ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Карелин Александр Петрович
"Нам сказали: "Вас засада ждёт..."

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.94*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сутки, которые за три. Крохотный эпизод афганской войны.


"Нам сказали: "Вас засада ждет",

Или: Эти долгие, бесконечные сутки..."

"Нам сказали: "На дороге мины".

Нам сказали: "Вас засада ждёт".

Но опять ревут бронемашины,

И колонна движется вперёд..."

/Валерий Петряев/

1

  
  
   В третий батальон майора Тараборина Невский вновь попал совершенно неожиданно. Несколько месяцев назад пробыл там почти два месяца и хорошо знал, что место его дислокации находится за многие десятки километров от военного городка, в пустынном районе. И вот его путь снова лежит в прославленный батальон. А причиной тому послужил командир батальона, точнее его ранение - осколок мины застрял в левом плече, от госпитализации Сан Саныч категорически отказался, считая такое ранение "пустяшным", да и "дел было невпроворот". Рану батальонный врач ему залечил, но со временем осколок начал давить на крупный нерв, простреливая по всей руке нестерпимой болью.
   Майор несколько раз обращался к своему доктору с просьбой извлечь осколок, но тот отказывался, мотивируя недостаточным хирургическим опытом. Тут Сан Саныч вспомнил про хирурга Невского, которого хорошо успел узнать за время его прикомандирования в батальоне. В один из сеансов связи он и попросил прислать к нему на день-другой старшего лейтенанта для "помощи батальонному врачу", ибо "тот не успевает справляться с потоком раненых на месте" (пострадавшие и, правда, зачастили поступать из расположения этого батальона из-за тяжелых затяжных столкновений с "обнаглевшими "духами"). Тараборин опасался, что узнав о его проблемах, командир бригады "упрячет его в госпиталь", а это в расчет никак не входило, поэтому, разговаривая с командиром медицинской роты, просил об истинной причине вызова хирурга "помалкивать в тряпочку". Майор Семенчук, командир медроты, обещал исполнить всё "в лучшем виде". Вечером после ужина он и передал просьбу раненого комбата Невскому. Весь вечер Александр собирал необходимые инструменты и оснащение, которое ему может понадобиться для этой операции.
   Лето было на излёте, но только не по меркам Кандагара - здесь по-прежнему знойно и колышется на ветру вислая зелёная листва, шумит по берегам рек высокий тростник. В ранний утренний час всё вокруг Кандагарского аэродрома окутано фиолетовой дымкой: горы на горизонте, сонные домики за глинобитными дувалами, схваченные розовым цветом фруктовые деревья - всё дышит миром и спокойствием. Но тишина здесь обманчива. В любой момент её могут вспороть неприятельские выстрелы, взрывы гранат или мин. Второй год служит в этой жаркой провинции старший лейтенант Невский, за это время хорошо усвоил, что не только от солнца тяжело приходится, но и от лютующих здесь душманов, располагающих крупными силами. Не зря за этой провинцией закрепилась слава, как за одной из самых беспокойных.
   Не раз душманы проникали в столицу одноимённой провинции. Они вольготно чувствуют себя среди глухих и кривых улочек старого города, на окраинах: по ночам выходят на разбой, терроризируют население, собирают "налоги" в пользу противников официальной кабульской власти, то есть попросту забирают всё, что могут. Но не только в городе Кандагаре, но и во всей провинции мятежников много. Неудивительно - Пакистан рядом. Оттуда по многочисленным горным тропам, через пески пустынь засылаются сюда тысячи наёмников, обученных иностранными инструкторами и оснащенных оружием из западных арсеналов...
   Невский вылез из санитарного автобуса, подбросившего его до аэродрома, поправил на плече автомат и, подхватив тяжёлую медицинскую сумку, поспешил к стоявшему неподалеку вертолёту, на котором ему предстояло лететь в третий батальон.
   Пока шёл до винтокрылой машины всё вглядывался в фиолетовую дымку, словно надеялся увидеть-таки город Кандагар - до него от аэродрома километров двадцать. Вспомнилось, что практически во всех придорожных кишлаках стены домов густо, словно оспинами, иссечены отметинами, в глинобитных дувалах зияют многочисленные провалы...
   Познакомился с экипажем: каждый, пожимая руку, бросил лишь коротко свою фамилию - командир Сергачёв, второй пилот ("правак") Фёдоров, борттехник Кравченко. О воинских званиях Невский не стал уточнять, лишь назвал в ответ свою фамилию. Ждали готовности ведомого вертолёта капитана Никонова. Так пояснил борттехник, он оказался более разговорчивым, даже поделился с Невским их заданием - предстояло "забросить" доктора "в пустыню", а потом выполнить простую задачу: забрать группу десантников, окружённую на горном пятаке душманами - со всех сторон обложили ребят, двое суток отбиваются, отбиться не могут.
   Минут через пятнадцать взлетели. По шоссе - от Кандагара до расположения полевого лагеря третьего батальона - несколько десятков непростых километров, их ещё надо проехать, а по прямой, на вертолётах, около часа лёта. Пара МИ-8 шла на малой высоте. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась потрескавшаяся, с островками жухлой полыни земля.
   Блеснула в лучах жаркого солнца лента автомагистрали Кандагар- Герат, с обеих сторон к ней прилепились глинобитные кубики домов с тёмными провалами окон и дверей. Вертолёты набрали высоту, заложили крутой разворот и снова заскользили к земле. Они шли всё-таки очень низко, как казалось Невскому, который внимательно смотрел в иллюминатор. Высота была, наверное, метров десять, иногда они вообще жались к земле, чуть не сдирая на ходу колёсами камни, а скорость держали предельную. Земля с тяжёлым гулом проносилась под вертолётами, скручивалась спиралью и устремлялась вверх, в жёлтые, задымленные в любую пору дня и в любую погоду небеса и только там, в далёком далеке, приобретала свои привычные очертания: горы становились горами, складчатыми, недобрыми, с тёмными, угрюмыми щелями, из которых в любую секунду может выплеснуться огонь крупнокалиберного пулемёта, а равнина равниной. Хотя равнин здесь всё же гораздо меньше, низкий полёт - самый лучший в этой местности, душманы редко, когда засекают, где идёт вертолёт. А стоит подняться над хребтами, как вся нечистая сила здешняя будет знать, куда движется машина, кто в ней находится, что везёт и когда полетит обратно.
   Всё это, стараясь перекричать шум, Невскому рассказал борттехник, присевший рядом с доктором. В салоне оглушающе громко стучал двигатель, казалось, что у самого лица проносились камни, пахло порохом, дымом и машинным маслом.
   Борттехник что-то ещё прокричал, чего Невский не расслышал, и снова скрылся в кабине пилотов. Старший лейтенант как-то неуютно поёжился, представив, что сейчас в их "вертушку" кто-то целит из, например, пулемёта. А если собьют? Сбивают ведь не просто вертолёт, как тяжёлую машину, в нём сбивают людей - командира, правого лётчика, борттехника. У них тоже есть родители, жёны, дети. А значит, появятся вдовы, сироты. О своей судьбе как-то не хотелось даже думать.
  
