ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Затопило нас множество инородников"...

"Затопило нас множество инородников"...

Андрей Первозванный.

Икона 15 в.

В.О. Ключевский

Суждение русского человека, покинувшего свое отечество, любопытно сопоставить со впечатлениями пришлого наблюдателя, приехавшего в Россию с надеждой найти в ней второе отечество.

Хорват, католик и патер Юрий Крижанич был человек с довольно разносторонним образованием, немного философ и богослов, немного политико-эконом, большой филолог и больше всего патриот, точнее, горячий панславист, потому что истинным отечеством для него было не какое-либо исторически известное государство, а объединенное славянство, т. е. чистая политическая мечта, носившаяся где-то вне истории.

Родившись подданным турецкого султана, он бедным сиротой вывезен был в Италию, получил духовно-семинарское образование в Загребе, Вене и Болонье и, наконец, поступил в римскую коллегию св. Афанасия, в которой римская Конгрегация для распространения веры (de propaganda fide) вырабатывала специальных мастеров-миссионеров для схизматиков православного Востока.

Крижанич предназначался, как славянин, для Московии.

Его и самого тянуло в эту далекую страну; он собирает о ней сведения, представляет Конгрегации замысловатые планы ее обращения. Но у него была своя затаенная мысль: миссионерский энтузиазм служил бедному студенту-славянину лишь средством заручиться материальной поддержкой со стороны Конгрегации.

Он и считал москвитян не еретиками или схизматиками от суемудрия, а просто христианами, заблуждающимися по невежеству, по простоте душевной. Рано стал он думать и глубоко скорбеть о бедственном положении разбитого и порабощенного славянства, и надобно отдать честь политической сообразительности Крижанича: он угадывал верный путь к объединению славян.

Чтобы людям сойтись друг с другом, им надобно прежде всего понимать друг друга, а в этом мешает славянам их разноязычие. И вот Крижанич еще в латинской школе старается не забыть родного языка славянского, старательно изучает его, чтобы достигнуть в нем красноречия, суетится и хлопочет очистить его от примесей, от местной порчи, так переработать его, чтобы он был понятен всем славянам, для того задумывает и пишет грамматики, словари, филологические трактаты. И другая, только более смелая догадка принадлежит ему: объединение всеразбитого славянства надобно было повести из какого-либо политического центра, а такого центра тогда еще не было налицо, он не успел еще обозначиться, стать историческим фактом, не был даже политическим чаянием для одних и пугалом для других, как стал позднее.

И эту загадку чутко разгадал Крижанич.

Он, хорват и католик, искал этого будущего славянского центра не в Вене, не в Праге, даже не в Варшаве, а в православной по вере и в татарской по мнению Европы Москве.

Над этим можно было смеяться в XVII в., можно, пожалуй, улыбаться и теперь; но между тогдашним и нашим временем были моменты, когда этого трудно было не ценить. Как будущий центр славянства, Крижанич и называет Россию своим вторым отечеством, хотя у него не было и первого, а была только турецкая родина.

Как он угадывал этот центр, чутьем ли возбужденного патриота-энтузиаста или размышлением политика, сказать трудно. Как бы то ни было, он не усидел в Риме, где Конгрегация засадила его за полемику с греческой схизмой, и в 1659 г. самовольно уехал в Москву.

Здесь римско-апостолическая затея, разумеется, была покинута; пришлось смолчать и о своем патерстве, с которым бы его и не пустили в Москву, и он был принят просто как "выходец-сербенин Юрий Иванович" наряду с другими иноземцами, приезжавшими на государеву службу.

Чтобы создать себе прочное служебное положение в Москве, он предлагал царю разнообразные услуги: вызывался быть московским и всеславянским публицистом, царским библиотекарем, написать правдивую историю Московского царства и всего народа славянского в звании царского "историка-летописца"; но его оставили с жалованьем до 1 1/2, а потом до 3 рублей в день на наши деньги при его любимой работе над славянской грамматикой и лексиконом: он ведь и ехал в Москву с мыслью повести там дело лингвистического и литературного объединения славянства.

Он сам признавался, что ему со своей мыслью о всеславянском языке, кроме Москвы, и некуда было деваться, потому что с детства он все свое сердце отдал на одно дело, на исправление "нашего искаженного, точнее, погибшего языка, на украшение своего и всенародного ума".

В одном сочинении он пишет:

"Меня называют скитальцем, бродягой; это неправда: я пришел к царю моего племени, пришел к своему народу, в свое отечество, в страну, где единственно мои труды могут иметь употребление и принести пользу, где могут иметь цену и сбыт мои товары - разумею словари, грамматики, переводы".

