ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Зееловские высоты

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Переход войск Суворова через Сен-Готард 13 сентября 1799 года.

Художник Коцебу Александр Евстафьевич (1815-1889)

Н. Попель

Зееловские высоты

("Плацдарм -- Зеелов -- Мюнхеберг -- Берлин -- рейхстаг")...

(фрагменты из кн. "Впереди -- Берлин!")

Бронетранспортер прыгал на ухабах дороги, объезжая воронки, перегонял идущие к фронту машины.

Апрель!

Солнышко ласково припекало, и волнующий запах зелени чувствовался даже сквозь дым и гарь военной страды.

Весна на Одере властно напоминала о себе, несла радость победы.

Наш путь, как и на Висле, лежал сейчас к командному пункту Василия Ивановича Чуйкова, куда вечером должен был прибыть Военный совет фронта. Времени в запасе оставалось порядочно, и мы воспользовались возможностью и заехали в передовые отряды.

Как подготовились к боям Гусаковский с Темником?

Бригада Гусаковского нацелилась своим острием на Зеелов по единственной короткой дороге прямо к Берлину. Главные же силы корпуса Бабаджаняна пока еще находились на нашем правом берегу Одера.

Кюстринский плацдарм был, по выражению Шалина, "и мал, и гол" -- где уж разместить махину пяти армий фронта!

Соединения теснились как могли.

С удовольствием разглядывали по дороге своих гвардейцев: свежевыбритые, подтянутые, задорные. Ордена и комсомольские значки так и сияют на новеньких гимнастерках.

Танки принаряжены к решающим боям: броню украсили надписи с бесконечно повторяющимся словом "Берлин": тут и "Впереди -- Берлин!", и "Путь домой -- через Берлин", и, наконец, самая краткая -- "Даешь Берлин!"

На головном танке Помазнев начертил схему предстоящего -- последнего -- боевого маршрута бригады: "Плацдарм -- Зеелов -- Мюнхеберг -- Берлин -- рейхстаг".

-- Не боевые машины, а прямо-таки выставка современного плаката, -- пошутил Катуков.

-- Инициатива группоргов, -- объяснил Гусаковский. -- В батальонах еще понаготовили знамена с бригадными значками, чтоб в Берлине водрузить.

В 1-й гвардейской бригаде у Темника картина была та же, что и у Гусаковского.

На танках ветеранов сорок первого года начертано: "Москва -- Берлин".

-- Что ж ты, Темник, ради наступления на Берлин побриться поленился? -- шутливо намекал Катуков на густые усы командира бригады.

-- Не могу, товарищ командующий. Мои усы танкисты прозвали "Смерть Гитлеру". Убьют Гитлера -- тогда сбрею!

-- Ничего, подходящий зарок придумал!

Недалеко от Темника расположился и командный пункт Чуйкова.

Командующий 8-й гвардейской армией давно славился гостеприимством, но, когда мы увидели подготовленные для нас блиндажные "апартаменты", решили, что на этот раз он сам себя превзошел.

Здесь был построен целый подземный домище: просторное рабочее место, место для отдыха и столовая!

-- Хороши у вас саперы, Василий Иванович! В который раз удивляемся!

-- Чем богаты, тем и рады, дорогие товарищи танкисты!

Прекрасно замаскированный саперами наблюдательный пункт армии.

Не только с воздуха -- буквально в сотне метров его невозможно было заметить.

Мои руки сами потянулись к биноклю: ну-ка, что там, у противника, делается?

К вечеру приехал Военный совет фронта.

Нервничаем: ведь в три начнется!

-- Передовые батальоны все сделали, Василий Иванович? -- спрашивает командующий фронтом.

Чувствуется, что и он взволнован.

-- Двое суток, четырнадцатого и пятнадцатого, непрерывно боем разведывали противника при поддержке артиллерии и танков. Доходили до первой, даже до второй траншеи.

Сведений разведка боем дала немного.

Подтвердилось лишь то, что мы знали и раньше.

Маршал Жуков тут же спросил Чуйкова:

-- А свой план наступления мы этим не раскрыли?

-- Как приказали, товарищ маршал, так я и сделал! -- Чуйков разводит руками.-- А чего можно тут раскрыть? Ведь в принципе повторяем тактику прорыва на Висле! Направление удара немцам ясно -- с плацдарма. О времени они тоже приблизительно догадываются. Четырнадцатого: апреля мои гвардейцы взяли пленного, так он прямо заявил: "Это не было вашим настоящим наступлением. Большое наступление будет дня через два. Через неделю вы будете в Берлине, а через две недели война кончится". Умный солдат, не сумел его Гитлер до конца оболванить. Так что и место, и время удара противнику примерно известны. Но, думаю, они не догадываются, что мы применим опять старую тактику: уж это будет для них полной неожиданностью.

Георгий Константинович Жуков, которого развеселили соображения немецкого солдата о сроках и исходе операции, при последних словах Чуйкова слегка поморщился:

-- Чего ж нам обезьяну выдумывать, когда она давно в джунглях бегает! Тактика наступления испытана, противоядие у немцев не придумано. Да еще когда они попробуют нашу новинку -- ночной удар с подсветкой,-- не беспокойтесь, эффект будет! Представляете себе: сочетание мощного артогня, удара бомбардировочной авиации -- и тут же, неожиданно, прожектора! Световой удар, если можно так выразиться!

В три часа ночи (в пять часов по московскому времени) была начата артиллерийская подготовка.

Стволов у фронта было столько, что командующий фронтом приказал сократить время огневой обработки полосы противника. Всего двадцать минут били наши пушки по целям, которые ярко освещались сотнями прожекторов. Выглядело это очень красиво и внушительно.

-- Откуда прожекторов столько набрали? -- интересовался Катуков, любуясь лучами, плавно скользившими по тучам дыма, пыли, гари.

-- Кто его знает...

Дан сигнал -- и пехота вместе с танками непосредственной поддержки ринулась в атаку на "ослепленного" противника.

И вот уже Чуйков докладывает: захвачена первая позиция!

Командующий ходит, довольно потирая руки.

Бормочет: "Хорошо! Хорошо! Очень хорошо!"

Пройдена вторая позиция! Кажется, успех дела решен!

Но примерно к обеду Василий Иванович, с лица которого улетучилась недавняя радость, неохотно доложил, что огневое сопротивление противника усилилось и гвардейская пехота залегла.

-- Что значит "усилилось"?! Почему залегли? -- спросил Жуков. -- Вперед!

-- Сильное сопротивление с Зееловских высот. Бьет масса артиллерии. Пехота лишена поддержки танков: часть сожжена, другие завязли в болотах и каналах одерской поймы.

-- Атака захлебнулась? -- Жуков просто не мог поверить. -- Это вы хотите сказать?

-- Захлебнулась или не захлебнулась, товарищ маршал, -- Чуйков мрачно тряхнул головой,-- но наступать мы будем!

