Киджоль

Июнь-Июль 1985г.

Посвящается механику-водителю ГТМ Егорову С.

Вернулся, долго пил, пил и - суицид...

Всё, что мной описано - это сугубо личные мои переживания и видение той ситуации, в которой находился. Могут быть ошибки во времени и названиях.

1.

100 дней до приказа! Обратный отсчёт - скоро дембель. Новорожденные деды уже побриты наголо. Теперь все мысли о приказе, и об отрастающих новых волосах.

А летняя Панджшерская операция шла уже почти месяц, унося с собой жизни солдат и офицеров, не разбирая: кто дембель, кто дед-стодневка или молодняк. Проходя через Руху, через расположение нашего мотострелкового полка, в Панджшер входили со всего Афгана всё новые и новые части и подразделения советских войск. Колонна за колонной шла бронетехника, с утра до вечера; столбы пыли не успевали ложиться на землю, если смотреть на всё это сверху, казалось, что огромная змея ползла по всему ущелью, извиваясь, огибая крутые скалы, поднимая клубы пыли. Колонны шли на Пишгор, на место расположения основных душманских баз - оттуда было недалеко и до Пакистана.

Солнце нещадно палило уже с пяти утра. Несчётное количество вертушек одна за другой пролетали над Рухой в сторону Пишгора. Когда пролетали "Миги" и "Сушки", от их красоты и боевой мощи захватывало дух и замирало дыхание, глаз не оторвать. Летели бомбить душманские кишлаки, базы.

Слухи о больших потерях подтверждались наглядно: через день из полка увозили на броне подкрепление из числа оставшихся в ППД солдат. В полку практически никого не оставалось, была даже какая-то зловещая тишина. Бессменную службу нес полковой караул, больные, дежурные офицеры и взвод обеспечения. Наш взвод обеспечения предупредили, что следующая партия будет наша.

А Пальчику Виктору на этот раз повезло, он был после аппендицита и его никто не трогал. Отлёживаясь целыми днями в своей ГТМушке, стараясь не попадаться на глаза офицерам и прапорщикам, так как если (не дай бог) кто-нибудь залетал - всё, в этот же день отправляли на боевые. В нашем взводе старшим остался прапорщик из техвзвода, он не особенно напрягался насчёт нас, не то, что наш прапорщик с очень интересной фамилией Молодец. "Молодцом" он для всех нас не был, и вот наконец-то и его отправили на эту операцию.

Утром я получил письмо из дома от моего соседа Серёги по кличке "Монтана", он дембельнулся с армии из Германии и сейчас наслаждался гражданской жизнью. Описывал мне все свои весёлые похождения, а в конце письма сообщил, что моя девушка Танюша гуляет, встречается с другим парнем уже целых полгода, а мне всё это время писала прекрасные письма и влюбленные стихи, а в конце августа у них будет свадьба.

Такая обида охватила моё сердце, да ещё эта операция с большими потерями, а так хотелось увидеть дом, родителей, друзей и посмотреть в глаза Татьяне... Нет, думаю, никогда её не прощу за обман, за её нежные и тёплые письма. Оскорбленный и потерянный я пошёл к своему земляку Марату, который работал (был прикомандирован из Баграма "по залёту") на полковой дизельной генераторной подстанции. Когда я пришёл, он сидел и обедал, увидев меня, он очень обрадовался:

- О, Миха, заходи! Хавать будешь?

- Нет, Марат, не хочу. Слышь, Марат, я у тебя до вечера посижу?!

- Какой, Миха, разговор? Конечно, хоть жить, друган, оставайся, я тебя всегда рад видеть!

Мы сидели за столом, рядом сидели двое его молодых. Поев, вошли в его комнату, которая находилась на северной стороне, тем самым спрятавшись от изнурительной жары, но душный воздух был везде, пот тёк ручьём. Раздевшись по пояс, мы сели на солдатские железные кровати (для Рухи это была большая редкость - личная солдатская кровать, в основном нары) друг напротив друга. Я поведал ему свою личную беду и то, что мне завтра наверняка придется идти на эту операцию, а там большие потери, особенно возле ущелья Киджоль, не могут сквозь него прорваться. Про то, что Танюша уже больше не моя и всё это время она меня обманывала, а я ведь чувствовал и спрашивал у неё в письмах: все ли нормально, как она там без меня, не пристает ли кто? А она отвечала, что скучает и ждёт меня, вечерами сидит дома одна. Сука!

Друган меня успокаивал и искренне сочувствовал, переживая вместе со мной:

- Михон, всё это ерунда! Баб в нашей жизни ещё будет много, и пусть они страдают и плачут, сохнут по нам, хорошим! Главное - чтобы ты вернулся с боевых живой и невредимый, а остальное - дело наживное.

Марат был прав. Выговорившись, излив свою душу другу, я почувствовал себя легче. Взял ручку, тетрадку и написал Татьяне очень жёсткое и холодное письмо, вложив в него все её нежные письма, открытки с её стихами, которые я хранил во внутреннем кармане всю свою службу, и отправил ей обратно. Как только я запечатал конверт, сразу на душе стало легче и спокойней.

Всё, завтра на боевые. Простившись с друганом, я вернулся в свой взвод и стал укладывать свой вещмешок: плащ-палатка, фляжки с водой; набил автоматные магазины патронами. Возьму только одну гранату для себя; где бы ещё надыбать сухое горючее побольше. Порыскав под нарами, нашёл старые, поеденные мышами сухпайки - пару штук, потом пошёл и у прапорщика получил еще горно-летний сухпай. Вычистил свой автомат и к вечеру был уже полностью готов.

Перед тем, как лечь спать, пошёл к своей машине ГТМу, в которой иногда ночевал. Когда дошёл до неё, посмотрел на небо... да какое же здесь звёздное небо! С ума можно сойти от этой красоты, аж голова кружится... Звездочка на звёздочке, усыпано всё млечными путями и каждую секунду падают, падают, только успевай загадывать желание: что бы я вернулся, вернулся, вернулся домой, домой...

Утро себя не заставило долго ждать. Под рокот вертушек нас выстраивали, распределяли по взводам, все солдаты в новом для меня взводе были мне незнакомыми. Колонна БМП нашего батальона вернулась из Барака - это в несколько километрах от Киджоля, там была большая база афганской армии. Среди этой колонны я увидел наш тягач тех замыкания, на нём сидел "слон" Сергей Евнух и молдаван Володя Пломадяла. Они были все в придорожной пыли, и лица все в грязи, одни усталые глаза, а рядом бегал наш смешной, усатый, колобкообразный "техмайор".

Подбежав, я попросился к ним на броню, но майор отказал и велел сесть в БМП разведвзвода. Перекинулся жестами со "слоном" - как там дела? "Слон" провел большим пальцем по шее - плохо, мол. Чё, едем в ад, значит?!

Когда я залез на броню, то увидел, как бежит мой зёма Марат: друган пришёл меня проводить. Я махнул ему рукой, он ответил, что-то кричал, но из-за рокота моторов мы друг друга не слышали. В его глазах была тоска и сожаление, слов не надо было, он плакал без слёз, ведь я и он были единственными земляками из Казани. Наша колонна тронулась, он стоял весь окутанный клубами пыли, и смотрел нам вслед. Для меня он был моим единственным кусочком Родины на этой "проклятой" земле.

БМП-2 выстроились в колонну и быстро тронулись, везя на своей броне новое "пушечное мясо". Сидевшие сверху солдаты очень быстро покрылись мягкой дорожной афганской пылью, и все стали одинаковыми, как близнецы - только выделялись белые зубы и настороженные глаза. На броне нас трясло и мотало, сидеть было ужасно неудобно. Самое главное: на крутом повороте не слететь с брони под гусеницы.

Проезжали мимо кишлаков, которые были усеяны абрикосовыми садами. Плоды соблазнительно висели на высоких деревьях и, глядя на них, совсем не верилось, что на этой земле идёт война.

Я смотрел вдаль на мрачные афганские горы, и в душе было немного жутковато: что нового преподнесёт мне судьба, какие ещё испытания предстоит мне вынести, и когда же, наконец, придёт мой Великий Дембель!??? Чем дальше мы ехали, тем круче и грозней становились горы; они угрожающе смотрели на нас, готовые в одну секунду раздавить.

2.

Наша БМП остановилась возле разбитого кишлака, от которого остались одни руины - не доезжая Астаны. Расположившись на удобном месте возле дороги, где была небольшая возвышенность, мы заняли оборону; от старшего экипажа я узнал, что здесь мы будем прикрывать проходящие колонны.

Я забрался вовнутрь десантного отсека, открыл бойницу, открыв также немного заднюю дверцу отсека - так, на всякий пожарный случай. Вытащил свой автомат, приготовил магазины с патронами. Механик-водитель заглушил БМП и стало очень тихо, только вдали был слышен рокот и гул ехавшей "брони", машин с топливом и боеприпасами. Каждые 5-10 минут, поднимая пыль и нарушая тишину, мимо нас проезжали 2-3 машины. Как только пыль оседала, вокруг всё оживало и диковинные птицы вновь щебетали, как будто их вся эта война не касалась. Солнце по-прежнему светило очень ярко, жарило изо всех сил. Экипаж БМП молча сидел, наблюдая по сторонам, только старший изредка переговаривался по радиосвязи с командованием колонной, докладывая о полном спокойствии и передавая - какие машины прошли мимо нас.

Стрелок БМП приподнял ствол пушки вверх, и развернул её в противоположную сторону, наблюдая в прицел, ища в горах хоть какое-нибудь шевеление, что бы моментально его уничтожить. Затем сделал несколько одиночных выстрелов, после которых незамедлительно на соседнем холме поднялись столбики пыли.

- Красиво всё-таки! Орудие, несущее смерть и разрушения... но лучше наблюдать всё это со стороны, - подумал я.

- Всё в норме, порядок, - сказал стрелок. Экипаж заулыбался.

- Пострелять захотел? - спросил командир.

- Ещё успеешь, на твой век хватит, - подхватили бойцы.

Я молча сидел и смотрел через бойницу на всё великолепие афганского ландшафта.

- Да, красиво у них здесь, а дома лучше, - подумал я.

Приближался гул моторов подходившей очередной колонны, из-за деревьев были видны столбы пыли. Шли тягачи с гаубицами, самоходные установки, и "Уралы"-наливники; в конце колонну замыкали танк и БМП-2. Как только замыкавшие колонну танк и БМП поравнялись с нашим БМП, из-за густых зарослей ближайшего к нам разрушенного кишлака, раздался гранатометный выстрел. Огненный шар стремительно впился в башню танка. Танк встал и замер: секундное замешательство, никто не стрелял. Когда столб пыли от взрыва рассеялся, открылся верхний люк танка и оттуда вылез солдат. Скатившись на землю, сел и стал что- то кричать.

- Откуда был гранатометный выстрел? Кто видел? - кричал наш старший.

- Эй, как там тебя, с твоей же стороны, чё молчишь? - крикнул он, повернувшись ко мне. Но духи, как будто услышав его вопрос, сделали ещё один выстрел из гранатомета. Заодно конкретно себя обнаружив.

- Стреляли из разрушенного кишлака, прямо напротив нас! - крикнул я командиру. На на этот раз духи промазали и попали под гусеницы танка. Танк аж подпрыгнул и опять окутался в облако пыли. Этот хлопок был как будто сигналом для нашей атаки. Из двух БМП со всех видов оружия открыли оглушительный огнь по кишлаку. Сравнивая его окончательно. От стрельбы нашей БМП закладывало уши.

