ArtOfWar. Карелин Александр Петрович. "Сердцем своим я пулю словил..."Часть 2

"Сердцем своим я пулю словил..."

Часть 2

Глава четвертая

Согласно всем законам жизни Олег Шарипов должен был умереть. Но война и человек на ней не всегда подчинены обычным законам жизни...

Ранним утром хирурги вновь были в реанимации. Раненый советник уже пришёл в себя, а вот старший лейтенант Шарипов по-прежнему балансировал на грани жизни и смерти. Решено было ещё оставить его на аппарате искусственного дыхания.

-Мы сделали всё, что могли. Теперь единственная надежда на молодой организм этого парня.

Иван Владимирович дал ещё несколько указаний анестезиологу-реаниматологу капитану Гренцу и стремительно вышел из палаты. Невский и Копытов поспешили за ним. Начинался новый рабочий день, другие раненые, заполнившие отделение, тоже нуждались в перевязках и уходе.

Каждые два-три часа Невский забегал в реанимацию, но Семён Гренц неизменно отвечал: "Никаких изменений. Состояние стабильно тяжёлое".

Вечером всё же перевели Олега на самостоятельное дыхание. Это была первая обнадёживающая новость.

Трое суток прошли в тревожном ожидании.

Олег пробуждался долго, медленно, словно всплывал на поверхность после глубокого погружения. Сознание прояснилось, и он открыл глаза. Ослепительно белый потолок. Белое, настоящее окно. Шарипов решил, что приснился родной дом - уже много дней, просыпаясь утром, видел только брезентовый свод палатки или высокое звёздное небо.

Олег скосил глаза, увидел несколько коек, на ближайшей к нему кто-то спал. Сразу понял: госпиталь. Перед глазами возникла картина последнего боя: он первым выскочил из укрытия, за ним бойцы его взвода. Все они рассылали свинцовые потоки в двигающихся навстречу душманов. А что потом? Сердце тревожно заныло.

"Меня ведь ранило! Иначе, почему бы я оказался в госпитале! И, кажется, мне здорово досталось - всё тело стало одной большой раной. И слабость. Чудовищная слабость", - Шарипов попытался пошевелиться, но не смог. В то же мгновение острая, оглушающая боль скрутила тело. Олег переждал, пока улягутся её пульсирующие токи.

Он устремил взгляд в потолок, пытаясь удержать в поле зрения этот белый квадрат. Удержал. Только размылся цвет его, стал вроде пустыни.

На соседней кровати заворочался и глубоко вздохнул сосед. Шарипов вновь скосил глаза, увидел устремлённый на него взгляд, покашлял немного и произнёс:

-Браток, не сочти за труд, кликни сестричку. Пить охота. Невмоготу.

Сказал, и сам испугался своего тихого и скрипучего голоса. Но сосед понял его и крикнул:

-Сестра!

В тот же миг на пороге возникла женская фигурка.

-Дай попить, сестричка, - уже более уверенно произнёс Олег.

Девушка тихо ахнула, всплеснула руками и подбежала к раненому. Взяла с тумбочки поильник и поднесла к губам офицера. Он сделал два глотка и с благодарностью моргнул. Потом добавил: "Милая, принеси зеркальце, хочу взглянуть на себя".

Сестра-анестезистка Зина Митячкина кивнула и выбежала из палаты. Она вернулась не одна, а с целой свитой мужчин в белых халатах. Высокий врач приблизился к кровати, взял за руку и, слегка заикаясь, спросил:

-К-к-как дела, г-г-герой?

-Нормально. Только слабость сильная. Всё кружится перед глазами. Что со мной было?

-Тебя ранили пулей в г-г-грудь четыре дня назад. Мы тебя прооперировали. Теперь всё будет хорошо. Набирайся г-г-главное сил. А мы тебе поможем. А теперь спи, а зеркальце тебе Зиночка завтра принесёт. Договорились?

Олег слегка кивнул и закрыл глаза. Сон быстро смежил его веки.

Он уже не слышал, как Иван Владимирович обсуждал с Семёном Гренцем новые назначения лекарств для него. На лицах врачей тревожное ожидание уступило место радостным улыбкам. Но окончательную победу пока рано праздновать. Это понимали все.

На седьмой день Шарипов уже хорошо и уверенно говорил. Стал выпивать по полстакана чая или компота в сутки. По-прежнему ему переливали одногруппую кровь и кормили питательными растворами через вену. А однажды он даже попросил сестру подать ему маленький кусочек хлеба. Незабываемые ощущения!

Олег опять начинал чувствовать вкус к жизни. Давалось это ему легко. И даже, сам не зная как, он находил её ещё более знАчимой, чем раньше, нежной и золотистой, поджаренной в самый раз, как этот кусочек хлеба, хрусткий, упругий на зубах и тающий на языке. Аппетит воскресшего.

На двенадцатый день у постели Олега собрались все врачи хирургического отделения. К тому времени он был уже переведён из реанимации в послеоперационную палату.

-Привет, Олег, - Иван Владимирович осторожно пожал раненому руку. - Как наши дела?

-Более-менее.

-Хороший ответ. Будем готовить тебя к отправке в Союз. Я уже заказал борт прямой. Наверное, через неделю и отчалишь.

Борисов отогнул одеяло и стал рассматривать шов на груди.

-Чудненько. Всё зажило первичным натяжением. Мы ему когда швы сняли, пару дней назад? - начальник взглянул на Невского. Тот кивнул головой. - И наденьте вы, Нина Ивановна, на него трусы. Вы старшая сестра или кто? А-то он у нас, как Аполлон возлежит, девок наших смущает. Так ведь, Зинуля? Ты, Олег, ей шибко понравился, гляди, как она тебя глазами "пожирает". Боюсь, Олежек, отобьёт она тебя у жены твоей.

Девушка густо покраснела и спряталась за широкую спину старшей сестры отделения. Все засмеялись. Начальник аккуратно укрыл Олега одеялом:

-Вопросы к нам есть?

-Вы так и не сказали, какое у меня ранение было.

-Не буду скрывать, Олег, очень тяжёлое ранение. Пуля попала в твоё сердце.

-А где эта пуля? Подарите мне её.

-Увы, не можем. Она так и осталась там.

-В самом сердце? Но такого не бывает.

-Бывает. Наши возможности госпиталя не позволили пулю достать. Нужен аппарат искусственного кровообращения. Вот поднимешься на ноги, окрепнешь, потом в любом центре сердечно-сосудистой хирургии тебе её извлекут.

-Как же мне теперь-то жить с пулей? Выходит, сердцем своим я пулю словил... Положение безвыходное.

-Нет, я бы сказал иначе: Пуля нашла твоё сердце. Ты должен жить дальше. А там уже всё будет зависеть от характера - сумеешь ли начать жизнь заново. И время здесь не поможет. Нет, время не может излечить полностью, оно лишь способно вернуть человека к жизни, поставить на ноги. А как сказал кто-то из писателей, "безвыходным мы называем такое положение, единственный и правильный выход из которого нас почему-то не устраивает". А в твоём случае выход есть - ты должен забыть о пуле. Не думай о ней. Читай книги, пока живи жизнями книжных героев. А поднимешься на ноги - активно включайся в труд. Чем больше ты будешь работать, тем лучше и легче тебе будет. Помни об этом, и как следует, за работу берись.