И пехота опять рванулась на Зееловские высоты.

И снова безрезультатно.

Артиллерия противника свирепствовала, появляясь там, где мы ее абсолютно не ожидали. Один за другим вспыхивали и загорались танки, застрявшие в каналах или торфяной жиже.

Во второй половине дня маршал Жуков не выдержал: отказался от первоначальной идеи ввести нас в чистый прорыв и принял предложение Катукова пустить танковую армию в бой немедленно.

Но единственную среди пойменных болот дорогу на Зеелов насквозь простреливали вражеские пушки.

Вскоре наши подбитые танки перегородили проезжую часть, затем были забиты кюветы: в них тоже застряли боевые машины.

К вечеру можно было подвести неутешительный итог: первый день генерального наступления не ознаменовался развитием успеха войск 1-го Белорусского фронта.

Наутро пришло радостное сообщение: 1-й Украинский фронт прорвал главную полосу обороны противника, и маршал Конев, согласно плану, ввел в прорыв танковые армии.

После отъезда Военного совета фронта мы с Катуковым рассудили, что делать на КП Чуйкова нам больше нечего.

Решили ехать в армию, чтобы самим двигать войска вперед.

Оставили связь напрямую и уже через пятнадцать минут оказались в своем штабе.

-- Товарищ генерал, притащили пленного с важными документами,-- доложил командир отдельного разведывательного мотоциклетного батальона майор Графов.-- Приехал на фронт из самого Берлина.

-- Давай сюда!

Немец, судя по всему, был штабным офицером.

Документ, захваченный при нем, оказался очередным приказом Гитлера по войскам, в котором подводились итоги боев за 16 апреля.

Фюрер торжественно извещал армию, что наше наступление отбито и тем самым выиграно время для поисков конфликта между союзниками. "На Одере решается судьба Европы,-- писал Гитлер.-- Здесь будет поворотный пункт войны... Русские потерпели самое кровавое поражение, какое только вообще может быть". Для поднятия духа Гитлер с пафосом объявил, что Геринг передает Берлину сто тысяч асов, Гиммлер -- двенадцать тысяч лучших сотрудников гестапо и СС, Дениц -- шесть тысяч моряков. Эти подкрепления и спасут Берлин!

-- Вы верите тому, что здесь написано? -- спрашиваю гитлеровца.

Пленный поднял на меня худое, измученное лицо. Стали видны глаза -- безумные глаза фанатика.

-- Кто верит фюреру -- верит в победу!

-- Но мы под Берлином...

-- Мы тоже были под Москвой!

-- Но мы тогда еще только собирались с силами, а вы сейчас свои силы уже израсходовали. На что вы рассчитываете?

Абсолютно спокойно он ответил:

-- На чудо.

На исходе дня 16 апреля Михаил Алексеевич Шалин доложил, что, несмотря на неоднократные атаки пехоты и танков, взять Зееловские высоты не удалось: фронт застрял.

Катуков расстегнул ворот, глубоко вобрал в себя воздух:

-- Такого сопротивления за всю войну не видал. Как вкопанные стоят гитлеровские черти! А нам приказано наступать -- днем и ночью двигаться, не считаясь ни с чем! Надо ехать в войска.

До штаба Бабаджаняна всего полчаса езды.

Дорогу освещало зарево пожарищ.

Почва под колесами ощутимо вздрагивала от могучей канонады: это советская артиллерия обрабатывала Зееловские высоты, которые упрямо, поливая кровью метр за метром, штурмовали тысячи воинов.

В штабе корпуса застали комбригов.

Гусаковский, Смирнов, Моргунов -- все окружили Бабаджаняна и Веденичева, анализировавших обстановку по карте.

Завидев нас, Армо вытянулся, на лице -- отчаяние.

-- Почему задержка?!

Доложил.

Трудности у корпуса действительно большие.

Передовой отряд сумел прорваться к высотам на максимальной скорости. Это было настоящим подвигом: маневра у Гусаковского не было, единственную дорогу -- и ту забил стрелковый корпус генерала А.И. Рыжова.

И все-таки авангард Армо, а вслед за ним и остальные бригады вырвались к линии вражеской обороны.

Но на подъеме стало особенно тяжело: высоты оказались недоступными для танков.

Сначала командиры танков пытались маневрировать по пологим местам, но таких почти не оказалось. Чем ближе к вершинам, тем отвеснее вздымались кручи.

Опытные механики-водители повели боевые машины по диагоналям подобно тому, как человек штурмует неприступную вершину не прямо в лоб, а зигзагами. Но для танков идти на подобный маневр было смертельно опасным делом: немецким снарядам подставлялась уязвимая бортовая броня. Сами танкисты зачастую не могли открыть ответный огонь, так как на склонах их пушки задирались высоко кверху.

На пути гвардейцев были минные поля и рвы, фаустники поджидали их в каждом окопе, а главное, тяжелая артиллерия и зенитки, поставленные на прямую наводку, простреливали почти каждый метр склонов.

-- Бьют в упор! -- кончил доклад Бабаджанян. -- Взять в лоб Зеелов очень трудно, можем положить весь корпус -- и все равно это будет без толку.

-- Ваше решение?

Тогда Бабаджанян осторожно провел красным карандашом небольшую стрелку по линии железной дороги, рассекавшей Зееловские высоты на правом фланге, километрах в пяти севернее города Зеелова.

Гетман на лету понял эту идею обхода, одобрительно прошептал: "Верно! Напролом лезть нечего, надо умненько",-- и стал внимательно разглядывать изогнутую светло-коричневую полоску высот, перечеркнутую красной карандашной линией.

-- Главными силами отвлеку внимание,-- в черных глазах Бабаджаняна заиграла привычная хитринка,-- а по насыпи железки пущу Гусаковского. Здесь крутизны нет, проем для дороги вырыт. Если успеем ворваться в боевые порядки противника...

Широкая худая ладонь Армо легла ребром на намеченную цель, -- и пальцы его согнулись, как бы сгребая высоты в полуокружение.

.. .Тьма сгустилась, но бой не прекращался.

Пять армий фронта без передышки рвались вперед.

Грохотали тысячи пушек, взрывались десятки тысяч бомб, трещали сотни тысяч автоматов и винтовок, и под весь этот аккомпанемент "профессор наук передового отряда", как любовно звали товарищи Гусаковского, незаметно подобрался на фланге к позициям врага, с боем прорвал их и свернул по тылам к югу.

В 23:00 пришло сообщение, что первые три домика на северной окраине города Зеелова находятся в руках танкистов.

Я немедленно радировал Шалину:

"Бабаджанян тянет в прорыв весь корпус и вместе с пехотой Рыжова обходит Зеелов с северо-запада. Как у Дремова?"

"Темник вклинился на скаты высот,-- отвечал Шалин. -- Противник контратакует свежей дивизией. Положение тяжелое".

Военным советом армии было принято решение перебросить Дремова на маршрут Бабаджаняна и развивать успех.

