17. Мизера ходят парами
Светлой памяти моей жены
Эсфирь (Эфы) Михайловны Комиссаренко
Оказывается, случается такое не только в игре, и в жизни тоже, но ставки здесь бывают и повыше. Делали мы одно, ну оччень серьёзное, изделие. Дело было тонкое и в переносном, и в прямом смысле слова. Да такое тонкое, что корпус снаряда после выстрела выдержать удар о землю не мог (да и не нужно это ему было), а замерить деформации - необходимо. Выход один - смягчить этот удар. Соорудили институтские ребята компактную парашютную систему, но как ни крутили, присобачить её пришлось не к хвосту, а к голове изделия. Не нужно большого воображения, чтобы ощутить всю прелесть условий работы этого спасателя на скорости раскрытия под 500 м/сек при соответствующем числе оборотов: если не запутается от вращения, то обмотается вокруг корпуса. Но, к чести создателей, она работала, выдерживая заданную надёжность в 80 %. И всё было бы хорошо, но в какой-то момент судьба её попала в руки наших ребят из, не к ночи будь помянутой, "Группы Г". Дело в том, что колпак парашютной системы крепился к её основанию четырьмя болтами, изготовленными из сплава В-95, разработанного в ВИАМе патриархом авиационной металлургии (на днях скончавшимся) академиком И.Н. Фридляндером. Задача болтов - выдержать перегрузки при выстреле и срезаться при срабатывании дистанционной трубки. Работала эта схема до тех пор, пока мы получали прутки для их изготовления в закалённом виде. Но как только прутков таких не стало, пришлось термообработку делать нашим металлургам. И понеслось. Вроде бы с механическими свойствами всё в порядке, но колпаки стали отваливаться сразу на выходе из канала ствола - не выдерживали болты выстрела. Результат предсказуем - куда и как полетел снаряд, одному богу известно. Ему бы и искать, так нет, искать приходися самим. А задача эта не из лёгких. По техусловиям найти нужно, как минимум, четыре снаряда из пяти.
В тот памятный день первый сработал штатно. Зрелище великолепное, и для души, и для глаз: вроде бы из ничего появляется в вышине эдакий карандашик и в полной тишине достаточно быстро (около 50 м/сек), но плавно приближается к земле, приземляясь мощной утолщённой задней частью. В таком случае ни искать, ни копать не надо - бери его голыми руками. На втором выстреле колпак сорвало, мелькнуло что-то над головами, короткий взвыв и тишина. Руководитель опытов собирает всех наличных на площадке прямоходящих, человек 20 , выстраивает из них шеренгу, и - вперёд. Из всех построенных найти снаряд больше всего нужно мне. Мало того, что на фирме веду этот заказ я лично, так ещё и военпред поставил условие: с такими фокусами до стрельбы партию допускаю в последний раз. Никаких дополнительных (резервных) снарядов в контрольной группе нет. Из пяти четыре найти нужно кровь из носа. Сам "становлюсь в ряды" левым крайним, иду, осматриваюсь по сторонам. Поле в Павлограде узкое, слева ограничено дорогой, до которой от меня метров 300. Погода хорошая, солнышко светит. И вдруг на этом солнышке что-то на дороге впереди заблестело. Сразу идти на блеск не стал, свой сектор надо держать, но глаз с него не спускаю. Когда поравнялся, свернул резко влево и пошёл вдоль какого-то овражка "на огонёк". Справа от меня стенка этого овражка отвесная, высотой метра в полтора. На полпути к блеску вижу, торчит из этой стенки узенький красный лоскутик, сантиметров 10 длиной. От нечего делать, ничего не подозревая, потянул за него и вытянул... парашют. А при нём и искомый снаряд, который аккуратненько закопался вдоль откоса с заглублением не больше 20 сантиметров, утянул за собой парашют и скромненько присыпался землёй, ухитрившись при этом не оставить на поверхности никаких следов. Кроме, конечно, этого маломерки-лоскута. Если бы не он, не нашли бы корпуса никогда. Сколько их таких, ненайденных, лежит в том поле на разной глубине? По внешнему виду корпус в полном порядке. Видимо, парашют частично свою роль всё же сыграл, если не тормозящую, то стабилизирующую, и снаряд, как ему и положено, не кувыркаясь, пришёл к земле задом наперёд.
