ArtOfWar. Карелин Александр Петрович. "Мы уходим, уходим, уходим..."

"Мы уходим, уходим, уходим..."

"С покорённых однажды небесных вершин

По ступеням обугленным на землю сходим,

Под прицельные залпы наветов и лжи

Мы уходим, уходим, уходим, уходим!"

/А. Халилов и ансамбль "Каскад"/

Предисловие от автора

У каждого свой отсчёт и свой счёт времени.

Прошло уже двадцать три года с того дня, как, согласно женевским соглашениям, последний бронетранспортёр с нашими воинами пересёк мост Дружбы через Амударью, по фарватеру которой проходит граница с Афганистаном. Однако афганская тема продолжается, и ещё долго она будет тревожить сердца и умы людей: Что было? Как было? И так ли было? Эти вопросы требуют осмысления не только в целом, но и поэтапно, по фактам и эпизодам. Ибо за каждым из них стоит Человечность и Человек.

Нам уже трудно представить свою жизнь без Афганистана, без "Чёрного тюльпана", без этой войны, принесшей столько горя в наши дома. Живые вернулись, а всех павших давно оплакали. Не просто шёл и процесс привыкания к мирной жизни. Очень тяжело было, особенно в первые годы. Мужественные и сильные, "афганцы" очень нуждались в нашей общей защите - от тех, у кого ампутирована совесть. От чиновников и бюрократов. От циничного: "Я тебя в Афганистан не посылал". И сегодня, спустя десятилетия, нельзя допустить, чтобы кто-то бросил тень на этих воинов-интернационалистов. Они с честью выполнили свой воинский долг...

В данной статье автор вкратце напоминает об одном этапе афганской войны - окончательном выводе ОКСВА, а также размышляет о некоторых уроках и выводах из девятилетней войны.

"Прощайте, горы, вам видней,

Кем были мы в краю далёком.

Пускай не судит однобоко

Нас кабинетный грамотей.

Прощайте, горы, вам видней,

Какую цену здесь платили,

Врага какого не добили,

Каких оставили друзей".

/Ансамбль "Каскад"/

Война заканчивалась. Термез встречал войска. Мест в гостиницах не было даже "по блату", и приехавших в командировку размещали в армейской казарме. Водку в городе продавать временно прекратили, и те, кому не удалось вырваться на "ту сторону", с утра до вечера дежурили у моста, слонялись по городу и донимали бесчисленными просьбами армейское и прочее начальство.

Начальство отвечало, что всё идёт "по графику", что, в общем, так и было.

Дух выводимого контингента, видимо, должны были поднять прилетевшие Кобзон и Розенбаум. С ними были многочисленные журналисты.

Концерт в хайратоновском "отстойнике" (площадке, где собиралась и проверялась боевая техника) был одним из многих в долгой череде февральских дней. В который раз элегантный Кобзон шутил над маскировочно-пятнистым, только кирпичного цвета лицо выделялось, Михаилом Лещинским: "Миша, твоя жена, когда я уезжал из Москвы, просила спеть для тебя песню". "Какую?" - подыгрывал Лещинский, покачиваясь под грузом телекамеры. "Не спеши, Миша!" Защитно-хэбэшная публика понимающе хохотала, ветер шуршал в микрофонах и покачивал лопасти прильнувших к рифленой "вертолётке" "горбатых" и "эмтэшэк". Далеко в тёмном небе взлетали трассеры...

В витрине полкового магазина объявление от руки: "4.02.89 магазин работает последний день". На спортплощадке, на плацу - ни души. В открытом кинотеатре пара скамеек сломаны, их бы в другой раз мигом починили - но до них ли сейчас? Справа от белого полотна экрана знакомая с детства цитата: "Из всех искусств для нас важнейшим является кино...". Странно как-то: советские войска уйдут, а эта цитата останется здесь, в обжитом, ухоженном городке на афганской земле.

А на данный момент, в данном военном городке для офицеров и солдат, похоже, важнее искусства, чем гитара Александра Розенбаума, нет. В клубе то взрыв аплодисментов, то обжигающая тишина: "Третий тост - помолчим...".

У Александра Розенбаума и Иосифа Кобзона в эти дни - тоже тяжёлая военная работа. Они садились в БТР и ехали на заставы. Там пели в землянках. Там же бойцам вручались награды. Они работали, сменяя друг друга, давая разом два концерта в разных концах. Уже на нашей советской территории, в Узбекистане под Термезом, Иосиф пел со сцены солдатского клуба и объявил как-то: "Ребята, чтобы вы почувствовали себя дома, в перерыв можете пойти в фойе, выпить фужер шампанского и через десять минут возвращайтесь на встречу с Розенбаумом". Хохот и топот сапог по бетонке. Иосиф - уже в "рафике", мчит в Дом офицеров, на смену Александру. Тот, выскакивая из "уазика": "Шнур, шнур от гитары не забыли?"

Концерты эти шли в конце войны...

...Удивительно живописен Кабул, раскинувшийся на склонах гор, потоками улиц уходящий в долины. До самых вершин поднимаются маленькие глинобитные домишки, и ночью кажется, будто огромный океанский лайнер плывёт куда-то под неумолчный шум столицы.

Город просыпается затемно. Впрочем, многим горожанам не до сна. Январские морозы 89-го, по которым соскучились в центральной полосе России, здесь просто свирепствуют. До отметки двадцать опускается столбик термометра. Это много. Жильё тут, лишённое центрального отопления, не приспособлено к холодам. К тому же ощущается недостаток топлива. Цены на дрова, солярку, керосин прыгнули вверх. Из-за блокирования дорог силами вооружённой оппозиции ощущаются перебои в доставке продовольствия.

На помощь жителям в эту зиму, как и прежде, пришли советские воины. Во второй половине января в шести точках города можно было наблюдать, как наши солдаты раздавали муку и керосин. Офицеров то и дело окружали детишки, со словами искренней благодарности подходили старики...

По данным из штаба 40-й армии на начало февраля: в Кабул доставлено 3.500 тонн муки, аэродром Кандагара принял 3.475 тонн боеприпасов...

Советская сторона неукоснительно выполняла все взятые на себя обязательства. Весной и летом минувшего года был осуществлён первый этап вывода. В точно установленные сроки. В 26 из 32 провинций уже нет советских войск.

Силы оппозиции внутри страны и за её пределами, к сожалению, не следовали букве и духу женевских соглашений по Афганистану, не разделяли трезвых предложений правительства республики, чаще просто саботировали их. В частности, отказались они и от предложенного вооружёнными силами республики прекращения огня с 1 января 1989-го.

По ночам до Кабула нет-нет, да и донесётся треск пулемётных очередей. Где-то на окрестных заставах, защищающих столицу от обстрелов и вылазок, часовым приходится отвечать на вооружённые наскоки противника. Накануне был предпринят очередной ракетный обстрел города. Выпущено несколько ракет, четверо граждан убиты, семеро ранены.

В окрестностях города находится известная кабульцам 30-я застава. Её называют южным щитом афганской столицы. До 15 января там несли службу советские воины, а 16 января они передали свои посты афганским гвардейцам.

На высоте двух с половиной километров над уровнем моря на огромном гребешке крутобокой скалы орлиным гнездом приютилась застава. С трёх сторон - отвесные обрывы. С четвёртой - крутая каменная стена подпирающей небо горы. Она, как и все другие афганские горы, - а это "состыковавшиеся" здесь отроги высочайших в мире горных систем Памира, Гиндукуша, Гималаев - именуется на солдатском языке "горушкой".