  
  

2

   В это время в кабине вертолёта состоялся такой диалог:
   -Нам могут "перчика" подсыпать. Ракетницы готовы, Лёха?
   -Не боись, командир. В этом районе "стрелок" не должно ещё быть, разведка не докладывала.
   Сергачёв покачал головой и усмехнулся. Наивный человек этот Алексей. Ну, будто бы первый день, как родился, на всё синими счастливыми глазами смотрит: вчера тут ракет-"стрелок" не было, сегодня будут. Нутром чую. Душманы начали их осваивать недавно, но они быстро учатся. Американские "стрелки" - это небольшие тепловые ракеты, которые умеют пристраиваться в след любого самолёта либо вертолёта и по тепловой струе, бьющей из двигателей, настигает цель.
   Но, как говорится, голь на выдумку хитра - и от "стрелок" изобрели защиту.
   Сергачёв снизил вертолёт, он снова начал цеплять колёсами за камни - не цеплял, конечно, но почти цеплял. Фёдорову даже показалось, что он слышит, как свистит уносящаяся назад земля. Но на деле что он мог услышать, кроме вязкого грохота двигателя да сергачёвского голоса, раздающегося в наушниках? Вытащил из брезентовых кобур две ракетницы, проверил их.
   Как в воду глядел Иван Сергачёв: через девять-десять минут после того, как Фёдоров обнажил ракетницы, с одной из каменных седловин тихо и невесомо выскользнула лёгкая серебристая пылинка, едва приметная в пространстве, направилась к вертолёту. Командир не увидел её - засёк востроглазый Алексей, потом протёр глаза - действительно он заметил эту пылинку или она ему почудилась? Нет, не почудилась - пылинка уже перестала быть пылинкой, она шла к ним, на глазах увеличиваясь в размерах, искрясь в солнечном свете. Фёдоров подобрался, отодвинул в сторону прозрачную плексигласовую форточку, чтобы было удобнее стрелять, и, прицениваясь к "стрелке" - что за зверь? - задумчиво пожевал губами. Нет, ни страха, ни дрожи в его лице не было.
   Ракета сделала полукруг, заходя в хвост вертолёту. Фёдорову показалось, что она неподвижно зависла в воздухе, приготовилась к прыжку, но пока ещё не прыгнула. Алексей сжал зубы, высунул руку в форточку и навёл на безмятежно-мирную, дорого подлёскивающую в лучах "стрелку" ствол своей старой, не раз побывавшей в деле ракетницы.
   Сергачёв не глядел на Фёдорова - у него была другая забота: выбирать наиболее безопасный путь, а Лёха справится со "стрелкой" и без него.
   Хотя вертолёт шёл с большой скоростью, трясся, словно машину допекал приступ лихорадки, ракета летела быстрее, чем МИ-8, она догоняла вертолёт.
   Вот "стрелка" качнулась, стрельнула острым серебряным лучиком по глазам Фёдорова. Уклонившись от этого секущего луча, он нажал на спусковые крючки ракетницы. На оба сразу.
   Длинный дымный сноп вымахнул из стволов, вначале он был молочно-серым, потом окрасился в яркую светящуюся розовину, будто по воздуху провели невидимой сочащейся кистью - "стрелка" мгновенно среагировала на дымный след, дрогнула, отклоняясь от курса вертолёта, и поплыла в сторону, за двумя пушистыми огненными шариками. Фёдоров бросил ракетницу на пол, поднял вторую.
   Повторный дуплет делать не пришлось - "стрелка" ушла в камни.
   -Молодец, Алексей! - похвалил командир, подмигнул второму пилоту, по радио предупредил своего ведомого капитана Никонова, чтоб тот тоже был начеку, посматривал налево, направо, вторично подмигнул Фёдорову. - К доктору сходи, предупреди, чтобы тоже посматривал по сторонам - коли один раз врезали, то врежут и второй.
   -Есть! - Фёдоров расплылся в улыбке, лицо его сделалось широким, черты помельчали, он неторопливо выбил из ракетницы пустые гильзы, хотел было швырнуть в распахнутую форточку, но вовремя спохватился и сунул гильзы под сиденье.
   Картонные гильзы от ракетницы - это следы. Он хорошо знал, что ребята из десантных батальонов, когда ходят на задание, даже окурки за собой подбирают, ничего не оставляют: ни бумажек, ни консервных банок, ни полиэтиленовой упаковки, ни пуговиц - всё сгребают в один мешок, потому никогда по внешним приметам не определишь место, где они побывали. Фёдоров загнал в ствол ракетницы два новых заряда.
   Потом поднялся и, горбясь, цепляясь пальцами за ребристые выступы, выбрался из кабины к доктору Невскому и борттехнику, пытающихся о чем-то говорить в грохотящем салоне.
   По ним ещё раз ударили "стрелкой". Доктор на этот раз первым заметил серебряный пенальчик, плывущий в воздухе, поднял крик. Борттехник Кравченко метнулся в кабину, чтобы предупредить Фёдорова. Тот резко сунулся к форточке, чуть не вынес её головой, сморщился от боли, потянулся было за ракетницей, но стрелять не пришлось - пенал был уведён в сторону никоновским вертолётом, оттуда вымахнула струя и точно угодила по "стрелке".
   Остаток пути прошёл без происшествий. А вскоре вертолёт приземлился на специальной площадке в расположении полевого лагеря третьего батальона. Невский выпрыгнул на землю, потом проводил глазами взлетающую "стрекозу", которая со своей парой помчалась дальше за десантниками: им была нужна помощь...
  
