ArtOfWar. Карелин Александр Петрович. "Надышался я пылью заморских дорог..."

"Надышался я пылью заморских дорог..."

"И носило меня, как осенний листок.

Я менял имена, я менял города.

Надышался я пылью заморских дорог,

Где не пахнут цветы, не светила луна".

/Евгений Агранович/

Предисловие от автора

Случилось так, что мне (автору) пришлось посмотреть в глаза родителям, чей сын погиб в афганском плену. Это было ещё в далёком 1987 году. С тех пор эта проблема военнопленных постоянно занимала место в моей голове - собирал материалы из газет и журналов, следил, как идет процесс возвращения наших солдат на Родину.

Поразило, что при заключении Женевских мирных соглашений по Афганистану в документах ни слова не говорилось об освобождении военнопленных. Будто их и не существует на самом деле. При молчаливом согласии советской стороны, мы тем самым избавили партнёров по переговорам от обязанности позаботиться о наших солдатах и офицерах, томящихся в плену. Однако то, что не удалось сделать политикам, оказалось подвластно так называемой "народной дипломатии".

Узнал фамилии многих людей, наиболее активных в решении этой общей беды.

Вот загадка. Почему многие из нас, даже искренне сочувствующие, всё-таки способны забыть о чужом горе. А другие, чтобы помочь незнакомым людям, будут рисковать, преодолевать страх и расстояния, даже ломать собственную судьбу...

Это рассказ об одном из военнопленных, вернувшемся на Родину. Реальные фамилии

изменены.

Путешествия по миру. Открытие новых для себя стран и городов. Иногда такие поездки бывают вынужденными и насильственными. Но об этом чуть позже. А пока. Пока о путешествиях по доброй воле. Или почти по доброй...

"Нас, мореходов, почитают сильными людьми. Но мы слабее ребёнка. Любая случайность ломает нас. Мы даже не знаем, куда мы плывём, открываем чудесные, полные сокровищ земли, но не можем нанести их на карту, потому что не знаем, куда их наносить. Острова, названные Соломоновыми, формально открыты уже как четверть века. Но, ни один посланный туда корабль, снова найти их не смог".

Произносившего эту грустную речь звали Фернан Магеллан. Собеседником его был шевалье Жак де Моле, чей некогда достославный род обнищал, и, тщеславясь униженностью своей, повинуясь столь горестному уделу, он счёл за благо присягнуть испанскому монарху, однако же весьма быстро достиг здесь изрядных милостей и высот августейшего правителя. Сейчас он курировал при дворе очень важные вопросы.

Впрочем, в настоящий момент Жака волновали вещи весьма прозаичные. Он должен придумать, куда бы услать этого нахального ухажера своей жены. Вслух же шевалье усмехнулся:

-Может, вы лжёте? И никаких райских островов нет вовсе?

-Нам нельзя лгать, поймите,- продолжил командор всё так же меланхолично-величаво,- мы просим у отца нашего: "Дай нам ветер!" И он даёт. Но этот ветер нужно ещё выдержать. Если мы будем лгать, нас порвёт в клочья!

Помолчав, Магеллан спросил:

-Неужели Его величеству нужен весь мир?

-Нет, ему не нужен мир. Ему нужен имбирь, перец и корица.

-Когда нет мира в душе, корица не поможет, - глубокомысленно изрёк Магеллан.

Ответом ему был чёрный, яростный взгляд собеседника. Жак де Моле не верил в райские острова. Но той же ночью, глядя на мерно вздымающуюся грудь своей Анны, он поклялся извернуться ужом и уговорить своего монарха отправить любвеобильного навигатора на их поиски. Он и не подозревал, что, движимый наибанальнейшей ревностью, пытаясь отыграть несколько месяцев, он отправляет своего соперника в вечность, приобщает его к бессмертию.

Такова уж была та прекрасная эпоха; эпоха, ушедшая без возврата. В поисках философского камня изобрели фарфор, в погоне за горсткой специй открывали новые миры. Люди знали о мире гораздо меньше, но были уверены, что за пределами постижимого мир полон загадок - а, значит, знали о мире главное. Они были готовы ко всему - например, брать демонов живьём.

Люди же современности пребывают в иллюзии, что мир ясен и понятен. Из жизни ушло ощущение, которое испытываешь ночью в деревне - стоишь там, где кончается свет, и видишь перед собой тьму, исполненную загадок. Человечество не то, чтобы не верит в магию и летающие тарелки, но считает всё непостигнутое чем-то потешным и безумным.

Однако тайное знание чаще всего выдаёт себя именно за безумие. Неужели не чувствуется, что вокруг всё далеко не так просто, как хочет казаться? Неужели не заметны целые россыпи тайных знаков у себя под носом?

Пусть обыватель думает, что ему ведомо всё, и в мире нет загадок. Истинное знание всегда покрыто тайной.

Об этом тоже говорят во весь голос: "Иногда лучше жевать, чем говорить"...

-Внимание провожающих! До отправления скорого поезда номер 56 "Енисей" сообщением Москва - Красноярск остаётся пять минут. Отправление поезда со второй платформы с третьего пути. Повторяю...

Дверь купе распахнулась, запыхавшийся мужчина буквально ввалился, протараторив:

-Это здесь четвёртое место? Или, пардон, я ошибся?

-Здесь-здесь, занимайте своё законное, согласно купленных билетов.

Александр Невский поспешно отложил газету со статьёй о путешествии Магеллана и убрал свою сумку с нижней полки напротив.

-А я уж думал, что одному придется ехать, сижу уже минут двадцать, прессу штудирую, скучать даже начал.

-Чуть я не опоздал. Бежал всю дорогу. Хорошо, что такси ещё вовремя поймал. Вот был бы смех, если опоздал. Я уж и телеграмму отправил, назвал каким вагоном приезжаю. Будем знакомиться, что ли? Марат Ибрагимович Рахимбаев. Можно просто Марат.

Невский назвал себя, крепко пожал протянутую ладонь, стараясь внимательно рассмотреть своего попутчика. Марат снял шапку, зимнюю кожаную куртку, повесил одежду на вешалку и, оставшись в тёмном костюме с черной водолазкой, сел к столику, приглаживая свои взлохмаченные волосы. Это был молодой человек лет тридцати, впрочем, ему могло быть и больше - у жителей Востока трудно бывает точно определить возраст. Сильно старила его и обильная седина на некогда чёрных волосах и усах - словно снежная изморозь обильно покрыла его голову и шикарное украшение под носом.

Голос за окном, многократно усиленный множеством динамиков, объявил об отправлении поезда до Красноярска. Состав медленно стал набирать скорость, за окном поплыли озабоченные лица провожающих, вокзальные строения, стоящие на соседних путях поезда.

-Вы, Марат, до конца маршрута едите?

-В самое яблочко, Александр. До Красноярска. Билет на самолёт не удалось купить, придется теперь "пилить" несколько суток. Впрочем, я люблю с детства ездить на поезде. А давай сразу перейдём на "ты". Люблю по-простому, без этих расшаркиваний и "выканий".

