ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Воля в жизни народов

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

0x01 graphic

"Добрыня Никитич". 1895.

Художник Андрей Рябушкин.

ВОЛЯ В ЖИЗНИ НАРОДОВ.

Эпоха зарождения и расцвета массовой жизни, требующей, как необходимого условия, сильного авторитета, знаменуется преобладанием Воли; эпоха перехода массовой жизни из одной стадии в другую, а также упадка ее, - знаменует преобладание Ума. Дабы общественная жизнь могла возникнуть, необходим авторитет, исключающий всякое противодействие и пробуждение независимой мысли; необходимы сильные связки, от которых интересам и произволу отдельных личностей приходится туго; эти связки: религия, администрация, суд, войско, полиция - продукты Воли, почерпаемые в глубочайших и непостижимых для человека тайниках его. Но, совершив жизненное дело, носители Воли, не встречая ни откуда сдержек, затягивают эти связки далеко за пределы того, что собственно нужно, дабы коллективная жизнь была возможна: возникает злоупотребленная Воля, вызывающая, наконец, реакцию Ума. Сила Ума - анализ, разложение тоже. Все то, что создала Воля в ущерб отдельной личности, дабы общественная жизнь была возможна, Ум подвергает анализу с точки зрения одних интересов этой личности; и, не находя созданиям Воли оснований в своей логике, начинает их отрицать и находить, что в них и нет никакой логики. Такое злоупотребление Ума вызывает реакцию Воли, все более и более усиливающуюся в настоящее время. Влияние характера верховно в истории народов; между тем как влияние ума в действительности весьма слабо. У римлян эпохи падения ум, конечно, был утонченнее, нежели у их великих предков; но качества характера они утратили: настойчивость, энергию, не сломимое упорство, способность к самопожертвованию во имя идеала, нерушимое почтение к законам, благодаря коим их предки возвеличились. Характером, а не умом создаются общества, религии, империи. Характер дает народам направления для чувствований и действий; никогда они много не выигрывали от наклонности много рассуждать и думать. (М.И. Драгомиров. Значение Воли в жизни народов // Изборник "Разведчика". - 1897. - NV).

0x01 graphic

Минин на площади Нижнего Новгорода,

призывающий народ к пожертвованиям. 1896.