Всю ночь и первую половину следующего дня корпус Бабаджаняна вел упорные бои: частью сил развивал успех на запад, а группа подполковника П.А. Мельникова повела наступление на восток, в тыл обороны противника.

Корпус будто серпом охватил гитлеровцев с фланга и медленно скашивал все, что оказалось зажатым между его концами.

17 апреля, ко второй половине дня, выступ шириной в несколько километров вдавился на гребни высот: оборона противника надломилась на самом важном направлении.

К 19 часам противник был полностью выбит из Зеелова.

Мы с Бабаджаняном и Гусаковским поднялись на вершину одного из холмов.

К востоку просматривалась вся пойма -- до Одера.

Гусаковский не сводил глаз с немецких позиций, пройденных вчера утром нашими частями.

Внимание Бабаджаняна привлек небольшой участок на север от Зеелова.

Десятки разбитых немецких танков, самоходок, орудий, минометов -- настоящее кладбище военной техники.

-- Что это -- район прорыва? -- спросил он Гусаковского.

Тот кивнул:

-- Да. Думал, конец нам здесь будет!

-- А чья работа?

-- В основном -- самоходчиков. Бой был ночной, суматоха жуткая, дым, темнота. Тут как раз батарея самоходок Николая Поливоды из засады и лупила в упор по танкам. И результат получился неплохой: восемь "тигров"! А уже после боя майор Лавринович, заместитель Мельникова, доложил, что пропал командир самоходки старший сержант Кибизов с самоходкой. Такое расстройство у Мельникова: лучший экипаж потеряли! А наутро этот Кибизов подкатывает к нам собственной персоной. Мельников напустился на него -- где, мол, пропадал? Оказывается, тот пристроился к отступающим немцам в хвост и на марше еще пару "тигров" уничтожил. Весь полк над Кибизовым подшучивал: чего он до самого Берлина втихую не дошел, первым был бы героем! Ради двух фашистских "тигров" такую возможность упустил. А он оправдывался, что пожадничал, захотел дюжину танков на счету иметь.

Гусаковский улыбнулся, потом что-то вспомнил и тяжело вздохнул:

-- Хорошо, что Пинский у меня под рукой был, а то была бы ночью беда с Мельниковым. Тяжело полку досталось. Прямо на штаб Мельникова вышли сорок танков с пехотой, а у Мельникова при себе две самоходки да писаря с кашеварами. Молодец, не растерялся: и повара, и ординарца -- всех в цепь выдвинул, лично вступил в бой, поджег два танка. Выиграл время для подхода батальона Пинского. Как показали пленные, немцы рассчитывали в этом месте закрыть брешь, а после с нами расправиться у себя в тылу. Подтянули к железке артиллерию и повели шквальный огонь по головным танкам Пинского. Дорога тут одна -- насыпь, маневра у танкистов нет, для немецких пушек исключительно удобно: подобьют первую машину, и вся колонна должна встать. Метко они стреляли -- и первый, и второй наш танк зажгли. Командиры комсомольских экипажей Васильев и Золотев не растерялись, сумели быстро потушить огонь, ликвидировать пробку. Через час все кончилось: фашисты удрали...

18 апреля, во второй половине дня, начальник рации Бабаджаняна доложил, что меня вызывают в штаб армии.

Штаб размещался в маленьком синем домике на северной окраине Зеелова.

Распахнул дверь.

За столом сидел Михаил Алексеевич Шалин.

По другую сторону стола, на маленькой скамеечке,-- Катуков с телефонной трубкой в руке.

Михаил Ефимович, увидев меня, протянул телефонную трубку:

-- Кириллович, тебя маршал вызывает.

Из разговора с комфронтом стало ясно, что вошедший в наше подчинение отдельный танковый корпус генерала И.И. Ющука, по сведениям маршала Жукова, находился в двадцати километрах к западу от Зеелова. В конце разговора я получил личный приказ: немедленно выехать к Ющуку, разобраться и тянуть туда всю армию.

-- Михаил Алексеевич, в какую точку вышел Ющук?

-- Известно, что находится рядом, справа от Бабаджаняна.

Приказ сбил нас с толку: мы знали генерала И.И. Ющука как дисциплинированного командира и недоумевали -- неужели он, достигнув такого успеха, сообщил сведения об этом через голову штаба армии прямо во фронт?

Маршал Жуков не назвал точки, куда корпус вышел, просто -- "Впереди вас на двадцать километров, а вы тащитесь..."

Но вызвать маршала снова и задать ему вопрос, в какой именно точке находится И.И. Ющук, мы не решились.

Хотя солнце уже закатывалось, надо было ехать -- выполнять приказ.

Это легко сказать -- "корпус впереди"! А где именно?

Поехал на северо-запад.

Первым по дороге попался населенный пункт Нейхарденберг.

Дома целые, улицы чистые, кругом зелень, а из-за низеньких заборчиков выглядывают местные жители. От этой картинки мы остолбенели: куда это мы заехали?

Но приказ есть приказ -- покатили дальше.

Уже диск солнца чуть виден за горизонтом, а во встречных селениях везде одно и то же: немцы встречаются на улицах, разглядывают проезжающий бронетранспортер, а Ющука не видать и не слыхать.

Дорога пошла лесом.

Едем осторожно, оглядываемся: танковый корпус должен быть где-то в этом районе.

Вдруг как шарахнет мина около нашего бронетранспортера!

-- Товарищ генерал, немцы сзади! -- кричит автоматчик.

Оглядываюсь -- два вражеских бронетранспортера. Смотрю вперед -- пехота! Угодили в засаду.

Самочувствие наше понятно: заехать в лапы к врагу в апреле сорок пятого года -- что могло быть нелепее и обиднее!

-- Расчет к пулеметам! Будем прорываться просеками!

"Только бы,-- думаю,-- не перекрыли дороги".

Пулеметчик удачно поджег загородивший путь вражеский бронетранспортер, и -- "окруженье пробито".

Выбрались на дорогу, по которой двигались сюда. Опять все то же: войск никаких нет, и так почти до самого Зеелова.

Северо-западнее его показались на опушке леса танки.

Подъехали:

-- Кто такие?

Оказалось -- передовой отряд корпуса Ющука.

Всего в пяти километрах от корпуса Бабаджаняна!

Я чуть не задохнулся от возмущения: "Шутить вздумали!"

Немедленно явился командир передового отряда, Герой Советского Союза полковник Н.П. Константинов.

-- Какую точку доносили в штаб корпуса?

-- Вот эту самую, товарищ генерал.

По рации Константинов немедленно связал меня с генералом Ющуком.

Разговор был у нас короткий.

"Где сумел пройти бронетранспортер, -- передавал я, -- там, надо думать, сумеет пройти и танковый корпус. Если в течение ночи не выйдете, доложу маршалу Жукову о ложной информации штабу фронта".

-- Я не докладывал! -- уверял Ющук.