Я заорал так, что слышно было на правом фланге растянувшейся на добрых полкилометра шеренги. Что-что, а голос у меня есть. Петь только им нельзя. А кричать и выступать можно. Однажды даже удалось перекричать разъярённую толпу работяг, набившуюся в красный уголок цеха числом человек 200, после того, как мудак-начальник ПЭБ цеха без подготовки вывесил на доске объявлений урезанные расценки.
После минут ликования пошли стрелять дальше. Следующие два сработали штатно. Итого необходимые 4 штуки есть. Но в группе пять и нужно отработать её до конца. На пятом колпак опять срывает, да так неудачно, что отрывается парашют и падает практически нам на головы. Сам парашют лёгенький, всего-то 1 квадратный метр шёлка, но присоединительные коуши потяжелее и получить ими по голове - мало не покажется. Куда полетел снаряд - никто, конечно, не видел. Опять выстраиваем шеренгу. На этот раз поиск чисто формальный: найдём - хорошо, не найдём - ещё лучше, потому что найти можем в таком виде, что вонпред, как ему и положено, засомневается. И тогда пойдёт писать губерния долго и нудно, реализации не будет, премии всему объединению тоже, и на всех углах будет шеф указывать пальцем на меня, благо, на извечный русский вопрос: "Кто виноват?" ответ ему искать не нужно. Что же делать? Для себя отвечаю, что я его уж точно найти не должен, тем более, что все красные лоскуты остались на огневой.
Для подстраховки своей раскольнической позиции становлюсь на этот раз на правый фланг поисковой шеренги: чем чёрт не шутит, может они все уходят влево? Иду вперёд, осматриваюсь честно. Уровень страстности желания такой же, как в предыдущем случае, но с противоположным знаком. Впереди небольшое повышение местности с такой же отвесной осыпью, как и в прошлый раз. Подошёл к ней вплотную и, забыв о данном себе обещании искать небрежно, пошёл вдоль. И в этот момент рвануло. Да так, что я на ногах не устоял, и оглушило прилично. На ватных ногах поднимаюсь на пригорок и вижу вдали причину своего падения: это руководитель опытов Виктор Пашков испытывает установку разминирования УР-77. Вот тут я по-настоящему испугался. УР-77 это такая бяка на шасси самоходной установки 2С1 "Гвоздика", которая возит на себе две стометровые колбасы, начинённые тротилом, которого ни много ни мало, а по 1023 кг в каждой. С помощью небольшой ракеты каждая из колбас запускается на минное поле и там подрывается, вызывая детонацию мин. Получается в этом поле свободный проход шириной 6 и длиной 93 метра. Тонна тротила это, конечно, не килотонна, но свернуть голову зазевавшемуся разгильдяю может на очень даже приличной дистанции. А дистанция была неприличная. Спас меня рельеф местности - взрывная волна пошла над головой. Раздайся взрыв чуть раньше, когда я был на открытой местности, или чуть позже, после моего восхождения, и было бы вместо него вознесение. Повезло. Спасло меня решение искать всё-таки чёртов снаряд. Добродетель, очевидно, действительно иногда вознаграждается. А потом повезло ещё раз - снаряда того так и не нашли.
Военпреды
(в открытых документах именуемые представителями заказчика)
Мне повезло. Считаю, что и с заказчиками вообще. Когда в июне 1962 года меня назначили начальником технологического бюро снарядного цеха и я впервые вошёл в прямой контакт с заказчиками, руководителем единственного тогда на заводе военного представительства, 388 ВП МО, был подполковник Моисей Львович Пудалов. Офицер ещё довоенного разлива, хлебнул во время войны ответственности полной мерой, принимая на уральских заводах продукцию для Главного артиллерийского управления. А схлопотать в те времена пулю можно было не только на фронте. Интеллигентный, грамотный, выдержанный, он никогда не терял присутствия духа. Лишь однажды видел я его в состоянии несвойственной ему взволнованности - во время неудач при отработке узла стопорения лопастей, описанных в главе "Хвосты". И немудрено: на самом начальном этапе неприятностей все понаехавшие гости из института, министерства и ГРАУ основной упор делали на вину завода, а, значит, и его личную.
