прогнать защит­ников Кремоны со стен.
   31. Легионы уже строили "черепаху", а солдаты вспомогатель­ных войск осыпали противника дротами и камнями. Мужество вителлианцев мало-помалу начало слабеть. Первыми отказались от сопротивления командиры; они понимали, что после взятия города у них не останется надежды на прощение и что вся ярость побе­дителей обратится не на бедняков-солдат, а на трибунов и центу­рионов, у которых было что отнять. Рядовые еще держались - как люди подневольные, они не подвергались особой опасности, а будущее их не заботило. Однако и они разбрелись по улицам и попрятались в домах; мира они не просили, но воевать перестали. Префекты лагерей убрали изображения Вителлия и старались не упоминать его имени. С Цецины, которого до сих пор держали в кандалах, сняли оковы, и командиры стали просить его засту­питься за них перед флавианцами. Цецина отказывался, чванился, они принялись плакать и умолять его. Что может быть отврати­тельнее такого зрелища - толпа доблестных воинов молит преда­теля о защите? Вскоре на стенах показались обвитые лентами масличные ветви, замелькали священные головные повязки. Анто­ний приказал опустить дроты; из города вынесли орлов легионов и значки когорт; следом, опустив головы и глядя в землю, шли удрученные безоружные солдаты. Победители окружили их, посы­пались проклятья, угрозы. Побежденные, забыв о былой заносчи­вости, молча, покорно выслушивали оскорбления. Видя это, флавианцы вспомнили, что перед ними те самые люди, которые со­всем недавно одержали победу у Бедриака и проявили столько умеренности и снисходительности. Но в ту же минуту ярость и возмущение снова охватили их: в воротах города показался Цеци­на, со знаками консульского достоинства - в тоге с пурпурной каймой, окруженный ликторами, разгонявшими толпу. Обвинения в высокомерии, жестокости и даже - такую лютую ненависть вы­зывают у людей изменники - в предательстве полетели со всех сторон. Антоний приказал солдатам молчать и под стражей отпра­вил Цецину к Веспасиану.
   32. Между тем жители Кремоны в ужасе метались по улицам, наводненным вооруженными воинами. Резня чуть было не нача­лась, но командирам удалось уговорить солдат сжалиться. Антоний собрал войска на сходку и обратился к ним с речью, в которой воз­дал хвалу победителям, милостиво отозвался о побежденных и не сказал ничего определенного о жителях города. Солдаты, однако, были движимы не только обычной жаждой грабежа, - легионеры издавна ненавидели жителей Кремоны и рвались перебить их всех. Считалось, что еще во время отонианской войны они поддержи­вали Вителлия; солдаты тринадцатого легиона, оставленные в свое время в городе для сооружения амфитеатра, не забыли насмешек и оскорблении, которых им пришлось тогда наслушаться от рас­пущенной, как всегда, городской черни; флавианцы приходили в ярость оттого, что здесь, в Кремоне, Цецина устраивал свои гла­диаторские бои, что именно тут дважды происходили кровопролит­ные сражения, жители выносили пищу сражающимся вителлианцам, и даже кремонские женщины принимали участие в битве - до того велика была их преданность Вителлию. Кроме всего, про­исходившая в городе ярмарка придавала и без того зажиточной колонии еще более богатый вид. Позже виноватым за все, здесь случившееся, оказался, в глазах людей, один Антоний, - остальные полководцы сумели остаться в тени. Сразу после боя Антоний по­спешил в баню, чтобы смыть покрывавшую его кровь; вода оказа­лась недостаточно теплой, он рассердился, кто-то крикнул: "Сей­час поддадим огня!" Слова эти, принадлежавшие одному из до­машних рабов, приписали Антонию, истолковав их так, будто он приказал поджечь Кремону, и общая ненависть обратилась на него; на самом же деле, когда он находился в бане, колония уже пылала.
  
   0x01 graphic
  
   КАРАКАЛЛА, Марк Аврелий Ан­тонин --
   римский им­ператор из династии Северов.
  
  
   33. Сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город, за ними - обозные рабы и слуги, еще более многочисленные, еще более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрос­лых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся убийством. Солдаты тащили день­ги и сокровища храмов, другие, более сильные, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, - в войсках спрятанных кладов они рыли землю, избивали и пытали людей. В руках у всех пылали факелы, и, кончив грабеж, легионеры кидали их, потехи ради, в пустые дома и разоренные храмы. Ничего не было запретного для много­языкой многоплеменной армии, где перемешались граждане, союз­ники и чужеземцы, где у каждого были свои желания и своя вера. Грабеж продолжался четыре дня. Когда все имущество людей и достояние богов сгорело дотла, перед стенами города продолжая выситься один лишь храм Мефитиды, сохранившийся благодаря своему местоположению или заступничеству богини.
   34. Так, на двести восемьдесят шестом году своего существова­ния, погибла Кремона.
   <...>
   36. Между тем Вителлий через несколько дней после отъезда Цецины сумел отправить из Рима в армию также Фабия Валента и теперь, стараясь забыть обрушившиеся на него беды, предавался развлечениям.
  
   Он даже не помышлял о том, чтобы обеспечить себя оружием, укрепить воинов телом и духом, показаться народу. Укрывшись в тени своих садов, подобный бессмысленным живот­ным, которые, едва насытятся, погружаются в оцепенение, Вител­лий не заботился ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем.
  
   Вялый, неподвижный, сидел он в Арицийской роще, когда пришла весть о предательстве Луцилия Басса и переходе Равеннского флота на сторону Веспасиана. Через некоторое время ему доложили о том, что случилось с Цециной. Это известие одновременно и огорчило и обрадовало Вителлия - его удручало, что Цецина ему изменил, но рассказ о том, что солдаты заковали Цецину в кан­далы, доставил ему удовольствие. В этой ничтожной душе прият­ные впечатления всегда заслоняли серьезные. С великим ликова­нием Вителлий возвратился в Рим и на многолюдном собрании граждан воздал солдатам хвалу за проявленную ими верность, при­казал заточить в тюрьму префекта претория Публия Сабина, ко­торый был дружен с Цециной, и назначил на его место Альфена Вара.
   37. Некоторое время спустя он выступил в сенате с тщательно составленной пышной речью, и сенаторы осыпали его выражениями самой льстивой преданности. На Цецину обрушились все - пер­вым Луций Вителлий, за ним остальные старательно изображая возмущение, они клеймили консула, предавшего государство, пол­ководца, изменившего своему императору, предателя, обманувше­го друга, который осыпал его богатствами и почестями. Каждый сетовал на обиды, нанесенные Вителлию, но в глубине души думал лишь о себе. Никто из выступавших не сказал ни одного дурного слова о Веспасиане - говорили о заблуждении, в которое впали солдаты, о неосмотрительности, ими проявленной, и тщательно из­бегали упоминать имя, бывшее у всех ни уме.
   <...>
   38. В эти же дни умер Юний Блез, смерть его привлекла к себе всеобщее внимание и вызвала много разговоров. Вот что мне уда­лось о ней узнать. Тяжело заболевший Вителлий ночевал в Сервилиевых садах; вдруг он заметил, что один из расположенных по­близости дворцов ярко освещен. Вителлий послал узнать, в чем дело; ему доложили, что Цецина Туск устроил многолюдное пир­шество в честь Юния Блеза, и со всяческими преувеличениями описали пышность пира и распущенность, якобы там царящую; нашлись и такие, кто вменил в преступление Туску, его гостям и в первую очередь Блезу, что они веселятся, когда припцепс болен. Когда людям, постоянно высматривающим, не нанес ли кто оскорбления принцепсу, стало ясно, что Вителлий рассержен, они уговорили Луция Вителлия выступить обвинителем. Запятнанный всеми пороками, он издавна завидовал безупречной репутации Блеза и ненавидел его. Явившись в комнату принцепса, Луций Вителлий бросился на колени, а потом принялся горячо обнимать и прижимать к груди сына Вителлия. На вопрос, чем дело, Луций отвечал, что боится не за себя, что пришел слезно умолять брата защитить лишь свою жизнь и оградить от опасности детей.
  
   "Не Веспасиана надо бояться, - говорил он, - между ним и нами гер­манские легионы, провинции, верные своему долгу, бескрайние моря и земли. Другого врага нам следует опасаться - того, кто здесь, в Риме, у нас на глазах, хвастается своими предками - Юниями и Антониями, кичится своим происхождением из импе­раторского рода и выставляет напоказ перед солдатами свою доб­роту и щедрость. Он привлек к себе все сердца, он пирует, спо­койно взирая на муки и страдания принцепса. Не разобрав, где враг и где друг, ты пригрел на своей груди соперника. Надо нака­зать этого человека за неуместное веселье, пусть эта ночь станет для него ночью ужаса и скорби. Пусть знает, что Вителлий жив, что он правит и у него есть сын, который в случае роковой необ­ходимости заменит его".
  
