В детстве я не мог понять, почему отец, прошагавший с боями от Днепра до Вислы, кавалер многих боевых орденов и медалей, никогда не вспоминает о войне. Я ревновал его к боевому прошлому, мне часто казалось, что у него есть какая-то сокровенная тайна, которую он мне обязательно поведает, как только я стану взрослым. Мне казалось, что лучшие дни своей жизни он провёл на войне, и я с нетерпением ждал, когда же он начнёт рассказывать. Я даже однажды попросил его об этом, но он как-то невесело отшутился и перевёл разговор на другую тему.
Позже я понял, что война - далеко не звёздный час в жизни человека. Мне предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Тяжело раненного, меня привезли из Афганистана на санитарном самолёте и определили в Центральный Военный госпиталь им. Бурденко. На следующий день мне сделали сложную операцию. После операции нужно было восстанавливать большую потерю крови - и сестричка поставила мне капельницу. Процедура эта не очень приятная: нужно лежать смирно, не шевелиться, ни в коем случае не спать - во сне можно неловко подвернуть иголку.
Капельки крови медленно отрывались с верхней площадки - и исчезали в длинной тоненькой пластмассовой трубочке, похожей на соломинку для коктейля. Хотя в данном случае кровь в тело втекала, а не вытекала из него, у меня почему-то сложилась аналогия с песочными часами: перевернёшь - и всё наоборот. И я вспомнил один далёкий нездешний вечер. Это было в Афганистане, на боевой операции, под Пагманом.
Двигаться напрямик не получалось: горы, насколько это было в их власти, придавали движению нашей колонны характер замысловатой кривой, и дорога, в сущности, являла собой маленькую модель жизни, когда путь человеческий редко бывает прям.
Солнце почти спряталось за высоким горизонтом гор, и наш батальон был последним, всё ещё находившимся на задании. Задание мало чем отличалось от обычного: прочесать местность, обшарить каждый уголок, каждую пядь афганской земли. Но легко сказать - прочесать... "Расчёска" может в любой момент напороться на душманский огонь. Каждый глиняный сарайчик таит в себе опасность...
По воздуху разлилась приятная прохлада, и верхушки гор сияли в ауре заходящего солнца. Мы возвращались на исходный рубеж. Возвращались без трофеев, не было даже самого скупого намёка на присутствие поблизости душманов - хотя информация, полученная от местных жителей, свидетельствовала об обратном. Значит, душманы оценили обстановку не в свою пользу и поспешили затаиться. Неизвестность настораживала - и я напряжённо вглядывался в ландшафт.
Неожиданно передняя машина остановилась.
--
Третий, третий, что там у вас? - спросил я по рации.
--
Что-то с мотором, - послышалось в наушниках.
Я снял автомат с предохранителя и вылез из "бэтээра". Оказалось, что вышли из строя сразу две машины. "Дьявольщина, - пронеслось в мыслях, - этого ещё только не хватало!" Заминка была серьёзной, предчувствия на войне редко обманывают.
Через несколько минут верхние этажи гор огрызнулись шквальным огнём.
--
Ложись! - крикнул мне Серега, а сам стал искать удобное место для стрельбы. Оставаться вблизи боевых машин было чревато: ДШК противника могли поджечь бензобак. Афганские товарищи тоже отдалились от своих "бэтээров" - и, прикрываясь огнём, залегли. Вдруг Серёга неловко оступился. Пошатнулся. С гримасой на лице присел.
--
Серый, что с тобой? - я бросился к нему.
--
Плечо... он попробовал пошевелить правой рукой, но она бессильно, как плеть, повисла вдоль туловища. Я рванул окровавленную материю и осмотрел рану. Видимо, была повреждена кость.
Бой разгорался в свирепом неистовстве. Душманы уповали на своё господство в высоте, а также на то, что им удалось заблокировать первую и последнюю машины колонны.
--
Насрулла, помоги! - крикнул я находившемуся поблизости афганцу - водителю "бэтээра". Насрулла без особого удовольствия покинул свою огневую точку - и, оставив автомат у каменного бруствера, неловко прополз ко мне. Эта операция была первой в его жизни.
