ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Верим: Россия начнет новую эпоху своего расцвета

В ЭНЦИКЛОПЕДИЮ РУССКОГО ОФИЦЕРА

Верим и знаем: придет час, и Россия восстанет из распада и унижения и начнет эпоху нового величия.

И.А. Ильин

ЗАДАЧИ ГРЯДУЩЕЙ РОССИИ

Ф. Достоевский[1]

НАДО СТАТЬ РУССКИМИ[2]

<...>

Целое восемнадцатое столетие мы только и делали, что пока лишь вид перенимали. Мы нагоняли на себя европейские вкусы, мы даже ели всякую пакость, стараясь не морщиться: "Вот, дескать, какой я англичанин, ничего без кайенского перцу есть не могу". Вы думаете, я издеваюсь? Ничуть. Я слишком понимаю, что иначе и нельзя было. Еще до Петра, при московских царях и патриархах, один московский франт, из передовых, надел французский костюм и к боку прицепил европейскую шпагу. Мы именно должны были начать с презрение к своему и к своим, и если пробыли целые два века на этой точке, не двигаясь ни взад, ни вперед, то, вероятно, таков уж был наш срок от природы. Правда, мы и двигались: презрение к своему и к своим все более и более возрастало, особенно когда мы посерьезнее начали понимать Европу. В Европе нас, впрочем, никогда не смущали резкие разъединения национальностей и резко определившиеся типы народных характеров. Мы с того и начали, что прямо "сняли все противоположности" и получили общечеловеческий тип "европейца" -- то есть с самого начала подметили общее, всех их связующее, -- это очень характерно. Затем с течением времени, поумнев еще более, мы прямо ухватились за цивилизацию и тотчас же уверовали, слепо и преданно, что в ней-то и заключается то "всеобщее", которому предназначено соединить человечество воедино. Даже европейцы удивлялись, глядя на нас, на чужих и пришельцев, этой восторженной вере нашей, тем более что сами они, увы, стали уже тогда помаленьку терять эту веру в себя.

Мы с восторгом встретили пришествие Руссо[3] и Вольтера...

<...>

Затем, в половине текущего столетия, некоторые из нас удостоились приобщиться к французском социализму и приняли его, без малейших колебаний, за конечное разрешение всечеловеческого единения, то есть за достижение всей увлекавшей нас доселе мечты нашей. Таким образом, за достижение цели мы приняли то, что составляло верх эгоизма, верх бесчеловечия, верх экономической бестолковщины и безурядицы, верх клеветы на природу человеческую, верх уничтожения всякой свободы людей, но это нас не смущало нисколько. Напротив, видя грустное недоумение иных глубоких европейских мыслителей, мы с совершенной развязанностью немедленно обозвали их подлецами и тупицами. Мы вполне поверили, да и теперь еще верим, что положительная наука вполне способна определить нравственные границы между личностями единиц и наций...

Наши помещики продавали своих крепостных крестьян и ехали в Париж издавать социальные журналы, а наши Рудины[4] умирали на баррикадах. Тем временем мы до того уже оторвались от своей земли русской, что уже утратили всякое понятие о том, до какой степени такое учение рознится с душой народа русского. Впрочем, русский народный характер мы не только сочли ни во что, но и не признавали в народе никакого характера. Мы забыли и думать о нем и с полным деспотическим спокойствием были убеждены (не ставя и вопроса), что народ наш тотчас примет все, что мы ему укажем, то есть в сущности прикажем. На этот счет у нас всегда ходило несколько смешных анекдотов о народе. Наши общечеловеки прибыли к своему народу вполне помещиками, и даже после крестьянской реформы.

И чего же мы достигли? Результатов странных: главное, все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасла их от этого высокомерного снисхождения даже и сама эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели европейцы нас почитать за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в коем случае..., и так доселе. Мы у них в пословицу вошли. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Мы виляли пред ними, мы подобострастно исповедовали им наши "европейские" взгляды и убеждения, а они свысока нас не слушали и обыкновенно прибавляли с учтивой усмешкой, как бы желая поскорее отвязаться, что мы все это у них "не так поняли". Они именно удивлялись тому, как это мы, будучи такими татарами..., никак не можем стать русскими; мы же никогда не могли растолковать им, что мы не хотим быть русскими, а общечеловеками.

Правда, в последнее время они что-то даже поняли. Они поняли, что мы чего-то хотим, и чего-то им страшного и опасного; поняли, что нас много, восемьдесят миллионов, что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если и узнают, то не поймут; что мы говорим на всех языках, а что они говорят лишь на одних своих, -- ну и многое еще они стали смекать и подозревать. Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!

А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество, -- я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея --объединение всех наций этого племени, и даже дальше, до Сима и Хама[5]. Как же быть?