Художник Константин Егорович Маковский

ВОЛЯ ВОЕНАЧАЛЬНИКА

Мы давно и часто повторяем слова Наполеона о том, что успех на войне на три четверти зависит от духовной стороны дела. К сожалению, этим повторением мы в громадном большинстве случаев и ограничиваемся, совершенно забывая, что в таком живом деле, как наше военное, теоретическое положение без практического приложения, как бы справедливо оно ни было, остается совершенно мертвою истиною. Между тем печальный опыт минувшей войны [русско-японской] наглядно показал, что в ряду наших недочетов, бесспорно, самым крупным являлась неподготовленность громадного процента начальников всяких степеней; притом не столько в смысле недостатка знаний, сколько в отношении недостатка самостоятельности, неумения решать и решаться. Отсутствие надлежащей воли - вот где главное зло, с которым необходимо бороться; и приступить к борьбе с этим злом надо немедленно, не теряя ни минуты, если мы хотим подготовиться для будущего и в следующую войну не переживать опять острой горечи поражений. На войне все отрицательные эмоции, т.е. задерживающие окончание борьбы мотивов и наступление кризиса воли, могут быть сведены к страху: страху лично за себя, за своих подчиненных и за порученное дело, и, как следствие этого, к разновидностям нерешительности. "Эмоция страха происходит при представлении наступающего (приближающегося) зла. Характер ее составляют: особая форма страдания или несчастия, упадок активной энергии и исключительное сосредоточение в уме относящихся сюда идей" (Бэн). "Силы внезапно и в обширных размерах покидают органические процессы и сосредоточиваются на известных интеллектуальных процессах и на телесных движениях". "Если мы будем измерять его (страх) прекращением удовольствия, то увидим, что он составляет один из самых страшных видов человеческого страдания". Физиологические спутники страха вызывают чрезвычайно угнетенное состояние. Мышление в значительной мере подавляется, падает способность критики и оценки; одновременно получают силу непроизвольные сочетания идей и начинает действовать фантазия, направленная в строну причин страха. Вообще, как и всякое страдание, страх крайне ослабляет деятельность и побуждает искать освобождения от него любыми средствами. Что касается воли, то "страх подчиняет себе и преодолевает до такой степени волю, что люди всегда считали героем того, кто имел достаточно силы побороть и овладеть им" (Angelo Mosso). Полное отсутствие личного страха в бою при сознаваемой опасности, полагаю, есть явление вряд ли возможное; но, как мы увидим ниже, есть средства для борьбы с этим гнетущим чувством и до такой степени успешной, что порой страх может стать незаметным даже для самого себя. Страх за подчиненных, иначе говоря, чувство нравственной ответственности за их жизнь, порой является весьма тяжелым чувством, особенно в бою, и тогда, когда в голове начальника не достаточно ясна самая цель действий или важность ее достижения. Тут этот страх может служить очень сильным мотивом, удерживающим от принятия решения, следствием которого могли бы быть те или иные потери в людях. Весьма наглядно это сказывается, между прочим, при так называемых "усиленных рекогносцировках", особенно при производимых без достаточных оснований для их совершения. Помню, как мне трудно было и как долго я не решался продвинуть вперед боевой порядок своей колонны во время рекогносцировки в январе 1905 г. к Вацзылинскому перевалу; и это только потому, что, достигнув первоначального успеха (разгрома японской заставы, взятия пленных) без потерь, я боялся их понести, получив донесение со своего правого фланга, что против него противник прочно засел. Зато, когда близко, из-за горы, появилась колонна наших главных сил, беспечно подставляя свою артиллерию под возможно близкий ружейный обстрел (она считала, что я уже значительно впереди), я тотчас же перешел в наступление: цель - прикрытие артиллерии - стала ясна, созрел другой мотив, и сразу явилось решение. Двигаться вперед или нет, предпринимать ли операцию, рисковать ли людьми или же это будет бесцельным - вот вопросы, смущающие душу и создающие нерешительность. Психологически же это будет случай, когда, желая результата, мы страшимся средств и желание наше остается бесплодным, не переходя в действие. Страх за успех дела, за результат начинаний, как страдание в идее, усиливает продолжительность борьбы мотивов уже потому, что мы невольно припоминаем из нашего опыта отрицательные результаты слишком поспешных действий. Страх неудачи сверх того имеет свои особенности, являясь чувством сложным, слагающимся из ожидания, сомнения, беспокойства и неуверенности в собственных силах. В ожидании представление будущего успеха ограничивается противоположными представлениями, ослабляющими уверенность в этом успехе. Поэтому ожидание соединено с неприятным ощущением, тем более сильным, чем меньше уверенности в успехе, т.е. чем меньше является мысленных образов, обещающих успех, и чем больше таких, которые ослабляют уверенность. В случае несбывшегося ожидания душа может прийти в волнение настолько сильное, что нужно продолжительное время для ее успокоения. А так как на войне успех не достигается мгновенно, и каждая задержка и частичная неудача являются разочарованиями, то понятно, что волнение от ожидания может быть весьма сильным. При сомнении мы сопоставляем внутренний ход наших мыслей и желаний с внешними естественными явлениями и поступками других людей, т.е. данными, не зависящими от нашей воли. Противоположные представления, служащие основанием для них, сталкиваясь и, взаимно, исключая себя в душе, возбуждают в ней чувство колебания, мучительного беспокойства, раздвоенность души, которое называется сомнением. На войне, и в частности в бою, наш внутренний мир сталкивается с такими крупными, независящими от нас факторами, как внутренний мир противника и своих войск; поэтому сомнению предоставляется обширное поле, особенно при обороне, при которой чужая воля (противника) играет такую большую роль. Сомнение может значительно усилиться при предчувствии несчастий вообще, особой форме страха, свойственной некоторым пессимистически настроенным людям, а также при беспокойстве, как предчувствии безуспешности, являющемся следствием разочарования после ряда предшествовавших неудачных опытов. Ожидание, сомнение и беспокойство, с близким спутником своим нетерпеливостью, превращаются то в надежду, то в страх и имеют бесчисленные степени и оттенки; чем возможнее, кажется, достижение цели, тем более надежда превращается в уверенное ожидание, и чем менее цель, кажется, достижимою, тем более страх приближается к отчаянию. Но есть и еще составная часть страха неудачи - это чувство неуверенности в себе, недоверия к собственным силам. Уже при всяком решении, когда противоположные мотивы многочисленны и особенно, когда в них ярко сказываются чувства, даже для хладнокровного человека правильная оценка их представляет действительную трудность. Следующею трудностью, влияющею на процесс обдумывания, является неспособность судить о неиспытанных до того положениях; то, "что абсолютно чуждо, требует заботливой построительной операции"; "во всех неиспробованных состояниях, в упражнении несовершенных сил и при начинании предприятий, где мы отчасти только видим нашу дорогу, мы бываем склонны к мучениям страха". "Что-либо новое, недостаточно еще определенное, служит особою причиною страха" (Бэн). Наконец, к этой группе причин страха надо отнести еще общественное мнение; "будучи чем-то неизвестным и изменчивым, оно, столь же сильное как на добро, так и на зло, способствует отягчению суровости этого чувства" (Бэн). Как разновидностью общественного мнения, хотя и более беспристрастного, следует признать также суд истории, страх которого подчас заставляет принимать решения, иначе трудно объяснимые. Внимательно