ArtOfWar. Карелин Александр Петрович. "Просто ты умела ждать..."

"Просто ты умела ждать..."

"Как я выжил, будем знать только мы с тобой.

Просто ты умела ждать, как никто другой"

/К. Симонов/

Часть 1

Глава первая

- Вы боитесь летать самолётами?

- Нет, почему вы так решили?

- Вы очень нервничаете, я ведь вижу. Сидите очень напряжённая, вцепились в подлокотники кресла. Ну-ну, успокойтесь.

- Это не полёт на меня так действует. Тому другие причины, - молодая женщина всхлипнула и поспешно вытерла платочком вмиг покрасневшие глаза.

- Нам долго лететь рядом, давайте знакомиться. Потом вы расскажите о своей беде. Меня зовут Майя Фёдоровна. А вас?

- Мария Викторовна. Можно просто Маша. Мой муж, офицер, лежит после тяжёлого ранения в госпитале Ташкента, я лечу к нему.

Это была очень красивая женщина: чёрные узкие брови, гладкая смуглая кожа, оттенённая нежным румянцем, изящной формы лоб обрамляли кольца медно-рыжих, коротко остриженных волос; большие миндалевидные глаза цвета морской волны непреодолимо влекли к себе. Чуть вздернутый, красиво очерченный, носик как будто подчёркивал выражение дерзкой смелости, запечатлевшейся в её чертах.

- Вот видите, вы зря так переживаете, Машенька! Значит, он жив. Это ведь главное. Военные медики вмиг поставят его на ноги. Я сама офицерская жена, более двадцати лет по военным гарнизонам вместе с моим Сергеем путешествовала. Сейчас он служит в штабе Сибирского военного округа, так что мы окончательно осели здесь, в Новосибирске. А я лечу проведать свою маму в Ташкент, старенькая она совсем уже. Сергей мой тоже, когда был молодым, получил тяжёлое ранение в бою. Чехословакия, 1968 год. Знаете ведь об этих событиях? Пролежал в госпитале больше месяца, я была все дни с ним рядом. До сих пор с содроганием вспоминаю то время. А за эти годы медицина шагнула ещё дальше, так что поднимут и вашего супруга на ноги. Как его зовут?

- Алёша. Алексей Павлович Лисицын, старший лейтенант. Он подорвался на мине, - Мария спрятала лицо в ладонях, плечи её затряслись, но она старалась сдерживать рыдания. - Он ведь прислал мне такое чудовищное письмо. Как же он мог подумать, что я его брошу?! Как мог подумать! Вот сами прочитайте.

Маша судорожно покопалась в сумочке, протянула своей соседке, пожилой, совершенно седой, женщине листочек из тетрадки в клеточку.

Майя Фёдоровна кивнула и негромко прочитала содержание:

"Моя дорогая, милая, Машенька! Ты молода, красива, вся жизнь у тебя впереди. Считай себя совершенно свободной, потому что на меня теперь страшно взглянуть (я подорвался на мине). Леша".

Пожилая женщина привлекла к себе свою соседку, по-матерински обняла за вздрагивающие плечи. Молодая женщина утопила своё лицо на её груди, дала волю чувствам. Она плакала тихо, по-бабьи кривя красивые полные губы, и непрерывно шептала: "Как он мог? Как он мог?!"

Самолёт сильно тряхнуло на воздушной яме, он снова выправился, полетел ровно. Но эта встряска сразу привела в чувства. Мария уже не плакала, старательно промокала заплаканные глаза, размазывая по лицу тушь.

- А что ты хочешь, Машенька? Твой Лёша, конечно, напуган, ему трудно и больно. Но ты ведь летишь к нему, помнишь и любишь его. Он поймёт это и сам будет стыдиться этого письма. Возьми себя в руки! Ты должна быть сильной, ты сможешь, я знаю. Не показывай ему своего страха, не охай и не ахай над ним. Что бы ты ни увидела, держи себя в руках. И не вздумай рыдать на его груди. Тогда он точно будет несчастным. А сейчас рассказывай всё по порядку. Я очень внимательно слушаю.

- А что рассказывать? Я сказала самое главное о его ранении. Я даже не знаю характер его травм.

Мария быстро приходила в себя, сейчас она смотрелась в маленькое зеркало и стирала потёки туши с лица.

- Как вы познакомились, как жили все эти годы. Давай-давай, не стесняйся. Ты должна выговориться, тебе сразу станет легче. Вот увидишь!

- Хорошо, Майя Фёдоровна. Я готова. Постараюсь припомнить всю историю нашей любви.

Когда я получила это письмо, то сразу стало неспокойно на душе, хотя и узнала почерк мужа. Как порой бывает: постучит кто-то в дверь и сердцем чувствуешь - беда стучится. Помню, очень нервничала, когда вскрывала конверт. И такое письмо. Слёзы тяжёлые, невыносимо горькие, разом наполнили глаза. Теперь и строчки сливались, казались неразборчивыми. Даже промелькнула спасительная мысль, мол, не он это писал и вообще оно не для меня, чужое письмо, случайно попавшее в этот конверт.

Тут заплакал наш десятимесячный Вовка. Взяла его на руки и машинально подумала: "Как он похож на Алёшу". Успокоив ребёнка, несколько минут посидела молча, до боли сцепив пальцы рук. А перед глазами уже поплыли картины из нашего знакомства, из последующей счастливой жизни. Надо срочно действовать, немедленно лететь в Ташкент, а я сижу и вспоминаю. Даже улыбаться начала, как дурочка. Ей-Богу! Так и просидела сиднем не менее часа. Потом взяла себя в руки. Стала лихорадочно соображать, что делать?

На кого оставить маленького Вову? Знакомых в Новосибирске никого. Я ведь меньше месяца, как перебралась в этот город. Мы с мужем жили в Забайкальском Военном Округе, там у нас была хорошая, тёплая однокомнатная квартира, потом его перевели в Новосибирск. Только принял новую должность, как получил назначение в Афганистан, сразу и уехал, лишь приезжал на несколько часов, чтобы со мной попрощаться. В отпуск после первого ранения Алёша приехал отцом: родился тогда наш Вовочка. Я у него спрашиваю, мол, что это за шрам на руке, а он отшучивается - поцарапался где-то. Уехал опять в свой жаркий Афганистан, а мы остались в своей квартире. Но он уже тогда хлопотал, чтобы нам дали жильё в Новосибирске. Вот и ждали мы столько месяцев.

Наконец, нам выделили маленькую комнатку в коммунальной квартире. Бывшие сослуживцы Алексея помогли собрать вещи, отправить контейнер. Так и оказались мы с сыном в незнакомом большом городе. Тут я вспомнила, что когда добиралась из аэропорта в своё жилище, в такси познакомилась с супругами Ниной и Борисом Шапиро. По пути рассказала им коротко о себе, о том, что муж - офицер, выполняет интернациональный долг в Афганистане, а я вот приехала жить в незнакомый город. Те предложили заходить в гости, сказали, что готовы всегда и во всём помочь. На автобусном талоне написали свой телефон.

Я долго тогда искала этот талон, нашла в записной книжке. Слава Богу, он сохранился. В телефонной будке у соседнего дома я набрала номер:

- Здравствуйте, я - Маша, помните, мы в такси вместе ехали? Помогите, пожалуйста, возьмите на несколько дней Вовочку. Очень надо, прошу вас!

В ответ услышала короткое слово: "Привозите". Не представляете, как я была рада от такой отзывчивости людей! Нина и Борис помогли мне и деньгами, достали билет на самолёт. По их же совету я перед этим обратилась в военкомат, где мне выписали проездные документы. И вот я лечу в самолёте к своему Алёшеньке.

- Это ты мне поведала последние события, а теперь давай возвращайся к истории своего знакомства. Мне всё интересно будет узнать. Я буду сравнивать твою и свою историю. Уверена, наберётся много похожего, ведь мы обе - офицерские жёны.

- Сейчас, я только соберусь с мыслями, Майя Фёдоровна. Даже не знаю, что рассказать, ведь у меня совершенно обычная судьба простой деревенской девчонки. Да-да. Я родилась и большую часть жизни прожила в небольшой станции Каменный Ключ, это в Кемеровской области. Отец мой, машинист тепловоза, умер, когда я училась в начальных классах. Мама моя всю жизнь проработала кассиром на железнодорожном вокзале, она там до сих пор трудится. Я закончила нашу восьмилетку, училась, правда, хорошо. Помню, кажется, в седьмом классе с подружками мы посмотрели в сельском клубе кинофильм "Офицеры". Фильм произвёл на меня неизгладимое впечатление, девчонки весело "щебечут", а я иду, молчу, и весь фильм заново проживаю. Потом заявила, что замуж выйду только за офицера. Одноклассница Людка засмеялась, мол, лучше сразу за генерала. Но я тогда промолчала - пусть смеётся.