Но через год с небольшим неизвестно за что его сослали в Тобольск, где он пробыл 15 лет.

Ссылка, впрочем, только помогла его учено-литературной производительности: вместе с достаточным содержанием ему предоставлен был в Тобольске полный досуг, которым он даже сам тяготился, жалуясь, что ему никакой работы не дают, а кормят хорошо, словно скотину на убой.

В Сибири он много писал, там написал и свою славянскую грамматику, о которой так много хлопотал, над которой он, по его словам, думал и работал 22 года.

Царь Федор воротил Юрия в Москву, где он выпросился "в свою землю", уже не скрывая своего вероисповедания и сана каноника, "попа стриженого", как объяснили это слово в Москве, и в 1677 г. покинул свое названное отечество.

Изгнание Адама и Евы из рая.

Миниатюра из древнерусской рукописи 16 в.

Крижанич о России

Изложенные обстоятельства жизни Крижанича имеют некоторый интерес, выясняя угол зрения, под каким складывались его суждения о России, читаемые нами в самом обширном и тоже сибирском его труде, в Политичных думах, или в Разговорах о владательству, т. е. о политике.

Это сочинение состоит из трех частей: в первой автор рассуждает об экономических средствах государства, во второй - о средствах военных, в третьей - о мудрости, т. е. о средствах духовных, к которым он присоединяет предметы самого различного свойства, преимущественно политического.

Таким образом, обширное сочинение это имеет вид политического и экономического трактата, в котором автор обнаружил большую и разнообразную начитанность в древней и новой литературе, некоторое знакомство даже с русской письменностью.

Для нас в нем всего важнее то, что автор всюду сравнивает состояние западноевропейских государств с порядками государства Московского.

Здесь Россия впервые ставится лицом к лицу с Западной Европой.

Изложу главные суждения, высказанные здесь Крижаничем.

Сочинение это имеет вид черновых набросков, то на латинском, то на каком-то особом самодельном славянском языке с поправками, вставками, отрывочными заметками.

Крижанич крепко верит в будущее России и всего славянства: они стоят на ближайшей очереди в мировом преемственном возделывании мудрости сменяющимися народами, в переходе наук и искусств от одних народов к другим - мысль, близкая к тому, что высказывали потом с круговороте наук Лейбниц и Петр Великий.

Никто да не скажет, пишет Крижанич, изобразив культурные успехи других народов, будто нам, славянам, каким-то небесным роком заказан путь к наукам. А я думаю, именно теперь настало время нашему племени учиться: теперь на Руси возвысил бог славянское царство, какого по силе и славе никогда еще не бывало среди нашего племени; а такие царства - обычные рассадники просвещения.

"Адда и нам треба учиться, яко под честитым царя Алексея Михайловича владанием мочь хочем древния дивячины плесень отерть, уметелей ся научить, похвальней общения начин приять и блаженеего стана дочекать".

Вот образчик всеславянского языка, о котором так хлопотал Крижанич.

Смысл его слов: значит, и нам надобно учиться, чтобы под властью московского царя стереть с себя плесень застарелой дикости, надобно обучиться наукам, чтобы начать жить более пристойным общежитием и добиться более благополучного состояния.

Но этому мешают две беды или язвы, которыми страдает все славянство: "чужебесие", бешеное пристрастие ко всему чужеземному, как толкует это слово сам автор, и следствие этого порока - "чужевладство", иноземное иго, тяготеющее над славянами.

Миниатюра из "Сказания о Борисе, и Глебе"

Злобная нота звучит у Крижанича всякий раз, как заводит он речь об этих язвах, и его воображение не скупится на самые отталкивающие образы и краски, чтобы достойно изобразить ненавистных поработителей, особенно немцев.

"Ни один народ под солнцем, - пишет он, - искони веков не был так изобижен и посрамлен от иноземцев, как мы, славяне, от немцев; затопило нас множество инородников; они нас дурачат, за нос водят, больше того - сидят на хребтах наших и ездят на нас, как на скотине, свиньями и псами нас обзывают, себя считают словно богами, а нас дураками. Что ни выжмут страшными налогами и притеснениями из слез, потов, невольных постов русского народа, все это пожирают иноземцы, купцы греческие, купцы и полковники немецкие, крымские разбойники. Все это от чужебесия: всяким чужим вещам мы дивимся, хвалим их и превозносим, а свое домашнее житие презираем".

