ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Карелин Александр Петрович
"В первый день первой пулей..."

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.60*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воображаемые и фантастические картины переплетены с реальными историями из афганской войны. Все фамилии действующих персонажей изменены.

"В первый день первой пулей..."

"Они быстро на мне поставили крест -

В первый день первой пулей в лоб.

Дети любят в театре вскакивать с мест-

Я забыл, что это окоп..."

/Редьярд Киплинг "Новичок"/

Часть первая

  

1

   Я погиб час назад... Вообще-то в истории Земли не было дня, чтобы кто-нибудь кого-нибудь где-нибудь ни убил... За что убили меня? Я оказался на войне... А вообще люди давно уже убивают себе подобных и без всяких условий...
   От Афганистана я мог открутиться - офицер набирал лишь тех, кто шесть раз делал подъём переворотом. Хитрить я не стал. Потом - Афган. И первый бой. И вот меня уже нет. Невезучий я...
   А ведь служба на афганской земле начиналась хорошо. Призвался осенью 86-го, а в феврале уже оказался в Афгане. Успел поучаствовать в учениях. Да-да, учения всё-таки были. Батальоны и роты оборудовали ещё до нашего приезда стрельбища - и стреляли на них, отыскивали дороги побезопасней, без мин - и тренировались в вождении "бэтээров" и танков. И если в Союзе все мы порою принимали учения, как, скажем, служебную необходимость, то здесь, в Афгане, никого убеждать уже не надо: сами просили командиров дать лишний разок поупражняться в стрельбе, поводить технику, подняться на трудную гору.
   Одно учение было очень серьёзное и продолжительное. Его спланировал наш командир полка. Светлый период первого дня учения шли по пустынным землям. К ночи взобрались на гору, где даже лежал снег и дул такой оглушающий ветер, что наши солдаты передавали приказы командиров, крича друг другу в ухо. Спали прямо на снегу, обложив себя стенками из камней - не от ветра, конечно (слишком устали, чтобы думать о нём), а на случай возможного обстрела душманами. Вершина была острой, некоторые каменные ячейки примыкали к обрыву; долго потом пробирала дрожь, когда я вспоминал, как офицеры карабкались там в темноте от солдата к солдату, проверяя самочувствие и позицию каждого.
   Вершину мы покинули на рассвете. Возможно, когда-нибудь сюда поднимутся альпинисты и подивятся загадочному каменному городку, оставленному далёкими предками. Как, впрочем, и мы через двенадцать часов непрерывных спусков, подъёмов, снова подъёмов подивились рукотворному истукану - "столбу Македонского".
   Вскоре тропа кончилась, остался только полуметровый карниз с отвесной левой стеной и пропастью справа. Бешеный ветер как бы завихрялся вокруг горы, толкал и тянул в пропасть. По-моему, не только мне - всем до единого солдатам хотелось лечь на карниз, преодолеть это проклятое место ползком. Офицеры не запретили бы, но солдаты прошли в полный рост, хотя у кого-то из первых сорвало скатанную, плохо привязанную к вещмешку ватную куртку, и она унеслась в пропасть, зловеще-призывно размахивая рукавами.
   За карнизом новый, долгий, почти отвесный подъём. Двое наших молодых радистов (оба по имени Николай) выбились из сил и отстали. Руководитель учения комбат приказал роте остановиться: без связи получится не учение, а физкультура. С точки привала удалось снова разглядеть верхушку "столба Македонского", но через несколько секунд её заслонил тяжело дышащей грудью рядовой Кирилл Саква - пулемётчик, сейчас за его плечами висели две рации и два, помимо его собственного оружия, автомата.
   -Товарищ майор, Кольки совсем скисли... Рации на приёме.
   -Понял, Саква, спасибо. Но больше радистам не помогай: пусть тренируются.
   За Саквой в роте уже давно закрепилась слава могучего добряка. Второй год служит здесь, награждён орденом Красной Звезды. Призывался из Душанбе, там работал поваром в ресторане "Памир". Хорошим, наверное, был поваром - перед службой успел получить пятый разряд.
   Появились оба Николая, виновато навьючили рации, взяли оружие, все встали с камней, снова двинулись вверх. В течение следующего часа рота шла хоть и медленно, но без заминок. Всё же чувствовалось, как сильно все устали. Первые падения были случайными: соскользнёт с камня нога, сорвётся камень. Солдаты вставали, десяток секунд медлили, трясли головой и шли дальше. Но вскоре к упавшим солдатам стали подзывать санинструктора младшего сержанта Игоря Пропашко: он приводил их в чувство нашатырём.
   Возвращались, склонялись над уставшими сержанты и офицеры. Хорошо запомнил такую картину: ротный наклонился над одним из солдат, и я подумал, что услышу сейчас резкий приказ, но старший лейтенант нашёл другие слова и тональность:
   -Ну что ты, родной, смотришь на меня такими глазами? Мир прекрасен, солдат!
   И солдат встал. И пошёл. И дошёл до вершины. Наверное, он и не вспомнит этих офицерских слов. Но они были, и они ему помогли, потому что в них правда: мир прекрасен и должен оставаться таким - прекрасным и мирным. Ради этого стоит терпеть и служить.
   Долгожданная вершина встретила всех нас непроглядным густым облаком, которое вдобавок неслось и клубилось между серыми валунами, над забитыми сухим снегом расщелинами. Вскоре наступил вечер, по-горному быстро стемнело. Мы опять строили оборонительный каменный городок, офицеры ходили и проверяли работу.
   После полуночи поступила новая вводная - по плану учений нам предстояло занять ещё одну высоту, но в каждом взводе появилось по два "раненых". Пришлось их нести. Я был в одной из этих команд носильщиков.
   Ночной переход на другую вершину, утренний спуск обратно в долину, учебная атака каких-то средневековых развалин, даже реальный подрыв БТР в колонне, выехавшей за солдатами "брони" (произошло это на наших глазах, примерно в пятистах метрах от роты, но мина была небольшой и водитель отделался лёгкой контузией, бронетранспортёр удалось починить), - всё это из-за усталости почти не запомнилось.
   Зато на посту охранения, откуда учение начиналось, и куда рота теперь вернулась на технике, успев в поездке немного передохнуть, ощущение реальности и полноты жизни у солдат сразу восстановилось и даже, по-моему, обострилось. А тут ещё выскочила из траншеи, рванулась навстречу колонне беспородная верная Жучка, ополоумевшая в счастливом, прямо-таки несобачьем визге.
   Остававшиеся в военном городке солдаты рассказали, что, мол, "пока кое-кто гулял по горам", сюда подбирались душманы, даже пустили в сторону поста четыре реактивных снаряда.
   После такого сообщения мы окончательно забыли про свои муки в горах, поспрыгивали с "брони", начали по-хозяйски расспрашивать, откуда точно летели "эрэсы", и обсуждать между собой, как добиться у командира роты разрешения выйти ночью на то место в засаду...
   ... Командир роты поблагодарил всех за успешное выполнение задания во время учения, закончив фразой Суворова: "Тяжело в учении, легко в бою!"
   Но я случайно услышал, как в разговоре с замполитом роты он позднее сказал: "Думаешь, мне их не жалко?! Думаешь, не могу представить, как этим мальчишкам сейчас тяжело? Сам срочную от рядового до старшего сержанта служил. Но сегодня преодолеют себя, завтра преодолеют всё - победят и вернутся живыми..."
   Наверное, подобные учения всё же необходимы - готовят к реальным трудностям. Но вот мне всё равно не повезло - пуля снайпера нашла меня в первом бою...
  
  
  
  
  

2

   Я увидел, как моё тело резко отлетело прочь от меня, настолько быстро, что я не успел даже осознать, что происходит. Я стоял живой, но без тела. Тогда я решил опять вернуться в него. Но это у меня не получилось. Однако я был в ясном сознании и чётко видел всё вокруг. Мне никогда не забыть этого неописуемого чувства свободы и лёгкости, которое я испытал, находясь в своём новом состоянии. Если смерть такова, то бояться нам нечего. Неожиданно я начал подниматься в воздух. Я увидел собственное тело, лежащее на земле с залитым кровью лицом. Оно абсолютно не интересовало меня, словно оно было старой изношенной курткой. Затем я полетел сквозь неизвестные пространства. Я по-прежнему был без тела, и даже с трудом мог тогда припомнить, как моё тело выглядит, но при этом это был Я.
   Я очутился в красивой долине, со всех сторон окружённой высокими горами. Повсюду зеленела трава и цвели цветы. Было очень светло. И повсюду были люди. Среди них были те, кого мы "проходили" в школе, кого я давно считал мертвецами. Причём те, что умерли в старости, здесь были молоды. Те, что умерли детьми, здесь были взрослыми. Тогда я стал искать тех, кого очень хотел увидеть. Свет померк, появился туман, в котором я различил тех, кого искал. Это были моя сестра и моя бабушка Валя.
   Сестра первая сама поспешила мне навстречу, широко раскрыв руки для объятий.
   -Привет, Малыш.
   Она всегда звала меня так, ведь она была на десять лет старше. Нонна (так её звали) умерла от сердечного приступа пять лет назад - у неё с рождения было больное сердце. Я тогда ещё учился в школе. Мы с матерью очень переживали эту потерю. Она только за год до этого схоронила свою маму, нашу бабушку Валю. И вот теперь потеряла дочь. Я впервые видел, чтобы за ночь люди могли поседеть. Но голова мамы стала совершенно белой.
   Мы похоронили Нонну рядом с бабушкой. Отец бросил нас, когда я учился в начальных классах, но на похороны он приехал, буквально не отходил от мамы ни на шаг. Помог и с организацией похорон. Хоть здесь он поступил, как человек. Я его ненавидел все эти годы, пока он не жил с нами. А тут увидел, как он переживает, как он убивается, и вся ненависть прошла. На прощание мы даже обнялись с ним. У него уже давно была новая семья в другом городе. Он пригласил меня в гости, обещал познакомить с моей сводной сестрой. Но я так и не съездил. Сначала не хотел оставлять мать одну, а потом уже и другие интересы появились.
   В выпускном классе я влюбился без памяти. Её звали Бэла, она была дочерью нашей учительницы по русскому и литературе (сразу стало понятно, откуда такое имя - её мать обожала Лермонтова, Печорина же просто считала настоящим героем на все времена).
   Бэла училась в параллельном классе, но Надежда Андреевна в выпускном году частенько объединяла два наших класса - не хватало педагогов. Но нам нравились такие уроки - учеников "пруд пруди". Шансы, что тебя спросят, минимальные. Но больше всех на этих уроках доставалось именно Бэле. Учительница всегда чаще других и громче всех ругала именно Бэлу Коржикову. А при выдаче проверенных сочинений она часто, буквально в лицо, бросала тетрадку Бэлы, так она показывала ей своё неудовольствие.
   Я сразу встал на сторону бедной девушки, которая частенько плакала, сидя на последней парте. Я даже хотел поговорить с грозной "училкой", усовестить её, что ли. Я однажды даже сказал об этом самой Бэле. Она рассмеялась мне в лицо и строго-настрого запретила это делать.
   К великому изумлению, я вскоре от ребят узнал, что Бэла - дочка Надежды Андреевны (у той была другая фамилия - Сабурова).
   А после того памятного разговора мы с Бэлой стали встречаться: ходили в кино, на танцы в Летний парк культуры, читали вместе книги, просто гуляли по городу, взявшись за руки. А ещё мы любили с ней бывать в театре, мне было даже всё равно, в каком - драмтеатре, оперном или музкомедии. Главное, чтобы она сидела рядом со мной. И я мог незаметно в полумраке смотреть на неё. А ещё я любил раньше других выскочить из зала по окончании спектакля и быстро получить в гардеробе вещи, а пока не пришла сама Бэла, я, словно случайно, прижимал к лицу её пальто или плащ, вдыхая этот упоительный аромат духов.
   Я даже несколько раз был у неё в гостях. Конечно, я очень робел в первый раз - боялся грозной Надежды Андреевны. Но дома она оказалась вполне "мирной" и не страшной.
   Потом были выпускные экзамены и школьный бал. Я не на шаг ни отходил от моей Бэлы, я был счастлив; и первый раз мы поцеловались именно в тот незабываемый вечер...
   -Димочка, здравствуй, мой родной внучек!
   Бабушка Валя крепко обхватила меня руками, я даже побоялся, что она меня раздавит. А ведь последние годы жизни она непрерывно болела, совсем высохла - настоящий скелет, обтянутый кожей. Сейчас же она была полна сил и энергии, а выглядела совсем молодой, такой я её помнил только на старых фотографиях.
   Сестра снова обняла меня, дождавшись, когда выпустит внучка бабуля. Я опять порадовался - и сестра выглядела очень хорошо, она больше не задыхалась, а её лицо теперь было розовым, а не синеватым от сердечной хвори, каким было всю её жизнь.
   -Вы что же знали, что я окажусь здесь? - спросил я, не обращаясь конкретно к кому-то одному.
   -Да, мой Малыш, нас предупредили, чтобы встретили тебя. Ведь так важно, чтобы кто-то из родных лиц оказался с тобой рядом в этот трудный миг ухода из той жизни.
   -Так где же мы сейчас находимся? Я вообще ничего не понимаю и просто даже напуган. Объясните, если это возможно.
   Нонна погладила меня по голове:
   -Бедный-бедный Дима. Я всё тебе расскажу, и ты перестанешь бояться. А сейчас, чтобы успокоиться, тебе просто надо отдохнуть. Для начала лишь скажу тебе следующее. Люди не отправляются ни в ад, ни в рай. Все они просто продолжают жить. Некоторым "фомам неверующим" надлежит усвоить много уроков об этом.
   Как только я сама покинула своё тело (ты ведь помнишь, когда это было?), я забыла, что такое страх, обида и ненависть, потому что всё это человеческие ограничения. Меня встретили бабушка Валя и двоюродный брат Костя (ты его совсем не знал, он погиб в автокатастрофе давно). Они уложили меня спать, но я недолго проспала.
   С этого момента у меня началась другая жизнь в новом, более свободном мире. Теперь я, в свою очередь, благословляю тебя. Я буду с тобой, да и с бабушкой ты часто будешь видеться. Помни, что всё скверное осталось в физическом теле. Душе ничто не способно причинить вред, поскольку она - частица Бога. Можно поразить мозг, но мозг - это всего лишь инструмент передачи. А теперь ты поспи, пойдём, я покажу тебе приготовленную постель.
  
