ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Карелин Александр Петрович
"Несут нас крылья, как судьбой повелено..."

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Осколки афганской войны. Детский взгляд на события.

"Несут нас крылья, как судьбой повелено..."

"А жизнь идёт. Одно крыло - прострелено.

А впереди над пропастью карниз.

Несут нас крылья, как судьбой повелено:

Одно - вперёд, другое - тянет вниз".

/Виктор Куценко/

Пролог

   Один... два...четыре... Упал. Надо подняться и идти. Встал. Пошёл. Сколько шагов до полюса? Сколько раз надо подняться? Разве может быть сразу и жарко и холодно?..
   Жарко было там, у виноградной сушилки, которая и стала для них укрытием.
   Впереди, за арыком, разрушенный дувал, откуда то враз, то по одному поливали два пулемёта. Справа, из сухого русла, бил гранатомётчик; всё метил в сушилку, но, - видно, судьба им ещё улыбалась - с большим превышением мазал. Лишь последней гранатой угодил прямым попаданием в дерево у входа и смолк. Дерево скрипуче вздохнуло и рухнуло поперёк двери, ограничив обзор, а значит, и корректировку огня.
   Вертолётчики заходили на второй круг. Первый их удар обозначился серо-грязными снопами взрывов за арыком. А "духи" были совсем близко. Сползались с двух сторон к сушилке, ещё не решаясь на открытый рывок.
   Приподнявшись, капитан Позолотин метнул в их сторону дымовую шашку, и рваная оранжевая лента потекла по ветру. Сипло и отрывисто передал вертолётчикам по рации:
   -Работайте - вокруг 100!..
   Вот тогда было жарко. Солоно и жарко... Здесь же - озноб и цепкий холод от немереных шагов по ледяным торосам. И надо считать шаги, надо двигаться вперёд, как двигался когда-то этот... Как же его? Ну, великий скандинавский полярник...
   Он пытался вспомнить его фамилию, хотя раньше всегда помнил, с тех пор как прочитал в детстве о нём книгу. Сейчас мешали следы на снегу, тяжесть в голове и безлюдье...
   А в тот день его рота лежала один к одному и вела редкий огонь. Он приказал патроны экономить и не лупить в белый свет, потому что неизвестно, когда подойдёт обещанное подкрепление. Приказ был держать оборону.
   -...Вокруг 100! - кричал он вертолётчикам, просунув повыше сквозь ветки оранжево дымящую шашку. - По дымам работайте!
   Дмитрий понимал, что "вокруг 100" - это ничтожно мало для них, это соло на скрипке, когда нельзя сфальшивить: любое неточное движение пилотов - и по своим. Но деваться некуда и думать о себе некогда. Лишь сын Коля и дочка Вера, да образ покойной жены Варвары на самый маленький миг мелькнули в его мыслях, как видение. И ещё запомнилось белое лицо сержанта Валерия Хуторного, когда тот, запрокинув вверх темноволосую голову, тоже заорал в небо, словно надеялся, что его услышат:
   - Работайте-е-е!..
   В той жизни всё было ясно: свои и чужие. Вот только время было таким же густым, и не поймёшь, летело оно или ползло. В той жизни часы вообще меняли ритм: то вскачь, то, как арба по кочкам, или совсем замирали, когда молитва муллы возвещала приход нового дня:
   "Алла-ах - а-акба-ар!.."
   -Алла-ах - а-акба-ар!
   Позолотин прислушался. Слова молитвы едва доносились, но звучали въяве. Наверное, где-то рядом была мечеть... Значит, та жизнь продолжается?.. Ни шагов, ни полюса... Значит, опять сон, и пора просыпаться?..
   -Скоро проснётся, - услышал он чей-то голос, похожий на голос жены. Но ведь она умерла около трёх лет назад - больное сердце однажды просто остановилось. Но нет, это не её голос, просто похожий, как уже чудилось в эти дни не раз.
   Дмитрий открыл глаза.
   Увидел сначала белый потолок, потом размытое в синеву окно и уже после смутно - троих в белых халатах. Подумал с облегчением: "Значит, в госпитале".
   Окно стало ярче, он даже заметил чёрные провода за стеклом. Скосил глаза и обнаружил капельницу. Левая рука была перехвачена белым пластырем, прижавшим иглу.
   -Как чувствуешь себя, капитан? - крупное лицо в очках приблизилось вплотную.
   -Нормально, - ответил он и услышал свой шёпот, будто со стороны.
   -Молодцом! Скоро на поправку пойдём...
   Подошла сестра, протянула на узкой ладошке несколько таблеток, поднесла к губам стакан с водой.
   -Выпей, усатенький.
   Они ушли. А он, успокоенный и уже припоминающий, что было до госпиталя, попытался выстроить все события по времени.
   Тот бой у сушилки был летом. А сейчас декабрь или январь? Январь, кажется. Тогда, летом, некуда было деваться, даже с детьми и покойной женой успел мысленно попрощаться. И ведь пронесло. Вертолётчики сработали, как ювелиры. И подкрепление подошло вовремя.
   А жизнь, она вон как располагает. Неизвестно, где уронит и когда. Там, где шансов было мало, обошлось... А через несколько месяцев на укатанном месте, почти у ворот военного городка, после того как по мосту прошли больше десятка машин, наехал на своей командирской БМД (боевая машина десанта) на качковую мину. Сначала он ничего не понял, даже не услышал взрыва. Его выкинуло через командирский люк, перебросило через башню. Потом тряхнуло ещё раз...
   Первый раз очнулся через несколько дней в госпитале. Врачи пытались сохранить обе переломанные ноги, но из-за начавшейся гангрены их пришлось ампутировать. Совсем...
   Обидно, если бы получил ранение в бою. А так... Нет слов, как обидно.
  
