Аннотация: У каждого человека есть периоды жизни, которые особым образом отразились в его сознании, оставили неизгладимые следы, запомнившись в мельчайших подробностях. Одним из таких отрезков моей жизни является период пребывания во Вьетнаме.
Каим Шайхитдинов
Дневник офицера
О Г Л А В Л Е Н И Е
стр.
Путь пролегает через Китай............................................. 2
Первые дни......................................................................... 18
У каждого человека есть периоды жизни, которые особым образом отразились в его сознании, оставили неизгладимые следы, запомнившись в мельчайших подробностях. Одним из таких отрезков моей жизни является период пребывания во Вьетнаме.
Многострадальный народ Вьетнама, сумевший одержать победу в войне над сильнейшим представителем империализма - США, показавший чудеса героизма, невиданной выдержки, потряс мою душу. Эта страна со сказочной природой: тропическими лесами, причудливыми горами, реками, удивительно красивым небом полюбилась моему сердцу. Об угасании этих чувств любви нет разговора даже по истечении многих лет жизни. Я люблю эту страну так же преданно и нежно как тогда, в тот день, когда я ступил на землю этой страны.
В течение года я исколесил Северный Вьетнам вдоль и поперек, проехав по его дорогам около сорока тысяч километров! Днем и ночью, под знойным солнцем и тропическими ливнями, во время бомбежек и редко выдававшихся свободных дней мы, советские военные, бок о бок с вьетнамскими друзьями шли к долгожданной победе. Из всех возможных сил били и уничтожали агрессора, спасали от смерти людей.
Иначе и быть не могло, ведь мы были представителями первой страны социализма!
Прошло много лет с тех пор. Но вновь и вновь встают перед глазами воронки из-под бомб, разрушенные города и села, заводы, школы и больницы.
Большинство из советских специалистов, побывавших во
Вьетнаме, были очевидцами Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, унесшей более двадцати миллионов жизней. Вьетнамцы знают об этой войне, много о ней расспрашивали. И недаром они обратились за помощью именно к советскому народу, народу, знающему цену борьбы за свою независимость.
Эта помощь пришла. И не только в виде вооружения и боевой техники, одежды, продовольствия, дипломатической и моральной поддержки. Пришли помогать л ю д и, порой рискуя своей жизнью, но честно выполняя свой интернациональный долг. Об этих людях, прошедших лишения и невзгоды ради свободы и независимости вьетнамского народа, о братьях-вьетнамцах, защищавших свою страну от агрессора, об их прекрасной стране этот рассказ.
ПУТЬ ПРОЛЕГАЕТ ЧЕРЕЗ КИТАЙ
В середине марта 1968 года Москва оказалась в снежной стихии. Тучи, спустившись на высоту птичьего полета, изрыгали на дома и улицы мягкие, крупные снежинки. Резкий ветер закручивал и гонял их по улицам, между домами. Выделывая замысловатые виражи, снежинки облепляли людей, таяли на их лицах и одежде.
Вечер. За углом гостиницы стоят автобусы с военными номерами. Большинство пассажиров уже сидят на своих местах, разговоры ведут вполголоса. Чувствуется, что настроение в салоне не веселое. Провожающих не много. Некоторых приехали провожать жены, родственники. Им не разрешено ехать в аэропорт.
Наступило назначенное время - все пришло в движение. Объятия, поцелуи... Вскоре захлопываются двери. Автобусы увозят людей в аэропорт, а там их ждут самолеты.
В полутьме салона не видно улыбающихся лиц. Я не исключение. Жена провожать не приехала, не смогла: на руках двое маленьких детей. В голове крутятся разные мысли, проносятся эпизоды из жизни, еще совсем недолгой: мне только тридцать один год. Школа, учеба в военном училище, служба на далекой границе, женитьба, еще учеба, рождение детей и многое другое вперемежку с мыслями о предстоящей командировке. Все в голове мелькает так быстро, как за окном автобуса огни встречных машин, свет и тьма попеременно.
Мы уже в самолете. Летим по маршруту Москва-Иркутск-Пекин-Ханой. Никто только не знает, где, сколько придется быть. Разговоры в Генеральном штабе в Москве в предыдущие дни ничего не прояснили. Возвратившиеся оттуда говорили по разному, в зависимости от обстановки: кто плыл морем из Владивостока в Хайфон, кто добирался через Китай поездом.
Вскоре стало чуть веселее, скованность рассеялась, как только самолет набрал высоту. Расстегнулись привязанные ремни, в проходе между креслами началось движение: стюардессы разносили напитки.
Усталость все же брала свое, последние дни в Москве были напряженными. Некоторые стали засыпать. Мне не спалось, я размышлял о прошедшем и будущем.
Я обратил внимание на одну особенность еще тогда, когда формировали нашу группу для работы в зенитно-ракетном полку Вьетнамской народной Армии . Наши ребята, все от мозга до костей военные люди, нисколько не изменились от того, что их переодели в гражданскую одежду. Происходило это на складе Округа. Примеривали костюмы, смотрели друг на друга и не признавали себя гражданскими людьми. Строгие лица, стройные фигуры. Походка выдавала военного человека , как ни старайся изобразить походку вразвалку. Я лично влюбился в военную форму еще в детские годы, когда впервые в жизни близко увидел людей в военной форме, вернувшихся живыми с войны.
В Пекин прилетели рано утром 16 марта. Это была первая посадка за пределами СССР. Пролетая над Монголией и северными провинциями Китая, мы ничего внизу не увидели, было темно. Увидеть хотелось земли древних народов, земли древних империй, история которых в той или иной степени коснулась и нас.
Когда самолет, снизившись, пробил облака, под нами вдруг возник совершенно незнакомый ландшафт: мрачные для начала весны темно-зеленые клочки полей вперемежку с серыми и черными участками земли. Виднелись небольшие селения, узкие ленты дорог и речек. Кое-где из труб тянулся синий дым. Не успели разобраться что к чему, все произошло настолько быстро, не успели даже всмотреться в раскинувшийся совсем рядом город Пекин, столицу КНР, как самолет с тупым глухим толчком резиновых лап коснулся земли и, гася скорость, покатился по бетонной полосе.
Моторы сбросили обороты, но винты еще продолжали вращаться. В это время мы рассматривали зеленое поле вдоль бетонки, находящиеся рядом станции посадки, небольшие технические сооружения и само здание аэропорта.
Столичный аэропорт Китая был совершенно пуст. Не было привычных очередей у касс, ожидающих своего рейса пассажиров, встречающих с букетами цветов.
Да, порой бывает так в жизни.
В стране идет революция. Культурная. А во время будущих событий и воюют, и митингуют. И аэропорты пустуют... Знаем, по книжкам, читали. У нас тоже были революции, в том числе и культурная, в тридцатые годы. Правда, теперь мы понимаем разницу между нашей и китайской революциями. У нас ее проводили власти, опираясь, в основном , на силовые структуры, работников Народного комиссариата внутренних дел, а здесь силами молодежи: хунвейбинов и дзаофаней. Цель ее: " создание новой по содержанию социалистической культуры для широких масс, приобщение к ней рабочих и крестьян". Однако любая революция не только создает, но и низвергает, отрицает, уничтожает. Вот эта сторона чаще играет главную роль при проведении таких грандиозных мероприятий. При этом не обходится без репрессий против неугодных (по идеологическим причинам и соображениям) кадров. Вместо них выдвигаются другие, более подходящие...
Однако я отвлекся несколько в сторону. Но все это к тому, чтобы пояснить читателю мысли, родившиеся в моем мозгу в пустом аэропорту столицы Китая, окутанного в этот период волнами народного движения. Несколько позже мы поняли, что пустые залы объясняются не только занятостью людей культурной революцией. Дело еще в том, что в то время в Китае авиация была плохо развита. В гражданской авиации числилось буквально несколько десятков самолетов. Из-за дороговизны билетов полеты на самолетах были не доступны простым людям. Кроме того, передвижения людей по стране осуществлялись строго по разрешению властей.
