- Несмотря на сложные погодные условия, комбайнеры Краснодарья собрали рекордный урожай зерновых...
Голос ведущей программы "Время" захлебывался и искрился счастьем. Максим мысленно попытался продолжить декольте диктора.
От воображенной картинки захватывало дух. Дверь спального помещения отворилась, и в зал, пошатываясь и зажимая руками пах вошел Фархат Наебов. Он что-то простонал по-таджикски, и побрел за двухэтажный ряд коек. Вскоре раздался скрип пружин и смуглые солдаты, узбеки, казахи и таджики, которых объединяло общее, презрительное название - "чурки", потянулись к упавшему товарищу.
Максим удивился. Происходило нечто экстраординарное. Согласно статусу новобранца, прослужившего в армии менее шести месяцев, то есть "духа", Фархату было не положено лежать во время обязательного просмотра программы "Время".
"Ну ладно". - Подумал Макс. - "Если есть проблемы - меня позовут".
Несмотря на то, что он был из Белоруссии, благодаря своему нерусскому, восточному виду Яцкевича любили "чурки", и в случае затруднений обращались к нему. Ведь, если они были презираемы своими бледнокожими сослуживцами за свое среднеазиатское происхождение, Максу приходилось еще тяжелее, так как он был единственный в роте "жидом".
Сексапильную ведущую сменил мужик в пиджаке, из-за тонких очков похожий на Горбачева. Он, что-то долго рассказывал о стремлении руководства Соединенных Штатов к войне, о коварных ракетах "Першинг-2" и о стремлении советского народа к миру.
- Яцек! Ыды суда! - Зарокотал из-за кроватей Чингиз-Хан. Максим встал с табуретки и пошел выяснять, что случилось с Наебывым.
На расстеленной кровати лежал обнаженный таджик. Он стонал, прижимая ладонью причинное место.
- Что случилось? - Спросил Макс.
- Руку убэры! - Приказал Чингиз-Хан Фархату. Лежащий, неохотно убрал руку и Максим закусил губу что бы не расхохотаться. Невероятного, фиолетового цвета, обрезанный детородный орган таджика контрастировал с белой простыней. Яцкевич посмотрел на суровое, насупленное лицо Чингиз-Хана и перевел дух. Смеяться в этой ситуации было чрезвычайно рискованно, и он решил подумать о чем-то плохом, например, о капитане Мамырко.
Наконец, когда Максим обрел ровное дыхание, он спросил у завсклада:
- А почему у него сосиска фиолетовая?
Казах исподлобья посмотрел на него и буркнул:
- Цвэт такой.
- А почему цвет такой? - Не унимался Макс. - Он что, чернильницу изнасиловал?
Навазов не находил ничего забавного в травме соплеменника и тяжело, исподлобья окинул Яцкевича свинцовым взглядом.
- Никого он нэ насиловал. Его током ударило.
Переждав первый, истерический всхлип, Макс все-таки не удержался от вопроса:
- Это куда же он свой прибор засунул?
- Ныкуда он не засовывал! - В негодовании Чингиз-Хан вскочил. - Он на столб отлил! А вы, связисты, херовые провода кладете! Вот его по концу и закоротило!
Максим с хрипом, глубоко выдохнул, согнувшись, упал на пол, и, закатился под койку. Слезы катились по его щекам. Чтобы не зайтись в истерическом хохоте он до крови закусил губу и бился головой о пол.
- Ой, живот! Живот! - Рыдал он подвывая. - Ой, схватило! Ой, не могу!
Наверху молчали. Телевизор бубнил, рассказывая об успехе советских хоккеистов.
- Ох, больно! - Он вылез из под кровати, глядя на окаменевшие, азиатские лица. - Ох, в сортир надо! - Максим вытирал слезы с покрасневшей рожи. Смеяться было страшно и стыдно, но ничего с собой поделать он не мог.
- Харэ ржать! Сэйчас пуговицу в грудыне утоплу! - Мрачно пообещал Чингиз-Хан. - Что делать надо? Нэ отвалится? Работат будэт?
Максим закрыл глаза и снова представил себе оскаленного капитана Мамырко. Он успокоился, но стоило взглянуть на фиолетовый конец несчастного Наебова, как он опять завыл и сильно закусил руку.
Как и обещал кладовщик, за этим последовал сильнейший удар в грудь. Макс вылетел в коридор и ударился затылком о столб. Он сполз на пол, хватая воздух округлившимся ртом.