  

1

   Мы с Колькой Позолотиным большие друзья. Целые дни проводим вместе: то он ко мне в гости приходит, то я к нему, а потом вместе играем на улице. Живём-то мы рядом - соседи по огородам. Вот пройдёт это лето, и мы с ним пойдём в школу. Конечно, в один и тот же первый класс. В один день ходили записываться на учёбу. Меня мамка водила, а Кольку - его бабушка Оля. Нет, его мать не могла сходить. Она умерла ещё три года тому, говорят, сердце у неё было больное. Батя у него есть, только он сейчас далеко. Дядя Митя воюет где-то за границей. Страна есть такая... Вспомнил, Афган называется. Он сразу стал проситься на войну, как схоронил мать Кольки. У Кольки ещё есть сестренка Верка. Она помладше его, в школу пойдет только через год. Вот своих детей дядя Митя привёз сюда в поселок наш, у своей матери, бабушки Оли, оставил.
   В прошлом годе он приезжал оттуда в отпуск. Красивый такой. В голубом берете. Он работает офицером. Учит солдат по горам лазить и каких-то "духов" ловить. Колька с Веркой целыми днями не отходили от него ни на шаг. Мы все, пацаны с нашей улицы, завидовали им. Ещё бы, Колька ведь выходил гулять в этом голубом берете. Даже заважничал ужасно. Ясное дело, это он перед нами модничал. Мы даже как-то хотели ему накостылять, но не решились - ещё бате пожалуется своему. Тот нам живо уши надерёт. А потом дядя Митя снова уехал в свой Афган. И мы приняли Кольку опять в нашу уличную компанию, а мы с ним опять стали лучшими друзьями.
   А сегодня, в воскресенье, отец Кольки Позолотина вернулся из Афгана. И вернулся он не в полном составе. То есть без ног. Баба Оля, когда увидела своего сына обрубком, завыла в голос. Этот крик и я услышал - мы как раз обедали всей семьёй за столом. Так бросили есть и гурьбой выбежали на улицу. Как раз разворачивалась машина "с шашечками", на которой привезли дядю Митю. Она погудела на прощание и быстро уехала.
   Возле бабы Оли уже хлопотали моя мамка и батя, другие соседи сбежались, а она всё голосила - да так, что страшно делалось: не тронулась бы рассудком.
   Сам дядя Митя - лицом красавец, в голубом берете набочок, с двумя медалями на груди, стоял посреди поросшего травой двора, как памятник, вкопанный наполовину в землю. Колька и его сеструха Верка прятались за спиной у бабушки, к отцу не подходили - не узнали его, что ли? А ведь он лицом совсем не изменился. Я вот его сразу узнал.
   Дядя Митя выбросил обе руки вперёд, наклонился и подтянул своё тулово к рукам. Потом ещё и ещё. Так и подобрался к бабушке Оле, то есть к мамке своей. Она уже начала приходить в себя. И оказалось: головой он ей ниже пояса. Чтобы быть с ним вровень, она опустилась на колени, ткнулась головой ему в грудь и вновь зашлась от плача.
   -Ладно, мама, будя, - недовольным голосом сказал дядя Митя. - Будя, говорю, убиваться. Детей вон напугала. - Он стал гладить её по голове. - Радоваться надо, что какой-никакой, а живой вернулся. Рассуди здраво: голова есть, руки есть, да и мужиком я, слава богу, остался, так что поживём ещё. Ещё и женишь меня опять, детям ведь мать нужна. Поживём! Лучше помоги мне коляску собрать.
   Он показал на сложенную тележку. Её раньше как-то никто не заметил - таксист достал из багажника и положил среди высокой травы. Мой батя с другими мужиками тут же взялись разбираться с этим чудом техники. Смогли, собрали. Это было кресло на колесиках. Туда и посадили дядю Митю. Он сразу начал руками крутить колеса и поехал к дому. Быстро так поехал. Я даже позавидовал ему - будет теперь целыми днями кататься по посёлку, ещё и Кольке даст прокататься, наверное.
  
