ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Жертва полезна своим и гибельна врагу"...

"Жертва полезна своим и гибельна врагу"...

М.И. Драгомиров

0x01 graphic

ПРАВДА ДРАГОМИРОВА И "КРИВДА" ТОЛСТОГО

А.И. Каменев

Сейчас мало кому известно о той нешуточной полемике, которая в конце ХIХ - начале ХХ вв. развернулась на страницах русской печати.

Л.Н. Толстой, признанный писатель, и генерал М.И. Драгомиров, высоко чтимый среди русского офицерства, сошлись в поединке за честь и достоинство офицерского звания.

Это было сражение не просто двух достойных людей, а битва за умы соотечественников.

Исход этого сражения мог сильно повлиять на отношение образованного общества к военному делу, офицерству, пониманию необходимости укреплять обороноспособность страны.

М.И. Драгомиров

Портрет работы И. Репина (1889)

Нам и сегодня важно проанализировать ход мыслей Л.Т. Толстого и М.И. Драгомирова, чтобы сделать необходимые выводы для сегодняшнего дня и для будущего.

***

М.И. Драгомиров, анализируя ход исторического развития, совершенно естественно пришел к выводу: не в нашей воле устранить войну, следовательно:

"Лучшая подготовка к ней - развитие чувств, совокупность коих составляет воинский дух; без него, не взирая на совершеннейшее вооружение, армия - подлое стадо, неспособное сопротивляться врагу и более опасное своим, чем чужим"[1].

Исходя из понимания того, что в бою приходится считаться не с одними потерями в людях и орудиях, но и с утратой порядка, мужества, доверия, сплоченности, внутренней силы и духа войск, справедливо считать, что

"важнейшим военным элементом является человек; а важнейшим свойством человека - его нравственная энергия" [2]; и тогда "... победа будет, до известной степени, в руках той армии, в которой солдаты проникнуты решимостью добыть ее, хотя бы ценою собственной гибели, ибо тот только может победить, т.е. погубить другого, кто сам способен решиться на погибель" [3].

Справедливо критикуя Л.Н.Толстого по поводу его отрицания роли и значения военной науки и военачальника в вооруженной борьбе[4], генерал Драгомиров в очерке "Разбор "Войны и мира" спрашивал писателя и всех сомневающихся:

"А воля, увлекающая сотни людей и внушающая им безграничную, собачью преданность к такому, как и они, человеку? А ум, способный воспринимать все впечатления с такою изумительной верностью, что по отдельным, разрозненным намекам он способен отгадать намерения противника, иногда во всем их объеме?" [5]

Для него, человека военного, знающего войну не понаслышке, а по своему боевому опыту, понятно, что "для всякого рода гениальности требуется сильное развитие одной какой-либо, или нескольких, но далеко не всех сторон души человеческой" [6].

Он был глубоко убежден в том, что не случайности (влияния которых, конечно, нельзя отрицать), не отдельные герои или трусы решают исход боя и войны в целом, а все в военном деле "зависит от умения или неумения начальника поднять нравственный уровень своих войск до той степени, на которой они являются менее подверженными влиянию неожиданности" [7].

М.И. Драгомиров. Рисунок П.Ф. Бореля, гравюра Ф.Ф. Герасимова

Верно определив пульс войны, М.И.Драгомиров писал, что

"бой, прежде всего, требует от человека способности пожертвовать собою, потом умения действовать так, чтобы эта жертва была, по возможности, полезна своим, гибельна врагу" [8].

Для достижения названной цели человеку нужна "нравственная упругость", под которой он понимал:

"1)находчивость, доведенную до того, что человек не теряется ни от какой неожиданности;

2)решимость и упорство;

3)убеждение, что только для того успех возможен, кто выручку товарища ставит выше личной опасности;

4)способность обсудить хладнокровно свое положение в самые критические минуты" [9].

Вместе с последовательными исследователями духовной и психологической стороны войны[10], он отмечал тот факт, что даже у самого смелого человека в минуту опасности всегда может закрасться сомнение в успехе дела; и вот тут-то у истинно благородного человека есть могущественнейшая поддержка в чести, которая и при неудаче позволяет ему вести себя с такой же энергией, как и при полной уверенности в победе.

Кодекс чести, верно отражающий национальный дух, национальное достоинство, верный национальным понятиям чести - это тот инструмент, благодаря которому можно и нужно укреплять нравственную энергию военнослужащих, столь необходимую для одержания победы над врагом.

"Великан и пигмеи. Лев Толстой и современные писатели".

Карикатура.

Но противникам здравого смысла и оппонентам генерала Драгомирова было недосуг укреплять боевой дух воинов, они, эти "прогрессисты", спешили похоронить войну.

И впереди всех был писатель Л.Н. Толстой.

Еще в "Войне и мире", а также в ряде статей он выдвигал ошеломляющие идеи, способные были нанести колоссальный урон идее защиты Отечества, званию солдата и офицера.

В частности, в "Солдатской памятке", обращаясь к солдату, он писал:

"...Если ты, действительно, хочешь поступить по-божески, то тебе надо сделать одно: свергнуть с себя постыдное и безбожное звание солдата и быть готовым перенести все страдания, которые будут налагать на тебя за это" [11].

В "Письме к фельдфебелю" он утверждал, что армия нужна не народу, а правительству и всем тем лицам высших сословий, примыкающим к правительству, чтобы иметь средство для властвования над рабочим народом, а защита от внешних врагов - только отговорка[12].

Статья "Патриотизм или мир?" учила:

"...Надо понимать, что до тех пор, пока мы будем восхвалять патриотизм и воспитывать его в молодых поколениях, у нас будут вооружения, губящие и физическую и духовную жизнь народов, будут и войны, ужасные, страшные войны..." [13].

Понятно, что такие выводы, по мысли генерал Драгомирова, не выдерживали самой снисходительной критики по своей односторонности[14].

Надо было иметь большое мужество, чтобы сделать такой вывод.

Этим мужеством в полной мере обладал генерал Драгомиров.

Второй противостоящей силой был "цвет" русского общества, аристократия и интеллигенция.

Во второй половине - конце ХIХ века в этой среде особенно ярко стало проявляться следующее уродливое явление [15]:

- полное пренебрежение высших слоев общества к проблемам армии и вооруженной защиты России в мирное затишье,

- некий всплеск патриотических чувств и внимания к этим вопросам с началом очередной военной кампании и

- злорадство пишущей и политиканствующей интеллигенции по поводу военных неудач России.

М.И.Драгомиров был в числе немногих[16], кто силой своего писательского, научного, военного и публицистического таланта пытался противостоять этой тенденции, старался правильно расставить точки в спорных вопросах войны и мира, армии и народа, солдат и офицеров, мирных задач армии и боевой подготовки войск.

Его военные произведения с большим успехом печатались в России, переводились на иностранные языки и имели широкое хождение на родине и за рубежом.

По поводу каждого крупного события военной жизни в стране напряженно ожидали: "А что скажет по этому поводу Драгомиров?"

И он, как правило, быстро откликался на все вопросы, волновавшие русскую общественность и офицерский корпус.

С введением всеобщей воинской повинности в общественном сознании России с трудом начала осознаваться истина, что при внедрении в войска разных слоев населения все достоинства и добродетели народа, так же, как его пороки и слабости, будут отражаются на войске.

Офицерский корпус, ранее формировавшийся исключительно из дворянства, открыл свои двери людям из разных сословий и званий.

Естественно, это привнесло в офицерскую среду много чуждого понятиям воинской чести и достоинства.

Среди офицерства участились случаи недостойного поведения, но это, тем не менее, не получало должной оценки и отпора в офицерской среде.

Отдельные лица бросали тень на все офицерство, а в полку нередко мирились с этим, не понимая всей пагубности подобного попустительства.