   39. Вителлий трепетал от страха, но не мог решиться на пре­ступление. Он боялся, что, сохраняя Блезу жизнь, подвергает себя смертельной опасности, но в то же время знал, что, приказав убить его, рискует вызвать к себе лютую ненависть. Поэтому он счел за лучшее отравить его. Радость, которую он не сумел скрыть при виде мертвого тела Блеза, еще раз показала всем, кто повинен в этом злодеянии. Передавали сказанные им мерзкие слова (я при­вожу их точно), будто видом мертвого врага он насыщает свой взор. Блез был человек не только знатный и отлично воспитанный, но и на редкость верный своему долгу. Вителлию еще ничто не угрожало, когда Цецина и другие главари вителлианцев уже воз­ненавидели его и стали всячески обхаживать Блеза; однако Блез упорно отвергал все их домогательства. Он был чист душой, дер­жался в стороне от интриг, не стремился ни к незаслуженным по­честям, ни к власти принцепса, которой его едва не сочли до­стойным.
  
   0x01 graphic
  
   КЛАВДИЙ, Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик--
   римский им­ператор из династии Юлиев-Клав­диев.
  
   40. Между тем Фабий Валент двигался к месту военных дей­ствий во главе целой армии изнеженных наложниц и скопцов, и далеко не так поспешно, как подобает полководцу. Когда ему с на­рочным доставили сведения об измене Луцилия Пасса и переходе Раненнского флота на сторону Веснаснана, он еще мог, двинув­шись быстрее, опередить колебавшегося Цецину или присоединить­ся к легионам до того, как над ними нависла опасность разгрома. Одни из его приближенных советовали свернуть с главной дороги и с группой верных людей, окольными тропами, в обход Равенны, поспешить к Гостилии или Кремоне, другие настаивали на том, чтобы вызвать из Рима преторианские когорты и, собрав доста­точно сил, прорваться вперед. Валент медлил и вместо того, чтобы действовать, проводил время в бесполезных разговорах. В конце концов он отверг оба плана и, не обладая ни подлинной смелостью, ни мудрой предусмотрительностью, выбрал самое худшее, что можно в таком положении, - среднюю линию.
   41. Валент написал Вителлию, прося подкреплений. Ему при­слали три когорты и британскую конницу; для скрытого маневра, рассчитанного на обман врага, этого было слишком много, для от­крытого прорыва - слишком мало. Валент и в этих крайних об­стоятельствах не хотел отказываться от своих подлых привычек - ходили слухи об извращенных наслаждениях, которым он предает­ся, о прелюбодеяниях и преступлениях, творимых им в домах, где он останавливался. Силы и деньги у него еще были, но он видел, что звезда его закатывается, и стремился натешиться напоследок. Как только к Валенту прибыли вызванные им из Рима пехотные и конные подразделения, нелепость его плана стала очевидна всем: с такими ограниченными силами нечего было и думать выступать против врага, даже если бы прибывшие солдаты и были готовы стоять за Вителлия до конца, а они подобной преданностью не от­личались.
  
   Свои подлинные настроения они проявили не сразу - поначалу стыд и почтение, которое обычно внушает присутствие командующего, удерживали их. Однако люди, которые опасностей страшатся, а позора нет, не надолго поддаются подобным чувствам.
  
   Валент хорошо понимал это и, отправив пешие когорты к Аримину, а конному отряду поручив защищать их с тыла, в сопровож­дении немногих солдат, сохранивших ему былую верность, свер­нул в Умбрию, а оттуда в Тоскану, где его застало известие об исходе битвы под Кремоной. Тогда-то у него и возник новый план, не лишенный дерзости, а в случае удачи грозивший ужасными последствиями: добраться морем до Нарбоннской провинции и от­туда поднять Галлию, римские армии и германские племена на новую войну.
   42. Когорты, оставленные Валентом в Аримине, после отъезда командующего совсем пали духом. Корнелий Фуск подтянул сюда войска, приказал быстроходным судам передвигаться вдоль бере­гов и, таким образом, запер противника с суши и с моря. Теперь долиты Умбрии и омываемая Адриатическим морем часть Пицена оказались заняты; между Италией Веспасиана и Италией Вителлия единственной преградой остался Апеннинский хребет. Фабий Ва­лент тем временем вышел на кораблях из Писанского залива, но затишье на море или встречные ветры заставили его пристать в порту Геркулеса Монекского, неподалеку от которого действовал прокуратор Приморских Альп Марий Матур, пока еще сохраняв­ший верность Вителлию, хотя все кругом уже перешло на сто­рону его врагов. Марий Матур хорошо принял Валента и отгово­рил его от безрассудной поездки в Нарбоннскую Галлию. Доводы Матура навели ужас на Валента, а вскоре и солдат его страх за­ставил забыть о долге и присяге.
   43. Расположенные поблизости города перешли на сторону Вес­пасиана. Принудил их к этому прокуратор Валерий Павлин - опытный военачальник, связанный с Веспасианом узами старин­ной дружбы, начавшейся еще до того, как судьба вознесла буду­щего принцепса. Павлин собрал людей, уволенных Вителлием из армии и жаждавших принять участие в войне, и занял колонию Форум Юлия, закрывавшую выход к морю. Власть Павлина была тем более велика, что сам он происходил из этой колонии; прето­рианцы его поддерживали, потому что он некогда был у них три­буном; даже крестьяне из окрестных деревень помогали ему, стре­мясь завоевать расположение городских властей и рассчитывая на поддержку со стороны Павлина в будущем. Когда слух об его успехах, и без того значительных, да еще приукрашенных молвой, распространился среди колебавшихся, неуверенных в себе вителлианцев, Фабий Валент поспешил вернуться на свои корабли. За ним последовали четверо телохранителей, трое друзей и три центуриона; Матур и остальные решили остаться и присягнуть Веспасиану, Валент хорошо понимал, откуда ему грозит опасность, гораздо хуже он представлял себе, на кого ему можно было бы положиться; будущее казалось смутным, и в море он чувствовал себя увереннее, чем на берегу или в городах. Непогодой корабли его отнесло к Стехадам - островам, находившимся под властью города Массилии. Здесь его и схватили моряки либурнских кораб­лей, которые Павлин еще раньше выслал к Стехадам.
   44. После ареста Валента дела Веспасиана повсюду пошли на лад. К нему присоединились сначала Испания, где первый Вспомо­гательный легион, верный памяти Отона и потому враждебный Вителлию, увлек за собой десятый и шестой, затем - галльские провинции и, наконец, Британния. Солдаты расположенного здесь второго легиона любили Веспаспаиа, который при Клавдии коман­довал ими и стяжал славу в боях. Они сумели перетянуть на свою сторону и остальные войска, правда, не без сопротивления и спо­ров: большинство центурионов и солдат получили от Вителлия по­вышения но службе и очень неохотно отказывались от принцепса, доказавшего им на деле свою благосклонность.
   <...>
  
   [Междоусобия римлян вдохнули новые силы в британцев и германцев, которые не преминули возможностью выступить против римлян. Мятежный дух вселился и в другие народы, подвластные империи.]
  
   0x01 graphic
  
   КОММОД, Марк Аврелий Антонин
   -- римский император, сын Марка Аврелия.
  
   49. Все эти потрясения, охватившие целый мир, изменили судьбы империи, изменился после победы под Кремоной и Прим Антоний.
  
   То ли он решил, что хватит с него воинских подвигов и теперь можно ни о чем не заботиться, то ли удача обнажила при­сущие ему жадность, высокомерие и прочие пороки, которые он прежде тщательно скрывал, но он повел себя в Италии, как в за­воеванной стране, а с легионами начал обращаться так, будто то было его собственное войско.
  
   Теперь в каждом его слове, в каж­дом поступке сказывалось желание проложить себе путь к власти.
  
   Чтобы поддержать мятежные настроения солдат, он разрешил им самим выбрать себе центурионов на место погибших; в результате избранными оказались отъявленные смутьяны. Теперь уже не сол­даты подчинялись командирам, а командиры зависели от произво­ла солдат.
  
   Вскоре Антоний попытался извлечь выгоду из этого раз­ложения и упадка дисциплины. Он не подумал о том, что Муциан уже близко, а между тем встать на пути этого человека было го­раздо опаснее, чем оскорбить самого Веспасиана.
   50. Приближалась зима, сырость ложилась на поля в пойме Пада, когда армия налегке, без поклажи и обозов, выступила в по­ход. Значки и орлы легионов, раненых, престарелых, а с ними и многих здоровых солдат победители оставили в Вероне. Они счи­тали, что конец войны уже не за горами и можно справиться с помощью конных отрядов, отдельных когорт и набранных по ле­гионам добровольцев. Одиннадцатый легион, который в начале войны медлил и выжидал, теперь, после победы флавианцев, испу­гавшись, что можно опоздать к дележу добычи, присоединился к победителям. С ним шли шесть тысяч новобранцев-далматов. Командовал им консулар Помпей Сильван, решал же все легат легиона Анний Басс. Делая вид, будто он полностью подчиняется своему командиру, Басс спокойно и энергично руководил легио­ном и направлял все поступки Сильвана, который был неопытен в военном искусстве, а вместо того, чтобы действовать, произносил речи. Моряки Раввинского флота требовали, чтобы их перевели в число легионеров; из них выбрали лучших, включили в состав ар­мии, а на их место поставили далматов. У Святилища Судьбы ар­мия и полководцы остановились и стали решать, что делать дальше: ходили слухи, будто преторианские когорты выступили из Рима; проходы в Апеннинах, но всей вероятности, охранялись сторожевы­ми заставами; местность, где остановились войска, была разорена войной; командиры боялись солдат, буйно требовавших выплаты клавария. Никто в свое время не позаботился ни о пополнении казны, ни о запасах пищи. Алчность и нетерпеливость солдат делали по­ложение еще более трудным, - они грабили население и отнимали у жителей продовольствие, которое те готовы были отдать даром.
   51. В сочинениях самых прославленных историков я нахожу сведения о том, сколь бессовестно преступали победители все за­поведи богов.
  