Стать русскими, во-первых, и, прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то, прежде всего, надо каждому русскому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем другими. Став сами собой, мы получим, наконец, облик человеческий, а не обезьяний.

<...>

И. Ильин[6]

СТРАТЕГИЯ ОБНОВЛЕНИЯ[7]

Демократия _ Власть

<...>

Демократия предполагает исторический навык, приобретенный народом в результате долгого опыта и борьбы; она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что же делать там, где всего этого нет? Где у человека нет ни имущественной, ни умственной, ни волевой самостоятельности? Где все подготовлено для своекорыстия и публичной продажности? Где дисциплина не сдерживает личного и совместного произвола? -- Все-таки вводить демократический строй? Для чего же? Чтобы погубить государство и надругаться над всеми принципами демократии? Чтобы все закончилось коррупцией, безобразной смутой, гражданской войной и разложением государства? И все во имя доктрины?!..

<...>

Но разве доктринеры учатся у Истории?

<...>

Мы спрашиваем: чем же заполнит такой человек свои политические права теперь, после тридцати- или сорокалетнего революционного рабства? Что даст своей стране такой человек, злоупотребляя всеми свободами, выбирая криводушно, голосуя продажно, решая все вопросы государства на основах воровства, мести, жадности? Что же можно будет сделать, если окажется, что он сам становится опаснейшим врагом чужой и общей свободы?

Мы должны предвидеть, что эти вопросы ничего не скажут доктринерам. Они ответят нам на это приблизительно так.

"Чтобы приучить людей к истинной свободе, надо непременно дать им полную свободу. Чтобы пробудить правосознание в народе, надо предоставить все на его усмотрение. Чтобы проснулась честность, лучше всего дать возможность воровать и не воровать, -- тогда только они поймут на собственном опыте, что вором быть постыдно. Чтобы приучить людей к осмысленному голосованию, необходимо дать им право располагать своим голосом свободно: лет десять, двадцать, тридцать, а может быть и больше, они будут торговать своими голосами (продавая их за иностранную валюту), голосовать за демагогов, за интернациональных агентов, за политических проходимцев и просто за своих домашних жуликов, а впоследствии, пройдя через все это, они научатся голосовать умнее и лучше. Все народы шли этим путем и так учились демократии; русский народ не лучше прочих. Когда ребенок учится ходить, то он первое время падает, чего же из того? Стрелок не сразу попадает в цель, а сначала много и долго промахивается. Только самоуправляясь люди приучатся к самоуправлению. Кто боится воды, тот никогда не научится плавать. -- Россия должна сделаться демократической как можно скорее и во что бы то ни стало, любою ценой. Это главное; это самое важное. Пусть осуществится демократия, хотя бы ценою всероссийского распада и нового значительного уменьшения народонаселения в России! За науку свободы такая цена не высока. Надо выбирать. Одно из двух: или тоталитарное рабство -- или последовательная демократия. Третьего исхода нет!"

--Так скажут нам политические доктринеры...

Мы ответим им.

"Нет, есть еще третий исход и именно он должен быть найден и осуществлен в жизни, это -- твердая, национально-патриотическая и по идее либеральная диктатура, помогающая народу выделить кверху свои подлинно лучшие силы и воспитывающая народ к трезвлению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве. Только такая диктатура и может спасти Россию от анархии и затяжных гражданских войн.

Чтобы приучить людей к свободе, надо давать им столько свободы, сколько они в состоянии принять и жизненно наполнить, не погубляя себя и своего государства; безмерная и непосильная свобода всегда была и всегда будет -- сущим политическим ядом.

Чтобы пробудить правосознание в народе, надо воззвать к его чести, оградить его от погромных эксцессов властными запретами и предоставить на усмотрение народа не более того, чем сколько он сумеет поднять и понести, не полубляя себя и своего государства. Безмерные полномочия никогда не приводили к добру, а только вызывали политическое опьянение и разнуздание страстей. И ныне ни одна государственная конституция не представляет ни одному народу таких полномочий.

Чтобы проснулась и окрепла честность, отнюдь не надо выпускать из тюрем всех уголовных (как это было сделано в России в марте 1917 года) и отнюдь не надо обеспечивать им безнаказанность. Честность есть разновидность свободной лояльности, а она воспитывается поколениями. Сентиментальное и фальшивое непротивленчество только поощряет злое начало в людях.

