ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Вражда "белых генералов"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Кавалер. 1861.

Художник Песков Михаил Иванович (1834-1882)

А. Деникин

ВРАЖДА "БЕЛЫХ ГЕНЕРАЛОВ"

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

Любите врагов ваших"

Мф. 5, 4

Правда -- горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье.

О. Бальзак

Немецкое нашествие на Дон. Связь с внешним миром и три проблемы: единство фронта, внешняя "ориентация" и политические лозунги. Итоги Первого Кубанского похода

Положение донской столицы значительно окрепло. В области, как доносил Кисляков, было хорошее настроение и много хорошего материала; по общему признанию не хватало лишь крепкой воли и надлежащей организации.

Походный атаман, генерал Попов -- человек вялый и нерешительный не пользовался авторитетом; "временное правительство", образовавшееся еще в дни первого налета на Новочеркасск, во главе с правым демагогом есаулом Яновым, не чувствовало почвы под ногами и, принимая в свой состав прибывающих в город членов круга, обратилось в многоголовый "совдеп". Решение всех важнейших вопросов откладывалось, и все надежды возлагались на "Круг спасения Дона", который должен был собраться из представителей восставших станиц и казачьих дружин к 29-му апреля.

Из новочеркасских впечатлений и разговоров, из взаимоотношений с задонскими военными властями понемногу, однако, начало выясняться, что надежды на объединение противобольшевистских сил для дальнейшей борьбы становятся все более проблематичными.

Кисляков, сделавший некоторые шаги перед "временным правительством" в этом направлении, доносил:

"Правительство и атаман не считают возможным подчинение донской армии командующему Добровольческой армией. Мотивы такого решения -- крайний опасения, что такое подчинение не своему (казачьему) генералу может послужить поводом к агитации, которая найдет благоприятную почву среди казаков. Заявляют, что приход нашей армии на Дон крайне желателен и что совместные действия с казаками послужат к укреплению боевого духа последних. Словом от подчинения отказываются, "унии" весьма хотят".

К сожалению "уния" имела уже свою печальную историю в декабре -- феврале 1917-1918 г. г. и, как идея чужеродная военной организации, не предвещала ничего хорошего в будущем.

После отступления Дроздовцев, Ростов погрузился опять в холодное отчаяние.

Но паника среди советских властей не улеглась. Они лихорадочно эвакуировали город; эшелоны с красной гвардией, военными запасами и награбленным имуществом тянулись безостановочно за Дон.

И кои да 25-го напуганные ростовские жители, удивленные наступившей тишиной, выглянули на улицу, они увидели с изумлением, многие с горьким разочарованием, марширующие по улицам колонны... людей в касках.

То вступала в Ростов головная дивизия 1-го германского корпуса.

Это событие, словно удар грома среди прояснившегося было для нас неба, поразило своей неожиданностью и грозным значением.

Малочисленная Добровольческая армия, почти лишенная боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждебными факторами -- советской властью и немецким нашествием, многочисленной красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии.

Этот чужеземный враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадеживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил.

Какие еще новые беды несет с собой его приход?

Донская делегация, посланная "временным правительством" в Ростов, была принята начальником штаба немецкой дивизии, и между ним и донцами произошел знаменательный разговор:

-- Донцы: -- С какой целью и по каким соображениям немцы вторглись на территорию Дона?

-- Немец: -- Политические соображения неизвестны, но по стратегическим соображениям приказано занять Ростов и Батайск, чтобы обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла.

-- Донцы: -- Ростов находится на территории Дона, права коего следовательно нарушаются вами...

-- Немцы: -- О границах Дона с Украиной вам надлежит договариваться с последней.

-- Д.: Пойдете ли вы на Новочеркасск?

-- Н.: Такого приказания у нас нет, а, если получим, то Новочеркасск займем. Не будет ли открыто партизанскими отрядами враждебных действий против наших войск?

-- Д. : Такого распоряжения не отдавалось, почему до выяснения вопроса с Украиной такие действия должны рассматриваться, как не основанные на распоряжениях высшей военной власти Дона.

-- Д.: Признаете ли суверенные права Дона?

-- Н.: Да, признаем Дон штатом (?).

-- Д.: Какова организация власти на Украине?

-- И.: Власть полномочного гетмана Скоропадского, усмотрением коего назначаются министры. Украине запрещено проводить социалистические начала. Земля возвращена помещикам не свыше известной нормы. Приказано всем засеять поля.

-- Д.: Признается ли за Украиной право решать вопрос о войне и мире?

-- Я.: Да, но не против Германии

-- Далее немцы говорили, что они действуют в союзе с казаками, ибо действуют совместно против красной гвардии.

-- Д.: Почему вы двигаетесь на Дон, заключив мир с Россией?