Связи между отдаленными провинциями осуществлялись с трудом.
В пустом зале первого этажа нас встретили представители посольства СССР в Китае. Их было двое. Первый из них - мужчина лет сорока, в очках, серьезный, интеллигентный. Второй, помоложе, разговорчивый и общительный, оказался переводчиком. Первый был чем-то озабочен, казалось, он был явно недоволен нашему присутствию здесь, будто его оторвали от каких-то важных и неотложных дел. Может быть так оно и было...
Время шло, но обстановка оставалась неясной. Одни говорили, что самолет на Шанхай полетит часа через два, а другие ожидали вылета к вечеру. Третьи поговаривали об экскурсии в столицу. Оказалось, что никаких поездок в Пекин не будет.
Ходить в одиночку, тем более отходить далеко от здания нам запретили.
Вскоре появился обслуживающий персонал, одетый в синюю униформу. Мы сидим в одном из залов на тумбах, креслах из коричневой кожи. К нам никто не заходит. Сидим и нехотя обсуждаем создавшуюся обстановку. Недалеко от нас открылся киоск. Подошли, поинтересовались: чем торгуют? Зажигалки, авторучки, женские кофточки. Даже коньяк. Купить что-либо мы не можем, у нас нет никаких юаней. Они есть, но в карманах наших руководителей, на всякий случай.
Тут же, недалеко от киоска, установили витрину. Две девушки, тоже в униформах, выставили книжечки, брошюрки. Ярко-красные цитатники Мао Цзе Дуна небольшого формата, специально для ношения в кармане. Они на английском, французском и русском языках. Некоторые книжечки раскрыты, отдельные абзацы и строчки даже подчеркнуты красным карандашом.
По всему этажу установлено много бюстов и портретов Мао. Они обвешаны красными флагами и лентами. Позже появились и свежие цветы.
Наши руководители вместе с посольскими куда-то ушли, наверно выяснять обстановку. А в это время в зал, где мы сидели, вошли дети детсадовского возраста. Во главе их девушка, по-видимому, воспитательница. Все идут строем, по двое в ряд. В руках у них портреты Мао или плакаты. На них есть надписи и на русском языке. Они для маленьких детей довольно тяжелы.
Дети выстроились вдоль стены. Появился человек в очках. Он низкого роста, возраст его трудно определить, где-то от тридцати до пятидесяти. Он через силу старается делать на лице улыбку, но это у него получается плохо. На ломаном русском языке, заглядывая после каждого слова в бумагу, он о чем-то декламирует. Через несколько секунд по взмаху руки воспитательницы дети начинают петь. Поют старательно громко. Далее следует что-то вроде танцев, то есть хождение по кругу. Нам ничего не остается , кроме как слушать. Мы уже понимаем, что дети поют о неугасающем красном солнце, о необъятной и могучей стране Востока, а также о советском ревизионизме. Девушка-воспитательница очень старалась, вместе с ней и детишки. Лицо девушки стало пунцовым, волосы то и дело падали ей на глаза. Ей даже некогда было их откидывать. Она довольно строго подгоняла ребятишек, кое-когда подталкивала. Дети стали, кажется, уставать, они уронили несколько плакатов, спотыкались, наступали друг другу на ножки.
Некоторые из наших шепотом стали предлагать уйти из зала, но было бы это правильным решением или нет, мы сомневались. Как раз в это время подошел наш руководитель , и, как будто угадав наше намерение, сказал вполголоса:
- Ни в коем случае не уходить. Скоро концерт закончится. Пусть себе детишки поют...
До Шанхая летим китайским рейсовым самолетом. В салоне вместе с нами около десятка пассажиров-китайцев. И нас чуть более двух десятков. В самолете еще много свободных мест. На полках для вещей, в карманах чехлов сидений оказалось много всякой пропагандистской литературы: брошюры, книги, цитатники. Некоторые из наших ребят просматривают их, но кладут обратно.
Во время полета, уже когда самолет набрал высоту, нам опять показали концерт. На этот раз силами экипажа и пассажиров. На русский переводила стюардесса, молодая и красивая девушка. Стоя перед нами около пилотской кабины, "артисты" исполняли песни под гитару. Танцев и плясок, правда, не было. Мы - "отступники от диктатуры пролетариата", "советские ревизионисты" - не думали уходить, куда уйдешь?
В Шанхае было намного теплее чем в Пекине, и мы вышли из самолета, сняв пальто, в одних пиджаках. Кругом зелень, тепло, даже душно.
Человек, оказавшись в непривычных условиях, в незнакомых краях, чувствует себя возбужденным, настроение бывает приподнятым, все ему ново, интересно. Мы тоже восхищались богатой природой, все было для нас интересно. Мы и раньше знали о трудолюбии китайцев, об их преданности своим обычаям, традициям, уважительном отношении к своей богатой истории. Но нынешний фанатизм... Порою жесткость. Мы этого не понимали и не принимали. Отсюда гнетущее чувство...
Мне припомнились первые годы нашей дружбы. Тогда, в начале пятидесятых годов, я учился в Казани, в военном училище. Как-то перед годовщиной Октябрьской революции мы пошли в увольнение. Мой товарищ предложил заглянуть к его родственникам. Нас пригласили за праздничный стол. Поужинав, мы, молодежь, вышли прогуляться по городу. С нами был двоюродный брат моего друга, студент геологического факультета Казанского Государственного университета. Был чудесный вечер. Снег выпал недавно. Он хрустел под ногами, весело сверкал от света уличных фонарей, еще не успевши смешаться со вчерашней грязью.
Пошли в сторону Кремля. Здесь, неподалеку, оказалось, живут сокурсники нашего студента. Решили зайти к ним и поздравить с Новым Годом. Здесь я впервые встретил я студентов-китайцев.
Они носили форму: темно-синие костюмы и фуражки с кокардами, которые носят геологи. Живут по два человека в комнате на первом этаже. Светлые просторные комнаты. Познакомились. Оказалось, что они неплохо говорят по-русски. Все были рады встрече. Шутили, смеялись. Играли в шахматы. Распили даже бутылку вина, поочередно провозглашая тосты в честь праздника, вечной и нерушимой дружбы между нашими народами.
Как не вспомнить об этом сейчас, спустя четырнадцать лет, находясь на родине наших тогдашних друзей? Где вы теперь, друзья, геологи? Какой бы между нами вышел разговор?
При выходе из самолета нас встретили трое китайцев. Я выходил из самолета одним из последних. Они разговаривали с нашим руководителем на английском языке. Переводил знакомый по Генштабу подполковник. О чем шел разговор, я тогда не понял, это выяснилось потом.
Обстановка в аэропорту Шанхая была более чем грустной. Это было видно по лицам встречавших самолет: как будто где-то здесь находился тяжелобольной человек, кончину которого ждали, но он все никак не умирал.
Время подходило к обеду, в желудках уже давно подсасывало. Мы ждали приглашения в ресторан: нас должны были кормить по пути следования (при достаточной длительности полета). Жаждали попробовать знаменитые блюда китайской кухни, о которой много слышали и читали. Еще в самолете пытались вспомнить их названия. Трепанги, бамбуковые ростки, жареные в масле рыбы... Но этому не было суждено сбыться в жизнь.
От наших руководителей потребовали расписаться в каких-то бумагах, заполненных иероглифами. Никто из наших по-китайски не понимал, тем более не знал китайской письменности. Китайцы уверяли наших, что это всего-навсего меню предстоящего обеда. Может быть так оно и было. Но с другой стороны стоимость обеда входит в стоимость билета, это принято на авиалиниях всех стран. Поэтому, к чему росписи?
Двери ресторана были раскрыты. Видим накрытые холодными закусками столы. Ясно, что столы накрыты для нас, но попробовать их не пришлось. Короче, пришлось нам в самолете покопаться в портфелях и чемоданах, чтобы найти какие-нибудь крохи хлеба или каких-то съедобных не испортившихся продуктов.