  

2

   Вечером у Позолотиных был пир. Пришли соседи, дед Архип и Веня-немой, их и приглашать не надо, - они всегда сами являются. Так и ходят по посёлку вдвоём, как нитка и иголка. И нас, Колькиных приятелей, впустили. На стол накрыли в большой комнате. Выставили варёную картошку, капусту, огурцы и помидоры солёные, грибы тоже солёные, хлеб. Из буфета баба Оля достала графинчик и с лёгким стуком, привлекая внимание, водрузила его на стол. Видать, смогла талоны на водку отоварить. Сейчас с этим туго. Просто так не купишь. Мужики в посёлке всё больше самогонку глушат. Зинка-продавщица сама гонит её в сарае своём. Все уж знают. Если надо на свадьбу или похороны, то прямо к ней и идут под вечер, заказывают заранее, чтобы забрать на следующий день. Она и приготовит, по бутылкам разольёт.
   Была ещё на столе тарелка с тонкими прямоугольниками сала, уложенными один на другой, как поваленное домино. Тарелку долго двигали туда-сюда. Никто не хотел, чтобы она стояла перед ним. Только кто обнаружит её подле себя - сразу давай отпихивать с таким видом, будто его уже тошнит от этого сала. Наконец, тарелка оказалась перед дядей Митей, и все сразу успокоились: пусть поест сытненького после Афгана и госпиталей.
   Неизвестно, что там ему подставили снизу, - табуретку или ящик какой, но сидел он за столом прочно, уверенно: не зная, и не догадаешься, что он без ног под самый корень. Дядя Митя был весел. И чем больше сидели, тем больше он веселел и добрел. То и дело кивал детям, подзывая их. Колька притулялся к отцу с одной стороны, Верка прилипала с другой, а он, как коршун, подгребал их к себе, горделиво поглядывал на гостей: видали, какие у меня дети!
   Колька расцветал. Он уже щеголял в отцовском голубом берете, успев сообщить нам, что берет ему насовсем подарен. Теперь он, наверное, и спать в нём будет. Ещё месяц назад, когда отец только написал из госпиталя, где, мол, лежит с "царапинами" и посулился скоро приехать, предупредив, что встречать его не надо: из Москвы его оправят в Свердловск, где он пробудет не долго, а там и рукой подать до посёлка нашего. Ничего, не маленький, доберётся сам. Бабушка Оля, было, засобиралась в областной центр, но её соседи отговорили. Вот все эти последние недели Колька и важничал: "Вот приедет папка и опять даст мне поносить десантный берет". Дождался! Может, правда, он и не хочет сейчас особо выказывать перед нами своего счастья, а не получается - глаза выдают. Ничего, мы тоже дождёмся - ведь даст он нам померить берет. Конечно, даст. Он же мой самый близкий друг. Уверен, мне первому и даст поносить.
   Кому в этот вечер было не очень весело, так это бабе Оле. Пока хлопочет, потчует гостей, ещё ничего, а чуть присядет - и сама, наверное, не заметит, как подопрёт рукой щёку и начинает печально смотреть на сына. Этот её взгляд он уловил на себе раз, другой - и рассердился: "Сидишь, мать, как на похоронах..." - "Ой, правда, - вскочила она, - чего это я расселась? Чай надо ставить, а я сижу". Потом она опять забывалась, подпирала рукой щёку... И дядя Митя уже не шутил, не смеялся, не подзывал к себе детей.
   Уловив перемену в настроении хозяина, дед Архип, до этого всё больше молчавший, подал голос:
   -Ты бы, Дмитрий, рассказал нам, как там в Афганистане...
   -Особо рассказывать нечего. Интересного там мало. Война идёт. Но месяц назад, знаю, начали наши войска выводить, до февраля обещают всех вернуть домой. Я вот раньше всех изловчился. Больше четырёх месяцев на белых простынях по госпиталям прохлаждался...
   -А писал, что с царапинами лежишь... Ну, ладно, не будем ворошить. А вот, к примеру, с наградами как? - не отступал, заходил с другого конца дед. - Тебя, к примеру, за что двумя медалями "За отвагу" наградили?
   -За что награды дали? - переспросил дядя Митя и усмехнулся. Налил себе ещё рюмочку, выпил. - Там, дед, за здорово живёшь награды не дают...
   -Да это понятно.
   -Потрудиться надо, попотеть, чтоб медаль заслужить. Я уже не говорю - орден! Потому что до ордена я, как видишь, не дотянул. Кишка тонка...
   -Сынок...- укоризненно сказала баба Оля.
   Он повернул к ней красное лицо:
   -Что - сынок? Что ты мне всё в рот заглядываешь? Выпивки жалко? Так ещё к Зинке за самогонкой пошлём. Всем хватит.
   -Да я не о том. Людей пригласили, а ты куражишься - нехорошо.
   -Я куражусь? - взревел он, будто его кольнули острым в больное место. - Это вы все надо мной куражитесь! Живьём схоронили! - и с такой силой грохнул кулаками-гирями по столу, что стол сдвинулся с места, а сам он, потеряв под локтями опору, свалился с табуретки, на которую был посажен...
  