   Один рядовой конник пришел к командирам, заявил, что убил в последнем сражении своего брата, и потребовал возна­граждения. Награждать его было бесчеловечно, наказывать невоз­можно. Командиры ответили, что совершенный им подвиг заслу­живает почестей, воздать которые в походных условиях нельзя, поэтому лучше отложить дело до другого времени.
  
   Позже об этом случае уже не вспоминали. Подобные преступления случались во время гражданских войн и раньше. В битве с Цинной у Яникульского холма один из воинов-помпеянцев, как рассказывает Сизенна, убил родного брата, а, узнав его, покончил с собой: вот на­сколько превосходили нас наши предки - и вознаграждая доблесть, и карая преступление. Такие примеры из прошлого, если только они к месту, я и впредь буду приводить всякий раз, когда нужно прославить доблесть или найти утешение в беде.
   52. Антоний и полководцы его армии решили выслать вперед конников, дабы найти самые удобные во всей Умбрии дороги, ве­дущие к Апеннинам. Они договорились также стянуть в одно место легионы, самостоятельно действовавшие когорты и оставшихся в Вероне солдат, а поклажу и продовольствие отправить по реке Паду и морем.
  
   Кое-кто из полководцев нарочно мешал осуществлению этих планов, - они теперь уже не нуждались в Антонии и рассчи­тывали больше выиграть, помогая Муциану. Дело в том, что Му­циан был обеспокоен молниеносными успехами Антония, опасал­ся, как бы Антоний не двинулся на Рим один и не лишил его тем самым славы победителя.
  
   Он беспрерывно писал Приму и Вару письма, в которых то требовал спешно завершить начатое дело, то рассуждал о преимуществах мудрой медлительности. Письма были составлены так, что, в случае неудачи, Муциан мог бы от всего отказаться, в случае же победы - приписать ее своим попечениям. С Плотием Грином, которого Веспасиан недавно возвел в сенатор­ское достоинство и назначил командовать легионом, и с другими своими сторонниками Муциан был откровеннее и побуждал их про­тиводействовать Антонию. В ответных письмах они старались расположить Муциана к себе и дурно отзывались о причинах, застав­лявших Прима и Вара торопиться. Муциан пересылал эти письма Веспасиану и добился того, что император стал относиться к по­ступкам и замыслам Антония совсем не так, как тот рассчитывал.
   53. Все это с каждым днем сильнее раздражало Антония, и он решил, не дожидаясь, пока Муциан своими интригами уничтожит плоды всех его трудов, сам бросить вызов сопернику. Невоздерж­ный на язык, не привыкший кому-либо подчиняться, Антоний не слишком щадил Муциана в разговорах с окружающими. Он со­ставил письмо Веспасиану, написанное с самоуверенностью, недо­пустимой при обращении к принцепсу, и содержавшее скрытые на­падки на Муциана. Антоний писал о своих заслугах, говорил, что это он поднял паннонские легионы, он увлек правителей Мезии, он перешел Альпы, занял Италию, помешал германцам и ретам прийти на помощь Вителлию. А битва, начатая атакой конницы на рассеянные беспорядочные легионы вителлнанцев и завершенная наступлением пехоты, в течение суток громившей разбитого про­тивника? Разве это не блестящая победа и разве не он, Антоний, добился ее? В гибели Кремоны повинна война; гражданские распри былых времен, уничтожившие не один, а множество городов, об­ходились государству гораздо дороже. Боевыми делами, а не до­несениями и письмами служит он своему императору. При этом он вовсе не хочет умалять заслуги людей, наводивших тем временем порядок в Дакии: их дело было охранять мир в этой провинции, его - обеспечивать спасение и безопасность Италии. Кто, как не он, убедил галльские и испанские провинции - эти лучшие земли империи - перейти на сторону Веспасиана? Неужели теперь пло­дами всех его трудов воспользуются люди, не принимавшие в них никакого участия, а Антоний останется ни при чем?
   Муциан хорошо понимал, чем грозит ему это письмо. Отсюда и возникла та взаимная ненависть, которую Антоний высказывал от­крыто, Муциан, хитрый и безжалостный, - лелеял в глубине души.
  
   0x01 graphic
   КОНСТАНТИН I ВЕЛИКИЙ, Фла­вий Валерий Константин --
   рим­ский император из династии Констанциев, называемой также второй династией Флавиев
  
   54. Поражение под Кремоной разрушило все планы Вителлия. Он старался утаить, что произошло, но эта бессмысленная скрыт­ность не столько пресекала зло, сколько мешала найти средства борьбы с ним. В самом дело, если бы Вителлий был откровенен и не отказывался просить совета, у него нашлись бы еще и надежды и силы; он же, наоборот, делал вид, что все обстоит прекрасно, и тем лишь ухудшал свое положение.
  
   Его окружало удивительное молчание обо всем, связанном с войной; в городе было приказано о ней не говорить, и потому только ее повсюду и обсуждали. Если бы подобные разговоры не запрещались, люди вели бы речи о действительно происшедших событиях, теперь же, когда говорили тайно, по городу расползались слухи, один ужаснее другого, и полководцы Веспасиана всячески содействовали их распростране­нию.
  
   Захваченных в плен разведчиков Вителлия водили по всему лагерю флавианцев, давали им воочию убедиться в силе победонос­ной армии, после чего отпускали. Всех их Вителлий тайно допра­шивал, а потом казнил.
   Замечательную верность долгу проявил в эту пору центурион Юлий Агрест. Он не раз говорил с Вителлием, тщетно пытаясь возбудить его мужество, и, наконец, испросил раз­решения отправиться в армию противника, дабы выяснить, что про­изошло под Кремоной, и посмотреть, какими силами располагают флавианцы. Явившись к Антонию, он не пытался обмануть его и собрать нужные сведения незаметно, а откровенно рассказал о воз­ложенном на него поручении, о своих намерениях и потребовал, чтобы ему дали взглянуть на все своими глазами. Антоний отрядил людей, которые показали Агресту место сражения, развалины Кре­моны, захваченные в плен легионы вителлианцев. Агрест вернулся к Вителлию, но тот отказался верить принесенным сведениям и даже обвинил его в измене. На это Агрест ответил:
  
   "Если тебе нужно бесспорное свидетельство моей преданности и никакой дру­гой пользы ни жизнью своей, ни смертью я принести не могу, то ты получишь доказательство, которому поверишь".
  
   И, выйдя от принцепса, он наложил на себя руки, добровольной смертью скре­пив истину своих слов. Некоторые говорят, что его убили по приказу Вителлия, но все в один голое признают его верность и мужество.
   55. Вителлий как бы очнулся от сна; он приказал Юлию Приску и Альфену Вару взять четырнадцать преторианских когорт, всю наличную конницу и встать заставой в Апеннинах; вслед им отпра­вили еще легион морской пехоты. Будь во главе стольких тысяч отборных пехотинцев и конников другой командующий, сил этих могло бы хватить даже для наступления.
  
   Командовать остальными когортами и защищать столицу Вителлий поручил своему брату Луцию. Сам же он и не подумал отказаться от постоянно окружав­ших его роскоши и разврата.
  
   Подгоняемый сознанием непрочности своей власти, он поспешно собрал комиции, где назначил консулов на много лет вперед, с бессмысленной щедростью стал жаловать союзникам права федератов, иностранцам - латинское граждан­ство, одним отложил взнос налогов, других освободил от повин­ностей и, наконец, нимало не заботясь о будущих поколениях, принялся раздавать государственное имущество. Чернь только диву давалась, глядя на этот поток благодеяний; глупцы старались до­биться их за деньги, люди умные не придавали им никакой цены, понимая, что, будь государство здорово, никто не стал бы ни ока­зывать подобные милости, ни принимать их. Армия между тем заняла Меванию и требовала, чтобы Вителлий присоединился к ней. Сопровождаемый толпой сенаторов, из которых одних привело сюда желание выслужиться, а большинство - страх, он прибыл в лагерь, растерянный, готовый послушаться любого коварного совета.
   56. Когда Вителлий говорил речь на солдатской сходке, над его головой, - дивно сказать, - закружились какие-то отвратительные крылатые существа, и было их столько, что они как туча затмили день. К этому прибавилось недоброе предзнаменование: бык раз­бросал священную утварь, убежал от алтаря и был убит далеко от того места, где обычно совершают жертвоприношения. Но наибо­лее мрачное зрелище являл собой сам Вителлий.
  
