ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Записки вечного узника"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

165

ЗАПИСКИ "КАВАЛЕРИСТ-ДЕВИЦЫ".

[Надежда Андреевна Дурова (1783-1866) - человек героической биографии, первая женщина-офицер. Жизнь ее воспроизведена в ряде произведений русской дореволюционной и советской литературы. Н. Дурова была талантливой писательницей, творчество которой высоко ценил А. С. Пушкин, В. Г. Белинский]. (Избр. места). <...> Правду говорил Ермолов, что трус солдат не должен жить. Тогда такое заключение казалось мне жестоким, но теперь вижу, что это - истина, постигнутая великим умом необыкновенного человека. Ленивый земледелец, расточительный купец, вольнодумец священник - все они имеют порок, противоположный их званию и выгодам, но пример их никого не увлекает, и они вредны только себе: бедность и презрение остаются им в удел. Но трус солдат!! У меня нет слов изобразить всю великость зла, какое может сделать один ничтожный, робкий негодяй для целой армии!.. И в теперешнем случае, какие беды навлекло бы на мою голову одно только то, что трус испугался своей тени, убежал, увлек за собою других, был бы причиною ложного донесения, напрасной тревоги всего войска! Нет, робкий солдат не должен жить: Ермолов прав! <...>Вопреки бесчисленным поклонникам Наполеона беру смелость думать, что для такого великого гения, каким его считают, он слишком уже уверен и в своем счастии и в своих способностях, слишком легковерен, неосторожен, малосведущ. Слепое счастие, стечение обстоятельств, угнетенное дворянство и обольщенный народ могли помочь ему взойти на престол; но удержаться на нем, достойно занимать его будет ему трудно. Сквозь его императорскую мантию скоро заметят артиллерийского поручика, у которого от неслыханного счастия зашел ум за разум: неужели, основываясь на одних только сведениях географических и донесениях шпионов, можно было решиться идти завоевывать государство обширное, богатое, славящееся величием духа и бескорыстием своего дворянства, незыблемой опоры русского престола; устройством и многочисленностию войск, строгою дисциплиною, мужеством их, телесною силою и крепостью сложения, дающего им возможность переносить все трудности; государство, заключающее в себе столько же народов, сколько и климатов, и ко всему этому имеющее оплотом своим веру и терпимость? Видеть, что это славное войско отступает, не сражаясь, отступает так быстро, что трудно поспевать за ним, и верить, что оно отступает, страшась дождаться неприятеля! Верить робости войска русского в границах его отечества!.. Верить и бежать за ним, стараясь догнать. Ужасное ослепление!! Ужасен должен быть конец!.. <...> Французы - неприятель, достойный нас, благородный и мужественный; но злой рок в виде Наполеона ведет их в Россию; в ней положат они головы свои, в ней рассыплются кости их и истлеют тела. <...> Близ Смоленска объявили нам Государев манифест, в котором было сказано, что "государь не удерживает более нашего мужества и дает свободу отметить неприятелю за скуку противувольного отступления, до сего времени необходимого". Солдаты наши прыгали от радости, и взоры всех пылали мужеством и удовольствием. "Наконец! - говорили офицеры, - теперь будет наша очередь догонять!" <...> По очереди пришлось мне быть на ординарцах у Коновницына. Генерал этот очень любит находиться как можно ближе к неприятелю и, кажется, за ничто считает какие б то ни было опасности; по крайней мере, он так же спокоен среди битв, как и у себя в комнате. Здесь завязалось небольшое сражение. Генерал подъехал к передовой линии; но как свита его тотчас привлекла внимание и выстрелы неприятеля, то он приказал нам разъехаться. Не знаю почему, мы не скоро послушались его, и в это время ранили под ним лошадь. Неприятель сосредоточил на нашей группе свои выстрелы, что и заставило Коновницына отъехать немного далее от линии фланкеров. Когда мы повернулись все за ним, то мой досадный Зелант, имея большой шаг, неприметно вышел вперед генеральской лошади. Коновницын, увидя это, спросил меня очень строго: "Куда вы, господин офицер? Разве не знаете, что вам должно ехать за мною, а не впереди?" Со стыдом и досадою осадила я свою лошадь. Генерал, верно, подумал, что это страх заставил меня прибавить шагу!.. Коновницыну надобно было послать на левый фланг к графу Сиверсу узнать, что в случае отступления безопасны ли и удобны ли дороги для его ретирады, довольно ли с ним войска и не нужно ли будет ему подкрепления? Для принятия этого поручения явилась я. "Ох, нет! - сказал Коновницын, взглянув на меня, - вы слишком молоды, вам нельзя этого поручить: пошлите кого постарее". Я покраснела: "Не угодно ли вашему превосходительству испытать; может быть, я в состоянии буду понять и исполнить ваши приказания". - "А... очень хорошо! извините меня", - сказал Коновницын торопливо и вежливым тоном; он отдал мне свои приказания, прибавя, чтоб я как можно скорее ехала. Не успела я скрыться у него из виду, как он, тревожимый недоверчивостью, послал другого ординарца по следам моим с тем же самым приказанием, и это было действием видимого покровительства божия, потому что неприятель занял уже те места, через которые проехала я к Сиверсу. Возвращаясь, я встретилась с посланным офицером, от которого и узнала, что там, где прежде ехала, находятся уже неприятельские стрелки. Приехав к Коновницыну, я рассказала ему со всею подробностию о положении отряда Сиверса, о путях, переправах, средствах, одним словом, обо всем, что мне ведено было узнать. Коновницын, выслушав мое донесение, расхвалил меня, попросил извинения в том, что усомнился было дать мне поручение по причине моей молодости, и, видно, желая загладить это, посылал уже везде одну меня через целый день, говоря при каждом поручении: "Вы исправнее других". Носясь весь день по полям от одного полка к другому, я измучилась, устала, смертельно проголодалась и совсем уже не рада стала приобретенной славе исправного ординарца. Бедный Зелант сделался похож на борзую собаку. <...