  
  

3

  
   Общаясь со своими новыми друзьями в этом странном месте, я понял, что здесь все отношения между людьми определяет некий закон сходства, притягивающий людей, словно сила тяготения в реальном мире. Они здесь не пользуются словами. Но при желании их можно проговаривать.
   Я знал, что в том бою смерть пришла ко мне, но это произошло очень быстро. Даже не помню, как я умирал. Впрочем, я не смог здесь найти никого, кто помнил бы это точно. Здесь нет смерти. Только свобода. Больше ничего.
   Да, ещё я был на своих похоронах. Очень потрясла меня эта процессия. Конечно, очень жалко было свою маму. Она осталась совсем одна. А как она горевала, как убивалась по мне... Но я ничем не мог ей помочь.
   В тот первый день (если здесь применимо так говорить), отдохнув, я решил вновь посмотреть на друзей, которых оставил, а ещё я очень хотел увидеть своё искалеченное тело. Оказалось, что меня уже переправили вертолётом в наш военный городок. Тут и возникла проблема опознания - лицо было сильно повреждено пулей. Конечно, я вспомнил, что говорил мне перед рейдом наш сержант Карпов:
   -Малышок, ты патрон зарядил? Покажи мне.
   В роте меня многие называли таким прозвищем. Но я даже как-то привык. Отчасти, это было связано со сроком службы и с моей фамилией, которая и в школьные годы, и в первый год учёбы в институте доставляла мне некоторые неудобства. Но такая уж она досталась мне от отца.
   В Афганистане солдатам не выдавали медальонов, тех, что в Великую Отечественную называли "смертными" - небольшой эбонитовый футлярчик для записки с адресом родных. Трудно сказать, чем руководствовались в этом воздержании. Может, не хотели смущать страшной мыслью души наши, ведь мы были так молоды? Боялись, что кто-то из нас дрогнет? Слышал в школе на встречах ещё от фронтовиков, что одно время песню "Землянка" по этой же причине считали вредной, мол, такие слова - "а до смерти четыре шага" - не укрепляет боевой дух.
   Возможно, не было медальонов и по другой причине: события, происходящие в Афганистане, долго не хотели назвать войной. А раз нет войны, то и медальоны ни к чему.
   Только лукавство это было лишним. Наши солдаты знали, на что идут. И этой суровой правде смело смотрели в глаза. Со свойственной им находчивостью сами нашли выход из положения. Медальон заменили простым автоматным патроном. Вместо пороха туда вкладывали записку, а на ней - фамилия солдата, группа крови, адрес родных.
   Я показал свой патрон сержанту, извлёк записку: "Рядовой Ребёнок Дмитрий Олегович, А(II) Rh+, мать Елизавета Михайловна Ребёнок, г. Свердловск, ул. Ленина, 52-102".
   Карпов кивнул головой и приказал крепко прихватить тесьмой этот патрон к тужурке. А потом задумчиво добавил:
   -Надеюсь, что никогда не придётся им воспользоваться по прямому назначению. Уволишься, уедешь домой, а этот медальон будешь своим детям показывать
   ...Последний патрон. Он был заряжен не порохом. Он таил в себе более страшную, более разрушительную начинку - чёрную весть для материнского сердца. Почти полгода с уходом в армию беда была на боевом взводе, была готова сработать в любую минуту. И она сработала...
   Меня опознали по этому медальону и отправили на Родину в виде "Груза 200"...
   В какой же мир я попал? Проблема - язык описания. Вы пытались когда-нибудь описать снег или лёд человеку, живущему в тропиках, где он никогда в жизни не видел ни того, ни другого? Если такие барьеры существуют между людьми, которые просто живут в различных климатических поясах, то что уж говорить о разнице физического и бесплотного миров?
   Я думаю, всё же стоит задуматься, как много в нашей жизни такого, что мы считаем реальным, хотя ни одно из наших пяти чувств непосредственно не предоставляет нам такой информации. Вы можете пощупать или попробовать на вкус электромагнитные волны? Однако никто не сомневается в их реальности. Они повсюду вокруг нас, без них не было бы ни радио, ни телевидения. То же самое относится к гравитации и, например, ко времени. При описании этих вещей мы неизменно прибегаем к языку, который изначально предназначен для вещей чувственного мира, и от искажения, возникающего при этом, никуда не деться. Поэтому мы не можем созерцать истинную природу этих вещей.
   В конце концов, подумайте, как часто в своей жизни мы имеем дело с непосредственной чистой истиной? Чаще всего нас устраивает лишь видимость, которая всегда искажена! А зачастую мы считаем, что эта видимость просто необходима, поскольку истина только поставит нас в тупик. Вокруг нас много реального, но что из этого мы воспринимаем непосредственно, ясно и без искажений? Возможно, вообще ничего.
   Итак, главное, что следует уяснить об этой стороне, состоит в том, что это та же самая Вселенная. Мы все считали, что умершие покидают нас, что они удаляются в некий иной мир, но это не так. Бесплотные никуда не уходят. Они (а теперь и я в том числе) здесь, в том же мире, что и здравствующие люди. Есть лишь разные пути восприятия этого мира, и они отличны у живых и мёртвых. Люди способны видеть волны в ограниченной области спектра, но прочие электромагнитные волны проникают сквозь их тела, и они не ощущают их. Люди способны слышать звук от сорока и до сорока тысяч герц, но они не воспринимают звуковые волны по обе стороны этого диапазона. И есть ещё множество других измерений, в каждом из которых человеческому восприятию доступна лишь малая часть.
   Обо всём этом и о многом другом мне рассказала моя сестра Нонна, постоянно уточняя, понял ли я её. Слушаю ли, наконец. Иногда я задавал вопросы, она отвечала, превращая, порой, ответ в настоящую лекцию. Вообще, я хочу особо подчеркнуть, что моя сестра и раньше была очень умная, а теперь она поумнела ещё больше. Я иногда ловил себя на мысли, что веду себя с ней, как со строгой учительницей, она даже чем-то стала мне напоминать Надежду Андреевну, мать Бэлы.
   Вот один из "умных монологов" Нонны:
   "Смерть не есть переход в другое место, это лишь смена модуса сознания, после которой расширяется восприятие реальности. Доктор Морис Бак (лично я никогда о таком не слышал) выделял несколько уровней сознания, на которых может пребывать человеческое существо. Есть простое животное сознание, которое понимает лишь такие вещи, как голод, холод, половое влечение. Есть самосознание, которое позволяет видеть себя как личность, отличную от других; и оно отлично от мира, в котором существует и с которым взаимодействует. Есть глобальное сознание, при котором мыслящее существо осознаёт события на глобальной шкале и сознаёт ответственность за эти события. И завершает эту цепочку космическое сознание, открывающее немногим великим душам смысл мироздания. Переход осуществляется не с места на место, а с одного уровня сознания на другой. Это эволюционный по своей сути процесс, направляющий развитие человеческой души.
   Например, выход за пределы "здесь и сейчас", преодоление времени позволяют понять, как многим людям удается во сне или благодаря ясновидению точно предсказывать будущее...
   И если мы осознаем всё это, нам гораздо проще будет понять послания, которые приходят оттуда. Никакой другой стороны нет. Есть лишь разная глубина понимания Вселенной. Ты понял, Малыш? Повтори-ка..."
   И я повторял. Удивительно, но я всё запоминал буквально "на лету", ничего не надо было записывать, а тем более зубрить.
   Здесь есть и мужчины, и женщины. Я не думаю, что они отличаются друг от друга так же, как на Земле. Но, кажется, друг к другу они испытывают те же чувства... На Землю люди отправляются, чтобы завести детей, поскольку здесь нельзя этого сделать. Я теперь не нуждаюсь в пище, но есть и такие, кто нуждается... Некоторые хотят пить... Некоторые алкоголики месяцами и даже годами (по словам Нонны) тоскуют по спиртному. Кто-то тут заводит собаку. Я не видел тут ни львов, ни тигров, видел лишь лошадей, кошек, собак и птиц...
   Только за первые месяцы пребывания здесь (говорю "месяцы", хотя не знаю, сколько реально прошло времени, ведь здесь иной отсчёт) я очень много всего изучил, вряд ли удастся даже найти подходящие слова, чтобы рассказать об этом коротко. Всё происходящее на Земле стало для меня более-менее ясным. Теперь я часто думаю, что если бы можно было вернуться, то я бы просто порхал по жизни.
   Уверен, что если бы только люди заглядывали почаще и поглубже внутрь себя, они смогли бы всему этому научиться в реальной жизни. Но, пока люди живы, они желают заниматься своими делами и не хотят заглядывать внутрь себя, они боятся того, что могут там увидеть, боятся, что найдут там решение, осуществлять которое они не захотят. Поэтому люди не могут выбрать между правильным и неправильным решением.
   Теперь я абсолютно уверен - человеческая личность переживает смерть физического тела, сохраняя при этом память, волю и способность к саморазвитию.
   Помню, я спросил Нонну, что бы она посоветовала живущим ныне людям, если бы имела такую возможность. Она ответила, почти сразу, не раздумывая:
   "Прислушивайтесь к словам и не позволяйте никаким традициям закрывать вам дорогу к истине. Вы должны помнить, что людей, которые жертвовали своей жизнью ради истины, всегда преследовали. Но я-то знаю теперь, что когда человека сжигают на костре, распинают на кресте или вешают, дух в нём - подсознательно - говорит, что он прав. Он не может пока сам этого осознать, поскольку предан в руки людей, чтущих традиции.
   Поэтому знайте, что если один человек гонит и преследует другого, он делает это оттого, что не желает признать истины. Он виновен, ему нет спасения, и от этого он ещё больше зол. Поэтому на Земле сейчас столько ненависти и конфликтов. Многие люди продолжают держаться за убеждения, в которые давно перестали верить. Но они не хотят слышать ничего иного, и поэтому, в неведении своём, они избавляются от мирных людей; ведь они считают, что те угрожают их безопасности. Поэтому распятый человек всегда спокоен и даже счастлив в час своих мук. Он уверен в своей правоте".
  
