" Джентльмены, добро пожаловать в Республику Южный Вьетнам "

Глава 1

Знакомство с Вьетнамом

Война казалась далёкой. Несколько человек из моего крошечного городка в Новой Англии служили в армии, но в возрасте девятнадцати лет я лично не знал никого, кто служил бы во Вьетнаме. Если не считать гибели Томми Шэя, паренька, которого я смутно помнил по средней школе, то у меня ни разу не было повода думать об этом конфликте. Я проводил свободное время, зависая с друзьями в торговом центре или разъезжая со своей девушкой в новеньком "Камаро", который недавно купил. Но в мае 1968 года моя жизнь решительно изменилась после того, как меня призвали в армию США и отправили в Форт-Полк, штат Луизиана - "Дом боевой пехоты для Вьетнама". Меня больше не звали Арти Викник. Теперь я был Викник, Артур, ?US 52725533.

Подготовка в "Тайгерлэнде[2]", тренировочной зоне Форт-Полка, была жёсткой и интенсивной. Так должно было быть. Наша учебная рота, за исключением тех, у кого братья служили в Юго-Восточной Азии, готовилась к отправке во Вьетнам. Мне не хотелось ехать. Не то, что бы я был трусом, но героем я тоже не был. Был лишь один достойный способ уклониться, и тот лишь на время. Пятимесячные курсы унтер-офицеров проводились в Форт-Беннинге для тех солдат, кто имел послешкольное образование, и в ком "лайферы[3]" чувствовали задатки лидера. После школы я окончил годичные курсы автомехаников. Это был не совсем колледж, но кто я был такой, чтобы спорить с армейской логикой?

Я взялся за эту задачу, держа в уме намерение уклоняться от войны настолько долго, насколько возможно, ожидая, что бои закончатся к тому времени, как мне придётся ехать. Если бы эта мечта не сбылась, то, по крайней мере, дополнительное обучение могло бы увеличить шансы выжить для меня и тех солдат, которых мне предстояло возглавлять. К сожалению, время было хуже некуда, война достигла своего пика.

Я окончил курсы унтер-офицеров и получил звание сержанта, не сделав и шага про зоне боевых действий. Вслед за званием последовали неприязнь и подозрительность со стороны настоящих унтеров, которые шли к своему званию годами, а не месяцами. Меня иногда поддразнивали прозвищами типа "90-дневное чудо", "унтер быстрого приготовления"и "сержант Потряси-и-Пеки[4]". Их чувства можно было понять, но армия дала мне возможность и я за неё ухватился.

В апреле 1969 года меня отправили в Форт-Льюис, штат Вашингтон, на сборный пункт для джи-ай, отправляющихся во Вьетнам или возвращающихся оттуда. Процесс покидания континентальной части Соединённых Штатов по военной линии стал трёхдневным психологическим кошмаром. Бесконечные часы ожидания в длинных очередях с длительными периодами бездействия предоставляли нам слишком много времени для раздумий о нашем пункте назначения. Как пехотинцы, мы знали, что у нас самая низшая в армии продолжительность жизни, и что нас отправляют на войну, которая уже обошлась в 25000 американских жизней. К тому же это была война, которая стремительно теряла ту небольшую общественную поддержку, которую имела. Мы чувствовали себя одинокими и несчастными, зная, что наша неизбежная отправка пройдёт незамеченной и ненужной для огромной части нашего народа.

Что ещё хуже, наше пребывание там совпало с прибытием нескольких самолётов, полных счастливых джи-ай, направляющихся домой. Когда мы стояли на складе в белье и получали камуфляж, им выдавали зелёную форму[5]. Ветераны шутили, улюлюкали и шлёпали друг друга по спинам, словно обнимая свою свежеобретённую свободу. Они также выкрикивали грубые непристойности в нашу сторону - не для того, чтобы нас оскорбить, а, скорее высмеивая войну, армию и весь мир. Мы ничем им не отвечали, лишь смотрели на них с трепетом, надеясь, что спустя год мы тоже будем живы, чтобы испытать такую же радость. Восторженное настроение ветеранов оставило нас такими подавленными, что когда, наконец, дали команду выходить, это стало почти облегчением.

На автобусах нас доставили на авиабазу Мак-Корд в штате Вашингтон, где ожидавший нас самолёт "Макдоннел-Дуглас DC-8" был уже заправлен и готов к вылету. Когда мы взошли на борт, солнце уже село, так что мы оказались лишены того, что, для многих из нас, должно было стать последним взглядом на нашу Родину. Это стало последним оскорблением в и без того унылом процессе.

Нашим рейсом летело 250 джи-ай. Почти все мы были подростками в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, и мы были едва знакомы друг с другом. Лишь немногие разговаривали или обменивались взглядами. Большинство парней сидели молча в замкнутом оцепенении. Царила атмосфера отстранения и страха, как будто мы улетали к своей смерти. Как ни печально, для некоторых это так и оказалось.

Перелёт в 8000 миль в республику Южный Вьетнам занял примерно двадцать часов. Нашей первой остановкой стала авиабаза Эльмендорф рядом в Анкориджем на Аляске, где провели ровно столько времени, сколько нужно, чтобы заполнить топливные баки. Никому не разрешалось выходить из самолёта и мы задавались вопросом, почему. Казалось сомнительным, чтобы кто-то захотел сбежать, потому что там была зима, и единственным, что мы видели во всех направлениях, были снег и запустение. Когда мы снова поднялись в воздух, наше уныние сменилось обычными разговорами и урывками сна. Никто не спал по-настоящему, потому что мы хотели насладиться своими последними часами относительной свободы.

На следующее утро мы приземлились в аэропорту Ханеда в Токио. Нам позволили выйти из самолёта на два часа, но только в ограниченную зону аэропорта. Как обычно, делать было нечего, кроме как болтаться туда-сюда. Это был первый раз, когда я увидел толпы азиатов. Я решил, что культурный шок - это признак грядущих событий.

Мы покинули Токио и полетели прямо в прибрежный порт Камрань в Южном Вьетнаме. На половине пути наши американские зелёные доллары были обменяны на ВПС (военно-платёжные сертификаты), всё в бумажных купюрах, которые выглядели, как деньги для "Монополии", только картинки получше. Даже разменные деньги были не металлическими, а бумажными, просто другого цвета. ВПС использовались, чтобы не дать американским долларам наводнить хрупкую вьетнамскую экономику. Чтобы пресечь спекуляции на чёрном рынке, вид ВПС периодически менялся без предупреждения.

Когда мы покидали Форт-Льюис, никто не сказал нам, чего ждать после прибытия в Камрань. Я воображал, что наш самолёт собьют в небе, или что после приземления нам придётся бежать по взлётной полосе в ближайшее укрытие. Чем ближе мы подлетали, тем больше я нервничал. Когда мы начали снижение, я огляделся, ожидая, что экипаж вытащит М-16 для нашей защиты. Этого не произошло.

Когда мы приближались к аэродрому, я поглядел в окно на зелёные горы вдали. Внизу виднелись неровные зелёные лоскуты кустарника, крытые травой хижины и ржавеющие остовы разбитых машин. Я подумал, что садимся в джунглях на краю поля боя. Я снова ошибся.

Мы приземлились без происшествий на современной бетонной полосе. Я вышел из самолёта в нежданный, залитый солнцем рай. Первая волна тропической жары шокировала, но в остальном Камрань выглядела, словно сцена из кинофильма. Прибрежная зона представляла собой природную гавань с полосой белого песка, протянувшейся от сверкающей океанской воды на четверть мили вглубь материка. Местность была усеяна пальмами и банановыми деревьями, дававшим тень живописным хижинам с крышами из листьев. Местные вьетнамцы озабоченно спешили в разных направлениях, как будто репетировали рекламный ролик для туризма. Война? Здесь? Не может быть.

Очень загорелый штаб-сержант провёл нас вокруг крошечного терминала, где стояли несколько автобусов ВВС США.

- Джентльмены, - заговорил он с протяжным южным выговором, - добро пожаловать в Республику Южный Вьетнам. Не обращайте внимания на влажность, потому что летом здесь ещё хуже. Следующие двадцать четыре часа вы проведёте в 90-м батальоне пополнения, чтобы сориентироваться. Ваши документы также будут изучены на предмет ошибок, пропусков и ложных данных. Находясь в 90-м, не разговаривайте и не пытайтесь установить контакт с вьетнамскими гражданскими лицами, работающими здесь. А теперь хватайте свои вещи и лезьте в автобусы.

Никто не произнёс ни слова, пока мы робко искали места, чтобы сесть. Я был удивлён, увидев, что окна автобуса закрыты металлической сеткой, чтобы внутрь нельзя было забросить гранату. За десять минут мы проехали лишь малую часть обширного военного порта. По дороге мы проезжали огромные бункеры из мешков с песком, стратегически расставленные за рядами проволочных заграждений. На вершине каждого бункера стояли караульные, но они выглядели довольно расслабленными без рубашек и касок.

Расположение 90-го батальона пополнения было небольшим и состояло из двух обширных прямоугольных зданий с голыми стенами для обработки наших бумаг и дюжины мелких построек для проживания и хранения. Не было ни кондиционеров, ни вентиляторов. Здания соединял дощатый настил, потому что расположение полка представляло собой сплошную песочницу.

Процесс пополнения был тот же, что и в Форт-Льюисе, потому что и джи-ай, отправляющиеся в Штаты и бедняги, которые лишь начинали свою командировку, встретились в одном и том же месте. Разница была лишь в том, что едущие домой джи-ай ещё не так ликовали, как те в Форт-Льюисе, потому что всё ещё находились во Вьетнаме.

Был, однако, примечательный контраст во внешнем виде нас и ветеранов. Мы были "желторотиками" или "ёбаными новичками", и это было написано прямо на нас, на нашей новой форме, блестящих ботинках и бледной коже. Мы не могли удержаться, чтобы не разглядывать бывалых на вид солдат. Несколько человек из них носили чистую выглаженную форму, но большинство щеголяли в выцветшем камуфляже и пятнами грязи, словно они только что выкарабкались из лисьей норы.

Пока шла работа с бумагами, возникали обычные длительные задержки, которыми армия пользуется для исполнения различных заданий. В этой области Вьетнаме не было канализационной системы, так что самой частой работой стала чистка сортиров для личного состава. Сортир представлял собой всего лишь отдельно стоящую постройку с неполными стенами, скрывающими человека ниже пояса. Любой проходящий мимо мог легко видеть, кто сидит на троне. Вся постройка стояла на бетонном блоке. Внутри имелась длинная деревянная скамья и ряд туалетных сидений, никаких индивидуальных перегородок. Под каждым сиденьем стояла 25-галлонная бочка для говна, в которой хлюпало то или иное количество человеческих отходов.

Меня назначили руководить командой из пяти человек, занятый заменой полных бочек пустыми. Бочки с небольшим количеством содержимого сливались в полные и возвращались под сидушки, чтобы ими можно было пользоваться, пока шла уборка. Пока мы играли в музыкальные стулья с бочками, какой-то джи-ай подошёл и насрал на пол.

- Эй! - заорал я на него, - Ты что, не видишь, что под сиденьем нет бочки? Ты же насрал на пол!

Он небрежно глянул на меня со словами:

- Я никогда не смотрю, куда падают мои какашки. А ты?

Кто поспорит с такой логикой? После того, как мы закончили, один из моих помощников собрал говно лопатой и скинул его в бочку, которую мы только что вытащили.

Следующим шагом надо было составить полные бочки в ряд, и долить их дизельным топливом. Затем мы их подожгли, перемешивая, пока всё содержимое не выгорело. Смрад стоял невероятный. Таскать бочки с говном было скверно уже само по себе, но жечь его было уже, пожалуй, слишком.

Если кому-нибудь надо было помочиться, он не мог воспользоваться сортиром. Туда допускались лишь твёрдые отходы. От мочи бочки становилось слишком тяжело переносить, и всегда был шанс облиться. Кроме того, ссаки не очень хорошо горели. Единственным местом помочиться, были ссальные трубы, открыто стоящие шестидюймовые цилиндры, воткнутые в землю под углом. Эти трубы никогда не чистились и не переносились на новое место, так что в скором времени окружающая их земля пропитывалась и трубы переполнялись. Когда такое случалось, большинство парней просто мочились на землю рядом. Концентрация мочи делалась такой тошнотворной, что ссальные трубы можно было без труда отыскать в темноте.

Рано утром следующего дня для многих из нас оформление закончилось и мы отправились на недельную подготовку в учебный центр пополнений "Кричащий орёл"[6] в Бьен Хоа, гигантской американской авиабазе в 200 милях к западу от залива Камрань. Мы полетели в Бьен Хоа на транспортном "Геркулесе" С-130, четырёхмоторном турбовинтовом самолёте, применяемом для перевозки грузов или переброски войск на дальние расстояния. В самолёт нас поместилось сорок человек, и мы сидели или растянулись на голом металлическом полу, потому что сидений не было. Окон тоже не было, лишь два ряда шестидюймовых стеклянных иллюминаторов, слишком грязных, чтобы через них можно было что-нибудь увидеть. На стенах не было ни обшивки, ни изоляции. Были видны провода, трубы и несущие конструкции. Четыре мотора создавали такой грохот, что единственным способом общаться было орать или подавать сигналы руками. Это был как будто летающий мусоровоз. Шум и вибрации помогали мне не думать о том, что впереди. Меня непосредственно беспокоило, собьют ли наш самолёт, или он просто упадет с неба. Мы приземлились без происшествий.

Подготовка в учебном центре должна была подготовить нас к постоянному назначению в 101-ю воздушно-десантную дивизию. Наше обучение включало в себя изучение вьетнамского народа и его культуры; войны и противника, а также знакомство с оружием. По ночам мы несли караульную службу на линии укреплений. В течение дня мы исполняли небольшую физическую работу, чтобы привыкнуть к климату. Однако, как и на всех предыдущих моих остановках, мне пришлось пройти через рутину с бумагами. Когда я закончил, специалист-клерк, просматривая мою папку, задал мне несколько вопросов.

- Есть ли среди ваших документов такие, которые вы хотели бы удалить?

- Конечно, - охотно ответил я, - У меня там Параграф 15 за самоволку в Форт-Беннинге на два дня. У меня было три дня увольнения, но я уехал слишком далеко и не успел вернуться вовремя.

Он зашуршал страницами в поисках документа.

- Вот он, - сказал он, вырвал лист и скомкал его в шар, - Ещё что-нибудь, что вы не хотели бы здесь видеть?

- Зачем вы это делаете? - спросил я, несколько удивлённый.

- Нам нравится выдавать новичкам чистый послужной список, чтобы у них не было проблем, когда они прибудут в свои части.

- Как так вышло, что меня определили в воздушно-десантную дивизию? Я же пехотинец!

- В 101-й дивизии особенно высокий уровень потерь среди унтер-офицеров, - сказал он совершенно серьёзно, - так что вы, парни, им срочно нужны.

Это утешало.

На второй день подготовки к нашей группе присоединился говорливый специалист Дойен. Он пробыл во Вьетнаме три месяца, а потом был ранен. После того, как он провёл несколько недель в госпитале, его подразделение не захотело, чтобы он возвращался в поле, не освежив своих военных навыков. Решение пришлось ему не по душе и он сделал нашу жизнь невыносимой своими постоянными жалобами и умничаньем без повода. Когда у нас была перемена, он заметил мои сержантские нашивки и решил направить своё недовольство на меня.

- Ты потряси-и-пеки, да? - спросил он.

- Да, - ответил я, - Это какая-то проблема?

- Можешь не сомневаться. Вы, потряси-и-пеки - просто ходячая смерть.

- В каком смысле? - спросил я, озадаченный.

- Как ты думаешь меня ранило? Потряси-и-пеки прокололся. Когда вернусь в часть, я с ним как следует разделаюсь. Слышал когда-нибудь про фраггинг?

Я слышал. Это было убийство командира его собственными подчинёнными, обычно с помощью ручной гранаты.

- Да, и мне-то что до того?

- Ты что, прикалываешься? - засмеялся он, - Тебе лучше доплатить за свою военную страховку, потому ты скоро умрёшь. Скороспелые унтеры никогда не доживают до дома. Вы, парни, приезжаете сюда, ни хера не знаете про Вьетнам, и еще пытаетесь командовать бойцами, которые целые месяцы выживали без вас. Вот почему у командиров взводов такой высокий процент потерь. Их подстреливают свои же. Так что я тебя предупреждаю, когда дерьмо влетит в вентилятор, тебе лучше поглядывать по сторонам и следить, откуда летят пули.

Несколько секунд я глядел на него в полном неверии. Мой лёгкий характер всегда заставлял меня смотреть на происходящее с юмористической стороны, но в его словах не было ничего весёлого. Я не знал, как ответить на такой выпад. К счастью, первый сержант, который слышал наш разговор из класса, вышел и увёл Дойена. Сержант задал ему жару за попытку запугать новичков и нарушить их уверенность в своих силах. Он также пригрозил Дойену наложить на него взыскание за неподчинение унтер-офицеру. Дойен больше никогда меня не донимал, но он определённо заставил меня задуматься о том, как мои будущие подчинённые примут меня в поле.

После окончание подготовки в "Кричащем орле" меня отправили в лагерь Кэмп-Эванс, постоянное место службы в 400 милях к северу от Бьен Хоа. Мало радости было отправляться в место в зоне боевых действий, называемое "лагерь". Особенно с учётом того, что этот лагерь расположен так близко к вражеской стране, в одной из самых северных областей Южного Вьетнама.

Перелёт в Кэмп-Эванс на борту ещё одного "Геркулеса" С-130 оказался такой же нервотрёпкой, как и предыдущий, с той разницей, что этот был гораздо длиннее. Я не обращал внимания на неприятный интерьер самолёта, а вместо этого представлял, как будто я дома в кругу семьи. Я всегда считал, что мои родители были слишком суровы со мной, но в тот день я бы с удовольствием согласился на все их задания и взыскания, лишь бы выбраться из своего теперешнего положения.

Внезапно меня одолело чувство отчаяния, когда я осознал, насколько хорошо мне жилось дома и как сильно мне всех не хватает. Поскольку армия отобрала у меня почти всё, что было для меня важным, я задумался, как с этим справляются другие джи-ай. Мне хотелось заплакать, но я взял себя в руки, зная, что моя дополнительная военная подготовка и крепкие семейные узы помогут мне выбрать верный путь.

С-130 благополучно приземлился в Кэмп-Эвансе, круглом палаточном городке примерно в полумилю в поперечнике, построенном на пологих холмах и окружённом травянистой равниной. Лагерь охранялся периметром с караульными в бункерах и был обнесён десятками рядов колючей проволоки. Грунтовая дорога пересекала лагерь посередине. Грузовики и джипы создавали большую часть движения в лагере, ездя туда и сюда и поднимая колёсами тучи красной пыли. Бесчисленные джи-ай населяли лагерь, но очень немногие из них носили при себе оружие.

Лагерь Кэмп-Эванс получил свое название в честь младшего капрала Пола Эванса, героя-морпеха, погибшего в бою 22 декабря 1966 года близ нынешнего места расположения лагеря. В 1967 году флотские "Морские пчёлы" построили основную часть лагеря, чтобы разместить 1-ю дивизию морской пехоты и армейскую 1-ю кавалерийскую дивизию. В октябре 1968 года лагерь стал постоянным домом 101-й воздушно-десантной дивизии.

Лагерь Кэмп-Эванс был в основном самодостаточным. Помимо взлетной полосы, там имелись склад ГСМ, автопарк, армейский магазин, почта, склад боеприпасов, открытый кинотеатр со сценой, госпиталь на семьдесят мест и система бензиновых генераторов для снабжения электричеством. Лагерь снабжался и грузовиками и по воздуху. Однако, ни один самолёт не стоял там, потому что удалённое расположение делало его слишком заманчивой целью для противника.

Ближайшие гражданские приходили в лагерь из деревни Фонг Дьен, расположенной примерно в миле от главных ворот. Примитивная по американским стандартам, деревня не имела ни электричества, ни водопровода. Местные жители обитали в крытых листьями хижинах, стоящих на крошечных участках, окружённых акрами плодородной земли. Самым ценным имуществом фермера был одомашненный водяной буйвол, который служил и тягловой силой и средством передвижения. Хотя деревенские были настроены к нам дружественно, единственными гражданскими, допущенными в лагерь Кэмп-Эванс были парикмахеры и портные.

Меня определили в роту "А" 2-го батальона 506-го пехотного полка. Но, прежде чем я явился в свое подразделение, меня официально приветствовал в 101-й воздушно-десантной дивизии командир 506-го батальона. Подполковник Брукс был высоким, представительным мужчиной, который требовал, чтобы к нему обращались по его радиопозывному - "Аякс". В своем огромном командном бункере Аякс стоял на подиуме и зачитывал свою речь мне, единственному слушателю. Он провёл со мной ободряющую беседу, каких я слышал уже не один десяток с тех пор, как меня призвали.

- Мы приняли на себя очень важную миссию в Южном Вьетнаме. Свобода будет добыта высокой ценой, иногда даже ценой наивысшей жертвы, но мы намерены сражаться за справедливость и гуманизм. Мы победим в этой войне. Времена меняются. Виден свет в конце туннеля. Армия США - самая мощная армия на Земле и мы обеспечим этой стране безопасность ради демократии, выбив врага с его позиций и уничтожив сокрушительными ударами.

Подполковник продолжал греметь, разводя руками, но не глядя мне в глаза. У меня было чувство, что он говорит со стеной. Я начал засыпать с открытыми глазами. Наверно, Аякс воображал себя древнегреческим воином или одноимённым стиральным порошком, который сможет вычистить Вьетнам. Так или иначе, когда Аякс наконец закончил говорить, он пожал мне руку и указал мне место, которое должно было стать моим домом на ближайший год, при условии, что я столько проживу.

Расположение 506-го батальона состояло из десяти одинаковых построек, которые называли "бараки". Расставленные по сторонами грунтовой дороги, бараки напоминали рудиментарные хижины в летнем лагере бойскаутов, стены их были наполовину деревянными, наполовину матерчатыми. Каждый барак был приподнят примерно на фут над землёй и окружён четырёхфутовой стеной из мешков с землёй. Ржавые металлические крыши были прижаты несколькими десятками мешков, чтобы их не сдуло сильным ветром.

В главном бараке размещалась батальонная канцелярия и пункт управления полевыми силами. Там распоряжались первый сержант и ротный клерк. Два соседних барака использовались, как склады, а в трёх других размещался тыловой персонал. Пять рот нашего батальона поочерёдно пользовались оставшимися постройками, когда возвращались с поля на время отдыха.

Помимо бараков там стояли две водонапорные башни для душевых. Удобства были представлены сортиром для офицеров и сортиром для личного состава. Ссальные трубы были стратегически расставлены для оптимального использования. Кроме перечисленного, ничего не было сделано для того, чтобы сделать это место привлекательным. Почва состояла из пропитанной маслом красной глины. Воздух насыщали запахи дизеля, пыли и мочи. Это было тоскливое место.

Я доложился ротному клерку, неприветливому парню, который не был настроен поболтать.

- Сержант, вы сегодня отправляетесь в поле, - произнёс он монотонным голосом, как будто читая по бумаге, - Склад находится во втором бараке налево. Там кто-нибудь выдаст вам необходимое снаряжение. После этого ждите грузовик, который вас отвезёт.

Сержант на складе, видимо, ждал моего прихода. Когда я вошёл, он вручил мне рюкзак, заранее наполненный пайками на три дня, четыре фляги с водой, четыре ручные гранаты, четыре дымовые шашки, 100 патронов к пулемёту М-60, 24 магазина для М-16, мину "клаймор", каску, пончо и сапёрную лопатку. Затем он вручил мне новенькую винтовку М-16, серийный номер 127346. Мне полагалось запомнить этот номер так же крепко, как своё имя, потому что оружие должно было стать частью меня. Я должен был есть, спать, сражаться и даже срать вместе с ней, никогда не отдаляясь от неё более чем на расстояние вытянутой руки.

М-16 - великолепная, лёгкая пехотная винтовка. Она имеет магазин на двадцать патронов, который можно опустошить в полуавтоматическом режиме, выпуская по одной пуле каждым нажатием на спуск. В автоматическом режиме очередь в двадцать патронов можно выпустить за три секунды. Мы называли это "рок-н-ролл".

Мне оставалось убить час времени, прежде, чем грузовик должен был отвезти меня в моё подразделение. Было слишком жарко, чтобы сидеть на солнце, так что я тихонько ждал внутри пустого барака. Кэмп-Эванс ничем не походил на Камрань. Через дверь я видел почти пустынное расположение батальона, где лишь порой проходил случайный джи-ай. На горизонте виднелись густо поросшие Аннамские горы, поднимающиеся с равнины на высоту до 2000 футов. Тёмные пики выглядели зловеще. Эта гористая местность была той территорией, откуда коварные СВА и вездесущие ВК устраивали свои нападения. Джи-ай называли горы "индейскими землями".

От сидения без дела у меня образовалось слишком много времени для раздумий. Я чувствовал оцепенение. Я бессмысленно смотрел в пространство, желая, чтобы всё это оказалось дурацкой шуткой. Мой транс прервался, когда вошёл усталый джи-ай. Небритый и отчаянно нуждающийся в помывке, он, должно быть, только что вернулся из поля. Я наблюдал, как он аккуратно сложил своё оборудование на полку. Он ни разу не посмотрел прямо на меня. Направляясь обратно к двери, он остановился, заметив мои сержантские нашивки. Затем он странно уставился на меня. Нервничая, я встал и протянул ему руку, чтобы поздороваться. Он громко фыркнул краем рта и сплюнул на пол мне под ноги. Я быстро отдёрнул руку. Он потряс головой, пробубнил что-то о скороспелых унтерах и вышел.

- Какого чёрта всё это значит? - спросил я себя. Эти парни ничего обо мне не знают, но меня уже ненавидят. Возможно, этот пидор специалист Дойен в "Кричащем орле" был прав. Возможно, быть скороспелым унтером означает смертный приговор.

Вскоре после этого подъехал грузовик, и я отправился в дорогу. Казалось странным ехать в зону боевых действий в кузове грузовика, потому что я думал, что так я становлюсь лёгкой мишенью. Мы выехали из задних ворот Кэмп-Эванса мимо ухоженных рисовых полей и садов с чайными деревьями. Деревня неподалёку источала кислый запах горящих благовоний и сандалового дерева. За пределами фермерских угодий местность внезапно превратилась в необитаемую пустошь. Известные под названием равнин, пологие травянистые холмы напоминали прерии Небраски. Однако рощи гигантских папоротников, слоновой травы, бамбуковые рощи и другие экзотические растения наводили меня на мысль, что я попал в доисторическую страну.

Менее, чем через десять минут мы подъехали к ДОП (дневному оборонительному периметру) 2-го взвода. Солдаты расположились в бамбуковой роще площадью в один акр всего в полумиле от Кэмп-Эванса и в полумиле от одного из малонаселённых поселений, которые составляли Фонг Дьен. Я спрыгнул с грузовика, а водитель помахал кому-то и прокричал: "Свежее мясо!"

2-й взвод состоял из приблизительно тридцати солдат, джи-ай прибывали или убывали в тыл по той или иной причине. Там имелось три отделения по девять человек. В каждом отделении унтер-офицер командовал двумя огневыми группами по четыре человека. Также был один медик и один радист. Командир взвода в звании 1-го лейтенанта был главным, а старший унтер-офицер, взводный сержант, был вторым по старшинству.

Никто не обратил особого внимания, когда я вошёл в рощу. Казалось, что взвод стоял на этом месте уже довольно долго, потому что подлесок был примят, и повсюду был разбросан мусор. Несколько парней сняли рубашки и никто не носил каски.

- Лейтенант Брукнер, - позвал я, не зная, к кому обратиться, - Сержант Викник докладывает о прибытии.

Меня приветствовало улыбающееся лицо.

- Добро пожаловать во взвод, - сказал Брукнер, крепко пожимая мою руку, - Бросайте своё снаряжение, и тогда мы сможем познакомиться.

Брукнер выглядел лет на тридцать. Он говорил властным, но приветливым голосом. По первому впечатлению он казался нормальным парнем, но от его пристального взгляда мне делалось неловко.

- Вот это сержант 1-го класса Крол, - сказал он, указывая на взводного сержанта, - Моя правая рука.

Крол был гораздо старше, лет, пожалуй, сорока. Он сидел на земле и не потрудился поздороваться со мной. Я подошёл и пожал ему руку. Он не встал. Когда наши взгляды встретились, Крол оглядел меня с ног до головы, словно я носил на себе проклятье. У меня возникло чувство, что он не особенно дружелюбный тип.

- Мы вас ждали, - сказал Брукнер, умышленно говоря громко, чтобы слышали все, - У меня несколько недель открыто место унтер-офицера, но во взводе нет никого, кто мог бы вступить в должность.

Я поглядел вокруг, и увидел, что все солдаты смотрят на меня. Я и представить не мог, о чём они думали. Но я задался вопросом, были ли они настолько плохи, как сказал Брукнер, или он умышленно пытался сразу поставить меня в неловкое положение.

- Во взводе есть другие выпускники унтер-офицерских курсов? - спросил я.

- У нас есть один, сержант Уэйкфилд. Он вполне удачно к нам вписался. Жизнь здесь для скороспелых сержантов может быть несложной, если вы знаете своё место. Просто следите, что происходит, делайте, что вам говорят и когда вам говорят.

Я не решился спросить, что он имел в виду. Я лишь предположил, что он хочет, чтобы я ему во всём поддакивал, но меня всегда учили, что уважение надо заслужить, а не требовать.

- Итак, Викник, - снова начал Брукнер, - вы пошли в армию добровольно или по призыву?

- По призыву. сэр.

- А-а, очень жаль. Армии нужны люди, которые сами хотят оказаться здесь, а не те, кто вынужден быть здесь. Но, как знать, возможно, в армии вы найдёте свой дом. Вот я, к примеру. Всегда был сержантом, но понял, что если стать офицером, то будет больше денег и больше славы. Вспомним генерала Кастера, что сражался с индейцами. Деньги его не волновали, он просто хотел славы и стать героем. Я же хочу и того и другого. Если у вас та же цель, то вы сможете сделать хорошую карьеру во время сверхсрочной службы.

- Спасибо, я обязательно подумаю об этом.

Вот дурачок. Я планировал сделать хорошую карьеру, это точно - но как гражданский, а не военный. Брукнер имел задатки хорошего командира, потому что он видел армию с двух точек зрения, но его амбиции, казалось, стояли ему поперёк дороги.

Вскоре я обнаружил, что сержант Крол был не лучше. К его чести, Крол был ветераном войны в Корее, но ко всеобщему неудовольствию, был ещё и поклонником физподготовки. Крол любил армию и пехоту - прямо лайфер из лайферов. Его любимым способом проводить время было показывать нам, "мальчикам", насколько он крут, взяв какое-нибудь отделение и заставив его бежать до тех пор, пока кто-нибудь не падал без сознания. Он был просто обаяшка.

Поскольку Брукнер и Крол командовали парадом, год обещал быть тяжким. У них имелась своя программа действий, и непохоже, чтобы она была гибкой. Поначалу мои встречи с Дойеном и плюющимся пехотинцем давали мне повод думать, что все мои личные проблемы будут исходить от членов моего отделения. Но теперь я больше беспокоился насчёт своих командиров. Для своего выживания и для выживания своего отделения мне предстояло найти способ убедить солдат в том, что я на их стороне.

Лейтенант Брукнер доверил мне командование вторым отделением. Командирами огневых групп у меня были специалисты Стэнли Элкон и Фредди Шоу. Элкон был родом из Калифорнии, завсегдатай пляжей, который постоянно говорил о девушках, машинах и драг-рейсинге. Однако, со своими угольно-чёрными волосами и карими глазами он не походил на образ светловолосого и голубоглазого сёрфера. Шоу был чернокожим и приехал из "Библейского пояса[7]" в Вирджинии, так что он никогда не чертыхался и не сквернословил. Если ему надо было посрать, он называл это "сходить по-большому", поссать выходило "посикать". На передних зубах он носил золотые фиксы, каждая с вырезанным на ней узором, так что через золото просвечивали белые зубы. Один узор был в виде креста, а другой - в виде звезды. Шоу редко общался с другими чернокожими. Он так и не объяснил, почему.

Нашим пулемётчиком был рядовой первого класса Джимми Смит из Кентукки. Смит был высоким, спокойным и говорил с лёгким южным акцентом. Рядовой 1 класса Уильям Скоггинс, техасец, служил помощником пулемётчика. Он тоже был спокойным и любил держаться в стороне от всех. Нашим головным был Норман Кеока, с Гавайев, которого ласково называли "Ананас". Остальная часть взвода представляла собой набор обычных парней, в основном все белые и один чёрный. Каждый имел боевой опыт, и все они знали, что я - Потряси-и-пеки без боевого опыта. В самом деле, я беспокоился, что они могут что-то против меня затаить, возможно, даже убить меня за это. Всё, что я мог сделать - честно поговорить с солдатами и объяснить им, как я намерен командовать отделением до тех пор, пока не наберусь опыта.