Чтобы приучить людей к государственно-верному изволению, надо начинать с ограничения права голоса: давать его только оседлым, только семейным, только работающим, только никогда не служившим компартии, только возрастно-зрелым, только приемлемым и для избирателей и для национальной власти. Иными словами: надо начинать с системы имущественных цензов, обеспечивающих необходимый минимум почвенности, честности и государственного смысла, с тем, чтобы в дальнейшем, по мере оздоровления народа и страны, расширить круг голосующих. Все остальное было бы доктринерским безумием и погублением России". <...>

Помышляя о грядущей России и подготавливая ее в мыслях, мы должны исходить из ее исторических, национальных, религиозных, культурных и державных основ и интересов. Мы не смеем -- ни торговать ими, ни разбазаривать наше общерусское, общенациональное достояние. Мы не смеем обещать от лица России -- никому, ничего. Мы должны помнить ее, и только ее. Мы должны быть верны ей, и только ей. Поколение русских людей, которое поведет себя иначе, будет обозначено в истории России, как поколение дряблое и предательское.

<...>

Недоброжелатели России

У национальной России есть враги. Их не надо называть по именам: ибо мы знаем их и они знают сами себя. Они появились не со вчерашнего дня, и их дела всем известны в истории.

Для них национальная Россия слишком велика, народ ее кажется им слишком многочисленным, намерения и планы ее кажутся им тревожно-загадочными и, вероятно, "завоевательными", и самое "единство" представляется им угрозой. Малое государство часто боится большого соседа, особенно такого, страна которого расположена слишком близко, язык которого чужд и непонятен, и культура которого инородна и своеобразна. Это противники -- в силу слабости, опасения и непоследовательности.

Другие видят в национальной России -- соперника, правда, ни в чем и никак не посягающего на их достояние, но "могущего, однажды, захотеть посягнуть" на него, или слишком успешным мореплаваньем, или сближением с восточными странами, или же торговой конкуренцией! Это недоброхоты -- по морскому и торговому соперничеству.

Есть и такие, которые сами одержимы завоевательными намерениями и промышленной завистью: им завидно, что у русского соседа большие пространства и естественные богатства; и вот они пытаются уверить себя и других, что русский народ принадлежит к низшей, полуварварской расе, что он является не более, чем "историческим навозом" и что "сам бог" предназначил его для завоевания и исчезновения с лица земли. Это враги -- из зависти, жадности и властолюбия.

Но есть и давние религиозные недруги, не находящие себе покоя оттого, что русский народ упорствует в своей "схиме" или "ереси", не приемлет "истины" и "покорности" и не поддается церковному поглощению. А так как крестовые походы против него невозможны и на костер его не взведешь, то остается одно: повергнуть его в глубочайшую смуту, разложение и бедствия, которые будут для него или "спасительным чистилищем", или же "железной метлой", выметающей Православие в мусорную яму истории. Это недруги -- из фанатизма и церковного властолюбия.

Наконец, есть и такие, которые не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную фильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом "терпимости" -- безбожье, под видом "республики" -- покорность закулисным мановениям, и под видом "федерации" -- национальное обезличение. Это зложелатели -- закулисные, идущие "тихой сапой"...

Не следует закрывать себе глаза на людскую вражду, да еще в исторически-мировом масштабе. Не умно ждать от неприятелей -- доброжелательства. Им нужна слабая Россия, изнемогающая в смутах, в революциях, в гражданских войнах и в расчленении. Им нужна Россия с убывающим народонаселением... Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри, вечно застревающая в разногласии и многоволении, неспособная ни оздоровить свои финансы, ни провести военный бюджет, ни создать свою армию, ни примирить рабочего с крестьянином, ни построить необходимый флот. Им нужна Россия расчлененная, по наивному "свободолюбию" согласная на расчленение и воображающая, что ее "благо" -- в распадении. Но единая Россия им не нужна.

<...>

Для этого уже готовится целая куча искушенных пропагандистов и вороха неправедной литературы.

<...>

Личность _ Свобода _ Политика

...Политическая свобода сама по себе не "облагораживает" человека, а только развязывает его, выпускает на волю таким, каков он есть, со всеми его влечениями, интересами и пороками, которые он выносит на улицу.

Казалось бы опыт всех последующих войн и революций, всего хозяйственного и политического развития за полтораста лет ("капитализм" и "демократия"), должен был обличить и опровергнуть наивную и сентиментальную предпосылку такого оптимизма. Этот опыт показал недвусмысленно и ясно: нет, человек есть существо сложное; зараженное страстями, но способное иногда и к доброте; не зверь, но подчас с наклонностями к зверству; расчетливое и жадное, но не лишенное совести; восприимчивое к божественным лучам, но и весьма удобопревратное ко злу; естественное, но с противоестественными тяготениями; способное и к доблести, и к самому смрадному душевному "подполью" (см. у Достоевского); и слишком часто бесхарактерное, неустойчивое, погрязшее в мелочности и трусости. "Свобода" -- не переделает его к лучшему, а только "проявляет" (в фотографическом смысле) его со всеми его чертами, склонностями и страстями. "Освободить" его -- не значит сделать его внутренне способным понести внешнюю свободу и не превратить ее в разнуздание.