В аэропорту Чанша кроме привычного уже нам концерта пришлось увидеть нечто, что привело кое-кого из нас в настоящий ужас.
По громкоговорящей связи было объявлено, что концерт подготовлен работниками аэропорта и военнослужащими местного гарнизона. По ходу концерта стало ясно, что это - специально подготовленное выступление перед советскими специалистами, следующими во Вьетнам.
Организаторы концерта превзошли своих коллег из других городов. По враждебности, злобе. Многие выступления идут на русском языке. Перед участниками несколько микрофонов. Много девушек, одетых в полувоенную форму, а мужчины все военные. Здесь конкретно назывались фамилии руководителей Компартии Советского Союза и государства. Рекой лилась настоящая пропагандистская грязь. Слушать такой концерт в какой-то момент стало невозможным, и мы, посоветовавшись между собой, решили покинуть зал ожидания, где происходило это действо. Мы вышли из здания. Здесь было тихо.
Произошла небольшая заминка - нет зрителей! - но ненадолго. Руководители быстро нашли выход - они подключили микрофон к служебной громкоговорящей сети! Над нами задрожали мощные колоколы-громкоговорители. Более того, к нам вышло руководство аэропорта, стало настойчиво требовать нашего возвращения в здание. Откуда-то появились солдаты, причем вооруженные карабинами. Всех нас прижали к входу. Тем временем из колоколов неслось: "Разгромим северного соседа!" Да, не особенно приятно чувствовать себя бессильным, беспомощным, оторванным от Родины. Что мы могли сделать - два десятка человек, находящихся в чужой стране?
Сердце клокотало от обиды, ответные чувства рвались наружу. Хотелось ворваться в здание, разломать аппаратуру, колокола. Поневоле пришлось вернуться в здание.
Душой и опорой был наш генерал. Внешне он всегда был спокоен, улыбался, показывая ровные белые зубы. Медленно прохаживаясь между нами, шутил, подбадривал, успокаивал. Никогда не думал, что этот, казалось, вечно замкнутый, задумчивый человек может так резко перемениться и стать, когда появлялась в этом необходимость, улыбчивым, общительным, совсем другим человеком.
- Что, нервишки сдают? - спрашивал он, обращаясь к одному из молодых ребят. - Крепись, сынок. Веди себя так, как положено вести себя советскому человеку за границей. Выдержка, выдержка и еще раз выдержка - вот единственное наше оружие в данный момент!
Несколько минут спустя он говорил другим:
- Мы находимся не у себя дома. Будут случаи еще хлеще, еще сложнее. И вы будьте к этому готовы. Не дать себя спровоцировать, сохранить спокойствие, трезвый рассудок, значит обезоружить пока наших недругов, победить их.
Такие слова помогли нам и потом.
Последний город, в котором мы приземлились на территории Китая, был Наннинь. Здесь мы заканчивали свой полет по внутренним авиалиниям Китая и должны были пересесть в другой самолет, следующий международным рейсом до столицы ДРВ.
Наннинь, небольшой город на юге Китая, расположен в объятьях зелени, рисовых полей и огородов. Здесь уже тепло, нам, северянам, жарко.
Солнце опустилось к горизонту, его палящие лучи приятно ласкают лицо, припекая одежду, вызывают непривычную теплоту.
Здесь нас тоже ожидали сюрпризы, хотя каждый из нас пребывал в более лучшем настроении, чем ранее. Оставалось всего несколько часов времени до прибытия на место назначения.
В ожидании посадки мы сидим в здании аэропорта, стараясь быть ближе к воздушному потоку фенов, бесшумно и лениво крутящихся под потолком. Торопиться некуда, и вообще, все зависело не от нас.
Ночь опустилась резко, незаметно: темень окутала видневшиеся вдали горы, ветви бамбуковых и банановых деревьев, принеся с собой какое-то чувство таинственности и неопределенности. Подполковник Старостенко Иван Антонович, выходивший "погулять на свежем воздухе", подошел ко мне возбужденный, даже, сказал бы, испуганный; глаза блестят необычно, руки трясутся. Кинув в сторону летного поля, еле выговорил:
- Войска подтягиваются...
- Какие еще войска? - спрашиваю. Смотрю в ту сторону через большие витринные стекла и ничего не вижу. А Иван даже руку боится протянуть в ту сторону.
- Не знаю точно какие войска, но четко видел солдат с автоматами и пулеметами. Не меньше полка.
- Ваня, это за тобой, определенно. Думают, батальон не справится. Это кто-то из ребят шутит.
Но солдат видели и другие. Заговорили, заспорили. Встали, подходим к окнам и внимательно вглядываемся. Пока ничего не видим, но возбуждение нарастает. И я решаюсь выйти и посмотреть.
Да, действительно, недалеко от нас движется строй военных. Вот остановились. Затем послышался разговор. Закурили, некоторые сели прямо на бетонку. Карабины составили в "козлы". А я все смотрю в ту сторону, прикидываю - человек двести.
- Убедился? - спрашивает Иван Антонович. - К чему бы это?
- Понятия не имею, - говорю я, а сам ведь тоже думаю: "К чему это?"
Иван Старостенко - невысокий коренастый мужчина из донских казаков. Он командир дивизиона из того же полка, что и я. По служебному положению он мне подчинен, заместителю командира полка. По возрасту он старше меня на восемь лет, но друг к другу обращаемся на "ты". Человек он сложный, переменчивый в настроении. Характер тяжелый. "Себе на уме", - говорят о нем
сослуживцы. Нос крючком, взгляд из-под бровей, в целом красивое лицо. Несмотря на свои тридцать восемь лет, у него уже седые виски. Он тщеславен. Не имел ни высшего, ни специального образования, но повыситься по службе ему очень хотелось. Может быть и во Вьетнам напросился с этой целью - не знаю, не я отбирал людей.
Между тем за окнами вспыхнули костры. Взлетная полоса, силуэт стоявших там самолетов окрасились красно-багряным цветом. Казалось, самолетов стало больше, на них, как при пожаре, плясали тени. Прошло довольно много времени. И вдруг объявили: выходить на посадку. Тронулись одновременно. После выхода наружу получилась некоторая заминка - дальше не хотелось идти. Впереди пошли наши руководители, а за ними смелее тронулись и мы.
Костры продолжали гореть, в руках солдат сверкали факелы. Солдаты выстроились по обеим сторонам проходных дорожек. Как идти? Сквозь строй солдат?
Сразу на память пришло все, что знал о пропускании "сквозь строй", картина Тараса Шевченко, украинского поэта и художника. Но здесь проход сквозь строй представлялся страшнее чем на картине, ибо сегодняшние солдаты казались самыми страшными на свете. Идем все-таки сквозь строй. И чудо! - нас никто не трогает! Правда, каждый мускул, весь мозг оставались в наивысшем напряжении.
Наконец мы у самолета. Оглядываемся назад, чего не могли позволить минуту назад. Вздох облегчения - будто мы только что выбрались из горящего огня. И вправду: за нами горели многочисленные огни.
Но мы подозрительно долго стоим, не взлетаем. Ага, ожидали посадки другого самолета! Вот он садится, подруливает поближе.
Застывают пропеллеры. Из самолета выходят человек 10-15 военных, и они направляются сквозь тот самый строй в здание аэропорта (за всем этим наблюдаем в иллюминаторы).
Неясность с солдатами рассеивается после взлета самолета. По словам одного пилота, встречали какого-то важного албанского военачальника. Вот в чем было дело! А страху нагнали!
Летим уже над территорией Демократической Республики Вьетнам.
Всматриваемся в иллюминаторы, но земли не видно. Ни одного огонька, никакого признака жизни. Только на темном небе ярко светятся звезды. Такие яркие, как будто мы к ним приблизились. Таких ярких звезд я никогда не видел - так красиво!
Самолет пошел на снижение и сердце забилось сильнее - нам предстояло впервые в жизни ступить на землю Вьетнама.