> У нас новый главнокомандующий: Кутузов!.. Это услышала я, стоя в кругу ординарцев, адъютантов и многих других офицеров, толпящихся около разведенного огня. Гусарский генерал Дорохов говорил, поглаживая седые усы свои: "Дай бог, чтоб Михаило Ларионович поскорее приехал и остановил нас; мы разбежались, как под гору". Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы - все в восхищении; спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством!.. <...> Приехав в главную квартиру, увидела я на одних воротах написанные мелом слова: Главнокомандующему; я встала с лошади и, вошед в сени, встретила какого-то адъютанта. "Главнокомандующий здесь?" - спросила я. "Здесь", - отвечал он вежливым и ласковым тоном; но в ту же минуту вид и голос адъютанта изменились, когда я сказала, что ищу квартиру Кутузова: "Не знаю; здесь нет, спросите там", - сказал он отрывисто, не глядя на ценя, и тотчас ушел. Я пошла далее и опять увидела на воротах: Главнокомандующему. На этот раз я была уже там, где хотела быть: в передней горнице находилось несколько адъютантов; я подошла к тому, чье лицо показалось мне лучше других; это был Дишканец: "Доложите обо мне главнокомандующему, я имею надобность до него". - "Какую? вы можете объявить ее через меня". - "Не могу, мне надобно, чтобы я говорил с ним сам и без свидетелей; не откажите мне в этом снисхождении", - прибавила я, вежливо кланяясь Дишканцу. Он тотчас пошел в комнату Кутузова и через минуту, отворяя дверь, сказал мне: "Пожалуйте" - и с этим вместе сам вышел опять в переднюю; я вошла и не только с должным уважением, но даже с чувством благоговения поклонилась седому герою, маститому старцу, великому полководцу. "Что тебе надобно, друг мой?" - спросил Кутузов, смотря на меня пристально. "Я желал бы иметь счастие быть вашим ординарцем во все продолжение кампании и приехал просить вас об этой милости". - "Какая же причина такой необыкновенной просьбы, а еще более способа, каким предлагаете ее?" Я рассказала, что заставило меня принять эту решимость, и, увлекаясь воспоминанием незаслуженного оскорбления, говорила с чувством, жаром и в смелых выражениях; между прочим, я сказала, что, родясь и выросши в лагере, люблю военную службу со дня моего рождения, что посвятила ей жизнь мою навсегда, что готова пролить всю кровь свою, защищая пользы государя, которого чту, как бога, и что, имея такой образ мыслей и репутацию храброго офицера, я не заслуживаю быть угрожаема смертию... Я остановилась, как от полноты чувств, так и от некоторого замешательства: я заметила, что при слове "храброго офицера" на лице главнокомандующего показалась легкая усмешка. Это заставило меня покраснеть; я угадала мысль его и, чтобы оправдаться, решилась сказать все. "В Прусскую кампанию, ваше высокопревосходительство, все мои начальники так много и так единодушно хвалили смелость мою, и даже сам Буксгевден назвал ее беспримерною, что после всего этого я считаю себя вправе назваться храбрым, не опасаясь быть сочтен за самохвала". - "В Прусскую кампанию! разве вы служили тогда? который вам год? Я полагал, что вы не старее шестнадцати лет". Я сказала, что мне двадцать третий год и что в Прусскую кампанию я служила в Коннопольском полку. "Как ваша фамилия?" - спросил поспешно главнокомандующий. "Александров!" Кутузов встал и обнял меня, говоря: "Как я рад, что имею наконец удовольствие узнать вас лично! Я давно уже слышал об вас. Останьтесь у меня, если вам угодно; мне очень приятно будет доставить вам некоторое отдохновение от тягости трудов военных; что ж касается до угрозы расстрелять вас, - прибавил Кутузов, усмехаясь, - то вы напрасно приняли ее так близко к сердцу; это были пустые слова, сказанные в досаде. Теперь подите к дежурному генералу Коновницыну и скажите ему, что вы у меня бессменным ординарцем". Я пошла было, но он опять позвал меня: "Вы хромаете? отчего это?" Я сказала, что в сражении под Бородиным получила контузию от ядра. "Контузию от ядра! и вы не лечитесь! сейчас скажите доктору, чтобы осмотрел вашу ногу". Я отвечала, что контузия была очень легкая и что нога моя почти не болит. Говоря это, я лгала: нога моя болела жестоко и была вся багровая. <...> Наконец Кутузов велел позвать меня: "Ну что, - сказал он, взяв меня за руку, как только я вошла, - покойнее ли у меня, нежели в полку? Отдохнул ли ты? что твоя нога?" Я принуждена была сказать правду, что нога моя болит до нестерпимости, что от этого у меня всякий день лихорадка и что я машинально только держусь на лошади по привычке, но что силы у меня нет и за пятилетнего ребенка. "Поезжай домой, - сказал главнокомандующий, "смотря на меня с отеческим состраданием, - ты в самом деле похудел и ужасно бледен; поезжай, отдохни, вылечись и приезжай обратно". При этом предложении сердце мое стеснилось. "Как мне ехать домой, когда ни один человек теперь не оставляет армию!" - сказала я печально. "Что ж делать! ты болен. Разве лучше будет, когда останешься где-нибудь в лазарете? Поезжай! теперь мы стоим без дела, может быть, и долго еще будем стоять здесь; в таком случае успеешь застать нас на месте". Я видела необходимость последовать совету Кутузова: ни одной недели не могла бы я долее выдерживать трудов военной жизни. "Позволите ли, ваше высокопревосходительство, привезть с собою брата? Ему уже четырнадцать лет. Пусть он начнет военный путь свой под начальством вашим". - "Хорошо, привези, - сказал Кутузов. - я возьму его к себе и буду ему вместо отца". Через два дни после этого разговора Кутузов опять потребовал меня: "Вот подорожная и деньги на прогоны, - сказал он, подавая то и другое, - поезжай с богом! Если в чем будешь иметь надобность, пиши прямо ко мне, я сделаю все, что от меня будет зависеть. Прощай, друг мой!" Великий полководец обнял меня с отеческою нежностию. <...>

Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы. 1836.

0x01 graphic

166

Записка князя Г.А. Потемкина-Таврического.

Об одежде и вооружении войск. В прежние времена в Европе, как всяк, кто мог, должен был ходить на войну и, по образу тогдашнего бою, сражаться с оружием, каждый, по мере достатка своего, тяготил себя железными бронями; защиты таковые простирались даже и до лошадей; потом, предпринимая дальние походы и строясь в эскадроны, начали себя обличать: полные латы переменялись на половинные; а наконец, и те уменьшились так, что в конце осталось от сего готического снаряду только передняя часть и каскет на шляпе; а в походе знак, и то только у офицеров. Тогда более сражались поодиночке; то защиты таковые не мало обороняли, особливо от копий, почему не напрасное имели к ним уважение, которое, превратясь в некоторое военное педантство, поставило цену и амуниции, вовсе не обороняющей, а как все казалось легко в рассуждении железного снаряда, то при перемене амуниции ввели множество вещей излишних и нескладных. В России, когда вводилось регулярство, вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времени; а наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах и пр. Занимая себя таковою дрянью, и до сего времени не знают хорошо самых важных вещей и оборотов, а что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено доброте; а стрелять почти не умеют. Словом, одежда войск наших и амуниция такова, что придумать почти нельзя лучше к угнетению солдатов, тем паче, что он, взят будучи из крестьян в 30 почти лет возраста, узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее белье и пропасть вещей, век сокращающих. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответственности вещей с их употреблением. Платье чтобы было солдату одеждою, а не в тягость; всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может. На сем основании предложу по порядку. Шляпа - убор негодный; она головы не прикрывает и, торча концами во все стороны, озабочивает навсегда солдата опасностию, чтобы ее не измять, особливо мешает положить голову и, будучи треугольником, препятствует ее поворачиванию, да и не закрывает также от морозу ушей. Кафтан и камзол с рукавами, как сих вещей вдруг не носят, то которая-нибудь и есть излишняя; покрой кафтана подает много поводу делать его разнообразным, следовательно, уравнения быть не может. Штаны в конце лосиные, которым срок положен весьма долг, так что, сберегая их, солдат должен на свои деньги делать другую пару суконных: убыток несносный, коего требовать от него несправедливо; при том много заботят чищением и трудностию надевания. Зимою от них холодно, а летом жарко, под ними же нельзя иметь полотняной одежды. Ныне лосиная одежда не нужна; в старину ее носили для того, что употребляли железные латы, и как лосина больше могла сносить, нежели сукно, потому и предпочиталась. Сапоги делают так узки, что и надевать трудно, а скидывать еще труднее, особливо, когда намокнут; при том сколько подвязок, чтобы они гладки были, и столь лакирования, чтобы лоснились. Для пехотного шпага лишняя тягость, оружие неупотребительное, о котором главное старание у всех, как бы ловчее надеть, чтобы маршировать свободнее, также и ворочаться; многие армии шпаг в пехоте не употребляют, а носят штыки. Седло венгерское лучше всех седел; доказательством тому, что все нации, ездящие верхом, такие употребляют: венгеры, татары, черкесы, казаки и поляки; они легки, лошадей вовсе не саднят; делать их в постах можно и дешевле старых. Завиваться, пудриться, плесть косы - солдатское ли сие дело; у них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукой, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков: что встал, то готов. Если бы можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет?.. Простительно ли, что страж целости отечества удручен был прихотьми, происходящими от вертопрахов, а часто и от безрассудных? <...> Просторные сапоги пред узкими и онучи или портянки пред чулками имеют ту выгоду, что в случае, когда ноги намокнут или вспотеют, можно при первом удобном случае тотчас их скинуть, вытереть портянкою ноги и, обвертев их, опять сухим уже оной концом, в скорости обуться и предохранить их тем от сырости и ознобу. <...>

(Памятники новой русской истории. Сборник исторических статей и материалов. - СП б., 1873, т.3).

0x01 graphic

Артиллеристы:

1.Германия 2.Австро-Венгрия 3.Италия 4.Великобритания 5.Франция 6.Россия. Хромолитография 1893 г.

167

Записка о преобразовании Михайловской Артиллерийской Академии. 1864 г.