- Что делать? Что делать? Что, я фельдшер что ли? Намажьте йодом, и пусть отдыхает до утра. - Закряхтел он обиженно. Спустя секунду, получив первоначальное ускорение от сурового завсклада мимо пронесся Ибрагимов.
Скучающие, короткостриженные связисты смотрели на экран, по которому ползли строчки сообщавшие, что завтра в Уфе от 12 до 15 градусов мороза.
- Мужики! - Возбужденно начал Яцкевич - Там Наебов такое учудил! - Солдаты роты связи, не дослушав прогноз погоды, повернулись к Максу, но договорить он не успел. Задыхаясь, Ибрагимов вернулся с пузырьком йода и казарму потряс чудовищный вопль.
- Мама. - Тихо произнес Максим. - Сейчас меня убьют.
- Беги на ЗАС*! - Крикнул Серега Федотов.
* ЗАС - засекречивающая аппаратура связи.
Уже в дверях Макс увидел, как из прохода вылетел Чингиз-Хан, и, не вписавшись в поворот опрокинул несколько табуреток с сидящими на них солдатами. Возле уха просвистел
брошенный кем-то сапог.
- Куда?! - Закричал старшина, но его крик не мог остановить, ни спасающего свою жизнь Яцкевича, ни жаждущих мести узбеков. Он заметил, как на выходе из казармы, двое бросили в снег лопаты и присоединились к растущей толпе преследователей. Там уже были не только казахи и таджики.
Охотничий азарт увлекал всех встречавшихся на пути. Никто не хотел упустить неожиданного развлечения.
"Дружба народов" - Подумал Максим, вбежав на минное поле и перепрыгивая через первую яму. - "Это когда русский, литовец и грузин бьют жида".
На минном поле, преимущество ежедневно, по несколько раз пересекавшего это коварное место связиста становилось очевидным. С криками преследователи проваливались в ямы, и толпа пытавшихся догнать горе-врачевателя редела. Последние не провалившиеся, но и не знавшие в чем дело, и зачем нужно поймать Максима, остановились.
Тяжело дыша Макс отодвинул тяжеленную, бронированную дверь и начал спускаться в подземный командный пункт связи.
На ЗАСе было жарко. Что такое - экономия электроэнергии, несмотря на призывы Горбачева, в Советской армии не знали. Сержант Дюбков лежал на столе и читал растрепанную книгу без обложки. В нарушении всех приказов дверь была незаперта.
- Ты, Яцек? - Спросил он задыхающегося Максима.
- Нет. - Отрицал тот очевидное.
- А кто на вечернюю поверку пойдет? По боевому расписанию, здесь только один.
- Витька! Выручай! Не могу я в роту идти.
- Почему? - Дюбков сел на стол и заболтал босыми ногами.
- Ты не поверишь. Наебову по концу током ударило.
- Что?! - Изумился сержант. - Ну а ты тут причем?
- А я посоветовал ему член йодом намазать. Вот теперь все чурки меня хотят убить.
Виктор захохотал, хлопая себя по волосатому животу. Отсмеявшись, он вытер слезы и хлопнул Яцкевича по спине.
- Даже не знаю, кто из вас дурнее. А как его ударило?
- Он на столб отлил.
Сержант снова зашелся в припадке хохота. Он опять лег на стол и сучил в воздухе ногами.
- Ну, Витька! - Взмолился Максим. - Ну, на одну ночь, Ну ведь не проснусь я завтра!
Дюбков перестал смеяться и начал деловито наматывать портянки.
- Ладно. Ночуй здесь. Даю тебе срок до обеда. Давно я солнца не видел. Завещание успеешь написать. А там, может, остынут. Убьют тебя не больно. Выручал ты меня.
- Ой, спасибо!
- Спасибом не отделаешься. Чтоб завтра мне была пачка сигарет.
- Полпачки.
- Пачка. Можно "Астры".
- Половина. Имей совесть, товарищ сержант. Забыл, как я тебя от Мамырки отмазал?
Удары усилились. Максим представил себе Навазова сжимавшего кулаки с налитыми кровью маленькими глазками и ничего не ответил.
- Выходы, если ты мущина!
Яцкевич подошел к двери. Пока он на ЗАСе, он в безопасности.
- А сколько вас? - Спросил он.
- Шэсть. - Сказал кладовщик. - Нэт. Уже сэмь.
- Но ведь я только один раз мужчина. - Резонно заметил Максим. - Я не семь раз мужчина...
Мощный удар потряс оббитую железом дверь.