-Да я не большой был любитель читать. Всё спортом занимался. А тут такой удар судьбы. До книжек ли? А на счет работы пока и думать боюсь. Но ваш совет запомню.

-Это хорошо, что спортом. Он и сделал твоё сердце крепким и выносливым. Вон как пулю твою проглотило и не подавилось. Я вот, наоборот, книги читать люблю. Много хорошего из них почерпнул. Даже взял за правило выписки понравившихся мыслей делать. Ты тут удар судьбы упомянул. Так вот, кажется, Бальзак по этому поводу писал: "Удар судьбы подобен удару балансира на монетном дворе, он выбивает на человеке его стоимость". Вот и покажи всем, что ты не три копейки стоишь. Кстати, ты не один такой уникум. Сейчас тебе Михаил Васильевич иные примеры поведает.

Копылов покашлял и обстоятельно рассказал о подобных случаях, добавив много неожиданных подробностей, явно придуманных только что для того, чтобы вселить уверенность Олегу. Это удалось - взгляд Олега повеселел.

-Ладно, мы пойдём. Да, а книгу тебе доктор Невский подберёт для чтения. А ты помни, что я тебя предупредил на счёт наших девчонок. Ох, и горячие они. Не поддавайся на их уговоры, а-то на танцы тебя потащат. Знаю я их. Я вот Зине обещал жениха подыскать, но от каждой кандидатуры нос воротит, а тобой, смотрю, заинтересовалась. Но твоё-то сердце занято, и не только твоей женой, но и пулей.

Иван Владимирович подмигнул и вышел из палаты, за ним вышла вся группа в белых халатах.

Так, наверное, и надо жить на земле. Не оберегать человека, стыдливо обходя его горькую беду и умалчивая о произошедшем, а говорить ему прямо в глаза и при этом грубо шутить. В этой грубости, в самом этом тоне человеку, наверное, нет обиды. А обида, по-видимому, всегда есть в другом: в твоём сострадании, в твоей мягкости, в жалости...

Разговор о жене взволновал Олега. Все предыдущие дни он старательно избегал мыслей о ней. Сейчас Шарипов отчётливо понял: только любовь может удержать его на этом свете. Это он понял каким-то бессознательным чутьём. Эх, Люда-Людочка, как далеко ты сейчас.

Незадолго до ранения старший лейтенант на досуге прочитал сильно потрёпанную книжку, которую нашёл в боевой машине пехоты. Сейчас он вспомнил этого лейтенанта Травкина из повести Э. Казакевича "Звезда". Так же, как и он, Шарипов писал домой письма жене и родителям уже после рейдов. Что же он напишет им теперь?

Обычно сообщал, что служба идёт нормально, настроение бодрое, просил не беспокоиться. Странно, но мама каким-то образом узнала о его первом ранении. "Материнское сердце всё чувствует, - писала она. - Пиши всё как есть и береги себя. Зря не рискуй".

Олег, конечно, понимал её материнские чувства. И, рассказывая ей в письмах о солдатах, о сослуживцах вдали от Родины живших одной семьёй и выполняющих одну задачу, задавал себе вопрос: "А имел ли он право не рисковать?"

Да, они жили здесь одной семьёй. В Афганистане всех русских, всех украинцев, всех литовцев, узбеков, таджиков, казахов зовут одним словом - шурави. В глазах других народов мира все мы давно семья единая, одна семья. Наши истинные друзья давно не делают различия между нами. За это нас любят и уважают друзья, за это нас ненавидят и смертельно боятся враги наши...

Вот и его родители прожили много лет в счастливом браке, не смотря на различие в национальностях. Его отец Рахман родился в полуразваленной сакле у станции Бырказан, неподалёку от Кзыл-Орды. Здесь, в родном кишлаке, он познакомился с белокурой девушкой Лизой, которая стала его женой. Война застала его во Львове. Он собирался в отпуск, о чём написал жене, и с нетерпением ждал приказа. Но отпуск был отложен на многие годы. 22 июня под городом Рава-Русская принял первый бой.

Фашистские автоматчики появились неожиданно. Но атака врага была отбита. Эта маленькая победа вселила уверенность.

Потом - окружение. Немцы расстреливали их из пулемётов, забрасывали бомбами и снарядами, утюжили танковыми гусеницами. Рахману Шарипову было поручено отвечать за полковую документацию. Он осознавал, что сам может умереть, но документы в руки врага попасть не должны. Уверен был, что завтра подойдут наши войска и отбросят фашистов. А пока он с несгораемым ящиком пробирался на восток.

На семнадцатые сутки они вышли из окружения. От полка осталось меньше роты. Когда Рахман разыскал штабную землянку, начальник штаба части майор Жавлиев не поверил своим глазам:

- Шарипов? А мы тебя в без вести пропавшие записали.

Майор взял со стола толстую пачку похоронок и одну из них протянул лейтенанту:

-Сохрани, Рахман.

Но он разорвал бумажку на мелкие части и выбросил в окно.

Шарипов-старший мог умереть сотни раз. Когда ходил в ночную разведку. Мог просто замерзнуть на сорокоградусном морозе. Но за ночь прошагал десятки километров по пояс в снегу, обморозил уши и щёки, он добыл нужные сведения и получил благодарность от командира дивизии.

Он мог умереть, когда водил в штыковую атаку артиллерийский дивизион. Утром 26 ноября 1941 года Шарипова назначили начальником штаба дивизиона 122-миллиметровых гаубиц. Офицер успел прибыть в расположение подразделения, узнать, что несколько часов назад погиб его командир, из трёх комбатов в живых только один, в расчётах осталось по два-три бойца, а снаряды почти на исходе. И тут фашисты пошли в атаку.

Он выскочил из окопа, за ним бойцы-артиллеристы, и остановили немцев у безымянной высоты "на Калужском направлении". А точнее говоря, у самой Москвы. И лишь после атаки Рахман вдруг заметил, как безжизненно болтается левая рука и потемнел, потяжелел рукав шинели. От потери крови он потерял сознание.

За войну Шарипов был ранен ещё дважды, но каждый раз возвращался в строй. Войну закончил в Берлине. А потом была дорога домой. И встреча с любимой женой. Родились дети. Старший сын и дочь выросли и вылетели из родного гнезда, живут в разных частях большой страны. Младший Олег последним покинул отчий дом.

Отец часто рассказывал сыну о своём боевом прошлом, поэтому так хорошо знал Олег его ратные подвиги.

Глава пятая

"Никто не знает, как и почему возникает любовь. Когда-нибудь люди разберутся в этом лучше. Иногда она настигает человека, как гроза в поле, и поражает его бурей, молнией, громом. Иногда подкрадывается тихо, незаметно, то радует, то печалит своими легчайшими прикосновениями".