  
  
  

4

   ... Тот боевой выход начался в три часа ночи. Через полчаса мы втянулись в зелёную зону - сады вперемежку с дувалами, полуразрушенными стенами караван-сараев. Как говорили старослужащие, обычно оттуда бьют душманы. Но на этот раз было тихо. А когда кончилась зелёная зона и нас обступили горы, справа и слева от колонны стали рваться термитные ракеты. Для танка или БТРа они особой опасности не представляют, но для бортовой машины - похуже, чем осколочные, потому что поджигают. Впереди и сзади уже что-то горело. В который раз я услышал в наушниках, как передают нашему водителю: "Идти строго по колее. Идти строго по колее. Кругом мины, обочина сплошь заминирована".
   Так и двигались. Остановились перед наступлением темноты. Ночь, но нет ночной тишины. Кругом гудело и дрожало от взрывов и залпов. Душманские мины и ракеты прилетали из-за ближайших гор и хребтов.
   Утром двинулись дальше. С каждым километром напряжение возрастало, потому что мы вступили, как здесь говорят, в душманский край. Рядом пакистанская граница - вот и изображают душманы себя здесь хозяевами. Им даже удалось блокировать небольшой гарнизон афганской армии. На выручку его и шла наша колонна.
   Но мало было прийти к ним, надо помочь разблокировать всю прилегающую к гарнизону зону. Этим и занялись. Особенно тяжёлым был первый день.
   В тот день, первого апреля, мы высадились на одном участке "зелёных" (так называли наши солдаты регулярные части Афганистана). Быстро и без особых происшествий заняли высоты - не дали "духам" разобраться в обстановке. Свою основную задачу выполнили.
   С ближайших гор гарнизон отлично пристрелян. До нашего прихода афганским солдатам головы не давали поднять. Обстрел шёл беспрерывно. Кто-то упал, кто-то побежал. Когда я увидел радиорелейную машину, возле её колёс лежало трое раненых солдат. А над ними ... женщина. Она быстро и ловко обрабатывала раны, умело накладывала бинты. Кругом ад, а она улыбалась. Звали её Инга Витальевна Горелая. Она у нас была медицинской сестрой медпункта. Я как-то познакомился с ней, когда несколько раз приходил на перевязку - поранил руку в автопарке, пришлось обратиться за помощью. Она охотно отвечала на мои вопросы, поэтому я знал о ней многое. Выпускница Яранского медучилища Кировской области. До Афганистана работала в детской больнице. Здесь уже второй год.
   -Часто бываете на боевых выходах? - спросил я её как-то.
   -Часто, - ответила Инга Витальевна. А потом посмотрела куда-то вдаль и сказала: - Дома у меня сын Коля. Ему двенадцать. Мне всегда кажется, что он постоянно смотрит и спрашивает: "Как ты там, мама? Какая ты у меня? Не трусиха ли?"
   Сейчас, видя молодую женщину, я твёрдо мог ответить её сыну Коле: "Нет, парень, твоя мама не трусиха". Вот и мне стало стыдно бояться, тем более показать свой страх перед красивой женщиной. И я приободрился, даже помахал ей рукой и улыбнулся.
   Чтобы окончательно заблокировать душманов, надо было занять ещё одну сопку, нависавшую над самым кишлаком. Первыми пошли лейтенант Алексей Варнава и рядовой Чугунов. И попали под обстрел душманов. Алексей крикнул, чтобы его прикрыли огнём, но тут же упал, раненный снайпером.
   Я, увидев, что командира ранило, рванулся к Игорю Чугунову, чтобы вместе вытащить раненого, но тоже упал, сражённый пулей в голову. Это и был мой последний шаг по этой земле.
   А наши ребята всё-таки вытащили и лейтенанта, и меня из-под обстрела...
   Но когда прилетел вертолёт - было уже поздно, жизнь Алексея Варнавы угасла. Его, как и меня, отправили этим бортом на "большую землю".
   Честно говоря, я очень хотел встретить здесь, в новом мире, своего командира. И не только потому, что мы погибли в одном бою, почти одновременно, а, возможно, и от одной руки, но и хотелось поговорить с ним о жизни. И о войне, в которой участвовали. Пока мне найти его здесь не удалось. Может быть позже...
   Но я смог собрать информацию о лейтенанте. Да-да, здесь это вполне выполнимо. Я должен был узнать о нём всё.
   На земле у Алексея Варнавы теперь никто не сможет спросить: как ты хотел жить? О чём ты мечтал? Почему и в школе, и в военном училище, и в народном театре при Доме офицеров в подмосковном Одинцове - везде притягивал к себе ребят. Хотя лидером не был, просто обыкновенный парень.
   Отец его, Петр Павлович Варнава, подполковник в отставке, войну прошёл от первого до последнего дня. Привык к основательности, дисциплине. Но и он иной раз удивлялся, как основательно готовил Алексей осуществление своих идей. Классе в шестом ещё пришёл к отцу с разговором: "Папа, мы с Ванькой решили стать моряками". - "Для этого надо учиться в специальной школе, у нас в Одинцове её нет". - "А мы уже узнали: в Москве, в Речном порту есть такая: моряков, речников и полярников". Отец своё: "Вас не примут". - "Примут, мы там уже были, записались". Сначала Пётр Павлович был искренне огорчён: "Алёша, подумай, ведь полтора часа дороги в один конец, а как же учёба, народный театр..." Но Алексей уже всё решил: "Так ведь школа моряков только два раза в неделю! Ещё пять вечеров остаётся..."
   Или карате. Это было уже ближе к окончанию школы. Однажды просит маму: "Сшей мне кимоно и пояс. Буду заниматься каратэ". Калерия Александровна работала, помогала старшей дочери нянчить малыша: "Некогда, Лёшенька". - "Тогда я сам сошью! Покажи, как скроить..." И сшил. Эта курточка путешествовала с ним все курсантские годы, и её он привёз в Афганистан.
   А в десятом классе, зимой, сказал родителям окончательно: "Ладно, не буду моряком. Буду пограничником. И учиться недалеко - в Голицине, полчаса на электричке. Я же вас не оставлю, вы у меня старенькие, вам нужна забота..."
  
  
  
  
  

