ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Возвращайся со щитом или на щите"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

0x01 graphic

Похищение Персефоны

Художник Рембрандт

Мать спартанца, отправляя его на войну говорила:

"Возвращайся со щитом или на щите", т.е. требовала, чтобы воин, в готовности жертвовать своей жизнью за родину, или побеждал, или умирал.

143

Дух войск в армии Ксенофонта.

[Ксенофонт, являясь выдающимся военным историком, в своем труде "Анабасис" рассказывает о судьбе греческого наемного отряда, принимавшего участие в походе Кира Младшего против Артаксеркса II. В составе войск Кира этот отряд находился с весны 401 г. до Р.Х. после гибели Кира (сентябрь 401 г) греческие наемники поднялись по течению Тигра на север до Армянского нагорья и, пройдя через Понтийские горы, вышли у Черного моря к Трапезунду и добрались отсюда до Византия (400 г). С третьей книги начинается повествование о деятельности Ксенофонта как военачальника. Фактически его полководческому таланту и психологической проницательности были обязаны выжившие в этом походе греки. Особый интерес для современного читателя представляет способность Ксенофонта находить верные решения в сложной обстановке, а также его умение вдохновлять войска]. [После смерти Кира греки "впали в растерянность", ибо от Греции их отделяло большое расстояние, не было надежного проводника и предводителя, но было множество опасностей на пути домой: враждебные племена, непроходимые реки, ненадежные союзники, изменники и предатели]. Книга третья. I. <...> (3) Думая об этом, все пали духом, и вечером почти никто не отведал хлеба, почти никто не разжег огня, и очень немногие той ночью вернулись в стан, - каждый лег, где пришлось, но спать никто не мог - от горя, от тоски по отчизне, родителям, женам, детям, которых не чаяли больше увидеть. В таком расположении духа все и отошли ко сну. (4) Был в войске некто Ксенофонт из Афин: не будучи ни воином, ни старшим, ни младшим начальником, он шел с греками потому, что его пригласил Проксен, старинный его приятель, обещав ему, если Ксенофонт явится, дружбу Кира, который для него, Проксена, мол, больше, чем родина. [Посоветовавшись с Сократом и испросив разрешения у Дельфийского оракула, Ксенофонт решился на это рискованное предприятие. Смерть Кира заставила его принять командование частью войск на себя]. (35) После этого Ксенофонт сказал так: "Мы ведь все и сами знаем, что царь с Тиссаферном [один из сатрапов Персии], кого из нас могли, схватили, а против остальных, ясное дело, замышляют зло и мечтают погубить всех, если смогут. По-моему, нам все надобно сделать, чтобы только не оказаться во власти у варваров-пусть лучше они будут у нас во власти! (36) Так запомните одно: раз вас столько, сколько собралось теперь, то обстоятельства в ваших руках. Все воины смотрят на вас: если они увидят, что вы пали духом, то и все станут трусами, а если вы всем покажете, что сами готовитесь идти на врага, и позовете остальных, то знайте, что все последуют за вами и попытаются вам подражать. (37) Быть может, вам и по справедливости должно чем-то брать над ними верх. Ведь вы полководцы, вы начальники отрядов и взводов; в мирное время вам достается больше и денег, и почета, чем им, а теперь, когда началась война, от вас требуется больше мужества, чем от толпы, и вы должны быть первыми и в совете, и, если, где понадобится, в труде. (38) И первое, чем вы, как я думаю, можете принести войску пользу - это позаботиться о том, чтобы заместить погибших начальников, и старших, и младших. Ведь без начальствующих, если говорить вообще, не бывает ничего хорошего нигде, а на войне и подавно. Ибо повиновение порядку - это спасенье, а неповиновенье многих уже погубило. (30) А когда вы поставите начальников, сколько нужно, тогда соберите остальных воинов и ободрите их, - для этого сейчас, по-моему, самое время. (40) Теперь вы и сами заметили, в каком удручении они шли в свой стан, с каким удрученьем становились в караул. В таком состоянии духа, я не знаю, будут ли они на что-нибудь годны, случись какая надобность хоть ночью, хоть даже днем. (41) Но если кто отвлечет их мысли и заставит думать не только о будущей участи, но и о необходимых действиях, воины станут намного бодрее. (42) Ведь вам известно, что на войне дают победу не многочисленность, не сила, а то, кто из сражающихся идет на врага с душою, укрепляемой богами: перед такими враг чаще всего устоять не может. (43) И еще я убежден, друзья, вот в чем: кто на войне старается во что бы то ни стало выжить, те по большей части гибнут с позором как трусы, а кто признает смерть общими неизбежным уделом всех людей и борется только за то, чтобы умереть со славою, те, как я вижу, чаще доживают до старости и, покуда живут, благоденствуют. (44) И вам теперь следует это затвердить, - ведь наши обстоятельства таковы, что надо и самим быть доблестными, и других призвать к этому". (45) Сказавши это, он умолк. После этого Хейрисоф сказал: "Раньше я, Ксенофонт, знал о тебе понаслышке, что ты афинянин, и больше ничего, а теперь я хвалю тебя и за твои слова, и за дела; хотелось бы мне, чтобы побольше нашлось таких, как ты: это было бы всем на благо. (46) А теперь не будем мешкать, разойдемся, чтобы выбрать недостающих начальников. После выборов приходите на середину стана и приведите с собою избранных, а потом мы созовем и всех воинов. И пусть глашатай Толмид тоже будет там при нас". (47) И, едва договорив, он встал, чтобы никто не мешкал и сделано было все, что нужно. После этого выбрали полководцев: вместо Клеарха - дарданца Тимасиона, вместо Сократа - ахеянина Ксантикла, вместо Агия - аркадца Клеанора, вместо Менона - ахеянина Филесия, вместо Проксена - афинянина Ксенофонта. II. (1) Когда выборы кончились, день едва занимался. На середине стана собрались все начальствующие и решили, выставив караулы, созвать воинов. Когда воины сошлись, первым поднялся лакедемонянин Хейрисоф и сказал вот что: (2) "Воины! Обстоятельства наши трудны, - ведь мы потеряли столь мужественных воинов и начальников, старших и младших, да к тому же и люди Ариея, прежние наши союзники, нас предали. (3) Но даже из нынешних обстоятельств нужно выйти с честью, не опуская рук, но испробовав все, чтобы со славой победить и найти спасенье, а если не сможем победить, то со славой умереть и не сдаться врагу живыми. Не то, я думаю, вас ждут такие муки, какие пусть боги пошлют нашим недругам". (4) Потом поднялся Клеанор из Орхомена и сказал вот что: "Вы видите, друзья, клятвопреступное нечестье царя, видите вероломство Тиссаферна, который и говорил, что он, мол, сосед грекам и ему дорог случай нас спасти, и сам нам в этом клялся, сам пожимал нам руки, а потом сам же обманул нас, и захватил наших начальников, и не устыдился Зевса Гостеприимца, но, усадив Клеарха за свой стол и тем его обманув, погубил наших сотоварищей. (5) И Арией, которого мы хотели поставить царем, с которым присягали не предавать друг друга, - и он тоже, не убоявшись богов и не устыдившись погибшего Кира, он, при жизни Кира бывший у него в величайшей чести, теперь переметнулся к злейшим его врагам и тщится повредить нам, друзьям Кира. (6) Но им пусть воздадут за все боги! А ним, увидевшим такое, нельзя больше поддаваться ни на чей обман, но сражаться, сколько есть у нас сил, и принять ту участь, какая угодна богам". (7) За ним поднялся Ксенофонт. Для битвы он надел лучший убор, какой мог, полагая, что если боги дадут победу, то одержавшему ее приличествует прекраснейший наряд, а если придется умереть, то нет греха удостоить себя такого отличия и встретить смерть в самом красивом уборе. Свою речь Ксенофонт начал так: (8) "Клеанор говорит о клятвопреступном вероломстве варваров, - но вы-то, я думаю, и сами о нем знаете. И если мы захотим снова идти с ними как друзья, тогда нам никак не избежать отчаяния: ведь мы видели, что было учинено над полководцами, которые сами себя предали врагам, поверивши им. Если же мы задумаем покарать их с оружьем в руках за все содеянное и весь оставшийся путь пройти, сражаясь с ними, тогда, с божьей помощью, есть у нас великая и прекрасная надежда на спасение". (9) При этих его словах кто-то чихнул [чихание считалось счастливым знаком]. Услышав чих, воины все как один пали на колени пред богом, а Ксенофонт сказал: "Мне кажется, друзья, что коль скоро на словах о спасении Зевс Спаситель явил нам знаменье, то и нам следует дать обет принести этому богу жертвы за спасенье, едва мы придем в дружественную страну, и прибавить обеты другим богам по мере наших сил принести им жертвы. Кто полагает так же, пусть поднимет вверх руку". И все подняли руки, а потом стали молиться и петь пеан [песнь пред боем]. Когда же все должное перед богами было выполнено, Ксенофонт начал снова: (10) "Я сказал, что у нас есть великая и прекрасная надежда на спасение. Во-первых, мы, поклявшись богами, свято соблюдаем клятвы, а враги преступили их и вопреки присяге нарушили мир. Коли так, то боги, как и положено, стали врагам нашим противниками, а нам союзниками, - а им под силу в короткий срок больших сделать малыми, а малых, если пожелают, легко спасти от самых страшных бедствий. (11) Теперь я напомню вам и об опасностях, которые грозили нашим предкам, - чтобы вы знали, сколь доблестными подобает вам быть, ибо доблестные с помощью богов спасаются и от самых страшных бедствий. Когда персы и все, кто были с ними, пришли огромным полчищем, чтобы стереть с земли Афины, афиняне осмелились одни сопротивляться им и одержали победу. (12) И, дав обет Артемиде заклать ей столько коз, сколько будет убито врагов, они не смогли найти довольно скота и решили приносить в жертву по пятьсот голов в год, и приносят эти жертвы по сей день. (13) И потом, когда Ксеркс, собрал несметное войско, пришел в Грецию, наши предки победили и на суше и на море предков наших нынешних врагов. И доказательством тому можно видеть трофеи, но величайшее свидетельство их победы - свобода тех городов, где вы рождены и вскормлены; ведь вы ни перед кем из людей не преклоняете колен как перед господином, но