...Они познакомились в 1978 году на новогоднем балу. Это было в Алма-Атинском высшем общевойсковом командном училище, где Олег оканчивал последний курс. Тогда у курсантов гостями были студентки местного педагогического института. Невысокая и миловидная черноволосая девушка представилась строго и официально: Людмила Филипповна Самара. Весь вечер танцевали вдвоём.

Есть в новогоднем празднике нечто суеверное, сохранившееся с незапамятных времён. Казалось бы, ночь как ночь, но люди связывают с ней не только общие, открытые, а и личные, глубинные надежды. Позже они признались друг другу, что сердцем чувствовали, что их ждёт встреча с судьбой.

Все первые дни после новогоднего вечера Олегу нестерпимо хотелось увидеть Людмилу. Даже, когда не думал о ней - некогда было думать - всё равно хотел видеть. Так это было и ничего с этим не сделаешь.

Затем стали встречаться - пришла любовь. Людмила не была красавицей. Но красивое лицо - это не обязательно греческий нос и отменно правильные черты. Лицо красиво, когда его освещает внутренняя красота. В этом Олег был убеждён. В девушке надо искать душу, характер, интересы. А именно в ней он и почувствовал с первого дня знакомства родственную душу. Она всё время была в глазах, виделась во сне, грезилась в каждой встречной. Её платья, юбки и туфли или сапожки были для него чудом красоты и моды.

Окончательно разобравшись в своих чувствах, Олег сказал себе, что не надо убегать от любви, бояться её, а следует ещё лучше узнать предмет своей любви. И... в ЗАГС.

Свадьбу Шариповы сыграли 25 июля 1979 года. За столом рядом с молодыми сидели в основном их гости в новеньких парадных мундирах с лейтенантскими погонами - товарищи Олега по выпускному курсу. Они задержались в городе, чтобы побыть на свадьбе друга.

Этим летом и Людмила окончила институт, получила диплом преподавателя иностранного языка, а, как жена офицера, она получила право на свободное распределение. Но в небольшом военном гарнизоне, где начал свою службу Олег, работы по специальности не нашлось. Устроилась в библиотеку при Доме офицеров. Она даже была рада - появилась возможность читать своих любимых писателей. Обязательно делилась с мужем впечатлениями о прочитанном:

"Ты чувствуешь? Моё сердце - это твоё сердце. Я - это ты, и ты - это я. Ведь, правда, мы с тобой одно?" Это так написано у Хемингуэя. Правда, здорово?"

Она приподнялась на локте и наклонилась над ним. Её волосы коснулись его лица. Она дышала горячим открытым ртом, он не видел её, но понимал, что она самая прекрасная из женщин, и обнял её за шею обеими руками. Он не поцеловал её, а только прижал её лицо к своему и заснул так мгновенно, на секунду, и так же проснулся - с тем же чувством легкого и милого счастья. Она принадлежала ему, а он всё не мог поверить этому. Она понимала это и, ничего не говоря, без слов, сама собою доказывала ему, что он не прав, что она вся здесь, что больше ничего не остаётся, что ничего решительно не скрыто от него, что он единственный и настоящий хозяин.

Это были два счастливейших года в жизни Олега. Но даже к счастью можно привыкнуть, не ценить его должным образом.

Конечно, люди всегда стремятся к счастью. Каждый по-своему понимает его и по-своему добивается, преследует или ждёт. Но вот приходит оно, и в несколько дней, даже часов человек привыкает к нему, как к биению своего сердца, и перестаёт его ощущать. Это - личное, частное счастье. Оно мимолетно. Казалось бы, что может быть дороже, ценнее обладания жизнью, которая даёт нам возможность и радость творить, созидать счастье для близкого человека. Мало этого. Хочется испытать свою судьбу и увертываться от разящего удара, спасти и отстоять свою жизнь в крутых поворотах истории. И Олег сбежал от жены, написав рапорт с просьбой направить его в Афганистан. В декабре 81-го он уже был далеко от Людмилы.

Олег, действительно, не особенно любил читать книги, но сейчас он поверил начальнику отделения майору Борисову, что книга должна спасти его. И Шарипов очень обрадовался, когда через пару дней старший лейтенант Невский подарил ему красочное издание, ёще пахнущее типографской краской, со словами:

-Вот, читай. Очень рекомендую - "Тысячу и одну ночь". Забудешь обо всех болях и печалях. И пусть эта книга подарит тебе спокойствие на тысячу дней и ночей.

Он осторожно положил книгу на живот Шарипова.

-Спасибо, доктор. А вы подпишите её и свой адрес полевой почты укажите. Я обязательно напишу вам о своём лечении. Девчонки мне рассказывали, что если бы не вы, то лежать бы мне в цинковом ящике.

Невский кивнул и быстро набросал небольшой текст на титульном листе, вновь положил книгу на кровать:

-Да ладно, я только привёз с аэродрома, а благодарить ты должен Ивана Владимировича. А почему зовёшь меня на "вы", мы ведь практически ровесники. Давай, Олег, на "ты".

-Согласен, Александр.

Невский пожал протянутую руку и осторожно обнял офицера.

-Ну, читать тебе будет самому ещё тяжело, поэтому я скажу постовым сёстрам или санитарам из числа выздоравливающих. А там и сам осилишь. Ладно, мне пора.

Александр помахал на прощание и вышел из палаты.

С тех пор так и пошло: сестрички читали ему минут по тридцать книгу сказок днём в свободную "минутку" и по вечерам. Похоже, это занятие и им нравилось, ибо напоминало о доме и о детстве.

Олег смотрел на лица девушек и наслаждался этим общением. Здесь за всё время службы приходилось общаться практически только с себе подобными, а эти хрупкие создания казались ему выходцами с другой планеты.

Они нравились ему все: и высокая брюнетка Лиля Ильм и другая постовая сестра - невысокая блондинка Тоня Мухта, но больше всего он любил, когда роль чтеца выполняла сестра-анестезистка Зина Митячкина. Чем больше он смотрел на неё, тем больше находил общих черт со своей женой, даже интонации голоса совпадали. От этих дум теплее становилось на душе, а сердце начинало "сладко" ныть.

Зина, читая, украдкой поглядывала на него, а он на неё, но оба по-разному. Она была в своём белом халате, обтягивающим её, и он видел её покатые плечи и высокую грудь, а когда она по его просьбе выходила из палаты за водой, он видел её прямые уверенные ноги с узкой ступнёй и её бедра и не мог поверить, что такая красавица только что сидела у его постели и читала ему, как маленькому, сказки. Так делала его мама в далёком детстве. От этих сравнений Зина становилась ему ещё дороже.

Неожиданно в голове мелькали мысли, от которых Олега бросало в жар - он видел себя с этой девушкой в одной постели. И она принадлежала ему... Краска покрывала его лицо, но в то же время рождалось непреодолимое желание жить и любить. Ничто, оказывается, не может подавить тяги к женщине. С трудом, но можно скрыть это от женщины. Но от себя-то не скроешь.