<...>

Мы видели, во что внутренне не свободные люди превращают внешнюю свободу. Мы видели, как злодеи нарочно разнуздывали народные массы, чтобы взнуздать из них по-новому, по-своему, "по-свойски", тоталитарно; мы видели, как массы валили за ними...

<...>

Политика будущего должна смотреть на человека трезво и брать его таким, каков он есть. Она будет разуметь под свободой -- прежде всего свободу внутреннюю: духовное, нравственное и политическое самообладание человека; его способность распознавать добро и зло, предпочитать добро и нести ответственность; его умение -- обуздывать в себе преступное и добровольно блюсти лояльность законам; его готовность -- ставить интерес родины и государства выше своего собственного. К этой внутренней свободе людей надо воспитывать, от молодых ногтей, из поколения в поколение: интеллигенцию, рабочих и крестьян в народных школах, в гимназиях, в университетах, в армии, в общественной и политической жизни. <...>

Однако и этого мало: надо понять, что происходит в душе человека, голосующего в любом государстве.

Во-первых, он не компетентен в большинстве вопросов, по которым он подает свой голос: он не знает этих предметов; он не разбирается в том, что именно народу и государству полезно и что вредно; он или голосует наобум, или же подменяет пользу государству -- своею личной выгодой. Его спрашивают: что нужно народу в целом, в чем польза государства? А он отвечает, подавая свой голос: мне выгоднее "то", а не "это"! Люди "танцуют" от "своей печки"; голосуют про собственную "шкуру"; радеют о личном прибытке, и только самые "развитые" и "сообразительные" подменяют государство своим "классом" или "профессией". <...>

Во-вторых, каждый человек, идущий подавать свой голос, несет в себе весь свой сложный состав: тут и приобретатель, и гражданин; и шкурник, и патриот; и добросовестный, и карьерист; и классовый "требователь", и реальный политик, а может быть и бессовестный злыдень...

<...>

...У человеческого организма отняли свободную самодеятельность и инстинкт его вышел из жизни. В грядущей Росси это должно быть исправлено: личный творческий инстинкт человека должен быть признан, поощрен, духовно дисциплинирован и устроен в свободе. Русский человек опять получит доступ и к частной собственности: он будет иметь свободу труда и свободу предметного суждения. И вся Россия быстро возродится и зацветет.

Но человек есть не только живой организм: он есть живой дух. Духу же подобает свобода веры и любви, созерцаний, убеждений и творчества. Дух есть живая личность, ответственная перед Богом и отвечающая за себя перед другими людьми -- за свои верования и воззрения, за свое делание и неделание. А ответственность предполагает свободу. При этом надо разуметь не "метафизическую свободу воли", а отсутствие общественно-политического принуждения в нашем духовном самоопределении; не отсутствие законов (уголовных, гражданских и политических), не разнуздание человека, не злоупотребление правами и преимуществами, но законное ограждение внутренней духовной жизни человека.

<...>

Кто берет у людей свободу, тот лишает их всех источников добра в жизни.

<...>

И вот, будущей Росси предстоит сделать выбор -- между свободным человеком и рабом, между воспитанием народа к свободной качественности духа и тоталитарным террором.

<...>

Итак, что же мы предлагаем и что мы будем пожизненно отстаивать?

Прежде всего мы не верим и не поверим ни в какую "внешнюю реформу", которая могла бы спасти нас сама по себе, независимо от внутреннего, душевно-духовного изменения человека. Нет такой "избирательной системы", нет такого государственного устройства, нет такого церковного строя, нет такого школьного порядка, которые обещали бы человечеству, и в частности, в особенности России, обновление и возрождение, независимо от того, что будет созерцать его воображение и каковы будут дела его жизни... Невозможно, чтобы дрянные люди со злою волею обновили и усовершенствовали общественную жизнь. Жадный человек пустит в ход все средства; продажный все продаст; человек, в коем Бога нет, превратит всю жизнь в тайное и явное преступление. Внешнее само по себе не обеспечивает человеку ни духовности, ни духовного спасения; никакой государственный строй не сообщит человеку ни любви, ни доброты, ни чувства ответственности, ни честности, ни благородства. Истинное обновление идет не от внешнего внутрь, не от формы к содержанию, не от видимости к существу, а обратно.

<...>

Все великое и священное идет изнутри -- от сердечного созерцания; из глубины -- от постигающей и приемлющей любви; из таинственной духовности инстинкта; от воспламенившейся воли; от узревшего разума; от очистившегося воображения. Если внутри смутно, нечисто, злобно, жадно, скверно, то не поможет никакая внешняя форма, никакой запрет, никакая угроза, никакое "избирательное право", особенно всеобщее, равное и прямое.