- Так. - Железным тоном заявил он. - А вот это уже попытка взлома операционной станции ЗАС. Нарушение режима секретности. До семи лет лишения свободы.
- Выходы, сука! - Остывающим голосом приказал кладовщик.
- Я немедленно звоню майору Телегину. Он придет, вот с ним и разбирайтесь.
По лестнице застучали сапоги убегающих. Оперуполномоченный КГБ, майор Телегин внушал узбекам иррациональный ужас. Максим сел на стул перед коммутатором и задумался.
Время до утра было. Но что дальше? После обеда Дюбков погонит его в роту. Он "дед", ему не возразишь. Ожог йодом слизистой через какое-то время пройдет. Но это может занять несколько дней. Если фельдшер Ванька-рыжий даст Фархату справку о потере трудоспособности на это время, то таджик его простит. Но Чингиз-Хан...
Максим представил себе свирепый оскал потомка владельцев кривых ятаганов и поежился.
М-да... Надо придумать что-то другое. Что? О! Появилась идея. Узбеки народ доверчивый и далекий от медицины. "Ладно. Поговорим с Ванькой - рыжим. Хорошо, что его вернули в медпункт".
Фаехат Наебов был из той породы людей, которым судьба подкидывала самые тяжелые испытания. Чего только стоила его фамилия?! Несчастному, от природы хилому таджику не везло абсолютно и постоянно. Металлические предметы падали на его ноги и другие части тела ежедневно. Если в казарме забивалась канализация - дневальным, которому приходилось, по локоть в унитаз, ее прочищать был непременно Фархат. Когда его по невероятному везению отпустили в увольнительную - таджик заснул на скамейке парка культуры и отдыха, сняв непривычные ему, жмущие парадные ботинки - их украли. Возможно, хотели подшутить, но солдат вернулся из города в носках. Как ни странно, но он не встретил армейский патруль, который его непременно бы арестовал за нарушение формы одежды. Хоть, и вряд ли патрульным приходилось сталкиваться с подобным, но на чувство юмора гарнизонных шакалов рассчитывать не приходилось. Таджика, наверняка, ожидала бы недельная отсидка на губе.
Именно ему, фельдшер покрасил голову зеленкой, заставив предварительно эту голову побрить.
За эту медицинскую процедуру, дед советской армии был изгнан из медпункта. На его счастье ненадолго.
Комиссия, со многими звездами на погонах, проверяла возможность воронежского полка ПВО сохранить боеспособность в случае ядерного взрыва.
Никого не волновало, что пострадавших от радиации, фельдшер смог бы помазать зеленкой, или накормить аспирином. Проверяющим нужна была причина объявить полк небоеготовым.
Поэтому Ваня был срочно возвращен, медпункт получил дополнительный запас бинтов и аспирина. Единственной утратой стало исчезновение из запертого и опечатанного сейфа почти полной канистры спирта. Ухмыляющийся начхоз объяснил, что спирт, как и керосин особо текучая жидкость, и вероятно просочилась между атомами железных стен сейфа.
Так или иначе, фельдшер был единственной надеждой Максима.
Он пошел в аппаратную и набрал на телефоне номер медпункта.
- Але? - Раздался недовольный, полусонный голос солдата, гордо называвшего себя "доктор". Ваня был "дедом", потерявшим надежду на ранний дембель, поэтому, вместо положенного: "дежурный медслужбы, ефрейтор Краснов слушает", отвечал по граждански развязано.
- Привет, Ваня. Как поживаешь? Дембельский альбом уже готов? - Яцкевич хотел подмазаться к "деду", напомнив о близкой свободе. Но расчет был неверен. Чаявший скорое избавление от портянок и тупоголового начальства, ефрейтор психанул.
- Да едрена вошь!! Ты хоть не напоминай! Тебя тут "чурки" по всему полку ищут! Поймают - в лучшем случае кастрируют, в худшем - на кол посадят.
Максим вздохнул. Он знал, что ожидающие освобождения из советской армии часто страдают нервными срывами. Не так давно его друг, Мамука Самушия, который очень обижался, когда его называли грузином, гордо заявляя, что он мегрел, совсем поехал мозгами и пытался топором срубить 20-и метровую антенну радио-релейной станции "Циклоида".
- Ну, не обижайся, Ванька. Я поэтому тебе и звоню. Надо как-то от них отвязаться. Может, скажешь им, что йодолечение укрепляет половую железу?
- Да? Тогда все эти идиоты йодом перемажутся. Ты что, "чурок" не знаешь? Их же в горах вертолетами ловили.