А меня с нашей армией судьба связала навеки. Я ведь родилась 23 февраля, да-да, Майя Фёдоровна, в этот день я позднее поздравляла мужа с праздником, а он меня - с днём рождения. Большое семейное торжество у нас отмечалось

Так получилось, что спустя пять лет в свой день рождения я и познакомилась с курсантом выпускного курса Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища имени 60-летия Великого Октября. Уф, кажется, ничего не перепутала в названии. Это меня Алёша всё проверял на мою память, мол, выучу или нет. Произошло почти так, как в моём любимом кинофильме. Я не сказала, что после окончания школы решила попытать счастья в большом городе, поехала не в наш областной центр, а в Новосибирск. Там жила хорошая знакомая моей мамы, у неё я и остановилась на первое время. Поступила я в электротехнический техникум, дали место в общежитии, хотя тётя Зоя уговаривала остаться жить у неё. Но я не хотела её стеснять.

Почти четыре года учёбы пролетели интересно. Я старалась восполнить пробелы в своём образовании, подтянуть свой культурный уровень. Мы с подружками посетили все театры города, музеи, часто ходили на выставки и концерты. Я просто влюбилась в этот большой и красивый город. Я и не подозревала, что встречу свою судьбу именно здесь. Случилось! Но я помню, что жила тогда ожиданием счастья. Это ожидание - знакомое всем нам чувство, особенно, когда счастье кажется действительно реальным и остаётся сделать к нему лишь один шаг, - это чувство близости счастья.

Помню, нам на вахту в общежитии принесли пачку пригласительных билетов в военное училище. Я и не хотела идти в свой день рождения, рассчитывала отметить с подружками в своей комнате. Но Вера, моя самая близкая подруга, уговорила-таки.

Он пригласил меня на танец, а потом уже до конца вечера не отходил от меня ни на шаг. Я танцевала с увлечением, со страстью, теряя голову от радости, не думая ни о чём, упиваясь триумфом своей красоты (да-да, девчонки все мне говорили, что я очень красивая, а тут я сама почувствовала это). Мы танцевали с Алексеем все танцы подряд, и он говорил-говорил-говорил. Я даже и не вспомню сейчас, о чём шла речь. О жизни, о будущей профессии, о своём училище. Я лишь кивала и коротко отвечала на его вопросы. Мы договорились встретиться через два дня у театра оперы и балета. Алёша проводил меня до общежития, хотел даже меня поцеловать на прощание, но я вырвалась и убежала.

- А что было дальше? - Майя Фёдоровна приняла от стюардессы сок, передала стакан и Маше тоже. - Удивительное дело, но история вашего знакомства, как две капли воды похожа на нашу. Мы тоже с Серёжей познакомились в его училище по окончании учёбы, правда, это был праздник 9 мая.

- Правда? Наверняка, во многих офицерских семьях подобное происходило и происходит сплошь и рядом. А на своё первое свидание я так и не пошла. Оробела как-то. Но все дни у меня не выходил из головы его голос, закрою глаза - вижу его лицо. Моя подружка Вера всё пыталась меня успокоить, когда я несколько ночей проревела в подушку. Она даже предлагала сходить и поискать Алёшу в училище. Да где его найдёшь? Я даже не знала его фамилию, к тому же не пустят ведь в училище. Помню, Веруня сказала тогда, мол, если захочет, то найдёт меня сам.

Нашёл! Это было как в сказке. Возвращаюсь вечером в общежитие, а он стоит у двери с букетиком цветов. Оказалось, что он уже не первый вечер так меня караулит. А потом были свидания. Каждый раз я летела на них, как на крыльях. Я уже знала одно, что буду любить его всем сердцем, я чувствовала, что и он будет обожать меня всеми силами души. В такие моменты, когда мы гуляли под звёздами, шли рука об руку, прижавшись один к другому, ясно слыша биение сердца друг друга, ощущая теплоту плеч, любовь наша сливалась с теплотой тихого весеннего вечера.

А однажды мы оказались один против другого, лицом к лицу, так близко, что каждый ощущал дыхание другого, наши взгляды встретились. И это были пристальные, испытующие, острые взгляды, в которых словно сливались две души. Я почувствовала, что мы пронизываем один другого немым, настойчивым вопросом: Чем мы будем друг для друга? И я поняла, что отныне никогда не расстанусь с этим человеком.

Вот говорят, что любовь слепа. А, по-моему, у неё тысячи глаз: ведь находит же она одного, своего, среди тысяч и тысяч, и не лучшего выбирает, а - необходимого.

А в мае месяце мы расписались. Была весёлая молодёжная свадьба. Мне выделили отдельную комнату в общежитии, тем более, что через месяц-другой нам придётся ехать по месту службы мужа.

Никогда ещё жизнь не казалась мне такой прекрасной: первые дни промелькнули как строфы чудесной песни любви, прерывавшейся только припевом поцелуев, это было длительное и глубокое наслаждение, которым мы вдвоём упивались, не переводя дыхания, не размыкая глаз, как пьяные, засыпающие в обнимку с бутылью восхитительного вина.

Вечером я возвращалась домой в свою крохотную комнатку с мыслью, что если не увижу сейчас Алёшу и не услышу его голоса, то этот день будет безнадёжно испорчен. Но военная служба требовала исполнения. Приходилось заступать на дежурства, тогда я ночевала одна, успокаивая себя, что завтра обниму своего любимого.

Утром, уходя на занятия, муж частенько оставлял мне листочек со стихами. Как я его обожала за это. Это были не его стихи, но мне они очень нравились. Многие я даже заучивала наизусть. Например, это:

"Я думать о тебе люблю,

Ручей, ропща, во мрак струится.

И мост. И ночь. И голос птицы.

И я иду. И путь мой мнится

Письмом на двадцати страницах.

Я думать о тебе люблю".

К тому времени я уже окончила свой техникум и занималась на подготовительном отделении Института ядерной физики Сибирского отделения Академии наук СССР. В конце концов, мне пришлось оставить любимую физику. Быть офицерской женой - тоже высокая, если можно так сказать, должность.

Алёша летом 1981 года окончил училище, стал лейтенантом. Солдатом. Он так любил говорить по каждому случаю, когда требовалось принять волевое решение: "Я - русский солдат!" А солдату без крепкого тыла никак нельзя. Вскоре мы с ним уехали в далёкий забайкальский гарнизон. Могоча. Вы, Майя Фёдоровна, как офицерская жена, наверняка слышали это выражение: "Бог создал Сочи, а чёрт - Могочи".

- Это точно, муж упоминал этот гарнизон. Он вообще расшифровывал ЗабВО (Забайкальский Военный Округ), как "забудь вернуться обратно". Многие офицеры служили в гарнизонах десятилетиями. Нам пришлось послужить лишь в Дальневосточном Военном Округе, Смоляниново, это под Владивостоком. Серёжа страшно не хотел оказаться в ЗабВО. Повезло. А что ты, Маша, ничего не рассказала о самом Алёше? Откуда он, кто его родители. Они на вашей свадьбе были?

- Ох, Майя Фёдоровна, вы самый больной вопрос затронули. Перед свадьбой Алёша возил меня к своим родителям знакомиться. Они жили в городе Искитим, это недалеко от Новосибирска. У Алексея есть младшая на пять лет сестра, школьница ещё была тогда. Отец его занимает высокий пост в райкоме партии, мать тоже там работает. Видимо, я не понравилась своей будущей свекрови, я ведь из простой семьи, деревенская дурочка (я случайно услышала, как она меня назвала Алексею). Мы тогда сразу уехали, Лешёнька проявил свой характер, пошёл против несогласия матери на брак со мной. Его родители не приехали на нашу свадьбу, а моя мама была. Лихо отплясывала вместе с молодёжью. Ей мой супруг очень понравился. Сразу стала называть его сынком.

- Бывает и такое. Самое интересное, что и у нас было нечто подобное. Правда, родители мужа на свадьбе были, но свекровь не сразу меня приняла, только с рождением первенца. Как же вам жилось в Забайкалье?

- А вы знаете, не плохо. Не так страшен чёрт, как его малюют. Впрочем, расскажу по порядку.

Думаю, я была для Алексея надёжным тылом. Пока он замполитствует в роте, я наведу в комнатушке общежития уют и жду, жду его, глядя в продуваемое морозными ветрами оконце. А к Hовому году мы получили отдельную квартиру. Наше первое и такое уютное жилище. Впрочем, я вполне могла тогда довольствоваться малым, ведь не зря говорится, что "с милым рай в шалаше". Потом я устроилась на работу. Выбирать специальность не приходилось, как правило, занимала освободившиеся вакансии, подменяла женщин, пока они были в декретном отпуске или по уходу за ребёнком. Была пионервожатой в школе, нянечкой в детском саду, агентом госстраха, связисткой.