   Невежественный в военном деле, неспособный что-либо предвидеть и рассчитать, он не умел ни построить войско, ни собрать нужные сведения, ни ускорить или замедлить ход военных действий. Он обо всем спра­шивал совета у окружающих, при каждом новом известии ужасал­ся, дрожал, а потом напивался. Наконец, лагерная жизнь ему на­доела. Получив сведения о переходе мизенского флота на сторону противника, он поспешил в Рим, озабоченный лишь последними событиями и вовсе не думая об угрожающей ему гибели.
  
   Каждый понимал, что следовало перевести через Апеннины всю армию и со свежими войсками обрушиться на ослабевшего от голода и холода противника, но Вителлий дробил свои силы и посылал лучших сол­дат, готовых идти за него на смерть, против врага, где их ждали гибель или плен. Даже центурионы, из тех, что больше других понимали дело, не одобряли такого поведения и раскрыли бы Вителлию глаза, если б он посоветовался с ними. Но ближайшие друзья Ви­теллия не давали центурионам высказать свое мнение, а уши импе­ратора были устроены так, что он оставался глух ко всему, что мог­ло его спасти, и выслушивал лишь приятные, но гибельные советы.
  
   57. Во времена гражданских неурядиц даже один человек может сделать многое, если он дерзок и решителен:
  
   центурион Клавдий Фавентин, которого Гальба некогда оскорбил, уволив из армии, сумел склонить к измене весь мизенский флот; он показывал мо­рякам подложные письма Веспасиана, в которых тот якобы обещал им награду, если они предадут Вителлия. Командовавший этим флотом Клавдий Аполлинарий не был ни настолько мужествен­ным, чтобы остаться верным присяге, ни настолько честолюбивым, чтобы изменить ей. Во главе мятежников стал только что отслу­живший претуру Апиний Тирон, который в это время случайно оказался в Минтурне. Под влиянием восставших началось броже­ние также в муниципиях и колониях; к вражде между вителлианцам и флавианцами здесь добавлялось соперничество городов друг с другом: жители Путеол горячо встали на сторону Веспасиана, капуанцы наперекор им решили хранить верность Вителлию. Что­бы вернуть себе расположение солдат, Вителлий отправил к ним Клавдия Юлиана; Юлиан незадолго перед тем руководил мизенским флотом и проявил себя как мягкий и не слишком требова­тельный командир. Ему в помощь дали когорту солдат городской стражи и гладиаторов, которыми он заведовал. Они разбили лагерь рядом с лагерем мятежников, и Юлиан, недолго поколебавшись, перешел на сторону Веспасиана, после чего все вместе заняли Таррацину, - здесь они могли считать себя в безопасности, полагаясь, правда, не столько на собственное мужество, сколько на стены го­рода и его неприступное местоположение.
   58. Узнав об этих событиях, Вителлий оставил в Нарнии пре­фектов претория с частью войск, а брата своего Луция отправил с шестью когортами и пятьюстами всадниками в Кампанию, чтобы преградить путь войне, надвигавшейся на него оттуда. Мрачное на­строение его начало рассеиваться: солдаты выражали ему свою преданность, народ громкими криками требовал оружия, и он уже стал называть эту толпу, не способную ни на что, кроме болтовни, новой армией и новыми легионами. По совету своих вольноотпу­щенников (он предпочитал их друзьям, которым доверял тем мень­ше, чем более достойные люди среди них встречались) Вителлий приказывает созвать трибы. Сначала он сам принимает присягу у добровольцев, но, видя, что толпа жаждущих записаться все ра­стет, поручает набор консулам. Он устанавливает, сколько рабов и какую сумму денег должен дать каждый сенатор; римские всад­ники наперебой предлагают свою помощь и свои сбережения; даже вольноотпущенникам, настаивающим, чтобы и их допустили участ­вовать в общем деле, разрешают принять на себя такие же обя­зательства. Все это порожденное страхом воодушевление посте­пенно перерастало в сострадание и жалость. Большинство, однако, скорбело не о Вителлин, а о принципате, над которым нависла угроза. Вителлий стремился вызвать к себе сочувствие печальным выражением лица, жалобным голосом и слезами и раздавал невы­полнимые обещания, как это обычно бывает с людьми, дрожащими от страха. Прежде он отвергал звание цезаря, теперь же пожелал называться этим именем - отчасти возлагая на него суеверные на­дежды, а отчасти и потому, что, когда человек в опасности, пересуды толпы значат для него столько же, сколько голос благоразумия. Впрочем, как всегда бывает при внезапно возникающих безрассудных порывах, которые сильны на первых порах, а со временем остывают, воодушевление сенаторов и всадников начало постепенно спа­дать. Они стали отходить от Вителлия, сперва втихомолку, пользуясь его отсутствием, потом, уверовав в собственную безнаказанность, - с откровенным пренебрежением. Наконец, видя, что из всей затеи ничего не получается, Вителлий, мучимый стыдом, решил не брать у сенаторов и всадников того, что они все равно ему не давали.
   59. Захват Мевании поразил ужасом всю Италию; казалось, война начинается заново; однако трусливое бегство Вителлия вновь изменило положение - теперь люди с новым рвением стремились доказать свою преданность флавианскому делу. Самниты, пелиты, марсы, уязвленные тем, что жители Кампании опередили их, под­нялись в свой черед и ревностно, как подобает новым подданным, выполняли обязанности, возложенные на них в связи с войной. Армия тем временем, изнемогая в борьбе со снегами и холодом, с трудом прокладывала себе путь через Апеннины. Даже во время этого мирного перехода у людей едва хватало сил выбраться из снегов; теперь солдатам стало ясно, какие бы их ждали опасности, если бы судьба, приходившая на помощь флавианским полководцам не реже, чем их военные таланты, не вернула Вителлия в Рим. В пути флавианцы неожиданно встретили Петилия Цериала; хоро­шее знание местности и крестьянская одежда помогли ему ускольз­нуть от приставленной Вителлием стражи. Цериал был близкий род­ственник Веспасиана, известный своими удачными походами, и его тут же сделали одним из командующих армией. Многие авторы утверждают, будто у Флавия Сабина и Домициана тоже была пол­ная возможность скрыться; лазутчики Антония всякими правдами и неправдами сумели пробраться к ним и убеждали их бежать, обещая проводить под крепкой охраной в надежное место. Сабин отказался, говоря, что слабое здоровье не позволяет ему отважиться на побег, сопряженный с трудностями и риском. Домициан обладал нужной решительностью, но Вителлий приставил к нему сторожей, которые, хотя и говорили, будто готовы содействовать побегу, внушали ему опасения. Впрочем, Вителлий, думая об угрозе, которая может воз­никнуть и для него самого, не собирался трогать Домициана.
  
   0x01 graphic
  
   ЛУКУЛЛ ПОНТИЙСКИЙ, Луций Лициний
   -- римский полководец
  
   60. Дойдя до Карсул, полководцы флавианской армии остано­вились на несколько дней, чтобы отдохнуть и дать время осталь­ным легионам присоединиться к ним. Место для лагеря оказалось очень удачным: его окружали открытые поля, дороги, по которым подвозилось продовольствие, были безопасны, в тылу лежали цвету­щие многолюдные города. Вителлианцы стояли в десяти милях; это облегчало ведение переговоров, внушало надежду, что их удастся переманить на сторону Веспасиана.
  
   У солдат такие надежды вызы­вали лишь раздражение. Они стремились не к перемирию, а к побе­де и не хотели ждать прихода остальных легионов, видя в них ско­рей соперников в дележе добычи, чем товарищей в борьбе.
  
   Антоний собрал сходку. Он заговорил о том, что Вителлий разбит еще не до конца, что можно вступить в переговоры и склонить его войска к измене, но если довести вителлианцеи до крайности, у них еще хватит сил оказать ожесточенное сопротивление.
  
   "В гражданской войне, - утверждал он, - на первых порах все зависит от удачи, но окончательной победы можно добиться, лишь действуя мудро и осмотрительно".
  
   Антоний напомнил, что мизенский флот и цветущая, омываемая морем Кампания уже отвернулись от Вителлия, что из всей мировой державы у него осталась лишь полоска земли между Таррациной и Нарнией.
  
   "Битва под Кремоной принесла вам довольно славы, - продолжал он, - но еще больше ненависти к вам вызвала гибель этого города. Теперь, когда Рим перед вами, сле­дует думать не о том, как им овладеть, а о том, как оградить его от бед. Не лучшая ли награда и не высшая ли честь, не пролив ни капли крови, защитить безопасность сената и римского народа?"
  