  
  
  

3

   Только почувствовав под ногами неподвижную землю, Невский успокоился. Ноги предательски дрожали - это выходил страх, вновь бросило в пот. А ведь их могли сбить. Наверняка "духи" сидели в засаде и поджидали свою жертву... Каково это лётчикам, ежедневно рискующим жизнями. Александр, в который раз, пожелал им счастливой посадки.
   Тут его взгляд привлекла бегущая к нему фигура с голым торсом, загоревшим до негритянской черноты. Огромная шапка выцветших русых волос, усища (иного и слова не подобрать к этой растительности под носом), широкая приветливая улыбка.
   -Привет, Сашка! Хорошо, что прилетел. Теперь мы с тобой вдвоём поможем нашему "бате".
   Врач батальона Порохневич, радостно улыбался, тиская Невского в своих объятьях. Анатолий буквально выдернул тяжёлую медицинскую сумку из рук прилетевшего товарища и стремительно двинулся к "шатру" - каменному дому, укрытому сверху маскировочной сетью. На ходу он продолжал говорить:
   -Комбат сейчас на выезде, вернётся чуть позже. Сегодня утром мне даже пришлось ставить ему обезболивающее - очень сильные боли в руке, почти ничего ей делать не может. Хорошо, что хоть левая. Его зацепило месяца полтора назад, тогда он наотрез отказался ехать в госпиталь, так что я его лечил своими силами. Я ревизию раны делал, но не нашёл там осколка, думал, что он сам вышел. Рана быстро затянулась, "батя" даже шутил, мол, на нём заживает, как на собаке. Ещё и радовался, что не поехал в госпиталь. А недели три назад появились боли в руке, стреляющего характера, явно за нерв осколок стал задевать. Он этот осколочек даже сам прощупал в глубине руки, аккурат на середине плеча. Честно говоря, я не рискнул взяться за удаление - я же не хирург, к тому же там можно задеть крупный сосуд или этот чёртовый нерв.
   -Всё понял, Толя. А я всё думал, почему Тараборин не стал обращаться к нам за помощью. Зря, конечно, он бы справку о ранении получил, в жизни это позднее может пригодиться. Опять же раненых могут представлять к награде.
   -Ну, наград у нашего комбата и так хватает. А на счёт ранения он мне говорил, что, мол, с таким пустяком стыдно к медикам обращаться, ещё начальство решит, что "закосить" от службы решил.
   Анатолий пропустил гостя вперёд, зашёл следом за ним в штаб, который одновременно являлся и медицинским пунктом, и "офицерским клубом", и жилым помещением. Дежурный по штабу бубнил что-то по телефону, ещё пара аппаратов стояло перед ним тут же.
   Невский с некоторым трепетом осмотрелся: прожил здесь несколько недель, замещая Порохневича на время его отпуска. Всё было знакомым, почти ничего не изменилось. Не было только в огороженном дворике возле дома деревьев - после нападения саранчи саженцы высохли, комбат приказал их выкорчевать. Александр даже невольно улыбнулся, вспомнив, как они с офицерами "воевали" с саранчой, пытаясь спасти зелёные насаждения. Пустыня оказалась сильнее человека и быстро показала, кто тут главный.
   Офицеры вышли во дворик, укрытый вместе с домом маскировочной сетью - хоть немного это ослабляло безжалостные лучи яркого солнца, сели за столик с лавками по обе его стороны.
   -Есть будешь?
   -Я бы "поклевал" чего-нибудь, утром рано вылетел, даже не завтракал.
   -Хорошо, я дам команду, сейчас принесут.
   Анатолий крикнул дневального по штабу, поставил ему задачу. Солдат кивнул головой и помчался на кухню.
   Пока Невский ел, Порохневич рассказывал батальонные новости: несколько офицеров уже убыли по замене, на их место приехали новички, пока набираются опыта. Замполит батальона майор Пястолов уехал недавно в отпуск. Одним словом, жизнь идёт своим чередом. Помолчав, Анатолий задал свой вопрос:
   -А что врач ДШБ уже заменился?
   - Фазиев Шамиль? Да, мы его проводили около недели назад, я с ним ездил на аэродром, обнялись на прощание. Хороший парень, мы с ним даже подружились. Кстати, он по замене поехал в нашу дивизию в Чебаркуль, где я до Афгана служил. Договорились, что обязательно встретимся в мой отпуск, вроде бы по плану у меня будет в сентябре. Сто лет уже дома не был.
   -А кто теперь у них врачом?
   -Слушай, я ничего о нём не знаю, лейтенант, только закончил Военно-Медицинский Факультет. Вроде бы в Горьком. Пичужкин его фамилия, я даже не запомнил имя. Тяжко ему сейчас - в такую жару приехал, пока акклиматизируется, пока в курс дел войдёт, это надо время.
   Послышался шум двигателей, крики.
   -Во, комбат приехал. Пошли встречать.
   Офицеры выбежали из-под "шатра". К ним подходил широким шагом невысокий коренастый командир батальона, на ходу отдавая распоряжения подчинённым, окружившим его плотным кольцом. Они козыряли ему и убегали.
   -Товарищ майор, у меня для вас сюрприз. Я вам доктора достал "из-под земли". Думаю, знакомиться вам не надо.
   -Да уж, ты достанешь. Так говоришь, словно ты его на себе привёз. Мне ещё час назад сообщили, что летит борт с хирургом, так что сюрприза не получилось.
   Сан Саныч рассмеялся и обнял Невского, который явно не ожидал такой тёплой встречи.
   -Ну, здравствуй, тёзка. Рад чертовски тебя видеть. Тебя покормили?
   -Да, конечно. И я рад снова оказаться у вас, часто вспоминаю своё прикомандирование в вашем батальоне, славные были деньки.
   -А почему были. Они и сейчас славные. Только успевай уворачиваться от "плюх": то одно, то другое не даёт скучать.
   -А когда, Сан Саныч, мы можем заняться операцией?
   -Слушай, у меня ещё остались дела. Давай в обеденный перерыв, там у нас будет четыре часа, успеешь мне не только осколок достать, но и отрезать голову и пришить её заново. Шучу, конечно. Так что ориентируйся на 12.30. Пообедаешь и жди меня. Я думаю, прямо в помещении этого дома и найдём местечко. Жаль, что наш медицинский УАЗик опять на ремонт встал в парке, а-то Толя обычно в нём ведёт приём больных и там же их перевязывает-режет. Добро?
   -Хорошо. Всё понял.
   -А пока отдохни, погуляй по территории, можешь позагорать. Помню, как ты любил это делать. За три часа можешь сильнее нашего доктора Анатолия загореть.
   Комбат похлопал Невского по плечу и поспешно ушёл.
  