только перед богами. Вот от каких предков вы происходите! (14) И я никак не скажу, что вы недостойны их: ведь немного дней тому назад вы встали строем против потомков тех дедовских врагов, и хоть их было во много раз больше, чем вас, вы с помощью богов одолели их. (15) Тогда вы явили себя доблестными мужами ради царской власти Кира, а теперь, когда спор идет о вашем спасении, то нам уж, конечно, подобает намного большее мужество и рвение. (16) Да к тому же теперь вам следует быть еще смелее перед врагами. Тогда вы с ними еще не переведались, вы видели перед собою бессчетное их множество, - и все же осмелились идти на них с отеческой гордой отвагою. А теперь, когда вы уже изведали, что они, даже во много раз превосходя вас числом, не желают встречаться с вами врукопашную, - подобает ли вам их бояться? (17) Не думайте также, будто вы что-то потеряли из-за отступничества Ариея, прежде стоявшего с вами в одном строю. Ведь его люди еще трусливее побежденных вами. Да, они оставили вас и перебежали к ним: но пусть те, что готовы первыми пуститься в бегство, стоят во вражеском строю - это лучше, чем видеть их в наших рядах. (18) А если кто из вас пал духом из-за того, что у нас нет конницы, а у врагов всадников множество, то подумайте вот о чем: ведь десять тысяч конных - это всего только десять тысяч человек. В бою еще никто не погиб оттого, что его лягнула или укусила лошадь, - нет, все, что случается в битвах, делается людьми. (19) Как бы то ни было, стоим мы намного тверже, чем всадники: ведь они, болтаясь на лошади, боятся не только нас, но и паденья, а мы, прочно стоя на земле, разим с большею силой того, Кто к нам приблизится, и гораздо легче попадаем, в кого хотим. Только одно преимущество перед нами есть у конных: бегство для них безопасней, чем для вас. (20) Если же вы сражений не боитесь, но печалитесь о том, что Тиссаферн больше не поведет нас, а царь не распорядится продавать вам все нужное, то взгляните, лучше ли нам иметь проводником Тиссаферна, чья злокозненность нам очевидна, или тех людей, которых мы захватим и которым прикажем нас вести, они же будут знать, что, сделавши нам зло, делают зло своему телу и душе. (21) А продовольствие, - лучше ли покупать его на торгу, где нам дают малую меру за большие деньги, каких у нас и нет, или, если мы одолеем, брать его самим, имея мерой только собственное желание? (22) Если вы признаете, что так для нас лучше, но считаете непроходимыми реки и полагаете, что, зайдя за них, мы попались, - то взгляните, не глупее ли поступили варвары. Ведь все реки, даже если вдали от истока они непроходимы, можно, если подняться к истокам, перейти, не замочив колен. (23) А если реки нас не пропустят и не отыщется для нас проводника, то и тогда нечего падать духом. Ведь мы знаем мисийцов, - едва ли можно счесть их доблестнее нас, а они живут в принадлежащей царю стране, и города их богаты и велики; знаем писидийцев и у них все так же; мы сами видели ликаонийцев - они захватили крепости на равнине и грабят чужую страну. (24) И вот что я скажу: нам ни за что нельзя показывать, как мы желаем уйти домой, но приготовиться так, словно мы здесь поселимся. Я уверен, царь дал бы мисийцам множество проводников, множество заложников в подтвержденье тому, что отпустит их без козней, и открыл бы им дороги, хоть для четвероконных колесниц, - лишь бы они согласились уйти. А для нас, я уверен, он сделает то же втрое охотнее, если увидит, что мы приготовились остаться. (25) Однако я боюсь, как бы мы, однажды приучившись жить в праздности и в изобилии, привыкнув иметь при себе индийских да персидских женщин и девушек, красивых и рослых, не позабыли, словно лотофаги, пути домой. (26) По-моему, в согласии с природой и справедливостью мы должны, прежде всего, попытаться дойти в Грецию, к нашим домашним, и показать грекам, что они бедствуют по доброй воле, между тем как можно всех, кто у себя там живет в скудости, переправить сюда и увидеть богачами. Но все эти блага, понятно, достанутся только победителям. И потому следует сказать, как вам двигаться в наибольшей безопасности и, если надо будет сразиться, как сражаться с наибольшим преимуществом. (27) Во-первых, мне кажется, лучше сжечь все наши повозки, чтобы не упряжки направляли нас, а мы сами шли туда, куда полезно для войска. Дальше, нужно сжечь и палатки. Нести их хлопотно, а проку от них никакого, ни для боя, ни для добыванья припасов. (28) И от прочей лишней поклажи избавимся, кроме той, что нужна для боя и для еды и питья, - чтобы как можно больше людей было у нас под оружием и как можно меньше оставалось носильщиками. У побежденных, сами знаете, все их добро - чужое; а если мы победим, то считайте, что нашу поклажу носят враги. (29) Мне остается сказать то, что я считаю самым главным. Вы видите, что и враги осмелились начать с нами войну не раньше, чем отняли у нас начальников, полагая, что, покуда у нас есть полководцы и мы им подчиняемся, нам по силам одолеть их в войне, а когда полководцев у нас отняли, мы погибнем от безначалия и беспорядка. (30) И теперешним начальствующим следует быть много бдительней, чем прежним, а подчиненным больше слушаться начальствующих и повиноваться порядку, чем прежде. (31) А на случай ослушания нужно постановить, чтобы любой из вас, кто при этом окажется, помогал начальнику наложить наказание. Так враги и просчитаются больше всего: сегодня же они увидят перед собой вместо одного десять тысяч клеархов, никому не позволяющих быть трусом. (32) Но пора за дело, не то вот-вот покажутся враги. Кому из вас кажется, что так будет правильно, пусть скорее утвердит это, чтобы взяться за дело. А если есть что-нибудь лучшее, пусть всякий смело скажет об этом, будь он хоть простой воин: ведь общее спасение - вот что нам нужно!" (33) После этого говорил Хейрисоф: "Если нужно еще что-нибудь вдобавок к сказанному Ксенофонтом, можно рассмотреть это немедля. А то, что он сказал, лучше всего, по-моему, утвердить голосованьем. Кто считает так же, пусть поднимет руку". И все подняли руки. (34) Тут снова встал Ксенофонт и сказал: "Послушайте, друзья, что мне, кажется, еще. Идти нам, ясное дело, надо туда, где у нас будет продовольствие; а я слышал, что не дальше чем в двадцати стадиях отсюда есть прекрасные деревни. (35) Нечего удивляться, если враги, словно трусливые собаки, которые за прохожими гонятся и норовят укусить, а если погнаться за ними - убегают, теперь, когда мы уйдем, пустятся за нами следом. (36) Поэтому нам безопаснее будет двигаться, построив латников четырехугольником, чтобы обоз с нестроевыми шел в большей безопасности. А если мы теперь же назначим тех, кому вести строй и начальствовать спереди, кому быть по обеим сторонам и кому нести охрану с тыла, то нам не придется при нападенье врага совещаться и можно будет сразу ввести в бой построенных воинов. (37) Если кто имеет в виду что-нибудь получше, пусть будет иначе, а если нет, то пусть впереди идет Хейрисоф, - ведь он лакедемонянин! - пусть два самых старших начальника отрядов возьмут на себя оба боковых строя, а охрану с тыла будем покуда нести мы с Тимасионом, самые младшие. (38) А впредь мы, когда испробуем такой строй, будем советоваться и искать всякий раз наилучшего решенья. Если же кто имеет в виду что-нибудь получше, пусть скажет". Когда никто не стал возражать, Ксенофонт сказал: "Кто считает так же, пусть поднимет руку". Так и было решено. (39) "Ну, а теперь, - сказал он, - пора разойтись и сделать, как мы решили. И кто из вас хочет увидеться с родными, пусть помнит, что надо быть мужественными: иначе этого не достичь. Кто хочет выжить, тот пусть старается победить: победитель убивает, побежденный гибнет. И кто хочет добыть денег, тот пусть старается одолеть врага: ведь победитель и свое сохраняет, и забирает все у побежденного". III. (1) После этих речей все встали, разошлись и принялись жечь повозки и палатки; все лишнее дарили друг другу, кому что было нужно, а остальное бросали в огонь. Сделав это, сели завтракать. Во время завтрака прискакал Митрадат с тремя десятками конных и, вызвав старших начальников, сказал им, подъехав лишь настолько, чтобы было слышно: (2) "Я, греки, и Киру был верен, как вы сами знаете, и к вам расположен дружески; но теперь я живу в постоянном страхе. Если бы я увидел, что вы придумали какое-нибудь средство к спасению, я примкнул бы к вам со всеми моими слугами. Скажите же мне, что у вас в мыслях, как преданному другу, который хочет заодно с вами пройти этот путь". (3) Начальники, посовещавшись, решили ответить так: "Наше решенье, - это говорил Хейрисоф, - если вам позволят отправиться домой, пройти по стране, причиняя как можно меньше вреда; а если кто преградит нам дорогу, сражаться с ним как можно упорнее". (4) Тут Митрадат принялся доказывать, что вопреки воле царя спастись невозможно. По этому-то и поняли, что он подослан, - тем более что для надежности его сопровождал один из приближенных Тиссаферна. (5) С этих пор военачальники сочли, что наилучшее правило - вести войну и не слушать никаких вестников, покуда войско на вражеской земле. Ведь приезжающие от врага подкупали солдат и подкупили даже одного из младших начальников, аркадца Никарха, и он ночью перешел к ним с двумя десятками людей. (6) После этого, позавтракав и переправившись через реку Запат, войско пошло в строю, с вьючными животными и прислужниками посредине. Едва они прошли немного, как снова показался Митрадат и с ним до двух сотен конницы и до четырех сотен стрелков и пращников, весьма проворных и ловких. (7) Прикидываясь другом, он подходил все ближе, но, оказавшись совсем близко, его конные и пешне воины начали стрелять из луков и метать камни из пращей, раня греков. И плохо пришлось греческому тыловому охранению, которое ничем не могло ответить: критские лучники не могли стрелять так же далеко, как персы, и к тому же, легковооруженные, шли под прикрытием латников, а у метателей дротиков бросок был слишком короток для того, чтобы попасть в пращников. (8) Поэтому Ксенофонт решил, что надо идти на врага самим; в нападенье пошли те латники и копейщики, что