Тосковала ли я по огням большого и любимого Новосибирска? Сожалела ли, что не сбывается мечта стать физиком? Да, было такое. Но никогда не говорила Алексею, что, мол, в глуши проходят лучшие годы. Встречала его каждый день улыбкой, будто бы только поженились. Так прошёл год. А ещё спустя пару месяцев состоялся перевод на новое место службы, с которого вскоре муж и уехал в Афганистан. Об этом я уже рассказывала.

Помню, что когда с ним прощались, я сказала: "Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой!" В октябре восемьдесят второго он оказался уже в Афганистане. Леша много написал мне хороших писем, в которых писал о своей любви, о надежде на встречу, просил, чтобы я берегла себя, ведь я тогда была в положении. Рассказывал о стране, об обычаях афганцев, о своих сослуживцах и немножко о себе. Написал, что служит теперь не в мотострелковом, а в автомобильном подразделении. "Сидишь в кабине и отдыхаешь под упругой струёй воздуха - жарко здесь очень. Пустыня Регистан рядом,- писал он мне в одном из писем. Я запоминала многие наизусть, так часто перечитывала их.- Жарко здесь и совсем безопасно". Незадолго до приезда в отпуск, он написал мне, цитирую по памяти: "Ни одна звезда не заменит мне тебя, дорогая моя Машенька! Без тебя все пути в любом направлении окажутся всего лишь пустым блужданием. Без тебя я погибну, без тебя незачем стремиться к чему-то, мечтать, познавать, завоёвывать. Только любовь к тебе придаёт всему этому смысл. И, если вдруг этот луч погаснет, то я погружусь в бездонную, безвоздушную тьму".

И каждое письмо он заканчивал одинаково: "Береги себя! Я не смогу без тебя жить".

К тому времени из газет и журналов я уже знала многое про службу советских воинов в Афганистане. Например, я точно знала: автомобилисты там всегда на переднем крае. Душманы часто обстреливают колонны. А в его письмах - сплошные уверения в том, что "у нас совсем безопасно". Все письма Алёши я, конечно, сохранила. Ну, а потом родился мой сынок, мы заранее с Лёшей договорились, что сына назовём в честь моего папы, а если дочь, то он хотел назвать Машей, в мою честь. Очень жалел, что не смог забрать меня из роддома.

Потом был отпуск после первого ранения, о котором я узнала совершенно случайно. Как мы были счастливы все эти дни! О чём говорили? О любви, о нашем будущем, несмотря ни на что, светлом и радостном. Уехал Алексей опять в свой жаркий Афганистан, а я даже и не почувствовала тревогу, лишь сынок наш расплакался, я долго не могла его успокоить. Наверное, ребёнок предвидел эту подкрадывающуюся беду, дети ведь чувствительнее нас. Потом было это страшное письмо. "Ты вольна решать..." Ох уж эта семейная прямота всех Лисицыных. Дядя Алёши - во время войны лётчик, капитан Алексей Иванович Лисицын (в честь него и назвали племянника) написал с фронта, чтобы его не разыскивали, если станет инвалидом, - не хотел быть обузой. Вот и вся моя история, как видите, ничего интересного. Хотела ещё спросить вас, Майя Фёдоровна, вы не жалеете, что связали свою судьбу с военным, что пришлось пожить в дальних гарнизонах, довольны ли вы своей судьбой?

- Ах, дорогая Машенька! Отвечаю тебе как на духу. Нет, не жалею. Если бы пришлось начинать заново, то я выбрала бы этот же путь. Да, было нелегко. Были и периоды непонимания, обиды, но каждый раз мы находили разумное решение возникшей проблемы. Вот это и есть любовь. Вот это нестерпимое, ни на минуту не проходящее, сжигающее - нет, испепеляющее желание быть рядом, дышать тем воздухом, которым дышит он, знать, что ему хорошо и делать всё, чтобы ему было ещё лучше. Болеть его болью, гордиться его гордостью, радоваться его радостью.

В семейных отношениях людей, годами живущих вместе, бывают периоды различной близости, то большей, то меньшей. Меньшей, когда ровное течение жизни придаёт видимость неизменности, неподвижности отношений. Большей, когда жизнь внезапно поворачивается под острым углом и новым светом озаряется привычное, устоявшееся, чувство.

Скажу тебе больше. Благодаря удивительному человеческому свойству все перенимать, нередко после нескольких лет совместной жизни муж и жена начинают походить друг на друга. Так и произошло в нашем конкретном случае, мы теперь как две половинки одного яблока. Я до сих пор люблю своего мужа, любит и он меня, я знаю это. Кто-то из классиков сказал: "Любовь истинная, настоящая, великая любовь, может посетить смертного только раз; любовь эта подобна молнии, она испепеляет, опустошает душу. И так, что уже никакое другое сильное чувство, ни даже тень его не может зародиться в ней". Думаю, что и в вашем случае имеет место такая великая любовь. Берегите её и не дайте ей погаснуть.

Я вычитала ещё у Ремарка и твёрдо уверена в его правоте, что если между двумя близкими людьми уже доходит до того, что они должны обязательно о чём-нибудь разговаривать, то, сколько бы они не говорили, они никогда ни до чего не договорятся. Говорить хорошо, когда за словами счастье, когда слова льются легко и свободно. А когда человек несчастлив, могут ли помочь ему наши неверные, сбивчивые слова? От них только тяжелей. Мы с моим мужем легко можем обходиться и без слов, и это говорит о полном понимании друг друга. Хочу и вам с Алёшей пожелать этого. Так что, Машенька, радуйся, что пришла к тебе любовь, но будь готова, что она принесёт тебе не только радости, но и беды, боль ссор, счастливое примирение с невыносимой потребностью рассказывать и слушать, раскрываться и раскрывать.

Я думаю, Маша, что ты меня хорошо понимаешь. И возьмёшь на вооружение всё, о чём мы говорили. Ты уже достаточно взрослая для этого. Человек - не помидор. Это помидор с одного бока зреет, а с другого зелёный. А человек, если уж зреет, так весь, целиком. Я рада, что ты смогла выговориться, облегчить свою душу. Ты стала сильнее, я уверена в этом. А сила тебе сейчас очень будет нужна! И ты очень умная женщина. Как правило, только умный человек в разговоре с почти незнакомым гораздо откровеннее, чем недалёкий, ограниченный, - последний либо неуёмный говорун, либо в таких обстоятельствах великий молчальник. Поверь мне, я повидала многих людей.

Да, Маша, мы приземляемся уже. Я думаю, ты поедешь со мной к моей маме, отдохнёшь, как следует, а завтра с утра я сама тебя провожу в госпиталь к твоему Алёше. И не вздумай мне возражать. Это приказ, так ведь принято у военных жён.

- Спасибо вам, Майя Фёдоровна! Подчиняюсь вашему приказу, - Мария впервые за всё время полёта широко улыбнулась. Она теперь твёрдо верила, что всё будет хорошо. Выпадают ведь редкие счастливые дни, когда всё настолько ладится, идёт как бы само собой, что и мысли не допускаешь о возможности какого-то срыва, сбоя. Удачи подбадривают, придают свежих сил...

Глава вторая

Невысокая кареглазая медсестричка приоткрыла дверь в десятую палату и проговорила скороговоркой:

- Всем оставаться на местах, сейчас будет обход начальника отделения, он вернулся из отпуска, хочет лично всех осмотреть.

Дверь захлопнулась, удаляющийся стук каблучков двинулся далее по коридору.

- Смешнее и не может быть указания. В этой палате все лежачие, за исключением меня. Ну, разве это она мне лично передала указание.

Коренастый, среднего роста лейтенант Корбут Василий поправил висящую на перевязи загипсованную левую руку и весело рассмеялся, тряхнув шапкой огненно-рыжих волос и обводя при этом взглядом своих соседей по палате.

- Рыжий, ты что-то путаешь. Забыл, что я тоже уже стал ходячим, вчера даже прошёлся по коридору. Так что Оленька правильно предупредила. А вдруг я уйду на танцы в соседнее отделение.

- Ага, товарищ подполковник, "прошёлся", а потом жена вас еле живого в палату затаскивала. Если бы не Евгения Константиновна, то сами бы не справились.

- Цыц, молодой ещё подполковника учить. Будешь так "трындеть", я лишу тебя сладкого, так и скажу своей дражайшей супруге, чтобы не давала ничего вкусного. Лучше вон Саньке отдадим, а-то он исхудал, пока лежал в тринадцатой палате.

- Да я не против. Пусть поправляется.

- Геннадий Семёнович, в следующий раз поднимитесь, задайте этому летёхе подзатыльников. Очень он нас своей болтовней достаёт. Подумаешь, обе ноги у него на месте, можно подумать, что и голова у него справно варит, - отозвался с соседней кровати безногий капитан.

- Сделаю, Игорь. Исключительно из уважения к тебе. Я давно "зуб точу" на Ваську.

- Да-да, все на одного. Будете так говорить, я вообще от вас попрошусь в другую палату, мол, обижают молодого лейтенанта. Кто тогда ваши утки выносить станет?

