ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Комиссаренко Леонид Ефимович
Встречи с интересными людьми

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.87*7  Ваша оценка:

   Как я разочаровался в маршале Ворошилове
      В начале июня 1949 года в Москве (точнее в Барвихе) умер генсек компартии Болгарии Георгий Димитров. Для перевозки тела в Софию был снаряжен спецпоезд, по пути следования которого на многих остановочных пунктах проходили торжественно-траурные митинги. Мне в ту пору было 13 лет и жили мы на Украине. На крупной железнодорожной станции Казатин остановка поезда и, соответственно, митинг были предусмотрены. Знали об этом заранее, известно было и время начала митинга. Мы, пацаны, были, конечно на перроне вокзала первыми. Народу постепенно прибывало. Большая часть публики - рабочие паровозного депо, чумазые, в промасленных, закопченных робах. Довольно тесно было. Прибыл поезд. Из вагонов на платформу вышли многие известные в ту пору личности. Запомнились К. Симонов, С. А. Ковпак.
      Мы протиснулись вдоль поезда, в надежде увидеть еще какую-нибудь знаменитость. И точно. Я буквально наткнулся на какого-то военного - небольшого роста, в сапогах, синих галифе, защитного цвета кителе. Только погоны были несколько необычные и лампасы широковаты. Ба! Форма-то маршальская! Присмотрелся, а в ней... сам Ворошилов! Это сейчас легко сказать, а тогда в 49-м, кто помнит: "Климу Ворошилову письмо я написал...", значок "Ворошиловский стрелок" - заветная мечта. А чьи имена стоят рядом в песнях? "Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов...", "... и первый маршал в бой нас поведет". Правда, и стихи, и песни, и значок - все это было из довоенного времени, но тогда я, естественно, этому факту значения не придавал. Ворошилов есть Ворошилов.
      Но маршал явно оказался в непростой ситуации. Он стоял один в полукольце чумазых работяг, был почти прижат к стене вокзала. Охраны было не видно. Толпа хоть была благожелательная, но сзади сильно нажимали. Смять бы не смяли, но мундир испачкать могли.
      Что, по моему тогдашнему мнению, должен был сделать Ворошилов? Конечно, немедленно навести порядок! Однако вместо решительных действий и каких-то отдаваемых железным голосом команд я, к своему несказанному удивлению, услышал невнятные увещевания. Голос у товарища Ворошилова был слабенький, в глазах - испуг, от всей фигуры веяло беспомощностью. Разочарованию моему не было предела. Героика буквально вдолбленного в сознание с младенчества образа была развеяна вмиг.
      Я не нашел тогда слов для описания своих впечатлений, хотя такие слова уже были произнесены. Много лет спустя, впервые читая у Мандельштама "Мы живем под собою не чуя страны" и дойдя до строки "... а вокруг него сонм тонкошеих вождей", я вновь вспомнил этот эпизод. Точнее выразиться невозможно. Перед глазами у меня была, оказывается, живая иллюстрация к произведению, стоившему жизни его творцу.
   С Любимовым через заднее крыльцо.
  