Но однажды я Пудалова чуть-было не подвёл. Приехал на завод тогдашний начальник 3-го отдела УПБА ГРАУ полковник Минчёнок (впоследствии нач. подотдела Госплана). Пудалов во ремя проводки его по цехам меня ему с хорошей рекомендацией представил, даже несколько минут побеседовали, то есть это было больше, чем простое рукопожатие. Работал я тогда начальником службы технического контроля цеха. Буквально на следующий после этого знакомства день пришлось ехать "к соседям", как мы называли снаряжательный завод, ДЗРХИ, по поводу рекламации. Уже на финальном контроле выудили они наш корпус с завышенным диаметром центрующего утолщения. Дефект серъёзный. Снаряжённое изделие находится в механическом цехе. Зашёл вначале к руководителю приёмки подполковнику А.Н. Мнускину. Сел у окна и в процессе разговора обнаружил за занавеской стабилизатор 82-мм мины, но несколько странный - без одной пары перьев. "Что это?" - спрашиваю. Александр Наумович нахмурился: "Вот в таком виде мы его обнаружили в процессе снаряжения. Всё было бы не страшно, если бы я его не оставил у себя на столе. Приехал один товарищ из ГРАУ, увидел, пришлось рассказать откуда. В результате крупно пострадал заказчик завода-поставщика". Не повезло, значит, парню.
Пошёл я к своему браку. Проходное кольцо не идёт, замер микрометром показывает около сотки завышение. Для несведущих сотка - мелочь, но не для машиностроителей, для которых миллиметр - бесконечность. Ставлю корпус на токарный станок, начинаю драить напильником и наждаком. Работы на пару часов: каждый раз приходится снимать болванку в 46 кило весом, мерить кольцом, даже если микрометр показывает норму, искать, где кольцо держит. В самый разгар работы краем глаза замечаю движущуюся по проходу группу, а в ней...Минчёнок, собственной персоной! Он и к снаряжателям приехал. Если увидит меня за этим занятием - беды не миновать, может быть похлеще , чем с беспёрым стабилизатором. Выключил станок - и ходу!. Вернулся только после того, как точно узнал, что он уехал. А Мнускин мой маневр засёк-таки, рассказал всё Пудалову и потом долго подначивал, описывая моё мгновенное исчезновение.
Могу смело сказать, что с Пудаловым мы стали друзьями ещё в период его военпредской деятельности, а уж когда он помог мне создать КБ, предопределив тем самым всю мою дальнейшую каръеру, и за руку привёл в ГРАУ, то тут уж и говорить нечего. Я познакомился не только с его семьёй, но и с семъёй его брата, известного журналиста, Ильи Львовича Пудалова, Заслуженного деятеля культуры, долгие годы заведовавшего отделом в редакции "Вечерней Москвы".
Но предметом особой гордости Моисея Львовича был его сын Владимир, тогда студент физтеха, позднее аспирант ИФП. Сейчас Владимир Моисеевич Пудалов, профессор, доктор ф.-м. н., завлаб и зам. директора по науке ФИАН им. Лебедева. Стоит в самых первых рядах российских учёных по частоте цитирования. Вот бы порадовался отец его достижениям! Но не судьба. В 1980 году, как раз в дни Московской олимпиады после тяжёлой болезни Моисей Львович скончался в Бресте, куда он незадолго до того переехал, чтобы быть поближе к семье дочери Ирины и трём её детям.
Характерный эпизод, который может дать представление о его силе характера. Переезд в Брест для смертельно больного человека был на пределе оставшихся жизненных сил. Везли его на машине. Сразу по приезде занялся он установкой телефона. Кто помнит советские времена - знает, что это такое. В ходе волокиты потребовали справку о том, что в Донецке у него был домашний телефон. Он позвонил мне, и это был последний раз, когда я слышал его теперь уже очень слабый голос: "...Лёня! Я тебя очень прошу выслать мне эту справку как можно быстрее. Чувствую себя очень плохо, не знаю, как пойдёт дальше, но без меня телефона не будет". Нечего и говорить, но в тот же день справка за подписью генерального ушла. На наше счастье телефон его был от заводского коммутатора. На похоронах Ирина мне рассказала, что умер он через полчаса после ухода монтёра и проверки подключения.
Я в это время был в отпуске, в Казатине-Бердичеве, навещал брата и родителей. Утром звонит жена: "Только что позвонил Мартынов (гл. инженер), умер Пудалов. Похороны завтра. Тебя просят представлять на них завод". (Мне очень нелегко упоминать в такой связи жену, хорошо знавшую Пудалова и его семью, скончавшуюся всего три недели назад.) От Казатина до Бреста гораздо ближе, чем от Донецка. Успел как раз ко времени похорон с воинскими почестями. В прощальное слово вложил всё, что к этому человеку чувствовал и чем был ему обязан.