- Я из тех, которых многие называют "скороспелыми сержантами", - начал я медленно и неторопливо, - Я не хотел ехать во Вьетнам. Я хотел остаться в Большом Мире. Вот почему я пошёл в школу унтер-офицеров, но вы видите, как это сработало. Я не лайфер, я попал под призыв. Единственное, чего мне хочется от этой войны - уехать домой одним куском и помочь вам, парни, сделать то же самое. Я ни хрена ещё не знаю о Вьетнаме, но я надеюсь, что вы поправите меня всякий раз, когда сочтёте, что я что-то делаю не так. Я не хочу, чтобы кто-нибудь влип из-за глупой ошибки. Мы все тут вместе и несём огромную ответственность один за другого, так что надеюсь, что все мы будем прикрывать друг другу задницы.

Я рассчитывал, что моя маленькая речь сможет сломать лёд, но солдаты не отреагировали вообще никак. Они слушали и покачивали головами, как будто успокаивая меня. Я понял, что потребуется гораздо больше, чем просто разговоры, чтобы заслужить их уважение. Я также не хотел произвести неверное впечатление самодовольными высказываниями вроде "Вот я пришёл и я тут главный!"

В течение моей первой недели мне мало что позволялось делать связанного с войной, пока я не привык к жаре и ежедневным занятиям взвода. Однако мне не нравилось сидеть без дела, пока остальные ходили в патрули и засады, потому что при этом я слишком сильно выделялся. Мне так сильно хотелось влиться в их ряды, что я нарочно споткнулся и упал, рассчитывая запачкать свою форму и выглядеть, как все. Но под тяжестью своего рюкзака я шлёпнулся плашмя в грязь. Все фыркнули от смеха, когда я появился, выглядя, словно жертва нападения водяного буйвола.

Мой грязный вид сработал, но не на "старичков". На следующий день, когда в моё отделение прибыл новичок, он подумал, что я бывалый ветеран.

- Привет, Сарж, - сказал он, нервно представляясь, - Я рядовой 1-го класса Говард Сайнер, но все обычно зовут меня просто Говард. Ты не против, если я буду называть тебя "Сарж"?

Я подумал, что "Сарж" звучит глупо, но вслух ничего не сказал.

- Сложи свои вещи вон там, - ответил я, указывая на купу бамбуковых деревьев, - Откуда ты приехал, Сайнер?

- Бронкс, Нью-Йорк-Сити, - с гордостью объявил он, - Родина "Нью-Йорк Янкиз".

- И кузена Брюса Морроу[8] с радио WABC, - добавил я.

- Точно! - просиял Сайнер, - Ты тоже из Города?

- Нет, из центрального Коннектикута. У нас нет приличных ведущих на радио, так что по вечерам мы слушаем Нью-Йоркские станции.

Сайнер понимающе кивнул, постепенно расслабляясь.

- Дружище, здесь, должно быть, жёстко. Смотрю на тебя, Сарж, ты весь в грязи. У вас сегодня был бой?

Все засмеялись.

- Нет, Сайнер, - смущенно признался я, - Я так выгляжу, потому что упал в грязь. Я здесь ещё недостаточно долго пробыл, чтобы попасть под обстрел, не говоря уже про бой. Я такой же новичок, как и ты.

Рядовой Сайнер был самым высоким во всём взводе, но за высоким ростом скрывался спокойный нрав. Он проучился два года в колледже, где выработал неторопливый и методичный подход ко всему, которым многие из нас впоследствии восхищались. В то время я не мог этого знать, но в течение последующих месяцев Говард Сайнер сделался одним из моих верных друзей во Вьетнаме.

Если в поле было что-то сносное, то это отсутствие военного этикета. Мы никогда не стояли смирно, не отдавали честь офицерам и не проходили осмотров. Единственной формальностью, которой мы придерживались, было то, что мы называли лейтенанта "сэр", а Крола - "сержант". Самым невыносимым в поле было само нахождение там, особенно физические нагрузки.

Каждый солдат нёс свой мир на своих плечах. До семидесяти фунтов еды, боеприпасов и средств личного пользования упаковывались в раздутый рюкзак. Мы настолько хорошо знали его содержимое, что с лёгкостью могли вытащить из него зубочистку безлунной ночью. Все персональные принадлежности вроде бумажника, спичек или туалетной бумаги обычно носились в наших карманах, завернутые в пластиковые пакетики, чтобы уберечь их от пота и сырости.

Утро начиналось с чистки зубов с флягой воды, добытой с рисового поля и превращённой в питьевую добавлением двух обеззараживающих таблеток. Некоторые парни брились, многие нет, и никто никогда не пользовался дезодорантом. Жратва состояла из любого на выбор из десятка равно неаппетитных консервированных пайков, которые мы либо ели, либо ходили голодными. Одно блюдо, ветчина с лимской фасолью, было таким скверным, что мы называли его "Ветчина с пидорасами". Но ни одно блюдо не пользовалось такой ненавистью, как печально известный сгущённый вариант омлета с ветчиной. Даже деревенские жители, которые постоянно просили бесплатной еды, не ели его. Еду подогревала горючая таблетка, помещённая в маленькую плиту, изготовленную из выброшенной банки из-под печенья. Почти все пили кофе или горячий шоколад, тогда как немногие везунчики пили лимонад из порошка, присланного из дома.

Манеры ничего не значили в поле, особенно во время приёма пищи. Кто-то мог мочиться всего в пяти футах от вас, тогда как кто-то ещё рыгал, пердел или чесал себе яйца. Когда кому-нибудь нужно было справить естественную нужду, там тоже не было никакого уединения. С вами шёл ваш товарищ покараулить, чтобы снайпер ВК не подстрелил вас посреди сранья.

Мы редко мылись. Во время самой жаркой части дня, если мы стояли вблизи ручья, некоторые парни обтирались водой, или запрыгивали в воду прямо в одежде. Мы носили одну и ту же пропитанную потом форму целыми неделями подряд. Единственный случай, когда мы получали чистую или новую униформу - когда что-нибудь рвалось в клочья. Единственной сменной одеждой, что мы носили с собой была запасная пара носков и среднего размера банное полотенце. Полотенце выдавали для бритья и мытья, но куда чаще его использовали для вытирания пота со лба или вешали на плечи, чтобы лямки рюкзака не так врезались.

Апрель считался сухим сезоном, но примерно каждые четыре дня короткий дождь поливал нас прямо перед наступлением темноты, слишком поздно, чтобы что-то успело высохнуть. И хотя днём было жарко, по ночам часто мёрзли, потому что всё оставалось мокрым. Влажные условия идеально подходили для разрастания отвратительных, сочащихся гноем язв, которые, казалось, никогда не заживали. Это кожное заболевание, среди джи-ай известное, как "джунглевая гниль", процветало в сырости под плохо проветриваемой верхней одеждой. Язвы были не у всех, но никто не хотел рисковать. Никто не носил трусов, потому что гниль в промежности была вполне реальным и болезненным недугом.

Мы спали на земле, обычно на непромокаемом пончо, иногда укрывшись лёгкой подкладкой от пончо. Когда солнце заходило, это действовало на насекомых, как колокольчик к обеду. Москиты, которые, казалось, были размером с птиц, наверное, могли бы утащить кого-нибудь с собой, если он не пользовался выдаваемым армией репеллентом, который мы прозвали "комариным соком". Это был вонючий, щиплющий глаза химикат, достаточно едкий, чтобы прожигать дыры в резине. У некоторых парней от комариного сока начиналась сыпь, так что они носили на лице сетку, чтобы насекомые не заползали им в глаза и уши.

Наш оперативный район близ деревни Фонг Дьен был относительно спокойным, с редкими столкновениями с противником. В светлое время суток, если мы были не в пути, мы сидели, укрывшись в одной из многочисленных бамбуковых рощ, играли в карты, писали письма, спали или просто сидели без дела. Кроме почты нашим единственным средством отвлечься от войны был нелегальный транзисторный приёмник, который отделения передавали друг другу по очереди. AFVN (Радиовещание американских сил во Вьетнаме) было единственной американской радиостанцией, где передавали Топ-40 в стиле рок и кантри, новости и какие-нибудь интервью. Строго запрещённое в остальное время, радио было роскошью, которую мы могли позволить себе лишь в дневное время в относительно безопасном месте.

Каждую ночь мы выходили в засаду, поджидая, чтобы мимо прошёл ничего не подозревающий ВК. Это занятие было скучным, и сама скука становилась врагом. Мы делали одно и то же каждый день и каждую ночь. Расслабление сменялось крайним напряжением в ожидании чего-то, что никак не происходило. Через некоторое время чувство бессилия довело нас до того, что там хотелось воевать. Как-то раз днём мы стёрли с лица земли большую змею, которая пыталась проползти мимо нашей позиции. Стало долгожданным облегчением просто пострелять из нашего оружия.

К некоторым нашим заданиям трудно было относиться серьёзно, особенно к нашим дневным позициям на окраинах деревни. Нам полагалось сидеть скрытно, но поскольку там по всему оперативному району пролегал целый лабиринт из тропинок, деревенские жители проходили мимо наших позиций и махали рукой в знак приветствия. Иногда они даже приходили к нам в поисках еды. Если нам сильно везло, то местная потаскушка заходила, чтобы предложить свои услуги.

Для нас, прячущихся в кустах, в этом содержался какой-то унылый юмор. Наше оружие могло разнести почти всё, что угодно на нашем пути, но мимо проходили лишь крестьяне с сельскохозяйственными орудиями, чтобы работать на своих полях. Ночью, понятно, было другое дело. Никто не осмеливался выходить за пределы деревни. Как только спускалась тьма, весь район становился зоной свободного огня, и любой вышедший считался законной целью. Строго полагалось сперва стрелять, а потом задавать вопросы.

"У нас тут мёртвый гук! Я его чую!"

Глава 2

Никакого карьерного роста

С приближением сумерек смешанный характер местных вьетнамцев, которые были дружественны днём и зачастую враждебны ночью, делал перемещение нашего взвода первостепенным делом для выживания. Проведя целый день в бамбуковой роще, в сумерках мы перемещались на близлежащую позицию, чтобы подловить ВК, которые могли наблюдать за нами днём.

Я провёл в поле всего две недели, но легко приспособился к бесшумным сборам в сумерках. Никаких разговоров, и единственным шумом было глухое постукивание собираемого снаряжения. Когда всё было собрано, мы стояли неподвижно в мрачной тишине, бросая друг на друга взгляды, пока головной не подавал рукой сигнал выходить. Совиным взглядом я вглядывался в солдат перед собой и окружающую местность в угасающем свете. Слева от нас виднелась группа тёмных масс - деревенские хижины. Справа - далёкие огни Кэмп-Эванса. Прямо впереди уходили в темноту травянистые холмы, отбрасывающие густые тени на кусты и бамбуковые рощи у подножия.

Внезапно колонна остановилась. Головной подал знак опуститься и указал вправо. На фоне неба мы с трудом могли различить то, что казалось отделением ВК, идущих на нас. Они подошли на 100 ярдов, потом их командир остановился, пристально глядя в нашу сторону, каким-то образом почуяв наше присутствие. Он указал своему отделению отходить, но в тот миг, когда они повернулись, мы открыли огонь. ВК рассыпались в стороны, когда два М-60, два 7-79 и двадцать шесть М-16 обрушили потрясающий пятиминутный ураган огня. Я ожидал, что единственным, что останется будут крошечные клочки плоти.

Как только всё отгремело, восстановилась тишина. Сержант Крол скомандовал нам построиться цепью и наступать развёрнутым строем. Наступать? В темноте? Мои мысли понеслись одна за другой. Я чувствовал себя так, как будто гляжу в лицо смерти. Мы быстро двигались по зоне поражения, усиленно прислушиваясь к любому звуку, но слышали лишь собственное тяжёлое дыхание и хруст листьев под ногами. Я старался держаться наравне с парнями по сторонам от меня, не желая ни отставать, ни выходить вперёд. Это было спасение в многочисленности, многовековой давности стадное чувство, которое ещё не вывелось из человека.

Неравномерная растительность выглядела, как отличное укрытие для раненых ВК, чтобы дождаться в темноте и перерезать мне глотку, когда я пройду мимо. Я выдавливал из себя каждую каплю энергии, чтобы пронзить взглядом каждый куст. Внезапно куст передо мной пошевелился! Я крутанулся на месте, яростно паля в тень. Затем я подумал, почему я стреляю один?

- Кто стрелял? - закричал лейтенант Брукнер.

- Викник, сэр, - ответил я робко.

- В чём дело?

Я приблизился к кусту. Там ничего не было. Мне просто показалось, что он шевелился.

- Я выстрелил в куст, сэр.

- Отличный ход, новичок. Будем надеяться, что ты его убил, - обругал он меня, и в строю послышались смешки, - мне бы не хотелось, чтобы он подкрался к нам посреди ночи.

Мы продолжали прочёсывать местность ещё десять минут, но ничего не нашли. Было слишком темно, чтобы что-то видеть, так что мы решили оставить поиски до рассвета.

Взвод разошёлся на позиции по четыре человека, чтобы установить сторожевой периметр около сотни футов в поперечнике. Лейтенант, его радист и взводный сержант устроили КП (командный пункт) в центре.

Я находился на позиции с рядовыми Смитом и Скоггинсом, каждый из них имел за плечами около шести месяцев полевого опыта. Они были нормальными парнями, вместе проходили подготовку в Штатах, вместе приехали во Вьетнам и стали близкими друзьями. Они никого не донимали и взамен хотели, чтобы их оставили в покое. Они никогда никуда не вызывались добровольно, но также и не отказывались участвовать в чём-либо. С ними я чувствовал себя спокойно.

Четвёртым джи-ай на нашей позиции был специалист Харрисон, самый старослужащий во всём взводе, который провёл более десяти месяцев в поле. Страстно желая вернуться домой, он вечно выдумывал какие-то глупые номера, безуспешно пытаясь добиться отправки в тыл. Его гнусавый кентуккийский выговор и постоянная ухмылка иногда наводили нас на мысль, что его выходки - верный признак "перегоревшего" джи-ай. При росте едва ли в пять с половиной футов, на три дюйма ниже, чем я, он был тем, с кого мы всегда брали пример.

В начале своей командировки Харрисон участвовал в ночной засаде на то, что считалось северовьетнамским отделением. Вместо этого его взвод вступил в бой с головным подразделением вражеских сил численностью в роту. Засада превратилась в кровавый бой с осветительными ракетами, артиллерией и поддержкой с воздуха. Во время боя у Харрисона закончились патроны, и ему пришлось искать магазины для М-16 на теле убитого джи-ай. Пытаясь перезарядить своё оружие, Харрисон поглядел вверх и увидел, что в пяти футах от него стоит вражеский солдат, целясь ему в голову из АК-47. Когда солдат СВА нажал на спуск, автомат дал осечку, что предоставило Харрисону долю секунды, чтобы он успел заколоть солдата штыком. Это кошмарное событие бесконечно преследовало Харрисона.

- Кто хочет первую вахту? - спросил Смит.

- Как насчёт отдать убийце куста? - предложил Харрисон.

- Да, - сказал Скоггинс, - Этой ночью он точно не проколется.

- Ладно, парни, я просто нервничал. Это был мой первый бой.

- Чувак, это просто хуйня, - попрекнул меня Харрисон, - Всё, что мы сделали - перепугали тех гуков до усрачки. Ты ещё ничего не видел.

- Расскажи мне что-нибудь, - сказал я с любопытством, - Я провёл в поле две недели и до сих ни хера не знаю, какого чёрта мы делаем, патрулируя вокруг деревни.

- Ну, дело тут такое, - сказал Харрисон, - ВК приходят сюда каждую ночь, и хотят получить от деревенских всякое-разное, ну там еду, одежду, деньги, рекрутов, или информацию. Но большинство деревенских к нам настроены дружественно и не хотят ничего делать с гуками. Так что наше дело ловить в засаду ВК, чтобы он померли за своё дело.

- Ну, а раз мы вошли в контакт с врагам, почему мы не окапываемся?

- Ты прикалываешься? Если мы будем окапываться каждую ночь, то тут всё будет в ямах и мы не сможем в темноте никуда пройти, чтобы не сломать себе нахуй шею.

- А что, если ВК контратакуют посреди ночи?

- Ни хрена они такого не сделают. Сейчас они бегают по округе, ставят мины-ловушки и нападут только если почувствуют преимущество. Кроме того, мы так близко к Кэмп-Эвансу, что мы их можем вколотить в землю, и они это знают.

- Эй, - засмеялся Смит, - Парни, вы видели, как этот мудила Халвестон стрелял из М-60 по Эвансу?

- Да, - сказал Скоггинс, - он такой тупой. Трассеры полетели прямо над линией бункеров. Я даже удивился, почему они не начали стрелять в ответ.

- Они, небось, спали, - добавил Харрисон, - Стоять караульным в бункере - реальная тоска.

- Эй, Викник, - сказал Скоггинс, - Возьми вот камешков.

- Камешков? Зачем камешки?

- Чтобы бросать в Халвестона. Он всё время засыпает на вахте и храпит так громко, что может выдать нашу позицию. Так что мы бросаем в него камешки, чтобы он проснулся.

- Вот дела, я просто поверить не могу, что этот парень в поле.

- Мы тоже, но до сих пор он был безобидным.

Шуточки продолжались до тех пор, пока мои товарищи не устроились поспать отведённое им время. Неподвижность ночи окружала меня, пока я сидел в одиночестве, прикидывая свои шанс пережить годичную командировку. Они не казались многообещающими , если и другие ночи будут начинаться так же, как эта.

На рассвете мы занимались своими утренними делами, ожидая, пока достаточно рассветёт, чтобы продолжать наши поиски. Затем Харрисон вскочил:

- У нас тут мёртвый гук! Я его чую!

- Отставить, Харрисон, - крикнул лейтенант.

- Эй! Я его чую! - зарычал тот в ответ, указывая на просвет в кустах, - Посмотрите вон там.

Никто ему, конечно, не поверил, думая, что это просто его очередная выдумка, чтобы убедить нас, что он сошёл с ума. Крол взял пять человек, чтобы проверить просто на всякий случай. Через несколько минут один из солдат закричал: "Здесь! Мёртвый гук!"

- Я же говорил, что одного мы достали, - самодовольно сказал Харрисон. Мы глядели на него в изумлении, задаваясь вопросом, обладал ли он магическими способностями или был просто ненормальным.

Я не мог устоять против соблазна посмотреть на нашего убитого. Смерть должна была быть мгновенной. Тело лежало лицом вниз, руки и ноги замерли в положении бега. На спине рядом с лопаткой на рубашке виднелась маленькая окровавленная дырочка. Один из парней несколько раз пихнул тело и перевернул его. Все до одного отшатнулись с одним и тем же ошарашенным выражением на лицах. В плече зияла дыра, достаточно широкая, чтобы в неё поместился софтбольный мяч. Исковерканное сплетение расщеплённых костей и плоти казалось нереальным. Лицо было искажено, зубы стиснуты, глаза закрыты. Внутри я весь сжался, когда смог опознать безжизненные очертания. Тело принадлежало молодой женщине, не более двадцати лет, примерно моей ровеснице. Мы убили девушку. Во время своей безбедной гражданской жизни я никогда не бывал на поминках или похоронах, и вот первым мёртвым человеческим телом, что я увидел своими глазами, стала девушка с оторванным плечом. Меня затошнило.

Некоторые военнослужащие взвода подошли глянуть на тело. Остальным не было дела, они продолжали есть или разговаривать. Я был бессознательно прикован к месту, глядя, как лейтенант обыскивает ужасный труп.

- У неё даже не было оружия, - сказал я слабым голосом.

- Гуки знают правила. Не попадаться после захода солнца.

- Вот бля! - закричал Стэн Элкон, подойдя, - Это же та шлюшка из деревни, я её натянул как-то раз!

- Ты уверен? - спросил лейтенант Брукнер.

- Ответ утвердительный. Она приходила со своим хозяином дня три назад. Обошлась мне в пять долларов.

- Она, по-видимому, была ВК, но точно мы не узнаем, пока кто-нибудь из G-2 не проверит документы, которые были при ней.

- Посмотрите, нет ли у неё моих пяти баксов?

- Нет тут никаких денег, придурок! Только вот бумаги.

Я пошёл обратно, чтобы сменить Харрисона. Он выглядел счастливым.

- Отлично, - заметил Харрисон, - У нас тут особо не потрахаешься, так что теперь и тем Чарли не потрахаться.

Начали подходить деревенские жители. После ночной стрельбы они поняли, что что-то случилось, но мы не допустили их к телу. Спустя час офицер из разведки и двое джи-ай подъехали на пикапе, чтобы забрать тело. Они забросили его в кузов пикапа, словно полено. Когда они отъезжали, деревенские бежали за машиной, наверное, посмотреть, смогут ли они опознать останки. Когда грузовик скрылся из виду, мы ушли в противоположную сторону, как будто убивать женщин было обычным делом.

Между засадами и блужданиями по кустам все отделения по очереди выходили в РБ (разведка боем[9]). РБ включала в себя прочёсывание обширных участков, чтобы обозначить своё присутствие так, чтобы ВК по возможности меньше угрожали деревне. Однако, кроме мин-ловушек там было очень мало признаков вражеской деятельности. Их тоже было немного, но достаточно, чтобы держать нас в тонусе.

Самой распространённой миной-ловушкой была ручная граната на растяжке, обычно засунутая в выброшенную банку от пайка или привязанная к дереву. Тонкая проволока, привязанная к чеке гранаты натягивалась поперёк тропы на достаточной высоте, чтобы идущий мог зацепить проволоку, приведя в действие гранату. Наш страх перед минами-ловушками заставлял нас постоянно быть начеку и высматривать проволоку или подозрительные предметы. Если мы замечали мину, мы подцепляли проволоку верёвкой и дёргали её с безопасного расстояния и подрывали.

РБ и охота на ловушки были радикальным способом обучения на рабочем месте, с очень серьёзными последствиями. Как-то днём двое парней могли считать, что им повезло, потому что они отделались лишь мелкими ранениями после того, как один из них зацепил плохо нацеленную гранату на растяжке. Также были два отдельных случая, когда солдата эвакуировали из-за теплового удара. Потеря людей из-за ран или болезней для нашего взвода стала дорогостоящим способом приобретения опыта. Было ясно, что мы выработали неверные тактические привычки. Парни ругались насчёт этого, но лишь про себя. Никто не осмеливался подать официальную жалобу из страха, что Крол будет гонять нас ещё больше. Вот тогда я решил, что настало время мне подать голос. Несмотря на то, что я был новичком с минимальным опытом, я рассудил, что ничего не потеряю, если предложу альтернативное решение. Кроме того, если бы что-то из того, что я придумал, оказалось бы полезным, то это могло повлиять на успех любого задания. Держа это всё в голове, я уверенно прошёл на КП, чтобы обсудить свои соображения с Брукнером и Кролом.

- Я посмотрел, как мы действуем, - начал я, - и думаю, что вас могли бы заинтересовать мои наблюдения.

- Выкладывайте, Викник, - сказал лейтенант Брукнер с любопытством, - Что там у вас?

- Вот что, сэр, похоже, что на наш оперативный район приходится немалая доля растяжек с гранатами, так что я думаю, что нам стоило бы сминать наши банки из-под пайков, чтобы гуки не могли использовать их против нас. Нам также стоило бы ходить одной колонной, ступая след-в-след, а не прочёсывать местность, как будто мы специально пытаемся наткнуться на ловушку. Я также думаю, что мы могли бы избежать проблем с тепловыми ударами, если мы будем выходить утром, пока прохладно, а не в самый разгар полудня.

Прежде, чем ответить, лейтенант Брукнер сделал паузу, чтобы посмотреть на Крола, который глядел на него, вскинув брови. Их молчание меня озадачило.

- Сержант Викник, - заговорил Брукнер слегка раздражённым голосом, - вы что, думаете, что мы тут не знаем, что делаем?

- Нет, сэр, вовсе нет. Я просто подумал, что некоторые вещи, которые мы делаем, опасны, и могут быть выполнены иначе.

- Я сейчас открою вам маленький секрет, - сказал он жёстко, - Мы тут находимся посреди ёбаной войны, а война - опасное дело. Мы не можем рассчитывать на победу, если будем сидеть в безопасности. Однако, я человек благоразумный, так что мы с сержантом Кролом рассмотрим ваши предложения. Но вам потребуется приобрести больше полевого опыта, прежде, чем вас посетят новые светлые идеи. Большинство старослужащих, таких, как я, не любят, когда новички пытаются всё поменять за один день. Вам стоит об этом задуматься.

Я не знал, правильно ли я поступил, или нет. Они смотрели на меня так, как будто я негодяй, который их только что оскорбил. Подобно типичным лайферам, они либо сомневались в моих способностях и подготовке, либо чувствовали угрозу для себя.

Несколько часов спустя Брукнер сказал мне, что я был прав насчёт сминания консервных банок, а также насчёт способа передвижения при патрулировании, но ему явно не хотелось этого признавать. Также за мои высказывания последовала плата, мы, как и раньше, ходили в полуденные патрули, и моему отделению эта честь выпадала чаще, чем остальным.

Ежедневные РБ быстро приелись, особенно когда стало так жарко, что Крол оставался на месте, отправляя нас одних. Его отношение придало мне решимости в том, что никто из моего отделения не должен быть ранен или пострадать, пока я командую. На следующем патрулировании мы отошли достаточно далеко, чтобы скрыться из вида остального взвода, а затем спрятались в кустах. Я продолжал докладывать по рации разные места, чтобы казалось, что мы продолжаем двигаться.

Никто в отделении не произнёс ни слова. Собственно, парни явно испытали облегчение, не только оттого, что мы избегали мин-ловушек, но и оттого, что было слишком жарко, чтобы бродить по округе. Я знал, что так вести войну нельзя, но из-за чрезвычайной жары и отсутствия вражеской деятельности чувствовал, что так будет безопаснее всего. Кроме того, всегда была вероятность, что какой-нибудь глупый гук может наткнуться на нас, а не мы на него.

Время от времени мы видели, как отделения из других взводов проходят вдали, проводя свои РБ. В один из таких случаев отделение из 3-го взвода заметило нас, спрятавшихся в тени. Командиром отделения был сержант Джеймс Бёрк, который, как и я, был "скороспелым унтером", но это всё, что мы имели общего. Бёрк провёл во Вьетнаме всего на две недели больше меня, но быстро проникся образом мышления лайферов. Для него занимать место командира отделения означало тотальный контроль над подчинёнными. Когда его солдаты подошли, они были уставшими, потными и угоревшими.

- Привет, ребята! - приветливо крикнул я им, - Идите сюда, посидите немного в тени.

- Оставаться на местах! - приказал Бёрк, не позволив своим подчинённым уйти с солнца в тень.

- Давай, Бёрк, - сказал я сочувственно, - Незачем гонять парней по этой ёбаной жаре!

- Не переживай за моих подчинённых, они по крайней мере выполняют свою работу, а вы прячетесь в кустах. Я слышал по рации, эта не та позиция, которую вы доложили, либо ты не умеешь читать карту.

- Мы бережём силы, - парировал я, - Как знать, может мимо пройдёт какая-нибудь местная шлюшка, так что нам надо хорошо отдохнуть.

Все засмеялись, даже солдаты Бёрка. Но они замолкли, когда Бёрк кинул на них злобный взгляд.

- Ты просто клоун, Викник. Тебе самое место на представлениях USO, потому здесь от тебя очевидно никакого толку.

- Я бы лучше выступал в USO, чем торчал здесь! - выкрикнул я в ответ.

- Ты подаешь дурной пример своим подчинённым. На твоём месте я бы взялся за работу, за которую тебе платят, и зачищал территорию от ВК.

- Это полная тупость. ВК знают, что мы выходим на патрулирование и они не подойдут к деревне посреди дня. Единственное время, когда они передвигаются - после наступления темноты.

- Да, - сказал он с ехидной усмешкой, - и их стратегия себя оправдывает. В конце концов, вы же убили девчонку ВК как-то ночью.

Выходит, он об этом знал.

- Да, но мы вовсе не тащимся от убийства женщин. А ты - вполне возможно, если это можно записать в статистикупо убитым. Мы здесь только для того, чтобы отбыть время и уехать домой. Чувак, нас даже не особо поддерживают в Большом Мире. Там либо протестуют, либо бегут в Канаду. Ты что, хочешь умереть за такое дело?

- У тебя неверный настрой, Викник. Ты не должен занимать место унтер-офицера с подобным негативизмом.

- Слушай, если мы наткнёмся на гуков, мы будем с ними драться, но я не собираюсь искать неприятностей, если перевес не на нашей стороне.

- Обязанность пехотинца - искать и уничтожать противника, а не прятаться от него в кустах. Ты не выполняешь свою работу.

Я был воспитан в терпимости к ограниченным людям, но Бёрк меня так разозлил, что я, в конце конов, утратил своё хладнокровие.

- Бёрк, - начал я злобным голосом, - ты просто-напросто сраный ганг-хо, который хочет, чтобы кого-нибудь убило. Я не знаю, что эти бедные говнюки совершили, чтобы заслужить командира вроде тебя. В армии, наверное, дела совсем плохи, раз она сделала тебя унтером. Тебе лучше выкинуть из головы всё это лайферское дерьмо, и ты поймёшь, что ВК не единственный наш враг.

Все молча смотрели, как Бёрк повёл своё отделение дальше.

- Дело ещё не кончено, Викник, - гавкнул он через плечо, - Существует неписаное правило, запрещающее унтер-офицерам спорить перед своими подчинёнными. Ты только что нарушил это правило.

- Расскажи ещё кому-нибудь! - заорал я в ответ.

Я не знал, сможет ли Бёрк создать мне неприятности, но мне не было дела. Глупые улыбки на лицах моих солдат рассказали мне об их одобрении. Меня, наконец, приняли.

Наша следующая РБ проходила на свалке Кэмп-Эванса, расположенной в естественной низине прямо за линией укреплений. Мы стали ответом на донесения, что деревенские жители лазят по помойке и нескольких из них покусали крысы, когда они рылись в мусоре. Для нищих жителей деревни свалка была золотой жилой, но для армии это ничего не значило. Нашей задачей было вышибить их вон и больше не допускать.

Это было моё первое официальное взаимодействие с деревенскими, и оно окончилось фиаско. Их там было человек пятнадцать, в основном старух, пара молодых матерей и остальные - дети. Когда мы туда прибыли, несложно было окружить их, видимо, потому, что мы имели при себе оружие. Но когда мы сказали им уходить, то, казалось, единственными словами, что они знали по-английски, были "пошёл нахуй, джи-ай".

Поговорить с ними не получалось, так что мы согнали деревенских в кучу и погнали их прочь. Через несколько минут они появились на дальнем конце свалки. Мы пошли за ними, но они скрылись за небольшим пригорком. К тому времени, как мы обошли свалку, они снова вернулись ко входу, указывая на нас пальцами и хохоча. Эти деревенские очевидно были прожжёнными паразитами, и не собирались уходить, не закончив своё собирательство. Когда мы бросились на них в третий раз, они снова принялись дразнить нас криками "пошёл нахуй" и показывали непристойные жесты. Тут мы решили, что с нас хватит и единственным оставшимся средством будет выстрелить по ним слезоточивым газом. Мы выпустили из М-79 три газовых заряда, которые оказались на удивление эффективны. Женщины завыли, словно банши, и разбежались. Наш поступок явно не добыл нам новых друзей, но всё равно было весело посмотреть.

Некоторое время мы болтались без дела, надеясь, что деревенские получили достаточно и убрались домой. Но они перегруппировались и показались в нескольких сотнях футов позади нас, снова с воплями, так что мы снова выстрелили по ним газом. Только на этот раз они не убежали. Газовое облако на минуту зависло перед ними, а затем поплыло в нашу сторону. Мы стояли под ветром и залили газом сами себя! Деревенские нас провели, и мы попались на их удочку. К счастью, когда газ дошёл на нас, он уже достаточно рассеялся, чтобы вызвать лишь лёгкое раздражение, но всё равно это было ужасно глупо. Мы, наконец, решили позволить им забрать то, что им надо, но обыскали каждого, когда они подошли. Надо было быть уверенными, что они не нашли боевых патронов или чего-то такого, что их друзья ВК могли бы применить против нас.

Когда мы осматривали их улов, я заметил, что у одной женщины как будто бы что-то спрятано под блузкой на груди. Мы задали ей вопрос, но она не понимала, пока один из моих солдат на потянул рубашку через голову, обозначая, чего мы от неё хотим. До неё наконец дошло.

Женщина начала что-то болтать, а затем подняла блузку, открыв свои груди. Мы чуть не обосрались. Одна грудь у неё была нормальной и маленькой, зато другая распухла до размеров грейпфрута. У нас отвисли челюсти и мы стояли, остолбенев, опасаясь, что это заболевание может оказаться заразным. Не желая этого уточнять, мы махнули ей быстро собирать своё барахло и уходить.

Женщина заметила наше отвращение и засмеялась. Затем она взяла распухшую грудь обеими руками, направив её не нас, словно оружие. Затем она отклонилась назад, сильно сдавила её и выпустила струйку гноя. Я отдёрнулся от струи, так что она нацелилась на Говарда Сайнера, поразив его в руку. Мы бросились бежать, словно компания детей, а она гналась за нами, пытаясь обрызгать кого-нибудь, до кого достанет. Даже деревенские смеялись над нами. Когда у женщины кончились боеприпасы, она спокойно собрала свой улов и помахала нам на прощание. Мы не видели повода обыскивать кого-нибудь ещё. Как мы могли это сделать? Американский патруль только что залил газом сам себя и был обращён в бегство заражённой сиськой. После этого случая армия стала каждый день отправлять на свалку бульдозер, давить и закапывать мусор.