-- Н.: Мы признаем Брестский договор, но правительство комиссаров не исполняет своего обязательства о разоружении красной гвардии, против которой мы и идем. Признает ли себя Дон самостоятельной республикой?

-- Д. : Мы признаем себя частью России, но не признаем большевистского правительства."

Из этого разговора трудно было еще уяснить себе ближайшие перспективы: сохранять ли немцы в отношении Добровольческой армии нейтралитет, пойдут ли на нас войною или предоставят нам меряться силами с большевиками только для того, чтобы с холодным, веским расчетом на костях и крови русских построить себе свободный путь к морю, хлебу и нефти.

Политическая обстановка была запутана до крайности. Будущее темно. Но наказ, данный мною генералу Кислякову, совершенно ясен:

-- Ни в какие сношения с командованием враждебной России державы не вступать.

Встал передо мной еще один вопрос.

В середине апреля, почти одновременно приехали из Москвы в армию полковники Страдецкий и Голицын. Первый был командирован в столицу для связи с московскими организациями еще в января 1918 г. из Ростова, второй -- бывший генералом для поручений при генерале Корнилове -- послан был кажется в Астрахань, но в виду ее падения попал также в Москву.

Голицын уверял, что Москва совсем не интересуется Югом и в частности "Корниловской армией", что там идет борьба политических лозунгов и внешних ориентаций и некоторая местная концентрация сил, совершенно не склонных к подчинению указаниям Юга.

Страдецкий, наоборот, рисовал картину разбросанной широко по России сети активных ячеек, отчасти подчиненных тайной организации, в которой он играл видную роль, отчасти самостоятельных. Но что те и другие считают себя всецело в распоряжении командования Добровольческой армии, вполне подготовлены к выступлению и ожидают только приказа...

Мне показались несколько сомнительными серьезность, сила и влияние организации, и, во всяком случае, я не счел возможным, не имея ясного представления о внутреннем положении страны, указывать времена и сроки. Предложил лишь, в подтверждение предыдущих инструкций, продолжать организацию на местах, пользуясь всяким случаем, чтобы стягивать силы к нам на Дон. Единственным безошибочным моментом выступления надлежало считать приближение к данному району Добровольческой армии.

Много позднее, я узнал, что разговор шел о "Союзе защиты Родины и свободы", возглавляемом Савинковым -- обстоятельство, которое Страдецкий утаил от меня. И что эта организация в половине апреля не имела еще решительно никакого реального значения.

Тем не менее доклад поставил на очередь вопрос о необходимости сказать во всеуслышание слово от армии, тем более, что само бытие ее в последнее время среди широких кругов русского общества вызывало сомнение.

В Лежанке под гром неприятельской артиллерии я составлял свое Первое политическое обращение к русским людям:

От Добровольческой армии.

"Полный развал армии, анархия и одичание в стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла и отдавших ее на растерзание врагам, привело Россию на край гибели.

Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотической и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевизмом, опираясь на все государственно мыслящие круги населения.

Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в стране правового порядка.

Для выполнения этой задачи необходима была база для формирования и сосредоточения сил. В качестве таковой была избрана Донская область, а впоследствии, по мере развития сил и средств организации, предполагалась вся территория т. н. Юго-Восточного союза. Отсюда Добровольческая армия должна была идти историческими путями на Москву и Волгу...

Расчеты, однако, не оправдались..."

Указав далее мотивы нашего "исхода" с Дона, и, сделав краткий очерк первого кубанского похода, я заканчивал:

"Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целость разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить власть черни.

Борьба до смерти.

Таков взгляд и генерала Алексеева, и старших генералов Добровольческой армии (Эрдели, Романовского, Маркова и Богаевского), таков взгляд лучшей ее части. Пусть силы наши не велики, пусть вера наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и разочарования, но он -- единственный для всех, кто предан Родине.

Я призываю всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на местах, в этот грозный час напрячь все силы, чтобы немедля сорганизовать кадры будущей армии и, в единении со всеми государственно-мыслящими русскими людьми, свергнуть гибельную власть народных комиссаров.

Командующий Добровольческой армией
Генерал-лейтенант Деникин".

23-го в Егорлыцкой я познакомил с "обращением" генерала Алексеева и старших начальников армии, находившихся в станице. "Обращение" не вызвало никаких возражений, и штаб послал большое количество напечатанных в походной кубанской типографии экземпляров его для распространения в Ростов, Киев, Москву и далее по России.

Прошло дня два. Заходит ко мне генерал Марков и смущенно докладывает:

-- Среди офицерства вызывает толки упоминание воззвания о "народоправстве" и об "Учредительном Собрании"...

Я только наметил здесь три капитальнейших вопроса, вставшие передо мной в их элементарном отражении -- тогда в глухой донской станице, при первом общении с внешним миром: единство фронта, внешняя "ориентация" и политические лозунги.