--
Насрулла, никогда не оставляй свой автомат. Солдаты так не делают, - на всякий случай проинструктировал я афганца. Насрулла кивнул и хотел было вернуться за автоматом. Но тут его взгляд упал на Сергея. Он вздрогнул и вопросительно посмотрел на меня. Он в первый раз увидел раненого человека.
--
Ты чего? - спросил я. - Достань-ка лучше бинт, рафик. Он у тебя в пакете.
Насрулла достал бинт и начал лепить его к ране, как подорожник. Я увидел, что он совсем не умеет пользоваться бинтами.
--
Погоди, рафик. Ты лучше подержи, а я буду перевязывать.
Мы перевязали рану, но кровь продолжала идти, просачиваясь сквозь слои материи. Серёга оставался в сознании.
--
Потерпи, Серый! - почти умолял я. - Всё будет в порядке!
Но как вывезти раненых, когда все пути к отступлению простреливаются, и трудно сделать даже шаг в сторону! Оставалась слабая надежда на "вертушки", но они в воздухе были ещё уязвимее, чем мы внизу.
Бой продолжался долго, Наши боеприпасы кончались, а душманы всё ещё находились на своих позициях. Несколько гранат, брошенных, чтобы подавить огневые точки противника, не долетели и разорвались ниже. Сгущались сумерки.
--
Серый, ты как, живой? - спросил я.
Он не отвечал, только глаза были грустные-грустные. Я потрогал его лоб. Он весь горел. Бинт промок, набух от бурой влаги. Я посмотрел на часы. Они стояли. Я немного отполз - и снова занял себя стрельбой. Я мог это сделать. Серёга не мог. Он мог только лежать - и думать о том, что кровь не успеет вытечь из него вся, прежде чем подоспеет помощь. Её оставалось в запасе совсем немного.
Стрельба затихла, и теперь стреляли больше наобум. Один из снарядов разорвался совсем близко - и меня обдало каменным крошевом. Надвигалась ночь.
--
Лариса, это ты? - спросил Сергей, когда я снова подполз к нему. Он, видимо, бредил.
--
в другого человека - того, которого сейчас видел перед собой и звал Сергей. Святая ложь! Меня обрадовало, что он думает сейчас не о себе.
--
- Водички... - прошептал он.
Я достал флягу и плеснул ему в рот. Подползли афганские товарищи. Сказали, что из штаба дивизии выслали машину с врачом. Только бы успели! Только бы они успели!
--
Лариса, - продолжал Сергей, - помнишь, как мы с тобой на чертовом колесе катались? Ты тогда ещё страшно испугалась... высоты... а я... я тебя тогда обнял и поцеловал... хотел защитить тебя... да я тебя и сейчас защищаю... Милая, побудь со мной немножко... Ничего, я сейчас поднимусь. Ничего. Помоги мне! Он приподнялся над землёй - и тут же рухнул без сознания.
--
Ахмад рафик! Надо же что-нибудь делать! - крикнул я афганскому комбату. Чего ждём?
Афганцы, по странным для нас особенностям их религиозного сознания, поголовно убеждены в том, что, погибнув в бою, они попадут прямо в рай. Поэтому они, как правило, не слишком заботятся о своих раненых, "помогая" им таким образов быстрее предстать перед всемогущим Аллахом. По странной особенности, свойственной большинству людей, "всё мерять на свой аршин", они были убеждены, что и русские люди горят таким же неутолимым желанием побыстрее предстать перед своим Богом. По этому поводу наши военные советники даже имели крупный разговор с афганским командованием, популярно объяснив им, что русские люди хотят жить как можно дольше, что у них дома остались семьи, и что русский Бог предпочитает забирать к себе людей как можно позднее, уже в преклонном возрасте. А поэтому за каждого русского раненого, оставленного в бою без медицинской помощи, афганские командиры будут отвечать своей головой, что бы там ни говорила им их религия. Время-то военное!