Она же, глядя на него, давно была убеждена, что нравится этому молодому красивому парню, который ещё несколько дней назад мог погибнуть, но его спасли, и она тоже приложила к этому руку. А сейчас она приносит со своим приходом к нему радость. Ей самой доставляло радость видеть Олега ещё и потому, что он был смущён и неуверен и даже растерян сейчас, а всё это были признаки вспыхнувшей любви, потому что, если бы он её не любил, то зачем было бы ему теряться от звука её голоса, или не поднимать на неё глаз, или отвечать на её вопросы невпопад.

Ни одна женщина, ни одна девушка не может быть равнодушной к тому, кто её любит. И Зина, конечно, не была равнодушна к этому человеку, которого ещё менее месяца назад даже не знала. А ещё ей нравилось, как он умел слушать. Она не раз видела таких, которые разговаривая с другими, в основном слушали себя и сладко упивались производимыми ими впечатлениями. Видела и людей, слушающих умело, вежливо, но при этом думающих свои думы. А Олег был так искренне внимателен, так напряжённо заинтересован, так искренне близок своему собеседнику. Как же можно было после всего этого не приходить в палату к раненому офицеру! Зина даже иногда сама просила подруг уступить ей это право чтения. Девчонки хмыкали, но не возражали.

Приближался день отъезда. Он был назначен на 24 декабря. Олег уже мог сам удерживать книгу в руках, поэтому всё чаще читал самостоятельно, особенно когда его настигала тупая и незатихающая боль в сердце. Он таким образом сражался со смертью, которая далеко не ушла, а притаилась где-то поблизости. Олег боялся ночей, так как считал, что уснёт - тут его и заберёт смерть. Иван Владимирович, выслушав его, успокоил, как мог и добавил в лист назначений снотворное. Потом задумчиво посмотрел на офицера и произнёс: "Человек только тогда человек, когда боится умереть, только тогда он может познать свою ценность и ценность других. В этой слабости его величие. Не боится смерти только нуль, пустота, ничто!" Потом добавил:

-Не думай, что я такой умный. Это я опять по памяти цитирую одного писателя, забыл только, кто это написал. Ладно, это не так важно. А ты читаешь сам? Слышал, девчонки наши тебе помогают. Зина вон как зачастила. Хорошая девушка. Можешь мне поверить. Она мне, как дочь. Жаль, что ты женат, а-то я бы за тебя Зинку выдал. Ну, ладно, пойду я. А ты на счёт смерти не думай - не дадим ей тебя скушать. Зря, что ли столько сил потратили.

Олег после ухода начальника отделения стал опять думать о своей жене и о Зине. Нет, он не сравнивал их. Для него обе женщины причудливым образом слились, став одним человеком. Да и разве можно сблизиться с другой женщиной ради той - первой. Тут нет логики чувств. Просто-напросто человеку надо к кому-то приклонить голову, иначе душа просто не выдержит этих испытаний и разорвётся. Он был благодарен Зине за это душевное тепло. Это прекрасно. Эта любовь, как вспышка молнии, ворвалась на его небосклон. Прекрасно, потому что это большое счастье: испытать, пережить. Всё ярче, сильнее, обострены все чувства. И это, конечно, запомнится. И это не измена его Людмиле. Нет и ещё раз нет. Тут иное. Многие люди любовью называют совсем другое. Увлечение. Физическую близость. А это чувство будет светить Олегу всю жизнь. Он был уверен в этом. Это как огонь, который осенью наполняет теплом комнату.

Вечером накануне отъезда Зина пришла в палату и читала книгу. Олег не слушал, а смотрел в это милое и полюбившееся лицо. Он не спускал глаз с лица девушки, она это чувствовала и всё чаще сбивалась.

Наконец, Зина захлопнула книгу и в упор посмотрела на Олега. Он осторожно потянул её за руку и притянул голову к себе. Поцелуй был долгим, нежным и страстным. Это было счастье.

Первый раз молодой человек так близко видел её лицо, нежное - нежное, уже немного утомлённое, с лучащимися прищуренными глазами. И эти глаза, тёмные от широких зрачков, смотрели на него внимательно-доверительно, что-то ещё сообщали Олегу, в чём он боялся разбираться и понял только - эти глаза не умеют врать.

-Расскажи мне о своей жене. Она красивая?

-Да, ведь она и ты так похожи.

-Разве я красивая?

-Очень.

-Спасибо, но ты мне льстишь.

Олег неожиданно стал рассказывать Зине всё о своей жизни. Об учёбе в военном училище. О двух годах жизни с женой. О войне. О своей вспыхнувшей к ней любви. Он говорил торопливо, словно боялся, что девушка встанет и уйдёт. Но Зина задумчиво смотрела на него, не пытаясь вырвать свою руку из его теплых ладоней.

Шарипов поднёс её ладонь к губам и поцеловал. Он не мог больше говорить. Не потому, что больше нечего было. Внутренне - не мог. Да и о чём говорить, когда главное сказано с первых слов, и когда это главное - боль, от которой нет, и не будет лекарства.

Зина плавно освободила свою руку, ещё раз быстро поцеловала Олега в губы и пошла к двери. На пороге она повернулась и попросила:

- Если родится у вас с Людой дочь, обещай, что назовёшь Зиной.

-Обещаю.

- Завидую я твоей жене. Прощай, Олег.

Зина стремительно вышла за дверь.

...Утром старший лейтенант был отправлен в Ташкент. Невский проводил его до самого борта самолёта. От Зины он передал Олегу большое красное яблоко.

Глава шестая

В июле 83-го Александр Невский получил толстое письмо, написанное красивым убористым почерком на двенадцати страницах. Это был своеобразный отчёт Олега Шарипова о последних шести месяцах его жизни и лечения. К тому времени Иван Владимирович Борисов, как и Михаил Васильевич Копытов, уже заменились в Союз. Не было и Семёна Гренца, как впрочем, и других, кто мог ещё помнить этого раненого в госпитале Кандагара. Не нашёл Невский и Зину Митячкину - она с тяжёлой формой гепатита была отправлена в Ташкент на лечение. Вряд ли она вернётся обратно.

Александр вновь перечитал это письмо, радуясь и переживая за Олега, в зависимости от текста...

"... И спасибо большое за книгу. Она так мне помогла. Правда, я не тысячу ночей сражался со смертью, но и эти месяцы мне не раз приходилось тяжко. Тогда я обязательно открывал "Тысяча и одна ночь" и начинал читать. И непременно перед глазами возникали девчата из госпиталя, читающие мне эти же сказки. И я забывал о боли в сердце. Как они сейчас? Все ли здоровы? Большой привет передайте Зине Митячкиной. Я всегда буду помнить её. А наш уговор с ней помню...

Теперь я вкратце напишу вам о своих "приключениях".

24 декабря 82-го меня на самолёте доставили в Ташкент, в окружной военный госпиталь имени П.Ф. Боровского. Впереди были месяцы лечения, бессонные ночи. Впереди - борьба за жизнь. И это не просто слова. Умудрился заболеть пневмонией, возможно, простудился во время перелёта. Кто знает. Но к уже имеющимся проблемам с сердцем добавилась и эта. Вдруг испугался, что стану обузой для Людмилы своей. В один из таких дней подозвал медсестру и продиктовал телеграмму жене в Алма-Ату, ведь она сразу после моего отъезда в Афганистан из нашего гарнизона перебралась домой к родителям. Мол, забудь меня - я страшно изувечен, не хочу обременять твою жизнь. Сестричка, было, хотела со мной поспорить, но я её уговорил. Телеграмма была отправлена. Ответа долго не было.