Ханой раскинулся перед нами яркими огнями, так неожиданно, что стало немного не по себе: как же так, где светомаскировка? Город виден как на ладони и сбросить бомбу точно по цели ничто не мешает! Почему так ярко светилась столица - мы узнали потом.
Первое, что чувствовалось при выходе из самолета - давящая на все клетки тела духота. Густой и влажный воздух.
Встречать нас прибыло довольно много людей. Здесь представители посольства, командования советских военных специалистов, Генерального штаба Вьетнамской Народной армии, командования ПВО ВВС. Были приветственные речи и букеты цветов. Много цветов. Но церемония встречи продолжалась не долго, даже, кажется, была несколько скомкана. Некоторые встречающие беспокойно посматривали на часы.
Нам предложили побыстрее сесть в автобусы. Тут же тронулись, как только мы заняли свои места. Было два маленьких автобуса -УАЗика. Отъехали от аэропорта, вдруг стало темно, хоть глаза выколи.
Водитель, невысокого роста военный, ни разу не повернул свою голову в нашу сторону, но весело разговаривал с человеком, разместившимся рядом с ним на полу. Тот был в шлеме. Вел машину водитель играючи, мастерски. Движения его были настолько рассчитаны, что я залюбовался и не заметил, как подъехали к реке Красной. В темно-бурой воде плясали отражения огней с противоположного берега. Едва заметным силуэтом на фоне темно-серого горизонта высился большой мост через реку. Нескольких пролетов моста не было.
Въехали на понтонный мост. Он еле заметно покачивается на волнах. Двигаемся медленно в колонне с другими машинами буквально в метре от воды. Такая же колонна машин движется по другому мосту в противоположном направлении в двух сотнях метров от нас. Все идут с потушенными фарами, едва заметно светятся только подфарники. Огни города дают возможность обозревать все вокруг: и берега, и понтонные мосты, и волнистую ширь реки Красной.
Темнота наступила внезапно, так внезапно, что в течение нескольких секунд никто из нас не мог проронить слова. Слишком мы были увлечены окружающим пейзажем, слишком была заторможена реакция от незнакомого, непривычного. Громко загудели сирены, и только тогда мы поняли, что в столице объявлена воздушная тревога.
Через пару десятков секунд выехали с моста на берег, и машина на бешеной скорости понеслась по темным улицам города. Кое-где мелькали одинокие люди, велосипедисты, спешащие укрыться в бомбоубежищах. Наш водитель теперь молчал, крепко вцепившись в колесо руля, и сосредоточив свой взгляд на маршруте движения. Даже на поворотах и перекрестках он не снижал скорости. Наша судьба теперь целиком и полностью была во власти вьетнамского друга. Вдруг грохнули взрывы, и тут же на небольшой высоте с ревом пронеслись самолеты противника. Бомбили какой-то объект, так как грохоты взрывов доносились только с одного направления.
Машина резко затормозила за очередным поворотом. Вьетнамец, сидевший рядом с водителем, спокойно сказал по-русски:
- Бомбоубежище. Всем выходить! - Мы пошли за ним.
Это была гостиница "Занчу" ("Демократия"), где, как потом выяснилось, в основном, жили наши специалисты. Свет нигде не горел, в том числе и в самом бомбоубежище. Но люди, находившиеся там, имели в руках электрические карманные фонари. Они вели между собой ничего не значащие, не относящиеся к бомбежке разговоры. Мы, вновь прибывшие, молчали.
Грохот наверху прекратился, и через некоторое время дали свет. Тут некоторые увидели своих сослуживцев. Начались объятия, похлопывания по плечам, расспросы. "Как в Союзе?" , "А здесь?", "Я скоро домой!" Мало ли о чем могут говорить люди, не встречавшиеся возможно год, два или больше.
В основном говорили, конечно, о войне.
Мы здесь узнали о том, что из-за бомбежек основная жизнь: работа предприятий, некоторых учреждений, магазинов и других протекает в ночное время. Бомбят ночью реже. Городская электростанция работает исправно. Части ПВО своевременно предупреждают жителей города о начале налетов. (Вот почему мы увидели с самолета ярко освещенный город Ханой).
Вскоре мы опять - в автобусе. В нем теперь наших только 14 человек. Это полностью наша группа, направляющаяся в недавно сформированный 363 зенитно-ракетный полк. Пока направляемся к месту дислокации специалистов при Инженерно-ракетной службе Командования ПВО-ВВС. Это в 27 километрах от Ханоя.
Прибыли поздно, где-то около 12 часов ночи, усталые, изнуренные дорогой. С момента вылета из Москвы прошло около суток.
ПЕРВЫЕ ДНИ
Наше жилище теперь называлось бунгало и представляло из себя укрытое сверху и по бокам циновками и пальмовыми листьями помещение. Крыша покрыта листьями в несколько слоев, так что даже при сильных дождях вода с крыши стекает как по шиферу. Все держится на бамбуковом каркасе, связанном с помощью веревок. Гвозди для крепления здесь не применяются. Спим на деревянных щитах, установленных на козлах. Если сверху положить тюфяк, набитый соломой, получается что-то вроде кровати. Сверху они накрываются марлевыми пологами-москитниками, которые спасают от нашествия комаров, мошкары и других, которых здесь тьма-тьмущая. Пол земляной.
В нашем стане таких домов-бунгалов несколько. В некоторых из них живет по пятнадцать-двадцать человек. А нас разместили в небольшом. Мы - это командир нашей группы Дмитриев Александр Васильевич, специалист при командире дивизиона Татаринов Георгий Александрович и я, специалист при главном инженере полка. Над нашим жилищем раскинули свои ветви могучие деревья. Они спасают нас от палящих солнечных лучей и от "глаз" самолетов-разведчиков тоже. Рядом протекает река, ширина которой в этом месте достигает тридцати метров. На противоположном берегу виднеется сплошной лес, а в нем небольшая деревушка. О существовании которой узнаешь по дыму, стелящемуся утром и вечером вдоль реки, и по голосам детей, играющих как и все дети, как и везде, в разные игры. Рядом с нашим бунгало разместилась столовая под крышей старой-престарой пагоды. Она, возможно, построена еще тысяча лет тому назад, но никто точно ничего не может сказать. Здесь же рядом помещения для обслуживающего персонала (переводчики, повара, водители и др.) штаба, бани и т.д.
В первую ночь после приезда нас накормили и уложили в заранее приготовленные постели. Сказывалась и физическая усталость, и нервная. Уснули мертвецким сном.
Я проснулся от голосов, раздававшихся за стенами бунгало: "Тревога! Воздушная тревога!" Спросонья ничего не пойму, в чем дело. Где я? Темно - хоть глаза выколи. Почему так темно? Почему меня укутали? Оказывается, полог, который я сорвал при резком движении, упал на меня и всего запутал.
- Черт возьми, где же мои спички (у нас еще не было карманных фонарей)? - ворчит командир. Теперь только я соображаю, что я не у себя дома. Кое-как выпутываюсь из марли, вытаскиваю из-под подушки одежду. В это время в бунгало заходит переводчик. У него в руках электрический фонарь.
- Возьмите каски, они у каждого под кроватью. И прошу в убежище.
Нащупываю тяжелую стальную каску. Все вместе направляемся в убежище.
Бомбят где-то в стороне, уход в убежище обыкновенная предосторожность. Гул самолетов то приближается, то удаляется, и
только потом доносятся звуки разрывов. При выходе из убежища уже рассвело.
Так начинался первый день.
В Ханое пришлось быть через пару дней.
Выехали рано утром, затемно. Узкая дорожка петляет по лесу, едем медленно. Но вот и асфальт - машина бежит побыстрее. В столицу въехали, когда взошло солнце.
Город красив, весь в зелени. Здания невысокие, стоят в окружении пышных деревьев. Улицы в это время шумные, люди спешат на работу. Ясный день. Небо над городом голубое-голубое. Все по южному ярко, красиво. Утренний воздух чист.
Люди деловито, не спеша движутся по тротуарам, мостовым. Велосипедисты легко крутят свои педали. Велосипед здесь не роскошь, а средство передвижения.