В дальнейшем ходе событий эти вопросы разрастутся в глубокие внутренние процессы, обволакивающие "белое движение" и в значительной мере лишающие его единства, ясности и, следовательно необходимой силы.

Освобождение Новочеркасска дало мне, наконец, возможность отправить туда раненых. Хотя власти приняли их там не особенно ласково, заявив, что предпочли бы видеть полк здоровых добровольцев... хотя много еще пришлось им испытать невзгод в обедневших и разоренных донских лазаретах, но все это было несравнимо с тем, что они вынесли в походе, и казалось счастьем.

В Егорлыцкой армии предстояло еще одно испытание. После всех переживаний тяжелого похода у всех наступила некоторая реакция; многих тянуло к Ростову и Новочеркасску, где остались родные и близкие; многим просто смертельно хотелось отдохнуть и отрешиться на время от острых впечатлений боя.

Между тем, новая политическая обстановка, допускавшая самые неожиданные возможности, с необыкновенной остротой ставила вопрос о полной необеспеченности армии снабжением, в особенности боевыми припасами. В то же время разведка упорно доносила об огромном и хаотическом движении большевистских эшелонов по линии Ростов -- Тихорецкая -- Царицын, -- движении, закупорившем все узловые станции. Шло массовое перемещение военных материалов, которые могли ускользнуть окончательно из наших рук.

Приходилось организовать набег, чтобы пополнить истощенные запасы.

Назначил днем выступления 25 апреля. Добровольцы поворчали немного и пошли беспрекословно.

Операция заключалась в том, чтобы быстрым маршем захватить узловую станцию Сосыка на Кубани, в тылу той группы большевиков, которая стояла против немцев у Батайска; одновременно для обеспечения и расширения района захвата занять соседние станции Крыловскую и Ново-Леушковскую.

25 апреля Богаевский со 2-й бригадой выступил из Гуляй-Борисовки и взял с бою станицу Екатериновскую; главная колонна -- бригады Маркова и Эрдели -- сделав 65 верст, заночевала в Незамаевской, занятой без сопротивления.

На рассвете 26-го Богаевский, Марков и Эрдели атаковали тремя колоннами станции Крыловскую, Сосыку и Ново-Леушковскую и, после горячего боя с большими силами и бронепоездами большевиков, все три станции были заняты. Много поездов с военными материалами попало в наши руки.

В ту же ночь я перешел с колонной Маркова в станицу Михайловскую, предполагая расширить несколько задачу к северу. Но бригада Богаевского встретила уже упорное сопротивление большевиков, усилившихся подошедшими подкреплениями; добыча не стоила бы новых жертв. И я увел армию без всякого давления со стороны противника, развивавшего только сильнейший артиллерийский огонь, обратно на Дон.

Увозили с собой большую добычу: ружья, пулеметы, боевые припасы и обмундировальные материалы; уводили несколько сот мобилизованных кубанских казаков.

Должен сказать откровенно, что нанесение более серьезного удара в тыл тем большевистским войскам, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: извращенная до нельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи...

30 апреля армия стала, наконец, на отдых в двух пунктах: станице Мечетинской (штаб армии и 2-я бригада) и Егорлыцкой (1-я и конная бригады), прикрываясь заслонами от большевиков и от... немцев.

* * *

Первый кубанский поход -- Анабазис Добровольческой армии -- окончен.

Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней.

Прошла по основному маршруту 1050 верст.

Из 80 дней -- 44 дня вела бои.

Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами.

Начала поход с 600-700 снарядами, имея по 150-200 патронов на человека; вернулась почти с тем же: все снабжение для ведения войны добывалось ценою крови.

В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутора тысяч раненых; много их еще оставалось в строю; много было ранено по несколько раз.

В память похода установлен знак: меч в терновом ненце.

Издалека, из Румынии на помощь Добровольческой армии пришли новые бойцы, родственные ей по духу.

Два с половиной года длилась еще их борьба.

И тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни -- в рядах полков, нашедших приют в славянских землях, другие -- за колючей проволокой лагерей -- тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи -- голодные и бесприютные -- в грязных ночлежках городов старого и нового света.

И все на чужбине, все "без Родины"...

Когда над бедной нашей страной почиет мир, и всеисцеляющее время обратит кровавую быль в далекое прошлое, вспомнит русский народ тех, кто первыми поднялись на защиту России от красной напасти.

Брюссель 1922 г.

Внешние затруднения Добровольческой армии:
отношения с донским атаманом

Наиболее тяжелые отношения установились у нас с донским атаманом.

На небольшом клочке освобожденной от большевиков русской земли двум началам, представленным, с одной стороны, генералом Красновым, с другой -- генералом Алексеевым и мною, очевидно, оказалось тесно.

Совершенно неприемлемая для Добровольческой армии политическая позиция атамана, полное расхождение в стратегических взглядах и его личные свойства ставили трудно преодолимые препятствия к совместной дружной работе.