Но однажды меня позвали к телефону, я уже к тому времени понемногу начал подниматься и ходить по коридору. Звонила жена, каким-то чудом разыскавшая меня здесь. Она очень волновалась, голос её дрожал.

А я, распрощавшись со смертью, вдруг решил "пошутить":

-Безногий я, - сказал в трубку и тут же услышал гудки.

О чём подумал в тот миг? В госпитале наслышался разных историй. Бывали, мол, случаи, когда жёны отказывались от тяжелораненых. Но я ведь и оставался таким - шутка ли - пуля в сердце. На первом же осмотре ведущих специалистов госпиталя мне было объявлено, что достать пулю и они не берутся. А в Москву на операцию мне и не предложили поехать.

Потом началась пневмония. Все думали, что помру. Но я выжил. Очень помогло мне чтение книги, как я уже писал. А ещё на соседней кровати лежал раненый майор. Анатолий Николаевич много рассказывал о судьбах сильных и стойких людей. Позже понял, что именно для меня товарищ майор затевал такие разговоры. Запомнил навсегда слова офицера:

-Природа создала человека с большим запасом прочности. А мы не всегда об этом знаем.

Шёл уже третий месяц после ранения. Однажды пожилая санитарка спросила:

-Письмо родителям когда писал?

-Давно, из Афганистана. Не буду я писать, няня.

-Глупый, молодой. Живой - это для родителей главное.

-Я понимаю, - пришлось с неохотой признаться.

-Не понимаешь. Отцом сам станешь, тогда поймёшь.

Помню, что я горько так усмехнулся.

-Неужели нет ни жены, ни невесты? - удивилась санитарка.

-Была, но, похоже, "сплыла".

-Что ж ты говоришь "была". Совсем совесть потерял. Да если б наши бабы не ждали мужиков с фронта - живых или покалеченных, - как же те могли бы воевать-то? Пиши письмо родителям. И девушке своей. Буду сидеть, пока не напишешь. Только знай, что меня в других палатах тоже ждут.

Написал, конечно. Правда, родителям сообщил, что заболел и меня отправили лечиться в Ташкент. А через пару-тройку дней я был отправлен в военный санаторий, чтобы сил поднабраться после пневмонии, да и сердце подлечить на свежем воздухе. Уже приближался март, пахло весной.

Но вскоре в санаторий примчалась машина начальника госпиталя. А вместе с ним приехала и Люда. Как ей, нерешительной женщине, удалось убедить самого начальника - трудно объяснить.

Увидев меня, стоящим на своих ногах, жена припала к груди. Она ни словом не упрекнула меня. Просто рассказала, как добиралась сюда из Алма-Аты. Добралась до Ташкента, разыскала госпиталь, среди ночи постучала в регистратуру. Назвала фамилию, ей ответили, что старший лейтенант Шарипов скончался от ран. И показали регистрационный журнал. Всё сходилось, даже инициалы. Людмила не поверила и утром пошла к начальнику госпиталя. Оказалось, что в списках был ещё один Шарипов, которого на днях перевели в санаторий. Она даже не сомневалась, что это я и есть. Ведь, по её словам выходило, что я не имел права умереть, потому, что она меня любила.

Я слушал этот рассказ и не мог простить себе свою глупую шутку. Такая боль окутала сердце, что оно в этот миг должно было остановиться. Но сердце продолжало учащенно стучать.

Но почему это так? Почему мы больше всего зла причиняем именно тем, кого мы больше всего любим, и разбиваем им сердце, и не щадим их? Почему мы всегда заставляем страдать тех, кого мы больше всего любим?!

Я увидел в её глазах тихую решимость и смертельную любовь ко мне и каким-то иным, чем до сих пор, чувством понял, что ей пришлось испытать после моей телеграммы, а также после разговора по телефону.

Начальник госпиталя договорился, и нам выделили отдельную палату на целых три дня. Потом Люда уехала домой - её краткосрочный отпуск закончился, ведь она работала в институте преподавателем английского языка. Но я стал как-то по-иному - нежней, теплей и, быть может, тревожней - о ней думать. Словно теперь, задним числом, вдруг осознал грозившую возможность потерять её навеки. Наверное, так по-иному, нежней и тревожней, все мы начинаем думать о близком нам человеке, который только что перенёс тяжёлую, на грани жизни и смерти, болезнь или счастливо избежал катастрофы.

Но нас опять связывали письма. Тёплые и нежные, частые и желанные. Иногда мне приносили сразу несколько писем от моей Людочки. Я был счастлив.

В конце марта я опять вернулся в госпиталь. Уже чувствовал себя гораздо лучше. Однажды вечером мне медсестра сообщила, что приехали родители, скоро будут в палате. Встретил я их на лестнице. Мама с отцом, мой двоюродный брат Шермат. Они поднимаются, а я им навстречу. Мама догадалась, чем я приболел, и в обморок. А потом ничего. Прощались - не плакала. Близко мы стояли. В её зрачках даже себя увидел. Сухие были глаза. Но я-то знал, каких усилий стоило ей сдерживать себя.

Шермат на прощание заявил, что непременно после школы будет учиться на командира, а потом, как и я, поедет воевать в Афганистан.

Родители приезжали ко мне в Ташкент ещё пару раз. Часто, что говорить, тайком плакали, даже отец. Хотя все слёзы, казалось, уже были выплаканы, и каждая рана их сына отпечаталась шрамом в родительских сердцах.

В начале мая я написал рапорт об отправке в Афганистан. Хотел дослужить срок в своём подразделении. Пока ждал решения своей судьбы, пришло два печальных известия. Тяжело заболел отец, а следом за ним с сердечным приступом слегла и мама. Моя Люда, бросив всё, переехала к ним, ухаживала за моими родителями. Благодаря ней, мама поднялась на ноги, даже вернулась к своей работе на хлебозаводе. Она у меня всю жизнь пекла хлеб. Самая нужная работа во все времена!

Но были и радостные дни. Людочка сообщила мне, что ждёт ребёнка. Это санаторий нам подарил такое счастье. И нашёл меня второй орден Красной Звезды, напомнивший о последнем бое, о том, как автоматная очередь без промаха прошила мою грудь. Впрочем, любой бы не промахнулся - весь как на ладони был.

В конце мая состоялась военно-врачебная комиссия, которая и "зарезала" меня - отказали, конечно, в отправке в Афганистан. Более того - комиссия определила вторую группу инвалидности. Но поскольку я пожелал остаться в армии, то, идя мне на встречу, приписали в справке: "разрешён сокращённый военный труд с учётом профессиональных навыков". Ещё посоветовали по-дружески: "не размахивать справкой об инвалидности, не требовать никаких льгот, а лучше вообще "помалкивать в тряпочку", поскольку официально считается, что инвалидов в армии нет и быть не может..." Только с таким условием мне будет разрешена дальнейшая воинская служба. Согласился, да и не мог я инвалидом "сидеть на печке".