В таких специальностях, в которых не нуждается ни частная промышленность, ни торговля, и которые организуются с правительственными целями, как например специальность Артиллерийская, издержки на приготовление специалистов по необходимости падают на Государственный бюджет и должны быть определены с таким расчетом, чтобы казенные специальные заведения давали то самое число специалистов, какое нужно для специального ведомства и чтобы образование их было приноровлено к потребностям последнего. Но сообщением необходимого специального образования определенному числу специалистов не ограничивается забота правительства. Недостаточно создать на материальные средства умственный капитал; необходимо производительно им воспользоваться и увеличить его рациональным употреблением специалистов на службе. Поэтому при решении вопроса о способах сообщения, развития и применения к делу образования в каком-либо специальном ведомстве необходимы положительные постановлениями определить не только организацию источника этого образования, но и указать пути применения сего образования к пользам и совершенствованию специального дела. Направление, полученное ныне артиллерией в своем совершенствовании, требует деятелей, имеющих кроме солидного военного образования, глубоких сведений в математических и естественных науках. Эти сведения одинаково необходимы как для тех, которые исследуют и решают различные вопросы по совершенствованию артиллерии, так и для исполнителей - техников, на обязанности которых лежит руководство в изготовлении различных предметов материальной части, или наблюдение за оным, если это изготовление производится в мастерских и фабриках, не состоящих в специальном ведомстве. Устранить влияние и наблюдение ученых артиллерийских техников на фабричное производство предметов материальной части артиллерии невозможно, не уронив специальности, потому что при фабрикации сих предметов, кроме исполнения правил общей технологии, необходимо выполнить многие условия, которые вполне могут быть известны лишь артиллеристу-технику и которые выясняются только при основательном изучении артиллерийской науки. Образование артиллеристов с высшим специальными сведениями, имеющими основание в математических и естественных науках, должно быть в руках специального ведомства и у нас для сей цели устроена Михайловская Артиллерийская Академия. Нет надобности доказывать необходимость устройства подобного заведения; артиллерия без высшей специальной школы будет обречена или на застой, или на совершенствование учеными техниками не знакомыми, или мало знакомыми с ее специальностью, что в свою очередь поведет к принятию решений не везде согласных с истинными потребностями артиллерийского дела, к разнообразию материальной части и к не производительным финансовым затратам. Примером тому может служить Англия: когда во время и после Крымской кампании проявилась особенная деятельность во всех Европейских артиллериях, в Англии деятельность эта развивалась совершенно особенным путем, возможным только в стране, в которой частная промышленность стоит на высокой степени развития. Главными двигателями в усовершенствовании ее артиллерии сделались частные люди, занимающие по сведениям своим почетные места в промышленном мире. Изобретатели эти или сами обладали большими капиталами или умели заинтересовать в своих изобретениях других капиталистов, так что большая часть опытов над новыми изобретениями производилась на счет частных капиталов. Независимо от этого Английскому правительству все-таки пришлось истратить огромные суммы на различного рода опыты и несмотря на это Англия не продвинулась в деле усовершенствования артиллерии далее Франции, Пруссии и России. При таком усиленном приложении лучших сил нации к усовершенствованию оружия правительство английское, видя, сравнительно, малую производительность частных ученых техников, мало знакомых с артиллерийскою специальностью, решилось именно в это время учредить особенный факультет, имеющий цель образовать артиллерийских техников. Техническое совершенствование артиллерии во Франции шло по другому более рациональному пути и достигло блистательных успехов с меньшими финансовыми затратами. Совершенствование оружия во Франции было всегда под строгим контролем ученых специалистов; высоким же образованием сих последних Франция обязана своим школам: Мецкой, высшей специальной, и Политехнической, общей подготовительной, таким образом, потребность для артиллерии высшей школы, какова у нас Михайловская Артиллерийская Академия, имеющая целью давать образованных специалистов с основательными сведениями в вспомогательных