  
  
  

4

  
  
  
   К назначенному времени оба доктора были готовы к работе: в одной из комнат большого каменного дома освободили угол, там поставили медицинскую кушетку, неизвестно как оказавшуюся в этом пустынном и богом забытом месте. Анатолий даже накрыл её чистой и, главное, совершенно белой простынею. На вопрос, мол, откуда взялась, Анатолий загадочно улыбнулся: знай наших. Возле кушетки включили два больших фонаря, еще на стенах повесили две керосиновых лампы - в доме из-за маленьких и узких окон- "бойниц" было темновато.
   Стерильные халаты, перчатки и инструменты с шовным материалом и всем необходимым Невский привёз с собой в специальном биксе - подготовился к операции по всем правилам асептики и антисептики (правда, в таких условиях приходилось всё же делать скидку на её абсолютность).
   Руки обработали "экстренным способом": густо намазали кисти йодом, потом помыли спиртом. Надели перчатки. Всё готово.
   Вскоре появился пациент. Он придирчиво осмотрел условия, в которых пройдёт операция, даже похвалил.
   Сан Саныч только после уговоров прилёг на белоснежную простынь - хотел всю процедуру "посидеть на кушеточке".
   После обработки операционного поля йодом и спиртом, Невский обложил его стерильными полотенцами. Оперировать решили под местным обезболиванием. "Накачав" в руку новокаин, Невский приступил к операции. Порохневич выполнял роль помощника, одновременно выполняя и обязанности операционной сестры - подавал всё необходимое.
   Сделав разрез кожи в проекции расположения осколка, Невский внимательно посмотрел на майора.
   -Как, Сан Саныч, терпимо? Если больно, то скажите, я ещё новокаина добавлю.
   - Нормально, Саша. Валяй дальше.
   -Чтобы уйти от боли, думайте о чём-то постороннем либо, наоборот, о чём-то очень близком, вызывающем тепло и благодарное чувство, - о доме, о родных, о жене, о детях. Наконец, думайте о переулках детства, о школе и учителях: это отвлекает, уводит боль в сторону, и вам станет обязательно легче.
   -Вот о дочках я и буду думать, соскучился по ним, слов нет, а ещё о школе, как ты сказал.
   Тараборин неожиданно рассмеялся:
   -Сколько я доставлял хлопот учителям, даже стыдно сейчас вспоминать - хулиганистым был парнем.
   -Вот и вспоминайте своё хулиганское детство, это даже интересно. Можно и нам с Толей рассказать.
   -Ага, я вам расскажу, а вы этот компромат против меня повернёте. Нет уж, дудки. Пусть все думают, что я всегда был солидным и серьёзным человеком.
   Сан Саныч опять рассмеялся.
   Между тем Невский смог подобраться к осколку - отчётливо ощутил его кончиком зажима. Теперь предстояла ювелирная работа, иначе можно повредить крупный нерв, а это приведёт к параличу руки.
   Невский давно уже ощущал, как по его спине текут ручейки пота и не только от жары и яркого света фонарей, но и от волнения. Сосчитал до десяти, успокоился. Наконец, осколок был извлечён, надёжно зажат зажимом. Александр показал этот кусочек металла размером с ноготь мизинца лежащему комбату. Тот с облегчением кивнул:
   -Только не выбрасывай, отдашь мне. Домой увезу, пусть мои дочи посмотрят.
   Хирург бросил зажим с осколком в лоток, звякнул металл.
   Рана была осушена, обколота антибиотиками, зашита, в уголок раны Невский вставил кусочек тонкой резиночки - "выпускник".
   -Толя, завтра при перевязке её достанешь и наложишь стерильную повязку. Запомнил?
   -Конечно. А антибиотики надо колоть в последующие дни?
   -Я думаю, можно их просто в таблетках попринимать дней пять. Возьми это на свой контроль, а то я знаю, как некоторые не любят их пить.
   -А чего их пить? Всё же уже позади.
   -Это профилактика осложнений. Вы представляете, сколько здесь микробов вокруг нас летало, помещение ведь не стерильное. Это вам не операционная. Так что, уважаемый пациент, поступаете в распоряжение вашего доктора и должны выполнять все его указания.
   -А сто грамм-то я могу "пропустить" по такому поводу?
   -Вот на ночь можно немного расслабиться, а пока ни-ни, этот новокаин не очень сочетается с алкоголем, пусть его действие пройдёт.
   -Усёк, не дурак. Спасибо вам, дорогие мои. Вставать-то можно?
   -Сейчас я закончу бинтовать, Потом перейдёте на свою кровать, всё равно надо часок полежать-поспать. Спасибо, Толя, за помощь.
   -Всегда, пожалуйста. Можно уже снимать перчатки и марлевую повязку?
   -Да, можно. Даже и покурить можно на воздухе.
   Врачи помогли комбату подняться, поддерживая немного, проводили до кровати. Невский подал офицеру осколок, Сан Саныч внимательно его рассматривал, даже понюхал, затем достал документ и спрятал за обложку кусочек металла. Через пару минут он уже крепко спал. Офицеры на цыпочках вышли из комнаты.
  