В целой главе Крижанич перечисляет "срамоты и обиды" народные, какие славяне терпят от иноземцев.

России суждено избавить славянство от язв, которыми сама она не меньше страдает.

Крижанич обращается к царю Алексею с такими словами:

"Тебе, пречестный царь, выпал жребий промышлять обо всем народе славянском; ты, царь, один дан нам от бога, чтобы пособить задунайцам, чехам и ляхам, чтобы сознали они свое угнетение от чужих, свой позор и начали сбрасывать с шеи немецкое ярмо".

Но когда Крижанич присмотрелся в России к жизни всеславянских спасителей, его поразило множество неустройств и пороков, которыми они сами страдают.

Сильнее всего восстает он против самомнения русских, их чрезмерного пристрастия к своим обычаям и особенно против их невежества; это главная причина экономической несостоятельности русского народа.

Россия - бедная страна сравнительно с западными государствами, потому что несравненно менее их образованна. Там, на Западе, пишет Крижанич, разумы у народов хитры, сметливы, много книг о земледелии и других промыслах, есть гавани, цветут обширная морская торговля, земледелие, ремесла.

Ничего этого нет в России.

Для торговли она заперта со всех сторон либо неудобным морем, пустынями, либо дикими народами; в ней мало торговых городов, нет ценных и необходимых произведений.

Здесь умы у народа тупы и косны, нет уменья ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; здесь люди сами ничего не выдумают, если им не покажут, ленивы, непромышленны, сами себе добра не хотят сделать, если их не приневолят к тому силой; книг у них нет никаких ни о земледелии, ни о других промыслах; купцы не учатся даже арифметике, и иноземцы во всякое время беспощадно их обманывают.

Истории, старины мы не знаем и никаких политичных разговоров вести не можем, за что нас иноземцы презирают.

Та же умственная лень сказывается в некрасивом покрое платья, в наружном виде и в домашнем обиходе, во всем нашем быту: нечесаные головы и бороды делают русского мерзким, смешным, каким-то лесовиком. Иноземцы осуждают нас за неопрятность: мы деньги прячем в рот, посуды не моем; мужик подает гостю полную братину и "оба-два пальца в ней окунул".

В иноземных газетах писали: если русские купцы зайдут в лавку, после них целый час нельзя войти в нее от смрада. Жилища наши неудобны: окна низкие, в избах нет отдушин, люди слепнут от дыма.

Множество и нравственных недостатков отмечает Крижанич в русском обществе: пьянство, отсутствие бодрости, благородной гордости, одушевления, чувства личного и народного достоинства.

На войне турки и татары хоть и побегут, но не дадут себя даром убивать, обороняются до последнего издыхания, а наши "вояки" ежели побегут, так уж бегут без оглядки - бей их, как мертвых.

Великое наше народное лихо - неумеренность во власти: не умеем мы ни в чем меры держать, средним путем ходить, а все норовим по окраинам да пропастям блуждать.

Правление у нас в иной стране вконец распущено, своевольно, безнарядно, а в другой чересчур твердо, строго и жестоко; во всем свете нет такого безнарядного и распущенного государства, как польское, и такого крутого правления, как в славном государстве русском.

Огорченный всеми этими недостатками, Крижанич готов отдать преимущество перед русскими даже туркам и татарам, у которых он советует русским учиться трезвости, справедливости, храбрости и даже стыдливости.

Очевидно, Крижанич не закрывал глаз перед язвами русского общества, напротив, может быть, даже преувеличивал наблюдаемые недостатки. Очевидно, и Крижанич - славянин, не умел ни в чем меры держать, прямо и просто смотреть на вещи.

Преподобный Сергий Радонежский

Но Крижанич не только плачется, а и размышляет, предлагает средства для исцеления оплакиваемых недугов.

Эти средства разработаны у него в целую преобразовательную программу, которая получает для нас значение более важное, чем какое могли бы иметь досужие размышления славянского пришельца, посетившего Москву в XVII в.

Он предлагает 4 средства исправления.

Это

1) просвещение, наука, книги - мертвые, но мудрые и правдивые советники;

2) правительственная регламентация, действие сверху; Крижанич верует в самодержавие: в России, говорит он, полное "самовладство"; царским повелением все можно исправить и завести все полезное, а в иных землях это было бы невозможно.