Утверждая "самостоятельность" Дона ныне и на "будущие времена", он не прочь был, однако, взять на себя и приоритет спасения России. Он, Краснов, обладающий территорией, "народом" и войском, в качестве "верховного вождя Южной Российской армии" брал на себя задачу -- ее руками -- освободить Россию от большевиков и занять Москву... На этом же пути стояла другая сила -- пока еще "бездомная", но с непререкаемым общерусским авторитетом бывшего верховного генерала Алексеева и с большим моральным весом и боевой репутацией Добровольческая армия.

Обе стороны, понимая непреложные законы борьбы, считали необходимым объединение вооруженных сил и обе не могли принести в жертву свои убеждения или предубеждения. На этой почве началась длительная внутренняя борьба -- методами, соответствовавшими характеру руководителей... В то время, когда командование Добровольческой армии стремилось к объединению Вооруженных Сил Юга путями легальными, атаман Краснов желал подчинить или устранить со своего пути Добровольческую армию; какими средствами -- безразлично.

Началось еще в мае, когда неожиданно атаманским приказом все донские казаки были изъяты из рядов Добровольческой армии, что расстроило сильно некоторые наши части, особенно Партизанский и конный полки. Мне пришлось поблагодарить донцов и отпустить их, чтобы не обострять положения и не создавать картины развала...

В краткий период кризиса, пережитого Добровольческой армией, отдельные лица, иногда небольшие части, дезертировали из армии на службу на Дон, встречая там радушный прием. Был даже случай, что целый взвод с оружием и пулеметами под начальством капитана Корнилова бежал в Новочеркасск; с ним ушел также офицер штаба армии лейтенант флота Поздеев и... мой конный вестовой-текинец; характерная мелочь -- последний ушел одвуконь, украв, кстати, мою лошадь.

Штаб вел по этому поводу переписку, но безрезультатно. Все проходило совершенно безнаказанно. Между тем переход в Добровольческую армию, хотя бы и легальный, расценивался совершенно иначе. Помню, какой гнев вызвало впоследствии формирование донским генералом Семилетовым после долгих переговоров партизанского отряда в Черноморской губернии из донских граждан, не обязанных службой на Дону. Отряд не представлял из себя сколько-нибудь серьезной силы и, конечно, не мог иметь никакого политического значения -- по крайней мере, я не допустил бы этого.

Но генерал Краснов считал, что цель Семилетова, "находящегося всецело в руках кадетской партии... поднять казаков против правительства и свергнуть его, атамана, с должности".

В июне генерал Эльснер просил разрешения генерала Краснова привлечь на службу в армию иногородних Донской области и получил отказ, мотивированный тем, что "неокрепшие еще местные власти не в состоянии будут заставить иногороднее население выполнить приказ". Через несколько дней атаман однако, отдал приказ о наборе иногородних Дона, формируя из них полк, кадром для которого послужили... следовавшие в Добровольческую армию офицеры лейб-гвардии Измайловского полка.

Он откровенно высказывал генералу Алексееву надежду, "что получит гвардейских офицеров от всех полков гвардии". Но измайловцы не пошли, а инициатор этой затеи, полковник Есимантовский, формировавший полк (потом бригаду) при помощи нескольких офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, через два месяца, подчиняясь общему настроению, писал уже покаянное письмо генералу Алексееву: целью его было только "привести в Добровольческую армию готовый полк без расходов от нее". Есимантовский испрашивал указаний, "когда и как сделать переход в армию..."

Наиболее осложнений доставил вопрос с отрядом полковника Дроздовского.

Прибыв в Новочеркасск 25 апреля, Дроздовский в тот же день донес мне, что "отряд прибыл в мое распоряжение" и "ожидает приказаний". Но время шло, назревал 2-й Кубанский поход, а начало его все приходилось откладывать: более трети всей армии -- бригада Дроздовского -- оставалось в Новочеркасске. Это обстоятельство препятствовало организационному слиянию ее с армией, нарушало все мои расчеты и не давало возможности подготовить операцию, о которой было условлено с генералом Красновым 15 мая.

По просьбе Краснова отряд Дроздовского разбрасывался частями по области: конница дралась в Сальском округе, пехота употреблялась на "очистку от большевиков" Ростова и Новочеркасска на карательные экспедиции по крестьянским деревням севера области.

Я требовал присоединения бригады; Дроздовский ходатайствовал об отсрочке для отдыха, организации и пополнения.

Краснов упрашивал Дроздовского не покидать Новочеркасск -- публично, на параде перед строем, и более интимно в личных разговорах с Дроздовским. Атаман порочил Добровольческую армию и ее вождей и уговаривал Дроздовского отложиться от армии, остаться на Дону и самому возглавить добровольческое движение под общим руководством Краснова. Слухи об этих переговорах и якобы колебаниях Дроздовского дошли до офицеров его отряда и вызвали среди них беспокойство. По просьбе офицеров командир сводно-стрелкового полка полковник Жебрак обратился по этому поводу к Дроздовскому и получил от него успокоительное заверение.