  
  

5

   Уже в шестнадцать часов, отдохнувший и посвежевший, майор Тараборин вышел из дома. Он подошёл к столу, за которым сидели оба врача, налил из бидончика квас и выпил два стакана подряд.
   -Ой, хорошо жить!
   - "А хорошо жить ещё лучше", - тут же поддержал командира Порохневич фразой из известной комедии Гайдая.
   -Как вы, Сан Саныч?
   Невский внимательно смотрел на повязку - она немного промокла кровью, значит, отток идёт хорошо, не зря поставил резиночку в рану.
   -Всё хорошо. А главное, исчезли эти нестерпимые боли в руке. Иногда я готов был от них "лезть на стену". Как хорошо, что я догадался тебя пригласить, Саша. Ты только в Бригаде (70 ОМСБ) особенно не распространяйся об этой операции со мной. Новый комбриг строгий мужик, ещё в приказном порядке уложит меня на госпитальную койку. Это меня не устраивает.
   -Всё понял. Молчу, как рыба. А ваши не проболтаются?
   -Пусть только попробуют - башку отверну и скажу, что так "и було". Ладно, медицина, с вами хорошо сидеть, но надо и за дело браться, обеденный перерыв закончен. Тебе вертолёт на сколько заказать? А, может, на завтра перенесём? Вечером бы отметили успешное проведение моей операции.
   - Я не против, Сан Саныч. В общем, поступаю в ваше распоряжение. Я готов ещё у вас месяц-другой послужить, только бы такой замечательный квас у вас не кончался.
   -Ну, это ты можешь и год не опасаться - запасы неисчерпаемы.
   - Товарищ майор, вас вызывает командир бригады, - дежурный по штабу выглянул из двери.
   -Всё иду. Началось...
   Минут через двадцать командир батальона вышел. Лицо его было строгим и сосредоточенным - это опять был жёсткий и волевой командир одного из самых воюющих батальонов 70 Бригады, расположенный очень далеко от основных сил боевой части. Он коротко пояснил ситуацию.
   Три дня назад начали поступать сообщения из уездов: душманы грабят на дорогах колонны, нападают на кишлаки. Сотрудники СГИ (служба государственной информации, или ХАД, как чаще всего называется это ведомство безопасности) предупредили, что обстрелы и нападения совпали с проникновением в провинцию из Пакистана спецгрупп, так что следует ожидать от мятежников ещё более активных и согласованных действий. Предположительно, одна из прибывших групп формирует силы для налёта на местный ирригационный комплекс. Если стянуть подразделения афганской армии и царандоя (народной милиции), затея душманов провалится, но кишлаки в предгорьях и вдоль текущих к водохранилищу рек останутся беззащитными. Провинции нужна помощь.
   Далее майор Тараборин рассказал о планах командования: сейчас в Бригаде готовится к выезду десантно-штурмовой батальон, он выдвинется часа через два, а их третий батальон получил задачу усилить эту группу одной ротой, для этого она должна выдвинуться к девятнадцати часам к району Элеватора, где и произойдёт их соединение. Далее этот сводный отряд приступит к реализации своей задачи под руководством командира ДШБ.
   -Но и это не всё. Есть и то, что касается тебя лично, Александр. Врач у десантников только-только приехал, пока даже не может очухаться от жары - очень тяжело проходит начальный период. Вот и принято решение, что ты станешь на время этой поездки врачом ДШБ, тем более что ты очень удачно оказался уже в наших краях. Приказано тебя передать в батальон тоже в районе Элеватора. Готовься, в 18.30 я отправлю свою восьмую роту, ты поедешь с ними. Оставь всё, что тебе не понадобится у Анатолия, он потом переправит вам в Медроту. Я сначала хотел его с этим ДШБ послать, но комбриг не разрешил оставить нас без врача. Вот такие новости. "Накрылся" наш с вами вечерний банкет. Перенесём на более отдалённое время. А если серьёзно, Саша, то будь готов ко всему. Уверен, вас будет ждать засада, легко не будет. Но я верю, что у тебя всё будет нормально.
   -Всё понятно, Сан Саныч. Я готов к "труду и обороне", в том числе и к засаде, по крайней мере, буду её ожидать. А кто предупреждён - тот вооружён. Пошёл медицинскую сумку готовить. Ты, Толя, мне из своих запасов выделишь необходимое?
   -О чем речь. Без проблем.
   ...Через час, когда всё было готово к новой поездке, Невский решил пройтись по территории полевого лагеря. Всё здесь опять пришло в движение. Готовилась к выезду и восьмая рота, ревели двигатели бронетранспортёров, то и дело слышались крики солдат, команды офицеров - люди готовились отправиться в очередной рейд. Впрочем, не чувствовалось никакой нервозности и тревоги - шла обычная и давно привычная работа.
   -Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Вы меня не узнаёте? Я Виталий Почерни.
   -Здорово, Виталий. Садись-садись. Но что-то не припоминаю.
   -Вы ещё мне помощь оказывали после ранения. Меня в мае ранило в ногу, вы мне жгут наложили и перевязку делали. Вы тогда у нас за врача батальона оставались. Неужели не помните?
   -Что-то всплывает в памяти. Ты вроде бы мой земляк оказался, с Урала.
   -Точно! Значит, вспомнили. Рад вас снова видеть. Я вас все эти месяцы вспоминал, ведь истёк бы кровью, если не вы, товарищ старший лейтенант.
   -Ну, как твоя нога?
   -Всё нормально. Вы меня на вертолёте в госпиталь отправили, там меня и на ноги поставили. Уже в конце июня обратно вернулся.
   -Вот и славно. А что это ты делаешь?
   Солдат явно смутился. Он сидел на снарядном ящике и неумело штопал влажные после стирки носки.
   -Это же Яшки Скромного, друга моего и земляка нашего с вами, товарищ старший лейтенант.
   -И что с этим Яшкой с такой забавной фамилией? Он что, действительно такой скромный?
   -А, вы же не знаете. Убили моего друга, два дня назад. Снайпер снял его в лоб. Матери его, вот хочу передать, послать. Ничего у него в тумбочке не осталось: письма да вот носки...
   Невский замер, всё оттягивал ответные слова. Надо что-то сказать ему, но что? Посетовать на судьбу? Выругаться на "духов"? Но ведь это ничего не значит по сравнению с тем, что от Якова Скромного остались одни носки.
   Невский молчал, сглатывая горькую слюну. А худенький солдатик по-прежнему штопал мокрые носки, и можно было подумать, что он занят только этим. Так и не решив, что сказать, Невский, проходя мимо, опустил ему на плечо руку, солдат замер: даже оплакивая погибших, человек всё же ждёт, может и неосознанно, но соучастия и в своей судьбе...
  