Я не смог сразу стрелять из своего автомата, потому что другая БМП подъехала к танку и полностью загородила весь сектор моего обзора. Чтобы вести огонь, мне нужно было покинуть десантный отсек БМП, но этого мне не очень-то хотелось.

Экипаж в танке сильно контузило, особенно наводчика. Сам же танк сильно не пострадал, так как был полностью увешан противокумулятивными пластинами. Солдаты из соседней БМП завели танкиста к нам в десантный отсек, лицо и шея у него были в крови, он что-то про себя бормотал. С него сняли шлем и, по-быстрому перевязав, положили в десантный отсек. Капельки крови стали заливать лежавший в отсеке матрас. Когда его укладывали, я оглянулся и увидел подходившую к нам колонну наливников.

- Писец, сейчас начнется, будем гореть, только вот этого нам и не хватало, - подумал я.

Стрельба на время прекратилась. Старший что-то говорил по рации, потом махнул рукой в сторону "зелёнки" и крикнул, что её нужно обрабатывать получше, что бы отпугнуть духов. Затем дал команду "вперёд". Другая БМП нас подменила, а мы повезли раненого в санчасть Барака. Оставшаяся БМП встала на наше место и снова открыла огонь по кишлаку, а колонна прибавила ход, догоняя нас. Я сидел и смотрел в открытую бойницу и думал: догонят, не догонят? А раненый наводчик стал молча смотреть на меня. Нас мотало и сильно трясло, я то и дело головой проверял прочность брони собственной головой.

БМП встала. Командир заглянул к нам в десантный отсек и, показав пальцем на танкиста, спросил меня: "Как он?" Но увидев, что все в порядке, показал нам обоим большой палец. Тронуться вперёд мы не могли, так как впереди нас за крутым поворотом началась сильная стрельба, мы толком не понимали - что происходит? Я выглянул из БМП-2 и увидел впереди чёрный дым. Поднимаясь клубами, он создавал огромные грозовые тучи. Затем эхом долетел грохот взрыва.

- Наливник замочили! - крикнул старший и стал вызывать по рации командование.

Получив по рации команду, мы потихоньку тронулись вперёд. Завернув за крутой поворот, сразу же попали под перекрестный обстрел. Что творилось снаружи, я не видел, только по нашей броне посыпался град, как будто по машине стучали монтажкой. Мы открыли огонь со всех видов оружия. Выставив свой автомат в бойницу, я тоже открыл огонь и горячие гильзы разлетались по всему десантному салону, обжигая, попадали в лицо мне и раненому танкисту. Через бойницу плохо было видно, куда стрелять. Я открыл отсек и снова посмотрел на раненого, он лежал, закрыв голову руками и опять что-то бормотал.

- Ничего, ничего, скоро ты будешь дома!- решил я подбодрить его.

Но он меня не слышал и никак не отреагировал. Я продолжил стрелять в никуда, в сторону зеленки, где протекала река Панджшер. Мой автомат так разогрелся, что за автоматное цевьё невозможно было держаться голыми руками. Стрелял до тех пор, пока не кончились патроны в магазинах, все 11 штук! Ствол автомата аж посинел и на нём явно можно было разогревать консервы из сухпая. Закрыв отсек, я стал набивать патроны в пустые магазины.

Командир что-то кричал по рации, мы потихоньку стали двигаться дальше, возглавляя колонну наливников, которые нас уже догнали. Стрельба со стороны духов прекратилась, только наши изредка возобновляли стрельбу. Заправив все свои магазины, я улегся, закрыв руками свою голову, так же как и раненый. Меня укачивало, как малыша в люльке. Я даже немного закимарил. Когда БМП остановилась, услышал голоса. Дверь десантного отсека открылась и я, щурясь, выглянул и спросил неизвестных мне солдат.

- Где мы?

- В универмаге! - зло ответили мне.

Они стали вытаскивать раненого и укладывали его в носилки.

-Ты ранен? Или контужен? - спросили меня.

- Нет, - ответил я.

- Откуда ты родом? - спросил меня один санитар.

- Из Казани, - ответил я

- Татарин?

-Нет! Русский, а что?

- Тут есть в нашей санчасти механик-водитель ГТМ, тоже из Казани.

- А как его зовут? И с какого он полка?

- Егоров Сергей и он, по-моему, с Рухи...

Я был в шоке, когда услышал, что у меня в полку есть ещё один зёма!

- Как с Рухи? А где вы сейчас расположились?

- Увидишь палатку с крестом, там его и найдёшь!

-Хорош пи...деть! Понесли его, сейчас вертушки прилетят, - крикнул старший.

-Всё приехали, иди и ищи своих, а мы возвращаемся обратно - приказ! - добавил он.

Я взял свой вещмешок, вскинул его на плечи и пошёл искать расположение моего батальона. Осмотревшись еще раз как следует, я был поражен увиденной картиной. Ущелье Панджшер как будто раздвинулось, отодвинув горы на значительное расстояние, открывая простор большой реки, которая разливалась на обширные каменистые перекаты, тихие песчаные заводи с чистой и прозрачной водой. Вокруг реки были зелёные островки плодоносящих деревьев. Река и дорога разделяли на две половины эту прекрасную долину. С правой стороны, ближе к горам, текла река и был большой зелёный массив, с левой - более пустынная часть. Мелкие деревья и кустарник были намного дальше, образовав огромное поле, на котором базировалась афганская армия - "зелёные". А вокруг всего этого огромного плато на горных вершинах без труда можно было заметить хорошо укрепленные выносные посты.

Разбавляло эту природную красоту великое множество военной техники, кругом было расположение различных частей и батальонов. Наши части были расположены ближе к реке. Установки "Град", "Ураган", артиллерийские батареи - всё свидетельствовало о намерении вышибить духов из Панджшера надолго. Сила и мощь нашей армии потрясали. Боевые машины стояли рядами, около них суетились солдаты. А таких миномётов я даже в страшном сне не видел, они были просто огромные, а каждую мину к ним подносили аж четыре человека. Позже я узнал, что это 240-мм миномёты "Тюльпан".

Дойдя до первой машины, я спросил у солдат: где находиться рухинский мотострелковый полк.

- Чё воин, потерялся? От полка вашего ничего не осталось, полностью раскидали.

-Вон впереди, видишь - палатка с крестом, а за ней ПАК-200: это и есть ваш полк!

Ничего толком не поняв, побрёл к палатке. Но, как только я подошёл к ней, в воздухе раздался свист миномётной мины и, где-то метрах в 300-х, она разорвалась. Все забегали и стали прятаться кто куда. Я остановился и не знал, куда мне бежать. Через минуту снова пролетела со свистом мина, и разорвалась уже поближе, так что осколки со свистом пролетели. Я присел и стал оглядываться вокруг.

Из палатки выбежал солдат и крикнул мне с украинским акцентом:

- Ты шо, дурны? Беги шибче к броне, пока тебя не зацепило, ещё нам тебя здесь не хватало - итак раненых девать некуда!

Я забежал за палатку, увидел в ряд стоявшие ГТМу. Подбежав к одной из них, я дёрнул на себя дверь десантного отсека - она была открыта. Когда я залез, то увидел, что полотсека в крови и каких-то ошмётках, на которых сидело множество мелких мух, а на носилках спал кто-то.

Я задел спящего вещмешком, он проснулся и, повернув голову, глянул на меня сурово:

- Ты кто?

- Конь в пальто! - ответил я довольно злобно из-за того, что всё происходящие меня явно начинало раздражать.

-А чё так борзо, не у себя ведь дома?! Залез, разбудил, понимаешь ли, дедушку... Сколько служишь?

Я снял свою панаму и гордо обнажил свой "глобус":

- Не меньше твоего!

- А, у тебя ещё было время встретить "стодневку". Ты новенький, что ли? Откуда будешь? И вообще - чё ты сюда залез?

- Много вопросов за один раз!

Я понял, что неправ и протянул ему руку:

- Ладно, я Миха из Рухи, ищу свой батальон, а тут духи нас от самой Астаны долбят, танк и наливник подбили, теперь здесь мочат, ни какого продыху нет. Вот бегаю из угла в угол!

- Пехота, значит?! Да потрепало вас здесь. А меня зовут Макс, я из Ростова, а ты откуда будешь?

Потихоньку вылезая из машины и оглядываясь по сторонам, я ответил:

- Казань, - и сразу же добавил, - Русский!

Обстрел вроде бы прекратился, все вокруг вели себя как будто ничего и не происходило.

- Да ты чё - из Казани?! А здесь у тебя зёма есть, мех. водитель ГТМу.

- Да я тоже на этой "таблетке" езжу, - сказал я

- А где она у тебя?

- В Рухе, в полку на приколе.

- И где наш полк или батальон? И вообще -как тут обстановка? - спросил я

- Много вопросов за один раз задаёшь, и широко улыбнулся Макс.

- Ладно, вон видишь, ПАК-200 стоит, полевая кухня - это и есть ваш полк. А обстановка здесь хреновая, мочат нас духи, знаешь, замучились убитых и раненых вывозить, не поспать, не пожрать толком не дают. Мы с твоим земляком Серёгой по очереди ездим в ущелье. Там, Миха, груда железа и мяса - столько пацанов полегло в первые дни! -Хорошо, что наш капитан - человек, а то бы и вывозить некому было бы. Бережёт он нас! А Серёга - зема твой - "зверь" ещё тот, пацан - что надо, столько солдат и офицеров вытащил, себя вообще не жалеет. Его здесь все уже знают. У вас в Казани все, что ли, такие лихие?

- В основном все, пацанской закалки! - гордо ответил я.

3

Простившись с Максимом, я направился в сторону своего батальонного расположения. Но как только сделал пару шагов, Макс меня окликнул:

- Вон Серёга на своей таблетке летит, из ущелья раненых везёт! Подожди кам-кам, сейчас увидишь его, а то хер его знает, что дальше будет.

На всех парах подымая пыль летел тягач ГТМу. Я даже и не знал, что он может такую скорость развить, потому что у меня на своей "таблетке" больше 55 км/ч не получалось. На броне сверху сидел капитан и ещё один боец. "Таблетка" подлетела к палатке, все пыльные и усталые стали слезать с брони. Но сам механик не вылезал. Серега молча сидел и смотрел, уставившись в одну точку. Привозя раненых из ущелья, так он делал всегда, чтобы хоть немного придти в себя. Санитары забегали с носилками, но капитан почему-то дал отбой. Как только Сергей заглушил машину, из десантного салона сквозь броню раздались глухие жалобные стоны и крики. По моему телу пробежали мурашки... Я подошёл поближе, снял вещмешок, бросил его на землю, перевесил автомат через плечо, чтобы руки были свободны, и решил хоть как-то помочь санитарам, а заодно познакомиться с Серёгой-земляком.

Капитан посмотрел на меня пустым взглядом. Молча он открыл заднюю дверь десантного отсека. Когда дверь распахнулась, крики стали намного сильнее и жалобнее. Санитары подошли поближе к капитану, чтобы помочь вытащить раненого. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, не забуду ее никогда! На закреплённых носилках лежал солдат (потом выяснилось, что это сапёр) без обеих ног. Его ноги были перетянуты жгутами выше колен, а из под-них торчали окровавленные мясные лохмотья, вперемежку с сухожилиями и раздробленными костями. Всё это висело, болталось, сгустки крови залили брезентовые носилки, образовав в ней лужу. Всё его тело было иссечено осколками, особенно левая часть, а правая рука неуклюже свисала. Он посмотрел на нас мутным взглядом, и снова жалобно закричал:

- Мама, мамочка!!! Мне же больно!!!