   Этими и подобными доводами Антоний сумел успокоить солдат.
   61. Некоторое время спустя подошли отставшие легионы, и флавианская армия стала еще более многочисленной. Слухи об этом распространились среди противников и внесли смятение в их ряды. Вителлианцы заколебались - никто их не призывал продолжать борьбу, напротив, все убеждало в том, что лучше перейти на сто­рону врага; командиры наперебой сдавались флавианцам, принося в дар победителям свои конные отряды и центурии, в надежде, что это зачтется им в будущем. От них стало известно, что располо­женный неподалеку на равнине город Интерамна охраняется гар­низоном в четыреста всадников. Против них немедленно выслали летучий отряд во главе с Варом. Немногие, оказавшие сопротив­ление, были перебиты, другие побросали оружие и сдались, кое-кто бежал в лагерь. Чтобы оправдаться и объяснить, почему они из­менили своему долгу, беглецы всячески преувеличивали доблесть и численность противника, и слухи о грозящей опасности тут же охватили весь лагерь.
  
   Трусов у вителлианцев не наказывали, из­менники были явно не в накладе, и это окончательно подрывало дух армии, остальные состязались в подлости и коварстве.
  
   Трибу­ны и центурионы все чаще перебегали на сторону врага, хотя ря­довые солдаты упорно хранили верность Вителлию. Наконец Приск и Альфен бросили лагерь на произвол судьбы и вернулись к Ви­теллию, тем самым, сняв ответственность и со всех остальных.
   62. В эти же дни в Урбине в тюрьме был убит Фабий Валент. Голову его выставили на обозрение вителлианцам, дабы лишить их немногих надежд на будущее: до сих пор они верили, будто Ва­лент бежал в Германию, сплачивает там свои старые войска и на­бирает новые. Видя, что полководец их убит, они впали в отчая­ние; флавианцы же ликовали и решили, что смерть Валента озна­чает конец войны.
   <...>
   63. Надеяться солдатам вителлианской армии было больше не на что, и они тоже решили перейти на сторону противника, но позаботились о том, чтобы их капитуляция выглядела достойно. С развернутыми вымпелами и поднятыми значками они спустились на лежавшие ниже Нарнии поля. Флавианское войско, изготовлен­ное к бою, в парадном вооружении, выстроилось сомкнутыми ря­дами по обеим сторонам дороги. Вителлианцы вошли в образовав­шийся проход, их немедленно окружили, и Антоний обратился к ним с приветливой речью; часть их оставили в Нарнии, часть раз­местили в Интерамне. Тут же расположили и несколько легионов из армии победителей: они не трогали побежденных, пока те вели себя спокойно, но в случае необходимости готовы были подавить любые волнения. В эти дни Прим и Вар несколько раз писали Ви­теллию, обещая сохранить ему жизнь, предлагая деньги и тайное убежище в Кампании, если он согласится сложить оружие и сдастся вместе с детьми на милость Веспасиана. О том же самом писал ему и Муциан. Вителлию все чаще приходила в голову мысль согласиться на эти предложения. Он уже начал поговаривать о том, сколько рабов он с собой возьмет и какое место на побережье предпочел бы. Полное безразличие овладело им. Если бы другие не напомнили, что он принцепс, сам он давно бы забыл об этом.
   64. Самые видные люди в государстве втайне уговаривали пре­фекта столицы Флавия Сабина принять участие в победоносном завершении войны, обеспечить себе свою долю славы и не усту­пать ее целиком Антонию и Бару. Они напоминали ему о когор­тах, расположенных в столице и находящихся в его распоряжении, о солдатах городской стражи, которые, конечно, тоже поддержат его, о том, что события сами всегда складываются в пользу побе­дителей, обещали свою помощь, призывали префекта подумать о судьбе флавианского дела.
  
   "У Вителлия, - говорили они, - солдат мало, да и те удручены сыплющимися на них со всех сторон мрач­ными вестями. Народ непостоянен в своих привязанностях; если ты объявишь себя его вождем, он станет так же раболепствовать перед Веспасиаиом. Вителлий и при благоприятных обстоятель­ствах не умел быть настоящим принцепсом, а теперь, когда все кругом идет прахом, и вовсе впал в ничтожество. Честь запершить войну выпадет на долю человека, который овладеет Римом. Есте­ственней всего именно тебе из рук в руки передать власть Веспасиану, ему же будет приятно оказаться обязанным в первую оче­редь брату и лишь затем всем остальным".
  
   0x01 graphic
  
   Гемма в честь жертвоприношения,
   совершенного Марком Аврелием для избавления от чумы
  
   65. Сабин был стар, страсти в его душе давно утихли, и он неохотно выслушивал подобные речи. Находились люди, тайно распространявшие оскорбительные для Сабина слухи, будто он ненавидит брата и из зависти не хочет помочь ему. Дело в том, что Сабин был старше Веспасиана, и пока они оба оставались частными лицами, превосходил его также богатством и пользовался большим уважением. Рассказывали, будто в трудную для Веспасиана минуту, когда ему перестали верить в долг, Сабин ссудил ему
весьма умеренную сумму, забрав в обеспечение долга его дом и земли. С тех пор оба брата втайне остерегались друг друга, хотя внешне сохраняли хорошие отношения. Гораздо вероятнее, однако, другое объяснение. Сабин был человек мягкий, кровопролитие и убийства внушали ему отвращение, поэтому он не раз убеждал Вителлия заключить перемирие и договориться об условиях, на которых можно будет прекратить вооруженную борьбу. Они обсуждали эти вопросы сначала дома, потом в храме Аполлона, где, как
уверяла в то время молва, в конце концов и пришли к соглашению. Голоса обоих собеседников и слова, ими произносимые, слышали только два человека - Клувий Руф и Силий Италик, остальные могли лишь издали наблюдать за обоими собеседниками. Вителлий выглядел унылым и жалким, лицо Сабина выражало не столько высокомерие, сколько сострадание.
  
   66. Если бы Вителлию удалось с такой же легкостью убедить своих приближенных согласиться на перемирие, с какой принял эту мысль он сам, войска Веспасиана вступили бы в Рим, не про­лив ни капли крови.
  
   Но все близкие Вителлию люди и слушать не хотели о прекращении войны на каких бы то ни было условиях: перемирие, по их мнению, отдало бы их на волю победителя и не принесло ничего, кроме опасностей и позора. Веспасиан, утверж­дали люди, окружавшие Вителлия, не настолько тщеславен, чтобы принять бывшего императора в число своих подданных, побежден­ные тоже не смирятся с этим, так что само милосердие нового принцепса обернется для Вителлия еще худшей опасностью. Ви­теллий, говорили они, прожил долгую жизнь, изведал радость и горе и теперь утомлен и тем и другим; но пусть он подумает о славном имени своего рода, об участи, ожидающей его сына Германика.
  
   "Сейчас тебе предлагают деньги, обещают сохранить жизнь родным, сулят безмятежный отдых в Кампании на берегу одной из ее прелестных бухт. Но когда Веспасиан станет полно­властным хозяином, ни он сам, ни друзья его, ни солдаты не смо­гут чувствовать себя спокойно, пока не уничтожат соперника. Даже Фабий Валент, скованный по рукам и ногам, сохраняемый как заложник на случай возможных осложнений, и тот показался им слишком опасным. Так что же еще мог приказать Веспасиан Муциану и берущим с него пример Приму и Фуску, как не убить Вителлия? Цезарь не пощадил Помпея, Август - Антония; можно ли ожидать большего великодушия от Веспасиаиа - клиента одно­го из Вителлиев в те времена, когда последний вместе с Клавдием управлял империей? Вспомни же, что твой отец был цензором и трижды консулом, вспомни о почете, окружающем ваш сланный дом, и пусть овладевшее тобой отчаяние отступит перед мужест­венной решительностью. По-прежнему верны тебе твои солдаты, по-прежнему любят тебя граждане, и те, и другие готовы на все. Ничего, хуже того, к чему мы сами стремимся, с нами произойти не может. Смерть ждет нас, если мы сдадимся врагам, и смерть настигнет нас, если мы потерпим поражение. Нам остается один выбор - или погибнуть в бою, как подобает мужчинам, или уме­реть под градом насмешек и оскорблений".
  