Наш оперативный район простирался всего на две или три мили от края деревни. Хоть это было и недалеко, но я отметил какую-то странную тишину в районе. Там не было певчих птиц. Как будто бы они знали о войне, и единственное безопасное место для них было ближе к деревне. Их отсутствие создавало унылую среду, усиливая моё ощущение оторванности от внешнего мира. Вьетнам расположен далеко от Америки, а мы были ещё дальше. Пехотинцы были так отделены от всего, что казалось, что мы находимся на другой планете в далёком космосе, и все забыли, где мы. Нас связывало то, что все мы сносили одни и те же суровые, удручающие условия, которые одолевали нас. В пехотной службе мы видели больше, чем просто опыт, это была культура, где каждый полагался на остальных ради душевного здоровья и выживания.

Невзгоды от пребывания в поле не начинались заново каждый день, они не заканчивались с предыдущего дня. Чтобы справиться с этим, джи-ай придумали свое знаменитое высказывание: "Нахуй. Это неважно"[10]. Неважно, как бы скверно ни обстояли дела - с погодой, с противником, с настроением, мы придерживались проверенного "Нахуй. Это неважно". Нашим единственным утешением было то, что проходящее время приближало каждого из нас к билету домой.

Несчастья также спускались к нам из высших рядов армии. Полковника Аякса сменил подполковник, который называл себя Кондор (они там, наверное, ночами не спали, выдумывая себе позывные). Аякс хотел оставить после себя чистый оперативный район, так что его последним приказом для нас стало вернуться на все наши дневные позиции, чтобы собрать в мешки весь брошенный мусор и отнести его к месту, где его смог бы забрать грузовик. Я предложил закопать всё в глубокой яме, но Брукнер сказал, что если мы так сделаем, то это будет неподчинение приказу. Так что мы носили мусор, иногда на целых полмили. Нет ничего лучше чистой войны.

В соответствии с армейскими традициями казалось, что безотносительно того, что мы делали, всегда кому-нибудь не нравилось, как мы это делаем, или что мы вообще это делаем. Так же вышло и в случае с операцией по уборке. Полковнику Кондору и дела не было, насколько безукоризненно вычищен наш район. Он хотел разрушений. Он приказал нам сжечь всё, что горит, кроме, разумеется, деревни. Мы поджигали бамбуковые рощи, заросли кустов, травяные луга, всё подряд. Сжигание оказалось неплохой идеей, потому что когда пламя догорело, мы нашли артиллерийские снаряды с растяжками, которых раньше не замечали. Мы жгли несколько недель, и некоторые наши пожары горели даже ночью. Нам это нравилось.

Приблизительно раз в три дня мы возвращались в одну и ту же бамбуковую рощу, чтобы установить там дневной периметр, потому там нам легко было подвезти припасы грузовиком, и мы могли заодно получить горячее питание. Эта роща имела около сотни футов в поперечнике, достаточно места, чтобы укрыть тридцать человек. Но место, пригодное для нашего отдыха заметно сокращалось с каждым визитом. Во время базового учебного курса солдат обучали полевому правилу рыть кошачью ямку, в которую закапывать свои естественные отходы. Некоторые парни, должно быть, проспали эти уроки, потому что они срали где попало, оставляя дерьмо неприкрытым, чтобы какой-нибудь нетотёпа в него наступил. Немного есть на свете дел более омерзительных, чем вычищать чью-то какашку из рубчиков на подошве форменного ботинка.

Я мог смириться со скудными туалетными навыками, но казалось неудачной идеей возвращаться в одну и ту же рощу так часто. Это было всё равно что приглашать гуков устанавливать мины-ловушки. Я чувствовал, что не остаётся другого варианта, кроме как поговорить об этом с Брукнером.

- Лейтенант, - начал, надеясь, что он поймёт меня правильно, - Я думаю, что мы рискуем, возвращаясь в одно и то же место просто чтобы получить горячую пищу и почту. Гуки могут заметить нашу привычку, и что им тогда помешает заминировать всю эту территорию?

- Вы всё никак не можете остановиться? - спросил он раздражённо, - Почему вы считаете необходимым продолжать оспаривать мои решения?

- Но, сэр, практически в каждом учебном курсе, что я прослушал, инструктора упирали на то, как ВК умеют использовать наше шаблонное поведение, чтобы устраивать засаду и ставить мины. Я просто пытаюсь уберечь солдат, чтобы никого не убило и не ранило.

- Тут вам, блядь, не школа сержантов! - закричал он сердито, - Этот взвод будет управляться так, как я считаю нужным, а не по каким-то там фантазиям у доски! Если когда-нибудь настанет время изложить личному составу правила расположения войск из учебника, будьте уверены, я вас вызову! А теперь возвращайтесь на свою позицию и предоставьте думать мне!

Я не понимал, был ли Брукнер таким чувствительным, или я был таким навязчивым. Так или иначе, его отношение убедило меня, что я должен направить свою энергию на безопасность солдат. Если мне когда-нибудь потребовалось бы прикрыть спину, они казались более подходящими для этого, чем Брукнер или Крол.

На следующий день наш командир роты прибыл, чтобы нанести взводу визит. Капитан Хартвелл был характерной личностью лет тридцати. Говорил он так, будто имел за плечами хорошее образование. Он был лайфером, но не выказывал типичного лайферского образа мышления, с которым я уже сталкивался. Осматривая нашу оборону, он коротко поговорил с некоторыми бойцами и, казалось, был искренне заинтересован в том, чтобы наши основные потребности исполнялись. Хартвелл также провёл несколько минут, беседуя наедине с Брукнером и Кролом. Когда они закончили, меня вызвали на КП.

- Сержант Викник, - начал Харвелл обвинительным тоном, - До нашего сведения было доведено, что вам было поставлено задание, а вы отказались его выполнять. Три дня назад сержант Бёрк видел, как ваше отделение пряталось в кустах, хотя вам полагалось вести РБ. Что вы можете сказать в своё оправдание?

Его осведомлённость о моём столкновении с Бёрком застала меня врасплох.

- Это был очень жаркий день, сэр, - ответил я, стараясь держаться как можно ближе к правде, не говоря самой правды, - так что мы нашли тенистое место для отдыха. Один из мох солдат, специалист Харрисон, почувствовал, что за нами следят. Так что я сообщил по рации координаты отдалённого места, чтобы мы могли пронаблюдать, не покажется ли кто-нибудь, но вместо этого Бёрк наткнулся на наш наблюдательный пункт. Он обвинил меня в том, что я прячусь от врага и что я не умею читать карту. Вот почему мы начали спорить.

- Если то, что вы говорите - правда, то почему Бёрк выдвинул такое обвинение?

- На мой взгляд, Бёрк одержим убийствами гуков, и он ревнует насчёт того, что мы застрелили ту девчонку ВК на прошлой неделе. Возможно, следуя за нами, он решил, что в этой стороне был замечен гук, но попался на собственную удочку.

- Обе ваши истории звучат, как полная чушь, - ответил Хартвелл, - Но у меня нет ни времени, ни желания судить спорящих сержантов. Вы двое должны научиться уживаться друг с другом , так что разберитесь сами между собой.

- Это больше не повторится, сэр.

Всего четыре недели во Вьетнаме и я уже в дерьмовом списке у всех. Какого чёрта, я по-прежнему чувствовал, что мои действия оправданы обстоятельствами. С того дня я стал помеченным. И Брукнер и Крол не сводили с меня глаз, ожидая, пока я проколюсь. Прошло немного времени, прежде, чем они меня накрыли.

На следующую ночь я был назначен на радиодежурство, но тот солдат, которого я должен был сменить, не разбудил меня. В свою очередь, я не смог разбудить следующего парня, отчего мы на несколько часов остались без радиоконтакта. Утром лейтенант Брукнер выписал всем участвовавшим 15-й параграф за сон на посту и вдобавок взыскал 50 долларов штрафа. Крол со свойственной ему грубостью добавил к наказанию немало дополнительных блужданий по окрестностям. Я был уверен, что Брукнер выписал нам 15-й параграф за то, что там был замешан я, и что он собирал завести против меня дело.

По крайней мере, отделение меня поддерживало. Рядовой Скоггинс поведал мне, что всё отделение на моей стороне и добавил, что для всех большое облегчение наконец-то увидеть, что кто-то поднялся и пытается изменить бездумную тактику, которой нам всем приходится следовать. Ободрение со стороны солдат укрепило мою решимость продолжать бороться с лайферами и вести войну как можно более осмотрительно.

"Это всё, чего парни от тебя хотят - чтобы все остались живы"

Глава 3

Битва за Гамбургер-Хилл

У меня как раз завершился первый месяц во Вьетнаме, когда нашу роту отправили на Игл-Бич, место отдыха 101-й дивизии, чтобы мы насладились трёхдневной передышкой. Эти передышки были лучшими друзьями пехотинца, потому что они были тем редким временем, когда офицеры и старшие унтеры не имели тотального контроля над нами. Они расслаблялись в своих компаниях, а мы расслаблялись в своих.

Поскольку Игл-Бич находился примерно в пятидесяти милях от Кэмп-Эванса, мы думали, что армия отправит нас туда по воздуху. Вместо этого мы поехали в кузовах десяти больших грузовиков. Наша колонна выехала из главных ворот Кэмп-Эванса на Куок-Ло 1, единственное асфальтированное шоссе в северной части I корпуса. Пролегая параллельно побережью Южно-Китайского моря, Куок-Ло 1 соединяло прибрежные города и деревни той области постоянным потоком американских и вьетнамских военных машин, а также гражданских автобусов и мотороллеров.

Пока мы ехали по равнинам Фонг Дьен, я смог поглядеть на жителей Вьетнама, которых редко видел: старательные фермеры, в основном старики и женщины, обрабатывали крошечные клочки земли, чтобы поддержать своё скромное существование. Они жили в бедности, но придерживались традиционной трудовой этики, переданной им предками. Посреди войны они трудились, словно её исход ничего не значил. Кто бы ни оказался победителем, они просто хотели обрабатывать свою землю.

Через несколько миль мы въехали в густонаселённые улицы Хюэ, древней вьетнамской столицы. Хюэ был городом постоянного оживления. Улицы были полны камикадзе на мотороллерах и такси. Вьетнамские открытые рынки кишели покупателями, а уличные торговцы продавали всё, что угодно от краденых товаров с чёрного рынка до живых кур. Воздух насыщали запахи выхлопных газов, сушёной рыбы и горящих благовоний. На каждом крупном перекрёстке стоял обложенный мешками с песком пропускной пункт, напоминающий всем, что даже такой крупный город, как Хюэ, не защищён от войны.

Одним из самых приятных зрелищ в Хюэ стали школьницы-подростки, одетые в традиционные вьетнамские одежды ао-дай. Девочки выглядели, словно модели из рекламных буклетов туристических фирм, когда проходили в тени деревьев. Мы махали им, но они нас не признавали.

Час спустя мы прибыли в Игл-Бич, военное учреждение, столь далёкое от войны, что оно казалось больше похожим на летний лагерь. Мы устроились в похожих на хижины бараках, стоящих всего в паре сотен футов от песчаных пляжей Южно-Китайского моря. Исчезло унылое окружение из проволочных заграждений, бункеров и ссальных труб. Их место заняли асфальтовые площадки для баскетбола, тенниса и волейбола. Мы могли купаться в океане или кататься на водных лыжах в ближайшем заливе. Некоторые солдаты отсыпались, другие писали письма домой или торчали около музыкального автомата, слушая последние хиты из внешнего мира. Каждый вечер устраивалось живое представление с какой-нибудь филиппинской группой, затем следовало кино. Во время всего этого мы могли безостановочно есть хот-доги, гамбургеры и традиционное барбекю, плюс столько пива и газировки, сколько мы могли в себя вместить.

Единственной нашей обязанностью было выделять двух человек от каждого взвода на охрану оружия и снаряжения. Поскольку я считал себя новичком и в каком-то смысле недостойным празднования вместе со "старичками", которые видели бой, я часто вызывался в караул. И хотя охрана снаряжение - не работа для унтер-офицера, я не собирался заставлять своих солдат делать что-то такое, чего не собирался делать сам. Я решил, что простые поступки вроде этого помогут парням понять, что я на их стороне.

Рядовой Говард Сайнер несколько раз стоял в карауле вместе со мной. Мы болтали про спорт, музыку и всякие общие интересы, потому что в Большом мире мы жили всего в сотне миль друг от друга. Но Сайнер удивил меня, когда заговорил о том, какой, по его мнению, должна была быть его роль в отделении.

- Ты же Сарж, - сказал он, как будто делая глубокомысленное суждение, - И моя работа защищать тебя.

- Какого чёрта ты несёшь? - спросил я, думая, что он сошёл с ума.

- Я наблюдаю за тобой, и я наблюдаю, как парни относятся к тому, что ты не боишься возражать против дурацкой тактики. Некоторые даже прозвали тебя "Голова" за твоё независимое мнение. Они хотят, чтобы ты продолжал действовать. Брукнер и Крол тебя, наверное, ненавидят, но мы думаем, что ты всё делаешь правильно.

- Слушай, Сайнер, мне льстит их вера в меня, но я ещё недостаточно долго тут пробыл, чтобы брать на себя такую нагрузку. Я даже ни разу не был под огнём. Я просто хочу, чтобы все остались живы.

- Это всё, чего парни от тебя хотят - чтобы все остались живы.

Я и не знал, что дела настолько плохи, что солдатам приходится возлагать надежды на новичка вроде меня, но было определённо приятно чувствовать себя нужным.

На Игл-Бич наша дружба окрепла, но передышки, как и всё хорошее на свете, имеют свой конец. Прежде чем мы успели понять, что происходит, наши три дня вышли и нас отправили обратно в Кэмп-Эванс. Некоторые парни везли с собой в рюкзаках банки с пивом, чтобы поддерживать опьянение, но большинство ехало с похмельем, усилившимся от тряской поездки и дымного дизельного выхлопа.

Когда мы прибыли, капитан Хартвелл собрал всех, чтобы проинформировать о новом задании.

- Солдаты, - начал он весьма официально, - нам назначен новый оперативный район. Мы отправляемся в долину А Шау. Ваши товарищи там столкнулись с трудностями и мы идём на помощь. Каждый из вас понесёт минимум 300 патронов для М-16, 100 патронов для М-60, шесть осколочных гранат и шесть гранат для М-79. Я предлагаю вам начать собирать всё это дерьмо немедленно, потому что мы должны быть на вертолётной площадке до рассвета.

- Чёрт, - воскликнул Стэн Элсон, - В долине А Шау гуки разъезжают на грузовиках. И мы туда едем? Больше не будет мин-ловушек и тому подобной ерунды. Теперь речь пойдёт про засады и штыки.

Ситуация выглядела удручающе. До того времени мы сталкивались лишь с мелкими проникновениями ВК, но вскоре нам предстояло встать лицом к лицу с яростным противником, которые не постесняется атаковать открыто и крупными силами. Я прикидывал, с какими трудностями столкнулись там наши товарищи.

А Шау - это плодородная долина, пролегающая параллельно западному краю Южного Вьетнама менее чем в двух милях от границы с Лаосом. Ещё в 1962 году американские и вьетнамские военные построили в долине военные базы, чтобы защитить местных аборигенов-монтаньяров. В 1966 году СВА захватила последние базы и выгнала всех дикарей. В течение следующих двух лет коммунисты обладали безраздельным контролем над регионом.

Близость к тропе Хошимина и лаосским храмам позволила СВА превратить долину в крупный центр снабжения и подготовки. В 1968 году 1-я кавалерийская и 101-я воздушно-десантная дивизии предприняли несколько успешных рейдов, нарушив вражеские пути снабжения в долине. Сейчас повторное прибытие 101-й дивизии лишило СВА возможности пользоваться шоссе 548, главной артерией тропы Хо Ши Мина. Потеря этой грунтовой дороги, извивавшейся по дну долины, вынудило СВА прибегнуть к новой стратегии создания оборонительных позиций.

Мы узнали, что четыре роты из 3-го батальона 187 пехотного полка вели бой с врагом четыре дня подряд. Боестолкновение началось 10 мая, когда наши войска проводили прочёсывание территории. В течение первого дня они обнаружили сеть вражеских троп, провода и кабели связи, стрелковые ячейки, хижины, бункеры и брошенное обмундирование и снаряжение. Стоило джи-ай приблизиться к горе Донг Ап Биа (высота 937 на военных картах), как их обстреливали гранатомётчики с РПГ или они попадали в засады с пулемётами и управляемыми минами "Клаймор", висящими на деревьях и кустах.

Первая сконцентрированная попытка захватить высоту 937 состоялась 14 мая. До того дня большая часть боевых действий проходила на скалах и низинах у подножия горы, отчего трудно было точно определить расположение главных сил противника. Следующие четыре дня артиллерия и тактические авиаудары молотили по горе, превращая местность в пыль, но всё же недостаточно, чтобы разрушить вражескую оборону так, чтобы гору можно было занять. Любая попытка наземного штурма встречала яростное сопротивление. Не было сомнений, что СВА присутствовали на горе в значительном количестве и они не имели намерения уходить без боя. К тому времени, как прибыла наша рота, несколько попыток штурма, бесчисленные снайперы и десятки попавших в засаду патрулей оставили 50 джи-ай мёртвыми, пятнадцать пропавшими без вести и предположительно погибшими, и примерно 300 ранеными. Что ещё хуже, четверо погибших и 53 раненых стали результатом трёх отдельных инцидентов с неверным целеуказанием для вертолётов-ганшипов. Тот факт, что СВА теряло людей вдесятеро больше, чем мы, служил малым утешением для солдат, которые видели, как американцы случайно убивают американцев.

Утром в воскресенье 18 мая, было ещё темно, когда мы собрались на вертолётной площадке. Грохот трёх гигантских транспортных вертолётов СН-47 "Чинук" нарушил зловещую предрассветную тишину. Вертолёты медленно подлетели, приземляясь по одному и оставаясь на земле лишь столько, чтобы тридцать пять человек могли взобраться на борт каждой машины.

Мы сидели, прислонившись к бортам фюзеляжа, глядя друг на друга через проход. В "Чинуке" было слишком шумно, чтобы разговаривать, так что никто и не пытался. Мы просто старались не смотреть друг на друга или выглядывали в окна на туманные горы внизу. Во время получасового полёта утреннее солнце осветило верхушки гор. С нашего места джунгли внизу выглядели мирно, каждый из нас знал, что это не так.

Нас доставили на место сбора на дне долины А Шау, где нам пришлось обеспечивать свою собственную безопасность, ожидая следующего этапа операции. После того, как "Чинуки" с рёвом улетели, солдаты сделались необычайно молчаливыми, осматривая наше новое окружение. В долине было не так влажно, как на равнине, почти комфортно. Это была единственная приятная деталь в этом мрачном месте. Прямо за пределами нашей позиции десятифутовая слоновая трава была примята мощными потоками воздуха от винтов "Чинуков", так что негде было бы скрыться, если бы на нас напали. Чуть дальше высокие горы с острыми утёсами обрамляли долину, где туман и тучи как будто рождались из трёхэтажного полога джунглей. Долина А Шау была странным местом, которое, казалось, хотело нас не больше, чем мы сами хотели находиться там.

- Как ты думаешь, за нами следят? - спросил Фредди Шоу, глядя вверх, на хребет горы.

- Ты что, прикалывашься? - рассмеялся Харрисон, - Да каждый сраный СВА в долине знает, что мы здесь. Если эти три "Чинука" не выдали нашу позицию, то её уже ничто не выдаст.

- Похоже, что с этой горы гуки могут запросто обстрелять нас из миномёта, - добавил Скоггинс, - Или напасть на нас из-за этой травы.

- Отставить! - закричал лейтенант Брукнер, - У вас будет достаточно времени для беспокойства насчёт СВА, когда мы доберёмся туда, куда едем.

Никто больше не сказал ни слова.

После часового ожидания шестнадцать сликов "Белл-UH1D" прибыли, чтобы отвести нас в наш пункт назначения. Мы взобрались на борт, по шесть человек на каждую птичку, свесив ноги в открытые двери. Вертолёты поднялись в воздух, но улетели не особенно далеко. Мы просто пролетели над долиной широким кругом. Когда я спросил бортстрелка, почему мы не летим в какую-нибудь сторону, он указал на одинокую гору, сказав, что мы не можем приземлиться, потому что зона высадки находится под обстрелом из ручного оружия. Прямо то, что я хотел услышать - мой первый вертолётный десант выбросит нас в горячую зону.

Я глазел на гору с её странно коричневыми склонами, выделяющимися на окружающем зелёном фоне. Мы кружили примерно в миле от неё, и на каждом круге я смотрел на гору с её ободранными деревьями, стоящими, словно перекошенные телеграфные столбы после жестокой бури. Пока продолжался полёт, я поглядел вниз и увидел сотни заполненных водой воронок от бомб на дне долины. Всё это выглядело скверно. Как бы мне хотелось вернуться на равнину!

Внезапно наш вертолёт нырнул вниз к зоне высадки на склоне примерно в полумиле от горы. Второй пилот сказал, что мы не будем садиться, потому что СВА всё ещё стреляют по каждой подлетающей машине. Вместо этого нам дадут жалкие пять секунд, чтобы выпрыгнуть. Когда мы снизились, бортстрелок открыл огонь из М-60 по джунглям, и два пулемётчика на земле сделали то же самое. Мы уже стояли на полозьях, когда вертолёт завис, но до земли оставалось не менее десяти футов. Бортстрелок заорал нам спрыгивать, но я подумал, что десять футов с полным рюкзаком и дополнительными патронами - это слишком высоко. Я как раз собирался сказать ему об этом, но тут мои пять секунд истекли и он меня спихнул. Я приземлился лицом вниз.

Когда вертолёт умчался прочь, я добрался до опушки леса, где генерал-майор Мелвин Зейс, командир 101-й воздушно-десантной дивизии, улыбался, глядя на наши трюки при высадке. Его, казалось, реально пёрло от этого. Я одарил его взглядом "Хули ты лыбишься?", но он смотрел мимо меня, по-прежнему улыбаясь. Затем до меня дошло. Американский армейский генерал прямо здесь? Я огляделся и увидел по меньшей мере 300 джи-ай, собранных для боя. Вот тогда я понял, что мы в гуще чего-то серьёзного и играем по-крупному.

Мы отошли недалеко от зоны высадки и провели остаток дня, окапываясь и восстанавливая повреждённые бункеры и боевые позиции, чтобы защититься от миномётного огня и пехотных атак. Я думал, что мы вступим в бой в тот же день, но мы остались на своих оборонительных позициях и расположились на ночь.

- Вау, - заметил Фредди Шоу, - много парней тут. Я вот думаю, насколько всё плохо?

- Достаточно плохо, - ответил Элкон, - Смотри, сколько на деревьях следов от осколков. Готов спорить, СВА стреляют сюда из миномётов.

- Парни, вы видели генерала с двумя звёздами? - спросил Джимми Смит, - Не думаю я, что этот парень останется тут на ночь.

- Ты его попрекаешь? - отозвался Скоггинс, - Я здесь не хочу оставаться даже посреди дня. Представить себе не могу, что тут творится ночью.

Когда стала приближаться ночь, из джунглей под нами раздались странные звуки. Они были похожи на передвижение противника, но потом мы узнали, что это шуршит бамбук, расщеплённый от предшествующих артиллерийских обстрелов. Высоко на горе СВА вылезли из своих туннелей и бункеров и разожгли десятки маленьких кухонных костров. Они жгли их всю ночь, словно желая напугать нас. В ответ на их костры наша артиллерия и миномёты обстреливали склон с неравными интервалами, просто чтобы напомнить СВА, что мы никуда не ушли. Поскольку обе стороны точно знали, где противник, обычная дисциплина по поддержанию тишины после наступления темноты временами игнорировалась. Несмотря на то, что противостоящие силы находились так близко друг к другу, ночь прошла без событий.

Сразу после рассвета пара реактивных самолётов "F-4 Фантом" провели тактический авиаудар. Они сбросили несколько 250-килограммовых бомб туда, где были замечены бункеры и в те места, которые надо было расчистить перед наземным штурмом. Мы ликовали при каждом взрыве, радуясь, когда земля содрогалась, а самолёты сменяли один другого, сбрасывая свой боезапас. Налёт включал в себя контейнеры с напалмом, которые взрывались на земле огненными шарами столь жаркими, что мы на миг чувствовали тепло с того места, где стояли. Ярость атаки была потрясающей.

После того, как самолёты улетели, настал наш черёд. Мы взвалили на себя боеприпасы и примкнули штыки к винтовкам. Каждый солдат также нёс полевую аптечку и флягу с водой. Еду брать не разрешалось, но я всё же взял банку консервированных персиков. Наши рюкзаки были слишком громоздкими для этого задания, так что группа прикрытия собрала их и сложила в большую кучу. Мы с Говардом Сайнером спрятали свои рюкзаки в кустах, рассудив, что оттуда их будет забрать легче, чем выискивать среди сотен других.

Мы вышли в путь колонной по одному, следуя по каменистой тропе к подножию горы, где нам предстояло соединиться с 3/187. Тропа была хорошо утоптана и в некоторых местах достигала пяти футов ширины. По обеим сторонам валялось брошенное американское снаряжение, полупустые пулемётные ленты, использованные магазины от М-16, фляги, пончо и разгрузочные жилеты. Пройдя поворот, мы наткнулись на три мешка, лежащих у края тропы, в каждом находился мёртвый американец. В этом месте наша колонна остановилась, так что мы присели передохнуть. Я увидел, как Крол идёт к нам с нижнего конца строя.

- В чём причина задержки? - спросил он официально, дойдя до меня.

- Я не знаю. Все просто остановились.

Крол огляделся в поисках места присесть и небрежно сел на один из мешков.

- Эй! - закричал я, - Там в мешке джи-ай. Тебя это не смущает?

- И в чём проблема? - откровенно спросил Крол, - Он мёртвый. Он ничего не чувствует.

- Ты просто бесчувственный засранец.

- Смотри у меня, Викник. Недисциплинированность далеко тебя заведёт.

Всё, что я мог сделать - промолчать, но я ничего больше не сказал этому пидору потому, что никто меня не поддержал. Через несколько минут колонна двинулась дальше.

Дальше у тропы лежали разлагающиеся тела двоих солдат СВА, которые были убиты по меньшей мере за неделю до того. Их губы сгнили, обнажив зубы, а их глаза превратились в сморщенные останки. Насекомые всех видов пировали на плоти. Если не считать дырок от пуль, то их форма выглядела новенькой, сильно отличаясь от чёрных пижам, которые носили ВК. Мы прикрыли носы и рты полотенцами - смрад стоял тошнотворный.

Когда мы добрались до подножия горы, то встретили солдат из 3/187. Это было то место, откуда они начинали свои атаки. Место выглядело ужасно. Вся растительность была втоптана в грязь, повсюду валялось военное снаряжение и вся местность воняла человеческими отходами. Когда мы подходили, джи-ай держались непривычно молчаливо. Большинство из них были грязными, небритыми и вымотанными. Некоторые смотрели в никуда тем мёртвым, отсутствующим взглядом, который приобретают многие боевые солдаты. Как будто бы они увидели врата ада. При взгляде на них мне стало стыдно за армию и за себя. Когда здесь творились эти несчастья, моя рота должна была быть здесь. Вместо этого мы отдыхали на Игл-Бич, устраивали пикники и напивались.

Один из солдат обратился ко мне:

- Эй, сержант, - закричал он, указывая на рукав моей рубашки, - если ты не снимешь свои нашивки, то никогда не увидишь вершину горы. Гуки первым делом стреляют по командирам. И лучше вам будет вытащить трассеры из пулемётных лент, потому что гуки могут по ним понять, откуда летят пули. А потом они стреляют по пулемётчикам.

Я кивнул, как будто собирался следовать его советам, но я не знал, серьёзно ли он говорит. Затем он продолжил, только на этот раз более эмоционально:

- Никто из вас никогда не увидит вершину горы! - кричал он, указывая на нас, - Каждый раз, когда мы подбираемся к вершине, гуки выскакивают из нор сзади нас и стреляют в спину. Вот почему мы называем гору "Гамбургер-Хилл" - потому что любого, кто поднимется наверх, сжуёт. У меня друзья до сих пор лежат там и мы даже не можем принести сюда их тела, - тут он начал всхлипывать, но слёзы не текли, - Почему армия не оставит всё, как есть и не заберёт нас нахуй отсюда?

В конце концов один из его друзей подошёл, чтобы его увести. Остальные джи-ай просто смотрели на нас бессмысленными глазами, потому что все знали, что армия не собирается бросать начатое.

Мы снова двинулись в путь, на этот раз прорубая свою собственную тропу вдоль похожей на палец скалы. Пока мы медленно двигались, я поглядывал на гору сквозь заросли. Она выглядела пустынной, как будто там наверху никого не могло быть.

Внезапно наше головное отделение открыло огонь из М-16. Мы бросились на землю, но стрельба продлилась всего несколько секунд. Вскоре нам передали, что головной убил снайпера СВА, который был привязан высоко на дереве. Снайпер не упал. Вместо этого он гротескно повис, словно тряпичная кукла с верёвкой на поясе. Когда мы проходили мимо, кровь, вытекающая из тела, капала, словно дождь. Мы не испытывали уважения к вражескому солдату и оставили его висеть, как предупреждение для его друзей.

К тому времени, как мы добрались до места, откуда должны были наступать, уже шло к вечеру, так что в тот день штурма не было. Мы установили плотные оборонительные линии из позиций по три человека, чтобы предупредить все попытки СВА проскользнуть между нами. Со мной на позиции стояли рядовые 1-го класса Говард Сайнер и Ленни Персон.

Ленни Персон был чернокожим городским пареньком из Огайо, который во Вьетнаме не находил себе места, потому что был убеждён, что скоро погибнет. Многие из нас ругали Вьетнам, но свой страх смерти каждый держал в секрете, чтобы не упасть в глазах окружающих.

- Слушай, сержант, - заговорил Ленни, - Помнишь того джи-ай, который говорил тебе снять сержантские нашивки и вытащить трассеры из пулемёта?

- Конечно, - ответил я, - Я его никогда не забуду. У него крыша съехала.

- Ну, а ты в самом деле думаешь, что СВА выбирают, по кому стрелять? В смысле, как ты думаешь, они будут стрелять по чёрным тоже?

- Ленни, - начал я, ещё не зная, что ему сказать, - Они будут стрелять по нам всем. Но постарайся не волноваться об этом. Мы их превосходим числом и вдобавок окружили. Кроме того, сколько их там осталось. Вся эта затея закончится завтра к обеду.

Сайнер посмотрел на меня так, как будто я сошёл с ума, потому что он понимал, что я сам не знаю, о чём говорю. Но он также понимал, что я должен был что-то сделать, чтобы Ленни не перепугался настолько, чтобы стать бесполезным.

- Ленни, - сказал Сайнер, пытаясь утешить его, - Я почти в два раза больше тебя и могу нести много боеприпасов. Хочешь, держись завтра рядом со мной? Так мы сможем друг друга защитить.

Ленни испытал такое облегчение от предложения Сайнера, что пожал ему руку в знак признательности. Сайнер глянул на меня как бы говоря: "Я должен был что-то сделать". Я кивнул ему, потому что я знал, что он всё сделал правильно.

Мы не окапывались, потому что склон был слишком крутым, но мы смогли выровнять место для сна. Едва ли кто-то спал. Всю ночь с горы слышались далёкие голоса и другие звуки. Многие из нас надеялись, что СВА сбегут перед мощной объединённой группировкой из 600 джи-ай, 200 АРВНовцев и ещё 300 джи-ай в близком резерве, которые образовали круговой барьер вдоль подножия горы.

С рассветом на другом склоне горы затрещала вражеская стрельба из ручного оружия, что подсказало нам, что на горе по крайней мере, кто-то остался. В ответ был вызван авиаудар, прекративший стрельбу. Между падающими бомбами СВА наугад выпускали миномётные мины по основанию горы, чтобы нам тоже досадить.

Снова затрещали выстрелы, но на этот раз из М-16, это парни из моей роты убили ещё одного вражеского солдата. Не имея при себе оружия, одиночный СВА шёл прямо к нашим позициям, как будто сдаваться. Когда он подошёл ближе, кто-то заметил у него в левой руке "чайкомовскую" гранату. Солдата немедленно пристрелили. Граната оказалась пустышкой. После этого поступил приказ пленных не брать. Наши командиры справедливо считали, что любой СВА, настолько фанатичный, что до сих пор остался на месте, будет настроен драться до смерти.

Всё снова затихло, и мы ждали, пока все наши подразделения не выйдут на позиции для атаки. Сидя там, я почувствовал в животе судороги от голода. Подозреваю, что их чувствовали все, потому что мы не ели уже около двадцати часов. Проблема заключалась в том, что единственной едой поблизости была моя банка персиков. Так что я обдумывал способ съесть их так, чтобы меня никто не видел. Не сработало. Едва я открыл банку, все уставились на меня. Они все хотели персиков. Я не мог разделить их на 100 человек, так что я набросился на них и сожрал просто, чтобы поскорее закончить с этим делом. Никто ничего не сказал, но от их косых взглядов мне сделалось неловко.

