ArtOfWar. Комиссаренко Леонид Ефимович. Зигзаги на встречных курсах

Зигзаги на встречных курсах

В начале сентября 1958 года на Госзавод п/я N3 г. Сталино явились три новоиспеченных инженера-механика - выпускники Одесского политехнического института. Состав команды: Степан Статиров, Анатолий Палий и я. Поодиночке, в разные дни приняты были для беседы с главным инженером Ильёй Николаевичем Ярополовым. После беседы и, думаю, по её результатам - распределение по рабочим местам. Степану достался пост конструктора бюро инструмента ОГТ с окладом 890 рэ, мне - технолога инструментального цеха за 790 рэ, а Анатолий попал в поммастера в тот же инструментальный при 700-рублёвом жаловании. Логики в таком распределении так до сих пор найти и не могу: по части оплаты на 890 мог бы претендовать и я, как человек уже к тому времени целую неделю семейный да к тому же с красным дипломом, а назначение инженера Палия фактически подсобным рабочим (задача поммастера - развозить на электрокаре тяжёлые заготовки по рабочим местам) - вообще загадка, тем более в условиях острого дефицита инженерных кадров. Но возражать никто из нас не стал, приступили к работе. Толик, правда, поуправляв год своей электрокарой, добился открепления и уехал в неизвестном мне направлении. Больше мы не встречались.

А вот со Степаном проработали вместе 35 лет. Начал он очень удачно, вернее, очень удачным ходом. Работая в отделе главного технолога, получил сразу же допуск по второй форме а с ним и доступ в режимный цех. А в нём в то время делали зенитные 57-мм снаряды. Те самые, которые нам на одной из лекций по технологии привели в качестве примера возможности замены токарной обработки фасонным фрезерованием по всему профилю. Вот Степан и подал соответствующий рац, практически срисовав его из студенческого конспекта. Конечно, никто никогда это предложение внедрить и не пытался, но "А" было сказано, и достаточно громко. За этим последовали многие другие, менее революционные, но внедряемые рацы, так что к концу второго года работы, когда я ещё парился мастером шлифовального участка, степанов портрет уже красовался на аллее почёта лучших рационализаторов. На этом поприще приобрёл себе Степан и спонсора в лице тогдашнего зам главного инженера А. И. Малюженко, который помог ему даже в таком фантастическом вопросе, как получение квартиры.

К началу 1961 года Статиров, не без помощи Малюженко, возглавил техбюро 11 (снарядного) цеха под руководством М.И. Сахно. Не думаю, что сотрудничество это было идеальным. По двум причинам: во-первых, Михаил Иванович относился с презрением к технологам вообще, и, во-вторых, Степан, будучи очень хорошим инженером, был по натуре своей совершенно не приспособлен к работе с военпредами (но тогда я этого ещё не знал) - у него на первом плане всегда была чистая техника, а всякие бюрократические формальности он вообще во внимание старался не принимать - это чтобы не отвлекали. У военпредов, как известно, всё с точностью до наоборот. На этой почве не обходилось без недоразумений, которые в массовом производстве имеют всегда неприятные последствия. Таким образом, к середине 1962 года взаимоотношения с начальником цеха вошли в критическую фазу и Малюженко решил подобрать для Степана другое поле деятельности. И подобрал. На мою голову. В полном смысле слова - зам начальника инструментального цеха, где я был тогда на две головы ниже - старшим технологом.

Но долго нам вместе поработать не довелось. Мало того, что самолюбие моё было и так уязвлено, так к тому же и Стёпа взял со мной сразу уж слишком начальственный тон. Доходило до словесных перепалок на повышенных. К тому времени я взял у инструментальщиков всё, что они могли дать, кое что дал и им. Перспективы роста не наблюдалось. Всё равно пора было сваливать. Но куда? Одно место мне было точно известно - начальника техбюро у Сахно, бывшее стёпино. Подобрать на него кандидатуру оказалось совсем непросто - никто из технологов не хотел совать голову в пасть тигру. Да и то - больше года-двух редко кто на этом месте удерживался. И меня хором отговаривали. Но деваться мне было некуда. Пошёл к Сахно на беседу. До этого я лично с ним не встречался. Нормальный мужик, хотя и достаточно сурового вида. Да и характера, как оказалось, тоже. Договорились. Приступил к работе.

