ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Военное Искусство В Крымскую Войну 1853-1856 гг.

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

Л. БЕСКОВНЫЙ

ВОЕННОЕ ИСКУССТВО

В КРЫМСКУЮ ВОЙНУ

1853-1856 гг.

  
  
   <...> Дипломати­ческая война не дала успеха России. Все попытки Николая I и его дипломатов локализовать русско-турецкий конфликт и из­бегнуть борьбы с европейской коалицией были безуспешны. Ве­ликие державы стремились к расширению конфликта и превра­щению его в европейскую войну с целью нанесения пораже­ния России и устранения ее с Ближнего Востока.
   Дипломатическая война определила стратегию и тактику русской армии и флота. И когда стало ясно, что дипломати­ческими средствами нельзя решить поставленную задачу, в ход пошли пушки. Однако тактические успехи России, вопреки ожи­даниям, не решили вопроса, а лишь приблизили европейскую войну.
   <...> Николаю I уже в ноябре 1853 г. стало ясно, что воевать придется не толь­ко с Турцией, но также с Англией и Францией. <...>
   Поражение турецкого флота под Синопом стало поводом для вмешательства Англии и Франции в войну. Но, вообще говоря, если бы не было этого повода, то нашелся бы другой, поскольку необходимость войны уже созре­ла. Союзные эскадры с 11 (23) октября уже стояли в Босфоре и ожидали приказа войти в Черное море. Такой приказ был дан 22 декабря 1853 г., и эскадры вошли в Черное море, имея за­дачу "прекратить в нем плавание каких бы то ни было рус­ских судов".
   Союзный флот состоял из двух эскадр. Английская эскадра состояла из 8 линейных кораблей (1 винтового), 3 фрегатов (1 винтового) и 10 пароходов; французская -- из 8 кораблей, (1 винтового), 2 фрегатов и 6 пароходов (всего 16 кораблей, 5 фрегатов и 16 пароходов). Конечно, этого числа кораблей было явно недостаточно для уничтожения Черноморского флота, в составе которого было 16 кораблей, 12 фрегатов, 25 бригов, 9 пароходофрегатов и 24 малых парохода.
   Русские моряки показали у Синона, как они борются за морскую честь. Именно поэтому союзники вовсе не искали в море встречи с русским флотом, а ограничились эскортированием турецких транспортов, на которых было доставлено в Батум 5 тыс. чел. с артиллерией. После этой операции союзный флот вернулся в Босфор и ограничился наблюдением за дейст­виями русского флота и нападением на русские торговые суда.
   Введя флот в Черное море, союзники сочли нужным объяс­нить Европе причины этого акта, что было сделано довольно своеобразно для того времени. 17(29) января в "Moniter" было помещено письмо Луи-Наполеона, в котором русскому царю предлагалась альтернатива -- либо русские уйдут из Дунайских княжеств, тогда союзники очистят Черное море, Россия и Тур­ция приступят к мирным переговорам, и этим будет снято оскорбление с английского и французского флотов, нанесенного им Синопским поражением, либо -- война. Николай I поступил так же; он опубликовал отрицательный ответ в русском официозе ("Петербургском журнале"), и этим события были предре­шены.
   А.С. Меншиков в это время курсировал между Севастопо­лем и Николаевом, бесстрастно регистрировал события и так же бесстрастно сообщал о них Горчакову и Николаю I. "Не­приятель, -- писал он Николаю, -- как предполагать можно, или сделает нападение на Феодосию, или постарается прорваться в Керченский пролив, или, наконец, высадит свое войско в Евпа­тории, либо между сим городом и Севастополем, чтобы устре­миться на сей последний, как на главнейшую цель войны, объяв­ленной России" (1).
   Через несколько дней он писал: "Морской атаки (на Се­вастополь) он, без сомнения, не предпримет. Но, имея в своем распоряжении превосходящую нас силу, поведет атаку бере­гом, для чего он может высадить до 50 тыс. чел." (2). Но, оче­видно, ни царя, ни Меншикова это нисколько не беспокоило, что следует из той оценки обстановки, которую он дал в пись­ме Горчакову: "Севастополь обеспечен в такой мере, что, ко­нечно, нужен весьма значительный десант, чтобы отважиться сделать решительное нападение на этот порт -- предприятие тем не менее сбыточное, что, в. св., в обеспечение наше притяги­ваете на себя союзников магометанства" (3).
   Уверен был в силе Севастополя и Николай. Успокаивая Мен­шикова, он писал: "Ежели точно англичане и французы войдут в Черное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты их проймешь салютом, иного они может и не помышляют. Высадки не помышляю, и ежели бы попытка и была, то, кажется, теперь отбить их можно: в апреле ж будешь иметь всю 16-ю дивизию с ее артиллериею, бригаду гусар и конные батареи, более чем нужно, чтобы заставить их дорого поплатиться" (4).
   Все эти оптимистические расчеты оказались несостоятель­ными. 28 февраля 1854 г. между Турцией, Англией и Фран­цией был заключен союзный договор, а 15 -- 16 марта Англия и Франция объявили России войну.
   Первую крупную акцию союзники провели против слабо ук­репленной Одессы. 10(22) апреля 19 кораблей и 9 пароходофрегатов предприняли попытку разрушить систему береговых батарей и высадить десант. Но эта попытка оказалась неудач­ной. Огнем береговой артиллерии десант был отбит. 14 апреля командир 3-го пехотного корпуса, донося о результатах боя главнокомандующему, писал: "Англо-французская огромная эс­кадра удалилась от Одессы, нанеся ей и войскам е. в. мало вреда..." "Заметно 3 повреждения пароходофрегата и 1 линей­ного корабля" (5).
   Меншиков все еще был уверен, что "при отделении дивизии в Адрианополь, при подкреплении Омер-паши отрядом и при за­нятии Варны сильным гарнизоном невозможно, чтобы у неприя­теля осталось достаточное количество войска для успешного действия противу Севастополя" (6). И только в июне 1854 г., когда армия Горчакова стала отходить за Прут и было получено известие о подготовке десанта в Варне, его покинула эта уве­ренность. И теперь он писал царю: "Морской атаки он, без сомнения, не предпримет. Но, имея в своем распоряжении зна­чительно превосходящую нас силу, поведет атаку берегом" (7).
   Меншиков просил направить Горчакову обещанную ему еще в марте 26-ю пехотную дивизию и распустить слух, что он со­бирается сократить район расположения войск в княжествах, чтобы начать наступление на Варну. По всем данным, Мен­шиков как будто старался выиграть время и собрать силы для организации отпора союзникам.
   Чем же располагал Меншиков в Крыму и что он предпринял для организации обороны Сева­стополя?
   К первому сентября под командованием Меншикова было 42 батальона, 16 эскадронов, 9 сотен казаков при 86 орудиях, что составляло 38.600 чел. Эти силы предназначались, собствен­но, для обороны Севастополя. Кроме того, для обороны Феодосии и Керчи был сформирован отряд под начальством генера­ла Хомутова (9,8 батальонов, 1 эскадрон, 18 казачьих сотен при 240 орудиях -- всего 18.000 чел.).
   Кроме сухопутных войск в распоряжении Меншикова был личный состав Черноморского флота, насчитывающий 15 700 чел. Из этого состава в августе 1854 г. было сформировано 4 десант­ных батальона по 460 чел. в каждом, которые должны были сразу сходить с кораблей на берег в случае тревоги. Войска получили боевые запасы из трех местных артиллерийских пар­ков, которые располагали штатной нормой на 48 батальонов, 32 эскадрона и 12 батарей.
   Продовольствие и фураж в количестве 58,8 тыс. четв. муки, 6,2 тыс. четв. круп, 17 тыс. четв. овса и ячменя и 2,5 тыс. пудов сухарей были сосредоточены в провиантских магазинах Се­вастополя, Симферополя, Евпатории, Ялты, Карасубазара, Кер­чи и на Арабатской стрелке. Эти запасы могли обеспечить на­личное количество войск в течение 4,5 месяцев. Имеющаяся сеть госпиталей оставалась на мирном положении, стационар­ный госпиталь на 300 чел. был только в Севастополе, осталь­ные четыре были временными: в Симферополе на 300 чел., в Феодосии на 300 чел., в Керчи на 150 чел. и в Перекопе на 75 чел. Запас вещей в госпиталях был рассчитан на 1,5 тыс. чел. и перевязочных средств на 6 тыс. чел. (8)
   Обеспечение Севастополя как главной базы флота было та­ково. Крепость имела достаточно сильную оборону со стороны моря, но оказалась совершенно неподготовленной с суши. В со­ставе крепостной артиллерии числилось 974 орудия, из которых на приморских батареях состояло 657 орудий и со стороны суши 145 орудий. Кроме того, на судах было 2 тыс. орудий и в запасе 930. Таким образом, в Севастополе было сосредоточе­но 3.904 орудия, готовых снарядов 1 млн. и пороху на 325 тыс. зарядов (65 тыс. пудов).
   Для обеспечения личного состава флота в Севастополе было муки 43,7 тыс. четв., круп 62 тыс. пудов, гороху 20 тыс. пудов и солонины 14,8 тыс. пудов. Этих запасов из расчета на 25 тыс. чел. могло хватить на 7 -- 8 месяцев.
   Медицинское обслуживание флота обеспечивал Севастополь­ский морской госпиталь на 1,8 тыс. чел. Таким образом, Крым­ская армия и Черноморский флот были обеспечены продоволь­ствием и боеприпасами на 5 -- 6 месяцев. Хуже обстояло дело с топливом для пароходов и пароходофрегатов. Накануне войны Корнилов пытался организовать доставку угля из Донецкого бассейна, но безуспешно, слишком плохо обстояло дело с транс­портировкой.
   1(12) сентября Меншиков доносил Николаю I: что у мыса Лукулла сосредоточилось 106 союзных судов и "нет сомнения, что везется на них десантная экспедиция, но место высадки положительно еще не обозначено. Войска наши между тем со­средоточиваются на пространстве от Качи к Альме" (9).
   Но уже вечером этого дня телеграф с мыса Лукулла со­общил, что флот становится на якорь у Евпатории. Кроме воен­ных кораблей для переброски десанта союзники использовали до 300 десантных судов. Всего в составе этого десанта было 28 тыс. французских войск при 68 полевых орудиях, 26,4 тыс. английских войск при 60 орудиях и 7 тыс. турецких войск при 12 орудиях. Три парохода и фрегат, появившиеся 1 сентября в Евпатории, высадили сначала десант в 3 тыс. чел. при 12 ору­диях. Находившаяся в городе команда Тарутинского полка ото­шла к Симферополю. Союзники начали высадку у оз. Кизыл-Яр (южнее Евпатории) 2(14) сентября и к вечеру 3(15) чис­ла имели на берегу 61,4 тыс. чел. при 128 полевых орудиях. "Лишь только я высажусь в Крыму, -- хвастливо уверял маршал Сент-Арно, -- и бог пошлет нам несколько штилю -- конечно: я овладею Севастополем и Крымом" (10).
   Получив сведения о начавшейся высадке противника, Меншиков приказал сосредоточить к позиции на Альме все сухо­путные силы, расположенные как в крепости, так и в восточ­ной части полуострова. К 8 сентября на Альминской позиции располагалось 42,5 батальона, 16 эскадронов, 11 сотен казаков, т. е. всего около 35 тыс. чел. при 84 орудиях (11). Таким образом, русская армия почти вдвое уступала по численности армии союзников.
   Встреча противника произошла 8(20) сентября 1854 г. Рус­ские войска занимали высокий левый берег р. Альмы, которая слабо прикрывала фронт позиции: ее легко можно было перей­ти вброд во многих местах, особенно удобно это сделать у впа­дения реки в море. Общее протяжение позиции равнялось при­мерно 6,5 -- 7 верстам. Правый берег Альмы был хотя и пологим, но весь покрыт садами и виноградниками, облегчающими союз­никам маскировку войск. Наиболее удобные подходы к русской позиции были с флангов.
   Учитывая это обстоятельство, Меншиков сосредоточил свои силы на правом фланге и в центре позиции и очень слабо обеспечил свой левый фланг и резерв. Войска были построены в так называемом "нормальном боевом порядке" (в линию ба­тальонных колонн). Впереди боевого порядка он приказал рас­сыпать егерей и застрельщиков. Командование правым флангом Меншиков возложил на Горчакова, а левым -- на генерал-лей­тенанта Кирьякова 2-го.
   Так как никакой диспозиции на размещении войск и поря­док ведения сражения не было дано, то подходившие вой­ска разводил офицер для поручений главнокомандующего пол­ковник Вунш. Полевого штаба у Меншикова не было, никаких мер по усилению позиции в инженерном отношении не проводи­лось, и, главное, ничего не было сделано для расчистки про­странства перед позицией.
   Союзники направили к Альме 55-тысячное войско при 112 орудиях. На военном совете они приняли решение наступать на русскую позицию с фронта, охватывая одновременно их ле­вый фланг. Против русского правого фланга действовали анг­лийские, а против левого фланга -- французские и турецкие войска.
   Сражение началось в 11 часов. Союзники открыли огонь с кораблей и заставили русский левый фланг податься к центру. Под прикрытием огня французские войска (14 тыс. чел.) пе­решли Альму и вышли во фланг русским (6 тыс. чел.). Огнем штуцерных они стали наносить серьезные потери русской пехо­те. В первую очередь были выведены из строя офицеры, си­девшие верхом. Это заставило Кирьякова отвести свои войска еще ближе к центру.
   Не лучше дело было в центре. Рассыпанные за Альмой стрелки быстро израсходовали патроны и вынуждены были от­ступить под губительным огнем английских солдат. Противник использовал сады и кустарники для сближения и, пользуясь этим прикрытием, открыл огонь по стоявшим в плотных строях русским полкам. Под огнем противника солдаты стали вести огонь лежа. Горчаков приказал командирам поднять солдат Ка­занского и Углицкого полков и построить их в колонны. Но это им не удалось.
   На правом фланге русского боевого порядка англичане по­пытались смять Владимирский полк, но их атака была отбита картечным огнем и последующей контратакой русских солдат. Тогда англичане стали вести огонь лежа с дальних дистанций. Огнем из штуцеров они вывели из строя большую часть ар­тиллеристов. Угроза обхода и удара французов с левого и ан­гличан с правого флангов, а также крупные потери в резуль­тате огня противника заставили Меншикова отдать приказ об отступлении.
   В этом сражении выявилось полное преимущество нарезного оружия над гладкоствольным. Пользуясь дальнобойным стрел­ковым оружием, союзники выводили из строя не только пехоту, но и артиллерийскую прислугу. Огонь русских из гладкостволь­ных ружей и пушек был бесцельным. Нарезное оружие требо­вало иной организации боя и иных боевых порядков. Плотные боевые порядки больше нельзя было применять, ибо войска нес­ли огромные потери, они стихийно рассыпались и старались при­жаться к земле. Но в русской армии о самоокапывании еще никто не думал, да у солдат и не было для этого саперных ло­пат. Противник одержал победу дорогой ценой, хотя имел поч­ти двойное превосходство в людях и подавляющее в средст­вах вооружения. Потери союзников составили 4.300 чел., а рус­ских 5.845 чел. (12)
   Союзники впервые в ходе этой войны встретились с русскими на поле боя. Они старались избегать или не допускать русских штыковых атак, а там, где это происходило, союзники несли тяжелые потери. Командир английской дивизии герцог Кембриджский недаром сказал: "Еще одна такая победа, и у Англии не будет армии" (13).
   Вот почему союзники отказались от преследования и дали возможность русской армии отойти. Растерялся лишь один Меншиков, который не дал никаких указаний о порядке отхода. От­ходящие войска, не зная, куда отходить, действовали по своему разумению. Одни отходили к Севастополю, другие останавлива­лись на р. Каче. О раненых никто не думал, и они двигались в разные стороны. Тяжело раненные оставались на поле боя.
   Докладывая Николаю I об итогах сражения, Меншиков ука­зал, вопреки истине, что "причиною оставления позиции была недостаточная стойкость войск". В это не поверил даже царь.
   Оборона Севастополя. После сражения на р. Альме Менши­ков не знал, что делать. Сначала он предполагал расположить войска между севастопольским рейдом и р. Бельбек, чтобы при­крыть этой фланговой позицией дорогу на Бахчисарай. Но за­тем, когда обнаружилось, что союзные войска не намереваются действовать в направлении на Симферополь, он отвел войска к Севастополю и расположил их частью у Северного укрепле­ния, а главные силы южнее города на Куликовом поле, между Карантинной и Сарандинакиной балками.
   Между тем Корнилов принимал самые энергичные меры по организации обороны Севастополя. Он поручил инженер-под­полковнику Э.И. Тотлебену подготовить оборонительную линию на северной стороне. За 10 дней, считая от времени высадки, у Северного укрепления была создана укрепленная позиция дли­ной почти в 2 км, на ней было размещено 29 орудий крупного калибра, позицию заняло 11.350 чел. из гарнизона Севасто­поля(14).
   Чтобы не допустить возможности произвести атаку крепости с моря, Меншиков приказал затопить часть парусных судов, преградив ими вход в бухту. Однако Корнилов не сразу согла­сился с мнением Меншикова. Он собрал военный совет из флагманов и капитанов и поставил на обсуждение вопрос о возмож­ности произвести атаку союзного флота, сосредоточенного у мы­са Лукулла. Однако силы были настолько несоизмеримы, что совет не согласился с предложением Корнилова. Тем не менее Корнилов доложил о своем мнении Меншикову, который под­твердил приказ о затоплении.
   9(21) сентября Корнилов отдал приказ о затоплении 7 ко­раблей на фарватере, а остальные корабли приказал отвести в бухту под защиту батарей (15).
   "Товарищи! -- писал в приказе от 11 сентября Корнилов. -- Войска наши после кровавой битвы с превосходным неприяте­лем отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его... Гру­стно уничтожить свой труд: много было употреблено нами уси­лий, чтоб держать корабли, обреченные жертве, в завидном свету порядке, но надо покориться необходимости" (16). В ночь на 11 (23) сентября было затоплено 5 кораблей и 2 фрегата. Об­ращаясь к морякам, влившимся в состав гарнизона после затоп­ления кораблей на рейде, Нахимов писал: "Я уверен в коман­дирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драть­ся как герой..., о чем по эскадре объявляю" (17). Из команд за­топленных кораблей было сформировано 12 батальонов и от­правлено на северную сторону (18).