вглядываясь в сказанное о разных видах страха, нельзя не заметить, что если, с одной стороны, он вызывает слабость физическую и духовную, то, с другой стороны, представление об опасности или насилии обстоятельств или чужой воли над своею, вызывая сознание бессилия, одновременно вызывает и чувство страха. "Мало того, простое возникновение чувства слабости или бессилия в каком-нибудь отношении, при полном отсутствии всякой опасности, всегда почти сопровождается чувством страха, иногда в очень сильных степенях. Это чувство бессилия весьма часто, можно сказать, во всех сложных случаях, вызывается прямо ослаблением мыслительных операций и простою невозможностью приложить силу ума к оценке окружающих обстоятельств" (Снегирев). "Слабость, - говорит Моссо, - порождает страх, который в свою очередь порождает слабость". Таким образом, страх уже сам бывает мотивом для решения (самосохранение, опасение за жизнь подчиненных, подсказывание излишней осторожности из-за сомнения, опасения неиспытанного положения). Затем он является данною, замедляющею борьбу мотивов, которая всегда продолжительнее, когда одно из чувств имеется налицо, реально (страх), а другое идеально должно испытываться в более или менее отдаленном будущем (долг, спокойствие совести). Наконец, страх не только затрудняет созревание решения, влияя на процесс мыслительных способностей, но может и извратить таковое, затрудняя самую оценку мотивов. В результате получается нерешительность; причем при высоких степенях ее душа может, или прийти в чрезвычайно бурное состояние, или дойти до начальных фазисов душевной болезни абулии (безволия), во время которой простые действия до бесконечности взвешиваются. И физически, и духовно мы можем влиять на страх лишь в крайне малой мере, и все значение здесь принадлежит положительным эмоциям, которые, как и всякие эмоции, могут вытеснять, убивать им противоположные. Из таких эмоций первое место следует отвести так называемому "мужеству", главную часть которого составляет чувство мощи. Последнее является, когда к приятному возбуждению от самого процесса деятельности присоединяется сознание возможности преодолеть трудности, лежащие на пути к достижению цели; оно как бы обратно страху, который есть следствие сознания нашего бессилия перед этими трудностями. Поэтому одни и те же предметы и явления могут действовать различно на разных людей в зависимости от того, вызывают ли они в них сознание бессилия (страх), или, наоборот, дают сознание и чувство мощи; и точно так же различно может быть их действие на одного и того же человека, но при различных обстоятельствах, внешних и душевных. Чувство мощи, как справедливо замечает Снегирев, "одно из самых приятных, имеет распространение во всех сферах человеческой жизни и весьма большое влияние, всюду возбуждая и повышая его деятельность и энергию". Часто оно является просто расширением органического чувства силы, ощущения жизненной энергии; но может возникнуть и независимо, обусловливаясь представлением о власти над внешними предметами. "Чувство мощи - это идейное, а не элементарное чувствование" (Гефдинг). Засим, "изменение кровообращения, - говорит Моссо, - в мозгу того, кто готовится с твердою волею побороть препятствие, производит такое увеличение энергии нервных центров и в упругости мышц, что они получают большую силу и дают результаты, которых трудно было бы ожидать от трусов, как бы здоровы и сильны они ни были". Чувство мощи "может занимать ум, контролировать мысли и порабощать убеждения" (Бэн); с другой стороны, приятность сознания силы воли, как частного случая чувства мощи, поддерживает в значительной степени все проявления власти человека над собою. Наконец, внешним образом эта эмоция выражается в прямоте фигуры и в приливе физической энергии, порой сопровождаемых смехом. Принимая во внимание, что противовесами страха являются физическая бодрость, энергичный темперамент и силы воли и ума, не дающие развиться чувству бессилия и содействующие устранению нерешительности, - необходимо признать, что чувство мощи, усиливая указанные данные или содействуя их работе, является одною из существенных эмоций, могущих успешно бороться со страхом. Но, к сожалению, "мы нелегко воспроизводим это удовольствие в идеальной форме при отсутствии действительного (наличного) стимула" (Бэн). Чувство мощи, независимо от удовольствия при преодолении препятствий, т.е. как бы от измерения силы этим путем, в менее активной форме принимает вид уверенности в себе. Конечно, безусловно, полной уверенности никогда не может быть, но путем многих опытов, измеряя нашу силу, мы можем дойти до "практической веры в самих себя, опирающейся лишь на наш опыт и знание нашего характера" (Гефдинг). Если всякое сомнение является началом разложения энергии, то, наоборот, действие всегда идет легче, когда есть сильная уверенность в удаче, которая представляет, опять-таки, главным образом, уверенность в собственных силах. Полагаю, что значение уверенности в себе настолько ясно, что не нуждается в иллюстрации примерами. Замечу только, что громадным подспорьем в приобретении этой уверенности является наличие положительных знаний, последнее вдобавок может иметь и непосредственное влияние на уничтожение чувства страха, как следствия бессилия, поскольку это чувство является от недостатка знаний. Другим видом соизмерения наших сил является чувство соревнования, которое может явиться весьма энергичным толчком к тому, чтобы мы посредством деятельности, приводящей к сравнению с деятельностью других, пытались доказать свое превосходство над ними и тем могли бы добыть удовольствие от чувства мощи. Военная история изобилует доказательствами значения соревнования как побудителя к самой энергичной работе; чтобы не ходить за ними далеко, вспомним лишь действия генералов Ренненкампфа и Орлова в начале кампании 1900 года. Чувство мощи как результат измерения (и превосходства) своей силы, тесно соприкасается с другим, с эмоциею преследования цели, достижения успеха. В деятельном стремлении к цели заложено известное удовольствие, которое может стать положительно опьяняющим по мере ее достижения (конная атака, удар в штыки) и даже дойти до экстаза (при победе). Эмоция эта характеризуется, кроме увеличения ее при приближении к цели, сосредоточением какого-либо из внешних чувств на предмете (например, говорят: "я весь обратился в зрение") и состоянием сосредоточения внимания на нем, соединенного с забвением о себе. Последнее свойство весьма важно в смысле борьбы с личным чувством страха. Замечено, что чем больше имеешь личного дела в бою и чем оно самостоятельнее, ответственнее (преследование цели), тем меньше думаешь об опасности (забвение о себе); и это до такой степени, что в душе временами может как бы вовсе не остаться места для страха. Вообще, отвлечение внимания куда-либо на посторонние предметы является существенным подспорьем в борьбе со страхом, хотя и не как мера, направленная против существа его (чувства бессилия), а только против идеи (отвлечение мыслей от причины страха). Так, в 1900 году генерал Анисимов (тогда полковник) при штурме Бейтана рекомендовал шедшему рядом с ним подполковнику "закурить", когда узнал из откровенного признания последнего, что он волнуется под сильным огнем. В общем, чувство взаимной выручки, подвигая подчас на тяжелые и мучительные труды с забвением самого себя, даже на смерть за других, может оказать начальнику весьма энергичное содействие в борьбе со страхом и в принятии решения. В числе эмоций мы не имеем, кажется, других, которые могли бы воздействовать на самое чувство страха по существу; но есть много таких, которые могут в значительной мере помочь бороться косвенно с ним или с его последствиями. Самоуважение и гордость, заключая в себе постоянную мысль о наших достоинствах, внушают чувство, как мотив к поведению. Создавши высокое мнение о себе в известных отношениях, мы воздерживаемся от того, чтобы унизить эту оценку посредством несоответственного поведения. Известно, например, что получение Георгиевского креста налагает обязательство быть храбрым. Поэтому чувства эти: а) сильно поддерживают в борьбе с чувством личного страха в бою, не давая ему по возможности ничем высказаться; б) после первого одержанного успеха они заставляют нас напрягать все наши силы, чтобы в следующем деле вновь добиться успеха, поддерживая свою репутацию хорошего начальника и т.