Капитан захлопнул дверь и сказал, что бы ему сделали два укола промедола и всё. Положив мне руку на плечо, офицер ещё раз посмотрел на меня; его лицо было белым как снег, возможно - от дорожной пыли, и проговорил:

- Через пятнадцать минут он умрёт, его уже не спасти. Вот так умирают солдаты под дозу промедола.

Я стоял возле тягача и слушал, как слабеют стоны внутри. Я ничего не понимал: где я, кто я и вообще: что происходит со мной, со всеми нами? А все вокруг буднично что-то делали: ходили за водой, кричали друг на друга, распаковывали ящики со снарядами, отдавали какие-то команды, ели, пили...

Я очнулся, когда за спиной что-то щелкнуло и, когда я обернулся, то увидел открытую дверь десантного отсека, и стоящего на обрубленных ногах окровавленного сапёра. Чётко и спокойно, глядя прямо мне в глаза, он сказал:

- Помоги мне, пожалуйста...

И после этих слов замертво повалился прямо на меня. Я подхватил его и закричал:

- Эй, кто-нибудь, помогите!

Ко мне подбежали санитары и стали укладывать его на землю. Кто-то из бойцов крикнул:

- Зачем ты его достал? Он все равно не выживет, понимаешь? Вертушки только через час будут!

- Я его не доставал, он сам встал и открыл двери!

-Пи...дишь, сука! Не мог он этого сделать, хоть бы пожалел его! - огрызнулся санитар.

От обиды, злобы, ненависти, безысходности, от своей беспомощности у меня накатил комок к горлу, и мне так захотелось закричать сильно-сильно на весь Афган, на всё ущелье:

-Ненавижу!!!

Слёзы самопроизвольно брызнули из моих глаз... Я повернулся и побрел в направлении расположения наших "рухинцев", утираясь в пути рукавами.

Подойдя к машинам, увидел нашего батальонного повара грузина Биджо.

Он меня тоже узнал, и посмотрел на меня очень грустными глазами.

- Вай, Киса дорогой, ты какими судьбами здэсь? Ты нэ ранэн, что у тэбя всё х\б в крови? - спросил он меня.

- Здравствуй, Биджо. Нет, я не ранен, просто раненых таскал. Как вы тут? А где все с нашего взвода: Рыба, Сестра, Краб, Валерка Шамин, Жека? Наш прапор Молодец здесь, что ли?

- Нэт, Киса, всэ в горы ушли, никто здэсь нэт. Знаэшь они, гдэ-то далеко в горах, какой-то Пизгоран, что ли, духи их окружили, воды нэт, еды нэт, вэртушки забрать нэ могут, пушэчный снаряд нэ долэтаэт - совсем пи...дэц. А Молодэц здэсь бэгаэт, что ему будэт. Вообщэ, Киса, полный пипэц, всэх расформировали и раскидали кого куда! Слушай, ты хавать будэшь? У мэня на ужин пэрловка с тушёнкой и дажэ какао эсть.

И только я сейчас понял, что голодный и что с утра совсем не чего не ел. Я ел, сидя на корточках, опершись спиной о колесо машины с полевой кухней на прицепе. Смотрел на афганскую армию, у которой было на вооружении всё наше старое оружие времён Великой отечественной. "Катюши", танки Т-34, небольшие пушки, а у солдат - автоматы ППШ с круглым барабаном и винтовки-трехлинейки, прямо как в музее.

Переведя взгляд к началу ущелья, я увидел наши установки "Ураган", которые в этот самый момент делали одиночные выстрелы. Сразу после выстрела вокруг поднимались клубы пыли, и огромная ракета с реактивном звуком, выплёскивая языки пламени, улетала, легко преодолев высочайшие в мире горы, в сторону Пишгора.

В метрах в трёхстах расположились артдивизион "Гиацинтов": это одна из самых больших пушек, стреляющая аж на 40 км. Одна лишь латунная гильза была больше метра.

Идти обратно к палатке, что бы увидеть земляка Серёгу, мне не хотелось:почему-то было неловко и как-то стыдно за себя.

- Ладно, вернусь, если буду живой, с операции, найду его сам, - подумал я. Повернув голову, увидел, что ко мне идёт наш взводный прапорщик Молодец (сто лет бы его не видеть). Я привстал, поправив ремень.

- Киса, шо такой раскисший, давай веселей, у нас здесь не соскучишься! - вроде как пошутил он.

- Да я уж понял товарищ прапорщик, что у вас здесь весело.

- Ты кушал?

- Да, спасибо, похавал, - ответил я.

- Вот и хорошо, сейчас собирайся и иди к месту сбора, вон видишь - БМП сдвигаются в колонну? Готовят новые силы для очередного штурма ущелья, не удивляйся: много будет незнакомых солдат. Всех переформировали и создают новые взводы и роты. Если возьмете ущелье, закинут ещё дальше в горы. Понял? В ущелье пойдёте!

Я посмотрел и увидел, как выстраиваясь, формировалась колонна, собирались солдаты и офицеры. Ко мне подошёл узбек, тоже повар из нашего взвода и, опустив глаза, пожал мне руку.

- Ладно, Киса ни пуха, ни пера тебе! - сказал он.

- К чёрту! - ответил я, - Как вы тут справляетесь, а?

- Да, Киса, всё хубасти! Малость стреляют, а так нормально, короче. Да, слышал, начальника штаба Савинова ранило и сильно контузило, еле спасли его. Духи стреляли прямой наводкой из захваченного танка Т-34! Миша (он раньше меня так никогда не называл), в ущелье полная жопа, береги себя!

- Вот вы тут жути нагоняете, вернёмся и ещё как вернёмся, а как иначе - нам же надо столько баб повидать, да? - расхрабрился я.

- Да, да, Киса, джик-джик много надо!! - грустно улыбаясь,покачал головой узбек.

И я пошёл к месту сбора. Проходя мимо тягачей МТЛБ, увидел на броне отверстия от пуль ДШКа. Подойдя поближе к броне, встретил из миномётной батареи солдат. Поздоровался. Спросил их: где им так досталось?

- В Киджоле, там - показали они в сторону гор.

- Скоро опять пойдём туда, на замену разведбатальона, который понес большие потери, - сказал мне один из механиков-водителей.

Затем меня догнали из нашего взвода туркмены-дембеля, с ними я не очень дружил. И сказали, что их тоже направили в месте со мной на броню. И сейчас надо сначала подойти к временному нашему полковому штабу. Смотрю, у них настроения совсем нет, ведь они должны уже быть дома, а их здесь морят и угрожают дисбатом в случае неповиновения.

Подойдя к месту сбора, у нас переписали наши фамилии и, у кого были с собой военные билеты, велели сдать.

- Киса, мы не будем сдавать свои военники, и ты тоже не сдавай. Скажем, что у нас в полку в Рухе забрали! - сказали мне туркмены-дембеля.

- Хорошо! - ответил я (потом об этом жалел). Сложив все документы: комсомольский билет, удостоверение механика-водителя, военный билет в пакет, я хорошенько завернул их и положил во внутренний карман.

Нас построили вместе с новой для нас ротой, где, кроме дембелей-туркменов, роднее уже никого не было. Ощущение безысходности и жутковатости охватывало наши сердца. Неужели мы все обречены, и так и не увидим свой родной дом, матерей. Домой, скорей домой, где ты, дембель??!! - кричали наши души.

К нам стало подъезжать много бронетехники, с неё слезали солдаты и у всех глаза были одинаково испуганными: такое ощущение, что все были новобранцы, хотя на самом деле это было не так. В течение часа собралось почти целый куцый батальон, с новыми офицерами.

Нас построили, как будто на полковом плацу, и перед нами выступил подполковник-агитатор из Кабула:

- Товарищи солдаты, сыновья! Вам сегодня оказана великая честь: защищать южные границы нашей великой и могучей Родины! И мы это сделаем достойно! Знаю, всех вас ждут дома, и вы обязательно все без исключения вернётесь! Но только от вашего добросовестного отношения к службе будет зависеть ваша судьба и судьба ваших боевых товарищей! Душманы ведут себя нагло и дерзко, встают и в открытую идут в атаку, раньше они этого не делали! Но наш русский дух не сломить! Трусость не приемлема для советского солдата. Желаю вам успехов в бою! - так он обратился к нам.

Далее он подробно объяснил обстановку в ущелье, тем самым еще больше всех нас ещё раз напугав:

- В горах работает засекреченный крупнокалиберный пулемёт ДШК, и его не могут обнаружить! Вообщем, держитесь ребята, нужно прорваться и занять Киджоль обязательно! - так закончил он. На прощание он нас всех сфотографировал, и мы стали залезать на броню БМП и БТРов.

4

Я смотрю - к нашей колонне летит на всех парах ГТМушка, мы подумали, что она поедет вместе с нами, но она остановилась - практический поперек нашей колонне, тем самым остановив нас, броня рычала и движки выли, готовые к пути - навстречу смерти! Из люка машины пулей вылетает механик-водитель, и бежит вместе с капитаном к старшему офицеру сопровождения колонны. Переговорив с ним, они пошли от машин к машине, что-то спрашивая у сидящих на броне солдат. Когда они дошли до нашей брони я узнал капитана медика, которого видел сегодня возле санчасти. Они что-то жестами объясняли старшему офицеру колонны и кричали на него.

- Механик-водитель ГТМу Михаил из рухинского полка здесь есть? - крикнули они нам.

Я понял, что они ищут меня, моё сердце заколотилось как у зайца. Что ещё я натворил, почему ищут меня? - гадал я. Туркмены сразу сдали меня, показав пальцами - мол, вот он.

- Вот гады, - подумал я.

- Слезай! - крикнули они мне.

Я спрыгнул к ним и вопросительно посмотрел на капитана, и на смотревшего на меня солдата, глаза у него горели огнём, готовые во мне прожечь дырку. Он был хорошо сложен, даже можно сказать, накачен, лицо его было скулистым и мужественным, что делало его гораздо старше своего возраста.

- Миха с Рухи ты? Из Казани? - громко спросил он меня. Капитан, молча, смотрел на меня.

- Да, я.

- Зёма, дорогой, я - Серый из Казани! - и сразу меня обнял, мне ничего не оставалось делать, как обнять его тоже. Я, честно говоря, не совсем понимал, что вообще происходит.

- Чё ж я тебя раньше в Рухе не встретил? Нам ведь так нужны механики-водители ГТМу. Ты в Казани где живёшь? Какого призыва? Слушай, бери свои вещи, пойдём, мы тебя переведём в наш полковой санвзвод.

От напора всех вопросов мне стало не по себе, я стоял под гулом моторов весь растерянный.

- Нет, я не могу, мы же в ущелье едем, да и какой из меня механик-водитель, - отвечал я.

- Миха, родной ты мой земляк, тебе туда нельзя, ты что, не ходи туда, там сплошная смерть! Знаешь, я сколько от туда вывез. В день по десять ходок делали, носилок не хватало на всех, у меня весь салон кровью пацанов пропитан! - возбужденно кричал он мне.

- Сейчас капитан всё устроит, будет чики - пики! Комар носа не подточит. Никто не догадается, что тебя снимают с колонны по нашему землячеству! А хочешь по болезни тиф или желтуха, аппендицит схватил, да пох...й чем отмажем! - Или скажем, что механиков-водителей не хватает, и всё! - твердил он мне.