   Поручив оборону Севастополя Корнилову, Меншиков вдруг решил предоставить крепость силам гарнизона, а полевые вой­ска отвести к Бахчисараю, чтобы не оказаться запертым в Се­вастополе и обеспечить связь с тылом. Для этого нужно было совершить весьма опасный фланговый марш, поскольку союзни­ки 12 (24) сентября уже подошли к Бильбеку. Встреча войск не произошла лишь благодаря туману. 14 (26) сентября обе армии разошлись, Меншиков отвел войска на р. Качу, а союз­ники двинулись к Федюхиным высотам и Балаклаве, куда пе­решла также английская эскадра.
   Отказ союзников с ходу атаковать Севастополь объясняет­ся тем, что они получили сведения о возведенных там укреп­лениях и также о заграждении фарватера, что исключало воз­можность содействия войскам со стороны моря (19).
   Решение Меншикова оставить Севастополь на произвол судьбы вызвало негодование всего гарнизона. "Но что будет, то бу­дет. Положили стоять. Слава будет, если устоим, если же нет, то князя Меншикова можно назвать изменником и подлецом... Если бы я знал, что он способен на такой изменнический по­ступок, то, конечно, никогда бы не согласился затопить корабли, а лучше вышел дать сражение двойному числом врагу" (20), -- писал в дневнике Корнилов.
   Но союзники, не предприняв атаки с севера, обогнули Се­вастополь с юга и остановились. Французские войска заняли Федюхины высоты, а английские направились к Балаклаве. Они не торопились, ибо им хорошо было известно от местных татар, что с южной стороны город беззащитен. Командование решило собраться с силами и одним ударом покончить с русскими вой­сками. Обходное движение войск союзников застало южную сто­рону буквально врасплох. Поскольку главные усилия защитни­ков Севастополя были сосредоточены на укреплении северной стороны, а сил было мало, то с южной стороны до 14 (26) сен­тября успели лишь усилить фасы 3, 4 и 5 бастионов и устроить три батареи (21). На вооружении южной стороны было 172 ору­дия, а гарнизон бастионов состоял из шести резервных баталь­онов (около 5 тыс. чел.).
   Корнилов тотчас перевел на южную сторону 13 флотских батальонов и все подвижные батареи. К 15 (27) сентября обо­ронительную линию заняло 16 тыс. штыков при 32 полевых орудиях. Объезжая войска, Корнилов потребовал стоять на­смерть: "Тот изменник, кто протрубит ретираду. И если я сам прикажу отступать, коли меня" (22).
   Начальником южной стороны был назначен Нахимов, а на­чальником инженерной подготовки инженер-подполковник Тотлебен. Организаторы обороны Корнилов, Нахимов и Тотлебен про­явили необычайную энергию. Под их руководством в поразитель­ного короткий срок была создана укрепленная позиция, состоящая из нескольких линий. Позиция была разделена на пять дистанций. Главная оборонительная линия состояла из редутов (бастионов) и батарей, связанных между собой траншеями. Впереди главной линии была создана система заграждений (рвы, волчьи ямы и фугасы). За главной оборонительной линией шла вторая линия для отвода войск на время артиллерийско­го обстрела. Наконец, на окраине города создавалась третья линия. Здесь укреплялись доки, строились блиндажи и укрытия для резервов. В основу инженерного плана Тотлебен положил идеи своего учителя Теляковского: "Я ничего нового не соз­дал, -- писал ему Тотлебен, -- я только, Аркадий Захарович, про­водил ваши идеи в жизнь".
   В создании этих укреплений участвовало все население Се­вастополя, в том числе женщины. "Они но собственному вызо­ву вместе с детьми с полным усердием участвовали во всех инженерных работах" (23). Одна из батареи получила даже на­звание "Девичьей батареи".
   В итоге до 5(17) октября на южной оборонительной ли­нии было построено 20 новых батареи с 341 орудием. Но на­правлено было против батарей противника только 118 орудий.
   Ускоренная атака. К началу октября союзники имели под Севастополем армию в 67 тыс. чел., из них 41 тыс. французов, 20 тыс. англичан и 6 тыс. турок.
   Гарнизон Севастополя к этому времени насчитывал до 35,6 тыс. солдат, матросов и офицеров. На 5(17) октября про­тивник назначил бомбардировку города, за которой должен был последовать штурм. Артиллерийская подготовка из 120 орудий началась в 6 часов 30 минут 5(17) октября. Кроме того, по Севастополю вели огонь 794 орудия (с одного борта) ан­глийских кораблей и 546 орудий французских кораблей. Таким образом, против 118 русских орудий на южной стороне и 150 с боковых батарей у входа в бухту действовало 1.462 орудия. Обстрел южной стороны выявил все недостатки наскоро сделан­ных укреплений, вследствие чего русские войска несли тяжелые потери. Но в восстановлении этих укреплений приняло участие все население города. Под огнем люди продолжали укреплять город, подносили боеприпасы, оказывали помощь раненым. Уча­стник героической обороны Севастополя Л. Н. Толстой отмечал: "Дух в войсках выше всякого ожидания. Во время древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо "здорово, ребята!" говорил -- "нужно умирать, ребята, умрете?" -- и войска отвечали: "умрем, ваше высокопревос­ходительство, ура!", и это не был эффект, а на лице каж­дого видно было, что не шутя, а взаправду... Рота моря­ков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи" (24).
   В этот день погибло много защитников Севастополя и среди них талантливый организатор и руководитель обороны города адмирал В.А. Корнилов. Умирая, он сказал: "Отстаивайте же Севастополь!" После смерти Корнилова оборону города возгла­вил вице-адмирал П.С. Нахимов.
   Значительные потери понес также противник, особенно ощу­тимыми они были на флоте. От огня береговых батарей серь­езные повреждения получило несколько кораблей, которые при­шлось срочно направить в Константинополь на ремонт.
   За день боя союзники израсходовали 50 тыс. снарядов, рус­ские же только 36 тыс. И хотя ущерб, нанесенный укреплениям, был весьма серьезным, однако в этот день союзное командо­вание не решилось на штурм (25).
   С прекращением огня моряки и население города всю ночь с 5(17) на 6(18) октября провели в напряженной работе по исправлению повреждений. Особенно много пришлось потру­диться на 3-м, 4-м и 5-м бастионах. К изумлению противника, к утру 6(18) октября севастопольские укрепления были вос­становлены и готовы к отражению атак. "Обязываюсь донести, -- писал Меншиков царю, -- что морские чины -- от офицера до ма­троса, которым исключительно вверена защита города с бата­реями и бастионами, явили 5-го числа, во время бомбардиров­ки, примерное и достохвальное мужество и стойкость" (26).
   Отказавшись от атаки, противник вел обстрел по всему го­роду, но безуспешно. Таким образом, взять город методом ус­коренной атаки не удалось.<...>Противник, убедившись, что уско­ренной атакой укрепленный город не взять, перешел к методу постепенной атаки. Для овладения укрепленными позициями не­обходимы были новые формы борьбы. <...>
   Бой под Балаклавой (Кадыкиой). Не сумев овладеть Сева­стополем методом ускоренной атаки, союзники начали гото­вить новый штурм. Они заложили сеть параллелей и подво­зили к Севастополю осадную артиллерию. Однако новый штурм, планировавшийся через две недели, был сорван внезапным на­ступлением русских на Балаклаву, являвшуюся базой союзного флота.
   Идея русского командования состояла в том, чтобы перере­зать сообщения союзников и нанести сильный удар по их ты­лам. Балаклаву прикрывали с суши 6 редутов и линия тран­шей, занятые турецкими и английскими войсками. Для атаки был сформирован так называемый Чоргунский отряд генерал-лейтенанта П.П. Липранди.
   13 (25) октября русские войска перешли в наступление. Рус­ское командование удачно выбрало направление удара, но со­вершило его раньше, чем были сосредоточены для этого силы. Противник не ожидал активных действий русских, внезапность и стремительность удара принесли полный успех. Но закрепить его было нечем.
   Для выполнения задачи Меншиков выделил в распоряжение Липранди только что прибывшую из Бессарабии 12-ю дивизию, усилив ее пехотной бригадой 16-й пехотной дивизии генерала О.П. Жабокритского, гусарской бригадой генерала И.М. Ры­жова, одним уланским и двумя казачьими полками, что состав­ляло вместе 23 тыс. чел. Целью отряда было захватить пере­довые редуты противника на Воронцовском шоссе. Развитие на­ступления на Сапун-гору и Балаклаву, собственно, и не наме­чалось. Редуты был заняты турецкими войсками (до 3,5 тыс. чел.), прикрывались кавалерийской дивизией и шотландским полком. На Сапун-горе располагались французы, а в Балакла­ве -- английские части.
   На рассвете 13(25) октября русская кавалерия выбила ту­рок из редутов и обратила их в бегство. Английская морская пехота, стоявшая у Балаклавы, открыла огонь по турецким сол­датам, чтобы заставить их отбить потерянные редуты. Брига­да Жабокритского, перейдя Черную речку, заняла Федюхины высоты, а части 12-й дивизии овладели брошенными редутами и остановились.
   Раглан решил отбросить русскую пехоту силами кавалерии Кардигана. Рыжов, воспользовавшись "победой" англичан, за­влек английскую кавалерию в дефиле между захваченными у турок редутами и открыл губительный огонь, дополненный контр­ударом улан Еропкина. Местность, где погиб цвет английской кавалерии, получила у англичан название "долина смерти" (27).
   Но на этом русские успехи окончились. Липранди решил, что ему не удастся удержать занятые позиции, и приказал унич­тожить редуты и сбросить со скал артиллерию противника. Обе стороны остановились в нерешительном ожидании дальнейших событий. Отказ Липранди овладеть Балаклавой имел, однако, и отрицательные последствия -- союзники принялись за укрепле­ние своих тылов. Русские же не использовали успеха для из­менения обстановки в свою пользу. Их потери составили около 580 чел. (28)
   Инкерманское сражение. Генеральный штурм Севастополя был назначен военным советом союзников на 6(18) ноября. На быстрейшем завершении Крымской операции настаивали и в Париже, и в Лондоне. Однако штурм не состоялся, он был сорван ударом русских войск на Инкерманские высоты. Получив в подкрепление корпус Данненберга, Меншиков после долгих колебаний решил перейти в наступление. Но и в этот раз разработанный им план был составлен без учета местности, сил противника и возможностей русских войск. Для атаки была вы­делена 55-тысячная группа войск под командованием генерала Данненберга. Последний получил от Меншикова диспозицию, со­ставленную в общих чертах. Основываясь на этой диспозиции, Данненберг также дал столь же общие указания своим вой­скам (29. Главный удар должны были нанести по английским по­зициям два отряда -- Соймонова и Павлова, а вспомогательный -- против французских позиций отряд П.Д. Горчакова (30). Отвле­кающий удар производил отряд Хрулева.
   Отряд генерал-лейтенанта Соймонова (19 тыс. чел.) получил задачу наступать по юго-западному склону Килен-балки на юго-восток, отряд Павлова (16 тыс. чел.) -- через Инкерманский мост на юг, Горчаков должен был наносить удар по Сапун-горе, а ге­нерал-майор Тимофеев сделать вылазку из Севастополя (31).
   Англичане в первой линии имели 9 тыс. чел. при 23 ору­диях, а во второй 14 -- 15 тыс. чел. при 40 орудиях, французы же располагали 20 -- 25 тыс. чел. Истинного положения укреп­лений союзников никто в штабе Меншикова не знал, а Даннен­берг этим не заинтересовался и предоставил командирам отря­дов действовать по своему усмотрению. Накануне сражения про­шел сильный дождь, сильно размягчивший глинистую почву, войска продвигались с большим трудом и прибывали к назна­ченным местам не в установленное время.
   Отряд Соймонова, выйдя в 2 часа ночи, прибыл к Килен-балке только в 8 часов утра; перейдя ее, этот отряд стал взби­раться на Сапун-гору и затем строиться в боевой порядок на Инкерманском плато. Боевую линию составили Томский и Колыванский пехотные полки. В центре этой линии было 22 ору­дия. Уступом с ними шел Екатеринбургский полк. Впереди рас­сыпалась цепь стрелков. Кроме того, в резерве оставались 4 пол­ка (Суздальский, Владимирский, Бутырский и Углицкий). Гу­стой туман скрыл действия этого отряда, и когда утром 24 ок­тября (5 ноября) русские перешли в наступление, то для ан­гличан, это было полной неожиданностью. Нападение было со­вершено с фронта по восточному склону Килен-балки.
   Одновременно с севера через Инкерманские высоты во фланг английским позициям должен был действовать отряд Павлова, но из-за неисправности Инкерманского моста и густой грязи он сильно запоздал. Поэтому в наступление перешел лишь один от­ряд Соймонова. Первые же выстрелы аванпостов подняли тре­вогу в английском лагере Лесли и Ивенса. Английские войска успели занять свои позиции в то время, когда русские медленно двигались по плато, и встретили их огнем пехоты и артил­лерии в упор. Однако русские солдаты, рассыпавшись в цепь, преодолели зону огня, а затем штыковой атакой выбили ан­гличан из редутов N 1 и N 2 и оттеснили их к лагерю.
   Но из-за опоздания отряда Павлова войска Соймонова не смогли удержаться на занятых позициях и были вынуждены отойти; от поражения их спас резерв. Его командир Жабокритский выдвинул Бутырский полк, выкатил на позицию 16 легких орудий и огнем прикрыл отступающие части. Только в это вре­мя показались передовые войска колонны Павлова. Пройдя Ин­керманский мост, они разделились на три части: Охотский, Селенгинский и Якутский полки и половина 4-го стрелкового ба­тальона стали подниматься по Саперной дороге, Бородинский полк -- по Воловьей балке, а Тарутинский -- по старой Бахчиса­райской дороге. Наступая по пересеченной местности, полки рас­сыпались в цепь и вскоре достигли английских позиций. Затем пехоту подняли, построили в колонны и нанесли удар по брига­де Адамса. Англичане оставили первую линию и отошли. Поте­ряв много сил, русские части остановились, в это время их контратаковали сразу две английские бригады Буллера и Панефазера и заставили отойти в Каменоломный овраг.
   С подходом других полков отряда Павлова активизировались также части отряда Соймонова. Они отвлекли внимание англи­чан и облегчили выполнение задачи. По своей инициативе Охот­ский полк вновь захватил редут N 2. Но в это время к ан­гличанам подоспела резервная бригада Гольди и выбила из ре­дута Охотский полк. Контратакой Якутского полка редут был снова занят. Одновременно Селенгинский полк нанес поражение бригаде Торренса из дивизии Каткарта. Потрепанные англий­ские части сосредоточились между редутом N 2 и Килен-балкой. Будь у Павлова резерв, победа была бы достигнута, но на­чальник 23-тысячного резерва П.Д. Горчаков спокойно стоял в одном километре, не проявляя никакой инициативы, ожидая ука­заний от Данненберга.
   Английское командование обратилось за помощью к францу­зам, против которых у Чоргуна "демонстрировал" Горчаков. Поняв, что Горчаков не двинется с места, Боске перебросил главные силы на угрожаемый участок. Создав подавляющий пе­ревес в силах, они атаковали русских и заставили их отходить. Оказывая сопротивление, русские части отступили: отряд Соймонова по Саперной дороге в Севастополь, а Павлов к Инкерманскому мосту. Их отход прикрывался огнем пароходов "Вла­димир" и "Херсонес". Много хлопот принес французам отряд Ти­мофеева. Но эти семь батальонов не могли надолго приковать к себе значительные силы противника (32).
   "Таким образом, -- указывает Дубровин, -- лишенные содей­ствия артиллерии, полки наши, поднимаясь разновременно на высоты, не имели единства в действии. Вместо одновременного и совокупного действия по всей линии мы производили ряд частных атак, не поддержанных резервами, и не получая их, остановились на месте, давая тем неприятелю возможность от­ражать нас по частям" (33).
   Спасли англичан от разгрома французы и, конечно, Горча­ков и Данненберг. Удачно начатое сражение не принесло ожи­даемых результатов. Потери же были чувствительными: 10.634 чел., в том числе 5 генералов, против 4.700 чел., в том числе 3 генерала, у противника (34).
   "Несмотря на это, -- писал Дубровин, -- мы все-таки дол­жны сказать, что хотя англичане, вооруженные нарезными ружь­ями, бесспорно, наносили огромные поражения нашим войскам, но не могли остановить стремительные атаки даже и отдель­ных частей. Не было ни одного полка, который бы под убий­ственным огнем неприятеля не достиг до штыкового боя. Инкерманское сражение лучше всего указывает, на какие подвиги способен русский солдат, как велика его стойкость, мужество и храбрость, которые, при разумном употреблении, могут прине­сти блестящие результаты" (35).
   Это сражение сорвало англо-французский план штурма Се­вастополя. "В Инкерманской битве, -- писали англичане, -- для нас нет ничего радостного. Мы ни на шаг не продвинулись к Севастополю, а между тем потерпели страшный урон. Конечно, русские понесли, может быть, еще большие потери и были вынуждены отступить, но они возвратились на свои прежние позиции, а эти позиции возле самого Севастополя и Балакла­вы" (36).
   Командование союзников надолго отложило штурм Севасто­поля. Англичане и французы приступили к усиленным оборо­нительным работам. Русские хоть и не достигли цели, но ока­зали на противника серьезное моральное воздействие.
   Главной причиной неудачи под Инкерманом было непонимание всеми начальникам преимуществ нарезного, оружия, против которого бессмысленно было действовать в плотных боевых порядках. Рассыпному строю учили только егерей, что они и применяли с успехом, а остальную пехоту этому не учили. Очень плохо обстояло дело с управлением. Никто не коорди­нировал действий отдельных отрядов, вследствие чего в наступ­ление пехота шла пачками, достигнутый успех не мог превра­титься в общий. Действия же Горчакова были просто вредными, как, впрочем, и Данненберга, их бездействие было преступ­ным.
   Наконец, русское командование не имело представления о местности, на которой предстояло вести наступление, карта Севастополя прибыла к Меншикову на второй день после сраже­ния. <...>
  