   Первую неделю мая 1991 года провел я в командировке Москве. Дела к пятнице завершить не успел, за что и был наказан оставлением до понедельника а возможно и дальше. Дело привычное. Не впервые. Самое лучшее в таком случае--театральная программа. А что у нас (у вас), ребята, в рюкзаках? Много. Но есть и особая вещь. На Таганке--восстановленный незадолго до этого вернувшимся из изгнания Любимовым и наконец-то разрешенный (перестройка!) Борис Годунов. О билетах--смешно даже думать. Несколько звонков по давно прикормленным местам--результат, как и следовало ожидать, нулевой. Ну, что же, есть и старый испытанный способ под названием "лишний билетик". Начинают его спрашивать уже в момент открытия дверей вагона метро и продолжают до самого входа в театр. Здесь ловить нечего. Последняя надежда -- на администратора. Но за стеклом лицо мне не знакомое, а перед стеклом, в вестибюльчике, толпа. И каждый называет какое-нибудь имя с отчеством или потрясают льготными ксивами. Включаюсь в этот предспектакль и я.
   Время идет, толпа редеет, я уже у самого окошкаю До начала минут пять. И вэтот момент рядом со мной возникает до боли знакомое по телеэкранам лицо запыхавшейся актрисы Н.
   Обращается к администратору. Как обычно в таких случаях: "Мне оставлено". Но вместо пропуска получает в ответ: "Что же ты, милочка, так поздно? Давно ничего нет. Помочь тебе может, разве что только сам Юрий Петрович". А Юрий Петрович, вот он собственной персоной, стоит за спиной у администратора, укоризненно смотрит на просительницу (а я ведь рядом с ней), показывает в сторону боковой стенки и предлагает пройти туда.
   И тут меня осенило: актриса видела мои ксивы, Любимов видит меня рядом с ней. Неожиданно для неё (и для себя) выпаливаю: "Я с вами!". Короткий взгляд, кивок. Вместе подходим к стенке, а там, оказывается, дверь. И открывает её изнутри Юрий Петрович Любимов, тепло здоровается с ней, вопросительно смотрит на меня. Я бормочу свою фамилию. Любимов молча закрывает дверь, берёт нас под руки и ведёт по полутемному корридору в сторону, как оказалось, зрительного зала. По дороге переспрашивает у меня фамилию, а у неё, кто я ей такой. Услышав ответ: "Случайный знакомый", отдает меня на попечение биллетера с поручением усадить и куда-то удаляется со спутницей. Оглядываюсь. В зале буквально яблоку негде упасть. Боковые проходы забиты доотказа, центрральный, на удивление, свободен. А где же место для меня? Вот оно: моя сопровождающая бесцеремонно поднимает в центре седьмого ряда какую-то девицу и усаживает меня. Всё. Мой спектакль окончен. Начинается настоящий. Впереди товарищ министр культуры тов. Н.Губенко с посохом, сзади великий маэстро с фонариком (вот почему свободен центральный проход). Постановка великолепная! Непонятным для меня осталось одно: за что же, в сущности, болванчики из репертуарного комитета в своё время запретили спектакль?
  
  
   Как я не взял автограф у Ральфа Джордано.
  
   Весной 2003 года к нам во Фрайбург приехал писатель и публицист Ральф Джордано.
   Встреча с ним назначена в одной из аудиторий университета. Собралось человек 100-120. В основном местное население, но и с десяток наших, контингентных, понимающих немецкий. Благодаря обширному интервъю с писателем, опубликованному накануне в одной из русскоязычных газет, наша публика к встрече подготовлена. Отлично для своих лет выглядящий писатель читает отрывки из своих произведений. Затем следуют вопросы. Первым, обливаясь слезами умиления, поднимается едва дождавшийся этого момента руководитель местного отделения христианско-израильского сотрудничества. У него скорее не вопрос, а предложение разделить с ним телячий восторг ангажированностью современной молодежи, продемонстрированной ею во время недавно прошедших пацифистских демонстраций.
   Это надо же догадаться, предложить такое человеку, пережившему Холокост! Ответ был краток, что называется "фейс оф тейбл". Несколькими штрихами построена логическая цепочка: пацифизм- война как его следствие- катастрофы для целых народов. По мнению Джордано всей историей это доказано столь убедительно, что дискуссии по этому вопросу попросту неуместны. Должен признаться, что к этому времени радужные гомосексопацифистские тряпки, болтающиеся во всех мыслимых и немыслимых местах и их сексуально озабоченные носители, меня просто достали. Хотелось высказать солидарность с такой позицией писателя. Но мой немецкий предназначен для несколько меньшей аудитории. Решил высказаться тет-а-тет а заодно и получить автограф на захваченной с собой странице газеты с интервъю и фото писателя. Подхожу, высказываюсь. Он слушает, но не очень внимательно, т.к. всё время косит взглядом куда-то в сторону. Разворачиваю газету, прошу автограф. Ноль внимания. В это время кто-то подходит с его книгой тоже за автографом, но у него, как ни странно, нет ручки. Джордано спрашивает у стоящего рядом меня: "Ручка есть?". Даю ручку, он подписывает книгу, я же стою как болван, жду подписи моей же ручкой на моей газете. Подпись есть, только вновь для кого-то другого. И здесь я вижу, что в том углу, куда всё время посматривает писатель, развернута продажа его книг. Вот их и только их он и подписывает. Неловко стало. И за себя и за писателя. Кто из нас оказался большим крохобором? Я повернулся и ушел. А зря: ручку нужно было вернуть а книгу купить--обе вещи были хороши.
  
Оценка: 4.87*7  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023