Начальник заставы - старший лейтенант Александр Балашов и с ним ещё 17 человек находились тут на бессменном посту не один месяц. Старший сержант Александр Черемисин, рядовые Сергей Будаев и Виктор Усенко весь свой срок афганской службы - ровно полтора года - провели здесь, за каменными брустверами. Летом - нестерпимая жара, зимой лютуют морозы. И всегда, в любое время года, вольно гуляют ветрА. Вода - привозная, продукты, естественно, тоже. Всё доставляется на вертолётах. Только готовят еду они сами.

О наших вертолётчиках в Афганистане ходят легенды. Они "пробирались" сквозь горные теснины, чтобы высадить десант или забрать раненого, больного, садились, бывало, на одно колесо в скалах. Чего только не поведает о них солдатская молва.

Вот и в этот прилёт на заставу всем пришлось убедиться в исключительном мастерстве вертолётчиков. Чтобы помочь посадить машину на острие гребешка, борттехник лёг на палубу салона, высунулся в открытую дверь и жестами помогал командиру "прилепиться" к пятачку...

На передачу заставы афганским гвардейцам ранним утром сюда прилетел начальник политотдела 40-й армии генерал А. Захаров. Командир роты старший лейтенант Сабир и новый начальник заставы лейтенант Феда Мухаммад обходили "помещения" заставы: жилой отсек землянки, крохотные кухонька и столовая - здесь же бойцы смотрели кино и проводили занятия, вырубленная в каменном уступе русская банька с парилкой...

Младший сержант Александр Миронов из Пензы через переводчика рассказал афганским гвардейцам Гольмураду и Халилулле об особенностях службы на заставе.

Гольмурад - кабулец, успел изрядно навоеваться: четырежды ранен и столько же раз отмечен высокими государственными наградами республики. Весел, говорлив, бесшабашен. Нельзя было равнодушно наблюдать, как с мешком муки на плечах отчаянно скакал он по каменным острым ступенькам, разгружая прибывший с продовольствием вертолёт. Халилулла в отличие от Гольмурада тих, застенчив, малословен. Он из многострадального Кандагара. Ему 17 лет. Отца нет, умер. Мать и две младшие сестрёнки живут теперь в Кабуле. А Халилулла - их кормилец. Гвардейцам неплохо платят. На первом году службы он будет получать по девять тысяч афгани в месяц. Впрочем, месяца ещё пока и не служит. Месяц исполнится через три дня...

Теперь тут будет их пост. Наши же парни, передав афганцам запас угля и дров, мясо, рис, капусту, лук, - словом, всё, что заготовили для себя на зиму, и даже несколько книжек для тех, кто читает по-русски, отправляются на вертолёте вниз, в Кабул. Пока - в часть, а потом - самолётом в Ташкент. Домой.

Первые подразделения уже отправлены на Родину. Выслужившие сроки солдаты и сержанты, скомплектованные в команды, на транспортном ИЛ-76 уже переброшены в ташкентский аэропорт. На начало февраля воздушным эшелоном было отправлено 24.443 военнослужащих, так что точнее следует говорить, что наши воины из Афганистана не уходят, а улетают - так безопаснее. А водителям тяжело, ведь они выводят технику. На перевале Саланг - снегопад, лавины. Есть и убитые, и раненые...

В эти последние на афганской земле дни солдаты и офицеры продолжали гибнуть. До последнего мгновения отстреливался от напавших на пост мятежников трубопроводчик рядовой Владимир Стариков... На южном Саланге в упор были расстреляны КамАЗ и его водитель рядовой Сергей Шельтяев... Не дождались жена и две дочери домой капитана Олега Шишкина. Он и его товарищи по вертолётному экипажу - лейтенант Павел Кроха и старший лейтенант Андрей Слушаев сгорели в афганском небе за пять дней до окончательного вывода наших войск (Позднее была названа цифра - 39. Столько погибло человек за последние полтора месяца войны...)

Экипажи военно-транспортных "семьдесят шестых" трудились на выводе, что называется, с полной отдачей. Погода на трассе, в аэропортах Ташкента и Кабула сложная. То снегопад, то туман на полдня. Экипаж гвардии майора Александра Максимова каждый день выполняет рейсы в Кабул: туда - продовольствие или иные народнохозяйственные грузы, обратно - уволенных в запас воинов, специалистов, работавших в республике.

Старший лейтенант Юрий Починков, старший бортовой техник, рассказывал, что авиаторы эскадрильи выполняли многие ответственные задания. В декабре совершили немало рейсов в Армению, пережившую страшное землетрясение. Садились и в Ереване, и в Ленинакане, доставили туда десятки тонн самых различных необходимых грузов, перевозили специалистов - медиков, воинов гражданской обороны... Вообще за время службы приходилось им летать и в Арктику, и на Дальний Восток. От Бреста до Анадыря, от Новой Земли до Ташкента им знакомы посадочные полосы многих гражданских и военных аэродромов.

Девять лет летают они в Афганистан. Посадка в кабульском аэропорту для самолётов типа ИЛ-76 высокой сложности. Не один раз вспыхнет надпись на табло, предупреждающая о предельно допустимой нагрузке. Но раз надо, значит надо! И они летают...

Следует отметить и то, что несправедливо по отношению к ним: забота об этих крылатых тружениках, как принято выражаться, совсем неадекватна их самоотдаче. Лётчиков почти не представляют к наградам. Да и платят за полёт в два раза меньше, чем другим авиаторам. И, главное, никто не считает их интернационалистами. Почему? Ведь иные из лётчиков-транспортников провели в небе Афганистана за годы полётов сюда не меньше времени, чем проходившие там службу авиаторы. Их полёты тоже ведь не безопасны. Разве не сбивали наших транспортников? Такая вот несправедливость...

Между тем командование Ограниченного контингента, исключительно высоко оценивающее заслуги военных авиаторов-транспортников, неоднократно выдвигало предложения о награждении лётчиков. Кадровые органы ВВС отвергали предложения... Не тот, думается, это случай, чтобы демонстрировать ведомственную амбициозность.

О наградах воинам-интернационалистам за истекшие десятилетия после вывода войск писали много раз. Но, как говорится, "воз и ныне там" - до сих пор не все награды вручены воинам, не каждая медаль или орден нашли своего героя. И в годы войны долго блуждали по кабинетным кругам представления к наградам. Воины заменились, так и не получив заслуженное.

В личных делах - никаких об этом следов. К награде представляли только после шести месяцев пребывания в Афганистане. А если человек совершил подвиг в первый день? В первую неделю? В первый месяц? Такое бывало не раз. Ко второй награде представляли лишь по получении первой. А если через два дня после отправления реляции воин снова отличился, да ещё и на более высоком, если так можно выразиться, уровне? Как тут поступать?

Нет, не всё ладно с награждениями воинов-интернационалистов. Думается, не поздно восстановить справедливость, поправить допущенные ошибки, найти возможность по достоинству оценить заслуги каждого, так, например, как было с ветеранами Великой Отечественной.

Замечательно, например, что был учреждён знак воина-интернационалиста, который вручался вместе с Грамотой Президиума Верховного Совета СССР...