"...Не будь фальшивых представлений о чести полка, войсковой организм легко и свободно очистился бы от того процента презренных личностей, которые, в своей части все-таки продолжают оставаться в войске, нанося ему, а иногда даже, нанося ему, а иногда даже и прежней своей части, неисчислимый вред..." [17], - писал М.И.Драгомиров.

Технические достижения конца ХIХ века вскружили кое-кому голову: значительная часть офицеров под влиянием сравнительно быстрого развития военной техники, принижала роль человека на войне, утверждая, что в современном бою человек отходит на второй план, уступая первое место технике.

Это было не просто заблуждение, а опасная тенденция, когда основная ставка в подготовке войны и в бою делалась на технику и вооружение, а не на людей, владеющих ими.

Мало кто заметил эту опасность, но от зоркого взгляда Драгомирова она не могла скрыться.

Не боясь прослыть рутинером, он упорно отстаивал тезис о решающей роли в войне человека, не только технически грамотного, но и морально стойкого.

Среди офицерства стало развиваться чувство ложного стыда за ту или иную личную ошибку на занятиях; сделалось правилом считать, что "начальство не может ошибаться", так как оно уже достигло вершины совершенства.

При такой практике, когда очевидные погрешности в работе командира замазывались или, наоборот, показывались в виде лучших образцов, трудно было рассчитывать на воспитание доверия солдат к офицерам, как военным руководителям, знающим военного дело.

Недоверие солдат к офицерам М.И.Драгомиров считал опасным явлением в военной среде, одной из причин снижения нравственной упругости войск.

Вот почему он выступил против практики ложной стыдливости офицера.

Замечая в войсках случаи нравственной подавленности солдат, Драгомиров объяснял это прямым следствием муштры и требовал искоренения вреднейшего обычая, говоря:

"Палка давно признана не охранительной силой дисциплины, а разрушающей к ней примесью".

В системе воспитания, построенной на муштре, Драгомиров видел вред не только для подчиненного, но и для самого офицера.

И это понятно.

"Притупляя энергию подчиненного, офицер не развивает и своей, - говорил Драгомиров, - и чем больше муштрует солдат, тем слабее бывают начальники, как только выходят из комфортабельной мирной обстановки"[18].

М.И.Драгомиров не писал специального Кодекса офицерской части[19], но все его труды основаны на четких и ясных понятиях о воинской доблести, которые берут свое начало от доблестных русских витязей, выдающихся русских князей, от Петра Великого и А.В.Суворова.

Скажем более: сила его трудов в том, что он всегда видел и никогда не терял органической связи военных (тактических и стратегических) и военно-технических вопросов с людьми, которые принимают тактические решения и действуют на поле боя, а также их нравственными качествами.

Влюбленный в Суворова, генерал Драгомиров понимал, что величие его таланта состояло в том, что он соединил в себе личную доблесть, качества искусного полководца с умением проникать в духовный мир русского солдата, учить и воспитывать войска тому, что требуется для боя и победы.

В своих комментариях к суворовской "Науке побеждать" он раскрыл основу духовного влияния великого Суворова на войска:

"Нужно так знать солдата, как знал его Суворов, нужно так слиться с ним душой и телом, так как Суворов: тогда, и только тогда, развяжется язык и польются эти бессвязные с виду слова, которые электрической искрой пронизывают массы и делают из них одно существо, полное необузданной храбрости и беззаветного самоотвержения; существо, совершающее великие дела, потому что идет на смерть без колебаний, без сожаления, без оглядки назад, и которое смотрит на эти дела, даже не как на подвиг, а просто как на исполнение воли любимого вождя.

Чтобы приобрести эту магическую власть над себе подобными, даже и Суворову, при врожденных способностях, нужно было семь лет прослужить солдатом.

В этой суровой школе он понял, что для управления массами нужно по-ихнему спать, есть, одеваться, думать, говорить; раз, это поняв, он, несмотря на возвышение, сохранил тот же образ жизни, тот же склад мысли, до такой степени, что не только с солдатами, но и в других своих сношениях он был, и в слове, и в письме столь же кратким, отрывочным, энергическим, как в своей науке.

Слившись, таким образом, с массою, он не мог на нее не действовать, ибо и сам сделался человеком массы.

И масса отблагодарила ему за это: и доверием и безграничной преданностью, и тем, наконец, что предание о Суворове живет до сих пор, и долго еще будет жить, в памяти русского солдата" [20].

Имея таких учителей, как Петр Великий, А.В.Суворов, как русский народ и богатый опыт развития русской военной силы, он ни на минуту не забывал о второй[21] (психической) стороне войны, прекрасно понимая, насколько важно установить правильный взгляд на духовно-моральный фактор внутри офицерского корпуса и в обществе в целом.

Изложив, таким образом, исторические обстоятельства и факторы, мы вправе определить те методологические основы, на которых сформировался Кодекс офицерской чести генерала М.И.Драгомирова.

В противовес многим досужим и унизительным оценкам офицерской профессии, М.И.Драгомиров, следуя мысли Петра Великого[22], так определил свое понимание офицерства:

"Велика и почетна роль офицера ... и тягость ее не всякому под силу.

Много души нужно положить в свое дело, чтобы с чистой совестью сказать: "много людей прошло через мои руки, и весьма мало между ними было таких, которые оттого не стали лучше, развитее, пригоднее для всякого дела" [23].

Быть таковым, а не казаться им; быть "рыцарем без страха и упрека", рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства * одна из трудностей офицерской профессии; это дается только в силу редкого благородства побуждений, возвышенности нравственной натуры и огромной силы воли.

Это - первое методологическое кредо генерала Драгомирова.

Второе - понимание офицерства, как особого вида братства, скорее даже, ордена, в котором все равновелики, равноответственны и крепко связаны между собой узами товарищества.

Вступивший в это братство имеет перед собой только два пути:

1)действовать, не нарушая законов чести, товарищества, взаимовыручки, или

2)покинуть его (братство), если не в состоянии жить по высшим законам чести или в случае нарушения хотя бы малейшего требования этих законов.

"Это дело мало заметное со стороны, не казенное; добросовестно исполнять его может только тот, у кого есть любовь к нему, кто посвятил себя этому делу и решился служить ему не только за страх, но и за совесть; если всего этого нет, - то лучше бросьте это дело и снимите военный мундир; для всех оттого бесспорно будет только лучше; да и честнее это", - писал Драгомиров. [24]

Третье - патриотизм, честное и самоотверженное служение интересам отечества, преклонение перед отечественными героями, национальными воинскими добродетелями[25], исключающими какое бы то ни было умаление достоинств русского человека, пренебрежение отечественными воинскими традициями, уроками национальной истории.

Из этой духовной сокровищницы, равняясь на лучших защитников Отечества, учитывая национальные особенности русского человека, его исторические идеалы, естество, можно строить и выстроить могущественное здание военной силы России.

Генерал Драгомиров, прежде всего, черпал свое вдохновение в творениях и делах великого Суворова, который в одном из своих творений писал о добродетелях национального воина:

"Упомянутый герой весьма отважен, но без запальчивости; расторопен с рассуждением, подчиненный без унижения, начальник без излишней на себя надежды, победитель без тщеславия, любочестив без надменности, благороден без гордости, во всем гибок без лукавства, тверд без упорства, скромен без притворства, основателен без педантства, приятен без легкомыслия, всегда одинаков и на все способен без ухищрения; проницателен без пронырства, откровенен без оплошности, услужлив без всяких для себя выгод..."

Л. Н. Толстой (1856). Фотография С. Л. Левицкого

Примечательно то, что и Л.Н.Толстой также давал описание национальных типов командира.

