ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Зайцев Анатолий Сафронович
В Ханое той военной поры

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.10*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война глазами дипломата

   В ХАНОЕ ТОЙ ВОЕННОЙ ПОРЫ

(Из вьетнамских воспоминаний)

Зайцев Анатолий Сафронович

 []


Анатолий Сафронович Зайцев - Чрезвычайный и Полномочный посол в отставке, кандидат экономических наук. Работал в ДРВ в 1961-62, 1962-64 и в 1966-69 годах. В 1983-87 гг. неоднократно бывал во Вьетнаме в качестве заведующего Отделом Юго-Восточной Азии МИД СССР.

Фотографии к воспоминаниям и другие главы из книги ветерана МИД А.С. Зайцева "На громыковских коврах" опубликованы на сайте Межрегиональной общественной организации ветеранов войны во Вьетнаме http://www.nhat-nam.ru/vietnamwar/

Сорок лет назад мне, в ту пору третьему секретарю Посольства СССР в Демократической Республике Вьетнам, довелось стать свидетелем, если не сказать "виновником", дипломатического инцидента, получившего широкую огласку в западных СМИ, но до сих пор неизвестного нашему читателю. Произошло это на приеме по случаю 19-ой годовщины провозглашения Китайской Народной Республики. Этот cохранившийся в памяти эпизод из моей многолетней дипломатической практики я дополнил небольшими отступлениями, чтобы читателю был лучше виден фон, на котором разворачивались те, все отдаляющиеся от нас по времени, но по-прежнему актуальные и, думаю, поучительные, события...
В 1968 году последние дни перед первым октября, когда китайцы обычно устраивали прием по случаю своего национального праздника, в советском посольстве в Ханое проходили в напряженном ожидании.
Набиравшая обороты пропагандистская компания критики курса СССР и КПСС, развернутая в Китае под флагом "культурной революции", и возникшая на идеологической почве острая полемика продолжали охлаждать атмосферу наших прежде тесных дружеских отношений с коллегами из китайского посольства, привнося в них все больше взаимной настороженности и недоверия.
Подобные настроения подкреплялись и личными наблюдениями. Как и у других побывавших дома в отпуске дипломатов нашего посольства (единственный тогда "установленный" маршрут проходил через Китай с ночевкой в Пекине), у меня надолго остались в памяти красочные картинки пребывания там в столичном аэропорту и гостинице. По залам аэропорта вплоть до выхода на посадку нас неизменно преследовали буквально по пятам задиристо настроенные группы хунвэйбинов с транспарантами "Долой советских ревизионистов!" в руках, шумно выкрикивающие под барабанный грохот "обличительные" лозунги.
Не менее памятны живописные эпизоды, связанные с многочасовыми перелетами из Ханоя до Пекина и обратно с двумя посадками на самолете ИЛ-14 китайской авиакомпании. После взлета и набора высоты повторялся один и тот же ритуал: две стюардессы с обеих сторон узкого прохода салона, в то время, как пассажиры с нетерпением посматривали в сторону, откуда исходили щекочущие ноздри запахи ароматной китайской кухни, демонстрировали доселе неизвестный нам фольклорный жанр. Под бравурные мелодии с красными книжицами в руках они, танцуя, распевали цитаты от великого кормчего. И только после раздачи красных книжечек с его изречениями на иностранных языках и разноразмерных значков с изображением его профиля наконец следовало долгожданное угощение. За все полеты у меня собралась их изрядная коллекция, напоминающая о не виртуальности увиденного и пережитого в те, не столь уж далекие годы. (С 1969 года во избежание инцидентов наши граждане стали летать в Москву по новому маршруту в обход Китая через Индию).
В Ханое наши контакты с китайскими коллегами в то время практически прекратились, двусторонние мероприятия больше не проводились, виделись с ними, обоюдно стараясь избегать общения, только на протокольных приемах, устраиваемых вьетнамской стороной или аккредитованными здесь посольствами третьих стран. На них, правда, несколько раз случались мелкие стычки, когда советский и китайский послы невольно соприкасаясь, обменивались дипломатическими колкостями.
Впрочем, протокольные мероприятия проводились все реже. Шел третий год необъявленной воздушной войны США против ДРВ *.
   *Массированные налеты (после первого, совершенного 5 августа 1964 года) начались 7 февраля 1965 года с бомбардировок и обстрелов ряда населенных пунктов Северного Вьетнама самолетами 7-го американского флота, когда США использовали в качестве предлога участие вооруженных сил ДРВ в проведенной армией ФНО ЮВ крупной военной операции в Плейку. Налеты американской авиации с несколькими перерывами и различной интенсивностью продолжались вплоть до конца 1973года.