Они могли ещё долго "чесать" языками, но тут дверь распахнулась и в палату дружно вошла группа медиков в белых халатах. Первым шёл начальник травматологического отделения. Это был человек маленького роста, худенький, в невероятно высокой белой шапочке, напоминающей поварской колпак. Видимо, таким образом он хоть как-то пытался компенсировать свой рост.

- Здравствуйте. Я начальник отделения полковник Максимчик Михаил Викторович. Что называется, "прошу любить и жаловать". Какие ко мне есть общие вопросы?

Обитатели палаты молча смотрели на начальника.

- Хорошо. Раз вопросов нет, приступим к знакомству с вами.

Начальник не спеша прошёл к дальней кровати, уместившейся между двух окон. Лейтенант Корбут поднялся ему навстречу.

Лечащий врач подполковник Челомей стал докладывать:

- Лейтенант Корбут Василий Иванович, командир мотострелкового взвода. Получил 15 февраля пулевое ранение левого предплечья с переломом локтевой и лучевой кости. Хирургическая обработка раны произведена в медроте Джелалабада по месту службы. Лечился в Кабуле, к нам поступил первого марта. Наложена гипсовая повязка, на контрольном рентгеновском снимке просматривается костная мозоль. Получает общеукрепляющее лечение.

- А ну, пошевели пальчиками, - попросил начальник отделения. - По-моему, всё просто чудненько. Хорошо, Игорь Петрович, давайте следующего больного.

Полковник Максимчик развернулся всем корпусом на высоких каблуках и приблизился к кровати, стоявшей у стены.

- Старший лейтенант Лисицын Алексей Павлович, замполит мотострелковой роты. Получил минно-взрывное ранение 20 января. Контузия головного мозга, потеря правого глаза, обширное ранение лица, ранение мягких тканей правой стопы и голени, перелом большеберцовой кости. Не приходил в сознание двадцать пять суток. Лечился в госпитале Шинданда, затем Кабула. К нам переведён 25 февраля.

- Хорошо, на перевязке мне его покажите,- Михаил Викторович кивнул на забинтованную голову офицера. Потом откинул одеяло в сторону. - А что это у него вся гипсовая повязка разорвана?

- Виноват, товарищ полковник, - глухо произнес Лисицын. - Это я из плена бежать хотел. Ночью проснулся, показалось, что в плен попал, связан лежу. Начал непослушными руками рвать под одеялом этот гипс. Но сил едва хватило, чтобы разорвать гипс от середины бедра до колена.

- Однако, силён же ты, батенька. Не переживай, не будем высчитывать за порчу имущества, - полковник улыбнулся и похлопал Алексея по плечу. Тут же повернулся к лечащему врачу. - Гипсовую повязку поправить. А родным сообщили?

- Да, его мама уже вторую неделю к нему почти каждый день приходит. Вроде бы и жене он тоже написал. Так, Алексей?

Лисицын, молча, кивнул головой.

Полковник продиктовал старшей сестре новые назначения для раненого офицера. Та старательно записала.

- Да, Зульфия Рашидовна, добавьте ему ещё переливание одногруппной крови. Надо подкормить парня кровушкой.

Он посмотрел на лечащего врача:

- Ладно, Игорь Петрович, после перевязки ещё обсудим его план лечения. Следующий.

Начальник отделения вновь лихо развернулся на каблуках к другой кровати у стены напротив. Не спеша обошёл стол, приблизился к новому раненому.

- Капитан Колодяжный Игорь Сергеевич, командир танковой роты. Подрыв 10 января на фугасе. Левую ногу ампутировали сразу в Газни, другая была первоначально сохранена. Позднее в Кабуле, спасая его от развившейся гангрены, пришлось ампутировать и правую, тоже на уровне средней трети бедра. Буквально вытащили с того света. К нам тоже, как и Лисицын, перевёден 25 февраля. Планируется перевод в Москву в госпиталь Бурденко. К нему приехала тоже мама, несколько дней уже здесь, а пару-тройку дней назад приходила и жена. Я заказал для переезда в Москву три билета на них. Игорь, ты предупредил мать и жену?

- Да.

- Ладно, я всё понял. Кто тут у нас? - Максимчик перешёл ближе к выходу остановился у следующей кровати. - А, Дунай Геннадий Семёнович! Не узнал вас сразу, товарищ подполковник, богатым будете. Мы ведь ещё до моего отпуска общались. Я даже помню, что вы поступили 15 января, это был день моего рождения. Значит, ровно два месяца у нас уже. Помню, с какой тяжелейшей травмой позвоночника вы к нам поступили. Напомните обстоятельства.

- Хоть я и лётчик, несостоявшийся космонавт, но и нам приходится прыгать с парашютом. Около двух сотен прыжков на счету, всё было нормально. А в последний раз не повезло: из-за схождения двух парашютов купол моего угас метрах в пятнадцати от земли. Очнулся я только в вашем госпитале.

- А вы и в отряде космонавтов были? Вы мне не рассказывали.

- А нечем хвастать. Пробыл семь лет в отряде, вот-вот должен был полететь в космос, но по нелепой случайности сломал правую ключицу, очень сложный перелом. После лечения и списали меня подчистую - по состоянию здоровья оказался не годен. Вернулся к лётной работе. Объездил, облетал большую часть ТуркВО (Туркестанский Военный Округ). А тут этот парашют. Не повезло.

- Геннадий Семёнович у нас настоящий герой. Победил свой недуг. Применяет свою систему тренировок. Невероятным усилием воли, преодолевая боль, разрабатывает руки, ноги, позвоночник. Каждый день. По многу часов. Вы же помните, Михаил Викторович, что он лежал у нас пластом. А сейчас? Любо-дорого посмотреть. Он уже, между прочим, по коридору ходит. Евгения Константиновна при нем неотлучно, святая женщина!

Подполковник Челомей даже размахивал руками, рассказывая о своём больном.

- Да, с женой вам явно повезло, - кивнул и начальник отделения.

- Ещё бы! Сам ведь выбирал,- подполковник Дунай весело улыбнулся.

Полковник Максимчик вновь лихо развернулся на каблуках и подошёл к последней кровати.

- Это был сначала мой больной, старший лейтенант Невский, наш коллега, врач-хирург. Был ранен 26 января во время рейда, когда был сделан выстрел из гранатомёта, и в кабину автоперевязочной влетела граната, практически разворотила ему всю правую половину тела. Оперировали в госпитале Кандагара, там как раз был ведущий хирург кабульского госпиталя и два специалиста из Ленинграда. Можно сказать, собрали его по частям. Металлоостеосинтез правого бедра, костей правого локтевого сустава. Потом лечился в Кабуле. К нам переведён восьмого марта. Перед эвакуацией наложена транспортная гипсовая повязка на правую ногу с захватом нижней части живота, одним словом, "панцирь", правая рука тоже загипсована. Лежал сначала в моей тринадцатой палате, - майор Выдрин выдвинулся вперёд из группы врачей.

- А кто это додумался боевого офицера, нашего коллегу, положить в палату с гражданскими, с этими "раздолбаями"? И почему до сих пор не снят этот чудовищный гипс? Его ведь только на время перелёта на всякий случай наложили. Он же у вас даже пошевелится не может. Короче, Антон Антонович, зайдёшь ко мне после обхода в кабинет. Я ещё вчера утром, будучи в отпуске, звонил по телефону в отделение, узнал об этом офицере и сразу распорядился перевести его в офицерскую палату. Теперь он переходит к доктору Челомею. Вы, Игорь Петрович, уже посмотрели его "Историю болезни"?

- Да-да, конечно. Тут мы имеем дело с уникальным случаем. Наши коллеги в Афганистане совершили настоящее чудо.

- Вот и обращайтесь с этим случаем как положено. Мы с вами тоже ещё обсудим лечение Невского. Кстати, на него пришёл запрос из 354-гo окружного госпиталя, так что будем готовить его к эвакуации в Свердловск. Родственникам сообщили?

- Александр говорит, что письмо жене написал.

- Хорошо. И пригласите сюда бабу Зину, пусть раненых приведёт в порядок. Им всем не мешает подстричься. Вон рыжий лейтенант один чего стоит, похож на клоуна в цирке с этой причёской. Ладно, мне всё ясно в этой палате. Идём дальше.

Старшая сестра кивнула головой и сделала пометку в своей тетради.

Люди в белых халатах друг за другом вышли за дверь.

После ухода медиков в палате наступила тишина, даже неугомонный Василий притих на своей кровати. Каждый погрузился в свои думы, в свои воспоминания. Нет-нет, да раздавался приглушенный глубокий вздох. Офицеры пытались заглянуть в своё будущее, размышляли, как сложатся их взаимоотношения с жёнами.

