ArtOfWar. Трифанов Сергей. Невероятные истории

НЕВЕРОЯТНЫЕ ИСТОРИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Интервью, записанное Сергеем Трифановым, было переслано Артемом Драбкиным - сайт "Я помню..." - для журнала "Искусство войны" Уралу Сулейманову, который и передал его мне на рецензию в январе 2010 г.

К сожалению, далеко не бесспорный, во многом не соответствующий действительности материал (некоторые мои комментарии даны курсивом), нуждался в существенном редактировании и фактической корректировке.

Подлинность Ф.И.О. автора воспоминаний выяснить пока не удалось, как и получить официальное согласие на их публикацию.

Для сравнения читайте воспоминания полковника Исаева П.И.

http://www.nhat-nam.ru/vietnamwar/memory47.html

Необходимо отметить, что, несмотря на имеющиеся недостатки, представленный материал очень точно отражает мировоззрение, взгляды и отношение к действительности молодых людей нашей страны, в т.ч. армейской молодёжи периода 50-70-х годов ХХ века, что, безусловно, представляет определённую историческую ценность и вероятно даёт мне право на его публикацию.

-Н.Н. Колесник-

Полковник Александров Сергей Александрович

Глава 1. Что значило для нас защищать Родину.

Давно это было, начало 60-х годов. Наша страна была на подъеме, тогда весь народ жил вдохновением, в ожидании лучшей жизни, завтрашнего дня. Наши мысли и чувства были наполнены трудовыми подвигами советского народа, успехами нашего государства. В свое время Магнитка дала мощный импульс патриотическому подъему, а теперь у нас страна вставала от Белого до Черного моря, от Мурманска до Камчатки, как раз в это время открылась знаменитая Всесоюзная Архангельская лесопилка, кроме того, началось строительство БАМа, поднималась целина. Вступил в строй Днепрогэс, начали строить Саяно-Шушинскую ГЭС, и тут первый полет человека в космос, почему-то наш. После Гагарина в газетах стали регулярно появляться имена новых космонавтов: Титова, Быковского, Николаева, Терешковой ... Все это вдохновляло и ставило человек стремился к творчеству и созиданию. И каждый стремился быть полезен своей Родине.

Тогда была общность настолько сильная, что люди относились друг к другу по-братски. Мы ходили без приглашения в гости и порою в круглосуточно открытые двери. Состояние отношений в нашем обществе было совершенно другое, оно основывалось на открытости и доверии. Как мы доверяли своему государству и стране, так же и оно заботилось о нас, как раз начались крупные успехи в науке и техники, в медицине, во всех сферах производства и отраслях промышленности. Патриотизм был до мурашек жгуч. Мы, молодые люди, слушали гимн Советского Союза стоя.

Телевидение в начале 60-х гг. только появилось, я хорошо помню, как к нам в квартиру из Риги привезли телевизор с экраном диагональю 18 или 20 см, тогда все соседи сбегались, садились на голый деревянный пол и смотрели телевизионные программы. Было время ощущения перемен, но также в квартирах продолжали стоять печки-"титаны", это потом уже появился газ и остальное благоустройство. Ведь в стране все еще продолжало сказываться послевоенное время. И нас объединяло одно - идеология, любовь к Родине, то, с чем мы были вскормлены, впитали с молоком матери. И это единение, оно и давало нам окрыленность и жизненную силу, ощущение, что действительно, я мог в этом государстве себя выразить и найти. У каждого были большие перспективы во всех отраслях, в том числе и в получении образования, в выборе профессии. Тогда по всей стране требовались рабочие руки, как раз в это время на основе средней школы пошла система становления высших учебных заведений по всей стране. Военные училища стали высшими, это был очень большой шаг с точки зрения грамотности и подготовленности, повышения общеобразовательного уровня наших офицеров. Такова была обстановка, в которой я, как и многие другие молодые люди, рос, взрослел и осмысливал себя.

Я потомственный летчик, и мой отец, и мой отчим были военными летчиками. Отец мой однофамилец, у отчима другая фамилия. Дело в том, что мои родители прошли тяжелую школу испытаний Великой Отечественной войны, мой родной отец закончил службу в Германии в звании полковника, он имел два ордена Красной Звезды и орден Ленина, был заместителем командующего воздушной армии. Но дело в том, что моя мать уехала в Советский Союз, здесь познакомилась с моим будущим отчимом, с отцом они разошлись, а тогда разведенных сразу из заграницы отзывали, так было принято. Моя мать была решительная женщина, красивая, она летала во время войны стрелком-радистом на штурмовиках, прошла войну с 1942 г. И была до конца. Поэтому естественно, что ее характер и жизненные потребности формировались под сильным влиянием происходящего. Нравственнее состояние души человека во многом определялось степенью ответственности человека, а война это время жестокое. Там же, ведь, каждый ходил на грани смерти или военного трибунала, поэтому соответственно формировался и характер этих людей. Ну а нам, родившимся во время или после войны, тоже досталось хорошо, я, к примеру, родился в 1945 г. Моя родословная, помимо моей воли, дала мне определенные черты характера. Когда я поступил в высшее военное летное училище, то мой родной отец написал в "Красной Звезде" статью "Моя отцовская гордость". Я очень хорошо окончил среднюю школу, стремление учиться тогда было крайне важно для нас. В детстве я жил рядом с человеком, моим отчимом, который летал на современнейшей для тех времен реактивной технике начиная с 1952 г. Он меня возил на аэродром и можете себе представить, какую гордость и счастье я испытывал, когда он меня сажал в кресло современного по тем временам самолета, и я видел эти приборы, дышал неповторимым запахом летной кабины. Я смотрел на все это оборудование, на его мощь и, конечно же, во мне как у мальчишки зародилось желание быть не просто летчиком и космонавтом - быть выше земного притяжения. Сейчас ты уже понимаешь, как это все было по-детски искренне и восторженно, но для того времени реактивный самолет - это было что-то. Вот этот характерный звук его работающих двигателей, формы, которых раньше никто не видел, нет винта, ведь мы с детства знали, что самолеты на винте летают. Оказывается, есть еще и друга форма движения, реактивная тяга. Я скажу так, хотя я учился в то время еще и в музыкальной школе, по классу фортепиано, кстати, хорошо играл на аккордеоне, меня даже приглашали в джаз-банд на корабль, но после окончания средней школы отец сказал так:

- Пойдем-ка, дружок, посмотрим, какое у тебя здоровье.

Я прошел медкомиссию без сучка и без задоринки, так что мне, видимо, было предопределено судьбой стать летчиком. Тем более, что тогда авиация была на большом подъеме, появлялись буквально каждый год все новые и новые самолеты, начали вводиться сверхзвуковые самолеты, а летать на таком самолете было для меня выше всяких мечтаний. Как чудо! В то время я занимался многими видами спорта, в 14 лет я был второй ракетной в пинг-понг на Украине, очень хорошо играл в футбол, ручной мяч и баскетбол, даже скажу, что порой мне не хватало времени, чтобы отдаться какому-то определенному виду спорта. Кроме того, я учился в ДЮСШ, серьезно учился играть в волейбол, благо, к старшим классам я вытянулся и рост позволял. Помимо чисто физических видов спорта, я очень любил шахматы, возможно, мало учился, но хорошо знал математику, даже позже, когда я сдавал экзамены в высшую военно-воздушную Академию им. Ю.А. Гагарина, у нас был такой преподаватель Кюн на подготовительных курсах, так он сказал после решения мною очередной задачи:

- Ну, вы теперь знаете, кто должен получать "пятерки" на экзаменах!

У меня до сих пор осталась экзаменационная карточка с моей фотографией, и напротив предмета "математика" там стоит оценка "пять".

Глава 2. Учеба.

После окончания средней школы я написал и отправил по почте заявление в Тамбовское высшее летное училище, но вызов туда, опоздал и меня по разнарядке забирали в Ейское краснознаменное училище ВВС, потому что я был приписан к крымскому военкомату. Я туда приехал, посмотрел, там мне не понравилось, я хотел на ИЛ-28 летать, их там и в помине не было. Прихожу тогда в отдел кадров:

- Отдайте мне документы, я хочу в другое училище поступать.

- Мы не можем, обращайтесь в свой военкомат.

Я вернулся в военкомат, там мне говорят, куда, мол, я хочу. А я и сам не знаю. Сел на поезд, там встретил какого-то военного, я тогда еще не различал технические летные знаки на погонах, он мне и говорит:

- В Балашове есть ИЛ-28!

Я туда приезжаю, а там винты, АН-10, я спрашиваю у них:

- Где же ИЛ-28?

- В Тамбове.

К счастью, рядом все находилось, я поехал в Борисоглебск, оттуда в Тамбов. Как я обрадовался, действительно, ИЛ-28! Прихожу на КПП, а я был такой худощавый пацан, говорю:

- А как мне пройти?

- А кто вы такой?

- Приехал поступать в училище. - Посмотрел дежурный старшина мои документы и удивился:

- А чего ты сюда приехал, ты же в Крыму приписан?

- Я хочу на ИЛ-28! - Тогда вызвал дежурный капитана, тот пришел и говорит:

- Слушай, парень, здесь же Московский округ, куда ты ломишься!

- Да я хочу сюда. Вот мои документы, меня направляют в Ейское, а мне на ИЛ-28 хочется учиться.

Он позвонил в приемную комиссию, там говорят, что на меня вызов не высылали, хотя потом выяснилось, что мне даже уже пришел ответ на заявление. Так я просидел до вечера, там ведь был конкурс 8 человек на место, нас набрали всего 80, прошло сколько заявлений через руки приемной комисcии. А тут приехал какой-то! В итоге мне говорят:

- Ну ладно, иди в казарму, там переночуешь, а утром разберемся.

В итоге я попал в бараки, там много было ребят, человек по сто в каждом, и трехъярусные койки. На следующий день меня взяли кандидатом. Поначалу резали всех на медкомиссии, и капитально, но я прошел. Потом литература, математика, немецкий язык, химия, физика, экзаменов было очень много. Ребята-москвичи с гитарой и папиросой в зубах, вечером бухают, я же на третьем ярусе сижу и листаю книгу, учусь. Они на меня посмотрят и говорят:

- Ну, учись, учись.

Как белая ворона в черной стае. Потом первый экзамен прошел, "4", математику на "5" балов сдал, а по немецкому, который в совершенстве знал, "3" влепили. После сдачи все ждем списки, и вот мне говорят:

- Иди, смотри.

Я пошел, вижу, что поступил. Нам сразу выдали форму, впереди нас ожидал курс молодого бойца, где надо лазить по земле и таскать боеприпасы, ползать, в дождь и в слякоть. Поэтому выдали старую выстиранную форму. Курс шел где-то полтора месяца, а потом новая форма, погоны, пилотка шерстяная, ё-мое! Сапоги не кирзовые, а яловые, сапоги парадно-выходные хромовые, форма парадная! Одежду же забрали, и сказали:

- Ребята, вы КМБ уже прошли, будете учиться, так что вещи отправляйте домой к родителям.

Поступив в Тамбовское высшее военно-авиационное училище им. Марины Михайловны Расковой, я попал в летную среду. Нас учили опытные летчики, даже Кожедуб приезжал, но, естественно, он нас не учил летать, а просто выступал и рассказывал, как воевали наши отцы и даже деды советской авиации. Учили нас, скажу, откровенно, по-настоящему. Во-первых, это было строго регламентированное время учебы, у нас практически ежедневно уходило на обучение по 9 часов в сутки. Но знаете, мы все равно находили время и в футбол погонять, и в бильярд или волейбол сыграть. Хотя у нас, кроме учебного дня были и наряды, и караул. Причем учили нас, будущих летчиков, так же как новобранцев и во всех наземных войсках. При подготовке молодого бойца никаких поблажек не было, единственное, у нас была специфика с применением табельного оружия, которое мы затем всегда брали с собой в полет - это пистолет. У нас были Макаровы и ТТ, надо отметить, что последний намного более удобен, тем, что намного точнее, хотя и тяжелее. Из Макарова ты можешь с 25 метров не попасть в цель при слабой подготовке, а ТТ это уже был пистолет, который позволял свободно попадать по мишени до 50 метров, а при хорошей подготовке и до 70 метров. Ну и само собой, мы тогда стреляли из карабина СКС, я из него, как и из пистолета, стрелял неплохо. Рука была молодая, как говорится, недрожащая и устойчивая. По сути, такой курс молодого бойца шел у нас весь год. Нас сразу же поставили в рамки строгого режима, в 6 часов подъем, а в 10 отбой, и так на протяжении 4 лет. Вы можете себе представить, как человек меняется за эти 4 года? И тем, как мы готовились, полностью отдавались этому желанию, что я должен это перегрызть, вызубрить "Высшую математику" Беляева, или эту физику. Кроме названных, были такие предметы как теоретическая физика, начертательная геометрия, сопромат, химия, технология авиационных материалов. Нас погрузили в самые настоящие глубины материала, правда, надо сказать, что не все наши ребята могли все это постичь и осознать, потому что большую роль играл уровень подготовки, а он был еще не настолько высок. Нужно было еще хотя бы лет 5 для того, чтобы все те новые знания, которые нам давали, были введены в курс общеобразовательной школьной подготовки, ведь и учителя учились, наш профессорско-преподавательский состав получал совершенно другую подготовку на уровне достижений современной по тем временам науки и техники. Не случайно у нас регулярно появлялись члены-корреспонденты АН и академики, которые уже отдельно, не нас, курсантов, а именно профессорско-преподавательский состав готовили, а те в свою очередь крупицы математического высшего знания в доступной форме преподносили нам. Ведь у нас все равно упор ставился на то, чтобы подготовить летчика, нужно знать общеобразовательные науки. Но в любом случае, прежде всего, нужно знать самолет.