<...>

Россия рухнула на наших глазах не потому, что русский человек был силен во зле и злобе, наподобие немцев, а потому, что он был слаб в добре; и в роковой час истории (1917) он не сумел извлечь из своего добродушия и утомления, из своей улыбчивой ... и ленивой души -- ту энергию воли, ту решимость поступка, то искусство организации, то умение сопротивляться злу силою, которых потребовал от него час испытаний. Русский человек оказался слабым в добре и подчинился нерусским людям..., но зато оказавшимся сильными во зле, сильными беспристрастностью и волею к власти, сильными прямым и свирепым убийством.

<...>

Россия и западничество

Россия не спасется никакими видами западничества, ни старыми, ни новыми. Все политические формы и средства человечества полезно знать и верно разуметь. Но творческая комбинация из тех и из других, еще неизвестных, должна быть избрана и создана самою Россией, должна быть подсказана ее собственными задачами, помимо всяких чуждых предписания и своих предрассудков и доктрин. Мы должны понимать, что всякое давление с Запада, откуда бы оно ни исходило, будет преследовать не русские, а чуждые России цели, не исторический интерес, не благо русского народа, а интерес давящей державы и вымогающей организации... Поэтому поведение русских людей и партий, потихоньку сговаривающихся с той или иной иностранной державой или закулисной международной организацией о будущем устройстве России, представляется нам проявлением или безответственного политического легкомыслия, или прямого предательства.

<...>

Соблазны, которые надо преодолеть

России нужен новый русский человек: проверенный огнями соблазна и суда, очищенный от слабостей, заблуждений и уродливостей прошлого и строящий себя по-новому, из нового духа, ради новых великих идей.

<...>

Для этого необходимо, во-первых, справиться с соблазнами. Их целый ряд. И первый из них -- соблазн... "свободы" от Бога, от духа, от совести, от чести, от национальной культуры, от родины. Это соблазн не русского происхождения...

<...>

Второй соблазн есть соблазн тоталитарного государства...

<...>

Второе задание -- очистить душу от слабостей, заблуждений и уродливостей прошлого. Их много. Вот главнейшие.

1.Бесхарактерность, т.е. слабость и неустойчивость духовной воли; отсутствие в душах духовного хребта и священного алтаря, за который идут на муки и на смерть: неведение религиозного смысла жизни и отсюда -- склонность ко всяким шаткостям, извилинам и скользким поступкам; и в связи с этим -- недостаток духовного самоуправления и волевого удержа.

2.Недостаточное, неукрепленное чувство собственного духовного достоинства, этой жизнеутверждающей и жизненаправляющей силы, и отсюда: удобособлазняемость наших душ; колебание между деспотизмом и пресмыканием; неумение уважать в себе субъекта прав и обязанностей, неукрепленное правосознание; большая тяга к слепому подражательному западничеству, к праздному и вредному заимствованию вздорных и ядовитых идей у других народов, неверие в себя, в творческие силы своего народа.

3.Насыщение политической жизни ненавистью и тягой к анархии. Мы обязаны преодолеть и то и другое. Ни на классовой, ни на расовой, ни на партийной ненависти Россию нам не возродить и не построить. Знаем мы, что иностранцы будут поддерживать и разжигать в нас все виды ненависти, для того, чтобы ослабить, расшатать, расчленить и покорить нас. А мы должны очистить и освободить себя от этих разрушительных сил и погасить в себе этот дух грозящих нам гражданских войн. И сделать это мы должны потому, что мы христиане; и еще потому, что этого требует от нас государственная мудрость и верное разумение исторических и многонациональных судеб нашей родины: великую и сильную Россию невозможно построить на ненависти...

И вот наше третье, положительное задание -- обновить в себе дух, утвердить свою русскость на новых, национально-исторических древних, по своему содержанию и по своему творческому заряду обновленных основах. Мы должны научиться веровать по-новому, созерцать сердцем -- цельно, искренно, творчески, чтобы мы сами по себе знали и чтобы другие о нас знали, что не про нас это сказано: "на небо посматривает, по земле пошаривает". Мы должны научиться различать веру и знание, и вносить веру не в состав и не в метод, а в процесс научного исследования. Мы должны научиться новой нравственности, религиозно-крепкой, христиански совестливой, не боящейся ума и не стыдящейся своей мнимой "глупости", не ищущей "славы", но сильной истинным гражданским мужеством и волевой организацией.

Мы должны воспитать в себе новое правосознание, религиозно и духовно укрепленное, лояльное, справедливое, братское, верное чести и родине; новое чувство собственности -- заряженное волею к качеству, облагороженное христианским чувством, осмысленное художественным инстинктом, социальное по духу и патриотическое по любви; новый хозяйственный акт -- в коем воля к труду и обилию будет сочетаться с добротою и щедростью, в коем зависть преобразится в соревнование, а личное обогащение станет источником всенародного богатства.