Вскоре после 9 часов гора на гору обрушился финальный натиск нашей артиллерии. Артподготовка проводилась чтобы нарушить вражескую оборону и мы могли бы начать то, что должно было стать решающим штурмом. Обстрел был столь интенсивным, что едва ли можно было уловить момент без взрыва. Все базы огневой поддержки в долине А Шау стреляли со столь необыкновенной точностью, что снаряды поражали каждый квадратный ярд поля боя в течение примерно часа. Гору прочесало такое количество осколков, что некоторые из них ударяли в высокие деревья над нами, сбивая ветки. Когда артподготовка закончилась, гора Ап Биа приняла на себя в целом 15 авиаударов и 20000 артиллерийских снарядов за десять дней кампании.

Ровно в 10:00 нам дали команду наступать. Все вышли из-за прикрытия зарослей, сформировав длинную стрелковую цепь. Гора была огромной и, несмотря на то, что она была полностью лишена растительности из-за бомбардировки, по-прежнему представляла собой значительное препятствие. Рыхлая земля, расщеплённые брёвна, пни с торчащими корнями глубокие воронки от бомб делали местность похожей на последствия атомного взрыва. Масштаб разрушений убедил многих из нас, что там не могло остаться ни одного СВА, чтобы вступить с нами в бой. Действительно, когда начался штурм, единственная стрельба исходила от джи-ай, которые вели подавляющий огонь в виде тактической предосторожности. К нашему удивлению, СВА по-прежнему находились на месте. Через десять минут того, что казалось нам боем в одни ворота, подразделения на дальнем конце правого фланга встретили небольшое сопротивление. К тому времени мы ещё этого не знали, но сотни СВА продолжали удерживать гору.

Наше наступление было медленным и неспешным, мы либо ползли, либо двигались по диагонали с пня в яму, ожидая, пока подтянется следующий, прежде, чем двинуться дальше. К 10:30 большая часть нашей роты достигла первой линии вражеских укреплений. Хотя бункеры были в основном разрушены и брошены, мы закинули внутрь гранаты на всякий случай.

Когда наша цепь миновала бункеры, отделение СВА выскочило из траншеи, напав с тыла на подразделение 3/187. Хотя восемь или девять солдат сразу были ранены, все джи-ай в том районе бросились в бой и смели вражеское отделение. Прямо над тем местом появились новые СВА и на склоне разгорелся бой с гранатомётами, ручными гранатами и автоматными очередями.

Не подозревая об этих событиях, я продолжал свой обходной манёвр, по-прежнему считая, что вся стрельба в нашем районе ведётся только из нашего оружия. Когда я полз вперёд, земля передо мной и по сторонам всплеснулась, как будто бы подземные пузыри всплыли на поверхность. Я думал, что наблюдаю редкий геологический феномен, пока до меня не дошло, что в землю ударяют пули и я стал мишенью! Если бы это был чемпионат по передвижению ползком, то я бы установил новый скоростной рекорд, по-пластунски проложив свой путь в ближайшую воронку. Я выглянул, чтобы найти источник пуль, но на горе не оставалось никаких деталей пейзажа, способных скрыть вражеские силы. СВА, должно быть, пережили десятидневную бомбёжку, прячась в глубоких бункерах и норах.

Стрельба усиливалась и вновь вокруг меня разлетелась земля, так что решил нанести ответный удар. Лёжа в воронке, я поднял свою винтовку высоко над головой и выпустил полную очередь в режиме "рок-н-ролл". Я никуда конкретно не целился, но зарядил новый магазин и ещё раз осыпал склон пулями прежде, чем вылезти наружу в поисках ямы поглубже.

Я заметил одного джи-ай, машущего рукой, так что я переполз к нему и перекатился за пень, который предоставил мне достаточное укрытие, чтобы выглянуть на склон. Я увидел одиночного СВА, выбежавшего из бункера, но прежде, чем я успел взять его на прицел, его подстрелил кто-то ещё, и он замертво свалился на землю. Когда я снова повернулся к тому джи-ай, он по-прежнему лежал на спине и махал рукой в воздухе.

- Какого чёрта ты делаешь? - крикнул я.

- Хочу, чтобы мне прострелило руку! - твёрдо ответил он.

- Ты с ума сошёл? - закричал я ему.

- Нет. Я просто хочу поехать домой, но не в мешке.

Мне надо было от него убираться. Несмотря на то, что я нашёл приличное укрытие, бессмысленно было держаться рядом с тем, кто сам пытается привлечь к себе огонь. Я выполз, чтобы укрыться за поваленным деревом. Когда я туда заполз, от дерева полетели щепки, потому что в него ударили вражеские пули. У меня не оставалось выбора, кроме как залечь до тех пор, пока СВА не переключится на кого-нибудь другого.

Пока вокруг меня разворачивался бой, я выпустил несколько очередей поверх дерева, даже не видя, куда я стреляю. Это была неэффективная тактика, которая вынудила меня снова спрятаться, потому что всякий раз, когда я показывался, СВА стреляли по мне.

Лёжа там, я почувствовал нужду помочиться. Поскольку естественные потребности на поле боя были темой, никогда не обсуждавшейся во время обучения, я ждал, пока позывы не пройдут. Они не проходили. Посреди все происходящего я сделал паузу, чтобы поразмыслить, поссать ли мне на землю или в штаны. Я выбрал землю. Ссать в положении лёжа было для меня делом новым, но полилось нормально. Однако, как только я начал мочиться, пули снова посыпались вокруг меня, измельчая бревно. Гуки, должно быть, пытались отстрелить мне пенис! Мне пришлось закончить дело, намочив себя.

Джимми Смит, наконец, установил наш пулемёт на позицию и выпустил смертоносную очередь в 500 пуль, которая покрыла площадь размером с футбольное поле. Мне нравилось смотреть на его работу, но от ствола валил такой дым, что забеспокоился, что он может перегреться. Пулемётный залп дал всем возможность продвинуться вперёд. Я выиграл почти сотню футов, и заполз в воронку от бомбы рядом с рядовым 1-го класса Андерсоном, из 3-го отделения нашего взвода.

Лёжа лицом к лицу в воронке, мы на мгновение встретились взглядами. Мы не разговаривали. В этом не было нужды. Мы смотрели друг на друга тем единственным взглядом, каким смотрят только люди на краю смерти. Мы передавали друг другу молчаливое послание, гласящее: "Пусть будет так, но давай попытаемся сохранить друг другу жизнь".

Теперь мы находились недалеко от СВА, потому что треск АК-47 был отличим от М-16. Частота выстрелов постепенно снижалась, давая нам возможность посмотреть, откуда стреляют.

- Видишь, что-нибудь? - спросил я, едва выглядывая из-за края воронки.

- Ага, - сказал Андерсон, указывая пальцем, - возле вершины вижу пыль от выстрелов.

- Я тоже вижу. На вид футов сто отсюда. Далековато для гранаты.

- По крайней мере, это цель. Что нам теперь делать?

- Укрыться тут негде, так что наступать нельзя. Давай выпустим туда пару магазинов и посмотрим, что получится. Может нам повезёт, и мы зацепим этого пидора.

Наш огонь был неистовым, но не смертоносным. Единтсвенно, чего мы добились- привлекли внимание СВА. Подавляющий вражеский огонь тут же посыпался на нас и заставил нас прижаться к земле.

- Не сработало! - заорал я, пока вокруг нас лупили пули, - Я думаю, там на той позиции не один гук! На этот раз давай стрелятьпо очереди!

Нам так не представилась возможность посмотреть, сработает ли моя стратегия. Когда мы перекатились, чтобы отстреливаться, меня внезапно окатило водой, а Андерсон издал болезненный вопль. Вражеская пули пробила ему ногу и ударила во флягу с водой, которую он носил в боковом кармане штанов, отчего та взорвалась. Словно кадры из мрачного кино, всё это казалось, происходило замедленно.

- Насколько сильно? Насколько сильно? - вопил он, - Я не хочу смотреть!

- Ничего страшного, - ответил я, как будто это обычное дело, - Тебя просто задело в бедро. Это просто мясо, за кости не переживай. Даже и кровь почти не течёт.

Я отчасти привирал, потому что рана выглядела серьёзной и крови было порядочно. Однако, я не видел повода пугать парня. Я попытался наложить бинт, но он не держался. Наш бесстрашный медик Док Миэн, который никогда не носил оружия, появился из хаоса, чтобы оказать Андерсону помощь.

Вот тогда я испугался. Парня рядом со мной подстрелили. Оказывается, гуки действовали серьёзно! Я не знал, что мне делать. Снова разлетелась земля, когда в землю вокруг нас опять ударили пули. Я начал отстреливаться, словно полоумный, никуда не целясь, просто яростно стреляя по огромной горе. Я знал, что мне нужно сматываться, потому что втроём мы представляли собой слишком хорошую мишень.

Когда следующая очередь умолкла, я вскочил и пробежал двадцать ярдов до следующей воронки. В стороны разлетелся мусор, когда враг снова открыл огонь. Похоже было, что гуки приметили меня, потому что пули следовали за мной, куда бы я ни направлялся. Пожалуй, тот эмоциональный джи-ай был прав: СВА стреляли по мне из-за моих сержантских нашивок. Я быстро выбросил это из головы и скорчился за краем воронки. Затем, держа свою винтовку высоко над головой, я выпустил ещё два магазина по горе. Когда я выглянул через бруствер, ища путь для отступления, что-то болезненно ослепило меня. Когда я поднял руку, чтобы защитить обожжённые острой болью глаза, пуля ударила меня в грудь, опрокинув меня на спину. Я застрелен - они меня достали!

Лёжа на спине с болью в глазах и в груди, я начал отъезжать. Так вот как мне предстоит умереть, подумал я, на дне ямы неизвестно где. Но разве звукам битвы не положено стихать, как это бывает в кино? Я предположил, что сначала мне положено помучиться. Боль в груди усиливалась. Я несколько раз поморгал глазами, и снова мог видеть! Я протёр их достаточно чисто, что осмотреть свою грудь и увидел, что моя одежда дымится. Господи Иисусе! Я горю! Я инстинктивно сбил пламя, пока огонь не добрался до боеприпасов и не отправил меня на орбиту. Затем я осмотрел себя в поисках дырок от пуль, но не нашёл ничего, кроме ожога на груди. "Я буду жить!" - повторял я про себя. Возможно, я даже сказал это вслух.

Пуля СВА ударила в землю передо мной и запорошила мне глаза землей. Вторая пуля, по-видимому, трассер, угодила в патронташ, висящий у меня на груди. Удар сбил меня на землю, а трассер поджёг мне рубашку. Гуки меня подловили: я должен был быть мёртв. Возможно, я был супер-джи-ай, но сам я себя так не чувствовал. С того дня выражение "Ты никогда не жил, пока чуть не умер" приобрело совершенно новое значение.

Я выдернул повреждённый магазин из патронташа и, забыв, что он спас мне жизнь, отложил его в сторону. Я попытался определиться, что мне делать дальше, но все мои мысли были лишь о самосохранении. Я выскочил из ямы и на полной скорости помчался в сторону поросшего деревьями утёса. Я держал винтовку, словно пистолет, стреляя по горе, а вражеские пули чиркали у моих ног. Когда я пробегал мимо ползущих джи-ай, они заорали мне лечь, но мой адреналин гнал меня к деревьям. Я надеялся, что это безопасное место, куда не стреляют. Один раз я обернулся с криком "за мной!", полагая, что большинство джи-ай наверняка последуют за мной.

Редкая растительность густела по мере того, как я продвигался вверх по склону, перескакивая через брёвна и безжалостно расталкивая в стороны кусты. Я не знал, что заставляло меня бежать столь опасным образом, потому что я мог запросто наткнуться на вражеские позиции, сам того не зная. На краю разбомбленной полянки я споткнулся, а затем вскарабкался за поваленное дерево. Что за вид открывался внизу! "Внизу?" - беззвучно вскричал я. Я пробежал мимо левого фланга наших наступающих сил! Я повернулся сказать об этом остальным, но никого не было. Они не пошли за мной. Я остался один. Я подумал вернуться обратно, но понял, что это рискованно, потому что наши парни могли подстрелить меня, так что я остался на месте. Кроме того, усталость внезапно одолела моё тело и я едва мог пошевелиться. Стоило усилий даже просто повернуть голову, чтобы поглядеть нет ли кого-нибудь рядом, друга или врага.

Прошло тридцать минут оцепенения, прежде чем я снова увидел продолжающееся наступление. Джи-ай достигли огромного успеха, убивая врагов в их бункерах, где те предпочли остаться и умереть. Огромное число других СВА сбегали по западному склону в сторону лаосской границы в миле от нас. Бегущего противника было отлично видно с воздуха, и наши вертолёты навели на них целую стену артиллерийского, миномётного и пулемётного огня, и вдобавок авиаудар.

Когда джи-ай миновали меня, я почувствовал себя достаточно безопасно, чтобы встать и дать признать себя за своего. Затем сзади кто-то позвал меня по имени, это оказался Говард Сайнер. С ним был Ленни Персон.

- Где весь остальной взвод? - спросил я, глядя в сторону.

- Мы и есть взвод, - сказал Сайнер, - Почти всех прижало к земле в самом низу, но некоторые наши парни уже идут.

- А вы уже давно тут?

- Наверное, минут пятьдесят или около того. Мы друг друга потеряли, но потом нашлись. Мы прятались, пока не показались наши.

Мы сделали вывод, что втроём стали первыми на вершине. Мы, должно быть, прятались в пределах сотни метров друг от друга, не зная того.

- Смотри, Ленни, - сказал я, подбодрив его хлопком по плечу, - Ты добрался до вершины без единой царапины. Через десять лет сможешь рассказать про это своим детям.

- Да, точно, - ответил он слабым голосом, затем отступил на пару шагов назад и уставился на меня: - Что с тобой случилось? Ты выглядишь, как кусок дерьма.

После всего произошедшего со мной, я думаю, что я действительно выглядел скверно. Моё лицо напоминало морду енота от размазанной по глазам грязи. Мой патронташ обгорел, а на рубашке прямо посередине зияла прожжённая дыра. На штанах засохли пятна грязи и мочи, и я выпачкался в крови Андерсона. У меня была неплохая история, чтобы рассказать, так что когда собрались остальные члены взвода, они спросили меня, и я изложил всё так драматически, как только сумел, слегка приукрашивая правду. Я рассудил, что моя история должна либо расположить их ко мне, либо стать окончательным провалом.

- Я выгляжу, как кусок дерьма, - начал я, покачиваясь вперёд-назад и сердито указывая пальцем, - потому что я захватил эту сторону горы в одиночку. Мне попали в лицо, мне попали в грудь, и у меня даже не было времени поссать. Когда я добрался до деревьев и кричал вам, парни, следовать за мной, никто за мной не пошёл. Я поднялся сюда совершенно один, пока не пришли Сайнер и Персон. Вот спасибо вам, ребята! Это последняя гора, что я штурмую в одно лицо!

Все были ошарашены. Это маленькое представление оказалось одним из лучших поступков, что я мог сделать для себя. Когда новость о том, что со мной случилось, разошлась, на меня смотрели, как на самого храброго солдата во взводе. Может быть, это уважение было не вполне заслуженным, но как командиру отделения оно пришлось очень кстати, потому что солдаты под моим началом меньше сомневались бы в моих способностях и даже могли бы принять мой осторожный подход к войне.

Бой угас до отдельных винтовочных выстрелов и редких разрывов гранат, наша пехота продолжала заполнять гору.

"А Шау - это очень плохое место"

Глава 4

Долина А Шау

Наземные операции американских войск во Вьетнаме усиливались базами огневой поддержки, стратегически расставленными по всей территории. Названия огневых баз вроде "Орлиное гнездо", "Берхтесгаден"[13] или "Куррахи"[14] должны были напоминать об историческом прошлом 101-й воздушно-десантной во время II Мировой войны. Для нас, пехотинцев, эти названия мало что давали в плане поддержания нашей гордости. Напротив, огневые базы были не более чем крошечными островками безопасности днём и магнитом для миномётных мин по ночам. После Гамбургер-Хилл мы получили назначение на базу огневой поддержки "Эйрборн".

Стоя высоко на господствующей над долиной горе, база "Эйрборн" имела размеры примерно с футбольное поле. Её окружали неровные ряды проволочных спиралей, обложенных мешками бункеров, траншей и стрелковых ячеек. На базе размещались батареи 60-мм и 81-мм миномётов, а также 105-мм и 155-мм артиллерийские орудия, обслуживаемые подразделениями 211-го и 319-го полков полевой артиллерии. Все огневые задачи координировались через тактический оперативный центр, который размещался в командном бункере. При максимальной численности базу "Эйрборн" защищали 150 человек. Там не было никаких удобств - ни коек, ни душа, ни горячей еды. Редко включаемый генератор давал электричество только в командный бункер при необходимости. Как и на большинство баз огневой поддержки, до "Эйрборн" можно было добраться лишь вертолётом или пешком.

Когда мы прибыли на базу "Эйрборн", нас приветствовали поздравительными рукопожатиями артиллеристы, которые наблюдали за битвой на Гамбургер-Хилл и поддерживали её огнём. Некоторые говорили, что они чувствуют себя безопаснее, зная, что мы их охраняем. Битва была более важным делом, чем нам казалось, и несколько новичков глядели с благоговейным трепетом на нас и на то, что мы совершили. Их уважение явно читалось в том, как они держались на расстоянии от нас, но мы не хотели особого обращения к себе. Настоящих героев можно было найти в 3-м батальоне 187-го пехотного полка, который выдержал все десять дней осады.

Я наслаждался особым вниманием, которым пользовался после того, как разошлась новость о моём магазине от М-16, который спас мне жизнь. Группа незнакомых джи-ай разыскала меня, чтобы на него взглянуть.

- Слушай, сержант, - начал один из них, - Можно нам посмотреть тот магазин, о котором все говорят?

- Конечно, - ответил я с гордостью, предлагая магазин к осмотру.

Они внимательно рассмотрели магазин, передавая его из рук в руки. Затем один из них обтер им своё тело, как будто это был талисман.

- Хочешь за него пятьдесят баксов? - спросил он, медля возвращать магазин.

- Спасибо, но он не продаётся.

- Я тебе дам сотню, - настаивал он.

- Нет, - твёрдо ответил я, - Это особый сувенир, который я планирую забрать домой. Кроме того, силу магазина нельзя купить. Это должен быть подарок или пожертвование.

Он странно на меня посмотрел, как будто в моих словах был смысл, а затем вернул мне магазин. Мои парни знали, что я прикалываюсь, но если бы суеверный джи-ай решил, что можно купить удачу, то он мог бы сделаться беспечным и подвергнуть себя опасности.

Вскоре после того, как наша рота расположилась, меня настигла длинная рука военного закона. 15-й параграф, который я получил за сон на посту, когда мы стояли на равнинах, требовал моей подписи, чтобы он стал частью личного дела. Капитан Хартвелл помахал документом у меня перед лицом, требуя, чтобы я подписал признание вины.

- Я это не буду подписывать, - сказал я, глядя в сторону, - Никто меня не разбудил, как я мог проснуться?

- Все остальные замешанные уже подписали, потому что они поняли, что были неправы, - отчитывал он меня, - Если вы откажетесь, то я лично прослежу, что дело дойдёт до трибунала.

- Но меня никто не разбудил, - взмолился я, зная, что он просто хотел меня припугнуть, чтобы я подписал.

- Сон на посту в зоне боевых действий - это серьёзный проступок. Если вы не хотите, чтобы у вас настали тяжёлые времена, вам лучше это подписать.

"Тяжелые времена" были волшебным словом. Если бы для меня дело закончилось заключением, то мне пришлось бы дослуживать время, проведённое в тюрьме, чтобы закончить командировку. Не желая ни одной лишней минуты провести во Вьетнаме, я подписал бумагу. Сидя в нескольких ярдах от меня, сержант Крол одарил меня дьявольской улыбкой, просто чтобы дать мне понять, как делаются дела в армии. Я презирал сам себя за то, что доставил Кролу такое удовольствие.

За восемь дней до нашего прибытия на базу "Эйрборн" яростная ночная атака СВА привела к гибели двенадцати американцев и тридцати-одного вражеского солдата. Нашим делом стали восстановление и оборона базы до тех пор, пока она снова не превратится в грозный боевой пост. Работа началась с постройки более мощных бункеров и более глубоких стрелковых ячеек. Однако, нам надо было смотреть внимательно, где мы роем, потому что после нападения некоторые мертвые СВА были похоронены там, где они пали.

Я делил бункер с Говардом Сайнером, Стэнли Элконом и Фредди Шоу. Судьбе оказалось угодно, чтобы наш бункер расположился прямо над мёртвым СВА. Когда я начал рыть землю, моя лопата наткнулась на что-то, что я принял за корень дерева. Вместо этого то, что я вытащил из земли оказалось частично разложившейся рукой. Никто из нас не хотел копать глубже, так что мы закончили работу с самой мелкой из всех боевых позиций, в которую можно было только заползти. От мысли о том, что мы спим поверх СВА, или его частей, нас продирал мороз. Поэтому мы спали на крыше, а свободное время проводили где-нибудь ещё.

После того, как восстановление бункеров закончилось, мы работали у проволочных заграждений со стороны джунглей, уничтожая растительность для лучшего обзора на местность. Вырубка деревьев стала поучительным занятием. Всего в 200 футах от заграждений мы нашли вражеский наблюдательный пост, построенный высоко на дереве. Должно быть, СВА использовали этот крошечный насест на дереве, чтобы собирать информацию для своего нападения на базу. Прежде, чем мы её разломали, капитан Хартвелл убедился, что все видели наблюдательный пост, который продемонстрировал нам, насколько наглыми могут быть СВА и насколько ленивы наши часовые, раз не заметили его раньше.

Как раз во время расчистки местности произошла моя последняя встреча с сержантом Бёрком, тем унтером, который меня заложил за то, что мы прятались в кустах у Фонг Дьен. Наши два отделения стояли на крутом склоне, сжигая кучу веток. Я работал вместе со своими бойцами, тогда как Бёрк стоял в стороне, гавкая приказы своим. Я нарубил веток и бросал их в огонь, когда подошёл Бёрк.

- Сержант Викник, - начал он саркастически, - Я вижу, что вы снова подаёте плохой пример того, как должен себя вести унтер-офицер. Ваша работа - отдавать приказы, а вашим подчинённым положено их исполнять. Звание даёт вам привилегию наблюдать за работой своих подчинённых.

Я просто не мог поверить, что Бёрк действительно это сказал.

- Ты серьёзно? - выпалил я в ответ, раздражённый его поведением, - Что даёт тебе право думать, что звание сержанта делает тебя лучше твоих солдат? Какую бы задачу мы ни выполняли, я пытаюсь действовать сообща, чтобы каждый знал, на кого он может положиться. Но ты этого не понимаешь. Ты превратился в дорвавшегося до власти тирана.

- Я тебе уже говорил, - ответил он с кривой улыбкой, - Существует неписаный закон насчёт споров между сержантами на виду у личного состава. Если ты не прекратишь, я буду вынужден снова доложить о тебе.

- Это единственное, что у тебя хорошо выходит, Бёрк - стучать на своих товарищей.

Мне стоило бы умолкнуть и отойди, но он меня так раздражал, что я продолжал:

- Скажи-ка мне, Бёрк, ты меня заложил, чтобы отвлечь внимание от себя, или потому что чувствовал от меня опасность?

Бёрк не ответил. Ему не нравилось, что я грублю ему перед лицом его отделения, но он определённо наслаждался, провоцируя меня. Он двинулся дальше:

- Если ты считаешь себя обязанным работать со своими подчинёнными, - предложил Бёрк, положив руку мне на плечо, - то хотя бы выполняй работу правильно. Давай, я покажу тебе правильную методику сжигания веток.

- Убери с меня свои ёбаные лапы, - процедил я сквозь стиснутые зубы, сбросив его руку.

Дурацкая улыбка Бёрка показывала, насколько он наслаждался каждой минутой моей злости. Затем, разговаривая так, как будто бы я был умственно отсталым, он подобрал несколько веток бросил их в огонь.

- Это делается вот так. Сначала ты берёшь маленькие веточки и бросаешь их в костёр. Потом ты бросаешь сверху ветки побольше, чтобы их придавить. Сперва маленькие, потом большие. Уловил?

Я не мог выносить его кривляний, так что я отвернулся, делая вид, как будто его больше не существует. Однако, раз всеобщее внимание было обращено на нас, Бёрк чувствовал, что он должен сделать что-то выдающееся, чтобы и дальше управлять нашим спором.

- О, - продолжил Бёрк, обращаясь к моей спине, - Я забыл показать тебе ещё одну вещь. Когда ветка обгорает с одного конца, как вот эта...

Он вытащил горящую ветку и потряс ей у меня над головой, так что горящие угольки посыпались на мои голые плечи.

- Аарррргх! - закричал я, стряхивая горящую золу с обожжённой кожи, - Ты ёбаный мудак! Что за хуйня с тобой творится?

- О-о-о, сержанту Викнику бо-бо? - спросил он, истерически смеясь.

Это все решило! Бёрк, в конце концов, нажал не на ту кнопку, и мне захотелось возмездия. Когда я поднял топор и ухватил его, словно бейсбольную биту, все отскочили назад, кроме Бёрка.

- Последний раз ты ко мне доёбываешься! - закричал я ему.

- Спокойно, спокойно, - сказал он, покачивая указательным пальцем, чтобы меня подразнить, - Не слишком ли ты разгорячился?

- Я тебе покажу, как я, блядь, разгорячился!

С боевым воплем "И-И-И-ЭХ!" я запустил в него топором, чуть-чуть не попав ему в голову. Бёрк пригнулся к земле как раз вовремя. Стояла полная тишина, когда топор упал среди деревьев далеко ниже нас. Бёрк был искренне напуган, когда он поглядел на меня, ожидая, что будет дальше. Я молча смотрел на него, чтобы удостовериться, что он меня понял. Затем я повернулся и отошёл к периметру базы. Когда я дошёл до проволочного заграждения, там стоял капитан Хартвелл. Он был свидетелем всего инцидента.

- Тебе повезло, что ты в него не попал, - заметил мне Хартвелл.

Я посмотрел назад, на Бёрка и махнул рукой:

- Это ему повезло.

- В самом деле? Пожалуй, мне стоит добавить оскорбление действием к твоему 15-му параграфу. Или, может быть, оштрафовать за помощь противнику?

- Помощь противнику? - спросил я, не понимая, - Что вы имеете в виду?

- Прямо сейчас от этого топора больше пользы для СВА, чем для нас. Когда остынешь, спустись вниз и найди его.

- Есть, сэр, - промямлил я в ответ.

Это был впечатляющий пример расстановки приоритетов. Если бы я захотел, то убил бы человека, но капитан больше беспокоился об утраченном топоре. Учитывая, какого мнения я был о Бёрке, мне пришлось почти согласиться с мнением Хартвелла.

Больше сержант Бёрк никогда со мной не разговаривал. Мы прослужили год в одной и той же роте, и я видел его лишь издали. Я думаю, он по-настоящему боялся, что я достаточно ненормальный, чтобы его убить.

Наше пребывание на огневой базе "Эйрборн" стало приятной сменой обстановки после вылазок вокруг Фонг Дьен. Мы, однако, не могли избежать принятых в армии дурацких заданий. От нас требовалось заниматься уборкой, чисткой сортиров и проходить осмотры бункеров. Наши дни были заняты наполнением мешков землёй, отодвиганием края джунглей и выходами на короткие патрулирования. Свободного времени почти не было. Наверное, в этой деятельности заключался армейский способ отвлечь нас от мыслей о доме.

Дневное время на огневой базе проходило тяжело физически, а ночи стали испытанием для психики. Самое вероятное время для вражеского нападения было с полуночи до рассвета, так что нам редко удавалось выспаться, потому что капитан Хартвелл зачастую держал нас в 100% готовности по четыре часа кряду. Когда нам разрешали поспать, то, казалось, в то же время артиллеристы получали огневую задачу. Снаряды могли выпускаться всего минуту, или же стрельба длилась часами. Чаще да, чем нет, орудия нацеливались над нашим неглубоким бункером, так что каждый залп вытряхивал нас из сна.

Самым крупным недостатком в нахождении на базе огневой поддержки было то, что для врага мы сделались "сидящей уткой". И хотя нас не атаковали напрямую в то время, как я находился там, однажды ночью нас обстреляли из миномёта. СВА выпустили четыре мины по территории базы, засчитав себе прямое попадание в один из бункеров и убив троих джи-ай, которые спали на своей боевой позиции на крыше бункера. Те трое не успели понять, чем их убило. Утром их изуродованные тела нашли висящими на заграждении из мешков, словно тряпичные куклы. Это было мрачное и угнетающее зрелище.

У нас не было специальных мешков для тел, так что мы кое-как замотали убитых в пончо. После того, как тела были перенесены на вертолётную площадку для увоза, что-то заставило меня прийти на то место, где они лежали. Их ступни нелепо покосились в одну сторону, и у каждого на торчащей из-под пончо ноге был опознавательный ярлычок, привязанный к правому ботинку. Я не смог разобрать их имён и не видел их лиц, что было и к лучшему.

И хотя гибель солдат от миномётного обстрела шокировала нас, впечатление вскоре поблёкло по мере возобновления обычных дел на базе. Так или иначе, у специалиста Харрисона - того джи-ай, который заявил, что чует мёртвую девушку ВК, что мы убили около Фонг Дьен - съехала крыша. Он стал психически неустойчивым, а мы этого не понимали. Мы с интересом смотрели, как он взвалил на себя боеприпасы и объявил:

- Я собираюсь добыть несколько СВА. Вы что, не видите, как они на нас смотрят из-за деревьев?

- Конечно, Харрисон, - засмеялся Фредди Шоу, - они ещё корчат нам рожи!

- Пленных не брать! - крикнул Стэн Элкон. Мы все расхохотались. Пять секунд спустя мы перестали смеяться и ошеломлённо смотрели, как Харрисон перескочил проволочные заграждения и вломился в джунгли. Скрывшись из виду, он завопил "Джеронимо!", а затем осыпал джунгли полным магазином пуль из М-16, закончив свой натиск несколькими гранатами. Два отделения бросились спасать Харрисона на тот случай, если СВА действительно были там. Когда мы его нашли, Харрисон пожаловался, что гуки сбежали, увидев его приближение. Харрисон подвергал риску всю базу, также, как и самого себя. Безопаснее всего было бы отправить его в тыл для психиатрического освидетельствования или просто занять его чем-нибудь в Кэмп-Эвансе, пока не закончится командировка.

- Они отправляют меня в тыл? - кричал он, возражая против своего перевода, - Ведь эти сраные пидоры прекрасно знают, где у нас война!

- Ты с ума сошёл? - ругались мы на него, - Большинство пехотинцев проводят всего пару дней в тылу перед отправкой домой. А у тебя будет почти месяц.

- Им меня не провести, - продолжал он, широко раскрыв глаза, как будто желая подчеркнуть свою мысль, - Они меня отправляют обратно в Кэмп-Эванс, потому что гуки роют туннели под взлётную полосу, и я им нужен, чтобы выкурить их оттуда.

Бедняга совершенно съехал. За прошедшие одиннадцать месяцев боёв он перегорел. Позднее в тот же день вертолёт привёз нам двух новичков и приготовился увезти Харрисона. Большинство парней испытывали суеверия насчёт того, чтобы находиться рядом с сумасшедшим, так что я оказался одним из немногих, кто потрудился прийти попрощаться. Кроме того, я был его командиром отделения, я чувствовал себя обязанным его проводить.

Харрисон сидел в вертолёте, глядя на меня с глупой улыбкой. Когда мы пожали друг другу руки, он притянул меня к себе, тих сказав: "Все думают, что я ненормальный, а мне похуй. Я ненормальный ровно настолько, чтобы вытащить свой зад из поля. Ха-ха." Его горящий взгляд упёрся в мой.

Когда вертолёт оторвался от земли, я рассмеялся про себя. В итоге, Харрисон вовсе не сошёл с ума. Своим поступком одурачил всех, даже меня. Он был просто "старичком", который видел столько дерьма, что решил совершить отчаянный поступок, чтобы выбраться из поля. Его план сработал так гладко, что я решил оставить его в секрете. Как знать, может быть, однажды мне придётся проделать такой же трюк, чтобы спастись.

Один из прибывших новичков оказался нашим новым командиром взвода, сменившим лейтенанта Брукнера. 2-й лейтенант Энтони Пиццуто был итальянцем с детским лицом, он происходил из какого-то городка в штате Айдахо, о котором никто никогда не слышал. Выпускник колледжа, планирующий сделать большую военную карьеру, он не особо стеснялся озвучивать своё мнение о том, что служба во Вьетнаме подготовит почву для его будущего успеха. Однако, я не знал, каким образом он собирался достичь своей цели, потому что Пиццуто не интересовали встречи с личным составом взвода. Вместо этого он провёл несколько дней в беседах наедине с Хартвеллом и Кролом.

Другим новичком был рядовой 1-го класса Деннис Силиг. Это был привлекательный мускулистый парень, который держался совсем не так беспокойно, как среднестатистический новичок, прибывший в поле. Он держался расслабленно и дружелюбно, и сразу заговорил с некоторыми парнями.

- Привет, Силиг, - сказал я, представляясь, - Я сержант Викник, твой командир отделения. Где ты жил в Большом Мире?

- Ланкастер, штат Нью-Йорк, - ответил он, пожав мне руку и крепко её стиснув.