Ханой тех лет был городом двух-трехэтажных домов своеобразной архитектуры.
Я пишу обо всем кратко, только о том, что особенно запомнилось, особенно характерно для страны, находящейся в состоянии войны. Тем не менее не мог удержаться от соблазна кое-что донести до читателя об этом городе.
Ханой расположен на берегах реки Красной на равнинной местности. Центр города - старый вьетнамский город - и новые кварталы. Они называются также французскими. Новые улицы широкие, тенистые, хотя и не похожи на европейские, но и не имеют ярко выраженных национальных черт.
В городе имеется знаменитое озеро Возвращенного меча. Легенда гласит о том, что Ле Лою, размышлявшему об освобождении своей страны от иноземных захватчиков на берегу этого озера, черепахой был вручен меч. Победив в освободительной войне против китайских поработителей, Ле Лой вернулся к этому озеру и вернул меч победы. Это было в 15 веке. С тех пор озеро называется озером Возвращенного меча.
В Ханое много памятников культуры, старины.
Пагода Хай ба Чынг (Пагода двух сестер Чынг) на озере, воздвигнутая в честь сестер-героинь, возглавлявших освободительное движение в 1 веке.
Пагода Донгда, построенная, как говорится в легенде, на костях убитых китайских завоевателей.
Великолепные здания Оперного театра (копия Парижской оперы), Государственного банка, Музея революции, католический собор Сент Жозер.
Трамвайных путей в городе мало. Движение однонаправленное. Долго приходится ждать вагон, ушедший в другом направлении.
Мост Лонгбьен через реку Красная соединяет правобережную часть столицы с районом Залям (на этой стороне находится аэропорт, где мы приземлились). Мост построен в 1902 году. Был разбит во время бомбардировок (поэтому нам с аэродрома пришлось перебираться по понтонному мосту), был временно восстановлен во время нашего пребывания.
Есть в городе так называемая Пагода на одной ноге. Это крохотная пагода, держащаяся действительно на деревянном одном колене.
В городе прекрасные парки.
Столица накануне войны насчитывала около миллиона жителей. Но надо думать, что в те дни их было значительно меньше, т.к. многие предприятия, организации и учреждения со своими сотрудниками были эвакуированы в сельские районы. Были эвакуированы так же школы и дошкольные учреждения.
Машины здесь преимущественно военные. Они покрыты камуфляжем, на крышах, капотах укреплены свежие зеленые ветви, листья, это для маскировки с воздуха. Стекла фар закрыты светомаскировкой.
Город оживляется в часы пик, но не шумный. Автомобили в окружении пешеходов и велосипедов движутся медленно, почти всегда с включенными звуковыми сигналами. Человеку, впервые попавшему в город, становится не по себе, будто где-то что-то случилось. Весь шум от автомашин. Иногда кажется, что разом все забыли правила дорожного движения. Да, тогда во Вьетнаме не было четких правил дорожного движения. Но за время пребывания во Вьетнаме редко встречал случаи аварий. Вьетнамские водители не темпераментны, спокойны и всегда уступят другим право первого проезда, хотя, перед тем, как разъехаться на перекрестке, могут долго стоять, размахивая руками друг перед другом.
Согласно Договору о взаимной помощи и сотрудничеству между СССР и ДРВ, выполняя свой долг перед народом, подвергшимся агрессии, правительство СССР направило сюда группу специалистов, в основном, военных. Для оказания помощи в обслуживании военной техники из Советского Союза техника поступала исключительно оборонительного характера: зенитно-ракетные комплексы, радиолокационные станции. Мы часто встречали здесь и врачей, и геологов, и преподавателей и др.
Старшим группы военных специалистов в то время был генерал-лейтенант авиации Владимир Никитович Абрамов. Человек, имеющий большой опыт жизни, участник Великой Отечественной войны. Он умело руководил коллективом военных специалистов, активно помогал вьетнамскому Главному командованию в вопросах планирования и организации противовоздушной обороны, обучения кадров. Он единственный из военных, который жил здесь с супругой. Остальные жили в гостинице "Занчу", неподалеку от Национального театра. В этой же гостинице, кроме советских, проживали корейцы, французские журналисты. В гостинице жизнь не прекращалась ни на одну минуту, даже ночью. Приезжали ребята из разных уголков страны, решали вопросы в любое время. Двери в номера, где проживали штабисты, врачи и другие специалисты, не закрывались. После тяжелых переходов, дальней дороги всегда можно было найти что перекусить. Ресторан на первом этаже работал с 6 утра до 11 часов вечера. Даже после одиннадцати часов помогла военная выручка: в номерах у ребят можно было найти чего поесть, и даже выпить.
Наша первая поездка в столицу - на представление командованию. Генералы Абрамов и Кульбаков (старший по зенитно-ракетной части) поговорили с каждым из нас, поставили персональные задачи. Для нас организовывались краткосрочные курсы, на которых мы должны были ускоренно войти в курс происходящих событий, изучить состояние дел в тех частях и подразделениях, где нам придется работать, выполнять свои обязанности. Впрочем, некоторые из нас никаких курсов и не проходили, выехали в свои части немедленно. Первое настоящее боевое "крещение" мы получили, попав под бомбежку при возвращении из Ханоя. Частые бомбардировки производились, как правило, с рассвета до 10-11 часов. Затем наступал перерыв часов до 4-5 после полудня. К вечеру бомбардировки вновь возобновлялись и продолжались весь вечер. Это не значит, что противник в остальное время не летал и не бомбил. Летал, бомбил, но меньше.
В этот день мы возвращались из Ханоя под вечер. Наш автобус только что проехал мимо колонны ракет, притаившейся под сводами деревьев. Было пять или шесть машин, довольно большая колонна, обычно они делают дневные "привалы" по две-три машины. Колонны с ракетами двигаются на огневые позиции только в ночное время, а днем пережидают налеты, а в это время водители отдыхают прямо тут же, в кабинах тягачей. По-видимому, в этот раз колонна была обнаружена разведывательными самолетами из-за своей громоздкости.
Налетело две пары истребителей-бомбардировщиков. Мы тотчас остановились и разбежались вдоль дороги. Я прыгнул в индивидуальный окоп (их вдоль дороги накопано предостаточно) и закрылся крышкой. Самолеты делают несколько заходов с пикирования. Бомбы падают впереди нас. Я не могу определить далеко ли, так как нет никакой практики, тем более сижу в окопе. Но я видел впереди деревню... Стоит страшный грохот, земля дрожит, она будто ежится.
Наконец самолеты улетели. Все стихло. Ребята, оглушенные от взрывов, вывалянные в грязи, медленно собираются у автобуса. Впечатлениями еще не делится никто, только слышны проклятия в адрес этих... К счастью, ни одна бомба не упала сзади нас, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Сдетонируй одна ракета, лежавшая на полуприцепе... могло окончиться значительно хуже.
А в деревушке, метрах в трехстах по пути нашего движения, были жертвы. Когда мы подъехали, там выносили погибших и раненых. Некоторые плакали, но криков или других звуков не было слышно: они стонали беззвучно. То, что бомбардировщики были нацелены на колонну ракет, не было сомнения. Но почему удар пришелся на деревню? По-видимому, это была ошибка со стороны летчиков.
ОКОПЫ, БОМБЫ, РАКЕТЫ
Стоит сказать об окопах и убежищах. Бомбежка может застать человека где угодно и когда угодно: на работе, дома, в дороге, в поле. Так как война против ДВР велась , в основном, с помощью авиации, то защищаться нужно было от бомб и ракетных снарядов. Каких только калибров бомб не применял агрессор! Начиная с шариковых бомб.