5

   И вот не стало такого славного человека и строгого, но надёжного командира.
   Мы теперь с ним живём не во времени, но в вечности. Мы не субъекты времени и неподвластны его условиям, за тем лишь исключением, что временем была ограничена наша земная жизнь.
   Я теперь знаю, что ещё в доисторические времена было сделано важное заключение, касающиеся человеческой природы: человек состоит из двух энергетических тел. И с развитием современной науки доказательств этого тезиса становится всё больше. Одно из этих тел состоит из плоти, костей и крови, другое (астральное) представляет собой чистую психическую энергию. Иногда это тело можно даже наблюдать воочию.
   Поскольку в земной жизни существование нашего астрального тела прочно связано с существованием тела физического, осознание его реальности может возникнуть только в моменты, сопряжённые со смертью. Многие психологи убеждены, что "аура", которую при некоторых условиях можно наблюдать и фиксировать техническими средствами, представляет собой некую эманацию этого второго тела, которая в нормальном состоянии проникает в физическое тело и постоянно с ним взаимодействует.
   Уф-ф, кажется, ничего не перепутал. Это я попытался воспроизвести информацию, которую мне выдала на одном из занятий моя дорогая сестричка.
   А вот ещё немного из её лекции:
   "Знаменитый писатель и общественный деятель Артур Конан Дойл изучал медицину в Эдинбурге и на протяжении десяти лет возглавлял исследовательскую деятельность в южных морях. Он был солидным, добродушным и непосредственным человеком. Интересовался он также и психическими феноменами, в особенности - телепатией, и проводил опыты со своим другом архитектором. Как говорил сам Конан Дойл, ему понадобилось четверть века, чтобы убедить себя в том, что жизнь человеческого существа не заканчивается со смертью физического тела. Разумеется, он стал известен всему миру, в первую очередь, как автор неподражаемых "Записок о Шерлоке Холмсе". Однако персонаж Холмса был списан с реального человека - одного из профессоров медицины, у которых учился Конан Дойл. Исследования в области феноменов психики со временем сделали Конан Дойла одной из самых влиятельных фигур в Обществе психических исследований. Ему довелось быть медиком в период англо-бурской и Первой мировой войн. Кроме того, он был членом комитета Олимпийских игр. Перед началом Первой мировой войны ему пришлось пережить трагедию - смерть своего сына Кингсли. После этой потери Конан Дойл стал активным сторонником общения с медиумами, посещал спиритические сеансы.
   Наконец, Конан Дойл и после своей смерти в июле 1930 года неоднократно выходил на связь с медиумами, в том числе с Артуром Фордом, рассказывая об особенностях "загробного мира".
   Кроме Конан Дойла можно назвать много людей, которые преобразились от одного осознания, что смерть на самом деле не грозит человеку. И меня удивляет, что до сих пор не все это осознали. Часто люди, убитые горем или бессмысленностью своего существования, выросшие на идеях материализма, поняв концепцию бессмертия, вновь возвращали себе вкус к жизни. Священники, утратившие веру и механически выполнявшие свои ритуалы, снова наполнялись жизненной силой. В чём же тогда дело, почему эти знания не изучать прямо со школьной скамьи?"
   Нонна активно стремилась передать свои открытия-знания не только мне, её брату, но кому-нибудь ещё. Но, похоже, в этом не было необходимости - эти знания тут буквально "витали в воздухе".
   Я теперь абсолютно убеждён, что не боящийся смерти человек живёт на совершенно другом уровне. Но, тем не менее, многие иррациональные факторы всё ещё оказывают на людей влияние.
   Один из них связан с тем, что большинство людей не могут спокойно смотреть на убитого горем человека. Есть в этой ситуации что-то такое - может быть, откровение нашей вселенской взаимосвязи и взаимозависимости, - что вытесняет ту часть нашего разума, которая является нашим каждодневным состоянием. В результате те, кто ищет бессмертия, обогащённые негативным опытом смертного мира, пытаются просто забыться и никогда больше не видеть смерти, отвернуть свои глаза прочь от неё.
   Я как-то задал сестре вопрос, занимающий меня всё последнее время: "А как же быть с потерей близкого человека, как спокойно вынести такую потерю?" Нонна задумчиво посмотрела на меня, потом, помедлив, ответила:
   "Да, это очень тяжёлая потеря. Но настаёт момент, когда нужно оставить прошлое в покое и начать новую жизнь. Но для некоторых, оказывается, необычайно трудно принять жизнь такой, какая она есть, и так же трудно принять смерть. Смерть - это билет в один конец. Умерший может возвращаться лишь эпизодически, но прежний мир закрыт для него навсегда. Такой уход может глубоко ранить тех, кто остался "в миру", и раны могут никогда не зажить. Само существование человека во Вселенной будет видеться под клеймом смерти.
   Смерть близкого человека, с которым ты прожил много лет, - это всегда страшный удар, после чего в душе остаётся невыносимая пустота. Поток психической энергии, некогда направленный на человека, теряется в этой пустоте, лишённый ориентиров. Ему нужны новые объекты, новые цели. В душе остается образ любимого человека, и со временем этот энергетический поток стремится замкнуться на этом образе. Но если найден иной выход для этой энергии, образ со временем меркнет, а жизнь продолжается. "Время лечит", - говорим мы, преодолевая горечь своих утрат. В конце концов, остаётся лишь память о прежнем образе.
   Очень важно показать людям, что смерти не стоит бояться, ибо нам суждена вечная жизнь. И это не лекарство от неврозов, это объективный факт. Люди имеют право знать, в каком мире они живут. Единственная вещь, которая действительно лечит, - это истина".
   Я кивнул ей. Конечно, она права. Но как эти знания донести до дорогого человека, который из года в год оплакивает потерю. Ответа для себя я пока не находил. Похоже, Нонна была в таком же положении.
   Но мы с сестрой продолжали заниматься, я был прилежным её учеником, открывал для себя всё новые и новые знания.
   Для преодоления страха смерти существенны две вещи. Первая - убедить себя в том, что человеческая личность способна пережить биологическую смерть, убедить даже наперекор видимой реальности. Вторая - сохранить это убеждение и не поддаться разрушительному влиянию материалистического общества. Если вы сделаете эти две вещи, истина преодоления смерти станет частью вашего существа, она станет повсеместно действующей силой, подобно гравитации. Два аспекта веры, эмоциональный и интеллектуальный, действуют заодно, как два крыла. Вы не сможете обойтись одним без другого.
   Разумеется, с подобными проблемами бывает сложно справиться в одиночку. Нам нужно, чтобы рядом были люди, которые поймут и согласятся с нами.
   Необходимы эмоции любви и понимания, чтобы изгнать страх навсегда. Эти эмоции воздействуют не только на человеческий разум - они преображают всё человеческое существо.
   Крайность представляют собой люди, постоянно занятые своим горем. Есть те, которые после смерти ребёнка поддерживали порядок в его комнате, хранили в шкафу его вещи, ставили пустой стул к обеденному столу. Это не лучшие действия, являющиеся доказательством преодоления смерти. Скорее это похоже на клинический невроз. Если, к примеру, ребёнок вырос и начал вести самостоятельную жизнь, в родительской опеке более нет нужды. Вам остаётся только принимать его жизнь такой, какая она есть, не слишком часто навещать его, поддерживать, если требуется. Не следует делать меньше или больше этого. Точно такими же должны быть отношения с бесплотным миром.
   Как учила меня Нонна, с точки зрения христианской теологии не следует интересоваться мёртвыми больше, чем ими интересуется сам Бог, иначе это превращается в своего рода идолопоклонство или иное неблагочестивое поведение. Но мы-то с Ноной знали, что наша мама долгие часы проводит у наших могилок, поливая их горькими слезами. Так и хотелось крикнуть ей: "Не убивайся так, дорогая мамочка! Мы с Нонной в порядке..." Но она не слышала нас, а вечерами снова и снова перечитывала тонкую стопочку моих писем из армии. Домой я писал часто, но чаще писал всё-таки Бэле, моей любимой девушке.
   Помню, в январе я писал: "Мамочка, спасибо огромное за твоё новогоднее поздравление! От всех ребят из нашего взвода привет, я им прочитал в удобную минутку твоё стихотворение. Ощущение такое, что мы увидели себя твоими глазами. Это до слёз... Мои друзья просили передать: после таких писем не загрубеют наши сердца. Сообщаю, что по этому адресу мне больше не пиши. Меня переводят, куда - сообщу позже. Пока еду в Кабул. Это Афганистан. Тяжело расставаться с ребятами, с которыми подружился в "учебке", столько прожито вместе, столько пережито. Но у нас говорят: кто не был в Афганистане, не узнает цены настоящей дружбы. Так что верю, что и там найду новых друзей. За меня, мама, не волнуйся, я понимаю, как ты меня ждёшь. И не имею права рисковать без оснований. Я вернусь..."
   "Дорогая мама, получил от тебя письмо и фотографию. Посмотрел, дорогая моя, на твой коллектив. Учителя такие молодые. А ты для меня самая красивая. Лучше всех. Вчера вы, наверное, праздновали в школе 8 Марта. Я ещё раньше послал тебе открыточку. Получила вовремя? Как ты там? Ты, мамочка, конечно, с утра и допоздна в школе. Так и вижу тебя, стоящей с указкой, у карты. Благодаря тебе я полюбил и хорошо изучил географию. Друзья всегда ко мне обращаются за помощью, если надо что-то узнать о странах.
   Наш взвод привлекался к участию в учениях, а это значит, что у нас относительно спокойно. Здоровье в порядке. Когда есть время, бегаю. Или играю с собакой Жучкой. Прижилась около нас. Лохматый, потешный пёс, всех готовый развлечь и отвлечь от всяких дум. Ночами помогает "охранять" нас, хоть уже и пришлось отбивать его у шакалов. За меня не переживай. Знаю, больше всех на свете волнуешься за меня, хотя снова пишу: беспокоиться не надо. Жив, здоров. И у меня много друзей, а это так важно. Целую, дорогая мама".
  
  
  
  

6

  
  
   Бэле я писал в одном из первых посланий из Афгана: "Здравствуй, родная моя! Наконец-то получил от тебя письма. Целых пять! Рад несказанно, даже не знаю, как выразить своё состояние. Весь день ходил именинником. И погода была под стать. Сегодня наш сержант Карпов получил орден Красной Звезды. На разводе огласили Указ Президиума Верховного Совета СССР, а потом мы все поздравляли сержанта. Вот это парень! Настоящий герой.
   Недавно наш взвод перекинули в зелёный район. С одной стороны горы, с другой - сады и река. Основное, чем занимаемся, - сопровождаем грузы черёз "зелёнку". Обстановка сейчас понапряжённей, свободного времени нет. Часто не спим по ночам, поэтому, если от меня долго не будет писем, не волнуйся. Ну, а как у тебя дела? Думаю, зимнюю сессию ты хорошо сдала, а как в каникулы отдохнула? Привет передавай от меня всем парням и девчонкам из группы, надеюсь, не забыли ещё недавнего студента Диму Ребёнка. Вот вернусь из армии и продолжу учёбу, правда, тебя и остальных мне уже не догнать. Но ты ведь поделишься со мной своим конспектами? Смеюсь, конечно. Целую тебя, любимая. Твой воин-интернационалист".
   Своё самое последнее письмо из Афгана я написал за пару дней до гибели. Конечно, оно отправилось к Бэле.
   "...Сегодня 30 марта. А я уже успел нарвать букет свежих прекрасных роз. Какое было бы удовольствие подарить их тебе, дорогая Бэлочка-Белочка! Ругаю себя за неловкую фразу в прошлом письме. Бог весть, что подумаешь. Вот снова посылаю, родная, тебе лепестки цветов. Наверное, ты права: какая-то доля риска и есть в нашей службе, в том, что мы делаем. Но поверь, она незначительная. Я здесь с такими отличными ребятами! Нас много, выполняющих свой долг... Целую тебя крепко-крепко. Твой Дима". В этом письме были ещё такие строчки:
  
   "Такая нами выбрана дорога,
   У каждого солдата свой рейхстаг.
   Друзья мои, не верящие в бога,
   Вы сами стали богами атак!
  
   Нас не чужие поманили дали,
   Нас только так и научили жить.
   Мы лишь затем Россию покидали,
   Чтобы её сильнее полюбить.
  
   В туманах по ущельям утопая,
   В свой первый рейд я завтра попаду,
   И напишу, вернувшись: "Дорогая,
   Прошедший день - мой главный день в году..."
  
   Эти стихи написал наш лейтенант Сергей Павлов, и мне они очень понравились, поэтому и решил поделиться ими с любимой девушкой. Вот только вернуться мне из того первого рейда не пришлось...
   В Афганистане я часто вспоминал Бэлу. Нет, не так. Не вспоминал. Я просто никогда не забывал о ней. Делаю что-то по службе, а сам представляю, что делает в этот момент она.
   После школы наш роман развивался стремительно. Я решил вместе с ней поступать в педагогический институт. Бэла выбрала физико-математический, хотя её мама настаивала на филологическом факультете. Но она была непреклонна: хватит в семье одной учительницы русского и литературы. Ну, а я, естественно, решил поступать туда же - разве мог я оставить Бэлу одну?
   Удивительно, но мы поступили. Правда, Бэла все экзамены сдала на "хорошо" и "отлично", а у меня - одни "трояки". Повезло, что ребят был недобор в тот год, поэтому меня тоже взяли.
   В сентябре мы, первокурсники, отправились, как и было принято, на уборку урожая в Красноуфимский район, село Сажино. Убирали турнепс, картошку. Девчата наполняли мешки, а мы, парни, работали грузчиками. "Упахивались" так, что ни рукой - ни ногой не могли пошевелить. Но каждый вечер после ужина шли в сельский клуб на танцы. И откуда силы брались? Я так и не могу сейчас объяснить. А ещё мы с Бэлой любили погулять под звёздами, "помесить грязь" - так это мы называли. Грязи там, действительно, хватало, так что без сапог и не пройтись по селу. Как я любил такие прогулки! Конечно, мы не упускали случая, чтобы не нацеловаться с Бэлой вдоволь...
   В Афгане эти воспоминания часто меня согревали. Хотя были, конечно, счастливые моменты в наших с Бэлой отношениях и позднее. Новый год... Первые совместные зимние каникулы после сессии (экзамены я сдал довольно успешно, сам даже удивился. Впрочем, это всё было благодаря Бэле - вместе готовились, она буквально "натаскивала" меня).
   Летом после сдачи экзаменов я поехал в студенческий строительный отряд - очень хотел заработать на нашу с Бэлой будущую свадьбу. Мы с ребятами строили свиноводческий комплекс в посёлке Лая, это под Нижним Тагилом. Конечно, я очень скучал без своей любимой, но успокаивало то, что в сентябре мы снова будем вместе. Она тоже это лето решила провести с пользой - записалась в студенческий отряд проводников, обеспечивали поезда сообщением Свердловск - Адлер.
   В начале сентября мы наконец-то встретились. И почувствовали себя богачами - наших совместно заработанных денег вполне хватало и на кольца, и на свадебные наряды, и на праздничный банкет в молодёжном кафе. Мы особенно радовались, что не придётся особенно "напрягать" наших матерей (отца у Бэлы тоже не было - он умер несколько лет назад), ведь их учительские зарплаты были очень скромными.
   Я успел проучиться на втором курсе лишь месяц, а потом меня призвали в армию. Правда, с курса нас многих "загребли". Вдруг в стране нашей решили студентов призывать для выполнения своего священного долга, хотя прежде давали возможность доучиться до окончания вуза. Видимо, "на верху" кого-то "озарила" эта "революционная идея". Но мне кажется, что это была очередная большая глупость.
   Но раз Родина сказала: "Надо!", то мы, призывники, ответили: "Есть!" Обидно только, что наша с Бэлой свадьба не состоялась - мы планировали пожениться под Новый год.
   Но я был уверен - она дождётся меня, раз обещала. Последний раз мы поцеловались с ней в середине октября, а через минуту я уже садился в автобус, увозящий меня от военкомата в неизвестную жизнь...
  