Конечно же, такие отношения с заказчиками - редкое исключение, но именно они, как мне кажется, задали тон на дальнейшие 30 лет. Никогда за всю свою каръеру во взаимоотношениях с ними я не испытывал проблем, хотя люди они были абсолютно разные, и без конфликтов, подчас серъёзных, обходиться не могло. Я не хочу называть здесь их полные имена, когда привожу эпизоды, в которых они проявили себя не с самой лучшей стороны.
Сменил Пудалова на боевом посту подполковник В. Новиков. Его деятельность отмечена в моей памяти впечатлением от присущего ему чувства некоего уральского превосходства, которое с ним разделял прибывший также с Урала новый директор Г.А. Овчинников. На первых порах выслушивать их сентенции по поводу нашей ущербности было крайне неприятно. Но очень скоро остался Новиков исполнять эту партию соло, потому что с такой установкой громадным заводом не очень-то покомандуешь и директор свои закидоны оставил при себе. А ещё запомнился Новиков дружбой с семьёй шахматиста А. Карпова, которого он знал по Златоусту с детства. Отец Анатолия, Евгений Степанович, в ту пору главный инженер тульского завода "Штамп", в свои командировки в Донецк всегда останавливался у Новиковых. Новиков присутствовал в Москве на похоронах Евгения Степановича.
Подполковник В. Котов. Прибыл к нам с воинской базы, где работа носила совсем другой характер. Вписывался в новые задачи нелегко, нуждался в консультациях, не чурался и советов. И тут для меня началось время слуги двух господ. С одной стороны Дмитрий Николаевич Мартынов, главный инженер, о взаимоотношениях с которым я рассказал уже в главе "Птичий язык", с другой Котов, остановивший для тех же целей свой выбор на мне же. Вот и пришлось в течение нескольких лет работать с ними обоими. Правда, Котов часто опирался и на поддержку Анатолия Ивановича Шерекина. Ни я, ни Шерекин, конечно, никогда и в мыслях не имели хоть в чём-то злоупотребить его доверием. Но всё же чувствовал он себя, очевидно, не в своей тарелке и через пару лет запросился, говорят, не без настояния жены, опять на базу.
Иван Тимофеевич Яковлев пришёл подполковником, папаху получал у нас. На время его командования приёмкой пришёлся пик выпуска образцов по опытно-конструкторским работам (ОКР) и освоения новых изделий. Попотеть пришлось в эти годы и нам и ему. Со взаимной помощью справились. Думаю, что его успешная у нас работа в какой-то степени способствовала повышению по службе - он был назначен руководителем приёмки при головном разработчике боеприпасов артиллерии, московском НИМИ (НПО "Машиностроитель"), а там и задачи и масштабы совсем-совсем другие. Характерная черта его стиля работы - системность. Если при решении вопроса о допуске партии изделий "На службу в Советской армии" у Новикова, например, расправа была коротка - принять-отклонить и никаких разговоров, то Яковлев, если вопрос доходил до него, старался из каждого случая извлечь максимальную пользу для качества. Порой это выливалось в многочасовые совещания прямо в цехе или в кабинете главного инженера, по результатам которых принимались меры, от которых технологи и цеховики были очень далеки от восторга. Неприменными участниками таких переговоров были мы с Шерекиным. Но всё - на пользу делу. Перейдя в Москву, Иван Тимофеевич с нами не распрощался, так как все наши вопросы в НИМИ всё равно проходили через него. Так что один-два раза в месяц мы с ним встречались.
Много было всяких связанных с ним эпизодов, но один запомнился особо, ибо в нём "познал я чудного мгновенья". Возвращались мы однажды с павлоградского полигона втроём, был с нами райинженер Ю.И. Прохоров. По своему обыкновению Юрий Иванович при посадке в УАЗик назначил, как положено у военных, старшего в машине. Говорит мне: "Машина заводская - старшим будешь ты". Проезжаем Красноармейск, на выезде из города перед шоссе стоит справа на обочине, напроти гаишного поста, крытый грузовик. Только мы его миновали, тут-как-тут мент с палкой. Останавливает:
- Вы нарушили!.
- Что это мы могли нарушить?
- А проехали без остановки знак "Стоп".