  
  
  

6

   Колонна десантно-штурмового батальона медленно двигалась через центр Кандагара. На проезжую часть выпирали многочисленные лотки с помидорами, гранатами, яблоками, с американскими сигаретами и гонконгскими джинсами, японскими магнитофонами и местной чеканкой. Многим показалось, что центр пахнет дымом, но списали это на десятки жаровен-шашлычниц, но на окраине запах усилился и нарастал всю последующую дорогу. Боевые машины притормозили перед узким участком дороги, пропуская встречные машины - "барбухайки" (кстати, очень распространённое в Афганистане, хотя и труднопереводимое слово: что-то вроде "едет по милости божьей"). Колонна пахла соляркой.
   Старший лейтенант Невский только что подъехал на бронетранспортёре к основной колонне. Боевые машины десанта и бронетранспортёры с боевыми машинами пехоты составляли основную часть колонны, возросшей после соединения батальона с ротой третьего батальона. Александр невольно залюбовался на стройные ряды техники. "Какая силища!" Он получил задачу конкретную, а потому пробежал вдоль колонны и пересел на командирскую машину "Ленинграда" - это позывной первой роты ДШБ, которой командовал старший лейтенант Алексей Кель.
   Едва проезд освободился, моторы гусеничных и колёсных боевых машин одновременно взревели на три тона выше, из выхлопных труб и решёток коротко пыхнул блещущий искрами дым. Чем быстрее мчалась колонна, тем реже выходили на связь командиры взводов и рот, тем молчаливее и спокойнее становились солдаты. Разве что оператор-наводчик рядовой Николай Хеба, то и дело заглядывал сверху в люк механика-водителя, добавочно инструктировал рядового Михаила Чашкина: не отставать от переднего бронетранспортёра, стараться попадать след в след.
   Невский попросил Келя объяснить эту "связку", услышал парадоксальное:
   -Коля парень опытный, а Михаил Викторович у нас новичок.
   Решил оставить эту тему на будущее, спросил, почему так спешим, ведь не горит же.
   Старший лейтенант невесело усмехнулся:
   -Давно уже разгорелось, посмотри внимательней.
   Оказалось, багровая лента на горизонте - никакой не закат, а километры горящего вдоль реки тростника. Вот откуда приполз в город запах дыма! Но ведь в районе пожара - многолюдные кишлаки, почему население не потушило пожар? Кель пожимает плечами:
   -Значит, "духи" не дали.
   Спустя час обогнали огонь, затем объехали пологий холм, к подножию которого прильнула встречная афганская военная колонна; вернее, то, что от неё уцелело. Между покорёженными автомобилями (каждый второй - на прицепе) горят костерки, сидящие у огня афганцы при появлении советской колонны молча встают, но к шурави не подходят. Всё и без слов ясно: они выбрались оттуда, где стреляют, а советские туда добираются.
   Прапорщик - старшина роты Василий Панибрат высовывается из брони, кричит Келю:
   -Командир, кто же их так?
   -Потерпи, старшина, скоро увидишь. Не страшно ещё?
   -Мне что, лишь бы патронов хватило.
   Все на броне улыбаются. Прапорщику за сорок, но в Афганистане он - считанные дни, предстоящий бой будет у него первым.
   Израненная афганская колонна остаётся за поворотом, Кель переключается на внешнюю связь, потом вдруг сдёргивает шлемофон, вслушивается и всматривается в горы, медленно произносит в ларингофон:
   -"Ленинград - один, два, три". Я - "Ленинград". Справа с горы бьёт крупнокалиберный пулемёт.
   Голос Келя тонет в грохоте длинной автоматной очереди.
   -Старшина, это ты меня заглушаешь? Немедленно прекрати, я же не договорил... "Ленинградцы", ответный огонь не вести. Всё поняли?
   Старшина Панибрат обиженно убирает от плеча автомат. Ему пока ещё неизвестно, что командование батальона хочет воевать не с постами, а с главными силами отряда душманов.
   Комбат по связи требует скорости, и батальон мчится сквозь ночь, сквозь заброшенные, оставленные жителями кишлаки. Порою дувалы стоят у самой дороги, боевые машины проносятся между ними с грохотом, подобным грохоту поезда на железном мосту. Вскоре колонна въезжает в район, где кишлаки уже не кишлаки, а груды развалин. Кель предупреждает своих:
   -"Ленинградцы", стрелять только по видимой цели, экономить боеприпасы.
   Внезапно в голову колонны ударяет длинное, беззвучное пламя душманского гранатомёта, а через секунду ночь впереди командирской машины сразу становится звучной и многоцветной. Трассирующие очереди башенных бэтээровских пулемётов скрещиваются над развалинами со светящимися в полёте снарядами скорострельных орудий боевых машин пехоты. Снаряды вонзаются в пересохшую глину бывших дувалов, яростно вспыхивают, даже на броне чувствуется, как содрогается от их разрывов земля. Но броня "Ленинграда" пока не стреляет, чем Кель очень доволен:
   -Первый "духовский" гранатомёт вроде накрыли, остальные издалека бьют: нам бесполезно вмешиваться. А вот и по нам заработали.
   Финальную фразу Алексей произнёс под зловещий шелест над головами, от которого все на броне невольно пригнулись.
   -Гранатомёт. Бьёт справа, метров с двухсот. И автоматы оттуда, - прокомментировал Кель.
   -Командир, слева тоже стреляют!
   -Слышу, старшина, хотя и не вижу. Если разглядишь - отвечай, но прицельно.
   Обрадованный старшина открыл огонь влево. Кажется, над машиной пролетела ещё одна граната, но теперь уже значительно выше и чуть сзади. Хеба неторопливо вылез через башенный люк на броню, перебрался к люку механика-водителя, похлопал ладонью по торчащему оттуда шлему:
   -Молодец, Чашкин, хорошо ехал. Сейчас тормозить будем - комбат им этого не простит. Товарищ прапорщик, хватит уже, проехали духов.
   Предсказание Николая Хебы сбылось. Метров через триста колонна остановилась, комбат вызвал на связь ротных, поставил задачу прочесать развалины справа, откуда били гранатомёты. Спешившиеся "ленинградцы" повзводно ушли в темноту, оставив на броне охранение, в командирской машине - Чашкина, Хебу, старшину Панибрата.
   Невский подумал, что теперь удастся с ними поговорить поподробнее, но Хеба его оборвал:
   - Товарищ старший лейтенант, полная тишина. Наблюдать вправо и влево. Докладывать. Не стрелять.
   Николай сказал это снизу, из башни, где сидел за ночным прицелом, поэтому, наверное, в его голосе, отражённом бронёй, было столько металла. Старшина даже кашлянул-хмыкнул от неожиданности.
   -И не кашлять, пожалуйста.
   Стало совсем тихо, только потрескивали наушники в оставленном на броне шлемофоне Келя. Молодая луна, вспыхивающая и гаснущая в разрывах стремительных облаков, безмолвные, с потушенными огнями машины на абсолютно чёрной дороге, разрушенные дувалы, похожие на раскопанный древний город, зелёно-красное свечение приборов внутри машины, невольная дрожь при воспоминании о недавнем обстреле: а если бы граната летела на метр ниже?.. Долгая, неразгаданная пока ночь. Но в голове Невского пульсировали вопросы, которые так и хотелось задать. Почему, например, молодого солдата Чашкина командир роты зовёт по имени-отчеству и даже словно побаивается, а опытного Хебу называет Колей? Почему так яростно стрелял старшина? Почему Хеба равнодушно отнёсся к обстрелу, а на стоянке одёргивает всех грозным стальным шепотом?
   Но это Невский сможет выяснить позже, при случае. Сейчас главное, чтобы старший лейтенант и его "ленинградцы" поскорее и все, обязательно все, вернулись.
   ... Голос Келя прозвучал словно бы совсем рядом:
   - "Ленинград-два", я "Ленинград". Правее тебя вижу "духов". Обойди дувал и работай.
   Пока Хеба зло шептал: "Уберите шлемофон под броню", пока Невский тянулся за шлемофоном, развалины правее дороги вспыхнули десятками огненных трасс...
  