<...>

Предметное воспитание

Грядущая Россия будет нуждаться в новом, предметном воспитании русского характера; не просто в "образовании"..., ибо образование, само по себе есть дело памяти, смекалки и практических умений в отрыве от духа, совести, веры и характера. Образование без воспитания не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно дает в его распоряжение жизненно-выгодные возможности, технические умения, которыми он, -- бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный -- и начинает злоупотреблять. Надо раз навсегда установить и признать, что безграмотный, но добросовестный простолюдин есть лучший человек и лучший гражданин, чем бессовестный грамотей; и что формальная "образованность" вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации.

Новой России предстоит выработать себе новую систему национального воспитания и от верного разрешения этой задачи будет зависеть ее будущий исторический путь. Мы видели, как русская интеллигентская идеология I9-го века подожгла Россию, вызвала великий пожар и сама сгорела в ее огне. <...> Россия выйдет из того кризиса, в котором она находится, и возродится к новому творчеству и новому расцвету -- через сочетание и примирение трех основ, трех законов духа: свободы, любви и предметности. <...>

Жить предметно -- значит связать себя (свое сердце, свою волю, свой разум, свое воображение, свое творчество, свою борьбу) с такой ценностью, которая придаст моей жизни высший, последний смысл. Мы все призваны к тому, чтобы найти эту ценность, связать себя с нею и верно осмыслить ею наш труд и направление нашей жизни. Мы должны увидеть оком сердца предметное значение и назначение нашей жизни. Ибо в действительности мы все служим некоему высшему Делу на земле, -- Божьему делу, -- "прекрасной жизни", по слову Аристотеля, "Царству Божьему", по откровению Евангелия. Это есть единая и великая цель нашей жизни, единый великий Предмет истории. И вот, в его живую предметную ткань мы и должны включить нашу личную жизнь.

<...>

Предметность противостоит сразу -- и безразличию и безоглядному своекорыстию, -- этим двум чертам рабского характера.

Воспитать к предметности значит, во-первых, вывести человеческую душу из состояния холодной индифферентности и слепоты к общему и высшему; открыть глаза на его включенность в ткань мира, на ту ответственность, которая с этим связана, и на те обстоятельства, которые из этого вытекают; вызвать в нем чутье и вкус к делам совести, веры, чести, права, справедливости, церкви и родины. Поэтому стать предметным человеком значит проснуться и выйти из гипноза бездействия и страха, растопить свою внутреннюю льдину и расплавить свою душевную черствость. Ибо предметность противостоит прежде всего безразличию.

Воспитать к предметности значит, во-первых, отучить человека от узкого и плоского своекорыстия, от того "шкурничества" и той беспринципной изворотливости, при которой невозможно никакое культурное творчество и никакое общественное строительство. Стать предметным человеком значит преодолеть в себе примитивный инстинкт личного самосохранения, тот наивный и циничный эгоизм, которому недоступно высшее измерение вещей и дел.

<...>

Дух справедливости

Восстановить Россию, заживить раны революции и войны, укрепить величие и великодержавие нашей родины -- можно только исходя из духа справедливости и служа ему. А для этого необходимо прежде всего необманно уверить весь русский народ, что новый, послереволюционный порядок -- искренне хочет и практически ищет справедливости; и далее необходимо воспитывать и укреплять в самом народе -- волю к справедливости, здоровое христианское правосознание и чувство всенародного сверхклассового братства. Как только народ почует дух справедливости -- он поверит новой национальной власти и раскроет ей свое сердце. А к этому раскрывающемуся народному сердцу новая власть должна обращаться с авторитетным обещанием отыскать справедливость для всех и с требованием того же самого от народа. Новая власть должна провозгласить и осуществить -- конец принудительной "уравниловки" и "обезлички"; конец революционного бесправия, беззакония, взяточничества; конец "срезания верхушек", "беднячества", упрощения, снижения, террора против лучших и преуспевающих. Она должна восстановить справедливый ранг и качество; возродить истинный авторитет; и, наконец, начать воспитание народа к живой, творческой справедливости.

Воспитывать людей к справедливости нельзя без веры и религии, ибо вера в Бога есть главный и глубочайший источник чувства ранга и воли к качеству.

<...>

Это новое воспитание должно не только будить в народе волю к справедливости, но и укреплять в нем дух жертвенности, т.е. согласие во имя общего, национально-государственного дела отдавать свое и не добиваться во что бы то ни стало справедливости для себя. Истинная христианская и гражданская доблесть ищет справедливости для других и охотно жертвует "своим" сверх всякой справедливости. И чем сильнее и живее этот дух в народе, тем могущественнее его государство: ибо жертвенность народа есть источник настоящей политической силы.