"Ты, царь, - обращается Крижанич к царю Алексею, - держишь в руках чудотворный жезл Моисеев, которым можешь творить дивные чудеса в управлении: в твоих руках полное самодержавие";

на это средство Крижанич возлагает большие надежды, хотя предлагает довольно странные способы его применения: не знает, например, купец арифметики - запереть указом его лавочку, пока не выучится;

3) политическая свобода.

При самодержавии не должно быть жестокости в управлении, обременения народа непосильными поборами и взятками, того, что Крижанич называет "людодерством"; для этого необходимы известные "слободины", политические права, сословное самоуправление; купцам надо предоставить право выбирать себе старост с сословным судом, ремесленников соединить в цеховые корпорации, всем промышленным людям дать право ходатайствовать перед правительством о своих нуждах и о защите от областных правителей, крестьянам обеспечить свободу труда.

Умеренные слободины Крижанич считает уздой, воздерживающей правителей от "худобных похотей", единственным щитом, коим подданные могут оборониться от приказнических злостей и может быть ограждена правда в государстве; ни запреты, ни казни не удержат правителей, "думников", от их людодерских дум, где нет слободин;

4) распространение технического образования; для этого государство должно властно вмешаться в народное хозяйство, учредить по всем городам технические школы, указом завести даже женские училища рукоделий и хозяйственных знаний с обязательством для жениха спрашивать у невесты свидетельства, чему она обучалась у мастериц-учительниц, давать волю холопам, обучившимся мастерству, требующему особых технических знаний, переводить на русский язык немецкие книги о торговле и ремеслах, призвать из-за границы иноземных немецких мастеров и капиталистов, которые обучали бы русских мастерству и торговле. Все эти меры должны быть направлены на усиленную принудительную разработку естественных богатств страны и широкое распространение новых производств, особенно металлических.

Такова программа Юрия Крижанича.

Она, как видим, очень сложна и не свободна от некоторой внутренней нескладицы.

Крижанич допустил в свой план достаточно противоречий, по крайней мере, неясностей. Трудно понять, как он мирил друг с другом средства, предлагаемые им для исправления недостатков русского общества, какие, например, полагал он границы между правительственной регламентацией, скрепляемой самовладством, и общественным самоуправлением, или как он надеялся избавить славянскую шею от сидящих на ней немцев, переводя немецкие книги о ремеслах и призывая немецких ремесленников, как у него "гостогонство", гонение иноземцев, уживалось с признаваемою им невозможностью обойтись без иноземного мастера.

Но, читая преобразовательную программу Крижанича, невольно воскликнешь: да это программа Петра Великого, даже с ее недостатками и противоречиями, с ее идиллической верой в творческую силу указа, в возможность распространить образование и торговлю посредством переводной немецкой книжки о торговле или посредством временного закрытия лавочки у купца, не выучившегося арифметике.

Однако именно эти противоречия и это сходство придают особый интерес суждениям Крижанича.

Он единственный в своем роде пришлый наблюдатель русской жизни, непохожий на множество иноземцев, случайно попадавших в Москву и записавших свои тамошние впечатления. Последние смотрели на явления этой жизни, как на курьезные странности некультурного народа, занимательные для праздного любопытства - не более того.

Крижанич был в России и чужой и свой: чужой по происхождению и воспитанию, свой по племенным симпатиям и политическим упованиям.

Он ехал в Москву не просто наблюдать, а проповедовать, пропагандировать всеславянскую идею и звать на борьбу за нее. Эта цель прямо и высказана в латинском эпиграфе Разговоров:

"В защиту народа! хочу вытеснить всех иноземцев, поднимаю всех днепрян, ляхов, литовцев, сербов, всякого, кто есть среди славян воинственный муж и кто хочет ратовать заодно со мною".

Надобно было сосчитать силы сторон, имевших столкнуться в борьбе, и восполнить недочеты своей стороны по образцам противной, высматривая и заимствуя у нее то, в чем она сильнее.

Боярин в 16 в.

Отсюда любимые приемы изложения у Крижанича: он постоянно сравнивает и проектирует, сопоставляет однородные явления у славян и на враждебном им Западе и предлагает одно из своего сохранить, как было, другое исправить по-западному.

Отсюда же и видимые его несообразности: это - противоречия самой наблюдаемой жизни, а не ошибки наблюдателя: приходилось заимствовать чужое, учиться у врагов.

Он ищет и охотно отмечает, что в русской жизни лучше, чем у иноземцев, защищает ее от инородческих клевет и напраслин. Но он не хочет обольщать ни себя, ни других: он ждет чудес от самодержавия; но разрушительное действие крутого московского управления на нравы, благосостояние и внешние отношения народа ни у одного предубежденного иностранца не изображено так ярко, как в главе Разговоров о московском людодерстве.