В частности, в повести "Рубка леса" он писал:

"Капитан Тросенко, был старый кавказец в полном значении этого слова, то есть человек, для которого рота, которою он командовал, сделалась семейством, крепость, где был штаб, - родиной, а песенники - единственными удовольствиями жизни, - человек, для которого все, что не было Кавказ, было достойно презрения, да и почти недостойно вероятия; все же, что было Кавказ, разделялось на две половины: нашу и не нашу; первую он любил, вторую ненавидел всеми силами свой души, и главное - он был человек закаленный, спокойной храбрости, редкой доброты в отношении к своим товарищам и подчиненным и отчаянной прямоты и даже дерзости в отношении к ненавистным для него почему-то адъютантам и бонжурам"[26].

В "Набеге" он показывал поведение капитана Хлопова в боевой обстановке:

"Он был точно таким же, каким я всегда видал его: те же спокойные движения, тот же ровный голос, то же выражение бесхитростности на его некрасивом, но простом лице; только по более, чем обыкновенно, светлому взгляду можно было заметить в нем внимание человека, спокойно занятого своим делом. Легко сказать: таким же, как и всегда. Но сколько различных оттенков я замечал в других: один хочет казаться спокойнее, другой суровее, третий веселее, чем обыкновенно; по лицу же капитана заметно, что он и не понимает, зачем казаться" [27].

Л. Н. Толстой в юности, зрелости, старости

Капитан Тушин из "Войны и мира" - в том же национальном ряду типичных русских офицеров.

Из "Войны и мира":

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему-то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.

Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.

-- Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым-то! Ловко! Важно! Дым-то, дым-то! -- заговорила прислуга, оживляясь.

Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: "Ловко! Вот так-так! Ишь, ты... Важно!" Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.

Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.

Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов.

-- Круши, ребята! -- приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.

В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.

Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.

Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.

-- Вишь, пыхнул опять, -- проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, -- теперь мячик жди -- отсылать назад.

-- Что прикажете, ваше благородие? -- спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что-то.

-- Ничего, гранату... -- отвечал он.

"Ну-ка, наша Матвевна", говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.

-- Ишь, задышала опять, задышала, -- говорил он про себя.

Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.

-- Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! -- говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:

-- Капитан Тушин! Капитан!

Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб-офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:

-- Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы...

"Ну, за что они меня?..." думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.

-- Я... ничего... -- проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. -- Я...

Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что-то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.

-- Отступать! Все отступать! -- прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.

Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. "Я не могу бояться", подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.

-- А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, -- сказал фейерверкер князю Андрею, -- не так, как ваше благородие.

Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.

-- Ну, до свидания, -- сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.

-- До свидания, голубчик, -- сказал Тушин, -- милая душа! прощайте, голубчик, -- сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

<...>

Л Н Толстой в "комнате под сводами" в Ясной Поляне.

Художник И. Е. Репин. 1891

В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.

-- Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: "пропущу этих и встречу батальным огнем"; так и сделал.

Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?

-- Причем должен заметить, ваше сиятельство, -- продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, -- что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.

-- Здесь-то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, -- беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. -- Смяли два каре, ваше сиятельство.

На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.

-- Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? -- спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) -- Я вас, кажется, просил, -- обратился он к дежурному штаб-офицеру.

-- Одно было подбито, -- отвечал дежурный штаб-офицер, -- а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал... Жарко было, правда, -- прибавил он скромно.

Кто-то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.

-- Да вот вы были, -- сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.

-- Как же, мы вместе немного не съехались, -- сказал дежурный штаб-офицер, приятно улыбаясь Болконскому.

-- Я не имел удовольствия вас видеть, -- холодно и отрывисто сказал князь Андрей.

Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из-за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.

-- Каким образом орудие оставлено? -- спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.

Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:

-- Не знаю... ваше сиятельство... людей не было, ваше сиятельство.

-- Вы бы могли из прикрытия взять!

Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.

Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.

-- Ваше сиятельство, -- прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, -- вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.

Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.

-- И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, -- продолжал он, -- то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, -- сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.

Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.

-- Вот спасибо: выручил, голубчик, -- сказал ему Тушин.

Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

Не буду анализировать изложенное.

В данном случае на то нет особой нужды.

Но есть потребность акцентировать внимание на концовке повествования.

Все закончилось благополучно для капитана Тушина благодаря вынужденному вмешательству князя Андрея.

Как мне кажется, тут имел место не благородный поступок, а лишь желание князя показать свою причастность к подвигу батареи капитана Тушина.

Поистине жаль, что о подвигах армейских офицеров мы узнаем лишь в связи с деяниями известных лиц (государей, полководцев и т.д.).

Надо понять, наконец, что самоотверженное служение Отечеству рождается и крепнет внизу, в массах простого воинства.

И примеры этого самоотвержения куда более значимы, чем победные баталии известных полководцев.

Да и победы эти невозможны без героизма, мужества и самоотвержения той массы людей, которые, подобно капитану Тушину, не кричат о своих заслугах и не спешат выстраиваться в ряд лиц, жаждущих награды и восхищения...

***

Русские писатели круга журнала "Современник". И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович, А. В. Дружинин и А. Н. Островский (1856). Фотография С. Л. Левицкого.

Но Л.Н.Толстой показывал и другие типы офицеров, к числу которых может быть отнесен Борис Друбецкой, который, благодаря "связям, собственным вкусам и свойствам" своего сдержанного характера успел поставить себя в самое выгодное положение по службе.

Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером.

Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписаную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала и по которой для успеха по службе нужны не усилия, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно только умение обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, * и он часто удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. следствие этого открытия образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее совершенно изменились.

Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомства только с людьми, которые были выше его и потому могли быть ему полезны[28].

Если Б.Друбецкой не вызывает его симпатий, то князь Андрей Болконский явно симпатичен Толстому.

В то же время, с точки зрения, национального типа, последний явно не вписывается в "каноны" русского типа, ибо чрезмерная гордость князя Андрея, капризность, уязвленное самолюбие, неумение употребить с пользой свои способности, - все это явно не типично русское, а наносное[29].

0x01 graphic

М.И. Голенищев-Кутузов.
Гравюра Ф.Вендрамини с оригинала Л. де Сент-Обена. 1813 год.

При всей своей нелюбви к военачальникам и умалении их роли, Толстой все же вынужден признать глубочайшую прозорливость и мужество М.И. Кутузова:

"Действия его - все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях:

1)напрячь все свои силы для столкновения с французами,

2)победить их и

3)изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска" [30].

Ни гнев Александра I, ни козни людей из его окружения, ни соображения его военных товарищей-полководцев, * ничто не могло поколебать его.

М.И.Кутузов - наш национальный тип военачальника, способный рискнуть не на карте, а перед грозным врагом, принести в жертву жизнь многих людей, орудий и знамен, вверенного участка позиции ради достижения победы над врагом.

Так может поступить только особенно воспитанный человек, обладающий высокими нравственными качествами: удивительным пониманием своего долга, благородным и неустрашимым духом, горячим желанием победы, заставившим молчать все личные чувства.

В ряду национальных отличий русского воинства заметно то благородное и гуманное отношение офицера к солдату, которое заведено было у нас со времен Петра Великого и выраженное следующими словами: "начальники солдат должны быть как отцы детям" [31].

Забытое офицерами указание Петра I Драгомиров развил еще полнее в выпущенной им "Солдатской памятке", где сказано:

"Зри в части семью; в начальнике - отца; в товарище - родного брата; в подначальном - меньшого родню: тогда и весело и дружно и все нипочем" [32].

При таком складе отношений разве мыслимы какие-либо придуманные приемы для того, чтобы поднять искусственно офицера над солдатом, а в сущности, чтобы разделить, сделать их чуждыми друг другу? - спрашивал Драгомиров.

И тут же уверенно отвечал:

"Конечно, нет. С равным основание можно бы считать необходимым установление какого-либо искусственного этикета между отцом и детьми..." [33]

Требование этого положения заключает в себе необходимость учета национальной психологии, традиций, духовного склада и ценностных ориентаций офицеров и солдат Русской Армии.