Оглядываемся. Действительно, сзади виден знак, но виден только когда его проедешь, а по движению прикрыт-то он грузовиком, да и сроду стоит здесь знак "Уступи дорогу". Приглашает водителя пройти в скворечник. Я было дёрнулся за ними, но Прохоров меня придержал. Ждём. Минут 5. Потом пошёл всё же и я. Поднимаюсь. Картинка стандартная: развалившийся на стуле, с откормленной на асфальте рожей старлей и стоящий перед ним по стойке смирно наш пацан-водила. Выкладываю на стол удостоверение, где написано "Точмаш". Уверен, что по долинам и терриконам Донбасса наша громкая секретная слава до Красноармейска уж точно дошла. Никакого эффекта. В этот момент за своей спиной слышу шаги двух командоров. Прохоров и Яковлев одновременно разворачивают свои полковничьи удостоверения и, не ожидая реакции, Юрий Иванович в короткой, но доступной форме, проявляя глубокие знания ПДД и используя частично, как сейчас говорят, неконвенциональную лексику растолковывает незадачливому сборщику податей, что машина, закрывающая знак, умышленно, с целью выколачивания бабок, поставлена в пяти метрах от него при разрешённых минимум двадцати. Была в этой речи и фраза о взаимоотношении чинов. Чуть не сказал полов. Но разнос, который устроил полковник артиллерии гаишному старлею, действительно больше походил на второе. Рожу мента в эту минуту - да на урок бы физики в восьмой класс! Раздел "Оптика", тема "Разложение света". Был на ней весь видимый спектр, от красного до фиолетового. Наверное, были и инфра и ультра, но мне их зафиксировать не удалось. В заключение - требование показать удостоверение. Трясущимися руками достаёт его мент, Прохоров передаёт мне (старшему, однако) с поручением переписать все данные. И с тем поехали мы домой. Не знаю, что Ю.И. с моей записью сделал, но кайф я получил незабываемый. Вообще говоря, есть у меня простейший рецепт против милицейского беспредела: закрыть все спецколонии для бывших ментов и сажать их в обычные. Интересно, сколько из них доживёт до конца заслуженного срока?
Вообще мне "везло" с военпредами на ДТП. Может быть, по закону больших чисел. С Прохоровым мы попали по пути в Павлоград в страшный гололёд. Ехали осторожно. Километрах в 20 от Донецка ехавший нам навстречу жигулёнок хватил обочины, его занесло, завертело и бросило правым бортом на наш УАЗик. Естественно, жигуль при таком раскладе против уаза с его толстым стальным бампером шансов не имеет. Удар пришёлся по средней стойке и спинке правого переднего сиденья жигулёнка, а она, в свою очередь, ударила в водителя правый бок. Крыша машины, конечно, набекрень. Сидевшая впереди жена водителя не пострадала и на мужа, потерявшего сознание и сидевшнго с опущенной на руль головой, никакого внимания не обратила. Для неё самым главным была степень повреждения (как оказалось новенького) авто. Оглянувшись назад и увидев вмятую до середины салона стойку и прогнувшуюся крышу, она с ужасом заверещала: "Ой пропала машына!". И причитала по этому поводу всё время, пока мы приводили её мужа с помощью спирта в сознание. Открыв багажник, мы увидели, что он полон битого стекла. Оказывается, ехали они из своей деревни в Донецк сдавать стеклотару. Поохала она и по утере этого добра. Уверен, что инициатива поездки в такую погоду тоже на совести этой дебелой хохлушки. Я отделался шишкой на лбу, Прохоров слегка ушиб ногу.
Попали однажды в гололёд и с Яковлевым. Были мы с ним на полигоне в Нижнем Тагиле, позвонили с завода: срочно направляйтесь в Копейск (под Челябинском), там на снаряжательном заводе неприятности со 152 мм. активно-реактивными снарядами "Крен" нашей поставки. Сели в рейсовый "Икарус" и двинулись на юг. Гололёд был просто ужасный. В лунном свете дорога и заснеженные поля вокруг блестели как зеркало. Нас тогда пронесло, но насмотрелись мы вдоволь лежащих уже на крышах грузовиков и процессов их опрокидывания. Помощи, правда, никому не требовалось - глубокий снег и толстое зимнее обмундирование спасали водителей.
Одно происшествие едва не закончилось трагически. При передаче нам производства тормозных устройств для авиабомб с павлоградского Химзавода поехал я туда с группой офицеров приёмки знакомиться с производством. В какой-то момент вижу, что наш РАФ начинает медленно, но верно, смещаться на встречную полосу, по которой идёт МАЗ. Я вообще ничего сообразить не успел, но за мгновение до неминуемого столкновения наша машина резко вильнула вправо. Оказалось - водитель уснул за рулём, и сидевший впереди майор Кашкаров успев среагировать, повернул руль.