Позднее Дроздовский так писал мне о новочеркасских интригах:

"Считая преступным разъединять силы, направленные к одной цели, не преследуя никаких личных интересов и чуждый мелочного самолюбия, думая исключительно о пользе России и вполне доверяя Вам, как вождю, я категорически отказался войти в какую бы то ни было комбинацию, во главе которой не стояли бы Вы.."

Я ждал присоединения отряда, без чего нельзя было начинать операцию, атаман всемерно противился этому и в то же время... "настаивал на немедленном наступлении -- надо использовать настроение казаков, их порыв, надо воспользоваться растерянностью комиссаров..."

После беседы с Жебраком Дроздовский приехал в Мечетинскую, отряд его был зачислен в качестве 3-й бригады в Добровольческую армию и 23 мая выступил на соединение с ней.

Все эти неудачи не останавливали, однако, атамана перед попытками создания подчиненной ему Российской армии. Свое недоумение он высказал однажды в письме к генералу Алексееву: "...на земле Войска Донского, а теперь и вне ее я работаю совершенно один. Мне приходится из ничего создавать армию... снабжать, вооружать и обучать ее. В Добровольческой армии много есть и генералов, и офицеров, которые могли бы взять на себя работу по созданию армий в Саратовской и Воронежской губерниях, но почему-то они не идут на эту работу..."

Краснов не хотел понять, что его попытки обречены на неуспех просто в силу психологии русского генералитета и офицерства, глубоко чуждой основным положениям атаманской политики. Попытки, вместе с тем неизбежно, даже независимо от чьей-либо злой воли, ослаблявшие и расстраивавшие Добровольческую армию.

Ввиду явной неудачи формирования Южной армии руководители ее вынуждены были передать ее в полное подчинение генералу Краснову. 30 сентября состоялся атаманский приказ о создании Особой Южной армии, в составе которой должны были формироваться три корпуса: Воронежский (бывшая Южная армия), Астраханский (бывшая Астраханская армия) и Саратовский (бывшая Русская народная армия). На новую армию возлагалась "защита границ Всевеликого войска Донского от натиска красногвардейских банд и освобождение Российского государства".

Возник вопрос о возглавлении армии генералом с общероссийским именем, чтобы привлечь таким образом офицерство. Но такого найти не удавалось.

С генералом Щербачевым, жившим в Яссах, атаман не смог войти в связь. Генерал Драгомиров, проезжая в августе из Киева через Новочеркасск, "умышленно уклонился от встречи с Красновым", ибо -- как он писал мне впоследствии -- "мы стояли на столь различных точках зрения в вопросе о дружбе с немцами, что наш разговор мог бы иметь результатом только крупную ссору, с чего мне вовсе не хотелось начинать свою деятельность на Юге России".

Тем не менее 30 сентября Краснов обратился к Драгомирову с предложением принять новую армию. Горячий Драгомиров ответил, что в этом формировании он "видит продолжение той же немецкой политики -- divide et empera -- которая привела нашу Родину к пропасти", и потому "предложение этого поста равносильно (для него) оскорблению..."

Остановился Краснов на Н. И. Иванове. К этому времени дряхлый старик, Н. И., пережив уже свою былую известность, связанную с вторжением в 1914 году армий Юго-Западного фронта в Галицию, проживал тихо и незаметно в Новочеркасске. Получив предложение Краснова, он приехал ко мне в Екатеринодар, не желая принимать пост без моего ведома. Я не противился, но не советовал ему на склоне дней давать свое имя столь сомнительному предприятию.

Однако, вернувшись в Новочеркасск, Иванов согласился.

25 октября мы прочли в газетах атаманский приказ о назначении Н. И., заканчивавшийся словами:

"Донские армии восторженно приветствуют вождя их новой армии -- армии Российской..."

Бедный старик не понимал, что нужен не он, а бледная уже тень его имени.

Не знал, что пройдет немного времени и угасшую жизнь его незаинтересованный более Краснов передаст истории с такой эпитафией: "Пережитые им (генералом Ивановым) в Петербурге и Киеве страшные потрясения и оскорбления от солдат, которых он так любил, а вместе с тем и немолодые уже годы его отозвались на нем и несколько расстроили его умственные способности..."

Генерал Иванов умер 27 января, увидев еще раз крушение своей армии, особенно трагическое в войсках Воронежского корпуса.

Я шел с армией походом, вел ежедневно кровавые бои, требовавшие большого нравственного напряжения и известного душевного равновесия... А из нашего тыла, из Новочеркасска, все чаще шли вести, возмущающие и волнующие. Это были не просто слухи, а факты, документы, основанные на словесных и письменных излияниях не в меру злобствовавших ненавистников Добровольческой армии.