Поймите, ведь любой самолет требует определенного уровня знания об этом самолете, и изучить самолет совсем не просто сказать, мол, вот я выучил. В нем очень много систем и каждая из них важна в полете, потому что если я не буду знать, как работает та или иная система, что мне может показать этот прибор, какие технические параметры, то в полете ты уже не сможешь пилотировать в совершенстве. Ведь у каждого самолета свои летно-технические характеристики и маневренные возможности, приемистость двигателя и скороподъемность, возможности выполнения фигур высшего пилотажа. Находится в воздухе на самолете очень непросто, совсем не так, предположим, как на воздушном шаре или парашюте. Ты управляешь махиной, тем более что он летит со скоростью не 50 и не 60 км/час. Тут ты не можешь остановиться, как на дороге и подумать. Поэтому очень важно уметь управлять всем тем, что находится в самолете. Я с большой благодарностью отношусь к той системе обучения, которую дала нам наша Родина, и к тому объему знаний, который определил программу нашей подготовки. И вот на основе полученных знаний через 1,5 года мы пришли к тому, что начали летать. Для меня первым самолетом, на котором я самостоятельно поднялся в воздух, был учебно-тренировочный реактивный самолет Л-29. Вот что говорит моя летная книжка: общий налет 94 часа, из них с инструктором 56, а самостоятельно 38, количество посадок 246, самостоятельно 85. Это только на Л-29 за один год! Первое чему нас учили, это самому главному - уважать самолет и летные законы. Почему, потому что без этого летчик бы не состоялся, потому что опыт летной работы говорит о том, что слишком много крови в летном деле было именно из-за халатности и незнания. Или просто пренебрежительного отношения к самолету. Его нужно было не только любить, его нужно было чувствовать и отдаваться ему полностью. Так же как самолет отдает себя, когда ты им управляешь. Если ты это делаешь умело, то он о-го-го! А если ты неумел, то он сам становится для тебя в воздухе врагом. Он сразу будет представлять опасность для летчика, которую ты проморгаешь, если не относишься к нему с душою и знанием, ты моменты опасности не будешь даже замечать! Это очень важно, если он тебя слушается. Конечно, по стечению обстоятельств, ты можешь все равно выйти победителем из боя, но ты даже знать не будешь, где ошибся, но когда-то это, пусть в другой раз, все равно всплывет. Говорят, что у меня машина вторая жена, так самолет - это целая семья, где каждый член семьи (оборудование и система) представляет собой живого человека. И ты должен так к нему относиться, чтобы он тебя слушался и отдавал в небе все то, что должен.

Моим первым инструктором был капитан Авраменко, интересный мужчина, волевой и немногословный. Но когда мы в первый раз пришли на аэродром и нас накормили реактивной нормой, тогда, конечно, у всех было какое-то состояние, прямо как невесомость. Первый полет с инструктором, когда тебя сажают в отдельную кабину. Ты уже все знаешь, прошел немалое количество часов на тренажере, система обучения была такая, что ты часами сидишь в учебном классе в самолете, и изучаешь арматуру кабины. Ты должен настолько знать все, чтобы, не глядя, точно попадать рукой на определенные рычаги или системы управления самолетом или двигателем. Ты должен безошибочно смотреть на тот прибор, который тебе необходимо увидеть в доли секунды. Тогда нас еще продолжали учить летать по капот-горизонту, но в реактивной авиации при выполнении фигур высшего пилотажа такая система еще более-менее работает, но при полетах на боевые задания это уже отходило на второй план, полет был в основном приборный. Если бы в бою я уделял внимание только взгляду на капот-горизонт, то не успею основного - мне нужно видеть противника до 100 км, чтобы я мог правильно оценить воздушную обстановку, предвидеть, как она будет развиваться и что мне применить, чтобы поразить противника. Так что естественно, что я привязан не только к горизонту, но еще надо смотреть и в прицел, что он дает, и надо обращать внимание на приборы, которые отвечают за работу двигателей, следить за моим курсом, это навигационные приборы. Там ведь все на приборной доске, нас учили доходить до такого автоматизма, что за доли секунды надо уметь считывать всю информацию и более того, принять решение. Вот поэтому я и говорю, что уровень подготовки летчика - это непростая штука. Как летчик-индивидуум, так и каждый самолет имеет свои, определенные отличия, и на каждом самолете нужно прилетаться. Поэтому мы и были привязаны в училище к одному и тому же самолету. Естественно, в полку то же самое, я сяду на другой самолет, у меня совершенно другие ощущения. Ведь даже когда ты садишься на другой автомобиль, не свой, вроде бы и одной марки, но все равно чувствуешь себя совершенно по-другому. А с самолетом тем более.

Этот первый курс остался у меня в памяти как самое счастливое детство, до сих пор помню, как я вставал перед полетами, а мы летали каждый день, ведь представьте, с марта по октябрь сделать 246 посадок, т.е. по нескольку раз в день. Представляете, какая четкая была система обучения. И не случайно, что когда на следующем курсе я сел на ИЛ-28, который раза в 3 больше этого Л-29, то мы уже шли с боевым применением, я уже самостоятельно на нем налетал не 85, а 118 полетов. И с боевым применением, всего 134 часа, из них с инструктором только 55, а 79 уже самостоятельно. Но вот моменты притирки после перехода на новый самолет не ощущались, до этого нас очень часто вывозили на аэродром, мы сидели в кабине ИЛ-28, инструктор все показывал и рассказывал. Там уже ничего нового для нас не было, вся разница заключалась в том, что авиагоризонты на Л-29 были устаревшие, там АГД-1, а на ИЛ-29 уже был АГБ. В целом интересно, в одном случае горизонт "ходит", как шарик, а в другом самолетик, разные вещи. А так в основном все то же приборное оборудование, его тяга, приемистость, к этому, естественно, ты приработался, но все познается заранее, при подготовке. На ИЛ-28 была уже больше ответственность, ведь это большой самолет, на него по стремянке поднимаешься. Но дело в том, что сейчас, например, четко сказать, что какая-то сложность была в полете на ИЛ-28, я не могу. У нас было стремление летать на новом самолете.

И вот что мне написали в краткой характеристике после окончания училища: "Техника пилотирования на самолете ИЛ-28 отличная, тщательно готовится к каждому полету. Программу закончил без грубых отклонений в технике пилотирования. Перерывы в полетах на качестве пилотирования не сказываются". У нас действительно были специальные перерывы, когда нас сажали за парту, учили уже и тактике, и стратегии, и боевому применению. Естественно, продолжались лекции по высшим наукам. Давали возможность иметь перерыв в полетах, после которого, как ни странно, нас сажали на спарку, и что делали? Взлетаешь, инструктор тебе закрывает твой колпак "шторкой" специальной, и ты летишь по приборам, видимость миллион на миллион. Представляете, какой уровень подготовки? И перерыв специально, ведь если ты не подготовлен, то у тебя глаза, как у зайца будут бегать глаза, и ты ничего не считаешь с этой доски. Но если у тебя есть определенная последовательность в голове, и ты уже обучен, то перерыв в полетах сказывается только в более остром ощущении этого полета, но ни в коем случае ни в том, что ты что-то потерял, или не увидел. Тем более, еще и инструктор-то все видит, у него обзор, может выключить и один двигатель, ты продолжаешь сидеть под шторкой, как в сложных метеоусловиях, это очень серьезный элемент летной подготовки. Дело в том, что двигатели на ИЛ-28 были не по фюзеляжу, а крыльевые, и при выключении одного из них, появляется сильный разворачивающий момент, кренящий в сторону неработающего двигателя. Поэтому там реакция очень сложная, надо все учитывать, и по специальному прибору ЭУП нужно было поставить так, чтобы самолет не имел разворачивающего момента, т.е. создаешь так называемое "скольжение". Естественно, работа и тяга двигателя увеличивается, поэтому за доли секунды, нужна соответствующая реакция. При подготовке к полетам после перерыва готовишься намного тщательнее. И ты прорабатываешь все. Не зря показывают, как "Витязи" перед полетами на маленьких самолетиках определяют, что они будут выполнять. Так же и ты готовишься в училище. Но все-таки играет молодецкая задорность, еще не так серьезно ты боишься внештатной ситуации, ты не так серьезно воспринимаешь то, что написано в инструкции по эксплуатации данного самолета, там есть такой раздел: "Особые случаи в полете". Ведь там же все расписано, к этим случаям и относится отказ одного двигателя. Я скажу, что на самолетах, где разнос двигателей по крылу, у них появляется переворачивающий момент, поэтому и реакция должна быть мгновенной. И если я, например, ошибся и дал ногу не в ту сторону, то тем самым усугубляю это положение. А как ты поведёшь себя после этого трудно, сказать. Так что наш уровень подготовки на ИЛ-28 был крайне высок: мы полностью выполняли фигуры высшего пилотажа, крутились, это воспринималось для того времени как управление настоящим кораблем. Конечно, особое внимание уделялось боевому применению. Руководил у нас полетами полковник Чайковский, я хорошо помню, что у меня штурманом был капитан Тукалов, когда я как-то заходил на посадку (а нам сразу объявляли оценки, к примеру, "заход" - 4, "посадка" - 5), то я так поднял самолет, так зашел на посадку, что Чайковский, а у него был такой басистый голос, сказал мне одно слово:

- Молодец, - выше похвалы у нас не было.

Итого я налетал на ИЛ-28 255 полетов, из 118 самостоятельно, мы уже летали и днем и ночью.

Кормили нас великолепно, но 5-й реактивной норме, она была разработана соответствующим институтом, туда входит большое количество белков, жиров и углеводов, все питание было устроено на основе науки. Например, когда я летал на Ту-16 и Ту-22, то мы летали и по 6 часов, там получалось так, что я терял за полет 2,5 кг. Хотя нам давали и бортпайки. Однажды нам вместо них нам дали тюбики. Представляете, один, там бортпайков наберешь, мясные консервы, галеты, специальные кислородные конфеты, они снимают напряжение сухости во рту, ведь на 12 тысячах ты дышишь сжиженным кислородом, соки, термос с кофе, чаем, даже писсуар, а тут один тюбик. И говорят:

- Тебе одного хватит.

- Да вы чего? - Возмутился я не на шутку, - мне на 6 часов лететь.

И что интересно, я действительно съел один, вкусно. Но после этого я не мог ни есть, ни пить. В летную столовую ни ужинать, ни завтракать не пошел. Не хочу. Потом нам уже сказали, что в тюбике было питание для космонавтов, их на летном составе просто пробовали, на тех, кто летает много часов. Мы-то ходили по 6-7 часов, а Ту-95 в Семипалатинске до 48 часов без посадки были в воздухе, с дозаправкой топлива в Северном море. Тюбики оказались настолько питательны и безотходны, что усваивались организмом полностью, и выхода не было, даже по-маленькому не хочется.