-Согласен. А я до Екатеринбурга. Не было ни купейных, ни плацкартных билетов. Впервые в жизни еду в спальном вагоне, всё размышлял, кто будет моим соседом. Но пришлось выбирать: застрять в Москве ещё на несколько дней или потратиться на такую роскошь. До Нового года осталось около двух недель, вот народ и двинулся в путь из конца в конец нашей необъятной страны. А я приезжал в командировку, точнее на учебный семинар. Набирался ума-разума, чтобы потом других учить. Я ведь преподавателем работаю в учебно-методическом центре по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям Свердловской области. Это в ведомстве МЧС находится.

-Знаю-знаю, что такое МЧС. Много с этими ребятами общался по работе. Я ведь занимаюсь поставкой спасательного оборудования для них из-за границы. Работаю в одной российско-немецкой фирме. А ты, Александр, надеялся, наверное, что поедешь с какой-нибудь дамочкой-красоткой в одном купе, а тут я "нарисовался" со своей казахской рожей.

Марат весело рассмеялся.

-Да нет, мне кажется, с мужиком как-то удобнее и привычнее ехать, а дамочку ведь надо будет развлекать.

Невский тоже рассмеялся.

-Это ты верно глаголешь. Сейчас переоденемся и "накатим" по сто грамм с прицепом, будет веселее ехать.

Марат покопался в своей сумке, поставил на столик бутылку водки, положил пакет с вкуснопахнущей курицей и прочими съестными припасами. Невский тоже достал свою бутылку, положил похожий пакет с едой.

-На вокзале, наверное, покупал, как и я? Возможно, мы ещё и у одной продавщицы покупали. Я опаздывал на поезд, но всё же решил запастись "хавчиком".

-Всё может быть, Марат. Надеюсь, не отравят нас. В крайнем случае, водкой организм обезопасим.

... Через несколько минут, переодевшись в спортивные костюмы, постелив постели, новые приятели сидели у столика, уминая за обе щеки еду, не забывая поднимать очередной тост.

-Я россиянина, говоря другими словами, русского, сразу замечаю. Много приходится бывать за границей по работе, объездил кучу стран. Так вот, правильно говорят, что русский, сев в поезд, сразу переодевается в спортивный костюм, достает бутылку и садится есть. Всё так и есть. Вот и мы с тобой, Саша, не отступили от этих правил.

- А как же, подкрепиться в поезде - сам бог велел. Что же ещё делать, как не есть и не читать, подремывая. Давай что ли выпьем Третий тост. Там, где мне пришлось послужить, это особый знак уважения к погибшим.

-Так ты в Афгане служил? И мне довелось отдать долг Родине на далекой земле Афганистана. Пьём за павших, молча. Вечная им память.

Мужчины поднялись и выпили. После недолгого молчания Марат тяжело вздохнул:

-Пришлось мне хлебнуть горюшка "по самое горлышко". Боком мне этот Афган вышел. Но не буду о грустном. Нам с тобой ещё долго, больше суток ехать вместе. Будет соответствующий настрой, может, и расскажу тебе позже. А ты тоже срочную солдатом, как я, там служил?

- Нет, я был офицером. Старший лейтенант. Врач-хирург. Лечил-оперировал вашего брата-солдата и офицеры попадали под скальпель. Приходилось, правда, оставлять свою медицинскую роту в Кандагаре и выезжать на Автоперевязочной для медицинского обеспечения боевых рейдов. А там всякое могло случиться, бывало, и под обстрел попадали. Уже в конце своей службы попал в переделку - во время рейда был выстрел из гранатомёта по кабине, где я сидел. Врачи собирали меня по "частям". Собрали, спасли. Правда, пришлось больше года по госпиталям попутешествовать. После излечения решил остаться в армии, но уже в другом качестве - стал преподавателем, правая рука повреждена, не пришлось больше заниматься хирургией. - Невский показал изуродованную руку.

Марат кивнул головой.

-Да, для тебя тоже Афган не стал "лёгкой прогулкой". Но радуйся, что живым остался. А это главное.

-Я и радуюсь. Дослужился до подполковника. В августе 94-го уволился, было уже 25 лет в льготном исчислении. Почти сразу нашёл для себя новую работёнку - в центре МЧС, о чём уже рассказывал. Вот уже более трёх лет и тружусь на этом поприще. Организация у нас военная - полковник в начальниках, есть зам - подполковник, ещё несколько офицеров - старших преподавателей, ну и нас, "отставной козы барабанщиков" несколько человек. Работа мне нравится - всегда с людьми, живое общение. Короче говоря, жить можно.

-Женат?

-Да, жена, две дочери-красавицы. Одна школьница, другая студентка университета, на историческом факультете учится.

-Я тоже женат. Жена Женя. Сын Тимур. Четыре года.

-А сейчас-то куда едешь, в командировку?

-Нет, на родину потянуло. Жена с сыном не смогли поехать. А я маму хочу проведать, уж два года не был у неё. Слава Богу, жива - здорова. А батю похоронили. Ещё в 90-м. Сердце - обширный инфаркт миокарда. Так и не дождался он меня из Афгана, умер буквально за полгода до моего возвращения.

-Постой, но ведь наши войска вышли оттуда в 89-м. Как же ты мог в 90-м вернуться? Или оставался с советниками? Ты вообще, когда там служил?

- В армию меня призвали в мае 1982 года, полгода был в учебке, а уже в октябре я был в Джелалабаде, служил в разведроте.

-Тогда я совсем ничего не понимаю! Почему ты так долго служил в армии, или ты остался на сверхсрочную?

-Можно и так сказать. Только эта сверхсрочная оказалась иной и продолжалась она около семи лет. 6 декабря 1983 года, ровно за месяц до своего двадцатилетия, я попал к "духам" в плен. И мой путь домой растянулся на долгие годы. Кстати, сегодня, 17-го декабря, исполнилось ровно семь лет, как я вернулся на Родину. Забавное совпадение: семь лет был в плену и семь лет, как вернулся домой. Давай, за это и выпьем. А потом ляжем, потушим свет и тогда, в темноте, я, возможно, насмелюсь поделиться с тобой своими горестными воспоминаниями...

Вышли покурить в тамбур. Невский с нескрываемым любопытством посматривал на своего нового знакомого. Всё пытался отыскать следы тяжкого бремени плена. Но так ничего особенного и не увидел. Обыкновенное лицо молодого человека. Быть может, эта ранняя седина служит верным доказательством перенесённых испытаний.

Словно прочитав его мысли, Марат спросил:

-А тебе, Саша, не приходилось ещё близко общаться с человеком, побывавшим в афганском плену?

-Приходилось. Это было ещё в 1983 году. Летом я был прикомандирован к одному из батальонов, расквартированных в пустыне, заменял там в течение двух месяцев выбывшего врача. Однажды поступила команда забрать нашего пленного солдата, он пробыл около трёх месяцев в лапах душманов. Его обменяли на какого-то важного пленного "духа". Потом я оказывал медицинскую помощь этому пареньку, он мне и рассказал о своих мытарствах. Конечно, три месяца, это не семь лет. Хотя, может быть и не совсем уместно так сравнивать. Плен есть плен, иногда и один день может показаться вечностью.

-Это верно.