<...>

Идея ранга и власти

Всякий режим плох, если при нем правят худшие.

<...>

Важно качество человека: его политическая ценность и его политическое воление; и не важно его происхождение, его профессия, его классовая и партийная принадлежность. Важна его нравственная и умственная мощь, а не его предки; важна его верность родине, существенное направление его воли, а не его партийный билет.

<...>

Ранг в жизни необходим и неизбежен.

<...>

Ведущий слой призван вести, а не гнать, не запугивать, не порабощать людей. Он призван чтить и поощрять свободное творчество ведомого народа. Он не командует (за исключением армии), а организует, и притом лишь в пределах общего и публичного интереса. Вести можно только свободных людей; погонщики нужны только скоту; надсмотрщики нужны только рабам. Лучший способ вести есть живой пример. Авантюристы, карьеристы и хищники не могут вести свой народ; а если поведут, то приведут только в яму. Государственное водительство имеет свои пределы, которые определяются, во-первых, достоинством и свободой личного духа, во-вторых, самодеятельностью творческого инстинкта человека. Конец террору как системе правления!... Конец тоталитарному всеведению и всеприсутствую!... России нужна власть, верно блюдущая свою меру.

<...>

В чем же состоит сила государственной власти?

Сила власти есть, прежде всего, ее духовно-государственный авторитет, ее уважаемость, ее признаваемое достоинство, ее способность импонировать гражданам. Поставить себе неосуществимую задачу _ не значит проявлять силу; растрачивать свой авторитет _ не значит быть сильным. Сила власти проявляется не в крике, не в суете, не в претенциозности, не в похвальбе и не терроре. Истинная сила власти состоит в ее способности звать не грозя и встречать верный отклик в народе. Ибо власть есть прежде всего и больше всего дух и воля, т.е. достоинство и правота наверху, которым отвечает свободная лояльность снизу. Чем меньшее напряжение нужно сверху и чем больший отклик оно вызывает снизу, тем сильнее власть. Принуждение бывает необходимо; но оно есть лишь техническое подспорье или условно-временная замена истинной силы. Государственная власть есть прежде всего -- явление внутреннего мира, а потом только внешнего. Власть сильна не штыком и не казнью. Штык нужен тогда, когда власть недостаточно авторитетна; казнь говорит о недостаточной лояльности снизу. Власть сильна своим достоинством, своею правотою, своею волею и ответом народа (т.е. блюдением закона, доверием, уважением и готовностью творчески влиться в начинания власти). <...>

Спасение России в качестве[8]

Верим и знаем: придет час, и Россия восстанет из распада и унижения и начнет эпоху нового расцвета и нового величия. Но возродится она и расцветет лишь после того, как русские люди поймут, что спасение надо искать в качестве!..

Всмотритесь в пути и судьбы России, вдумайтесь в ее крушение и унижение... И вы увидите, что все основные затруднения ее были от объема и количества. На протяжении веков вся беда наша, вся опасность наша состояла в том, что судьба навязывала нам неисчерпаемое обилие -- обилие пространств, племен и людей -- и не давала нам времени для того, чтобы проработать это обилие, овладеть им, извлечь из него скрытые силы и довести их до качественного расцвета... Не мы брали это обилие; оно само навязывалось нам, напирая на нас угрозами и опасностями, огнем и мечом, игом и голодом. На протяжении всей истории Россия как бы задыхается в этой борьбе с объемом и количеством... Россия могла существовать только втягивая, включая в себя это обилие, разбрасывая по нему свои силы и перенапрягаясь при этом разбрасывании; избывая одну беду для того, чтобы встречать другую, стучащуюся в ворота... Вот почему мы всегда были не готовы, шли "на авось"... Вот почему мы никогда не могли предусмотреть всех опасностей и привыкли утешаться успокоительным и беспечным "небось". Вот почему нам всегда было не до качества: хоть "как-нибудь", да "быть бы живу"...

Русская душа и до сих пор еще не поняла и не осмыслила, какой соблазн, какую отраву она впитала в себя вместе с этой идеей бескачественного обилия и объема. Мы и теперь еще не научились тому, что "много" и "здорово"-- не значит хорошо; что "вольная волюшка" и "безудерж" -- не то же, что свобода; что человек с "широкой" и "сильной" натурой может быть и зол, и вреден; что не все можно прощать человеку за "размах" и "удаль"... Кого и когда удалось нам "закидать шапками"? И почему мы всегда крестимся лишь после того, как грянет гром?

Где-то в глубине души у русского человека живет смутная, но твердая уверенность, что качество ему "не нужно"; что это "заморская выдумка"; что при "нашем"изобилии и при нашей "даровитости" мы без учения и старанья, без умения и навыка "по-своему" "справимся" и даже "еще лучшей выйдет"...