Он не поклонник всякой власти и думает, что если бы опросить всех государей, то многие не сумели бы объяснить, зачем они существуют на свете.

Он ценил власть в ее идее, как культурное средство, и мистически веровал в свой московский жезл Моисеев, хотя, вероятно, слышал и про страшный посох Грозного, и про костыль больного ногами царя Михаила.

Общий сравнительный подсчет наблюдений вышел у Крижанича далеко не в пользу своих: он признал решительное превосходство ума, знаний, нравов, благоустройства, всего быта инородников.

Он ставит вопрос: какое же место занимаем мы, русские и славяне, среди других народов и какая историческая роль назначена нам на мировой сцене?

Наш народ - средний между "людскими", культурными народами и восточными дикарями и как таковой должен стать посредником между теми и другими.

От мелочных наблюдений и детальных проектов мысль Крижанича поднимается до широких обобщений: славянорусский Восток и инороднический Запад у него - два особые мира, два резко различных культурных типа.

В одном из разговоров, какие он вводит в свой трактат, довольно остроумно сопоставлены отличительные свойства славян, преимущественно русских, и западных народов.

Те наружностью красивы и потому дерзки и горды, ибо красота рождает дерзость и гордость; мы ни то ни се, люди средние обличием.

Мы не красноречивы, не умеем изъясняться, а они речисты, смелы на язык, на речи бранные, "лаяльные", колкие.

Мы косны разумом и просты сердцем: они исполнены всяких хитростей.

Мы не бережливы и мотоваты, приходу и расходу сметы не держим, добро свое зря разбрасываем: они скупы, алчны, день и ночь только и думают, как бы потуже набить свои мешки.

Мы ленивы к работе и наукам: они промышленны, не проспят ни одного прибыльного часа.

Мы - обыватели убогой земли: они - уроженцы богатых, роскошных стран и на заманчивые произведения своих земель ловят нас, как охотники зверей.

Мы просто говорим и мыслим, просто и поступаем, поссоримся и помиримся: они скрытны, притворны, злопамятны, обидного слова до смерти не забудут, раз поссорившись, вовеки искренно не помирятся, а помирившись, всегда будут искать случая к отместке.

Крижаничу можно отвести особое, но видное место среди наших исторических источников: более ста лет не находим в нашей литературе ничего подобного наблюдениям и суждениям, им высказанным. Наблюдения Крижанича дают изучающему новые краски для изображения русской жизни XVII в., а его суждения служат проверкой впечатлений, выносимых из ее изучения.

Ни письма Никона, ни сочинения Котошихина и Крижанича не получили в свое время общей известности.

Сочинение Котошихина не было никем прочитано в России до четвертого десятилетия минувшего века, когда его нашел в библиотеке Упсальского университета один русский профессор.

Книга Крижанича была "наверху", во дворце у царей Алексея и Федора; списки ее находились у влиятельных приверженцев царевны Софьи Медведева и кн. В. Голицына; кажется, при царе Федоре ее собирались даже напечатать.

Мысли и наблюдения Крижанича могли пополнить запас преобразовательных идей, роившихся в московских правительственных умах того времени.

Но всем этим людям XVII в., суждения которых я изложил, нельзя отказать в важном значении для изучающих тот век, как показателям тогдашнего настроения русского общества. Самой резкой нотой в этом настроении было недовольство своим положением.

С этой стороны особенно важен Крижанич, как наблюдатель, с видимым огорчением описывавший неприятные явления, которых он не желал бы встретить в стране, представлявшейся ему издали могучей опорой всего славянства.

Это недовольство - чрезвычайно важный поворотный момент в русской жизни XVII в.: оно сопровождалось неисчислимыми последствиями, которые составляют существенное содержание нашей дальнейшей истории. Ближайшим из них было начало влияния Западной Европы на Россию.

На происхождении и первых проявлениях этого влияния я и хочу остановить ваше внимание.

Думный дьяк.

15-16 вв.

ЮРИИ КРИЖАНИЧ

(Ок. 1618-1683)

Афоризмы

О том, как хороша, полезна, выгодна и нужна мудрость.

Бессловесные животные от рождения имеют одежду -- шерсть или перья, имеют оружие -- рога, зубы, острые когти; знают без учителей те вещи, которые нужны для их существования, и, что самое удивительное, все бессловесные животные умеют плавать.