и с полными сведениями в специальных науках, - очевидна. Обращаясь за сим к тем главным началам, которые должны быть положены в основание устройства Академии с тем, чтобы она в специальном и экономическом отношениях полнее бы достигала цели своего учреждения, оказывается необходимым учредить численный состав Академии, продолжительность и содержание ее курсов и те меры, которые необходимо принять, чтобы воспользоваться на службе специальным образованием Академических офицеров и направить его, по мере возможности, тотчас же по выходе их из Академии к пользе оружия и сообразно с целью учреждения Академии. Для определения числа образуемых в Академии офицеров, необходимо предварительно решить вопрос: нужно ли проводить через Академию большинство артиллерийских офицеров, или только такое число их, какое определяется потребностями артиллерии в офицерах с высшим специальным образованием. Многочисленность офицеров, образуемых в Академии поведет к тому, что невозможно будет дать всем выпускаемым таких обязанностей, в которых они могли бы применить полученные сведения, таким образом, на денежные довольно значительные затраты будет образовываться такой умственный капитал, который Правительство не будет иметь возможности использовать в полной мере, а, следовательно, и затрата на образование сего капитала будет не вполне производительна. С другой стороны опыт указывает, что офицеры с академическим образованием, не получившие вскоре по выходе из академии таких обязанностей, которые представляли бы им средства применить полученные сведения и вместе с тем продолжать свои занятия для большего усовершенствования, составляющего потребность основательно образованного человека - чуждаются строевой артиллерийской службы и ищут себе занятия в других ведомствах или в частной жизни и находят их удобно, так как у нас и Государственная и общественные среды нуждаются вообще в образованных людях, особенно в имеющих хорошую техническую подготовку. Давать хорошее техническое образование большому числу молодых людей, превышающему потребности специального ведомства, значит дать им средства получить образование на казенный счет с специальною целью применить его к другим сферам деятельности, дающим и лучшее обеспечение материальное и большую пищу уму и знаниям. Опыт прежней Академии убеждает в справедливости этого вывода в ту эпоху, в которую Академия имела от 120 до 160 офицеров. При этом Артиллерия удерживала в своей службе ежегодно от 20 до 30 офицеров; остальные же затем или оставляли вовсе службу, или переходили из артиллерии в другие ведомства, таким образом, при многочисленном составе Академии, превышающем прямую потребность в офицерах с высшим специальным образованием, Правительство делает мало производительную издержку на образование офицеров и не только не закрепляет их этим к артиллерийской службе, но чрез сообщение солидного технического образования открывает им более легкий путь к оставлению своего специального оружия. По указанным выше причинам необходимо ограничить определенную нормою или особыми постановлениями численный состав офицеров образуемых в Академии. Определить с точностью то число офицеров, которое должно быть образуемо в Академии весьма затруднительно. В этом случае Инженерное ведомство гораздо счастливее; оно в состоянии определить довольно верно состав своей Академии: число ученых специалистов по Инженерной части равняется комплекту самих инженеров; средняя убыль инженеров в течение года дает число офицеров, которое должна ежегодно образовать Академия и состав ее может быть определен приблизительно верно и соответственно потребности инженерной специальности. Приблизительно точное решение этого вопроса возможно для Артиллерии лишь при допущении некоторых условных предположений относительно потребности в офицерах с высшим образованием. При этом казалось бы полезным принять за основание, что только некоторые должности и роды обязанностей должны быть замещаемы офицерами Академического образования, и именно такие должности, где бы офицеры в следствие самих требований службы были бы обязаны применять к делу приобретенные сведения. Желательно было бы, чтобы офицерами с Академическим образованием занимались места Начальников Отделений искусственного и технических в Главном Артиллерийском Управлении, чинов ученой службы в Михайловской Артиллерийской Академии и Училищ, секретаря и помощника секретаря Артиллерийского Комитета, редактора Артиллерийского журнала и его помощника, правителя дел специальных комиссий в Артиллерийском Комитете, Начальника технических заведений, штаб-офицеров по искусственной части...<...>