были с ним в тыловом отряде, но догнать врагов не могли. (9) Ведь у греков не было конницы, а пешие не могли на малом пространстве настичь пеших, издалека пускавшихся в бегство. Отрываться же от остального войска преследователям никак нельзя было. (10) Варварские всадники, даже убегая, не переставали ранить врагов и с коней стреляли назад. А греки, на сколько уходили в погоне, столько же должны были идти вспять, продолжая биться. (11) Так что за весь день прошли не больше двадцати пяти стадиев и только к вечеру добрались до деревень. Тут войско снова пало духом. Хейрисоф и старейшие из начальников отрядов упрекали Ксенофонта за то, что он в погоне удалился от строя, сам подвергся опасности, а нанести врагам чуть больше ущерба не мог. (12) Выслушав, Ксенофонт сказал, что, мол, упрекают его по заслугам, и доказательство тому - само дело. "Но я, - сказал он, - вынужден был перейти в нападение, видя, как плохо приходится нашим, пока они остаются на месте и ничего не могут сделать в ответ. (13) А когда мы пустились за врагом, то тут уж ваша правда: нанести ему больше ущерба мы не могли, а отступать было совсем трудно. (14) Благодаренье богам, что противник напал не большими силами, а с немногими людьми: урон наш был невелик, зато стало ясно, чего нам не хватает. (15) Сейчас вражеские лучники и пращники бьют нас из такой дали, что ни критяне не могут ответить им стрелами, ни те, что мечут дротики с руки, - попасть в них. И когда мы за ними гонимся, то уходить в погоне на большое расстояние от войска нам нельзя, а на малом пеший, даже самый проворный, не догонит пешего, если тот впереди на полет стрелы. (16) Так значит, если мы хотим помещать им вредить нам по пути, то необходимо поскорее раздобыть всадников и пращников. Я слышал, что у нас в войске есть родосцы, а из них, как говорят, многие владеют пращей, и снаряд их летит вдвое дальше, чем у персидских пращников. (17) Те пользуются камнями величиной с кулак и потому мечут недалеко, а родосцы умеют бросать и свинцовые слитки. (18) Если мы отыщем среди них таких, у кого есть пращи, и заплатим им, а кто вызовется плести новые пращи, тем тоже дадим плату, и найдем какую-нибудь льготу для тех, кто вызовется метать снаряды из строя, то, может быть, обнаружатся люди, способные нам помочь. (19) И еще я вижу, что в войске есть лошади: одни - мои, другие остались от Клеарха; и еще под поклажей есть много лошадей из тех, что взяты у врага. Если мы их всех отберем и заменим настоящими вьючными животными, а лошадей приспособим под всадников, то конные не дадут врагу убегать безнаказанно". Так и было решено. (20) Тою же ночью появилось до двух сотен пращников, а лошадей и всадников было отобрано на следующий день около пятидесяти, и для всех раздобыли кожаные нагрудники и панцири. Начальником конницы был поставлен афинянин Ликий, сын Полистрата. IV. (1) Этот день войско простояло на месте, а на другой двинулось в путь, поднявшись пораньше: предстояло перейти ущелье, и греки боялись, как бы при переходе не напали враги. (2) Когда они переправились, снова показался Митрадат и с ним тысяча всадников и до четырех тысяч лучников и пращников. Столько людей он просил у Тиссаферна и получил, пообещавши в том случае, если получит их, выдать Тиссаферну греков, которых презирал, потому что накануне в стычке сам не потерпел урона, а вреда нанес, как ему казалось, много. (3) Когда греки, переправившись, отошли от ущелья стадиев на восемь, переправился и Митрадат со своими войсками. Но и копейщики, и латники были предупреждены, кому из них идти в наступленье, а конным было сказано, чтобы они смело мчались на врага, потому что за ними последует большая сила. (4) Когда Митрадат догнал греков и стали долетать стрелы и камни из пращей, был подан трубный сигнал, и сразу же все, кому было сказано, кинулись на врага и понеслась конница. Варвары не приняли бой и убежали за ущелье. (5) Во время этой погони было убито много персов, а восемнадцать всадников захватили в ущелье живыми. Убитых греки по собственному почину изувечили, чтобы вид их сильнее испугал неприятеля. <...> (19) Тут греки поняли, что, когда враг следует но пятам, равносторонний четырехугольник есть строй самый неудобный. Ведь когда идущие по бокам четырехугольника сближаются - оттого ли, что сужается дороги, оттого ли, что к этому вынуждают горы или мост, - тогда неизбежно латники вытесняются из рядов и идут с трудом, в тесноте и в беспорядке, - а врассыпную они для боя не годны. (20) А когда идущие по бокам снова расходятся, то вытесненные из рядов неизбежно рассеиваются, между боковыми рядами остается пустота, и те, с кем такое случается, падают духом перед лицом преследующего врага. И когда предстоит переход через мост или какая другая переправа, каждый спешит, стараясь успеть первым; тут врагам самое время нападать. (21) Когда старшие начальники это поняли, они создали шесть отрядов по сто человек, поставив над ними начальников и дав начальников каждой полусотне и каждой четверти сотни. По пути начальники с этими отрядами, когда боковые ряды сходились, одни оставались сзади, чтобы им не мешать, а другие следовали по бокам вне строя. (22) А когда боковые стороны четырехугольника раздвигались, они заполняли промежуток, если он был узок - по сотням, если пошире - по полусотням, а если очень широк - по четвертям сотни; так что середина всегда была занята. (23) А если надо было переправиться по мосту либо без моста, строй не нарушался, начальники переводили свои сотни по очереди. А если нужно было стать в боевой порядок, они занимали место в общем строю. Таким порядком прошли еще четыре перехода. (24) На пятом переходе увидели дворец и вокруг него множество деревень, а дорога к тому месту шла через высокие холмы - предгорья того хребта, под которым была деревня. Увидев эту гряду, греки, понятно, обрадовались: ведь их враги были на конях. (25) Но когда по пути они взошли с равнины на первый холм и спустились с него, чтобы взойти на второй, появились варвары и под кнутом стали сверху вниз бить стрелами и камнями из пращей. (26) Многих они ранили и, одолев греческих легковооруженных воинов, заставили их скрыться за рядами латников, так что в тот день от пращников и лучников, смешавшихся с нестроевою толпой, не было вообще никакой пользы. (27) А когда теснимые греки перешли в наступление, то в своих латах они не так скоро взобрались на вершину, а враги поспешно с нее скатились. (28) Когда же посланные снова спустились к остальному войску, все началось сначала, и на втором холме было то же самое, так что еще поодаль от третьего холма решено было не вести воинов, прежде чем с правой стороны четырехугольника в гору не взойдут копейщики. (29) И когда они очутились над преследующим противником, тот не стал нападать на греков при спуске, боясь, что строй его будет разрезан и с двух сторон охвачен врагом. (30) Так и шли весь остаток дня: одни - дорогою по холмам, другие - над ними, по горам, - и, наконец, достигли деревень, где призвали восемь врачей, потому что раненых было много. (31) Там оставались три дня - из-за раненых и из-за того, что продовольствия было вдоволь: и муки, и вина, и ячменя, в изобилии припасенного для лошадей. Все это было собрано для сатрапа той страны. На четвертый день спустились на равнину. (32) Когда же настиг их Тиссаферн со своими силами, то необходимость научила греков стать на постой в первой попавшейся деревне и не принимать боя в пути, так как слишком много было не годных для сраженья: раненых, и тех, кто их нес, и тех, что взяли доспехи носильщиков. (33) И когда войско расположилось на постой, а варвары, подойдя к деревне, принялись ее обстреливать, то тут перевес был на стороне греков: ведь одно дело - обороняться, делая вылазки с места, другое - сражаться с нападающим врагом на ходу. (34) Из-за наступавших сумерек врагам пора была уходить: ведь варвары не раскидывали стана ближе чем в шестидесяти стадиях от греческого, боясь, как бы греки ночью на них не напали. (35) Ночью персидское войско никуда не годится. Лошади у них на привязи и по большей части стреножены, чтобы они, отвязавшись, не сбежали, и если начинается тревога, персу нужно оседлать и взнуздать коня и самому надеть панцирь и сесть на коня. А это все нелегко ночью и во время тревоги. Поэтому они и ставили палатки подальше от греков. (36) Когда греки поняли, что враги намерены отойти и получили уже приказ, то и грекам возвестили через глашатая, чтобы они собирались. Враги это услышали и некоторое время мешкали, не уходя; только совсем поздно варвары ушли, потому что полагали опасным трогаться и идти и входить в свой стан среди ночи. (37) Греки, когда наверняка убедились, что враг ушел, сами навьючили животных и снялись с места и прошли около шестидесяти стадиев. И разрыв между войсками получился такой, что ни на другой, ни на третий день противник не показывался; только на четвертый день варвары, зайдя вперед ночью, захватили место справа над дорогой, по которой предстояло пройти грекам: то была вершина горы, под которой был спуск на равнину. (38) Хейрисоф, когда увидал, что вершина занята, вызвал из тыла Ксенофонта и приказал ему перейти вперед с его копейщиками. (39) Но Ксенофонт копейщиков не привел, так как увидел, что показался Тиссаферн со всем войском; он поскакал один и спросил: "Зачем ты меня зовешь?" И Хейрисоф сказал: "Можешь посмотреть сам: над тем местом, где нам спускаться, гребень занят, и если мы их не перебьем, нам не пройти. А ты, почему не привел копейщиков?" (40) И Ксенофонт сказал, что, на его взгляд, нельзя оголять тыл, когда показался враг. "А о том, как прогнать этих с гребня, - говорил он, - сейчас самое время посоветоваться". (41) И тут Ксенофонт видит, что вершина горы приходится как раз над их войском, а с нее ведет дорога на тот гребень, где засели враги; и он говорит: "Лучше всего нам, Хейрисоф, пойти поскорее на ту вершину; если мы ее займем, им над дорогою не удержаться. Ты, если хочешь, оставайся во главе войска, а я согласен пойти; а если тебе угодно, ступай на гору, а я останусь здесь". - (42) "Нет, - сказал