  
  
  
   .

Часть вторая

1

   Мне захотелось узнать, почему именно этот человек убил меня...Смогу ли я, по силам ли мне такое? Моя сестра меня заверила, что это вполне выполнимо. Ведь после смерти ничего не заканчивается, это просто дверь в следующую комнату. И в этой комнате мои возможности просто безграничны...
   Вскоре я уже знал, что моего убийцу зовут Гулям Исмаил. На момент моей гибели мы были ровесниками - нам было по девятнадцать лет. Но как этот парень оказался в отряде моджахедов?
   Сестра привела меня в комнату, в которой прежде не приходилось бывать. Нонна усадила меня в кресле и нажала какую-то кнопку. На большом плоском экране, как в кино, появилась картинка, а спустя мгновение приятный голос стал комментировать изображение. Спустя несколько минут я даже вздрогнул от неожиданности. Душманы!..
   Душманы уже несколько часов поднимались отрогами Торгар - Чёрных гор. Афганская граница осталась далеко позади. По ущелью Навои моджахеды двигались без особой осторожности: оно считалось вотчиной "исламской партии Афганистана" (ИПА), так как контролировалось вооружёнными формированиями муллы Гафура.
   За проводниками не спеша двигался главарь банды Саид Алихан в окружении телохранителей. Позади него, тоже в плотном кольце людей, налегке шагал крепко сбитый, с жестким взглядом бородач, державший на плече американскую винтовку М-16. Одеждой он не выделялся: был, как все. В холщовой длиннополой рубахе, в сандалиях на босу ногу, через плечо перекинута чадар - накидка, из-под которой выглядывала брезентовая сумка с запасными магазинами и гранатами. Только приближённые главаря знали, что переодетый в афганскую национальную одежду крепыш - офицер спецслужбы Пакистана Гуль Исар, он же старший группы пакистанских советников в одном из центров военной подготовки контрреволюционеров под Пешаваром. Зато в отряде все помнили суровый наказ самого Гульбеддина: за жизнь "уважаемого" Исара каждый в группе отвечает головой. Если с ним что-нибудь случится - смерть постигнет весь их род...
   Не первый раз советник Исар тайно проникал на территорию Афганистана. И всегда, где бы он ни появлялся, гремели взрывы мин, пылали мирные грузы в автомашинах, расстрелянных из засад, погибали партийные активисты.
   Излюбленным пристанищем Гуль Исара были Чёрные горы - главный плацдарм контрреволюционных сил, действующих в провинции Нангархар. Район этот глухой, труднодоступный, рядом - граница Пакистана. Если придётся туго, можно улизнуть через границу. Вот и сейчас путь Исара лежал в уезд Сурхруд, что находится в самом центре Чёрных гор. Пакистанец имел задачу лично проконтролировать, как в условиях национального примирения ведут тайную войну вооружённые группы ИПА. Надеялся он встретиться и с Гулямом Исмаилом, которого самолично приметил еще два года назад в центре военной подготовки и рекомендовал назначить командиром группы.
   До уездного центра Сурхруд, где базировалась группа Исмаила, уже было рукой подать. Однако последние километры основательно вымотали людей, и Алихан подал знак отряду остановиться, сделать привал близ кишлака Кичаго. Душманы повалились на камни, принялись жевать насвай - местный наркотик. Алихан с Исаром потянулись к термосам с горячим чаем, разломали засохшие лепёшки.
   Внезапно из-за ближних скал ударили слепящие пулемётные трассы, затем прогрохотали взрывы гранат. Всё было кончено в считанные минуты. Попавшая в засаду банда почти не сопротивлялась. Первыми же очередями были сражены главарь Саид Алихан и пакистанский советник Гуль Исар. Пакистанцу так и не суждено было узнать, что заманил в засаду банду с иностранным гостем именно Гулям Исмаил, перешедший в дни примирения на сторону народной власти.
   Советника Исара, несмотря на его маскарад с переодеванием, Исмаил узнал сразу. Это он и его подручные сделали из него убийцу ни в чём не повинных людей.
   Семнадцатилетним парнишкой попал в душманскую банду Гулям Исмаил. Забрали насильно, под угрозой расстрела. Случилось это в кишлаке Канда, что в провинции Лагман, где он гостил у родственников. А вскоре его с группой таких же молодых афганцев через границу доставили в один из учебных центров боевой подготовки, что в пятнадцати километрах от Пешавара, а точнее, заточили в лагерь, обнесённый колючей проволокой со сторожевыми вышками по углам. И началась ежедневная двенадцатичасовая муштра под руководством "белых", как называли в лагере иностранных советников из Западной Европы и Америки. Вскоре из курса выделили человек двадцать парней, знающих грамоту, отличающихся здоровьем и сообразительностью. Среди них оказался и Исмаил.
   Их усиленно натаскивали тактике партизанской войны, методам устройства засад, способам проводки караванов. Этот спецкурс и вёл советник Исар. Он был в приятельских отношениях с тремя американскими советниками, курирующими их обучение. Иногда Исар появлялся в пакистанской офицерской форме и корчил из себя большого начальника. Хвастал подарками американских друзей, в частности новенькой винтовкой М-16. Кстати, стрелять он из неё любил. Однажды, улыбаясь, застрелил муллу из соседнего лагеря афганских беженцев, вина которого была лишь в том, что он зачитал вслух письмо, пришедшее из Кабула с призывом к соотечественникам возвращаться на родину.
   Именно в этот день Исмаил понял, что его жизнь не стоит и гроша, что он стал пешкой в руках главарей контрреволюции, пакистанских спецслужб, иностранных советников. Поэтому через несколько месяцев после объявления правительством ДРА национального примирения он сдался народной власти. Вместе с ним добровольно сложили оружие ещё двадцать человек. Все они на Коране поклялись бороться за установление мира в их провинции.
   Изображение погасло, включился свет. Нонна всем корпусом повернулась ко мне на соседнем кресле.
   -Ну, Малыш, всё понял? Парень, убивший тебя и твоего лейтенанта, сам вынужденно стал моджахедом. Но он расквитался с тем, кто сделал его таким. Я могу ещё поискать информацию об этом Гуляме. Мы можем заглянуть в его детство или даже увидеть Исмаила спустя несколько лет после этого эпизода. Хочешь?
   Сказать, что я был удивлён, значит, ничего не сказать. Я был просто потрясен. Вот это возможности! Так и не смог к этому привыкнуть. Конечно, я согласился.
   Повозившись с небольшой чёрной коробочкой, Нонна вновь погасила свет и включила экран. Тут же заговорил прежний голос:
   "США и его стратегический союзник Пакистан делали всё, чтобы ещё сильнее раздуть пламя необъявленной войны на афганской земле, сорвать процесс национального примирения, проводимый НДПА, революционным правительством. Этим же были заняты вкупе с главарями афганской контрреволюции иностранные военные советники. Для подготовки боевиков была создана разветвлённая сеть специальных учебных центров и военизированных лагерей, где инструкторы из США, Великобритании, Франции, ФРГ, Пакистана, Ирана обучали душманов жечь, грабить, убивать.
   Учебных центров душманов, размещённых на территории Пакистана и Ирана было около двухсот. Срок обучения различный - от нескольких недель до шести-восьми месяцев. Наиболее крупные центры подготовки были в Варсане, Читрале, Пешаваре. Они имели собственные полигоны, где мятежники в условиях, максимально приближённых к боевым, отрабатывали способы организации засад, налётов, нападений на посты, совершения диверсий на коммуникациях. В последнее время душманов привлекали к военным маневрам вооружённых сил Пакистана. Некоторые из них проходили подготовку непосредственно в подразделениях пакистанской армии. Мятежники, обучающиеся в центрах на территории Ирана, в принудительном порядке привлекались на ирано-иракский фронт, носили форму иранских военнослужащих".
   -Что это показывают?
   Не выдержал я через пару минут.
   -Ой, прости, это продолжается прежняя информация, которую я запросила. Убрать её? Правда, тут чуть-чуть осталось
   -Ладно, оставь. Досмотрим.
   "Каждый центр по обучению моджахедов имел свой профиль. Например, в Оттоке готовили террористов-подрывников, в Мирали - натаскивали в организации террористических актов, в Тураге - специалистов по ведению разведки. Особое место в подготовке душманов в последнее время занимает обучение боевому применению зенитных ракет "Стингер" и "Блоупайп". Таких специалистов под руководством американских советников готовили в центрах подготовки, расположенных в пакистанских городах Варса, Навагай, Садда, Тхал. Контроль за подготовкой душманов осуществлял расположенный в Исламабаде координационный центр, в состав которого входят представители штаб-квартир контрреволюционных организаций и иностранные советники. Центр обобщает опыт боевых действий на территории ДРА, составляет учебные пособия и программы, подбирает преподавателей.
   Тематика разработанных иностранными советниками учебных пособий разнообразна: "Уроки партизанской войны", "Сто пятьдесят вопросов и ответов по партизанской войне", "Партизанская война с точки зрения ислама"...
   Деятельность иностранных советников не ограничивается только обучением душманов в центрах подготовки. Нередко советники вместе с подготовленными отрядами пересекают границу ДРА и участвуют в боевых действиях, готовят обстрелы важных объектов, проведение диверсий и террористических актов.
   На вторую половину 87-го на территории страны находилось около трех тысяч иностранных советников и специалистов. За год нашли смерть на афганской земле около ста иностранных советников. Одним из них был пакистанец Исар".
  