  
  
  

7

   Яростная стрельба правее дороги, куда ушли спешившиеся "ленинградцы", продолжалась несколько минут, но для оставленных на броне они казались мучительно долгими часами. Хеба прокричал снизу, из башни:
   - Вроде бы всё-таки наши бьют, а не наших. Ни в коем случае туда не стрелять!
   Старшина поднялся на броне в полный рост, вслушался во вновь наступившую темноту:
   -Николай, там кто-то воет. Может, схожу?
   -Сирена воет там, товарищ прапорщик: сигнал сбора "духов". Так что душманы сами скоро придут. И вообще наблюдайте в свою сторону, вправо и без вас смотрят.
   Прошло ещё с четверть часа. Сирена ещё выла, но уже не пугала, поскольку командир роты спокойно доложил по связи, что идёт назад, на броню. "Ленинградцы" вернулись с трофеями: личными документами убитых душманов (обёрнутые целлофаном картонки с арабской печатной вязью, с фотографиями в правом нижнем углу) и тремя автоматами. Правда, Кель посокрушался, что из-за непроглядной тьмы уцелевшие душманы успели унести остальное оружие и что роте не удалось захватить сирену: она явно установлена на машине - один из взводов видел следы колёс. Последнее подтверждало вариант с мобильной спецгруппой из Пакистана. На этих словах рассуждения старшего лейтенанта были прерваны спокойным докладом Николая Хебы:
   -Товарищ командир, справа в окне, пятьдесят метров от нас, мелькнул свет.
   -Интересная жизнь, - удивился Кель. - Радист, вызови "Гюрзу" (это был сегодняшний позывной командира батальона).
   Пока радист вызывал, старший лейтенант коротко пояснил:
   -Где духи воюют, там мирных нет. Надо этот посмотреть, а то врежут по нам из окошка - частенько такое бывало.
   Комбат Лапаев дал на осмотр пять минут, "ленинградцы" снова спешились, снова нырнули во тьму, назад пришли с пленным, который в растерянности не смог объяснить своё присутствие в брошенном жителями кишлаке и даже почему-то назвался шофером, хотя ни документов при себе, ни машины поблизости не имел.
   Хеба подошёл к нему вплотную, глянул в лицо, пощупал ладони.
   -Товарищ командир, это дух. По глазам вижу, по рукам чувствую - мягкие, без мозолей.
   -Наверное, дух, но взяли-то без оружия.
   -Так спрятал, же! Вы ведь знаете, как они прячут!
   -Пусть спрятал, но раз мы не нашли...
   Николай скрипнул зубами и отвернулся. В далёких отсюда горах он видел, как взорвал себя гранатой командир его взвода. Это не позабудешь. И не простишь.
   Командир батальона Лапаев приказал взять "шофёра" с собой: если действительно местный, пусть покажет в дороге, из каких кишлаков душманы выгнали жителей, а на обратном пути его можно и отпустить.
   Не включая фар - теперь, когда отряд мятежников наверняка стянула к дороге все силы, свет опаснее возможных столкновений и съездов - усиленная батальонная колонна снова рванулась вперёд. Впрочем, на поворотах корма переднего бронетранспортёра мерцала тормозными огнями, на миг освещая летящий из-под колёс гравий - а в таком грунте легко ставятся и безотказно срабатывают мины.
   -Обороты, Чашкин, давай обороты! И старайся след в след! - скомандовал Кель механику-водителю, впервые, да и то косвенно, обратившись к нему на "ты".
   Дело в том, что, если не считать старшины Панибрата, рядовой Михаил Чашкин, всего полгода как призванный на срочную службу, - самый великовозрастный человек в роте. Но на Келя, видимо, действует не столько возраст, сколько педагогическая степенность, приобретённая Михаилом Викторовичем в бакчарской школе Томской области, в которой он сначала учился, а потом, после окончания пединститута, целых четыре года преподавал, да ещё в старших классах. Для Келя же школа - святыня, в своей йошкар-олинской пропадал все курсантские отпуска, даже жену там себе приглядел - на три года помоложе, так что пришлось ждать, пока аттестат получит.
   Невский украдкой подсветил часы: полночь, всего только полночь. Если не сбавлять скорость, можно успеть в тот ранее намеченный район, где техника будет в относительной безопасности и откуда планировалось выйти на отряд душманов в полном пешем строю. Но в голове колонны снова сверкает гранатомётное пламя, оглушительно грохочет мощный, безошибочно узнаваемый на афганских дорогах взрыв противотанковой мины.
   Один "броник" подорван, остальные тормозят; люди спрыгивают с брони, занимают круговую оборону. Душманские гранатомёты стреляют залпами - такое даже Кель не часто видел, хотя в Афганистане служит уже давно, бывал и в окружении и в госпитале. В паузах между залпами слышно, как трещат вдали автоматы мятежников. Выручают глубокая темнота и то, что после пешей вылазки "ленинградцев" душманы не решаются подойти ближе.
   Сирена умолкла, зато включился духовский громкоговоритель, вещающий на дари. Командир роты зовёт переводчика; тот секунду назад сам вёл огонь, поэтому отдалённый голос пока не разбирает. Подходят вдвоём к сидящему за колесом "шофёру". Невский оглянулся: "шофёр" тянет Келя за руку, что-то горячо говорит, переводчик переспрашивает и переводит, старший лейтенант громко смеётся. Доктор перебежал к ним, спросил у командира роты, что его развеселило.
   - Душман оказался заботливым: "Ложись, командир, тут стреляют, детей твоих жалко". Не знает, что я хитрый - до Афганистана ни одного не завёл... Старшина, да прекрати ты стрелять, ничего же не видно.