-Да, чуть позднее в том же году два наших солдата из десантно-штурмового батальона попали в плен к "духам". Это было 1-го или 2-го июля, когда младший сержант и рядовой были захвачены душманами. Как это произошло, точно не могу сказать. Ходили разные слухи об этом. Тёмная история. Хорошо помню, что их искали больше недели. А в нашей Бригаде (70 ОМСБ) проводились ежедневные по три-четыре раза в день общие построения: всё считали поголовно да прикидывали, не пропал ли кто-нибудь ещё, как те солдаты. Совсем всех замучили, а нам некогда было заниматься больными и ранеными - всех обязывали встать в строй. Одним словом, полный копец... Позже, уже в декабре 1984-го я читал о них статью в газете, называлась она "Возвращение", там и описали судьбу этих парней. Как я понял, их переправили в пакистанский город Кветта. А позднее их перевезли в Англию. Если не ошибаюсь, то они смогли "улизнуть" от слежки и обратились в советское посольство. Их быстро переправили на родину. Вот такая счастливая история с избавлением. За подлинность не ручаюсь, но так писали в газете.

-Возможно, так и было. Но этим парням крупно повезло - их путь домой был короче моего. Я, Саша, расскажу тебе свою историю. А правда это или нет, суди сам. Но не вижу необходимости тебя обманывать, тем более, что случайному попутчику проще рассказать, чем даже близкому человеку. Я и жене своей только в общих чертах поведал свои "приключения". Ладно, пошли в купе, я что-то даже замёрз.

Марат сразу забрался под одеяло, ему последовал и Александр. Щёлкнул выключатель, в купе стало темно. Похоже, на Рахимбаева сумрак этот подействовал, сразу потянуло поговорить. Так и бывает в купе вагона, когда погасят свет. Собеседники не видят друг друга, перед ними мрак, они говорят во мраке, и тем откровеннее становятся их слова, чем гуще мрак.

Впрочем, говорил в основном один, Невский лишь поддакивал, бросал короткие фразы, изумлялся или ужасался, в зависимости от момента рассказа. Он всегда был хорошим слушателем, поэтому ему любили рассказывать.

Марат родом был из небольшого посёлка, там он родился, там прошло его детство и юность, там закончил десять классов, впервые полюбил. Оттуда он и уезжал служить в армию. Вот и теперь он ехал в этот уголок на земле, которого и нет на обычных картах - слишком мал.

В окружении тайги стоит Козулька, посёлок с необычным, запоминающимся названием. Его он получил ещё от крестьян-переселенцев из центральных губерний России, которые обосновались здесь сотню лет назад. Обретённые на новом месте достаток и самостоятельность оберегали ревностно. К чужим относились опасливо. На известность не претендовали. Тем не менее, село однажды удостоилось пера классика.

В путевых записках "Из Сибири" А. П. Чехов, рассказывая о безобразнейшем состоянии российских дорог за Уралом, особо выделил местный участок. Уже от Томска на каждой станции ямщики пугали его Козулькой и "смотрели как на покойника". Как ни берёгся Антон Павлович, а у злополучного села опрокинулся-таки возок с его спутниками, не выдержал, сломался и экипаж писателя.

Теперь, конечно, другое дело. Сто пятнадцать километров асфальтовой трассы до Красноярска - для автомашины не расстояние. И всё равно, приезжая сюда, ощущаешь, что попал в глубинку с её особым ритмом и укладом жизни. Сохранились от ушедших времён и кое-какие традиции. От многих приходилось слышать, что "чужаков" здесь встречают настороженно, долго к ним присматриваются. Может быть, имеются какие-то особые гены, сохраняющие во времени "характер" больших человеческих поселений? Ведь недаром говорят: что ни город, то норов.

Немало положил сил, чтобы стать "своим" в Козульке, и врач Рахимбаев, приехавший сюда по распределению после Красноярского медицинского института со своей молодой женой, тоже выпускницей этого же института. Интереснейший факт довелось услышать Марату пару лет назад от одного из старожилов посёлка: окончательно поверили в Ибрагима Тургановича после того, как тот поставил капитальный гараж - значит, становится хозяином. К своему подворью козульцы относятся очень серьёзно.

Поначалу отец Марата трудился терапевтом, а его молодая жена Тамара работала педиатром. Через три года Ибрагима Тургановича назначили главным врачом Козульской районной больницы. К тому времени в их семье уже рос сынок Марат. Рахимбаев-старший оказался хорошим организатором, хотя хозяйство ему досталось - не позавидуешь. Здания больницы старые, нуждаются в ремонте (даже в одном из помещений рухнул потолок), во дворе грязь по колено, машины больничные стояли без запчастей. Со свойственной ему энергией, главный врач взялся за дело. Сделал за короткое время немало: засыпан гравием и хорошо освещён больничный двор, смонтирована внутренняя телефонная связь, для больных в палатах установлены холодильники, для персонала в обеденный перерыв работает буфет. С годами больница только наращивала положительные перемены.

"Зачем я так много рассказываю тебе о своём отце? - сам себя прервал Марат.- Просто хочется, чтобы и ты знал, какой он у меня был хороший".

Родители хотели, чтобы их сын после школы продолжил их врачебную династию и поехал учиться в Красноярск на доктора, однако их чадо заупрямилось: хватит в семье двух врачей. Но после выпускного всё же пришлось поехать в институт сдавать документы в приёмную комиссию медицинского института - родители настояли. Поехали с одним другом на его машине. И надо же случиться, специально такого не придумаешь: при выезде из Козульки на московский тракт они прокололи шину. Чертыхаясь, водитель вытащил из неё кривой ржавый гвоздь. Откуда он взялся на недавно уложенном асфальте? Марат невольно припомнил проблему Антона Павловича Чехова, а для себя решил, что это плохой знак. Так и есть: на первом же экзамене по физике он получил двойку. Сильно не расстроился. Решил, что пойдёт в армию, а после возвращения попытает свою судьбу ещё. Правда, пришлось ждать, когда исполнится восемнадцать, а это почти год жизни. Устроился в больницу санитаром в хирургическое отделение.

На медицинскую сестру Инну поначалу Марат не обратил никакого внимания. Высокая и стройная, белокурая с большими голубыми глазами, она могла считаться красивой, если бы не большой шрам на щеке - в детстве её изувечил пьяный отчим. Этот шрам и отравлял жизнь девушке.

Мужчина ещё может как-то терпеть свою уродливость, но что должна чувствовать женщина в такой ситуации? Как жить, когда каждое зеркало - твой враг, и люди поскорее отворачиваются, увидев тебя? И что делать, когда, к счастью или несчастью, молодая девушка наделена острым наблюдательным умом, который всё видит и осознаёт, делает неутешительные выводы, мучается при каждом общении с людьми?

На ноябрьский праздник Марат и Инна оказались в одной праздничной компании, вечером он вызвался проводить девушку. Стали встречаться. Вскоре Марат даже не обращал внимания на шрам Инны, привык к нему, видимо. Любил ли он её? Наверное, да. Как и она его. В новогоднюю ночь они стали близки. А потом. Потом всё изменилось. Точнее, изменился Марат.