В ханойском дипломатическом и журналистском корпусе в то время широкое хождение имела версия, будто выбор времени для проведения операции в Плейку, спровоцировавшей начало американских бомбардировок территории ДРВ, был не случаен. Связывалось это с проходящими в те дни в Ханое переговорами с правительственной делегацией СССР, которую возглавлял Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин. (В ее состав входили секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов и заместитель Министра обороны Главный маршал авиации К.А. Вершинин). Утверждалось, будто в итоге северовьетнамской стороне удалось, используя момент, "додавить неуступчивых русских", заполучив их долгожданное согласие на поставки в ДРВ ракет ПВО, чего она давно и упорно добивалась. В подкрепление подобных предположений приводилось и подписанное по окончании этого визита Совместное коммюнике, в котором заявлялось, что "...Правительства обеих стран достигли договоренности о мерах, которые будут предприняты в целях укрепления обороноспособности ДРВ". Их интенсивность после массированных налетов авиации США на Ханой в октябре 1967 года вновь заметно возросла в январе1968 года как реакция на крупные американские потери в ходе военной операции подразделений Национального Фронта освобождения Южного Вьетнама (НФО ЮВ), атаковавших базу морской пехоты США в долине Кхесань в 25 км от демилитаризованной зоны.
Центральный госпиталь Ханоя, где я оказался в конце января 1968 года, заболев желтухой, был переполнен вывезенными с Юга ранеными участниками боев в районе Кхесань. Не забуду живые, трогающие сердце рассказы о прошедших боях этих героических молодых парней (поражало количество военных с ампутированными конечностями), с которыми подружился за недели, проведенные в госпитале. Это была настоящая, не известная мне ранее и разнящаяся с официальными описаниями правда о войне на Юге страны. Многие такие встречи проходили под грохот от разрывов бомб и зенитную канонаду в бомбоубежище, куда нас приводили или переносили после сигналов воздушной тревоги из разных отделений во время частых воздушных налетов.
Постоянным объектом ракетно-бомбовых ударов авиации США по Ханою был расположенный в нескольких сотнях метрах от госпиталя мост через Красную реку. Построенный еще в колониальные времена по проекту французского архитектора Эйфеля, автором названной его именем башни в Париже, этот мост стал поистине легендарным. Многократно разрушенный, он всякий раз восстанавливался героическими усилиями вьетнамцев и устоял, оставаясь на всем протяжении войны жизненно важной стратегической артерией, по которой осуществлялось снабжение всем необходимым армии на Юге. Когда мост удавалось вывести из строя, на время его ремонта транспортный поток направлялся через понтонную переправу, наводимую по ночам как раз напротив расположенного у берега центрального госпиталя (по предположению моих собеседников это делалось в расчете на защиту Красного креста, нарисованного на крышах госпитальных корпусов). Когда воздушные удары переносились на временную переправу, учащались попадания бомб и ракет на территорию госпиталя.
Так называемые "точечные" удары американской авиации по военным объектам ДРВ ( в действительности, по мере роста военных поражений на Юге Вьетнама они, помимо шоссейных и железных дорог, все шире охватывали теплоэлектростанции и другие объекты жизнеобеспеспечения столицы).
Не миновали они и дипломатический квартал в Ханое, расположенный в километрах двух по прямой от упомянутого моста. Первыми от попадания ракет "воздух-земля" пострадали здания посольств Румынии и Монголии, торгпредства Болгарии. Позднее одна из них разворотила угол жилого дома, где жил и в тот момент находился наш военный атташе, который отделался небольшими порезами на лице. Воздушной волной были вдавлены ставни окна внутрь моей комнаты в стоящем впритык к нему соседнем доме, и вернувшись с работы, мне пришлось еще долго выгребать разлетевшиеся по ней осколки разбитого стекла.
В начале года с активизацией налетов нам выдали каски, у здания посольства и жилых домов были вырыты бомбоубежища, в связи с участившимися перебоями в подаче электроэнергии обзавелись дизельными движками. Поначалу мы отнеслись к этому со свойственной молодости беззаботностью и даже бравадой. Каски надевали, когда во время налетов начинали сыпаться стекла выходящих на сторону упомянутого моста окон наших рабочих кабинетов и по инструкции надлежало укрываться подальше от них в коридоре у лестничных маршей. Вне посольства и глаз начальства касками поначалу практически не пользовались.
Если воздушная тревога заставала ночью - это случалось все чаще - в бомбоубежище спускались редко. Что до меня, то разбуженный грохотом от разрывов бомб и зениток (оповещение сирен, как правило, запаздывало: американские самолеты, стартуя преимущественно с авианосцев, подлетали к Ханою вдоль Красной реки на низких высотах, пытаясь избежать попадания ракет советского производства), оставался лежать под москитной сеткой и чтобы защититься от стекольных осколков нащупывал в темноте приготовленную с вечера на кровати каску и, надвинув ее поглубже, заткнув уши, с мыслью " будь, что будет, пытался снова заснуть. Однако, под влиянием военной обстановки мы, молодые сотрудники посольства, быстро взрослели, осознавая ответственность перед переживающими за нас родителями, отправленными домой семьями. Уже не взбегали на крыши жилых домов, не обращая внимание на летящие вниз осколки, как в первые дни бомбардировок, заслышав над головой хлопки от взрывов ракет и аплодируя их попаданиям в цель. Меня же немало образумил случай, когда я едва не стал жертвой охранявшей наше посольство вооруженной вьетнамской охраны. Однажды утром сигнал воздушной тревоги застал меня по дороге на работу неподалеку от посольства. Когда ускорив шаг и надев каску я был уже у ворот, прямо над моей головой неожиданно просвистели автоматные очереди. Это солдат охраны, следуя инструкции, при первых звуках сирены прыгнул в вырытый перед постом окоп (мелкий бетонный колодец) и, не глядя по сторонам, разрядил рожок по... пролетающему самолету.