И с первых дней - проблемы. Осваивали производство боевой части морской крылатой ракеты 4Г35. Технология ничего общего с привычной снарядной не имеет, а рисовали её снарядники, так как общие машиностроители допуска по второй форме не имели, а изделие совсекретное, и делают его в отдельной загородке с вахтёром. И на меня вторая форма только начала оформляться. Этот вопрос Сахно решил быстро, договорился с режимом. А изделие в стапель не идёт. Тем более, сам стапель - для завода новинка. Михаил Иванович даёт собственные ЦУ, противоречащие моим представлениям. Стапель этот лучше меня не знает никто - лишь две недели назад я с лекальщиками закончил его делать в инструментальном цехе. Докладываю Сахно своё решение. Он с ним не согласен, но, под собственную ответственность, удаётся его уломать. Что такое для меня в этой ситуации собственная ответственность - понятно без разъяснений. Но всё получилось. С этого момента за всё время совместной работы начальник цеха в технологию больше не совался. И работалось мне с ним отлично.

А Степан? Долго он среди инструментальной братии не продержался, и к тому времени, когда уже я сам, будучи начальником цеха, подыскивал себе начальника техбюро, оказался готовым эту должность занять. С точки зрения техники и технологии всё всегда было в порядке. Степан дело знал и, в отличие от других начальников техбюро, не тратил времени на тяжбы с ОГТ, находил решения самостоятельно, подобрал себе хороших ребят. Это полностью соответствовало и моим представлениям о цеховой службе. Правда, довольно часто до меня доходили претензии заказчика, в основном по нарушению сроков всяческих проверок, аттестаций и согласований. Мелкими они были не всегда, приходилось отвлекаться на их улаживание, а если это приводило к задержкам производстве, то и объясняться с директором, который по такому случаю однажды предложил мне со Статировым расстаться, тем более, что, по его словам, в аналогичных грехах засветился Степан и у Сахно. Я не согласился - технарь ведь он хороший! "Ну, смотри, но учти - спрос будет с тебя". Как в воду смотрел. Знал, наверное, основополагающий принцип воспитания по тому же Сахно: "Вся воспитательная работа - до задницы: что человеку при рождении в пупок завяжут, с тем его в гроб и положат".

Скандал разразился в конце февраля 1969 года. Придя утром на работу, я в полном недоумении нашёл в суточной сводке сдачи продукции заказчику одни нули. По ОТК всё в порядке, а по военпреду ...! Сразу же доложили, что, оказывается, работаем по неподтверждённой на 69-й год технологии. ОГТ второй месяц водит заказчика за нос обещаниями, выпрашивает продление на неделю-две, но у того терпение лопнуло и велено техническую приёмку вести, но предъявительских записок не подписывать. Я ничего предпринять не успел, так как тут же оказался на ковре у Березина (директора). Что было, что было! Деваться некуда - пытаюсь перевести стрелки на главного технолога. Ничего не получается: "У тебя есть своё техбюро, обязанное за этим следить. Я тебя предупреждал, так что в цех можешь не возвращаться, пеняй на себя". Вот так после десяти с половиной лет я навсегда расстался с цеховой работой.

Андрей Александрович Березин

Подвёл меня Степан крепко - за два месяца даже не заикнулся о проблеме, которую, знай яоб этом, можно было решить мгновенно. Не прошла эта история бесследно и для главного технолога. А был им в ту пору уже в этой главе упоминавшийся Илья Николаевич Ярополов. И его каръера оказалась не без зигзагов. Вскоре после нашего прибытия на завод назначен он был Заместителем председателя Совнархоза. В 1965 году совнархозы упразднили и Ярополов вернулся на завод, но уже в качестве главного технолога. Инженером Илья Николаевич был отменным, но после многих лет обитания в высоких кабинетах нюх на всякие мелочи несколько подрастерял. И залетел, вместе со мной. Правда, никто его с работы не снимал, но после беседы с директором случился сердечный приступ и ушёл он на пенсию.

Был ещё один пострадавший в этой истории - начальник техбюро ОГТ, по вине которого, в сущности, и заварилась вся каша. Его с начальников сняли и поставили на это место ... меня. Мало того, что за свои постоянные критические экскурсы в ихиную технологию особой любовью в этом отделе я и ранее не пользовался, так мне же вменили в вину уход своего очень уважаемого начальника. И кто вменил? Те, кто его и спалил. Так никогда я от этого пятна и не отмылся. Степан же отделался лёгким испугом, но пути наши надолго разошлись.