Один лишь человек рождается нагим, безоружным, не умеющим плавать и ни в чем не сведущим. Он не имеет одежды, не имеет оружия, не имеет вещей, нужных для существования, если не добудет их (своим) трудом и потом; он ничего не знает, если не научится.

Однако же человеку даны два дара, которых лишены бессловесные животные: разум, -- чтобы (он) мог научиться мудрости, и руки, -- чтобы мог делать мудреные или искусные вещи.

Еще имей в виду, что:

Все люди рождаются глупыми, ни в чем не искусными, они медленно растут и еще медленнее становятся разумными.

Многие едва на сороковом году жизни и еще немного позднее осматриваются вокруг и начинают понимать, что такое мир и что в нем творится. Большая часть (людей), и едва ли не все (люди), лишь, когда состарятся, становятся разумными и узнают, что дотоле проводили жизнь в пороках и в суетных заблуждениях.

А когда начинают понимать, как надо было бы жить, тогда жизнь их покидает. Отсюда пошла поговорка: "разум у старцев и мудрость -- у седых головой". Отсюда же у старцев возникает желание и слова о том, как бы им хотелось вернуть прежние времена и как они ненавидят свои прежние стремления и поступки.

Итак, в этом отношении короли ничем не счастливее остальных людей, но, подобно смертным людям, многие короли жили в заблуждениях, в суеверии и в невежестве, о чем они в конце жизни сильно сожалели.

Однако скажут, что у королей есть свои советники.

Но у них есть (говорим мы) и льстецы, которые внушают им суетные надежды и ложные мнения и побуждают их к алчности, жестокости и безбожию.

Поистине у королей нет худших врагов, нежели те (люди), что предлагают им советы и способы обогащения, разоряющие подданных и опустошающие королевство.

Да и среди самих советников иные льстят и стараются только угождать и потакать (царю), иные алчны и бездушны и поэтому не могут подать никакого хорошего совета, иные боятся сказать истину, иные же -- хорошие люди и искренне заботливы, и хотят подать добрый совет, но не умеют.

И поэтому среди живых (людей) мало хороших советников, но, как некто сказал, мертвые советники (то есть книги) -- это самые лучшие (и) верные друзья.

Ведь книгами не движет ни алчность, ни ненависть, ни любовь, (они) не льстят (и) не боятся поведать истину.

Вот поэтому-то с самого порога жизни надо стремиться к мудрости и в течение остальной жизни надо время от времени спрашивать совета у мертвых советников, кои бы свободно открыли нам истину, чтобы мы знали, как прожить жизнь похвально, во славу божию и с пользой для нас и для всего нашего народа.

Всяким иным людям полезно учиться мудрости на собственном опыте, и только для верховных правителей это не хорошо и не полезно.

Ведь о таком учении говорится в пословице: "На ошибках учатся", а королевские ошибки влекут за собой огромный и неисправимый ущерб для народа.

Поэтому королям надо учиться мудрости у хороших учителей, (у) книг, (у) советников, а не на своем опыте.

Богатство и сила -- вещи ощутимые, все люди видят их (своими) глазами, все трогают руками, и оттого все их знают, и жаждут и ищут при этом большей частью -- недопущенными способами. А мудрость -- не заметна и поэтому для многих остается неизвестной, и вследствие того к ней не стремятся, (ее) не ищут, а многие даже и ненавидят ее. Но нам надо понять, какое благо приносит мудрость, если мы ее познаем, возлюбим и начнем к ней стремиться. Надо, чтобы своих подданных (и) родители своих детей наставляли стремиться к мудрости.

(Подобно тому), как это выше сказано о храбрости, так и мудрость переходит от народа к народу.

Ведь некоторые народы, как, например, египтяне, евреи, греки, были в древности очень сведущими в разных знаниях, а ныне они невежественны. А иные народы (как, например, немцы, французы, итальянцы) были некогда грубыми и дикими, а сейчас они на диво сильны и в ремеслах и во всяких науках.

Мы знаем, что за последние века некоторые знаменитые вещи изобретены итальянцами: как, например, колокола, магнитная игла, с которой корабельщики ходят по морю, пение на много голосов.

А немцами изобретено книгопечатание, часы, пушки, гравировка на меди и иные вещи. Так пусть же никто не говорит, что нам, славянам, волею небес заказан путь к знаниям и будто бы мы не можем или не должны им учиться. Ведь так же, как и остальные народы не за день и не за год, а постепенно учились друг у друга, так и мы тоже можем научиться, если приложим желание и старание.