- Ну и хватка у тебя! Ты качаешься?

- Нет, - он слегка рассмеялся, - В колледже я много занимался спортом, чтобы держать себя в форме.

- Ты из колледжа? - спросил я, озадаченный, - Тогда какого чёрта ты делаешь в армии? Ты что, отказался от отсрочки?

- Я больше не мог платить за обучение, так что бросил его. Просто удивительно, насколько быстро меня забрали.

- Пожалуй, вам с Говардом Сайнером стоило бы держаться вместе, - пошутил я, - Его тоже выперли из колледжа.

Никто не удивился, что Силиг и Сайнер быстро сдружились. То, что оба они выросли в Нью-Йорке, имели за плечами сходное образование и увлекались профессиональным спортом, создало естественную связь.

Восстановление огневой базы "Эйрборн" завершилось, и нашим следующим заданием стала отправка на месячное патрулирование в горы А Шау на северном конце долины. В наше отсутствие другие роты нашего батальона должны были охранять базу, сменяясь каждые две недели.

Наш выход с базы огневой поддержки должен был быть обычным делом. Вместо этого он окончился фиаско. В отсутствие природных полян, достаточно обширных, чтобы принять вертолёт, зона высадки должна была быть расчищена. Было выбрано место на узком горном хребте, который был виден с базы. Пятиминутный артиллерийский обстрел размолотил это место, чтобы облегчить расчистку местности от деревьев и распугать всех притаившихся там СВА. Подразделения роты "Е" высадились в джунглях, чтобы обеспечить безопасность бригады пильщиков, вертолёты "Кобра" патрулировали небо. Когда 10 джи-ай уже находились на земле, всё шло по плану до тех пор, пока третий вертолёт не завис над зоной высадки. Едва бойцы начали спускаться по тросам, спрятавшиеся солдаты СВА открыли по машине огонь, намереваясь сбить его и заблокировать зону высадки.

Пилоту прострелило обе ноги. Бортстрелки ответили на стрельбу, поливая джунгли длинными очередями пулемётного огня. Пока второй пилот пытался совладать с управлением, солдат роты "Е" спустился на землю прямо посреди яростной перестрелки. Второму повезло ещё меньше. Он был на полпути вниз, когда вертолёт вдруг рванул в небо, вздёрнув его на несколько сотен ярдов в воздух. Джи-ай, висящий в пятидесяти футах под вертолётом мешал второму пилоту совершить манёвр уклонения, что позволило СВА сделать несколько попаданий в вертолёт. Когда машина задымилась и начала терять высоту, второй пилот повернул её к огневой базе. Когда вертолёт с воем помчался прямо на нас, мы попрятались в укрытия, предполагая, что он может рухнуть в любом месте крошечного форпоста. Второй пилот удерживал курс, что позволило болтающемуся джи-ай приземлиться на ноги и соскользнуть с троса. Это почти сработало, но джи-ай так перепугался, что, коснувшись земли, забыл отцепиться. Импульс протащил его головой вперёд по крыше бункера, забросив в проволочную спираль. Солдата госпитализировали с порезами, синяками и шоком. Попытка второго пилота приземлиться на вертолётную площадку оказалась не более успешной. Вертолёт рухнул на насыпь и повалился на бок. Чудесным образом, он не загорелся и экипаж спасся, не получив новых ранений.

Тем временем в зоне высадки вертолёты "Кобра" открыли огонь по джунглям и сорвали вражескую атаку. Трое джи-ай были ранены, но не серьёзно. Не осталось ни убитых, ни раненых врагов. Атакующие силы оценивались не более, чем в десять человек.

Несколько часов спустя расчистка зоны высадки была окончена и операция продолжилась. Мы очень нервничали насчёт высадки, но наша рота десантировалась без происшествий. После того, как улетел последний вертолёт, вокруг наступила мрачная тишина.

- А Шау - это очень плохое место, - высказался Ту Хыонг, туземный разведчик, которого мы взяли с собой, - Боку[15] СВА. Очень, очень плохо.

От его слов волосы у меня на шее встали торчком. Будучи бывшим солдатом СВА, Хыонг переживал, что с ним станет, если его возьмут в плен. Нас его унылые размышления тоже не слишком вдохновляли.

Поскольку СВА знали, где мы находимся, было слишком опасно оставаться вблизи зоны высадки, потому что они запросто могли атаковать нас или обстрелять из миномётов. Единственным вариантом для нас было уходить в джунгли. Когда наше головное отделение выдвинулось, они наткнулись на хорошо натоптанную узкую тропу, пролегающую по вершине хребта. Вдоль тропы тянулись несколько телефонных кабелей СВА, оборванных во время артиллерийской подготовки. Мы подключились к линиям, надеясь перехватить сообщение, которое наш разведчик сможет перевести, но линии не использовались. Вместо того, чтобы ждать сеанса связи, который мог никогда не наступить, мы решили следовать по кабелям.

Мы медленно продвигались примерно четверть мили, пока длинная очередь из АК-47 не заставила нас броситься на землю. Пули попали в нашего головного, рядового 1-го класса Кристоффа, и сильно его ранили. Он наткнулся на хорошо замаскированный комплекс бункеров, где один или два солдата СВА поджидали нас в засаде. Мы ответили огнём, но вражеских выстрелов больше не слышалось и солдат мы не видели. СВА дали нам попробовать на вкус свою смертоносную игру "стреляй и беги". Кристофф был в тяжёлом состоянии с ранениями в обе ноги и низ живота. К счастью, зона высадки была достаточно близко, чтобы мы смогли донести его для срочной эвакуации.

При обыске комплекса обнаружились двадцать бункеров и командный пункт, достаточно места, чтобы разместить пятьдесят или более человек. Мы заключили, что это место использовалось для отдыха, потому что оно не давало военных преимуществ и там не было боевых позиций. Для многих из нас это оказался первый увиденный вражеский комплекс бункеров, и нас впечатлила изобретательность СВА в обустройстве этого места. Небольшой ручеёк, протекающий через комплекс, снабжал его питьевой водой. Там имелись три походного типа кухни, на каждой по нескольку маленьких деревянных чашек, расставленных на камнях вокруг. Комплекс эвакуировался в то время, пока расчищали зоны высадки. Горстка СВА могла остаться, чтобы напасть на пильщиков, пока главные силы скрывались. Бункеры были пяти футов глубиной, каждый их них достаточно просторен, чтобы вместить пятерых солдат. Плетёные вручную тростниковые тюфяки, приподнятые на пять дюймов над уровнем пола обеспечивали защиту от сырости для удобного сна. Вырытые в стенах полки для хранения теперь были пусты. Уложенные рядом трёхдюймовые брёвна, покрытые футом земли образовывали потолок. На крыше были высажены растения из джунглей, чтобы бункер нельзя было заметить с воздуха.

Командный бункер выглядел совсем иначе. Он был вдвое больше остальных и состоял из двух подземных комнат. Одна комната, очевидно, предназначалась для старшего офицера, и другая - для его адъютанта. Поверх командного бункера стояла хижина с тростниковой крышей, служившая местом для собраний. Внутри стояли две самодельные скамьи и деревянная табуретка.

Кабели связи, по которым мы следовали, вели в командный бункер и свободно свисали с углового столба, где раньше был полевой телефон. Ещё один пучок кабелей выходил из хижины и уходил вдоль тропы. Мы прошли 500 футов вдоль этих кабелей до места, где они были обрезаны. Отступающий противник, должно быть, забрал остальной кабель с собой.

СВА имели три существенных преимущества перед нами: они знали местность, нашу численность и наше примерное местоположение. Не желая набрести ещё на одну засаду, мы сошли с тропы, чтобы прорубить свой собственный путь в джунглях. Таким образом мы надеялись суметь застать врага врасплох, вместо того, чтобы он застал нас.

Чтобы пробраться сквозь подлесок, наш головной с мачете рубил всё, что попадалось на пути. Новый маршрут должен был скрывать нас, но постоянный стук мачете возвещал о нашем приближении. Что ещё хуже, густая растительность затрудняла движение так, что мы еле ползли, отчего на приходилось менять уставшего головного каждые пятнадцать минут. Пробираясь, мы вдруг осознали, насколько неудобен неплотно упакованный рюкзак. Свисающие лианы, казалось, имели когти, которые цеплялись за любой торчащий из рюкзака предмет. Фляги сползали, пулемётные ленты расцеплялись, а каски сбивало с головы. То и дело ветка, отпущенная идущим впереди солдатом, хлестала меня по лицу. К тому времени, как я приходил в себя, он уже исчезал в густых джунглях и мне приходилось играть в догонялки.

В конце концов листва стала слишком густой, чтобы продолжать путь, так что мы расположились на ночь. Невозможно было построить оборонительный периметр, так что мы просто сжались в кривую линию из позиций по три человека. Никто не утруждал себя установкой "клайморов" или фальшфейеров, потому что враг никак не мог подобраться к нам незамеченным. Плотные джунгли оказались эффективнее проволочных заграждений. Под густыми кронами деревьев, заслонявшими небо, быстро стемнело. Всю ночь дул приятный лёгкий ветерок. Фосфоресцирующие грибы на земле источали рассеянный свет, достаточно яркий, чтобы оценить обстановку. Было жутко, как в аду.

Через несколько часов после того, как мы расположились, часовой разбудил всех, потому что услышал вдали странный шум. Казалось, что слабоумный СВА ломано выпевает "нахуй", но вместо этого выходит "нак-хуу". Пронзительный вскрики становились громче, приближаясь к нашим позициям. Действительно ли они знали, где мы находимся? Все приготовились к бою. Внезапно прямо напротив нас ящерица в фут длиной вскарабкалась на дерево и издала несколько визгливых воплей: "Нак-хуу! Нак-хуу!" Мы расхохотались над собственным страхом. Это необычное создание кричало, словно человек, прокладывая в темноте свой путь в поисках еды или компании. Мы почти каждую ночь радовались встречам с этими безобидными рептилиями, которых прозвали "ящерицы Нахуй".

На следующее утро мы продолжили прорубаться, пока не наткнулись ещё на одну тропу СВА. С того дня мы следовали по готовым тропам, потому что это было проще и быстрее, хотя, по-видимому, не безопаснее. Кроме того, в поисках противника у нас не оставалось иного выбора. СВА можно было найти на тропах или около них, а не посреди спутанного подлеска.

К тому времени рота достаточно далеко отошла от зоны высадки и зашла достаточно глубоко в джунгли, где СВА уже не могли быть так уверены в нашем местонахождении и теряли одно из своих главных преимуществ перед нами. Это предоставляло нам возможность прибегнуть к нашему собственному способу ведения войны на тропах. Пока наши главные силы медленно продвигались, отделения по очереди оставались позади на пятнадцать минут. Эти солдаты обеспечивали прикрытие с тыла и подали бы предупреждение в том случае, если бы за нами следили. Если мы натыкались на пересечение троп или пригорок, дающий хорошую зону обстрела, мы устраивали засады силами взвода на весь день. В сумерках все снова группировались в единую роту. Несмотря на надёжность такой тактики, мы ни разу не видели солдата СВА, что давало повод думать, что мы от них действительно ускользнули.

По мере того, как мы протискивались всё дальше по джунглям, растительность редела и местность становилась всё более пересечённой. Тропа следовала по гребню горы с такими крутыми склонами, что это было всё равно что идти по коньку на крыше сарая. Это вынуждало нас строить свои овальные ночные периметры прямо на тропе. Все наши пулемёты устанавливались на тропе, чтобы обеспечить максимальную плотность огня на наиболее вероятном пути приближения противника. Судя по ландшафту, казалось маловероятным, чтобы враг мог подойти откуда-то ещё, кроме тропы. Но для безопасности мы ещё ставили мины "клаймор" и сигнальные фальшфейеры.

Мы расходились на позиции по четыре человека по крутому склону, врезаясь каблуками в землю. Лёжа практически вертикально, мы и понятия не имели, как нам спать, не скатившись вниз. Требование тишины не позволяло нам окопаться или выровнять землю. Единственное, что оставалось - положить рюкзак на подножие дерева и спать, повиснув поверх него.

Ротному КП не приходилось задумываться над такими сложностями, потому они расположились посреди тропы, где земля была ровной и удобной для сна. Однако, в его расположении имелся один изъян. Если бы на нас напали, КП был бы наиболее уязвим для противника. К счастью, ночи проходили хоть и без удобств, но и без происшествий.

Каждое утро нашим первым заданием было собрать все фальшфейеры и "клайморы". Эти устройства ставились примерно в пятидесяти футах от периметра, так что двое человек за раз выходили их собрать. Рядовой 1-го класса Норман Кеока, по происхождению гаваец, которого на первый взгляд можно было принять за вьетнамца, вдруг почувствовал, что за ним следят. Когда он поднял голову, по заметил двух вооружённых солдат СВА в семидесяти пяти футах от себя, идущих к нему. Гуки, должно быть, думали, что наш парень был одним из них. Кеоке потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что происходит, потому что никто не мог ожидать, что СВА выйдут прямо на него. Внезапно вражеские солдаты поняли, что они находятся практически над американскими позициями. В тот миг, когда СВА повернулись, чтобы убежать, Кеока открыл по ним огонь. Позади него ещё дюжина джи-ай инстинктивно к нему присоединились. Односторонний ураган огня был плотным, но не точным. Солдаты стреляли им вслед ещё несколько сот ярдов, но вражеские солдаты сбежали.

Капитан Хартвелл собрал двадцать человек, чтобы продолжить преследование. Сомневаясь в разумности решения следовать по тропе, я попросил нашего лейтенанта предложить другую тактику.

- Лейтенант Пиццуто, - начал я, - эти двое гуков могли быть авангардом более крупных вражеских сил, и, поскольку стрельба выдала наше расположение, они, возможно, могут ожидать, что мы начнём их искать. Мы можем наткнуться на засаду.

- Что вы предлагаете? - спросил он почти безразличным голосом.

- Я думаю, что первое, что нам следовало бы сделать - вызвать сюда артобстрел. В любом случае, растительность выглядит достаточно редкой, чтобы два отделения могли пройти параллельно тропе на сотню футов или около того. Таким образом мы сможем получить представление о том, что нас там ждёт.

- Я не пойду к капитану с дурацкими идеями вроде этой, - сказал он снобским тоном, - Меня предупреждали о вас и о том, что вы считаете необходимым оспаривать нашу тактику. В отличие от вас, я полностью доверяю решению капитана. Он знает, что делает.

Когда патруль выдвинулся в путь, я не сказал больше ни слова, надеясь, что я напрасно переживал.

Спустя несколько минут после того, как последний солдат покинул периметр, раздался мощный взрыв, за которым последовала частая стрельба из АК-47 и М-16. Остальная часть роты беспомощно сидела на месте, пока короткая перестрелка не угасла. Через несколько минут патруль вернулся, неся головного с ужасными ранами в лицо и шею. Я был потрясён, узнав в нём того джи-ай, который обтёр себя моим исковерканным магазином от М-16 с Гамбургер-Хилл. Второму джи-ай прострелило плечо, но он мог идти самостоятельно.

Прежде, чем я успел сказать Пиццуто "я вам говорил", нашему взводу приказали следовать по тропе. Мы тут же отправились в путь, в голове шли Говард Сайнер, Стэн Элкон и я, меняясь по очереди, не наступая на саму тропу и прячась за деревьями. Мы добрались до места засады, не встретив сопротивления. Прямо впереди на развилке тропы стоял маленький бункер. Мы осторожно подползали ближе, пока Сайнер не вытащил из гранаты чеку и не бросился к укреплению. Он перекатился по земле и забросил гранату во вход. Спустя несколько секунд проём изрыгнул дым и обломки. Затем Сайнер выпустил внутрь автоматную очередь. Мы с Элконом бросились Сайнеру на помощь, но бункер был пуст. Гуки подорвали миной первый патруль и убежали. Путь к отступлению позади бункера позволил им уйти незамеченными. Нельзя было сказать, какой дорогой они ушли, так что мы оставили одно отделение охранять развилку, а остальные вернулись к ротному периметру.

Для раненых был вызван медэвак, но низкая и плотная пелена облаков помешала вертолёту найти нашу позицию. К тому времени, как вертолёт нас нашёл, прошёл час и головной умер. Когда вертолёт завис над нами, мы открыли огонь по джунглям, чтобы подавить всех СВА, подошедших достаточно близко, чтобы по нам выстрелить. В это время мёртвого головного и раненого джи-ай подняли наверх в корзине. Мне было так тошно, что я выплеснул своё раздражение, стреляя по небольшому деревцу до тех пор, пока оно не упало.

После того, как медэвак улетел, наша рота двинулась дальше по тропе. Наш взвод замыкал строй, так что мы молча смотрели, как остальные проходят мимо. Лейтенант Пиццуто подошёл с глупой улыбкой на лице.

- Это тот же тип сопротивления, что 3/187 встретил во время продвижения по Гамбургер-Хилл.

- Откуда вы знаете? - спросил я недоверчиво.

- Я читал отчёт о бое перед тем, как отправиться в поле.

- В самом деле? - сказал я неприязненно, - Послушайте, большиство из нас побывали на той горе и мы не настроены пройти то же самое ещё раз. Чёрт, вы же там даже не были. Вы не знаете, каково там было.

- Это неважно. Наша работа - находить и уничтожать противника. Если для этого потребуется ещё один Гамбургер-Хилл, мы просто это сделаем.

Не было смысла что-то доказывать Пиццуто. Он был точно таким же узколобым, как и все остальные лайферы.

Вечером того же дня мы расположились на ночь на вершине холма, где три маленькие тропинки примыкали к главной тропе. Место было идеальным для оборонительной позиции, с пологими склонами, редким подлеском и мягкой почвой для рытья ячеек. Примерно за час до темноты полил проливной дождь и спустился густой туман. Видимость стала почти нулевой и от плотного дождя, падающего на листья, стало невозможно засечь какое-либо движение за пределами периметра. Погода заставила нас поддерживать готовность 50% всю ночь.

К утру дождь и туман не прекратились. У каждого бойца имелось пончо, но после целой ночи постоянного дождя почти все были мокрыми, замёрзшими и несчастными. Несколько человек ночью поставили палатки из пончо, но капитан Хартвелл приказал разобрать их, потому что воду, блестящую на мокрой резине, могли заметить СВА. Он также считал, что мы не сможем быть полностью начеку, если будем думать о том, чтобы оставаться сухими. Однако же, противопалаточные правила действовали только для позиций на периметре. Наши командиры поставили свои палатки из пончо, утверждая, что они им нужны, чтобы держать в сухости карты и рации. Это было, по всей видимости, правдой, но явно двойные стандарты раздражали - особенно потому что лейтенант Пиццуто и его радист выходили под дождь только когда это было абсолютно необходимо. Самая жопа была, когда Крол натянул в своей палатке гамак, чтобы ему не приходилось лежать в грязи, как нас всем.

От мокрой погоды оживилась местная лесная живность. Повсюду были кровососущие пиявки в два дюйма длиной. Эти гнусные маленькие ночные создания мастерски присасывались к обнажённой коже, и их невозможно было заметить до утра. Единственный способ заставить пиявку ослабить хватку - прижечь её сигаретой или брызнуть на неё комариным соком. Невидимые пиявки насасывались кровью так, что раздувались вдвое против своего обычного размера, пока, в конце концов, не отваливались. Единственным свидетельством их нападения становился кровоподтёк размером с горошину, который проходил через несколько дней. Для защиты рубашки заправлялись в штаны, штаны в ботинки, а рукава раскатывались и застёгивались. Самая смешная встреча с пиявкой случилась, когда одна из них присосалась Ленни Персону чуть ниже нижней губы, пока он спал. Когда Ленни её заметил, он ударился в панику и принялся скакать, пытаясь оторвать скользкое создание. Каждый раз, когда Ленни дёргал пиявку, его губа оттягивалась, насколько возможно. Зрелище было просто умора, но Ленни был совершенно потрясён этой "вампирской пиявкой", как он её называл. Меткая струйка "комариного сока", наконец, завершила этот эпизод.

Как бы мокро ни было, но мы продолжали высылать патрули два-три раза в день. Один взвод поймал в засаду троих вражеских солдат, убив двоих и ранив третьего. Раненый СВА получил ранение в спину и не мог двигать ногами. Чтобы оказать ему первую помощь, медик разрезал его штаны. Когда медик закончил работу, от штанов почти ничего не осталось, чтобы надеть обратно, так что СВА лежал голым ниже пояса. Вражеский солдат был молодым, возможно, ему не было двадцати, и совершенно беспомощным. Он был перепуган до смерти от того, что его окружало столько американцев. Наш туземный разведчик не сумел получить от него никакой информации кроме того, что он не знает, где находится и почему его друзья его бросили. Он, должно быть, не знал, что его компаньоны убиты. Нервный, раненый и полуголый, СВА мог сделаться мишенью для актов жестокости, но никто его не трогал. Молодой солдат был просто военнопленным, требующим охраны 24 часа в сутки.

От скверной погоды время тянулось медленно. Когда взвод выходил на патрулирование, остальная рота просто сидела без дела. Всё промокло, так что мы не могли играть в карты или писать письма. Большинство парней варили горячий шоколад или кофе или ели пайки. Мы не трудились ограничивать себя в еде, потому что думали, что погода наладится вовремя для обычного снабжения раз в три дня. Дни проходили, и почти у всех еда закончилась. Первый день без обеда был ещё ничего, но на второй день голод взялся за нас как следует. Впервые я осознал, сколь могучую силу представляет собой пустой желудок. Кофе и шоколад давно закончились, и наш аппетит не удовлетворялся простой водой. В той местности, наверное, были съедобные растения, но никто не знал, какие именно. Нужда в еде низвела нас до того, что мы разжёвывали и глотали жвачку, поедали сахар из одноразовых пакетиков, и, как последнюю надежду, ели зубную пасту. Чтобы поддержать свой дух, мы спорили о том, какая паста наиболее питательна - с флюоридом или с мятным вкусом. Съев по полтюбика, никто уже не задумывался, придётся ли ещё чистить зубы. Проблемы с едой выявили в людях самые гнусные черты. Один предприимчивый джи-ай продавал свои припасённые пайки тому, кто даст самую высокую цену. Он заработал некоторую сумму, но в процессе лишился нескольких друзей.

Когда пришла очередь моего взвода идти в патруль, лейтенант Пиццуто решил, что мы пройдём по одной из маленьких тропинок, расходившихся от главной тропы. Тропинка привела нас к крутому обрыву, где СВА могли бы поставить наблюдателя, чтобы следить за происходящим на следующем холме. На обрыве никого не было, потому что в таком тумане не было видно даже самого холма. Мы спускались с обрыва по диагонали, пока земля не выровнялась. Когда мы достигли дна, то обнаружили, что находимся на краю небольшого комплекса бункеров СВА. Мы быстро рассеялись, чтобы обыскать территорию, и Фредди Шоу нашёл опрокинутую миску риса рядом со входом в бункер. На тот случай, если внутри прятался СВА, внутрь забросили гранату. После взрыва Шоу проверил бункер. Он оказался пустым.

К каждому бункеры мы приближались тем же способом: осторожно подкрадывались, забрасывали гранату, дожидались взрыва и затем проверяли. Там не было СВА. Они, должно быть, увидели или услышали наше приближение и смылись. Мы закончили обыск местности, но не нашли ничего, о чём стоило бы доложить.

Мы двинулись обратно по тропе, но по мере того, как обрыв становился круче, по нему стало невозможно идти. Мы так растоптали промокшую землю, что она превратилась в скользкую кашу. В отсутствие сцепления все то и дело падали. Единственным способом взбираться было хвататься за корни и лианы и подтягиваться.

Деннис Силиг, тот новичок из Нью-Йорка, упал так, что разодрал себе заднюю часть штанов. Он шёл футах в десяти впереди меня, но из-за крутого склона его задница находилась у меня на уровне глаз. Всякий раз, когда он наклонялся вперёд, чтобы ухватиться за ветку, его яйца оказывались на виду. Мне это казалось забавным и я ухмылялся, когда Силиг обернулся ко мне. Он выглядел несколько озадаченным, по-видимому, переживая насчёт того, что я пробыл в джунглях слишком долго и начинаю считать его задницу привлекательной.

Мы вернулись к ротному периметру измотанные, покрытые грязью и со сморщенными от дождя руками. Я недоумевал, как гуки могут выживать в таких условиях. Когда я добрался до своего места, Говард Сайнер отозвал меня в сторону.

- Слушай, Сарж, - прошептал он, - я думаю, тебе надо бы знать, что когда мы сегодня выходили в патруль, у Пиццуто винтовка стояла на "рок-н-ролл".

- Ты уверен? - спросил я, не веря, - Он не может быть настолько тупым.

- Может быть, он испугался.

- Мне похуй. А что, если бы он навернулся в грязи? Почему ты мне раньше не сказал?

- Я заметил только когда мы уже почти вернулись.

Я пошёл на КП роты проверить. Винтовка Пиццуто стояла прислонённой к дереву и по-прежнему в режиме автоматического огня. Знал ли он, что его оружие не на предохранителе, или нет, но он нарушил свои обязанности перед остальными, что было слишком важно, чтобы не обратить внимания.

- Лейтенант Пиццуто, - начал я, стараясь быть дипломатичным, - обратили ли вы внимание, что ваше оружие находилось в режиме автоматического огня, когда мы были на патрулировании?

- Да, - признал он небрежно, затем отошёл и поставил винтовку на предохранитель, - Я, должно быть, забыл.

- Сэр, там было очень скользко, и вы пару раз упали. Что, если бы ваше оружие выстрелило? Вы рисковали нашей безопасностью.

Я надеялся, что Пиццуто скажет, что я прав, и что в будущем он будет внимательнее. Вместе этого он глянул на Крола, перед тем, как задать мне порку.

- Видите ли, молодой человек, я знаю, что я тут делаю.

- Сэр... - начал я, но он меня оборвал.

- Заткнитесь, Викник! - закричал он. Крол улыбался в знак одобрения, а Пиццуто продолжал, - Кто вы такой, чтобы меня судить? Я командую этим взводом. Я определяю тактику и то, как она будет осуществляться. И просто для вашего сведения: я поставил винтовку в режим автоматического огня для того, чтобы я мог немедленно вести ответный огонь в том случае, если бы мы попали в засаду.

- Лейтенант, - простонал я, - если бы мы попали в засаду, вам нужно было бы оценить обстановку, организовать оборону и вызвать огневую поддержку. Отстреливаться должен личный состав.

- Такие унтер-офицеры, как вы - это позор, - выпалил он, уходя от темы, - Если вы не опомнитесь, я начну процесс вашего понижения до рядового. Вы поняли?

- Я вас прекрасно понимаю, сэр, - вздохнул я, зная, что если меня разжалуют, я окажусь не в том положении, где можно помочь солдатам.

- Отлично. Теперь возвращайтесь на свою позицию и не донимайте меня, если только не случится что-то важное.

Пиццуто и Крол были созданы друг для друга. Вооружённые Силы до мозга костей, только в их случае буквы ВС означали "Выдающиеся Сволочи". С такими людьми как Пиццуто, нам не нужны были атакующие враги. Мы могли сами себя поубивать своей глупостью и невежеством.

По крайней мере, наконец-то случилось что-то хорошее. За ночь небо расчистилось, и закончились шесть дней дождей и туманов. Я никогда не думал, что усыпанное звёздами небо над Вьетнамом может быть столь прекрасно. Оно означало, что вскоре нам доставят провизию.

При первых лучах света мы принялись расчищать посадочную зону. Обычно для этого требовалась бригада из двадцати человек и полдня работы, но все знали, что нам везут еду, так что тридцать добровольцев выполнили работу примерно за два часа. Вертолёт снабжения прибыл в час дня с пайками, боеприпасами и почтой. Также приехали двое новичков, чтобы занять места двоих дж-ай, убывающих в отпуск. Раненого СВА занесли в вертолёт, но он запаниковал и начал вопить, когда командир экипажа его пристегнул. Это был, по-видимому, его первый полёт на вертолёте и он боялся, что с ним что-то случится, когда они поднимутся в воздух. Я вряд ли мог его упрекнуть. Мне доводилось слышать слухи, что вражеские солдаты, которые отказывались говорить, иногда "выпадали" из вертолётных дверей. Он, наверное, тоже об этом слышал.

Когда пайки были розданы, мы первым делом набросились на наименее желанные блюда, полагая, что настал тот единственный раз, когда они придутся по вкусу. Когда животы были набиты, а письма прочитаны, мы превратились в мирных овечек. Никто даже не вякнул, когда пришла новость о том, что мы пойдём глубже в А Шау, продолжая поиски противника.

Двумя днями позже наш взвод шёл головным, когда СВА обстреляли нас из засады и сбежали. Мы стреляли в ответ, но было очевидно, что враги ушли невредимыми. У нас было двое раненых, рядовой 1-го класса Хоуг и специалист Прю. Их ранения не угрожали жизни, но обоим требовалась эвакуация. После того, как всё утихло, и раненых перевязали, Прю принялся орать в джунгли:

- Гуки, вы всё проебали! Нас всего лишь ранило! Мы едем домой, ёбаные вы ублюдки! А вы останетесь тут навсегда! Ха-ха!

С остатком службы всего в два месяца Прю знал, что его раны - это билет домой. Он был так счастлив уехать, что начал раздавать свое снаряжение. К тому времени, как его забрал медэвак, ему осталось увезти лишь М-16, каску и пустой рюкзак. Казалось безумием радоваться ранению, но жизнь пехотинца была самым скверным занятием, какое только можно представить, и некоторые хотели пережить что угодно, лишь бы выбраться.

Мы оставили место засады на тропе, которая выглядела так, как будто ей несколько недель никто не пользовался. Тропа спускалась по склону и вливалась в скоростную трассу СВА. Она представляла собой миниатюрное шоссе с поверхностью из утрамбованной земли и дренажными канавами. Тропа была достаточно широкой для двустороннего велосипедного движения и для перемещения колесных вооружений. Тропа была тщательно укрыта об обнаружения с воздуха - верхушки деревьев были стянуты лианами, формируя свод туннеля. Тропа казалось заброшенной. На ней не было отпечатков ног или шин, и некоторые участки заросли молодыми побегами из джунглей. Низкая активность СВА на столь хорошо построенной трассе представлялась необычной, так что решили двигаться по ней.

По мере того, как мы осторожно продвигались вперёд, листва приобретала тусклый ржавый цвет, растительная жизнь угасала. Чем дальше мы шли, тем хуже становилось. В конце концов каждое растение стояло без листвы. Огромные тиковые деревья, когда-то отбрасывавшие тень на джунгли, стояли неподвижными и голыми, словно зимующие деревья у нас на родине. Джунгли в этом месте были мертвы. Мрачная неподвижность нарушалась лишь когда ветер шуршал пожухлой листвой.

- Это прямо как граница между двумя разными мирами, - посочувствовал Элкон, - Какого чёрта тут случилось?

- "Агент Оранж", - объявил лейтенант Пиццуто, - Это дефолиант, который убивает растения, чтобы лишить СВА природного укрытия. Так нам становится легче обнаружить их пути снабжения, места сборов и маршруты передвижения.

Могло оказаться вредным для нас подвергаться действию этой дряни, так что мы пошли назад. Вернувшись в живые джунгли, мы сделали привал. В скором времени мы заметили три низко летящих самолёта, тоже распыляющих дефолиант. Когда туман медленно осел вокруг нас, мы переглянулись и пожали плечами. Что мы могли поделать? В то время мы не знали об ужасных побочных эффектах этого химиката.

Наша следующая точка снабжения находилась на горной гряде, где джунгли были достаточно редкими, чтобы припасы можно было сбросить нам с зависшего вертолёта. Первый же предмет, сброшенный с высоты в восемьдесят футов застрял на дереве. Это был мешок с нашей почтой. Чтобы сбить мешок, экипаж вертолёта принялся бросать в него двадцатифунтовые ящики с пайками. Мы разбежались в стороны, потому что ящики отскакивали от деревьев и сыпались куда попало. Удачный бросок, наконец, сбил мешок на землю.

Потом всё пошло ещё глупее. Мы, в конце концов, должны были получить свежие фрукты, на которых настаивал капитан Хартвелл. К нашему огорчению две картонных коробки с яблоками были выброшены из вертолётной двери. Первая коробка ударилась о сук и от удара раскрылась. Яблоки посыпались вниз, словно град, и все снова бросились врассыпную. Большая часть яблок укатилась вниз по склону и пропала. Вторая коробка миновала сук и шлёпнулась об землю, превратив яблоки во фруктовое пюре. Излишне пояснять, что мы съели очень мало яблок. В течение нескольких следующих часов тысячи насекомых слетелись на смятые яблоки, вынудив нас покинуть гряду. Больше капитан Хартвелл никогда не заказывал свежих фруктов.

Через неделю мы вернулись на огневую базу "Эйрборн". Приятно было возвратиться. Там были установлены передвижные душевые, чтобы мы смогли помяться четвёртый раз за три месяца. Нам также выдали чистую форму и ежедневную почту, которая включала в себя и плановую порцию газет. После двух месяцев блужданий по долине А Шау газеты заставили нас осознать, насколько мы были оторваны от мира, находясь на задании.