  
  
  

2

  
   Это можно было бы назвать "документальным фильмом", иного подходящего названия я назвать не могу. Через некоторое время мы снова сидели с сестрой в "кинозале" (так я стал называть эту чудесную комнату) и "черпали информацию", которая демонстрировалась на экране под ровный голос пояснений.
   Гулям Исмаил родился в провинции Газни. Там прошло его детство и юность. Кроме него в семье было ещё два старших сына. Что он помнил из детских впечатлений? Жили не богато, но и не бедствовали. На долгие годы запомнилась поездка с отцом в Газни. Точнее, это было настоящее путешествие: где-то они шли пешком, где-то ехали на попутном транспорте.
   Их местечко Банда-Сарде располагалось в 25 км от центра провинции. Оно представляло собой скопление нескольких саманных построек на берегу небольшой речушки Джильга. На юге, прямо за рекой, вплотную поднимались набегающие друг на друга, как волны, холмы, за которыми виднелось селение Сарде. К северу, до самого Газни, простиралась ровная неоглядная степь со скудной растительностью. Правее, у подножия будто нарисованных у горизонта гор, проходил путь на город Гардез. В той стороне, на расстоянии два-три км от Банда-Сарде, возвышался среди обширной равнины одинокий каменистый холм Мурсель, на вершине которого виднелись развалины каменных укреплений - свидетели былых сражений афганцев с завоевателями.
   На западе тоже степь до самой дороги на город Кандагар. На восток протянулась холмистая долина, вдали переходящая в голубую степь, а на горизонте за лёгкой дымкой был виден силуэт синих гор. Пересекая речку по каменному мосту, дорога шла на селение Ургун и далее, к пакистанской границе.
   Все, кто впервые оказывался в Банда-Сарде, испытывали трудности от недостатка кислорода, это давала себя знать высота. Если Газни расположен на высоте около 2400 м над уровнем моря, их селение вознеслось ещё выше. При ходьбе люди ощущали некоторую слабость, покалывание в сердце, появлялась одышка. В ушах стоял лёгкий шум, горло пересыхало. Но постепенно новички приспосабливались к новым условиям жизни. Даже могли спокойно работать.
   Климат у них был намного прохладнее, чем, например, в Кабуле. Хотя в те дни осень только начиналась, по ночам было холодно, и температура утром не превышала десять градусов тепла. Чувствовалось приближение зимы, холодной и снежной в этих местах.
   Несмотря на то, что район Газни лежит гораздо южнее Джелалабадской долины, здесь уже не увидишь сахарного тростника, риса и тем более финиковых пальм - наглядный результат разницы в высоте над уровнем моря, достигающей почти два километра.
   На пути у Гуляма Исмаила и его отца, Хаджи Мухаммада, оказалась деревня Кала-Нияз. Но что это? Как заворожённый смотрел одиннадцатилетний Гулям на открывшееся зрелище.
   На ровной площадке у дороги, возле развесистых гязов, толпятся люди, среди них много детей. Несколько мужчин образовали круг. На середину вышли два барабанщика, начался афганский национальный танец атан, удивительно ритмичный и живой. Танцоры двигались по кругу сначала медленно. Потом всё быстрее и быстрее, резко поворачивались, встряхивая головами и хлопая в ладоши. На крышах нескольких домов, обнесённых дувалом, показались женщины, оживлённо о чём-то переговариваясь. Оказалось, в деревне свадьба, и по этому случаю были устроены торжества. Досталось угощение и двум путникам.
   Отдохнув и поблагодарив за гостеприимство, Хаджи повёл своего сына дальше. Равнинность местности обусловила и характер планировки поселений. Дома здесь стояли обособленно один от другого или небольшими группами. Строительный материал тот же, что и в их Банда-Сарде, что и в большинстве районов Афганистана - глина. На некоторых постройках можно было увидеть куполообразные крыши. Они возводятся из саманного кирпича и совершенно не требуют древесины, остродефицитной в этих местах. Около жилья возвышались кое-где небольшие пирамидки заготовленного на топливо кизяка.
   В одном из сёл Гулям с отцом остановились у глинобитного домика, откуда доносился мерный стук двигателя. Это была дизельная мельница. Возле неё толпились люди, лежали мешки, стояли верблюды. Внутри мельницы после яркого солнечного света им показалось почти темно: свет проникал сюда лишь из небольшого квадратного отверстия. У своих мешков на корточках сидели несколько крестьян. От грубомолотой муки, струящейся в подставленные мешки, поднималась серая пыль, заполнявшая всё помещение. Пыль покрывала лица и одежду людей.
   Отец объяснил сыну, что такие мельницы встречаются во многих селениях провинции. Мельницы с другими видами силовых установок соорудить здесь практически невозможно: ветряную - не из чего, водяную - негде, вокруг ни реки, ни мало-мальски подходящего ручья. На равнинной местности к югу от Банда-Сарде, припомнил отец, если ехать в сторону Ургуна, можно увидеть несколько водяных мельниц, установленных на пересыхающих речках. Эти мельницы имеют своеобразную надстройку, непременный элемент которой - глиняная башня в виде усечённого конуса. Расположившись ночью на её плоской крыше, хозяин мельницы чувствует себя в безопасности и от шального дикого зверя, и от "лихого" человека. В жару здесь прохладнее, чем внизу.
   Подкрепившись припасённой едой и отдохнув неподалёку от мельницы, Хаджи Мухаммад с сыном двинулись дальше.
   Несмотря на начало сентября, на полях стояли ещё не убранными пшеница, ячмень, кукуруза. Местами возвышались своеобразные шалаши с плоской крышей - "чапари", сооружённые из хвороста и сухой травы, на четырёх высоких столбах или жердях. В таком шалаше сидит сторож, оберегающий посевы от налётов птиц и набегов животных. Устройство шалаша на некотором возвышении от земли оправдано тем, что оттуда лучше видно, там прохладнее и безопаснее.
   Ближе к городу стали попадаться и убранные поля. Среди них то тут, то там на небольших выровненных площадках по расстеленным жёлтым стеблям пшеницы ходили пары волов, таща за собой сплетённую из хвороста и нагружённую для балласта землёй волокушу - орудие молотьбы. Рядом, словно обыкновенные куры, мирно паслись дикие голуби. Дерзкие вездесущие воробьи большими стаями перелетали с места на место, собирая "свою" долю урожая.
   У самого Газни, на разном удалении от дороги, одиноко стоят два старинных, устремлённых ввысь минарета, искусно отделанные узорной кладкой кирпича и резной терракотой. Мечети, которым они принадлежали, давно уничтожены неумолимым временем. А минареты пережили века, сохранив для потомков нетленные образцы древней культуры Афганистана. Это знаки былого величия города относятся к XII и XIII векам.
  
  
  
  

3

   Сердцем города можно назвать газнийский базар, имеющий свои достопримечательности, которые выделяют его среди других городских базаров страны. Отец с сыном шли по торговым рядам и вдруг набрели на лавочку, товары которой привели бы в восторг любого историка или археолога, не говоря уже о маленьком мальчике. Здесь продавались большие старинные пистолеты с костяными рукоятками, тяжёлые кремневые ружья, кинжалы, мечи, луки со стрелами, пороховницы, круглые кожаные щиты с металлическими набойками, высокие сёдла, тяжёлая конская сбруя и другие предметы старины, найденные при раскопках древнего Газни. Здесь можно было увидеть монеты греческие, бактрийские, фракийские, кушанские, индийские, древнегреческие, монгольские.
   Несколько дуканов до отказа были заставлены начищенной до блеска медной посудой ремесленников. Славится она на весь Афганистан. Торгуют и бараниной, разнообразными овощами, свежими и сушеными фруктами.
   В высохшем русле реки Газни, чуть выше моста, живописное скопление верблюдов и осликов, предназначенных на продажу. Верблюдов в этом районе много. Местное население используют этих животных для перевозки грузов на большие расстояния. На них везут в город рис или муку для продажи, а обратно - солому, купленную для топлива и на корм скоту.
   Здесь купил ослика и отец Гуляма. На него стали грузить различные покупки, которые приобрели на этом, а также на базаре старого города. Туда они попали, пройдя через старинные каменные ворота. Узенькие улочки, круто извиваясь, поднимались вверх. Навесы над дуканами создавали здесь полумрак. Местами улочки были полностью накрыты циновками.
   В старом городе торговали галантереей, ремесленными изделиями, легкими бумажными и шёлковыми тканями.
   На этом базаре поинтересовался отец мальчика и изделиями из серебра. Что-то он даже купил. Он, например, рассматривал традиционные узкие браслеты - "кара", очень широкие - "чури", которые носят женщины, украшение на лоб - "матика" и нагрудное - "таук". Здесь же продавались специальные футлярчики для амулетов, серебряные кольца с написанными чернью изречениями восточной мудрости.
   На газнийском базаре, как и по всему Афганистану, вместе со взрослыми в деловой жизни принимают участие и дети. Хаджи Мухаммад переговорил со своим знакомым дуканщиком, тот подтвердил готовность взять в помощники двух его старших сыновей. Настроение отца Гуляма сразу поднялось, он даже стал улыбаться. Ещё бы - его дети "выйдут в люди". Ничего, со временем он и младшего сына определит в торговлю. Это всё-таки выгодное дело. А вот его крестьянский труд очень трудоёмок - надо работать день и ночь, не разгибая спины, чтобы хоть немного заработать для покупки необходимого.
   Обратный путь домой прошёл без происшествий... Через три с половиной месяца начался новый период жизни для всего Афганистана - в страну вошли "шурави".
   В свои отряды моджахеды забирали Гуляма Исмаила дважды, причём оба раза он оказывался в отъезде из своего родного поселения Банда-Сарде. Первый раз это произошло через два года, ему едва исполнилось тринадцать. Ездил к тётке в кишлак под Гардезом. Ночью пришли мужчины, сказали, мол, поднимайся, а потом спросили: "Заработать хочешь?" "Кто ж не хочет, но я из-под Газни, домой надо".
   Тогда бородатые мужчины сказали: "Собирайся, пойдёшь с нами". Двое суток держали в горах. Потом погрузили на верблюдов тюки, ящики и пошли в сторону Кабула. Там напоролись на патруль. Начался бой. Гулям почувствовал, как ногу что-то обожгло. Он упал. Быстро накрылся старенькой лонги - узенькой полоской материи. Когда мятежники поняли, что надо всё бросить и уходить, иначе полягут под пулями солдат афганской армии. Они пристрелили верблюдов, потом мальчиков-грузчиков, захваченных в кишлаках вблизи Гардеза, добили своих раненых. Гулям видел всё это из-под лонги. Они бы и его убили, но подумали, что он уже мёртв. К счастью, пуля лишь оцарапала ногу, не причинив большой беды.
   Позже он узнал от афганских солдат, участвовавших в том бою, что раненых добивали выстрелами в лицо, чтобы не смогли опознать, кто откуда: тогда можно было бы выйти на след их базы.
   Через четыре года Гулям Исмаил снова оказался в отряде мятежников, но тогда ему "открутиться" уже не удалось - его переправили в один из центров подготовки в Пакистане. К тому времени оба его старших брата, Мазулла и Бисмулла, ставшие солдатами правительственных войск, погибли друг за другом в боях с моджахедами. Отец его, Хаджи Мухаммад, погиб во время ракетного обстрела, обрабатывая свой клочок земли. Мать Гуляма, Санзала-ада, с внучкой чудом спаслась. После гибели мужа, двух сыновей и пропажи младшего, она переехала в Кабул к сестре. А уже через несколько месяцев записалась рядовым бойцом в формирующийся полк. С той поры с автоматом она уже не расставалась. Не знала она только того, что теперь с сыном своим оказалась по разным сторонам баррикады... Свой выбор женщина сделала осознанно. Надо знать положение женщины-мусульманки, совершенно бесправной, униженной, которой нельзя было лица открыть, на улицу выйти без разрешения мужа.
   ...Тот бой, первого апреля 87-го, Гулям Исмаил совершенно не запомнил. Была обычная работа - "шурави" наступали, стараясь снять блокаду кишлака, в котором находился гарнизон правительственных войск. Они не позволяли этого сделать. Но, похоже, силы были на стороне русских. Им осталось захватить одну сопку, нависающую над кишлаком. После этого всё будет кончено. Гулям вспомнил свою первую воинскую специальность - снайпер. Он тщательно прицелился и выстрелил раз, другой. Двое наверняка были поражены. После этого он отдал приказ своему отряду на отход. Пути были намечены заранее - он хорошо изучал военную науку в Пакистане, поэтому предусматривал все возможные варианты боя.
   ... А спустя несколько месяцев Гулям Исмаил со своим отрядом сложил оружие. Но в качестве "подарка" он преподнёс голову пакистанского советника Гуль Исара. Это обеспечило ему неприкосновенность и доверие от официального правительства. А ещё он смог разыскать свою мать...
   -Не могла спокойно смотреть, как этот Гулям целится из снайперской винтовки, ведь одна из пуль предназначалась именно тебе, мой дорогой Димочка. Всё уже случилось, ничего уже не изменить - не поправить, но я так переживала за тебя. Теперь ты знаешь всё об этом своём убийце.
   -А можно его увидеть сейчас. Жив ли он? Что с ним стало после перехода на сторону правительственных войск? Что скажешь, Нонна?
   -А сколько лет прошло на земле после твоей гибели, Малыш?
   -Почему лет. Я думаю, прошло не больше двух-трёх месяцев.
   -Нет, дорогой мой. Прошло уже три года. Больше года, как страну покинули советские войска. Афганцы теперь остались один на один со своими врагами. И им очень нелегко. Ладно, давай еще посмотрим на этого Гуляма, да будем заканчивать с ним. Удивительно, но я даже устала. Никогда не испытывала здесь ничего подобного.
   ...У низкого столика, уставленного чашками с зелёным чаем, сидит настороженный человек в чалме. Его смуглое лицо обрамлено пышной чёрной бородой. Длинные, тонкие пальцы как бы сами собой перебирают чётки, на одном - массивный золотой перстень с бирюзовым камнем. Рядом с чашкой бородач положил портативную японскую рацию. Она включена.
   Я смотрю на него, и мне становится не по себе. Этот человек отнял мою жизнь. Отнял жизнь моего командира, лейтенанта Варнавы. А сколько еще людей полегло от его рук?! Мог ли я знать, что вот так "из другого мира" буду наблюдать за ним, буквально смогу читать его мысли.
   В августе 87-го после длительных переговоров Гулям Исмаил вместе со своими людьми заключил договор о сотрудничестве с правительством. С тех пор он уже не бандит и не душман, как его называли "по эту сторону баррикады", а командир добровольческих формирований, отвечающих за оборону Кабула.
   После окончания подготовки, Гулям был переброшен из Пакистана, доказывал на деле, что не зря были потрачены деньги на его обучение, служил верой и правдой ИПА. Однако прошло время, и он всё чаще станет задумываться о том, что происходит и почему конца не видно войне?
   В начале года он узнал о предложениях Кабула по национальному примирению, о том, что всех таких, как он, приглашают к переговорам, гарантировав им полную безопасность. Ловушка? Многие его знакомые полевые командиры категорически отказывались от каких-либо контактов с властями, настаивая на том, что надо вести джихад до победы. До победы? Но кто будет радоваться такой победе, если она когда-нибудь и наступит, ведь каждый день война уносит десятки крестьянских жизней, разоряет родную землю. Нет, с кровопролитием пора кончать. Кабул предлагает дело: всем его людям оставляется оружие, им помогают деньгами, боеприпасами, одеждой, а условие ставят только одно: обеспечивать безопасность, охранять мирную жизнь в определённой зоне. А вдруг всё-таки ловушка? Он давно уже привык никому не верить. Но шаг за шагом постепенно он шёл к соглашению - сначала о прекращении огня, потом о сотрудничестве. Сейчас, спустя годы, его люди, а это три тысячи человек, несут охрану огромной зоны вокруг столицы страны. Шурави ушли. Теперь можно рассчитывать лишь на свои силы.
   Рация на столе ожила. Гуляма позвал чей-то голос, он ответил и посмотрел на часы. Его приглашали в резиденцию президента, чтобы обсудить планы дальнейшей жизни...
  