Более того, мы считаем, что именно сейчас пришло время нашему народу учиться наукам. Ибо в сие время Бог по своему милосердию и щедрости вознес на Руси славу, силу и величие славянского королевства так высоко, что в прошедшие века у нашего народа никогда не бывало столь славного королевства.

И у иных народов мы видим, что в то время, когда какое-либо королевство достигало наибольшего своего величия, в то же самое время у этого народа начинали особенно расцветать и науки.

Значит, и нам надо учиться и надеяться, что под благородным правлением Алексея Михайловича мы сможем стереть плесень древней дикости, научиться наукам, завести более похвальные отношения (между людьми) и достичь более счастливого состояния.

Рассуждение о мудрости, о знании и о философии

Поскольку третья часть этих советов народу посвящена мудрости, то следует, прежде всего, кратко объяснить, что такое мудрость и знания, и философия.

Мудростью называется знание наиважнейших и наивысших вещей. А именно: о Боге, о небе, о земле, о человеческих нравах, о законопорядке и обо всяких великих, господских, премного важных и необходимых вещах.

Знание -- это понимание причин вещей, и знать -- это (значит) понять причины вещи. А кто не знает причин, не знает и самой вещи.

Философия, или мудролюбие -- это греческое и неудобное для нашего языка слово, и по-нашему правильнее (будет) называть ее "заботой (о мудрости)" и "желанием мудрости", и философа (звать) "рачителем мудрости".

Как вещи познаются по их причинам, посмотрим на примере солнечного и лунного затмения.

Тот, кто видит, как солнце и месяц меркнут, и не знает причины -- почему и отчего бывает затмение, тот не понимает этого затмения и удивляется, и ждет от него какой-нибудь беды. А кто понимает причину, по которой обычно бывает затмение небесных светил, тот понимает эту вещь и не удивляется, и не ждет от этого ничего плохого, ибо (он) знает, что это происходит вследствие обычного небесного движения, а не из-за какого-то необычного чуда.

Причиной называется то, от чего или из-за чего что-либо происходит.

Следствие -- это то, что происходит от причины из-за нее. Например: глина является причиной, а горшок -- следствием.

Основополагающих главных причин четыре: творец, материал, форма и цель.

Второстепенные причины: орудие, условия и другие.

Творящая причина -- та, что творит, создает, делает, порождает. Например: творящая причина горшка -- гончар, меча -- кузнец, дома -- плотник.

Материальная причина -- то, из чего что-либо состоит. Например: материал горшка -- глина, меча -- железо, дома -- дерево.

Формальная причина -- тот вид, или то качество, благодаря которому всякая вещь является самою собой и без которого (она) не может существовать. Например, свойством горшка является его округлость и пригодность для варки (пищи), свойством меча -- длина и острота, подобающая для рубки, свойством дома -- пригодность для людского жилья.

Конечная причина -- то, ради чего что-либо существует. Например, цель горшка -- варка, меча -- рубка, дома -- жилье.

Производящая причина -- это всякое орудие, оружие, посуда, с помощью которых что-либо производится. Например, производящей причиной для горшка является гончарный круг, для меча -- молот и клещи, для дома -- топор, пила и прочее.

Содействующая причина -- то, что облегчает, дает повод или является условием для создания чего-либо. Например: битва -- условие для (проявления) воинской храбрости, посольство -- повод для дальнейшего странствия. Условием лунного затмения является положение земли между солнцем и луной. Условием солнечного затмения -- прохождение луны между солнцем и землей.

Рачитель мудрости через причину познает следствие. Так, зная о движении луны, (он) понимает, что когда солнце меркнет, то оно не темнеет и не гаснет, а лишь бывает заслонено от нашего взора луной.

А (там), где причина будет неведома, он познает ее через следствия. Так, по результатам алхимии он поймет, что она лжива. Скажет (он) так: "алхимия испокон веков никого не сделала богатым, но несчетное (множество людей) сделала нищими. Следовательно, алхимия -- это не истинное средство обогащения, а обман и соблазн".

Из всего, что доселе было сказано, явствует: философствовать или мудрствовать (это) не что иное, как думать о причинах всяких вещей и выяснять, отчего, из чего, каким образом и для чего происходит то или это.

Всякий разумный муж должен быть философом в тех делах, которыми он занимается, особенно (если он) политик или какой-либо начальник. Если начальник хочет верно судить о вещах, он действительно должен понять причины многих и премногих вещей. Ибо никто не судит верно о какой-либо вещи, если не знает, от какого корня и вершины она происходит или от чего, из чего и для чего она сотворена.