Битва за Гамбургер-Хилл была на первых страницах. Мы были удивлены и горды тем, что приняли участие в событии, привлекшем общенациональное внимание. Однако, наш бодрый дух угас, когда мы прочли выступление массачусетского сенатора Эдварда М. Кеннеди о том, что Гамбургер-Хилл не имел стратегического значения, и сам штурм был бессмысленным и безответственным. Его оценка могла быть и верной, но мы осуждали его попытку отобрать у нас тяжело добытую победу.

Стэн Элкон получил журнал "Лайф" за 27 июня, содержащий специальную 13-страничную статью "Вьетнам. Погибшие за неделю". Статья включала в себя фотографии и имена 242 американцев, убитых во Вьетнаме за неделю с 28 мая по 3 июня. В списке были 35 человек из 101-й, включая и тех троих убитых на базе "Эйрборн", когда миномётная мина СВА взорвалась на крыше их бункера. Капитан Хартвелл отобрал журнал, потому что посчитал его антивоенными материалами. Мы думали, что это был просто трезвый взгляд.

Новости от 10 июня фокусировали внимание на отводе американских войск из Вьетнама, потому что первые из 25000 джи-ай ступили на американскую землю на авиабазу Мак-Корд в штате Вашингтон. Каждый пехотинец во Вьетнаме надеялся и молился, чтобы оказаться в числе счастливчиков, уезжающих в Большой Мир. Но армия была очень избирательна, определяя, какие части поедут домой досрочно, а какие нет. К нашему невезению, 101-я не была выбрана для отвода.

Проходили дни, и мы получали новые газеты, узнавая самые поразительные новости 1969 года. 20 июля "Аполлон-11" приземлился на Луне и астронавт Нил Армстронг стал первым человеком, ступившим на лунную поверхность. Человек на Луне - как такое возможно? Мысль была одновременно ободряющей и угнетающей. У нашего народа есть технологии, чтобы отправить человека на 200000 миль в космос и вернуть его домой невредимым. В то же время, мы не можем мирно завершить войну здесь, на Земле. Обсуждение этого вопроса нам ничего бы не дало, так что о новости вскоре забыли. Нашей первоочередной заботой было следить, чтобы нам не отстрелило задницу.

Не всякое письмо приносило приятные новости. Говард Сайнер получил пугающее письмо от своего младшего брата Майкла, которого призвали в армию на четыре месяца позже. Майкл с гордостью хвастался, что его определили в 4-ю пехотную дивизию на Центральной возвышенности в Южном Вьетнаме. Несмотря на то, что армия не рекомендовала отправлять братьев в зону боевых действий в одно и то же время, либо из-за путаницы в бумагах, либо стараниями самого Майкла это случилось. Новость совершенно подавила Говарда, потому что он обещал своей переживающей маме, что его служба во Вьетнаме убережёт Майкла от участия в войне. Теперь его обещание лопнуло. Вдобавок наше командование отказалось вмешиваться в то, что считало решённым делом. Хоть у меня и не было возможности разрешить вопрос, по крайней мере, я был сочувствующим слушателем.

- Что мне делать со своим братом? - стонал Сайнер, - Пока я был на боевой подготовке, я писал ему, какое ужасное место Вьетнам и что ему надо делать всё, что можно, чтобы сюда не попасть. А он, наоборот, думает, что война - это приключение.

- Приключение? - пробормотал я, - Да тут всё сплошное говно! Почему все думают, что война - это приключения?

- Думаю, что это я виноват, - вздохнул Сайнер, - Я написал ему про то, как мы побывали на Гамбургер-Хилл. Теперь он считает, что я герой и хочет стать, как я.

Его случай привёл меня к мыслям о моём собственном младшем брате, который хоть и был ещё слишком молод, но тоже мог бы рано или поздно быть призван на войну.

- Пускай нельзя изменить того, что вы оба очутились во Вьетнаме, - сказал я ему, - но готов спорить, что ротный клерк может найти способ, чтобы вы с ним встретились друг с другом. Давай напишем запрос и посмотрим, что получится.

Возможность увидеть брата подняла Говарду настроение. Несколько дней спустя клерк прислал нам в ответ приблизительное расписание, когда братья могли увидеться во время пребывания во Вьетнаме. Что ещё лучше, если бы мы всё творчески распланировали, то Говард и Майкл, пожалуй, могли бы вместе поехать в отпуск. Говард был в восторге. За время своей одновременной службы во Вьетнаме Говард и Майкл сумели встретиться дважды.

Дни ползли медленно и жизнь на маленькой огневой базе превратилась в тягомотину. Мы использовали то немногое свободное время, что у нас оставалось, на написание писем или на короткий сон. В остальном нас нагружали стандартными бессмысленными проектами вроде постройки нового сортира, наполнения бесконечного запаса мешков или натягивания ещё одного ряда колючей спирали. Между заданиями мы выходили на разведывательные патрули или устраивали дневные засады. По ночам нас держали в готовности разной степени или доводили практически до глухоты артиллерийскими залпами. Мы толкли одну и ту же воду снова и снова.

Чтобы разбавить монотонную жизнь на огневой базе, девушки из Красного Креста, прозванные Долли-Пончики[16], каждую неделю наносили нам двухчасовой визит. Их задачей было внести в нашу жизнь немного веселья, чтобы помочь солдатам забыть о войне, пусть и ненадолго. В основном солдаты любили Долли-Пончиков, потому что они были привлекательными молодыми девушками, только что выпустившимися из колледжа и полными высоких идеалов. Их ярко-синие платья, остроумие, улыбки и сочувствие также помогали им завоевать сердца солдат. Унылые джи-ай собирались, чтобы посмотреть на проводимую ими процедуру под названием "программа". Программа представляла собой набор игр со зрителями, более подходящих для детей в летнем лагере, чем для солдат на войне. В одной игре Долли показывала изображение одноцентовой монетки и спрашивала "Какой праздник тут обозначен?" Правильным ответом был день рождения Линкольна, но Долли хотели, чтобы мы выдумывали названия вроде "Национальный день монеты" или "Ежегодная распродажа - всё за один цент". Некоторые парни с этого тащились, я же считал, что это пустопорожняя дурь.

Я прозвал Долли-Пончиков "Шлюшки-Плюшки[17]", чтобы мне стало легче их избегать. Тут не было ничего личного, и хотя здорово было, что до нас кому-то есть дело, я чувствовал, что этим девушкам не место в поле. Долли были круглоглазыми женщинами, развязно болтающимися перед толпой молодых мужчин, которые не видели женщин целые месяцы. Я считал, что они нас только дразнят, и лишь углубляют чувство одиночества и оторванности от мира.

Для меня Долли-Понички ничем не отличались от других свободных людей, которые время от времени заезжали к нам в поле. Свободные люди вроде репортёров, фотографов, политиков и прочих могли выбирать, ехать им или не ехать во Вьетнам и их не связывал срок службы. Никто из них не переживал того же, что переживали мы, и никто из них не застревал тут, подобно нам, до смерти или до дембеля.

Однако, был один способ отвлечься от войны, он приезжал из Большого Мира в виде посылок, присылаемых мамами и девушками. Типичная посылка содержала печенье, фруктовые кексы, приправы, порошковые напитки и разнообразные консервы. В одной посылке моя мама прислала несколько семиунциевых баночек яблочного сока. Это был первые настоящий сок, что я пил за более чем три месяца, и он оказался столь освежающим, что написал благодарственное письмо производителю. В нём я кратко описал жизнь пехотинца во Вьетнаме и объяснил, что сок стал настолько приятной переменой, что я хотел бы приобрести немного, чтобы разделить со своим отделением. Двумя неделями позже я получил дарственную посылку из двадцати четырёх баночек. Представитель производителя сказал, что это их способ выразить поддержку войскам. Когда я раздавал сок солдатам, они были удивлены, что у нас случилось что-то хорошее. После воды с рисовых полей и из резиновых мешков в течение столь долгого времени подарочный сок оживил наши вкусовые рецепторы и немного восстановил утраченную веру в сограждан, оставшихся дома.

Восторженная реакция солдат зажгла во мне идею. Возможно, при помощи правильно составленных писем я сумел бы раздобыть для нас ещё бесплатной еды. Порывшись в мусоре в поисках адресов, я составил перечень производителей и дистрибьюторов труднодобываемых продуктов в Большом Мире, и стал отправлять им запросы с недельными интервалами. Перечень был нужен мне, чтобы случайно не связаться с одним и тем же производителем дважды. Вдобавок, я подумал, что будет интересно узнать, кто щедр, кто скуп, а кто вообще не потрудится ответить.

В скором времени начали поступать припасы. В последующие месяцы я получал орешки, солёную соломку, фруктовый нектар, консервированные ягоды, сардины, соус для стейков и многое другое. Ради шутки я запросил у табачного дистрибьютора цены на сигары, и они прислали мне коробку приличных сигарилл! Всем было любопытно узнать, как это я ящик за ящиком получаю провизию, но я лишь пожимал плечами и говорил: "Кто-то меня любит". Если бы они узнали правду, они могли бы попробовать тот же номер, и в скором времени производители раскусили бы всю схему.

Фредди Шоу прозвал меня "Оператор", потому что я напомнил ему рядового Сефтона, сыгранного Уильмом Холденом в фильме "Лагерь для военнопленных ?17" 1953 года. Однако я, в отличие от рядового Сефтона, делился всем, что мне присылали. Кто-то мог бы сказать, что я нечестно пользовался щедростью оставшихся в Америке людей. Но конечный результат был оценён по достоинству. Крысам Джунглей, ограниченным одними и теми же двенадцатью блюдами в течение целого года, продукты помогали сделать наше положение хотя бы сносным.

Мы пробыли на базе огневой поддержки "Эйрборн" несколько недель, не сделав ни единого выстрела по делу. Недостаток деятельности раздражал лейтенанта Пиццуто. Во время встречи с командирами отделений он раскрыл нам свои переживания.

- Так нельзя выиграть войну, - жаловался он, - если мы тут сидим и изображаем няньку для сборища артиллеристов-бездельников. Мы упускаем шанс показать себя в бою, хотя вокруг полно гуков, которые прямо ждут возможности погибнуть за свою страну. Чёрт, неожиданная атака на базу - это самое меньшее, что могут предпринять СВА.

Я думаю, что был единственным, кто считал его свихнувшимся.

- Лейтенант, подумайте, что вы говорите! - сказал я, неспособный поверить в его идиотские высказывания. - Вы говорите так, как будто мы сами неуязвимы. Каждый раз, когда у нас случается контакт с противником, кто-то погибает или оказывается ранен, потому что правила всегда устанавливают СВА, а не мы. Нам надо лучше прорабатывать стратегию, прежде, чем искать неприятностей.

- Сержант Викник! - отрезал Пиццуто, холодно глядя на меня, - Я не припоминаю, чтобы я спрашивал вашего мнения. Собственно, я вообще не думаю, что ваше мнение кого-то здесь интересует. С чего бы вдруг? Вы всего-навсего смутьян, которые намерен подорвать моральный дух нашего подразделения. Если я услышу ещё слово возражения, то накажу вас за нарушение субординации так быстро, что вы и оглянуться не успеете.

Остальные командиры отделений смотрели на меня, покачивая головами в знак неодобрения. Они не понимали, что Пиццуто был просто адвокатом безрассудства.

Несколькими днями позднее Пиццуто особенно разволновался, потому что взвод элитных рейнджеров АРВН использовали нашу огневую базу, как отправную точку для рейда в предполагаемый лагерь СВА. АРВНовцы вернулись на следующий день, убив троих СВА и взяв в плен одного солдата и женщину-медика. Пиццуто этого вынести не мог. Он стал упрашивать капитана Хартвелла о совместной операции по поиску и уничтожению вместе с АРВН. Капитан согласился на однодневную вылазку. Проблема оказалась в том, что нам не дали элитных рейнджеров. Вместо этого мы получили взвод новичков АРВН на их первом выходе в поле.

Джи-ай распределились на пары с солдатами АРВН, образовав смешанное соединение в 45 человек. Ни один из АРВНовцев не понимал по-английски, и они привезли с собой лишь одного переводчика. Когда к ним обращались, они улыбались и тупо произносили "Окей, джи-ай".

Наше выдвижение к зоне высадки примерно в одной миле от базы прошло без происшествий. С места высадки мы двинулись зигзагом обратно к базе. Мы шли по густо заросшей гряде, а мой напарник следовал за мной, словно тень. Время от времени я резко останавливался, чтобы проверить, наткнётся ли он на меня. Он не натыкался.

Менее чем в полумиле от базы мы наткнулись на пять оставленных бункеров СВА. Обычный обыск ничего не дал, так что мы сделали привал. Сидя на пеньке, я заметил замаскированный бункер, который мы пропустили, и решил его осмотреть. Вход был завален свежесрезанными ветками, и рядом виднелись несколько свежих отпечатков ног. Я проверил отсутствие мин, а затем осторожно, по одной, снял ветки со входа. Когда путь был свободен, я влез внутрь.

В бункере лежали несколько длинных деревянных ящиков. Я открыл один и нашёл дюжины китайских карабинов СКС. Схрон с оружием! Я схватил одну винтовку и выскочил наружу, размахивая ей и вопя "Винтовки! Полный бункер винтовок!" Все бросились ко мне, а я опять влез внутрь, чтобы передавать винтовки. АРВНовцы присоединились к нам, и немедленно взяли за работу, разбирая оружие. Пока они занимались, мы провели более тщательный обыск местности.

Примерно в тридцати футах мы нашли ещё один бункер вообще без входа. Он выглядел, как куча земли. Мы прорыли дыру на вершине и добрались до камеры, в которой нашлись два джутовых мешка, полных патронов к АК-47, и несколько штабелей 82-миллиметровых миномётных мин.

Понимая, что в том месте должно быть больше боеприпасов, мы расширили поиски. Нашей финальной находкой стала небольшая тростниковая хижина, построенная над бамбуковой корзиной четыре на четыре фута. Корзина содержала сотни "чайкомовских" ручных гранат с деревянными ручками.

Всего в схроне оказалось шестьдесят семь карабинов СКС, 450 миномётных мин, около тысячи ручных гранат и более 15000 патронов к ручному оружию. Всё это было доставлено по воздуху на базу "Эйрборн" для осмотра и учёта. Мы были в восторге от того, что смогли что-то отобрать у противника, не сделав ни единого выстрела.

Вылазка оказалась двойной удачей. Мы не только захватили значительное количество вражеских запасов, но, возможно, тем самым спасли несколько американских жизней. Близость схрона к базе "Эйрборн" давала понять, что СВА планировали крупную атаку.

Поскольку схрон нашёл именно я, я рассчитывал, что мне дадут медаль или благодарность. Ничего не дали. Собственно, Пиццуто вообще не признал моей заслуги. Вместо этого в его докладе значилось, что заслуга принадлежит совместной работе в ходе операции. Я был разочарован, но, по крайней мере, я мог взять себе винтовку на память.

Моё обнаружение схрона было как раз тем поводом, которого Пиццуто не хватало, чтобы начать отличаться на войне. Прямо на следующий день он представил капитану Хартвеллу список идей операций силами взвода. К несчастью для нас, Пиццуто не пришлось долго ждать, прежде, чем его порыв исполнился.

Всего через два дня база огневой поддержки "Берхтесгаден", в пяти милях к югу от базы "Эйрборн", была захвачена в ходе предрассветного нападения предположительно девяноста СВА. Погибли девять американцев, тогда как противник потерял тридцать восемь человек. СВА прорвались сквозь проволоку и заполонили расположение, словно муравьи. Яростная рукопашная схватка и перевес в огневой силе, в конце концов, отогнали их. Наш командир батальона подозревал, что СВА могут попытать счастья ещё раз той же ночью, так что лейтенант Пиццуто прямо рвался установить несколько блокирующих засад на холмах, прилегающих к базе "Берхтесгаден".

Когда мы прибыли на "Берхтесгаден", джи-ай складывали последних убитых СВА в гротескную кучу на грузовой сетке. Тела должны были увезти в общую могилу. Пиццуто глазел на вражески останки и жалел, что нас не оказалось там, чтобы внести свой вклад во вражеские потери. "Ах, мы должны были быть здесь". Никто из нас не разделял его энтузиазм.

Наш взвод разделился на засады силами отделения, расставленные через равные промежутки на окружавших базу холмах. Заняв позиции, мы были настолько убеждены, что СВА вот-вот вернутся, что поддерживали 100% готовность всю ночь. Мы неподвижно сидели в жуткой тьме, а повреждённые артиллерией деревья трещали и падали на землю. Каждый раз, когда хрустел сучок, мы задавались вопросом, по естественной ли это причине, или по рукотворной. Ожидание и вглядывание в темноту продолжались всю ночь, но враг так и не показался.

Вернувшись утром на базу "Эйрборн", мы узнали, что СВА предприняли несколько мелких нападений и разведок боем на разные базы по всей долине. Чтобы противостоять угрозе, все базы начали программу по выставлению постов прослушивания каждую ночь. Пост прослушивания был позицией из четырёх человек, расположенной в 300-500 футах за пределами базы, близ возможного пути подхода противника. Посту прослушивания не полагалось вступать с противником в бой, но обеспечить раннее предупреждение в том случае, если СВА попытаются испытать на прочность линию укреплений или сгруппироваться для нападения. Позиция была столь уязвимой, что всю ночь надо было поддерживать строжайшую тишину и психологическую готовность.

Связь между постом прослушивания и огневой базой осуществлялась в виде невербальных радиосигналов, за исключением случаев появления противника. Если подтверждалось присутствие противника, то пост докладывал ситуацию и пытался пробраться к базе. Вот тогда становилось по-настоящему опасно, потому что враг оказывался за спиной, а впереди свои собственные солдаты на линии укреплений стояли наготове и ждали. Если часовых не предупредили, что идут свои, или просто кому-то не терпелось пострелять, то пост прослушивания рисковал быть подстреленным при возвращении на собственную базу. И хотя посты прослушивания редко попадали в неприятности, эти ночные дозоры делали и без того страшные ночи ещё более темными, длинными и устрашающими.

На своём первом посту прослушивания злой мангуст периодически кружил вокруг моей позиции, шипя и рыча из-за того, что мы расположились слишком близко к его дому. По мере того, как тянулась ночь, мы боялись, что выходки мангуста могут привлечь внимание окрестных СВА. Мы не могли перейти на другое место, потому что в огневой базы вокруг нас вели беспокоящий огонь. Мы не могли убить животное, потому что так мы наверняка выдали бы свою позицию. Единственным вариантом оставалось сидеть ровно. Наша позиция была неподвижной, и хотя мангусту ничего не угрожало, он продолжал ходить вокруг. Поскольку дикие животные обычно боятся людей, любые приближающиеся к нам СВА, вероятно, спугнули бы его. Он продолжал шастать вокруг, и до нас дошло, что его присутствие - это, пожалуй, хорошо, потому что он означало, что поблизости нет СВА.

Будь то на посту прослушивания или на линии укреплений, ночные джунгли вокруг базы огневой поддержки "Эйрборн" были столь тихими, что мы иногда даже радовались любому странному шуму, просто чтобы держаться начеку. Обычно это были слабые раскаты далекого артиллерийского огня, и зачастую они звучали, как удары грома, а не как артобстрел. Иногда это был звон консервных банок на нашей помойке за периметром, где ночные животные охотились за едой. Все остальные звуки доносились с самой базы, где кто-то возился со снаряжением или кашлял.

Как-то ночью мы смогли полюбоваться налётом Б-52 на тропу Хошимина, которая находилась всего в трёх милях от нас. С нашей точки обзора авианалёт имел три особенности, одна поразительнее другой. Налёт начался с мощного зрелища из ярко-оранжевых вспышек, когда разорвались сотни 500-фунтовых бомб. Спустя несколько секунд звук от разрывов загремел вокруг нас, словно оглушительная барабанная дробь. Грохот длился всего минуту или около того, но он был таким мощным, что мы не могли удержаться от злорадных смешков насчёт того, что творится в зоне удара. Последним этапом стала упругая дрожь земли. Земля, на которой мы стояли, тряслась, как при землетрясении, от чего небрежно сложенные мешки попадали. В то же утро Б-52 нанесли удар по тому же месту ещё раз. После них осталась гигантская туча пыли, которая поднялась на несколько сот футов в небо и рассеялась лишь примерно через час. После наблюдения такого зрелища артобстрелы представлялись мелочью.

Спустя несколько дней оперативная группа из восьмидесяти бронетранспортёров и тринадцати танков вошли в долину А Шау, зафиксировав первое появление гусеничных машин в истории долины. Девять танков и пять транспортёров взобрались на вершину Гамбургер-Хилл и ездили по ней туда-сюда, провозглашая неоспоримую победу.

- Большое дело, блядь, - саркастически сказал Элкон, - Нам-то туда добраться было потяжелее, нам пришлось пробиваться.

- Да, - добавил Ленни Персон, - нас никто не покатал. Чего этим танкистам бояться? Ни в одной пехотной части нет таких дураков, чтобы идти против танков.

- Я думаю, что вы, парни, упускаете суть, - заметил Говард Сайнер, - Если танки могут вьехать ан Гамбургер-Хилл сейчас, почему их не использовали во время битвы? Я думаю, что армии нужна была крупная пехотная победа, а танки спугнули бы СВА.

- Что это значит? - спросил Фредди Шоу, - Мы были расходным материалом?

Опасаясь догадок, никто не ответил на его вопрос.

Танковое соединение почти не входило в контакт с противником, но вскрыло несколько крупных тайников с оружием. В уверенности, что СВА попытаются защитить, или переместить оставшиеся тайники, высшее командование решило, что настало время устроить засады на дне долины. Целью стало шоссе 548, грунтовая автомобильная дорога, по которой СВА ездили на своих машинах несколькими месяцами ранее.

Когда лейтенант Пиццуто услышал об этих планах, то немедленно предложил услуги нашего взвода. Отличный парень. Поскольку я всегда был настроен скептически относительно любого плана, который выглядел слишком рискованным, я чувствовал себя обязанным протестовать.

- Лейтенант Пиццуто, - обратился я к нему, подвергая сомнению его психическое здоровье, но пытаясь сделать это вежливо, - С какой стати вы вызвались на такое опасное задание? Дно долины принадлежит СВА.

- Это как раз то, чего СВА от нас не ждут, - ответил он уверенно, - Нам будет легко застать их со спущенными штанами. Кроме того, если мы попадём в неприятности, любая база огневой поддержки в долине будет держать орудия наготове, чтобы поддержать нас.

- Задания, подобные этому, должны проводиться силами роты, а не взвода, - добавил я.

- Там не будет даже и взвода, умник. Там будут два отделения, ваше и сержанта Уэйкфилда. Пятнадцать человек сумеют проскользнуть на засадную позицию легче, чем тридцать, вам следовало бы это знать. Но я не собираюсь спорить с вами об этом, Викник. Это та возможность, которой я долго ждал, и вы не сможете её погубить. А теперь начинайте собирать своё отделение.

Было ясно, что Пиццуто затеял это все, чтобы прославиться, вот почему всё, что я говорил о том, чтобы быть чуточку осторожнее, игнорировалось.

Мы взвалили на себя столько же огневых средств, как перед битвой за Гамбургер-Хилл. Каждый стрелок нёс 300 патронов для М-16, две мины "клаймор" и восемь ручных гранат. Наши два пулемёта М-60 были снаряжены 1500 патронами каждый. Мы также взяли с собой два прибора ночного видения "Старлайт" и две рации.

Позже в тот же день мы покинули безопасные пределы огневой базы. После того, как последний солдат пролез сквозь проход в колючей спирали, часовые закрыли проём, словно ворота замка, которые не откроются до рассвета. Мы быстро добрались до опушки и заброшенной вражеской тропы, ведущей ко дну долины. Благодаря крутому спуску и бревенчатым ступеням, построенным СВА, спускаться было легко. Там не было признаков недавней вражеской деятельности, но я не мог избавиться от ощущения, что за нами следят.

Наша засадная позиция находилась на небольшом пригорке, заслонённом шестифутовой слоновой травой. Бесшумно примяв траву, мы получили хороший обзор на грунтовую дорогу в обоих направлениях. Мы не ожидали вражеских машин, но вполне возможно было, что вражеские солдаты будут проходить после наступления темноты. Заняв места на позиции, все установили "клайморы", определили сектора обстрела, ослабили чеки у гранат и запомнили ландшафт.

Никто не спал и не разговаривал, и мы поддерживали готовность 100% всю ночь. Наше время проходило за вглядыванием во тьму и концентрации на деталях местности. Мы были слишком испуганы, чтобы переходить с места на место, боясь выдать нашу позицию, и никому не хотелось оказаться виновным в том, что кого-нибудь подстрелят. Долина была такой неподвижной, что легчайший шум или движение внутри нашего периметра привлекало всеобщее внимание. Самым досадным разочарованием стали аккумуляторные приборы ночного видения. Каждый раз, когда их включали, они издавали тоненький писк. И хотя звук был едва различим, для наших взведённых нервов он звучал, как вой сирены. В конце концов, мы вообще отказались от этих приборов.

Пока тянулась ночь без происшествий, лейтенант Пиццуто запросил беспокоящий артиллерийский огонь, чтобы заставить врага двигаться. СВА так и не показались. Даже ящерицы Нахуй и другие ночные животные попрятались. Мы радовались низкой вражеской активности, но десять часов ужаса вымотали нас. К счастью, засада на шоссе обернулась просто обычной ночью в джунглях. Лейтенант Пиццуто посчитал, что засада на дне долины оказалась полным провалом, особенно судя по тому, что он не вызывался на следующие вылазки. Отделения из других взводов выходили в засады по очереди, но всё заканчивалось одинаково: никакого контакта с противником.

Неделей позже мы с удивлением узнали, что 101-я отводит все части из долины А Шау. Отвод совпал с началом муссонов, сезона постоянных дождей и предательских туманов. Непостоянная погода сокращала до минимума эффективность баз огневой поддержки, аэромобильность снижалась, а снабжение становилось почти невозможным, что позволяло СВА перенести действия вплотную к прибрежным городам. И вновь лейтенант Пиццуто был разочарован, но нам не было до него дела - мы уезжали из А Шау.

В течение трёх следующих дней база огневой поддержки "Эйрборн" была полностью разобрана. Тонны боеприпасов, артиллерийские орудия и стройматериалы перевозились по воздуху обратно в Кэмп-Эванс, пока мы разбирали крошечный форпост до состояния кучи земли.

Последние работы по разборке закончились слишком поздно, чтобы наша рота могла улететь на вертолёте, так что три взвода остались на ночь. Не имея ни проволочных заграждений, ни артиллерийской или миномётной поддержки, мы защищали себя от возможной наземной атаки сами. Наша оборона была очень простой. В добавление к тому оружию, которое мы обычно носили с собой, у нас имелись тридцать ящиков осколочных ручных гранат, что давало каждому солдату примерно по сорок гранат разом.

Тогда мы этого не понимали, но заключительная ночь на базе "Эйрборн" превратилась в сеанс терапии. После четырёх месяцев, проведённых в поле, каждому из нас нужно было выплеснуть своё раздражение. Около часа ночи двое скучающих солдат поспорили, кто дальше кинет гранату. Это звучало, как шутка. Кроме того, если бы поблизости оказались СВА, гранаты дали бы им повод задуматься. Так что чеки были выдернуты, и гранаты брошены.

Трудно было понять, насколько далеко брошен взрывающийся предмет в темноте, так что мы оценивали дальность по вспышке. Если казалось, что вышла ничья, спорщики кидали снова. В скором времени соревнования по метанию гранат проводились по всему периметру. Как только у кого-то возникало желание, он кидал гранату. Парни просто взбесились.

Капитан Хартвелл был вне себя от злости и приказал прекратить, но мы вышли из-под контроля и гордились этим. Лейтенант Пиццуто и сержант Крол сходили с ума, пытаясь изловить кого-нибудь, чтобы наказать. Как только раздавался взрыв, они бежали туда с воплем: "Кто бросил гранату?" Прежде, чем они получали ответ, ещё пять взрывов гремели с другой стороны холма, заставляя их бежать обратно, чтобы проверить. Чем больше они бегали, тем больше мы дурачились. Так продолжалось около часа, пока мы не перестали сами, потому что у нас закончились гранаты. Однако, время от времени взрывались одиночные гранаты и мы все смеялись. Это была отличная ночь, если ночь в джунглях может такой быть.

Рано следующим утром мы покинули базу огневой поддержки "Эйрборн". Меня одолевали смешанные чувства из-за двадцати американцев, отдавших жизни, защищая эту Богом забытую высоту. По иронии судьбы, способ, которым мы оставили базу "Эйрборн" не отличался от того, как мы оставили Гамбургер-Хилл: мы просто ушли и сдали всё врагу.

Нахуй. Это неважно.

"А ты не из этих ненормальных джи-ай, которые сегодня сожгли половину расположения роты?"

Глава 5

Бамбуковые стрелки

Почти четырёхмесячное зависание нашей роты в долине А Шау завершилось заслуженной ночёвкой в Кэмп-Эвансе. Было таким облегчением выбраться из поля, что мы вывалили на территорию батальона вопя и завывая, словно ковбои, завершающие перегон скота.

Мы построились небрежным строем, чтобы выслушать скучную, но, к счастью, короткую речь капитана Хартвелла об огромной работе, что мы проделали и что в дальнейшем от нас будут ожидать того же. Едва ли кто-то его слушал, потому что мы болтали между собой, дурачились и в целом его игнорировали. Объявление Хартвелла о том, что мы свободны до 9:00 следующего дня, мы встретили радостными возгласами и аплодисментами. Но когда он сказал нам, что назначены новые оперативные районы и завтра мы снова вернёмся в поле, все застонали. По крайней мере, у нас была свободная ночь. Это была наша первая побывка по новым правилам, по которым всё оружие и боеприпасы должны были храниться в тяжёлых металлических контейнерах под названием "конексы". Изначально их использовали для хранения и перевозки товаров на кораблях. Во время предыдущей побывки самые рьяные гуляки перепились, высказывали угрозы и всех донимали. Последней соломинкой стало то, что они прострелили дыры в экране кинотеатра Кэмп-Эванса во время показа фильма про монстров.

Когда мы заперли своё оружие, следующим пунктом по распорядку надо было смыть с себя несколько недель спёкшейся грязи. Временный душевой пункт, построенный позади столовой не имел никаких приспособлений для приватности, так что мы мылись голые перед целым миром. Поскольку это был всего лишь пятый мой душ за примерно пять месяцев, меня это не волновало. Высказывания старослужащих о том, что помывка раз в месяц - это роскошь, звучали правдоподобно. Проходив чумазым так долго, я чувствовал себя странно, став чистым, даже наша выстиранная форма казалась непривычной. Наше обоняние так привыкло к джунглям, что мягкий аромат мыла казался невыносимо сильным.

С чистой кожей и в чистой одежде, наш взвод разделился на несколько групп, хоть мы и расходились далеко. Кэмп-Эванс стоял слишком уединённо, чтобы стоило позаботиться об осмотре местных достопримечательностей. Деревня считалась запретной зоной, так что женщин для нас тоже не было. Не имея возможности куда-нибудь пойти, мы болтались по расположению батальона, где солдаты, получившие письма и посылки из дома молча сидели, читали, отвечали на письма и грызли присланное мамой печенье. Остальные покупали в магазине пиво, чтобы отметить побывку. Небольшая компания парней, прозванных "торчками"[18], исчезли в лабиринте палаток в поисках своих наркопартнёров.

Злоупотребление наркотиками во Вьетнаме заслужило свою долю скверной славы, но в нашей роте это было редкостью. Чаще всего, те кто их употреблял, были тыловыми военнослужащими, которым легче было их достать, и которые располагали большим свободным временем. Среднестатистический пехотинец избегал наркотиков по двум причинам: во-первых, никому не хотелось заслужить клеймо человека, который не смог устоять, во-вторых, никому не хотелось рисковать безопасностью своих товарищей, оказавшись неспособным нормально исполнять обязанности. И хотя отдельные такие случае, наверное, были, я не знаю никого - даже из числа "торчков" - кто употреблял бы наркотики в джунглях. Однако несмотря на все трудности, что нам приходилось выносить, на удивление мало солдат торчало, чтобы сбежать от войны. Здесь, на побывке, мой взвод бежал от войны другим способом. Мы не нуждались в незаконных стимуляторах. Мы напивались.

Несколько ящиков пива и несколько блоков колотого льда были высыпаны в 55-галлонную бочку. Когда напиток остыл, жаждущие джи-ай ныряли в бочку, словно дети, хватающие конфеты на Хэллоуин. Мы удивились, что пиво обжигало наши глотки, отвыкшие от такого холода, но мы довольно быстро привыкли. Пивное опьянение было тем, что мы не испытывали, казалось, целую жизнь. Подключились почти все, кроме Фредди Шоу, который пытался отговорить нас от пьянства.

- Там, откуда я приехал, любые напитки, содержащие алкоголь, называют "масло невежества", - упрекал он нас, - Мы так их называем, потому что они делают человека глупым.

- Как ты додумался до такой ерунды? - спросил Скоггинс, - Алкоголь надо называть "умный сок", потому что он стимулирует мозг.

- Точно, - пошутил Говард Сайнер, - Даже пока мы разговариваем, мой IQ растёт. Через час я стану Эйнштейном.

Все рассмеялись, а Шоу покачал головой и ушёл.

Как и ожидалось, мы вливали в себя пива, как будто завтра вообще не должно было наступить. Вдобавок, поскольку мы находились в зоне боевых действий и воображали себя крутыми парнями, тем джи-ай, которые перебирали, приходилось незаметно отходить, чтобы проблеваться так, чтобы над ними не смеялись. Впрочем, все понимали, в чём дело, потому что когда такие джиа-ай возвращались, они были пьяны в стельку и обычно от них несло рвотой.