   - Ну, хоть одиночными можно?
   -Нельзя. Лучше достань сухарей. Духи предлагают сдаваться, говорят, что дорога впереди заминирована, так что ночка затянется, а я есть хочу. Доктор, наверное, тоже не откажется "червячка заморить"?
   Невский заменил пустой магазин к автомату и кивнул головой в едва различимой темноте.
   Следующие полчаса, пока в голове колонны ремонтировали технику и обеспечивали работу сапёров, "ленинградцы" скупо отстреливались, дружно хрустя ржаными чёрными сухарями. Переводчик снова поговорил с "шофёром", который от страха замкнулся на детской теме - сообщил, что у него якобы три сына и три дочери, хотя жена только одна. Хеба не поверил ни тому, ни другому, старшина же снова полез на броню, над которой свистели пули, достал ещё сухарей, дал несколько штук пленному, сказав тихо, но очень решительно:
   -А мне его жалко.
   Кель посмотрел на прапорщика удивлённо, но с этого момента подшучивать над ним перестал, даже поддержал рассказом, как афганские пионеры приносили в кандагарский госпиталь, где он лечился после ранения, яблоки и апельсины.
   -Ну и дожидайтесь, пока духовские ребятишки в пионеры пойдут, - в сердцах сказал Николай.
   -Дождёмся, Толя, для того здесь и служим, - впервые подал голос солидный Михаил Викторович Чашкин.
   Командир роты и солдаты, пригнувшись, разошлись в разные стороны, а Невский, приблизился к прапорщику и расспросил его о жизни до Афгана. Родился и рос на Алтае, с двенадцати лет работал. Помнит послевоенный голод, когда с двумя старшими сёстрами собирали картофельную шелуху, мыли и ели. Сейчас у него самого - трое сыновей и годовалая дочка. Но волнуется не столько за них и жену, сколько за старую мать, не согласившуюся переехать к семье сына из того дома, откуда в сорок третьем году ушёл на Курскую дугу и не вернулся муж. Старшина искренне верит, что мать не догадывается, где он сейчас служит, свои письма к ней пересылает через жену. В Афганистан просился несколько раз - "по личным мотивам": "Не такой я ещё старый, чтобы дома сидеть, пока эти парнишки под пулями ходят. Ну и за отца хотел отомстить - я ведь его даже не видел, ни разу никому "папа" не говорил..."
   Стрельба временно поутихла, но едва в наушниках прозвучала команда "Вперёд", струи гранатомётных выстрелов осветили уже не головные, а замыкающие машины.
   -Сзади подкрадывались! - прокричал Кель. - Грамотно воюют, но мы их опередили, теперь вырвемся!
   Остаток ночи техника батальона совершала короткие броски вслед за приданными сапёрами лейтенанта Игоря Меркулова, которые шли пешком, проверяя каждый сантиметр дороги щупами и миноискателями. В третьем часу ночи, когда душманский обстрел окончательно прекратился, внезапно и остро захотелось спать - реакция организма на перевозбуждение боя.
   Проснулся Невский от очередного рывка колонны и затем, вплоть до рассвета, он тайно подумывал: а не во сне ли видел и слышал всё это - и полёт на вертолёте, и операцию комбату-три, и горящий тростник, пламя гранатомётов, вой сирены и бормотание громкоговорителя, грохот взрывов, багровые веера трассирующих очередей? Но его радовало, что никто не был серьёзно ранен (легкораненых перевязали санинструктора рот), а главное, все остались живы. А то, что не потребовалась его врачебная помощь, так это и хорошо. Всегда бы так.
   В район, откуда планировался пеший выход, добрались уже в утренних сумерках. Комбат принял решение вернуться окружным путём к месту постоянной дислокации, отдохнуть, пополнить боекомплект.
   Колонна пересекла плоскогорье, снова спустилась к водохранилищу, где накануне горели мирные кишлаки. Навстречу одна за одной двигались "барбухайки" с женщинами и детьми - это возвращались местные жители. Наверное, они слышали ночной бой и знали по опыту, что теперь отряд душманов не скоро решится на новые вылазки с гор.
   Взошедшее солнце отогрело остывшую за ночь броню, комроты Кель и старшина Панибрат, устало опустив головы в шлемофонах на торчащие крышки люков, вздремнули. Хеба перелез на корму машины и украдкой бросил свой так и не использованный за долгую ночь сухпаёк сидевшим под опалённым дувалом детям.
   ... Во второй половине дня Невский устало перешагнул порог комнаты в общежитии. Его поездка закончилась. Это были самые долгие сутки за всю историю его службы в Афганистане...
  
  
  
  
   Вместо послесловия
  
   "Мы святые, хоть и не безгрешны,
   Что ж, такая выпала нам роль,
   Мы ведь слуги ордена Надежды,
   А Надежда - это наш король.
  
   И для нас была одна лишь мера,
   Та, что мерит жизнь с начала дня,
   Нас на бой вела святая Вера.
   Вера - полководец короля.
  
   А когда мы падали, бывало,
   Спотыкаясь, в собственную кровь,
   Нас тогда из мёртвых воскрешала
   Милая попутчица - Любовь.
  
   Вот и вся о нас скупая повесть,
   Где судьба, победой опьяняя,
   Чистую дала в награду Совесть -
   Высшую награду короля".
  
   /Антон Балакин "Король Надежда"/
  
  
   *
  
  
  
   Использованные материалы:
  
   - Верстаков В. "Из афганского блокнота", газета "Правда", январь 1986 г.;
   - Байков В. "Кандагарские будни", газета "Правда", август 1986 г.;
   -- Поволяев В. "Сарычев, который...", "Советский воин", май 1987г.;
  
  

***

  

Оценка: 8.94*10  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023