Короче говоря, философия -- это не (особое) искусство или наука, а скорее тщательная и обдуманная рассудительность или опытность в суждении о всех вещах. Ибо философия учит правильно судить обо всех вещах, не ошибаться и не заблуждаться. Философ и ничего не знает, и знает все. Подлинный философ ничего не умеет делать и обо всем может судить.

***

О политической мудрости

Из всех мирских наук самая благородная наука и всем госпожа -- это политика или королевская мудрость.

Из всех (наук) она наиболее пристойна королям и их советникам. Ибо подобно тому, как в теле человеческом сила содержится в руках, быстрота в ногах, (а) разум в голове, так и в духовном теле всего народа разные свойства разделены между разными частями.

Сила -- у воинов, богатство -- у торговцев, а государственная мудрость пребывает более всего у короля и его советников.

Началом и основанием политической мудрости являются следующие две пословицы или духовные заповеди: "Познай самого себя", "Не верь чужестранцам".

Ибо (это) считалось самым главным из поучений семи мудрецов, и над дверями храма Аполлона (которого язычники считали богом мудрости) написано было это поучение: "Познай самого себя". То же говорит и Соломон: "Мудрость разумного человека -- понимание пути своего".

Ибо так же, как врач, не понявший болезни, не может лечить человека, так и политик, который не знает самого себя и своих сил и слабостей, вовеки не может судить о самом себе, правильно вести свои дела и заботиться о своих нуждах. Но иногда то, что он сочтет лекарством, окажется отравой, а того, что на деле будет лекарством, он будет бояться как отравы.

Первая помеха общему благу -- это незнание самою себя: когда люди слишком любят самих себя и свои поступки и обычаи и считают себя сильными, богатыми (и) мудрыми, не будучи таковыми.

Платон об этом пишет такими словами:

"Излишняя любовь к самому себе бывает причиной всех людских бед. Ибо поскольку люди любят самих себя больше, чем истину, они вовеки не могут понять, что дурно и что хорошо".

Познание истины и политическая мудрость сначала и до конца в том и состоят, чтобы познать самих себя, то есть природу, и нрав, и состояние народа и страны нашей.

Как политик познает самого себя?

Королевский советник должен, прежде всего, познать природные качества своего народа, то есть (его) природный нрав, таланты и недостатки, достоинства и пороки и все, к чему наши люди от рождения способны или неспособны.

Он должен (во-первых) оценить, и сравнить, и сопоставить обличие, склад, одежду, нравы у богатство иных народов и нашего народа.

Во-вторых, познать природные условия нашей страны или богатство и бедность наших полей: чем земля обильна, чем (она) бедна и чего лишена, что могла бы и чего не может уродить.

В-третьих, познать наше житие: чем оно бедно и чем онс славно, сравнив его с житием других народов и установив, в чем наше житие может считаться беднее, а в чем славнее жития соседних народов.

В-четвертых, познать силу и слабость нашу: в чем мы сильнее и в чем слабее того или иного народа.

В-пятых, познать отечественное правление или отечественные законы и обычаи и древнее и нынешнее состояние народа: что в законах, в обычаях и стародавних государственных указах установлено хорошо и что -- плохо.

В-шестых, познать силу и слабость всего королевства: что безопасно и что опасно для королевства, кто наши соседи друзья (и) враги, каковы их силы, желания и думы, какая польза и какой вред нам от них обычно бывает или может еще быть впереди.

В-седьмых, познать способ использования своего богатства или знать, как пользоваться своим добром, которое оп природы дано богом народу и земле нашей, и уметь сохранил его. То есть надо направлять умы и руки подданных ко всем; тому, на что они пригодны и способны и что может быть полезным для народного блага. А землю возделывать так, чтобы мы взяли от нее все плоды, какие она только может уродить.

В-восьмых, скрывать от иных народов тайны народа и королевства нашего. Скрывать неискусность и всякие общие пороки нашего племени. Соблюдать достоинство и славу народную.

В-девятых, уметь различать разные советы. Ибо некоторые советы, полезные какому-либо иному народу, могли бы и нам быть полезны. А иные советы полезны для других народов, а для нас были бы вредны.

Иные (советы) для других вредны, а для нас могли бы быть полезны.

Все это можно понять благодаря обдумыванию причин....

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 09/09/2010, изменен: 09/09/2010. 43k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 6 штук.	Оценка: *7.854** Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Затопило нас множество инородников"...

Каменев Анатолий Иванович
"Затопило нас множество инородников"...