Многие солдаты-водители уже выслужили свой срок. Но они решили сами: молодым, которые должны были их сменить, зимний Саланг "не по зубам", попросили доверить им провести свои машины, а молодые пусть сядут рядом и поучатся. Так они решили, и командование полностью одобрило их порыв. Кому, как не им, опытным и надёжным, закалённым Афганом, поручить самый важный и ответственный последний этап.

Срок службы у водителя "КамАЗа"-топливовоза Эдуарда Дузя истёк минувшей осенью. Но он продолжил служить. Красивый, статный парень из Волновахи Донецкой области. Ждут - не дождутся солдата мать, отец и сестра. Он тоже соскучился по дому.

-Во сне каждую ночь снится, - признался боец...

Трещат по ночам морозы на афганской земле. В России бы сказали - "крещенские". А днём пригревает солнышко: как-никак юг.

После любой, даже самой лютой зимы, знают люди, приходит весна. Она может быть и слякотной, и холодной, но всё-таки весна - самая желанная пора. Пора обновления в природе. Пора светлых людских чаяний и надежд. Верят в это и афганцы, провожающие домой своих друзей шурави...

... Последним в колонне шёл танк с неулыбчивым старшим лейтенантом в командирском люке. Афганские дети бросали яркие флажки и цветы, сдержанные представители ООН, даже они подняли руки, желая удачи, и журналисты, делая последние кадры, умоляли: ну улыбнись, улыбнись же, старший лейтенант! Домой ведь возвращаешься. Вон рвутся на трассе вслед твоей машине тени от знамён, ещё достигает твоего уха медь "Прощания славянки", ты знаешь, что примерно через двое-трое суток будешь на территории СССР и вздохнут с облегчением твои мать, жена, дети - если война им не помешала появиться на свет. Так отчего же у тебя такая суровость, командир последнего танка? Или ты мыслями уже в пути, и тебе, замыкающему колонну, хорошо известно, каким трудным и опасным может оказаться путь от Кабула до Термеза? Или представляешь, как нелегко придётся тем, кто троекратно поцеловал тебя на прощание и устами своего президента пожелал доброго пути, горячего хлеба и родниковой воды - такого афганцы желают только самым родным и близким?..

Ушёл из Кабула последний в колонне танк и все остальные машины колонны. А там, вдали, куда лежал их путь, виднелись заснеженные горы Гиндукуша. Все знают: где снег - там север. В Афганистане наши солдаты уточняли: где север - там Родина...

На Родину возвращались воины-интернационалисты... Девять с небольшим лет назад, в холодном вьюжном декабре 79-го, они, поднятые по тревоге, улетали в Афганистан. Улетали, конечно, не эти солдаты и офицеры, те давно уволились в запас или заменились в другие части. Но таков уж армейский закон: стоишь под Боевым Знаменем - боль, горечь, слава, доставшаяся под ним пусть даже самым первым поколениям бойцов, - уже твои. Так вручается новичкам и гвардейский знак, хотя они ничего ещё не сделали ради гвардейской славы. Так же называются они "панфиловцами", "матросовцами" только в зависимости от того, в какую именно часть попадают. Ни разу не прыгнув с парашютом, новобранцы примеривают перед зеркалом голубой берет. В армии человек принимается сразу и таким, каков есть. Условие одно: честное служение Родине, верность военной присяге.

В 1979 году десантникам пришёл приказ. Хочется повторить изначальный смысл его: оказать помощь Афганистану. Заметим, запомним именно эту фразу, потому что разнобой в нашем понимании афганских событий идёт как раз отсюда: наши войска получили приказ не воевать, а оказывать помощь. Первоначальный посыл чист и благороден, почитаем с незапамятных времён: окажи помощь ближнему. Для подтверждения этому хочется подчеркнуть ещё одну, никем почему-то не вспоминаемую, но очень важную деталь: в Афганистан прилетели, вошли не только воины, а и сотни, тысячи гражданских специалистов. Именно они должны были стать главными действующими лицами в выполнении договора о дружбе и взаимной помощи с южным соседом.

Другое дело, что мы позволили втянуть себя в боевые действия. Нет, это тоже произошло не сразу. Те, кто были в Афганистане в начале восьмидесятых, вспоминали приказы, запрещавшие отвечать огнём на огонь. Приказы призывали к политической бдительности, умоляли - если только приказы могут умолять - не поддаваться на провокации. Затем, где-то с начала 82-го, пошли приказы на регулярное ведение боевых действий. Но ещё один штрих: все боевые действия советских подразделений согласовывались с афганской стороной и предпринимались только как ответные или упреждающие.

Наверное, следует согласиться с тем, что если бы перед ОКСВА стояли только военные задачи, у нас было достаточно самой современной техники и средств, которые, примени их мы в Афганистане, дали бы другие результаты. Но именно потому, что перед нами не стояло военных целей, у солдат и не было других средств, кроме средств защиты.

Однако за рубежом ввод наших войск назвали "рождественским подарком империализму". У них был великолепный шанс отыграться перед миром за собственные десятки, сотни военных вторжений. И вор громче всех закричал: "Держите вора!"

Следует честно признать: мы не смогли достойно ответить. Мы только делали хорошую мину - нас, мол, это не касается. Касалось. И в первую очередь именно нас. Это было как в театре с опущенным занавесом: зритель (народ) слышит, чувствует, что на сцене что-то происходит, туда, за кулисы, время от времени уходили из зала парни, и, когда возвращались (если возвращались) назад, зритель замечал: это были другие люди. Так что же там, за кулисами?

Занавес так полностью и не открылся. Зритель, а если вернее, участник происходящего, довольствовался обрывками фраз, собственными домыслами, слухами.

А хотелось правды. Хотя... Что есть правда? "Ну, расскажи, расскажи правду об Афганистане", - просили знакомые и малознакомые люди тех, кто возвращался "из-за речки". На память приходили разные случаи. Например, однажды старый аксакал в одном из кишлаков принёс, улыбаясь советским солдатам, на подносе гору винограда. Дождавшись, когда они соберутся все вместе, вдруг юркнул за дувал и бросил в собравшихся гранату. Счастье, что она скатилась в арык. Но в том же самом кишлаке уже другой старик бросился навстречу советскому головному танку, жестами показывая, что дорога заминирована.

-Где объезд? - кричал-спрашивал из люка командир танка.

Старик разводил руками: нет объезда. Потом вздохнул и показал на свой огород - езжайте через него.

Танку что - он перемалывал гусеницами молодой виноградник, разметывал запруды, а по худому, коричневому лицу аксакала текли слёзы.

Так что вот она, правда об Афганистане: и одна, и вторая. Лично я (автор) не забыл первое, но и не собираюсь забывать второе. И кто меня в этом упрекнёт?

Более того, я не встречал ни одного человека в Союзе, кто бы из-за этой войны проклинал афганский народ. Мы проклинали войну. Однако или по недомыслию (хорошо бы, если не специально), или из-за неумения сопоставлять факты акцент в ряде публикаций на эту тему был взят страшный в своём конечном итоге: многие ринулись твердить об "афганской ошибке". С одной стороны, в новой стране просто модно стало говорить против каких-то устоявшихся положений: выступаешь против - ты лидер демократии. Но с другой - вот так, огульно, мы зачеркиваем нашу (историческую, я бы сказал) готовность прийти на помощь соседу. Вместо него вольно или невольно идёт пропаганда лозунга "Никуда не лезть, ни во что не вмешиваться". Не хотелось бы видеть свой народ равнодушным к горю других народов, отворачивающимся от позвавших на помощь, ищущим только выгоду и только ошибки. Нашему народу присуще как раз обратное, и почему мы не должны этим гордиться? Замалчивать это? Говоря об Афганистане, не вкладывать эти понятия в наши рассуждения? История - это дело посерьёзнее и посложнее, чем игра на публику.