Выпускные экзамены у нас были достаточно строгие, насколько нам давали уровень общеобразовательный высшей подготовки, настолько с нас и спрашивали, я попал в училище, которое впервые стало высшим, поэтому кроме всего прочего на нас опробовали систему обучения высшего образования. И на основе наших знаний должны были определить, какого качества получился продукт, уровень готовности, поэтому нами занималась Академия Наук и военные специалисты, они определяли на основе подготовки уровень готовности не только высшей школы, но и психологической. В первую очередь устойчивость и готовность выполнять задачу. Ведь это большая разница, научить летать человека можно, а вот воевать очень сложно. И я скажу так, что именно эта система обучения и подготовки дала нам возможность побеждать в боях с серьезным и равноценным противником. Вот я смотрю аттестат зрелости, меня удивило, что когда я обучался в 11 классе, то у нас уже шла профессиональная подготовка, и определялось будущее многих, мне, к примеру, после окончания средней школы была присвоена специальность "электрослесарь 1-го разряда". Так что у меня была рабочая специальность. Я с благодарностью вспоминаю это время. Но было всякое, и вот когда я поступал в Академию им Ю.А. Гагарина, по предмету тактика, принимавший экзамен человек, зная, что я был во Вьетнаме и какие мы применяли тактические приемы, для того, чтобы побеждать в воздухе, хотел поставить "удовлетворительно", но поставил "хорошо". И это чистый теоретик, никогда не бывший в бою. Я не знаю, что ему не понравилось в моем ответе, но очевидно, что-то было, задело его. А в то время, в 1969 г. мне решением государственной комиссии присвоили командно-авиационную квалификацию "летчика-инженера".

На выпускном вечере у нас был прославленный советский ас Иван Никитович Кожедуб, он подошел к нашей группе, я был со своей женой, он уже немножечко был под хмельком, и сказал:

- Ну, что, давайте выпьем за вашу удачу! - Нас, как закончивших с отличием, ему отдельно представили, и он нам жал руки, т.е. уже знал стоявших.

Подошел официант, а тогда были такие пузатые бутылки "Плиска" с болгарским коньяком, разлил нам, и мы в свою очередь подняли рюмки за Героя Советского Союза, он же Трижды Герой, сбивший 64 самолёта! Выпили, и тут Кожедуб говорит:

- А это на ваше счастье! - и вылил себе на голову рюмку. Заводной был мужик.

Глава 3. Начало службы.

Направление в часть происходило достаточно просто. В то время большая часть нашего выпуска, особенно те, кто имел хорошие знания и летную подготовку, попали в основном на Дальний Восток, в Барнаульское училище инструкторов, там и я стал инструктором. Но вскоре замучил командующего своими рапортами, и как только появилась возможность, меня направили в в/ч N N. Там я начал служить, полтора года летал на истребителях, и тут-то меня заметили.

Глава 4. Спецшкола.

Тогда это называлось "мандатная комиссия". Там присутствовали в основном люди в штатском, это были кэгэбисты, они наверняка немало лет проработали в качестве военных атташе в тех или иных государствах. Знали, кого можно, а кого нельзя брать, психологию людей хорошо изучили. Они из сотни аттестуемых отобрали 19 человек. Конечно, нам не говорили, сколько летчиков проверяли, но я знаю точно, что таких было очень много. Отбор шел в частях, потом по представлению командующих политотделов и особистов по согласованию с руководством полковых и дивизионных звеньев начинали проводить собеседования. Причем брали большей частью подготовленных молодых летчиков, у которых еще работала жилка, как у Александра Матросова. Отбор шел на личном собеседовании при закрытых дверях, что интересно. И предварительно мне никто ничего не говорил, это был удар в лоб, беседовал человек, я его не знал, расспрашивал о родителях, что и как, отвечал я с опаской, ведь после первой же беседы они проверяли все данные по родителям и по семье. Проходит время, 20 дней или месяц, человек снова появился, и начинает задавать такие вопросы:

- А как вы относитесь к отчиму? Как к отцу?

- Ну, как, по родственному.

- Вы контактируете или нет с отцом?

- Конечно, господи, встречаюсь. В отпуск я всегда заезжаю к родному отцу. Когда приезжаю к матери, то соответственно с отчимом вижусь. Потому что я вырос с ним, собственно говоря.

Но как они отбирали в итоге, я не знаю, это была закрытая тема, после многих часов бесед просто предложили. Сказали следующее:

- Как вы относитесь к интернациональному долгу?

- Я отношусь положительно, дружественным народам нужно помогать и защищать, учить нужно.

Хотя у меня отношения, как к союзникам к иностранным государствам, где горели конфликты, не было. Ведь в Анголе, к примеру, наши строили железобетонные заводы, а американцы открытым способом разрабатывали алмазы. Хотя после того как американцы ушли, то президент Эдуардо Дурш Сантос сразу заявил: "Вот теперь 300 лет рабства закончилось, начались 300 лет свободы!" И эта их свобода дошла до того, что когда наши моряки приходили в ангольский порт, молодые парни там за кусок мыла предлагали маму, сестру и кого угодно. У нас даже идеологического родства не было, интернациональный долг имел совершенно другое содержание. Мы защищали их так же, как и свою Родину, потому что таковы её интересы.

Но мне ничего не сказали, просто упомянули про долг и все, разговор шел в абстрактном плане. Я понял тогда, что нас готовят в какое-то государство. Но про Вьетнам я даже сначала не подумал. На полуострове Даманский началась какая-то заваруха с Китаем, но в то же время мы думали, что наши там справятся. Таманскую танковую дивизию перевели из Тамбовской области на Дальний Восток, ребята жили в палатках в 30-градусный мороз. Но туда уже перевели ракетные части средней дальности и большое количество мотострелковых частей. И я понял, что с Китаем это никак не связано. В итоге спросили снова, готов ли я, я выразил согласие, и сказали только тогда, что Вьетнам воюет уже 25 лет, показали фильм, как они утюжат В-52 и палубной штурмовой авиацией села и деревни, напалмом сжигают целые участки. Конечно, американцам нужен был этот плацдарм в Индокитайском регионе. Им нужен был выход в Индийский океан, чтобы держать этот лакомый кусок, австралийские и Филиппинские острова, там же огромное количество островов, за которые в свое время прятались авианосцы. Даже когда они вели боевые действия с Вьетнамом, то выходили на дальность полета палубной авиации, и после сразу же уходили и прятались за эти острова. А авианосец это очень хорошая и крупная цель, ведь авианосно-ударное соединение не развернется там, так что в качестве охраны были у авианосца в основном только фрегаты ЗУРО. Тогда они еще не пользовались самолетами-разведчиками "Трейсер" и "Хака", а были специальные радары, вышка на авианосце, ее было достаточно, чтобы держать в информационном блоке всю обстановку на побережье. Поэтому я скажу так, когда сказали про Вьетнам, показали фильм со зверствами американцев, то я аж зубами скрипел, такая злость физиологическая у меня появилась. Мне стало жалко этих вьетнамцев, в советское время умели ставить такие фильмы, что они хватали за душу, ты становишься участником этого действия на экране. Ведь советский человек шёл в школу с чувством собственного достоинства, и когда ты понимаешь, что попадаешь в ряды защитников государства, в частности Вьетнама, сразу появилась какая-то потребность изучить и познать. Возник вопрос, как американцы ведут боевые действия, с каких направлений и в какое время суток.

Тогда это тоже многое значило, потому что время суток определяет, какие головки самонаведения использовать, тепловую, радиолокационную или оптическую. И в спецшколе нам военные инструкторы дали исчерпывающий ответ на все вопросы. Ведь наши военные советники тоже не сидели сложа руки, собирали информацию, которая затем систематизировалась в разведывательном управлении Генштаба, потом это все перекладывалось на академии, там разработали систему, как американцы проводят операции и как им можно противостоять, и только после этого к нам приехали специалисты из общевойсковой академии им. Фрунзе, они рассказывали все. Мы знали, что противник первоначально использовал тактику массированных бомбовых ударов, позже с применением ни много ни мало самолетов В-52, в ударах участвовали до 40 самолетов. Это был дозвуковой самолет, но он ведь вез до 40 тонн бомб, кроме того, ракетное вооружение не так было развито в это время. Ведь Вьетнам, помимо всего прочего, служил американцам настоящим полигоном для испытаний, и чтобы увеличить боевую эффективность, они стали применять напалм. Также нам рассказывали, что уже были единичные случаи применения бомбовых кассет. Что это такое? У нас аналогом такой кассеты был РБК-350, это бомба весит 350 кг, но ее фюзеляж сделан из 2 частей и она спаяна, внутри наполнена небольшими шариковыми бомбами. Предположим, я ее бросаю с высоты в 4000 метров, она на 2000 метров разрывается, и из нее посыпались эти маленькие бомбочки. Есть такая науки "теория боевой эффективности" на основе теории вероятности. И вот такие бомбочки при полете имеют и вертикальную, и горизонтальную скорость, у них появляется эллипс рассеивания, и естественно площадь поражения сумасшедшая. После Вьетнама мы пробовали на Ту-16 такую кассетную бомбу, есть такой полигон Литовка под Хабаровском, заранее поставили в обычные капониры старые самолеты МиГ-17, а мы пришли эскадрильей и утюжили их ФАБ-250, каждый самолет берет 9 тонн, одна такая бомба может разрушить до квартала в городе. И мы отутюжили аэродром, 27 тонн выбросили и посмотрели, что там получилось - капониры изрыты, один самолет только поврежден был. Все остальное целенькое, а мы били еще и по полосе, туда попала только одна бомба, ее-то ширина 20 метров. А потом бросили РБК-350, в итоге все рулежные дороги и аэродром целы, все самолеты повреждены. Одна бомба! Вот тебе и боевая эффективность. И ведь применяли они это при поддержке штурмовой и палубной авиации. Такой тактике Вьетнам был не в силах противостоять, поэтому они просто-напросто зарылись в леса и укрылись в землянках.

Сначала мы отправили им зенитные ракетные комплексы и военспецов, но так, как хотелось, не получилось, появилась необходимость в нашей авиации. Почему, потому что авиация намного мобильнее средств ПВО, даже ракетных. И дальность действия достаточна для того, чтобы не допустить прихода палубной штурмовой авиации до побережья, тем более до цели. Но здесь уже играло роль целераспределение, на малой высоте свою задачу выполняли зенитные части, на средних и больших - наша авиация. Тактика разная, засада и расчистка воздушного пространства, свободная охота или вылет по боевой тревоге. В данный момент американцы предпочитали применять следующую тактику - появлялась группа демонстративных действий в составе нескольких групп F-5А "Скайхок", это палубный штурмовик, и по ним наносился удар ракетными войсками ПВО, в ответ американцы сразу же наносили удар по этим точкам. И зачастую после этого удара приходили опять-таки палубные штурмовики и начинали бомбить наземные цели. Естественно, что группы действовали под прикрытием истребителей F-4E "Фантом", это морской вариант нового по тем временам истребителя. Они предпочитали разное время суток, не привязывались ко времени. И немедленно реагировали на получаемую информацию о целях, она шла от наземной разведки. В первую очередь их интересовали административно-политические объекты, тем более, что военно-промышленных целей во Вьетнаме тогда не было. Они смотрели по аэрофотосъемке и выискивали деревни, т.е. опорные пункты войск, которые снабжали части провизией, ведь вьетнамцы были настоящими мастерами маскировки. Что американцы будут лес месить, они бомбили четко только те объекты, которые представляли интерес, и не останавливались перед уничтожением целых деревень и населенных пунктов. Они стремились к тому, чтобы подавить этот народ и заставить его сдаться. Но даже когда мы поддержали их просто мотострелковым вооружением, вьетнамцы капитально дали американцам, у них уже были очень большие потери в наземной войне. А вот в воздухе американцы в то время имели подавляющее превосходство.

Нас перевели в спецшколу в декабре 1971 г., где давали особый уровень подготовки, в первую очередь идеологический, но также серьезное внимание уделялось боевому применению и технике пилотирования. Четко тренировалась и психологическая устойчивость, там было 16 кабинетов, в которых проводились различные тесты, в том числе и током били. Был такой прибор - нарисована на экране синусоида, и туррельная установка, будем говорить, пушка, у меня здесь ручка управления самолетами две педали, правая и левая, там лампочки загораются, и мне нужно по синусоиде успевать вести. И все мои отклонения там записывались. Так я тренировался, дошел до определенной скорости, которая устраивала моих экзаменаторов, соответствовала их требованиям, а потом ты сидишь и четко водишь, ты уже вработался, классно получается, внутренне уже спокоен. И тут у тебя под ухом как даст сирена, да так, что перепонки дребезжат. И везде на табло загораются красные лампочки. А на тебе клипсы, вся твоя реакция записывается. А потом ведешь и раз - током тебя ударило. Интересные были кабинеты. Был и такой тренажер, табло, тебя закрывают в тубу, на экранчике самолет, и вокруг треугольник, крест, квадрат и круг, самолет маленький, быстро загорается самолетик и фигуры, потом все резко гаснет, только чуть-чуть видны ориентиры, и ты должен правильно поставить самолетик.