Но докладывал -- не докладывал, а не сумеет Ющук выйти в указанное место -- худо ему будет.

В течение ночи корпус, не встречая большого сопротивления, прошел по маршруту, разведанному бронетранспортером.

Утром, убедившись, что корпус Ющука вышел на указанный рубеж, я доложил начальнику штаба фронта генералу М.С. Малинину, что приказ выполнен, связь с Ющуком установлена, корпус -- там-то.

Что же произошло?

Севернее нас на Берлин наступала 2-я гвардейская танковая армия С.И. Богданова. Как позже выяснилось, не в силах больше сдерживать его напор, противник перебросил навстречу Богданову дивизию, защищавшую участок, куда мне как раз "повезло" заехать.

Буквально на несколько часов образовалась щель, в которую в силу "стечения обстоятельств" успел проскочить корпус Ющука.

Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Доехать до штаба армии по улицам Зеелова было делом непростым.

Войска загромоздили все перекрестки, переулки, объезды и садики.

Артиллерия противника вела сюда огонь не переставая, прорвавшиеся "юнкерсы" бомбили город, но солдаты как ни в чем не бывало шутили, смеялись возле своих "ротных Теркиных", с аппетитом поглощали знаменитую солдатскую кашу, покуривали пайковую махорку.

Жизнь шла обычным чередом, на обстрелы почти не реагировали.

Привыкли!

Водительское искусство Миши Кучина преодолело пробки: мой бронетранспортер добрался до штаба.

Еще за дверью, услыхав знакомый ровный голос, я догадался: в прифронтовой Зеелов явился член Военного совета фронта генерал-лейтенант К.Ф. Телегин.

Вхожу, здороваюсь.

-- Что нового? -- спрашивает Константин Федорович.

Докладываю ему об успешном продвижении Ющука, Телегин доволен, но вида не показывает.

-- Знаю, знаю, что правый фланг у вас действует хорошо. А почему отстал Дремов? Вызовите Шарова, пусть доложит обстановку на участке.

Генерал-майор Василий Михайлович Шаров был теперь начальником политотдела в 8-м механизированном корпусе Дремова, вместо убывшего во 2-ю танковую армию полковника Литвяка.

Не хотелось нам расставаться с Литвяком, но для общего дела -- на повышение -- было не жаль: вырос!

А Шарова я знал еще как старого сослуживца по Ленинградскому военному округу и Финской войне. В Отечественную войну он работал начальником политотдела одной из танковых армий.

-- Люди не виноваты! -- докладывал Шаров Телегину. -- Сделали все возможное, но с ходу взять Зееловские высоты было невозможно! Здесь было не наступление, даже не прогрызание, а настоящий штурм высот! Лавиной бросались справа, слева, снова справа, все пытались вырваться на вершины. Головной танк Героя Советского Союза Тихомирова все-таки прорвался. Танку, может, легче стало, а экипажу еще труднее! Артиллерия била по ним шквалом, порвало гусеницу, болванкой изранило весь экипаж. Радист Карев, сам глухой от взрыва, выполз из танка, вытащил раненых товарищей, и все вместе исправили гусеницу. Но в темноте не заметили фаустников. На волосок от гибели были. Их Бочковский чудом спас...

Как я понял из рассказа Шарова, комбата Бочковского, что называется, "заело": как это он, Бочковский, не вышел на вершину?! Маневрируя по пологим местам, командир батальона сумел-таки вырваться наверх, рядом с Тихомировым. Передний люк танка Бочковского был, по обыкновению, открыт: так удобнее высматривать дорогу на склонах. Поэтому Бочковский сразу заметил двух фашистов, наводивших свои "фаусты" на неподвижный танк Тихомирова. Медлить нельзя было ни секунды. Комбат скомандовал: "Налево!" -- и оба смертника были сразу раздавлены. Одновременно танк Бочковского остановился, подбитый. Сам командир без звука повалился внутрь машины: осколком снаряда его ранило в бок.

Дальше события развивались так.

К беспомощным машинам двинулся "тигр".

Фашист шел нагло, намереваясь расстрелять оба танка в упор. Тогда парторг батальона Василий Пятачков вытащил из рук убитого гитлеровца фаустпатрон и поджег немецкий танк. В третий раз за какие-нибудь полчаса танкистов спасла от верной гибели гвардейская дружба.

-- Людей винить нельзя! -- повторил в конце доклада Шаров. -- В этом бою, товарищ член Военного совета фронта, невозможно выделить отдельных героев: героями были все. Коммунисты и комсомольцы шли впереди. И если мы не взяли Зеелов с ходу, то не по нашей вине. Такая там была оборона -- можем наглядно показать!..

-- Проезжал, сам видел,-- согласился Телегин.-- Но трудно не трудно, а наступать надо! Богданов, смотрите, куда вышел, а вы отстаете. Орешек вам попался подходящий, не спорю, и сделано вами немало. Но это не значит, что вы можете топтаться на месте.

-- Мы не стоим на месте, товарищ генерал. Медленно, но продвигаемся.

Перед уходом Шарова я задержал его на несколько минут:

-- Как состояние Бочковского?

-- Рана тяжелая, товарищ генерал, настроение подавленное, переживает, что придется проститься с армией. Одно твердит: "Кончена жизнь". Жалко его. Три года воевал, а перед самым Берлином не повезло.

А мне мало было сказать "жалко" -- больно! Неужели и Бочковского потеряем, как других ветеранов?

Но упрямая воля Бочковского помогла его организму выстоять и на этот раз.

Долго пришлось ему лежать в госпитале, но молодой офицер все-таки возвратился в армию.

Корпус Дремова по маршруту Бабаджаняна перегруппировался на свое направление.

Он двигался днем, почти вдоль самой линии фронта, и, не будь надежного прикрытия с воздуха, непременно разбомбила бы его вражеская авиация.

Выйдя на свою полосу, 8-й механизированный корпус вступил в тяжелые бои. Сопротивление врага было невероятно упорным.

-- Засекли корпус, проклятые! -- ругался Катуков.-- Пленные есть?

-- Есть.

-- Ну-ка давай кого-нибудь сюда.

Привели фашиста.

-- Имя?

Он назвал свое имя.

-- Часть?

-- Рядовой танковой дивизии "Мюнхеберг".

Предположение оправдалось: немцы сумели обнаружить наш маневр и перебросили навстречу Дремову новые соединения.

Пленный говорил охотно, особенно по общим вопросам.

-- Фюрер приказал продержаться всего сорок восемь часов. Через двое суток наступит перелом, и новые армии перейдут в решительное наступление. Перед Берлином противник будет разбит -- это сказал в своем выступлении гаулейтер и комиссар обороны Берлина Геббельс. Войска СС выстоят эти сорок восемь часов. И победа будет за нами!

-- Вы уверены в этом? До Берлина всего сорок пять километров!