3

   Прошло уже три месяца, как вернулся дядя Митя. Мы с Колькой уже школьники, сидим за одной партой. Пока учиться интересно, заданий на дом не задают, знай гуляй-отдыхай, пользуйся тёплыми осенними деньками. И всё было бы ничего, но пил покалеченный офицер-десантник. Колька сник и в отцовском берете уже не показывался. Почти каждый день после школы ходил он к пивной забирать отца. Упрётся сзади ему в плечи и дворами, чтобы меньше видели, везёт коляску домой. Меня не звал, сильно стеснялся за отца. Но я иногда за ним тайком ходил, всё видел. Бывало, дядя Митя смеётся звонко: "Давай-ка, сынок, прокати своего родного папку с ветерком!" Это если он был сильно пьяный. А если ему было мало, то дело принимало совсем худой оборот для Кольки. На крыльцо пивной он ещё как-то вытолкает отца, а дальше тот - ни в какую. Кинет перед собой грязную фуражку и - со слезинкой в голосе: "Братья и сёстры! Подайте, кто сколько может, офицеру - интернационалисту, потерявшему ноги при защите южных рубежей нашей Родины. Братья и сёстры..."
   Я хорошо запомнил, что отец Кольки в Афганистане был командиром солдат, целой большой группой их командовал, а он в пивной всем рассказывал, что летал штурманом на бомбардировщике. И будто в одном из полётов их подбили. Лётчик, командир корабля, был тяжело ранен, но сумел посадить горящий самолёт прямо на дороге. Спасая лётчика, он, штурман Дмитрий Позолотин, и лишился обеих ног. Понятное дело, его сразу представили к боевому ордену, но получить заслуженную награду он не успел, потому как был отправлен в госпиталь.
   Поначалу ещё были такие, кто этим рассказам верил. Но позднее даже ребята, лишь немногим постарше нас, собиравшиеся обычно на крыльце пивной, слушая его, перемигивались между собой и посмеивались. Дядя Митя как-то заметил, что над ним потешаются, и рассвирепел. Кинулся однажды на коляске на взрослых парней и получил сдачи. Колька поклялся, что дознается, кто это сделал, и отомстит за отца. Мы посчитали его угрозу за хвастовство: слабак он тягаться с теми ребятами. Но наш товарищ, оказывается, всерьёз задумал поквитаться с обидчиком.
   В той компании, что собиралась возле пивной, верховодил Вован по кличке "Фараон", фамилии его никто не знал. Он был не наш, не местный. Приехал прошлой зимой из Свердловска, говорят, скрывался от других таких же блатных. Первую ночь переночевал в пекарне, да так там в тепле, при хлебе и остался. Вроде одна тетёнька - пекарь его позднее поселила у себя дома. Ещё говорили, что в драке он зверь и всегда носит с собой кастет. В общем, получалось, что только такой урка, как Вовка "Фараон", мог ударить дядю Митю. Во всяком случае, Колька был в этом уверен...
   Несчастье случилось поздней осенью, правда, стояла тёплая, бесснежная погода. Мы строили балаган в саду за зданием конторы, и кто-то из взрослых, проходя мимо и увидев Кольку, отозвал его в сторону: "Там отец твой... готов уже, набрался. Заехал в яму и кричит: "Зарывайте!"
   Колька, не дослушав, кинулся к пивной.
   Он потом нам рассказывал, что возле ямы, в которой обычно брали глину, увидел Вована "Фараона". Тот, передвигаясь вприпрыжку по краю ямы, ногой сбивал вниз комья земли. Снизу доносился голос отца: "Давай, гад, давай - сыпь на славного офицера-десантника..."
   -Что ты делаешь? - закричал Колька, подбегая.
   "Фараон" и ухом не повёл. Каблуком скособоченного ботинка колотил в наметившуюся трещину, намереваясь отвалить глыбу побольше.
   -Перестань! - опять крикнул Колька и почувствовал отвращение к самому себе - так неуместно, просительно прозвучал его голос.
   Вовка отмахнулся лениво:
   -Мотай отседова, шкет. Человек сам просит - сыпь, вот я и сыплю.
   Не помня себя от злости, Колька кинулся на "Фараона", целясь головой ему в живот, но натолкнулся на выставленный кулак и отлетел назад. Из носа пошла кровь.
   -Что, получил? - хохотнул Вован.- Успокойся, а то в другой раз ещё не так юшкой умоешься.
   Крови, что своей, что чужой, Колька всегда боялся. Увидит - сразу голова кружится, в ногах слабость. А тут, наоборот, он почувствовал себя смелым и сильным. Подождал, когда отвернётся Вовка, и снова бросился на него. Он молотил кулаками, царапался, потом поймал руку хулигана и с такой силой впился в неё зубами, что показалось: в собственной голове его что-то не выдержало, хрустнуло... Это "Фараон" рубанул его кастетом.
   Удивительно, как дядя Митя сумел выбраться из ямы, но вначале вёз сына своего к поселковому медпункту именно он. Одной рукой захватил Колю под мышки, а другой отталкивался - крутил колеса коляски. У мальчика от правого виска и почти до макушки кожа была снесена, и на этом месте проступал бело-розовый череп с неглубокой вмятиной.
   В медпункте, сколько ни старалась наша фельдшерица, Колька так и не пришёл в себя. К вечеру уже, когда нашли, наконец, машину, стали готовить его к отправке в наш районный центр Реж. Пока брезентовые носилки с Колькой подвешивали, как гамак, в кузове "ЗИЛа", баба Оля не проронила ни слова, а только повторяла без конца невнятным, как у помешанной, голосом: "Порешили моего внучка, ненаглядного Коленьку, порешили..." И слышать это было ещё невыносимее, чем её вопли в тот раз, когда она впервые увидела сына, приехавшего из госпиталя.
   Машина уехала, увезла Колю в больницу.
  