На людях он стал относиться к ней точно к неодушевлённому предмету или послушной собаке, которая терпеливо ждёт, когда хозяин придёт в доброе расположение духа, правда, оставаясь наедине, он был нежен и внимателен. Ему только исполнилось восемнадцать, и он не знал, что ни одна девушка долго не выдержит этого, даже если она любит бог знает как сильно, потому что любовь должна питаться хотя бы какими-нибудь крохами, видимыми знаками внимания. Инна очень обижалась на такую его двойственность. Она решила, что Марат стыдится её, не хочет всем афишировать их отношения. Но от этого ей становилось только обиднее.

Незадолго до майских праздников они встретились в последний раз. Инна подняла на Марата глаза - они стояли у подъезда её дома. Они были большие и голубые. Он ужаснулся. Уже давно молодой человек внимательно не вглядывался в них. Внезапно ему всё стало ясно. Когда-то глаза Инны были покорными, влюблёнными и преданными, и это часто раздражало его, теперь они обрели глубину и мудрость. В эту минуту прозрения Марат с ужасом понял, что рядом с ним стоит кто-то другой, что он не властен над ней и что уже давно, постепенно и неприметно, Инна стала более зрелой, чем он, и совсем его не любит.

Спустя несколько дней Марата Рахимбаева призвали в армию. Конечно, на проводы Инна не пришла. Уже находясь в плену, Марат с тоской и стыдом вспоминал своё "свинское поведение" по отношению к девушке, которая его любила, да и она была ему дорога. Если бы можно было всё исправить! Воспоминания об Инне жгли его. Марату казалось, что его мозг мечется в черепной коробке в поисках места, где можно укрыться.

Снова встретил Инну уже в начале 1991 года, когда впервые приехал домой после плена. Она расцвела и похорошела. Исчез уродующий её шрам - хорошо потрудился пластический хирург. Сам Марат в этот момент почувствовал, как любит эту женщину, просто не может жить без неё. Ему казалось, что если он долгие годы думал о ней, мечтал о встрече, то и она должна была чувствовать тоже самое. Он заглядывал в глаза Инны, надеясь увидеть в них ответное чувство, но её глаза оставались холодными.

Есть что-то беспокойное, неуверенное в отношениях людей, знавших и любивших друг друга в юности и встречающихся снова, когда миновали в разлуке не дни и месяцы, а годы. Была ли эта разлука полным забвением или всё же не перестало звенеть в душе воспоминание о том, что казалось забытым? Кто знает? В любом случае в сердце Инны не осталось никакого чувства к Марату. Она нашла свою новую и счастливую любовь. Счастлива и любима мужем, растит с ним дочку.

Рахимбаев стойко перенёс и этот удар, хотя в душе надеялся всё же вернуть Инну, именно к ней он рвался из плена домой. Больше они никогда не встречались наедине.

Марат включил свет, поднялся, налил в стаканы водки себе и своему молчаливому слушателю, они выпили за его первую любовь.

-Ты знаешь такую песню, Александр. Её пел Михаил Ножкин в фильме, кажется, "Судьба резидента", там есть такие строки "Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал..." Однажды мы с Инной в конце марта ездили за берёзовым соком, а потом заночевали в лесу прямо в одиноко стоявшей копне сена. В ту весну рано сошёл снег, было тепло и сухо, на деревьях набухали почки. Я всегда вспоминаю эту сказочную ночь с любимой девушкой, когда звучит эта песня. К сожалению, в годы плена я не мог её слышать, но частенько "мурлыкал" полюбившиеся строки вполголоса. Вообще в этой песне я нахожу много из моей биографии. Её словно и написали про меня. Вот послушай:

"Я в весеннем лесу пил березовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,

Что имел не сберег, что любил - потерял.

Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.

Я менял имена, я менял города.

Надышался я пылью заморских дорог,

Где не пахнут цветы, не светила луна.

И окурки я за борт бросал в океан,

Проклинал красоту островов и морей

И бразильских болот малярийный туман,

И вино кабаков, и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,

Полететь к ненаглядной певунье своей.

Да вот только узнает ли Родина-мать

Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,

Что имел не сберег, что любил - потерял.

Был я смел и удачлив, но счастья не знал".

Марат снова плеснул водки в стакан, молча, выпил.

-Ну, что, будем спать или послушаешь ещё мои воспоминания?

-Конечно, послушаю. Тем более что пока ты не рассказал, как служил, как же попал в плен и что происходило за эти годы в неволе.

- Хорошо, тогда слушай. Сначала расскажу об одном из своих рейдов, сколько всего их было, даже сейчас не могу точно сказать, но некоторые запомнились очень хорошо.

К тому времени я уже прослужил в разведроте в мотострелковой бригаде под Джелалабадом несколько месяцев. Разрабатывалась отцами-командирами операция по захвату крупного вооружённого отряда, в котором якобы находился иностранный советник. Разведданные принёс человек по имени Джавид из уезда Сурхруд - худощавый, измождённый афганец в светло-кремовой пуштунской одежде. По его словам, в кишлаке Балабаг устроен склад оружия, а по ночам там останавливается группа численностью до ста человек. Командир роты старший лейтенант со звучной и соответствующей его внешнему облику фамилией Могучий, конечно, сразу загорелся: будем брать.

Точного плана операции я не знал, но в общих чертах он был таков. Ночью разведрота, усиленная двумя танками, а также группой афганских партактивистов (человек пятнадцать), выдвигается по руслу полувысохшей реки на рубеж близ Балабага. Там надо было быть не позднее 5 часов 30 минут. В это время с аэродрома поднимается пара боевых вертолётов, группа выходит с ней на связь и наводит её на кишлак. "Вертушки" блокируют Балабаг, не позволяя никому покинуть его, а наша разведрота в это время форсированным маршем, уже не скрываясь, выходит к кишлакам, окружает его и ... Вот и всё.

Часов около трёх ночи, стремительно промчавшись через город, наша колонна свернула с шоссе прямо в реку. Не только из-за соображений скрытности, но ещё и потому, что эта дорога - так называемая старая кабульская - была сплошь заминированной. По этой же причине ехали мы не под бронёй, а на броне: больше шансов уцелеть при подрыве.

Шли с некоторым опережением графика: танк с тралом впереди, затем второй танк, а далее, след в след, три боевые машины пехоты (БМП). Я сидел на первой рядом с ротным. Как и все, был одет в маскировочную куртку, обут в кеды. С первых дней службы я знал, что кеды для таких поездок самая лучшая обувь.

Быстро светало. Вода в реке давно кончилась, ехали по широкому сухому руслу, усеянному крупными камнями. Было очень пыльно и дымно. Из-за гор нереально быстро, точно в кино, выплывал малиновый диск солнца.

Около пяти часов утра мы были на исходном рубеже. Встали. Через некоторое время услышали гул приближающихся "вертушек", и командир роты вышел с ними на связь.

Вот когда началась настоящая езда! Боевые машины, обогнав танки, рванулись по направлению к Балабагу - сначала мчались по реке, потом по каким-то канавистым пустырям, заброшенным полям, с ходу перепрыгивали через арыки, подминали под себя кусты. Мы ехали быстро, но надо было ещё быстрее: они могли уйти, увидев в небе вертолёты, услышав издалека рёв наших моторов.

-Джавид, куда ехать? - кричал Виктор Могучий.

Проводник неопределённо и неуверенно махал рукой: туда...