Последним военпредом от ГРАУ до самого расформирования 388 ВП был полковник Ф. Вроде бы нормальный мужик, но была у него пара изъянов. Во-первых, комфорт своей семьи он ставил превыше всего на свете, что для военного, согласитесь, не всегда корректно. Во-вторых, при любой возможности старался не брать на себя ответственность. По примеру из каждой черты. Приехали мы с ним на полигон. Предстояли ответственные стрельбы с непредсказуемым результатом. В первый день отстрел не начали. После обеда, только собрались устраиваться в гостинницу, как он мне говорит: "Л.Е., дай мне машину, я должен сегодня вернуться в Донецк". Вот те на! Если кто-то и должен вернуться, так это я: у меня жена в больнице, завтра утром сложная операция. Но у меня и в мыслях возврата нет, кто же на стрельбах останется? "Да и вы - говорю - нужны, просто необходимы. Случись что, без заказчика вопрос не решить!". Он упёрся. Пришлось дать под чесное слово, что машина утром будет в Павлограде. Хоть слово он сдержал. И отработали благополучно без него. Мне потом один наш работник расскзал, что в тот вечер видел Ф., выгуливающего, как обычно по вечерам, жену по Первой линии (ул. Артёма). Или. Серъёзнейшее происшествие на самом что ни есть ответственном изделии: перепутали мерители и насверлили ключевые отверстия с провалом по глубине в очень тонкой стенке. Поймали, когда просверлили насквозь. Часть изделий отправили к тому времени смежникам. Пришлось давать шифровку о приостановке у них обработки до решения вопроса. Те сразу в Совмин. Вызывает шеф: "Что будем делать?" Я, как Три сестры: "В Москву, в Москву!". Но ни разу в таких ситуациях я в Москву без проекта Решения не ездил. И вообще, хочешь что-то решить - не слова неси, а готовую бумагу на подпись. Сажусь писать. Очень уж безнадёжно получается. Но написал. Иду подписывать к Ф. Тот ни в какую. Сколько ни аргументировал - всё без толку. В тот раз - редчайший случай - попросил себе помошника. Самого лучшего, Анатолия Ивановича Шерекина. С ним я себя чувствовал уверенно. Солидный, логичный, спокойный, казалось даже, несколько флегматичный, он обладал какой-то внутренней силой, излучал убеждённость и убедительность. Любимая цыганская поговорка: 'Что делать, что делать? Этих мыть или новых делать?'. Но у нас с ним этого выбора никогда не было: всегда приходилось мыть этих. Новых делали другие, но мыли и этих, при необходимости, опять мы.
Сначала в НИМИ. Там ребята всё сходу просекли, нашли очень веские аргументы, потвердили расчётами. Горизонт начал, вроде, проясняться. Идём к Яковлеву (он к тому времени был уже военпредом НИМИ), ещё раз всё в тексте прозваниваем. Готов подписать. И вдруг: "А где подпись Ф.?". А её-то и нет.
- Ребята, без подписи заводского заказчика моей быть не может и не будет.
- Так он же в Донецке!
- Никак нет. Он в Москве. С утра был в ГРАУ, сейчас должен быть в тройке
(НИИ 3), вечером улетает.
- Толя, только ты можешь спасти ситуацию. Лети в тройку, отлови его, подпиши.
На что согласился Иван Тимофеевич, так это вместо подписи поставиь визу, специально для Ф. Но если тот не подпишет, то он и визу свою снимет. Анатолий Иванович здесь проявился! На такси в тройку, отловил Ф. на выходе из проходной, и заставил-таки подписать. Я бы этого не смог. Дальше всё было очень непросто, ещё не раз пригодилась харизма Шерекина, и мы справились. После моего отъезда мы перезванивались много лет, до самой его кончины. Жаль, что лучшие люди уходят первыми
Было в моей производственной практике немало встреч и с заказчиками других предприятий. Как правило, общий язык находил и с ними. Помню, конечно, не всех, но не могу не сказать несколько добрых слов о предшественнике Яковлева по НИМИ полковнике Николае Николаевиче Наумове. Боевой офицер, всю войну провоевал на "Катюшах", решительный, перед начальством никогда не дрожал, что было нам очень даже на пользу. Эпизодами утомлять не буду. Скажу только, что у меня с ним сложились отношения, более чем доверительные.