Атаман в заседаниях правительства, в речах и беседах, командующий Донской армией генерал Денисов публично в офицерских собраниях поносили и Добровольческую армию, и вождей ее. Поносили все -- нашу стратегию, политику нравственный облик начальников и добровольцев. "Достоверные сведения" о полном развале Добровольческой армии были любимой темой донских руководителей.

Даже самый поход наш был заранее опорочен. В заседании 26 июня Краснов заявил, что Добровольческая армия "оставила без всякого предупреждения Донского правительства в ночь 11 июня линию Мечетинская-Кагальницкая, чем Донская армия поставлена в крайне тяжелое положение, ибо получилось обнажение фронта".

Этот упрек брошен был армии, двинутой во 2-й Кубанский поход, имевший одной из ближайших задач освобождение Задонья и тот общий результат, который в отчете Кругу Денисова выражен был следующими словами: "Быстрое движение войск и начало очищения Сальского округа обозначились после успехов Добровольческой армии, взявшей Торговую... Освободились (также) от противника южные части Ростовского и Черкасского округов, отпала угроза Новочеркасску с юга, и вместе с тем мы смогли за счет азовского и тихорецкого направлений усилиться на других фронтах, а с прибывшими подкреплениями перейти к более активным действиям..."

Отношения верхов отражались в низах -- особенно в буйном, несдержанном новочеркасском тылу.

На этой нездоровой почве пьяный скандал разрастался в событие, перебранка подгулявших офицеров -- в оскорбление Донского войска или Добровольческой армии. Были, конечно, и чисто бытовые причины недоразумений между "хозяевами" и "пришельцами".

"Хозяева" были замкнуты в кастовых перегородках, несколько эгоистичны и не слишком приветливы. Но если правы были добровольцы, жалуясь неоднократно на дурное отношение к ним казаков, то и те имели не раз основание для такого отношения в поведении части добровольческого офицерства, в их нескромной самооценке, в полупрезрительном отношении к донским частям, наконец, в "назойливой браваде монархическими идеями". Правда, эти отношения складывались резко только в тыловых гарнизонах, а если и отражались в армии, то в гораздо более умеренных формах. Вообще же в массе своей добровольчество и донское казачество жили мирно не следуя примеру своих вождей.

Очевидно, в этой распре были не совсем правы и мы. Генерал Алексеев писал мне 26 июня:

"Отношения (между атаманом и Добровольческой армией) не хороши и вредят нам сильно... В особенности, принимая во внимание, что генерал Денисов совсем не принадлежит к числу наших друзей. Примеру главных деятелей следуют исполнители. Полагаю, что в некоторых случаях нужно изменить тон наших сношений, так как в создавшейся атмосфере взаимного раздражения работать трудно. И только когда мы окончим счеты, можно будет высказать все накипевшее на душе за короткое время с 15 мая".

М. В. упустил из виду одно -- что почти вся ориентировка с Дона исходила от него. Только что он умел обыкновенно облекать эти отношения во внешние дипломатические формы, я же не постиг этого искусства. Каждое его письмо дышало недоверием и осуждением общей политики атамана и Денисова и их отношений к Добровольческой армии. Насколько глубоко было это недоверие, видно из переписки между ними, имевшей место в августе.

10 августа генерал Алексеев, находившийся тогда в Екатеринодаре, под влиянием донесений из Новочеркасска телеграфировал Краснову:

"Негласно до меня доходят сведения, что предполагаются обыски и аресты моего политического отдела. Если это правда, то такой акт, ничем не вызванный, будет означать в высокой мере враждебное отношение к Добровольческой армии. Разве кровь армии (пролитая) за Дон позволяет такой унизительный шаг?"

Генерал Краснов, вероятно, искренно ответил:

"Я удивляюсь, что Ваше Высокопревосходительство допускаете думать, что такой акт к дружеской нам Добровольческой армии возможен. Прошу арестовать как злостных провокаторов лиц, распускающих такие слухи. Враги Дона ни перед чем не стесняются, чтобы вызвать вражду и недовольство в той армии, которой Дон так многим обязан и в которой видит будущее России..."

Как жаль, что в то же время у атамана и Денисова не находилось для этого "будущего России" иного эпитета, чем "странствующие музыканты" или "банды"!

В случайном признании атаманом значения армии было, вероятно, и некоторое отражение донских настроений... Ведь не только пафос и правила вежливости или "кадетская интрига" руководили Большим войсковым Кругом -- тем самым "мудрым" Кругом, который переизбрал атамана Краснова, когда Круг, собравшись осенью 18 года, обратился к армии с ответным приветствием:

"...С чувством глубокой радости (мы) выслушали братский привет и пожелания успеха в нашей работе. Слухи, доносившиеся к нам даже в самые отдаленные хуторские углы о нарушенных сердечных отношениях с вами, тревогой и скорбью отзывались в наших сердцах. Но теперь тревога рассеяна... У Тихого Дона нет достаточно сильных слов для выражения своих чувств, преклонения перед вашими подвигами, но есть горячая любовь и искреннее желание не словами, а делом служить вам в вашей тяжелой, святой работе.."

