Аннотация: Владимир Таблер (2.02.57 - 22.05.10) оставил значительный след в современной русской поэзии. Данная работа представляет авторский жанр Александра Карпенко, охарактеризованный автором как "эссе одного стихотворения".
ВЛАДИМИР ТАБЛЕР
Прощеное воскресенье (новая редакция)
Я виноват. Я что-то повредил.
Своим телодвиженьем неуклюжим
я что-то поломал или нарушил-
баланс, ранжир, соотношенье сил.
Я виноват в убийстве муравьев.
Из-за несоразмерности огромной
я их давлю с привычкой многотонной,
не замечая гибнущих миров.
Я виноват, что даже запятой
передаю волненье по цепочке,
которое в определенной точке
становится конкретною бедой.
Я виноват. Я виноват. Я виноват
в том, что кого-то мог спасти от стаи,
но, испугавшись, спрятался за ставни...
Как твои руки, братец мой Пилат?
Я виноват как индивид. Еще
я виноват как представитель вида,
которым столько на земле убито,
что вряд ли будет этот вид прощен.
Я виноват и сто, и сотни крат
в том, что убог, труслив, несовершенен.
Еще до совершения движенья
я знаю, что в нем буду виноват.
Простите - таково уж естество-
кого уже, кого еще уважу-
обижу, оттолкну или измажу,
убью нечаянно, не ощутив того.
Господь, что ты затеял надо мной?
Зачем в вину уводишь, словно в топи?
Скажи, Господь, коль я - твое подобье,
как сам с такой справляешься виной?
Не отвечай. Я для ответа мал.
И становлюсь все меньше, убываю...
Прости меня! Молю и уповаю,
чтоб ты, Господь, ответа не давал...
Русский поэт Владимир Таблер, проживающий в Литве, подарил нам замечательное стихотворение! Главным достоинством стихотворения Владимира Таблера "Прощёное воскресение" является, на мой взгляд, то, что оно дерзновенно в философско-религиозном смысле. И в этом - его новизна в русской поэзии. И ещё: я не припомню другого такого стихотворения, где бы ирония самоуничтожалась на пространстве стихотворения и перетекала в серьёзный разговор.
Стихотворение построено на свифтовской идее сопоставления макромира с микромиром. Поэт сознаёт, что любая градация миров относительна: на любой макромир всегда найдутся миры ещё более "макро". Таблеровский Гулливер - человек, лирический герой стихотворения, который неожиданно для себя самого оказывается решительным гуманистом. И, возможно, гуманистом "избыточным". К несомненным достоинствам стихотворения следует отнести также то, что его можно воспринимать с разной степенью серьёзности. При этом нам совершенно не важно, насколько серьёзен был сам автор в момент написания сего опуса. Также нам не важно, хорошо ли зарифмовал автор своё стихотворение: это чисто философская лирика, и рифмы тут отходят на второй план. Нам безразлично, каким размером написал Лукреций свою бессмертную поэму "О природе вещей" - не это в ней важно читателям. Конечно, читатель, которому философия неинтересна, с большой степенью вероятности станет придираться к рифмам. Однако... к чёрту такого читателя! Есть две версии поведения читателя по отношению к писателю. Можно благодарить писателя за то, что он нам дал. А можно ругать его за то, что он не додал. Так вот, лично я предпочитаю первую модель поведения. Не зря у неглупых американцев есть такой национальный праздник - День Благодарения. Почти как русское Прощёное Воскресение... Простим и мы Владимира Таблера за то, что он не счёл необходимым отшлифовать своё стихотворение так, как это делают Мастера. Очень может быть, что, предавшись суетным мыслям о шлифовке, Таблер отвлёкся бы от грандиозных задач, которые он поставил перед собой в данном стихотворении.
Стихотворение Владимира Таблера очень ярко демонстрирует нам сущность такого философского течения, как релятивизм: червячок, муравей или букашка столь же ничтожны перед человеком, как человек ничтожен перед Богом. Непонятно лишь в свете вышеперечисленного, кто же тогда является "венцом творенья"?
Человек так странно устроен, что может несколько суток переживать, случайно раздавив божью коровку. А может спокойно спать, расстреляв с десяток неповинных людей. В ком-то очень сильно ощущение собственной вины, даже по пустякам, до возникновения фобий, комплексов по этому поводу. А кто-то, наоборот, спокоен, как удав, что бы ни натворил. Что же от чего зависит - психика человека от его совести, или наоборот - совесть от психики?