Хочется поговорить еще об одной проблеме. Так получилось, что неизвестно почему, но кое-кто в стране стал судить о нашем присутствии в Афганистане с позиций... мятежников. И мне, и согласимся, каждому из нас доводилось слышать, что, мол, афганский народ поднялся против шурави (советских), они мстят и будут мстить. Говоря такое, мы словно забывали о тех афганцах, которые были искренне рады нашему приходу, благодарили за всестороннюю помощь.

Достаточно назвать несколько цифр. Ежегодно Республика Афганистан получала 220 млн. долларов помощи из-за рубежа. 85% из них - приходилось на долю СССР, это не считая безвозмездной помощи на десятки млн. афганей. А сколько построенных дорог, отремонтированных мечетей, школ, больниц, проложенных нефте-, газо - и водопроводов. А обучение основным рабочим профессиям афганских тружеников, оказание безвозмездной медицинской помощи...

Есть положения, о которых горько вспоминать, но "из песни слов не выбросишь"... Долгие годы афганская армия сидела за нашими спинами. Они очень быстро поняли характер наших парней: взвалить на себя самое трудное, не оглядываться на соседа, идти вперёд. И наши ребята шли. И гибли часто потому, что были именно такими, берущими всё на себя. Этим, сами того не подозревая, мы отучили афганцев от самостоятельности, они (армия в первую очередь) не росли так быстро и мощно, как оппозиция. И только тогда, когда вывод советских войск произошёл, вооружённые силы республики поняли окончательно, что спасти самих себя и республику смогут только они. Еще в начале вывода, в мае 1988 года, когда наши части уходили из Джелалабада и Кандагара, мятежники обещали в течение от трёх часов до трёх суток взять эти города. Взяли? Нет! Они заявляли, что сразу после ухода советских войск падёт и Кабул. Некоторые западные посольства даже выехали тогда из столицы Афганистана, настолько поверив в это. Взяли? Снова нет!

Столица и все провинциальные центры Афганистана находились под контролем народной власти еще долгое время. Войска дрались с мятежниками с отвагой и мужеством. С одной стороны, терять им было что, а отступать некуда, с другой - проснулось самосознание. Обстановка в стране оставалась сложнейшей около трёх лет, пока оппозиция, к сожалению, не захватила власть в столице. Так неужели мы будем радоваться этому или злорадствовать? Однажды никто не помог (или не успел помочь) Чили. И наоборот - только ввод вьетнамских добровольцев в Кампучию спас её народ как нацию. Примеров в мировой практике много как одних, так и других.

Прошли десятилетия, а мира на афганской земле так и не наступило. Так что силы тебе, Афганистан! Мужества и стойкости тебе...

... А наши войска возвращались на Родину. Проблем их здесь ждало столько, что сразу их и не охватить в коротком материале. Здесь и неготовность властей предоставить жильё, и нежелание предприятий завязывать шефские связи ("извини, у нас хозрасчёт, нам нужны деньги, а не эмоции"), и ветхость учебно-материальной базы, и вопросы сплочения воинских коллективов - словом, первые сутки-недели-месяцы командиры в Союзе не будут спать точно так же, как и при выводе войск.

-Одна разница, - грустно шутили офицеры, - там шёл день за три, здесь - день за день. Напряжение же осталось прежним...

Саланг - самый высокогорный перевал в мире. Сторожевой пост "Памир" находится на вершине самой высокой горы на Саланге.

Там, на небольшой площадке, окаймлённой стеной из камней, оборудованы: контрольно-наблюдательный пункт, стационарные пункты для стрельбы, позиция для миномёта, склады (боеприпасов и продовольственный). За обломком скалы, на которой полощется флаг, укрылась казарма. Здесь советские воины несли круглосуточную службу. Спускались с поста раз в неделю - в баню, на это время их подменяли товарищи с заставы. Пищу готовили сами, только хлеб был приносной. И вот этот пост, как и все другие, передан афганской армии. Шурави уходят...

В эти дни штаб Ограниченного контингента советских войск в Афганистане живёт особенно напряжённой жизнью. Все его подразделения и службы работают в режиме боевого дежурства. Ритм работы "мозгового центра" - этого сложного армейского организма - особенно хорошо ощущается в подразделениях боевого управления. Сюда стекается вся оперативная информация из частей и подразделений ОКСВА. Здесь уточняются детали взаимодействия с частями афганских вооружённых сил, военной авиацией и артиллерией. В штабе, конечно, есть всё необходимое, чтобы в считанные секунды передать в войска срочный приказ, поддержать огнём колонну или сторожевую заставу, подвергшиеся нападению, войти в связь с любым командиром, в какой бы точке Афганистана он ни находился.

Самый сложный и опасный путь - через высокогорный перевал Саланг. Его и летом преодолевать трудно, а в февральские дни, когда на склонах огромный слой снега, обледенелая дорога, лавины, путь труден вдвойне. Но всё же главная опасность - минные ловушки и бандитские обстрелы. Вооружённые отряды группировки Ахмад-Шаха Масуда давно уже угрожают районам вдоль трассы. Не случайно поэтому маршрут через Саланг под особым наблюдением штаба ОКСВА. Через определённые отрезки времени сюда поступают доклады начальников колонн и сторожевых застав об обстановке на дороге, скорости продвижения, немедленно сообщаются координаты, откуда ведётся обстрел, где обнаружены огневые точки.

Доклады поступают непрерывно.

"8.25. Хвост колонны инженерно-сапёрных подразделений прошёл Джабаль-Уссарадж. Идёт по графику, обстрелов, нападений нет..."

Подполковник В. Чешков, старший дежурной смены, не отрывая от уха трубку телефона, быстро отыскивает точку на маршруте колонны, ставит напротив время.

-Понял, счастливого пути! - коротко говорит он.

Маршрут этой колонны, состоящей из 97 единиц инженерной техники из Чарикара - пункта постоянной дислокации - на север, поближе к советской границе. Старший колонны кавалер ордена Красной Звезды полковник Г. Белоус доложил: огневого противодействия нет. Отряд обеспечения движения продвигается к автомобильному туннелю, расчищает завалы и снежные лавины. Потерь среди личного состава нет.

9.03. На связи - Саланг. Старший лейтенант А. Жуков, дежурный офицер-связист вызвал командный пункт гвардейского парашютно-десантного полка. На проводе Герой Советского Союза гвардии полковник В. Востротин. Голос глухой, простуженный. В штабе 40-й армии уже известно, что 23 января в полдень у кишлака Калатак погиб начальник штаба одного из батальонов полка гвардии майор Юрасов Олег Александрович, награждённый двумя орденами Красной Звезды.

"В тот день, - рассказывает Востротин, - разведгруппа нашего полка окружила банду во главе с Каримом. Главарь пошёл на хитрость: прикрываясь мирными жителями, имитировал сдачу в плен отряда. Мятежники вышли под белым флагом, с поднятыми вверх руками. Гвардии майор Юрасов в роли парламентёра вышел им навстречу. Но внезапно прогремела очередь..."