   Борьба за Севастополь. Следствием Инкерманского сражения был отказ союзного командования от штурма, боевые дейст­вия приняли характер позиционной войны. Русские, совершенст­вуя оборону, комбинировали крепостную систему с полевой. Раз­витие инженерных сооружений шло как по линии совершенст­вования бастионов и редутов, так и по линии организации опорных пунктов впереди переднего края обороны. Необходи­мость опорных пунктов была доказана солдатской практикой. Дело в том, что русские войска, совершенствуя свою систему обороны, непрестанно вели борьбу с попытками противника при­двинуть свои позиции к Севастополю. Во время непрестанных вылазок, доставляющих англо-французам немалый урон, вперед обычно выдвигалась пехота, которая действовала в стрелковой цепи. Стремясь укрыться от огня противника, стрелки старались создать укрытия. Укрытия на одного -- трех человек назывались завалами, на десять -- пятнадцать человек -- ложементами. Для обеспечения сообщения по линии и облегчения маневра эти по­левые сооружения соединялись друг с другом траншеями. Эти укрепления усиливались орудиями малых калибров (37).
   Творчество солдат, применивших завалы и ложементы, было подхвачено инженерными офицерами, воспитанными на трудах Теляковского, который развивал идею активной обороны. "Вся оборона, -- писал Теляковский, -- должна изменить свой осто­рожный отрицательный характер... Она может обратиться в за­щиту укрепленной позиции, почти в открытую битву, где и обо­роняющийся всегда готов перейти в энергичное наступление" (38). <...>
   Борьба за Севастополь шла не только на земле, но и под землей. Она получила название минной войны. Противник пы­тался путем подведения мин разрушить укрепления Севастопо­ля, им было прорыто 1.290 м. галерей и произведено до 135 взры­вов. Однако защитники Севастополя ответили контрминной борьбой. Под руководством инженер-капитана А.В. Мельнико­ва были сооружены минные галереи, с разветвленной системой слуховых рукавов. За время минной войны русские проложили 9.892 м галерей и рукавов и произвели 94 крупных взрыва (39). Русские саперы применяли систему вентиляции минных галерей и использовали для взрывов электричество, в то время как англо-французы использовали огнепроводный шнур. Успех же в минной борьбе был обусловлен активной наступательной так­тикой, подчинившей себе волю противника, который боялся рус­ских контрмин.
   Зима 1854/55 г. обнаружила инженерную неграмотность англичан и французов. Союзники рыли траншеи далеко от рус­ских укреплений, что сводило на нет их преимущество в на­резном оружии. Английские и французские инженеры не смог­ли организовать инженерную разведку и найти слабые места в русской обороне, поэтому артиллерия располагалась на позици­ях союзников так, что она могла вести огонь не по целям, а рав­номерно по всей линии обороны.
   Главный принцип, которого придерживался лорд Раглан, со­стоял в том, чтобы вести войну чужими руками. Поэтому в свои первые редуты англичане посадили турок. На 250 турок приходился 1 англичанин-артиллерист.
   Союзники продолжали сосредоточивать силы. На военном совете в январе 1855 г. было решено направить усилия про­тив Корабельной стороны. Русское командование, узнав об этом из агентурных источников, предприняло грандиозные работы по укреплению Корабельной стороны. Здесь были заложены новые батареи, сооружены редуты и отрыты траншеи. Одновременно начались работы по возведению второй линии обороны, позади 3-го и 4-го бастионов, а также приняты дополнительные меры по усилению обороны Севастополя с моря, инициатором чего был Нахимов (40). Наконец, началась подготовка 3-й линии обороны. <...>
   Укрепляя оборону города, русские почти каждую ночь прак­тиковали вылазки, которые производились как мелкими, так и крупными отрядами и приносили большой успех. Особенно уме­ло они проводились под руководством лейтенанта Н.А. Бирю­лева и Завалишина. Широкую известность получили матросы П. Кошка, И. Шевченко, А. Рыбаков, Ф. Заика. Хирург Н.И. Пи­рогов писал о Кошке: "В госпитале на перевязочном пункте лежит матрос Кошка по прозванию, он сделался знаменитым человеком. Кошка этот участвовал во всех вылазках, да не только ночью, но и днем чудеса делал под выстрелами" (41). Вы­лазки изматывали и дезорганизовывали англо-французов. <...>
   Наступившая зима ухудшила положение англо-французских войск. Среди них еще до появления снега заболевало по 400 -- 500 чел. в день, когда же начались дожди со снегом и морозы, количество выбывающих из строя увеличилось. В гос­питали Константинополя привезли до 10 тыс. обмороженных солдат. Среди английских войск росло недовольство, увеличи­лось число дезертиров. Неумение англичан переносить трудности привело к тому, что они стали покидать свои позиции, которые пришлось занять французскими войсками.
   В феврале противник начал подготовку к весеннему наступ­лению. Союзники доставили к Севастополю более 50 тыс. чел. Французы заложили на Килен-балке новые батареи. Чтобы нейт­рализовать их, Нахимов и Тотлебен решили передвинуть вперед в этом же направлении и русские укрепления. За высоты, где предполагалось соорудить укрепления, началась ожесточенная борьба, которая велась в течение февраля -- марта и закончи­лась полным успехом русских. На отвоеванных высотах были построены новые редуты и люнеты (Волынский, Селенгинский, Камчатский и другие, получившие названия по имени занимав­ших их полков). Выдвижение русских укреплений вынудило командование противника изменить план действий и предпри­нять ряд усилий для ликвидации их прежде, чем начинать штурм. Чтобы максимально обеспечить успех, командование со­юзников решило усилить осадный корпус за счет турецких войск под командованием Омер-паши. Турки укрепили Евпато­рию и готовились к наступлению на Перекоп.
   О приготовлениях противника стало известно и в Петербур­ге. Царь был обеспокоен этим и потребовал от Меншикова активизировать действия русских войск. 21 января (2 февраля) 1855 г. Меншиков писал Горчакову: "Мне предписываются сле­дующие две операции: первая -- постараться с помощью силь­ного огня отнять Евпаторию... Вторая -- выступить из Сева­стополя и атаковать осаждающих" (42).
   Впрочем, и сам Меншиков был сильно озабочен возмож­ностью турецкого наступления из Евпатории к Перекопу, что грозило потерей основной коммуникации, по которой шло снаб­жение Крымской армии. Для овладения Евпаторией был сфор­мирован 19-тысячный отряд под командованием С.А. Хрулева. Рекогносцировка укреплений Евпатории показала, что штурм ее является делом сомнительным главным образом потому, что его гарнизон находился под защитой кораблей противника, тем не менее Меншиков приказал провести штурм 5(17) февраля. Для штурма города Хрулев разделил свой отряд на три колонны (43). Главная задача была возложена на среднюю центральную ко­лонну, на остальные части возлагались вспомогательные дей­ствия. Во время штурма русские войска использовали новые способы борьбы. Для орудий были устроены эполементы, а стрел­ки применяли небольшие окопы для стрельбы лежа. Штурмо­вые лестницы были приготовлены заранее. На рассвете 5(17) февраля казаки и егеря, рассыпавшись в цепь, подошли к кре­постному рву, но он оказался заполненным водой, попытка фор­сировать ров под защитой артиллерийского огня, с тем чтобы использовать лестницы для переправы, оказалась неудачной. Войска были вынуждены отойти, потеряв 168 чел. убитыми и 605 чел. ранеными (44). Неудача штурма была следствием пло­хой разведки. Между тем Хрулев считал свою задачу выпол­ненной.
   Неудачный штурм Евпатории произвел на Николая I тяже­лое впечатление. 15(27) февраля он приказал наследнику написать Меншикову, что царь увольняет его по болезни, а на его место назначается П.Д. Горчаков. Но Меншиков не стал до­жидаться приказа и решил упредить события: он просил царя уволить его для лечения: "Физические силы мои совершенно ослабели, а недуги, коими я одержим, ожесточаются и уничто­жают совершенно мою служебную деятельность. Недуги эти та­кого рода, что всякое усиление припадков лишает меня спо­собности командовать" (45). В тот же день к вечеру он написал второе письмо: "По сильным болезненным припадкам я вынуж­ден удалиться в Симферополь и сдать начальство над войсками ген.-ад. Сакену" (46). У Перекопа Меншиков встретил генерал-майора Паскевича и здесь получил указ о назначении главно­командующим Горчакова и сообщение о смерти Николая I. Он тотчас направил адресованные бумаги Остен-Сакену и просил его "привести к присяге войска, в Крыму располагающиеся, на верность г. и. Александру Николаевичу" (47).
   В конце марта англичане и французы усилили подготовку к генеральному штурму Севастополя. Из Евпатории прибыл ту­рецкий корпус Омер-паши, была подвезена артиллерия, возве­дены новые сооружения, усилена артиллерия до 484 орудий и заготовлены значительные запасы снарядов. Командование про­тивника решило в начале апреля произвести новую бомбарди­ровку, разрушить артиллерийским огнем первую линию обороны и затем произвести штурм. Однако бомбардировка не принесла успеха противнику. Вместо одного дня она длилась десять дней, израсходовано было почти 169 тыс. снарядов.
   Русские батареи пока интенсивно отвечали на огонь про­тивника. Они произвели около 90 тыс. выстрелов. Выяснилось, что крепости вскоре будет угрожать снарядный голод. Войска и население города по ночам исправляли повреждения. Срок штурма перенесли с 8(20) на 11(23) апреля, а затем на время сказались от него. Началась упорная борьба за контрапроши, которая длилась весь май. Несколько крупных атак французов было отражено почти везде, лишь у Карантинной балки им удалось захватить ложементы и потеснить русских на 300 м. Гарнизон крепости потерял еще 7 тыс. чел.
   В мае войска союзников пополнил новый корпус французов, включились в осаду также сардинские войска. Численность войск противника была доведена до 200 тыс. чел. Вместе с войсками была привезена артиллерия и масса снарядов.
   Усилилась, правда, и Крымская армия Горчакова. Она на­считывала в это время около 110 тыс. чел., при этом в Сева­стополе находилось 70 тыс. Русские войска хотя и несли крупные потери, но дух их был высок. Севастополь олицетворял Родину. Об уровне морального духа русских войск свидетель­ствует тот факт, что с октября 1854 г. по март 1855 г. из 15.123 раненых возвратилось в свои части 10.561 чел. Каждый раненый "одушевлен мужеством до того, что горюет не о поте­рянной руке или ноге, а скорбит душою о том, что не может остаться в рядах своих товарищей", -- писал в отчете главный врач (48). В деле оказания помощи раненым особенно большую роль сыграл великий русский хирург Н.И. Пирогов, создатель полевой хирургии. По его инициативе был создан Крестовоздвиженский отряд сестер милосердия, самоотверженно трудив­шихся в госпиталях (49).
   Положение Севастополя стало резко ухудшаться. Создан­ные перед войной запасы продовольствия, боеприпасов и меди­каментов стали истощаться. Доставка новых средств борьбы была сильно затруднена тем, что приходилось использовать главным образом конную или воловью тягу. В течение зимы в Севастополь было доставлено около 60 тыс. пудов пороха (50), но расход его был очень велик, и к началу апреля этот запас составлял всего 28 тыс. пудов. Стала сказываться также не­хватка снарядов и свинца для пуль, поэтому решили собирать неприятельские пули. Нехватка боеприпасов привела к тому, что ответный огонь пришлось резко ограничить, а это снижало бод­рость войск, которые старались главным образом укрыться сами, а не вести огневую борьбу. Для усиления обороны решено было использовать полевые орудия, обеспечивающие маневр ко­лесами.
   Особенно тяжелым было положение с санитарным обеспече­нием. Не хватало белья, бинтов, лекарств. Ранеными были переполнены все здания города, забиты госпитали Симферопо­ля, Бахчисарая, Перекопа. Из-за недостаточного ухода они гиб­ли. Огромную помощь оказывали раненым матросские жены: Да­рья Ткач (Дарья Севастопольская), Варвара Велижева, Ефросиния Прокофьева и сотни других женщин, которые под огнем противника перевязывали раненых и выносили их с поля боя.
   Севастополь боролся и побеждал. 6(18) июня, проведя мощ­ную артиллерийскую подготовку, союзники перешли в наступ­ление. Они имели 173 тыс. чел. против 75 тыс. русских войск. Французы дважды атаковали 1-й и 2-й бастионы, но их атаки захлебнулись. После двухчасовой артиллерийской подготовки из 548 осадных орудий французы пошли в атаку в третий раз, но их расстреляли в упор, а затем отбросили контратакой. Одновременно англичанами были атакованы 3-й бастион и Малахов курган. Но и англичан постигла та же участь, их расстрели­вали в упор из гладкоствольных ружей и картечью из поле­вых орудий. Во многих частях англичане отказались идти на штурм. Крупную роль сыграли русские пароходофрегаты, сто­явшие у Килен-балки. Их огонь прикрывал подступы к 2-му и 3-му бастионам Корабельной стороны.
   Потеряв около 16 тыс. чел., англо-французы прекратили ата­ку. Русские потери составили 4.800 чел. <...> Победа защитников Севастополя была достигнута благодаря по­разительному упорству солдат и матросов. Генерал Горчаков до­носил в Петербург: "Дело 6(18) июня принесло нам двойную пользу; оно весьма ослабило дух неприятеля и дало нам де­сять дней сравнительного спокойствия, что дало мне возмож­ность сберечь порох в такой мере, что я считаю себя на этот счет вполне обеспеченным" (51).
   Передышка действительно была хорошо использована: зале­чили раны 3-й и 4-й бастионы, восстановлены укрепления Ма­лахова кургана, -- словом, Севастополь продолжал держаться и перемалывать союзную армию. Душой обороны был адмирал Нахимов. Он всегда появлялся в опасных местах и воодушев­лял войска в решительные минуты. При проверке позиции 16(28) июня на 4-м бастионе во время наблюдения за против­ником Нахимов был смертельно ранен (52). Севастополь постиг­ла невосполнимая утрата. В приказе по гарнизону говорилось: "Не мы одни будем оплакивать потерю доблестного сослужив­ца, достойнейшего начальника, витязя без страха и упрека -- вся Россия с нами прольет слезы искреннего сожаления о кон­чине героя Синопского" (53).
   Сражение на р. Черной. Вскоре после штурма Севастополя 6(18) июня умер командующий английскими войсками лорд Раглан. Это событие послужило предметом спора среди союзни­ков. Луи-Наполеон, желавший как можно быстрее закончить борьбу за Севастополь, настаивал на назначении общего глав­нокомандующего и обязательно французского генерала.
   По требованию французского императора нажим союзных войск усилился. Действуя методом постепенной атаки, союзни­ки все ближе подходили к первой линии укреплений. Русские вынуждены были уступить передовые укрепления. Сказывалась острая нехватка боеприпасов. Обстановка диктовала русскому командованию принять решение об активизации войск, чтобы облегчить положение Севастополя. Получив резервы (три пехот­ные дивизии), П.Д. Горчаков решил 4(15) августа произвести удар по англо-французским позициям на р. Черная по Федюхиным высотам. Русским предстояло преодолеть 8 км. открытого пространства, переправиться через две водные преграды, а за­тем идти в атаку вверх по крутым склонам. Для наступления Горчаков выделил 47,6 тыс. пехоты, 10,2 тыс. кавалерии и 272 орудия. Вначале атака имела успех, но потом из-за раз­розненных усилий, действий в плотных боевых порядках и поч­ти полного расстройства управления войсками союзникам уда­лось нанести поражение, и русские войска, потеряв около 8 тыс. чел., были вынуждены отойти.
   Это сражение еще раз продемонстрировало полную неспо­собность генералов николаевской школы организовать наступ­ление и действовать в новых условиях. Единственно, чего до­бился Горчаков, это то, что союзники еще раз отложили гене­ральный штурм. Но за это пришлось заплатить тяжелой ценой, тысячи убитых и раненых были принесены в жертву.
   Последний штурм. После поражения на р. Черной в Сева­стополь более не приходили пополнения; не доставлялись так­же боеприпасы, таявшие в ходе борьбы. Оборонительные соору­жения города все более разрушались, некому было их восста­навливать.
   Союзное командование, зная обо всем этом, деятельно гото­вилось к генеральному штурму. Ему предшествовала бомбарди­ровка из 800 орудий, которая велась с 5(17) по 8(20) августа. Следующая бомбардировка проводилась с 24 по 27 августа (5 -- 8 сентября), и также из 807 орудий. Русские же могли отвечать огнем 540 орудий. В результате этих бомбардировок сильно пострадали 2-й и 3-й бастионы и Малахов курган. Глав­ным объектом атаки по плану главнокомандующего француз­скими войсками генерала Пелисье были 2-й бастион и Малахов курган. Для штурма было сосредоточено 57,5 тыс. чел. Им про­тивостояли 40 тыс. активных защитников Севастополя (17 тыс. чел. на Городской стороне и 23 тыс. чел. на Корабельной).
   Штурм начался 27 августа (8 сентября) в 12 часов. На 2-й бастион, обороняемый гарнизоном в 1.100 чел. Олонецкого полка, была направлена дивизия Дюлака (4 тыс. чел.). Одна­ко атака французов была отбита после того, как на выручку Олонецкому полку прибыли Белозерский и Кременчугский полки.
   Куртину, обороняемую 1 тыс. солдат Муромского и Олонец­кого полков, атаковала дивизия Ламотружа (4 тыс. чел.). Под давлением массы французов солдаты стали отходить, но положе­ние восстановил Хрулев, который поднял Шлиссельбургский и Ладожский полки и контратаковал французов. Во фланг отступавшим французам действовали Севский и Полтавский полки.
   На Малаховом кургане в 12 часов находилось 1.400 моло­дых солдат Прагского, Модлинского и Замосцьского полков. Шесть тысяч французов внезапно атаковали курган и стали теснить русских. Но на помощь пришли Орловский, Брянский, Елецкий и Ладожский полки. В тяжелом бою были убиты или ранены все их командиры. Лишившись управления, солдаты продолжали борьбу. Во время боя произошел сильный взрыв порохового склада, куда попал снаряд, в результате взрыва погибли остатки обороняющихся и немало французов. Но поло­жение нельзя было восстановить -- резервов недоставало. Пос­ле этого в наступление на 3-й бастион пошли английские вой­ска, и, хотя этот бастион занимал всего один батальон Влади­мирского полка, англичане ничего не могли сделать и после первой же неудачи не возобновляли своих попыток (54).
   Таким образом, французам удалось овладеть только Мала­ховым курганом. На других пунктах атаки были отражены, штурм прекратился, так как солдаты противника отказывались идти в атаку. Но это была ключевая позиция, курган господ­ствовал над городом, с него можно было обстреливать весь город и, главное, переправу, связывающую южную и северную части города.
   Ознакомившись с положением дел, Горчаков решил отвести войска на северную сторону (55). Вечером 27 августа (8 сен­тября) без всякого давления со стороны противника русская армия отошла, взорвав укрепления и склады. Переправа шла до утра. После отхода полков, прикрывавших переправу, понтонный мост развели и подтянули к северной стороне. Одно­временно по приказу Горчакова были затоплены остатки Чер­номорского флота (6 кораблей, 1 фрегат и 5 бригов). Когда через два дня противник стал обстреливать пароходы, собран­ные у северного берега, Горчаков приказал также затопить и эту часть флота -- ко дну пошли 10 пароходофрегатов и 6 транспортов. Оборона Севастополя окончилась. За время обо­роны русские потеряли 102 тыс. чел., союзники -- 71 тыс. чел. За проявленный героизм флотские экипажи (N 29 -- 45) были награждены Георгиевскими знаменами.
   Оставляя Севастополь, Горчаков расположил свои войска на Инкерманских и Мекензиевых высотах, имея впереди р. Чер­ную. Срочно были предприняты меры по усилению инженерной обороны северной стороны. Огнем батарей ликвидировались по­пытки сооружения батарей противника на южной стороне. С по­дошедшими резервами Горчаков имел около 50 тыс. чел. и готов был продолжать борьбу. Положение союзников мало измени­лось, им предстояли новые испытания.
   Первое время союзники не проявляли активности, пока не разработали новый план действий. Задача состояла в том, что­бы овладеть Крымом, заставив Горчакова уйти. В этих це­лях, во-первых, началось сосредоточение новых сил французов в Евпатории, что вынудило Горчакова направить часть своих сил для ее блокады (56). Опасаясь возможности удара в тыл, он боль­шую часть своих войск направил к Бахчисараю и Орта-Облому. Во-вторых, союзники, начали действия по овладению Пере­копским перешейком. Предвидя возможность проникновения в Азовское море англо-французских судов в течение 1854 -- 1855гг., в Керченском проливе были устроены минные заграждения на 200 мин, а затем затоплены в проливе более 10 судов (57). Тем не менее противнику удалось высадить десант в 10 тыс. чел. и на время захватить город (58), делались попытки захватить Геническ (59) и, наконец, захватить и сжечь Чонгарский мост (60). Последние две попытки оказались неудачными. Проводились также бомбардировки Новороссийска (61). Делалась неудачная попытка высадить десант в Темрюке. Некоторую активность проявляли союзники у Одессы и Кинбурна. Последний был за­нят ими 3(15) октября. "Победа" была достигнута при 30-крат­ном превосходстве сил. Это обстоятельство заставило русское командование укрепить Перекопский перешеек и обратить вни­мание на оборону Одессы и Николаева, в связи с чем было проведено минирование Днепро-Бугского лимана. Обнаружив здесь минные поля, англо-французы отказались от попыток овладеть Николаевом, Херсоном и Очаковом. <...>
  