Было два человека -- Богаевский и Эльснер -- оба люди спокойные и уравновешенные, которые больше других работали над тем, чтобы сгладить трения между Новочеркасском и ставкой Добровольческой армии, но им это решительно не удавалось.

Что касается меня лично, то, чтобы не терять душевного равновесия и не создавать самому каких-либо поводов для осложнений, я с конца июня 1918 года прекратил совершенно переписку с генералом Красновым; возобновилась она ненадолго, в силу необходимости, только после объединения командования в 1919 году. Но атаман продолжал писать пространно моим помощникам, вызывая в них не раз глубокое недоумение.

Так, в октябре 1918 года он писал генералу Драгомирову:

"...У Вас после тяжелых боев прорвался Сорокин с отрядом, и Ваши и мои враги пустили слух, что генерал Деникин нарочно выпустил его, чтобы не дать Краснову взять Царицын. Судите сами, Абрам Михайлович, такими слухами, такими грязными сплетнями на чью мельницу мы льем воду..."

Возмущенный генерал Драгомиров 13 октября отвечал:

"...Вашим вопросом -- "на чью мельницу мы льем воду" -- Вы как будто возлагаете вину на нас за эти сплетни... Неужели не ясно, что Добровольческая армия из сил выбивается, чтобы сдержать напор большевиков, значительно превышающих (ее) в силах и неизмеримо обильнее снабженных боевыми припасами? Неужели последние кровопролитные и упорнейшие бои, в коих гибли с несравненным геройством офицерские части армии, дают кому-либо право сколько-нибудь серьезно останавливаться на приведенной Вами грязной сплетне о выпуске Сорокина? Неужели по своей доброй воле Добровольческая армия два месяца дерется изо дня в день все на тех же позициях, а города и станицы периодически переходят из рук в руки при всех ужасах, которыми сопровождаются для жителей эти переходы?.."

Любопытно, кто же, однако, распространял "такие грязные сплетни"?

В те же дни Краснов писал в Екатеринодар донскому представителю генералу Смагину:

"... Мы ведем борьбу с восемью советскими армиями, в то время как против Добровольческой армии только одна армия -- Сорокина, и та более чем наполовину выпущена против нас... Прибытие отряда Сорокина и дивизии Жлобы, не преследуемых по пятам добровольцами, и удар их в тыл нашим войскам у Царицына произвели на казаков угнетающее впечатление. ...Конечно, это письмо только тема для Вас. Оно не для огласки", -- заканчивал генерал Краснов.

Я чувствую, что посвятил слишком много строк и внимания розни "белых генералов". Но это было.

Внося элемент пошлости и авантюризма в общий ход кровавой и страшной борьбы за спасение России и отражаясь роковым образом на ее исходе.

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

См. далее...

Информация к размышлению

Кто себя только любит, о себе лишь заботится, и думает: было бы ему только хорошо, - а другие пусть себе живут, как знают, - самый опасный враг наш.

Сенека.

Рабья психология масс 83k "Фрагмент" Политика. Размещен: 13/09/2015, изменен: 13/09/2015. 84k. Статистика.

Везде разлитая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни; царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества: корил машиниста - "буржуем", за то, что тот, получая дважды больше жалованья, "только ручкой вертит", и в развязном споре молодого кубанского казака с каким-то станичным учителем, доказывавшим довольно простую истину: для того, чтобы быть офицером, нужно долго и многому учиться. (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 5 шт.

Революция. Власть падала из слабых рук Временного правительства, во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы. Этим фактом в октябре 1917 года был произнесен приговор стране, народу революции. Троцкий имел основание сказать в Совете за неделю до выступления: "нам говорят, что мы готовимся захватить власть. В этом вопросе мы не делаем тайны... Власть должна быть взята и путем заговора, а путем дружной демонстрации сил". Действительно, весь процесс захвата власти происходил явно и открыто. Только военная молодежь -- офицеры, юнкера, отчасти женщины -- в Петрограде и в особенности в Москве -- опять устлали своими трупами столичные мостовые, без позы и фразы умирая... за правительство, за революцию? Нет. За спасение России.

Распад армии и парализация "мозга России" 42k "Фрагмент" Политика. Размещен: 12/09/2015, изменен: 12/09/2015. 42k. Статистика.

Революционный сыск, возведенный в систему, повис тяжелым камнем над головами начальников, парализуя деятельность даже крайних оппортунистов. Поистине и у людей не предубежденных могла явиться волнующая мысль: одно из двух - или "соборный разум" - великое историческое заблуждение, или в дни разгула народной стихии прямым и верным отображением его в демократическом фокусе может быть только "соборное безумие". (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 4 шт.