п. В этом гордость близко соприкасается с любовью к одобрению. Одобрение, согласие с нами другого лица, не только поддерживает и укрепляет нас в наших мнениях и чувствах, но может еще и значительно усилить напряженность этих чувств. Вот почему так важно наличие полного согласия между начальником и его начальником штаба. Значение одобрения еще больше сказывается в случае восхваления нас над другими; здесь примешивается также чувство соревнования, которое, как мы видели, может играть весьма важную роль в числе положительных эмоций. Наконец, всякое одобрение усиливается в своих результатах, если оно исходит от любимого начальника. Значение одобрения на войне всегда было известно и практически применялось. Прибавлю только, что если захваливание может иметь отрицательные результаты, когда похвала за всякий ничтожный поступок набивает нравственную оскомину и начинает уже приниматься как своего рода недоверие к возможности совершить что-либо более серьезное, то отсутствие похвалы, когда она действительно заслуженна, тоже не может рекомендоваться; это действует как чувство обиды и может повести к нелюбви подчиненными своего начальника. Другой вид одобрения - похвала общественного мнения, и желание заслужить ее может стать как бы бичом, понуждающим нас напрячь все силы к борьбе со страхом и к достижению успеха. Но этот вид одобрения имеет тот крупный недостаток, что при сильном опасении не заслужить его может превратиться, как уже замечено раньше, в сковывающее чувство бессилия. Любовь к одобрению, представляя возвышенную форму самодовольства, может, однако, выродиться в тщеславие. Тем не менее, и это чувство может быть использовано с успехом. Установление всюду спокон веков наград и всяких отличий служит тому наглядным доказательством. Замечу при этом, что только награждение за действительные заслуги, поддерживая ценность внешних знаков отличия, может сохранить за последними значение действительного побудителя. Другим отрицательный чувством, могущим иметь положительное значение, является страх, сравнительно в слабой форме к высшему начальнику, как следствие стремления избежать будущего страдания - кары за неисполнение законных требований. Воздействие при известной системе воспитания во всяком случае может быть весьма существенным, особенно влияя на мотивы, борющиеся с чувством самосохранения. Так, я видел под Мукденом, как генерал Ренненкампф жестоко распек офицера Генерального штаба, доложившего ему о необходимости незначительного отступления войск с участка позиции, где он находился, - и участок был удержан. Я видел, как тот же генерал отнял батальон, находившийся в горячем бою, у его командира за то, что тот отступил на несколько сот шагов, - и батальон этот более не отступал. Мера, правда, весьма решительная и требующая большой уверенности в себе; но именно эта-то уверенность и передавалась таким путем войскам и их частным начальникам, в то же время давая последним поддержку в виде спасительного страха к высшему начальнику. То же значение поддержки имеет и обратное чувство-симпатия, уважение к начальнику. Стремясь, с одной стороны, доставить ему удовольствие, заслужить его одобрение, мы, с другой стороны, невольно, в силу основных свойств всякой симпатии, стараемся подражать ему. В результате же мы напрягаем наши способности и получаем новый мотив для решения - в подражании. Мысленно поставить на свое место этого начальника, решить за него вопрос и затем стараться поступать так же, как поступил бы он, - вот прием поддержки, которую мы находим в подражании; и прием весьма действенный, как пришлось мне самому испытать. Во всяком случае, влияние высшего начальника становится весьма осязательным при умении его внушать свою волю или идею. Внушение "усиливает чувства и стремления, поднимая до необычайной степени активность народных масс" (Бехтерев). Без сомнения, "дисциплина и сознание долга создают из войск одно могучее колоссальное тело; но последнее, для того, чтобы проявить свою мощь, нуждается еще в одухотворяющей силе, и эта сила заключается во внушении той идеи, которая находит живой отклик в сердцах воюющих. Вот почему умение поддержать дух войск в решительную минуту составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев. Этой же силой внушения объясняются геройские подвиги и самоотвержение войск под влиянием одного возбуждающего слова своего любимого военачальника, когда, казалось, не было уже никакой надежды на успех" (Бехтерев). Требования, которые могут быть предъявлены психологиею к военной системе с точки зрения воспитания и содействия самовоспитанию воли. Прежде всего, система эта не должна ставить косвенных препятствий, отнимая время непроизводительным образом. Способ комплектования армии офицерами обусловливает состав той товарищеской среды, в которой подготавливается будущий начальник, с ее влиянием в смысле общественного мнения, формирования привычки и снабжения многими идеями как источниками решений; поэтому нужно, чтобы товарищи были действительно равны между собой по тому умственному и нравственному багажу, с которым они являются на формирование офицерской среды; иначе дурное влияние менее культурных из них неизбежно скажется. Воспитательное значение системы прохождения службы обусловливается применением принципа справедливости; нравственный закон должен быть руководителем законодателя так же, как долг - руководителем деятеля. Вспомнив, однако, что добром в военном деле является все то, что ведет к победе, добро это не всегда будет таковым по отношению к отдельным личностям, жертвуемым ради целого. Поэтому, относясь строго одинаково ко всем прочим, военная система необходимо должна выбрасывать лиц негодных и, наоборот, выдвигать тех, которые оказываются наиболее годными для занятия более высоких, т.е. более трудных и ответственных должностей. Знания, увеличивая уверенность в себе, помогают воспитанию воли косвенно; главное же их назначение - направлять волю, помогая ей при борьбе мотивов посредством предоставления в распоряжение главного - нравственного мотива - твердых, определенных понятий о "военном" добре и зле; т.е. указывая цели, к которым должны приходить решения. Опыт имеет троякое значение: а) он вырабатывает живые принципы деятельности; б) он создает привычки вообще; в) он дает практику в решениях, в результате которой является привычка решаться. Таким образом, опыт непосредственно воспитывает волю; надо только поставить его приобретение так, чтобы воспитание это было наиболее полным и в направлении, указываемом долгом. В этом отношении единственной целесообразной системой, как замечено было раньше, является предоставление каждому возможно полной свободы в достижении поставленных ему целей при полной ответственности, т.е. проведение в жизнь самостоятельности. Таким путем не только вырабатываются принципы и привычка решаться в области военных явлений вообще, но еще достигается и непосредственная подготовка к принятию решений на войне, с помощью систематической борьбы со страхом, составною частью ответственности; ответственность же эта должна быть перед законом и его требованиями, а не перед лицом. В последнем же случае воспитательная система достигнет прямо противоположных результатов, так как вместо долга главным мотивом в ряде решений явится страх (начальства), т.