Хейрисоф, - предоставляю тебе выбрать, что хочешь". И Ксенофонт, сказавши, что он ведь младше, выбирает пойти на гору, но велит дать ему людей из передних рядов, так как брать людей с тыла слишком долго. (43) Хейрисоф посылает с ним копейщиков из передних рядов, а сам берет людей из середины четырехугольника. И еще он велит пойти с Ксенофонтом трем сотням отборных воинов, которые были у него впереди четырехугольника. (44) Со всею возможною быстротою они двинулись с места. А враги на гребне, чуть только поняли, что путь греков лежит на вершину, и сами тотчас же кинулись к вершине взапуски с ними. (45) Тут поднялся громкий крик в греческом войске, подбадривавшем своих; и у людей Тиссаферна поднялся громкий крик, - они тоже своих подбадривали. (46) А Ксенофонт скакал на коне вдоль рядов и призывал: "Воины, знайте, сейчас мы состязаемся ради всей Греции, ради детей и жен, сейчас надо немного потрудиться - и тогда остальной путь мы пройдем без боя". (47) А некий Сотерид из Сикиона сказал: "Мы не на равных, Ксенофонт: ты едешь на лошади, а я из сил выбиваюсь - тащу щит". (48) Ксенофонт, услыхавши такое, спешился с коня, вытолкнул Сотерида из строя, отнял у него щит и зашагал быстро, как только мог; а был на нем в эту пору еще и доспех всадника, стеснявший его. И он приказывал шедшим впереди двигаться дальше, а с трудом поспевавшим за ним - перегонять его. (49) Все воины били и ругали Сотерида и бросали в него камни, пока не заставили взять щит и идти с ними. И Ксенофонт снова сел на коня и, пока дорога была проходимой, ехал на нем, а когда она стала непроходимой, оставил коня и быстро пошел пешком. И греки оказались на вершине раньше врагов. V. (1) Тогда варвары повернули назад и разбежались, куда кто мог, а греки заняли вершину. Люди Тиссаферна и Ариея свернули и пошли другой дорогой. А люди Хейрисофа сошли вниз и остановились в деревне, где полно было всякого добра. Было и еще много деревень, полных всякого добра, на той равнине у реки Тигр. (2) Но к вечеру на равнине вдруг появились враги и перебили тех греков, что разбрелись по равнине в поисках добычи: там ведь было захвачено много скота, когда стада переправляли на тот берег реки. (3) Тогда-то Тиссаферн и его люди принялись жечь деревин. И кое-кто из греков пал духом, думая, что если деревни будут сожжены, негде будет взять продовольствия. (4) В это время люди Хейрисофа, выручив своих, возвращались назад, а Ксенофонт, спустившийся с холма, объезжал ряды и, встретив ходивших на выручку, сказал им: (5) "Видите, они уже уступают нам эту страну! Раньше, заключая перемирия, они добивались, чтобы страну, принадлежащую царю, не жгли, а теперь сами жгут ее как чужую. А если они где и оставят припасы для себя, то увидят, что и мы туда направляемся. (6) И я думаю, Хейрисоф, нам надо спасать эту землю от поджигателей, словно она наша". Но Хейрисоф ответил: "А, по-моему, совсем наоборот: нам и самим надо жечь ее, тогда они скорее перестанут". (7) Когда пришли к стоянке, воины занялись заготовкой продовольствия, а старшие и младшие начальники собрались вместе. Положение было весьма затруднительно: с одной стороны были горы невиданной высоты, с другой - река такой глубины, что копье у измерявших ее не поднималось из воды. (8) Когда они пребывали в затруднении, явился некий родосец и сказал: "Я хочу переправить вас отрядами в четыре тысячи латников, если вы дадите мне все, что нужно, и заплатите талант". (9) А на вопрос, что ему нужно, он ответил: "Нужно мне будет две тысячи мехов; здесь, я вижу, есть много овец, и коз, и быков, и ослов; если снять с них шкуры и надуть, то мы легко наведем переправу. (10) Понадобятся мне также ремни, что служат вам для упряжки. Ими я свяжу между собою мехи, а каждым мех закреплю на месте, привязав к нему камень и опустив этот камень в воду как якорь. А, перебросив мехи через реку и привязав их по обоим берегам, я сверху набросаю хвороста и нанесу земли. (11) И что вы не потонете, убедитесь сейчас же: каждый мех удержит по два человека и не затонет. А поскользнуться вам не дадут земля и хворост". (12) Начальникам, когда они его выслушали, мысль показалась занятной, но дело невыполнимым: ведь на той стороне было слишком много всадников, которые помешали бы и не дали передовым навести переправу. (13) На другой день войско пошло назад к несожженным деревням, перед тем спалив те, откуда уходило. И вражеская конница не подъезжала близко, а наблюдала издали; варвары, но видимости, недоумевали, куда направятся греки и что замышляют. (14) Покуда воины были заняты заготовкой продовольствия, начальники снова собрались и, приведя пленных, стали выпытывать у них сведения обо всей стране вокруг и о каждой местности особо. (15) И те рассказали, что к югу лежит дорога на Вавилон и Мидию, через которую греки пришли, на восток можно выйти к Сусам и Экбатанам, где царь, как говорят, проводит лето, а перейдя реку, можно выйти на запад, в Лидию и в Ионию, а дорога через горы и на север ведет к кардухам. (16) Те живут высоко в горах и очень воинственны; царю они не повинуются, а когда однажды напало на них царское войско числом сто двадцать тысяч, ни один человек не вернулся из-за непроходимости мест. Однако, когда они заключают перемирие с сатрапом, правящим на равнине, тогда и они бывают у жителей равнины, и жители равнины у них. (17) Выслушавши все, начальники поместили отдельно каждого из пленных, кто утверждал, будто знает ту или другую дорогу, и не открывали, по какой из них намерены идти. А сочли начальники, что необходимо через горы вторгнуться в область кардухов: ведь миновав ее, можно прийти, как говорили, в Армению, страну обширную и богатую, управляемую Оронтом. А оттуда, как говорили, легко дойти куда угодно. (18) Принесены были жертвы, чтобы выступить в любой назначенный час: опасались, как бы враг не успел занять перевал через горы. Так что был дан приказ сразу после еды собраться и всем отдыхать, а потом идти за начальниками по первому приказу. Книга четвертая. [Путь через страну кардухов был труден и опасен, но и тут Ксенофонт находил верные решения]. (24) <...> Враги мешали идти, то нападая, то занимая дорогу в узких местах. (25) Когда путь преграждали спереди, Ксенофонт в тылу сворачивал в горы и расчищал дорогу передовым, стараясь оказаться выше преграждавших путь. (26) А когда нападали сзади, сворачивал Хейрисоф и, стараясь оказаться выше преграждавших путь, расчищал проход идущим позади. Так они выручали друг друга и заботились один о другом. <...> [Пройдя с боями через страну кардухов, греки вышли к реке на границу с Арменией. Но тут они увидели всадников и пехоту, готовых помешать переправе. Теснимые сзади кардухами, они впереди имели не менее грозных противников. Однако переправа была найдена. Ксенофонту пришлось обеспечивать охрану переправляющего войска]. (27) Нападавшие кардухи, когда увидали, что тыловое охранение отделилось от обоза и по видимости осталось в малом числе, ускорили шаг и затянули какие-то напевы. А Хейрисоф, которому уже не грозила опасность, послал к Ксенофонту копейщиков, пращников и стрелков, велев им делать все по его приказу. (28) Ксенофонт, увидав, что они переходят, послал им через вестника приказ оставаться у реки, но не переправляться; а когда он сам со своими начнет переправу, выйти с двух сторон им навстречу, будто бы для переправы; при этом копейщикам держать копья наизготовку, а лучникам наложить стрелу на тетиву; но далеко в реку никому не заходить. (29) А своим он передал приказ, когда снаряды пращи будут долетать до них и застучат по щитам, затянуть пеан и бежать на врагов, а когда враги повернут и трубач с реки протрубит к бою, самим повернуть направо, задним бежать первыми и всем - переправляться как можно скорее, соблюдая строй, чтобы не мешать друг другу; и самым доблестным будет тот, кто первым окажется на том берегу. (30) Кардухи, увидев, как мало осталось людей, - так как многие из тех, кому велено было, стоя на месте, смотреть за вьючным скотом, за поклажей либо за гетерами, уже ушли, - смело двинулись в наступленье и начали бить из пращей и луков. (31) Но греки с пением пеана беглым шагом бросились на них, и они не приняли боя: их вооруженья довольно было для набега в горах и немедленного бегства, но мало для рукопашной схватки. (32) В это время трубач подал сигнал; враги пустились бежать еще быстрее, а греки повернули и стали как можно скорей бегом пересекать реку. (33) Кое-кто из врагов, увидевши это, помчались назад к реке и несколько человек ранили стрелами, но большая их часть продолжала бежать и тогда, когда греки смотрели уже с другого берега. (34) А те, что вышли навстречу, набрались храбрости и продвинулись дальше нужного, так что обратно переправились позже бывших с Ксенофонтом; среди них тоже были раненые. <...> [Заключив с армянами перемирие, греки пошли далее, превозмогая голод и холод. Люди выбились из сил и ничто, казалось, не может заставить их двигаться дальше]. (17) Тогда решили, что самое лучшее - напугать, если можно, идущих следом врагов, чтобы они не напали на изнемогших. Было уже темно, и враги приближались, шумно споря из-за захваченного добра. (18) Тут все, сколько было в тыловом отряде здоровых, бегом бросились на врага, а изнемогшие закричали, как могли громче, и ударили копьями в щиты. Враги в испуге убрались прямо по снегу в долину, и больше голосов их не было слышно. <...