Был тренажер на реакцию - перед экраном сидишь и ждешь, вдруг неожиданно появляются и бегут цифры, считаются в доли секунды, ты должен успеть нажать на кнопку как можно быстрее, чтобы счет на экране остановился. И еще тренажер - экран, неожиданно лампочек 9 или 12, их нужно как можно быстрее подавить ногами или штурвалом.

Учили нас также летать на МиГ-21 уже с ракетным вооружением, НУРС и УРС, он по статусу ранга своего был самым лучшим самолетом того времени. Как-то я смотрел передачу, где во временных рамках оценивали боевые и летные качества самолета. Конечно, лучшим оказался "Мессершмит", после него еще несколько, но на 4-м месте стоял МиГ-21. Чем интересен этот самолет? У него очень хорошие скоростные и приемистые характеристики, он на средних и малых высотах непревзойден. Но вот на больших и стратосферных высотах у него был слабоват двигатель. И у него, естественно, подводило треугольное крыло в разреженном воздухе, все-таки у "Фантома" было стреловидное крыло, есть такое понятие как качество крыла, треугольное подводило на больших высотах. Так что мы туда не лезли, а так, истребитель пусть летает на 12-ти тысячах, ему что там, ракетой воздушную цель снимать?! Нас в первую очередь уже не учили, а натаскивали на слетанность звеньями. Естественно, летной книжки не существовало, я первое время считал вылеты, а потом бросил. Ведь даже шпаргалку нельзя было вести.

А вот с точки зрения общения с вьетнамцами, то нам практически не давали разговорников, все проходило очень быстро и скоро, только рассказали про историю Вьетнама, язык мы даже и не пробовали изучать. Кстати, мы с ними практически и не сталкивались. Нам рассказали, что это народ-труженик, был все время унижен, а тут еще это разделение страны на Северный и Южный Вьетнам. Вьетнамцы сами маленькие, худенькие, и нам преподносили так, что это дети, которых нужно взять на руки и нянчить. Вот примерно такая была психологическая подготовка. А идеология была однозначной - есть социализм и загнивающий капитализм.

Общефизические тренировки были сильны, еще начиная с училища, если зимой каждую неделю в воскресенье мы ходили по 10 км на лыжах, то летом бегали 3 км по пересеченной местности. А так мы занимались на кольцах, брусьях, батут, турник и лоппинг. После училища я даже как-то вышел в город, увидел трамвай, и подумал, что если я упрусь и потяну его, как коня за фал, то с такой физподготовкой, я его не отпущу, честное слово. Аж хрустело все, я мог свободно отжаться на одной руке 40 раз. Подъем с переворотом я мог сделать 20 раз. И делал "склепку", и подъем с жимом на две руки одновременно. А когда готовили во Вьетнам, то мы в основном стреляли из ТТ, кроме этого, на случай наземных боевых действий я стрелял из автомата Калашникова. Но в основном был пистолет.

Обучение длилось месяц, и днем и ночью и при прожекторах и при неблагоприятных метеоусловиях. Не знаю, кто еще учился там до этого, потому что мы не общались, даже в гарнизоне в разных местах и в разное время обучались, утечки информации не было никакой. Конечно, мы так друг друга видели, мы же все в форме. Но нас предупредили, чтобы мы как у лошади шорами закрыли себе глаза, ни с кем и ни о чем не общались. Я никому не задавал вопросов и ко мне никто не обращался. У меня был инструктор и еще 4-5 человек окружали меня и готовили. Единственное, меня из школы в часть отпустили, и я съездил домой, у меня дочь родилась, в субботу-воскресенье отпускали два раза. Обязательно был сопровождающий со мной, который меня в части отдал гарнизонному особисту, а когда к семье ездил, то он со мной был.

Инструкторами у меня были Евгений Иванович и Альберт Николаевич, они чаще других со мной занимались. Нам показывали основы рукопашного боя, но мы не тренировались, также не разрешали ни в футбол погонять, ни боксом позаниматься, видимо, опасались травм. И показывали рукопашные приемы медленно, но не в боевой обстановке, вот бить учили на человеческом теле, был специальный манометр, измерявший силу удара. Кроме того, там было специальное крутящееся бревно, я должен подсесть, чтобы по голове не получить после своего удара. И учили нырять под удар, ставили две такие установки по диагонали. Так что это были упражнения скорее на реакцию и скорость, чем рукопашная подготовка. Никаких экзаменов не было, все время отрабатывалась летная подготовка и боевое применение.

До последнего мы не знали, куда именно мы летим во Вьетнаме, только в последнюю неделю нам предоставили карту местности, мы изучали рельеф, почему, потому что для полетов надо иметь полное представление о том, где ты летаешь. Если в училище мы стреляли из пушечного вооружения по конусам, то здесь даже был реальный полет НУРС в летающую беспилотную цель. Снаряды были без фугасов, в том числе и пушечные, с тем, чтобы определить, попал ли ты. Очень большое внимание уделялось подготовке средств безопасности, в том числе умению катапультироваться. Несмотря на знания, уже полученные нами, мы прошли внеочередные тренировки на стендовой катапульте и пользованию НАЗО, и лодки в парашюте МЛАС-1, это одноместная специализированная оранжевая лодка, там был и жилет, все шло на высочайшем уровне. Ну и спасательный комплект, нож летный, там и пила была в нем, и чтобы какую-то железку открыть приспособление, в комбинезонах был пропитанный карман, куда ложился пистолет, он прикреплялся на специальный фал, так что если его выронишь, он никуда не денется. Нам не выдавали специальные антибиотики, но в высотном костюме на правой стороне ближе к колену всегда был анапон. Это обезболивающий наркотик. И никакого нового специального обмундирования нам не выдали, единственное, что мы взяли с собой пристрелянные пистолеты.

Когда мы готовились к вылету, то с нас сняли погоны, забрали удостоверение офицера и партбилет, у нас был только жетон титановый, но котором была выгравирована 7-значная цифра. Нас предупредили об отправке, мы были готовы, с нами уже хорошо поработали краснопогонники-замполиты. Они имели определенный опыт, как накачивать, стоял вопрос об интернациональном долге, и конечно идея сдерживания американского агрессора, которого надо остановить, ведь он стремится к мировому господству. И такая задача ложится на твои собственные плечи. Вставал вопрос, когда задумаешься, ведь не случайно жизнь дается, ведь ты должен нести добро и радость. Сейчас ты воспринимаешь такую задачу с позиции жизненного опыта, и задаешь себе вопрос, какого черта воевать друг с другом, ведь цивилизованный мир должен искать пути и средства сближения наций. Но в то время нас готовили к борьбе, был идеологический подъем.

Глава 5. Вьетнам.

Перелет во Вьетнам произошел в конце декабря 1971 г. на Ил-62, кроме меня было много человек, кроме летчиков и техники, солдат не было, тогда еще были сержанты и старшины сверхсрочной службы. Там везли специальное оборудование, тогда технология подготовки самолета была настолько отточена, там столько всего было из навигационного и приборного оборудования нужного для четкой подготовки. Хороший техник тогда очень сильно ценился. Наша группа летчиков, состояла из 19 человек. Посадили нас в самолет вечером, перелет проходил как обычно, летели практически ночью. Дело в том, что перед этим мы все хорошо поужинали, у нас были кислородные маски и вещмешки, чемоданов не брали. В нем были комбинезоны, каждый свой костюм взял, планшет, табельное оружие везли отдельно в ящике, но за каждым был закреплен свой номер. Мы надышались кислородом и уснули все. Практически, в то время все воспринималось как должное и спокойно, не было страха или озабоченности. Мы были как натянутые пружины, имели запас энергии. Когда прилетели, собственно говоря, это был аэродром в 70 км на юго-восток от Ханоя. Мы приземлились, сразу же подъехали машины "Урал" и спецмашины, которые забрали кислородное оборудование, и каждый из техников четко забирал свое. Все знали, кто и что будет делать. Нас же сразу посадили в автобус, предложили поесть, но мы есть не стали, просто-напросто легли поспать часа на 4. Разместили нас в землянках, все было там очень прилично. Землянка была бревенчатого типа, пол, потолок и стены оббиты досками, которые было покрыты лаком, культурно, обязательно вентилятор, кровати панцирная сетка, тумбочка, большая вешалка для нашей летной одежды. Кстати, мы форму, хотя она была и без погон, вообще не одевали, ходили только в лётной. В одной комнате нас было 4 человека: я, Виктор, Валентин и Вячеслав.

Утром позавтракали и начали изучать конкретно и детализировано район боевых действий. Завтрак был такой же, что и в Советском Союзе, кстати, за все время пребывания колорита вьетнамской кухни мы так и не почувствовали. Была только своя еда. Дело в том, что у всех обеспечение было чисто советское, нормированное. Правда, летчики и техники имели отдельные залы. На первом инструктаже перед нами появился командир полковник Николай Дмитриевич, который поставил задачу объектовой защиты г. Ханоя в юго-восточном секторе. Наша задача была такова: не допустить, чтобы штурмовая и бомбардировочная авиация противника дошла до цели и нанесла штурмовые и бомбовые удары. В последующем мы уже завоевывали это воздушное пространство, рубежи ПВО стали переноситься, если раньше они были на сухопутной территории, то теперь переносились на водную территорию. И мы стали не только по тревоге вылетать из засады и не допускать противника, занимались расчисткой воздушного пространства и в итоге перенесли линию обороны на 200 км от берега. Когда мы прибыли, ВВС Вьетнама находились в сложной ситуации, американцы положили много техники. В том числе и вьетнамских летчиков погибло немало, почему, потому что летать они умели, а воевать у них не совсем получалось. Во-первых, они не имели нашей подготовки и как летчики были скороспелые. Их подготовка была недостаточной, сам моральный дух и их психология была отлична от нашей. Если мы готовились воевать, то они готовились как бы летать. Кстати, американцы знали об этом, и первое время летали в наглую, зная о слабостях вьетнамцев. Даже заходили на бомбежку они первое время в первой половине дня, т.е. со стороны солнца. Для чего это делалось? На Тихом океане видимость миллион на миллион и солнце слепит очень хорошо, вот и попробуйте повоевать против солнца! Хотя нам и выдавались очки против солнца с затемнением 75%, но это мало помогало против такого яркого солнечного света, он там чистый, без аэрозолей и пыли. Поэтому и тактика боевых действий американцев была основана на использовании природных действий и условий. И вьетнамцы втягивались в такие бои, а ведь тепловые головки самонаведения у тебя сразу отпадают. И тут еще один очень важный момент - самым главным является умение оценивать воздушную обстановку, ее предвидеть, использовать маневренные данные самолета и его вооружение - это тоже умение. И очень большое. И если мы занимались этим в доли секунды, основное внимание было на прицел, тогда ведь совмещенной информации, как сейчас, не было, и на прицеле ты видишь только воздушную обстановку. И то ты видишь только метку на прицеле. Передатчик на самолете посылает запрос "свой-чужой", если он не отвечает, значит, это противник и его надо сбивать. На все остальное нужна доля секунды. Несмотря на то, что была командная система управления, там тоже есть свои хитрости. Не всегда на большом расстоянии была необходимость включать радиостанцию, пусть меня противник обнаруживает, а я не себя выдаю. И тут нужно смотреть, как самолеты распределены, и важно отметить, что тогда нужно было заходить с задней полусферы для пуска ракеты, всеракурсных ракет еще не было. И вот у вьетнамцев именно такой подготовки и не хватало.

Мы числились Боевой ударной группой, еще в спецшколе уже была слетанность звеньями, но размещались члены одного звена в разных землянках. Командиром моего звена все время пребывания был Валентин, он жил в другой землянке. Я скажу, это даже и правильно, ведь психологически всё время видеть одно и то же лицо не стоит. Боевые действия ведь так разворачивались, что с товарищами по землянке ты в разное время спишь и в разное время воюешь, хотя когда наносили массированный удар американцы, то мы поднимались в воздух все и по 2-3 раза в сутки. А если мы все время будем ходить строем, то нужна психологическая подготовка на совместимость. Хотя, конечно, нам было все равно, кто в комнате рядом со мной, ведь запах яловых сапог и курсантская казарма еще была жива в нашей памяти. А я так скажу, что с точки зрения подготовки там не было необходимости постоянно всем быть на готовности.