***

Четвертое положение - ясная и четкая ориентация на простых смертных людей, говоря словами генерала Н.Морозова, рядовые массы командного состава, которые бы не гонялись за блестящими эффектами, не искали красивых лавров, а смело и твердо шли в бой, гордые своим высоким призванием и крепкие своим понятием о долге и истинном благородстве[34].

Сам М.И.Драгомиров писал по этому вопросу так:

"...Ахиллесы и другие более или менее красивые эпические герои должны сойти со сцены и уступить место обыкновенным людям, с их великими доблестями и с их, подчас унизительными слабостями; с их самоотвержением, доходящим до того, чтобы положить голову за други своя, - и с их себялюбием и своекорыстием, доводящим до стремления уложить того ближнего, который им пришелся не по сердцу; с их способностью взбираться под пулями и гранатами на вертикальные стены без всякой посторонней подмоги, и с их обычаем давать иногда тыл и бежать без оглядки из-за одного того, что какому-нибудь негодяю вздумалось крикнуть "мы обойдены". Дело от того выиграет: оно всегда выигрывает от правды" [35].

Это положение означает, что положения Кодекса чести должны быть понятны основной массе, давать толкование тем вопросам, которые для нее являются наиболее важными, не забывать об предупреждении проявления типичных негативных явлений и т.д.

Изучение трудов М.И.Драгомирова показало, что Кодекс чести русского офицера в своем основании имеет ряд составляющих:

* во-первых, это православная вера, служащая внутренним стражем нравственности, цементирующей силой войска русского.

"Сила религиозного верования становится громадною потому, что оно представляет единственный фактор, могущий быстро дать народу общность интересов, чувств, мыслей. Народ, принявший религиозное верование, духовного строя, конечно, не меняет; но все его способности устремляются к одной цели - торжеству его верования, и поэтому его могущество становится страшным" [36].

* во-вторых, это гуманизм.

(Обратить рекрута (новобранца) в солдата, то есть специализировать его, не ломая в нем человека[37]);

* в-третьих, законность отношений.

("Там, где солдат уверен, что, если он сделает свое дело, его пальцем никто не имеет права тронуть, - чувство бессознательного страха развиться не может; там, где этой уверенности нет, - такой страх развивается.

Что же может дать эту уверенность?

Ее может дать только такое положение, при котором солдат знает всегда наперед, что он должен делать и чего с ним не должны делать; такая система, при которой в мирное время произвол как со стороны старшего, так и со стороны младшего, одинаково являются преступлением; при которой закон становится выше личности каждого из служащих"... [38] );

* в-четвертых, всякому своя самостоятельность и своя ответственность.

("Не путайся в чужие дела, пока видишь, что его толково ведут; в бою и своего довольно будет. Погонишься за чужим делом, свое упустишь. Батальонному нельзя быть четырьмя ротными командирами. Всякому своя самостоятельность и своя ответственность. Не признавая второй, отучаешь и от второй. Нужно следить, чтобы всякий делал свое дело, и кто виляет, спуску не давать; но не нужно и за другого делать его дело" [39]);

* в-пятых, пример старшего

("...Начальник должен подавать пример исполнительности не только в важных, но и в самых мелочных вещах. Никогда не должно забывать, что пример равного не обязателен, но пример старшего, будучи обязательным в хорошем, по необходимости становится обязательным и в дурном"[40]).

***

Обращаясь к конкретным идеям Кодекса чести русского офицера, необходимо отметить, что в нем есть две части: во-первых, мысли, относящиеся ко всем военнослужащим * это его "Военные афоризмы" и "Солдатская памятка"; во-вторых, * принципиальные нравственные суждения, относящиеся к офицерам.

"Военные афоризмы" и "Солдатская памятка"

генерала Драгомирова[41]

-- Выше всего стоит готовность умирать, т.е. самоотвержение: оно освящает повиновение; оно злейшее иго делает благим, тягчайшее бремя легким; оно дает силу претерпеть до конца, принести Родине жертву высшей любви.

-- Не думай о себе, думай о товарищах; товарищи о тебе подумают. Сам погибай, а товарища выручай.

-- Если тебе трудно, то неприятелю не легче, а может быть труднее твоего; только свое трудное ты видишь, а неприятеля не видишь: но оно всегда есть и потому никакого уныния. но всегда дерзость и упорство.

-- Как бы неожиданно ни появился неприятель, не нужно забывать одного: что его можно бить или штыком, или пулей: из двух выбрать кажется не трудно.

-- Держись кучи; одна беда - не беда, две беды - полбеды; разброд - беда.

-- Не жди смены - не будет; поддержка будет. Здорово побьешь, тогда отдохнешь.

-- Того бьют, кто боится.

-- Всегда бей, никогда не отбивайся. Сломался штык, бей прикладом; приклад отказал - бей кулаками; испортились кулаки - вцепись зубами. Только тот бьет, что отчаянно и до смерти бьется.

-- В бою солдат - тот же часовой; и умирая ружья из рук не выпускай.

-- Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять; стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишурится, а штык не обмишурится. Пуля дура, а штык молодец.

-- Для солдата нет флангов - тыла, а везде фронт, откуда неприятель.

-- Не думай, что сразу дается победа; враг тоже бывает стоек, иногда не удается взять и с двух, и с трех раз: лезь в четвертый и дальше, пока не добьешься своего. В бою бьет тот, кто упорен и смел, а не кто сильнее; претерпевый до конца спасен будет.

-- Пока дерешься, выручай здоровых; только побив врага, вспоминай о раненый: кто о них хлопочет во время боя и оставляет ряды - трус и подлец, а не сердобольный человек, не товарищи ему дороги; своя шкура ему дорога. Для подбора раненых всегда есть свободные команды.

-- В походе своего места не оставляй: остановился на минуту, отстал на 120 шагов. Иди веселей, не раскисай.

-- Попадешь в начальники, держи людей крепко в руках и приказывай толком, а не командуй дуром: "марш" "вперед". Сначала скажи, что сделать, чтобы всякий человек знал, куда и за чем идти, тогда и марш, и вперед годится. Всякий воин должен понимать свой маневр.

Мысли М.И.Драгомирова о долге, чести и

доблести русского офицера

М.И.Драгомиров в своих понятиях офицерской чести охватывал многие сферы военной деятельности.

Его мысли принадлежат к числу тех, которые могут устареть по форме, но по духу остаются вечно юными и неизменным, как неизменна сама Истина.

-- Атаману первая чарка и первая палка[42].

-- Считай учение не с той минуты, когда сам выехал или вышел к части, а с той, когда солдат выходит из дому; не до той, когда сам уходишь домой, а до той, когда он домой приходит[43].

-- Офицер должен прежде и главнее всего уметь держать своих людей в руках: держать силою воли больше, нежели мерами физического принуждения (они и в мирное время только для негодяев, а в бою на них совсем плохая надежда); держать так, чтобы люди кроме вашего голоса не знали другого голоса; кроме вашей воли не знали другой воли; чтобы во всех трудных случаях их глаза и помыслы инстинктивно обращались к вам за решением - что делать? И тогда вы сольетесь в одно тело и одну душу[44].

-- Дисциплина - дело взаимное, т.е. бывает крепка только там, где она существует, не только снизу вверх, но и сверху вниз, ибо тот же самый закон, который налагает на солдата известные обязательства, обеспечивает его от неправых посягательств и начальствующих лиц, которые позволяют себе подобные посягательства, суть нарушители закона, и дисциплины[45].

-- В обращении никогда не унижать, а тем более не драться[46].

-- Не даром сказано, что действительно храбрый презирает дуэль[47].

-- Делить с солдатом все тяготы службы[48].

-- Гг. офицеры! учитесь беречь солдата в бою: солдат, который знает, что его берегут, сам себя не бережет; и когда дойдет до рукопашной, его самоотвержение становится безграничным... [49]

-- То время, когда думали, что через руки и ноги можно действовать на сердце и голову, прошло безвозвратно... Ищите. напротив, прежде всего укоренения долга воинского, т.е. развития головы, творческой постановки сердца и остальное приложится[50].