-Джавид, а теперь куда?

Опять тот же беспомощный жест.

На одном отчаянии мы проскочили несколько широких рвов, проткнули глиняный забор, покрутились на месте, сунулись через глубокую канаву и... "разулись". Слетела гусеница.

Скажу тебе, Александр, я обрадовался такому исходу. Бешеная езда на броне казалась невыносимой, избитое тело ныло, глаза резало от пыли, лицо исхлёстано ветками.

Подтянулись остальные машины. Люди спешились. Оставив механиков ремонтировать трак, а с ними - прикрытие, дальше мы отправились бегом - по полям, по тропкам. Где-то в стороне прозвучали робкие выстрелы, но кто стрелял и в кого - ясно не было. Влетев в кишлак, мы опять напоролись на выстрелы, однако очень быстро всё смолкло. Разделившись на две группы, ведомые Джавидом и ещё одним афганцем из местных, вошли в лабиринты глиняных улиц.

Была джума, пятница, выходной день. Крестьяне праздно сидели семействами на крышах домов, пили чай. По улицам носились оравы детей. На сельской площади на корточках примостились в тенёчке старики.

Наверное, не только я почувствовал, что мы здесь лишние. Если бы в кишлаке действительно находились вооружённые люди, крестьян с улиц при нашем появлении вымело бы мгновенно. "Духи", если они тут были, наверняка ушли. Переночевали, а с восходом солнца подались в горы.

Побродив некоторое время по пыльным и нищим улицам под настороженными взглядами крестьян, мы стали отходить к машинам. Я не чувствовал особой досады.

Без приключений мы сели на броню и тем же путём отправились назад. Однако теперь командир роты выглядел куда более озабоченным, чем утром.

-Плохо дело,- громко сказал он.- Думаю, караулят нас на обратном пути.

Спустя полчаса я получил возможность убедиться в том, что старший лейтенант был прав. Сначала за рёвом моторов я услышал какой-то несерьёзный, еле уловимый треск. А командир роты встрепенулся и вроде бы даже обрадовался.

-Я же говорил, - азартно закричал он.- Ну, теперь повоюем. Все под броню!

Мы нырнули внутрь. Помчались прямо на выстрелы и вскоре на полном ходу влетели на открытую поляну между невысоким лысым холмом, двумя глиняными крепостями и посадками кукурузы.

Что происходило дальше, я, честно сказать, толком не понял: в сознании осталась какая-то чудовищная каша из беспорядочной стрельбы, дикого метания по полю, ошалелых криков, разрывов гранат, запаха гари и пороха.

Высунувшись по пояс из своего люка, я увидел бегущего перед машиной человека в чалме с автоматом в руках. По нему дали очередь, и человек упал. Пули ударялись о броню и проносились над головами подобно свинцовому граду. Я опять провалился внутрь, машина резко дернулась вперёд, и снова заработал башенный пулемёт - методичный твёрдый стук и звяканье стреляных гильз.

Человек, упавший рядом с нашей машиной, был ранен и уполз в сторону. Мы остановились. Командир роты Могучий приказал мне спрыгнуть вниз и поискать раненого в нагромождении камней. Сознаюсь честно, мне стало страшно, но я, хоть и с неохотой, но отправился исполнять приказание.

Раненый, оказалось, лежал в трёх метрах от нас. Я едва не наступил на него, сильно испугался, увидев, что он жив, и от испуга всадил в упор весь рожок. Забрал автомат Калашникова с трёхгранным штыком, документы и вернулся на броню. Я чувствовал, что на мне "лица нет" - впервые так близко видел смерть человека от моей руки.

Больше, как ни старались, мы никого обнаружить не могли, хотя с разных сторон нас поливали из автоматов и гранатомётов. В глинобитную крепость пошли афганские партактивисты, оттуда послышались взрывы гранат, но очень скоро активисты вернулись: там никого нет. Это напоминало чертовщину. Было такое ощущение, что нас заманивают, что где-то рядом приготовлена главная ловушка.

И тогда старший лейтенант Могучий отдал приказ отходить. Колонна снова мчалась руслом высохшей реки, слева нас продолжали густо обстреливать, и с металлическим стуком огрызался наш пулемёт. Внутри было очень тесно, я всё время бился головой и плечами о разные выступы и поэтому порывался выкарабкаться наверх, на броню, но там шёл настоящий дождь из пуль. Пот ручейками тёк по лицу и рукам, оставляя на грязной коже русла-следы. Вдруг слева прогремели три взрыва, запахло порохом и горелым железом.

Когда засада осталась позади, мы остановились. К нашей машине сбежалась вся рота. Один каток у нас был пробит насквозь - сталь рваными краями топорщилась в разные стороны. В борту виднелась глубокая вмятина. Оказывается, по нашей машине был произведён залп из гранатомётов: одна граната разнесла каток, другая ударила вскользь, рикошетом, её кумулятивный заряд отчего-то не сработал, третья разорвалась в метре от машины. Не хотелось думать, что случилось бы, попади хотя бы одна из них точно в корпус БМП...

В том рейде наша рота потеряла двух человек, один из них был мой друг ещё с учебки Женька Борода. В палатке наши кровати стояли рядом. Вечером того же дня я лежал и старался не смотреть на опустевшую койку, и мне было тревожно и страшно от осознания хрупкости человеческой жизни, её незащищённости и скоротечности. Людям не следует забывать об этом, тогда они станут добрее друг к другу и жить будет легче.

Марат снова включил свет, разлил остатки водки по стаканам. Молча, выпили. Сходили покурить в тамбур.

-Ну, а теперь я перехожу к заключительной части своего повествования. А, может, Саша, ты хочешь спать?

-Нет, гаси свет и рассказывай дальше.

Ручей был не глубок, и сквозь прозрачную воду было видно его каменистое дно. Склонившись, Рахимбаев торопливо сделал несколько жадных глотков. Потом, отстегнув с ремня флягу, стал наполнять её, следя за тем, как вода, пузырясь, стремительно вливалась в её узкое отверстие. Не беда, думал он, что отстал. Уйти далеко они не смогли, их догонит в один миг.

Наполнив флягу, он ещё раз на прощание окунул лицо в бурлящий поток. Опершись на руки, стал подниматься - и не смог. Сильный удар по голове снова бросил его вниз к воде. Очнулся только, когда какие-то люди торопливо волокли его, обезоруженного, куда-то через реку, к видневшимся на берегу камышам. В голове пронеслось: пленён. И как глупо.

К боли, разбуженной внезапным ударом, теперь прибавилась злость на себя - зачем отстал, неужто не мог потерпеть или попросить флягу у кого-нибудь из ребят...

Когда перешли речку и скрылись в густых зарослях камыша, оттуда, с той стороны, где он ещё несколько минут назад так безмятежно пил воду, послышался какой-то шум. Было очевидно: его ищут свои. Закричать бы, подать сигнал, но рот забит кляпом - заткнули какой-то вонючей тряпкой. Мучительно застонал.

И всё-таки малое, но утешение принесло ему минутное замешательство похитивших его людей. Их было четверо. И по одежде, небритым, покрытым щетиной или бородой лицам ему было ясно, кто они. Он смотрел на них - они с нескрываемым любопытством разглядывали его. Вот один ящерицей прошмыгнул меж кустов камыша, да так, что ни одна камышинка не шелохнулась. И исчез. Вскоре он показался и поманил к себе остальных.