е. данная, с которою, именно надо всеми средствами бороться. Воспитание воли, вообще, может достигаться одновременно двумя путями: исходя из самого человека, из работы его духа (внутренние способы), воздействием окружающей среды и специальной обстановки, приноровленной для целей воспитания. "В деле достижения власти над своим "я" самое важное - установить прочную связь привычки между идеями и поступками так, чтобы, непосредственно за возникновением мысли в уме, следовал поступок с отчетливостью и силой рефлекса. Но мы уже убедились в той печальной истине, что свойство вызывать поступок с быстротой принадлежит только чувству. Цель ассоциации между идеей (идеей работать, например) и выражением ее в действии не может быть скована без огня. Нужна вся теплота эмоций, чтобы эта спайка была достаточно крепка. При соблюдении последнего условия, она может приобрести чрезвычайную прочность" (Пэйо). Внутренними способами для достижения такой спайки и для предварительного укрепления или уничтожения той или иной эмоции, являются сосредоточенное размышление и действие. Работа над самим собой, предстоящая человеку, поставившему себе целью воспитать свою волю при сосредоточенном размышлении, выражается в общих чертах в нижеследующем: "1) Когда в нашем сознании проходит чувство, благоприятное для нашей задачи (принять нужное решение и действовать), - не давать ему проходить слишком быстро, останавливать на нем внимание, чтобы оно пробудило все мысли и чувства, какие оно может пробудить. 2) Когда мы не можем пробудить в себе нужное нам чувство прямым воздействием воли, - надо проследить, не находится ли оно в связи с какой-нибудь идеею или группою идей, направить все внимание на эти идеи, продержать их как можно дольше в нашем сознании и дождаться, чтобы естественных ход ассоциаций пробудил данное чувство". 3) "Когда в наше сознание вторгается чувство, неблагоприятное для нашей задачи, - стараться не останавливать на нем внимания, не думать о нем, дать ему, так сказать, умереть собственной смертью". 4) "Если неблагоприятное чувство уже разрослось и настолько завладело нашим вниманием, что мы не в силах от него освободиться, то подвергнуть самому строгому критическому разбору все идеи, из которых вытекает это чувство, и даже самый объект его". Связь чувств с идеями позволяет вести активную борьбу. Отличительное свойство всякой страсти или желания - это то, что они стараются себя узаконить. Нет того лентяя, который не приводил бы превосходных предлогов для своей праздности и не нашел бы серьезных возражений на совет приняться за дело. Поэтому, чтобы обезопасить свою волю от страсти, лишить последнюю поддержки ума, мы должны стараться разбить, уничтожить софизмы, иллюзии, которыми она себя окружает. Когда бывший самообман станет всем ясен, в душе выступят новые чувства для борьбы с прежними, и если те все же и одержат верх, то это будет позорная, непрочная победа: смута и тревога заступят место сознания правоты; при дальнейших же опытах - успех постепенно, но верно, станет переходить на другую сторону. В этом умственном столкновении дух критики, обыкновенно усыпляемый страстью, есть главное наше оружие; если же мы в состоянии добиться произвольного уничижения объекта страсти, низведения его с пьедестала, то последней грозит опасность погибнуть. Борясь с софизмами, выдвигаемыми нами обыкновенно в оправдание страсти, мы можем даже произвольно сфальшивить перед самими собой, имея в виду благую цель. Во-первых, мы всегда можем, допустив до себя природную лень, бросить нашу критику на полпути, если полагаем, что дальнейшие результаты ее будут неблагоприятны для нашей задачи. Во-вторых, же, мы можем увеличить цену нужных нам доводов, прикинув на чащу весов наше желание: внимательно вглядываясь в свои прошлые решения, каждый из собственного опыта может убедиться, что наиболее вескими из побудивших его доводов частенько бывали не самые логичные, а наиболее совпадавшие с его желаниями, хотя бы тайными. 5) "Внимательно, до мельчайших подробностей, изучать внешнюю сторону жизни, стараясь проникнуть в сущность каждого факта, каждого явления, чтобы иметь возможность разумно пользоваться всеми ресурсами и избегать всех опасностей. какие могут представиться". "Необходимо, говорит Пэйо, часто возвращаться к намеченному рисунку; начатый набросок необходимо дополнять, беспрестанно подновлять в нем неясные штрихи, иначе, каждый поток новых внешних впечатлений, проходя в нашем сознании, будет стирать их без остатка". "Упражнение волевых способностей в каком бы то ни было направлении, есть верное средство усиления их в этом направлении", причем нечего опасаться первоначальных трудностей, усилий, ибо упражнение развивает волю лишь настолько, насколько оно вызывает такие усилия. Приобретенная, таким образом, привычка обращать внимание на будущие удовольствия и страдания не только способствует вызову нужных эмоций на борьбу с наличными, но и позволяет ловить на лету всякие факты, мысли и чувства по своему выбору и подвергать их затем тщательному усвоению; "существует большое различие между человеком, который редко пользовался силой умственной концентрации, и тем, который постоянно практиковал ее. Мы не позволяем (тогда) вниманию, чувственному или умственному, блуждать или следовать руководству случайного воспроизведения, как, например, во сне или в грезах; наша определенная цель... (хотя бы выработать привычку быстро решаться) останавливает наш ум на мыслях, близко касающихся (ее), и увлекает нас от всего, нисколько не относящегося к делу" (Бэн). Иначе говоря, мы попутно приобретаем привычку управлять своими мыслями. Но и этого мало: сосредоточенное размышление имеет следствием также придание большей ценности самым нашим мыслям. При помощи такого как бы самоуглубления мы постепенно привыкнем, вместо того, чтобы принимать многое на веру, - судить обо всем самостоятельно, перестанем приноравливаться к чужим мнениям, избавимся от гнета ходячих фраз и подражательности, сделаем переоценку внутренних ценностей, по крайней мере, в области предметов размышления, и можем постепенно выработать себе известные правила поведения, хотя бы опять только в данной области. Вначале непроверенные и неточные, эти правила мало-помалу подтверждаются нашим опытом, почерпают форму и ясность в размышлении, идеях, силу - в сопровождающих их чувствах и, наконец, приобретают значение и авторитетность руководящих принципов. Это уже не те "принципы" (жизни или данного искусства), которые мы заимствуем в готовом виде из книг и учебников: выраженные в сжатой форме, удобной для памяти, они как бы тесно срастаются с нашею душою, представляя квинтэссенцию опыта, и обладают поэтому способностью вызывать более или менее сложные чувства, выразителями которых они являются в нашем сознании. Выработав же себе принципы, мы уже не будем игрушкой обстоятельств и не будем становиться в тупик перед неожиданностями. Итак, размышление чрезвычайно плодотворно и необходимо; но одно, без поддержки, оно бессильно: размышление создаст желания, поможет в борьбе мотивов, приучит достигать успеха в ней; но воспитать волю окончательно, так, чтобы всегда, когда нужно явилось твердое решение, а за ним быстрое исполнение, - может только воспитанная привычка к действию. "В том же смысле, как можно сказать, что воли нет, а есть только произвольные поступки, можно сказать и то, что нет деятельности, а есть только отдельные действия... Действовать - значит выполнять тысячи отдельных, маленьких действий. Все большие дела создаются накоплением таких маленьких усилий, что, если взять каждое в отдельности, оно покажется до смешного ничтожным в сравнении с выполненным трудом... Время - наш драгоценный союзник в деле самоосвобождения... В своем воздействии на внутреннюю жизнь человека, время постоянно прилагается - на пользу ему или во