Особенности, о которых нам рассказал полковник, заключались только в том, чтобы не допустить нанесения ударов и применять весь боекомплект до последнего снаряда. Вторая особенность - уцелеть. Американцы тоже были сильны, но когда встретились с нами и получили хорошую взбучку, то стали сами задумываться, они же не могут за каждый вылет терять по 4-5 самолетов. Тогда и они стали применять свои возможности для борьбы с нами. Стали применять "этажерки", шли в шахматном порядке, а не по фронту, "четверки" летели не скученно, как раньше, а растягивали зону боевых действий. Но, несмотря на это мы отодвинули их от береговой черты, только все это было потом, а пока меня ждал первый боевой вылет.

Глава 6. Первый полет в небе над Вьетнамом.

Он произошел по боевой тревоге, это было 9 или 10 января 1972 г. Все было рядом, мы были обычным дежурным звеном, в готовности номер один, землянки располагались напротив стоянок. Самолеты всегда были готовы к вылету, заправлены ГСМ и боекомплект стоял полный. У нас было готово в пределах 40 самолетов к вылету. Все летчики были наши, вьетнамские летчики имели другую стоянку, находились с противоположной стороны взлетной полосы, у них был и свой пункт подготовки, и своя столовая, мы с ними не общались, вскоре они ушли с нашего на другой аэродром. Когда боевые действия вступили в активную фазу, то мы с вьетнамскими летчиками не контактировали, и они не летали с нами. Языковый барьер мешал, хотя вьетнамцы и понимали по-русски, ведь были подготовлены в Союзе, но я их даже и видел-то раз или два. Через полосу.

Тот первый вылет по боевой тревоге был днем (ночью я стал летать только через 2,5 - 3 месяца, до этого мы были дневные, потом стали всесуточные), до этого для ознакомления мы делали контрольный полет, чтобы немножечко оглядеться и над водной поверхностью пройти. В итоге мы столкнулись с противником над водой к юго-востоку от Ханоя. Я ничего не сбил, но увидел на своем экране засветку, впереди летели более опытные летчики, и они занимались целями. Я же увидел засветку противника без второй черточки, т.е. по системе "свой-чужой" это был враг. С нашего аэродрома сначала поднялись 21 самолет, они и вступили в бой, потом наши 12 самолетов новичков, мы были во втором эшелоне. Американцы тогда применяли только палубную авиацию, ведь В-52 с моей скоростью два числа маха. Это просто тихоход, я из него сделаю решето. Наше звено так и не вступило в бой, я не сделал ни одного выстрела, не было такой возможности, потому что на цель наводилась группа первого эшелона. Моя очередь так и не дошла, хотя я уже был настроен на гашетку нажать! Командир звена под конец сказал:

- Ну, распались, хоть немножечко покрутитесь!

Раз покрутились и пошли на аэродром. Тот бой закончился в пределах 17 - 20 минут. Разбор полета проводился командиром полка и еще во время разбора достаточно весомой служебной величиной был начальник разведки полка майор Иванов, он доложил все. Он рассказал о том, какая авиация была, с какого авианосца, у него были данные и агентурные, и космической разведки. И рассказывал, какой прием и какое вооружение применяли американцы, а командир полка подвел итог и сказал, что в бою было сбито 2 штурмовика, с нашей стороны потерь не было, а на нас, новичков, он практически не обратил внимания, только сказал комэску:

- С этими сами разберете.

А что там было разбирать, если мы только подойти успели, а воевать было уже не с кем. Второго эшелона у американцев не было. Нас, видимо, подняли с первоочередной целью приобретения боевого опыта, кроме того, видимо, была какая-то демонстративная группа у американцев во втором эшелоне, почему нас и подняли, но они могли объявится, и сразу уйти. Удара не было нанесено, они могли, конечно, и на малые высоты слететь, но ушли ведь. Какая у них была задумка, не понятно, но на КП зенитчики докладывали, на каком направлении и как далеко летят американцы. Они могли прийти в зону барражирования и как в засаде посидеть, могли сразу на больших или на малых высотах попытаться подобраться, мы начинали выстраивать свой боевой порядок в зависимости от ситуации. Разные способы подхода.

Тем не менее, комэск добросовестно разобрал с нами бой. Во-первых, он у каждого уточнил, кто что видел. Во-вторых, он нарисовал на доске эпюру воздушной обстановки. Какое перемещение делал мой противник, кто его еще видел, что бы мы предприняли, если бы эта цель не ушла. Т.е. мы уже излагали сове мышление о своих действиях, если бы они последовали. Естественно, он давал оценку твоего решения, какой бы ты маневр сделал, что бы применил. Как бы ты взаимодействовал, если бы у американцев шел следующий эшелон. Самолеты противника, также как и наши, они начинают смешиваться. Ведь если ты будешь зевать и смотреть на экран, кто и что делает, то тебя хлопнут. Ведь с противником можно столкнуться, это нигде не прописано, но вот со своим товарищем, это уже дело серьезное. Нас на разборе присутствовало все 19 новичков, хотя вылетело нас только 4 звена.

Глава 7. Наш аэродром.

Что представлял собой наш аэродром? Одна взлетная полоса, шириной 30 метров, длиной 2700 метров. Вьетнамские стоянки были на восточной стороне, наши на западной, курс взлета 340-160 градусов. Были фонари для подсветки в ночное время, место расположения самолетов - капониров с нашей стороны 6 или 7, а так в основном стояли специальные стойки на дисках "БЕЛАЗов", куда ставили самолет, и маскировочная сетка натягивалась. Когда сверху летишь, то не отличишь его от джунглей. Кстати, мы все местную растительность называли "лесом", как-то сближало нас название. Вокруг аэродрома стоял этот самый лес, сетки были специальные, не как у нас камуфлированные желтым и зеленым, а там только зелень, зелень и зелень. Стоянки были прямо рядом с границей леса, и практически когда ставили сетку, то все сливалось, а ее снять мгновение. На нашей стороне было несколько десятков землянок, впереди наших землянки техников, они стояли около самолетов, а мы немного глубже, ближе к классу подготовки и КП, кстати, на период полетов выезжала камуфлированная машина, на которой находился СКП (стартовый командный пункт) он и разрешал взлет и посадку. Но в общем, если знаешь место, по полосу все равно видно с воздуха.

Охрану аэродрома осуществляли вьетнамские войска. По периметру аэродрома стояла воинская часть, она была достаточно глубоко эшелонированной, вьетнамцы не так строили объектовую оборону, как мы. У нас же вышки везде наставлены, свободное простреливаемое пространство. Они совершенно по-другому, у них даже вся охрана осуществлялась определенными знаками, они в блиндажах, и в джунглях засядут, но всегда находились друг от друга на расстоянии прямой видимости. Закрытых зон, т.е. минных полей и т.д., как у нас принято, у них не было. Нам это не удалось увидеть, по крайней мере. Наш контингент охраной не занимался, и о них никакой информации мы не имели.

Засылать агентуру американцы может, и пытались, но у нас таких разговоров не велось однозначно. Конечно, могли быть разведчики, внедренные уже десятки лет тому назад, ведь там война шла 25 лет. Мы прекрасно знаем, что в любой стране, как бы люди ни были преданы, кто-то, когда-то все равно перейдет на сторону врага. Пусть это будет не географический переход, а моральный и психологический. Но, по крайней мере, фактор неожиданности появления русских летчиков, все-таки имел место для американцев. С началом боевых действий они все еще вели себя довольно нагловато, т.е. точно так же, как и до нашего появления. И никаких изменений в действиях не провели, но когда они получили по зубам, да и информация могла пройти, что здесь есть советские летчики. И они сразу присели, стали думать, что делать. Массированных ударов уже не было, только налеты штурмовой палубной авиации. Это были собственно штурмовики и даже на "Фантомы" они подвески делали, возможно, они уже апробировали такую тактику в Европе, или это была придумка для Вьетнама, но у нас была информация, что американцы могут применять свои истребители для нанесения ракетных ударов.

Дожди на аэродроме шли периодично, но там достаточно высокие температуры и полоса была сделана по немецкому типу с дренажем. И что там ширина 30 метров, это небольшая. Мы же сами как-то не замечали непогоды, ведь молодость, ноги выше потолка летали.

Досуг на базе был следующим: карт не было, были шахматы и мини-бильярд, книги, я, к примеру, перечитал всего Сабатини, про морских пиратов, Проспер Меримэ, потом фильмы, конечно, не "Чапаев", но были только советские. А вот романтику летного учения мы прошли еще в училище, я читал воспоминания наших летчиков, и про боевые вылеты, и про полярников, и про Маресьева. А вот во Вьетнаме про пиратов меня увлекло очень, тем более такой слог у Сабатини, что предложение ложится как масло на хлеб. Горячительные напитки у нас употреблять не запрещалось, дело в том, что там обстановка была такая, все время могут вызвать. Естественно, после сбитого я мог выпить 100 гр, тут ничего зазорного нет. А так, не было потребности, хотя когда мы в столовую приходили, там всегда стоял холодильник с напитками, бери, какие хочешь. И само состояние души не жаждало этого. Ведь тропики, жарко, как в поговорке: "Водку? В жару? Стаканами? С удовольствием..." Вот эта поговорка оттуда.

Мылись очень просто - у нас везде стояли душевые кабинки, был сделан большой сетчатый навес глубже в "лес", а для стирки у нас были специальные большие корыта, куда заливалась вода, они секционные, комбинезон снял и туда опустил. Высыхало на жаре все очень быстро (на самом деле при постоянной влажности 99.9% выстиранная рубашка, провисевшая на солнцепеке целый день - не высыхала). А высотные костюмы обрабатывались специалистами. Вот по воде ограничений не было. Воды и моющих средств было достаточно, у меня на койке лежало всегда по 5-6 полотенец.

Всего на базе наших было около 50 человек вместе с комсоставом. Когда мы прибыли, там уже были ребята, также говорили, что был какой-то резерв, но я их не видел, они находились где-то на другой точке, и там был, как бы, аэродром подскока. А так, на базе, было в пределах 50 человек. Кроме 35 летчиков, хотя я не знаю штатной численности, общих построений у нас не было (если не было общих построений, то периодически должен быть общий сбор л/с группы, иначе это не военная группа, а туристическая), сюда входили командир группы и два зама, начальники КП, начальник разведки, кэгэбисты и политорганы. Если первые боевые задачи нам ставил непосредственно командир полка, то в последующем, когда мы перенесли рубеж боевых действий на воду, то работать стали с комэском Эдуардом Николаевичем, уже он ставил задачи.

Подписка и уровень ответственности приводили к тому, что болтологии у нас не было. Хоть мы и были молодые, но уже своим умом мы постарели. Воспринимали очень серьезно многое. И подписка, и камуфляж, все под одно лицо. Там была совершенно другая, чем в мирное время, обстановка и состояние души. Мы все понимали, что мы там временно, и не хотели оступаться. Да, за нами следили, нас контролировали, но это было негласно. Я сам лично заметил одного парня, он явно не летчик и не техник, а хрен его знает, кто он такой. Он ходил в комбинезоне, но точно не летчик, а техники ходили в техническом. Вся разница заключалась в том, что у нас молнии на карманах, а у них пуговицы. Непонятно, но и понятно кто это был.

Газеты нам давали регулярно, почты не было. Можно было брать "Красную Звезду", "Комсомолку", "Правду", "Известия", какую хочешь. И опоздание было максимум трехдневное, а так два дня, там же постоянно самолеты летали (почта, в т.ч. газеты, приходила не чаще, чем 1-2 раз в месяц). И потом я так понял, что, возможно, какую-то матрицу передавали вьетнамцам, и они печатали. У дедушки Хо тоже установка своя была, ведь наш контингент был достаточно большой, военных специалистов немало, только сухопутных войск наших не было. Политработники у нас были, не летчики и не техники, даже не авиационные люди, скорее всего, это чекисты, закончившие военно-политическую академию им. Ленина, они ранее были наземными советниками для вьетнамцев, а теперь после перехода американцев от наземных к воздушных операциям их послали к нам (в подразделениях ВНА вообще никогда не было наших советников-политработников, только в полковых группах СВС были заместители командира по политчасти, а в зенитно-ракетных дивизионах избирались парторги и групкомсорги из числа боевых офицеров и сержантов срочной службы). Но чтобы они нам надоедали, такого не было. Единственное, они могли появиться, особенно поначалу, а потом либо поздравить приходили или могли мимо пробежать, поинтересоваться, как у тебя дела.

Глава 9. Наконец-то сбил!