-- Незнание исправляется разъяснением, а не выговором. ...Во всяком случае должно воздерживаться от выговоров и замечаний начальнику, как бы он мал ни был, в присутствии его подчиненных[51].

-- Для этого нужно, чтобы солдаты верили вам, как своей голове, как достойному руководителю; а тогда они будут и любить вас: и не будет нашему солдату ничего невозможного. Это достигается умственным и нравственным превосходством с вашей стороны над теми людьми, жизнь которых в бою вверяется вам. Если они во всех положениях будут видеть в вас наставника, который знает дело лучше их и больше их; если они будут видеть в вас человека, готового первым сделать то, чего от них требует, то пойдут за вами беззаветно и безусловно, куда вы их поведете; и сами скорее лягут, чем выдадут дело, во имя которого идут за вами[52].

-- Отдавая честь старшему, мы выражаем свое подчинение ему и исполняем долг вежливости, требуемый всяким вообще, а не одним только воинским общежитием. Но чинопочитание - дело обоюдное, и не хорошо делают те офицеры, которые не отвечают на отданную им нижними чинами честь, ибо тем показывают, что они менее благовоспитанны, чем солдаты, да вдобавок подают этим последним пример неисполнения предписаний устава: нельзя не привить, ни утвердить исполнительности, когда сам таковою не отличаешься[53].

-- Уметь держать себя по отношению к солдату, т.е. уметь установить свои отношения к солдату так, чтобы эти отношения способствовали делу воспитания и образования солдата, не обращаясь ни в стремление к излишней популярности, ни в излишнюю суетливость, ни в излишнюю суровость, ни в излишнюю доступность и т.п. [54]

-- Не нужно думать, чтобы солдат воспитывался быстрее и лучше при помощи строгих взысканий, - вовсе нет: его воспитывают преимущественно одинаковость, неуклонность и постоянство раз поставленных требований. Девизом ротного командира, да и всякого начальника, должно быть: "Не рви, а тяни" [55].

-- Помнить, что солдат человек и поэтому для него, как и для всякого человека, ни одна обязанность не должна обходиться без соответственного права[56].

-- В вопросе об исполнении приказания, даже явно преступного по мнению исполнителя, офицер и солдат должны руководствоваться не статьями общих законоположений, если бы даже таковые были доподлинно известны, а сущностью присяги, памятуя что в деле исполнения приказания для него преступно только то, что против присяги, а в остальном ответчиком за последствия исполненного приказания всегда является начальник, отдавший приказание. Никакие иные толкования в этом вопросе недопустимы, потому что они нарушили бы святость приказания, способствовали бы увеличению числа случаев неповиновения в армии и в корне подрывали бы основы ее существования[57].

-- Выработать в себе правильное отношение к приказанию. ... Офицер должен следить за самим собою, чтобы его требования и приказания не носили характер каприза: то, что он потребовал известным образом раз, - должно требовать таким же образом постоянно. Выработав, таким образом, законность в самом себе, офицер будет чуток к беззаконности и не даст развиться ей в своих подчиненных, т.е. убережет их того, что составляет основу самых разнообразных и ужасных преступлений[58].

-- Будьте ему примером во всем: и тогда он в плоть и кровь примет ту исполнительность, которая одинакова как на глазах у начальника, так и за глазами; явив себя проникнутым долгом, вы и его поднимете на высоту долга; и тогда ни лишения, ни опасность, ни болезнь, не собьют его с этого пути. Чувство долга растет не снизу вверх, а распространяется сверху вниз[59].

-- Кто выходит из себя, тот служит своей личной потребности раздражаться, а не интересам службы, ибо располагает подчиненных более заботиться об угодливости ему, нежели о служебной исполнительности[60].

-- Помнить, что люди, которые будут вверены его попечению, не в состоянии применяться к нему, а он к ним должен примениться. В этом смысле от офицера потребуется бесконечная терпимость и снисходительность. Чем больше со стороны офицера будет теплоты, участия, терпения, тем легче он найдет доступ к сердцу и сознанию молодого солдата; в таком случае лучше пойдет его воспитание и образование, ибо солдат уверует в офицера, и, уверовавши, во всем послушает[61].

-- Товарищество серьезное, достойное людей, себя уважающих, не только не исключает служебной требовательности, но предполагает ее: не товарищ тот, кто может и должен научить меня делу, от коего зависит моя будущность, - и не делает этого из ложного понятия деликатности. ...Товарищество - святыня, которую нужно беречь, как зеницу ока, ибо на нем все в бою держится. Нет жертвы, которой нельзя было бы принести для водворения и укрепления честного товарищества в войсковой семье[62].

-- Смотрите на солдатство, как на низшую степень великого воинского товарищества; не забывайте святых слов, что "солдат есть имя общее, знаменитое, что солдатом называется первейший генерал и последний рядовой" [63].

-- Во имя товарищества, берегите солдата, но не балуйте его; будьте внимательны к малейшим его нуждам (не на показ, а в настоящую), но непоколебимою рукою закона карайте за преступления, позорящие военной братство, и крепко держите в руках. ...Учите делать дело, а не болтать о деле; неприятеля разговорами не победишь[64].

-- Требования ставить настойчиво и непрерывно наблюдать за их исполнением. Непрерывность наблюдения за исполнением требований положительно необходима, потому что она приучает и начальника, и подчиненного к равномерному напряжению по отношению к службе. У требовательного начальника безропотно исполняется и тяжелая служба; по привычке она даже не кажется тяжелою, а у того, кто бывает требовательным лишь периодически, или случайно, даже и невысокие требования вызывают ропот на строгость[65].

Нам не представляется необходимым комментировать приведенные выше положения. Следует лишь отметить, что идеи, заложенные в этих коротких изречениях, глубоки и многогранны.

Может быть, им недостает словесного изящества и поэтичности, но зато они концентрируют в себе огромнейшее знание человеческой психологии, войны и боя, истинного понятия о воинской доблести.

***

Сегодня уже не первый год "артиллерия крупного калибра" бьет по своим.

Не нужно никого навлекать со стороны: "свои" все раздолбят в пух и в прах, не боясь в усердии лоб расшибить. Примечательно и то, что иные "канониры" в погонах, с большими звездами, лупят по своим не с меньшим азартом, а с большим пылом.

Иной хотел бы заступиться "за бедного гусара", да побаивается гнева основных политических тусовщиков.

А тот, кому по долгу службы надо бы это сделать, мелькает где-то на задворках политической кухни, боясь расстаться с насиженным креслом и потерять милость идеологических заправил.

Так кто же за "бедного гусара" замолвит словечко?

В последние годы много грязи вылилось на мундир нашего офицера. "Таежный роман" представил таких офицеров, которые не снились в страшном сне А.И. Куприну, когда он работал над своим "Поединком" и представлял русскому обществу мечтательного и наивного подпоручика Ромашова, в противовес нравственным уродам, типа Назанского, Арчаковского, Клода и др.

И только "Грозовые ворота" за последнее время, по моему мнению, показали достойных офицеров и тем немного сняли горечь обиды за тех, кто, несмотря ни на что, служит честно и достойно.

Однако, пока школьный учитель и вузовский педагог будут относиться к профессии офицера, в лучшем случае, с иронией, в худшем - с сарказмом, а телевидение представлять хитрых прапорщиков Шматко и его недалеких командиров, в обществе будет господствовать негативный взгляд на армию, а мнение представителей комитета "Солдатских матерей" будет решающим и негативным в оценке всего офицерского корпуса.

Пора бы и войсковому начальству научиться вступаться за своих офицеров, а не продолжат выдавать их "с головой" любому, желающему покуражиться над ними.

Примеров тут много...

Поучитесь, господа-товарищи, у Великой императрицы Екатерины и извлеките урок из ее поступка:

Однажды граф Никита Иванович Салтыков представил Императрице рапорт об исключении со службы армейского капитана.