"Революционность" мышления Владимира Таблера проявилась ещё и в том, что "прощёное воскресение" задумывалось изначально как некое действо сугубо между людьми и вовсе не предполагало покаяний за человеческие преступления перед животными и насекомыми. Наверное, писателю такое говорить не следует, но, поскольку по степени личностного дерзновения я Владимиру Таблеру уступать не хочу, позволю себе заметить, что, может быть, лучше спокойно спать, расстреляв много неповинных людей. Если, конечно, это произошло на войне, и убиенные были "живой силой противника". Потому как канитель по поводу безвинно растерзанных червячков и букашек, прямо скажем, мало героична, хотя и великодушна. И потом: маловероятно, чтобы человек в зрелом возрасте был настолько невинен, что уничтожение муравьёв стало его наибольшим преступлением, самым грязным проступком всей жизни. Ну не могу я в это поверить! А, значит, автор с нами лукавит, и, видимо, пребывает от своего лукавства в самом замечательном расположении духа!
Вот так я и думал, пока не понял, что жалость к малым мира сего - очень характерная черта детского сознания. Ребёнку действительно страшно, что он задавил муху или комара. Не потому, что комар выполняет великую и благородную миссию в природе. Как раз наоборот: комар - обыкновенный маленький вампир, имя им легион. Но он, к несчастью, - живое существо. Страшно лишать жизни! И Владимир Таблер успешно прививает своему герою элементы детского сознания. Ведь, в сущности, все мы - немножко дети!
Я виноват в убийстве муравьев.
Из-за несоразмерности огромной
я их давлю с привычкой многотонной,
не замечая гибнущих миров.
Похоже, инопланетян, которые прилетают к нам на летающих тарелках, совершенно не беспокоит тот факт, что электромагнитное излучение их межпланетных кораблей крайне вредно для здоровья человека. Так же, как человек не замечает копошащихся под его подошвами муравьёв, пришельцы могут быть совершенно равнодушными к нашим проблемам, возникающим от близкого соприкосновения с ними. И это, на мой взгляд, нормально: фокус внимания не может быть бесконечно широким. Каждый, независимо от места в небесной иерархии, как правило, всецело сосредоточен на своих конкретных задачах. Кроме, может быть, детей, умеющих раздвигать это "своё" до не мыслимых взрослыми размеров.
Далее поэт пишет, что он виноват и как писатель. Смятение умов и сердец, передаваемое по цепочке от человека к человеку, нарастает и может вылиться в нечто совершенно непредсказуемое! "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся", - писал Тютчев. Вспомним, сколько людей обвиняли в участившихся самоубийствах... писателя Гёте, создавшего магический образ Вертера! Абсурд? Абсурд! И Владимир Таблер священнодействует в своём авторском театре абсурда. И, пожалуй, самое страшное в этом стихотворении - то, что совершенно непонятно, где заканчивается абсурд и начинается реальное преступление.
Поэт убеждён: из этих мини-виновностей, зачастую почти виртуальных, в конце концов, и рождается пилатчина. "Как твои руки, братец мой Пилат?" Мы катим бочку на Понтия Пилата, обвиняя его во всевозможных смертных грехах, но при этом сами, в сущности, мало чем от него отличаемся. Поэт называет Пилата "братец мой", что звучит как утончённая издёвка по отношению ко всему человечеству.
Стихотворение о растерзанных Божьих тварях было бы просто хорошим опусом, не более того, если бы к поэту не пришло "второе дыхание". Назовём это модуляцией, по аналогии с музыкой. В литературе такое повышение тональности представляет собой резкий перевод разговора в иную плоскость. В своё время очень хорошо владел этим приёмом Евгений Евтушенко.
Господь, что ты затеял надо мной?
Зачем в вину уводишь, словно в топи?
Скажи, Господь, коль я - твоё подобье,
как сам с такой справляешься виной?
Что ж, попытаюсь, да простят меня читатели, ответить за Господа. Ему, в отличие от человека, не свойственно детское сознание. Он может позволить себе не переживать по поводу гибели людей. Жизнь - вообще штука опасная, сопряжённая с риском. Так сказать, экстремальный вид бытия. Естественный отбор, по Дарвину, на самом деле жутко неестествен: выживают не сильнейшие, а самые удачливые. Казалось бы, как можно погибнуть, проживая в тихой деревушке? Но многодетным родителям некогда следить за своими чадами. Пошёл искупаться - утонул. Упал с лошади - сломал позвоночник. И т.д. И никакой Господь не станет отслеживать и предупреждать несчастные случаи. Он - математик. Ему это не важно. Господь не озабочен отдельными индивидуумами, даже если это - гении, с человеческой точки зрения.
Не отвечай. Я для ответа мал.
И становлюсь все меньше, убываю...
Прости меня! Молю и уповаю,
чтоб ты, Господь, ответа не давал...
Блестящая концовка стихотворения! Конечно же, фраза "Господь создал человека по своему образу и подобию" таит в себе подвох. Родство образов и подобий ещё не означает, что Господь и мыслит аналогично человеку. Более того, я уверен, что Божественное понятие о справедливости может очень сильно расходиться с человеческим. И может оказаться страшным для сознания человека. И человек просит прощения у Господа за то, что залез не в свою епархию. Благо, день для этого вполне подходящий - Прощёное Воскресение.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023