   ***
  
   В военном ... деле Крымская война стала определенным рубежом, отделяющим изжившую себя полуфеодальную военную организацию с присущими ей формами военного искусства от новой, буржуазной. <...>
   Крепостной строй ог­раничивал военный потенциал России. Россия этого времени не могла соревноваться с передовыми капиталистическими стра­нами в части производства и обеспечения армии нарезным стрелковым и артиллерийским оружием и винтовым паровым флотом, не могла она соревноваться и в части транспортных средств. В стране лишь зарождался в это время железнодо­рожный транспорт и электрический телеграф.
   Военная организация не отвечала требованиям времени. Са­мым узким местом была система комплектования. Рекрутская система, недостатки которой уже вскрылись в войнах начала XIX в., была прокрустовым ложем армии. Она исключала воз­можность превращения армии в массовую.
   Начиная войну, правящие круги не позаботились о подго­товке запаса и резерва. Положение оказалось столь острым, что Николай I затруднялся распорядиться свободно хотя бы одной дивизией. В начале июля 1854 г. царь писал Горчакову: "Теперь к этой опасности (нападению Австрии. -- Л.Б.) при­соединяется другая -- вероятие весьма скорого нападения на Крым. Мысль весьма полезную образования отряда к стороне Перекопа вполне и я разделяю. Назначить же пехоту в сей отряд неоткуда, ибо уже ничем не располагаю с той поры, как князь Иван Федорович взял, меня не спрося, 16-ю дивизию в Молдавию".
   Нужны были срочные меры, и поэтому пришлось встать на путь усиленных рекрутских наборов. В 1853 г. проводился набор 10 чел. на 1 тыс., он дал 127 тыс. чел. В 1854 г. провели це­лых три набора, они дали 486.823 чел. совершенно необучен­ных рекрутов, да и те поступили в войска лишь в конце года. Наконец, в 1855 г. было собрано еще,188 тыс. чел. За 3,5 года войны было собрано 878 тыс. чел. Отсутствие обученного запаса исключало возможность развертывания новых формирований и вновь вынуждало прибегать к созыву ополчения и привлечению значительного числа иррегулярных войск (62). Необходимость вве­дения всеобщей воинской повинности и радикальной перестрой­ки системы подготовки офицерских кадров выступила со всей остротой.
   Не лучше обстояло дело с оружием. За время войны все оружейные заводы изготовили всего 363 тыс. ружей. Между тем в войсках на 1 января 1853 г. недоставало 646 тыс. ружей. Созданный в 1850 г. запас был неполным и быстро исчерпал­ся (63). Пришлось делать ставку на "пушечное мясо".
   На полях Альмы и Инкермана рухнула тактика колонн и рассыпного строя. Новые формы боя стали складываться сти­хийно -- в основу их легло творчество солдат и офицеров, со­стоявшее в применении стрелковой цепи. Но поскольку эта практика шла вразрез с уставами, то она была отвергнута высшим командным составом.
   Выявились также недостатки действий Черноморского фло­та. Боясь потерь, Меншиков запретил командованию выводить флот в море, вследствие чего была упущена возможность нане­сения внезапного удара при высадке союзных десантов при Варне и Евпатории.
   Связь стратегии с политикой в этой войне проявилась осо­бенно рельефно. Она нашла свое отражение в разрабатывае­мых планах как войны в целом, так и в отдельных кампаниях. Со всей очевидностью проявилось несоответствие между поставленными целями и теми возможностями, которыми распола­гала страна. Все расчеты строились на основе существующего контингента войск. Сосредоточение и развертывание войск и маневрирование ими на театрах войны обусловливались имею­щимися средствами передвижения.
   Имея громадную по численности армию, Россия не могла сосредоточить свои силы на решающих направлениях, а перей­дя к обороне, она была слаба как на суше, так и на море.
   ...Генералы николаевской школы не способны были осмыслить новые формы борьбы и цеплялись за отжив­шие стратегические догмы кордонной стратегии. Новые интерес­ные стратегические идеи дали лишь представители Черномор­ского флота Корнилов и Нахимов, добивавшиеся, вопреки все­му, крупных успехов; на суше интерес представляют действия генерала Бебутова, сумевшего при более слабых силах, чем у противника, добиться решения важных стратегических задач.
   В области тактики рухнула столь долго создаваемая система плац-парадной подготовки войск. На полях сражения бесславно погибли скрупулезно разработанные "нормальные боевые поряд­ки", в задачу которых входила отработка действий крупными массами войск против гладкоствольного вооружения. Увеличе­ние дальности и плотности ружейного и артиллерийского огня породило новый боевой порядок -- стрелковую цепь. Процесс складывания новых форм боевого построения начался с первых же боев вопреки противодействию генералов и офицеров нико­лаевской школы. Передовые военачальники стали широко ис­пользовать эту форму боя и добивались успеха. Развитию прак­тики стрелковых цепей русские обязаны своими успехами в боях на Кавказе. Но в целом оказалось, что пехота не умела стре­лять и действовать в рассыпном строю. Этому ее не учили в мирное время, а от имеющегося оружия бесполезно было доби­ваться более того, что оно могло дать. Зато пехота могла от­лично маршировать и производить эволюции крупными массами. Командование было вынуждено дать приказ в июле 1853 г. об обучении пехоты стрелять в цель (64).
   Еще хуже обстояло дело с кавалерией. Русская конница имела отличный конский состав и умела великолепно выполнять тонкости манежной езды, но она не умела вести разведку и проводить глубокие рейды. Командование не пыталось даже ис­пользовать конницу как средство взаимодействия -- для этого не было случая.
   Большая ломка наблюдается также в тактике артиллерии. Размещение полевой артиллерии в интервалах пехотных боевых порядков теперь оказывалось невозможным. Артиллерий­ская прислуга погибала от ружейного огня до сближения с противником на дистанцию картечного огня. Возникшее противоречие между стрелковым и артиллерийским вооружением нельзя было устранить ни применением тросовых щитов, ни ар­тиллерийской завесы или маскировки. Нужен был радикальный шаг к созданию нарезной артиллерии, что и начали делать уже в ходе войны. Некоторый успех принесло использование в по­левых условиях орудий более крупных калибров и использова­ние для вооружения укреплений морских орудий, позволяющих осуществлять маневр огнем, что позволяло обеспечить массиро­ванный огонь по целям. Такой метод был впервые применен русскими.
   Горчакова огорчала большая трата снарядов. Это заставило его издать приказ N 81: "Скорая пальба, там где ее не нужно, со­ставляет напрасную трату зарядов...", и посему предлагается, "чтобы командиры артиллерийских частей, без особой надобно­сти, отнюдь не производили частой пальбы, а тем более беглым огнем или залпами" (65).
   Главное в бою -- штык, наставлял Горчаков: "Всем извест­но, что неприятель в особенности опасается натиска русских войск в штыки; этим надобно пользоваться и при действиях в рассыпном строе, т. е. при удобном случае бросаться на неприя­тельскую цепь резервами своими или особо на сей предмет предназначенными ротными колоннами" (66).
   Переход к боевым действиям в расчлененных боевых поряд­ках усложнил формы управления боем. Уже нельзя было уп­равлять военными действиями посредством команды. На смену ей пришло управление приказами (диспозициями). Но коман­диры старой школы продолжали управлять по-прежнему. Невоз­можность же осуществления устаревшей формы на практике привела к тому, что нередко боем никто не руководил (Альма, Инкерман и особенно Черная).
   Война показала также неспособность царского правитель­ства организовать инженерную оборону страны. Подготовлен­ными к обороне оказались лишь две базы Балтийского фло­та -- Кронштадт и Свеаборг, все остальные морские крепости были в неудовлетворительном состоянии. Строительство сева­стопольских укреплений не было завершено. На Дальнем же Востоке были лишь слабые укрепления Петропавловска-на-Камчатке. По существу, все морские границы России были открыты для вторжения. В том же состоянии находились сухопутные крепости.
   Вместе с тем в России появились ростки нового в инженер­ном деле. В Севастополе сложились те новые формы сочета­ния крепостной и полевой фортификации, которые затем по­лучат развитие во второй половине XIX в. Активная оборона Севастополя опиралась на систему укреплений крепостного и полевого типов, теоретически разработанную Теляковским и ре­ализованную на практике Тотлебеном и Ползиковым. Сочетание бастионов с далеко вынесенными вперед ложементами, тесно связанными между собой траншеями, являлось первым приме­ром создания многополосной обороны, о которую разбивались все усилия противника овладеть ею штурмом или уничтожить артиллерийским огнем. Новизна принципа, по которому строи­лась система севастопольских укреплений, заключалась еще и в том, что они были искусно применены к местности. Оборона севастопольских укреплений доказала, что инженерным делом должны владеть не только специальные части, но и пехотинцы, артиллеристы и моряки.
   Появление оборонительных линий траншейного типа и выне­сение вперед них стрелковых окопов в сочетании с линией редутов и бастионов потребовало от осаждающих тщательной под­готовки атак. Без артиллерийской подготовки нельзя было со­вершить сближение войск к объектам атаки. Число орудий на 1 км фронта возросло до 150, однако и этого числа орудий было мало для прорыва системы укреплений. Главным недо­статком действий артиллерии противника было стремление об­рушить лавину огня на всю линию обороны русских, в то время как последние умело маневрировали огнем.
   Неожиданно для всех оказалось, что для отражения атак все еще эффективным был огонь гладкоствольного стрелкового оружия и огонь полевой артиллерии. Таким образом, сочетание фортификационных сооружений с системой огня и маневриро­ванием войск показало свои положительные черты, что немало изумляло всех европейских специалистов.
   Было бы неверно думать, что Крымская война лишь вынесла приговор парусному флоту, хотя русскому флоту удалось еще раз прославить себя под Синопом. Значение Крымской войны в морском военном деле выходит за рамки действий парусных кораблей. Ход боевых действий показал как русским, так и со­юзникам, что дальнейшее использование парусных судов, даже в сочетании с паровыми, должно быть исключено. Будущее при­надлежало паровому флоту, и только ему. Это было доказано боевой практикой Черноморского флота. Именно в этой войне были впервые применены паровые суда в боевых целях и за­ложена основа тактики парового флота. "Стрельба по невиди­мым целям, блиндирование судов, исправление повреждений при помощи водолазов, новые способы исправления паровых котлов (применявшиеся Бутаковым) -- все это было новым в истории парового флота, созданным русскими моряками..." (67). Многие из этих приемов были использованы американцами, вни­мательно следившими за действиями русских во время войны.
   Громадное значение во всякой войне имеет моральный фак­тор. Правящие круги, и прежде всего Николай I, старались придать Крымской войне национальный характер. Однако декла­рации правительства не пробуждали действительно общенарод­ного движения, имевшего место в Отечественной войне 1812 г. Русскому обществу были непонятны истинные политические цели этой войны, которая велась главным образом в интере­сах помещичьих кругов, мечтавших не только владеть дунай­ской магистралью, но и средиземноморским торговым путем. Война не возбуждала никаких патриотических чувств, но так было до тех пор, пока русские войска действовали за рубе­жами своей родины. Но когда возникла серьезная опасность для страны, то произошло удивительное, на первый взгляд, изменение отношения к своему долгу среди солдатской массы. От равнодушного исполнения долга не осталось и следа. Обо­рона Севастополя, Петропавловска-на-Камчатке, борьба на Кавказе полны примеров массового героизма, проявляемого в самых различных формах. Россия узнала имена Кошки, Рыба­кова, Демченко, Кузьменко, Заики, Шевченко, Криволапа и мно­гих других солдат, совершавших подвиги почти повседневно. И солдаты, и офицеры не только проявляли героизм, мужество и отвагу, но и самостоятельность и новаторство в военном деле.
   Вместе с войсками против врага боролось также население тех городов и селений, где шла борьба. Оно принимало уча­стие в оборонительных работах, активно участвовало в боевых действиях. Ополченские формирования доказали свою боеспо­собность в Крыму, а национальные -- на Кавказе.
   Л. Толстой, принимавший активное участие в обороне Сева­стополя, писал: "Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский" (68). <...>
  