Академия должна каждый год выпускать до 25 офицеров, для чего достаточно иметь в двух классном составе Академии до 60 человек. Предположенная убыль в 10% не будет мала, потому что чины в упомянутых должностях, имея более обеспеченное положение по службе, не меняют этих должностей скоро, а если и получают повышение по службе, то большею частью в такие должности, в которых требуются офицеры с Академическим образованием. Чтобы быть вполне уверенным, что не будет недостатка в способных офицерах для комплектования Академии и что самое направление занятий сих офицеров во время курсов будет более специальное и согласное с пользами будущей их службы, а не с частными их целями, необходимо положительными узаконениями предоставить им по выпуске на службу такие права, которые могли бы привлечь способных людей и к занятиям и к самой службе. Для сей цели казалось бы возможным установить: а) Чтобы в известные должности определять преимущественно офицеров с Академическим образованием. б) Чтобы в некоторых других родах должностей, которые были указаны выше, было определено то число вакансий, которое должно быть занято офицерами с Академическим образованием. в) Вести в Главном Управлении списки кандидатов, выпущенных из Академии на приведенные в пунктах а и б должности. г) Выпускаемым из Академии по первому разряду давать всем безразлично следующий чин за отличие, кроме капитанов, которых производят в подполковники лишь по занятию ими должностей штаб-офицерского звания. д) При переводе из одного класса в другой не награждать офицеров чинами, за исключением лишь прапорщиков, которых производить при переходе в старший класс в подпоручики, так как сей чин дается еще в училище за сведения меньшего объема. ж) Всем оказавшимся на службе усердными и способными предоставлять право на перевод в гвардейскую пешую и конную Артиллерию, с зачислением по сим артиллериям, но с понижением чина и с правом быть произведенным в полковники только в том случае, если занимаемая должность штаб-офицерского звания. з) Офицеров предыдущей категории переводить в строй гвардейской артиллерии лишь по особому разрешению Начальника войск гвардии. и) Офицерам окончившим курс сохранить право носить аксельбант. При этом для отвращения спекуляций на лучшие места, полезно было бы установить, что переводы и прикомандирование офицеров, кончивших курс в Артиллерийской Академии, к другим ведомствам и переход в другие отделы военной Академии, допускается лишь по прослужении в артиллерии определенного срока. Предоставив означенные права и преимущества офицерам окончившим курс в Академии и указав ту карьеру, которая им предназначается по выпуске на службу, можно надеяться, что Академия не будет иметь недостатка в способных людях и что офицеры Академии по выпуске будут дорожить своею службою и менее будут заняты спекуляциями для выхода из своего специального ведомства. Содержание двухклассной Академии, имеющей до 60 офицеров, будет стоить Правительству несравненно менее, чем в прежние года, когда численность офицеров доходила до 160 человек. Число выпускаемых в Артиллерию будет не многим менее того числа, которое выпускала Академия прежнего состава; число же офицеров, которые останутся впоследствии на службе, без сомнения будет более при новой организации. Для определения объема и направления курсов Академии при новой ее организации и для указания способа перехода от прежнего устройства к новому необходимо рассмотреть причины, которые побудили к принятию в 1861 году существующей организации и тех результатов опыта, которые получились в течение 4-х летнего существования Академии при этой организации. <...> Учреждению строевого отдела особенно сочувствовал Его Императорское Высочество генерал-фельдцейхмейстер по следующей причине: Академия выпускала слишком мало офицеров для строя. Выпускаемые из Академии преимущественно избирали для себя места в технических заведениях и репетиторские должности; в Гвардейскую же артиллерию выходило весьма не много, а в полевую почти никого. Офицеры не артиллерийские, не получившие при выпуске из Академии мест в технических и военно-учебных заведениях, вместо выхода в артиллерийские строевые части, предпочитали возвращаться в свои полки и батальоны. Гвардейская Артиллерия, особенно конная, постоянно нуждалась в офицерах и для укомплектования ее приходилось по необходимости прикомандировывать к ней и переводить в оную впоследствии офицеров из полевой артиллерии не только не бывших в Академии, но кончивших курс в Артиллерийском Училище со слабым успехом. С другой стороны многие офицеры в Академии прежнего двухлетнего состава, по своим занятиям, усердию к службе и по своей образованности, подавали надежду быть отличными строевыми офицерами, но перевод их в Гвардейскую артиллерию путем Академии был затруднен и при всем их рвении окончить успешно курс, не многие могли выходить по 1-ому разряду. Затруднения в окончании курса по сему разряду происходили потому, что большая часть Академических курсов становилась с каждым годом обширнее и труднее, вследствие громадного развития и успехов, которые достигали специальные науки. Поэтому совладать с этими курсами могли лишь офицеры с блестящими способностями и хорошею подготовкою в математических и естественных науках. Чтобы открыть дорогу в строевые части артиллерии, особенно гвардейской, большему числу офицеров и не нагружать их такими сведениями, которые в строевых частях не имеют прямых применений, устроен был строевой отдел, в котором курсы прикладных наук были облегчены вследствие более элементарного и сокращенного их изложения и сделались доступными для большинства. При этом казалось, что с усилением требований для поступления в технический отдел и для перехода в нем из одного класса в другой, большая часть офицеров изберет строевой отдел и что между численностью офицеров обоих отделов установится та соразмерность, которая существует в артиллерии между требованиями хорошо образованных техников и строевых офицеров. Но надежда не оправдалась. Большинство офицеров избирало технический отдел.<...> Строевой отдел однако же достиг хороших результатов в том отношении, что из поступивших в него в 1861 и 1862 годах 52 офицеров выпущено на службу в гвардейскую, полевую и крепостную артиллерию 29 отлично образованных офицеров. <...> Конференция Академии сознавала ту истину, что преподавание одной теории без ведения параллельно в ней практических занятий приносит весьма мало пользы. Не увлекаясь однако же идеею, что офицеру окончившему курс не придется более ничему учиться, конференция признавала необходимость учить в школе не только теории, но и умению прилагать ее к делу, так как выпускаемые с одними теоретическими сведениями будут часто в затруднении применить теорию с пользою на самой службе. <...> Отказаться от системы принятой ныне в Академии - подкреплять и развивать теоретическое преподавание практическими занятиями, - значит сделать шаг назад и теорию обратить в бесплодное занятие. С другой стороны сократить теоретические части курсов значить понизить уровень высшего теоретического образования, которое в том объеме, в каком преподаются курсы специальных наук в Академии, можно получить только в Академии потому, что ученая литература артиллерийской и других родных ей специальностей чрезвычайно ограничена, а для передачи сведений о новейшем их состоянии существует одно лишь средство-живое слово с кафедр Академии. <...>