> [Встретив врага на перевале, военачальники стали решать, как поступить далее. Первыми высказались Хейрисоф и Клеанор]. (10) После него заговорил Ксенофонт: "А я вот в чем уверен. Если битвы не избежать, надо приготовиться к тому, чтобы биться доблестней; но если мы хотим с наименьшим трудом перевалить через горы, нам, по-моему, нужно позаботиться о том, чтобы получить поменьше ран и поменьше людей потерять убитыми. (11) Та гора, что мы видим, тянется больше чем на шестьдесят стадиев, а стерегущих ее не заметно нигде, кроме как на самой дороге. Поэтому для нас гораздо лучше попробовать украдкой занять гору в диком месте, опередив врага, нежели сражаться с готовым к бою противником в трудной местности. (12) Много легче без боя взойти на кручу, чем идти полого, когда враг с обеих сторон; без боя даже ночью лучше увидишь, что под ногами, чем днем в бою; без боя шагать неторной дорогой куда удобнее, чем пологой, когда на тебя сыплются стрелы. (13) А действовать украдкой, по-моему, вполне возможно, двинемся ли мы ночью, чтоб нас не видели, отойдем ли настолько, чтобы скрыться у них из глаз. И я думаю, если мы сделаем вид, будто нападаем отсюда, то найдем остальную гору пустою: враги, скорее всего, останутся на месте в полном сборе. (14) Впрочем, мне ли говорить о том, как действовать украдкой? Ведь я слышал, Хейрисоф, что вы, полноправные лакедемоняне, все, сколько есть, с раннего детства упражняетесь в краже, и украсть то, что не запрещено законом, у вас не позорно, а почетно. (15) А чтобы вы доблестней крали и старались не попадаться, у вас принято по закону стегать тех, кто пойман за кражею. Теперь тебе самое время показать свою сноровку и остеречься, как бы нам не попасться, когда мы захотим украдкой захватить гору, и не быть побитыми". (16) "Ладно уж, - сказал Хейрисоф, - я тоже слыхал, что вы, афиняне, ловки красть народные деньги, хоть вору и грозит немалая опасность, и чем кто из вас лучше, тем больше он крадет, - если только власти у вас удостаиваются лучшие. Так что и тебе самое время показать твою сноровку". (17) "Ну, я-то готов, - сказал Ксенофонт, - как только мы поедим, идти с моим тыловым отрядом занимать гору. У меня есть и проводники: мои легковооруженные из засады захватили кое-кого из тех воров, что за нами шли. От них-то я и узнал, что гора не неприступна и что на ней можно пасти коз и коров: значит, если мы захватим на ней хоть кусок земли, то пройдут и наши вьючные животные. (18) Я надеюсь, враги не останутся на месте, когда увидят нас на вершинах вровень с собою: ведь они и сейчас не желают сойти на равнину и стать вровень с нами". (19) А Хейрисоф сказал: "Почему нужно идти тебе и бросить тыловое охраненье? Пошли других, если не объявится охотников!" (20) Поэтому отправились Аристоним из Мефидрия с латниками, а хиосец Аристей и этеец Никомах - с легковооруженными; с ними было условленно, что, завладев вершиной, они зажгут побольше костров. (21) Условившись об этом, стали завтракать, а после завтрака Хейрисоф подвел все войско примерно на десять стадиев ближе к неприятелю, чтобы показалось, будто нападать он будет отсюда. (22) После ужина, когда наступила ночь, отряженные воины ушли и захватили гору, а остальные легли спать, где были. Враги, когда узнали, что гора занята, всю ночь не спали и жгли бессчетные костры. (23) Когда настал день, Хейрисоф, принеся жертву, повел войско по дороге, а захватившие гору стали наступать по вершинам. (24) Из врагов большая часть осталась на перевале через гору, а часть пошла навстречу тем, что двигались по вершинам. Прежде чем главные силы сошлись, на вершинах началась рукопашная, и греки, победив, пустились в погоню. (25) В это время и из войска, шедшего с равнины, копейщики бегом бросились на выстроившегося неприятеля, а за ними скорым шагом пошел Хейрисоф с латниками. (26) Но враги, стоявшие на дороге, увидав, что наверху их сотоварищи разбиты, пустились бежать; погибло их немного, а плетеных щитов они оставили множество, и греки рубили эти щиты мечами, чтобы сделать их непригодными. (27) Взойдя на гору, принесли жертвы и поставили трофей, а потом спустились на равнину и пришли в деревни, обильные всяческим добром. [Применяя ряд военных хитростей, греки, благодаря Ксенофонту, прошли через земли таохов, халибов, скифенов и наконец дошли до моря. Далее греки прошли по стране макронов, колхов, достигнув в конце концов Трапезунда, города, населенного греками]. Книга пятая. I. (2) После этого греки собрались, чтобы посовещаться о дальнейшем пути. Первым встал Леонт из Фурий и сказал так: "Что до меня, воины, то я устал собирать кладь, идти, бежать, нести оружье, шагать в строю, стоять в карауле, сражаться и хочу, раз уж перед нами море, дальше плыть, позабыв о трудах, и прибыть в Грецию, лежа, как Одиссей". (3) Услышав это, воины зашумели, что он дело говорит. И еще один говорил то же самое, и все выступавшие. (4) Потом встал Хейрисоф и сказал так: "Есть у меня, воины, друг Анаксибий, - он как раз и начальствует над флотом. И если вы меня пошлете, то я надеюсь прийти к вам с трехрядными и грузовыми судами, чтобы на них мы уехали. А вы, если вам угодно плыть, дождитесь моего возвращения". Услышав это, воины обрадовались и постановили, чтобы он отплыл поскорее. (5) После него встал Ксенофонт и сказал вот что: "Итак, Хейрисофа мы посылаем за кораблями, сами же остаемся его ждать. А что нам за время ожиданья впору будет сделать, об этом я сейчас скажу. (6) Во-первых, продовольствием нам нужно запастись на вражеской земле: здешних товаров нам не хватает, да и покупать их не на что никому, кроме разве немногих. Страна эта для нас вражеская; значит, если вы отправитесь за добычей без должной осторожности, не выставив охраны, то вам грозит опасность многих потерять убитыми. (7) Я считаю, продовольствие нужно добывать так, чтобы всем вам остаться невредимыми; делая набеги по всем правилам, а не шатаясь кругом. Нам же надо взять заботу об этом деле на себя". Так и было решено. "А теперь послушайте вот что. (8) Некоторые из вас будут отправляться на добычу. Я думаю, вам лучше говорить заранее, кто отправляется, и указывать, куда, чтобы мы знали и число ушедших и оставшихся и вместе с ними подготовили все, что понадобится, и, если придет время подать помощь, звали, куда ее посылать. И если человек незнающий что-нибудь затеет, мы ему дадим совет, попытавшись разведать силы тех, на кого он пойдет". И это было решено. (9) "Имейте в виду еще одно: враг волен нас тревожить набегами, и он будет прав, делая нам зло: ведь мы захватили его достояние. Потому-то он и стережет нас, заняв высоты. Мне кажется, надо выставлять стражу вокруг нашего стана: если мы по очереди будем нести стражу и глядеть во все глаза, то враги не так легко смогут за нами охотиться. И поразмыслите еще вот о чем. (10) Если бы мы наверняка знали, что Хейрисоф приведет с собою довольно кораблей, того, о чем я намерен сказать, не понадобилось бы. Но так как это еще не ясно, мы должны, по-моему, попробовать добыть суда на месте. Если Хейрисоф вернется с кораблями, тогда у нас будет - вместе с добытыми здесь - больше судов для отплытия; если он их не приведет, мы отправимся на здешних. (11) Я вижу, торговые суда проплывают здесь часто. Если мы выпросим у жителей Трапезунта военные корабли, то будем приводить те суда к себе и стеречь их, сняв с них кормила, пока не наберется достаточно, чтобы всех нас увезти. Тогда, может быть, у нас не будет затруднений с перевозочными средствами, которые нам нужны". И это тоже было решено. (12) "Но подумайте и о том, что правильно будет на общий счет кормить всех, кого мы приведем, столько времени, сколько они тут из-за нас пробудут, и договориться с ними о плате за перевоз, чтобы и им, и нам была выгода". И это было решено. (13) "И еще мне кажется, если нам не удастся добыть сколько нужно кораблей, то следует добиться от приморских городов, чтобы они сделали проходимыми дороги, которые, по слухам, теперь непроходимы; они нас послушаются, и из страха, и из желанья от нас избавиться". (14) Тут поднялся крик, что не нужно идти пешком. И Ксенофонт, поняв все неразумье войска, голосовать не предлагал, а убедил города расчистить дороги по доброй воле, говоря, что они тем скорее избавятся от греков, чем удобнее будут дороги. [Ксенофонт, оставшись с войском, претерпел много бед и не раз оказывался в затруднительном положении. Тем не менее, умудренный опытом, он всегда находил нужные решения. Ожидая прибытия флота, воины потребовали, чтобы старшие начальники дали отчет за все прошедшее время. При этом у одних обнаружились недочеты в корабельных товарах, а Ксенофонта обвинили в том, что он бил воинов и проявил своеволие. При рассмотрении по существу первого обвинения выяснилось, что один из воинов был бит за то, что хотел закопать раненого товарища, не желая нести его на своих плечах]. (12) Тут все закричали, что мало он был бит. А Ксенофонт велел остальным сказать, за что он колотил каждого. (13) Когда никто не встал, он сказал сам: "Я признаю, воины, что бил некоторых за неповиновенье порядку, - таких, кто только о том и заботился, чтобы сохранить жизнь благодаря нам, соблюдавшим на походе порядок и сражавшимся при первой надобности, а сам оставлял строй и забегал вперед, чтобы пограбить и за ваш счет поживиться. (14) И еще тех, кто, растомившись, не желал вставать и готов был сдаться врагам, я бил и заставлял идти вперед. На сильном морозе я и сам как-то раз, когда долго сидел и ждал, пока другие сложат пожитки, убедился, до чего трудно встать и выпрямить колени. (15) Однажды испытав это на себе, я стал гнать и других, едва видел кого-нибудь сидящим в вялости. Ведь от движенья, от мужественного усилья появляется в нас некая теплота и гибкость, а сиденье в неподвижности - я сам видел - способствует тому, что кровь застывает и пальцы ног отмерзают, - многие из вас узнали это на себе. (16) Может быть также, если кто отставал ради того, чтобы облегчить себе путь, и мешал идти и вам, передовым, и нам, двигавшимся сзади, я бил таких кулаком, чтобы потом их не пробило вражеское копье. (17) Теперь они, спасенные, могут меня наказать, если понесли от меня обиду вопреки справедливости; а вот окажись они в руках врагов, им пришлось бы много хуже, и потребовать за это расплаты было бы не с кого! (18) Слово мое просто: если я наказал кого-нибудь к его же благу, то согласен, что подлежу такому же наказанию, какому родители от детей и учителя от учеников; да и врачи жгут нас и режут к нашему благу. (19) А если вы считаете, будто я делал это из своеволия, сообразите вот что: ведь я теперь, благодаренье богам, более уверен в себе, чем тогда, и решительности во мне теперь больше, чем тогда, и вина я пью больше, - а вот бить никого не бью, потому что вижу, что для вас настало ведро. (20) А в непогоду, когда море