-- По приказу фюрера каждый населенный пункт объявлен крепостью и каждый немец должен защищать свой дом и свою квартиру до конца. Любые разговоры о капитуляции, даже со ссылкой на фюрера, будут караться виселицей. Это тоже сказал нам доктор Геббельс.

-- Кто у вас может запретить Гитлеру вести переговоры о капитуляции? -- спросил Катуков.

-- Сам фюрер запретил! Прежде чем вы успеете подвергнуть физическому уничтожению нашу расу -- высшую расу всего человечества! -- мы заставим вас захлебнуться в вашей крови. А потом придут на смену свежие силы, и вы погибнете!

-- Фанатик,-- поморщился Михаил Ефимович, после того как эсэсовца увели. -- Но насчет приказа о крепостях по всему пути, кажется, не врет. Мюнхеберг уже в третий раз переходит из рук в руки. Мюнхеберг, в честь которого наименовали танковую дивизию, был небольшим городком, стоявшим примерно на полпути между Зееловым и Берлином. Пробиться туда корпусу Бабаджаняна оказалось неимоверно трудным делом: единственная дорога была завалена, заминирована, простреливалась артиллерией на каждом километре. Из придорожных кустов били фаустники.

Но и в этих тяжелых условиях командир корпуса нашел выход:

-- Ломай лес! -- приказал он Гусаковскому.

Машины, подминая деревья, поползли по чаще.

Марш оказался тяжелым: обзора не было, фаустники безнаказанно вели огонь с деревьев, даже специальные защитные приспособления здесь не спасали.

Иосиф Ираклиевич решил пустить вперед мотострелков.

Они уничтожали засады, подводили танки к укрепленным точкам -- стрелки как бы повели за собой боевые машины.

Так, отвоевывая метр за метром, части дошли до Мюнхеберга и заняли, наконец, город.

Штаб армии в этот вечер разместился в маленьком поселке Шенфельде, южнее Мюнхеберга.

Михаил Алексеевич Шалин с тревогой наносил на карту обстановку.

С севера, с запада, с юга -- будто подковой охватил противник вырвавшуюся вперед армию.

Но армия продолжала продвигаться на запад.

Теперь на ее пути потянулись леса, горевшие от залпов "катюш", от авиационных бомб и снарядов. Пламя полыхало на десятки километров и закрывало половину неба.

Обойти его было невозможно: с флангов дорогу преградили озера.

Гвардейцы пошли напрямик.

Наш бронетранспортер двигался за колонной корпуса Бабаджаняна.

Вскоре ехать стало невозможно, пришлось слезть и идти пешком.

В двух шагах не видно ни зги.

-- Убьют -- не узнаешь откуда. -- Катуков прикрыл рукавом воспаленные от дыма глаза.

На дороге то и дело мы натыкались на следы лесного боя.

Вот у поворота валяются обломки автомашин: кузов и кабину разнесло фугасом в мелкие щепки, оторванные колеса отбросило на полсотни метров. Неосторожный шофер чуть свернул с колеи на обочину -- и его настигла коварно замаскировавшаяся смерть.

Недалеко отсюда -- раздавленная фашистская батарея кинжального действия.

Катуков чуть не зацепился ногой за проволоку, переброшенную поперек дороги.

Один конец ее уползал направо от просеки к мине. По другую сторону, в кустах, валялся труп смертника. Его выброшенная вперед рука как бы в последнем усилии пыталась втянуть прицеленную мину за проезжую колею.

На узкой просеке достаточно подбить головную машину -- и вся колонна встанет.

Но очередь автоматчика успела оборвать жизнь фашиста в последнее мгновение.

Впереди -- черная стена дыма.

Упавшие деревья чадят, дым дурманит голову. Наша одежда начинает тлеть. Скоро ли будет конец этому пожарищу?

Кажется, что движемся бесконечно долго. Иногда приседаем, чтобы у самой земли разглядеть дорогу под черными клубами дыма. Перешагиваем через трупы, обходим обгорелую коробку танка: это дело рук смертника-фаустника, которого тут же, на дороге, сразила пуля нашего автоматчика.

Бой слышится все ближе и ближе.

Дорога вынырнула на небольшую полянку.

В центре ее -- несколько санитарок с ранеными, рядом -- бронетранспортер. В нем даже издали можно заметить подвижную фигуру Бабаджаняна.

Закопченный, в обгорелом комбинезоне, он торопливо спешит нам навстречу.

Подбежав к нам, Бабаджанян вместо рапорта раскрывает ладонь и показывает исковерканный, пробитый пулей орден Красного Знамени.

-- Вот. Наповал! Лучшего начполитотдела бригады Федора Евтихиевича Потоцкого.

Боль сжала мое сердце.

Умницу, храбреца, настоящего коммуниста, прошедшего невредимым десятки боев, смерть настигла у ворот Берлина. Еще две-три недели -- и наступит великое счастье победы!

Но пока приходится платить за нее: гибнут самые дорогие люди.

-- Как это случилось? -- спрашивает Катуков.

-- Только что сам начал слушать раненых, которые вынесли его тело. Пройдемте к ним.

Гибель Потоцкого была так же самоотверженна, как и его жизнь.

Эсэсовский карательный отряд, отбив у наших разведчиков село, приступил к расстрелу местных жителей за то, что они выбросили белые флаги. Узнав об этом, Потоцкий поднял бойцов в атаку и спас немцев -- стариков, женщин и детей. А сам погиб в этой схватке...

-- Разрешите доложить? -- раздалось вдруг рядом.

Мы и не заметили, как подошел Помазнев -- тоже черный, в обгорелой одежде, но с сияющими глазами.

-- Что? -- вскинулся Бабаджанян.

-- Мост в междуозерье захвачен. Бригада переправляется на тот берег. Батальон Пинского пошел на Карлхорст.

Карлхорст был пригородом, по существу, уже окраиной Берлина.

-- И мост стоит целый? -- Бабаджанян внимательно, даже недоверчиво вглядывался в лицо Помазнева.

-- Так точно. С тыла его взяли. За дымовой завесой. -- Помазнев показал рукой на горящий лес.-- Гусаковский незаметно переправил на ту сторону батальон амфибий. Мост охранялся батареей, двумя танками и ротой фаустников. Они не ожидали, что наши явятся к ним со стороны Берлина. Пикнуть не успели! Гусаковский послал меня скорее вытащить бригаду с этого пожарища: за мостом нет огня.

Командир корпуса немедленно стал отдавать распоряжения о переправе.

Берлин был совсем рядом!

-- Что это у тебя за иностранцы? -- спросил удивленно Катуков у Бабаджаняна, заметив странную группу, стоявшую за бронетранспортером полковника.

-- Ах, эти... Разрешите представить вам японского консула в Берлине со всем штатом, -- отрапортовал командир корпуса.

Представитель микадо при дворе фюрера оказался маленьким, щуплым, глаза его скрывались под большими роговыми очками. Вначале он выглядел перепуганным и все твердил на ломаном русском языке: "Ми -- друзья, ми -- союзник".