  
  

4

   Конечно, мне хотелось узнать всё о тех ребятах, с которыми свела меня судьба в Афганистане, с кем сдружился. Дружба эта была проверена в непростых условиях. Ещё бы... И каждый из нас был там, что называется, на виду. В другом месте ты можешь казаться кем угодно, в Афгане будешь тем, кто ты есть...
   Теперь я знал, что такое вполне возможно - узнать о них. Много времени проводил я в "смотровой комнате", заказывая в "центральном пункте" информацию о ребятах. Многие благополучно завершили службу и вернулись домой. Но были и погибшие. Помню, очень огорчился, узнав о дальнейшей судьбе сержанта. Так получилось, что он с первых дней моего появления в подразделении стал опекать меня на правах старшего товарища и командира. Он старался передать мне свои знания и умения, полученные за почти два года пребывания на войне. А ещё мы с ним были со студенческой скамьи - его, как и меня призвали со второго курса института. Может быть, именно этот факт так сблизил нас.
   И вот теперь мне хочется рассказать об этом командире отделения сержанте Викторе Карпове. О нём я уже упоминал - именно он проверял мой "смертный медальон". А ещё я писал о нём Бэле в письме. Он погиб через несколько дней после меня на Кунаре - есть такая речка, приток реки Кабул, течёт Кунар вдоль границы с Пакистаном. Горы вокруг высотой под пять тысяч метров. Если взглянуть на карту, то она о многом скажет, где погиб сержант Карпов. Я расскажу, как он погиб, что удалось разузнать. Там в тяжёлое положение попали некоторые части афганской армии. Надо было помочь. Душманы обнаглели до предела, измывались над населением, чувствовали безнаказанность, потому что рядом пакистанская граница, всегда в случае чего можно укрыться. В тот день они замыслили дать решительный бой афганским частям. Подтянули из Пакистана всё что могли. В тех боях участвовали не только афганские душманы, но и другие наёмники.
   В бою сержант, командир отделения, если не душа победы, то, я думаю, душа успеха каждого подчинённого ему солдата, его доблесть.
   Я хорошо запомнил, что он часто писал письма домой в совхоз Архангельский, что в Пензенской области, отцу - Юрию Евгеньевичу, бригадиру тракторно-полеводческой бригады, кавалеру ордена Трудового Красного Знамени и ордена "Знак Почёта", матери - Наталье Викторовне, учительнице, родному дяде Ивану Ивановичу Суворову в Москву. Не уронить честь советского солдата - это для него было самым важным.
   О нём и после гибели помнили и говорили в полку. И первое называли - скромность и доброжелательность сержанта Карпова. В чём это выражалось? В том, как он относился к своим солдатам. Он каждого любил, как своего младшего брата Сашу. Он заботился не только обо мне, но и о каждом из наших ребят, как заботился о своём младшем брате. И речи не могло быть, чтобы он унизил или оскорбил кого-то или бы позволил, чтобы при нём такое сделал кто-то другой по отношению к молодому солдату. А ещё он лучше всех стрелял - главный аргумент его был против тех, кто стрелял пока слабовато. Он любил военную форму и был красив в ней - главный аргумент его против нерях. В службе он ни на шаг, ни на полшага не отступал от требований устава - это был его главный аргумент в борьбе за крепкую воинскую дисциплину.
   Все знали, что он писал домой маме и про нас, молодых солдат его отделения, писал, как нам трудно на первых порах и как он старается, чтобы поскорее новички встали в строй. Наверняка мама плакала над этими письмами от радости, что её двадцатилетний сын становится мудрым.
   До армии Виктор учился в сельскохозяйственной академии в Москве. После его гибели ребята взвода получили оттуда несколько писем. Там с теплотой вспоминали студента Карпова, например такое: когда требовалось убрать снег во дворе, Виктор это делал за всех девочек из своей группы. В группе он был старостой...
   Не преувеличиваю нисколько, но молодых солдат своего отделения он в письмах маме называл не иначе, как мои младшие братья, мои "саши". Он умел в отделении всё делать лучше других. Возле него просто нельзя было быть плохим. Там, где находился он, никогда не могло случиться что-то плохое, недостойное. Солдаты отделения рядом с ним вырастали в бойцов, становились сильнее, красивее. Таким для них сержант Карпов оставался до последней минуты жизни.
   В том последнем бою его ранили. Но он остался со своими подчинёнными. Он был с ними всегда, и днём и ночью, как же он мог их оставить, когда кругом кипел бой. Закрыть глаза? Застонать от боли? Слабость свою выказать? Нет, это для сержанта было невозможным.
   Спустя некоторое время сержанта Карпова ранило во второй раз. Схватка такая, что на вес золота был ствол каждого автомата.
   Отделение сержанта Карпова контратаковало. Но в бою, когда кругом горы, да ещё такие, как на Кунаре, в таком бою неожиданного случается больше, чем в бою на равнине. В какой-то момент того боя случилось, что вокруг оказались одни душманы. А сержант продолжал руководить своими солдатами. Он, дважды раненный, прикрывал своим огнём подчинённых ему солдат. Он за них стоял грудью. В отделении у него были и русские, и украинцы, и белорусы, и ребята других национальностей. Жили всегда в своём отделении под командованием Виктора, как одна семья. Так и в том бою действовали. И как за отца родного им был сержант.
   Красивые девчонки из академии имени Тимирязева, где учился до армии наш сержант, помнят Виктора вот таким - помогал всем, был щедрым, оберегал... В полку сержанта Карпова запомнили вот таким: прикрывая фланг обороны отделения, сержант оказался отрезанным на какое-то время от своих, душманы решили взять парня живым, тем более думали, что это будет сделать легко - невооружённым глазом видно, что сержант ранен. Кончились патроны. Душманы приблизились вплотную.
   Это было ясным днём. Душманы уже протягивали к нему свои лапы. И тут раздался взрыв...
   Потом, когда отбили атаку, вокруг тела сержанта насчитали восемь душманских трупов. Сержант Виктор Карпов подорвал себя гранатой Ф-1. Она у него оказалась последней...
   Командир полка подполковник Шаг-Новожилов был скуп на слова, но и он тоже высоко оценил подвиг нашего Виктора.
   "Сержант Виктор Карпов, помню его. В роте был, скажу прямо, не из самых заметных. Правда, отличался безукоризненной исполнительностью. Во время боевого выхода рота попала в тяжёлый переплёт. Карпова дважды ранило. Он находился на фланге. Крайний, как говорится. На него с трёх сторон пошли душманы. Патроны кончились. Он подпустил их вплотную и подорвал себя гранатой. Мы потом нашли немало душманов, сражённых гранатой Карпова".
   Игорь Иванович говорил кратко, но было ясно, что сержант Карпов навсегда останется в сердце командира полка, что он никогда не будет для него погибшим, что командир станет рассказывать о нём и новобранцам, и увольняющимся в запас, чтобы знали, с кого делать жизнь, как надо служить Отчизне...
   Сам командир полка, под командованием которого мне удалось послужить, заслуживает отдельных слов. Помню, однажды на построении он сказал:
   -Отец у меня фронтовик. На фронте был старшим сержантом, ранило его, с тех пор инвалид. Он всегда говорил: "Не хочешь, чтобы твой дом загорелся, гаси искры самого дальнего пожара". Вот и вы, сынки, находитесь на передовом рубеже, именно вы не даёте разгореться на этой земле большому пожару, который мог бы перекинуться на территорию нашей страны. И я верю, что вы с честью пронесёте это высокое звание воина-интернационалиста.
   Вот например, как действовал наш командир полка. Батальону отдаёт приказ на боевой выход, а сам с этим батальоном - в горы. С высоты 3200-3500 - оттуда всё, как на ладони - руководит подразделением. Кто-то подумает, что такова специфика. Возможно. Но многие считали это стилем руководства и образом жизни.
   Душманы охотились за подполковником Шаг-Новожиловым. Когда подразделения отправлялись в боевой выход, солдаты внимательно считали, сколько человек возле командира на его командно-наблюдательном пункте (КНП). Замечено, чем меньше их там, тем увереннее чувствуют себя солдаты в боевом выходе. Однажды случилось так: рота соседей попала в горах в засаду. Ближе всех к этой роте оказалось подразделение, с которым был подполковник Шаг-Новожилов. Собрал он всех, кто оказался на КНП, и повёл на выручку. Выручил.
   - Какую воинскую школу проходят наши девятнадцатилетние солдаты, - говорил командир полка. - А до службы в Афганистане у меня было некоторое недоверие к молодёжи. Лохматые, с гитарами и магнитофонами в подворотнях... и вот служба тут. С ними я и днём, и ночью, и в горах, и на равнине. Скажу: они действуют, как встарь! Идут, если надо в цепи, если нужно помощь товарищу - вынесут, сдадут медикам. И опять на своё место, в цепь. Цены нет таким солдатам. Когда собираются в боевой выход подразделением, самая большая проблема, кого оставить в расположении. Никто не желает. Таков не писаный кодекс чести. Перед выходом всегда требовал списки остающихся. Смотрел, чтобы дважды подряд никого не оставили, иначе потом с этим оставшимся проблем не оберёшься, он сразу зачислит себя во второсортные...
   О своих подчинённых, о солдатах своего полка Игорь Иванович почти всегда говорил с гордостью.
   "Когда мы сегодня говорим об Афганистане, о солдате и офицере из Ограниченного контингента советских войск, мы должны говорить в первую очередь об их боевом становлении. Служил в полку рядовой Жёлудь. В одной из схваток с душманами оказался отрезанным от своих. Кончились патроны. Душманы поднялись, чтобы взять солдата живым. Кругом - каменные стены, только справа - обрыв. Но там уже наготове стоят трое. И солдат бросился один на троих. Двоих заколол штыком, третьего сбил прикладом и бросился с обрыва. После боя нашли Артёма Жёлудя с раздробленными ногами, но живого. Пятнадцать метров летел он, так сказать, без парашюта. Повезло, удачно приземлился. Но на троих-то пошёл один, троих уложил в рукопашной. Артём отлежался в госпитале и продолжил службу уже в разведроте.
   Рядовой Бексеитов был старшим наводчиком гранатомёта. В одной из схваток с душманами ранили командира взвода. Бексеитов взял командование на себя, и взвод победно закончил бой. Рядового Бексеитова наградили орденом Красной Звезды. А когда позднее заболел командир взвода и его отправили в госпиталь, я приказал Сейлхану Бексеитову, теперь уже сержанту, исполнять обязанности комвзвода".
  