Подполковник Чешков просмотрел сводку потерь за вчерашний день на перевале Саланг. Четверо раненых - один офицер и три солдата. Чуть ниже значилось - "Из района боевых действий на перевале Саланг выведено около 600 мирных жителей. Развёрнут палаточный городок. Налажено отопление, организовано питание, медицинская помощь пострадавшим..."

10.55. Подполковник Н. Лапшин, сверившись с графиком огневых налётов, связался с командным пунктом артиллерии и передал: "Огонь по намеченным районам (основные базы Ахмад-Шаха Масуда) подтверждаю..."

Трудным был путь советского военного командования в Афганистане к решению начать боевые действия совместно с частями афганской армии по уничтожению вооружённых отрядов Масуда. В рамках политики национального примирения с Масудом, как и с другими "полевыми командирами", представители командования ОКСВА и советского посольства в Афганистане по согласованию с афганским правительством вступили в контакт. Речь, в частности, шла о том, чтобы отряды мятежников взяли под охрану участок дороги на южном Саланге и подписали об этом с местными властями соответствующий договор. Если этот вариант не устраивает, было предложено не препятствовать частям афганской армии укреплять сторожевые посты и заставы вдоль дороги. Оба предложения Масуд отверг, стал угрожать расправой над представителями народной власти, активизировал нападения на афганские колонны с хлебом для населения Кабула. В этих условиях в январе власти оповестили местное население о необходимости покинуть районы возможных боевых действий. К сожалению, только часть жителей в районе перевала Саланг оставили свои жилища. 23 января афганская армия при поддержке подразделений ОКСВА открыла по формированиям Ахмад-Шаха огонь. В опубликованном заявлении Главного командования вооружённых сил Афганистана указывалось, что это ответный удар на злодеяния мятежников. Только за последнее время члены оппозиционных формирований сожгли 89 и остановили с целью грабежа 517 государственных и частных автомобилей, убили многих водителей и пассажиров.

Они уходили с южного Саланга последними. Штормовой ветер и гололёд сдвигали с места танки. Смертельной тоской завывали душманские мины, а снежные лавины грозно нависали над головой. Казалось, сами горы не хотели отпускать их, но они уходили, упорно пробиваясь на север. Это был их последний бой. Он высвечивал всю боль афганской войны. С её героизмом и трагизмом, правдой и ложью, блестящими оперативными решениями и подчас недостатком здравого смысла в элементарных тактических действиях.

Участники афганской войны вспоминают:

Майор Павел Маркеев, командир арьергарда:

"Я получил приказ прикрыть от удара "духов" хвост части и при этом сделать всё возможное, чтобы сохранить людей. Но я знал, что бои без потерь не бывают. Надо было сделать невозможное..."

Надо - сколько раз за свою семнадцатилетнюю службу майор Маркеев слышал это слово. Надо - и выполни в срок, надо - и хоть разбейся. И, разбивая вдребезги всё личное, он, несмотря на ряд взаимоисключающих вводных, выводил в число отличных сначала взвод, потом роту.

В Афганистане слово "надо" приобрело новый, вернее, подлинный смысл.

Капитан Игорь Кулагин, заместитель командира по политической части:

"Мы пробивались к туннелю в горах двое суток. Сорок км за двое суток. Это был как "переход Суворова через Альпы". С той лишь разницей, что у Суворова не было выхода".

Был ли выход у них, был ли другой, обходной, путь у тех, кто оказался на "северном полюсе"? Да, такое сравнение вполне уместно. Климатические условия перевала Саланг, находящегося на уровне четырёх километров над уровнем моря, в те февральские дни 1989 года напоминали северный полюс. Правда, полярникам нечего опасаться схода снежных лавин. А вот на пути подчинённых майора Маркеева они могли стать почти непреодолимой преградой. Снежные козырьки нависали над самой дорогой, жестокий ветер закручивал в жгуты позёмку и срывал с голов шапки. В феврале Саланг непроходим, а они должны были не просто пробиться, но и прикрыть огнём товарищей. Глотая сухпай, отогревая для питья лёд на эжекторах, сутками не вылезая из обжигающей холодом брони. Обстановка экстремальная. Даже без душманских пуль. И когда, уже на советской территории, имея в виду Саланг, один из генералов не без самодовольства зарассуждал: "Нет выносливее советского солдата", - многих это неприятно резануло. Да, советский солдат вынослив, очень вынослив. Родословная суворовских чудо-богатырей не оборвалась. Но разве это обязательно доказывать всему миру в эти дни вывода войск? Разве обязательно искать трудности, чтобы потом со скрежетом зубовным преодолевать их?

Можно припомнить Саланг образца августа прошлого, 88-го. Уже тогда он дышал снегом в лицо. В Кабуле от жары спасали кондиционеры, а здесь ртутный столбик пульсировал на цифре +10. Ночью без теплого одеяла закоченеешь. Уже в те дни Афганистан покидали колонны наших войск. Командир дорожно-комендантского подразделения подполковник М. Глевич у самого входа в туннель, прорубленный сквозь горный массив и соединявший южный Саланг с северным, наблюдал движение техники в нескончаемой колонне. Михаил Николаевич, знавший здесь все ходы и выходы, задумчиво смотрел на крупные звёзды восточного неба. Потом сказал:

-Зимой тут чёрт ногу сломит. Неужели и в феврале придётся технику гнать?

Помолчав, он, как шашкой, рубанул кулаком воздух:

-Ведь люди могут погибнуть. Нет, надо раньше начинать вывод, как можно раньше...

И Глевич с фанатичным упорством отстаивал свою точку зрения. Не отстоял. "График есть график", - сказали ему наверху. "Цифирь есть цифирь", - горько съязвил он в ответ. И вот пришёл февраль 89-го. И загудели с надрывом колонны, и начался штурм Саланга. Беспримерный за всю историю пребывания Ограниченного контингента в Афганистане.

Старший лейтенант Игорь Крысанов, командир миномётной батареи:

"Всё было, как в крутых фильмах про ковбоев. На коне тот, кто выхватит первым кольт и выстрелит без промаха".

Им удалось всего на несколько минут опередить людей Ахмад-Шаха, который поклялся устроить "шурави" кровавую баню. На прощание. Получилось наоборот. Миномётная батарея арьергарда нещадно молотила позиции "духов". Постарался арткорректировщик А. Бондаренко. Он первым обнаружил банду и выдал точные координаты цели. Но и моджахеды даром времени не теряли. Огрызаясь огнём, они исчезали в снежной круговерти и пытались атаковать в другом, более выгодном месте. Осколком мины ранило командира взвода старшего лейтенанта С. Рулева. А командир расчёта сержант А. Сентябров чудом избежал гибели - пуля ковырнула металл всего в сантиметре от его головы.

После вывода войск политики, учёные, публицисты не раз сходились в полемических схватках по поводу многосторонности этой войны. Не раз возникали споры по поводу её причин и следствий. Всё это будет ещё впереди. Но тогда, в дни вывода войск, наверняка было ясно: армия честно выполнила свой интернациональный долг.

Автор хорошо запомнил, как несли на носилках окровавленного солдата из далёкой Башкирии. Пуля попала ему в щёку, раздробила челюсть. А он, едва ворочая распухшим языком и уже теряя сознание, клялся, что снова пойдёт в рейд. Чтобы "не подставить" молодых. И, отлежавшись в госпитале, пошёл. Таких ребят было много, очень много. Они жертвовали собой, выполняя приказ в декабре 79-го. Они не дрогнули, ведя последний бой, в феврале 89-го.