- Нет, нет - бормотал я, - Я, Серёга, не могу, мне неудобно, понимаешь? Как же я потом в глаза нашим смотреть буду?

- Дурак ты, Миха! А как я в глаза твоей матери смотреть буду? Мне же скажут: мог зёму уберечь и не уберёг! Нас и так казанских парней в Панджшере мало, беречь нас надо, понимаешь?! - убеждал меня Серый, - Тебе когда домой?

- Осенью, может быть? - ответил я

- Вот и мне тоже, так что не п...зди, бери вещи и пошли, - и он схватил меня за руку.

Но в это время колонна дернулась и потихоньку поехала, а к нам подбежал какой-то майор и стал громко переговариваться с капитаном. Серёга тоже подошёл к ним и стал, что-то жестами объяснять. Я в это время запрыгнул на поехавшую БМП; туркмены меня подхватили за руки и стали хлопать по плечу, приговаривая.

- Молодец, Киса, не бросил нас, а то как мы без тебя, кто за нас воевать там будет?!

Колонна всё быстрей и быстрей набирала ход, а я старался не смотреть в сторону, где остался Серёга. Только туркмены мне потом рассказали, что он бежал за нами и что-то кричал...

Я смотрел на горы, которые были все ближе и ближе, и грозно смотрели на проезжавшую колонну. Каждый боец сидел и думал о своём: кто курил, кто кимарил, сидя на броне. Солнце уже катилось к закату. Когда мы проезжали самое узкое место дороги, то встретили афганские посты царандоя; дорога разделялась на две половинки: налево уходило вглубь ущелья Киджоль, а на правой стороне был очень красивый и хорошо сложенный бетонный мост, покрашенный в белый цвет, через который проходила ещё одна дорога. Афганские солдаты ехидно улыбались нам, проводили большим пальцем по шее, били открытой ладошкой по кулаку.

- Козлы, радуются... Да они тут все духи, - подумал я.

Колонна сбавила ход и мы уже очень медленно въезжали в кишлак. Высокие горные хребты немного расступились. Вдоль дороги был каменистый забор, а за ним виднелись виноградники, абрикосовые, яблоневые сады, а их плоды так соблазнительно висели, что хотелось подбежать и сорвать их. Сердце щемило и была какая-то озабоченность, я не понимал что это: то ли страх смерти, или просто оттого, что рядом совсем чужие и незнакомые солдаты. Не было привычных для меня лиц, только туркмены-дембеля, которые по молодости здорово гоняли меня, и поэтому я их недолюбливал.

Машины остановились, но тут, же по цепочке передали, что бы, ни кто не слезал с брони и быть всем на чеку. Я сидел на броне и смотрел на заходящее солнце, и на очень красивые душманские сады, дувалы были в основном все целые. Видно было, что в этом кишлаке совсем не давно жили люди. Но вот колонна потихоньку тронулась, и мы стали подъезжать к знаменитому ущелью Киджоль. Чем глубже мы въезжали в него, тем всё больше и больше вдоль дороги разбитой и подорванной бронетехники. В основном - "ЗИЛки" и БТРы, а следующий кишлак был полностью разрушен, вокруг были огромные воронки от авиабомб. Наша колонна подъехала к концу кишлака и встала. Прозвучала команда "К машине", мы слезли с брони и нас построили, и разделили на взводы.

- Завтра с утра пойдём на Киджоль, а пока заночуем здесь в кишлаке. Здесь же и находился разведрота, - сказал нам офицер.

Мы с туркменами решили держаться все вместе, куда бы нас не послали. И попросили об этом взводного лейтенанта. Дав нам добро, он показал место нашего ночлега. Посередине кишлака мы уложили камни и построили небольшое укрытие, потом разделили между собой ночное дежурство. Поужинав, укладывались на свои плащ-палатки. Я расстелил свою, надел бушлат, положил под голову вещмешок и укутался конвертиком. Потом лёг на спину и стал смотреть на бесконечные далекие звёзды, которые с наступлением темноты появлялись, как ромашки на русском поле - всё больше и больше.

- Такое красивое небо, такая красивая страна, и зачем эта война нужна? - одолевали меня раздумья.

Туркмены на своём языке между собой о чём-то говорили. Я их все равно не понимал и постарался уснуть, но сон был беспокойным, и с наступлением темноты началась перестрелка постовых в сторону ущелья. Время от времени со стороны духов в воздухе свистели пули, но никто на это не обращал внимания. Я посильнее сжал ладонями уши, уткнулся головой под плащ-палатку, что бы ничего не слышать, всё - спать, спать, спать... Домой, домой, скорей домой!

- Только сон приблизит нас к увольнению в запас! - вспомнил я самую популярную среди солдат-срочников присказку, и тут же провалился в сон.

5.

Солнечные лучи озарили горные хребты, вот и пришло ещё одно утро - дожили!

- Новый день, до дембельского приказа осталось 96 дней! - проснувшись, сразу подумал я. Туркмены, по своим давним обычаям, уже накипятили в котелке чай, и грелись у костра. Ущелье дышало прохладой, от бурной реки Панджшер тянуло сквозняком. Но, как только появились солнечные лучи, и наше месторасположение вышло из тени гор, сразу же стало теплее, а горячий чай окончательно согрел нас, немного подкрепившись перловой кашей из сухпайка, начали собираться. Нас всего было пять человек, три туркмена, один молодой из роты и я.

К нам подошёл лейтенант, пересчитал нас всех, и спросил, как спалось. Сказал, чтобы через 30 минут все были готовы. Я быстро уложил в свой вещмешок палатку и бушлат. Лейтенант не заставил себя долго ждать. Все чувствовали, что он сейчас нам сообщит что-то очень важное для нас. И задача была такая. Впереди из ущелья Киджоль вытекала ещё одна река, которая сливалась в бурном потоке с рекой Панджшер. Мост через эту реку духами был взорван. И вся дорога была полностью завалена камнями, огромными валунами. Видимо, душманы очень уж старались устроить затор, потому что даже пешком пройти сквозь неё было невозможно. И из глубины самого ущелья шёл постоянный обстрел, плюс ко всему все местность была заминирована фугасами и минами-ловушками. Нам нужно было перейти через все завалы, переплыть реку с сильным течением, и натянуть канат для общей переправы батальона, чтобы в дальнейшем занять ближайшую вершину.

На этой вершине со вчерашнего вечера находилась разведка, накануне она сбила с нее духов и не давала им вновь занять её. С этой вершины очень хорошо простреливался весь перекресток дороги. Нам надо было создать условия для работы сапёрам, а также роте, которая устанавливала понтонный мост. Мы все впятером двинулись по тропе вперёд к реке, вдоль кишлака, мимо разбомблённых дувалов, а позади нас прикрывала рота.

Один из туркменов крикнул лейтенанту:

- А сапера дадите?

- Нет пока сапёров, всех убили, последний на фугасе подорвался, ему обе ноги оторвало. Скоро подвезут ещё одну партию, а пока сами, ждать нам некогда, быстрей давайте и меньше задавайте вопросов, - ответил офицер.

После такой фразы каждый из нас стал шагать очень нежно и осторожно, практически как кошка, подкрадывающаяся к добыче. Я сразу вспомнил бедного солдата-сапёра и его стоны. В ушах стоял его последняя жалобная просьба: "Помоги мне, пожалуйста!"

Молодому дали веревку, он привязал к её концу небольшой камень.

- Смотри не повесься и не утопись, - засмеялись- загоготали дембеля-туркмены.

Мы вместе с лейтенантом вышли на каменистый берег и подошли к речке, ширина которой была метров 20. Стали выбирать место переправы, но течение везде было одинаковым сильным, и без канатной поддержки перейти её было не возможно. И еще затрудняло то, что противоопложный берег был гораздо круче нашего, да еще загромождён подбитой, искореженной техникой, которую как будто кто-то специально свалил в одну большую кучу. А дальше, у подножия горы, куда нам и предстояло пойти, был виден разбитый кишлак.

Такого скопления подбитой техники я ещё ни когда не видел, её было столько, что можно было бы выполнить план по сбору металлолома нескольких советских городов. Танки, БТРы, БМПэшки, множество других грузовых машин. Они были разбросаны по всему краю ущелья, многие были полностью в воде. Вокруг были огромные воронки от авиабомб, благодаря которым река сделалась ещё шире. В одной из этих воронок спрятались несколько бойцов, они высовывали головы из неё и наблюдали, как мы с осторожностью ходим по берегу, чтобы не наступить на мины.

Над нами с нашей стороны берега была небольшая возвышенность, усыпанная виноградниками. Там и устроился остаток нашей роты, прикрывая нас, чмокая и чавкая. Мы с завистью стали оглядываться и искоса посматривать на солдат, жующих молодой зелёный виноград.

- Так, а ну там - прекратили чавканье! - со злобой крикнул на них лейтенант, - Сортиров дальше не будет!

- Лучше внимательно смотрите в ущелье и на противоположенную вершину! Там полно духов, - добавил он.

- Воин, взял верёвку и кидай её на противоположенную сторону, туда, где стоит танк! - крикнул он молодому солдату, а сам нырнул в воронку.

Туркмены стали ругаться на своём языке и приговаривать, что тот берег весь усыпан минами и фугасами, и что они не собираются быть живым тралом, но выбора у них не было. Определив место переправы, где возвышался танк, под которым в самой воде стоял подбитый БТР. Молодой стал перекидывать веревку стараясь зацепить её за разорванную броню. Я, тщательно оглядываясь, спустился поближе к берегу и сел возле небольшого камня, который был мне по пояс.

Молодой всё кидал уже намокшую веревку, но с каждым разом у него получалось всё хуже и хуже. Туркмены сидели на корточках на пустынном каменистом берегу, держа в своих руках автоматы, с опаской озирались по сторонам. Лейтенант из воронки всё кричал на молодого, чтобы тот сильнее бросал, мол, если у него не получается, то ему надо зайти в воду по пояс, чтобы быть ближе к другому берегу. Молодой так и сделал. Мы все смотрели на бедолагу, как он, морщась, преодолевал холодные бурные потоки, а когда вода дошла, так сказать, до интимного места, то издал такой возглас:

- Ой бля, ох, ох...

Потом он снова стал кидать веревку, но поток воды не давал ему удерживать равновесие, у него все равно ничего не получалось.

Было очень тихо, стрельбы никакой не было, и эта подозрительная тишина здорово пугала и настораживала нас. Ведь мы были как на ладони, со всех сторон! Один из туркменов вдруг стал суетиться и ёрзать на месте, потом стал метаться по берегу, как будто предчувствуя что-то недоброе. Я крикнул ему:

- Ты чего суетишься, что-то увидел, а?

Но он ничего мне не ответил, а побежал к лейтенанту в воронку и скрылся в ней. Молодой из воды, держа в своих руках окончательно промокшую и тяжёлую веревку, молча хлопая глазами, смотрел на происходящее и стал испуганно приседать в воду. Остальные туркмены, долго смотреть на эту паническую ситуацию не стали, а быстро побежали к воронке и, как суслики в нору, нырнули в неё.

Я растерялся. Мы с молодым остались вдвоем. Какое-то нехорошее предчувствие охватило нас. И мы не знали, что нам дальше делать, и что так их всех напугало, что вообще происходит? Почему все так быстро разбежались, ведь никакой стрельбы нет?

- Вот трусы! - подумал я. Хотя, если честно, и сам бы не прочь отсюда смыться куда подальше.

Я крикнул офицеру:

- Товарищ лейтенант, у нас не получается, что нам делать? Где вы?