После 10 января американцы дней 10 не летали, а потом пошла самая настоящая мясорубка. Странно они начали действовать, мелкими группами, 2 или 3 - 4, кстати, парами они почти не ходили, и на протяжении практически всех суток. Тогда пошли серьезные завязки, где-то к концу января установилась нормальная погода, ведь палубная авиация летает при волнении моря в пределе 4-6 баллов. Очевидно, они уже обмозговали свои действия, и подготовились. Уже знали, что есть советские летчики, я слышал, что наши начали летать с 1968 г., но раньше о наборах во Вьетнам мы не слышали. В январе я делал по 2 вылета в дежурные сутки, это только непосредственно наше звено. И все время не было возможности выйти на противника, и оружия не применял.

И вот 17 февраля 1972 г. мы вылетели как обычно по тревоге, я шел во втором эшелоне, когда первые звенья уже завязались в воздушном бою, получилось так, что с другого направления шла группа, нас сразу перенацелили, бой завязался с противником в итоге. Мы удачно подошли, это было как раз почти в середине дня, группа шла с северо-востока, а мы были на юго-востоке, когда нам сделали перенацеливание, и мы зашли со стороны солнца. Это ведь тоже немаловажный фактор в бою, но самое главное заключалось в том, то ли они нас проморгали, но получилось так, что мы зашли под углом в 90 градусов. Их было 16 самолетов у меня на экране, он шли "четверками" эшелонировано в шахматном порядке, и когда мы сделали маневр, нас было 3 звена, наше взяло последнюю в группе "четверку", они сразу стали маневрировать, но я ухватил и уже не отпустил штурмовик. Они стали маневрировать самостоятельно, я заходил с задней полусферы, как мы знали, у них уже была система оповещения, это был такой прибор, разделенный на 4 сектора, если обнаружение идет с одной сферы, то он получал сигнал, что сзади на него идет нападение. Вот когда я вышел на визуальный контакт, то по прицелу за ним не пойдешь, иначе можно потерять свое пространственное положение. С момента обнаружения и захода на цель, я его видел на расстоянии 2 км, даже НУРС так можно было делать - я прицелился по прицелу и ударил, и представьте, себе попал с 2 км - НУРС в него всадил, и, видимо, попал в двигатель, потому что он взорвался сразу. После этого он, естественно сразу потерял скорость, и на него у меня уже никакого внимания не было, так что катапультировался ли пилот, я не знаю, потому что сразу начал искать другие цели, впередиидущие. Но американцы сразу на малую высоту нырнули и ушли назад. Они даже до береговой черты сбросили бомбы, прохитрили, кстати, они не всегда приносили свой боезаряд на цель, хотя своему командованию, естественно, докладывали, что все сбросили на указанную цель. Я также не видел, сбили ли наши кого-то.

Вообще-то не скажу, что со штурмовиками мы воевали на равных, хотя он и сверхзвуковой, но по сравнению с МиГ-21 и "Фантомом", конечно же, тихоход. Если мы берем скорость 2000 км/ч, он же в лучшем случае идет на 1400 км/ч. Когда я его зацепил, то начал прогнозировать, либо он будет уходит отвесно-вертикально с дельтой носом, либо он будет маневрировать в горизонтальной плоскости с определенным снижением или набором высоты. Он, очевидно, сделал глупость, ведь если тебя обнаружили в левой полусфере, то делай маневр в левую же, надо сильнее делать маневр, тогда можно проскочить за счет скорости. И противник может не дотянуть, перегрузки не хватит. Но он почему-то пошел вправо, хотя я от него находился в левой задней полусфере. Почему так, я до сих пор не понимаю. Или он хотел вообще уйти из боевого порядка в сторону, но я-то его уже ухватил, он же наверняка должен был знать, хотя, может, и система у него не сработала. Или реакция такая, что он пошел вправо, раз задняя левая полусфера сыграла. Мне кажется, что тут он и сделал очень большую ошибку, потому что если бы он маневрировал по канонам воздушного боя, у меня-то скорость была до 1800 км/ч, я должен был его нагонять. И только сверни он влево, то я должен был его проскочить, а он пошел вправо, т.е. сразу увеличилась дистанция, вроде как бы он мне сам помог выйти на него. И так получилось, что я его срубил. Когда у него взорвался двигатель, то я понял, что первый у меня есть.

После посадки я узнал, что в том бою нами было сбито 3 самолета, один из них мой. Собственно говоря, когда командир звена сделал запрос на КП, в нашем районе никого уже не было, они ушли, потеряв 3 самолета. Я так понял, что группа на юго-востоке была истребителями прикрытия, а эти сделали заход из зоны, чтобы чистенькими прийти, но, очевидно, они промахнулись. Это наше перенацеливание было для них явно неожиданным, меня удивило, что они начали рассыпаться, и делали такие непонятные маневры. На разборе всего коснулись очень коротко, к этому времени все успокоились, с КП принесли большой планшет, тут же нарисовали на доске, где находился противник, где были мы, как мы действовали, и где кто кого и как сбил. Подсчеты для нашей группы проводил начальник КП и командир эскадрильи. Нас поблагодарили, тут же объявили отличившимся благодарность, наш ответ был един:

- Служу Советскому Союзу!

Я пошел, выпил 100 грамм, довольный потрескал, лег и сразу уснул. Не было такого, что стреляли в воздух, но внутренняя удовлетворенность была. На этом закончилась. В этот же день они сделали еще попытку, но подошли до 300 км до береговой черты, как нам сказали на КП, развернулись и ушли. Что это было, не известно. Почему они так сделали, тоже непонятно. Состояние у меня было, даже азарт какой-то появился, но в бою он уже не играл роли, там надо вертеться и крутиться, чтобы тебя не сбили.

Поздравил комполка только 23 февраля. Праздник, но у нас как всегда общих построений не делали, в каждую кают-компанию зашел командир, пожал руку, поблагодарил, мне сказал одно:

- Так держать!

Пить не пили, в полках-то на демонстрацию сходили, и сразу за стол. В мирное время банкет обязательно устраивали, народ пил. У нас же впереди были бои, правда, в этот день вылетов не было.

Глава 10. Боевые будни.

К весне 1972 г. мы перенесли рубежи боев на водную территорию, началось у нас барражирование и расчистка воздушного пространства, они уже стали применять совершенно другую тактику действий. Перестали идти эшелонами, а стали атаковать в шахматном порядке, да еще и с разных направлений, т.е. пытались растягивать средства ПВО. Конечно, кроме нас целые зоны прикрывали ракеты, но дальность у них тогда еще была маленькая, ее не хватало, а пускать на территорию сухопутную американцев мы уже не хотели. Редко кто прорывался, очень редко.

Где-то с марта американцы почему-то стали ходить странновато. Начали ходить от авианосца, расположенного где-то к юго-востоку, они барражирование делали и уходили. Может, они и хитрили, бросали бомбы в воду, садились и говорили, что боевая задача выполнена, или это были демонстративные действия. Ведь что интересно, если раньше американцы полагались в основном на свои радары на авианосцах, то теперь стали применять "Триесте" и "Хакай", турбовинтовые самолеты с мощным радиолокационным оборудованием, которые выслеживали наш аэродром, они все прочесывали, искали, где же наш аэродром. Но мы тоже ребята непростые, если взлетали, то сперва на малых высотах, а потом выскакивали на большие в неожиданном месте свечой буквально вблизи от противника. Главное, чтобы выскочить далеко от береговой черты и нанести удар в воздушном бою с задней полусферы. Ситуация изменилась, причем резко, с появлением всеракурсной ракеты, тогда можно было зайти в лобовую и сбоку, что было очень удобно.

Американцы же тогда упорно не вступали с нами в бой, держались на расстоянии в 300 км от берега, и в случае если наша группа перехвата выходила, сразу же возвращались к себе на авианосец. Четко пытались нас выследить и определить систему ПВО, ведь на каждом вылете пошли потери. Месяца чрез 4 мы полностью вытеснили их с территории Северного Вьетнама. И бросали они бомбы беспорядочно и хаотично.

Очевидно, потом американцам командование за такие игры то ли вкрутило, то ли вставило, и тогда они стали попадаться нам. Где-то с конца июня началась очередная мясорубка, до этого только пытались пройти по 2-3 "четверки", здесь же они начали применять "этажерку" по высоте и по эшелонированию. Противник стал терять самолеты, но шел настырно каждый день, и день за днем, невзирая на потери. И вот здесь бои стали носить затяжной характер. Все бои проходили в основном на надводном пространстве, высота была в пределах 7 км над уровнем моря. Я был тогда на боевом дежурстве, там эшелонов не было, только дежурное звено. Во второй декаде июня (точно сказать не могу, нам же запрещали вести летные книжки, о налете вообще разговора не было, а вылеты были каждый день) нас было поднято 4 звена, потому что по дальнему локатору определили, что пошло якобы около 20 самолетов. За нами сразу же вылетала вторая группа по боевой тревоге, сколько было в ней, я уже не знаю. Нас же было 12 самолетов, бой завязался где-то на расстоянии 120 км от побережья на траверзе Ханоя. У нас был принцип, что если мы заходим на "четверку", та сразу же начинает распадаться, то ведущий заходит на среднюю пару, а мы замыкаем крайних, выбиваем ему боковых, а ведущий идет за двумя. Какой будет ближе, за тем и идет, даже если один и прорвется, то на береговой черте уже стоят зенитные ракеты. Если он даже и прорвался, но они обычно уже дрейфили и уходили. Я же уловил крайнего, у меня был УРС наготове, и с задней полусферы я пустил ракету в пределах 6-7 км, тут удачно вышло, я только вспышку видел. У нас в основном были тепловые и радиолокационные головки наведения, тут была проблема в том, что тепловую по солнцу не пустишь, она уйдет и схватит солнце, также как ночью - луну. Но в этот раз я четко попал по штурмовику.

Глава 11. Чудо-ракета.

Где-то в начале июля нам дали всеракурсную ракету, у которой была очень хорошая дальность, по ее ТТХ эту ракету можно было пускать в пределах 55-60 км, я ее пустил за 28, уничтожение произошло, насколько я помню, расстояние 23-24 км.

В один из дней в начале июля американцы пустили впереди несколько "четверок" чистых истребителей. Очевидно, "Фантомы" хотели нас связать, чтобы средства ПВО ввязались в бой, а они тем временем на малых высотах, то ли с другого курса, думали зайти и нанести удар палубными штурмовиками. На разборе после боя мы так и прикидывали. Но они не учли одного - у нас появилась эта всеракурсная ракета. И я увидел, что они идут 120 км от нашего курса, моя встреча с ними произошла где-то в 70 км от береговой черты. Мы летели в звене, на экране была засветка, но поскольку с одной стороны появились еще самолеты, то Валентин со вторым ведомым пошли туда, а поскольку с моей стороны была только одна засветка, она летела на 9 тысячах, скорость около 2000 км/ч. Так что мы определили, что это скорее всего истребитель, потому-то меня одного и послали на перехват. И когда у меня произошел захват, я немедленно, пока они не опомнились нажал гашетку и пустил ракету. А сам смотрел в прицел, на прицеле сначала метка раздвоилась, а потом превратилась в 4 маленьких точки. Потом на экране моргнуло, как когда лампочка перегорает, и все, чисто по первым двум. А вот еще две точки поморгали и тоже довольно быстро исчезли. Я долетел, но, естественно, ничего не увидел на такой скорости. Но я ведь мог или перелететь или недолететь. У меня боевая задача, связался с ведущим, у них там тоже был бой. Тогда сбили второго ведомого Женьку Царькова. Он, кстати, так и не появился, очевидно, погиб при взрыве. А Валентин не сбил никого и с истребителями мы уже разошлись, а тем временем взлетели основные силы, и пошли на группировку штурмовиков. Мне сразу после сбитой "четверки" дали перенацеливание, но в районе где был бой, я уже никого не застал. Вот такая скоротечность была характерна для наших воздушных боев с американцами. Звена я не нашел, и было у меня состояние заячьего утёка, не хотелось там задерживаться. Но на экране появилась засветка, которая не давала мне ответного отклика, тогда я, у меня еще оставался НУРС, пошел на перехват, но он быстро нырнул на малую высоту и был таков. У меня перегрузка, я немножко не рассчитал угловые скорости при подходе, так затянул, что у меня потемнело в глазах, для нас тренированных это означало перегрузку где-то в районе 10-12 единиц. Американцу нужно назад, он за мной не погонится, я попытался найти его по локатору, но "Сапфир" наш был ограничен на предельно малых высотах. Так, что он потерялся, видимо, ушел в сторону и стал тикать на форсаже. После этого я сделал несколько маневров, посмотрел пространство и ничего не нашел, хотя даже поднялся на высоту 4000 метров, развернулся и погнал на аэродром. Кстати, ситуация показала, что с точки зрения восприятия боя, оценки обстановки, целое звено более оптимально, чем разбитое на части, хотя я не знал до посадки, что второй ведомый погиб. Мне же дали команду садиться.