Нельзя не вспомнить командующего 40-й армией. Именно на его плечи легла огромная нагрузка и ответственность за успешный вывод войск из Афганистана. Осунувшееся, постаревшее лицо, со следами новых глубоких морщин. Он, как командир корабля, последним покидал афганский берег. И он особенно подчеркнул величие советского солдата. Генерал-лейтенант Б.В. Громов сказал об этом солдате с громовской прямотой: "Памятники, памятники нашим ребятам надо ставить".

Старший лейтенант Александр Марченко, командир артиллерийского взвода:

"Мы отбили атаку "духов" и продолжили подъём на перевал. И вдруг... Это было противоестественно, ну, как солнце ночью. Я почувствовал, что самоходка пошла вниз. Мы не спали уже вторые сутки, и я заорал что есть мочи: "Проснись, Леонов! Лёшка, проснись!"

Механик-водитель рядовой Леонов не спал, он изо всех сил орудовал рычагами и передачами. Но машина медленно шла под уклон. Когда она, наконец, остановилась, Марченко приоткрыл люк и обомлел: край пропасти зиял рядом. Поначалу он растерялся. Обдавая копотью выхлопных газов, в поднебесье уходили самоходки его товарищей. Первая мысль, гаденькая и скользкая, как змея, предательски сжала сердце: "Неужели бросят? Ребята, неужели бросите?" Ему хотелось кричать и плакать одновременно. Это было как гипноз, как дикое наваждение. Глаза видели только равнодушно скользящие траки гусениц и прощальный занос кормы на повороте. Одна самоходка, другая, третья...

-Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, вас вызывают по рации, - сержант Бабакулов изо всех тряс Марченко за плечо. - Вас вызывают по рации.

Вызывал командир арьергарда. Запрашивал, почему стоят. А на помощь, не дожидаясь вызова, уже бежал техник батареи прапорщик Николай Вдовиченко. Бежал сверху вниз.

-Никак в гости к "духам", - бросил вдогонку какой-то остряк.

Остряк ещё не знал, что случилось. Знал бы, прикусил язык. Вдовиченко бежал, а мысли бежали впереди него. Они были уже рядом с Марченко, с его самоходкой. Техник батареи пытался на ходу определить причину поломки. Но действительность оказалась хуже самых мрачных прогнозов. Это он понял, едва прощупав многоопытным взглядом двигатель. Бросать самоходку? Жаль. Ждать ремонтно-эвакуационную группу? Но это верных десять-пятнадцать минут. Будут ли ждать моджахеды?

"Действовать по обстоятельствам", - услышал Марченко по рации. Простейший выход: вскочить на броню к товарищам и умчаться, ни о чём не думая. Но они думали о тех, кто вложил свой труд в эту грозную технику и кому она может достаться. Тяжёлая это обязанность - думать. Как часто она ставила людей на войне перед жестоким выбором, как часто стирала и без того зыбкую грань между жизнью и смертью, полной мерой являла человеческую сущность, нередко скрытую в мирное время.

Четверо членов экипажа и прапорщик Вдовиченко решили рискнуть и попытаться спасти технику. Наверняка, они достойны преклонения перед их мужеством. И можно быть уверенным: на трудное дело их звать не надо - пойдут добровольно. Что стоили им эти десять-пятнадцать минут круговой обороны, когда волки Ахмад-Шаха уже начали сжимать кольцо? Что? Десять-пятнадцать лет жизни? А может быть, больше? Это не известно. Знают только они. Их враз поседевшие головы. Но, когда раздался нарастающий гул боевых машин ремонтно-эвакуационной группы, можно догадаться, что они чувствовали. Они чувствовали то же самое, что одинокий пловец в море кипящих волн, когда, потеряв всякую надежду на спасение, вдруг видит приближающийся корабль. К ним приближалась Родина.

Большое счастье - пройти через всё это и остаться живым. Они прошли и остались живыми. Когда через мост Дружбы, соединяющий афганский Хайратон с советским Термезом, возвращались последние части и подразделения советских воинов, многие из этих обстрелянных ребят плакали. Долгожданная встреча с Родиной - тут нечего добавить. В числе последних афганский берег покидал арьергард, которым командовал майор Маркеев. В покрасневших глазах ещё читалось нечеловеческое напряжение, война ещё не отпустила его, но он улыбался. Он был счастлив, как может быть счастлив командир, избежавший в бою людских потерь. Недосчитались одной САУ. Да и та не досталась врагу. Глубоко в пропасти сдетонировал боекомплект, и прощальное эхо девятилетней войны долго, очень долго блуждало в снегах Саланга. Оно ещё не раз постучится в их сердца...

Военные шутят: "Есть на свете три дыры..." И самой первой называют именно Термез. Однако те, кто выходит из самолёта, видят компактный, вполне современный аэропорт. Автобусы, "маршрутки", линейное такси - всё, как в обычных "цивильных" городах. Отлично сохранилась давно посеревшая от долгой службы старая крепость. В Термезе, в самом центре, есть и свои куранты.

Накануне они отбили утренние часы, а возле моста через Амударью начался очередной митинг по случаю возвращения воинов-интернационалистов на Родину. И если в Ташкенте непривычным белым ковром лежал снег, то в Термезе по обыкновению было плюс три. Весна настоящая!

Да, удивительный город Термез. Сколько легенд можно тут услышать. Например, могут рассказать про то, как возникла древняя крепость Кырк-кыз - "Сорок девушек". А ещё о поверженном ахаменидском царе Кире. Наверняка припомнят и о легендарной царице массагетских племён Томирие. Именно она в отместку за гибель сына разбила превосходящую по численности армию Кира. И было это в шестом веке до нашей эры.

Много разных версий по поводу названия города. Самая близкая нам сегодня связана с переправой через Аму. Ведь не случайно её в народе называют и сейчас "Джейхун" - своенравная, бешеная. Когда следовавшие по "Великому шёлковому пути" караваны перебирались с превеликими трудностями с берега на берег, караванбаши подавал голос спутникам, которые ещё не успели форсировать реку: "Тырк мыз!" - "Мы живы". Может быть, спустя века "тыркмыз" и трансформировалось в Термез?

"Тырк мыз!" - "Мы живы".

По улице 8-го Марта в Термезе есть переулок. У него номер двенадцатый. По этому переулку в доме номер 12 жил туркменский паренёк. Звали его Хамро Куванчиев. Он в своём родном городе работал шофёром на автобазе. Мама его - Шахсанам-апа, шестерых детей мужу своему Нармураду народившая, ходила по дворам, сватала невесту. И было это в конце декабря 1979-го.

27 декабря она была в гостях у одной миленькой, приглянувшейся сыну девушки. Почти было договорились...

А ночью её Хамро вдруг принесли повестку из военкомата.

-Да на учения, наверное, мама! - успокоил Шахсанам сын. И ушёл с другими ребятами в военкомат. Не знал он тогда, что больше никогда не увидит его мама, не улыбнётся ему отец, не пожмёт руку братишка. Рядовой запаса Куванчиев погиб декабрьским рассветом 1979 года. В самом начале.

Вот уже в который раз приходит к мосту разом поседевшая, плачущая женщина в белоснежном платке. Приходит с дочерьми и невестками. И приносит румяные, горячие лепешки. Раздаёт солдатам ещё теплый, пахнущий родным очагом хлеб.

И всякий раз женщины, приехавшие из самых разных городов и деревень страны встречать сыновей, спрашивают у неё неловко:

-Что? Сын вернулся?