Здесь мне пришлось вести себя как дипломату: вежливо приветствовал японца, хоть сам в это время думал: "Как же, знаю, знаю таких союзников, на Халхин-Голе встречались. И довелось же ему попасть именно в "монгольскую" бригаду Гусаковского!.."

Успокоившись насчет собственной участи, господин дипломат стал заботиться о семье:

-- Жена спасать, жена!

-- Чья жена?

-- Мой жена. Домик... э, как это, посольство... не это...-- и он изобразил звук выстрела.

Бабаджанян успокоил его:

-- Русский солдат в безоружных женщин не стреляет...

См. далее...

Николай Кириллович Попель (1901 - 1980) - генерал-лейтенант танковых войск, автор книги "Впереди -- Берлин!"...

*****************************************************************

Если посмотреть правде в глаза...

0x01 graphic

А.В. Суворов: "Победа или смерть" 90k "Фрагмент" Политика. Размещен: 26/01/2014, изменен: 28/01/2014. 90k. Статистика. 818 читателей (на 2.12.2014 г.)

Иллюстрации/приложения: 13 шт.

СУВОРОВ: "Победа или смерть" (фрагментарные мысли генерала от инфантерии Сергея Константиновича Гершельмана из его труда "Нравственный элемент в руках А.М. Суворова (1900)")

Связь между церковью и войсками

Будучи сам человеком глубоко убежденным и религиозным, Суворов строго исполнял все церковные обряды и заставлял окружающих себя тоже их исполнять. Так, за столом у него, перед приступом к трапезе, всегда произносилась молитва; иногда он лично читал молитву перед войсками во время зори, при расположении лагерем.

Суворов всегда присутствовал при всех церковных службах по возможности, со всем своим штабом. При встрече с духовным лицом, где бы это ни было, при входе ли в завоеванный город, или просто, при приезде своем в какое-нибудь место, или к армии, он, прежде всего, принимал благоволение от духовного лица.

Благодаря этим мерам, связь между церковью и войсками была настолько сильна, что полковые священники иногда становились перед штурмующими колоннами и выводили их из критического положения (Измаил).

Прославление боевых подвигов русских войск

Суворов, и, по его примеру, младшие начальники на походе почти перед каждым боем говорили с людьми о прежних подвигах.

Поощрение инициативы

Следующей мерой явилось ревнивое сохранение Суворовым в своих руках инициативы действий и немедленный захват таковой, в случае если бы противник желал ее проявить. Действительно, эта сторона дела имеет наиважнейшее значение именно в том смысле, что вселяет в свои войска полную уверенность в своем превосходстве и силе, как начинающий или инициатор есть всегда наиболее сильный по уму, духу и физически.

Воспитание быстроты и энергии

Затем нельзя не обратить внимание на то, что все действия войск, под командою Суворова, отличались выходящей из ряда быстротой и энергией.

Никогда мы не видели, чтобы войска его действовали вяло или ходили иначе как, по нынешним понятиям, форсированно.

"Победа или смерть"

Суворов совершенно не допускает возможности прекратить начатую атаку и считал возможным только два конца -- победу и смерть.

В этом отношении весьма характерен пример, передаваемый Дюбокажем, который свидетельствует, что при Нови:

"Центр русской армии, после отбитой атаки, был в полном беспорядке. Офицер скачет доложить об этом фельдмаршалу, но, забыв, что докладывает Суворову, он говорит: я прибыл доложить что русские разбиты. "Русские разбиты, -- повторил Суворов, -- значит они все убиты?". "Конечно, нет", -- ответил офицер. "Так значит же они не разбиты", -- продолжал герой".

Решительный вид и тон командира

Сам Суворов наружно для своих подчиненных всегда дышал самою непоколебимою уверенностью в успехе.

В таком именно духе и тоне были редактированы все его разговоры с войсками и все его наставления и распоряжения. Почти каждое наставление для действий в предстоящем бою заканчивалось непременным указанием, что делать со сдающимся неприятелем.

Это кроме преследования гуманных идей, поневоле приучало людей к тому, что за всякой их атакой должна следовать сдача и помилование побежденного противника.

Влияние силой военных советов

Мы говорим о военных советах, на которые он собирал иногда начальников частей. Зная психическую природу человека, он, видимо, стараясь этим озлить своих подчиненных, понимая, что злоба прижатого к стене человека удесятеряет его силы и энергию.

Создание обстановки спокойствия и уверенности в войсках

Если войска будут знать, что им надлежит делать, если в их действиях и требованиях от них ничего не будет заключать нового, им незнакомого; если, наконец, они встретятся с врагом, даже и незнакомым, но таким, каким они его себе представляли, то хладнокровным и спокойным начальникам не трудно будет сохранить таковые качества и в подчиненных им войсках.

Военный катехизис

Если же Суворову приходилось принимать под свою команду войска, с ним незнакомые, то он обыкновенно раздавал им свой "военный катехизис" или издавал для них руководящие приказы и командировал для их обучения особо доверенных лиц с достаточным числом инструкторов.

Сказание правды о противнике

Весьма заботливо тоже относился Суворов к тому, чтобы войска имели правильное понятия о противнике, так, чтобы встреча с энергичным, сильным или хорошо укрепленным противником не была бы для них неожиданностью и новостью. Для этого он всегда войскам говорил правду о противнике, а свои разговоры с людьми обыкновенно облекал в такую форму, что хотя противник и многочислен, и сильно укреплен, но "вы такие "чудо-богатыри" и "русские", что наверное сломите его и победите".

Восстановление поколебленного порядка

В первом из них ему удалось убедить войска, что вынужденное отступление не есть с их стороны неустойка, а есть плод преднамеренного маневра для "заманивая" наступающего противника, с целью лучшего нанесения ему поражения. И он достиг своей цели очень скоро, повернув отбежавшие войска опять фронтом к противнику.

Воздействие командирским словом

Суворов нередко приказывал начальникам частей приготовлять своих людей к предстоящему делу (Измаил) и особенно заботился, чтобы достигнутое этими внушениями возбуждение людей не успело остыть до начала боя.

Обращаясь к вопросу, как должны быть составлены эти приказы и разговоры с людьми, т.е. по каким клавишам сердца нашего солдата нужно ударять, чтобы вызвать полную октаву боевого азарта, мы видим из всех вышеприведенных слов, что Суворов особенно напирал на следующее: "Вы русские!" -- всегда говорил фельдмаршал своим молодцам и тем постоянно возбуждал их национальную гордость.

Торжественная обстановка пред боем

Следующей мерой для усиления боевого азарта служило обставление атаки войск в возможно торжественную обстановку и для этого, во время атаки всегда практиковался барабанный бой и музыка, а иногда, мы видели, что русские войска шли в атаку с песнями.