высоко вздымается, разве вы не видели, как из-за одного движения гневается начальник гребцов на носу, гневается кормчий на корме? Ведь в такую пору малейшей оплошности хватит, чтобы все погубить. (21) Что я бил их по заслугам, вы сами подтвердили: ведь в руках у вас, когда вы там присутствовали, были не камешки для голосования, а мечи, и вы, если бы захотели, могли вступиться за избиваемых, - но вы, клянусь Зевсом, за них не заступились, хотя и не били со мной нарушителей порядка (22) и тем попустительствовали трусам, позволяя им своевольничать. Я думаю, если вы присмотритесь, то обнаружите, что одни и те же тогда были всех трусливей, а теперь стали всех наглее. (23) Вот фессалиец Боиск, кулачный боец: тогда он прикидывался, будто болен и не в силах нести щит, а теперь, как я слышал, обобрал многих котиоритов. (24) Будь вы в здравом уме, вы бы поступили с ними не как с собаками, а наоборот: злых собак днем привязывают, а ночью спускают с цепи, а этих вы, если сохранили здравый ум, ночью привязывайте, а днем отпускайте. (25) Но вот чему я удивляюсь: если я вызвал в ком из вас неприязнь, это вы помните и об этом не промолчите, а если я кого защитил от холода, или заслонил от неприятеля, или помог чем-нибудь в нужде и болезни, об этом никто не помнит; и о том, как я похвалил кого-нибудь за подвиг - либо почтил, чем мог, за неизменную доблесть, тоже никто не помнит. (26) А ведь и лучше, и справедливее, и честнее, и приятнее помнить добро, а не зло". И тут многие стали вставать с места и вспоминать. Так что в конце концов все обошлось хорошо. [После прибытия Хейрисофа с судами, воины обратились к Ксенофонту с просьбой быть их главнокомандующим] <...> И едва только стало ясно, что его изберут, если дойдет до голосования, он встал и сказал: (26) "Я счастлив, что вы, друзья, так меня почитаете, - ведь я тоже человек; и я благодарю вас и молю богов, чтобы они дали мне хоть в чем-то послужить вам на благо. Но если вы при избрании отдадите предпочтенье мне, когда среди нас есть лакедемонянин, то и для вас, я полагаю, пользы от такого выбора не будет, - ведь тогда, что бы вам ни понадобилось, труднее будет получить это от лаконцев, - и для меня, как я думаю, он окажется не так уж безопасен. (27) Ведь я видел, что и с моим родным городом они перестали воевать не раньше, чем заставили всех граждан признать верховенство лакедемонян. (28) И как только это было признано, они прекратили войну и больше не осаждали города. Если я, видев все это, дам повод думать, будто при первой же возможности стремлюсь унизить их достоинство, то не сомневаюсь, что меня весьма скоро проучат за это. (29) И коль скоро вы имеете в виду, что при одном полководце будет меньше раздоров, чем при многих, то не сомневайтесь, что когда вы выберете другого, во мне вы зачинщика раздора не найдете: я считаю, что всякий, затевающий вражду с полководцем в военное время, есть враг собственному спасенью. А если вы изберете меня, то ничего удивительного не будет в том, что некоторые из вас и меня возненавидят". (30) Когда он так сказал, встало еще больше воинов, говоривших, что он должен принять власть. Агасий стимфалиец сказал, что если дело так обстоит, то это смешно: "Разве лакедемоняне сердятся, если собравшиеся на пир выбирают распорядителем застолья не лакедемонянина? Если все это так, то, по-видимому, нам, аркадцам, нельзя быть и младшими начальниками". И все зашумели, одобряя слова Агасия. (31) А Ксенофонт, увидев, что нужны более веские доводы, вышел вперед и сказал: "Друзья, узнайте все! Я клянусь вам всеми богами и богинями, что, узнав ваше мнение, я, со своей стороны, стал гадать по жертвам, хорошо ли для вас вручить мне такую власть, а для меня - принять ее. И боги доказали мне через жертвы так ясно, что и непосвященный это понял бы: мне не следует брать единоличную власть". (32) Таким образом, избран был Хейрисоф. <...> [Хейрисоф, однако, не справился с войском и оно распалось на три самостоятельные части; Ксенофонт двинулся с одной из этих частей. Узнав о том, что аркадцы попали в окружение, он уговорил своих подчиненных выйти им на помощь. Не раз и не два Ксенофонт усмирял, умиротворял войска, отворачивал от них беду. Бунт, вспыхнувший в Византии в связи с тем, что возвратившимся грекам было отказано в деньгах, продовольствии и приюте в городе, вновь потребовал вмешательства Ксенофонта]. (18) Ксенофонт, увидев, что произошло, и боясь, как бы войско не пустилось грабить и не вышло бы непоправимых бед и для города, и для него самого, и для воинов, бежит с толпой и вместе с нею врывается в город. (19) Жители Византия, увидев ворвавшееся силой войско, разбегаются с торговой площади одни на суда, другие по домам, а кто был дома, те выбегают вон; иные стаскивают корабли на воду, чтобы спастись на кораблях, и все думают, что пришел конец, словно при взятии города. А Этеоник спасается в городскую крепость. (20) Сам Анаксибий тоже удирает к морю, в рыбацкой лодке доплывает до крепости и сразу же вызывает войска, стоявшие в Калхедоне, считая, что в крепости людей слишком мало и им не удержать ее. (21) А воины, увидев Ксенофонта, во множестве бросаются к нему и говорят: "Теперь, Ксенофонт, можешь показать себя настоящим мужем. В твоих руках и город, и военные корабли, и богатства, и столько людей. Теперь, если хочешь, постарайся ради нас, а мы тебя сделаем великим". (22) И Ксенофонт ответил, желая их утихомирить: "Вы правы, так я и сделаю. Если таково ваше желанье, немедленно становитесь в строй". Так он приказал сам и велел другим передать этот приказ и стать в строй, положив оружье. (23) И воины стали строиться друг за другом, и немного спустя латники стояли уже рядами но восемь человек, а копейщики разбежались на оба крыла. (24) Место, где удобней всего построиться, называлось Фракийской площадью: оно ровное, и домов там нет. Когда все встали, положили оружье и успокоились, Ксенофонт, обращаясь к войску, сказал так: (25) "Я не удивляюсь, воины, тому, что все вы разгневаны и считаете себя обманутыми и тяжко оскорбленными. Но если мы дадим волю гневу, и накажем здешних лакедемонян за обман, и разграбим ни в чем не повинный город, то сообразите сами, что из этого получится. (26) Начнется у нас открытая вражда с лакедемонянами и с их союзниками. А какой будет эта война, нетрудно представить себе, если поглядеть и вспомнить произошедшее совсем недавно. (27) Ведь когда мы, афиняне, вступили с лакедемонянами в войну, то наш союзный флот насчитывал не меньше трехсот трехрядных кораблей, и спущенных на воду, и строящихся, и наличная казна в городе была велика, и дохода с нашей страны и из-за ее рубежей поступало ежегодно не меньше тысячи талантов. И над всеми островами мы властвовали, и в Азии у нас было множество городов, и в Европе тоже, а среди них и Византии, в котором мы сейчас находимся, - и, однако, как все вы знаете, мы были побеждены. (28) Что же, по-вашему, будет теперь, когда лакедемонянам подчиняются и прежние их союзники, и афиняне присоединились к ним вместе со своими бывшими союзниками, когда Тиссаферн и остальные варвары, живущие у моря, нам враждебны, а главный наш враг - в глубине страны, великий царь, на которого мы шли, чтобы лишить его власти и, если возможно, убить? И когда все они заодно, какой безумец смеет надеяться на нашу победу? (29) Ради всех богов, одумаемся, чтобы не погибнуть с позором, став врагами родным городам, и друзьям, и родичам! Ведь все они - в тех городах, которые пойдут на нас войною, - и справедливо, коль скоро мы, побеждая, по своей воле не захватили ни единого варварского города, а первый же греческий город, в который мы вошли, предадим разграблению. (30) Да пусть мне лучше провалиться сквозь землю на тысячу саженей, чем видеть все это! И вам я советую: будучи греками, покоритесь тем, кто стоит во главе греков, и попытайтесь добиться от них справедливости. А если это не удастся, то лучше вытерпеть несправедливость, чем лишиться Греции. (31) Я думаю, нужно сейчас же послать к Анаксибию и сказать ему, что вы вошли в город не для того, чтобы чинить насилие, а в надежде найти у него снисхождение или хотя бы показать, что мы уходим не потому, что обмануты, а повинуясь ему". (32) Так и было решено, и, чтобы сказать это Анаксибию, послали элейца Гиеронима, аркадца Еврилоха и ахеянина Филесия. И они ушли, чтобы сказать это. (33) Воины еще не разошлись, когда явился фиванец Кератад, который колесил по Греции не потому, что был изгнан, а потому, что искал начальства над войском и предлагал себя любому городу и народу, кому нужен полководец. Явившись, он сказал, что готов вести войско в ту часть Фракии, которая зовется Дельта, где оно захватит обильную и прекрасную добычу, а до того доставит им вдоволь еды и питья. (34) Когда воины это услышали, как раз пришел ответ Анаксибия: он дал знать, что они не раскаются в своем послушании, что он сообщит об этом властям на родину и придумает для них наилучший выход, какой только сможет. (35) Тогда воины приняли Кератада начальником и отошли за стену. Кератад условился с ними, что завтра придет с гадателем и доставит убойный скот, и еду, и питье на все войско. (36) А когда оно было за стеной, Анаксибий запер ворота и объявил через глашатая, что любого воина, захваченного в городе, продаст в рабство. (37) На другой день пришел Кератад с гадателем и скотом, за ним шло двадцать человек с ношей муки, еще двадцать - с вином, и трое несли масло, и еще один столько чесноку, сколько мог поднять, да еще один с луковицами. Сложив все это на землю, как будто для раздачи, он стал приносить жертву. (38) А Ксенофонт, позвав к себе Клеандра, настойчиво просил исхлопотать для него разрешения войти за стену и отплыть из Византия. (39) Клеандр, возвратившись, сказал, что насилу исхлопотал разрешенье: Анаксибий говорил, что нехорошо будет, если Ксенофонт окажется в городе, пока войско у стен, да и жители Византия в разладе и злы друг на друга. "Впрочем, он разрешил войти, если ты намерен отплыть вместе с ним". (40) И Ксенофонт, простившись с воинами, ушел в город вместе с Клеандром. <...> (Ксенофонт. Анабасис).