вред, - главный закон психологии, - закон привычки. Всевластная, уверенная в своей победе, привычка, не спеша, не слышно, невидимо, коварно идет все вперед да вперед, как будто сознает свою силу, как будто понимает, какое огромное значение имеет для действия повторение. Раз действие выполнено, хотя бы с трудом, во второй раз оно выполняется уже легче. С каждым разом усилие уменьшается и, наконец, перестает существовать. Да что я говорю: перестает существовать! То самое действие, выполнение которого было вначале тягостно, неприятно, превращается мало-помалу в потребность, так что теперь уже не выполнить его становится тяжело... Действуя, мы закаляемся в борьбе с роковыми влечениями нашей природы, привыкаем постоянно, ежеминутно одерживать верх над всем тем, что мешает нам достигнуть полной власти над своим "я". Кроме того, являясь публичной манифестацией нашей воли... поступок, действие закрепляет наши решения и своею силой, и силой общественного мнения, к которому оно обращается, и в довершение всего дарит нам в виде награды живую, бодрящую радость истекающую и чувства мощи" (Пэйо). Из сказанного вытекают те главные условия, которые необходимо должны быть налицо для образования прочной привычки, а именно: 1) достаточная сила - эмоция, побуждающая к решению; сосредоточенное внимание имеет задачею вызвать и усилить эти эмоции; 2) повторные действия. Заметим еще, что 3) действия должны происходить при сходных условиях. Этим путем создается прочная ассоциация между идеей и эмоциями, эмоциями и поступком; так что, в конечном результате, промежуточная ступень - эмоции - как бы отпадает и тесно свяжутся идея и поступок. Процесс образования привычки основан на свойстве души, по которому она, требуя постоянной деятельности, предпочитает деятельность легкую, какою обыкновенно и бывает часто воспроизводимая. "Если часто повторяющиеся сложные волевые процессы, в состав которых входят одни и те же мотивы, то борьба между мотивами упрощается. Побежденные в предшествующих случаях мотивы выступают все с меньшею интенсивностью и, наконец, совершенно исчезают: сложный волевой акт превратился, таким образом, в простой или импульсивный" (Вундт). Каждое упражнение воли давало менее трудным размышление, пока весь процесс, идя постепенно все глаже и требуя меньшего усилия, не стал легким и естественным. Как отрицательную сторону привычек надо отметить то, что "чем больше накапливается их, тем труднее усвояются новые, особенно если они противоположны старым" (Гобчанский); поэтому более ранний возраст выгоднее для образования привычек. Зато привычка имеет и много положительных сторон: 1) она ослабляет ощущения; часто испытывая, например, чувство страха, мы можем постепенно уменьшить его власть над нами ("закаленные в бою" войска и начальники). 2) Она увеличивает силу влечений, чувств (до границы пресыщения, разумеется); так, она может влиять на чувство мощи, уверенность в себе, нравственное чувство и т.д. 3) Привычка, как выяснено выше, облегчает действия, делая их импульсивными, и иногда совершенно даже заменяет волю, заставляя нас поступать автоматически, например, - хождение, употребление и согласование слов и т.п. 4) Поэтому, она дает нам экономию во времени, не заставляя тратить его на усилия. 5) "Сила привычки производит стремление, наклонность к повторению того, что мы уже раз делали". 6) "Она оживляет ум. Благодаря привычке, мы приобретаем большую ловкость в распознавании элементов восприятия, в анализе принципов наших идей. Наши умственные силы возрастают под ее влиянием" (Компейре). Наконец, 7) привычка имеет большое значение при ненормальных отправлениях ума, как, например, под влиянием страха: в это время происходит быстрая смена, но только привычных ассоциаций идей. Из всего сказанного ясно, какое громадное значение принадлежит привычкам на войне и, как следствие этого, воспитанию целесообразных привычек; а из них главной - привычки быстро и твердо решаться. Обратимся теперь к рассмотрению внешних способов воспитания воли. Предварительно, однако, заметим, что для успешного воспитания ее, необходима физическая бодрость. Отсутствие ее неблагоприятно для всякой деятельности. Душа - владычица тела, не может долго владычествовать в ослабевшем, разрушающемся организме, а последний в лучшем случае не может дать избытка физической энергии, нужного не только для обоснования чувства мощи. но и для оплодотворения всякого усилия, как во время воспитания воли, так и при приложении результатов этого воспитания к жизни. Выше было отмечено значение общественного мнения; поэтому здесь я лишь подчеркну это значение, как одно из важных данных в числе внешних явлений, или собственно воспитания. "Будь мы предоставлены исключительно нашей личной энергии, мы бы не замедлили сложить оружие перед трудностями предстоящей борьбы. Никакое усилие не может длиться месяцы и годы, если общественное мнение не гальванизирует нашей энергии. Даже те, кто открыто идет против мнения большинства, черпают силы для этой борьбы в горячем сочувствии меньшинства. Сила общественного мнения так велика, что мы не выносим никаких проявлений презрения по отношению к себе, даже со стороны незнакомых лиц, даже со стороны людей, которых мы имеем основание презирать. Всякий преподаватель гимнастики хорошо знает, какие чудеса ловкости может проявить молодой человек в присутствии посторонних" (Пэйо). То же наблюдается, когда молодой офицер, с глубоким отвращением к вину, но заставляет себя пить, не морщась, на товарищеской попойке и т.п. "Это влияние становится вредным лишь тогда, когда порождает превратную идею долга и ложное чувство чести (как в последнем примере), или когда, выступая за надлежащие пределы и становясь чрезмерным и неограниченным, стремится подавить личность" (Сели). Роль, весьма близкую к указанной, играет товарищеская среда. Совмещая в себе влияние общественного мнения равных себе, корпоративного духа с его "принятыми" условностями и влияние примера с вызываемым им стремлением к подражанию, товарищеская среда на всех ступенях военной иерархии имеет, как известно, громадное значение в воспитательном смысле. В отношении же воспитания собственно воли она важна и как сила общественного мнения, и как источник, где почерпаются идеи и эмоции, тесно связывающиеся, при постоянном повторении, с поступками; т.е. среда, таким образом, влияет не на самый процесс решений воли, а на придание им всем определенного направления, на создание вполне определенной группы привычек. Эта роль среды очень велика. "Ставя самих себя в определенные условия, мы можем усилить или затормозить возникновение известных чувствований. Многое, до чего наша воля не может прямо добиться, достигается, если мы связываем себя в такой степени, что уже не в нашей власти получить свободу. Есть как телесная, так и умственная гигиена". (Гефдинг). При всем этом весьма крупное значение имеют, разумеется, старшие товарищи и сослуживцы, при посредстве как своего авторитета, так и едва ли не важной доли, принадлежащей им в общественном мнении. Другим воспитательным элементом являются начальствующие лица. Начальники влияют при посредстве приказаний, отчасти наград и, главное, авторитета и общего характера своих требований; последние две данные имеют тесное соприкосновение с психологической стороной военной системы вообще. Наказание неизбежно входит в каждую воспитательную систему. Имея целью исправить наказываемого и, отчасти, служить предостережением для других, оно обладает тем отрицательным свойством, что действует путем страха страдания и не включает в себе никакой активной побудительной силы. Применение же его, как воспитательного приема, ограничено, так как оно является бесцельным по отношению к данному лицу, если поступок совершен без дурного умысла или же какое-либо требование не может быть выполнено по слабости воли.