"Ну что же они там! - пронеслось в голове Марата Рахимбаева.- Неужели ушли, так и не догадавшись, что он здесь?"

Ему предложили подняться. Он не подчинился. Стал сопротивляться. Подогнав лошадь, его взвалили на неё. По узкой извилистой тропе стали подниматься в горы. Теперь он видел только каменистую тропку. Глядя на россыпь камней, подумал: всё кончено. С ним произошло непоправимое.

Второй год пошёл, как служит в Афганистане. Приходилось бывать во многих переделках, когда вели с товарищами неравный бой с душманами, сталкивались в рукопашной, выслеживали засады, уходили горными тропами от преследований.

Ещё вчера, 5 декабря, нет, даже час назад, когда их группа, возглавляемая лейтенантом Дибровым высадилась с вертолёта с задачей разведать место базирования особо яростной банды, объявившейся в районе афганского селения и терроризировавшей его, сама мысль о слове "плен" не вмещалась в его сознание. И вот теперь эти злые бородатые лица, вонючая тряпка во рту. Конечно, десантникам не раз напоминали: вы должны быть готовы ко всему. Может, и к самому худшему. И вот это худшее случилось с ним...

Пришли. Его заставили переодеться в поношенную афганскую одежду. На ломаном русском Марату объяснили, что будет работником, рабом - мол, мужчины воюют, а тяжёлый труд делать некому. Уйти из кишлака, затерянного в горах, невозможно, да и без пригляда солдат не останется. На прощание один из бородачей протянул Рахимбаеву сигарету, криво улыбаясь. Тот взял, затянулся. После нескольких затяжек подумал: сегодня - это первый камушек, обрушившейся на него лавины. А что его ждёт завтра?

Однако бежать Марат мечтал с первого дня. Изучал окрестности, приглядывался. В удобный момент оторвался от бородатого соглядатая... Поймали его через час. На несколько недель сковали ноги цепью. Потом вновь расковали, убедившись в действенности "урока".

Спустя полтора месяца явилась в кишлак одна из банд. В междоусобной стычке убили "хозяина" Рахимбаева, его самого выкрали. Новые знакомые намерений не скрывали: отвезут в Пакистан, обменяют на оружие, недостающее банде. Вот только шурави надо сказать, что пленён в бою - тогда награда будет больше. Впрочем, другого выбора не было.

И вот - Пакистан. Старая гостиница в маленьком городке. В комнате ещё один советский солдат. Сидели около двух месяцев. Попробовали бежать - безуспешно. Тут же из гостиницы их перевели в мрачное тюремное подземелье. Холодно. Вши. Нет туалета. Тухлая вода, объедки, от которых кровавый понос. Тяжёлая работа с утра до позднего вечера - таскали камни, рыли ямы.

Чуть ли не каждый месяц пленных водили на показ западным корреспондентам. Приезжали из США, ФРГ, Великобритании, Японии, Италии - фото-, теле-, газетные и журнальные репортёры. Одаривали мятежников сувенирами; будто манекенов, переставляли перед камерами около десятка советских пленных. В один из дней Марат взбунтовался: хватит! Никаких интервью! И - перерезал вены на руке.

Умереть не дали. Вылечили. Отправили в наказание в глухой учебно-тренировочный лагерь мятежников. На десятки километров вокруг ни души. Тюрьма - похуже предыдущей: восьмиметровой глубины яма на две земляные норы. Несколько узников - русских, казахов, туркмен, таджиков, афганцев. Единственное развлечение охранников - стравливание пленных друг с другом. Марату тоже доставалось, хоть он и был не из "хлюпиков". Из месяца в месяц. И так - целый год. Трудно представить все тяготы, испытания. А как пережить их? Не сойти с ума? Не одичать?

Однажды Марата и ещё одного советского пленного, истощённых и ослабленных менее остальных, погрузили в закрытую машину, долго везли по гористой местности. Привезли к высокому дому. Их помыли, переодели в чистую и удобную одежду, хорошо покормили перед сном.

На следующее утро к пленным явился статный пуштун. Через переводчика представился: Устад Саяф, командующий отрядом моджахедов. Позднее они познакомятся ближе, станет известно - Саяф, получивший неплохое образование сначала в США, а потом во Франции, - известен среди непримиримых, пользуется авторитетом. Во время первого визита он больше спрашивал: кто они, откуда родом, где расположена часть, сколько офицеров и солдат? Рассказал, что находятся они в Пешаваре. Бежать бессмысленно.

"Мы сделаем из вас истинных мусульман, - внушали им ежедневно. - Вы научитесь говорить на фарси, познаете исламские законы, глубоко изучите Коран. Вы будете молиться Аллаху и забудете всё, чему вас учили раньше".

Им объясняли, что ислам сделает их переход на сторону моджахедов добровольным. Они смогут потом вернуться к себе на родину, но уже другими. Объяснят своим землякам, что будущее те должны связывать с Пакистаном и другими исламскими государствами.

...Пронзительный крик поднимает всех на утреннюю молитву-намаз. Четыре утра. А надо подниматься. Два советских человека, одетые, как и местные жители, в белые одежды, берут свои молельные коврики и приступают к намазу.

Так начинается каждый день. Потом завтрак - чай с лепёшкой, учёба. Утомительная зубрёжка исламских религиозных постулатов. Кстати, Андрей, русский по национальности, оказался более способным учеником, хотя ему в отличие от Рахимбаева, внове в этих премудростях было всё.

История пленения Андрея была тоже нелепа. Родился в 1963-м в городе Всеволожске Ленинградской области. Вскоре семья переехала в Ломоносов. Учился в школе. В 1981-м поступал в военное училище - неудачно. Весной 1982 года, как и Рахимбаева, его призвали в армию.

"Учебка" в Омске. Через полгода, в ноябре в звании младшего сержанта Андрей был направлен в Афганистан. Его строительная часть возводила дома, "латала" покорёженные минами дороги. Взысканий, равно как и высоких наград он не имел. Обычный солдат.

В середине мая 1983 года заступил Андрей на очередное дежурство по столовой. Мыл посуду, котлы, пол... И вдруг перед обедом выясняется: исчезли с кухни ложки. То ли подшутил кто-то, то ли украл с умыслом, но замполит части, недолго думая, приказал: пока не найдёшь пропажу, дежурства не приму!

Искал Андрей день, два, на третьи сутки ребята посоветовали заглянуть в мусорник, который стоит за пределами части. И он пошел - один, без оружия.

В качестве отступления следует отметить, что в правилах, обязательных для воинов Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, категорически запрещается покидать пределы части без разрешения командира. Андрей нарушил их. Но разве его вина в том, что он добросовестно выполнял нелепый приказ офицера. Это тоже, увы, реалии афганской войны, где сплелись мужество и героизм, верность долгу и ... безалаберность, многие армейские пороки, к которым в мирной жизни притерпелись. Ведь многие наши солдаты, оказавшиеся в плену, попали туда по недоразумению - один залюбовался древней мечетью, другой отправился по богатым товарами дуканам, третьему захотелось абрикосов из "бросового" сада...