  

5

   Чем больше я узнавал о судьбах товарищей, вернувшихся из Афганистана, тем тоскливее становилось. Откуда эта стена равнодушия и неприязни? С давних времён о моральном здоровье общества можно было судить по тому, как оно относится к своим воинам, вернувшимся с полей сражений. Например, если обратиться к истории, можно найти массу подтверждений тому. Даже народ, обескровленный войной, оставшись на пепелищах, отдавал долг уважения своим защитникам. Иначе государство и выжить-то не смогло бы. Однако примеры с "афганцами" говорили иное. Ведали ли в обществе о последствиях такого равнодушия?
   Особенно тяжело приходилось парням, искалеченным в Афганистане. Проблем у них возникало так много, и на местах их так медленно решали, что даже не верилось, что в нашей стране может такое происходить. Один из моих сослуживцев, получивший тяжёлое ранение, за шесть лет материально истощил свою семью. Каждый год приходилось лежать в госпитале по три-четыре месяца. Пенсия небольшая. Вот и получается: всё, что семья заработает за год, уходит на него. А у многих таких ребят ещё нет и специальности.
   Я недоумевал, почему страна не знает о лишениях и неустроенности этих ребят. Их следовало чаще показывать по телевизору, писать в газетах. Они это по праву заслужили.
   Правда, страна менялась, общество "бурлило". Вновь в обиходе оказалось слово "милосердие". Но пока, к сожалению, оно витало в облаках. Открыв его заново, многие упивались им, переживали словесную эйфорию, предъявляли его друг другу, как пароль, не опускаясь на землю. Уж слишком мала была повседневная помощь тем, кто в ней нуждался.
   Мне показалось, что потомки ныне живущих будут с изумлением смотреть оставшиеся от тех дней плёнки с бесконечными хит-парадами, демонстрациями мод и словопрениями о милосердии. Возможно, они удивятся тому, как мало среди этих слепящих фейерверков рассказывалось правды о парнях, вернувшихся из Афганистана, об их тревогах и надеждах, о тех, кто остался калекой в двадцать лет. Свое милосердие люди устремляли в прошлое и будущее. А как же настоящее?
   Не лучше было в обществе и отношение к павшим (о себе я даже не упоминаю). Сколько их, алых звёздочек, было разбросано по дальним кладбищенским углам и глухим погостам! Никто и не старался место видное подобрать. Наоборот, чем дальше от глаз людских - тем лучше. Чтоб не смущать народ. И "смертью храбрых" до поры до времени - ни-ни! Их, прошитых пулями, изорванных осколками, сгоревших за рычагами и штурвалами, даже после смерти лишали последнего, веками освещённого знака воинской чести. И выстукивалось по мраморной крошке привычное и безликое: "При исполнении служебных обязанностей..." Не вязались "чёрные тюльпаны" с парадной скукой газет...
   Прошли десятилетия. Здесь я особо не ощущал ход времени. Но оно стремительно проносилось на Земле. Со временем афганская война всё больше и больше стала "задвигаться на задний план". Были тому и катастрофические причины, связанные с развалом некогда единой страны СССР, и с многочисленными "горячими точками" и вооружёнными конфликтами, вспыхивающими то тут, то там на постсоветском пространстве. До судьбы ли отдельных "афганцев" и матерей, потерявших своих сыновей, когда обрушилось государство?!
   Гасла память, как задуваемая ветром свеча. Время отодвигалось, всё больше разобщая людей. Сердца черствели...
   Разрушенность души человеческой дошла до такой степени, что люди перестали видеть картину жизни в целом. Их стали занимать какие-то, порой и вовсе второстепенные её частности. Каждый отыскал себе в сём расстроенном мире какую-то идейку и носится с нею, как со спасительною.
   Раздробленность бытия дошла до такой степени, что люди перестали узнавать мир в целом, вещи по именам, перестали думать о своём высоком человеческом предназначении, перестали узнавать друг друга. Они стали нервными и крикливыми. Они разучились чувствовать друг друга, перестали друг друга слышать. С ними стало невозможно говорить. Я думаю, что это болезнь, неведомая врачам, и она пройдёт. Но что мне до этого, если моим ровесникам, оставшимся в живых после афганской войны, довелось жить в этом времени. Я не могу поговорить с ними, а потому мне и остаётся говорить с теми, кто, как и я, не дожил до этого печального часа, кто остался в тех благословенных временах, когда людям ещё удавалось сохранить человеческий облик. Вот и говорю теперь только с ними. Они были последними, кто знал эти времена, последними перед тем, как общество вошло в серую полосу бед и несчастий.
   Я знаю, отчего это происходит, но не знаю, чем и как это поправить. Люди давно уже поверяют всё приметами внешними, а не внутренними. Не тем, сколь совершенными и чуткими становятся их души, а тем, что выдумывал их хитрый разум, называя это "прогрессом". И они с восторгом превозносили эти выдумки, забывая о душе, словно и не замечая, что если погаснет душа, то никому не нужными будут эти выдумки, от них не останется и следа. И никакое, даже самое совершенное, устройство жизни не заменит отсутствия в ней живой человеческой души. В этом уже давно пора убедиться.
   Тому, кто живёт не чувствами и душой, а лишь по тем механическим законам, которые так часто устанавливаются между людьми, всё представляется в жизни гораздо проще, чем есть на самом деле. Нет у них, кажется, большей заботы, чем освободиться от бремени переживаний, обязательно влекущих за собой какие-то обязательства перед ближними. Нет, жизнь их вовсе не лишена драм. Но они какого-то иного свойства, чем у человека, живущего безотчётным душевным порывом. Всё видится им лишь чередой неких хитростей, разгадав которые и можно определиться и найти своё необходимое место. И даже кажется порой, что они разгадали эту механику жизни и заняли в ней своё место. Но так кажется до поры до времени, пока жизнь не устраивает проверки, пока кажется, ничто не может поколебать её размеренного течения. На что ни кинут они взгляд, на всём оставят свою упрощённую схему. Конечно, это помогает им ориентироваться в сложностях бытия, но вместе с тем и лишает его красоты. Они глубоко убеждены, что бытие определяет сознание, что нравственность зависит от экономики, что только благодаря техническому "прогрессу" люди и живут. Ах, знали бы они, что и чем определяется в самой жизни...
   Я часто думаю, как бы мне жилось в этом мире? Уцелей я тогда, в том злосчастном бою, может быть, судьбой своей явил бы я ещё большую трагедию, чем та, которая разыгралась в безвестных, бесстрастных горах. Не от пули тогда, так позже от чего-то иного, но я всё равно был бы выброшен из мира, который стал для меня чужим, который мне не хочется принимать таким, каким он стал...
   Говорят, что до времени уходят из жизни лучшие (не отношу это на свой счёт, но в принципе согласен с эти утверждением). Значит, в самих живущих и в жизни что-то нарушено важное, может быть, главное, значит, лопнула какая-то основная струна...
   А что же моя дорогая и любимая невеста?
   Бэла печалилась недолго. Полгода она ещё заходила к моей маме, Елизавете Михайловне. А потом жизнь, действительно, взяла своё. Она вышла замуж. Да и кто может осуждать или упрекать её за это? Но я знал и другое: не раз ещё всплывал в её памяти мой облик, не единожды ещё бросало её в беспричинные рыдания о неповторимом, возможном, но навсегда утраченном счастье. Я думаю, с возрастом и временем это будет происходить чаще, а мой образ не сотрётся из памяти. И невозможно будет от него избавиться. И причиною этого будет не её нынешняя, не так, как хотелось бы, сложившаяся жизнь, а возможность иной, другой жизни, вроде бы такой близкой и реальной, но оказавшейся вдруг порушенной, отодвинувшейся неведомо куда безвозвратно. Такого понимания, такой любви, когда просто светло и легко на душе, у неё больше никогда не будет.
   ...С большим волнением я узнал, что своего сына Бэла назвала Дмитрием, в мою честь. Значит, я не исчез навсегда из жизни.
   "Лишь три вещи пребудут вовеки: вера, надежда и любовь. Но величайшая из них - любовь" (Св. Павел)...
  

*

   Использованный материал:
  
   -Филатов В. "Место подвига - Афганистан", журнал "Советский воин", N5 - 1985г.;
   -Верстаков В. "Путь к вершине", газета "Правда", июнь 1986г.;
   -Филатов В. "От имени сержантов", газета "Красная звезда", сентябрь 1986г.;
   -Полибин А., Олийник А. "Кто и как готовит душманов", газета "Красная звезда", октябрь 1987г.;
   - Снегирёв В. "Он был моджахедом", газета "Красная звезда", февраль1988г.;
   - Ткаченко П. "Потому, что есть я на земле", газета "Красная звезда", апрель 1988г.;
   -Мардониев В.Е. "Сердце Азии", М. 1989г.;
   -Форд А. "Человек не может умереть". М.2007г.
  
  

***

  
Оценка: 9.60*8  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023