Награды, хотя и возбуждают к деятельности, но применение их тоже должно быть ограничено осторожностью. "Главное условие нравственной деятельности награды, это - чтобы она давалась за заслугу, т.е. как результат акта добродетели (например, - военной), превышающего то, чего можно по справедливости требовать, как обязательного. Похвала или осязаемая награда не должны казаться... простым результатом личной привязанности... со стороны награждающего, но авторитетным признанием заслуги" (Сели). К сожалению, в нашей военной системе (впрочем, как и в большинстве иностранных) эти истины, столь определенно высказанные высокоавторитетным писателем по вопросам воспитания, находят очень мало применения. Не применяется и другое его положение - редко давать награды, чтобы не создать ассоциации между заслугой и наградой, порождающей понятие о праве на награду: существуют наградные сроки, наградные нормы, составляются списки, "имеющих право на награды". Приказание, строго говоря, не представляет отдельного воспитательного приема, являясь лишь проявлением авторитета приказывающего и внешним выражением наличного, частного случая его требований вообще, с присущим им общим характером. Когда желание начальника является законом, то чувство перед такой силою или авторитетом есть только страх, и может поэтому имеет лишь отрицательное значение в деле воспитания воли; но когда авторитет основывается на превосходстве в знании и опытности, он является уже не только силою, но и образцом. Направляет при этом не тот, кто категорически требует или запрещает без объяснения причин, а "тот, кто дает общие правила, указывающие направляемому, как ему действовать в известном классе случаев" (Селли). Для того, чтобы правила эти были действительными и требования начальника исполнялись, нужны следующие условия в их применении. 1) Правило должно быть выполнимым, при уверенности подчиненного в возможности выполнения, а начальника - что он способен настоять на своем. 2) Правило должно быть понятным, как в применении, так и в идее, воплощение которой оно имеет целью. 3) Правило должно быть применяемо единообразно; иначе, при разных уклонениях, теряется авторитетность как правила, так и самого дающего его лица. Устав точно определяет какое-нибудь положение, или движение, - стойку, например. Но начальник дивизии требует известных уклонений от устава, ради красоты стойки, а командир корпуса - другого; под влиянием "страха иудейска" люди обучаются отдельным разновидностям стойки и для начальника дивизии, и для командира корпуса. В результате страдает авторитет, и устава, и обоих лиц: устав не исполняется, а над начальниками втихомолку подсмеиваются. Фантазии же в области тактики, распадаются в прах в бою, сразу и сильно роняют авторитет их изобретателей. "Думать, что повиновение личному авторитету представляет само по себе цель, есть общее и пагубное заблуждение. Та составная часть детского послушания, которая делает его нравственным упражнением, заключается в смутном понимании ребенком разумности и нравственной обязательности того, что от него требуется. Высшая цель нравственной дисциплины заключается в том, чтобы усилить это чувствование и перенести чувство подчиненности с личности на моральный закон, который личность представляет собой и воплощает. Только тогда, когда достигнута эта позднейшая высшая стадия повиновения нравственному закону или принципу, можем мы сказать, что авторитет сделал свое дело" (Селли). Селли говорит это про детское воспитание. Но можем ли мы сказать, положа руку на сердце, что в военной сфере мы далеко пошли по этому пути рационального воспитания и можем ли сказать, что многими из начальников, даже на высоких ступенях иерархической лестницы, руководит исключительно долг, и что страх начальства - эта низшая форма признания авторитета - не является одною из главных данных, руководящих нами в деле подготовки войск и военных средств к испытанию их на войне и в бою?. Если, с одной стороны, ровная настойчивость необходима для достижения начальником исполнения его целесообразных, законных требований, то, с другой стороны, является весьма опасным впадение в крайность, при которой, постоянно замещая волю исполнителей своею собственной и добиваясь пассивного повиновения, можно совершенно заглушить их самостоятельность и инициативу, - крупная ошибка, которой мы также не мало грешны. Хотя и с весьма благими намерениями, но "внешний контроль легко может быть доведен до излишества, не только благодаря преувеличенному взгляду на назначение дисциплины, но и благодаря той жажде влиять и направлять чужие действия, которая бывает последствием... привычки (Сели) и, прибавлю, примера других. Способность разумного выбора того, что лучше, в области как умственной, так и нравственной, развивается только тогда, когда выбирающему предоставлено известное поле для свободной деятельности. В области же воли, где все основано на самостоятельных решениях, эта разумная свобода в действиях является настолько необходимым условием воспитания, что, при отсутствии или недостаточности ее, результаты этого воспитания будут как раз обратными: мы воспитываем людей безвольных. Психологически, этот воспитательный процесс, обращающийся на самовоспитательный, очень прост: при каждом самостоятельном, ответственном решении, если мотивом не является страх начальства, борются в душе долг и страх неудачи (иногда - страх за подчиненных); побеждая же последний и приобретая привычку побеждать его, мы тем самым непосредственно готовим себя к тому, что придется делать на войне - побеждать страх. Отсюда - капитальное значение, по существу, развития самостоятельности еще в мирное время, всем направлениям военной системы. Восхищение же перед немцами за их "инициативу" и всяческое заглушение этой самостоятельности на практике, безусловно, могут привести только к тому позору, тому ужасу, которые мы видели под Ляояном, Мукденом и в других местах. Итак, свобода, ответственность и законность, т.е., психологически, - необходимость принятия решения, борьба со страхом и долг - вот три главные данные, на которых основано воспитание воли начальников. Приложением их у нас на практике требует не только реформ, но подчас и коренной ломки установившихся взглядов. Но значение этих данных так велико, горечь минувших поражений так тяжела, что вряд ли кто не согласится, что каждому из нас, военных, стоит очень и очень подумать о том, как избежать этих поражений в будущем; и одним из главных средств к этому явится приложение на практике рациональных приемов воспитания и самовоспитания. (Хуан Ши-гун). Отказываясь от вожделений, пресекая плотские желания, освобождаешься от обремененности мирскими вещами. Изгоняя ложь, отрекаясь от зла, уберегаешь себя от дурных поступков. Не услаждая себя вином и женщинами, блюдешь чистоту своих помыслов. Избегая злословия, держась вдали от обмана, избавляешь себя от многих печалей. Усердно учась, тщательно вникая в узнанное, расширяешь свои познания. Украшая себя добродетелью и в поступках, и в речах, ведешь себя к совершенству. Воспитывая в себе почтительность и сдержанность, предохраняешь себя от многих бед. Научаясь мыслить глубоко и смотреть далеко, предотвращаешь многие невзгоды. Держась радушно с людьми человечными и справедливыми, водя дружбу с мужами честными и прямыми, уготавливаешь себе помощь и поддержку в трудное время. Будучи добрым и щедрым с людьми, делаешь свою жизнь безмятежной и приятной. Поручай людям дела сообразно их способностям, чтобы каждый мог претворить свои таланты: вот главное правило для использования людей. Гони прочь обманщиков и негодяев: вот главное правило для недопущения смуты. Вникай в поступки древних, тщательно вглядывайся в текущие дела: вот главное правило для предотвращения ошибок. Постигай смысл событий, рассчитывай свои действия наперед: вот главное правило для ведения дел. Будь стремителен в поступках и гибок в поведении: вот главное правило для разрешения трудностей. В сердце храни замысел, но уста не отмыкай: вот главное правило для достижения успеха. Будь тверд в помыслах, пестуй несгибаемую волю: вот главное правило для стяжания славы. Будь усерден в делах и добр сердцем: вот главное правило для добродетельной жизни. (Хуан Ши-гун. Книга основ). Литература: Бэн. Психология; Снегирев. Психология; Гефдинг. Очерк психологии; Бехтерев. Внушение; Пэйо. Воспитание воли; Вундт. Очерк психологии; Гобчанский. Опытная психология; Компейре. Основания элементарной психологии; Селли. Основы общедоступной психологии) (Корф Н. А. О воспитании воли военачальников // Общество ревнителей военных знаний. - Кн. 1. - СП б., 1906). Воспитание воли.