Шариковые бомбы применялись двух типов: "ананасы" и "апельсины". Первые представляют бомбочку величиной со стакан, то есть цилиндрической формы. Они на самолете размещаются в контейнерах в двадцати трубках, в каждой трубке по 18-25 штук. При сбрасывании у них раскрывается хвостовое оперение, поэтому они становятся похожими на ананас. "Апельсины" круглой формы, величиной с куриное яйцо, поверхность ребристая, темно-серого цвета. Круглые стальные шарики у бомб впрессованы в корпус. Последние "апельсины" вмещаются в контейнер по 500 штук. Шариковые бомбы предназначены исключительно для поражения людей. Притом впрессованные в корпус шарики имеют центр тяжести, не совпадающий с геометрическим центром шарика. Поэтому при попадании в тело человека движутся не по прямой, а по искривленной траектории. В наше время применялись шариковые бомбы замедленного действия. То есть, их рассыпают на определенной площади, а взрываются они при наступлении на них человека.
Широко применялись управляемые ракеты "булпап", начиненные взрывчаткой (до 450 килограммов), различные фугасные бомбы (до трех тысяч фунтов).
В наше время (шел уже четвертый год войны) применялись ракеты "шрайк" против станций наведения ракет зенитно-ракетных комплексов, а так же против других радиолокационных станций. Они довольно точно попадали в них, если не заметить их пуска и во время не выключить передатчик, на сигнал которого они самонаводятся.
Не будет преувеличением, если скажу, что вся территория Вьетнама была покрыта воронками, бомбами, осколками, развалинами и окопами.
Земля во Вьетнаме влажная, окопы без укрепления быстро осыпаются. Поэтому для устройства индивидуальных окопов во многих местах было налажено производство бетонных колец диаметром около 70 сантиметров. Они вкапываются вертикально в землю. Такие окопы устраивали везде, где человек мог оказаться при бомбежках: и в городах, и в селах, и вдоль дорог. Крышки самые разные; из разного материала. Хорошо укрывают от осколков. За состоянием окопов следят местные жители, так же как и состоянием большого количества ложных объектов и позиций зенитной артиллерии и ракетных подразделений.
Наши ребята не особенно любили пользоваться индивидуальными окопами, если можно употребить в данном случае понятие "любить прятаться в окопе от бомб". Во-первых, потому, что в них трудно поместиться крупному человеку и долго находиться. Во-вторых, частенько в них падают змеи. Были случаи укусов, поэтому этот психологический момент присутствовал. Тем более не всегда есть возможность проверять дно окопа: есть ли там змея? Однажды нам с ребятами пришлось пролежать во время бомбежки рядом с окопами и убежищем только потому, что, когда мы подбежали к убежищу, отсюда отползла довольно большого размера змея.
НА СТАРТОВЫХ ПОЗИЦИЯХ
Полк, в котором нам предстояло работать, ждал новый зенитно-ракетный комплекс. Комплекс - это вся техника и оборудование для обеспечения пуска ракет по цели: станция наведения, пусковые установки, электростанция и т.д. С командованием полка пока встречались редко, без техники особой необходимости не было. Проводили занятия с офицерами и солдатами, консультировали. Сами занимались упорно, не оставляя никакой свободной минуты. Хотелось быстрее втянуться в ритм здешней жизни. Внимательно выслушивали бывалых ребят, особенно о боях с воздушным противником. Стали с ними выезжать на боевые позиции. Эти выезды осуществлялись, в основном, с таким расчетом, чтобы к рассвету выполнить тот объем работ, который намечался. А на позицию прибывали к наступлению темноты, к концу основных налетов. Вся ночь в работе. Устранение неисправностей, настройки и регулировки требовали напряженной
умственной работы. Для возмещения затрачиваемой энергии на позиции с собой возим продукты. Пищу нам готовят повара из группы обслуживания. Обычно это отварная курица, консервы, овощи, фрукты, пиво, лимонад. Приходится кушать на ходу, в аппаратных кабинах, в машине. Иногда пища возвращается нетронутой: нет времени, нет аппетита...
Оставаться на стартовой позиции не разрешается, хотя в дневное время можно было бы здесь отдохнуть, не трясясь в машине десятки, сотни километров, туда-сюда. Если мы пытались остаться (бывало просто нет сил к рассвету и ты на ходу засыпаешь), вьетнамские товарищи умоляли нас поскорее, до начала утренних налетов, уехать, покинуть позицию. Но я не помню случая, чтобы наши уезжали, не завершив работы. Но мы находили лазейки. Чтобы не уезжать далеко от незавершенной работы, ехали отдыхать на день к ребятам из ближайшего полка. Тогда нас всех (в том числе переводчика, водителя) кормили ребята за свой счет.
Такой режим работы очень утомлял, усталость накапливалась быстро, в основном, из-за недосыпания, ведь днем уснуть трудно - жарко. Стараемся уснуть до восхода солнца, пусть даже в машине, по дороге домой. Если с 6-7 часов утра до обеда не поспишь, считай, что следующая ночь будет очень трудной. А если подряд три, четыре ночи?
Нас выручали дни, когда наши подразделения меняют свои позиции. В эти дни мы свободны, вьетнамские ребята обходятся без нас. Высыпаемся, как говорится, с запасом.
Бывают, конечно, и другие причины, когда не можешь уснуть.
Помню, стал засыпать, как только вошел в бунгало после работы,
еле забрался под москитник. Уснул почти мгновенно. И вдруг шум, беготня какая-то. Пытался не обращать внимания, не получается. Злость, злость... Не звук сирены ведь. Тогда понятно - нужно следовать в убежище. Нет, оказывается, затеяли наши ребята из обслуги резать поросенка. Здесь у вьетнамцев, прежде чем зарезать животное, дают ему "разогреться". Загоняют в специальные траншеи и начинают с помощью длинных шестов, палок гонять туда-сюда. При этом стоит неимоверный визг, крик. Смех, шум гоняющих ребят само собой. Они объясняют нам, что после такой процедуры мясо получается очень вкусным. Мясо, которое подавали нам на стол, действительно было очень вкусным. Но пропащий сон вместе с собой погашал и аппетит...
Объяснения по многим вопросам чаще всего давал донгти Сы, которого все звали на русский лад Саня. Он всегда был рядом на нашей базе, т.к. в течение всего дня занимался уборкой помещений, приносил в термосах чай, помогал на кухне (при этом непременно что-либо напевал. Это если рядом с ним никого не было. А если рядом собеседник, то его голос и смех все равно бы разбудил кого угодно). Удивительный это был парень, очень компанейский.
Ему 21 год. Худощавый, но с очень спортивной фигурой. Плотно налитые бронзовые мускулы, красивое приветливое лицо. По-русски говорил довольно сносно, т.к. в бюро обслуживания работал уже третий год. Старался быть в обращении вежливым. Начиная разговор, всегда вначале спрашивал, найдется ли время для того-то, того-то, а получив удовлетворительный ответ, от души благодарил собеседника, применяя весь арсенал благодарственных слов.
- Скажите, донти Каим, почему наши воины ПВО не могут сами справиться с правильным наведением ракет, а вынуждены призывать вас в помощь?
- Дело в том, - отвечал я ему, - что для правильного наведения ракет необходимо провести очень много предварительных работ по обслуживанию, настройке, регулировке, чистке, смазке. А для этого нужно много знать и уметь. Вашим ребятам пока не удалось многому научиться в условиях войны. Настанет время и мы здесь не будем нужны. Боевой работе ведь они научились лучше нас. А в другом пока мы помогаем.
- Правильно, товарищ Каим, согласен с вами, - заключал Саня.
Вопросов у Сани было много. Некоторые из них касались политической ситуации в регионе, отношений между государствами, особенно между СССР и США. Много велось разговоров о наших странах, народах, об их истории, обычаях. Немало узнал я о Вьетнаме от Сани. Так как под рукой не было никакой литературы на русском языке о Вьетнаме, об этом удивительном героическом народе, эти беседы очень помогали нам быстрее его понять, плодотворнее работать.
- У Вас какое-то не похожее на русское имя. Произносится просто. А вот фамилия у Вас длинная.