Недели через две после водворения на новую должность пришло мне в голову поинтересоваться у подчинённых, в каком состоянии пересогласование злополучной технологии. Как там у КВНовцев: "Мы их ставили в тупик своими вопросами, а они нас - своими ответами". Из полученного мною следовало, что старая технология после скандала продлена до конца марта, а к первому апреля они выдают новый, переработанный комплект документации. Взглянул я на неё с пристрастием и убедился, что самое раннее выдадут они её на гора к Международному дню всех трудящихся 1 Мая, да и то, если повезёт. А если сильно не повезёт, то в качестве первоапрельской шутки цех опять остановит заказчик по причине отсутствия согласованной технологии, и, угадайте с трёх раз, кто теперь уже будет за это вторичное наступление на те же грабли отвечать. Т. е. для меня лично гибрид кошмарного сна с фильмом ужасов запрограммирован. Все эти нехитрые соображения я и изложил, не стесняясь, естественно, в выражениях этим мальчикам и девочкам в розовых штанишках и засадил их за доработку той же старой технологии, заставив отложить в сторону новую. Еле успел унести ноги.

Степан же через короткое время при новом начальнике тоже покинул цех и, наконец, нашёл свою стезю. Ему в голову пришла весьма многообещающая идея, и он начал её разработку. Обтюрирующие пояски для осколочно-фугасных снарядов к танковой пушке вырезались из медной трубы с внутренним диаметром 125 мм и толщиной стенки 10 мм. Он же предложил холодную раскатку профильных колец из труб меньшего сечения с минимальной последующей мехобработкой. Экономия меди - до 30 %, что при наших масштабах производства давало громадный экономэффект. Прежде всего предстояло создать раскатной станок. Немало это заняло времени и сил, но машина получилась отличная. Отработал он инструмент и технологию. Двинулся к заказчику всё это утверждать и получил отлуп - нужно проверять стрельбой. Я к тому времени был уже главным конструктором и по программам и проведению стрельбовых испытаний - это ко мне. Но так как автор раца никак не мог взять в голову, что всё это требует не только разработки, но и согласований-утверждений, то не обошлось без конфликтов. Однажды он всердцах выдал мне всё, что думает о технической бюрократии и торможении ею технического же прогресса. Я не обиделся: знал - товарищ по-прежнему не понимает, но напомнить ему о печальных для нас обоих результатах его пренебрежения этой стороной дела пришлось. Деваться ему было некуда - я здесь начальник. Конечно же, сделали мои ребята всё в лучшем виде и прошла технология без сучка и задоринки, хотя ворчал Степан ещё долго. Успокоило его, впрочем, весьма солидное авторское вознаграждение. А когда я стал включать его изобретения в лицензионные соглашения с выплатой в валюте - всё образовалось в лучшем виде.

Ещё одно пересечение. В середине 1959 года, когда я работал мастером шлифовального участка, поступил ко мне учеником шлифовщика 17-летний сельский пацан (гоплык на местном наречии) Вася Свинаренко. Закончил он украинскую школу, по-русски почти не говорил, изъяснялся на суржике. Сразу получил кличку Нариз. По одной простой причине: при шлифовании детали в центрах для придании ей вращательного движения используется хомутик - кольцо с ввёрнутым в него винтом; вот с этим винтом были у Васи проблемы - по какой-то причине вечно срезалась резьба, нариз по-украинси; так и стоит он у меня в глазах в проходе между станками, вертит в руках хомутик.

- Вася, чого нэ робыш?

- Нариз скочыв (резьба сорвалась).

Помогал я ему чем мог и позволяло время, опекал, покрывал брачок. В том же году он поступил в институт, по окончании которого через пять лет вернулся на завод уже в качестве инженера-технолога. В этой должности и проработал всё время, сколько я его помню. Моими изделиями не занимался, так что пути наши не пересекались. В начале 80-х годов удалось мне через министра добиться выделения однокомнатной квартиры для семьи дочери. Конечно, в тех условиях получение квартиры вне очереди - происшествие достаточно редкое, уж, во всяком случае, пробуждающее нездоровое любопытство. Пошли анонимки. От них отбивался со ссылкой наверх и не без нервотрёпки. И вдруг, на одном из сборищ во дворце культуры, уже во времена перестройки, когда стало модным долбать начальство, взбирается Вася на трибуну и, в числе прочего, при всём честном народе начинает звездеть о якобы возмущении всего коллектива объединения выделением мне квартиры. Этого я, уж от него, по крайней мере, никак не ожидал. Хотя должен был бы понять, что наступили времена, дающие шанс таким вот представителям инженерного плебса хоть как-то себя проявить. А так как диапазон его осведомлённости и эрудиции остался, несмотря на высшее образование, на уровне "Нариз скочыв", то мой случай лыком в строку и пошёл, хотя мог бы, по моему разумению, послужить иллюстрацией одного из справедливых решений в духе основного принципа ещё действующего тогда социализма: "От каждого - по способностям, каждому - пр труду". Смею предположить, что по обоим этим показателям превосходил я его на порядок. Конечно, никаких последствий эскапада эта не имела, но в сложившуюся у меня картину качества человеческого материала штришок добавила. Зато теперь Васыль Свынарэнко может вдоволь изъясняться на ридний мови, правда, как стало известно, только не обо мне.