Игорь Колодяжный вдруг ясно и отчётливо вспомнил, как он очнулся в госпитале в Кабуле. В голове всё перемешалось. Какой сейчас месяц? Январь, февраль? Он прекрасно помнил, как сам вызвался провести танк через этот крутой холм, занял место механика-водителя. И провёл его. А через несколько метров на укатанном месте, почти у ворот городка, после того, как по этому мосту прошли десятки машин, он подорвался на своей боевой машине. Фугас. Кто-то невидимый соединил проводки и обеспечил контакт. Сначала он ничего не понял, даже не услышал взрыва. А потом тряхнуло ещё раз. Сам себе он крикнул: "Стоп!" Но танк продолжал ползти и уже почудилось, что он вот-вот рухнет вниз.

Бронированная махина остановилась. Игорь попытался подняться, и тут боль пронзила ноги, руку, голову. Заметил, что к танку бегут бойцы его роты. Его извлекли из водительского люка. Шёл дождь, линовал вкосую свет фар, направленный с той стороны реки.

- Экипаж - все целы, командир, - доложил ему лейтенант Сергей Дрёмов.

Потом его несли через мост на руках до БМП (боевой машины пехоты), на ней и отвезли к медикам. А сейчас ведь он уже в Кабуле. Да-да. Он помнит, что сохранить левую ногу не удалось, зато правая была на месте. Тогда его разбудил солнечный луч, упавший на лицо. Сначала показалось, что в палате никого нет. Потом заметил стриженого санитара. Да и не санитар это, видимо, был - дневальный из выздоравливающей команды. В чистой нательной рубашке вместо халата и тощий, как весенний грач, он сидел, привалившись к подоконнику, и читал книгу.

- Боец! - позвал его капитан.

Тот поднял голову, слабо улыбнулся и сказал:

- Сестру кликну.

- Не надо. Помоги лучше приподняться. Спина затекла.

Дневальный подошёл. Игорь с минуту сидел, отдыхая. Потом откинул рукой одеяло. Сначала ничего не мог сообразить, тупо и недоумённо уставившись на белые бугры бинтов ниже паха. А где же вторая нога? И тут же всё вспыхнуло в голове вместе с пронзительным пониманием случившегося. В виски ударила горячая волна, сотни иголок воткнулись в ноги, которых у него уже не было.

Наверное, лицо его стало страшным, наверное, он застонал, не ощутив этого, лишь услыхал, будто из-за окна, испуганный голос дневального:

- Товарищ капитан, вы что?! Товарищ капитан, не надо! Сестра! Доктор!

Когда вбежала сестра, лицо у Колодяжного было пепельно-серым, он чувствовал этот цвет всей кожей. Дневальный растерянно оправдывался:

- Я же не знал! Он сидел нормально, потом закричал и голова откинулась.

Он никому не писал о том, что с ним произошло. Собирался с духом, как перед прыжком через пропасть. Больше всего боялся причинить таким известием боль своим ближним. Мать, конечно, заплачет, загорюет, но постарается не показать виду. Окружит заботой, даже с избытком будет той заботы на мужской характер.

А вот как поведёт себя жена, старался не думать, потому, что не представлял. Не получалось.

Они поженились в Омске, когда он оканчивал военное училище. Хотя, планируя будущую офицерскую жизнь, Игорь отодвигал женитьбу "на потом". Когда пообвыкнет в новой жизненной роли, наберётся житейского ума-разума. Но последняя училищная весна всё смешала, любовь пришла как обвал, и без оглядки потянула в загс. Узнавание друг друга началось потом и шло негладко. Он вдруг открыл для себя, что служба и семья нередко вступают в противоречие. Что жена не хочет понять, что такое подчинённые - целый взвод, требующие гораздо больше времени, чем нормальный рабочий день. И жена для себя сделала открытие, что она не свет в окне для своего лейтенанта, что казарма светит ему чаще и сильнее. Да и денег за такую работу, как у него, платят негусто.

Как бы то ни было, а потихоньку притирались, клепали семейную ладью. Когда родилась дочка Анечка, и вовсе жизнь вошла в стабильную гарнизонную колею.

И всё же капитан не знал, как она теперь отнесётся к нему, безногому. К тому, что он сам написал рапорт с просьбой направить служить в Афганистан, она отнеслась безразлично. И провожала спокойно. Писала на полевую почту не то чтобы часто, но аккуратно - один раз в месяц. Всё больше о дочери: как растёт, как готовится к школе. Вкладывала в конверт рисунки дочери, которые он бережно хранил в нагрудном кармане. Они и теперь с ним, лежат в прикроватной тумбочке в целлофановом пакете.

И ещё одна дума не давала покоя капитану: кем теперь ему быть? Освоить сапожническое ремесло? Пойти на бухгалтерские курсы?

Игорь мечтал после возвращения из Афганистана учиться в академии. Даже возил с собой учебники. Записывал свои мысли о том, чего, на его взгляд, не хватало в наставлениях, особенно при боевых действиях в горно-пустынной местности.

Нет для него, бывшего командира танковой роты, академии! Нет даже армии, с которой, как до конца понял в Афганистане, сжился, слился и сросся.

И всё же где-то в уголке сознания теплилось: а вдруг? Были же такие случаи. И раньше - в Великую Отечественную, и сейчас. Служит же бывший командир танкового полка подполковник Иванов на протезе, преподаёт в академии... И тут Игорь сам себе возразил: успел в своё время закончить академию, потому и преподаёт. И на одном маленьком протезике, а не двух больших.

Вот уже почти три недели Игорь лежит в Ташкенте. И десять дней, как его навещает мама. Она вошла в первый день в палату с улыбкой, будто ничего особенного не произошло. Наклонилась к нему, поцеловала, провела рукой по шраму на виске, по небритым щекам. Сказала:

- Похудел-то как... А я тебе вкусненького привезла.

Игорь чувствовал, что она сдерживается. Улыбалась, а в глазах - слёзы.

-Т еперь я рядом буду, - продолжала она, выставляя на тумбочку свёртки и банки. - А послезавтра жена прилетит.

Капитан вздрогнул. Он не ждал этого.

- Откуда вы это узнали?

- Из госпиталя сообщили. И жене в Омск - тоже. Да ты, сынок, не тревожься, всё будет хорошо.

Время до "послезавтра" то тянулось, то бежало. Весна на улице давно уже полыхала зеленью, тёплое ташкентское солнце проникало сквозь окна.

Жена Юля вошла в палату, сказала с порога:

- Здравствуй.

Он глядел на неё неотрывно, пытаясь поймать взгляд. Она заскользила глазами по палате, заметила стул, прошла к нему, села у стола на удалении от кровати.

- Ну, как ты тут?

Он хотел ответить: "Сама видишь". Но промолчал. Всё разглядывал её. Она чуть похудела за то время, пока они не виделись, и в лице появилось что-то незнакомое. Это незнакомое было чужим. Он не хотел, чтобы ей было неуютно и тягостно. Спросил:

- Как Аня?

- Я не взяла её с собой, - оживилась она. - Сам понимаешь.

И стала рассказывать, что дочь их уже знает буквы, любит, когда ей читают сказки. Рассказывала подробно, с заблудившейся на лице улыбкой, об одном, о другом, словно боялась остановиться. Он слушал внимательно, переспрашивал. И вдруг подумал: "Общее - только дочь". Подумал с украдкой от себя, отогнал эту мысль, и тут же снова: "Это что? конец?"

- Через несколько дней меня отправляют в Москву. В госпиталь Бурденко. Заказали три билета.

Она согласно кивнула, и он решил, что никакой это не конец, что она просто растеряна. Наверное, нелегко привыкнуть к тому, что муж - калека. Для этого надо время и надо, чтобы рядом была дочь.

- Тебя покормить? - спросила она.

- Нет. Тут я сам управляюсь.

- Тебя демобилизуют?

- Комиссуют, - поправил он.

Вошла медсестра со всем набором лекарств и медикаментов. Жена торопливо встала.

- Завтра приду в это же время,- наклонилась к нему, скользнула губами по щеке. Хотела что-то добавить, передумала, помахала пальцами.

С тех пор мама приходила каждый день, а жена появилась лишь дважды, заглядывала "на минутку". Решение у него уже созрело. Он даже несколько раз мысленно прорепетировал эту речь. Он не хочет быть обузой для Юли, пусть устраивает свою жизнь снова, она так красива и молода. А дочь? И для неё это будет лучшим выходом. Да и какой из него сейчас отец?! Игорь даже загадал, если она не поедет с ним в Москву, то он произнесет эти слова. Скорей бы она пришла снова.

И дверь палаты отворилась. Действительно, вошла его Юля. Юлия Андреевна. Высокая, неотразимо красивая, и такая желанная.

Она прямо с порога произнесла:

- Я не могу, Игорь, ехать в Москву. Мне нужно в Омск.

- Хорошо, - согласился капитан, до боли сжав зубы, понимая, что хорошего в этом ничего нет.