   Бескровный Л.Г.
   Русское военное искусство ХIХ в. -
   М., 1974.
  
  
  
   С. ГЕРШЕЛЬМАН
  
   НРАВСТВЕННЫЙ ЭЛЕМЕНТ
   ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ
  
  
  
  
   Чем примечательная оборона Севастополя?
  
   <...>
   Кому не известно, что оборона Севастополя представляет из себя самую блестящую эпопею в русской военной истории; что превосходный в силах и победоносный противник застал под Севастополем только ряд намеченных укреплений на семивестной оборонительной линии с мизерным гарнизоном из нескольких резервных батальонов и морских судовых, ластовых, рабочих и тому подобных команд. И на глазах союзников, под их выстрелами, Севастополь вырос в могучую крепость, о которую в течение 11-ти месяцев разбивались все неимоверные усилия двух могущественных европейских наций, с вспомогательными контингентами других стран. Все это, как мы знаем, достигнуто было не превосходством сил, вооружений и вообще способов к борьбе с материальной точки зрения, а исключительно выходящими из ряда по своей энергии и крепости нравственных сил защитников.
   Эта борьба изумила все народы и показала всему миру недосягаемое могущество русского народа. Она прославила родную землю нашу, как родину лучшего в мире солдата. Как же не разобрать после этого, какими причинами обусловливалась возможность столь высокого уровня нравственных сил русского воина в стенах Севастополя; какими приемами и кому из начальников удалось вселить этот дух в войска? <...>
   Каковы были наши силы?
  
   Еще в конце 1853 годы, для единства власти по охране берегов Крыма и принятия надлежащих мер по обороне Севастополя, князю Меншикову (69) были подчинены, на правах корпусного командира, все сухопутные войска... <...>
   ...До Алминского сражения князь Меншиков был скорее доволен, чем недоволен подчиненными ему войсками, что и видно из следующих его же отзывов.
   Уже в июне месяце он писал военному министру:
   "Войска мои хороши, говорил князь, но я должен сказать, что, при отсутствии батарейных орудий, немногочисленная моя легкая артиллерия принуждена будет действовать не иначе, как под огнем неприятельских штуцерных..." (70) Мы будем сражаться с мужеством, самоотвержением и патриотизмом, которые выкажутся при каждом подданном Императора в столь критическую минуту..." (71) ... <...>
   Но, не смотря на такие отзывы о войсках, Меншиков, по-видимому, не баловал войска своим вниманием... <...>
   Затем, не мало есть свидетельств, что Меншиков вообще был неприветлив с войсками и даже зачастую с ними не здоровался. <...>
  
   "...Он везде хотел распоряжаться самочинно..."
   Чтобы вполне выяснить отношения, сложившиеся между князем Меншиковым и подчиненными ему войсками и их начальниками, мы считаем необходимым привести основные черты характера князя.
   Но, не желая ... дать повод к нареканиям на умышленное ... освещение данных, мы приведем здесь мнение более компетентных исследователей или столько же солидных современников. Мнения эти сводятся к следующим заключениям:
   "Князь Меншиков, по складу ума и характера, принадлежал к числу людей, считающих себя вне всяких влияний, уверенных в своей самостоятельности, но на деле легко подчиняющихся людям хитрым, наружно потворствующим их воле. Бесспорно умный и одаренный блестящими способностями, князь Меншиков был человек упрямый и самоуверенный, не желавший пользоваться советами других. Крайне недоверчивый и подозрительный, он привык все сохранять в глубокой тайне и придавать всему таинственное значение. Сосредоточенный в себе самом, он никому не сообщал своих мыслей, везде хотел быть сам и не любил чужого ума. Князь требовал от окружающих не совета, а беспрекословного исполнения своей воли и своих приказаний. Он был равнодушен к тому, что внушает иным мягкое и любящее сердце; не веря никому, он под конец своей жизни потерял веру в самого себя. Чрезвычайные событий на полуострове застигли князя Меншикова совершенно врасплох. Ему не с кем было посоветоваться; у него не было начальника штаба, ни самого штаба, правильно организованного, не было и доверенных лиц, на которых он мог бы положиться -- словом он чувствовал свое одиночество" (72). <...>
   "Основная черта князя Меншикова состояла в полном безотчетном недоверии ко всем окружающим его личностям. В каждом из своих подчиненных он видел недоброжелателя, подкапывающего под его авторитет, и интригана или лихоимца, изыскивающего случай к обогащению себя на счет казны, прикрываясь предписанием или разрешение главнокомандующего. Под влиянием такого безотчетного опасения, он не принимал своевременно необходимейших заготовлений провианта и не разрешал инженерам нужнейших работ по укреплению Севастополя с суши, предвидя, что эти офицеры напрасно истратят огромные суммы денег. Последствием такого прискорбного настроения было то, что он везде хотел распоряжаться самочинно и, лишивши себя всякой помощи со стороны подчиненных, остался без помощников, а сам, конечно, не был в состоянии исполнить все то, что требовалось обстоятельствами" (73). <...>
   Мы привели выше выписки, подчеркивающие особенные черты характера, может быть и более рельефно выступавшие именно в эту эпоху, когда ему было уже 67 лет от рода, лишь для выяснения его отношения к войскам и подчиненным начальникам. Не можем не упомянуть еще. Что вся его деятельность прошла вне строевой службы и ни разу он не имел случая быть ответственным начальником отдельной строевой части. <...> Конечно, таковое прохождение службы должно было отразиться привычкой в обращении с войсками.
  
  
  
   Первое требование для поднятия бодрости войск...
   Описанные черты характера главного начальника, конечно, ни в коем случае, не могли повести к подъему нравственных сил подчиненных ему войск. Мы знаем ... что первым требованием для бодрости
   нравственного организма в армии служит беспредельная привязанность и любовь к своему начальнику. А эти чувства растут и развиваются, когда люди видят со стороны начальника открытые любовь и доверие, когда начальник не избегает, а пользуется каждым случаем, чтобы лишний раз сердечно приветствовать их, когда он словоохотлив, зачастую беседует с ними, ласков, узнает и заботится об их нуждах, оказывает им внимание за их труды и вообще откровенно и сердечно относится к ним. Наличности-то этих основных условий для закрепления прочной связи между начальником и подчиненными мы и не могли доискаться.
   Столь же малое обещающее хороших результатов было и отношение к подчиненным начальникам. То же недоверие, подозрительность, недопущение инициативы и личного самостоятельного мнения, а, при проявлении их, бесцеремонное глумление с помощью острот и сарказмов. Нельзя не сказать, что подобные условия могли только убить в начальниках ту личную инициативу и самолюбие, которые заставляют всякого всецело вносить свои труды и энергию на пользу дела, а этим-то и обеспечивается, главным образом, удачное действие войск.
   Эти же черты характера, равно как и таинственность, повели, прежде всего, как мы видели, к тому, что не было при главном начальнике организованного штаба, так что своевременная и толковая передача всех необходимых распоряжений, приказаний и удовлетворений нужд войск были совершенно не обеспечены. А затем, не только войска, но и их начальники, даже самые крупные, не знали ни предположений, ни намерений. Не видав своего начальника, следовательно, могли действовать только ощупью и совершенно неосмысленно. Благодаря этому, каждая, даже самая незначительная, случайность обращались для них в критическое положение, ибо, не зная общей цели действий, они не могли своевременно найтись, чтобы обратить эту случайность в свою пользу. <...>
  
   Не должно было остаться незамеченным...
   ...Если в период до открытия военных действий не было обращено должного внимания на необходимое поднятие и укрепление моральных сил в нашей армии, то с открытием военных действий и, в
   особенности, решаясь на бой с вдвое превосходящими численною силою противником, следовало обратить самое серьезное внимание на подъем нравственного духа в наших войсках.
   Форма этих мер ... во многом зависит от характера и таланта начальника, но нельзя не сказать, что выясненные характер и свойства войск и противника, равно как все данные обстановки, указывают до некоторой степени направление и характер этих мер. В данном случае, прежде всего, обстановка указывала на необходимость вселения в молодые наши войска большей уверенности. По обстоятельствам начавшейся борьбы, в ряду мер, казалось бы, следовало в особенности опереться на религиозное воздействие на войска, не только потому, что это были русские войска, сильно восприимчивые к подобного рода мерам, но главным образом потому, что самая война началась из-за религиозных вопросов. Россия вступилась и обнажила меч для восстановления попранных прав православной религии в Святых местах... Если прибавить к этому, что первое неприязненное со стороны союзников на Черном море -- бомбардирование Одессы -- эти христианские нации не задумались произвести в священный для каждого день Великой Субботы, то станет понятным, с какою уверенностью можно было рассчитывать на восприимчивость войск к мерам религиозного характера. Затем на утверждении уверенности в этих молодых войсках, казалось бы, должна была оказать благотворное влияние энергичная деятельность в дни, предшествующие бою. Таковая деятельность перед боем, конечно, когда не переходит за пределы утомления, имеет потому большое нравственное значение, что оставляет на войска впечатление серьезной подготовки к предстоящему бою и убеждает их в принятии всех зависящих мер для достижения успеха, т.е. вселяет полную уверенность, которая так важна для подъема духа в войсках. Конечно, все известные меры для поддержания перед боем бодрости, энергии, веселости и в самом бою возбуждающие средства: энергичное обращение начальника к войскам, музыка, песни, знамена и т.д., должны бы были получить самое широкое развитие при данном составе армии.
   Неопытность в боевом отношении войск подсказывала настоятельную необходимость по возможности и самым тщательным образом оградить их от неожиданностей. Не будем утверждать, чтобы в общем задача устранить случайности была легко достижима. Но в данном случае она значительно облегчалась полною возможностью заранее и самым подробным образом изучить местность, на которой должно было произойти столкновение, а также тем обстоятельством, что на нашей стороне было большее превосходство в кавалерии, вследствие чего выяснение всех данных о местности и противнике как до боя, так и во время оного, могло быть исполнено нами без особенной помехи со стороны неприятеля.
   Та же самая неопытность армии, не дававшая надежды на особенную находчивость войск во время ведения боя, должна была натолкнуть на принятие самых действенных мер к тому, чтобы войскам было доподлинно и самым ясным образом известны все намерения, расчеты, планы и предположения главного начальника относительно предстоящего боя, и притом, по возможности, заранее. Тогда бы войска могли изучить заранее вверенные им участки обороны, применительно ко всем особенностям местности оценить взаимное положение относительно соседних частей и ближайших поддержек, и тем установить заранее обдуманный порядок в своих действиях, который выразился бы на деле в отсутствии неизвестности, суетливости, нервности, заменяя их хладнокровием и уверенностью в действиях, столь сильно обеспечивающими подъем духа в войсках, а следовательно и шансы на полный успех.
   Затем, конечно, нельзя было не предвидеть, что недочеты в вооружении относительно противника должны были оказать невыгодное моральное впечатление на наши войска. Действительно, противник мог с более дальнего расстояния своим огнем расстраивать нравственные силы наших войск, да еще при условии, что последние не в состоянии были отвечать ему тем же, а должны были лишь пассивно выжидать приближение его на близкое расстояние. Имея в виду такое положение, желательно было бы видеть хотя какие-нибудь меры для уменьшения пагубного впечатления этого превосходства союзников.
   Не должно было также остаться не замеченным наше превосходство в кавалерии, этом роде оружия по преимуществу нравственных впечатлений. Удачное и энергичное пользование этим нашим преимуществом дало бы возможность поставить союзникам лишние препятствия при исполнении ими наступлений и тем, может быть, отчасти расстроить их план, равно как хотя несколько воспользоваться выгодами инициативы.
   Мы здесь упомянули о тех мерах, которые, так сказать, сами напрашивались при одном взгляде на положение обеих армий при открытии военных действий. <...>
   *
   Перейдем теперь к выборке эпизодов из сражения на реке Алме, причем мы обратим внимание лишь на те эпизоды, которые имели какое-нибудь нравственное значение, или указывают на недостаток внимания начальников к моральной стороне дела. <...> ...Заблаговременное сосредоточение большей части армии на месте будущего боя не принесло никакой пользы ни войскам, ни делу подготовки будущего сражения. Войска ничего не делали и не было принято никаких мер, чтобы вывести войска из бездеятельности и праздности. <...>
   Насколько деятельность войск поднимает в них бодрость духа и связанную с нею уверенность в своих силах, настолько, как мы знаем, бездеятельность развивает вялость. Но если принять во внимание, что как раз в это время, с 1-го по 6-е сентября, противник производил трудную операцию высадки с флота своей многочисленной армии почти на глазах наших войск, то нельзя не придти к заключению, что эта праздность и пассивность, могла только понизить нравственный дух в наших войсках.
   Мы не видим, равным образом, проявления энергии и деятельности со стороны высшего начальства нашей армии; достаточно указать хотя на то, что заранее предвиденная и выбранная позиция не была даже им осмотрена. <...>
   Все сказанное невольно наводит на заключение, что высшее начальство армии не только не приняло никаких мер, чтобы уберечь молодые войска от неожиданностей, но своею малою энергиею и бездеятельностью как бы подготовило само возможность самой крупной и неблагоприятной случайности. Говоря о впечатлении, которое должна была произвести эта случайность, нельзя не согласиться со следующим заключением: "Неожиданное появление Боске на левом нашем фланге, считавшемся обеспеченным, окончательно поколебало наше доверие к самим себе..." (74)
   Столь же малое внимание к моральным силам войск мы видим и в том, что позиция не была укреплена. <...> Мы не будем перечислять все те тактические выгоды, которые могли быть результатом должной подготовки и укрепления позиций саперными работами, но обратим внимание читателя на то, что наши неопытные войска приобрели бы много уверенности и хладнокровия, если бы были расположены в укреплениях. Да, кроме того, подобное расположение войск на много бы уменьшило вредное влияние на наши войска превосходства неприятеля в вооружении. Все это могло только поднять нравственный дух наших войск и повело бы к тому, что с их стороны явилось бы больше настойчивости и упорства в ведении боя на вверенных им участках позиции.
   К такому заключению нельзя не придти, зная, какой ожесточенный и упорный бой вели с союзниками Владимирский и Казанский полки за обладание центральною батареей, и сколько усилий и потерь потребовалось от английских войск для окончательного овладения одним этим укреплением.
   Покончив с вопросами о предварительной подготовке избранной для боя позиции, обратимся теперь к мерам, касающимся подготовки самого боя. Прежде всего мы наталкиваемся на следующие свидетельства: "До сих пор никому еще не удавалось видеть диспозиции или другого какого письменного распоряжения перед сражением на реке Алме. В армии царствовала полнейшая безурядица и князь Меншиков не принимал в ней лично никакого участия, а, осматривая позицию, --говорит участник, -- никому и ничего не сообщал из своих замечаний, как будто сознавая, что принятое им на себя дело ему не по силам и невольно заставлял думать других, что не хочет принять сражение" (75). <...>
   ...Из всей армии удостоились видеть своего главного начальника перед предстоящим первым боем ... два полка, попавшиеся ему по дороге... Да и то еще неизвестно, каковы были на этот раз тон и манера князя, так как обыкновенно, "объезжая войска, он делал это нехотя, как бы вскользь..." (76)
   Такому примеру главного начальника, по-видимому, следовали и следующие высшие начальники в армии. <...>
  