За забором части к Андрею подошли шестеро, с автоматами. Удар сзади прикладом - он падает на землю. Привели в незнакомый дом за высоким дувалом. Большая многодетная семья вокруг. Около полугода находился у них на положении раба. Позднее его перепродали другому хозяину, а тот переправил парня в Пакистан...

С Андреем Марат сдружился. Доверяли друг другу свои тайны и мечты. Конечно, мысль о побеге не оставляла их. Но как это осуществить? Они постоянно находились под пристальным наблюдением, да и распорядок дня был очень плотным.

Учитель - мулла. Ежедневное чтение Корана. На это уходило полтора-два часа. Пять раз в день - намаз. Потом вновь зубрёжка, чтение религиозных книг, повторение пройденного... Без выходных, без каникул. В течение трёх лет.

Все эти годы Тамара Викторовна Рахимбаева, оставив работу (муж теперь содержал семью), обивала пороги различных инстанций в надежде отыскать след сына. Несколько раз ездила в Москву. Принимали её в Главной военной прокуратуре. Добилась аудиенции даже у Д.Ф. Устинова. Успокаивали женщину тем, что имени её сына нет ни в списках погибших, ни в списках осуждённых. А раз так, говорили её, значит, жив.

... Марата Рахимбаева с Андреем перевезли на какую-то военную базу. Им было позволено гулять на небольшой площадке меж двух домов, обнесённых высоким дувалом.

Между тем мир жил своими проблемами. В 1985 году узнали - в Союзе сменилось руководство. Всё чаще можно было услышать имя Горбачёва. Что принесут перемены? Непримиримые связывали с новым советским лидером надежды на возможные перемены в политике северного соседа. Поговаривали о скором выводе советских войск из Афганистана.

Пленные тоже ждали перемен. Рассчитывали на снисхождение, если удастся вырваться из плена. А о возвращении каждый из двоих не переставал думать. Но...

-На родине вас ожидает тюрьма, - говорили им заезжие западные журналисты.

Их снова перевели - на этот раз в полевой лагерь под названием Бадр. Жили в палатке. И хотя продолжали охранять, появилась относительная свобода: обедали и ужинали теперь вместе с охранниками, гуляли. Мулла продолжал обучение, Саяф обещал отпускать в город, потому что они были прилежными учениками.

Минул четвёртый год. Внешне их теперь трудно было отличить от местных: чалма на голове, белые одежды... Андрей отрастил бороду, загорел, как и Марат. К тому же Рахимбаев говорил практически без акцента. Но мысли о побеге их не покидали.

Однажды блеснула надежда. В лагере появился незнакомец, которого звали Мегербек. Судя по всему - человек не маленький. Он был выходцем из Казахстана и хотел забрать Рахимбаева к себе. Но Саяф наотрез отказался продать пленника, хотя Мегербек и предлагал немалые деньги.

Наступил день, когда, по мнению непримиримых, пленные созрели для серьёзных дел. Видимо, предполагалось, что участие в боях против соотечественников окончательно отрубит все пути назад.

Андрея забрали первым. Четыре месяца Рахимбаев жил один. Вернулся Андрюха другим - замкнутым, молчаливым. Те, с кем он ходил, рассказывали, как шурави достойно вёл себя в боях. Тот ничего не опровергал и подтверждал. Молчал. Молчал и, когда они оставались наедине.

Наступила очередь Рахимбаева.

...Неделю торчали в горах, наблюдали. Но Марата держали в безопасном месте. Видимо, не зря, внезапно их атаковали советские солдаты.

Было ещё несколько вылазок в горы: участвующим в боевых действиях доставляли боеприпасы, продовольствие. Складывалось ощущение, что Рахимбаева придерживают для каких-то иных целей. Для каких? Ответ так и остался тайной.

Однажды, зайдя в комнату, где жил вместе с другими, он никого не застал. Такое случалось довольно редко. Записка на столе сообщала, что соседей не будет в течение суток. Огляделся. Все вещи оставлены на местах. Тут же документы и деньги обитателей комнаты. Случай, которого может больше не быть. И Рахимбаев решился.

До Равалпинди, затем до Лахора добрался на такси. Потом поездом до Карачи. Стремился к иранской границе - почему-то пришла уверенность, что спасение только в Иране. Из Карачи до небольшого приграничного городка Кветта снова поездом - раньше приходилось слышать, будто в Кветте можно договориться с контрабандистами о переходе границы. Заплатив четыре тысячи риалов, наконец, оказался в Иране. Добрался до Тегерана. Нашёл советское посольство. Попасть в него оказалось непросто. Несколько дней кружил у ворот. Выследил русскую женщину - работницу посольства, подошёл:

-Я советский военнопленный, бежал из Пакистана, помогите.

Та, молча, осмотрела его, ничем не отличающегося от местных бородатых мужчин, повернулась и пошла прочь.

Но Аллах любит терпеливых. И Рахимбаев, много лет зубривший святое писание, об этом хорошо помнил. В который раз умение ждать помогло ему. Он приходил к посольству снова и снова.

Оказалось, что за ним самим несколько дней наблюдали другие глаза. Однажды его окликнули из автомобиля, предложили помощь. Он уже потерял всякую надежду связаться с советским посольством, поэтому сел в машину. Так он оказался в посольстве Франции. Ещё несколько месяцев миновало, прежде чем Марата перевезли в Европу. Это время понадобилось в Иране для получения разрешения на отправку парня в Швейцарию. По иранским законам (впрочем, как и по законам многих других стран) нарушителя границы полагалось отдать под суд.

Но в итоге с помощью Международного Красного Креста Рахимбаев в конце мая 1988 года оказался в Швейцарии.

... В 1980-м в СССР поступили первые сведения о советских солдатах, попавших в плен в Афганистане. Необъявленная война тогда тщательно скрывалась, на надгробиях писали короткое "умер" или "погиб при исполнении воинской службы". Существовал запрет даже называть солдат военнопленными. Обычно говорили "попавшие в руки бандитов..."

Как бы то ни было, МИД СССР, Министерство обороны и Советский Комитет Красного Креста обратились за помощью к различным международным организациям. Через два года достигли договорённости с Международным Комитетом Красного Креста. Его представители обещали содействие в вызволении наших солдат из плена и переброске их в Швейцарию, в лагерь "Цугерберг". Главным условием поставили одно: срок нахождения в лагере - два года. А потом - право выбора: хочешь - возвращайся в СССР, хочешь - оставайся на Западе. Последнее-то и не пришлось по душе некоторым ответственным товарищам в Москве.

Лагерь открыли неподалёку от местного штрафбата. Обнесли колючей проволокой, выставили вооружённую охрану. Условия - тяжёлые: полная изоляция, постоянная антисоветская пропаганда...

Марат невесело рассмеялся, вспоминая это время:

-Мы были примерно в том же положении, что и швейцарские штрафники. Ухаживали за коровами, кормили кур, траву косили. Мне подлечили открывшиеся раны на ногах и поставили, где полегче, мыть посуду. Никто нас не подгонял, как могли, так и работали. Получали 240 франков в месяц. В выходные экскурсии в город. Короче говоря, за эти полгода ко мне впервые отнеслись как к человеку. Домой уже боялся возвращаться. Сработала пропаганда, которой нас подвергали ежедневно. От них узнал, как поступили с пленными в сорок пятом. А коли не домой, зачем тянуть два года?