  

4

  
   Обычно дядя Митя после обеда приезжал к пивной, но через день после этой беды он прикатил туда с утра. Под ремнями, которыми пристегивался к коляске, у него был короткий железный прут. Это - на Вована "Фараона". "Хотя, - сказал, - я его, гадёныша, и голыми руками задушу, нехай только повстречается на моём пути". Но "Фараон" исчез из посёлка бесследно.
   Долго рылся в карманах дядя Митя, пока не наскрёб мелочи. Молча, сыпанул её на прилавок.
   -Не пил бы, ты, Мить, - сказала буфетчица, перегибаясь к нему через стойку. - Погляди, на кого стал похож...
   Дядя Митя аж подскочил вместе со своей коляской:
   -Не зуди, Валентина! Замолчи, Христом богом тебя прошу, а не то...
   - Да я-то замолчу, мне что... А вот ты совесть свою заставь замолчать, если, конечно, она у тебя ещё осталась, если не всю пропил. Это ж подумать только: сына до чего довёл - и хоть бы хны, никакой вины за собой не чувствует.
   Пересчитав мелочь, она налила кружку пива и сердито двинула его к краю прилавка. Дядя Митя с трудом дотянулся, взял кружку трясущейся рукой, бережно понёс ко рту, но не донёс - рука заходила ходуном, и тогда он сам стал клониться к кружке, по-гусиному вытягивая шею. Выпил залпом, без передыху, блаженно крякнул:
   -Ну вот, теперь полегчало. Отмякла душа, оттаяла. Ты понимаешь, Валюша, состояние моей души?
   Тётя Валя не отозвалась.
   -Молчишь - и правильно делаешь. Нечего тебе со мной разговаривать. Потому как ты кругом права, а я кругом виноватый. Сын Коля из-за меня, дурака, пострадал. Это мой грех. Теперь так решил: не выживет он, тогда уж мне одна дорога - сюда. Хоть вином-самогоном горе своё залить. Ну, а если сын поправится, то всё, в рот больше не возьму...
   -Это ты сейчас так говоришь.
   -Не-е, правда. Зарок себе такой дал. А раз дал, то не отступлю. Ты мой характер должна знать.
   -Гляди ж, Митя, - подхватила буфетчица, - я потом напомню тебе про зарок.
   -И напоминать нечего. Как я сказал, так и будет.
   -Тогда ты молодец. Таких мужиков я уважаю.
   -Скажешь тоже... - в смущении проговорил дядя Митя и вдруг что-то замялся. - Слушай, Валентина... А пока налей-ка ты мне ещё полкружечки. В долг, а? Я завтра отдам.
   Лицо у тёти Вали стало некрасиво вытягиваться, и казалось, она вот-вот расплачется - так ей было обидно, что её обманули. Но длилось это недолго. Схватив подвернувшуюся под руку мокрую тряпку, она замахнулась на дядю Митю:
   -Ах ты, баламут! Пустобрех! Плёл тут мне, распинался, а я и ухи развесила. У самого ж на уме одна думка - полкружечки...
   ... Колька Позолотин поправился, в аккурат под Новый год вернулся в школу. На голове у него осталась мета - едва затянутый бледной кожицей и не зарастающий волосами рубец. Кожа на рубце была настолько тонкой, что, казалось, тронь пальцем - прорвёшь. И я сказал как-то Кольке: "У тебя ведь есть берет, носил бы хотя бы на переменах". Он мотнул головой и ничего не ответил.
  