"Это что? Ведь он капитан, _ сказала Императрица, возвысив голос. _ Он несколько лет служил, достиг этого чина, и вдруг одна ошибка может ли затмить несколько лет хорошей службы? Коли в самом деле он более к службе неспособен, так отставить его с честью, а чина не марать... Если мы не будем дорожить чинами, так они упадут, а уронив раз, никогда не поднимем"

И последнее:

Господа-товарищи, не рубите сук, на котором сами сидите.

Упадете и больно будет не только вам, но и многим другим.

Запомните это!

Л. Н. Толстой, 1862.

Фотография М. Б. Тулинова. Москва.

Справка:

-- Л.Н. Толстой начал службу юнкером 4-ой батареи 20-й артиллерийской бригады. В 1851-1853 гг. он участвует в военных действиях на Кавказе в качестве волонтера, а затем артиллерийского офицера. Вскоре после начала Крымской войны его по личной просьбе переводят в Севастополь, где он был прикомандирован к 3-й легкой батарее 14-й артиллерийской бригады.

-- На Кавказе Толстой оставался два года, участвуя во многих стычках с горцами и подвергаясь опасностям военной кавказской жизни. Он имел права и притязания на Георгиевский крест, но не получил его. Когда в конце 1853 г. вспыхнула Крымская война, Толстой перевёлся в Дунайскую армию, участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г. по конец августа 1855 г был в Севастополе.

-- Закончил службу Толстой в ракетной батарее Петербургского ракетного заведения. Пробыв на военной службе около 5 лет, Толстой 26 ноября 1856 года ушел в отставку в скромном чине армейского поручика-артиллериста с орденом Святой Анны и двумя медалями.

Свой дневник Л. Н. Толстой вёл с юных лет до конца жизни.

Записи из тетради 1891-1895 гг.

-- Находясь в казанском госпитале, начал вести дневник, где, подражая Франклину, ставил себе цели и правила по самосовершенствованию и отмечал успехи и неудачи в выполнении этих заданий, анализировал свои недостатки и ход мыслей, мотивы своих поступков.

-- В Петербурге его радушно встретили в великосветских салонах и в литературных кружках; особенно близко сошёлся он с Тургеневым, с которым какое-то время жил на одной квартире.

-- Но весёлая жизнь не замедлила оставить горький осадок в душе Толстого тем более, что у него начался сильный разлад с близким ему кружком писателей. В результате "люди ему опротивели и сам он себе опротивел" -- и в начале 1857 года Толстой без всякого сожаления оставил Петербург и отправился за границу.

-- В первой поездке за границу посетил Париж, где его ужаснул культ Наполеона I ("Обоготворение злодея, ужасно"), в то же время он посещает балы, музеи, его восхищает "чувство социальной свободы".

-- К числу повестей и очерков, написанных им в конце 1850-х, относятся "Люцерн" и "Три смерти". Постепенно критика лет на 10--12, до появления "Войны и мира" охладевает к Толстому, и сам он не стремится к сближению с литераторами, делая исключение для Афанасия Фета.

-- Одна из причин этого отчуждения состояла в размолвке Льва Толстого с Тургеневым, которое произошло в то время, когда оба прозаика находились в гостях у Фета в имении Степаново в мае 1861 года. Ссора едва не закончилась дуэлью и испортила отношения между писателями на долгие 17 лет.

-- Толстой вернулся в Россию вскоре после освобождения крестьян и стал мировым посредником. В отличие от тех, кто смотрел на народ как на младшего брата, которого надо поднять до себя, Толстой думал, наоборот, что народ бесконечно выше культурных классов и что господам надо заимствовать высоты духа у мужиков. Он деятельно занялся устройством школ в своей Ясной Поляне и во всём Крапивенском уезде.

-- С 1862 года стал издавать педагогический журнал "Ясная Поляна", где главным сотрудником являлся он сам. Вскоре Толстой оставляет занятия педагогикой.

-- Женитьба, рождение собственных детей, планы, связанные с написанием романа "Война и мир", на десять лет отодвигают его педагогические мероприятия.

Л. Н. Толстой.

Фотография. Москва. 1868 г.

-- Лишь в начале 1870-х он приступает к созданию собственной "Азбуки" и публикует её в 1872 году, а затем выпускает "Новую азбуку" и серию из четырёх "Русских книг для чтения", одобренных в результате долгих мытарств Министерством народного просвещения в качестве пособий для начальных учебных заведений. Ненадолго возобновляются занятия в яснополянской школе.

-- Лев Николаевич с юношеских лет был знаком с Любовью Александровной Иславиной, в замужестве Берс (1826--1886), любил играть с её детьми Лизой, Соней и Таней. Когда дочери Берсов подросли, Лев Николаевич задумался над женитьбой на старшей дочери Лизе, долго колебался, пока не сделал выбор в пользу средней дочери Софьи.

-- Софья Андреевна ответила согласием, когда ей было 18 лет, а графу 34 года. 23 сентября 1862 года Лев Николаевич женился на ней, предварительно признавшись в своих добрачных связях.

Обложка издания 1873 года

-- Небывалый успех выпал на долю "Войны и мира". Отрывок из романа под названием "1805 год" появился в "Русском вестнике" 1865 года; в 1868 году вышли три его части, за которыми вскоре последовали остальные две. Выходу войны и "Войны и мира" предшествовал роман "Декабристы" (1860--1861), к которому автор неоднократно возвращался, но который остался незаконченным.

-- В начале царствования Александра III Толстой обращается к императору с просьбой о помиловании цареубийц в духе евангельского всепрощения. С сентября 1882 за ним устанавливается негласный надзор для выяснения отношений с сектантами; в сентябре 1883 он отказывается от исполнения обязанностей присяжного заседателя, мотивируя отказ несовместимостью со своим религиозным мировоззрением. Тогда же он получил отказ на публичное выступление в связи со смертью Тургенева. Постепенно идеи толстовства начинают проникать в общество. В начале 1885 года в России происходит прецедент отказа от военной службы со ссылкой на религиозные убеждения Толстого. Значительная часть взглядов Толстого не могла получить открытого выражения в России и в полном виде изложена только в заграничных изданиях его религиозно-социальных трактатов.

Л. Н. Толстой с женой и детьми.

1887 год

-- В феврале 1901 года Синод окончательно склонился к мысли о публичном осуждении Толстого и о объявлении его находящимся вне церкви. Активную роль в этом сыграл митрополит Антоний (Вадковский). Как значится в камер-фурьерских журналах, 22 февраля Победоносцев был у Николая II в Зимнем дворце и беседовал с ним около часа[25]. Некоторые историки считают, что Победоносцев прибыл к царю прямо из Синода с готовым определением

Определение Синода было провозглашено 24 февраля 1901 года и опубликовано в "Церковных ведомостях"

-- 24 февраля (ст. ст.) 1901 года в официальном органе синода "Церковные ведомости, издаваемыя при святейшем правительствующем синоде" было опубликовано "Определение святейшего синода от 20--22 февраля 1901 г. N 557, с посланием верным чадам православныя грекороссийския Церкви о графе Льве Толстом":

"Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая".

Лев Толстой в Ясной Поляне (1908).

-- В "Ответе синоду" Лев Толстой подтвердил свой разрыв с церковью: "То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему"..

-- В октябре 1910 года, выполняя своё решение прожить последние годы соответственно своим взглядам, тайно покинул Ясную Поляну.

-- Своё последнее путешествие он начал на станции Козлова Засека; по дороге заболел воспалением лёгких и вынужден был сделать остановку на маленькой станции Астапово (ныне Лев Толстой, Липецкая область), где 7(20) ноября и умер.

-- 10 (23) ноября 1910 года был похоронен в Ясной Поляне, на краю оврага в лесу, где в детстве он вместе с братом искал "зелёную палочку", хранившую "секрет", как сделать всех людей счастливыми.