0x01 graphic

Перемещение ковра Мухаммеда из Мекки в Каир, 1875 г.

Художник Константин Егорович

Воодушевление на войне.

Если во время военных действий собственное войско потерпело неудачу, нужно присмотреться к состоянию воинов. Если они не растеряли силу духа, можно снова вести их бой. Но если они пали духом, то нужно воодушевить их и вести в бой, лишь когда они будут готовы сражаться. Правило гласит: "Ободряй воинов без устали; укрепляй их дух и давай им накопить силы". (Сунь-цзы).

Воспитание быстроты и энергии.

Все действия войск, под командою Суворова, отличались выходящей из ряда быстротой и энергией. Никогда мы не видели, чтобы войска его действовали вяло или ходили иначе как, по нынешним понятиям, форсированно. Такая энергия невольно придавала много силы войскам. Кто не испытывал на себе, что энергия в какой бы то ни было работе, только бодрит дух и увеличивает силы, и, наоборот, вялые и сонливые действия утомляют весьма скоро. Сюда же нужно отнести и то, что Суворов никогда не оставлял войска в бездеятельном покое, в те редкие случаи, когда ему приходилось долго стоять на месте. Мы видели, что всегда в этих случаях короткие, но энергичные ученья, не допускали войск до вялости. Особенно выделяется в боевой деятельности Суворова та неимоверная настойчивость в раз начатой атаке, которой он требовал от войск. Она особенно рельефно проявляется в боях при Треббии, Нови и С.-Готарде. (С. Гершельман. Нравственный элемент в руках Суворова. Изд. 2-е. - Гродно, 1900).

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

0x01 graphic

Джонатан СВИФТ (1667-- 1745) -- английский

сатирик

-- Мудрец менее всего одинок тогда, когда он находится в одиночестве.

-- Отдаваться гневу часто все равно, что мстить самому себе за вину другого.

-- Лесть, говорят, пища глупых, между тем сколько умных людей готовы от времени до времени отведать хоть глоток этой пищи.

-- Как человека можно распознать по обществу, в котором он вращается, так о нем можно судить и по языку, которым он выражается.

-- Книги -- дети разума.

-- Клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительно набрасываются на лучшие фрукты.

-- Если вы направляете в чей-либо адрес остроту, вы должны быть готовы принять ее и в свой адрес.

-- Сатира -- своеобразное зеркало, в котором каждый, кто смотрит в него, видит любое лицо, кроме собственного.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 18/02/2014, изменен: 18/02/2014. 54k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 5 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Каменев Анатолий Иванович Воля в жизни народов

Каменев Анатолий Иванович
Воля в жизни народов