   "...Войска перешли к окончательному отступлению, о котором опредительно никто не приказывал..."
   Отсутствие общего распорядителя вело к произволу, среди которого каждый действовал по своему усмотрению: одни отступали, когда другие наступали. <...> Из сказанного видно, прежде всего, что сам командующий войсками своим образом действий расстраивал основную связь между войсками и ближайшими их начальниками.
   Ведь не могли же не видеть войска, что их начальники устраняются от руководства и что ими распоряжаются посторонние личности. Этим не могла не подрываться в войсках уверенность в своих начальников перед самим боем, да еще таким, который по обстановке своей требовал высшего уровня нравственного духа в войсках. Откуда же ему было взяться, когда начальники дискредитировались, а следовательно, шансы на то, что они в состоянии будут вызвать в своих войсках полное развитие моральных сил только уменьшались манерой командования главного начальника. Затем, обратим внимание на то рискованное, с нравственной точки зрения, испытание, которое было поставлено молодым и неопытным войскам в этом сражении. Многие полки свое участие в этом первом бое должны были начать с отступления! А для некоторых из них впечатление этого мрачного начала усиливалось еще тем, что они "...принуждены были побросать свои ранцы на тех местах, где стояли, чтобы только скорее подняться на гору" (77).
   Понятно, после этого, что войска эти, начав бой столь невыгодным для себя образом, затем уже не выказывали должного упорства в дальнейшем сопротивлении неприятелю, и перешли, как свидетельствует их начальник, "...незаметным образом, как для войск, так и для частных начальников...", к окончательному отступлению, "...о котором опредительно никто не приказывал". <...>
   Расположение войск на позиции было принято, как будто нарочно, также, которое могло только усилить невыгодное впечатление на наши войска превосходства неприятеля в вооружении: "...наши стрелки оставались совершенно открытыми, так как неприятельские были скрыты в садах и виноградниках" (80).
   "Войска наши стояли на склоне, обращенном к неприятелю, так что с самого начала перестрелки пули английской пехоты ... стали бить в самые резервы.
   Легко представить себе, каково должно быть впечатление, произведенное таким явлением на войска, от роду не бывавшие в огне, но предупрежденные народною молвою о превосходстве неприятельского вооружения" (81).
   Но и во время самого боя мы не видели в распоряжениях наших начальников той энергии и хладнокровия, которые дают возможность войскам обратить случайности боя в свою пользу и своевременно вырвать из рук противника захваченную им инициативу. <...>
   Никакой тоже распорядительности не выказано было по санитарной части и многочисленные раненые наши в этом сражении не видели никакой заботливости к своему положению со стороны главного начальника. <...>
   "За отступавшими тянулась вторая искалеченная армия -- огромная толпа раненых. Положение их было в полном смысле безотрадное. Рассыпавшись по огромной площади между Симферополем, Бахчисараем и Севастополем, и не зная, куда отступила армия, контуженные и раненые брели на удачу, не зная, где найдут приют и облегчение своим страданиям". <...>
  
   "Москва горела, а Русь от этого не погибла!.."
   С отбытием на Алму князя Меншикова и армии, в Севастополе, как известно, остались только четыре резервных батальона 13-й дивизии, четыре морских десантных батальона и разные морские команды.
   Казалось бы, что при таких условиях оставалось с покорностью ожидать развязки встречи нашей армии с неприятелем и дальнейшей судьбы Севастополя.
   Но на счастье этого многострадального города в нем остался главный распорядитель морских сил, начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал, генерал-адъютант, Владимир Алексеевич Корнилов. Чуткою, преданною интересам родины душою, он оценил всю важность обстоятельств и не ограничился только последними распоряжениями для приготовления флота к обороне рейда и для предполагаемого выхода в море на бой с противником. Он также горячо и энергично принялся за усиление сухопутной обороны города.
   "Встретивши в лице подполковника Тотлебена деятельного и энергичного помощника, Корнилов поручил ему главное и общее заведование всеми оборонительными работами. Для более быстрого успеха, со 2-го сентября были остановлены все портовые работы ... <...>
   Жители города, старый и малый, богатый и бедный, чиновник и простой, все спешили туда, где строили укрепления, где устанавливались преграды неприятелю. Телеги, лошади и волы, тачки и носилки, принадлежавшие частным людям, без всякого требования, по одной доброй воле, употреблены были для переноски и перевозки различных предметов. Полиция, обходя дома, приглашала обывателей на работу, и, случалось, долго стучали в дверь, чтобы услышать от ребенка, что отец и мать давно ушли туда без всякого приглашения. <...>
   Видя отступающую армию и не предполагая, что она в состоянии будет на первых порах задержать неприятеля и не дать ему возможности занять северное укрепление и окружающий рейд высоты, Корнилов беспокоился за участь любимого Черноморского флота. Он скорбел при мысли, что овладение союзниками ближайшими неукрепленными высотами заставит наш флот отойти с выгодной для обороны входа в рейд позиции и тогда неприятельский флот ворвется в гавань и совместно с армией погубит в легкой борьбе и город, и флот...Такая бесславная гибель родного флота не могла не страшить Корнилова и он, 9-го числа утром, собрал на совете флагманов и капитанов и предложил им героическое решение выйти с флотом в море и искать счастья в открытой борьбе с многочисленным флотом союзников, столпившихся у мыса Лукулла. <...> Этим путем он рассчитывал расстроить неприятельский флот и лишить его возможности подвести продовольствие и подкрепление. <...>
   Но подобное решение хотя и отвечало вполне силе нравственного духа, но не отвечало данной обстановке. Действительно, силы воюющих сторон на море были слишком несоразмерны. <...>
   Тем не менее предложение Корнилова поставило совещавшихся в затруднительное положение; не так были воспитаны бравые черноморцы, чтобы не предпочесть, хотя и безрезультатную, но славную гибель в борьбе с врагом.... Вот почему никто первое время не решался высказать другое, давно приходившее многим севастопольцам на ум, решение... <...>
   "Хотя не прочь, -- сказал, обращаясь к совету капитан 1-го ранга Зорин, -- вместе с другими выйти в море, вступить в неравную битву и искать счастья или славной смерти, но я смею предложить другой способ защиты: заградить рейд потоплением нескольких кораблей, выйти всем на берег и защищать с оружием в руках свое пепелище до последней капли крови" (82). <...>
   Исполнение приказа о потоплении кораблей имело большое нравственное значение для защитников Севастополя. Корнилов, так громко сожалевший, то грустный и задумчивый в продолжение этой тяжелой сцены, смог найти затем в себе силы, чтобы обратиться к морякам со словами утешения.
   "Товарищи! писал он в приказе. Войска наши, после кровопролитной битвы с превосходным неприятелем, отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его. <...> Главнокомандующий решил затопить пять старых кораблей на фарватере. Они временно преградят вход на рейд, а вместе с тем свободные команды усилят войска. Грустно уничтожать свой труд! много было употреблено нами усилий, чтобы держать корабли, обреченные жертве, в завидном свету порядке. Но надо покориться необходимости.
   Москва горела, а Русь от этого не погибла! напротив, стала сильнее. Бог милостив! Конечно, он и теперь готовит верному ему народу русскому такую же участь. Итак, помолимся Господу, не допустим врага сильного покорить себя! ..." <...>
  
   Адмиралы ввели на суше те же порядки, что в море...
   Чувство долга и любовь к родине обращали город в крепость, а моряков-солдат -- в солдат-пехотинцев. Моряк становился теперь стрелком, артиллеристом, сапером и чернорабочим, не знавшим отдыха ни днем,
   ни ночью. Это крутое превращение совершалось на глазах многочисленного неприятеля, уже приближавшегося к Севастополю. <...>
   Прежде всего Корнилов обратил внимание на моряков, как на главный контингент защитников. Действительно, положение их было совершенно необычное. Всю жизнь их готовили для службы на море и на кораблях, а с наступлением военных действий им пришлось проститься с любимыми судами и на твердой земле отстаивать колыбель своего флота, действуя в мало знакомой им обстановке пехотного и крепостного боя.
   В высоких нравственных качествах их, как воинов вообще, он не сомневался, полное проявление всех этих качеству на деле значительно облегчалось при возможном устранении всего нового и необычного. Всякий человек, по натуре своей, всегда больше может принести делу и увереннее его делать, когда поставлен в привычную для себя обстановку. Чем больше нарушена привычная обстановка войск, чем больше в их составе импровизации, чем большее число у них новых начальников, тем меньше можно рассчитывать на нравственные силы войск. Между тем это имело место в Севастополе при спешной организации сухопутной обороны его из морских батальонов. <...> Когда же противник перешел на южную сторону и большинство моряков вступило в число сухопутного гарнизона, то Корнилов хотел сделать переформирование по экипажам, но ежеминутное ожидание штурма не дозволяло приступить к этому делу... <...> Но когда окончательно выяснилось, что противник начал постройку осадных батарей и будет ждать их окончания, раньше чем принять что-нибудь решительное против города, Корнилов отдал, 30-го сентября, следующий приказ:
   "Находя в настоящих обстоятельствах возможным экипажи соединить в настоящие составы, причем состоять им в командовании экипажных своих командиров и иметь при себе знамена, я сим предписываю сего же 30-го сентября совершить это преобразование..." <...>
   Приказ этот на много усиливал гарнизон в нравственном отношении, так как начальники получали от своих офицеров и людей, а люди своих начальников. Кроме того, все части получили свои знамена. Адмиралы -- начальники дистанций, имея под командою свои же экипажи и поручив командование бастионами и батареями командирам со своими же людьми, ввели на суше те же порядки, которых привыкли придерживаться на море.
   Поручение командования бастионами и батареями командирам кораблей и экипажей с их же офицерами и людьми имело еще одно большое нравственное значение в том отношении, что командиры эти приняли бастионы и батареи в командование столь же полно, как привыкли командовать кораблями. Они приняли на полную свою ответственность состояние порученных им укреплений и с привычною инициативою заботились и принимали меры, как для фортификационного усиления пункта, так и для снабжения его артиллерийским вооружением со всеми необходимыми запасами, равно как и для полного снабжения и благоустройства гарнизона. Тут не было места той разъединенности, какая часто случается от недружных действий инженерного, артиллерийского и интендантского ведомств. Все было объединено в одних руках, сознававших полную свою ответственность по всем частям и привыкшим в море, где никогда нельзя рассчитывать получить своевременные указаний, к полной инициативе во всех своих распоряжениях. Этим-то положением моряки при начале осады Севастополя и создали ту нравственную силу, которая держалась все 11 месяцев обороны и была главным залогом ее неслыханного успеха. <...>
  
   Принцип активной обороны
   Исполняя необходимые по местным обстоятельствам смелые поручения, команды эти наглядно вселяли в гарнизон уверенность в своих силах, выказывая на его
   глазах боевое неуважение к противнику. При таких вылазках захватывались пленные и различные вещи, инструменты и оружие противника. Нескончаемые и оживленные рассказы охотников вызывали боевой азарт у слушателей и в общем служили развитию удали и лихости между защитниками. Сначала появилось соревнование между отдельными личностями, которое незаметно перешло и на части. Но кроме всей этой пользы для наших войск, вылазки, проводимые днем и ночью, не давали покоя противнику и удручающе действовали на него. Зачастую наши охотники подымали весь лагерь противника на ноги и заставляли его становиться в ружье, ожидая серьезного нападения с нашей стороны. По свидетельству иностранцев, эти тревоги были особенно тягостны для англичан, медлительность которых заставляла их терять много времени, бросая работы и становясь в ружье при первом крике "ура!" горсти наших удальцов. Таким образом, вылазки наши, подымая своим удальством и лихостью нравственные силы в наших войсках, способствовали в то же время утомлению и бесполезному беспокойству противника и влияли пагубным образом на его моральные и физические силы. <...>
   Возбужденный в гарнизоне дух предприимчивости и захвата инициативы в свои руки выказались не только в действиях партий охотников, но проявлялись также в деле обстреливания ружейным огнем работ противника, несмотря на превосходство его в вооружении. Удалось это достигнуть тем, что с приходом в состав гарнизона пехотных полков, всех штуцерных этих полков приказано было собрать в особые команды, и команды эти, диспозициею от 20-го сентября, были отданы в распоряжение начальников дистанций оборонительной линии. Ежедневно эти команды штуцерных высылались вперед для перестрелки с противником. Оказалось, что наши люди, как отборные и специально подготовленные, были гораздо искуснее в стрельбе, чем противник, почему значительно замедляли своим огнем работы неприятеля, а иногда им удавалось и совершенно разгонять рабочих. <...>
   Немало было тоже выказано инициативы руководителями Севастопольской обороны при возведении линии и ее вооружений. Они задались не только возведением достаточно сильных преград противнику и вооружений, обстреливающих из большого числа орудий все подступы к осажденному городу, но преследовали цель предупредить появление и деятельность неприятельских батарей, выставляя против них заранее значительное число батарей приблизительно с тем же числом орудий. Цель эта была достигнута так, что при осаде Севастополя роли осажденного и осаждающего до некоторой степени изменились и активную деятельность для предстоящей борьбы артиллерии выказывала не та сторона, как обыкновенно бывает при осадах: "Здесь, по инициативе Тотлебена, дело стало в обратное положение: не осаждающий соображался с силою огня крепости, ему неизвестного, а осажденный старался противопоставить артиллерии союзников большее число орудий и, разметавши эти орудия по разным батареям небольшого протяжения, сосредоточить огонь их в одно место, чтобы постоянно иметь над ними превосходство огня" (83). Не говоря уже об особенностях оборонительной линии Севастополя, такая полная инициативы деятельность по обороне города могла быть достигнута только благодаря неисчерпаемым запасам флота и его арсеналов, и той энергии, которую удалось вызвать во всех защитниках города.
  