Шахсанам-апа плачет:

-Да... Они все теперь мои сыновья...

Низкий поклон матерям...

... Каждый раз, когда на мосту появлялась колонна, девушка поднимала над головой плакатик, на котором были написаны фамилия, имя и номер воинской части. В те мгновения она забывала обо всём, прижимала к груди букетик гвоздик и искала глазами, искала. Все вокруг знали: эта девушка в зелёном, хрупкая на вид, ждёт жениха...

Ох, эта вечная женская доля: ждать! Ох, эти бабоньки, пожилые и юные, в цветастых шалях и простоволосые, с платочками в руках для непросыхающих глаз, собравшиеся со всех концов страны к Термезскому мосту!.. Собравшиеся, невзирая на аэрофлотовские препоны, отсутствие мест в гостиницах, базарную дороговизну и малую надежду встретить одного-единственного.

Этот пограничный мост стал мостом ожидания, а река Амударья, Аму, как здесь называют, - рекой ожидания.

-Рафис! Рафии-ис! - закричала грузная женщина и метнулась прямо под колёса КамАЗа, узнав в водителе своего сына. - Рафии-ис!!

КамАз остановился, колонна застопорилась. Кто-то от моста закричал зычным голосом:

-Продолжить движение!

А из кабины уже выскочили старший лейтенант с прапорщиком. Подхватили женщину под руки, подсадили в кабину:

-Езжай, мать!

А сил у матери уже не осталось. Упала головой сыну на колени и глаза закрыла. "Обеспамятовала", - прошелестело в толпе.

-Продолжать движение!- повторил зычный голос командира.

КамАЗ тронулся, увозя мать с сыном, за ним пошла вся колонна.

А пока машины стояли, девушка-невеста бегала между ними и, заглядывая в переполненные кузова, спрашивала у всех:

-Микитюка не знаете?

Её жениха никто не знал. Ей ещё долго предстояло встречать колонны...

Город переполнен приезжими. Они находили пристанище в основном на частных квартирах (десять рублей в сутки и даже не за комнату, за... койку). То же самое происходило и во время августовского массового вывода войск. А значит, опыт уже должен быть, значит, можно было предусмотреть наплыв людей и подготовиться к встрече. Понаставить, например, "бочек" (компактное, но и довольно комфортабельное походное жильё), подготовить несколько модулей в военном городке - пусть многочисленные командированные в Термез офицеры живут привычной бивачной жизнью. А гостиницы города предоставить в первую очередь родителям и тем, кто только вышел с той стороны.

Хотя из числа "с той стороны" нуждающихся во временном жилье было немного. Всё долгожданное свидание длилось, как правило, минуты.

А почему всего лишь минуты? Почему не остановиться колонне на час где-нибудь в километре от моста, в специально отведённом для этого месте? Чтобы мать могла хоть о чём-то спросить сына, передать приветы, чтобы могла прижаться к нему, погладить по пропылённой голове? Проявил же такую инициативу полковник Валерий Востротин, остановил свой полк в чистом поле, построил людей, сказал:

-Вот мы и дома. Спасибо, воины, за всё, что вы сделали. А вам, товарищи родители, спасибо, что встретили... Мы все радуемся встрече с вами...

И дал час для общения с родными.

"Сарафанное радио" сработало быстро. Женщины у моста сообщали друг другу о том событии, как об откровении, как о высшей чуткости и справедливости. А о том, что такое должно быть нормой, даже не помышляли. В те минуты главное было - заметить, увидеть, не пропустить своего в многоликих колоннах.

Случалось, что и пропускали.

В счастливый день 13 февраля, счастливый потому, что не было среди возвращавшихся ни одной смерти и ни одного ранения, у моста горько плакала женщина по имени Малика. Только что прошла последняя колонна полка, где служил её муж старший лейтенант Сергей Фролков. Его она так и не увидела.

Кто-то из знающих офицеров сказал, что первые две колонны полка, прошедшие через мост чуть раньше, уже погрузились в эшелон и готовы к отправке. Она заметалась по стоянке автомашин: на вокзал, на вокзал! На воинской железнодорожной площадке ей помогли найти командира, и тот подтвердил, что батальон, где служит её муж, уже погрузился. И распорядился, чтобы Малику посадили к мужу в вагон. Так она и уехала, забыв про оставшиеся в хозяйской квартире вещи.

А, казалось бы, что проще: объявлять через мегафон номер полевой почты той части, которая вот-вот начнёт с той стороны движение по мосту. Тогда бы люди не метались, мешая друг другу, не кричали бы сквозь шум моторов: кто вы? Откуда? Время для получения такой информации было, войска на той стороне ожидали в накопителях по многу часов и даже иногда ночевали там. И человек, которому можно было бы поручить это, был - офицер военной комендатуры. Но он лишь молчаливо исполнял обязанности старшего автобуса.

Надо ли писать сейчас об этом, спустя так много лет? Всё ведь уже "быльём поросло". Такого больше не случится!..

Всё равно надо! Потому что всё это - наша жизнь, в которой уважение к человеку, внимание к его чувствам - барометр нравственности, общественного здоровья. Оно, это внимание и уважение (или невнимание и неуважение), может проявляться в самых различных ситуациях и сейчас, и в будущем. И чем скорее мы освободимся от скверной привычки, ставшей почти традицией, - не думать о людях, тем быстрее произойдёт моральное очищение всего общества...

Народу у моста не убавилось, хотя оставалось всего два дня до выхода последней колонны. Девушка-невеста всё ещё стояла на обочине с плакатиком, всё ждала своего наречённого. Оля приехала из одного из городов Урала. Да и не столь уж важно, откуда эта девушка прилетела. Она символизировала собой любовь и верность. Есть ещё такие, есть, хотя многие любимые не дождались своих воевавших женихов. И бойцы на бронетранспортёрах поворачивались к ней, как по команде, и одобряюще кричали:

-Придёт твой Микитюк! Придёт!

А колонны продолжали идти. Одни сразу же уходили на погрузку. У других место ожидания погрузки было километрах в двадцати от Термеза. И вот там, вдалеке от моста, радость первой встречи постепенно тускнела в солдатах, уступала место обиде, а то и праведному гневу.

Действительно, это "открытие" ударило больно: Родина не очень-то рада была своим вернувшимся сыновьям. Оказалось, что не только цветами и улыбками, но и чувствительной оплеухой показухи были встречены воины-интернационалисты. В тех казармах, куда скопом запихали солдат и офицеров, не оказалось даже матрацев на койках. О постельном белье и говорить не приходилось. Штабелями сложенные вещи, койки в коридорах, омерзительные запахи. А ведь по телевизору показывали совсем другие картины. На словах приветствовали воинов-интернационалистов, на словах заверяли их, а заодно и себя, в горячей любви. На словах... А они уже давно привыкли к конкретным делам. Они выжили в Афганистане не для того, чтобы выживать, а чтобы жить дома. Честно, достойно, по-человечески. Они заслужили это...

Вспомнилась взорвавшаяся самоходная гаубица, входившая в состав арьергарда Маркеева. Так и стоит перед глазами её обгоревший остов, оплавленные взрывом ошмётки брони. Не взорвать бы нам бездушием общества вернувшихся "из-за речки" воинов...

Конечно, это очень трудно - организовать на высшем уровне встречу такой массы фронтовиков. Но почему для всех без исключения нельзя было предусмотреть самого необходимого.