Большую часть времени приходилось проводить в пределах дипломатического квартала, передвижения по городу ограничивались властями, а въезд во многие столичные районы для автомашин с дипломатическими номерами был строго воспрещен.
Своеобразной отдушиной для нас были несколько главных вьетнамских праздников в году, на время которых (от нескольких дней до недели) объявлялся мораторий на воздушные налеты. В эти короткие промежутки между бомбардировками, стараясь охватить как можно больше отдаленных районов Севера страны, чтобы в первую очередь оценить состояние построенных с помощью Советского Союза экономических объектов, мы забирались на родных "козликах" по разбитым дорогам далеко на Юг вплоть до демаркационной линии. Возвращались в Ханой обычно впритык к окончанию моратория, торопясь поспеть до 12 часов ночи. Навстречу нам двигались по ночам на Юг бесконечные колонны грузовиков и бензовозов. На узких дорогах со спешно залатанными воронками от бомб часто возникали заторы. Напряжение нарастало на подъезде к Ханою, когда время близилось к полночи. Помню, как продираясь сквозь встречные колонны грузовиков и бензовозов, выйдя из машины разбудил уснувшего от усталости за рулем совсем юного, видно, только недавно севшего за руль, водителя и помог ему разъехаться со встречной машиной.
Вьетнам той военной поры, находясь в эпицентре мирового внимания, притягивал к себе по разным причинам из Москвы как журналистов - международников и кинооператоров, так и известных писателей, художников и поэтов. Их приезд в Ханой был для нас настоящим событием. Оказывая им как знатоки местного языка и реалий различную помощь, наперебой зазывали их к себе в гости, заслушиваясь рассказами во время долгих застолий.
Запомнилась встреча с Юлианом Семеновым у меня дома накануне его отлета в Москву. Он увлеченно говорил о сделанных им открытиях, когда знакомился с документами закрытых архивов, делился планами насчет своих новых книг. Цель приезда во Вьетнам он объяснил давней задумкой написать шпионский роман, для чего собирался посетить места, описанные Г. Грином в "Тихом американце". Уезжал Ю. Семенов разочарованным: все попытки добиться разрешения на поездку в Сайгон, в том числе через наблюдателей международной контрольной комиссии (в нее входили поляки, индусы и канадцы), постоянно курсирующих между столицами разделенных демаркационной линией обеих частей Вьетнама, не дали результата. Пришлось удовлетвориться посещениями ресторана и бара в ставшей знаменитой благодаря упомянутому роману гостинице " Метрополь", носившей тогда уже новое название.
Запомнились встречи с Ильей Глазуновым, вернувшимся из поездки по стране с многочисленными картинами, среди которых особенно запомнились портреты простых вьетнамских тружеников и бойцов (некоторые из них можно и теперь увидеть в музее на Волхонке), озабоченного организацией в Ханое выставки своих работ и ее освещением в наших СМИ. Занимаясь в то время в посольстве двусторонними, в том числе культурными, связями с ДРВ, оказал ему в этом содействие. Выставка имела успех у вьетнамцев и получила хорошую прессу у нас в стране. Как память о тех встречах храню прекрасно изданный альбом (в нем довольно полно представлены работы вьетнамской поры), с благодарственной надписью художника, подаренный им много лет спустя на встрече в его особняке в Москве.
След в памяти оставил приезд Евгения Евтушенко, встречи с ним в Ханое и годом позже в посольстве ДРВ в Москве, когда он был на пике популярности у вьетнамцев за свой антивоенный поэтический цикл.
По соображениям безопасности количество протокольных мероприятий тогда было сведено к минимуму. Однако ежегодные приемы по случаю своих национальных праздников посольства старались проводить регулярно, как и в мирное время. Для этой цели обычно арендовали у местного МИДа более просторный зал Дипломатического клуба.
Накануне китайского приема из Москвы пришел ответ на запрос относительно нашего участия в нем. По тем временам он не был для нас неожиданным. Предписывалось направить на него второе лицо посольства и в случае прямых выпадов с китайской стороны в адрес СССР в знак протеста уйти с приема. Вызвавший меня советник Х. Передал указание посла сопровождать его на это мероприятие в качестве переводчика с вьетнамского языка.
На прием мы пришли одними из первых. С напряженными лицами обошли еще полупустой зал. Внимательно вчитывался в развешенные по стенам транспаранты и лозунги, переводя их содержание на ухо советнику. Ничего неожиданного в них не нашли: привычными клише они клеймили современных ревизионистов, которые обвинялись в пособничестве мировому империализму и т.п. Не обнаружив упоминания нашей страны, решили остаться и дождаться речи китайского посла.
Шло время, уже в который раз начинались и заканчивались знакомые китайские мелодии, а начало приема все затягивалось. Ожидали главных гостей. Наконец, с заметным опозданием (ни разу прежде, вьетнамская сторона не позволяли себе выказывать столь явно неуважение к своему главному союзнику и донору) в зал вошли и встали по ранжиру за длинным столом для почетных гостей вьетнамские партийные и государственные руководители.