Справка:

М.И. Драгомиров.

Рисунок П.Ф. Бореля, гравюра Ф.Ф. Герасимова

-- Драгомиров Михаил Иванович [8(20).11.1830, около Конотопа, ныне Сумской области УССР, -- 15(28).10.1905, Конотоп], русский военный теоретик и педагог, генерал от инфантерии (1891).

-- Родился в семье офицера, начал службу в 1849.

-- Окончил Академию Генштаба (1856) и служил в гвардейском Генштабе.

-- Во время австро-итало-французской войны 1859 состоял при штабе сардинской армии.

-- С 1860 преподаватель, в 1863--69 профессор кафедры тактики Николаевской академии Генштаба.

-- В 1869--73 начальник штаба Киевского военного округа.

-- В 1873--77 командовал 14-й пехотной дивизией, с которой участвовал в русско-турецкой войне 1877--78, успешно руководя переправой через Дунай у Зимницы и действиями при обороне Шипки, где был ранен.

-- С 1878 начальник Академии Генштаба.

-- С 1889 командующий войсками Киевского военного округа, а с 1898 также киевский, подольский и волынский генерал-губернатор.

-- С 1903 член Государственного совета.

***

-- С 1850-х гг. занимался вопросами военной педагогики.

-- Придавая большое значение моральному фактору в бою и развивая идеи А. В. Суворова, требовал учить солдат только тому, что необходимо в бою; выступал против муштры.

-- Исключительную роль Драгомиров отводил военной дисциплине и выступал за внедрение в армии строгой законности, обязательной для всех военнослужащих.

-- Предлагал воспитывать у солдат сознательное отношение к выполнению своих обязанностей, подчёркивал роль личного примера со стороны офицеров. Много сделал для развития тактики стрелковых цепей.

-- Написал "Учебник тактики" (1879), который свыше 20 лет был основным пособием в Академии Генштаба.

Более подробно см. о работах М.И. Драгомирова...

Литература:

-- 1.Драгомиров М. Значение Воли в жизни народов. // Изборник "Разведчика". - I897. -NV. - с.19.

-- 2.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.2.

-- 3.Там же. - с.10-11.

-- 4.В "Войне и мире" Л.Н. Толстой устами князя Андрея Болконского выражает свое отношение к указанной теме так: "Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны, и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: "Мы отрезаны!" - и побежит, а сеть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: "Ура!" - отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шенграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восьмью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. < ...> И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецом льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал - глупые или рассеянные. < ...> Не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших, человеческих качеств - любви, поэзии, нежного философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого-нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенность , что ты полезен!". - См.: Толстой Л.Н. Война и мир. - В кн. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т. - Т.6. - М., 1974. - с.57-58.

-- 5.Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.54; Гейсман П.А. Граф Л.Н.Толстой и М.И.Драгомиров. - СП б., 1897. - с.23.

-- 6.Там же.

-- 7.Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.54.

-- 8.Драгомиров М.И. Сборник оригинальных и переводных статей. т.II. - СП б., 1881.- с.7.

-- 9.Драгомиров М.И. Учебник тактики. Изд. 2-е, испр. - СП б., 1881. - с.3.

-- 10.См.: Головин Н. Н. Исследование боя. Исследование деятельности и свойств человека как бойца. - СП б. , I907; Зыков А. Как и чем управляются люди. Опыт военной психологии. - СП б. , I898; Маслов И. Научные исследования по тактике. Выпуск II. Анализ нравственных сил бойца. - СП б. , I896 и др.

-- 11.Толстой Л.Н. Солдатская памятка. - СП б., 1906. - с.6-7.

-- 12.См.: Толстой Л.Н. Письмо к фельдфебелю (о церковно-государственном обмане). Изд. 2-е. - М., 1919. - с.2.

-- 13.Толстой Л.Н. Патриотизм или мир? .- В кн.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. - т.90. - М., 1958.- с.51.

-- 14.См.: Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.7.

-- 15.Можно также назвать его и "подлым".

-- 16.По поводу особо радикальных деятелей князь Е.Н.Трубецкой писал в "Московском Еженедельнике" за 1909 г.: "Декабристы за свободу умирали на эшафотах, но ранее того проливали свою кровь против внешнего врага, им и в голову не приходила идея улучшить внутреннее положение России помощью иностранцев. Всем же тем, кто наводил или наводит хазар и половцев на русскую землю и радуется их победам, нужно сказать: таким путем Россия свободы не получит, а история и грядущее поколение знают для них одно название: предатели" . - См.: Помни войну! Сборник статей на современные военные темы. / Под ред. В.Ф. Новицкого. - М., 1911. - с.72.

-- 17.Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.18.

-- 18.См.: Дерман В. Драгомиров о воспитании и обучении войск. - М.: Воениздат, 1946. - с.30.

-- 19.Следует отметить, что и исследователи военно-теоретического наследия М.И.Драгомирова не сделали анализа этой составляющей его трудов. - См.: Дерман В. Драгомиров о воспитании и обучении войск. - М: Воениздат, 1946; Бонч-Бруевич М. М.И. Драгомиров. Основы воспитания и образования воспитания войск. // Военно-исторический журнал .- I973.- N 3.- с. 75-80; Догмаров А.В. Взгляды М.И.Драгомирова на нравственное и физическое воспитание войск: Дисс. ... канд. пед. наук. - М., 1946; Зайцев Л.А. Военно-теоретическое наследие М.И.Драгомирова: Дисс. ... канд. ист. наук. - М., 1989; Земсков Д.И. Военно-педагогические взгляды и деятельность М.И.Драгомирова: Дисс. ... канд. пед. наук. - М., 1994 и др.

-- 20.Драгомиров М.И. Суворовская "Наука побеждать" с рассуждениями. - В кн.: Драгомиров М.И. Учебник тактики. Изд. 2-е, испр. - СП б., 1881. - с.488.

-- 21." В каждом сражении есть две стороны: 1)собственно техническая - кто, где, в каком положении стоял; кто, куда и когда пошел, какую цель имел в виду, какою ценою ее достиг (или не достиг); 2)психологическая, т.е. какие впечатления сражение возбуждало в душе профанов, призванных быть в нем участниками или зрителями". - См.: Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.167.

-- 22.Примерно в I7II г. - начале I7I2 г. в записной книжке Петра Великого появляется важнейшая запись: "Офицерам всем дворянство и первое место". - См.: Волков С. В. Русский офицерский корпус. - М. : Воениздат, 1993. - с.27.

-- 23.Драгомиров М.И. Избранные труды. - М.: Воениздат, 1956. - с.190.

-- 24.Драгомиров М.И. Подготовка войск в мирное время. - М., 1906.- с.92.

-- 25.К примеру, Тацит говоря о кодексе чести древнерусских воинов, указывает: "...выйти живым из боя, в котором пал вождь, - бесчестье и позор на всю жизнь; защищать его, оберегать его, совершать доблестные деяния, помышлять только о его славе, - первейшая их обязанность..." - См.: Горский А.А. Древнерусская дружина. - М., 1989.- с.16.

-- 26.Толстой Л.Н. Рубка леса: Рассказ юнкера. - В кн.: Толстой Л.Н. Собр. соч. - т.2. - М., 1973.- с.74.

-- 27.Толстой Л.Н. Набег: Рассказ волонтера. - В кн.: Толстой Л.Н. Собр. соч. - т.2. - М., 1973.- с.29.

-- 28.Толстой Л.Н. Война и мир. - В кн. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т. - Т.5. - М., 1974. - с.93

-- 29. См.: Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898.

-- 30.Толстой Л.Н. Война и мир. - В кн. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т. - Т.7. - М., 1974. - с.192.

-- 31.Драгомиров. Заметка о русском солдате. - В кн.: Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.145.

-- 32.Драгомиров М.И. Солдатская памятка. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.14.