На земле поздравили с удачным пуском и применением всеракурсной ракеты, мы впервые применили ее. Первоначально речь не шла о четырех, тогда еще не было расшифровано средство объективного контроля (СОК), командир поздравил за сбитый самолет, но когда расшифровали, оказалось, что действительно "четверка". У ракеты был большой радиус поражения, в пределах 200 м., а если истребители даже шли друг от друга в 5-10 метров, плюс размах крыла, максимум они занимали по горизонту 120 м. Ракета прошла пусть 20 или даже 50 метрах от них, но за счет радиуса поразила все четыре. И подтвердилось по СОК, что два самолета были разрушены практически сразу же мощным ударом осколочно-фугасной взрывной волны, а два были повреждены, т.к. засветка от них оставалась, только потом уже пропала, а первые два, правда не знаю какие это были, середина или крайние, те сразу же взорвались.

После этого американцы еще несколько раз попадались нашим на такую уловку с использованием всеракурсной ракеты. Потом они стали ходить в рассредоточенном порядке. Больше "четверок" не было, но три самолета у нас в группе сбивали, пока американцы не адаптировались. Это был для них шок, "четверка", да еще и F-4Е "Фантом", который американцами считался непревзойденным самолетом, но так, как они сделали боевое применение, мне было непонятно, как можно идти в парадном строю на расчистку воздушного пространства?! Не знаю, что они об этом думали сами, по крайней мере, я свою задачу выполнил. Кстати, я думаю, и перерыв в нанесении массированных ударов американцами был связан, в том числе, и со столь удачным нашим применением всеракурсной ракеты.

Также позже мы выяснили, что со стороны американцев такой плотный строй был вовсе не форсом или глупой самоуверенностью, а тактическим приемом. Ведь на радаре они появляются как точка, к ним летит на перехват один, максимум два самолета, и при приближении они резко рассыпаются и берут "в тиски". Поэтому вьетнамцы довольно часто попадались на эту удочку. Кстати, один из наших сбитых, Шишов, попал в такую ситуацию. Но дело в том, что так мы подумали на разборе, а как там на самом деле было - не известно, ведь в полете даже за действиями напарника уследить невозможно. Ты видели только противника, за которым гоняешься, а других врагов увидеть невозможно, мы привязаны к электронной технике. Тем более при боях над водной поверхностью, там же какие ориентиры, море безориентирно, даже свое местоположение на разборе ты говоришь с большой прикидкой.

Глава 12. Групповые бои. Плюс 5 самолетов.

Дальше назвать свои чистые самолеты я не могу. Тут дело в том, что бои приобрели довольно широкий характер, были пуски и у меня, и у моего ведущего или второго ведомого ракетой. Чья именно попала в цель, сказать невозможно. И распознать это было очень сложно, наши радиолокационные средства не позволяли нам такой возможности. Поэтому я не могу засчитать на свой счет, а он не может на свой. Значит, засчитывали групповой бой. Так в группе я сбил 5 штурмовиков.

Дело в том, что, начиная с июня месяца было по 2-3 вылета в сутки, и я уже даже не могу сказать, когда это происходило. С начала года американцы адаптировались, вызывали нас на встречный бой, изучали, кто и как против них воюет, потому что они не хотели больше терпеть фиаско. Практически боевые действия для них стали бесполезными, потому всё, чего они добивались - это потеря матчасти и летчиков. Поэтому противник адаптировался, подумал так, что раз мы спокойны, надо наносить неожиданные массовые удары. Перенацеливание ведь достаточно сложная штука в боевых действиях, и если ты здесь завязался, и потратил боезапас, то даже при получении приказа должен изучить воздушную обстановку, осмотреться. Это тоже не так-то просто, надо вникнуть в обстановку.

Метеоусловия для нас бывали и плохими, ведь авианосец не приходит на дальность поражения. Для нас сам дождь, к примеру, не представлял особой сложности, ведь это облачность. Не всякая облачность позволяет летать, это одно, тут важно прикрытие, ведь можно летать выше облаков. И американцы иногда из спокойных слоисто-дождевых облаков наносили удары. Слой сам большой, можно скрыться, а вот в сложных кучево-дождевых облаках у них такая тактика не проходила. Там болтанка и не пройдешь. А так они действительно наносили удары, но и тут береглись, ведь есть еще наземные средства ПВО в виде ЗУРО, те могут дать быстрый отпор. Так что они чаще всего наносили удары по береговой черте.

Американцы выискивали различные цели, в основном опорные пункты, хотя и аэродромы тоже, а целераспределение у нас шло с соседями и средствами ПВО. Они достаточно сильно и массированно применяли авиацию в июне-июле и в октябре-ноябре. В другое время американцы ходили одиночными группами, не было такого, чтобы они подняли самолетов 20, да еще плюс истребители прикрытия. В мясорубке же доходило до 40 самолетов в воздухе с каждой стороны. Но вылеты происходили не всегда, было время, что мы, просидев по часу в самолете, вылезали - больше в самолете сидеть было просто-напросто бессмысленно.

Что я вкладываю в термин "мясорубка"? Конечно, это не была та "карусель", которую вспоминали летчики времен ВОВ, на винтах. Сейчас такого не было, ведь бой на реактивной техники представляет собой скорее дуэльную ситуацию, и, предположим, такого понятия, как "прикрой" уже не существует, здесь работает электроника, и действуешь ты на основе показателей. Если так говорить, то воздушную обстановку ты никак не предугадаешь, все полностью в воздухе предвидеть невозможно. И скоростные реактивные самолеты не предусматривают ситуаций, когда ты зашел на цель, а тут сзади на тебя, такого у нас не было. Но все зависит от того, что за средства ты применяешь, какая у тебя огневая мощь, ведь когда ты всеракурсную ракету использовал, и промазал, то теперь у тебя только УРС, теперь многое зависит от ситуации, даже если тебя наведут, но скорости такие, что и наведение не всегда помогает. На этих скоростях, если звеном накрыли "четверку", это уже групповой бой, мы сами распределяем, кто кого берет, это было в бою группой, как бы мы не хотели. По идее я делал пуски только с захватом, но у меня уверенности нет, что именно моя ракета сбила. Кстати, воевать нам стало легче тогда, когда у нас появилась такая же, как у американцев сирена, т.е. когда тебя обнаруживают, то радиолокационная станция истребителя работает в режиме обзора. И когда появляется противник, в шлемофоне начинался легкий зумм, а когда ты уже в режиме захвата противником, то прямо сильное рыпение было. Кроме этого, приборы показывали, с какой полусферы идет атака по сектору обвода.

Бои шли достаточно интенсивно, мы так вработались, что в подбитых самолетах ничего героического не видели, не задавались целью отмечать победы (это утверждение автора воспоминаний вызывает большие сомнение - победы отмечают всегда, хотя бы чисто символически). Ведь и итоговые цифры нам не озвучивали, они держались в строгом секрете, это все шло на анализ в разведуправление Генштаба. Тогда шла такая политика, на основе изучения боевого применения ставились задачи ВПК, что разрабатывать, какие силы и средства и чем вооружать самолеты. Вьетнам был настоящим полигоном испытания военной техники для обеих сторон, но США, кроме того, преследовали там политические цели, для Америки был нужен форпост в Индокитае. К концу 1972 г. американцы окончательно убедились, что их тактика приносит только потери. Они прекрасно понимали, что кроме вьетнамцев действуем и мы, такие ведь потери! Они же тогда хвастались, что у них первое время по 10 самолетов сбито, и считали, кстати, что мы сидим в этих самолетах. Конечно, первое время были МиГ-17 и МиГ-19, с ними американцам было проще, но даже на МиГ-21, что мог выжать из него вьетнамец, у которого общий налет не более 1 года?! С ним воюет американец, у которого общий налет за 15-17 лет колоссальный, и только теперь он летал с палубы! Поэтому вьетнамцы и уделяли столько внимания пилотированию. Вьетнамцы шли на противника как камикадзе, и на солнце шли, чем уже имели невыгодные условия.

В октябре-ноябре 1972 г. произошла новая активизация американцев, как я считаю, было связано с тем, что была поставлена не военная, а скорее политическая задача, они анализировали результаты боевых действий и свои потери. Никак не хотели признавать поражение, СМИ такой информации не давали, мы не публиковали в свою очередь, ведь официально советские летчики там не воевали. Американцы же явно хотели показать Вьетнаму: "Ребята, мы как бомбили, так и будем бомбить вас!" Но и эта мясорубка ничего, кроме еще больших потерь, американцам не принесла. К концу года даже стали складываться такие ситуации, что мы звеньями подходим к американцам, скорость сближения около 2000 км/ч, и вот остается до них км 150, они разворачиваются резко и уходят. Такое было, но что интересно, мы ни разу не уклонились от встречи, а они да. Ведь прекрасно понимали, что МиГ-19 уже нет, им навстречу идут МиГ-21. Очевидно, что вместо того авианосца, который понес в авиации значительные потери, на его место пришел новый, они применяли новую "старую" тактику мясорубки, когда истребители пытались связать нас боем, а штурмовики должны были проскользнуть, но и она не помогла. Единственное, я сейчас названия авианосцев не смогу сказать, ведь для нас это было не важно, хотя начальник разведки нам и называл их. Но ведь самолеты-то для нас одни и те же! Конечно, казалось бы, уничтожение авианосца нанесло бы американцам мощный вред. С точки зрения нашей доктрины авианосец, средство доставки авиации, довольно уязвимая цель. А дальность запуска Ту-16 КСР-5 160 км, т.е. авианосец, и так имевший в то время возможность действовать на глубину не более 500 км, должен быть на расстоянии 200 км от берега, т.е. в войне с сильным государством его не используешь, просто невозможно скрыть такую махину. Авианосец средство в основном локальных конфликтов и способ удержания колониальной системы, порабощения или завоевания форпоста в определенном регионе и зоне интересов той же Америки. Но у нас даже не ставилась задача уничтожения авианосца, мы только защищали территорию Вьетнама.

Большую помощь нам за время всего периода боевых действий оказывали КП, станции были с частотной модуляцией, частота была нефиксированная, так нам рассказывали, по крайней мере. Мы имели свой позывной, только получали команды, не отвечая на них. Односторонняя посылка. Иначе американцы меня обязательно будут пеленговать. Еще была интересная вещь - кроме основного КП у нас были разовые станции. Конечно, команда идет с основной станции, но передают ее мне с разных точек. Тут проблема в том, что у них были ракеты класса "воздух-земля", они могли по КП легко ударить, в воздухе ты следишь и за этим, чтобы если что отследить ракету. Общение внутри звена проходила очень коротко, команда, вроде: "Цель видишь, атакуем". Иногда при близком расстоянии между самолетами даже могли жестом показать.

Глава 13. Наши потери.

Первым из нашей группы, прибывшей в декабре 1972 г. погиб мой напарник-ведомый Женька. Всего из 19 человек, насколько я знаю, в СССР вернулось 12. Двое погибли на земле, один пропал без вести на земле. Непонятно. Это было по весне, пропал человек и все, он уйти куда-то не мог, напиться тоже, правда, был такой слушок, якобы он ходил к какой-то бабе, а что и как, неизвестно. Где он ее нашел, ума не приложу, наш моральный облик стремились держать, у нас же была не капиталистическая психология, где на авианосце батальон проституток и они обслуживают весь персонал! Двое погибли во время бомбежки, меня не было, я в воздухе находился. Где-то в конце июня к нам на аэродром прорвались штурмовики, нанесли удар, и так случайно получилось, что попали не по самолетам и не по аэродрому, а по домику подготовки, развалили его, и двое погибли там от разрывов бомб. И еще трое погибли в воздухе, кто, этого я сказать не могу, они были из других звеньев.

И погиб один старшина из техников, он водил топливозаправщик (ТЗ). У нас был ТЗ-16, т.е. 16 тонн. У него внизу стоит кран сливной, и вот он у него потек, старшина стал его дотягивать, кран срывается, у него работает двигатель на дизеле, его же всего облило, вылетает хлопок, он загорается. Весь сгорел. Вся кожа, одни мышцы видно. И еще как-то умудрялся говорить, даже спросил командира:

- Я буду жить?