(Исторический очерк образования и развития Артиллерийского Училища. 1820-1870. - СП б., 1870).

0x01 graphic

Гравюра Л. А. Серякова с иллюстрации из книги А. Т. Болотова.

Подпись под картиной:

"Точное изображение, той комнаты и места, где писана сия книга в 1789 и 1790 году."

168

ЗАПИСКИ АНДРЕЯ БОЛОТОВА.

[Видное место среди мемуарной литературы второй половины XVIII в. занимают "Записки Андрея Болотова". За свою долгую жизнь (1738-1833) Болотов многое наблюдал и многое записал. Писать он начал в пятидесятилетнем возрасте, и его сочинения носят характер воспоминаний. Наибольший интерес представляют его рассказы о службе в армии, о том, как он командовал ротой, и о тех сражениях во время Семилетней войны, в которых он принимал непосредственное участие. Болотов участвовал в действиях в Восточной Пруссии, в сражениях при Гросс-Егерсдорфе и в Цорндорфском сражении. В данном издании приводятся мысли, побудившие Андрея Болотова написать "Записки"]. (А. Болотов). "Не тщеславие и не иные какие намерения побудили меня написать сию историю моей жизни; в ней нет никаких чрезвычайных и таких достопамятных и важных происшествий, которые бы достойны были переданы быть свету, а следующее обстоятельство было тому причиною. Мне во всю жизнь мою досадно было, что предки мои были так нерадивы, что не оставили после себя ни малейших письменных о себе известий и чрез то лишили нас, потомков своих, того приятного удовольствия, чтоб иметь о них и о том, как они жили, и что с ними в жизни их случалось и происходило, хотя некоторое небольшое сведение и понятие. Я тысячу раз сожалел о том и дорого бы заплатил за каждый лоскуток бумажки с таковыми известиями, если б только мог отыскать что-нибудь тому подобное. Я винил предков моих за таковое небрежение, и, не хотя и сам сделать подобную их и непростительную погрешность и таковые же жалобы навлечь со временем и на себя от моих потомков, рассудил употребить некоторые праздные и от прочих дел остающиеся часы на Описание всего того, что случилось со мною во все время продолжения моей жизни; равно как и того, что мне о предках моих по преданиям от престарелых родственников моих, которых я застал при жизни, и по некоторым немногим запискам отца моего и дяди, дошедших до моих рук, было известно, дабы сохранить, по крайней мере, и сие немногое от забвения всегдашнего, а о себе оставить потомкам моим незабвенную память".