Афганский комбат всё это, разумеется, помнил - и от этого был ещё более задумчив. Он делал глубокие затяжки - и, казалось, не торопился с ответом. Надо было выделить боевую машину, чтобы отправить Серёгу навстречу машине с медперсоналом. Одну, без прикрытия. Это был большой риск. На своём пятилетнем опыте войны комбат Ахмад знал, что спешка в таких случаях смерти подобна. Можно загубить ещё больше народу, не говоря уже о технике, которой и так было в обрез. В его голове мучительно вызревало единственно правильное решение. Он, как сапёр, не имел права ошибиться. Наконец, он решился:
--
Едем!
--
Мы можем с ними разминуться, - промямлил Насрулла, водитель "бэтээра", явно не хотевший лишних приключений на свою задницу.
--
Едем, - повторил комбат.
Насрулла завёл машину, мы осторожно перенесли Сергея, уложили его поудобнее - и тихонько тронулись. Минуты тянулись нескончаемо долго. Со всех сторон нас обступили горы и темнота. Сергей простонал, но его стон растворился в рёве работающего двигателя. Машина набирала скорость.
--
Где я? - Сергей на мгновение пришёл в себя. - Я жив?
--
Живой, братуха! Потерпи, едем в госпиталь! - я словно убеждал себя, что мы едем правильно. А вокруг была кромешная темнота, ни зги.
--
Насрулла, быстрее! - умолял я. - Серый, хочешь водички? Серёга не отвечал. Связи со штабом не было. Что-то случилось с рацией. Вдруг машина остановилась.
--
Я не помню дорогу, - сказал Насрулла. Мне захотелось сделать ему что-то нехорошее. Мы стояли одни среди непроглядной горной пустыни и напряжённо молчали. Время и кровь превратились в единую сыпучую массу, которая безвозвратно уходила в образовавшуюся между хребтов трещину.
--
И вдруг во мраке полыхнули два огромных кошачьих светящихся глаза. Словно гигантский котище вышел поохотиться. "Душманы!" - мелькнула мысль и тут же погасла. Я узнал командирский "уазик". В машине сидел врач.
Через час Серёгу доставили в местный госпиталь. Теперь его жизнь была уже вне опасности. Мы приходили к нему каждый день - по пять, шесть, а то и больше человек, приносили цветы, фрукты, соки... Скоро он уже мог сидеть на койке и обслуживать себя левой рукою. Я написал под его диктовку письмо для Ларисы. Сергей хотел рассказать ей всю правду.
--
Это жестоко, - сказал я, - неужели так обязательно об этом писать?
--
От любимой у меня нет секретов, - возразил Серёга.
--
Приедешь домой - будет время рассказать. А так - только лишний раз нервируешь близкого человека. Нет, брат, проси кого-нибудь другого. Я отказываюсь своими руками совершать эту экзекуцию!
--
Ладно, не буду об этом, - согласился Сергей. - Ты прав, не стоит. Надо оставаться мужиком.
Меня поражал его неиссякаемый оптимизм. Он даже пробовал писать сам - левой рукой, но врачи сказали, что самое большее через месяц он сможет свободно писать правой.
Приходили женщины, жёны наших специалистов, работающих в Кабуле, угощали домашней едой. Я, холостяк, даже слегка позавидовал. Через три недели
Серёга вернулся в строй.
... Я лежал на больничной койке и ворочался. Теперь серьёзное ранение подстерегло и меня. Было душно. Мензурка крови вытекла - капелька за капелькой - вся. Перелилась в мой организм. Я наблюдал за этой капелью, и мне казалось, что последние капельки падают особенно медленно. Вошла сестричка - и быстро сменила капельницу, не говоря ни слова. Наверное, она просто прочувствовала моё состояние - и решила не отвлекать меня от нахлынувших воспоминаний. А, может быть, её ждали более тяжёлые больные, и она торопилась подольше пробыть возле них...
Капельки крови всё так же дружно падали вниз. В проколотой вене пощипывало. Я вспоминал прошлое, и совсем немножко - чтобы не сглазить -
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