   67.Вителлий оставался глух к советам доблести. Он жалел са­мого себя, боялся, что раздраженный затянувшимся сопротивле­нием противник не пощадит его жену и детей, и все эти мысли сокрушали его душу. Думал он и о своей престарелой матери; судьба, правда, сжалилась над ней - она скончалась за несколько дней до гибели всех своих родных; принципат сына не принес ей ничего, кроме горя и общего уважения.
   В пятнадцатый день перед январскими календами Вителлий по­лучил сообщение о том, что остававшийся в Нарнии легион вместе с приданными ему когортами изменил своему долгу и сдался вра­гу. Облаченный в черные одежды, окруженный плачущими родными, клиентами и рабами, спустился он с Палатина. За ним, как на похоронах, несли в носилках его маленького сына. Странно звучали льстивые приветствия, которыми встретил его народ. Сол­даты хранили мрачное молчание.
   68. Не было ни одного, даже самого бесчувственного человека, которого не потрясла бы эта картина: римский принцепс, еще так недавно повелевавший миром, покидал императорский дворец и шел по улицам города, сквозь заполнившую их толпу, сложить с себя верховную власть. Никто еще не видел такого зрелища, ни­кто не слышал ни о чем подобном. Диктатор Цезарь пал жертвой внезапного нападения, Гая унес тайный заговор, только ночь да безвестная деревня видели бегство Нерона, Пизон и Гальба погиб­ли как бойцы на поле боя. Один лишь Вителлий уходил от власти среди своих же солдат, среди народа, который он сам еще так не­давно созывал здесь на сходку, уходил, не стыдясь присутствия женщин. В нескольких кратких, приличествующих обстоятельствам словах он объявил, что отказывается от власти в интересах мира и государства, просит сохранить память о нем и брате и сжалиться над его женой и невинными детьми. Протягивая ребенка окружав­шей толпе, он обращался то к одному, то к другому, то ко всем вместе, слезы не давали ему говорить. Наконец он отстегнул от пояса кинжал и подал его стоявшему рядом консулу Цецилию Сим­плексу, как бы передавая ему власть над жизнью и смертью сограж­дан. Консул отказался принять кинжал; толпа шумно протестовала; Вителлий двинулся к храму Согласия с намерением там сложить с себя знаки верховной власти и затем укрыться в доме брата. Вокруг кричали еще громче, требуя, чтобы он отказался от мысли поселиться в частном доме и вернулся на Палатин. Пройти по ули­цам, забитым народом, оказалось невозможно; свободна была толь­ко Священная Дорога. Вителлий поколебался и вернулся во дворец.
   69. Слух, будто Вителлий отрекся от власти, опережая события, пополз по городу; Флавий Сабин отдал трибунам когорт письмен­ное распоряжение принять меры против возможных выступлений солдат. Казалось, государство целиком отдало себя в руки Веспасиана; видные сенаторы, многие всадники, все солдаты из гарни­зона и когорт городской стражи заполнили дом Флавия Сабина. Вскоре, однако, здесь стало известно, что городская чернь приняла сторону Вителлия, а германские когорты грозят уничтожить вся­кого, кто выступит против принцепса. Сабин зашел уже слишком далеко и отступать было поздно; толпившиеся у него в доме люди не решались разойтись, опасаясь, как бы вителлианцы не переби­ли их поодиночке; поэтому каждый, дрожа за свою жизнь, уговаривал Сабина не колебаться долее и взяться, за оружие.
  
   Как обычно бывает в подобных случаях, все наперебой давали советы и почти никто не хотел рисковать своей жизнью.
  
   Когда Сабин со своими сторонниками, успевшими к тому времени вооружиться, спускался с холма, возле Фунданиева бассейна на него напали опередившие своих товарищей вителлианцы. В мимолетной стычке, которая началась неожиданно для одних и других, вителлианцы одержали верх. Сабин был на краю гибели, он предпочел не рис­ковать и заперся в крепости на Капитолии. За ним последовали солдаты, кое-кто из сенаторов и всадников: перечислить их по име­нам затруднительно - слишком уж многие после победы Веспасиана хвастались участием в этой обороне. Среди осажденных ока­зались и женщины, самая известная из них - Верулана Гратилла, покинувшая своих детей и близких ради тревог и опасностей войны. Вителлианцы обложили крепость, но охраняли подступы к ней настолько небрежно, что Сабин в первую же ночь сумел провести на Капитолий своих детей и племянника Домициана. Были ворота, возле которых осаждающие и вовсе забыли поставить караул, и Сабин, воспользовавшись этим, отправил гонца к полководцам флавианской армии. Он писал, что находится в осаде и что поло­жение его, если только ему не придут на помощь, скоро станет безвыходным. Ночь прошла так спокойно, что Сабин, если бы за­хотел, мог незамеченным уйти с Капитолия. Вителлианские сол­даты, такие мужественные перед лицом опасности, не были спо­собны к длительному усилию и не умели нести караульную служ­бу; к тому же внезапно хлынувший зимний ливень мешал им что-либо расслышать или рассмотреть.
  
   0x01 graphic
   НЕРВА, Марк Кокцей
   -- римский им­ператор.
  
   70. На заре следующего дня Сабин, не дожидаясь возобновле­ния военных действий, отправил к Вителлию примипилария Кор­нелия Марциала, поручив ему спросить, на каком основании Ви­теллий нарушает заключенное между ними соглашение. Неужели отказ от власти был лишь притворством, рассчитанным на обман стольких достойнейших людей? В самом деле, почему Вителлий пытался скрыться в доме брата, возвышающемся над Форумом и привлекающем всеобщее внимание, а не захотел удалиться на Авентин, в дом жены, который стоит поодаль от остальных и, ка­ралось бы, гораздо больше подходит человеку, собирающемуся жить как частное лицо и избегать малейшего напоминания о власти принцепса? В место этого Вителлий возвращается на Палатин, - эту твердыню императорской власти, - высылает оттуда вооруженных солдат, обагряющих кровью невинных самые многолюдные квар­талы города, посягает на святыню Капитолия, в то время как брат Веспасиана, сенатор и гражданин Рима, глядя на кровавые столк­новения легионов, на захваченные города, на сдающиеся противнику когорты, спокойно ждет исхода борьбы между Веспасианом и Вителлием, остается, несмотря на отпадение испанских и герман­ских провинций, несмотря на измену Британии, верным своему долгу и соглашается вести переговоры. Мир и согласие приносят пользу побежденным, но украшают только победителей. Если уж Вителлий решил отступиться от заключенного соглашения, зачем поднимать оружие на противника, захваченного врасплох, и на сына. Веспасиана, который едва вышел из отроческих лет, - ка­кую пользу принесет ему убийство одного старика и одного под­ростка? Пусть идет навстречу вражеским легионам и с ними всту­пает в решительный бой. Если исход сражения будет для него благоприятен, все остальное устроится само собой.
   Перепуганный, движимый одним лишь желанием оправдаться, Вителлий отвечал очень кратко: он возложил всю вину на солдат, чей пыл - по его словам - не имел ничего общего с его собственным смирением перед обстоятельствами. Он уговорил Марциала выйти из дома неза­метно, через задние комнаты, так как солдаты убили бы его, если б узнали, что он явился для переговоров о ненавистном им переми­рии; сам Вителлий уже ничего не мог ни приказать, ни запретить. Он не был больше императором, он был лишь поводом для раздоров.
   71. Едва Марциал успел вернуться на Капитолий, как к кре­пости устремились разъяренные вителлианские солдаты. Никто ими не командовал, каждый действовал на свой страх и риск. Быстро миновав Форум и возвышающиеся над ним храмы, они сомкнутыми рядами устремились вверх по холму к первым воро­там капитолийской крепости. Осажденные выбрались на крыши древних портиков, идущих по правой стороне улицы, и оттуда осы­пали вителлианцев камнями и черепицами. Наступающие были во­оружены одними мечами, свободных людей у них не было, подво­зить же осадные и метательные машины показалось им слишком долгим. Они забросали факелами крайний портик и двинулись вверх следом за огнем. Через запылавшие ворота они проложили бы себе путь на Капитолий, но Сабин велел завалить проход ста­туями, которые были расставлены здесь повсюду для прославле­ния предков. Тогда вителлианцы решили проникнуть на Капитолий от рощи Убежища и по ста ступеням, ведущим на Тарпейскую скалу. Оба нападения явились для осажденных совершенно не­ожиданными, но особенно угрожающим было то, что началось из рощи Убежища - путь этот короче других, и вителлианцы сража­лись здесь с особенной яростью. Дома на этом склоне холма строи­лись в ту пору, когда никто не думал о возможности войны; они стояли вплотную друг к другу, и крыши их составляли как бы лест­ницу, ведущую прямо на Капитолий; по этой-то лестнице солдаты и бросились поверх. До сих пор неясно, кто поджег крыши этих домов - нападающие или осажденные, стремившиеся таким спо­собом отбросить, прорвавшихся вперед врагов; последнее мнение проходится слышать чаще. Огонь перекинулся на портики, окру­жавшие храм, и вскоре запылали деревянные орлы на скатах кров­ли. Коснувшись иссохшего дерева, пламя вспыхнуло ярче и устре­милось вперед. Так сгорел Капитолий, сгорел при запертых воро­тах, уже не защищаемый, но еще не захваченный.
   <...>
   73. Пожар Капитолия испугал осажденных больше, чем осаж­дающих. В трудную минуту вителлианцы сумели проявить ловкость и мужество: совсем по-другому вели себя их противники.
  