Я предвкушал празднование свободы от полевой службы, но тревожился насчёт того, насколько тесно я должен влиться в рядовой состав. Как сержанту, мне было неуместно водить дружбу с рядовыми и специалистами, даже с теми, кто служил в моём отделении и с кем я был так хорошо знаком. Я думал, что будет правильнее держать дистанцию, хотя роковой опыт, что мы вместе приобрели, связал нас крепче любой дружбы, что нам приходилось знать в Большом Мире. Некоторые джи-ай неохотно принимали дружбу из-за больших эмоциональных потерь в том случае, если бы друг оказался ранен или убит. Этот механизм самозащиты стал одной из величайших дилемм пехотинца и самой болезненной ношей. Пока я размышлял над своей проблемой, меня позвали Сайнер и Силиг.

- Эй, сержант Викник! Что ты скажешь насчет того, чтоб ненадолго забыть про войну и выпить с нами чуток пива?

Их приглашение было до того приятным сюрпризом, что я немедленно забросил свои ролевые трудности.

- Пока пиво холодное, - ответил я, принимая их приглашение, - Но я должен вас предупредить, что мне уже говорили, что я не умею пить, не пьянея. Дома друзья прозвали меня Арти Пивная Пробка.

- Арти Пивная Пробка? - озадаченно переспросил Силиг, - За что это?

- Это за то, что я настолько нестоек к алкоголю, что они посчитали, что я могу надраться, просто нюхая пивные пробки.

- Да ты посмотри на свой рост, - воскликнул Силиг, - Ты же один из самых маленьких во всём взводе. Неудивительно, что тебя так быстро развозит.

- Выпей, - скомандовал Сайнер, вручая мне пиво, - Ты очень упорно работал и должен расслабиться. К тому времени, как мы с тобой закончим, тебя будут знать, как Арти Два Пива.

Мы все засмеялись и меня охватило тепло дружбы. Я чувствовал, что сходство наших личностей создаст узы более прочные, чем просто между командиром отделения и его подчинёнными. Мы были одинаково образованы, имели общее чувство юмора и руководствовались желанием вернуть всех домой живыми. В возрасте почти двадцати одного года мы также были взрослее большинства парней во взводе, которым было по восемнадцать-девятнадцать лет. Не произнося этого вслух, мы знали, что станем теми, кто научит новичков выживать и не теряться. Я чувствовал, что мне повезло найти таких друзей, как Сайнер и Силиг.

Вечером в тот день мы пошли к открытой эстраде послушать Филиппинскую группу, исполнявшую популярные американские песни. Они хорошо играли, но вот солист портил всё представление.

- Отпуфти меня, но посему нет, малыфка... Уйди из моей фызни, но посему нет, малыфка...

- Что за хрень он пытается петь?

- По-моему, это песня группы Vanilla Fudge? - ответил Силиг, вытряхивая из головы изувеченные строчки, - Но звучит, как будто поёт Элмер Фадд[19].

- Ах ты, фумафедфый кфолик[20]! - со смехом добавил Сайнер.

Филиппинцы старались изо всех сил, но мы не настолько долго пробыли в поле, чтобы счесть их стоящим развлечением. Песня называлась "You Keep Me Hanging On", изначально её пели The Supremes, а затем её перепела рок-группа Vanilla Fudge, их версия была популярна среди хиппи в конце шестидесятых.

Мы продолжали свой путь. Было приятно не носить с собой оружия и рюкзаков, не высматривать растяжки и мины-ловушки. Мы наслаждались простыми удовольствиями, например, курить после наступления темноты, пить пиво, смеяться и разговаривать в полный голос, пить пиво, сидеть на туалетной сидушке, а не на бревне - и пить ещё больше пива! Когда закат угас, генераторы зарычали на полную. Кэмп-Эванс ожил со своими электрическими огнями, радиоприёмниками и магнитофонами. В тылу был иной мир, и мы бродили по нему в восторге от этого места и времени, столь отличающихся от обычной жизни в джунглях.

За пределами расположения нашего батальона между Ленни Персоном и каким-то незнакомым джи-ай разгорелся спор, который быстро перерос в яростную перепалку. Джи-ай, который был явно пьян, пригрозил небольшой толпе зевак винтовкой М-16, которую он взял из конекса. Ленни вцепился в винтовку и началась борьба. Внезапно прогремел выстрел. Ленни отскочил назад с криком: "Ты пидор! Ты меня ранил!", и упал на землю, держась за боковую часть головы. У него был отстрелен небольшой кусочек уха.

Толпа тут же одолела джи-ай, и держала, пока не прибыли военные полицейские. В это время мы отвели Ленни в медпункт для оказания помощи. С ним всё было в порядке. Полицейские заперли джи-ай до утра. Мы так никогда и не узнали, из-за чего возник спор. Пожалуй, Фредди Шоу был прав, выпивка - это масло невежества. Мы решили вернуться в расположение батальона, где было безопаснее, потому что там никто не носил оружия.

Мы вернулись как раз вовремя к началу порнофильма. В отсутствие экрана фильм показывали на простыне, прибитой к стене склада. Фильм был о сбежавшей горилле, которая оказалась так возбуждена, что решила попытать счастья с человеческими женщинами (очевидно было, что это актёр в дешёвом костюме гориллы). Шастая по окрестностям, животное ворвалось в комнату к девушке и каким-то образом убедило её пойти с ним в постель. Когда горилла вытащила свой член, всем стало видно, что он принадлежит белому мужчине. В этот момент сидевший в задних рядах чернокожий джи-ай вскочил с криком: "Неправда! Неправда! Это не настоящая горилла! У гориллы член чёрный, как у меня! Где вы взяли это кино?"

Он кричал на полном серьёзе. До той минуты он думал, что это была настоящая обезьяна! Мы хохотали так, что фильм пришлось перематывать, чтобы пересмотреть пропущенную часть. Как можно быть таким простодушным? К чёрту это масло невежества.

Фильм был такой тупой, что в конце концов мы начали швыряться пивными банками в экран каждый раз, когда там появлялась горилла. Один джи-ай попытался обнять девушку и случайно сорвал простыню со стены. Никто не потрудился повесить её обратно. После этого парни разбрелись по баракам спать.

Ночь в нашем бараке была тихой, если не считать тяжёлого дыхания и временами стона. Я уже почти уснул, когда двое шутников захихикали за полотняной стенкой.

- Чего такого смешного? - спросил я сонно.

- Сейчас узнаешь, - последовал их ехидный ответ. Затем они бросили гранату со слезоточивым газом на землю, а лёгкий ветерок понёс газ в наш барак. В одно мгновение я выскочил из своего оцепенения. Когда я закричал: "Газ! Газ!", двадцать пять пьяных всполошились, словно потревоженные пчёлы в улье. Мы хватались за стены, пытаясь найти выход, но ничего не видели, потому что освещение не работало. Сообразительные шутники выключили напряжение. Задыхаясь и давясь, мы проломились наружу прямо сквозь стены. Оказавшись снаружи, часть парней проблевалась, тогда как остальные спотыкались друг об друга. Мы, должно быть, являли собой изрядное зрелище. Слишком больные и пьяные, чтобы злиться, мы дождались, пока воздух не очистится и затем набились обратно в развороченный барак, спать. Шутка получилась удачная, только я бы предпочёл оказаться на стороне шутников.

Утро настало слишком быстро, и, как можно было ожидать, все еле волочились из-за похмелья. Что более важно, мы все пребывали в дурном расположении духа из-за того, что нас отправляли обратно в поле. Никому туда не хотелось.

Процедуру сборов прервал подъехавший джип, который привёз прицеп, полный гранат, клайморов и прочих боеприпасов. Чтобы избежать давки, командирам отделений полагалось набрать боеприпасов для своих солдат. Но чуть не раньше, чем джип остановился, джи-ай нахлынули на прицеп, роясь в грузе. Я не понимал спешки, если только под боеприпасами не было спрятано пиво или местная шлюшка. Солдаты толкались и пихались, пока один джи-ай не отскочил назад, держа в руке кольцо от гранаты. Он закричал "Граната!" и все побежали в разные стороны. Мы стояли ярдах в десяти в стороне, с любопытством наблюдая за прицепом, пока не показался безобидный на вид жёлтый дым от дымовой шашки.

- Это просто дымовая шашка, - закричал кто-то, - Иди, вытащи её!

- Нет, - закричал другой, - Она слишком горячая, ты обожжёшься!

- Вы сборище слабаков! - загремел лейтенант Пиццуто, проталкиваясь сквозь толпу, - Я её вытащу.

Едва Пиццуто протянул руку, как раздался громкий хлопок. Он отскочил, подождал секунду, затем снова двинулся вперёд. Раздался новый хлопок. Затем ещё один. Затем целый матерчатый патронташ вспыхнул, объятый пламенем. Не зная, что произойдёт дальше, Пиццуто быстро отступил. Когда взорвалась граната, взметнув раскалённые патроны на двадцать футов в воздух, мы все бросились врассыпную в поисках укрытия.

Большинство из нас отбежали на 150 футов и прыгнули в канаву, тогда как другие просто исчезли. Это была опасная ситуация, потому что огонь разрастался, а взрывы гремели всё чаще, но это было определённо весело. Во все стороны летели осколки, а прицеп подскакивал и плевался горящим мусором. Мы захохотали, когда осветительные ракеты пролетели над нами, словно салют на Четвёртое июля. Менее чем за минуту взрывы совершенно скрыли из виду прицеп и загорелся джип. В скором времени два барака были охвачены огнём и начал гореть хозяйственный склад.

Пожарные машины с воющими сиренами и мигающими огнями помчались к месту событий. Пожарные начали разматывать шланги, но тут поняли, что горящий джип стреляет боевыми. Они запрыгнули обратно в грузовики и поспешили прочь, а шланги волочились за ними по земле. Пожарные припарковались в 500 футах в стороне и беспомощно смотрели, как пламя медленно пожирает расположение нашего батальона. Мы тоже держались на расстоянии, но продолжали смеяться при каждом громком взрыве.

Когда взрывы утихли и пожарные смогли подобраться достаточно близко, чтобы погасить пламя, там вряд ли оставалось, что спасать. Склад и два барака превратились в угольные ямы. Другие близлежащие постройки пострадали от пуль и осколков. Даже десятигаллонный кофейник в столовой был изрешечен. Джип был полностью уничтожен, а прицеп испарился. Почти все наши рюкзаки, фляги и разгрузочные жилеты сплавились в комья. Выжили лишь наши винтовки, потому что когда начался пожар, мы, убегая, инстинктивно взяли их с собой.

Единственным поводом для сожаления была потеря моего магазина от М-16, который спас мне жизнь на Гамбургер-Хилл. Для безопасности я оставил его в вещмешке на складе. Так или иначе, поискав в мусоре, я нигде не смог найти своего магазина. Чтобы облегчить своё огорчение, я подал требование о возмещении в 200 долларов за утраченное при пожаре имущество. У меня не было вещей вроде фотоаппарата, радиоприёмника или смокинга, но я их тоже включил на всякий случай. Если бы я знал, что армия так легко платит, то заявил бы ещё и дорогие украшения.

Поскольку наше снаряжение оказалось уничтожено, нам пришлось провести ещё одну ночь в Кэмп-Эвансе. Однако, в это время мы были строго ограничены: выпивка, азартные игры и кино строго запрещались. Поскольку мы находились не в поле, нас это не тревожило. Большинство парней подчинились ограничивающим правилам, но Сайнер, Силиг и я сделали вид, что для нас они не действуют. Мы дождались темноты и направились в ближайший клуб для личного состава попить пива.

Поскольку во всём заведении мы были единственными пехотинцами, мы решили, что лучше всего будет держаться в тени. Мы с Сайнером нашли тихий столик в углу, а Силиг заказал в баре напитки. Едва мы сели, как двое пожарных из числа тех, что приезжали на наш пожар с джипом, начали донимать Силига.

- А ты не из этих ненормальных джи-ай, которые сегодня сожгли половину расположения роты? - громко спросил один из них.

- Нам этот пожар добыл ещё одну ночь в тылу, - рассмеялся Силиг, думая, что пожарный шутит.

- В самом деле? - сказал тот гнусным тоном, - Нас этим ебучим пожаром чуть не убило! Пули и осколки летят во все стороны, а вы в это время смеётесь! Вы вообще в курсе, насколько это опасно?

- Лучше, чем ты думаешь, - хихикнул Силиг, направляясь к нам с пивом, - Потому нам и было весело.

Второй пожарный не видел в этом ничего смешного и ударил Силига сзади. Мы с Сайнером бросились на защиту и завязалась потасовка. Не все к ней присоединились, большинство посетителей отступили, образовав круг и наблюдая за дракой. Бармен кричал что-то о том, что полицейские уже в пути, но это нас не останавливало. Пол моментально покрылся битым стеклом, пивом и попкорном. Всё было похоже на дешёвый вестерн, когда мы втроём пробивали себе путь к выходу. Когда мы вырвались наружу, пожарные не стали за нами гнаться. Вместо этого они встали в дверях, выкрикивая ругательства и приказывая нам больше никогда туда не приходить.

Силиг заткнул им рот, закричав: "Если вы, засранцы, когда-нибудь попадёте в джунгли, то тогда поймёте, что такое по-настоящему опасно! Там парни погибают, а вы сидите на базе, как трусливые нытики. Мне от вас охота блевать!"

Смущённые услышанной правдой, пожарные трусливо заперли дверь. Если не считать нескольких мелких синяков и ссадин, то мы чувствовали себя отлично, защитив честь пехоты кулаком и словом. Как нам это виделось, мы выиграли битву против самодовольства тыловиков.

На следующий день нас снарядили заново смешанным комплектом нового и поношенного снаряжения. Лайферы следили за каждый нашим шагом, чтобы не допустить повторения вчерашнего пожара. Впрочем, там едва ли оставалось что-то, что можно было сжечь. Мы были просто рады тому, что сумели обмануть армию на один день вне джунглей.

Позже в тот же день мы вернулись на равнины близ деревни Фонг Дьен. Я с удивлением узнал, что наш оперативный район - тот же самый, что мы патрулировали, когда я только прибыл во Вьетнам. Задачей нашего взвода, как и ранее, стала защита деревни устройством засад на тропах ВК, ведущих в горы.

Когда мы пробирались мимо хижин деревни, меня охватило зловещее предчувствие. Как будто бы за нами следили, хотя вокруг никого не было. Я чувствовал, что незримые силы говорят нам уходить и оставить равнины в покое. Возможно, это мрачное ощущение было способом той земли сказать нам, что она устала от войны. Вьетнамцы верили в призраков и духов, и я начинал думать, что в их фольклоре есть доля правды. К тому же наша засадная позиция усилила пугающую атмосферу: она находилась на местном кладбище.

На кладбище не было ни ворот, ни ограды, это было просто множество случайно разбросанных круглых могильных холмиков. Вьетнамцы верили, что круглая форма облегчает переход в иной мир. Над некоторыми могилами стояли каменные монументы, но большинство ничем не были отмечены. Там не было свежих могил, что заставило меня задуматься, где же деревенские хоронят своих мертвецов. Первая ночь после возвращения на равнину прошла без происшествий, но мне потребовалось несколько дней, чтобы стряхнуть с себя это загадочное волнение.

В течение следующих трёх недель мы не вылезали из нудной рутины засад, разведок боем и снова засад. Вражеская активность вокруг Фонг Дьен совершенно прекратилась. Мы даже не находили мин-ловушек. Лейтенант Пиццуто, который не мог вынести монотонности, оказал нам всем услугу и перевёлся в роту "Е". Он сказал, что хочет служить там, где бой. Рота "Е" была сборищем ганг-хо вояк, которые пёрлись от выходов в дальние разведки и засады командами по шесть человек. Их патрули исчезали в джунглях порой на две недели, почти не передвигались и залегали, поджидая возле троп до тех пор, пока не вступали в контакт с противником, или пока у них не заканчивалась еда. Рота "Е" была морской пехотой нашего батальона, теми, кто обычно десантируется первыми и устанавливает начальные рубежи обороны. Если это так привлекало Пиццуто, то флаг ему в руки. Как только он слез с моей шеи, мне больше не было до него дела.

Нашим новым лейтенантом стал высокий, худощавый парень из Канзаса, по фамилии Петри. В отличие от Пиццуто, Петри охотно спрашивал совета у старослужащих взвода. Он знал, что их долгая служба - результат полевого опыта, который перевешивал любые учебные курсы в Большом Мире. Что ещё лучше, Петри редко прислушивался к Кролу, поскольку мудро рассудил, что методы Крола командовать через запугивание устарели к Вьетнамской войне. Мы наконец-то получили офицера на нашей стороне, и Крола это бесило. Лейтенант Петри должен был отлично справиться.

В течение нескольких следующих дней мы патрулировали равнины на севере, у подножия гор. Мы проходили до трёх миль каждый день, отходя всё дальше от цивилизации и глубже погружаясь в территорию ВК, где огромные кратеры от бомб испещряли местность, а травяные равнины густо поросли большими купами кустов. Наконец, мы наткнулись на дорогу, которая выглядела так, как будто последнее движение на её памяти было ещё во время французской оккупации в 1950-х. Мы расположились на ночь. Поскольку мы не участвовали в стычках уже около месяца, я разленился и поставил свой "клаймор" всего в десяти футах за периметром вместо обычных пятидесяти футов.

Уже почти стемнело, я глазел на проступающие на небе звёзды, погружаясь в мечты о доме. Внезапно что-то зашевелилось в кустах на противоположной стороне периметра. Вьетконговец, думая, что мы его товарищи, подошёл к одной из наших позиций. Он спокойно остановился возле нашего гавайца Нормана Кеоки, который раскатывал своё пончо, стоя спиной, и попытался завести разговор. Поскольку среди нас не было ни одного, кто говорил бы по-вьетнамски, Кеока понял, что то-то не так. Пока ВК продолжал болтать, Кеока прыгнул за своей М-16. В этот момент вражеский солдат понял свою ошибку, толкнул Кеоку и выбежал на дорогу.

Не желая рисковать, стреляя через периметр, Кеока сделал несколько выстрелов в воздух и закричал: "Гук! Гук!"

Я инстинктивно схватился за детонатор "клаймора". Когда ВК промчался мимо, я взорвал мину. Взрыв взметнул в воздух осколки, землю, камни и ветки, засыпав мусором половину взвода. Кто-то сплюнул и заорал: "Какой мудак взорвал клаймор?" Я не ответил, потому что знал, что поставил мину неправильно.

Лазутчик пробежал мимо нашей крайней позиции, где Силиг стоял наготове с пулемётом. Очередь в четыре патрона стала единственными сделанными выстрелами, потому что когда Силиг вскочил, чтобы стрелять с бедра, он дёрнул пулемёт и оборвал патронную ленту. К тому времени, как он привёл оружие в порядок, гука и след простыл.

Наше расслабленное настроение не только стоило нам упущенного убитого врага, но ещё и возникший шум выдал наше расположение. Мы оставались в готовности 50% всю ночь на тот случай, если ВК вернётся со своими друзьями. К счастью, ни один не появился. При первых лучах рассвета мы наскоро провели осмотр местности, но ничего не нашли, мы даже не смогли обнаружить каких-нибудь следов. Тот ВК заслужил прозвище "Супер-гук", потому что благодаря его везению его невозможно было убить.

На следующее утро нас доставили по воздуху в прибрежные песчаные дюны между Кэмп-Эвансом и Южно-Китайским морем, где мы объединились с остальной ротой. Дюны когда-то служили домом для местных рыбаков, но война выгнала их вглубь страны, в относительную безопасность более крупных деревень и поселений. Впоследствии дюны стали убежищем для ВК, там была обнаружена высокая концентрация мин-ловушек. Нас отправляли туда, чтобы выяснить, почему.

Пейзаж в этом районе представлял собой смесь из обширных участков густого кустарника, растущих вдоль насыпанных ветром дюн. Купы высоких деревьев росли там, где почва могла их удерживать. Сеть тропинок была единственным способом быстро пройти сквозь любой из зелёных оазисов. Там не было никаких признаков гражданских жителей, лишь кое-где остатки разрушенных бетонных построек служили подтверждением былой жизни. На некоторых стенах ВК намалевали предупреждения: "СМЕРТЬ АМЕРИКАНЦАМ" и "ВЬЕТНАМ ПОБЕДИТ". Мы отнеслись к угрозам, как к жалким попыткам нас запугать.

Моё отделение шло в голове. Мы прошли менее 200 футов, когда Говард Сайнер нашёл ручную гранату с растяжкой. Мы отошли назад и подорвали её с помощью крюка на верёвке на тот случай, если это двойная ловушка. После этого мы поставили в голове двух человек, один сконцентрировал внимание на земле, другой, следуя за ним по пятам, высматривал ВК. Чем дальше мы шли, тем легче становилось находить мины-ловушки. Мы не знали, приближаемся ли мы к чему-то, или же мины ставились, чтобы скрыть отступление противника.

Отделения из каждого взвода расходились, обследуя мелкие тропы, ведущие в кусты по обеим сторонам главной тропы. По мере того, как мы обследовали местность, мины-ловушки наносились на карту, чтобы можно было понять, нет ли в них какого-то метода. Если он и был, мы его не заметили. Всего лишь за два дня наша рота нашла двадцать-шесть мин-ловушек разных типов и размеров. Нашим единственным выводом стала мысль, что ВК использовали эту местность для обучения постановке мин. Мы ни разу не вступили в контакт с противником и, чудесным образом, никто не пострадал от мин. Капитан Хартвелл мудро рассудил, что там слишком много мин, чтобы мы могли действовать безопасно, и что нам следует оставить ВК дальше развлекаться в дюнах.

Рота собралась для убытия на травянистом пригорке близ одного из разрушенных зданий. Мы разошлись и расслабились, ожидая вертолётов, которые нас должны были забрать. Ленни Персон непринуждённо направился к кустам, чтобы уйти с солнцепёка, когда Сайнер окликнул его.

- Ленни, стой! Посмотри под ноги!

Лишь в нескольких дюймах от его ног из земли торчали три рычажка противопехотной мины. Ленни чуть не побелел, поглядел в небо и отпрыгнул назад так быстро, что мог бы установить рекорд по прыжкам в длину спиной вперёд.

- Что это за хуйня? - спросил Ленни, дрожа.

- Это "Прыгучая Бетти[21]", - сказал Сайнер со знанием дела, - Мина приводится в действие, если пошевелить один из этих рычажков. Затем небольшой взрыв подбрасывает основной заряд до высоты пояса, и он разбрасывает осколки в зоне поражения, из которой нельзя уйти, даже если броситься на землю. Я просто удивлён, что здесь можно найти мины времён Второй Мировой войны.

После того, как новость о "Прыгучей Бетти" разошлась, нам приказали не выходить за пределы периметра. Если кому-то надо было облегчиться, это надо было делать на месте. К несчастью, не все прислушались к предупреждению.

Словно в замедленном кино я видел, как светловолосый джи-ай вышел за край периметра к разрушенному зданию. Он помешкал секунду, и затем шагнул в дверной проём, приведя в действие мину, сделанную из артиллерийского снаряда. Вся постройка исчезла в огромном взрыве, изрыгнув во все стороны пыль, камни и кровь. Медик бросился вперёд, перескочив через то, что осталось от стен. Он повернулся влево, затем вправо, покрутился несколько раз, и медленно пошёл прочь, повесив голову. Там нечего было спасать, даже ботинки того джи-ай исчезли. Бедняга полностью испарился. Когда мы стряхивали пыль со своей одежды, рядом кто-то блевал, лихорадочно пытаясь сорвать с себя рубашку. Мы не знали, в чём дело, пока не обнаружили, что нас облепили крошечные клочки плоти от разорванного джи-ай. Отвратительно было снимать с себя эти кусочки. В стороне чей-то голос пробормотал: "Мудаки и мины. Некоторые люди ничему не учатся".

Самое печальное в смерти джи-ай было то, что нечего было послать домой на память. Когда мы вернулись на свои позиции, наши глаза бегали туда-сюда, но никто не разговаривал. Все держались угрюмо, но в глубине души у каждого была одна и та же мысль: "Хорошо, что это был не я".

Мы покинули дюны и вернулись на Игл-Бич, только в этот раз не на отдых. Нашей задачей стала охрана американских строительных частей, которые расширяли гавань. В нашу работу входила защита их оборудования и снаряжения от возможных диверсий со стороны симпатизантов ВК. Неделя охранной службы в относительно безопасном районе казалась хорошим заданием и даже, возможно, прямо-таки приятным. Так не оказалось.

В первую ночь нас со Скоггинсом направили на палубу корабля-землечерпалки, стоявшего на якоре в 1000 футах от берега в заливе Да Нанг. Мы были единственными американцами на борту среди дюжины вьетнамских членов экипажа, которые поддерживали работу насосов землечерпалки всю ночь. Если они и собирались устроить диверсию, то мы всё равно не смогли бы этого определить, потому что не имели никакого понятия, как устроена землечерпалка.

- Нам что, полагается присматривать за экипажем? - спросил я шутливо, - Или мы ждем нападения со стороны океана?

- Откуда я знаю? - выругался Скоггинс, - Может, они думают, что ВК могут сюда приплыть с берега. Но если что-то случится, то мы предоставлены сами себе, потому что рации у нас нет.

- Нам лучше отдохнуть, - предложил я, - Там за углом есть деревянный столик для пикника, ты можешь на нём поспать. Я буду караулить первым.

Пока я глазел на океан, тихий гул насоса и мягкое покачивание корабля убаюкали меня и я погрузился в мечты о доме. Я как раз положил свою каску на палубу, когда ни с того ни с сего почувствовал мягкое похлопывание по плечу. Я не слышал чьего-либо приближения, поэтому резко повернулся, случайно сбросив каску за борт. Передо мной стоял вьетнамский рабочий, одетый лишь в кроссовки, шорты и дурацкий тропический шлем. Он улыбнулся и перегнулся через поручень, чтобы посмотреть в воду, которая только что поглотила мой головной убор. Я рассердился и собрался уйти. Едва я тронулся с места, как он придвинулся ко мне и попытался обнять меня за плечи.

- Иди нахуй! - заорал я, оттолкнув его, - И отъебись от меня!

Рабочий убежал, скрывшись за углом. Скоггинс проснулся и прибежал узнать, что случилось.

- Мне кажется, здесь экипаж из педиков, - пробормотал я, - Один из них только что пытался чересчур тесно со мной подружиться.

- Наверно, они слишком долго просидели тут на корабле, и посчитали нас свежим мясцом, - пошутил Скоггинс.

- Уф! Даже не говори про это! Пускай забавляются друг с другом. Я буду придерживаться девушек, если ты не против.

Мы продолжали нести службу вдвоём, прячась в тени. Ночь из-за этого показалась длинной, но мы её пережили без дальнейших происшествий.

Утром мы сошли на берег, чтобы поспать перед следующим ночным дежурством, но вместо этого решили посетить ближайший городок. Гражданская территория вроде как считалась запретной зоной, но в городке был американский военный персонал, и мы тоже решили сходить.

Прибрежная зона была густо населена городскими жителями, жившими так же бедно, как и деревенские в Фонг Дьен. Их дома-лачуги с земляными полами, построенные из старых ящиков, стояли чуть ли не один на другом. Там не было канализации, так что отбросы сливались в открытые канавы вдоль дорог. Это было удручающее зрелище, и вонь стояла ужасная. Когда мы проходили мимо, мальчик, стоящий в двери позвал нас на ломаном английском.

- Эй, джи-ай, иди сюда. У меня есть что ты хочешь.

Мы подошли к хижине.

- Ты хотеть бум-бум номер один[22]? - спросил он, - У нас есть. Моя сестра девственница и хочет заняться любовью с тобой.

- Девственница? - спросил Скоггинс, ухмыляясь.

- Да, - продолжал мальчик, - Мама-сан очень больная, не может содержать семья. Ты заняться любовью с моя сестра. Всего пять долларов ВПС.

- Пять баксов за двоих? - спросил я с надеждой.

- Что? Ты больной? - ответил он, указывая на нас пальцем, - Пять долларов ты и пять долларов ты.

Я отвёл Скоггинса в сторонку, - Как ты считаешь, стоит того?

- Давай попробуем. Мне осталось шесть месяцев, и если меня убьют до того, как я потрахаюсь, я себе этого не прощу.

- Окей, только ты иди первый. Я никогда ничего такого раньше не делал.

- Ты никогда не трахался?

- Трахался, конечно, но не с проституткой... со своей девушкой, - окунулся я в воспоминания, - перед тем, как уехать сюда... секс стал моим прощальным подарком.

- Хорошее дело. Думаешь, она тебя будет ждать?

- С чего ты взял, что не будет? - спросил я, задетый его намёком.

- Ты что, прикалываешься? - сказал он недоверчиво, - У девчонок в Большом Мире есть дела получше, чем просто сидеть дома и дожидаться нас. Им тоже одиноко, и нет недостатка в горячих парнях с отсрочкой от призыва, чтобы ими заняться. Моя девушка уже бросила меня ждать, она мне прислала "Дорогого Джона" два месяца назад. Давай, всё лучше, чем гонять в кулак.

Мы уплатили взнос и Скоггинс пошёл первым. Я ждал снаружи, воображая сексуальные наслаждения, которые мне вскоре предстояло испытать. Прошло десять минут и Скоггинс, наконец, вышел.

- Ну, как оно? - спросил я с нетерпением.

- Всё окей, - ответил он, приглаживая пальцами волосы и ухмыляясь, - Но только я думаю, что она не девственница. Она не очень стесняется.

- Ты пользовался резинкой?

- Можешь не сомневаться. Я не собираюсь подцепить Чёрный Триппер.

- Чёрный Триппер - это что? - спросил я, поёжившись.

- Это когда у тебя почернеют яйца, а член отвалится.

- Хуета, - усмехнулся я, а Скоггинс рассмеялся.

Мальчик вышел и указал пальцем на меня, - Ты следующий, джи-ай.

Я вошел в дом, где меня приветствовала дородная женщина средних лет, известная просто как Мама-сан. Я предположил, что она была матерью мальчика. Мама-сан ничего не говорила и не выражала эмоций. Она махнула рукой, указывая в сторону соседней комнаты, отделённой висящим в дверном проёме покрывалом. Я вошёл в каморку и был удивлён убогостью интерьера. Стены были просто внутренней стороной ящиков, из который была построена лачуга. Обстановка была скудной: небольшая кровать, складной деревянный стул и плетёный ковёр. Лист матового пластика, служивший окном, хлопал от ветра. В комнате плохо пахло.

Девушка сидела на стуле, скрестив ноги, курила сигарету и рассматривали журнал. Вокруг её тела было небрежно обёрнуто большое банное полотенце. Я бы оценил её возраст лет в восемнадцать. Она была стройной, с прямыми чёрными волосами, но не особенно привлекательной.

- Снимай одежду, - скомандовала она, не отрывая глаз от журнала, - Ты хотеть резинку?

- Да... конечно, - ответил я робко.

Она крикнула Маме-сан и из-за висящего покрывала показалась рука, протянувшая ей презерватив. Я молча разделся, а она отложила журнал. Девушка поглядела на меня, задержав взгляд лишь настолько, чтобы понять, что я раздет. Затем она сняла полотенце и заползла на кровать. Не переставая курить, она протянула мне презерватив со словами: "Не сосать, только ебать".

Это взорвало мне мозг. Происходило совершенно не то, что я себе представлял. Её братец-сутенер нас туда зазвал, её мамаша в соседней комнате дала ей резинку, и я её второй заход менее чем за пятнадцать минут. Такая непрофессиональная организация настолько выбила меня из колеи, что я принялся возиться с резинкой, раскатав его, словно это была игрушка. Девушка попрекнула меня саркастическим смехом, увидев, что я сам не знаю, что делаю.

- Тебе не надо резинку, - сказала она, - Я не иметь ВЗ.

- Хорошо, сказал я, стянув презерватив так, что он шлёпнул меня по ладони. Она покачала головой и снова засмеялась, по-видимому, понимая, что я новичок. Я влез в кровать и попросил её убрать сигарету.

- Ни за что, джи-ай, - ответила она твёрдо, - Я курить, ты делать любовь.

Я рассудил, что поцелуев тоже не будет. Вот так романтика.

Я удовлетворился, но вряд ли остался доволен. Едва я закончил, как девушка спихнула меня в сторону и вытащила из-под кровати таз с водой. Она присела над тазом и подмылась рукой. Это уже не должно было поразить меня, как нечто необычное после того семейного бизнеса, что я видел. Я быстро оделся и выскочил наружу к Скоггинсу.

Я был слишком смущён, чтобы поглядеть на него. Я чувствовал себя так, как будто обесчестил свою семью. Ещё я боялся, что моя девушка каким-то образом узнает о том, что я совершил. Мне просто хотелось убраться подальше оттуда. Когда мы пошли прочь, Мама-сан и мальчик закричали мне:

- Эй, джи-ай, ты номер десять! - вопили они, - Ты нам должен один доллар за резинку!

- Нахуй! - крикнул я в ответ, - Я ей не пользовался!

- Неважно. Какой джи-ай её теперь взять? Ты платить!