Жена сидела у стола и смотрела на него обеспокоенно и настороженно. Он заговорил хмуро, без запинки, не раз ведь прокрутил этот разговор мысленно. Чеканил слова в мучительной надежде, что она испуганно качнёт головой, всхлипнет, возразит, проглатывая слова, разрыдается, как это делают русские бабы, отбрасывая прочь все сомнения. Но она, видно, сама ждала этого разговора, маялась, не зная, как к нему приступить. Растерялась от неожиданности. И быстро, с облегчением ответила:

- Да. Tак будет лучше.

И всё. И дождь с градом не пролился из облаков. Они застыли в небе, светлые и тонкие.

Глава третья

После ухода Юли в палате установилась зловещая тишина. Кажется, воздух был наполнен ожиданием грозы. Игорь вновь и вновь прокручивал в голове сказанное. Он успокаивал себя тем, что, если разобраться, то любил только своё представление о Юлии. Они ведь и не поговорили никогда по душам, не обменялись ни единым нежным словом. Но, может быть, именно поэтому он и любил жену. А любила ли она его? Вряд ли. Она лишь позволила себя любить. Значит, она была только его сладким сном, мечтой. А мечту трудно удержать в руках. Да, она выходила замуж не из жалости к нему, такие вещи не происходят из жалости. Жалость - обстоятельство, не имеющее никакого значения; она выходила замуж потому, что ей было страшно одиночества.

Первым заговорил подполковник Дунай.

- Ну, Игорь, ты и дурак! Зачем ты наговорил столько глупостей?! Думаю, ещё всё можно было исправить.

- Нет, Геннадий Семёнович. Этот "горшок" уже не склеишь. Наш семейный корабль, как говорится, пошёл на дно. Вы же видели, какая она. Нет, это птица высокого полёта, она не будет со мной "ползать по земле". А я рад, что смог ей всё это высказать. Даже на душе легче стало.

- Зря-зря, Игорёк, ты так.

- А я думаю, он правильно сделал, - подал голос Алексей Лисицын. - Я тоже своей жене написал, чтобы забыла меня. Зачем ей такой уродец как я.

- Ну, откуда ты знаешь, как выглядишь? И никакой ты не урод. Поверь мне!

- Бросьте, товарищ подполковник! Я знаю, что врачи строго-настрого запретили давать мне зеркало. Я об этом сначала не знал, потом случайно услышал. О последствиях ранения на лице я лишь догадывался. Но теперь решил обязательно глянуть на себя. Кто ищет - тот найдёт. И однажды, в перевязочной, я заметил небольшое зеркальце на тумбочке, видать, сестричка положила. Я через боль, улучив момент, дотянулся до этой "кругляшки". Поднёс к лицу. Даже сейчас мне трудно сказать, какую боль я испытал, увидев раны и впаявшийся тол от мины. Я уж не говорю про потерю глаза. Жуткий цвет лица! Разве можно коже вернуть естественный цвет? Вот тогда я и написал жене письмо, что, мол, "Ты молода, красива..." и т.д. и т.п. Думаю, она сделает правильный вывод. Я не буду её осуждать. Она ещё может найти достойного мужчину. Какая из меня теперь опора для семьи? Когда мужчина перестаёт быть мужчиной, ему лучше всего издохнуть, чтобы уступить место другому. Кажется, так утверждают классики.

- Ну, мужики, вы даёте. Я не согласен с вами категорически. Моя Женя в каких только переделках со мной не была, выхаживала меня в госпиталях, вот и этот последний случай ещё одно подтверждение. Она была и моими ногами, и руками и, даже, глазами в первые дни после травмы. И я всегда ощущал, и буду ощущать, я уверен, её помощь и поддержку.

- Да мы все знаем, что Евгения Константиновна святая женщина. Тут не может быть иных мнений. - А почему ты, Алексей, сомневаешься в своей жене? Вот приедет она, сам увидишь, что жестоко ошибался.

- Ладно, не будем об этом говорить. Вон, к капитану приехала жена. И что из этого получилось? А моя не приедет, а если и приедет, то и я откажусь от неё, как Игорь.

- Ох, и дурак ты тоже, Алёшка. А Сашка что молчит? Надеюсь, ты не написал своей половинке, чтобы забыла своего муженька?

- А я вообще пока не писал о ранении. Придумал лишь, что пару пальчиков на правой кисти сломал по глупости, теперь ношу гипс, поэтому и пишу левой рукой, как "курица лапой". Сложнее, конечно, объяснять, почему я с этими пальчиками лечился сначала в Кандагаре, потом в Кабуле, а теперь вот в Ташкенте, а впереди ждёт дорога и в Свердловск. Но и тут находились объяснения. Голь на выдумки хитра.

- Ну-ну, "барон Мюнхгаузен", продолжай "заливать" жене и дальше. Только что ты будешь делать, когда она истинную картину ранения узнает?

- Вот об этом я и думаю день и ночь. Ладно, потом будет видно.

- А что это наш Васенька помалкивает? Ты сообщил своей дражайшей супруге о своих "царапинах"?

- Вот именно, царапинах. Мне переживать нечего. Скоро вернусь в Афган к своим ребятам. А супруги у меня нет пока, не успел обзавестись. Послушал вас и лишний раз порадовался, что не спешил "под венец". Уши вянут, что вы тут несёте. А если хотите знать моё мнение, то я согласен с Геннадием Семёновичем. Нельзя отталкивать дорогого тебе человека. Я понимаю так, что в браке надо делить вместе и радости, и горести.

- Молоток, Васька. Иди сюда, я тебя поцелую. Вот, слушайте молодого нашего коллегу. Он не по годам мудр. А найдётся и для твоего сердца дивчина. Думаю, ей повезёт с таким "рыжиком". Кстати, что это баба Зина долго не идёт, да и уколы-перевязки всякие пора делать.

Люди за дверью словно только и ждали этого вопроса. В палату стремительно вошла медсестра Ольга Немец, она принесла металлическую стойку для капельницы, наладила переливание крови для капитана Лисицына. Сразу за ней появилась старейший работник госпиталя младшая медицинская сестра Неласточка Зинаида Михайловна. Баба Зина, как ласково называли все эту любимую нянечку. Это была маленькая, сухонькая, седая старушка с лицом, испещрённым глубокими морщинами, очень деятельная и подвижная. Невский уже успел с ней познакомиться утром, когда она помогала ему умываться, придерживая тазик у лица. Она видела его впервые, но сразу повела себя как со старым знакомым. Столько доброты и участия было в её словах.

В госпитале она с 1948 года. К тысячам судеб прикоснулась, сколько на глазах произошло драм и трагедий. Особенно в послевоенное лихолетье. Но вынесла Зинаида Михайловна твёрдую веру в чистоту светлых человеческих чувств. Успокоила несколькими фразами и Александра, мол, всё будет хорошо у тебя, голубок. И скоро увидишься со своими родными людьми, а там и на ноги поднимешься.

- А вот и я опять с вами, мои дорогие. Встречайте свою Ласточку. Хоть и досталась мне от мужа экая фамилия, но звал он меня исключительно этой птицей. Правда, сейчас я больше на ободранную курицу похожа, но в душе я остаюсь молода и красива.

Баба Зина озорно подмигнула сразу всем и задорно рассмеялась. Невероятно, но факт. Она словно почувствовала и поняла своим многоопытным сердцем, что творилось сейчас в душе Алексея Лисицына. Прошла прямо к нему, осторожно подсела на краешек его кровати, слегка отодвинув стойку с капающей из флакона кровью. Оля понимающе кивнула головой и отошла к кровати Колодяжного, готовя ему укол.

- Жди, сынок, жди жену, прилетит она скоро, будто лебедь. А знаешь, мы в той войне и победили во многом благодаря верности женщин. Каких, бывало, покалеченных забирали жёны мужей. Запомни, сынок, женщина - источник жизни, созидательница. Неужто сейчас перевелись у нас женщины, способные на подвиг любви бескорыстной?! Нет и нет!

Баба Зина поцеловала Лисицына в забинтованную голову и ободряюще похлопала по плечу. Она дождалась, когда Ольга поставит укол капитану Колодяжному, подсела на его кровать.

- Эх, Игорёк, что ж ты наделал? Знаю, больно тебе, но сам избрал этот путь. Теперь не кручинься. Думаешь, откуда я всё знаю? Да, сорока на хвосте принесла. Тут все про всех всё знают. Это, как в небольшой деревне. Но от армии не отказывайся, сросся ты с ней, я ведь вижу. Мересьев без ног на боевом самолёте летал. А по земле ходить - легче!

- Разве нужны такие, как я, армии, баба Зина?