0x01 graphic

Александр Македонский в битве с персами при Гранике (1737).

Художник Корнелис Трост

144

Дух на войне.

Полководцы ведут войны с помощью воинов, воины сражаются благодаря силе духа. Сила же духа укрепляется в воинах благодаря боевым барабанам. Если ты умеешь возбуждать в воинах боевой порыв, не следует делать это слишком часто, ибо так он быстро иссякнет. Нельзя делать этого и задолго до битвы, иначе он рассеется впустую. Нужно бить в барабаны и воодушевлять воинов, когда неприятель подошел вплотную и уже готов начать битву. Если боевой дух в неприятельских воинах ослаб, а дух собственных воинов тверд, победа в сражении непременно будет одержана. Правило гласит: "Когда сила духа тверда, бейся. Когда сила духа ослабла, беги прочь". (Сунь-цзы). Как поднимать дух воинов. Оказывайте честь воинам наградами, одаривайте их ценными предметами, и воины охотно будут служить вам. Обращайтесь с воинами любезно, воодушевляйте их речами, и воины будут готовы умереть за вас. Давайте им пропитание в достатке и позволяйте им отдыхать, сделайте распорядок воинской жизни обязательным для всех, и воины будут с готовностью повиноваться. Веди сами воинов в битву, и воины будут храбры. Отмечайте каждый хороший поступок, награждайте каждую заслугу, и воины будут рады служить. (Чжугэ Лян. Книга сердца, или искусство полководца).

0x01 graphic

Битва персидских войск с войсками Александра Македонского

при Иссе (333 г. до н.э.)

145

ДУХ СОЛДАТА.