Коль скоро я коснулся качества человечества, то позволю себе здесь очень большое отступление от содержания этих заметок. Может быть и ни к месту, но очень хочется. В конце сентября 2009 года возвращался я из Флориды. Ещё при посадке в аэропорту Майами обратил внимание на пожилую индийку с громадным чемоданом, который она, не сдав в багаж, везла всюду за собой. Ростом бабуля была метр с кепкой, а чемодан - без. В расшитом золотом небесноголубом тончайшем сари она, конечно же, бросалась в глаза. Летела бизнес-классом, т.е. в носу самолёта. А я, соответственно, - в хвосте. Прилетели во Франкфурт, выхожу одним из последних. И что вижу? Стоит старушка со своим чемоданом уже внутри здания аэропорта перед лестницей в три десятка ступеней (наверх, естественно) и только беспомощно озирается. Об потащить ей такой чемодан, конечно, не может быть и речи. Ни о каких встречающих в этой зоне тоже речи быть не может. Мимо течёт толпа пассажиров гигантского Боинга, и никому из них даже в голову не пришло оказать человеку помощь. Пришлось это сделать мне, благо, оказался чемоданчик на вес не таким страшным как на рост. А теперь посчитаем долю, скажем так, более достойных людей в этом случайном множестве. Если пассажиров прошло мимо около четырёхсот, а такой, хоть и я, оказался один, то печальный результат равен 0,25 %. Я и раньше догадывался о том, что слой этот тонок, но не до такой же степени!

И ещё одна встреча, далёкая от заметок и о другом - о вероятностях. В том же 2009 году, будучи на Земле обетованной, посетил, естественно, музей Катастрофы Яд Вашем. Заканчивая экскурсию, зашёл в зал документации, сел за компьютер проверить, все ли из десятка моих погибших родных и близких внесены в списки. В зале - только я и работник музея, занятый с двумя посетителями. Задал свою фамилию, и в это время освободившийся работник музея, подойдя ко мне, взглянул на экран. Прочтя фамилию, спросил мою. Я ответил, что та же самая. И тогда он спросил, не Леонид ли я Комиссаренко? "Ну, - говорю, - если Вы знаете моё имя, то я знаю Ваше. Вы - Арон Шнеер". Он это и был. Угадать мне было несложно, так как уже несколько лет мы изредка обменивались мейлами. Началось всё с того, что в поисках материалов для построения генеалогического дерева я наткнулся на его книгу "Плен", в которой приведено интервъю с моим двоюродным дядей Давидом Комиссаренко, выжившим в плену на территории Германии. С этого и началась переписка. Арон Шнеер - известный исследователь Холокоста, автор многих книг и статей, работает в музее Яд Вашем. Невероятность нашей встречи заключалась в том, что в зале документации он практически не бывает, дежурит не чаще одного часа в месяц. Вот на последнюю четверть этого часа и пришлось моё в нём появление. "Ничто в этом мире случайно не происходит" - его слова на прощание.

C Давидом Комиссаренко

С Ароном Шнеером

Комментарии: 5, последний от 28/05/2011. © Copyright Комиссаренко Леонид Ефимович (leonkom2003@mail.ru) Размещен: 29/10/2010, изменен: 29/10/2010. 17k. Статистика. Глава: Публицистика Годы событий: 1958-2009	Оценка: *3.009** Ваша оценка:
Аннотация: Ни в коем случае не об управляемых снарядах

Комиссаренко Леонид Ефимович Зигзаги на встречных курсах

Комиссаренко Леонид Ефимович
Зигзаги на встречных курсах