   Солдаты трепетали от страха; беспомощный, как бы впавший и оцепенение вождь не был в состоянии ни говорить, ни слушать, ни командовать сам, ни следовать советам других; он поворачи­вался то в одну, то в другую сторону, прислушиваясь к крикам врагов, запрещал то, что раньше приказывал, и приказывал то, что раньше запрещал. Как часто бывает в минуты смертельной опас­ности, все командовали и никто не выполнял распоряжений.
  
   Нако­нец, осажденные побросали оружие и заметались по крепости, пы­таясь обмануть противника и скрыться. Вителлианцы врываются на Капитолий. Повсюду бушует пламя, сверкают мечи, льется кровь. Немногие настоящие воины, среди которых самые известные - Корнелий Марциал, Эмилий Паценз, Касперий Нигер, Дидий Сцева, вступают в бой, но тут же падают мертвыми. Победители окружают безоружного, не оказывающего никакого сопротивления Флавия Сабина и консула Квинкция Аттика, который еще так недавно, движимый тщеславием и желанием показать свою призрачную власть, обращался к народу с воззваниями, прославляя Веспасиана и понося Вителлия. Остальные теми или другими способами ухит­рились бежать: один переоделись рабами, других вынесли, спрятав в тюках с вещами, верные клиенты. Были люди, которых собствен­ная дерзость защитила надежнее, нежели любое тайное убе­жище: подслушав пароль, по которому вителлианцы узнавали друг друга, они воспользовались им и даже сами требовали отзыва у встречных.
   <...>
   74. ... Сабина и Аттика заковали в цепи и привели к Вителлию, который встретил их спокойно, без всяких угроз и оскорбле­ний, несмотря на ярость солдат, кричавших, что они имеют право распоряжаться жизнью побежденных и требовавших награды за оказанные Вителлию услуги. Толпа присоединилась к ним, самая подлая часть черни то угрозами, то лестью добивалась от Вител­лия приказа казнить Сабина. Вителлий, стоя на ступенях Палатина, собрался вымолить у толпы жизнь пленных, но приближен­ные убедили его уйти во дворец. Едва Вителлий удалился, Сабин пал под ударами солдат. Ему отрубили голову, а растерзанное тело бросили на ступени Гемоний.
   75. Таков был конец этого довольно примечательного челове­ка. Тридцать пять раз участвовал он в походах, прославив свое имя и на военном и на гражданском поприще. Его честность и справедливость неоспоримы. Семь лет правил он Мезией, двена­дцать лет был префектом Рима... Многие даже утвер­ждали, что смерть эта избавила нас от новых гражданских войн: одни был братом императора, другой считал себя его соправите­лем, и только гибель Сабина предотвратила новые междоусобия. Аттик признал себя виновным в поджоге Капитолия. Может быть, с его стороны это был только ловкий ход: он принял на себя всю ненависть, которую вызвало это злодеяние, и тем самым сумел от­вести ее от Вителлия и его сторонников; поэтому, когда народ стал требовать казни консула, Вителлий счел себя обязанным, воздать за услугу услугой и сумел отстоять его.
   <...>
  
   0x01 graphic
   НЕРОН, Тиберий Клавдий, Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик Це­зарь (лат. Nero Claudius Caesar Drusus Germanicus Caesar; Tiberius Claudius Nero) (pod. 37 г., ум. 68 г.) (правил в 54-68 гг.) -- римский импе­ратор из династии Юлиев-Клавдиев.
  
   78. Пока в стане вителлианцев происходили описанные собы­тия, войско Веспасиана оставило Парнию и, остановившись в Окрикуле, спокойно праздновало Сатурналии. Пытаясь хоть как-то оправдать столь странную неторопливость, приближенные Антония говорили, что надо подождать Муциана. Правда, находились люди, утверждавшие, будто Антоний медлит неспроста; будто Вителлий прислал ему письмо, в котором предлагал изменить Веспасиану, обещая за это должность консула, женитьбу на дочери принцепса и огромное приданое. Другие возражали, что все это выдумки, со­чиненные в угоду Муциану. Существовало, наконец, и еще одно мнение, согласно которому полководцы Веспасиана условились держать Рим под угрозой и, не начиная сражение за город, подо­ждать, пока Вителлий, покинутый своими лучшими когортами и лишенный всякой опоры, сам откажется от власти; план этот якобы не удалось осуществить по вине Сабина, который сначала вел себя безрассудно, а потом струсил: опрометчиво было с его стороны браться за оружие, и только трусостью можно объяснить, что он не сумел отстоять от каких-то трех когорт неприступную Капито­лийскую крепость, способную выдержать нападение большой ар­мии. Нелегко, видно, признать кого-нибудь одного виноватым в ошибках, которые совершали все. В самом деле, Муциан своими уклончивыми письмами задерживал движение победителей; Антония же осуждали за неожиданное послушание, которое либо было бессмысленно, либо имело целью лишь вызвать ненависть к Муциану; другие полководцы считали, что война выиграна, и ду­мали только о том, как бы под конец отличиться. Даже Петилий Цериал, которому было поручено провести тысячу всадников через Сабинское поле и вступить в Рим по Соляной дороге; откуда ви­теллианцы их меньше всего ожидали, и тот не торопился. Весть об осаде Капитолия положила конец всем колебаниям.
   79. Антоний двигался к Риму по Фламиниевой дороге. Глубо­кой ночью дошел он до Красных камней и тут понял, что опоздал: его ждали вести о страшных событиях в столице - убит Сабин, Капитолий горит, в городе смятение. Говорили также, что народ и рабы вооружаются, готовясь выступить на защиту Вителлия. По­терпел поражение со своими конниками и Петилий Цериал. Счи­тая, что враг уже разбит, он стремительно двигался вперед, не со­блюдая никакой осторожности, и вдруг наткнулся на засаду из всадников и пехотинцев. Битва развернулась под самым Римом, среди садов и строений, на кривых извилистых улицах, хорошо знакомых вителлианцам, но внушавших страх конникам Цериала. Последние, к тому же далеко не все сражались с одинаковым пы­лом: среди них было немало солдат, перешедших к флавианцам совсем недавно, под Нарнией, и теперь они старались угадать, ка­кая сторона возьмет верх. В этой битве префект конного отряда Юлий Флавиан был захвачен в плен; остальные в беспорядке бе­жали: победители преследовали их только до Фиден.
   80. Этот успех еще усилил рвение народа. Городская чернь взялась за оружие. Мало у кого были настоящие боевые щиты, большинство вооружилось чем попало, толпа гремела оружием, требуя сигнала к началу битвы, Вителлий поблагодарил и прика­зал двигаться на защиту города. Собравшийся тут же сенат назна­чил послов, которые отправились в войско противника, чтобы убе­дить его, якобы ради интересов государства, согласиться на мир и прекращение военных действий. Судьба этих послов сложилась по-разному. Явившиеся к солдатам Петилия Цериала, которые и слышать не хотели о перемирии, едва не погибли. Ранен был пре­тор Арулен Рустик - ярость солдат вызвало не только звание посла и претора, над которым они надругались, но и горделивое достоинство, отличавшее этого мужа. Свиту его разогнали, первый ликтор, осмелившийся расчищать в толпе дорогу претору, был убит. Охва­ченные бешеной ненавистью к своим же согражданам, забыв о не­прикосновенности послов, которую чтут даже чужеземные племе­на, они убили бы Рустика и его спутников под самыми, стенами родного города, если бы Цериал не приказал окружить прибыв­шего охраной. Несколько лучший прием встретили посланцы се­ната, явившиеся к Антонию - не потому, что солдаты здесь были скромнее, а потому, что командующий крепче держал их в руках.
   81. В числе послов замешался всадник Музоний Руф - рев­ностный последователь философов и поклонник стоицизма, кото­рый принялся толковать окружившим его вооруженным солдатам о благах мира и ужасах войны. Некоторые смеялись, большинству было противно. Его бы, наверное, избили и выгнали, но он вовремя послушался людей, которым стало его жалко, и, испугавшись сы­павшихся со всех сторон угроз, прекратил свои неуместные поуче­ния. Навстречу армии вышли также девы-весталки, несшие Анто­нию письмо Вителлия. Он просил отложить решающее сражение на один день и уверял, что, благодаря этой отсрочке, легче удастся все уладить. Антонин с почетом отпустил весталок, Вителлию же написал, что после убийства Сабина и пожара Капитолия ни о каких переговорах не может быть и речи.
   82. Все же Антоний, собрав войска на сходку, пытался уго­ворить их разбить лагерь возле Мульвийского моста и отложить вступление в город до следующего дня. Он стремился добиться этой отсрочки, ибо опасался, что разгоряченные битвой солдаты не пощадят ни народ, ни сенат, ни даже храмы и святилища бо­гов. Но солдаты были уверены, что любое промедление только на руку врагу. К тому же они видели вымпелы, развевавшиеся на окружающих холмах: хотя под этими вымпелами стояли всего-на­всего мирные граждане, солдатам казалось, что там их ждет готовая к бою вражеская армия. Войско разделилось на три колонны: одна осталась на Фламиниевой дороге, другая пошла в наступле­ние берегом Тибра, третья двигалась по Соляной дороге к Коллинским воротам. Одного налета конников оказалось достаточно, что­бы разогнать чернь, и наступавшие столкнулись с войсками вител-лианцев, тоже разделенными на три колонны. Битва на подступах к городу шла во многих местах и с переменным успехом, но в большинстве случаев все же победа оставалась за флавианцами, у которых были лучше командиры. Особенно тяжело пришлось тем, которые, вступив в город, свернули налево и оказались на узких, скользких улицах, примыкающих к Саллюстиевым садам. Вителлианцы, взобравшись на стены садов, забрасывали наступавших камнями и дротами и до самых сумерек не давали им про­двинуться вперед, пока, наконец, их самих не окружили конники, прорвавшиеся в город через Коллинские ворота. Местом битвы ста­ло и Марсово поле. Удача сопутствовала флавианцам, которых окрылила память о множестве прежних побед, виталлианцам же придавало сил одно лишь отчаяние; их обращали в бегство, но они снова и снова собирались то в одной, то в другой части города.
  