- Будешь! - Был ответ.

Но он прожил 8 часов и умер. 100 % потеря кожи.

Больше из техников никто не пострадал.

Среди вьетнамцев, может, тоже были потери, но мы же с ними не контактировали, стрельбы какие-то рядом с нами были, мы спрашивали, что такое. Нам объясняли, что недалеко тир и там тренируют ребят, а что на самом деле, мы не знали, но я не думаю, чтобы сухопутные американские войска пришли туда, они к тому времени практически полностью прекратили свои боевые операции на суше.

Конечно, среди опасностей для нас была и тропическая малярия. Но у нас никто не заболел. Те прививки, что нам заранее сделали, оказались очень эффективны. Кроме того, нам постоянно предлагали есть лук репчатый и чеснок, и лук был такой ядреный, что я до сих пор помню, ее как грызанешь, синеватую такую головку. Ух, нос аж продирает. И недосыпания не ощущалось, летного состава было достаточно, так что дежурная смена всегда была выспанная, что называется. Но единственное, трудновато было в том, что иногда за сутки ты делаешь по три боевых вылета, пусть они были скоротечные, полет-то всего 1,2-1,5 часа. Но иногда вылетишь, прилетаешь и сам плюешься, чего они меня подняли. Это уже тогда, когда наелся и налетался, начинаешь думать, что пора бы уже в Советский Союз.

Результатов других я не знаю, мы об этом никогда не говорили. Как только ты сбил первого, у тебя сразу появлялось такое наименование - "шкворец". Все, это ты уже в группе "шкворцов". И в конечном итоге, сбитый самолет не стал для нас значимым событием, потому что это прямая обязанность в боевой обстановке, ты сам дал согласие, там обстановка совершенно другая. Это было исполнение интернационального долга. Сейчас часто слышишь фразу, что в реактивной авиации победу и поражение решают доли секунды, и важен самолет не менее, чем летчик. Мне довелось участвовать, надеюсь, в последнем масштабном столкновении реактивных самолетов. Когда тебя как истребителя наводят на цель и дают район боевых действий, то фактора неожиданности нет, тут все зависит от летчика, его подготовки. Есть фактор неожиданности, может быть при нападении из "засады", т.е. когда ты идешь, а тут тебя атакуют сзади.

Глава 14. Боевая награда и прощание с Вьетнамом.

В середине декабря к нам на аэродром приехал член ЦК компартии Вьетнама со свитой. Всего приехало человек 15, на автобусе "ПАЗ". Что интересно, построения не было, нас поодиночке вызывали в домик подготовки летного состава, где были и высотные костюмы. Вызывали через дежурного и вручали награды в присутствии командира и замполита, представителя КП и особиста. Вручили семерым из нас, в том числе и мне Орден Героя Вьетнама (Героям Вооруженных Сил Вьетнама вручается пятиконечная Звезда Героя. Советских военных специалистов во Вьетнаме награждали орденом "За Боевой Подвиг" 1, 2 и 3 степени). Это достаточно длинная подвеска, на ней полукруг солнца, щит и меч, как и у нас, золотой, как сказали. И дали удостоверение, написано по-русски, но с ошибками. А наше правительство в Георгиевском зале Кремля вручило мне медаль "За боевые заслуги". Это было уже после того, как я в госпитале отвалялся в конце 1973 г. Наше государство во Вьетнаме не воевало. И точка. Кстати, даже Орден Героя нам должен был вручать начальник группы, но все-таки приняли решение, что это надо сделать представителю Вьетнама. Он у меня пропал вместе с документами, были и фотографии, ребята присылали инкогнито, тогда как раз появились небольшие фотоаппаратики, проверка была сумасшедшая, но мы делали так - в авиационный баллон фотопленки заворачивали и наши снимки, кэгебисты тоже не всю специфику знали. В темноте в колбу положил и запечатал, туда пришло, и там по номеру открыли. Даже просто клали в карман летного комбинезона, старый ношеный оставался, а новый мы с собой забирали, его положили в стопку и все, никто не додумался проверить. Но позже все пропало в части. Видимо, зря дома не оставил, а то ведь все берегся, четко выполнял инструкцию о неразглашении. Вот и лишился награды.

Закончилось для меня командировка в конце декабря 1972 г. Мы вышли на очередную группировку противника. Как получилось и откуда, я так и не понял, но ракета взорвалась у меня снизу. Внизу меня от осколков спасло бронесидение, но сбоку я был не защищен, поэтому у меня осколок вырвал кусок обшивки алюминиевой, и иголка железа в колено воткнулась. Тогда я взял, отвязался от ремней катапульты, остался только в ремнях парашюта, вытащил с правой стороны из НАЗ анапон, проколол. Все. Я уже в это время развернулся. Во время взрыва тряхануло будь здоров, я даже думал, что надо будет катапультироваться, но потом когда попробовал, самолет управляем. Я проверил все режимы, с малого на форсаж, самолет слушается. Тогда я доложил по связи, ко мне снизу подошел Валентин, посмотрел и радировал:

- У тебя передней стойки нет.

Кабина, естественно, разгерметизирована, я снизился до 4 тысяч метров, вполне достаточно, чтобы катапультироваться, у меня же кислородная маска, что мне на высоте теперь торчать. Попробовал выпустить шасси, основные стойки вышли, все нормально, закрылки тоже выпускаются. Все работает, но нет передней стойки, т.е. система работает без сбоев. Ракета ударила только по касательной. Я еще прошел над стартом и КП, туда тем временем на СКП вызвали нашего инженера, он посмотрел, стойки вроде на месте, зеленые огни на полосе загорелись. Разрешили сесть, я посадил самолет четко, но забыл, что привязные ремни-то отстегнуты! Пока я не отпускал хвост, все было нормально, но потом скорость упала, способность руля резко снизилась, и меня развернуло как флюгер, хвост вот так поднялся, сразу стал большим и не по потоку, а там почва идет как овраг, и меня воткнуло туда, я влетел в приборную доску. Очнулся сразу же, чувствую, что нос провалился. Госпиталя у нас не было, был только врач подполковник медицинской службы Ценин. Он осмотрел меня и говорит:

- И на ноге и на лице надо делать операции. А так состояние удовлетворительное.

Как раз в Союз улетала старшая группа и меня забрали. Сразу в ЦНИАГ (Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь) где мне сделали операцию и где я провалялся 8 месяцев. Предупредили, что говорить ничего нельзя, я был в отдельной палате, в больничной карточке и медкниге вообще никак не отметили, написали только: "Был в госпитале на обследовании, прошел курс лечения, после обследования в ВЛК остался допущен к полетам на реактивной техники без ограничений". Обследовали меня всего по приходу, но никаких прививок от азиатских болезней не делали (в Союзе перед отправкой в тропики прививки делали всем без исключения), только лечили. Несколько раз делали артапорон, большую иглу в суставную щель в ноге загоняли. Даже лазерным лучом лечили, надеваешь специальные очки и сидишь, а он там прогревает ногу и регенерирует, как врач сказал, надкостницу. В итоге я прошел медкомиссию, сел на Ту-16 и меня направили на дальний Восток готовиться воевать с авианосцами. Деньги за Вьетнам нам дали выше мирного оклада, и намного. Практически, я тогда мог купить "Жигули", но их просто не было. Да я и был молодой, хотелось гульнуть...

Сейчас, анализируя то, как меня подбили, я пришел к выводу, что все-таки в какой-то степени мне повезло. Видимо, как раз в момент приближения ракеты я делал маневр, и, скорее всего, ракета, нацеленная на меня, повторяла движения и вышла за пределы допустимой для нее перегрузки, тогда это было около 30-40 единиц, и потому не разрушила самолет, а только выбила переднюю стойку. Вот и все.

Глава 15. После Вьетнама.

Вскоре после дальнего Востока меня направили в Военно-воздушную Краснознаменную ордена Кутузова Академию им. Ю.А. Гагарина, я был там самым молодым выпускником, по специальности оперативно-тактическая и штабная "офицер с высшим военным образованием", т.е. я мог руководить оперативным объединением. Там был совершенно другой подход. После выпуска я попал в Западный ВО, это была обычная боевая часть на Западе, все ходят полурасхрёстанные, им эта боевая тревога на хер не нужна, командир полка еще времен ВОВ, ему полетать, пожрать и водочки выпить, больше ничего не надо, даже по бабам не ходил. Но дело в том, что полк был отсталый, а я пришел из академии, была и сила, и умение, и знание. Кроме того, я все-таки был боевым офицером, прекрасно понимал, что Ту-22 стоит в 240 км от границы, а у всех такое отношение. Это ведь у меня было моральное превосходство над гражданским человеком, ведь я был во Вьетнаме и выжил. Короче, каков комполка, таковы и подчиненные. И боеготовность там была 5 часов 40 минут. Это вообще ни в какие ворота не лезет! Я взялся за полк, тем более, насколько я понял, командование давно хотело с комполка попрощаться, и его заместителем начальника Центра боевой подготовки в Рязань сослали, а меня как перспективного сюда направили. Назначили первым заместителем, т.е. начштаба по летной терминологии, комполка не станешь, пока эту ступеньку не пройдешь. Взялся я за эту боеготовность, и пошло, сначала 4 часа 20 минут, потом 3 часа 10 мин. Тут ко мне как начали ездить эти комиссии, прямо задрали, причем в основном краснопогонные, лампасы красные у них, все из Генштаба и общевойсковой Академии. И каждый ведь везет по 2 канистры, мол, налей водки! Ведь в Ту-22 заливалось 240 литров спирта, есть такой прибор УВПД (указатель высоты и перепада давления) надо 12 единиц держать. Чтобы обдувалось все в кабине, и определенная температура четко поддерживалась, я мы 4 единицы ставили, отлетаешь, комбинезон мокрый, зато 160 литров у тебя есть. Мы так делили: 80 литров летному составу из 3 человек, командир 40, а оператору и штурману по 20, и еще 80 техсоставу. Так я как приду к самолету после вылета, то под крылом уже 49 человек стоит, им тоже надо выпить. Начали устраивать боевые тревоги, я там ввел новшество - закупил на Рижском заводе платы "Селга", приёмнички такие, их настроили на определенную частоту, и у каждого военнослужащего в доме стоял такой. И как только дежурный включает тревогу, приёмник начинает сигнализировать. Сразу же повысилось прибытие на аэродром. И, кроме того, я потребовал, чтобы поставили бетонированные установки РА-2, сразу интервал между заправкой самолетов сократился до 1 минуты. И первый летит, а последний еще только подвешивает ракеты, но у него-то еще время есть! И в итоге боеготовность с 5 часов 40 минут снизилась до 2 часов 50 мин. Разница есть? Я еще тогда был капитаном, мне досрочно майора присвоили, а через год внеочередного подполковника. Ушел на пенсию с командира тактической части. Но вы знаете, я не думаю, что фактор участия в воздушной войне имело место в моих повышениях. Ведь "человека судят по делам, а дела по результатам". У меня полк стал лидером. Тут большое значение распорядительность имеет. У меня все директивы были расписаны в специальном журнале контроля, вот эта система последовательности и контроля дала мне возможность четко и своевременно отвечать на документы, доклады шли четко. К примеру, когда я начальника разведки копнул, а он - никакой, ничего не знает о театре военных действий, чему он может научить летчиков?! У меня ведь был пример по вьетнамскому опыту. Также и какой должен быть командир и как он должен ставить задачу. Прежние заслуги не являлись предпосылкой новых поощрений, у нас везде смотрели на результат. Рассуждения в мирное время о боевых действиях были редки и носили абстрактный характер. Я в разговоры не вступал, предпочитал отмалчиваться - кому это было надо.

Комментарии: 3, последний от 16/01/2013. © Copyright Трифанов Сергей (moovvv@mail.ru) Размещен: 14/01/2013, изменен: 14/01/2013. 102k. Статистика. Интервью: Вьетнам Годы событий: 1971-1972	Оценка: *7.003** Ваша оценка:
Аннотация: Несмотря на имеющиеся недостатки, представленный материал очень точно отражает мировоззрение, взгляды и отношение к действительности молодых людей нашей страны, в т.ч. армейской молодёжи периода 50-70-х годов ХХ века, что, безусловно, представляет определённую историческую ценность и вероятно даёт мне право на его публикацию. -Н.Н. Колесник-

Трифанов Сергей Невероятные истории

Трифанов Сергей
Невероятные истории