- Ей нужны не только ноги, но и головы, - спокойно ответила Зинаида Михайловна.- А в твоей голове - опыт. И запомни, что значительное и настоящее без боли не достаётся. Так что пиши письмо Министру обороны. Послушай меня, старуху. Я зря не даю советов. Давай-ка я тебя сейчас подстригу, оброс ведь. Таких заросших в армии не должно быть. А когда повязку с головы Лёшеньки снимут, я и его подстригу. Да, новенького тоже буду стричь, опосля только. А Геннадия Семёновича жинка сама хорошо подстрижёт, я уж не буду своими кривыми руками соваться. А Васенька ко мне придёшь, в кладовочке и твои лохмы в порядок приведу, нечего здесь в палате мусорить. Для лежачих и сделаю исключение. Осерчал сегодня Михаил Викторович, не гляди, что он маленького росточка, очень строгий начальник. Велел мне вас в божеский вид привесть.

- Добрая ты, Зинаида Михайловна. Хорошо нам всем с тобой, - подполковник Дунай приподнялся на кровати.

- А ты, Семёнович, думаешь, почему я живу долго? Потому и живу, что во мне зла нет. Отчего человек-то крючится? От злобы да от зависти. Когда в душе-то один песок сухой, жёстче кирпича толчёного, он, человек-то и перетерается. А я завсегда с людьми, завсегда с добром.

Нянечка обернула плечи сидящего на кровати Игоря простынкой и ловко начала орудовать ножницами, сокращая заросли пышных тёмных волос капитана с обильной сединой на висках.

Геннадий Семёнович занялся своей гимнастикой. Лежа на кровати, он проделывал сложнейшие упражнения, снова и снова повторяя их. "До седьмого пота", - как любил он говорить.

Двери распахивались вновь и вновь. Входили и выходили медсестрички с пилюлями, уколами и перевязками. Забегал несколько раз лечащий врач, подполковник Челомей Игорь Петрович. "Солнечный доктор", как его прозвали в госпитале. В этом докторе было столько жизнерадостности, что он заражал ею всех. Создавалось впечатление: не бывает у него горестей, все дни - сплошные праздники.

- Держитесь, казаки, атаманом будете! - каждый раз ронял он, выходя из палаты.

Снова дверь отворилась и впустила в палату Евгению Константиновну Дунай. Она шумно поприветствовала всех в палате, с удовлетворением глянула на мужа:

- Работай, работай, дорогой мой Дунайчик! А потом опять погуляем по коридору. Я вам всем, други мои, вкусненького опять принесла. Василий, разбери свертки и баночки. Да смотри, всё не съедай один. Да, шучу-шучу. Все вы мне, как родные стали. Доктора раненого не забудь угостить, а то он сам не попросит, скромный больно.

Странно это. Невский видел эту женщину всего второй день, но уже радовался её появлению. Она приносила радость не только мужу, но и всем раненым в палате, с которыми быстро подружилась.

Между тем баба Зина закончила стричь Колодяжного и перешла к Невскому. Это было сложнее - стричь лежачего. Но нянечка легко взялась решить и эту проблему. Через несколько минут она гордо осмотрела свою работу и показала большой палец:

- Хорошо, Сашенька. Сбросил сразу несколько годков. Теперь на человека точно стал походить. - Зинаида Михайловна заразительно рассмеялась и стала наводить порядок в палате, собирая разбросанные по полу волосы. - Ладно, я не прощаюсь с вами, ещё загляну. Пошли, Василёк, я и тебя остригу, не будешь на разбойника похож.

Они вышли. Но почти сразу дверь впустила новую посетительницу. Пришла мама Игоря. Невысокая, миловидная женщина украдкой вытирала покрасневшие глаза. "Уже знает",- переглянулся Невский со своим соседом Геннадием Семёновичем. Да, решение сына очень больно ударило по его матери. Но она старалась держаться и сейчас.

Анастасия Игоревна присела на постель сына, потрепала его по стриженым волосам. Помолчав с минуту, она произнесла:

- Ты, сынок, можешь поступить в университет. Ещё не поздно для тебя. Я узнавала, безо всякого конкурса.

- Нет, мама, - ответил Игорь.

- Почему?

- Хочу остаться в армии.

- С ума сошёл!

- Я всё обдумал, мама. Принеси мне завтра хорошей стандартной бумаги и авторучку. А через пару дней мы полетим с тобой в Москву. И я тебя очень люблю, ты самая лучшая мама на свете!

Мать и сын ещё долго сидели, обнявшись. По щекам матери текли слёзы. Но это были светлые слёзы радости.

Алексей неотрывно смотрел на флакон, из которого по каплям в него входила чужая кровь. Кап-кап-кап. Он даже сумел разобрать фамилию донора. Сущеня В.Г. Кто ты, неведомый человек? Теперь он станет ему кровным братом. Хотя, возможно, это и женщина, значит, у него появилась ещё одна сестра. А сколько уже их, новых братьев и сестёр у него появилось, чья кровь возвращает капитана Лисицына к жизни? Десятки кровных родственников, которых он никогда не увидит, как и они его.

Он старательно избегал мыслей о жене. В последние дни, после отправки того письма, Алексей в своих мыслях нёсся под гору в своё горькое будущее, его швыряло из стороны в сторону, било, колотило. И, казалось, ничто уже не остановит его стремительного спуска, как не удержать валун, подхваченный снежной лавиной. Жизнь виделась сквозь узкую щель, строго обозначенную больничными коридорами. И он всё больше уходил в себя.

Выдержит ли он? Хватит ли сил? Ах, если бы не это нелепое ранение! Незадолго до этого дня старшего лейтенанта Лисицына снова перевели заместителем командира мотострелковой роты. Вечером прибыл в роту, а утром следующего дня ушёл вместе со всем личным составом в рейд. Вместе с афганским подразделением рота блокировала в горах банду. Но душманы успели буквально начинить минами, как пирог изюмом, весь этот район. На одной из них после победного боя и подорвался Лисицын.

Как доставляли из одного госпиталя в другой - не помнит: больше трёх недель не приходил в сознание. И все эти недели врачи в разных городах боролись за его жизнь.

Память к нему возвращалась по каким-то своим законам. Очнувшись в госпитальной палате в Кабуле, он долго прислушивался к тишине. Потом увидел встрепенувшиеся при виде его открытых глаз врачей - они о чём-то, улыбаясь, заговорили. О чём говорят? Ничего не слышал. Вновь потерял сознание. Через день-другой окончательно пришёл в себя. А потом была эвакуация в Ташкент.

Воспоминания о своей жене согревали его в эти бессонные ночи. Он даже отчётливо припомнил стихотворение, которое, ещё будучи курсантом, переписал в свою записную книжку из поэтического сборника. Имя автора так и не вспомнил. Но вновь и вновь читал полюбившиеся строчки:

"Какая ты? Смешно, наверно

Звучит вопрос: какая ты?

Тебя я знаю каждым нервом,

Твою печаль, твои мечты.

Ты вся сквозная, озорная.

Такой тебя любил, люблю.

Твою походку, голос знаю

И даже ветреность твою.

Среди других я без ошибки

Тебя, молчащую найду.

Я сердцем чувствую улыбку,

Как путеводную звезду.

Но я не знаю, нет, не знаю

Лица и взгляда твоего.

Какая ты, скажи, какая?

Скажи, ведь слово - серебро!

Ты не пугайся речи странной:

Я так хочу взглянуть хоть раз

Сквозь непробудные туманы

В родную синь любимых глаз".

Вообще, в их истории знакомства с Марией было много примечательного. В отношениях с девушками он был сдержан настолько, что со стороны это казалось робостью, впрочем, это в большей мере соответствовало действительности. Кругом было много девчат, на их вечера в училище они приходили постоянно.

Некоторые ему нравились, но год за годом настоящей любви не получалось. Девушки-одногодки казались старше своих лет, умудрённые какой-то обидной мудростью. Их порой слишком откровенные разговоры, их шутки и намёки смущали его. Он не понимал и не принимал этих шуток.

Он оканчивал четвертый курс, когда появилась та, которой суждено было стать его судьбой. Смуглое, точёное лицо, изящные крылатые ноздри, которые чуть-чуть трепетали, хватая воздух, тонкая длинная шея и стройное тело, созданное богом для любви и только для любви. А ведь он мог и не пойти на тот вечер у них в училище 23 февраля. Спасибо близкому другу Володьке, он уговорил. Потом он был на его свадьбе свидетелем.

По чистой случайности оказалось, что они стояли рядом, когда зазвучала музыка. Сначала он почувствовал тонкий и пьянящий аромат духов, потом рассмотрел профиль девушки, шагнул ей навстречу и пригласил на танец. У него еле-еле хватило сил дотанцевать этот танец. Он влюбился. Сразу, с первого взгляда. Впервые в жизни он влюбился, и это было похоже на потоп, на пожар, на землетрясение. Потом он танцевал с Машенькой все танцы подряд, боялся упустить её.

Музыка уносила его мысли в совершенно другую область. Ему казалось, что она выражает только его сердечное томление и любовь к дорогой ему девушке, его счастье, что, наконец, он нашёл подругу и тревожная грусть, что он может потерять её. Совсем близко от себя он видел по-детски вздёрнутую верхнюю губку Марии и чувствовал непреодолимое желание прикоснуться к этим губам, похожим на только что распустившийся розовый бутон, хотя бы дотронуться до них кончиком мизинца. Прижаться лицом к её щеке, погрузить пальцы в её волосы, провести рукой от затылка к темени по этим медно-рыжим волосам.