   83. Жители, наблюдавшие за этой борьбой, вели себя как в цирке - кричали, рукоплескали, подбадривали то тех, то этих. Если одни брали верх и противники их прятались в лавках или домах, чернь требовала, чтобы укрывшихся выволакивали из убе­жища и убивали; при этом большая часть чужого добра достава­лась толпе - поглощенные убийством и борьбой, солдаты предо­ставляли добычу ей.
  
   Город был неузнаваем и безобразен. Бушует битва, падают раненые, а рядом люди моются в банях или пьян­ствуют; среди потоков крови и валяющихся мертвых тел разгули­вают уличные женщины и те, кого едва отличишь от них; роскошь и распутство мирного времени, а рядом - жестокости и преступ­ления, как в городе, захваченном врагом; безумная ярость и лени­вый разврат владеют столицей. Бои между вооруженными армия­ми бывали в Риме и раньше, - дважды приносили они победу Луцию Сулле, один раз Цинне, и в ту пору тоже совершалось не меньше жестокостей.
  
   Но только теперь появилось это чудовищное равнодушие. Никому и в голову не пришло хоть на минуту отка­заться от обычных развлечений; можно было подумать, что в го­роде праздник. Все ликовали, все захлебывались от восторга - и не оттого, что сочувствовали какой-либо из борющихся сторон, а потому, что радовались несчастьям своего государства.
  
   0x01 graphic
  
   ПОМПЕЙ, Секст (лат, Sextus Pompeius) (род. ок. 75 г. до н. э., ум. 35 г. до н. э.) -- римский полководец, младший сын Помпея Великого.
  
   84. Труднее всего оказалось взять лагерь - последнюю опору немногих оставшихся в живых смельчаков. Сопротивление их еще больше ожесточило флавианцев, особенно бойцов старых когорт. "Черепаха", осадные машины, зажигательные снаряды, насыпи - все приемы, используемые при осаде укрепленных городов, были пущены в ход разом.
  
   "Награда за все сражения, бедствия, труды, - кричали нападающие, - здесь. Город принадлежит сенату и рим­скому народу, храмы - богам, а лагерь - солдату: честь его, родина и дом там. Если не удается захватить лагерь сейчас, будем сражать­ся всю ночь, а своего добьемся!"
  
   Вителлианцы уступали противни­ку числом, удача покинула их, и они обратились к последнему, что остается в утешение побежденным, - стали затягивать борьбу, про­тивиться наступлению мира, обагрять кровью дома и алтари. На площадках башен и на валах испускали дух умирающие. Наконец ворота рухнули, но оставшиеся в живых защитники лагеря сбились и кучу и отвечали ударом на каждый удар врага. Они погибли все до единого, но падали только лицом к противнику и, даже рас­ставаясь с жизнью, думали лишь о том, чтобы умереть со славой.
   Когда город был взят, Вителлий вышел через задние комнаты дворца, сел в носилки и приказал отнести себя на Авентин в дом жены. Он рассчитывал незамеченным переждать здесь день, а за­тем пробраться в Таррацину - к брату и его когортам. Вителлий отличался редким непостоянством мыслей; к тому же, когда чело­век испуган, ему всегда самым ненадежным представляется именно то положение, в котором он сейчас находится; Вителлий поколе­бался и вернулся на Палатин. Дворец стоял пустой и безлюдный. Даже самые ничтожные рабы разбежались или, едва завидев при­ближающегося принцепса, прятались. Тишина и одиночество наво­дили жуть. Вителлий открывал двери и отшатывался в ужасе: по­кои были пусты. Устав скитаться по дворцу, он, было, спрятался в постыдное место, но трибун когорты Юлий Плацид вытащил его оттуда. Со скрученными за спиной руками, в разодранной одежде его повели по городу. Зрелище было отвратительное - многие выкрикивали ругательства и оскорбления, не плакал никто: когда смерть так позорна, состраданию нет места. Какой-то солдат из германской армии попался им навстречу и неожиданно с неисто­вой злобой набросился на Вителлия. Так и осталось непонятным, чего он хотел - излить свою ярость на принцепса, избавить его от издевательств или заколоть трибуна. Он успел отрубить трибуну ухо, но был тут же убит.
   85. Подталкиваемый со всех сторон остриями мечей и копий, Вителлий вынужден был высоко поднимать голову; удары и плевки попадали ему прямо в лицо, он видел, как валятся с пьедесталов его статуи, видел ростральные трибуны, узнал место, где был убит Гальба. Наконец его поволокли к Гемониям, куда еще так недавно бросили тело Флавия Сабина. Глумившемуся над ним трибуну он сказал:
  
   "Ведь я был твоим императором", - то были единственные достойные слова, которые пришлось от него услышать.
  
   Произнеся их, он тут же упал, покрытый бесчисленными ранами, и чернь надру­галась над мертвым так же подло, как пресмыкалась перед живым.
   <...>
  
  

Книга четвертая

  
   1. Вителлий был убит; война кончилась, но мир не наступил. Победители, полные ненасытной злобы, с оружием в руках, по всему городу преследовали побежденных; всюду валялись трупы; рынки и храмы были залиты кровью. Сначала убивали тех, кто случайно попадался под руку, но разгул рос, вскоре флавианцы принялись обшаривать дома и выволакивать укрывавшихся там. Любого, кто обращал на себя внимание высоким ростом или мо­лодостью, будь то воин или житель Рима, тотчас же убивали. На первых порах победители еще помнили о своей вражде к побеж­денным и жаждали только крови, но вскоре ненависть отступила перед алчностью. Под тем предлогом, что жители могут скрывать у себя вителлианцев, они запретили что-либо прятать или запи­рать и стали врываться в дома, убивая всех сопротивлявшихся. Среди бедняков и простонародья н самых подлых рабов нашлись такие, что выдали своих богатых хозяев; других предавали друзья. Казалось, будто город захвачен врагами; отовсюду неслись стоны и жалобы; люди с сожалением вспоминали о наглых проделках солдат Отона н Вителлия, вызывавших у них в свое время такую ненависть.
  
   Полководцы флавианской партии сумели разжечь граж­данскую войну, но оказались не в силах справиться с победивши­ми солдатами; во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче ему взять верх; править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные.
  
   2. Домициан принял титул цезаря и поселился во дворце. Он не спешил взять на себя заботы, сопряженные с этим званием, и походил на сына принцепса лишь своими постыдными и развратными похождениями. Префектом Претория стал Аррий Бар, высшая власть сосредоточилась в руках Прима Антония. Он при­сваивал принадлежавшие принцепсу деньги и рабов и вел себя в императорском дворце, как в захваченной Кремоне. Остальные командиры, то ли по скромности, то ли из-за низкого происхожде­ния, никак не смогли проявить себя во время войны и теперь, при дележе добычи, тоже остались и стороне. Жители столицы, запу­ганные и готовые пресмыкаться, перед юным принцепсом; требо­вали послать войска навстречу возвращавшемуся из Таррацины Луцию Вителлию, дабы затушить последний очаг войны. Вскоре конница, действительно, получила приказ выступить к Ариции, а легионы расположились в Бовиллах. Луций Вителлин не стал мед­лить и сразу же, вместе со всеми своими когортами, сдался на ми­лость победителя; его солдаты, испуганные и раздраженные, по­бросали оружие, принесшее им столько несчастий. Нескончаемая колонна пленных, окруженная вооруженными легионерами, всту­пила в столицу. Вителлианцы шли мрачные, суровые, не замечая ни рукоплесканий, ни насмешек толпы; ни на одном из лиц ни малейшего признака слабости; несколько человек вырвались из ря­дов и были тут же убиты; остальных отвели в тюрьму. Никто из пленных не проронил ни одного недостойного слова, и подобаю­щая их мужеству слава осталась, несмотря на унизительное поло­жение, незапятнанной. Луций Вителлий был убит. Пороками рав­ный брату, он с большей энергией защищал принципат Вителлиев и разделил с Авлом не столько власть, сколько гибель.
   <...>

0x01 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2012