5 июня, ровно через шесть месяцев после ранения, я покинул ташкентский госпиталь. Меня направили в распоряжение Туркестанского военного округа. Позднее я был назначен начальником отделения Кызылкумского райвоенкомата Чимкентской области.

Но сначала мне предстоит отгулять отпуск, ведь я так и не сделал этого в прошлом году. Так что впереди меня ждёт поездка к родителям, встреча с дорогой моей женой, которая окончательно перебралась теперь в Самарканд.

Вот и всё, что я хотел тебе, Александр, сообщить. Прошу прощения, если утомил своей историей. Может, судьба нас сведёт снова. Обнимаю, дорогой доктор. С уважением. Олег. Человек с пулей в сердце".

... Прошло более пяти лет.

С 27 по 29 сентября 1988 года в Ташкенте состоялся Всесоюзный слет медиков-интернационалистов. Он был организован по инициативе "Медицинской газеты" Министерством здравоохранения СССР, ЦК профсоюза медицинских работников, Исполкомом Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР с участием Министерства обороны СССР и ряда других организаций и ведомств.

На слёт, проходивший под девизом "Милосердие требует дел", прибыли более 200 делегатов со всех концов страны.

Одним из делегатов с Урала оказался майор Александр Невский. Программа слёта была очень насыщена. Встречи, семинары, доклады, экскурсии и прочее-прочее.

Делегаты посетили Окружной военный госпиталь им. Боровского Туркестанского военного округа и присутствовали на торжественной церемонии награждения этого передового лечебного учреждения боевой наградой - орденом Красного Знамени. Они приняли также участие в митинге у первого в стране памятника медикам-интернационалистам.

Было организовано и посещение раненых и больных воинов-интернационалистов, находящихся на излечении в разных отделениях госпиталя. Депутатов разбили на небольшие группы, которые разбрелись по этажам и палатам лечебного учреждения.

Майор Невский в составе 5-6 человек оказался волей случая в терапевтическом отделении. Это была уже третья палата, которую они посещали. Четыре кровати в офицерской палате.

Сначала Александр рассмотрел книгу на прикроватной тумбочке. Она показалась очень знакомой. "Тысяча и одна ночь". Потом перевёл взгляд на человека, укрытого до подбородка одеялом. Больной спал, повернувшись к стене.

Тут один из делегатов, которого выдвинули в старшие группы, громко попросил минуточку внимания. Он высказал пожелания всем офицерам скорейшего излечения и возвращения "в строй". Затем из принесённой коробки стали извлекать подарки (фрукты и конфеты) и раздавать больным.

Александр напряжённо следил за спящим человеком. Тот пошевелился и лег на спину, открыв глаза.

Конечно, это был Олег Шарипов. Невский даже не удивился этой встрече, а принял, как само собой разумеющийся факт. Он взял с тумбочки книгу, открыл и показал дарственную запись. Тут и Олег понял, кто стоит у его кровати. Он радостно заулыбался, сел в постели. Александр шагнул вплотную, и они обнялись.

-Олег, дружище! Как рад видеть тебя.

-Взаимно, Саша. Я получил твой ответ из Афгана. С тех пор прошло столько лет. Как ты здесь сейчас оказался?

-Вот и я бы хотел тебя об этом же спросить: как ты здесь оказался, да ещё в терапевтическом отделении. Но пора идти. Позднее я обязательно приду к тебе. Не уходи никуда, - пошутил на прощание.

Александр поспешно вышел вслед за удаляющейся группой своих товарищей.

Глава седьмая

Спустя часа два, освободившись, Невский вновь оказался у постели Олега Шарипова. Тот его ждал с нетерпением. Это стало понятно уже по первым фразам:

-Наконец-то, Александр. А я уже заждался. Бери стул, садись рядом. Извини, что лежу - мне пока доктора не разрешают вставать. Сердце, знаешь ли, "расшалилось". Но стало получше. Я уже вторую неделю здесь "загораю", перевели из Самарканда, где лежал в гражданской больнице, ставили предынфарктное состояние. Я же всё-таки капитан в отставке, вот и отправили к военным медикам, тем более что они меня знают, как "облупленного" - сколько месяцев отлежал здесь.

-Всё ясно. А почему в отставке? Ты же писал, что остался в армии. Даже получил должность в военкомате. Расскажи о своих новостях.

-У меня очень долгий получится рассказ. Ты захочешь ли слушать, да и временем располагаешь?

-Вполне, Олег. Как говорил известный персонаж из мультика о Винни-Пухе: "До пятницы я совершенно свободен". А если серьёзно, то до завтрашнего утра я уже освободился. Так что давай, рассказывай.

-Хорошо. Но сначала ты расскажи о себе. Как завершил службу в Афгане?

Невский немного подумал, кивнул и вкратце рассказал о себе. Незадолго до замены получил в рейде тяжёлое ранение, лечился более года, в том числе полежал и в хирургическом отделении этого госпиталя. По окончании лечения по рапорту был оставлен в армии, но из-за тяжёлых повреждений правой руки пришлось забыть о работе хирурга. Перешёл на преподавательскую работу на военную кафедру медицинского института в Свердловске. А сейчас вот выпала честь оказаться в числе делегатов этого слёта медиков-интернационалистов.

-Да, новости не весёлые. Я был уверен, что ты по-прежнему оперируешь и спасаешь чужие жизни, как некогда спас мою. Я ведь часто вспоминал всех вас: и Ивана Владимировича, и Михаила Васильевича, тебя, Зину. Кстати, у меня теперь двое детей: старшенькая Зиночка, родилась ещё в ноябре 83-го, скоро ей пять лет "стукнет", а сынишка Шермат родился в июне этого года. Решили с Людой назвать его в честь моего двоюродного брата. Он погиб в апреле этого же года под Джелалабадом, немного не дожил до вывода войск из этого гарнизона. Я, вроде, писал, что он решил стать военным. Летом 1983 поступил в училище, через четыре года сразу по окончании по личной просьбе был направлен в Афганистан. Меньше года прослужил, но уже был награждён орденом Красной Звезды. И вот пуля снайпера нашла его сердце. Погиб практически сразу. Я избежал такой смерти, а вот Шермат...

-Мне очень жаль, Олег. Прими мои искренние соболезнования. Но живым надо жить дальше, и я поздравляю тебя с хорошей новостью - с рождением детей. А где сейчас твоя семья?

-Жена с детьми живёт в Самарканде вместе с моей мамой. Дочка ходит в детсад, а сынишка ещё слишком мал. Люда пока не работает - в декретном отпуске по рождению ребёнка находится третий месяц - эти роды прошли тяжело. А отца моего уже нет. Так и не смог подняться после тяжёлой болезни, зимой 84-го мы его схоронили. Конечно, эти потери не добавляют здоровья, но я выдержал и эти удары судьбы. Помню, как говорил мне Иван Владимирович слова какого-то писателя про то, что эти удары выбивают на человеке его стоимость. Хочу верить, что моя цена не стала низкой.