В "Катехизисе русского солдата". В. Что нужно подразумевать поде духом солдата? О. Под духом солдата разумеется его душевное состояние, его самочувствие, его мысли и надежды. В. Каков дух солдата должен быть в мирное время? О. У состоящего на действительной службе солдата он должен быть ровным, спокойным мысли и сознание - чистыми и ясными сам он всегда веселым и довольным. Даже те неприятности, которые неизбежны для каждого из нас, должны по возможности сглаживаться, проходить незамеченными. С товарищами следует поддерживать дружественные отношения, не гордиться и не возвышаться перед ними. К начальникам относится с уважением, отнюдь не критикуя или осмеивая их действия и поступки. Гордиться только своим воинским. званием и призванием. В. Какой дух должен быть у солдата, состоящего в запасе армии? О. Состоящий в запасе армии нижний чин должен интересоваться военным делом, не порывать сношений со своими товарищами по службе, всегда должен быть готовым по первому зову Венценосного Вождя Русских войск ринуться на неприятеля. Усвоенные на службе походку, выправку и молодцеватость развивать, а приобретенные познание хранить в своей памяти и не забывать. Упражняться ежедневно 10-15 минут в гимнастике: увидишь, как она разовьет твои физические силы, подвижность и здоровье. В. Как лучше всего с товарищами поддерживать дружественные отношения? О. Для этого нужно с товарищами обращаться хорошо, т.е. как с равными ceбе, не осмеивать и не оскорблять никого. В войсках служат инородцы и иноверцы, которые вначале кажутся смешными, но только кажутся, на самом дел они такие же люди, как и все. Если они говорят плохо по-русски, то это не вина их. Всякий русский был бы смешон, если бы заговорил, например, по-еврейски или татарски. В. Как нужно относиться к тем оскорблениям, обидам и дисциплинарным взысканиям, которым иногда приходится подвергаться солдату? О. Если эти обиды, оскорбления и дисциплинарные взыскания справедливы, то молча, без одного слова возражения. Покоряться даже и в том случае, если, по мнению провинившегося, он не заслуживает такого оскорбления или наказания. Если же эти взыскания несправедливы, то в свое оправдание можно, сделать, в деликатной и вежливой форме возражение. Если же оно не помогает, то покориться, а потом можно принести жалобу тому начальнику, которому подчинено обжалуемое лицо. В. Как должен солдат относится к собственным поступкам? О. Он должен взвешивать, каждое свое действие и слово, каждый свой поступок, строго и беспристрастно к ним относиться, осуждать их в глубине своей души и поставить себе за правило в будущем исправиться. Нет победы выше победы над самим собой. В. Какие духовные качества должны быть развиты в солдате, чтобы он стал непобедимым? О. Чувство воинского долга и сила воли. В. Что такое чувство воинского долга? О.Чувство долга есть такое чувство, которое берет верх над страхом смерти. Чувство великого долга выражается так: "скорее умру, чем нарушу свой долг, свою присягу". Чувство долга создает пассивную храбрость. Проявление этого чувства до пренебрежения жизнью возможно в соединении с сильною волею. В. Что такое сила воли? О.Воля есть одна из сторон души человека, которая становится понятной, если выразиться так: "раз я себе наметил цель, то достигну ее во что бы то ни стало, хоть бы вся армия, весь мир восстали на меня". Воля выражает желание: "я хочу". Солдат должен развить в себе непомерную силу воли, могущую убить все чувства, как, например, страх, тоску, уныние; он должен развить правильное понимание чувства долга. В. Насколько важен на войне дух войска? О.Все знатоки и тактики, со слов Наполеона, твердят, что на войне Ў успеха зависит от духа войск и только Ќ от остальных обстоятельств. Армия, сильная духом, никогда не потеряет надежды на победу над врагом. А там, где горит неугасаемый огонь моральной силы и надежды, не может быть места чувству страха. В. Чем опасен на войне страх? О. Страх парализует волю и умственные способности человека. Человек, объятый страхом, превращается в обезумевшее животное. Особенно опасное положение создается, если армия бывает одержима паническим страхом. Такая армия перестает быть силой, она превращается в стадо баранов. Разгром такой армии несомненный. Страх, как зараза, невидимо передается от человека к человеку. Вот почему на войне не нужно останавливаться ни перед какими ужасами, Лучше стараться их не замечать или не обращать никакого внимания. Сделать это можно при помощи сильной воли. В. Что в человеке сильнее - дух или тело? О. Дух сильнее тела. Между духом и материей, или мозгом и душой существует неразрывная связь. Что дух сильнее тела, - это доказали христианские подвижники, которые без боли умирали распятые на крестах или бесстрашно пожираемые зверями при Нероне в Риме. Следует помнить, что в человеке заключается частица Божества, - "дыхание жизни", которую вдунул Бог при сотворении Адама. Вот эта то Божественная "сила внутри нас" может, при сильном желании, совершать чудеса. Слабость духа влечет за собою и слабость тела. В. Что делают на войне, чтобы поколебать дух войска? О.Неприятель неожиданно, а чаще ночью, с криком и шумом нападает на врагов. Важно в такую минуту не растеряться, крикнуть: "Ура" и стойко отразить врага. В. Каким должен быть солдат, чтобы стать непобедимым? О. Чтобы быть непобедимым, нужно быть безумно-храбрым, проворным, подвижным, хорошим стрелком, пренебрегать всеми препятствиями, но достигать намеченной цели. Видя свою неминуемую гибель, стараться до конца исполнить свой долг перед родиной, умереть честно. Товарищей выручать по собственному побуждению, а не ждать приказания начальника. Сражение в настоящее время происходить с дальних дистанций и закрытий. Невидимый враг всегда внушает больше страха, чем видимый. Но нужно стойко переносить потерю товарищей, поражаемых невидимым врагом. Твердо знать и помнить, что если нам тяжело, то и врагу от наших пуль и снарядов не легче, а гораздо хуже. Сильный и храбрый всегда пойдет по трупам слабых и трусливых - это несомненная истина. В. Каким еще искусством должен обладать солдат для успешного поражения врагов? О. Каждый солдат должен быть отличным стрелком. Для успешной стрельбы, как в рассыпных, так и в сомкнутых рядах, на войне должно обладать спокойствием и самообладанием. Исполнять все, как на ученьи, и не забывать, чему учился. Конечно, если стрельба производится быстро и метко, то такая стрельба на войне очень ценна, к этому стремится наука стрелкового дела, но если скорость стрельбы идет в ущерб меткости, то лучше стрелять не так часто, но зато наверняка, без промаха. Вот почему в мирное время солдат старательно должен изучать стрелковое дело и доводить его до совершенства, иначе последует тяжелая расплата, расплата потоками крови. Если каждая русская пуля из 120 данных солдату найдет свою жертву, то много ли еще врагов останется в живых? В. Что нужно для того, чтобы поддержать во время войны и сражения дух солдат? О. Подъему духа солдат много способствуют солдаты-весельчаки. Они своими шутками, анекдотами, потешными разговорами поддерживают бодрое настроение и не дают сомнению и другим мрачным мыслям закрадываться в душу солдата. Общее веселье и хохот заражают всех. В. Kaкие солдаты являются нежелательными и даже опасными на войне? О. Это те солдаты, которые постоянно брюзжат, вечно недовольны своим положением, критикуют начальство, наши войска и оружие. Taкие солдаты - это зараза, это паразиты, растлевающие здоровый организм. Таких нужно гнать, презирать, ненавидеть за, их малодушие и трусость. Рассказывают, что один японский солдат, когда ехал на войну, передавал своим товарищам, что японцам никогда не победить русских. Первый японский офицер, который узнал об этом, тут же застрелил этого солдата. В. Почему в минувшую войну, японцы победили русских? О.

Японские солдаты оказались бесстрашнее русских, лучшими стрелками, более выносливым проворными, верными служебному долгу с строгой дисциплиной и прекрасным духом войск, которые сами рвались в бой. У них развита взаимная выручка и поддержка в бою. Зная, что с русскими в штыковом бою они будут побеждены, японцы никогда не бросались в штыки и не подпускали к ceбе русских на штыковой удар, а расстреливали их при атаке из ружей и пулеметов на близком расстоянии. Из этого видно, что победа одерживается не числом войск, а их качеством, храбростью и хорошим обучением стрельбе в мирное время. Если перед нами прошло яркое доказательство плохого образования воина, то долг начальников всех степеней и рангов его улучшить. (Н. Шалапутин. Катехизис русского солдата).

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

0x01 graphic

Генри ФИЛДИНГ (1707-- 1754) --

английский писатель

-- Губительным ядом, отравляющим наши души, является зависть.

-- Лесть всегда нам нравится, когда она касается качеств, которых нам недостает. Скажите дураку, что он очень умен, и плуту, что он честнейший человек в свете, и они заключат вас в свои объятия.

-- Вероломный друг -- самый опасный враг.

-- Истинная честь не может терпеть неправду.

-- Величайшее утешение во всех моих горестях в том и состоит, что никакие враги не властны отнять у меня совесть, а я никогда не стану таким врагом себе, что нанесу ей ущерб.

-- Дурные книги могут так же испортить нас, как и дурные товарищи.

-- Клевета -- оружие более ужасное, чем шпага, так как наносимые ею раны всегда неизлечимы.

-- Люди глупые не всегда безопасны: у них хватает ума сказать ровно столько, сколько нужно для того, чтобы оскорбить или оклеветать ближнего.

-- Гораздо полезнее уметь предсказывать поступки людей при тех или иных обстоятельствах на основании их характера, чем судить об их характере на основании их поступков.

-- Наряду с законами государственными есть еще законы совести, восполняющие упущения законодательства.

-- Всеобщий мир царил бы на земле, если бы не было понятий "мое" и "твое".

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 26/02/2014, изменен: 26/02/2014. 76k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 5 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Каменев Анатолий Иванович "Возвращайся со щитом или на щите"

Каменев Анатолий Иванович
"Возвращайся со щитом или на щите"