Но он не высовывался из воронки, и не отвечал.

Вдруг сверху, где находилась рота, стали стрелять из автомата одиночными выстрелами. И каждый выстрел наводил на нас жуткий ужас. Мы смотрели друг на друга и ждали, что кто-нибудь что-то скажет или объяснит. От непонимания ситуации, я стал кричать стрелявшим, чтобы они прекратили стрельбу и не привлекали внимания духов. Но они меня не слышали, а только ещё больше открыли огонь. Я встал в полный рост и, вытягиваясь, пытаясь заглянуть в воронку, стал что есть мочи кричать и звать лейтенанта! Не получив ответа, посмотрел на молодого. Увидел, что он нырнул полностью в воду и прижался к рядом стоявшей подбитой броне и показывал мне рукой, чтобы я лёг на землю. Я ничего не понимая, под автоматный грохот, лёг под камень, что был возле меня. Свернувшись калачиком спрятав свою голову, прижимаясь как можно ближе к камню, обратил внимания, что возле меня по земле разрываются фонтанчики песка. Дошло наконец-то - обстрел!

Я спрятался за этот камушек, но он, оказывается, был столь мал, что я полностью за ним не помещался. Пули рикошетили от камня, дробили его, разлетаясь в разные стороны. Осколки камня и пуль разлетались на мелкие иголочки, и впивались в мои руки, лицо, обжигая, как будто тысячи мелких москитов кусали меня. Я выдергивал их из кожи носа, щёк и ушей, из прикрывавших рук. Некоторые осколки были похожи на мелкую токарную стружку. Душманы вели чёткий прицельный огонь из ДШК, пользуясь тем, что мы их не видим, а они нас хорошо видят и, по-видимому, уже давно за нами наблюдают.

У меня опять появилось ощущение, что я как будто всё происходящее наблюдаю со стороны - сверху что ли, смотрю на себя и на других; вроде я - не я, а кто-то другой. Это может казаться иллюзией, фантазией, но это было действительно так, потом такое ощущение ещё не раз меня посещало. Мне казалось, что эта стрельба никогда не кончится, секунды казались вечностью! Но вот настала передышка. Опять стало тихо. Я услышал, как лейтенант стал кричать мне, резко высовывая голову из воронки и тут же пряча её.

- Эй, живой? Ты не раненый? Бегом беги и прыгай сюда!

Я собрался духом и рванул к спасительной воронке. Но возле воронки лежало сломаное взрывом, огромное засохшее дерево. Своими ветками оно преграждало мне путь к спасению. Нужно было обежать его, но каждая секунда была на вес собственной жизни. И, стараясь сократить себе путь к спасительной воронке, я немного срезал угол, и тут же запутался, как муха в паутине, в ветках дерева. Мне казалось, что вот-вот опять начнется стрельба, и теперь уже совершенно точно попадут в меня. Кое-как выбравшись из этой ловушки, я миновал это злополучное дерево, и нырнул в воронку. Там сидел лейтенант, и ещё незнакомые для меня солдаты.

- Живой? Тебя не ранили, а где молодой - он жив?- спросил лейтенант.

- Да я живой вроде бы, а молодой в воде сидит, тоже вроде бы был живой - ответил я.

Лейтенант ещё раз выглянул из воронки и крикнул молодому:

- Быстрей вылезай из своей ванны и беги сюда, пока душманы свои пулемётные ленты перезаряжают.

Духи больше не стреляли, видно, разведчики прикрыли нас все-таки с вершины. Лейтенант сказал, что надо вернуться к своей роте.

Я, пригнувшись, побежал из воронки и забежал за каменистый дувал, где мирно и спокойно росли виноградники. Сразу же за ними сидела наша рота, которая особо и не высовывалась во время стрельбы. Там я нашёл своих туркменов.

- Вы чё слиняли, а? Договорились же держаться вместе! - с обидой спросил я.

Туркмены промолчали, только по-своему что-то друг другу сказали, и молча закурили. А один из них снял свою панаму, и показал мне на ней дырку из-под пули. Потом улыбнувшись, сказал:

- Аллах Акбар! Моя панама от меня вперёд убежала. Я сначала подумал - ветер, а потом взял в руки, увидел в ней дырку. Так что Киса, меня чуть-чуть не убили!

-Чуть-чуть не считается! Вместе - значит вместе! - с досадой проговорил я.

- Ладно, Киса, не обижайся - говорил тот, что убежал первый. Просто я как сердцем чувствовал, что сейчас стрелять будут и спрятаться нам некуда, а мы ведь, Киса, дембеля, понимаешь, нам так домой хочется! И на хрена нам всё это нужно? - продолжил он.

Я их, в принципе, понимал, ведь эта война не нужна была никому! Привстав, я внимательно посмотрел в сторону ущелья и стал осматривать все углубления, расщелины, откуда могли бы вести по нам обстрел. Но всё было тихо и спокойно, никаких передвижений на горе не было.

Тут появились лейтенант и весь мокрый молодой. Пригнувшись, они подошли поближе к нам. Лейтенант стал всех подымать и отзывать обратно к кишлаку на место нашего ночлега. В душе немного потеплело.

- Может, отбой? Может нас сменят или ещё что-нибудь решат? - думал я.

- Так, всей роте отбой, отходим назад. Встали и быстро, быстро - крикнул лейтенант.

- Связист, где связист? Передайте по цепочке, пусть связист ко мне подойдёт - сказал он.

Мы все встали, пригнувшись пошли в кишлак, а лейтенант с связистом, стали вызывать на связь штаб дивизиона.

- Ты как, молодой? Искупался малость? - спросил я.

- А что мне было делать, я как увидел возле тебя фонтаны от пуль, думаю, нет, я лучше здесь за подбитым БТРом посижу. А вода холодная течение сильное, вот шороху было! Нет, думаю, без хорошей огневой поддержки туда нам не перебраться, - говорил молодой, на ходу выжимая свою "хабэшку".

- Ничего, сейчас быстро обсохнешь, пять секунд, - сказал туркмен.

- На боевых сколько раз был? - спросил он молодого.

- Ну, раз семь-восемь, - ответил молодой.

Через некоторое время подлетели два "Мига", в воздухе раздался гул и шум реактивных двигателей.

- Сейчас будут бомбить ущелье, - сказал лейтенант.

Все встали и замерли, смотря вверх и наблюдая, как самолёты красиво и плавно, практически беззвучно заходили на бомбежку ущелья, словно хотели взять его протаранить его. Только языки пламени вылетали изпод "Мигов", взрывы эхом отдавались по хребту и по подножию ущелья, всё покрылась дымом и пылью. Гул разрывов и шумов пролетавших самолётов придавали нам бодрости. Каждый надеялся, что духам настал полный "трындец". Выпустив весь боекомплект, "Миги" быстро скрылись в просторах афганского неба. Мы все опять присели. По цепочке передали, что через десять минут опять пойдём к завалу но в обход, по воде, прикрываясь за обрывистым берегом, над которым росли виноградники.

Туркмены выругались и опять по-своёму заговорили между собой.

- Ладно, не нойте и так тошно, - сказал молодой, выливая из своих сапог остатки воды.

Один из туркмен злобно посмотрел на молодого, но ничего не сказал, а только снял свой рюкзак , достал флягу и начал жадными глотками пить воду. Солнце уже топило на полную катушку, только тень от зелёных деревьев спасала нас.

- Жарко, сейчас, значит, купаться будем. Хорошо, давно я ванну не принимал, - вслух подбадривал я сам себя.

- Нет, Киса, эта ванна покажется для нас адом, знаешь, какая вода ледяная, в ней и трёх минут не просидишь! - сказал мне молодой.

- Нечего прорвёмся, - поддержали меня туркмены, - И наш дембель не за горами, да, Киса?

- Наверное, - ответил я.

В нашей роте началось шевеление, все встали и начали надевать свои вещмешки и автоматы. Колонна солдат тронулась обратно в ущелье.

- Жаль, что в кишлак так и не вернулись, ну, на этот раз в меня, наверное, точно попадут, - подумал я.

Все молчали, только летёха суетился и постоянно держал связь со штабом. Пройдя через зелёные виноградники, мы вышли к реке, где недавно были. Она шумела и бурлила, течение было очень сильным и местами образовывались сильные круговороты. А с правой стороны на другом берегу Панджшера возвышались небольшие холмы, за которыми виднелись горные хребты. И где-то за ними находился, без воды и еды, наш родной батальон. От нашего взвода туда были посланы Жека и Серёга (Рыба); им тоже, наверное, было не сладко, и я чувствовал это - ведь это наша солдатская участь!

Я слышал от лейтенанта, что они должны были прикрывать нас с правого хребта, который находился напротив ущелья Киджоль и сдерживать душманский натиск. Говорили, что духи не дают сесть вертушкам на вершину, и сбросить нашим сухпай и боеприпасы. Постоянно их подвергают обстрелу, и у них там шли сильные бои. И я не знал, где было лучше - здесь или там?

6

Мы присели вдоль берега, где душманами был сложен из камней и валунов небольшой забор, который возвышался прямо из воды. Никто не решался войти в бурлящую горную реку. Вставать в полный рост не было никакого желания. Только за ним нам всем можно было укрыться. Лейтенант взял своих людей из роты, и они пошли первыми. Они медленно по пояс погружались в воду, держа над головами свои автоматы. Прижавшись и держась, друг за друга, чтобы течение не сносило, потихоньку направились на противоположную сторону реки. Но, только они там показались, духи опять открыли пулемётный огонь. Пули со свистом вонзались в бурлящую воду, образовывая высокие всплески воды.

Первая группа попятилась назад и встала возле каменного забора. Они стояли в воде, а лейтенант что-то говорил по рации. Мы молча стояли и наблюдали за ними. Лейтенант скомандовал, и они сделали ещё одну попытку. Но огонь крупнокалиберного пулемёта ДШК усилился ещё больше, и они быстро ринулись обратно, спотыкаясь и падая в воде, панически барахтаясь, пригибая головы, выползали все мокрые обратно на берег. Душманский ДШК на этот раз работал более точно, и бил прямо по нашему обрывистому склону в промежуток между двух берегов, заполняя его смертельным свинцом.

В роте у солдат началось предпаническое состояние. Пули заставляли нас прижиматься к мокрому каменистому берегу. Видимо, ДШК был расположен так, что он не мог изменить угол обстрела. Но стоило только нам привстать или выйти на открытый берег реки, как смерть незамедлительно протянула бы к тебе свою холодную руку, и забрала бы тебя с собой.

Шум воды приглушал наши разговоры и выкрики лейтенанта. Весь мокрый, он отдавал команды, заставляя солдат прижиматься к склону обрывистого берега. На лице у него была тревога и за жизни солдат, и за выполнение боевой задачи. Ему ведь дали приказ, и его надо выполнять, но, желательно, без потерь. И теперь он понимал, что сделать это будет невозможно. А вести на верную смерть молодых, неопытных ребят ему не хотелось.

- Так, никому не высовываться и не вздумайте стрелять! Себя обнаружите, а в духов все равно не попадёте. Все поняли? Передайте по цепочке остальным! - крикнул лейтенант.

Вдоль всего обрывистого берега, вплоть до самой воды, стояла мёртвая, сожженная, искореженная техника. Покрытая ржавчиной и чёрной гарью, усыпанная многочисленными отверстиями от пуль и выстрелов гранатомета, она образовывала своеобразный щит.