  

5

  
   После возвращения из больницы сына дядя Митя на улице почти не показывался. А если видели его, то всегда злого и мрачного. Чуть что - вспыхивал, как порох. Поэтому даже когда приносили ему на починку прохудившееся ведро или кастрюлю (он оказался хорошим лудильщиком), то старались не попадаться на глаза - оставляли посуду в сенцах и там же забирали уже готовую. Рассчитывались за работу с бабой Олей.
   Так он крепился-крепился всю зиму, а потом, видать, не выдержал. О том, что он опять в пивной, Кольке шепнул кто-то из одноклассников. Колька со всех ног помчался туда. Ванька Лискун, Серёга Робак и я, Санька Сергеев, поскольку мы лучшие его друзья, - следом. Хоть и исчез Вован "Фараон", но мало ли что может ещё случиться, вдруг потребуется наша помощь...
   В зале пивной спиной к входу сидел дядя Митя. Перед ним на столике стоял стакан красного вина, видать, кто-то его угостил из своих запасов. Дядя Митя смотрел на стакан неотрывно, но только появился Колька, как-то почувствовал это и обернулся.
   -Иди ко мне, сын, - позвал дядя Митя. - Иди, не бойся. - И когда Колька подошёл, приобнял его за плечи, притянул к себе, как в тот первый день. - Прибежал, значит? Испугался за папку, да? Не пугайся, я не буду. А зачем тогда выпросил, деньги потратил, спросишь? Так это я так... Чтоб проверить себя. Вот взял, гляжу на неё, заразу, и ни капельки мне её не хочется. Ни капельки! Не веришь? Тогда гляди!..
   Он коротко размахнулся и ребром ладони ударил по стакану. Стакан отлетел и - вдребезги! По полу растекалась красноватая лужица.
   Можно было подумать, что дядя Митя сделал очень большую работу - так тяжело он дышал. А, успокоившись, крикнул тёте Вале:
   -Валентина! Тряпку принеси, я подотру тут малость... А ты, сын, иди. И нехай голова у тебя не болит об этом. Я сказал - значит, всё. Иди.
   Тётя Валя принесла ведро с водой и, отстранив дядю Митю, потянувшегося было к ведру, сама стала подтирать пол.
   -Не пойму никак, Валюха, - заговорил дядя Митя, - чем же она меня, зараза эта, так приворожила? Веришь, каждую ночь снится одно и то же. Будто я, значит, сижу вот так в пивной и выпиваю. До чего ж сладко! А потом как вскочу, как начну крыть себя самыми распоследними словами. Матерюсь, пока не соображу: так то ж был сон! Тут немного отлегнёт от сердца.
   -Вот несчастье-то навязалось, - посочувствовала тётя Валя. - Как же тебе тяжко, бедному.
   -Ох, тяжко, - согласился дядя Митя. - Иной раз так прикрутит, что никакой мочи нет. Ну ладно, начинаю думать, ещё только раз, самый последний раз пропущу стаканчик самогончика - и баста! А потом: стоп! Ты ведь не собой, сыном поклялся - как можно отступать?.. Вот так и воюю сам с собой каждый день.
   -И сколько прошло уже? Месяц или поболе?
   -Декабрь, пока сын лечился, даже не считаю, а в этом новом году сегодня ровно семьдесят дней. Я уже и сороковины, как поминки, миновал давно.
   -Семьдесят дней! - всплеснула руками тётя Валя. - Нет, ну право слово, ты молодец. Кремень - мужик, да и только...
   -Какой кремень?! - взвился вдруг дядя Митя. - Какой кремень, к чёртовой матери! Тебе легко языком молоть, а попробовала б, как я... Каждый день, каждый день...
   Он с грохотом выкатился из зала, с грохотом скатился по наклонным доскам, положенным с краю лестницы и, сутулясь, опустив низко голову, покатил домой. Поехал не дворами, где обычно возил его Колька, а улицей.
  
  