Не надо оркестра, и бог с ними, с казёнными речами! Но покормить-то солдат необходимо! У многих из них не оказалось сухого пайка, и они сутки просидели голодными. И даже, если бы сухой паёк был, разве не заслужили вышедшие из войны горячего обеда? Некоторые оказались на родной земле без рубля в кармане, по каким-то причинам их не смогли сразу рассчитать. Это не самый лучший вариант, когда охота поесть.

Такой ситуацией незамедлительно воспользовались всякого рода проходимцы. По ночам в районе расположения стихийно возникал чёрный рынок. У ребят скупали по дешёвке часы, магнитофоны, барахло, какое было, и тут же предлагали им водку и закуску.

Среди вышедших с той стороны было немало таких, кто уже отслужил срочную и даже сверх того. Им выдали на руки проездные документы и до свидания! А мест в проходящих поездах не было. Вокзал стал похож на базар в часы пик... А почему бы не выделить заранее для уволенных в запас несколько вагонов, не прицепить их к тому же поезду Душанбе-Москва?..

По приказу Министра обороны каждому выходящему из Афганистана вручался памятный подарок - часы. Именно памятный и именно об Афганистане, с небольшой грамотой, чтобы хранился у солдата вечно, чтобы детям и внукам мог показывать. Вот бы и вручать подарок в тот час свидания с родными, которого не было, с коротким поздравительным словом, на глазах у близких, прилюдно. А их раздавали работники финорганов, словно сухой паёк: получил - отвали!

Равнодушие - это микроб, разъедающий здоровый организм в самых непредсказуемых ситуациях. Оно идёт от очерствевшей души, от нежелания доставить себе лишние хлопоты, понять психологию другого человека. И, как правило, проявляется в инстанциях административных, наделённых властью и обязанных по долгу службы организовывать, предпринимать, решать.

А народ - нет, равнодушием не болен. Простые люди щедры на чувства. Рубаху снимут - отдадут, не то, что обед или ужин. В таджикских и узбекских сёлах люди загораживали дорогу, чтобы хоть на минуту остановить машины, двигавшиеся в колоннах. И солдат буквально засыпали фруктами, конфетами, свежим хлебом...

Сложные, противоречивые мысли возникали в голове при виде счастливых солдатских лиц у пограничного моста. Оно ведь и на самом деле счастье - первый шаг по родной земле. Бронетранспортёры и автомобили были украшены кумачом. И лозунги, написанные на нём, читались как-то по-особенному: "Мы вернулись!", "Здравствуйте, матери!", "Бюрократов - к ногтю", "Осторожно: третий год службы"...

В последний, самый торжественный день, у моста стояли Валерия Григорьевна и Игорь Васильевич Сергачёвы, приехавшие в Термез из Закарпатья. Их сын Алексей служил в Афганистане по второму кругу: сперва - рядовым, потом окончил военное училище и снова вернулся туда. Сергачёвы появлялись у моста каждое утро, хотя уже знали, что их сын выходит с последней колонной вместе с командующим. Об этом Валерии Григорьевне сообщил один из политработников, когда предложил ей выступить 15 февраля на митинге от имени матерей.

В тот митинговый день ей велели быть у трибуны, но они с мужем всё равно побежали к самому мосту. Выходили самые-самые, два последних батальона десантников. Сергачёвы глядели во все глаза, а сына так и не увидели. На той стороне оставался всего один БТР - командующего. Генерал-лейтенант Борис Громов, выполняя обет, шёл часть пути по мосту пешком. А навстречу ему бежал подросток, оставшийся после трагической гибели матери и до последнего дня афганской войны без родительской опеки. Это был сын Бориса Всеволодовича Громова - Максим...

Бронетранспортёр уходил на митинг, и только тут Сергачёвы увидели сына. В полевой форме с погонами старшего лейтенанта, при боевых наградах, он держал в руках Красное Знамя...

Однако, на территории соседней страны оставались ещё наши подразделения, о которых не принято было упоминать в печати - военная тайна... Это были наши пограничники. Колонна мангруппы на выводе попала в тяжёлую транспортную катастрофу(столкнулась самоходка и БМП, тяжелое ранение получил один пограничник, его эвакуировали вертолётом), а дальше до моста она дошла нормально.Противоестественность происшедшего выбила всех из колеи. Войне конец, до Союза час езды, и на тебе... В Хайратоне колонну притормозили, передали общую команду: "Спрятать оружие и снять лозунги". Спрятали, сняли. У въезда на мост - улыбающиеся офицеры сил ООН. Контролёры...

Самыми последними из Афганистана ушли именно пограничники заставы майора Юрия Прозорова, охранявшей мост. Подполковник Владимир Жмуровский по-хозяйски прошёлся по настилу.

Всё. Больше там наших войск нет. Вот теперь вывод окончательно завершён. По графику...

...Ну, а что же девушка-невеста?

В последний день её у моста уже не было. Её час пробил накануне. Она стояла, как обычно, с плакатиком, когда увидела своего Микитюка.

-Дима! - закричала. - Дима!

Плакатик выпал из рук. Она кинулась к бронетранспортёру. И сержант на броне приподнялся ей навстречу. Но БТР продолжал двигаться, повинуясь маршевой дисциплине. Невеста бежала рядом, хваталась за металл руками, и гвоздики сыпались по одной на песчаную землю.

Тогда из толпы выскочила самая боевая из встречавших матерей, которую все другие женщины называли: Валя из Сургута. Встала перед бронетранспортёром, раскинула руки:

-Стойте! Невесту возьмите!..

Все солдатские руки протянулись сверху к девушке, подняли её на броню, и она оказалась лицом к лицу с тем, кого так долго ждала...

Так закончилась девятилетняя, никем и никому не объявленная, героическая и трагическая война. Но в памяти людской ей ещё жить долго, потому что её история написана кровью солдат и слезами матерей, обелисками с жестяными звёздочками и ворвавшимися фронтовым ветром в нашу жизнь песнями. И уж навечно останется война в душах вышедшего из неё поколения, опалённого огнём и усвоившего её военные и нравственные уроки...

Использованные материалы:

-Изгаршев В., Окулов В. "Застава сменяет караул", газета "Правда", январь 1989г.;

- Есютин И., Олийник А. "Колонны идут на север", газета "Красная звезда", февраль 1989г.;

-Алимов М., Фронин В. "Домой, с войны", газета "Комсомольская правда", февраль 1989г.;

-Иванов Н. "Год за три", журнал "Советский воин", апрель 1989г.;

-Жуков А. "Уходили последними", журнал "Советский воин", май 1989г.;

-Теплов Ю. "По ту и эту сторону реки Аму", газета "Красная звезда", май 1989г.;

-Филин В. "А прошлое - ясней, ясней...", газета "Комсомольская правда", февраль 1991г.

***

Комментарии: 20, последний от 18/02/2012. © Copyright Карелин Александр Петрович (alexkar1955@mail.ru) Размещен: 13/02/2012, изменен: 15/02/2012. 60k. Статистика. Статья: Афганистан Годы событий: 1979-1989
Аннотация: Нам уже трудно представить свою жизнь без Афганистана, без "Чёрного тюльпана", без войны, принёсшей столько горя в наши дома...К очередной годовщине вывода наших войск.

Карелин Александр Петрович "Мы уходим, уходим, уходим..."

Карелин Александр Петрович
"Мы уходим, уходим, уходим..."