- Товарищ лейтенант, а если этот металлом танком столкнуть в воду, а?! Может, получится? - крикнул ему я. И тут же эту идею подхватили остальные солдаты. Лейтенант посмотрел на меня, вроде хотел что-то спросить, но потом быстро привстал и на секунду задержался, оглядывая местность над нами.

- Ладно, попробуем! - присев, ответил он.

Духи понемногу прекращали стрельбу. Связавшись со штабом, объяснив обстановку и высказав наше предложение, командир получил положительный ответ.

- Сейчас к нам броня попробует подойти, если у них, конечно, это получится, - сказал лейтенант.

Солдаты отошли на безопасное место и расположились на отдых. Промокшие, они сушились на солнце. Туркмены достали из заначки косяк и закурили.

- Киса, хочешь кам-кам? Для поднятия настроения, чтобы легче умирать было! - предложили мне туркмены, посмеиваясь.

- Нет, я умирать не собираюсь, даже обкуренным, нет, не хочу! - ответил им я.

- Ну, как хочешь!

И они втроем стали раскуривать сигарету с анашой, и, после каждой затяжки сильно кашляя, ловили кайф. Глаза у них сразу заблестели.

- Смотрите, сейчас летёха засечет, - предупредил их я.

- А, нам похрен, что он нам сделает. Нам, Киса, терять нечего, мы - дембель, мы своё отслужили!

- Ну, смотрите, сейчас вот духи вам прикурить дадут! - ответил я.

- Да ладно, она слабенькая, так, на полчаса хватает.

Рокот моторов подходящей брони нас всех ободрил. Все зашевелились и стали подниматься на корточки. К самому берегу подошли две БМП-2 и тягач из ремроты с большим ковшом спереди. Оставляя за собой на каменистом берегу глубокую колею, первая БМП потихоньку переехала через виноградник, немного пробуксовывая из-за огромных камней и неровной местности. Потом забралась на возвышение, развернув свою длинную 30-мм пушку в сторону ущелья.

Другая БМП попыталась подъехать прямо к нам, но тут же увязла по самые гусеницы в прибрежном мягком грунте. И тягачу пришлось её вытаскивать. Пока они передвигались по берегу, прошло уже больше часа и настало время обеда, но команды никто не давал. Жара стояла неимоверная, солнце очень сильно пекло и тот, кто не был мокрым, стал мокрым от пота. Хорошо, что вода была рядом, и нам было чем утолить жажду.

Выворачивая на своём пути все кустарники, тягач добрался до завала из сгоревшей техники, и стал своим ковшом двигать подбитую броню. Духи опять открыли огонь, но на раз и били уже не по нам, а по броне. Первая БМП стала стрелять одиночными выстрелами вглубь ущелья. Наши уши закладывало от громких выстрелов, а удары крупнокалиберных пуль об броню БМП говорили, что духи не собираются уступать нам. Пули ДШК рикошетили от брони, и со свистом пролетали мимо наших голов, впиваясь в обрывистый берег.

На время тягач замер. Затем опять продолжил свою нелёгкую работу. Под обстрелом, с поврежденными триплексами, практически на ощупь, механик-водитель мастерски сталкивал в воду разбитую технику, образовывая завал между двумя берегами вытекавшей из ущелья реки.

БМП без перерыва била по ущелью. Разрывы снарядов покрыли пылью и дымом вход в ущелье. Затем подключилась дивизионная артиллерия. Ведь вход в ущелье был уже давно пристрелян. И мощные разрывы от снарядов сотрясали землю и скалы.

Мне представилось тогда, что я в настоящем аду. Грохот и гул в ушах, стрельба, дым, свист пуль. Всё это образовало кипящий котел, в котором мы все варились. Духи били из всех видов оружия, какое только у них было! Разрывы снарядов их не пугали, словно их не было вообще!

Как только дым рассеялся, стрельба опять начиналась. На БМП, которая прикрывала работу тягача, не было уже живого места. Не представляю, что чувствовали солдаты, которые в ней находились.

Тягач, под свист душманских пуль, сделав свою работу, начал отходить вглубь зелёнки. БМП-2, выстрелив весь свой боекомплект, попыталась съехать вниз обратно к реке, но забуксовала и начала дергаться на месте, как в предсмертных судорогах. Она моталась туда-сюда, но не могла сдвинуться с места. Её левая сторона была вся изрешечена, а левая гусеница была перебита. Пришлось опять цеплять ее тросом и вытягивать. Всё это на наших глазах проделывали солдаты из ремроты.

Когда БМП оттащили подальше, к нам стали подтягиваться ещё солдаты из нашего батальона и других подразделений, размещаясь по всему берегу в виноградниках. Посмотрев снова на БМП, я увидел, как из неё стали вытаскивать окровавленных солдат, укладывать их в носилки, уносить подальше от обстреливаемой зоны.

- Сколько ещё их будет? - подумал я. Сейчас они своё отслужили и сделали всё, что смогли. Я не знал, кто из них был убит, а кто ранен, но крови на них было много.

7.

Лейтенант всех предупредил о наступлении.

- Сейчас тронемся вперёд, группами по семь человек залезаем в воду. И как можно быстрее направляемся к другому берегу, стараемся прижиматься к подбитой броне техники.

Душманы прекратили огонь по нам. Стало тихо, только шум бурлящей воды отражал солнечные зайчики. Вода, вода, в жарком Афганистане - это сама жизнь!

Лейтенант с группой солдат, держась друг за друга, снова входили в реку, преодолевая сильное течение. Теперь груда искореженного металла почти до конца другого берега перекрывала речку, и также закрывала нас от душманского обстрела.

Мы выстроились в колонну, и группами, потихоньку, входили в воду. Вот пришла и очередь моей группы: повесив свой автомат на шею, держав друг друга за рюкзаки, входили в воду. Сначала было терпимо, но когда ледяная вода дошла до паха, все почувствовали настоящий холод, озноб начал колотить всех. Стоять было очень неудобно, идти тоже. Камни под ногами были скользкими, и дно было неровное. Течение тоже сильно мешало. И намокший рюкзак тянул в сторону течения, плечи быстро уставали. Цепляясь за подбитую броню, мы как можно быстрее перешли речку, и подошли к другому берегу. Этот берег был усыпан камнями, и был довольно высоким. Сверху тоже росли виноградники.

Но прижаться к обрывистому берегу оказалось невозможным. Душманы, предвидя такую ситуацию, вдоль всей этой стены протянули очень длинную растяжку, проволока которой блестела на солнце. И если её задеть, то значит где-то рядом произойдёт взрыв мины, или, скорее всего, мощного фугаса. Приходилось стоять возле растяжки и ждать, когда подтянуться другие солдаты, что бы по цепочке передать об угрожающей опасности. Затем медленно продолжали двигаться дальше, уходя по грудь в воду. Стараясь не задеть растяжку, приходилось держаться одной рукой за впереди идущего солдата, а другой рукой за каменисто-обрывистый берег, который дальше постепенно переходил в довольно пологий и ровный берег, заросший кустами.

Пока первая группа в роли саперов проверяла берег, мы стояли и мёрзли в воде. Ноги от холода становились ватными, а мои бедные яички сводило, и я их уже почти не чувствовал, только ломило в животе. У всех стоящих рядом со мной, губы были синими, как у покойников, а зубы выбивали бешеный ритм.

- Ну когда же вылезем отсюда, а? - ныл один из туркменов.

- Не могу больше! Ой, мои яйца! Ох, как ломит, - продолжал он.

Я сосредоточился и старался его не слушать, хотя самому было тошно.

- Мне жарко, очень жарко, я спокоен, у меня ничего не болит, - говорил я сам себе. И вспоминал свои изнурительные тренировки по каратэ. Тренера Фарита, который нас учил и говорил нам:

- Вы должны в процессе тренировки закалять свой дух и тело в огне собственной воли! - и гонял нас до седьмого пота, заставляя нас кричать: Ос! Ос! Ос!

- Сука, как холодно! - неожиданно для самого себя выругался я.

Я уже не чувствовал своих ног. Они просто прогибались как вата, и совсем не было сил сопротивляться течению. Мы стояли и ждали своей очереди выхода на тёплый песчаный заминированный берег, но очередь двигалась очень медленно. И я слышал, как сзади, ругались уже другие замёршие солдаты.

Душманы, видимо, увидели наши передвижения и стали стрелять по нам одиночными выстрелами из ДШКа. Пули скальпелем срезали верхушки растущего виноградника и впивались в скалы и воду. Но выстрелы были теперь только пугающими, пули нас не задевали.

- Странно, даже хлопков от выстрелов не слышно, только свист пуль. Видимо, душманский пулемёт далеко находится, - подумал я.

Вот и берег. Мы по одному вылезали на четвереньках, пролезая под растяжкой, которая возле песчаного берега спускалась вниз, так что только ползком можно было пролезть под ней. Я с большой радостью встал на корточки, и так сильно почувствовал тёплое дыхание прогретого берега. Осторожно проползая под леской, остановился и предупредил следующего за мной солдата о растяжке, затем пополз вперёд, волоча за собой мокрый и тяжёлый рюкзак.

- Вот мы и перешли речку! Наконец на другой стороне ущелья! - кричала моя душа.

Впереди идущие солдаты предупреждали идущих за ними, что бы шли шаг в шаг. Весь вход в ущелье в минах и фугасах. Один за одним вылезали из воды мокрые солдаты, и перебежками двигались к подножию горы. Они проходили через разбитый кишлак и группами передвигались от дома к дому, от дерева к дереву. Было тихо пока, душманы себя не выявляли.

Душманская тактика была и не во всех случаях одинаково предсказуемая. Духи часто уходили в глубь ущелья, не принимая бой, оставляя за собой мины, фугасы

.Наши слдаты подтягивались и рассредоточивались, проходя через песчаный и очень тёплый берег.

- Так и хотелось лечь на него и, загребая под себя руками горячий песок, согреть своё застуженное тело. Прямо как дома на пляже, - подумалось мне.

Поднявшись чуть повыше, я увидел, что на другой стороне берега, где мы недавно были, целое скопление нашей инженерной техники, в основном сапёрные грейдеры, спереди которых были большие железные катки. Там же сосредотачивался афганский десантный батальон.

- Наконец-то собрались всерьез брать ущелье, а то я уж думал - мы одни будем здесь воевать! - сказал я шедшему за мной молодому.

Похоже, саперы собирались установить понтонный мост. Им предстояла огромная работа, связанная с большим риском для жизни.

Вот мы и подошли к подножию горы. Лейтенант связался со штабом. И я услышал, как по рации давали указания:

- В само ущелье ни в коем случае не заходить! Как поняли? Приём!

- Вас понял, понял, - отвечал лейтенант.

- Так все готовимся к подъёму в гору, - крикнул он.

Рядом с ним постоянно находился солдат-снайпер по имени Саша, очень подвижный, смелый и отчаянный. Лейтенант, похоже, очень ему доверял: они разговаривали даже на ты, и звали друг друга по имени, прямо как друзья.

8.

Позади нас возле самого берега, раздался очень мощный взрыв, и клубы чёрного дыма поднялись над землёй. Взрывная волна донесла до нас запах палёного мяса, горсти песка и мелких камней осыпали всех, но зелёные ветки абрикосовых деревьев прикрыли нас. Мы все от неожиданности присели, а туркмены опять засуетились и с испугу залезли за разбитый дувал. Я остался сидеть на своём месте.

- Подрыв, подрыв! - прокричали по цепочке солдаты.

Лейтенант взял радиста и ещё одного солдата, который был вместо сапёра, и они побежали обратно к берегу. Проходя быстрым шагом, мимо меня и рядом сидевшего молодого, командир остановился и спросил:

- Плащ-палатка есть?