- Сколько в вашей стране живет национальностей и народностей? - спрашивал я его в свою очередь, хотя прекрасно знал, что их более двадцати, а потом отвечал: - У нас в стране их более ста. Я один из представителей. Иван Старостенко - украинец, Виктор Вшивцев - мордвин, Алмаз Ибрагимов тоже татарин.
- Я думаю, что Саня об этом догадывался, может быть даже кое-что знал из школьных учебников, но показывал свое удивление.
- Да-а, а внешне не скажешь, что среди вас есть разные народы, вон как вы дружно живете. Вы все здоровые, сильные, высокие ростом. Нам еще нужно много расти, чтобы догнать вас, - чистосердечно говорил Саня.
- Вот война закончится, заживете мирной, хорошей жизнью - догоните, - утешал я его.
ОСВАИВАЕМСЯ. НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
По разным делам нам часто приходилось бывать в Ханое. Это были всякого рода совещания, собрания, занятия. Позже, когда прекратились бомбардировки северных районов страны, мы выезжали в столицу с рассветом и успевали приехать к началу рабочего дня. А пока приходилось вставать часа в четыре ночи и добираться до Ханоя в темноте. Задерживались, в основном, на паромах-переправах. Простаиваешь, ожидая своей очереди, по несколько часов. Иногда пропускали, несколько нарушив очередность, вперед. Тогда прибываем рано, успеваем позавтракать горячим, остается время побродить по городу. Ходим пешком по тем местам, где раньше не приходилось бывать. На берег реки Красной почти всегда ходили. Любуешься и ходишь, ходишь молча по берегу, а вода в реке неспокойная, буйная...
В гостинице "Занчу", куда стекались все периферийные, были и некоторые развлечения. В вестибюле стоял теннисный стол, а во дворе китайский бильярд. Можно было сразиться в шахматы, было бы время. Во время этих поездок мы успевали познакомиться с обслуживающим персоналом гостиницы и ресторана. Это были, в основном, женщины. Особенно приветливо встречала нас официантка по имени Дьеп, переводится на русский - Красивая. Стройная тонкая фигура, длинная черная коса, улыбающееся милое лицо не могли оставить без трепетного внимания никого, кто входил в зал ресторана. Она говорила по-русски не очень хорошо, но объясняться с ней было приятно. Говорила она тихо, медленно подыскивая нужные слова. Она была женой офицера, но несколько лет не имела вестей от него. Был ли он жив, она не знала.
У меня с Дьеп дружеские отношения установились с самого начала. При встрече мы приветствовали друг друга как старые знакомые. Интересовались здоровьем, делами. Она непременно приглашала садиться за ее столы, без суеты, но быстро обслуживала.
В тот приезд, в конце мая, моя голова была побрита наголо, поэтому в ресторане появился в светлой капроновой шляпе. После коротких приветствий на расстоянии, я выбил в буфете талоны, и, сев как обычно, за ее столик, снял свою шляпу. Народу было мало, поэтому я ожидал, что Дьеп меня быстро обслужит, куда-то торопился. Но Дьеп, у которой необслуженных клиентов вовсе не оставалось, почему-то ко мне не подходила, более того, ушла в дальний угол зала. Там для официанток было оборудовано за ширмой место отдыха и переодевания. Я следил за ней и видел, как она несколько раз выглядывала из-за ширмы, но... не подходила. Я чувствовал, что там идет какой-то разговор обо мне, так как выходящие оттуда другие официантки, непременно проходили мимо меня и отворачиваясь. И, не желая вступать со мной в разговоры, как-то странно улыбались. Такого отношения к себе долго терпеть не мог. Что это - заговор против меня (шучу, конечно)? Почему меня не обслуживают, хотя вошедшие после меня уже позавтракали? Какая-то обида родилась во мне к Дьеп. Почему, почему? Я уже готов был от этой обиды встать и уйти, не покушав, но в это время ко мне подошла старшая официантка. Это была довольно симпатичная женщина лет пятидесяти. Улыбаясь, она поздоровалась со мной и начала очень длинный разговор о моих делах, здоровье, семье. Мне это, откровенно говоря, не нравилось, я односложно отвечал на ее вопросы.
- А письма из дома, донгти Каим, давно получали?
Я отвечал, что уже давно нет вестей из дома, хотя, мол, в последних письмах писали, что все нормально.
- Донгти Каим, скажите, пожалуйста, почему Вы сбрили волосы? У Вас какая-нибудь неприятность в жизни? Не ушла ли от Вас супруга? Извините меня за такой прямой вопрос.
Я рассмеялся.
- Все у меня в порядке, ань. Волосы постриг наголо потому, что жарко мне стало в вашем климате.
- Тогда все хорошо, донгти Каим, я скажу об этом Дьеп. Дайте Ваши талоны, я Вас быстро обслужу.
- Ань, минуточку. Почему Вы об этом должны говорить Дьеп? Разве ей не безразлично, при длинных волосах я или без них?
- Ей нужно сказать об этом. Дьеп без этого объяснения к Вам не подойдет. Дело в том, - продолжала она почти шепотом, - у нас мужчина без волос - это опозоренный человек. Ну, например, его жена бросила, или мужа осудили за воровство. Или муж отвергнут коллективом... Или...
Я уже смеялся во весь голос, не сдерживаясь от неожиданных слов. Вот, оказывается, в чем дело! Конечно, Дьеп должна была поступить именно так по отношению к "такому" мужчине! Только так и не иначе!
Я даже теперь был рад, что я без волос. Теперь я буду объяснять Дьеп о том, что у нас таких обычаев нет, и то, что я сделал - это чисто гигиеническая мера - ходить с чистыми, не потными волосами.
В два глотка проглотив поданный завтрак, я выскочил из ресторана, не забыв напялить при этом на голову свою капроновую шляпу. В этот день в ресторан больше не заходил, поужинал в номере гостиницы всухомятку.
Прошло около двух недель. Я опять по делам должен ехать в столицу. Я взглянул на себя в зеркало, медленно, черт побери, растут волосы! Хотя, как известно, в условиях вьетнамского влажного климата волосы и ногти растут в три раза быстрее чем у нас. Немедленно отправился к нашему нештатному парикмахеру Володе Ларкину.
- Володя, постриги, еду в Ханой.
- Да у Вас нечего стричь! - возражает он, но я настойчив, я требую.
Прическа обозначилась довольно хорошо. Теперь я пострижен под бокс, притом я просил Володю еще и еще пройтись нулевой машинкой по нижней части головы, чтобы контраст был сильнее.
... Дьеп была со мной очень любезна. Долго разговаривали, смеялись, но ни разу не вспомнили о том недоразумении при прошлой встрече.
ПЕРЕВОДЧИКИ НАМ И НЯМ
Первые месяцы работы во Вьетнаме были тяжелыми для нас. Мы, если сказать проще, притирались. Привыкали к новому порядку работы. Никто из нас до этого не работал через переводчиков. Мы вьетнамского языка совершенно не понимали. В дивизионах, правда, были люди, в той или иной мере знающие русский. Кто-то у нас учился в учебных заведениях, кто-то на курсах. Кто был отозван из Союза в связи с началом войны, в стране еще русский не успели освоить. Не возникало проблем с теми, кто учился 4, 5, 6 лет. Надо иметь ввиду и то, что переводчики с вьетнамской стороны также не в полной мере были готовы к полноценной работе. Количество специалистов росло, а переводчиков за один-два месяца не подготовишь. К каждому переводчика не приставишь, а работать надо.
Многие переводчики, проработавшие ранее с советскими специалистами, на высоте, с ними прекрасно работается. Те, кто только пришел с курсов, были совершенно не готовы. А таких в нашей группе было большинство.
Вместе с нами на базе жили несколько переводчиков. Они, по сути, были практикантами. Ехать с нами работать в дивизион было сущим мучением. Но ездить надо было, мы же понимали, что им тоже нужно учиться. Учиться можно, только постоянно находясь вместе с русскими. Хорошо, если приехав в дивизион, застанешь подготовленного товарища, а если нет? Подготовленные переводчики находились непосредственно в
дивизионах и командном пункте полка. Почему? Да потому, что они занимались с личным составом. Вся техническая литература на русском
языке. Чтобы работать с техникой, нужно читать инструкции, наставления. Без подготовленного переводчика здесь не обойтись. Многие переводчики, не имея технического образования, но постоянно работая с литературой рядом с техникой, становились неплохими специалистами. Мне часто приходилось видеть, как переводчики устраняли неисправности, проводили настройки, регулировки.