6

  
   В совхозе стали готовиться к посевной. Решили ещё отремонтировать старый трактор ЧТЗ. Дядю Митю попросили помочь. Даже не попросили, а вроде как боевой приказ ему такой отдали. Председатель поселкового совета лично и отдал: "Сварщиком, Дмитрий, будешь". - "Да какой с меня сварщик, Захарович? Вы что - насмехаетесь?" - "Не до смеха нам сейчас. Мужиков дельных в совхозе, сам знаешь, сколько. А рабочие руки очень нужны. Геннадий шоферит, я, как видишь, старый пень, но и то хожу в начальстве, так что выручай, офицер. Это не труднее, чем ротой десантников под пулями управлять. Дело это - лудить, варить - тебе уже хорошо знакомое, знаю, как хвалят твои починки бабы-то в посёлке. В помощь дадим Веню-немого, подберём ещё двух парней из тех, что покрепче и посмышлёнее, - справишься. А нет - на себя пеняй, спросим по всей строгости, несмотря, что ты инвалид и прочее - время нельзя упускать с посевной. Земля ждать не будет. Ясно, Дмитрий?" - "Так точно, товарищ командир!" - "Вот-вот, командир я теперь твой. Хорошо, что и юмор ты не потерял, Митя. Ну, вот и добре. Завтра приступай".
   Как окунулся дядя Митя в работу, так и не разгибал спины до самой осени. И сварщиком приходилось быть, и слесарем, и кузнецом. Помогали ему, кроме Вени-немого, ставшего молотобойцем, близнецы Олег и Андрей Власовы. Колька тоже был при отце, а мы с Ванькой и Серёжкой - при Кольке.
   А трактор успели починить аккурат к посевной в мае. В тот день, когда наш трактор выехал из мастерской, в конторе совхоза состоялось собрание. Директор совхоза Зоя Изотовна Дубовик говорила про отремонтированный трактор. Потом повернулась к дяде Мите, который был избран в президиум, и низко поклонилась ему: "Спасибо тебе, Дмитрий Иванович, от всех нас, от баб поселковых, от мужиков, за твои труды праведные, за руки твои золотые". Председатель поселкового совета Кузьма Захарович Крот тоже поблагодарил дядю Митю. А он - чернявый красавец с лихо закрученными усами под Чапаева с медалями на груди, сидел за столом президиума так, что нам, пацанам, расположившимся на полу впереди первого ряда, казался памятником, поднятым на красный постамент.
   Колька вдруг ни с того ни с сего заморгал глазами, стал отворачиваться. И тут мы с Ванькой Лискуном увидели, что на нём отцовский голубой берет. Другие пацаны тоже увидели и стали просить померить. Ванька и я, не сговариваясь, уставились на них с возмущением: что за народ такой! Неужели непонятно, что этот берет может носить только он, Колька Позолотин.
  
  