Военный министр. Верховский. После корниловского выступления во главе военного министерства Керенский поставил произведенного им в генералы Верховского и во главе морского -- адмирала Вердеревского, который только что был освобожден из под следствия по обвинению его в неисполнении приказа Временного правительства под влиянием флотского комитета. Главной причиной, которая послужила к выдвижению этих лиц была их удивительная приспособляемость к господствующим советским настроениям, постепенно переходившая в чистую демагогию. Этот элемент ярко окрашивает их двухмесячную деятельность. Любопытную характеристику обоим дает сам Керенский. Вердеревский по его мнению умный и очень дипломатичный человек, который ради ограждения от дальнейшего поношения, может быть даже истребления, морских офицеров стал "исключительным оппортунистом". Верховский "был не только не способен овладеть положением, но даже понять его". Он был выдвинуть политическими игроками слева и быстро поплыл "без руля и без ветрил" прямо навстречу катастрофе... Верховский ввел в свою деятельность "комический элемент". К этому определению можно добавить еще легкую возбуждаемость на почве не то истерии, не то пристрастия к наркозам... Реформы начались с нового изгнания лиц командного состава. В течение месяца было уволено "за контрреволюцию" 20 высших чинов командования и много других войсковых начальников. Они были заменены лицами, по определению Верховского, имевшими в своем активе "политическую честность, твердость поведения в корниловском деле и контакт с армейскими организациями". Как будто в разъяснение этого заявления Верховский, продолжавший эволюционировать, теперь уже решительными шагами в сторону большевизма, там же в Совете счел нужным обратить внимание армейских организаций на одну очень характерную черту армейского быта: "и сейчас, при новом режиме, появились генералы, и даже в очень высоких чинах, которые определенно поняли, куда ветер дует, и как нужно вести свою линию". Несомненно тяжкое обвинение командного состава, вытекающее из слов Керенского, преувеличено на общем фоне обезличенных начальников, сведенных на степень "технических, советников", кроме типа Черемисова, существовал еще тип Духонина. Между нравственным обликом одного и другого -- непроходимая пропасть. Но все те, кто по разным побуждениям примирились внешне с военной политикой правительства, в душе считали политику эту гибельной и ненавидели творцов ее.

Суд над Сократом и Совестью 33k "Фрагмент" Политика. Размещен: 16/06/2015, изменен: 16/06/2015. 33k. Статистика.

Узнав о мысли учеников спасти Сократа от смерти, он отвечал твердо: "Положим, вы выведете меня из тюрьмы живым; живым - но уж не тем человеком, каким я вошел в нее, а выведете обманщика. Этого ли вы хотите?" "Я обману не только врагов своих, но и всех людей и изменю своей совести. Я всю жизнь учил, что человек никогда не должен поступать несправедливо; если же я сам так поступлю, то кто же потом поверит мне, поверит тому, чему я учу?"

Иллюстрации/приложения: 6 шт.

Воин идет в бой не умирать, а уничтожать врага 82k "Фрагмент" ПолитикаРазмещен: 03/06/2015, изменен: 03/06/2015. 83k. Статистика.

Писатель А. Бек так определил свою роль: "В этой книге я всего лишь добросовестный и прилежный писец". Его лейтмотив - честно рассказать о битве под Москвой, писать только правду о происшедшем. "Волоколамское шоссе" Александра Бека - это мудрый источник для раздумья и осмысления...

Иллюстрации/приложения: 3 шт.

Со щитом или на щите... 32k "Фрагмент" Политика. Размещен: 19/05/2015, изменен: 19/05/2015. 32k. Статистика.

"Мать, воспитывая детей, готовила их быть воинами и непримиримыми врагами тех людей, которые оскорбили ее ближних"... "Всякая мать имела у них право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязывалась хранить жизнь сына, рожденного служить отечеству".(Н. Карамзин)

Иллюстрации/приложения: 12 шт.

http://artofwar.ru/k/kamenew_anatolij_iwanowich/soshitomilinashite.shtml

О русской смуте 61k "Фрагмент" Политика. Размещен: 10/09/2015, изменен: 10/09/2015. 61k. Статистика.

А.Каменев: Готов передать в ДАР офицерам (Академии ГШ, Университету) мои труды, исполненные за 50 лет работы над "Энциклопедией русского офицера" (безвозмездно)...

Иллюстрации/приложения: 4 шт.

0x01 graphic

На могиле.

Художник Перов Василий Григорьевич(1834-1882)

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 23/09/2015, изменен: 23/09/2015. 52k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Этот ... враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадеживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил". (Деникин)

Каменев Анатолий Иванович Вражда "белых генералов"

Каменев Анатолий Иванович
Вражда "белых генералов"