Порой дело доходило до курьезов.
Помню случай на одной из боевых позиций, где мне предстояло встретиться с вновь назначенным командиром полка. Нам было уже известно о назначении нового командира вместо ушедшего с повышением. Но встречи с ним еще не было. И вот мне предстоит встретиться с ним. Это было его желание, поэтому я не стал возражать, хотя эта встреча должна была состояться на равных уровнях: командир полка со специалистом при командире полка.
Несколько дней лил дождь. Погода была, что называется, донельзя паршивая: влажность сто процентов, вся одежда на теле постоянно сырая, нет спасу - холодно, между дождями дует ветер.
Мы с переводчиком, который сопровождал меня по дивизиону, пришли в палатку командира дивизиона. Там сидел незнакомый мне человек. Я представился, незнакомец так же. Его звали Тун. В палатке было тепло. На уровне головы горела большая электрическая лампочка.
Товарищ Тун пригласил нас за стол. Командир дивизиона начал хлопотать об угощении, стал расставлять на столе чашки, заварил чай, положил сигареты. Этого достаточно для начала разговора. Но, как принято здесь, сначала разговор не о главном: расспросы о здоровье, настроении, успехах, погоде. Штатные вопросы, такие же ответы. Вежливые слова, улыбки, кивки голов.
Переводчика, через которого шел наш разговор, я откровенно недолюбливал. Хотя об этом никогда вслух не высказывался. Он очень плохо переводил на русский, но и на вьетнамский. Я кое о чем уже мог судить, так как полгода изучал вьетнамский и мог, хоть и не слишком хорошо, говорить на вьетнамском. Собеседника я понимал, но вынужденный слушать и перевод, я сомневался: может переводчик прав, а командира понимаю не верно. Я старался быть спокойным, но на самом деле нервничал. Донгти Тун, к моему удовольствию, заметил это и, выдержав, пожалуй не более пяти минут, что-то сказал переводчику очень строго, даже, кажется, грубовато. Смысл его слов был таков: идите, погуляйте, теперь мы обойдемся без вас. Когда переводчик, смутившись, вышел из палатки, он повернулся в мою сторону и, улыбнувшись своим широким лицом, заговорил... на чистейшем русском языке.
- Я прошу извинить меня, товарищ Каим, но я обязан пользоваться услугами переводчиков при официальных встречах. Но официальная часть уже позади и, кроме того, товарищ Хуан, - он повернул голову в сторону командира дивизиона, - тот улыбнулся, - тоже понимает по-русски, мы обойдемся без него. Он кивнул головой в сторону выхода.
Я удивленно слушал и кивал головой. Удивленно потому , что до сих пор капитан Хуан считался среди нас незнающим по-русски. "К сожалению, по-русски не понимаю" , - говорил он. "Ну, да бог с ним", - сказал я про себя и перестал на него смотреть.
Тун пожаловался на то, как воинам ПВО трудно поддерживать боеготовность в условиях частых дождей. Особенно в период смены
позиций. Не все поддерживаются в пригодном для немедленного применения состоянии, дороги подъездные размыты. Машины застревают в грязи, затягиваются сроки приведения дивизионов в боеготовность. Опасность подвернуться бомбардировкам нарастает. Артиллерийские батареи и взводы не в состоянии прикрыть их из-за низкой плотности огня.
- Что говорить, даже стоящим на боевом дежурстве дивизионам эти дожди сильно мешают, - продолжал он. - В антенную систему попадает вода, из-за этого выходят из строя дорогостоящие генераторные лампы.
- А почему в антенны попадает вода? - спрашиваю. - Она непосредственно попасть не может. Если нет пробоин или других отверстий от случайных повреждений. Другое дело, если это в результате конденсирования воды.
- Но мы с главным инженером полка товарищем Анем обговорили мероприятия по борьбе с этим явлением.
- Я этого не знал. Если так, то это очень хорошо. Мы надеемся на помощь советских специалистов.
Я со своей стороны заверил, что наши специалисты оправдают доверие командования, не пожалеют своих сил для повышения боевой готовности полка.
Далее разговор перешел на другие темы. Оказалось, он учился в нашей стране, окончил военную академию. Вернулся во Вьетнам в период начала интенсивных бомбардировок. Занимал различные командные посты (должности) в войсках ПВО страны.
Нам понравился этот командир - деловитый, целенаправленный в своих мыслях и действиях.
Оказалось, у нас есть и общие знакомые. Мы подружились и до его ухода из полка на другую должность, поддерживали близкие отношения.
По дороге на базу я размышлял о причинах возникновения кровопролитного конфликта, приведшего к вовлечению в эту бессмысленную бойню двух великих держав и десятков других стран. Что лежит в основе этого? Кто виноват? Ведь убивают друг друга вьетнамцы. Страдают больше всего вьетнамцы. Потери несут будущие поколения вьетнамской нации...
Участок фронта, проходящий в районе 17 параллели не растянут на тысячи километров. Но это фронт огромного масштаба по значимости. Здесь проходит линия раздела между двумя враждебными системами: империализмом и социализмом. Это война хоть и не называется мировой, но она по всем параметрам - война мирового масштаба. И основные потери несет вьетнамский народ, многострадальный народ...
Дальше - больше: с 1965 года граница раздела между противниками расширилась многократно. Американцы начали широкомасштабную воздушную войну против Северного Вьетнама. Где граница между воздушным противником и обороняющимися? Это каждый квадратный километр земли, это каждый кубический километр атмосферы.
... 1965 год. Первые годы правления Л.И.Брежнева, ставшего Генеральным секретарем ЦК КПСС после смерти Н.С.Хрущева. Еще продолжается "оттепель", начавшаяся при Хрущеве. В печать проникают материалы из-за приоткрывающегося "железного занавеса". Помимо сведений о событиях в мире, печатающихся в советской прессе, можно увидеть перепечатку информации из зарубежных газет и журналов. В одном из московских журналов (еженедельник "За рубежом") появилась статья, посвященная Вьетнаму. Речь шла о событии американского самолета, вторгшегося в воздушное пространство ДРВ. Впервые сообщалось о применении управляемой зенитной ракеты. Самолет был сбит первой ракетой. Приводилась даже схема наведения ракеты. Это была сенсация для читателей журнала, так как до этого гражданское население не знало о поставке зенитно-управляемых ракет Вьетнаму. Ясно из статьи и схемы - это ракеты того же типа, какие стояли на вооружении в нашем подразделении!
Офицеры еще и еще перечитывают статью. Никаких сомнений нет - наши. До сих пор только на полигонах можно было увидеть пуски ракет и сбитие мишеней, а теперь, пожалуйста - они сбивают вражеские самолеты! Для того они сделаны, чтобы сбивать самолеты противника.
После этого у меня появилась большая уверенность в мощи и надежности оружия, имеющегося у меня в руках.
Но кто запускает их? Обнаруживает цель, осуществляет захват, производит пуск ракет - кто?
И я, долго не задумываясь, пишу рапорт по команде об отправке меня во Вьетнам. Пишу о том, что хорошо знаю материальную часть не только зенитно-ракетных комплексов, но и многих типов радиолокационных станций. Но мой рапорт где-то застрял. Не мог я узнать его судьбу, хотя не раз и пытался это сделать. "Служи там, где служишь, понадобишься - вызовут", - был ответ.
Мы тогда еще не знали, что регулярные воздушные налеты авиации США начались в начале 1965 года, что постепенно они перемещались на север, достигнув и провинцию Тханьхоа. Бомбардировкам подвергались переправы, шоссейные и железные дороги. Количество налетов с каждым годом увеличивалось.