   Во всех действиях будет царствовать полное хладнокровие...
   Но не на одни искусственные преграды и их сильное вооружение надеялся Корнилов в ожидании предстоящей борьбы с противником. Он отлично понимал, что всякие боевые действия только тогда могут быть удачны, когда каждый участник их
   будет заранее знать, как ему лучше действовать и что ему предстоит сделать. Поэтому-то он и старается заранее выработать и показать подчиненным план предстоящих действий, с тем, чтобы, при начале боя, был возможен тот порядок в развитии и ведении его, который всегда ведет к успеху.
   Действительно, когда начальники и подчиненные знают, что им необходимо делать в бою, то с самого начала боя никто не будет теряться и искать лучшего способа действий, и противник сразу встретит сильный и правильный отпор и не в состоянии будет воспользоваться нашими слабыми сторонами. Во всех действиях будет царствовать полное хладнокровие, начальники будут заняты в горячие минуты боя спешными соображениями об отыскании наилучшего способа действий и о мерах передачи и разъяснения их подчиненным. Последние сами будут исполнять свое дело, как вполне знакомую им и привычную работу. Ум же и способности начальников будут совершенно свободны для широкого развития и применения находчивости, с целью немедленно воспользоваться всеми ошибками и слабостями противника, случайно явившимися при ходе боя. Одним словом, в деятельности Корнилова мы видим присутствие мер, направленных к установлению возможно полного порядка в предстоящем бою, так сильно, как известно, влияющего на подъем нравственного духа, вследствие развития в высокой мере уверенности, хладнокровия и находчивости.
  
   "Подпускать неприятеля на картечный выстрел..."
   К числу этих мер прежде всего относится разъяснение войскам способа их действий путем дислокаций и инструкций. Как мы уже указывали, при всякой перемене данных, в смысле ли увеличения гарнизона, или изменения условий обороны данного участка
   постройкою новых укреплений, или при появлении новых данных о противнике, войска получают сейчас же новые диспозиции, инструкции или распоряжения, соответственно дополняющие прежде отданные. Так что каждую минуту войска являлись вполне готовыми встретить всякое покушение противника. Не скупился он также на разъяснение своих намерений и диспозиций в тех случаях, когда высказывалось несознательное понимание их войсками. Так, 26-го сентября, им был отдан приказ, в котором был подробно указан способ действия артиллерии и ее прислуги и цель сомкнутых частей пехоты гарнизона, как на случай бомбардировки, так и на случай дневного и ночного штурма. <...>
   При обрисовке характера действий при противодействии дневному штурму, в конце наставления артиллеристам сказано: "...и когда неприятель подойдет на картечный выстрел, то картечью, продолжая действие даже и тогда, когда неприятель ворвется; когда же он отобьет от орудий, то, не оставляя их, обороняться холодным оружием, ибо, при могущем случиться отбитии штурма, артиллерия должна будет его преследовать..."; наставление же пехоте заканчивается следующим указанием: "В случае прорыва неприятеля, войска наши должны собираться в улицах и препятствовать неприятелю, ударяя в него по возможности, стрелкам же пользоваться всем, что встретится: домом, хатой и забором, ибо, в случае прорыва, неприятель будет также расстроен, и следовательно, рукопашный бой должен решить окончательно дело" (84).
   Из этих двух выписок видно, что Корнилов нисколько не скрывал от войск силы противника и не убеждал их в легкости противостояния ему, а напротив, вполне допускал возможность прорыва во внутрь оборонительной линии. Но в то же время говорил войскам, что упорным и настойчивым ведением и продолжением боя возможно и в этом случае одолеть противника и говорил про подобное выходящее из ряда упорство без всякого пафоса, как про вещь обыкновенную и вполне присущую подчиненным ему войскам. Этим вселялась в войска уверенность в их способности вести бой столь героическим образом; да к тому же они видели, что начальники их вполне убеждены в столь высоких качествах их. После подобных слов, конечно, никакой временный успех противника при нападении не являлся бы для войск неожиданностью и не повел бы за собой катастрофы, так как войска знали, что они предвиделись начальством и знали, что они должны делать в этом случае. <...>
  
   "Вот так енерал; отец, а не енерал!..."
   Нельзя обойти молчанием постоянную заботливость, которую проявлял Корнилов о своих подчиненных; несмотря на громадность своих занятий в это время, он, при своей энергии, успевал обо всем
   подумать, причем заботы эти доходили до мельчайших подробностей быта и жизни нижних чинов.
   Объявлением подобных инструкций по отправлению службы на батареях и размещению войск на дистанциях выражалось старание не подвергать людей излишнему утомлению и расположить их, до необходимости встретить войсками штурмующие части противника, по возможности, скрытно. Вместе с тем, по представлениям Корнилова, было разрешено: довольствие морскою провизиею флотских чинов гарнизона; рабочим нижним чинам на батареях выдавались зарабочие деньги, как за адмиралтейские работы; полкам были отпущены паруса для палаток; морские нижние чины получили теплые рубашки; черноморские пластуны, прибывшие в Севастополь почти нагими, получили сукно, холст и сапожный товар от морского ведомства, причем Меншиков писал по этому поводу Корнилову: "Прикажите объявить черноморцам, что за даруемую им одежду никакого взыскания учинено не будет..." (85)
   Корнилов успевал тоже посещать госпитали, где им были призрены раненые под Алмой офицеры и нижние чины. Разговаривая с ними, он ободрял их и, шутя, уговаривал поскорее выздоравливать, для очищения места защитникам Севастополя. Часть раненых под Алмою офицеров была им отправлена в Симферополь, причем он "нашел время написать губернатору письмо, прося его покровительствовать раненым" (86).
   Заботы, внимание и приветливость Корнилова, конечно, не оставались без оценки со стороны подчиненных и не только матросы, знавшие его раньше, но и сухопутные войска платили ему за это любовью и преданностью. "...Крепко любили его солдаты за привет и доброе слово. Речь его была впечатлительна, всякое слово было близко солдатскому уму и сердцу. При всякой встрече и прощании с ним, солдаты говорили между собою: "вот так енерал; отец, а не енерал!...".
   Но такие отношения нисколько не мешали ему быть взыскательным и строгим, причем он всегда различал невольные ошибки от неумения и нерадения, и на первые указывал, оберегая самолюбие впавших в них, а за вторые карал. <...>
  
   "Воинская доблесть дремлет ... пока не придет тот, кто способен вызвать ее к деятельности..."
   Один из иностранных историков так говорит о первых днях организации обороны Севастополя: "русская армия удалилась и о ней не было никакого слуха. Флот стоял неподвижно, как на мели. Войска, оставленные в небольшом числе на защиту города, состояли из солдат резерва, моряков
   и рабочих, большею частью не обученных действию на сухом пути. Но все эти люди были единоплеменны, подданные одного Государя, исповедовали одну веру, говорили между собой на одном языке, одушевлены были жизнью, страстью, волею могучей нации. И вот почему отсутствие армии, при появлении неприятеля, не повлекло за собою падение Севастополя. Народ твердый и решительный занял пост, оставленный главнокомандующим и его армией. Блистательный фасад обрушился. Но за ним высились гранитные стены. Корнилов с горстью людей различных сословий, но взаимно связанные призывом отечества, имел право сказать, что защита будет русская" (87).
   Нельзя не согласиться с этими верными взглядами иностранца, но необходимо заметить, что насколько легко перечислять наличность этих благоприятных материалов для создания этой гранитной стены -- русской защиты, насколько же трудно самое создание ее. В этом-то и состоит великая заслуга Корнилова. Природные доблестные силы всякого народа всегда находятся в наличности, но не всякому удается вызвать их к деятельности. Корнилов сумел все население Севастополя заставить думать о спасении города, он сумел деятельность каждого направить на усиление обороны, никто в городе не думал о себе, а каждый с полным самоотвержением нес свою лепту, "по способности", на защиту родины. Добившись такового воодушевления в войсках и населении, он энергичными и непрерывными работами с каждым днем все больше и больше вкоренял в гарнизон уверенность в возможность отстоять оборонительную линию от покушений противника и довел, наконец, оборону до действительно грозной силы. Так что, когда нерешительный противник счел себя достаточно подготовленным к борьбе, он встретил уже не отдельные укрепления, разбросанные на семиверстном расстоянии, а непрерывную линию, вооруженную внушительною артиллерийской силой.
   Но не этою материальною силою, как мы видели, грозен было для союзников Севастополь, главная его сила состояла в тщательно подготовленном нравственном могуществе его гарнизона.
   На эту сторону дела Корнилов обратил самое серьезное внимание и за короткий промежуток времени довел нравственный дух не только своих, знакомых ему, моряков, но и чуждых ему пехотных частей, вошедших в состав гарнизона, до самых высших пределов. Можно положительно утверждать, что ни один из солдат пехотных или резервных, ни один матрос, даже из числа ластовых или рабочих, ни один арестант, из числа только что выпущенных из тюрьмы, не задумался бы, совершенно сознательно, скорее положить свой живот на возведенных укреплениях, чем остаться живым и видеть Севастополь во вражьих руках. Корнилов постепенно приучил всех к готовности дойти до возможного для человека предела в упорстве предстоящей обороны, заставить верить в себя и в предстоящий успех и сделаться для них идеалом любимого начальника. <...>
   Как ни странным может показаться тот факт, что войска, выбитые из своей обычной колеи, взятые с привычного моря и пересаженные на сушу, без всякой предварительной подготовки к действиям в пехотном строю, могли не только не потеряться в незнакомой обстановке, а служить только примером для других войск, но факт этот, как свидетельствуют многие участники, был на лицо:
   "Но никакие испытания не могли сокрушить мужества черноморцев; они еще с большим рвением продолжали свое беспримерное служение флоту и отечеству, и благодетельный пример их возымел счастливое влиянием на дух всего гарнизона" (88).
   "Вообще, флотские офицеры и матросы были настоящие воины и давали тон всем защитникам Севастополя" (89).
   До каких высших размеров у моряков был поднят нравственный дух и как они этим духом возвысили свои воинские доблести ... могут служить следующие выписки:
   "Во время бомбардировок они (морские офицеры) обыкновенно стояли с подзорной трубою на возвышенных местах: на пороховом погребе или блиндаже и руководили стрельбою из наших орудий. Я не помню случая, чтобы из подчиненных им матросов кто-либо осмелился перед пулею кивнуть головою или не исполнить какое-нибудь, хотя бы безрассудное, их приказание. Матросы любили этих офицеров, и из-за них готов был каждый разорваться ...; они настолько проникнуты были стоицизмом и долгом воинской чести, что легко и даже тяжело раненый обыкновенно не стонали от боли, что, конечно, отлично влияло на остальных, отстраняя поводы к унынию..." (90) <...>
  
   "...Доказать каждому, что мы те же русские, которые отстояли Россию в 1812 году..."
   То полное недоверие, с которым князь Меншиков относился, как к подчиненным ему войскам, так и к их начальникам, не могло не отразиться и на настроении его духа: потеряв совершенно уверенность, он не мог найти в себе надежду на лучшее будущее. Подобное настроение князя не
   могло не выказаться в его донесениях, потому-то мы видим почти в каждом письме к нему Государя старание поднять дух и ободрить командующего войсками, и советы к принятию таких же мер относительно подчиненных ему войск. Вот несколько подобных выписок:
   "...Не унывать никому, повторяю Я; доказать каждому, что мы те же русские, которые отстояли Россию в 1812 году". <...>
   "Всех ободряй, возбуждай, и Я уверен, что скоро Меня обрадуют добрые вести. Будем усердно молиться Богу и с покорностью ждать, что он нам дарует. Бог с тобой и с вами. Поклонись Горчакову, Корнилову и Липранди..." <...>
   Но, к сожалению, это убеждение ... не повлияло на отношение его (Меншикова -- А.К.) к войскам: он не сблизился с ними и не выразил им своего доверия.
   Через день после Инкермана главнокомандующий объезжал полки, бывшие в деле, и вот что заносит в свои записки об этом объезде очевидец:
   "Сегодня главнокомандующий князь Меншиков объехал наши войска. В солдатской шинели, с черным воротником и генерал-адмиральскими погонами, медленно он ехал по фронту, в мрачном настроении духа, в полголоса здороваясь с солдатами, большей частью его видевшими впервые и отвечавшими ему тоже в полголоса. Князь никому не сказал приветливого слова; никому не сказал "спасибо", даже тем, которые стояли тут же во фронте с обвязанными головами, с подвязанными ранеными руками... Особенно как-то болезненно сжалось сердце, когда светлейший, подъехав к Селенгинскому полку, вместо обычного в этих случаях начальственного привета, спросил солдат: "вы отчего своих перестреляли?" Солдаты дружно отвечали, что Бог их миловал от стрельбы по своим. Перед Якутским полком главнокомандующий, увидев двух штаб-офицеров: полковника Бялого, хромающим, и подполковника Малевского, в перевязках, спросил первого, отчего он хромает, а второго, где ранен. Полковник Блялый отвечал за себя и за Малевского: "Хромаю, ваша светлость, от боли в ране, мы оба ранены там, где отняли батарею у английской гвардии" (91).
   Объясняя подробно, что случай стрельбы по своим селенгинцами являлся далеко невыясненным и составлял только предположение, ничем не подтвержденное, автор записок совершенно правильно замечает:
   "Но допустим, что такое печальное событие совершилось в действительности, то прилично ли главнокомандующему, на другой день боя, объезжая свои полки, обагренные вражьею и своею кровью, еще, так сказать, дымящейся, попрекать подобным событием, представляющим собою только несчастную случайность!! Удобно ли главнокомандующему, вместо того, чтобы поднять их дух энергическою похвалою их подвигов, ласковым словом, сочувствием к ранам, ими понесенным, следы которых он видит перед собою, вместо того, говорю, чтобы одушевить солдат и сделать их способными к принятию и нанесению новых ударов, быть может завтра же им предстоящих, -- удобно ли оскорблять солдат поклепами, огорчать их и угнетать их дух выражением неудовольствия?!! Не по военачальнически!" (92)
   Но не даром прислал Государь в эту армию своих сыновей. Они своим обращением, ласкою и сердечными заботами восполняли солдатам то, что не хотел им дать их главнокомандующий.
  
   "Ежели опасность есть, то не Моим детям удаляться от нее..."
   Накануне ... боя (93) армия была обрадована прибытием к ней двух сыновей Государя, Великих князей Николая и Михаила Николаевичей. Еще ранее Великие Князья были отправлены в армию Горчакова, но потом Государь писал ему: "Полагаю, что
   долг чести требует, чтобы мы Моих рекрут, немедля, отправил в Крым, к Меншикову, с тем, чтобы они там оставались при нем до минования опасности, или до изгнания неприятеля; потом же, чтобы возвратились к тебе. Ежели опасность есть, то не Моим детям удаляться от нее, а собою подавать пример другим. Итак, с Богом, вели им отправляться туда" (94).
   Князю же Меншикову Государь писал:
   "Сыновьям Николаю и Михаилу Моим дозволил я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень Моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим случат ободрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым их Я вверяю".
   В другом же письме было сказано:
   "Благодари всех и каждого за их богатырский дух, за их верную службу и скажи всем, что одного жалею, что Я не с вами; зато дети Мои среди вас будут" (95).
   И действительно, одно появление Великих Князей среди войск накануне боя отразилось хорошо на их настроении:
   "...Опоясав саблю, бегу на крик, а крик бежит ко мне. На горе толпы солдат. Что такое? Шапки летят вверх, "ура" ревет сильнее. Посреди восторженной толпы -- коляска. Это Великие Князья!..
   -- Драться будем, ребята! -- говорили Великие Князья
   -- Рады стараться, Ваше Высочество! -- кричали они.
   -- Готовы умереть! -- кричат другие, бросая в воздух шапки.
   -- Государь Император кланяться приказал вам, ребята.
   "Ура", "ура" -- раздирает воздух и, несмотря на грязь и глину дороги, солдаты бегут наравне с коляскою Великих Князей и новые толпы сменяют их в торжестве и восторге.
   Конечно, если бы значительный отряд войск подошел к нам сегодня на помощь, не произвел бы такого восторга, какой произвело прибытие Великих Князей. Они явились живыми свидетелями любви и доверенности к нам Монарха: мы ли не оправдаем ее, мы ли не возблагодарим за нее?" (96) <...>
   Вот так поступали те, которые понимали значение нравственного элемента... <...>
  

Гершельман С.

Нравственный элемент под Севастополем. --

СП б., 1897.