К установленной впритык к главному столу трибуне подошел и приготовился читать речь посол Китая, за ним у микрофона встал знакомый мне переводчик посольства с вьетнамского языка. Чтобы лучше расслышать, мы с советником продвинулись поближе в первый ряд стоящих напротив главного стола приглашенных на прием.
Обратившись к гостям на китайском, посол сделал паузу, и в дело вступил переводчик, начавший зачитывать по абзацам заготовленное. Напряженно вслушиваясь в его беглую речь, старался не пропустить самое важное... Начав с оценки международного положения, посол сразу же перешел к трафаретным нападкам на современных ревизионистов и вдруг - "Неужели ослышался ?!" - заклеймил советских ревизионистов, обвинив их в попытках навязать свою волю странам третьего мира и добавив что-то еще в том же духе. Помня о полученных инструкциях, я наклонился к советнику Х. и перевел ему услышанное, добавив от себя "Ну что, пошли?". "Пошли!", - после минутного, как мне показалось, колебания отреагировал он. Под напряженные взгляды собравшихся мы направились к выходу. Предстояло пройти через весь зал вдоль главного стола по узкому проходу, отделяющему его от основной группы гостей. Мельком скользнул по знакомым лицам высоких вьетнамских гостей - они оставались по-восточному непроницаемыми.
Не успели мы выйти из зала в примыкающую к нему комнату, в непогоду служившую гардеробной, как услышал за собой нетерпеливые голоса. Обернувшись, вздрогнул от неожиданности. За моей спиной стояла большая группа дипломатов. Вслед за нами прием покинули дипломаты всех, за исключением Румынии, восточноевропейских социалистических стран, а также, насколько запомнил, Монголии.
Обступив меня плотным кольцом, они наперебой повторяли один и тот же вопрос : "Что он сказал?".
Оказалось, среди них на приеме не оказалось никого из владеющих вьетнамским. (Большинство в дипкорпусе обходилось французским и английским языками, а немногочисленные владеющие вьетнамским дипломаты, проходивших в прошлом языковую практику в Ханойском университете, на тот момент по завершении командировок вернулись домой или находились в отпуске). " Советские ревизионисты ...",- повторял я в ответ всё менее уверенно запомнившуюся фразу. Некоторые записывали. Все быстро разошлись, торопясь поскорее "отписаться" в свои столицы. Вышли на улицу с советником Х. "Доложите послу, он ждет у себя в кабинете", - сказал он прощаясь, оставив меня наедине со своими раздумьями. Повторяя про себя заветную фразу, которую предстояло донести до посла, незаметно оказался у ворот посольства, расположенного неподалеку в том же квартале. Увидел свет в его кабинете на втором этаже, наверно, единственный горевший во всем здании в столь позднее время.
"Напишите, что было сказано в речи и о лозунгах в зале. В Москву сообщу я сам", - выслушав меня и не отрывая головы от кипы бумаг на рабочем столе, коротко бросил он. Выполнив поручение, передал исписанный листок послу. "Вы свободны", - только и сказал он, прощаясь, в обычной для себя сдержанной манере.
Надо здесь пояснить, что несмотря на некоторую суховатость тона в отношениях с подчиненными, приобретенную, наверное, за долгие годы аппаратной карьеры в ЦК КПСС, Илья Сергеевич Щербаков, переведенный три года назад на посольскую должность из Пекина, где он недолго проработал в должности советника- посланника, пользовался неизменным уважением у молодых дипломатов. Не в последнюю очередь за его отеческое понимание и заботу о наших нуждах. Видимо, со скидкой на военное время и наше без семейное положение, он нередко прощал нам мелкие шалости и не очень серьезные отступления от дисциплины , при этом ценя и поощряя за успешную работу. Трудоголик и аскет в быту, он был полностью лишен комчванства, что нас подкупало и отличало его от некоторых других известных нам начальников столь высокого ранга.
Практически безвыездно проведя в Ханое на этом посту целых десять лет, большую часть из них в условиях воздушных налетов, он позволял себе лишь одно увлечение. Раз в неделю по воскресениям, когда наступала короткая пауза в воздушных налетах, не взирая на погоду, рано утром он выезжал с водителем на озеро Хо Тэй (Западное озеро), расположенное практически в центре города и рыбачил там до обеда с удочкой. Нарушить этот незыблемый распорядок или ускорить его возвращение в посольство мог только воздушный налет. (На протяжении всех долгих военных лет это хобби посла оставалось головной болью для сотрудников посольства, отвечающих за обеспечение его безопасности. Не в силах запретить послу поездки на озеро, часы его отсутствия за пределами посольства они проводили на рабочем месте в тревожном ожидании).
По невероятному стечению обстоятельств в то самое озеро Хо Тэй 26 октября 1967 года (это произошло в четверг, когда посла на рыбалке не было) угодил выбросившийся с парашютом из подбитого самолета лейтенант американских ВВС, ныне сенатор и бывший кандидат в президенты США от Республиканской партии Джон Маккейн. Вылетевший в тот день с авианосца бомбить теплоэлектростанцию в центре Ханоя он был сбит советской ракетой. Этот случай наделал тогда много шума: к месту приводнения американского летчика сбежалось множество народа, и только благодаря вмешательству военных (они первыми добрались до места и захватили пленного) удалось предотвратить самосуд.
Здесь стоит сказать, что в ходе воздушной войны против ДРВ американцы широко использовали вьетнамскую территорию как полигон для испытания новейших образцов военной техники и вооружений. Сбитые над Вьетнамом самолеты, только что поступившие на вооружение армии США, их ракетно-бомбовое вооружение не могли не стать объектом повышенного внимания со стороны не только местных, но и иностранных военных специалистов. Среди них наибольшей активностью (и возможностью) отличались китайские и советские*.