Да, в нашей прошлой истории нам не хватало ни времени, ни сил на качество: на спокойную и сосредоточенную культуру; на взращивание и творческое оформление нашей природной даровитости; на воспитание и укрепление национального характера... И потому почти все, что мы создавали, мы создавали не культурою, а нашей первобытною, естественной даровитостью. И там, где западный европеец нередко извлекал многое из малого дара, в России и большая одаренность обычно шла прахом... Всмотритесь же в пути и судьбы России, вдумайтесь в ее крушение и унижение! И вы увидите, что русскому народу есть только один исход и одно спасение -- в возвращении к качеству и его культуре. Ибо количественные пути исхожены, выстраданы и разоблачены, и количественные иллюзии на наших глазах изживаются до конца...

Ныне наша Родина нуждается прежде всего в честной верности. Что могут построить бесчестные и продажные руки?... России нужны и опыт и умение во всех областях... Или недостаточна еще была вся наша расплата за беспомощность революционных самознаек?.. России необходимы воля и талант...

И готовить восстановление России -- значит, прежде всего, готовить себя самого к качественному служению Родине: готовить свой характер, свой разум, свое чувство, свою волевую идею. Имя этой волевой идеи -- русское качество. Верим и знаем: придет час, и Россия восстанет из распада и унижения и начнет эпоху нового величия. И эпоха эта будет стоять под знаком нашей волевой идеи!

ПРИМЕЧАНИЕ

1.ДОСТОЕВСКИЙ Федор Михайлович (1821 - 1881), русский писатель, автор: повестей "Бедные люди" (1846), "Белые ночи" (1848), "Неточка Незванова" (1849, неоконч.), "Двойник", "Записки из Мертвого дома" (1861 - 1862); романов "Преступление и наказание" (1866), "Идиот" (1868), "Бесы" (1871 - 1872), "Подросток" (1875), "Братья Карамазовы" (1879 - 1880) и др.; публицистического "Дневника писателя" (1873 - 1881). (Прим. авт.-сост.)

2.Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. - Цит. по кн.: Россия и Европа. Опыт соборного анализа. - М., 1992. - С.68 - 87.

3.РУССО (Rousseau) Жан Жак (1712-78), французский писатель и философ. Идеи Руссо (культ природы и естественности, критика гор. культуры и цивилизации, искажающих изначально непорочного человека, предпочтение сердца разуму) оказали влияние на общественную мысль многих стран. (Прим. авт.-сост.)

4.Дмитрий Рудин, русский революционер, главный персонаж романа "Рудин" Ивана Сергеевича ТУРГЕНЕВА (1818 - 1883). (Прим. авт.-сост.)

5.СИМ, ХАМ, ИАФЕТ, в Библии сыновья Ноя, от которых после всемирного потопа населилась вся земля. Хам был проклят Ноем за то, что насмеялся над наготой опьяневшего отца, и обречен на рабство. Сим и Иафет, которые проявили сыновнюю почтительность и прикрыли отца одеждой, были благословлены Ноем. В библейском родословии Сим, Хам, Ифет, их сыновья и внуки представлены родоначальниками - эпонимами больших групп народов: семитских (от эпонима "Сим", народов Элама, Двуречья, Сирии, евреев и др.), хамитских (от "Хам", народов Африки и др.) и яфетических ("яфетидов", от "Иафет"), отождествляемых с индоевропейскими народами. (Прим. авт.-сост.)

6.ИЛЬИН Иван Александрович (1882 - 1954), философ, правовед, публицист. В 1922 г. выслан за границу, автор нескольких сотен статей и свыше 30 книг, в т. ч. "О сопротивлении злу силою" (1925), "Путь духовного обновления" (1935, 1962), "Основы борьбы за национальную Россию" (1938), "Аксиомы религиозного опыта" (т. 1 - 2, 1953), "Наши задачи" (т. 1 - 2, 1956). (Прим. авт.-сост.)

7.Ильин И.А. О грядущей России. - М., 1991. - С.144 - 148; 168 - 171; 184 - 188;192 - 195; 196 - 203;215 - 229; 240 - 245; 249 - 267;274 - 286; 305 - 308.

8.Ильин И.А. Спасение в качестве. - В кн.: Какая армия нужна России? Взгляд из истории. - М., 1995. - С.9 - 11.

Оставить комментарий © Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Обновлено: 17/02/2009. 43k. Статистика. Очерк: История	Ваша оценка:
Аннотация: Мысли Ф.М. Достоевского и И.А. Ильина о грядущей России.

Каменев Анатолий Иванович Верим: Россия начнет новую эпоху своего расцвета

Каменев Анатолий Иванович
Верим: Россия начнет новую эпоху своего расцвета