Заказчик у соседей-снаряжателей полковник Александр Наумович Мнускин, после отставки назначенный главным инженером завода. С ним меня познакомил Пудалов. Вот уж кто знал своё дело досконально, за что впоследствии и получил Госпремию. Прошёл в боевых частях войну. Не давал спуску своему телу, мог в 60 лет делать вертикальный шпагат. С ним мы долго водили дружбу, пока не пролетел между нами "Лепесток". Об этом эпизоде написано выше. Но прошло время, и всё снова стало на свои места. Ещё пару лет назад в был в Донецке председателем Совета ветеранов войны.
Закзчик тульского завода "Штамп" подполковник Владимир Авшарович Мосесян. Фигура колоритная, диктатор по натуре. Возражений не терпел. Познакомились мы с ним на совещании у нас в Донецке в период освоения литых деталей к ракетной части снарядов системы "Град". Совещание было бурным. Протокол, как мне, наверное, на роду написано, вёл я. Владимир Авшарович, по своей тульской привычке диктовал, что записать в чертёж, а что в протокол. Владение его русским языком явно оставляло желать лучшего, много лучшего. Ни в протокол, ни, тем более, в чертёж формулировки его никак не вписывались. Я выход нашёл - после каждой его фразы произносил: "Владимир Авшарович, вы имели ввиду так-то и так-то", после чего следовала моя редакция. Ему это так понравилось, что в конце совещания он произнёс надолго сблизившую нас фразу: "Ты очэнь харашо формулируеш мои мысли". Контакт был установлен. К сожалению, мне пришлось быть невольным свидетелем его низвержения. Вызвали его в ГРАУ, я тоже направлялся по тому же адресу из Тулы. Все три часа пути оживлённо беседовали. Потом я увидел его выходящим после беседы с начальством. Это был совсем другой человек, согнувшийся, потеряный какой-то. Увидел меня, попросил закурить. Вышли на лестничную клетку, и там он мне сказал: "Меня только что отправили в отставку". Больше говорить он не мог. Причины отставки точно не знаю, но говорили, что поплатился он за самый большой военпредовский грех - взял у завода подарок. В виде гаража. Через несколько лет, участвуя в организации незалежного украинского ГРАУ, я немного поработал и с его сыном, тогда майором. Но сын быстро перешёл в какую-то коммерческую военную структуру.
Со своими офицерами всё было в полном порядке. Были они разные. Кое с кем выпивали, умеренно. К сожалению, не все из них могли удержаться от соблазна принять на грудь и посерьёзнее, что в условиях снарядного производства, когда у каждого начальника цех стоял в сейфе 3-литровый графин спирта технического высшей очистки, труда не составляло. Если в командировке встречался на фирмах с бывшими нашими офицерами, то дело всегда существенно облегчалось, тем более, что встречи эти сопровождались подчас приглашениями на ужин домой, а в Сибири и с банькой. Что касается рядовых служащих приёмки, то все они были из бывших заводских, а многие вообще раньше работали контролёрами под моим началом. Одна из таких мне и сообщила, что им категорически запрещено вступать со мной в дискуссии по поводу обнаруженных при приёмке партии дефектов. Оно и понятно: наилучший метод в таких случаях - постараться не допустить доведения информации до офицера, погасить подозрение в зародыше, убедить в его пустячности. Чем я иногда и грешил.
А теперь о начальстве. Из всех, с кем пришлось работать в ГРАУ, на Фрунзенской набережной, самой колоритной фигурой мне представляется начальник 3-го отдела полковник Василий Николаевич Гусаков. Внешне - чистый лермонтовский красавец-гусар, небольшие усы, худощавый, подвижный. Складывалось впечатление, что не без небольшой примеси кавказских кровей, даже акцент можно было при желании уловить. Заместителем у него одно время был подполковник Литвиненко, получить у которого визу на любой документ было делом почти безнадёжным. А уж к Донецку отношение его - нарочно не придумаешь. Когда-то он выделил заводу из запасов Управления 50 тысяч ящиков для 130-ки, и мы ему их так и не вернули. Битый час сидишь с ним без толка. В обеденный перерыв пристраиваюсь в очереди к Гусакову или даже занимаю её.
- Ну что - спрашивает - завизировал Литвинеко?