Эта последняя мера имеет огромное значение в особенности теперь, как мы постараемся выяснить ниже, когда, благодаря дроблению частей в боевом порядке, музыка не может служить для всех частей боевого порядка отдельной части. То же значение имеет и движение вместе с часть в атаку распущенных знамен, этой военной святыни, за спасение которой всякий добрый ратник всегда готов положить свою голову.

Пример командира

Мы знаем, на что может подвигнуть пример любимого начальника, становящегося во главе своей части в критические минуты боя.

Меры подавления моральных сил противника

Действительно, один вид спокойно, бодро и с полною уверенностью идущих в атаку наших войск, отзывался в желаемом смысле на нравственные силы противника, если же прибавить к этому музыку и песни, показывающие, что для наших войск штыковой удар есть праздничное и желанное событие, то будет понятно, какое влияние все эти приемы должны были производить на противника.

Захват инициативы в нападении

Затем, главным воздействием на противника являлась в руках Суворова постоянная инициатива в нападении. Чтобы понять все огромное значение этой меры, достаточно вникнуть в положение человека, наносящего удар, с другим бойцом, на долю которого остается лишь парирование грозящей опасности.

Первый из них имеет возможность нанести удар чем хочет, куда хочет и когда хочет, а, следовательно, может выбрать и способ и средство, наиболее ему знакомое, и обставить применение их в наиболее для себя выгодные условия.

Победить -- значит удивить

Все остальные меры, служившие Суворову для понимания моральных сил у противника, вытекали из афоризма "победить -- значит удивить" и из выбора такого способа действий, который мог наиболее влиять на нервность врага. Удивлял врага Суворов неожиданностью появления перед ним и применением такого способа действий, которого противник никак не мог ожидать в данную минуту.

Ночные нападения

Главным средством для возбуждения нервности врага у Суворова были ночные нападения, во-первых, потому, что ночное нападение всегда является для противника неожиданным, и, во-вторых, ночью очень трудно дать себе отчет о силах противника, а следовательно, и о размере грозящей опасности.

Усыпление бдительности

Но как только противник достаточно увлечется видимым успехом своих действий, Суворов с близкого расстояния неожиданно поражал его силою и энергией своих действий, обдавая увлеченного противника смертельным залпом и картечью, бросаясь на него в ожесточенную атаку штыков и, в большинстве случаев, противник не выносил этого резкого перелома от предвкушения торжества победы над слабым противником к познанию и ощущению всей неожиданной силы его (Гирсово, Кинбурн, Муттен).

Использование артиллерии

Зная нравственную силу артиллерийского огня, Суворов никогда не пренебрегал им и давал своей артиллерии возможность выказать полную мочь в деле обстреливания противника и даже в тех случаях, когда, вследствие сближения обеих сторон, артиллерия должна была прекращать свои действия, он приказывал иногда ей продолжать стрелять сильными холостыми зарядами (Туркутай, Измаил).

Милость к побежденному

В бою Суворов был неумолим к врагу с оружием в руках, раз добившись признаков расстройства в рядах противника, он не давал ему ни на минуту опомниться, быстро и настойчиво развивал в нем упадок духа и неотвязчивым преследованием, не щадя своих войск, доводил противника до полного и решительного расстройства моральных сил.

Но раз противник бросал свое оружие, Суворов из неутомимого бойца обращался в доблестного рыцаря. Особенным вниманием и ласками пользовались у него пленные офицеры и генералы. О всех вообще пленных он заботился и строго приказывал обходиться с ними и кормить их как следует. Раненых неприятельских он приказывал перевязывать и подавать им ту же помощь, что своим.

Суворов, как начальник и отношение его к подчиненным

Суворову достаточно было появиться перед войсками, чтобы они совершали чудеса храбрости, забывали сверхъестественное утомление и трудности и воодушевлялись настолько, что, казалось, никакие силы и никакой противник не в состоянии был вырвать из их рук победу.

Боевое доверие людей к своему начальнику, как нам кажется, сложится весьма легко и скоро в том случае, когда люди видят в своем командире выдающийся пример бесстрашия и доблести в бою и, кроме того, когда он будет обладать умением вести свои войска к победе.

Боевые успехи

Другим боевым качеством, необходимым начальнику для утверждения за собою боевого доверия, Суворов, как известно, обладал в совершенстве. Где только он ни появлялся, там неминуемо следовала за ним победа: "Суворов всегда имел только успехи", -- говорит про него Дюбокаж. Постоянные успехи с начала боевой деятельности его сложили ему постепенно полный ореол непобедимости не только в рядах наших войск, но и у тогдашних противников.

Успех первого столкновения

Но, несмотря на все это, Суворов всегда дорожил тем, чтобы первое столкновение с новым врагом или при незнакомых ему войсках было бы непременно удачное, так как от этого зависел весь ход последующих действий.

Забота о пище

Совершая постоянные усиленные и форсированные марши, он указывал войскам такие правила их совершения, при которых все внимание было обращено на заботу о людях.

Кавалерия в колонне следовала отдельно и впереди других родов оружия.

За кавалерией, за три часа до подъема войск с бивака, следовали кашевары с котлами и провиантом, так что войска, придя на большой привал, заставали уже варку вполне готовой и прямо приступали к еде, не теряя ни одной лишней минуты для отдыха.

При дальнейшем движении тоже высылались вперед кашеварные повозки с палаточными ящиками, благодаря чему, к приходу войск на ночлег палатки уже были разбиты и все для немедленного отдыха людей приготовлено.

Попечение о здоровье

На первом же плане у Суворова всегда была забота о здоровье войск. В бытность свою на Кубани для уменьшения смертности между людьми, он прибегнул к более широкому их расположению и к эвакуации госпиталей.

По вступлении в командование войсками в Крыму, Суворов опять же, прежде всего, принялся за эвакуирование переполненных госпиталей и попечение о больных возложил на прямую ответственность полковых командиров.

Строгость Суворова и требовательность его в этом отношении видны тоже из следующей выписки из приказа его от 28-го февраля 1772 года: "Во всяком случае оплошности взыскивать и без наказаний не оставлять, понеже ничто так людей к злу не приводит, как слабая команда. Почему командующему за прегрешения неослабно наказывать, ибо когда послабит, о тем временем в непослушание придут и в своем звании оплошнее учинится".

Но эта строгость была вполне в национальном духе русского народа, так как была не педантичною, ибо он "...не вмешивался в разные мелочи ни на учебном поле, ни на квартирах, и не любил, чтобы и другие придирались к солдатам и офицерам из-за пустяков".

Равносильно строгость Суворова никогда не переходила в жестокость и шла в параллель с милостями.

Взгляд его в этом отношении рельефно выражается из следующих строк одного из его частных писем, в котором он горько жалуется на новые порядки, после воцарения Императора Павла I:

"...При строгости надобна милость, иначе строгость -- тиранство.

Я строг в удержании (в войсках) здоровья, истинного искусства, благонравия: милая солдатская строгость, а за сим общее братство.

И во мне строгость по прихотям была бы тиранством.