*Надо сказать, что наш великий восточный сосед уже тогда проявлял особый интерес к новым ракетным и иным военным технологиям. С этим связывали наши военные специалисты участившиеся случаи пропаж из контейнеров во время перевозки по китайской территории поставляемых Вьетнаму советских ракет ПВО. (После блокады 7-м американским флотом морских портов ДРВ транспортировка советской военной техники и оборудования осуществлялась по железной дороге через Китай).

Скупые подробности работы наших военно-технических специалистов нам, молодым дипломатам, непосвященным в эту закрытую тогда область, становились известными из...песен и общения с их авторами - нашими сверстниками, которых мы между собой называли охотниками за трофеями. В те годы среди молодой части советской колонии (это общеупотребительное тогда в обиходе выражение теперь приобрело негативный оттенок) были очень популярными песни на военную тему.
Особенно песни на стихи талантливого молодого поэта Валерия Куплевахского из группы " охотников за трофеями". Его песни неизменно звучали на всех наших посиделках, мы их заучивали, переписывали друг у друга на магнитофоны. Наполнены они были пронзительной ностальгией по Родине, мечтой о скорой встрече с родными, любимыми.
Из них нам становились известными некоторые подробности полной риска работы этих симпатичных молодых парней в тяжелых местных условиях. В одной из песен говорилось, как наши специалисты, "наперегонки" с китайскими, продирались сквозь джунгли и топи рисовых полей к упавшим американским самолетам или не разорвавшимся ракетам, стараясь быть первыми. В них были сетования и на то, что не мы порой становились обладателями наиболее "лакомых" военных трофеев.
Память до сих пор хранит слова одной из песен В. Куплевахского, обращенные к любимой:

В шесть часов вечера после войны
Ты на свиданье со мной приходи,
На площади Арбатской тебя я буду ждать
Осколок эф сто пятого* под мышкою держать.

*Ф-105 (F-105) - на то время новейший американский истребитель.

Позднее, уже в Москве, когда осенью 1969 года я вернулся из командировки во Вьетнам, мы не раз встречались с ее автором, вспоминая за столом наше вьетнамское прошлое житье-бытье, пели под гитару его песни и даже дважды выступили вместе в клубе одного министерства и НИИ. Я начинал вечер с рассказа о героической борьбе народа Вьетнама, он исполнял с неизменным успехом свои трогающие за душу песни.
К сожалению, полный отваги и риска ратный труд наших военно-технических специалистов, с честью выполнявших свой долг в воюющем Вьетнаме, оказался как-то забытым. Как, впрочем, и наших ракетчиков и летчиков. Этому конечно же способствовала определенная завеса секретности, однако она уже давно снята. И поэтому хотелось бы надеяться, что эта тема обретет, наконец, заслуженное внимание со стороны российских СМИ.
Итак, вернувшись из посольства домой, остаток вечера и часть ночи провел в раздумьях о превратностях дипломатической карьеры. Посреди ночи мое полусонное воображение рисовало картины скорой встречи с Москвой. Отгоняя невеселые мысли, утешал себя неожиданно представившейся возможностью повидаться с родителями.
Утро следующего дня в посольстве начал со сбора информации о происшедшем накануне в дипломатическом клубе. Напряженно вслушивался в новостные выпуски радиостанций, вещавших в основном из Сайгона, на Вьетнам и Юго-Восточную Азию, пробежал глазами странички "радиоперехвата" на французском (рассылаемые в то время вьетнамским МИДом краткие выдержки из сообщений западных информационных агентство). Конечно же, те не упустили случая посмаковать - и не без доли злорадства - вчерашний инцидент, снабдив корреспонденции из Ханоя броскими заголовками: "Дипломатический скандал в Ханое", "Сенсационное происшествие на китайском приеме", "Впервые в дипломатической практике Ханоя" и т.п.
Только к концу рабочего дня, когда удалось заполучить полный текст той памятной речи, я наконец вздохнул с облегчением. В ней прямая критика в адрес Советского Союза была не только в начале, но и повторена позже в другом месте речи, когда мы уже ушли в знак протеста с китайского приема.

Москва, октябрь 2008 г.
  
Оценка: 7.10*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023