- Куда там.
- После обеда садись ко мне.
Столы у них рядом, Василий Николаевич всю нашу тягомотину слышит, но виду не подаёт. Так как он в курсе дела, то всё идёт быстро. Да или нет и разговор окончен. Времени у него всегда в обрез. Как только набирается несколько документов на подпись Молоканову, собирает в одну папку, заходит в общую комнату отдела, спрашивает у офицеров, есть ли ещё что, и вперёд. Через какое-то время возвращается и отработанным жестом с середины комнаты плашмя метает папку на свой стол. Слететь папка никуда не может, стол стоит у стенки. Молча раздаёт документы. Подписано или нет - смотришь сам. Если нет, то короткий комментарий, не более того. С ним был у меня один общий принцип - никогда не доверять вторичным документам, только первоисточники! Попали мы в очередной раз в передрягу с кучностями по чёртовой дюжины 130 мм. снаряду. Стреляли в Павлограде, завалились первично и повторно, да не одна партия, а целых две. Договорились отработать на полигоне Старатель в Нижнем Тагиле. Получаем шифровку, всё, вроде, в порядке. Но партии так просто принимать нельзя - третье испытание в документации не предусмотрено. Нужно Решение Министерства и ГРАУ. Звоню Гусакову. Он ставит условие - рассматривать будет только по получении отчётов. А отчёы в лучшем случае придут дней через 10. Решаем послать за ними нарочного, который должен привезти их мне в Москву. Решение, как и отчёты, секретное, возить-носить-летать можно только с оружием. Мне дают сопровождающего, а в Тагил вылетает парень с наганом. Да парень попался не простой, а очень красивый, победитель местного ТВ-конкурса "Ану-ка, парни". День ушёл на все согласования, на следующий - к Василию Николаевичу. Утром связался с заводом, говорят, что нарочный с отчётами уже из Свердловска вылетел, в 15 часов будет у подъезда на Фрунзенской. В 14 начинаем смотреть материалы, в 15 выхожу к подъезду, парень, как штык, ждёт меня. Беру пакет, всё чин-чином, сургучные печати на месте.
- А теперь - говорю - иди в комендатуру, сдай оружие, и за хорошую работу гуляй
сколь хош по Москве, командировку я продлю.
- Ничего сдавать не надо, оружия у меня нет.
- Как же ты отчёт-то получил на руки?
- Охмурил девчёнку из первого отдела, а оружие не выдали, оказалось
просроченным разрешение.
Разбираться с ним было мне некогда, пошёл работать дальше. В первом отделе пакет вскрыли, отнесли Гусакову. Начал он его смотреть и вдруг оживился: "А что я говорил!? Вот, смотри". Смотрю и вижу: в шифровке результат стрельбы по местности одной из партий количественно отличается от стоящего в отчёте. И не только количественно, а уже и качественно, потому что ниже требований чертежа. Гусаков в восторге. Не за партию, конечно, а за торжество принципа. Я, честно говоря, тоже. Чёрт с ней, с партией, продадим под инертное снаряжение, но как сработало! Тут же переделали Решение, одну партию приняли по прямому назначению, вторую - под инертное. И дома не стал выяснять у нарочного все обстоятельства. Думаю, что без оружия он всё же лететь бы не рискнул. Просто сдавать не хотел - с наганом ведь шикарнее охмурять московских девиц, чем без нагана - уральских.
О работе с генералом Молокановым я уже писал. Сменил его после выхода в отставку полковник, а потом и генерал Михаил Михайлович Селиванов. Будучи начальником отдела после Гусакова, он держал нас в ежовых рукавицах, да так, что мы с Шерекиным, узнав о его назначении, даже расстроились. Но наши худшие ожидания, к счастью, не оправдались. Пока он был на посту начальника управления для нас ничего не изменилось, т.е. всё было в порядке.
Начальником отдела при Молоканове стал молодой полковник Игорь Михайлович Авсеенко. С ним мы к тому времени были знакомы уже лет 15, со времён его работы в приёмке НИМИ. Тут уж об отношениях и говорить нечего - понимали друг друга с полуслова. При таких кадрах любая трудность стала преодолимой без обязательного стресса.
А потом оказались мы в другой державе. Что интересно, на первых порах организации ГРАУ МО Украины опытные московские коллеги охотно помогали советом и делом новичкам. Но это продолжалось недолго, и, на мой взгляд, не по инициативе москвичей.