(Записки Андрея Тимофеевича Болотова. 1738-1760. - СП б., 1871).

Из моей книге, под названием

"Записки вечного узника":

Слова Андрея Болотова поразили меня своей искренностью и правдой жизни.

Ведь, как многие мои современники, я, не имел ни точных родословных, ни семейных жизнеописаний.

И вот, будучи уже человеком немолодым, решил я начать свое жизнеописание, не сетуя на то, что предки мои не удосужились этого сделать сами за себя.

Пусть мои заметки начнут нашу родословную и потомки наши будут иметь возможность читать и знать, как жили их предки, что думали и к чему стремились.

При всем понимании важности бытовых описаний и характеристик, я все же постарался быть в них краток. Мне хотелось понять и описать все главное и основное, что двигало мною на том или ином участке жизни.

Важно было соблюсти определенную последовательность и логику поступков и поведения, не идеализируя себя и не слишком придираясь к другим.

Ясно, что не только друзья встречались на моем пути.

Были и недруги.

Встречались враги.

Стоит ли, однако, красочно описывать их каверзы и злодеяния? Для этого у меня не хватит ни фантазии, ни фактов, ни опыта, ибо злоба, хитрость, злодеяние - это наука и искусство и без знания их азов трудно описать хитросплетения обстоятельств и фактов, которые побуждают злонравного человека нести другим людям боль, огорчение, досаду и обиду.

Мне очень хотелось сделать так, чтобы читающий эту повесть мог живо представить себе картину происходящего, понять суть переживаемого момента и осознать ту или иную важную для меня жизненную или профессиональную идею, извлеченную из прожитого.

Главное дело моей жизни - служение Отечеству моему в воинских рядах и в офицерских погонах.

Дело это трудное и благородное.

Оно не дает богатств и не сулит скорой признательности.

Но это - "крест", который нужно нести по всей жизни.

Эта скромная, повседневная работа офицера подобна работе трудовой пчеле, которая трудится изо дня в день, от зари до зари, собирая нектар с цветов и приносит его в улей, для того, чтобы люди смогли воспользоваться результатами ее труда.

Она не ждет благодарности, а летит за новой толикой меда и так поступает каждый день, вплоть до смерти.

Это инстинкт заставляет ее так поступать. Но образ трудолюбивой пчелы очень подходит для сравнения с работой скромного труженика на военной ниве - офицера.

Точно так же, как пчела, трудится и офицер.

Он работает не покладая рук, ибо знает, что нет более важной профессии, нежели офицерская...

В отличие от пчелы, его действия осознаны, а поступки и действия логичны и последовательны...

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

Иоганн Фридрих ШИЛЛЕР (1759--1805) --

немецкий поэт, драматург

-- Свободен лишь тот, кто владеет собой.

-- Родители меньше всего прощают своим детям те пороки, которые они сами им привили.

-- Верная любовь помогает переносить все тяготы.

-- Любовь и голод правят миром.

-- Если я ненавижу, я отнимаю у себя нечто; если я люблю, я обогащаю себя тем, что я люблю. Человеконенавистничество -- медленное самоубийство; себялюбие -- величайшая нищета живого создания.

-- Настоящая дружба правдива и отважна.

-- На вершине величия не забывай, что значит друг в беде.

-- Честь дороже жизни.

-- Мерилом справедливости не может быть большинство голосов.

-- Кто чист душой, тот разума победу над собой признает.

-- Истина ничуть не страдает от того, что кто-либо ее не признает.

-- Истина -- зеркало, отражение которого невыносимо для притворства и лицемерия.

-- Чем сильнее заблуждение, тем более торжествует истина.

-- Лучше страшный конец, чем бесконечный страх.

-- Только тот может горячо любить добро, кто способен от всей души, непримиримо ненавидеть зло.

-- Глупец тот, кто бросает дело на полдороге и смотрит, разинув рот, со стороны, что из всего этого выйдет.

-- Сильнее всех побед -- прощение.

-- Кто кается не краснея, тот кается постоянно.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 01/03/2014, изменен: 01/03/2014. 42k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Каменев Анатолий Иванович "Записки вечного узника"

Каменев Анатолий Иванович
"Записки вечного узника"