В середине ноября 1988 -го прибыл в лагерь очередной визитёр. При встрече с Маратом Рахимбаевым представился функционером частной благотворительной организации из США. Обещал без всяких условий увезти в Америку. Вначале не верилось. Но вскоре его переправили из Швейцарии в США. Рахимбаев и ещё трое советских пленников оказались на далекой американской земле. А организацией, занявшейся их судьбами, оказалась американская "Фридом Хауз".

Два месяца Марат лечил желудок в госпитале под Нью-Йорком. Затем подрабатывал разнорабочим, по случаю устроился посудомойщиком в фешенебельный отель "Хилтон". Впрочем, активная обработка парня из СССР продолжалась. Ему сняли жильё, выделили небольшую сумму для существования. Марат часто ловил на себе пристальные взгляды незнакомцев - за ним следили.

Однажды, некий Тарас Лупирыба, член организации украинских националистов (ОУН), предложил Марату экскурсию по городу. Знакомство он начал с показа злачных мест Нью-Йорка, затем повёл своего нового знакомого в так называемый "украинский клуб". Позднее он же предложил хорошо оплачиваемую работёнку в Канаде: распространять в портах среди советских моряков литературу и листовки антисоветского характера.

Марат как-то неосторожно спросил: "А где находится советское посольство?" Ответ последовал незамедлительно:

- В СССР тебя считают дезертиром. Поверь, стоит тебе перешагнуть порог посольства, тебя тут же схватят агенты КГБ, отвезут в Союз. А там - расстрел перед строем твоих однополчан. Выбор у тебя один: остаться и служить новым друзьям и нашему общему делу.

Думал ли Марат всё же остаться в Америке? Сначала колебался. Но потом затосковал по родине. Не выходила из памяти Инна. А дома ждут мать, отец, да и, по его словам, - "система наша человечнее капитализма". Из своих небольших заработков копил деньги на авиабилет: отказался от всех развлечений, даже курить бросил.

К тому времени в США был образован Международный комитет "За спасение советских военнопленных в Афганистане". Возглавил его художник Михаил Шемякин. Входил одно время в состав комитета и советский журналист Андронов.

Один из американских знакомых Марата, узнав о его желании вернуться на Родину, свёл Марата Рахимбаева с корреспондентом "Литературной газеты" в США Ионой Андроновым. Тут же были оповещены советское посольство, советский Красный Крест, недавно созданный координационный комитет по освобождению советских военнослужащих, оказавшихся в плену у афганской оппозиции. С оформлением документов, выездом в СССР вопросы решили за несколько суток.

И вот Марат - на Родине. Из аэропорта Шереметьево-2 Рахимбаева сразу привезли на пресс-конференцию, организованную исполкомом Союза советских обществ Красного Креста и Красного Полумесяца.

Один из корреспондентов задал ему, например, такой вопрос:

-Какие самые первые впечатления?

-Впервые за долгие годы я ощутил доброту. Я ведь давно перестал верить людям...

Потом, после краткого пребывания в госпитале, Марата отправили на поезде в родной Красноярск, где его ждала мама в небольшом поселке Козулька. А ещё, хотел он верить, его ждала Инна...

Марат надолго замолчал. Потом тяжело вздохнул и проговорил срывающимся голосом:

-Первые дни в родном доме не мог успокоиться. Ночами плохо спал. Когда тебе долго-долго не спится, а в комнате стоит удушливая меркло-серая тишина, подсвеченная в окно уличным фонарём, в это время хорошо - точно и беспощадно - думается о многом: прошедшем и настоящем, реальном и выдуманном, дозволенном и запретном, и всё это, в конце концов, сводится к одному большому - большому вопросу - как жить дальше?

Однако нельзя постоянно жить под высоким напряжением. Постепенно душа его успокоилась. Друзья-"афганцы" помогли устроиться на работу в Красноярске, через полгода перебрался в дочернюю фирму в Подмосковный Серпухов. А ещё через год женился на сотруднице их фирмы. Родился сын. Жизнь приобрела яркий смысл. Что еще надо человеку для счастья...

... На следующий день поезд прибыл на станцию Свердловск, где Невскому предстояло выходить. На прощание они крепко обнялись с Маратом.

Послесловие от автора

15 февраля 1989 года. На первых полосах газет - сообщения о выводе наших войск из Афганистана. "Последним пересёк границу командующий - генерал-лейтенант Б. Громов. За его спиной не осталось ни одного советского солдата..." Это была неправда. Во всяком случае, не вся правда.

По официальным данным, за время войны в Афганистане без вести пропало 330 советских солдат и офицеров. Но это по официальным данным.

За девять лет войны из плена удалось освободить около 50 человек. Из них 31 вернулся в СССР, остальные остались на Западе. По оценкам Международного комитета "За спасение советских военнопленных" на начало 90-х годов, в Афганистане и Пакистане в живых оставалось около 70 человек. Именно они остались за спиной у генерала Громова.

"Были ли вы или ваши ближайшие родственники в плену или интернированы в период Отечественной войны, где, когда и при каких обстоятельствах освобождены" - этот вопрос долгое время содержался в иных анкетах. В нём - отношение наших официальных органов к военнопленным: настороженное, недоверчивое, заведомо предполагающее некую вину человека перед страной. И стоит ли удивляться, что и в афганской войне проблема военнопленных была на заднем плане? Разумеется, при желании этому можно найти достаточно убедительные объяснения. Даже строчкой не упомянули о них в женевских соглашениях? Но надо было решать крупные, стратегические вопросы. Не вспомнили во время вывода войск? Так стояла задача вернуть домой десятки тысяч, а тут какая-то капля - и сотни не наберётся. Вызволили мало? Так оппозиция несговорчивая, сами бы попробовали!

Возможно, всё так и есть. Но одна из активисток за девять лет буквально за руку вытащила из Пакистана 15 человек - почти треть всех освобождённых! Одна. Сама ездила к руководителям "семерки", сама обошла лагеря муджахеддинов, рискуя своей жизнью. Настоящий человеческий подвиг!

Использованные материалы:

-Таранов С. "Возвращение", газета "Известия", ноябрь 1988г.;

-Снегирев В. "Про войну", газета "Комсомольская правда", февраль 1989г.;

-Черняк И. "Заложники войны", газета "Комсомольская правда", октябрь 1989г.;

-Морозов И. "Буду жив - вернусь", газета "Собеседник", декабрь 1989г.;

-Мятиева Е. "Побег", газета "Комсомольская правда", июль 1990г.

***

Комментарии: 6, последний от 15/07/2011. © Copyright Карелин Александр Петрович (alexkar1955@mail.ru) Размещен: 27/02/2011, изменен: 27/02/2011. 60k. Статистика. Рассказ: Афганистан Годы событий: 1982-901997	Оценка: *9.506** Ваша оценка:
Аннотация: Война не может делаться чистыми руками...

Карелин Александр Петрович "Надышался я пылью заморских дорог..."

Карелин Александр Петрович
"Надышался я пылью заморских дорог..."