  
  
  
   1.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 13.
  
   2.Там же, л. 16 об.
  
   3.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5626, л. 13.
  
   Козлов И. А. Русский военно-морской флот в период капитализма. - М., 1968. - С. 82; ЦГВМФ, ф. 19, оп. 4, д. 352, л. 921.
  
   4.Для защиты Одессы с моря было построено 19 батарей, вооруженных 103 осадными и крепостными орудиями (там же, д. 5472, лл. 13-14).
  
   5.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5417, л. 463-463 об.
  
   6. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 11 об.
  
   7.История тыла и снабжения русской армии. - Калинин, 1958. - С. 140.
  
   8. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 49; д.5455, л.189.
  
   9.Русский архив, 1867, N 12. - С. 1611; ЦГВИА. ф. 1л, оп. 1, д. 21573, л. 38; Отдел рукописей ГБЛ, ф. 169, картон 19, д. 48, л. 46.
  
  
   10.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5575, л. 3. (Меншиков указал, что у него было 97 орудий)
  
   11.Отдел рукописей ГБЛ, ф. 169, картон 19, д. 48, л. 48 об
  
   12.Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. I. - СП б., 1900. - С. 255.
  
   13.Тотлебен Э. И. Описание обороны Севастополя, т. I. - СП б., 1863. - С. 214.
  
   14.Вице-адмирал Корнилов. - М., 1947. - С. 255-256.
  
   15.Там же. - С. 258.
  
   16. Там же. - С. 260.
  
   17.Нахимов П.С.. Документы и материалы. - М., 1954. - С.418.
  
   18.Полученные данные были для Сент-Арно равносильны "грому среди ясного неба". Для французского командования вопрос о взятии Севастополя счи­тался решенным. Командующий французской эскадрой адмирал Гамелея сообщал в Париж: "Считалось уже решенным, что по взятии Константиновского укрепления и батарей Северной стороны, флот устремится в порт и, уничтожив русские эскадры, не только закончит дело, начатое сухопутной армией, но и окажет ей существенную помощь в самом Севастопольском порту" ("Военный сборник", 1902, N 3-4. - С. 78).
  
   19.Вице-адмирал Корнилов. - М., 1947. - С.273 - 274.
  
   20.В полной готовности были лишь 6-й и 7-й бастионы
  
   21. Леер Г. Обзор войн России, ч. III, кн. I. - СП б., 1889. - С. 249.
  
   22.ЦГВИА, ф. 69, д. 35, л. 108.
  
   23.Толстой Л.Н. Поли. собр. соч., т. 59. - М., 1935. - С. 281.
  
   24.Тем не менее во французской прессе появились известия, сообщенные ту­рецким курьером, о победах союзников в Крыму и о падении Севастополя. Об этом было напечатано в "Patrie", "Constitutionel" и "Pays" ("Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя", вып. III. СП б., 1872. - С. 205, 207).
  
   25.Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. III. - СП б., 1872. - С.274.
  
   26. По сообщению газеты "Тайме", потери английских войск были чувстви­тельны: "Из 607 чел; легкой пехоты... возвратилось только 198.,. Из 800 же человек кавалерии возвратилось только 200... 17-й уланский полк уничто­жен почти совершенно" ("Материалы...", вып. IV. СП б., 1872. - С. 9).
  
   27.ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, лл. 41 - 44; 53-58.
  
   28.ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, л.101.
  
   29.Брат М. Д. Горчакова, позднее назначенный главнокомандующим войсками в Крыму.
  
   30.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5613, лл. 5-6.
  
   31.ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, лл. 101-106.
  
   32.Дубровин Н. Восточная война 1853-1856 гг., т. I. СП б., 1878. - С. 300.
  
   33.ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, л. 92
  
   34.Дубровин Н. Восточная война 1853-1856 гг., т. I. СП б., 1878. - С.301.
  
   45.Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. IV. - СП б., 1872. - С.200 - 201.
  
   46.Военный сборник, 1859, N 8. - С. 324.
  
   47.Теляковский А.З. Фортификация, ч. II. - СП б.,1846. - С. 326.
  
   48.Фролов. Минная война в Севастополе в 1854-1855 гг. - СП б., 1968. - С.158
  
   49.Нахимов П.С. Документы и материалы. - М., 1954. - С.453 - 455.
  
   50).Пирогов Н. И. Севастопольские письма и воспоминания. - М., 1950. - С. 44.
  
   51.Горев Л. Война 1853 - 56 гг. и оборона Севастополя. - М., 1955. - С.361.
  
   52.Правая колонна-8 батальонов, 14 эскадронов, 2 сотни казаков, 14 ору­дий; центральная-7 батальонов, 1 сотня казаков, 36 орудий; левая - 7 батальонов, 10 эскадронов, 2 сотни казаков, 36 орудий. Всего 22 батальо­на, 24 эскадрона, 5 сотен казаков, 86 орудий, кроме того, еще 1 батальон греческих войск против 40 тыс. турецких войск.
  
   53.ЦГВИА, ф. 1л, д. 21620, л. 23.
  
   54.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 58.
  
   55.Там же, л. 59 об. Одновременно Меншиков направил доклад такого же со­держания военному министру Долгорукову (там же, л. 197).
  
   56.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л.206.
  
   57.Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. V. - СП б., 1874. - С.352.
  
   58.Всего действовало 9 отрядов сестер из 100 чел., из них "умерли при испол­нении своих обязанностей, верные своему призванию, с декабря 1854 по 1 января 1856 гг. 17 сестер" (Н. И. Пирогов. Указ. соч.. - С. 132).
  
   59.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5425, лл. 31-39; д. 5643, ч. 1, лл. 35-36, 156-156 об.
  
   60.Бескровный. Русская армия и флот в XIX веке. Военно-экономический потенциал России. М., 1973. - С.63.
  
   61.Поликарпов В. Д. Павел Степанович Нахимов. - М., 1960. - С. 277-278.
  
   62.Нахимов П.С. Документы и материалы. - М., 1954. - С. 561 (Горчаков сообщил "о потере доблестного адмирала Нахимова" в тот же день); ЦГВИА, ф. 1л, оп.1, д. 22708, лл. 35-38.
  
  
   63.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5758. лл. 57 - 58, 62 об - 64 об.
  
   64.ЦГВИА, ф. 1л., оп. 2, д. 22708, лл. 97-98.
  
   65.ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 22707.
  
   66.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5602, ч. 1, л. 24; д. 5603, ч. 1, л. 37; д. 5785, лл. 18- 21 об.
  
   67.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5807, лл. 44-67.
  
   68.Там же, лл. 7-16.
  
   69.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5805, лл. 1-24.
  
   70.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5691,лл. 10-12.
  
   71.Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX веке. - М., 1973. - С.78 - 79.
  
   72.Там же. - С.289 - 290.
  
   73.ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5432, ч. 1, л. 17-17 об.
  
   74.Там же, л. 63.
  
   Там же, л. 160.
  
   История военно-морского искусства, т. II. - М., 1954. - С. 182.
  
   Толстой Л. Н. Собрание художественных произведений в 12 томах. т.1. - М., 1948. - С. 388.
  
   Меншиков Александр Сергеевич (1787 - 1869), светлейший князь, адмирал (1833), почетный член Петербургской АН (1831) и Рос. академии (1835). Правнук А. Д. Меншикова. С 1827 начальник Мор. штаба и член Комитета министров. В Крымскую войну 1853 - 56 главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму. За неудачи в войне смещен с должности.
  
   Н. Дубровин, С.60. (А.К. - сноски приводятся по оригиналу источника).
  
   Там же. - С.61.
  
   Там же. - С.90 - 91.
  
   Записки князя В.И. Васильчикова // Русский Архив. - 1891. - N6. - С.178.
  
   Там же. - С.179.
  
   Н. Дубровин. - С.90,91.
  
   Там же. - С.91.
  
   Там же. - С.93.
  
   Материалы Н. Дубровина, вып.2. - С.434.
  
   Там же. - С.434.
  
   Н. Дубровин. - С.93,94.
  
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.179.
  
   Н. Дубровин. - С.128.
  
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.186.
  
   Материалы А. Жандра. - С.261.
  
   Там же. - С.290.
  
   Там же. - С.289.
  
   М. Богданович, т.3. - С.65.
  
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.197.
  
   Рукописи, т.1 - С.164.
  
   Рукописи, т.1. - С.165.
  
   П. Алабин, ч.3. - С.127 - 129.
  
   Там же. - С.128.
  
   Речь идет об атаке наших войск 23 октября 1854 г. в районе Инкермана.
  
   Н. Дубровин. - С.248,249.
  
   Там же. - С.250,251, 256.
  
   П. Алабин, ч.3. - С.84.
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
   106

Л. Бескровный

  
  
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 13.
   Там же, л. 16 об.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5626, л. 13.
   Козлов И. А. Русский военно-морской флот в период капитализма. - М., 1968. - С. 82; ЦГВМФ, ф. 19, оп. 4, д. 352, л. 921.
   Для защиты Одессы с моря было построено 19 батарей, вооруженных 103 осадными и крепостными орудиями (там же, д. 5472, лл. 13-14).
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5417, л. 463-463 об.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 11 об.
   История тыла и снабжения русской армии. - Калинин, 1958. - С. 140.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 49; д.5455, л.189.
   Русский архив, 1867, N 12. - С. 1611; ЦГВИА. ф. 1л, оп. 1, д. 21573, л. 38; Отдел рукописей ГБЛ, ф. 169, картон 19, д. 48, л. 46.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5575, л. 3. (Меншиков указал, что у него было 97 орудий)
   Отдел рукописей ГБЛ, ф. 169, картон 19, д. 48, л. 48 об
   Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. I. - СП б., 1900. - С. 255.
   Тотлебен Э. И. Описание обороны Севастополя, т. I. - СП б., 1863. - С. 214.
   Вице-адмирал Корнилов. - М., 1947. - С. 255-256.
   Там же. - С. 258.
   Там же. - С. 260.
   Нахимов П.С.. Документы и материалы. - М., 1954. - С.418.
   Полученные данные были для Сент-Арно равносильны "грому среди ясного неба". Для французского командования вопрос о взятии Севастополя счи­тался решенным. Командующий французской эскадрой адмирал Гамелея сообщал в Париж: "Считалось уже решенным, что по взятии Константиновского укрепления и батарей Северной стороны, флот устремится в порт и, уничтожив русские эскадры, не только закончит дело, начатое сухопутной армией, но и окажет ей существенную помощь в самом Севастопольском порту" ("Военный сборник", 1902, N 3-4. - С. 78).
   Вице-адмирал Корнилов. - М., 1947. - С.273 - 274.
   В полной готовности были лишь 6-й и 7-й бастионы
   Леер Г. Обзор войн России, ч. III, кн. I. - СП б., 1889. - С. 249.
   ЦГВИА, ф. 69, д. 35, л. 108.
   Толстой Л.Н. Поли. собр. соч., т. 59. - М., 1935. - С. 281.
   Тем не менее во французской прессе появились известия, сообщенные ту­рецким курьером, о победах союзников в Крыму и о падении Севастополя. Об этом было напечатано в "Patrie", "Constitutionel" и "Pays" ("Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя", вып. III. СП б., 1872. - С. 205, 207).
   Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. III. - СП б., 1872. - С.274.
   По сообщению газеты "Тайме", потери английских войск были чувстви­тельны: "Из 607 чел; легкой пехоты... возвратилось только 198.,. Из 800 же человек кавалерии возвратилось только 200... 17-й уланский полк уничто­жен почти совершенно" ("Материалы...", вып. IV. СП б., 1872. - С. 9).
   ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, лл. 41 - 44; 53-58.
   ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, л.101.
   Брат М. Д. Горчакова, позднее назначенный главнокомандующим войсками в Крыму.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5613, лл. 5-6.
   ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, лл. 101-106.
   Дубровин Н. Восточная война 1853-1856 гг., т. I. СП б., 1878. - С. 300.
   ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 21572, л. 92
   Дубровин Н. Восточная война 1853-1856 гг., т. I. СП б., 1878. - С.301.
   Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. IV. - СП б., 1872. - С.200 - 201.
   Военный сборник, 1859, N 8. - С. 324.
   Теляковский А.З. Фортификация, ч. II. - СП б.,1846. - С. 326.
   Фролов. Минная война в Севастополе в 1854-1855 гг. - СП б., 1968. - С.158
   Нахимов П.С. Документы и материалы. - М., 1954. - С.453 - 455.
   Пирогов Н. И. Севастопольские письма и воспоминания. - М., 1950. - С. 44.
   Горев Л. Война 1853 - 56 гг. и оборона Севастополя. - М., 1955. - С.361.
   Правая колонна-8 батальонов, 14 эскадронов, 2 сотни казаков, 14 ору­дий; центральная-7 батальонов, 1 сотня казаков, 36 орудий; левая - 7 батальонов, 10 эскадронов, 2 сотни казаков, 36 орудий. Всего 22 батальо­на, 24 эскадрона, 5 сотен казаков, 86 орудий, кроме того, еще 1 батальон греческих войск против 40 тыс. турецких войск.
   ЦГВИА, ф. 1л, д. 21620, л. 23.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л. 58.
   Там же, л. 59 об. Одновременно Меншиков направил доклад такого же со­держания военному министру Долгорукову (там же, л. 197).
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5450, л.206.
   Материа­лы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. вып. V. - СП б., 1874. - С.352.
   Всего действовало 9 отрядов сестер из 100 чел., из них "умерли при испол­нении своих обязанностей, верные своему призванию, с декабря 1854 по 1 января 1856 гг. 17 сестер" (Н. И. Пирогов. Указ. соч.. - С. 132).
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5425, лл. 31-39; д. 5643, ч. 1, лл. 35-36, 156-156 об.
   Бескровный. Русская армия и флот в XIX веке. Военно-экономический потенциал России. М., 1973. - С.63.
   Поликарпов В. Д. Павел Степанович Нахимов. - М., 1960. - С. 277-278.
   Нахимов П.С. Документы и материалы. - М., 1954. - С. 561 (Горчаков сообщил "о потере доблестного адмирала Нахимова" в тот же день); ЦГВИА, ф. 1л, оп.1, д. 22708, лл. 35-38.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5758. лл. 57 - 58, 62 об - 64 об.
   ЦГВИА, ф. 1л., оп. 2, д. 22708, лл. 97-98.
   ЦГВИА, ф. 1л, оп. 1, д. 22707.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5602, ч. 1, л. 24; д. 5603, ч. 1, л. 37; д. 5785, лл. 18- 21 об.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5807, лл. 44-67.
   Там же, лл. 7-16.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5805, лл. 1-24.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5691,лл. 10-12.
   Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX веке. - М., 1973. - С.78 - 79.
   Там же. - С.289 - 290.
   ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5432, ч. 1, л. 17-17 об.
   Там же, л. 63.
   Там же, л. 160.
   История военно-морского искусства, т. II. - М., 1954. - С. 182.
   Толстой Л. Н. Собрание художественных произведений в 12 томах. т.1. - М., 1948. - С. 388.
  
   Меншиков Александр Сергеевич (1787 - 1869), светлейший князь, адмирал (1833), почетный член Петербургской АН (1831) и Рос. академии (1835). Правнук А. Д. Меншикова. С 1827 начальник Мор. штаба и член Комитета министров. В Крымскую войну 1853 - 56 главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму. За неудачи в войне смещен с должности.
   Н. Дубровин, С.60. (А.К. - сноски приводятся по оригиналу источника).
   Там же. - С.61.
   Там же. - С.90 - 91.
   Записки князя В.И. Васильчикова // Русский Архив. - 1891. - N6. - С.178.
   Там же. - С.179.
   Н. Дубровин. - С.90,91.
   Там же. - С.91.
   Там же. - С.93.
   Материалы Н. Дубровина, вып.2. - С.434.
   Там же. - С.434.
   Н. Дубровин. - С.93,94.
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.179.
   Н. Дубровин. - С.128.
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.186.
   Материалы А. Жандра. - С.261.
   Там же. - С.290.
   Там же. - С.289.
   М. Богданович, т.3. - С.65.
   Записки князя В.И. Васильчикова. Указ. соч. - С.197.
   Рукописи, т.1 - С.164.
   Рукописи, т.1. - С.165.
   П. Алабин, ч.3. - С.127 - 129.
   Там же. - С.128.
   Речь идет об атаке наших войск 23 октября 1854 г. в районе Инкермана.
   Н. Дубровин. - С.248,249.
   Там же. - С.250,251, 256.
   П. Алабин, ч.3. - С.84.
  
  
  

 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023