Максу было неприятно, что всех узбеков, таджиков и казахов так оскорбляли. Конечно, многие из них были безграмотны, но среди "чурок" были и его друзья. Тем не менее, возражать фельдшеру, он не смел.
- Ванюша, - залебезил связист - вся надежда на тебя. Ну, скажи им, что от электрического удара по члену - самое действенное средство - намазать йодом. Но ведь это правда! Меня однажды ударило, я помазал йодом, и все прошло... Только жгло немножко... - Максим был в отчаянии.
- Два пузыря. - Коротко назвал цену дед.
- Что, два пузыря? - Не понял Макс.
- Два пузыря водяры. - Пояснил Иван. - И я знаю, как их убедить. Иначе, тебе Чингиз-Хан лопату в задницу вставит. И повернет.
Макс передернулся. Перспектива - быть нанизанным на саперную лопатку, выглядела вполне реальной. В особенности его удручал последующий поворот шанцевого инструмента.
- Ну, ладно. Но что же ты им скажешь?
В трубке щелкнуло и что-то завыло. Максим услышал, как фельдшер кашляет, затем пьет воду.
- Если мазали 3-х процентным раствором, - Ваня высморкался - скажу, что надо было полуторапроцентным.
- А если полуторапроцентным?
- Ну, значит, надо было - беспроцентным. Ты мне не веришь? Я врач или что? В крайнем случае, пообещай, что тебе из Израиля половой протез пришлют.
Максим перевел дух. Забрезжила надежда. Но найти две бутылки водки было нереально.
- Вань, а Вань. - Жалобно спросил Яцкевич. - Ну, где же я найду два пузыря?
- А это уже не твои проблемы. Бутылка - пять пятьдесят. Давай одиннадцать рублей, и ты спасен.
Солдат задумался. Найди деньги, было намного легче, чем водку в стране осушенной ветрами перестройки.
Но и деньги, советскому солдату взять было негде. Тем более, что Иван не станет ждать, пока Максу пришлют родители. Через два дня им должны выдать денежное пособие, но его недостаточно, а одолжить у кого-нибудь, огромную сумму в четыре рубля было маловероятно.
Очевидно, что солдатская получка - 7 рублей в месяц, рассчитывалась из потребности курящих покупать пачку самых дешевых сигарет, 25-копеечной "Астры", в день. Так что, даже если месяц стрелять сигареты и подбирать окурки - все равно не уложиться.
Последний вариант - сапоги.
Два месяца назад, Яцкевич разгружая вагон с амуницией, сумел украсть, пронести через КПП и спрятать возле свинарника новенькие, кожаные, офицерские сапоги.
Для собиравшегося на дембель фельдшера, они были бы очень кстати, но размер обуви - тридцать девять, что, явно было мало на огромную лапу ефрейтора.
Ладно. Надо попробовать. Предложить все равно, больше нечего.
- Слышь, Ваня? - Позвал Максим, после длительной паузы.
- Не глухой. Короче, завтра я поговорю с Чингиз-Ханом, после получки - деньги в медпункт. Все Ясно?
- А сапоги не купишь?
- Какие?
- Новые, офицерские, правда, размер не твой.
- Пойдет. Бутылка.
- Каждый. - Торговался Максим.
- Оба. Или готовься к "секир башка".
- Как хочешь. - Макс был притворно равнодушен. Он понимал, что ефрейтор, обладая правом выхода в город и регулярно выезжая в другие части, где кормил аспирином и мазал зеленкой всех жаждущих и страждущих может обменять сапоги на что-нибудь весьма ценное. - После получки получишь свои 11 рублей.
- Вот ведь, жидяра.. - Было заметно, что Иван не хочет упускать предмет будущего торга. - Сапоги и четыре пятьдесят.
- Три.
- Достал ты меня, Яцек! Все! Три пятьдесят! - Фельдшер бросил трубку.
Максим положил свою, и облегченно вздохнул. Завтра придет Дюбков, и они будут чистить шифровальные доски и менять коды в обеих станциях. Пришло время делать месячный регламент, так что он вернется в роту только к ужину. Чингиа-Хана уже можно будет не опасаться.
Макс свернул ватные штаны, заменяющие подушку, выключил свет и лег на стол, накрывшись шинелью.
Устраиваясь поудобнее он думал о том, что правы были авторы дурацкой, популярной песенки, хотя они вряд ли были в армии, и скорее всего, имели в виду совсем другое, что-нибудь патриотическое,.
- Не так-то просто в наше время быть солдатом... - промурлыкал он засыпая.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023