- Есть - ответили мы.

- Идите со мной быстро, - сказал он.

- Ну, вот опять началось, возвращаться - плохая примета, - подумал я.

Мы пробежали по тропе, мимо лежавших мокрых солдат, которые рассредоточились под разбитым дувалом и под кустарниками винограда. Они смотрели на нас и ждали от лейтенанта команды. Он всем велел оставаться на местах.

- Везде мины! - кричал он всем.

Мы вышли на песчаный берег, где недавно были, и увидели ужасную картину. По всему песчаному берегу были разбросаны ошмётки мяса, куски тел, руки, ноги, клочья х\б и ещё что-то непонятное. На месте воронки песок стал чёрным, а свежая кровь обволакивала песок, образовывая множество шариков, струясь из останков тел. От увиденной картины нас всех мутило, душу охватила дрожь и отвращение. Мне хотелось убежать отсюда подальше.

- Домой, скорей домой! - кричала все внутри меня.

Вокруг стали подходить солдаты. Кто-то только что вылезал из воды, кто-то ещё не успел и все были в ожидании.

- Что случилось, сколько человек подорвалось? - спросил рядом стоящего солдата лейтенант

Все молчали. Один солдат держал на весу свою раненую руку, кровь струилась из его предплечья, но похоже, рана была несерьёзной, потому что он не так сильно стонал, когда его перевязывали. Он сказал, что его задело осколком в руку, и что кто-то из погибших задел растяжку, которая была возле берега. И всех, кто был на этом берегу, человек пять, разорвало на куски фугасом.

По рации запрашивали лейтенанта и спросили его, что это был за взрыв, есть ли убитые и раненые.

- Да есть, нужно срочно взвод сапёров и вертолёт, чтобы забрать раненого, - отвечал лейтенант.

- Вертолёта не будет, раненых переправляйте сами, группа сапёров на подходе к вам, - отвечали по рации.

Вечная вам память, парни, вы не почувствовали запаха смерти. Я буду всю свою жизнь помнить ваше молчание на этом чужом берегу, где мощный фугас в одно мгновение оборвал ваши двадцатилетние жизни! Я знаю, никто не хотел умирать, все хотели только одного: домой, скорей домой! И ваши останки, ваша кровь смешались в одну общую братскую могилу. И повезут почти пустые цинковые гробы, положив в них только гимнастёрку. Сожалею, что не смогу сейчас придти на этот берег! Ваши родные и близкие так и не узнают про вашу настоящую смерть, а афганская земля занесёт это место песком и пылью. Только матери, да вечно эта река будут оплакивать вас, парни. И зацветут сады на ваших телах, и выпадет снег, и омоет дождь, и обогреет вас знойное афганское солнце. Вечная память!

Лицо у лейтенанта было бледно-жёлтым, глаза были пустыми и ненавидящими. Наверное, ему было тяжелее всех, ведь он отвечал за каждого из нас. И каждая смерть солдата оставляла неизгладимый отпечаток на его сердце и душе.

Я стоял и не знал - с чего начинать. Нужно было развернуть плащ-палатку и складывать туда остатки тел, но куски мышечной массы смешались с песком. И эту неприятную работу никому не хотелось делать.

Лейтенант велел солдату, который был вместо сапёра у него ещё раз как следует проверить весь берег от мин, а нам дал указание следом за ним искать оружие солдат и их останки. Прошло больше двух часов, пока мы нашли всего три автомата, а один автомат был под водой у самого берега. Вскоре подошёл взвод сапёров, и они тут же приступили к работе. На подходе к кишлаку обнаружили три мощных фугаса, которые были связаны между собой. Саперы сказали,что минировали берег профессионалы.

Мы переправили останки солдат на небольшом плоту, сделанном из двери дувала, а сами направились дальше вперёд, в гору.

Солнце близилось к закату, и уже не так сильно пекло, но очень сильно хотелось есть. Мы медленно взбирались по крутому склону горы, которая возвышалась над ущельем. Тропы на склоне не было, и нам приходилось тяжело. Склон был настолько крут, что некоторые бойцы не удерживались, и кувырком скатывались обратно вниз, пролетев десять - пятнадцать метров. Но всё обходилось без травм, только небольшие ушибы. Бойцы вставали и снова карабкались вверх в гору. Больше подрывов не было.

Мы с туркменами забирались всё выше и выше, помогая друг другу. И если один удачно преодолевал крутизну, то снимал рюкзак и ждал другого. Потом протягивал ему руку, тем самым облегчая подъём. Теперь мы как-то стали ближе, и с пониманием относились друг другу. Пот с нас шёл градом, усталость одолевала нас. Лейтенант уже дошёл до вершины, и выбирал пологое место для ночлега.

Вот уже и вершина, снова прохладный ветер освежил наши лица, солнечные лучи покрывали розовым закатом хребты гор. Наконец-то мы добрались до более удобного места, где наклон был небольшой, и камней было меньше. Я свалился на землю и тяжело дыша, вытянул ноги, запрокинул голову назад.

- Сейчас минутку отлежусь и надо искать место для ночлега и обустроить его, - подумал я.

Туркмены потихоньку набирали высохшие верблюжьи колючки и мелкий сухой хворост. Вся рота расположилась на склоне. Все начали устраиваться на ночлег: кто-то уже разводил небольшие костры, кипятя на них фляги с водой для чая, грели кашу из сухпайка. Мы с туркменами тоже занялись этим полевым бытом. Я устроил из небольших камней маленький бруствер, чтобы в случае обстрела, можно было хоть как-то укрыться и спрятать голову,. Свою позицию мы выбрали тактически правильно. Наш хребет был удобен для обзора всего ущелья, и пролегающей по нему дороги.

Лейтенант и его приятель снайпер Сашка решили выйти на другую сторону горного хребта, чтобы проверить невидимую ранее сторону мрачного ущелья Киджоль. Но, как только они пересекли хребет и оказались на другой стороне, из самого ущелья послышались выстрелы и пули вновь со знакомым свистом дырявили небо. Нам они были не страшны, так как летели вверх на излёт.

Лейтенант и Санька, как мухи, обратно перелетели хребет, и оказались возле нас, целые и невредимые. С правой стороны выше нас, на большом хребте этой горы уже целую неделю сидела разведка, и у них все цели были пристреляны. Они незамедлительно открыли ответный огонь по ущелью.

Лейтенант связался со штабом и дал координаты цели, сообщив, что в самом ущелье в кишлаке находятся духи. И есть вероятность, что душманы организуют для нас ночной визит. Через пять минут в воздухе раздались свист пролетавших снарядов и послышались разрывы в глубине ущелья. Но нас они не беспокоили, мы мирно ели свои каши и пили чай. Через пятнадцать минут обстрел прекратился. Наевшись и попив горячего чая, которого оказалось как всегда мало, стали укладываться на ночлег.

Я взглянул вниз и стал осматривать те места, которые нам сегодня пришлось пройти. Всё было как на ладони. Если бы я был художником, я бы обязательно нарисовал эту картину. Вход в само ущелье был загроможден камнями и валунами. Мост через вытекавшую из ущелья речку, которая вподала в реку Панджшер, был взорван. А перед горным массивом было столько подбитой бронетехники, что весь вход в ущелье был ею забит.

Переведя взгляд на другую сторону, туда, где мы ранее ночевали, я увидел большое скопление нашей техники. Было видно, что там собираются готовить переправу. Огромные сапёрные грейдеры расчищали дорогу и готовили место для понтонного моста. Они заваливали камнями и землей речку, тем самым сужая расстояние между двумя берегами. Вот уже включили фары, тягачи работали при свете медленно парящих в воздухе, осветительных ракет. Иногда из глубины ущелья душманы стреляли, целясь по фарам тягачей. Тогда всё временно замирало и останавливалось. Фары тушились, механики водители глушили технику, потом вновь все начиналось.

Мои глаза медленно слипались, и я потихоньку, сам того не замечая, (в бушлате, под головой вещмешок, справа мой родной автомат) стал засыпать.

Ночью я проснулся оттого, что всех стали будить и поднимать, нам сказали, что будет ещё один срочный новый переход.

- Сука, делать им нечего. И когда это всё кончится, свой сон наверстать даже не дадут! - сказал я свои мысли вслух. Мне ужасно не хотелось вставать, всё тело ныло и болело: результат после вчерашнего перехода. И, похоже, не только мне одному, туркмены ругались на своем языке, переходя только на русский, когда матерились.

Лейтенант поднял всех, пробежав почти по всему малому хребту. На наше место снизу поднималась другая рота, а мы должны были спустится чуть пониже. Я взглянул снова на небо, оно было великолепно, но луна ещё пряталась за горами Гиндукуша, освещая его хребты. Было очень темно, и с большим трудом можно было видеть вытянутую руку.

Собравшись, мы двинулись по склону вниз, держа в руках свои автоматы с холодными стволами. И почти ползком спускались, перебираясь через большие камни, заходя в тупик, где не было спуска, а был обрыв. Возвращались и снова искали удобный спуск. Плутали мы очень долго, пока не нашли козью тропку. В самом низу ущелья было большое и шумное шевеление: это посереди ночи подошёл афганский десантный батальон, и размещался у самого входа в ущелье, прямо под нами. Наша рота снова начала обустраиваться, но было настолько темно, что где кто стоял, там и заночевал. Меня не надо было уговаривать, чтобы уснуть без удобств. Мы прижались друг другу, как маленькие котята, и засыпали под звёздным афганским небом. И из-за своей усталости не чувствовали даже горного холода.

Ночью и под раннее утро, были слышны выстрелы из ДШКа, которые эхом раздавались по ущелью, но конкретно обнаружить, откуда идёт стрельба, было невозможно. Для нас эти выстрелы были уже привычными, и только молодые, ещё не обстрелянные солдаты, подымая головы реагировали на них и, видя, что кроме них никто не реагирует, снова сворачивались калачиком, прятали свою голову под плащ-палатку.

Сапёрные грейдеры работали всю ночь и под утро многое успели сделать.

9

Нас разбудили тёплые лучи утреннего солнца, которые так ласково грели, и было очень приятно согреваться в эти часы, после прохладной ночи. В самом низовье ущелья, афганский батальон ("зелёные") уже давно встали, и занимались приготовлением пищи. И слабый запах разогревающегося мяса доносился до нас, возбуждая в наших желудках аппетит.

Я встал, в пояснице немного ломило, всё тело отекло. Присев на корточки, стал с утренней вялостью осматривать всё ущелье. Лейтенант тоже выглядел не очень свежим, как будто он был после тяжёлого похмелья. Но вызов на связь по радиостанции его мгновенно привел в чувство. Из штаба дали приказ устроиться, и разместить людей на этом же месте. И сверху контролировать вход в ущелье.

Нам с туркменами досталось неплохое место, оно было относительно ровным. Возле нас душманами было вырыто в земле два глубоких блиндажа. И похоже, что из этих нор стреляли как раз по нам, везде было очень много стреляных гильз 7,62мм.. Но при всём любопытстве, ни у кого не было желания залезть туда вовнутрь и обследовать их. Мы кинули туда гранату Ф-1. Убедившись, что они безлюдные, успокоились, и уже больше на них не обращали внимания.

После того, как переправа была готова, к самому входу в ущелье практически вплотную, насколько это было возможным, подъехали две БМП-2 и один танк, направив свои орудия вглубь ущелья. Как только они подобрались поближе, и заняли удобное место расположения, через которое просматривалась почти вся глубина ущелья, по ним сразу же из ДШКа открыли огонь. И только звёздочками загорались по броне места попаданий пуль крупнокалиберного пулемёта.