Теперь, когда прошло почти шесть лет после того последнего боя в провинции Кандагар, многие детали службы в Афганистане стали забываться. Время день за днём сглаживает остроту былых ощущений, гасит боль, обиды, звуки, краски, подробности. И сейчас я понимаю: это естественно. За последние годы в моей жизни произошло так много событий, что они неизбежно должны были оттеснить многое, связанное с прошлым. Но хорошо помню примеры стойкости ребят, изувеченных на этой войне, которые не сломались, выстояли. И я горжусь, что могу причислить к таким и себя. Пусть я немного и хвастаюсь, но мужчина иногда может это делать, тем самым он разгоняет кровь по телу. И сейчас я говорю, что презираю тех, кто сгибается под ударами жизни. И имею право так говорить. Сам я видел всё это насквозь, справился с чем угодно, и теперь ничто уже не сможет меня сломить. Да, я вновь "загремел" на больничную койку, но я, конечно, не сдамся. Я тут даже одно время начал сочинять стихи. Не поэт я. Стихи у меня неумелые. Сам я их не считаю стихами, так "мысли вслух", но писал от души. Так вот, пару дней назад сочинил:

"Я, конечно, не сдамся,

Ведь меня дома ждут.

Скоро встану на ноги,

Ко мне силы придут".

За окном уже вечер. Время летит не заметно. Олег заметно утомлён. В палату уже несколько раз заглядывала медсестра, улыбается:

-Замучили человека.

И убегает. Но Невскому так не хочется расставаться с Шариповым. Тем более, что так и не понял, что случилось с боевым офицером, почему покинул армию. Спросил об этом прямо и добавил, что может уйти, если Олег сильно устал.

-Без проблем, Саша. Расскажу. Да и не знаю, сможешь ли завтра прийти ещё, а так много ещё не досказано. Не смотри на меня так - я сдюжу.

Олег улыбнулся, попросил подать стакан с водой. Попил, прокашлялся и продолжил повествование. Он говорил глухим голосом, почти не отводя глаз от потолка и не глядя на слушателя. Было понятно, что эти воспоминания даются с трудом, но он упорно говорил-говорил.

Уже вернувшись поздним вечером в гостиницу, Невский вновь и вновь прокручивал в голове историю Олега, восхищаясь его мужеством и изумляясь человеческой чёрствости...

В августе 83-го, отдохнувший и посвежевший, Шарипов прибыл к новому месту службы. Жену решил с собой не брать - не известно, в каких бытовых условиях окажется, а Людмиле предстояли роды через несколько месяцев. Оставил её на попечении родителей.

Встретили нового офицера настороженно-предупредительно. Первый человек, прибывший с войны, кавалер двух орденов. О ранении он не любил говорить, поэтому никто и не знал, какой тяжести испытание пришлось ему пережить. Правда, это было записано в его личном деле, но, похоже, его никто и не читал. А вообще это, конечно, честь районному военкомату - получить такого боевого офицера. Но...

Офицеры, прошедшие через войну становятся неуживчивыми и, по бытующему мнению, скандальны, ибо они стремятся что-то переделать, но натыкаются на стену непонимания. И вот треплют свои нервы, по-прежнему служить не могут, по-новому им не дают. "Афганцев" стараются "поставить на место", чтобы много из себя не мнили, и никому нет дела до их проблем.

Олег с головой окунулся в службу, до позднего часа засиживался в своём рабочем кабинете начальника отделения, тем более, что жильё он получил в рабочем общежитии, куда даже не хотелось приходить - шум, пьянки постояльцев в соседних комнатах изматывали и без того натянутые нервы.

Шарипов взялся за решение проблем многих ребят, вернувшихся из Афганистана, а тем более ставших инвалидами после ранений. Он просил помощи военкома, своих коллег по службе, но наталкивался на глухую стену.

К сожалению, о том, что происходит в Афганистане, в первые годы войны, в стране предпочитали не говорить вслух. Долгое время стыдливо молчали о нелёгкой, опасной службе, которую несут наши воины в этой стране. Возможно, от этого процветало равнодушие к судьбам этих молодых людей. Мало, кто знал об их ратных делах, о том, что, выполняя воинский долг, они ежечасно преодолевают трудности, рискуют здоровьем, самой жизнью. Об этом не рассказывали в полный голос. А Олег Шарипов говорил об этом в полную силу своих лёгких.

Господи, что же происходит с людьми? Откуда эта глухота к чужой беде, чёрствость, оправдывающаяся буквой инструкции? Безразличие и равнодушие... Покалеченные молодые ребята, прошедшие по суровым дорогам афганской войны, стучатся во все двери, и никто даже пальцем не пошевельнёт, чтобы им помочь. Конечно, сочувствовать, сидя в кабинетах, куда проще, чем идти на конфликт, отстаивать чьи-то права, добиваться справедливости. И даже в военкомате помощи им было не дождаться.

Олег чувствовал, что наталкивается на непробиваемую преграду. За пять месяцев пребывания в новой должности Шарипов трижды получил предупреждение о неполном служебном соответствии, и уже звучали голоса, мол, целесообразно уволить в запас.

Подоплёка этих "несоответствий" такая. Военком окружил себя подхалимами и угодниками. Один из начальников отделения стал его личным шофером, разумеется, на своей машине. За другим из "любимцев" закрепилось прозвище Наливайко, о смысле которого нетрудно догадаться. Этих офицеров военком считал примерными во всех отношениях людьми...

В военкомате процветало взяточничество и наушничество. Родители призывников машинами возили на дачу военкома дары и подношения.

У Олега Шарипова было другое понятие о службе и офицерской чести. Он не молчал и не собирался молчать дальше. Хотя ему не раз говорили прямо: ты, мол, слишком ударился в борьбу за справедливость, и вообще поменьше возмущайся.

Глядя на порядки в военкомате глазами офицера, побывавшего под огнём, Шарипов не раз, в том числе на партийных собраниях, прямо говорил, что атмосфера здесь не здоровая, а военком это поощряет, создавая "любимчикам" тепличные условия для службы. Категоричные по форме, но справедливые по сути слова молодого офицера пришлись по душе не всем. В первую очередь они задели майора Крысина, зама военкома. Тот предупредил Олега "по-доброму": меньше, мол, говори об этом. Однако Шарипов не внял. И стал не только неудобен, но и опасен, поскольку мог на любом уровне высказать своё особое мнение.

Служба офицера превратилась в сплошной ад. Его работу начали проверять-перепроверять многочисленные комиссии. И Олег не выдержал нервного перенапряжения. Мучила бессонница, а когда забывался коротким тревожным сном, опять видел ощетинившиеся пулемётами серые горы, слышал те горькие, несправедливые слова, что бросал ему в лицо военком на просьбу помочь воину-интернационалисту, ставшему инвалидом: "Я его в Афганистан не посылал, в него не стрелял, пусть тот, кто посылал, и хлопочет о предоставлении ему квартиры". И поднимался из-за стола, давая понять, что разговор окончен. В тревожном полусне Шарипов пытался объяснить ему, доказать что-то очень важное. С трудом разрывал тяжёлую пелену забытья, ёжась от холода в плохо обогреваемой комнате общежития.