-- 33.Драгомиров. Заметка о русском солдате. - В кн.: Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.147.

-- 34.См.: Морозов Н. Воспитание генерала и офицера, как основа побед и поражений. (Исторический очерк из жизни русской армии эпохи наполеоновских войн и времен плацпарада ). - Вильна, I909. - с.75.

-- 35.Драгомиров М.И. Очерки: Разбор "Войны и мира". Русский солдат. Наполеон I. Жанна д'Арк. - Киев, 1898. - с.6.

-- 36.Драгомиров М. Значение Воли в жизни народов. // Изборник "Разведчика". - I897. -NV. - с.9,10.

-- 37.См.: Дерман В. Драгомиров о воспитании и обучении войск. - М.: Воениздат, 1946. - с.7.

-- 38.Драгомиров М.И. Учебник тактики. Изд. 2-е, испр. - СП б., 1881. - с.34.

-- 39.Там же. - с.454.

-- 40.Там же. - с.34.

-- 41. Драгомиров М.И. Учебник тактики. Изд. 2-е, испр. - СП б., 1881. - с.454-455; Драгомиров М.И. Избр. труды. / Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947.- с.14-15.

-- 42.Драгомиров М.И. Солдатская памятка. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.16.

-- 43.Там же.

-- 44.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.145.

-- 45.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.11-12.

-- 46.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.10.

-- 47.Драгомиров М. И Дуэли. (письмо М. И. Драгомирова к редактору журнала "Разведчик" В. А Березовскому ) Разведчик. - I899. - N . - с.4.

-- 48.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.94.

-- 49.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.139.

-- 50.Там же. - с.79.

-- 51.Там же. - с.89.

-- 52.Там же. - с.145.

-- 53.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.82.

-- 54.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.94-95.

-- 55.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.82

-- 56.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.10.

-- 57.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.14.

-- 58.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.93.

-- 59.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.146.

-- 60.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.80

-- 61.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.92.

-- 62.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.79, 138-139.

-- 63.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.145.

-- 64.Драгомиров М.И. Опыт руководства для подготовки частей к бою. - В кн.: Драгомиров М.И. Избранные произведения./ Под ред. А.В.Сухомлина. - М.: Воениздат, 1947. - с.145,146.

-- 65.Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. (Воспитание и образование). - Киев, I906. - с.10.

0x01 graphic

Тула в 17 в.

ПОУЧЕНИЯ СТАРЦЕВ

-- Старец Паисий в своих известных "Письмах" часто говорит о хранении ума. В частности, он пишет: "Когда нет бодрости, то мы теряем и ум (его похищает демон), и мы остаемся с одним телом, без ума, как чурбаны, и позже, когда соберем свой ум, он бывает обременен мусором, который лукавый использует как растопку и влагает огонь в наш чурбан (в плоть), а сам смеется над нами и скачет, радуясь злу. Чтобы на сне покидал ум, мы должны постоянно сосать сладкое имя Иисуса в нашем сердце для духовного преуспеяния. Ибо отсутствие ума - это все равно, что отсутствие хозяина в доме, и тогда дом становится руинами".

-- Старец Иероним часто говорил своим духовным чадам: "Следите за своим умом. Не связывайте его ничем. Я и о построенных мною церквях сожалею, потому что я обременял свой ум многими заботами и препятствовал ему молиться". И в другой раз добавил: "Усиленно следите за своим умом. Не отягощайте его ни скорбью, ни бессмысленными проблемами, ни чем-либо другим. В воде, если она чиста и спокойна, видишь на дне булавку. Так и ум".

-- Хранение ума является условием молитвы. Старец Иосиф, опытный исихаст Святой Горы, говорил: "Молитва без внимания и трезвения - это потеря времени и напрасный труд. Мы должны поставить неусыпного стража во всех своих чувствах, внутри и вне - внимание. Без него ум и силы души распыляются на суетное и житейское, как бесполезная вода, которая бежит по дорогам. Никто не может подняться горе, если не презрит дольнее. Часто мы молимся, а ум наш слоняется здесь и там, где ему нравится и в том, что его по привычке привлекает. Поэтому нужно усилие, чтобы собраться и внимать словам молитвы".

-- С неохраняемым умом никто не может преуспеть духовно. Старец Паисий подчеркивал: "Если ум не с нами (т.е. в рассеянии) в час духовного поучения, то оно нам совершенно бесполезно, только потратим зря время и утомляемся бессмысленно, потому что ничего не можем запомнить, как типографщик: когда он не подливает чернил для шрифта, машины работают впустую и не печатают ничего".

-- Тот же старец говорил об ученых, которые далеки от Бога: "Все зло от ума, когда тот вращается только в науке. Ученые не находят внутреннего мира и равновесия. Но если ум вращается в Боге, то они используют науку во благо и своей внутренней деятельности, и во благо мира, ибо ум их освящен".

-- Достоин упоминания и этот личный опыт старца Паисия: "Когда ум начинает часто бывать с Богом, тогда он забывает часто не только жилище свое, но даже и жилище своей души т.е. скудельную плоть".

-- Старец Иероним относительно ума, который рассеивается во время молитвы, говорил: "Это ничего, что ум часто уходит от молитвы, от слов, которые мы произносим. Лишь бы мы не уходили тотчас, и ум вернется снова. Ум похож на жеребенка. Бегает здесь и там, и не сидит рядом со своей матерью, которая привязана к одному месту. Но когда устает, приходит и ложится спать, отдыхая у ее ног".

-- Нашей молитве часто мешают образы разных лиц. Старец Иероним с о. Эгина советовал: "Если между тобою и Христом встает другое лицо, какое бы оно не было, прогоняй его немедля, ибо оно пленяет твой ум, который должен быть отдан Богу".

-- О деятельности ума старец Иосиф говорил: "Ум - это питатель души, и все то благое или лукавое что он увидит или услышит, опускается в сердце, которое является центром духовных и телесных сил человека".

-- Тот же старец говорил относительно ума следующее: "Когда ум человека очистится и просветится своим собственным светом, без помощи Божественной благодати - с помощью этого естественного света он видит и демонов, как говорят Отцы - тогда он приемлет дополнительно и просвещение Божественной благодати, так что она может оставаться постоянно в уме и пленять его в созерцания и видения, как и сколько - знает сама. Но может и сам человек, когда хочет увидеть или узнать что-либо его интересующее, попросить это в молитве, и тогда подействует благодать и удовлетворит его просьбу, поскольку он попросил сам".

0x01 graphic

Афинский юноша в сопровождении педагога

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

(Афоризмы древней Греции)

-- Я знаю только то, что ничего не знаю.

-- Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.

-- Кто хочет сдвинуть мир, пусть сдвинет себя!

-- Хорошее начало не мелочь, хоть начинается с мелочи.

-- Воспитание -- дело трудное, и улучшение его условий -- одна из священных обязанностей каждого человека, ибо нет ничего более важного, как образование самого себя и своих ближних.

-- Есть одно только благо -- знание и одно только зло невежество.

-- Высшая мудрость -- различать добро и зло.

-- Мудрость -- царица неба и земли.

-- Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.

-- Хороший советник лучше любого богатства.

-- Добрым людям следует доверяться словом и разумом, а не клятвой.

-- Заговори, чтобы я тебя увидел.

-- Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.

-- Без дружбы никакое общение между людьми не имеет ценности.

-- Хорошо было бы, чтобы человек осмотрел себя, сколько он стоит для друзей, и чтобы старался быть как можно дороже.

-- Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это -- яд, тем более опасный, что он приятен.

-- Распаляется пламя ветром, а влечение -- близостью.

Сократ (ок. 470 -- 399 г. до н. э.)

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 04/04/2011, изменен: 04/04/2011. 98k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 19 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Жертва полезна своим и гибельна врагу"...

Каменев Анатолий Иванович
"Жертва полезна своим и гибельна врагу"...