Танк, словно рассерженный дракон, извергал выстрелы один за другим. БМП следом за танком, открыли беспорядочный огонь по склонам ущелья, но это словно не мешало духам, а наоборот, заводило. Но эта игра в перестрелки продолжалась недолго, потом всё стихло.

Включенная радиостанция шипела и изредка передавала связь между ротами. Лейтенант сидел рядом с ней и слушал её.

- 986-й, 400-му ответь, приём, - передавали по рации.

- 400-й, 986-й на связи.

Лейтенант объяснил нам, что 986 - это сам начальник штаба, а 400 - это командир разведроты, и они находятся выше нас, практически на вершине.

- 986, из глубины ущелья бьёт ДШКа, обнаружить его не удалось, броня обрабатывает все склоны, но пока безуспешно. Как меня поняли, приём?

- Вас понял, нужно найти. Укажите хотя бы приблизительные квадраты.

- Самостоятельно ориентируйтесь по карте, вызывайте арт. или "ураган"-обработку.

Затем последовало небольшое молчание. Лейтенант разложил свою карту, и искал возможные квадраты, и смотрел в бинокль вглубь, что бы помочь соседям. Вдруг по рации кто-то засмеялся, потом опять тишина. Мы все остолбенели и растерянно смотрели друг на друга. Через минуту по рации, немного с акцентом, грубоватый и хриплый голос по-русски начал говорить.

- 986-й, я "бородатый" (так шифровали по рации душманов), приём.

Видимо, не только мы, но 986-й тоже опешил услышано фразы.

- Борода, я 986-й, на связи, - ответил начальник штаба.

- 986-й, твои танки стреляют неточно, слишком высоко, мой ДШКа чуть пониже, - затем последовал смех наглого душмана. И опять пауза.

Да, у душман были профессиональные сканеры, они могли выходить на наши волны, слушать наши переговоры и даже общаться с нами. И знали все наши радиокоды.

Лейтенант был в недоумении, да и мы все, рядом сидящие, тоже пооткрывали рты. Кто-то даже выругался:

- Вот духи, охренели совсем!". Но удивление сменилось улыбкой на лицах солдат, особенно связист улыбался и качал своей головой. Туркмены опять матерились по-русски.

- Ну чё, Киса, совсем пи...ец нам всем придёт, надо делать отсюда ноги. Бля, и когда же дембель? - говорил мне один из туркменов.

Лейтенант ещё раз посмотрел на карту. И опять раздались выстрелы из ДШКа, но на этот раз стреляли они по понтонному мосту, по которому проходила колонна автомашин и брони.

- 400-й, я 986-й, приём, - опять стали говорить рации.

- 986-й, 400-й на связи.

- 400-й, говорить коротко и по коду, - предупреждил начальник штаба.

- Вас понял, понял. Передаю по 4 карте ориентир возможный квадрат. Ураган 14-16, звезда Салим, 6 по карте, облако 37-38. Как поняли, приём.

Из штаба коротко передали, что всё поняли, и чтобы через два часа переходили на другую частоту. Лейтенант сообщил нам, что сейчас по внутренним вершинам ущелья будет мощная артиллерийская и "ураганная" обработка. И через двадцать минут для духов начнется ад.

И вот прямо с неба со свистом на горные хребты падали снаряды, и всё ущелье покрылось дымом и пылью. От безветрия образовалась дымовая завеса, она медленно опускалась на землю. Даже солнечные лучи еле-еле пробивались сквозь эти облака дыма. На склонах продолжали разрываться снаряды, и где-то вдали отзывались залпы канонады. Снова и снова с жутковатым свистом летели на головы душман смертельные "подарки". Эта арт обработка шла минут 30-40, а последний залп был особенно мощным и сильным. Тяжёлый дым от разорвавшихся снарядов медленно спускался и растворялся по всему ущелью. За это время проходила наша перегруппировка, и через понтонный мост проходили грузовики с боеприпасами, они шли на Пешгор.

Из-за большого задымления, душманы не могли вести обстрел по мосту, да у них и не было особенного желания во время артобработки это делать. Как ни странно, но мы также как и вчера, ели под обстрел. На ужин под арт. обработку, на завтрак тоже под арт. обработку и это всё уже почти казалось привычкой, и царандой (афганская армия ) стал к этому привыкать. Расположившись внизу, они занимались каждый своим делом. Кто ел, кто отдыхал, а кто лазил по душманским тропам и чего-то искал.

- Наверное, это сапёры, - подумал я.

Не успел закончиться артобстрел, только рассеялся дым. И тут прямо с неба стали падать реактивные ракеты "Ураган". Даже издалека они казались огромными. Я это видел впервые. Как запускают "Ураган", видел, а как эти четырёхметровые "сигары" разрываются, нет. Они скрывались за малым хребтом, который прятал от нас само ущелье. Но очень мощные взрывные волны доносилась даже нас. Колыхнула даже нашу вершину. При всём солнечном свете мы увидели в глубине ущелья огромное зарево.

- Да, я бы не хотел бы там оказаться, - сказал молодой.

- Духи, небось, сейчас уже у аллаха исповедуются, - подтвердил я.

Ещё раз огромные клуба дыма поднялись над ущельем, и они были чёрные как смола. Арт обстрел по сравнению с "Ураганом" казался уже детской забавой.

- Всё-таки, что не говори, а советская техника самая мощная и лучшая, - сказал лейтенант.

Все даже привстали и, открыв рты, смотрели на разрывы ракет. И это представление длилось недолго. Но и этого было вполне достаточно, чтобы навести переполох в душманском лагере.

- 986-й оторвался за духовскую шутку, теперь у них нет, наверное, желания поговорить ещё раз, - продолжал свои впечатления лейтенант.

- Смотрите, даже зелёные и те попрятались, чего они испугались, ведь в них же не палят, - смеясь, сказал я.

"Царандойцы", как мухи тараканы залезли под скалу, и с опаской наблюдали за происходящим, как будто одна из ракет должна была обязательно приземлиться к ним.

- Да они те же душманы, только их успели в афганскую армию забрать, вот они и прячутся, - сказал один из связистов.

После всего этого наступила долгожданная тишина, даже внизу танкисты расслабились и повылазили на броню. Они пробили каменистый забор, и вместе с БМПэшками проехали немного вперёд в глубь ущелья, и практически сравнялись с нами. Внизу сапёры работали целый день, и нашли немало мин и фугасов, а "зеленые", рыща по ущелью, откопали новую разобранную зенитную установку и боеприпасы к ней. Душманы спрятали её под самый склон горы и обложили её камнями так, что соблюдался естественный ландшафт, только опытный глаз мог определить местонахождения этого склада.

Мы сверху под раскаленным солнцем наблюдали, как идут раскопки и все вместе удивлялись, как это духи всё-таки мощно подготовились к обороне. Воистину, ущелье Киджоль было большой преградой для нашей армейской операции.

Жара была неимоверная, и ещё эти надоедливые мухи не давали покоя, да они такие наглые, как сами душманы. Ничего не боятся и кусаются больней, чем наши российские мухи. Я решил наверстать упущенный сон, и лег, накрыв свою голову панамой. Я лежал на раскаленных камнях, не замечая тем самым, что принимаю солнечную ванну. Но так долго лежать было невозможн, очень хотелось пить и вообще умыть лицо. Непроизвольно я почёсывал под мышками, живот и пах. Потом вдруг осёкся.

- Сука, опять мандавошек подцепил!? Когда вернёмся в полк, покипятиться надо будет, - вслух сказал я.

- Что, Киса, квартиранты беспокоят, да? - спросил один из туркменов и продолжал.

- Меня они уже замучили, с самого начала операции, и откуда они берутся в горах?

- Это их душманы для нас разводят, чтобы служба мёдом не казалась, чтобы мы здесь не заскучали и худели понемногу, - подхватил молодой.

- Хули ты подкалываешь, чижара! Тебе ещё полтора года их кормить и разводить целое их поколение, - со злостью сказал туркмен.

- Киса, а ты им операцию устрой, как "Ураган", типа рейда. Сними х\б, и все швы с яйцами ногтем придави, - посоветовал мне туркмен.

- А иначе они тебя замучают, когда ещё мы вернёмся? Армейская операция долго ещё будет идти. Пока Пешгор не возьмем - назад не вернемся, - продолжал он.

Я так и сделал: бельевых вшей было не так много и я их давил ногтём, где они собирались, в основном в швах и они лопались как маленькие хлопушки, ну и опять же принимал солнечную ванну. Закончив это неприятное занятие, я оделся.

Стал наблюдать, как по мосту проходят колонны машин и брони. Они шли на Пишгор, в основное душманское логово. Иногда в воздухе большими армадами пролетали, словно стрекозы, "вертушки". Вероятно, забрасывали десантников в горы Пишгора. И очень красиво и грациозно, прямо как ястребы, пролетали строго парами "Миги". На них было очень приятно смотреть, возникала гордость за нашу отечественную технику.

На этой небольшой высоте мы освоились и просидели на ней целую неделю. И всё проходило более-менее тихо, без происшествий. Не считая того, что душманы все равно хоть изредка, но стреляли: то по стоявшей броне, то по проезжающей колонне, короткими трассирующими очередями из своего "гребанного", секретного ДШКа, спрятанного где-то высоко на вершине, в глубине ущелья. Несмотря на всю нашу бдительность, так пока его и не удалось обнаружить. Он был словно невидимка. И выстрелы были приглушенными, и их не было почти слышно. Душманы периодически напоминали о своём присутствии. Но мы в долгу не оставались и в отместку, меняя квадраты артобстрела, тоже напоминали им, что мы тут, мы рядом и всё помним. И накрывали их мощным залповым огнём. Но аллах был на стороне душманов, и оберегал расчет ДШК. Как только артобстрел заканчивался, душманы, словно проснувшись, напоминали о себе, что они живы и готовы дальше воевать с шурави.

Когда машины проезжали по понтонному мосту, то все двери у машин были открытыми. И когда ДШКа стрелял, дырявя их кузова, то наиболее трусливые водители останавливали машину и выпрыгивали из неё. Но тогда было ещё трудней вернуться в машину, завести её, и двигаться дальше. Были даже точные попадания. И в этом случае охраняемой группе моста приходилось нелегко. Нужно было вытаскивать убитых или раненых и, зацепив машину продвинуть её вперёд, освободив тем самым дорогу через мост.

Всё это происходящие было обычным делом. Мне иногда казалось, что по-другому и быть не может, что везде в мире именно так. Но тоска по родному дому напоминала о далёкой Родине, а такие милые и родные письма из дома согревали сердце и душу солдат, пока они ещё были живы.

И такая тоска находила порой на сердце, что стоило произнести про себя слово "мама", как на глазах наворачивались слёзы. И только силой воли заставляешь их сдерживать.

- Ведь мы не плачем, мы мужчины! - говорили мы про себя. Эти минуты слабости застигали практически всех солдат, поздно ночью или рано утром, на посту или в минуты серьёзного обстрела. А когда стонут искалеченные безногие солдаты, то душа выворачивается наизнанку, и хочется, заткнув уши убежать в никуда, а лучше всего домой, домой. Дембель!!! Ну где же ты??!!

Я так хочу тебя увидеть, мама!

К тебе одной, моя родная

Я на коленях приползу,

И попрошу прощенья,

Ведь я вернуться не смогу...