И Олег, недавно схоронивший отца, сам к марту месяцу слёг. Он как раз говорил по телефону с офицером из Областного военкомата. Докладывал ему о выполнении очередного поручения, когда почувствовал, что теряет сознание. Сдавало сердце, замедляло темп. На другом конце провода напрасно ругали телефонистов: Шарипова вновь сразила та пуля.

Лечил сердце целый месяц. И он вновь одолел смерть. А потом офицер был направлен командованием на военно-врачебную комиссию. На этот раз "приговор" медиков был неумолим: "Не годен к воинской службе". Только получив звание "капитан", Олег был уволен в отставку. В военкомате эту новость восприняли с радостью.

Олег Шарипов вернулся в Самарканд, но очень скоро решил заменить умершего отца. Он хорошо помнил совет хирурга Борисова - "нагружай себя больше работой", поэтому устроился в совхоз и стал чабаном, как отец. Это был тяжёлый труд, но Олег не жаловался. Лето в тот год было знойным и сожгло всю растительность. Зимовать Олегу пришлось в одной из самых отдалённых кошар. Он пригнал отару к пустому месту: ни копны сена, ни грамма комбикорма припасено не было.

Шарипов не спал ночи. Вместе с помощником заготавливали ветки, камыши. Да разве камышом спасёшь стадо? В середине зимы начался падёж. Олег приезжал к директору совхоза, ездил к районному начальству. Его не слушали: ты чабан, тебе и отвечать.

Отвечать пришлось на партийном собрании. Олега исключили из партии и выгнали из совхоза.

Гордый человек Шарипов, не ставший на колени перед смертью, не мог просить милостыни у жизни. Человек с пулей в сердце, которая время от времени валила его с ног, избрал необычную, опасную профессию зверолова. Приходилось сутками выжидать зверя, ходить по его следам, вступать в схватки с десятипудовыми секачами.

Двадцать кабанов за два года поймал Шарипов Олег. За секачей зоопарки платили приличные деньги, чтобы выплачивать не по его вине нанесённый ущерб государству: в тринадцать тысяч оценили погибший в ту зиму скот.

А этим летом, когда Олег перестал думать о справедливости, за ним из райкома партии прислали автомашину. В кабинете он увидел незнакомого человека. Ему пожали руку и отдали партийный билет, от имени партии попросили прощения, освободили от выплаты ущерба.

Не стало его сердце железным. Ни от жестокости войны, ни от людской несправедливости. Вернулась к человеку вера в добро и правду, и годы прожитые он сызнова переоценил: нет, не напрасно он жил на свете. Не напрасно колесил дорогами Афганистана. Не напрасно выстоял в единоборстве со смертью.

Олег поселился в городе, воссоединился, наконец-то со своей семьёй. Ему предложили должность директора медучилища. Жизнь налаживалась, но и от положительных эмоций может дать сбой сердце. И оно вновь привело Олега на больничную койку. В Ташкент он был перевезён санитарной авиацией. И очень вовремя. Жизнь оказалась на волоске.

Теперь, Олег уверен, всё страшное уже позади. И он настроен решительно на победу. И Невский верил, что так и будет. Об этом он и сказал на прощание.

Говорят: жизнь человека измеряется тем, что он успел в ней сделать. Капитан в отставке Шарипов в свои неполных тридцать два успел немало, не сломался под грузом испытаний. И верится: впереди у него долгая и светлая судьба...

Эпилог

Новая встреча с Олегом Шариповым произошла на бескрайних просторах Интернета в 2008 году. Он так и живёт с женой Людмилой в Самарканде. У него собственный, достаточно успешный бизнес. Дети выросли, обзавелись своими семьями. Олег Рахманович - любящий муж и отец, дважды дед. Он так и живёт с пулей в сердце. Решил, что не стоит её извлекать, хотя и мог это сделать в лучших зарубежных клиниках.

Недавно ему удалось вновь побывать в Афганистане. О своей поездке он написал:

"В канун юбилея вывода советских войск из Афганистана в моём рабочем кабинете директора фирмы раздался звонок. Мне предложили войти в состав делегации, которая отправляется с деловой поездкой в Афганистан. Конечно, я с радостью дал согласие побывать "за речкой".

Скажу честно: о том, чтобы вновь увидеть Афганистан, я стал подумывать с тех пор, как покинул его. Странное дело - я чуть не погиб в этой стране, но меня упорно тянуло оказаться там снова. И ничего не мог с этим поделать. Но все дни перед поездкой волновался, на душе становилось тяжело. Жена даже отговаривала меня от этого шага. Я упорствовал.

Позже я разобрался в причине такого волнения: боялся увидеть тот прежний Афган, с его однообразно серыми селениями, горными кишлаками, издали напоминавшие осиные соты. Разбитые грунтовые дороги. Нищенскую жизнь простого населения.

Но Афганистан за эти неполные тридцать лет, что я его не видел, изменился. Мы проехали в несколько провинций, в том числе и в Кандагар. Появились неплохие дороги, не осталось следов от мест разрывов мин и снарядов. Правда, присутствие войск НАТО тоже не проходит без стрельбы и взрывов. Но это уже другая война. Много новых построек появилось.

Главное - всем нам довелось убедиться, что на советских солдат афганский народ зла не держит. К нынешней России и сопредельным государствам, составлявшим некогда единое государство, относятся с соседским уважением. Рад, что мои изначальные опасения насчет прежнего Афгана не подтвердились. Их общество медленно, но всё же развивается. Хотя в целом жизнь афганского народа растворена, как и прежде, в состоянии войны..."

Использованные материалы:

- Цитаты из произведений В. Шишкова "Угрюм-река", Ю. Германа "Жмакин", Ю. Бондарева "Игра", П. Проскурина "Судьба", О. д. Бальзака "Человеческая комедия", Э.Хемингуэя "По ком звонит колокол";

-С. Романюк "Рядовые победы", газета "Комсомольская правда", ноябрь 1985г.;

-Д. Азов "От вечных огней зажигаются звёзды", газета "Советский патриот", апрель 1987г.;

-М. Зиеминьш "Рана", газета "Красная звезда", август 1987г.;

-О. Лукьянов, стихотворение "Я, конечно, не сдамся", газета "Комсомольская правда", май 1988г.;

-Ю. Белоусов "Мы снова за речкой", газета "Красная звезда", февраль 2009г.

***

Комментарии: 10, последний от 10/04/2011. © Copyright Карелин Александр Петрович (alexkar1955@mail.ru) Размещен: 27/09/2010, изменен: 04/10/2010. 58k. Статистика. Глава: Афганистан Годы событий: 1982-882009	Оценка: *9.6910** Ваша оценка:
Аннотация: Завершение повести.

Карелин Александр Петрович "Сердцем своим я пулю словил..."Часть 2

Карелин Александр Петрович
"Сердцем своим я пулю словил..."Часть 2