Эпилог

   На ноябрьские праздники Колька Позолотин опять страшно гордился своим отцом. Ещё бы - на торжественном собрании, посвящённом 72-й годовщине Октябрьской революции, Дмитрий Иванович Позолотин был награждён орденом Красной Звезды. Эту награду ему вручил офицер из Областного военкомата, специально приехавший для этого в посёлок. Он извинился, что награда так долго искала героя, который после ранения сменил несколько госпиталей, а потом и вообще "затерялся", поселившись в районе. Ещё он привёз несколько экземпляров газеты "Красная звезда", в которой было рассказано о подвиге офицера-десантника. Одна газета досталась директору совхоза Зое Изотовне Дубовик, другая - председателю поселкового совета Кузьме Захаровичу Кроту, одна газета была передана в школу, где учился Коля, наконец, семья Позолотиных тоже получила один экземпляр.
   Вечером баба Оля по очереди с Колей вслух читали эту статью. А виновник смущённо сидел, опустив голову, и бубнил время от времени: "Ну, ладно, что уж там. Нашли героя. Неудобно даже слушать..." Но его глаза счастливо блестели...
   "Это случилось в декабре 87-го. Штабная палатка - брезентовый квадрат. Несколько столов и развешенные на стойках карты.
   -Капитан Позолотин по вашему приказанию прибыл! - доложил офицер подполковнику.
   -Смотрите внимательно, - сказал комполка, подходя к карте. Указка скользнула с севера на юг и остановилась у небольшого населённого пункта. - Вероятнее всего, что мятежники именно здесь попытаются пройти, - голос командира звучал ровно, чётко, уверенно. - Вы уже бывали в этих местах? Хорошо. Запомните: банду ни в коем случае упустить нельзя.
   -Есть!
   Позолотин понимал: только полная скрытность может обеспечить внезапность, а стало быть, и выполнение задачи в целом. Но как её достичь? Заметит враг передвижение роты - кинется в другое место. Даже самые безобидные действия могут вспугнуть врага.
   Душманы хитры и коварны. Чуть ли не в каждом кишлаке у бандитов есть своя агентура. Тут много не надо. Достаточно одного соглядатая, и тогда, как ни располагай засаду, в самом ли населённом пункте или за его пределами, на успех рассчитывать не придётся. Как тут поступить?
   Решение к капитану пришло просто и неожиданно. Кто-то из солдат рассказывал за обедом случай, как "духи" пытались было захватить в кишлаке одинокую, отставшую от колонны нашу машину.
   ... Чихнув мотором, крытый брезентом грузовик остановился. Дверь кабины медленно отворилась, и на землю спрыгнул капитан. Бушлат топорщится под ремнём, шапка-ушанка небрежно сдвинута на затылок. Со стороны посмотреть - не очень организованный офицер, изрядно уставший за день и теперь думающий только об одном: как на забарахлившей машине догнать ушедшую колонну. Но, очевидно, дело с мотором не ладилось. И так и сяк колдовал водитель над капотом - безрезультативно. Двигатель так и не заводился...
   Издали можно было наблюдать, как офицер, подозвав к себе солдата, отдал ему какое-то распоряжение. Через несколько минут, взяв лопату, водитель стал отрывать небольшой окопчик, а капитан углубился в изучение карты.
   Позолотин свободно читал знакомый ему рельеф, а сам думал о том, ведётся за ним наблюдение или нет? Достаточно ли хорошо он играет роль отставшего от колонны, не заподозрят ли враги подвоха?
   Прошло несколько часов. Сиреневые, как на картинах Рериха, горы приобрели фиолетовый оттенок, а затем и вовсе потемнели. Густые сумерки плотно укутали долину. И тогда над задним бортом грузовика приподнялся брезент, и десантники бесшумно попрыгали на землю.
   Затаились. Прислушались. Тихо. Затем, прикрываясь невысокой дамбой, не мешкая, стали выдвигаться к каменистой гряде, вплотную примыкавшей к тополиной роще.
   Вскоре сюда прибыла остальная часть роты и заняла намеченную ранее позицию. Каждое отделение получило полосу для ведения огня, каждый солдат - сектор.
   Ночь тянулась медленно. Зная коварство душманов, их вооружённость, Позолотин вполне отдавал себе отчёт в том, что может сложиться трудная ситуация. А ведь в роте есть и необстрелянные воины, сумеют ли они совладать со своими эмоциями, не бросятся ли раньше времени на врага, не раскроют ли до срока командирский замысел. Терпеливо, как школьный учитель объясняет урок, он ещё до выезда в район предполагаемых боевых действий беседовал с подчинёнными. Со всеми сразу. И с каждым в отдельности...
   На сетке ночного прицела возникли расплывчатые силуэты душманов. Крались бесшумно. И хотя строя не соблюдали, чувствовалась единая воля их начальника, направляющего отряд на захват автомобиля.
   Всё ближе и ближе враги. 150 метров, 100. Капитан краем глаза повёл вправо. Метрах в четырёх, прильнув к обломку скалы, пристроился рядовой Сергей Сидоров. Правее Сидорова расположился с пулемётом младший сержант Юрий Завалин.
   Хорошие в роте ребята. Ни одного хлюпика. И все верны боевой дружбе. Все молодые, прожили на свете по два десятка лет. Уберечь роту от потерь - командирская задача. И зависит она от его знаний, мастерства, тактической грамотности.
   ... Тени душманов, еле различимые на фоне горной гряды, приближались. Вот они почти рядом. Позолотин, стиснув зубы, нажал на спуск своего автомата. Это был сигнал. И почти одновременно с ним автоматные очереди охватили мятежников буквально со всех сторон.
   -Та-та-тах! - вторили скалы и горы. Ударили пулемётчики, пошли в ход гранаты.
   Душманы заметались влево, вправо... Через несколько минут всё было кончено. Отряд перестал существовать. В роте не было потерь, легкие ранения получили двое.
   А поутру в кишлаках зелёной зоны зажглись очаги. Аппетитно запахли свежевыпеченные лепёшки. Крестьянские дети стайками бежали в школу. Взрослые вышли в поле. И многие из них вовсе не подозревали, что этого мирного утра могло и не быть.
   За умелое руководство боем капитан Позолотин Дмитрий был награждён орденом Красной Звезды".
   Окончив чтение, Коля перевёл взгляд с сестрёнки на отца, потом на бабушку Олю и твёрдо произнёс, глядя ей прямо в глаза: "Я тоже буду офицером-десантником, как мой папа Дима!"
  
  
   Вместо послесловия
  
   "Мы идём грозовыми путями,
   Ополчась на невзгоды и смерть,
   И наградам, летящим за нами,
   Так непросто за нами успеть.
  
   Так случилось, однажды был отдан
   Я в бессонные руки врачей,
   И искал меня воинский орден
   Двести семьдесят дней и ночей.
  
   Вот опять предо мной то мгновенье,
   В тишине раскатившийся взрыв...
   Может быть, награждён уже тем я,
   Что остался в аду этом жив.
  
   Ты идёшь по Нескучному саду,
   Обещанием счастья маня.
   Что же ты, дорогая награда,
   Догоняешь так долго меня?"
  
   /Александр Карпенко "Награды"/
  

*

   Использованные материалы
   - Н. Белоус "Вся жизнь и одна ночь", газета "Красная звезда", март 1988г.;
   -А. Белоусов "Воинский долг на земле", газета "Красная звезда", апрель 1988г.;
   -Ю. Теплов "Понимать надо и помогать", журнал "Советский воин", август 1988г.
  

***

  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023