Потом он провожал Машу до общежития. Они ехали в трамвае. В какой-то момент они остались вдвоём во всём вагоне, и это преждевременное уединение их как-то смутило. Они, в сущности, ещё не знали друг друга, они стыдились своих возникших чувств, боялись самих себя. К уединению они ещё не были готовы, и тоненькая ниточка, связывающая их, могла в любую секунду порваться и - всё, никто и ничто в этом мире не сможет из двух кусков сделать одну целую нитку. К их взаимному облегчению, на остановке в вагон вошла целая группа пассажиров, и они успокоились.

У высокого крыльца общежития красота Марии восторжествовала над его робостью. У неё были такие вопрошающие и в то же время знающие всё глаза. Казалось, это был даже не цвет её глаз, а только видимость цвета, словно в них были скрыты такие глубины, которые лишь обманчиво представляются цветом морской волны.

Она стояла рядом и, прикрыв глаза, улыбнулась как-то слабо и беззащитно. Её лицо само приблизилось к нему. И получилось так, что в этот момент ему не оставалось ничего другого, как только прикоснуться губами к её щеке. И всё же он пришёл в восторг от собственной смелости, это было так чудесно и невероятно - ещё никогда в жизни он не переживал ничего подобного. Но едва он попытался поцеловать её в губы, Мария вырвалась из его объятий. Он увидел только её спину и растрёпанную головку с коротко подстриженными волосами, по которым ему так и не удалось провести рукой. Он даже не заметил, когда она успела снять свою мохнатую шапку, словно и не было вокруг февральского мороза. Маша вбежала по ступенькам, и за ней захлопнулась дверь...

- Ты разве меня не слышишь?

Только сейчас Алексей заметил медсестру, которая стояла рядом с ним, держа в руках шприц. Она уже отсоединила капельницу, вся кровь из флакона плавно перетекла в его вену. Теперь требовалось подставить руку под иглу. Ничего не заметил Алексей, так увлёкся воспоминаниями.

Незаметно подошло время обеда. Солдатик в белом халате и в лихо заломленном на затылок белом колпаке вкатил в палату тележку, стал расставлять тарелки на табуретки у кроватей лежачих. Игорь отказался от помощи мамы, поэтому она поспешно попрощалась и ушла, обещав принести завтра бумагу для его рапорта. Сославшись на неотложные дела, ушла и жена подполковника. Сам он, уставший от долгой прогулки по коридору, лениво шевелил ложкой в тарелке - есть совершенно не хотелось, да и боль разламывала всё тело.

Офицеры молчали, один лишь Василий Корбут, коротко стриженный и ставший даже ниже ростом, восхищался блюдами Евгении Константиновны, ради которых отказался от похода в столовую. Конечно, жареная картошка с домашними котлетами была вне конкуренции госпитальной пище. На "ура" пошли пирожки и чай с яблочным вареньем.

- Что не говори, а иметь жену очень хорошо. Кто ещё может так вкусно накормить? - разглагольствовал лейтенант, старательно поглощая очередной пирожок. - Вот вернусь из Афгана окончательно и непременно женюсь. Желательно, на поварихе. Ох, и наемся тогда вдоволь. Сколько себя помню, у меня всегда был хороший аппетит. Даже в Афгане с удовольствием поглощал тушёнку и рыбные консервы, хотя другие видеть уже не могли "красную рыбу". А мне нравилось это есть, ещё Райкин говорил, помните, мол, "бычки в томате - мировой закусон".

- Если ты так и дальше будешь есть, то твоя повариха от тебя сбежит, - улыбнулся Геннадий Семёнович. - Ты же станешь толстым и ленивым, а зачем ей такой будешь нужОн.

- Не боись, товарищ подполковник! Я всю полученную энергию буду вкладывать в дело.

- Это как это? Будешь "сгорать" на военной службе?

- Ну, служба сама по себе. А я имею в виду свою жинку дорогую. Все ночи напролёт мы с ней будем вести задушевные беседы, - Василий весело рассмеялся.

- Ой, балаболка! Ну, если ты такой любитель поговорить, то запомни на будущее, что женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов, а скорее на тон, каким они сказаны. Это я в какой-то книжке вычитал, но - подтверждаю. Проверял на своей Евгении, и не раз. И ещё одна книжная мысль об устройстве женщин. Она любит слушать, когда вы повторяете вновь и вновь, в сотый раз, что она вам нравится и предпочитает всем другим только разговоры о её собственной красоте. Усёк, Василёк? Не забывай о своей поварихе. Да, Вася, и принеси Сашке пирожки, а то он совсем ничего не ест. Всё никак не может нарадоваться, что сняли с него этот большущий гипс. Представляю, как хотелось почесать кожу под этим "панцирем", а не просунешь палец. Так что, дорогой доктор, поздравляю с избавлением.

- Ой, спасибо, Геннадий Семёнович! И правда, легко стало, даже жизнь засияла красками. А пирожки ваша жена замечательные печёт, я и так уже парочку проглотил. Спасибо ей!

- На здоровье. А вообще, мужики, закончите лечение, приезжайте к нам в гости. Я из Ташкента пока не собираюсь уезжать, так что буду рад с вами повидаться.

Офицеры покивали головами, надеясь, что смогут это осуществить. Разговоры затихли, захотелось подремать после обеда.

Алексей вновь погрузился в свои мысли - ещё не вся "пряжа" памяти размоталась, хотелось вновь и вновь окунуться в те счастливые дни. Первый месяц после знакомства с Машей они встречались не так часто, как хотелось бы Лисицыну. Но каждое увольнение в город он проводил со своей любимой. Она уверенно ориентировалась в городе, водила его в любимые театры, в музеи, на выставки. Когда она всё это успела узнать? Но он полагался полностью на её выбор.

Каждый раз, провожая Марию до общежития, он сожалел, что до сих пор не удалось её поцеловать. Девушка мягко, но настойчиво высвобождалась из его неуклюжих объятий.

Но однажды, когда они торжественно отметили месяц своего знакомства, с шутками и смехом подходили к её общежитию, Мария не стала быстро убегать вверх по ступенькам. Она стояла в полумраке спиной к стене и глядела исподлобья, как Алексей подходил к ней. И он вдруг понял, что больше она не побежит от него и что всё это уже не шутки. С мертвящей бесчувственностью Алексей взял её за плечи и, закрыв глаза, бессильно ткнулся губами в её щеку. Она встрепенулась, обхватила руками его шею и, шепнув "не так", быстро поцеловала в губы.

Он пришёл в себя, когда захлопнулась входная дверь за девушкой. Кажется, это был один из самых счастливых дней в его жизни. Ему представлялось, что стук сердца слышат даже редкие прохожие, когда он возвращался в училище. А ещё с его лица не сходила глупейшая улыбка.

Весь следующий месяц Алексей и Маша встречались гораздо чаще. Курсанту выпускного курса было проще получать увольнительные в город, к тому же Лисицын был одним из лучших на курсе, поэтому имел кое-какие поблажки. Каждый раз, прощаясь с девушкой у её общежития, он "срывал" свой сладкий поцелуй, а то и несколько. А однажды они целовались не менее часа, укрывшись от любопытных глаз за кронами деревьев, на которых уже набухали почки. Их любовь расцветала вместе с весною.

Ровно через два месяца после знакомства они подали заявление в загс. Маша стала его невестой! А он ходил в женихах. Наконец и свадьба отгремела одиннадцатого мая. Разве можно припомнить более счастливый день!

Весь вечер и бессонную ночь Алексей, не замечая никого вокруг, проживал вновь и вновь эти незабываемые послесвадебные дни. Во всём общежитии, в котором молодожёнам выделили комнатку, не было более счастливой пары.

... Утром, невыспавшийся, весь разбитый, Алексей хмуро смотрел на соседей по палате. Неожиданно в дверь постучали. Первой вошла незнакомая пожилая и совершенно седая женщина. Она произнесла, глядя в коридор:

- Это здесь, я уверена. Заходи, Машенька.

Лисицын не верил своему единственному глазу - в палату порывисто вошла Мария. Его жена. Единственная и неповторимая...

= Oкончание следует...=

Комментарии: 43, последний от 05/04/2010. © Copyright Карелин Александр Петрович (alexkar1955@mail.ru) Размещен: 29/10/2009, изменен: 05/12/2009. 71k. Статистика. Глава: Афганистан Годы событий: 1984	Оценка: *9.866** Ваша оценка:
Аннотация: Офицерские жены. Они делят все тяготы и лишения воинской службы с мужьями, становятся для них надежным тылом и опорой. Во славу женской верности...

Карелин Александр Петрович "Просто ты умела ждать..."

Карелин Александр Петрович
"Просто ты умела ждать..."