Гражданские доблести не заменят бесполезной жестокости в войсках...".

Поощрения

Указанная требовательность Суворова сопровождалась всегда тароватым вознаграждением и вниманием к заслужанным и достойным подчиненным.

Всякое вознаграждение за службу имеет тем более цену в глазах подчиненных, чем скорее оно воспоследует и чем торжественнее будет обставлено самое получение награды, так как эта обстановка сильно действует на самолюбие подчиненного, которое и составляет почти главную побудительную причину хорошей и усердной службы.

Спартанский образ жизни

Это его спартанский образ жизни, который позволил ему без притворства и насилия над собой, всегда быть первым солдатом своей армии и являть собой пример последнему рядовому в перенесении всех трудов и лишений, выпавших на долю его войск.

Проявление нравственного элемента в деле обучения и воспитания войск

Всем, конечно, хорошо известен основной принцип Суворова в деле воспитания и обучения войск в мирное время -- готовить войска исключительно для войны. Поэтому-то в этом отделен мы и постараемся указать, какими приемами в мирное время наш великий полководец подготовлял войска к тому, чтобы они были наиболее восприимчивы к нравственному воздействию на них начальников в военное время.

Укрепление в Вере

Во время командования полком в г. Ладоге он выстроил полковую церковь и составил для обучения нижних чинов Закону Божьему молитвенник и коротенький катехизис.

Воспитание патриотизма

Православная церковь укрепляла и внедряла в каждом воине безграничную преданность и любовь к Престолу и Отечеству, полное послушание старшим начальникам, благонравие и честность. Любовь к родине приводила к подъему патриотизма, вызывала национальную гордость и любовь к славе своего оружия. И все это воспринималось солдатом не помощью непрочной мозговой работы, а прямо сердцем и было потому так твердо в них укреплено, что являлось плодом не разумения и памяти, а веры.

Честолюбие

Вместе с тем Суворов старался развить в людях честолюбие. Вот как он сам об этом говорит: "Капрал был почетен в капральстве, как капитан в роте; имел своего ефрейтора и экзерцирмейстера; предводим был с возможнейшим наблюдением старшинства, по достоинству, без рекомендации. Сержанты ведали капральства, но не для хозяйства. Всякий имел свое честолюбие".

Учить тому, что необходимо... для победы в бою

Проводя эту идею в дальнейшем обучении войск, Суворов обучал их преимущественно атакам на неприятеля холодным оружием: "...как в Ладоге, так и под Смоленском, зимою и летом я их приучал к смелой нападательной тактике".

Причем требовал всегда быстроты и решительности в производстве атаки: "...Жестокое и поспешное нападение"; "...удары простые, но поспешные и храбрые".

Сквозные атаки

Преследуя цель вполне ознакомить войска с тем, что им придется делать в бою, Суворов своими сквозными атаками желал возможно ближе изобразить на маневрах бой и достигал в них попутно осваивание войск с боевым беспорядком, заставлял части без вздваивания рядов протискиваться одну сквозь другую. Те же части привыкали быстро восстанавливать нарушенный порядок и спокойствие, играющие столь важную роль в деле поддержания нравственных сил войск.

Форсированные марши

Кроме того, весьма частым упражнением Суворовских войск было совершение форсированных маршей , причем Суворов ... давал полное распределение марша и предписывал меры для большего удобства движения. Таким образом, войска еще в мирное время не видели в форсированных маршах ничего особенного и запасались сноровками для их совершения.

Производя войскам форсированные марши, Суворов не боялся их утомления, говоря: "легко на ученье -- тяжело в походе, тяжело в ученье -- легко в походе".

С тем же рвением войска занимались ночными маршами и боем, и атакою Суворов сам говорил: "Каждый шел через мои руки, и сказано ему было, что более ему знать ничего не осталось, только бы выученное не забыл. Так был он на себя и надежен, -- основание храбрости".

Но зато требовал, чтобы войска хорошо знали то, чему их учили: "Ученье свет, а неученье тьма; дело мастера боится; и крестьянин не умеет сохою владеть, хлеба не родится. За ученого трех неученых дают".

Причем прибавлял: "Солдаты ученье любят, лишь бы кратко и с толком".

"Где проходит олень, там пройдет и солдат", -- утверждал он.

Солдатский ранец он называл -- "ветер", желая убедить в его легкости.

О рукопашной схватке читаем в его словесном поучении: "...богатырь заколет полдюжины, а я видал и больше".

Но особенное внимание обращал Суворов на то, чтобы войска не обучались в мирное время тому, что хотя иногда и бывает в военное время, но не должно быть и нежелательно -- это отступление.

"Шаг назад -- смерть, вперед два, три, 10 шагов дозволяю".

При этом он требовал, чтобы ради одного вылезшего вперед человека, продвигались вперед хотя бы целые батальоны, лишь бы никогда ни один человек не осаживал назад.

Настойчиво вводя в обучение исключительно наступательный элемент, он стремился даже вывести в войсках самое понятие об отступлении, и строго запрещал употребление слов "ретирада" и т.п.

Известно, насколько Суворов терпеть не мог и как жестоко преследовал "немогузнайство", но ради искоренения понятия об отступлении он допускал даже и его. Так, однажды, во время объезда войск, он предложил одному молодому офицеру вопрос: "что такое ретирада?" Последовал ответ: "не знаю", так что Суворов готов уже был вспылить, как офицер прибавил: "в нашем полку это слово неизвестно, я его там никогда не слыхивал".

"Хороший полк, очень хороший полк", успокоился Суворов и затем прибавил "в первый раз немогузнайка доставил мне истинное удовольствие".

Упомянем еще об этом преследовании "немогузнаек", так как это было одним из очень важных воспитательных приемов Суворова, служивших к возможности поддержания моральных сил войск.

Меры, служащих для подъема духа своих частей.

а)поддержание в войсках религиозности, связывая все начинания в военное время с религией и с верой в помощь Господа Бога и надеждою на таковую;

б)восстановление в памяти людей как прежних боевых подвигов, так и вообще боевой славы русского оружия;

в)твердое и постоянное держание в своих руках инициативы действий и вырывание таковой из рук противника, в случае временного захвата им инициативы;

г)быстрота и крайняя энергия в действиях;

д)всесокрушающая настойчивость в достижении раз поставленной войскам цели;

е)полная уверенность в успехе главного начальника и вселение таковой как в подчиненных начальников, так и в войска.

0x01 graphic

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 03/12/2014, изменен: 03/12/2014. 67k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Попель: "Плацдарм - Зеелов - Мюнхеберг - Берлин - рейхстаг"... Анатолий Каменев. Энциклопедия русского офицера. Статистика на 2 декабря 2014 г.: Объем: 84711k/1367. Посетителей - 2.331.132. Иллюстраций - 10.004

Каменев Анатолий Иванович Зееловские высоты

Каменев Анатолий Иванович
Зееловские высоты