- Я вам ничего платить не буду. Я и на пять долларов ничего не получил. Эта сучка даже не убрала сигарету и не поцеловала меня и вообще ничего!

- Не поцеловала тебя? - спросил Скоггинс, вытаращив глаза, как будто я сошёл с ума, - Ты что, рехнулся? Нельзя целовать проституток!

Мальчик подобрал несколько камней размером с бейсбольный мяч и сделал вид, как будто он собирается их в нас бросить. Мне не хотелось проблем, так что я бросил доллар ему под ноги. Он подобрал его и убежал в хижину. После этого мы решили держаться подальше от городка и сосредоточиться на нашей караульной службе на землечерпалке. Мы прикидывали, что хуже - нас убьют в джунглях, нас изнасилуют неуравновешенные педерасты-рабочие на корабле или нас забросает камнями несовершеннолетний сутенёр, который только что продал нам свою сестру.

Три ночи подряд военнослужащие нашего взвода распределялись по заливу, охраняя всякую всячину от кондиционеров до изоляции для труб. В конце концов взвод собрался для охраны флотского топливного склада, стоявшего у реки, извивавшейся через Да Нанг. На склад нас повезли по реке на вспомогательном корабле военно-морского флота США.

По обеим сторонам канала над водой нависали домики на деревянных сваях. Когда мы прошли изгиб реки, то заметили вьетнамских детей, купающихся в реке. Увидев наше приближения, дети завопили, предупреждая друг друга и быстро выскочили из воды. Я не понимал, почему они так боялись. Мы плыли не быстро, корабль шёл далеко от берега, и никто им не угрожал. Я предположил, что им мешают купаться поднятые кораблём волны. Я ошибался. Дети боялись по веской причине. Корабельный лоцман и сигнальщик заметили замешкавшегося пловца и кинули в него светошумовую гранату. Светошумовые гранаты применялись, чтобы оглушать вражеских солдат, не убивая их, и особенно эффективны в тесных помещениях, туннелях и под водой.

- Какого чёрта вы творите? - заорал я на лоцмана, не веря своим глазам, - Это же просто дети! За что вы их так?

- Сержант, - спокойно ответил лоцман, - Вы разве не знаете, что эти дети - будущие ВК? Мы просто даём им понять, кто тут главный.

- Вы, парни, просто садисты, - выпалил я в ответ, - Нам положено завоёвывать сердца и умы этого народа, а не настраивать его против нас.

Они покачали головами, как будто я был ненормальным. С таким отношением, как у них, мы сами заслужили ненависть, и мне было стыдно в этом участвовать.

Через несколько минут корабль высадил нас на складе. Крошечная база снабжения имела размеры примерно с два футбольных поля. Тридцатифутовый сетчатый забор огораживал её с трёх сторон. Причальная сторона территории вообще не имела ограждения, просто река. В сотне футов за забором теснились вьетнамские домики. Они выглядели, как поселение среднего класса, потому что домики были капитальными бетонными постройками, а не самострой из ящиков. По вечерам некоторые жители собирались за забором под большим прожектором до комендантского часа в 22:00.

Склад был безопасным местом, которое не видело ни ВК, ни диверсий в течение примерно года. Территорию по очереди, сменяясь каждую неделю, охраняли пехотные взводы, которые нуждались в отдыхе, но не отпуске. Наши сторожевые посты и спальные помещения находились в восьми огромных бункерах, стратегически расставленных по всей территории. Каждый бункер имел две стрелковые позиции и условия для размещения десяти человек.

Сам склад состоял из трёх 50000-галлоновых топливных баков и четырёх принадлежавших флоту зданий: казармы, командного центра, вещевого склада и столовой. Каждый вечер около восьми часов столовая превращалась в бар со спиртным.

В первый наш вечер там проходила прощальная вечеринка в честь убывающего домой моряка. Нас пригласили на бесплатное угощение и выпивку, но прежде нам пришлось бы выдержать нудные речи в честь парня, которого мы не знали. Мало кто из наших заинтересовался предложением, но я, чтобы выглядеть компанейски, задержался выпить пару банок пива.

В девять часов вечеринка утихла, и я вышел наружу проверить часовых. С удивлением я увидел, что большинство бункеров пустуют. Вместо этого несколько человек ждали в очереди перед входом в угловой бункер.

- Что там такое? - спросил я у крайнего в очереди.

- Бум-бум, - ответил он, указывая пальцем в начало очереди, - там внутри шлюха, обслуживает всех по пять долларов за раз.

- Что? - переспросил я, шокированный такой безалаберностью, - Как она попала на территорию?

- Там в заборе есть дыра, так что местные дарования могут пролезть, они меняются каждый вечер.

Дыра в заборе? Я просто не мог в это поверить. У моряков были собственные регулярные поставки местных потаскушек? Я подумал, не присоединиться ли мне, потому я уже имел опыт с вьетнамскими проститутками. К сожалению, я был на мели. Когда я повернулся, чтобы уйти, оказалось, что за мной уже выстроилась очередь. Мне не хотелось выглядеть струсившим новичком, так что я остался. Я решил, что может быть забавно поглядеть, что мои последние два доллара могут дать мне от пятидолларовой шлюхи.

Спустя полчаса подошла моя очередь. Я пролез внутрь, и чуть на закачался от запаха пота и прокисшего пива - и даже хуже. Бункер тускло освещали покрытые благовониями свечи, которые тоже не улучшали запаха. Девушке было лет двадцать, её угрюмый взгляд придавал ей такой вид, как будто сегодняшнее пролезание через забор оказалось лишним. У неё были синяки на руках и ногах, а шея покрыта мелкими шрамами. Она стояла посередине бункера, накинув на плечи полотенце.

- Пять доллар, - потребовала она, протянув руку, - Ты платить сейчас.

- Не так быстро, - отрезал я, - Разве я не должен увидеть, за что я плачу?

- Окей, умник, - она сбросила полотенце и встала в позу, - Теперь ты платить!

- Уф... повернись-ка.

Она повернулась, но не совсем до конца.

- Теперь повернись в другую сторону.

Она повернулась, но начиная злиться.

Когда я сказал "А теперь нагнись", она потянулась за бейсбольной битой, припасённой для личностей вроде меня. Едва заметив биту, я выскочил за дверь. Она гналась за мной, выкрикивая целую серию ругательств. Она была по-прежнему голой и остановилась лишь за дверью. Солдаты в очереди встретили её улюлюканьем, и меня тоже. Они опасались, что я разозлил проститутку так, что им не удастся потрахаться. Но она успокоилась и вернулась к работе. Поскольку бесплатное представление ничего мне не стоило, я определённо окупил свои затраты, но я не понимал, почему все настолько готовы платить неряшливым шестнадцати- или семнадцатилетним девчонкам. Должно быть, эти парни слишком долго пробыли в поле. По крайней мере, мы со Скоггинсом поимели свою проститутку, единственное, что я был не первым - а он пользовался презервативом.

Наш взвод остался на складе на целую неделю секса в бункере и выпивки, а потом вернулся на равнину у Фонг Дьен.

"Армия не настолько бессердечна, как вам кажется"

Глава 6

Душевные муки

Очередной оперативный район для нашей роты находился примерно в десяти милях к северо-западу от Кэмп-Эванса. Там мы наткнулись на огромную рощу старых бамбуковых деревьев, которые тянулись вверх на пятьдесят футов и доходили до трёх дюймов в диаметре. В роще было мрачно, потому что густые кроны не пропускали солнечного света к земле. Даже в разгар дня роща была тенистым сумеречным миром. По ночам там было так темно, что даже ночные животные туда не заходили. Деревья росли достаточно далеко одно от другого, чтобы можно было легко передвигаться, но землю покрывали сухие листья бамбука, которые хрустели, когда мы по ним шли. Чтобы соблюдать требования тишины, мы разгребали листья в стороны, прокладывая бесшумные дорожки к каждой позиции на периметре.

- Что-то здесь как-то страшно, - прошептал Говард Сайнер, с опаской оглядываясь вокруг,- Мне это напоминает солнечное затмение.

- Мне это напоминает заколдованный лес из фильма "Волшебник из страны Оз", - ответил я, - Не хватает только летающих обезьян.

- Бамбук толщиной с канализационную трубу, - добавил Деннис Силиг, - Я надеюсь, что ВК боятся таких мест, потому что мне оно точно не нравится.

- Какого чёрта вы переживаете? - упрекнул нас Стэн Элкон, - Я ничего не имею против этого бамбука, потому что мы любого идущего услышим за тысячу футов. Кроме того, как бы плохо тут ни было, всё лучше, чем торчать в долине А Шау.

Мы кивнули в знак согласия.

Каждое утро две команды по шесть человек выходили в дневную засаду на перекрёстке двух троп на границе рощи. Никто не показался. На закате взвод возвращался в бамбуковую рощу, чтобы поймать в засаду любого ВК, который попытается пройти в темноте. Тут тоже никто так и не показался.

На нашу третью ночь лихорадочный вызов по рации из штаба батальона приказал нам двигаться к ближайшей зоне посадки и подготовиться к немедленному убытию. Вся рота перегруппировывалась для перехвата взвода ВК, замеченного на окраине одного посёлка.

Самый короткий путь к естественной зоне посадки пролегал прямо сквозь рощу и находился с другой её стороны в полумиле от нас. Самым серьёзным препятствием для нас стала чернильная тьма бамбукового леса. Чтобы нам пройти и никого не потерять, каждый держался за разгрузку впереди идущего, так получилась человеческая цепь. Сцепленная процессия нарушала все требования тишины, так что каждые пятьдесят футов мы останавливались и прислушивались к любым звукам, кроме наших собственных. Их не было.

Мы продвигались слишком медленно, чтобы это устроило Крола, так что он выпустил вверх осветительную ракету, чтобы осветить путь. Ракета пробила кроны деревьев и больше мы её не видели. Тогда Крол выпустил параллельно земле вторую ракету, которая на миг осветила зону видимости, но светящийся след внезапно прервался, когда ракета врезалась в дерево. От удара ракета взорвалась и подожгла сухие листья, которые дали достаточно света, чтобы видеть вокруг. Проблема заключалась в том, что если поблизости были ВК, то теперь они знали наше местонахождение, и, по мере того, как огонь быстро распространялся, дым поднялся лишь немного, поскольку он почти не мог пройти сквозь плотные кроны. Чтобы не задохнуться в дыму, мы поспешили убраться. Всего в нескольких сотнях футов за пределами рощи нашлась обширная естественная поляна, которую мы могли использовать в качестве зоны посадки.

После недолгого ожидания ручные посадочные огни навели пять вертолётов на нашу позицию. Пилоты не спешили садиться, потому что с воздуха они не могли понять, как им расценивать огонь, горящий в бамбуковой роще. После того, как мы убедили пилотов, что ситуация под контролем, все пять вертолётов снизились разом. Когда машины приблизились к земле, зажглись мощные посадочные прожектора, отключив наше ночное зрение. Как только вертолёты коснулись земли, мы вскарабкались на борт.

Это был наш первый ночной полёт и мы не видели ничего до тех пор, пока наши глаза не привыкли к темноте. Я задумался, как пилоты видят, куда они летят. Я даже не мог различить очертания вертолётов, летящих рядом с нами; я видел лишь зелёный огонёк спереди и красный сзади. Внутри нашего вертолёта светящаяся приборная панель отбрасывала бледный отсвет на наши молчаливые лица, пока мы обменивались обеспокоенными взглядами насчёт того, что нас ждёт впереди.

Когда наши пять вертолётов встретились с вертолётами, везущими остальную часть роты, невидимый самолёт "Дуглас АС-47" ВВС США сбросил огромные осветительные ракеты на парашютах, чтобы осветить синхронную высадку. Самолёт ВВС, прозванный "Спуки" или "Волшебный дракон Пафф" был тихоходным транспортным самолётом, вооруженным тремя многоствольными пулемётами калибра 7.62 с электроприводами, каждый из них был способен выпускать 6000 пуль в минуту. Поскольку каждый пятый патрон был трассером, то когда "Спуки" вёл огонь, то казалось, что самолёт приделан к оранжевому огненному столбу.

Наше снижение было быстрым и высадка прошла без происшествий. Мы обнаружили себя на травянистой равнине, покрытой участками вперемешку с неровными перелесками. Мы без промедления построились в стрелковую цепь около полумили длиной, с интервалом от десяти до двадцати футов между нами. До десяти осветительных ракет висело в небе одновременно, освещая ночное небо и окружающую местность ярким янтарным светом. Ракеты медленно спускались к земле, отчего вокруг плясали тени. От этого трудно было определить, не притаились ли перед нами вражеские солдаты.

"Спуки" освещал путь, а наша стрелковая цепь двигалась в ту сторону, где последний раз видели ВК. Мы продвигались вперёд быстрым шагом, подгоняемые размахом операции и огневой мощью, ожидающей команды к действию. Если бы наша тактика оказалась удачной, то мы выгнали бы ВК на открытое место, где их разнесли бы пулемёты "Спуки".

В течение первого часа нервные новички время от времени стреляли по теням, хотя враг так и не показался. К тому времени, как истёк второй час, стало ясно, что операция провалилась. Мы, наконец, сдались. Должно быть, вертолёты и осветительные ракеты распугали гуков в разные стороны и их стало невозможно найти.

Пока догорали последние ракеты, рота разделилась на взводы, каждый взвод занял свой пригорок на остаток ночи. Мы пытались поддерживать 50% готовность, но из-за предшествующего возбуждения мы все были вымотаны и едва ли кто-то не спал. Кроме того, поскольку любой ВК на десять миль вокруг знал, что мы там, не приходилось особенно беспокоиться, что кто-то из них окажется настолько тупым, что попытается проскользнуть мимо наших позиций. Как следствие, большинство парней проспали всю ночь, которая пошла без происшествий.

Когда я проснулся с первыми лучами рассвета, то обнаружил, что из всего взвода кроме меня не спят лишь ещё двое. Вместо того, чтобы ходить и всех будить, я решил произвести достаточно шума, чтобы все поднялись сами. Роясь в своём рюкзаке, я заметил движение за кустами примерно в сотне футов от себя. Я всмотрелся в это место и заметил вьетнамца, идущего к нашей позиции. Меня сбило с толку его наглое приближение, так что я подполз и разбудил Крола.

- Сержант Крол, - прошептал я, - Там гук, прямо за периметром, и он идёт в нашу сторону.

- Это, наверное, фермер, - сказал Крол, потирая заспанное лицо, - Иди спроси, чего ему надо.

- Но ещё слишком рано, чтобы здесь ходили фермеры. Солнце ещё не встало и мы не настолько близко к деревне.

- Просто пойди и спроси, чего ему надо.

Мне это показалось дуростью, так что я вернулся на свою позицию и похлопал по плечам двух спящих солдат.

- Гук, - сказал я с тихой настойчивостью, - Просыпайтесь.

Держа свою винтовку наготове, я наблюдал, как человек материализовался из-за кустов менее, чем в пятидесяти футах от нас. Увидев висящий у него на груди АК-47, я осознал, что это вьетконговец. В момент озарения я замер, не понимая, почему он так уверенно держится. Он небрежно глянул в мою сторону, затем сказал что-то по-вьетнамски.

- Chieu hoi! - закричал я ему.

Он засмеялся и продолжал шагать к нам, по-видимому, думая, что я один из его товарищей и решил пошутить. Позади меня быстро собрались несколько джи-ай, так что я подумал, что он, наверное, идёт сдаваться. Когда Фредди Шоу завопил: "У него автомат!", ВК остановился.

На долю секунды я и вражеский солдат встретились взглядами, и оба поняли, что ошиблись. Выражение его лица моментально сменилось с недоумённого на испуганное, но вместо того, чтобы сдаться в плен, ВК бросился наутёк. Я не мог позволить ему сбежать и тут же выпустил дюжину пуль, и пятеро солдат позади меня одновременно открыли огонь. Ещё до того, как ВК упал на землю, автоматные и пулемётные очереди разодрали его на клочья. Когда его ноги оторвались от земли, он сумел выпустить по нам очередь из шести патронов. Наша остервенелая стрельба продолжалась до тех пор, пока кто-то не бросил ручную гранату, которая похоронила ВК под взметнувшейся пылью и мусором. Когда стрельба прекратилась, Деннис Силиг пошутил: "Как вы думаете, мы его достали?"

Мы огляделись по сторонам, чтобы убедиться, что никого из нас не задело Все были в порядке. Тут мы заметили Крола, скорчившегося за своим рюкзаком.

- Сержант Крол, - обратился к нему я, видя, что он спрятался во время боя, - Что вы делаете за своим рюкзаком?

- Он по мне стрелял!

- Он по вам стрелял? - переспросил я, поражённый мыслью Крола о том, что он подвергся большей опасности, чем мы, - Он стрелял по всем нам. Вас ранило?

- Меня не ранило, но их там могло оказаться много!

- Он был один... вы можете вылезать.

Мы были ошеломлены. Этот случай окончательно продемонстрировал, что сержант Крол струсил, или всегда был трусом. Никто не обсуждал его поведение. Вместо этого мы бросились обследовать нашего убитого. Мы окружили изрешеченное тело и молча смотрели на рефлекторные подёргивания и судорожный последний вздох. ВК был мёртв.

- Это уже третий раз за два месяца, когда вражеский солдат выходит на нашу позицию, - отметил Сайнер.

- Наверно, у ВК снизились требования для призывников, - пошутил Силиг, - Они либо глупые, либо им нужны очки, либо и то и другое.

- ВК не глупые, - ответил я со знанием дела, - Нам просто повезло, что никого из нас не задело. Давайте по-быстрому осмотрим местность, надо убедиться, что его друзья не шастают вокруг.

Ничего не найдя, мы вернулись к периметру, где Крол и Петри обыскивали тело. Они нашли сумку с документами и картами и бумажник с 800 пиастрами, которые Крол прикарманил.

- А как насчёт нас? - запротестовал Силиг, - Эти деньги надо разделить между теми, кто стрелял.

- Ответ отрицательный, - ответил Крол, покачивая головой, - Звание имеет свои привилегии. Это одна из них.

Больше никто ничего не сказал, но теперь явственно проступила вся натура Крола. Он был бессовестным трусом, и те, кто это понимал, уже не испытывали к нему ни доверия, ни уважения. Когда волнение утихло, мы вернулись на свои позиции для утреннего приёма пищи.

Мёртвый ВК лежал примерно футах в тридцати от моей позиции. Я глядел на безжизненное тело, задаваясь вопросом, почему его вид меня не отталкивает. Я вспомнил, как два дня не мог есть после того, как мы убили девушку ВК в начале моей службы. И вот теперь я ем, глядя на труп, который ещё даже не окоченел. Моё отношение менялось столь постепенно, что я его не заметил. Жестокости войны, уже не шокирующие, превратили меня в закалённого ветерана.

Мы оставили ВК гнить и прошагали две мили на позицию для дневной засады. В это время деревенские пожаловались на нас, что тело нельзя оставлять там, где оно лежит, потому что так их земля будет проклята. Позже в тот же день нам приказали вернуться, чтобы похоронить ВК. Поскольку его убило моё отделение, нас выбрали для похорон.

К тому времени, как мы вернулись, тело вздулось, пролежав на солнце целый день. Десятки жужжащий и ползающих насекомых делали его вид ещё отвратительнее. Нам не хотелось задерживаться там дольше необходимого, так что мы быстро вырыли неглубокую могилу, которая в итоге оказалась лишком маленькой. Когда мы свалили ВК в яму, его ноги торчали наружу. Мы знали, что могила должна была быть глубже и длиннее, но никому не хотелось дотрагиваться до трупа лишний раз. Мы закончили работу, похоронив всё, кроме ног. На следующее утро мы приняли по рации рассерженный вызов из штаба батальона насчёт нашего небрежного захоронения того ВК. Теперь деревенские жаловались, что его ноги, торчащие из земли не только напугали до усрачки местных ребятишек, но и сделались оскорблением для их земли.

Мы ещё раз вернулись к могиле. На этот раз мы выкопал труп, который вонял так, что я чуть не блеванул. Мы запихали гука в пластиковый мешок. После того, как я провозился с этим гуком второй раз, мне стало казаться, что смерть въелась мне в руки. Было трудно стряхнуть с себя это ощущение. Чуть позже прибыл пикап, чтобы отвести тело в более подходящее место, по-видимому, в общую могилу. Весь этот эпизод сбил меня с толку. Я думал, что наша работа - убивать врагов, а не оказывать им похоронные услуги.

Нашим следующим заданием стало одним из лучших, что можно представить. Нас отправили охранять стройку, которую "Морские пчёлы" вели на берегу реки Бо между городом Хюэ и Кэмп-Эвансом. "Морские пчёлы" восстанавливали двухсотфутовый отрезок моста, который был разрушен сапёрами ВК за шесть месяцев до того. Это был тот вид сторожевой службы, о котором мечтают все пехотинцы: каждый день горячая еда, купайся когда захочется и полно свободного времени, чтобы нагнать упущенный сон. Остальное время своей службы мы проводили, разглядывая местных рыбаков или просто лодки на реке. Если лодок не было, мы переключали своё внимание на постоянный поток деревенских жителей на натоптанной тропе, соединяющей две ближайшие деревни.

Расположение "Морских пчёл" по размерам не превосходило пригородный земельный участок, отчего его нетрудно было оборонять. Там имелись привычные бункеры и проволочные заграждения, но ещё там стояла сорокафутовая водонапорная башня. Башня обеспечивала столь превосходный обзор на местность, что команда из двух человек, сидящая на ней была единственной обороной, что была необходима в дневное время. Единственным недостатком стало то, что нам приходилось каждый день проводить разведку боем, чтобы все окрестные ВК знали, что мы активно патрулируем территорию.

На одной такой разведке мы шли по оврагу четырёх футов глубиной, когда снайпер выстрелил по нам из ближайших кустов. Пули просвистели у нас над головами. Мы рассудили, что либо у снайпера это было первое задание, либо он был полным тупицей, потому что он прижал нас к земле в таком месте, которое обеспечивало и укрытие и свободу манёвра. Лейтенант Петри доложил обстановку по рации, пока мы перестраивались для атаки. Когда мы уже были готовы открыть огонь, Петри сказал не стрелять. Оказалось, что отделение АРВН по ошибке приняло нас за группу вражеских солдат, которые, как они подумали, готовились устроить дерзкое дневное нападение на деревню. Вот мудаки! Мы и представить себе не могли, как АРВНовцы сумели перепутать нас с ВК. После этого мы вернулись в расположение "Морских пчёл" и больше уже не выходили на разведки боем.

Спустя несколько дней мы с Сайнером стояли часовыми на водонапорной башне. С башни открывался живописный вид на далёкие рощи и перелески, но смотреть на это целый день было скучно. Чтобы поразвлечься, мы следили за сержантом Кролом, который большую часть дня проводил, отдыхая в гамаке в тени дерева.

- Ты только посмотри на этого ленивого пидора, - сказал я Сайнеру, - Вылезает из гамака только когда ему надо отлить или взять что-нибудь почитать.

- Я два раза видел, как он ходил к воротам, - заметил Сайнер, - Оба раза он говорил с пареньком из деревни. Я вот думаю, что он замышляет?

- Наверное, покупает наркоту, - пошутил я, - Или так, или он симпатизирует ВК и продает противнику наши тайны.

- Не, он наверное, пытается купить пива.

Спустя примерно час Крол обеспокоенно вышел за ворота, взяв с собой лишь винтовку и патронташ с патронами. Он подошёл к деревенской тропе и стал ждать в тени дерева в нескольких сотнях футов от нас. Мы вслух высказывали мнения, что это могло означать.

Полагая, что Крол затеял что-то нехорошее, я связался по рации с лейтенантом Петри и попросил его прийти и посмотреть лично. Как раз когда Петри присоединился к нам, мотороллер, везущий хорошо одетого вьетнамца и молодую женщину, остановился рядом с Кролом. Они кратко переговорили, женщина сняла со скутера свернутое покрывало и повела Крола в кусты. Мужчина остался на месте и закурил сигарету. Мы рассмеялись, потому что поняли, что Крол устроил конспиративную встречу с сутенёром и проституткой.

- Парни, а вы знаете, что невежливо подсматривать, как кто-то занимается сексом? - спросил Петри.

- Но, лейтенант, - застонал я, - Крол такой мудила, что не заслуживает уединения.

- И не только в этом дело, - добавил Сайнер, - Крол - просто-напросто лицемер. Он вечно нам читает наставления, чтобы мы избегали полевых шлюх, потому что они могут работать на ВК или распространять венерические болезни. А теперь он собирается потрахаться с одной из них.

- Забудь про Крола, - сказал я взволнованно, - Меня не интересует его волосатая задница. Я хочу глянуть на девушку.

После того, как женщина расстелила покрывало, они с Кролом разделись. Мы трое сражались за бинокль, чтобы посмотреть на женщину, но Крол быстро на неё влез, заслонив весь обзор. Менее чем через минуту он откатился в сторону.

- Шустрый парнишка, - со смехом прокомментировал Петри, - Сбросил груз быстрее, чем Б-52.

Мы засмеялись и снова принялись бороться за бинокль, но женщина оделась в одну секунду. Она была настоящей профессионалкой. Крол посмотрел, как она уходит и тоже стал одеваться. Когда он встал, чтобы оглядеться, его взгляд упал на башню - и на наш блестящий бинокль. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. У него отвисла челюсть, когда мы заорали и замахали ему руками. Крол бросился обратно в расположение, где лейтенант Петри немедленно устроил ему разнос. Мы с Сайнером усугубили унижение Крола тем, что рассказали всем о том, что видели, вызвав хихиканье, указывания пальцем и дальнейшее снижение его и без того ослабшего авторитета.

Проделка Крола дала нам приятную передышку от войны, но самым лучшим способом отвлечься всегда были письма из дома. Джи-ай зависели от почты, потому это была наша единственная связь с внешним миром. Письмо из дома на время отвлекало нас от наших невзгод. Но иногда новости бывали скверными, доносящими проблемы, которые невозможно было решить через огромное расстояние и военную бюрократию. Проблемы, от которых я чувствовал себя защищённым до тех пор, пока моя почта не превратилась в кошмар.

Всё началось вполне невинно. Моя сестра Дайана родила девочку, в первый раз сделав меня дядей. Но едва я успел стать дядей сам, как лишился другого дяди. Моему дяде Джеку было всего 57 лет, когда он умер во сне. Чувствуя себя неудобно из-за того, что я не могу сказать "привет" своей племяннице и "прощай" своему дяде, я получил письмо ещё хуже. Джимми Мэннинг, мой одноклассник из моего родного города, который тоже служил во Вьетнаме, погиб под вражеским обстрелом. Подобные события вкупе с творившимся вокруг меня безумием приводили к эмоциональному отупению. Однако, это было только начало.

Один мой друг из моего города, антивоенный активист писал мне примерно дважды в месяц. Почти все его письма было интересно почитать, но в них не было ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Однако, посетив музыкальный фестиваль в Вудстоке, восхвалявшем мир, любовь и галлюциногенные наркотики, он написал мне в последний раз. Его письмо включало в себя гнетущую строфу из протестной песни, исполненной на Вудстоке, насчёт отправки ребят во Вьетнам, так что "ваш мальчик может вернуться домой в ящике"[23]. Песню он завершил рисунком черепа и скрещённых костей. Затем он разбрызгал по бумаге красные чернила, чтобы это выглядело, как пятна крови. Его письмо заканчивалось словами: "Кровь на этой бумаге символизирует убийства, совершаемые американской военной машиной, на которую ты работаешь. Каждый, кто добровольно участвует в незаконной войне, где убивают женщин и детей, тоже умрёт".

Вот так друг. Похоже было, что его увлекло протестное движение и он решил возложить целую тонну вины на меня в надежде каким-то образом быстрее закончить войну, как будто это могло сработать. Я просто не мог понять его отношения, потому что часто писал ему о том, насколько сильно я презирал войну. Мне хотелось бы, чтобы он направил свой гнев на американское правительство, а не на меня. Я больше никогда ему не писал.

Примерно в это же время обычные два-три письма от моей девушки Мэри перестали приходить. Я знал, что это не проблема с почтовой службой, потому что я по-прежнему получал письма от своей семьи. Что-то ещё было не в порядке. Не получая писем от своей любимой, я сделался вялым и унылым.

После нескольких мучительных недель без почты, письмо, наконец, пришло. Я помедлил, прежде, чем открыть его, опасаясь "дорогого Джона". Всё было ещё хуже. Мэри прислала мне шокирующий отчёт о своих экспериментах с наркотиками - стимуляторами, чтобы улететь и транквилизаторами, чтобы вернуться на землю. Она не объясняла причин своих поступков, но вместо этого объявила, что наркотики создали у неё такое чувство вины, что она хочет со всем этим покончить передозировкой.

Я был рассержен и растерян. Как это могло произойти? Насколько суровой должна была быть жизнь в Большом Мире, чтобы склонить здоровую, привлекательную девушку употреблять наркотики? Мэри знала, что я её люблю и что мне нужна её поддержка, чтобы выжить. Я задумался, что я такого мог сделать, чтобы заслужить подобное обращение. Даже после того, как меня забрали в армию, мы с Мэри бывали разделены по несколько месяцев подряд, но сумели сохранить наши романтические отношения. Теперь я находился на середине года службы во Вьетнаме, и долгая разлука, по-видимому, взяла над ней верх. Я не знал, как справиться с такой ситуацией и сделал запрос, чтобы наш батальонный капеллан приехал поговорить со мной.

Благочестивого вида человек с густыми тёмными бровями и тёплой улыбкой, майор Барнс производил впечатление отзывчивого пастыря. Однако, после того, как я рассказал ему свою историю, он повёл себя скорее как недоверчивый директор школы.

- У вашей девушки есть чувство юмора? - спросил он настойчиво, - Может ли это быть попыткой розыгрыша?

- Розыгрыша? - переспросил я, не веря ушам, - Это моё первое письмо от неё более чем за три недели. До того я всё время получал письма. Это не розыгрыш.

- Дайте мне взглянуть на её предыдущие письма. Возможно, там был тревожный знак, на который вы не обратили внимания.

- Мы не храним свои письма. После того, как мы прочитаем письмо, мы его сжигаем, чтобы гуки не узнали наши домашние адреса.

- Вы их сжигаете? - переспросил он недоверчиво, - А вы не боитесь выдать позицию своего взвода, разводя огонь в джунглях?

Я просто не мог поверить, что он и в самом деле это спросил, и начинал сомневаться, что майор Барнс - настоящий капеллан.

- Майор, прошу вас, - взмолился я, - Помогите мне найти способ узнать, что там происходит с Мэри, чтобы я сумел помочь ей перестать принимать эти таблетки.

- Не хочу вас разочаровывать, - сказал он, глядя мне в глаза, - Но такого рода схема не поможет вам вернуться домой раньше срока. Кто вам помог её состряпать?

- Схема? - запротестовал я, не понимая, что на самом деле он меня проверяет, - Вы что, думаете, это всё подстроено? Может быть, что Мэри сейчас уже мертва. Почему вы не хотите мне помочь?

- Успокойтесь, мы этот вопрос решим. Дайте адрес и телефон Мэри и я скажу, чтобы с ней связались.

- И это все? Это ваш план? Как вы думаете, она ответит, когда какой-то посторонний позвонит ей и спросил, не глотает ли она таблетки и не замышляет ли самоубийство?

- На самом деле всё несколько тоньше, - ответил он, меняя тон на более сочувственный, - Армия не настолько бессердечна, как вам кажется. У нас есть обученные люди, чтобы всё проверить. Вам просто надо довериться нам.

Я знал, что никогда не доверюсь армии в таком вопросе, особенно если делом будет руководить кто-то вроде Барнса. На всякий случай я написал письмо своей матери, которая была старшей медсестрой в психиатрической больнице, попросив её разобраться в проблеме. С ней работали несколько психологов, занимавшимся наркотическими зависимостями, которые могли бы что-то посоветовать или даже поговорить с Мэри.

В течение нескольких последующих недель я был одинок и несчастен. Я никогда не осознавал, насколько мне были необходимы письма от Мэри и насколько важно иметь кого-то, кто меня ждёт. Дни тянулись, и, не получая ни слова объяснения, я начал задумываться, обо всём ли происходящем дома мне сообщают. Теперь я мог понять, почему некоторым джи-ай становится трудно сосредоточиться на выживании, когда они чувствуют, что о них забыли.

В конце концов Мэри в чём-то полегчало, потому что её письма возобновился , почти в той же частотой, что и раньше. Только теперь он звучали по-другому. Слова звучали механически, как будто они просто занимали место. Она ускользала от меня и моё отсутствие лишь добавляло беспомощности к этой удручающей ситуации.

Боже, как мне хотелось вернуться домой!

"Ты хотеть бум-бум номер один? У нас тут есть! Красивые девушки, ты не ждать!"

Глава 7

Сачкую в тылу

Пехотинцы были готовы на что угодно, лишь бы выбраться из поля. Неделя или даже день в относительной безопасности в тылу соответственно приближали джи-ай к увольнению без необходимости сносить опасности и невзгоды службы на линии фронта. Проблема была в том, что армия всегда находила способ удерживать нас там. Если у джи-ай имелись личные проблемы, то приглашали капеллана, чтобы он ими занялся. Если у кого-то вырабатывалось неверное отношение к службе, то ему давали носить пулемёт в наказание. Если джи-ай подцепил гонорею, то у медика был при себе пенициллин для лечения. Если у кого-то началась диарея, то у медика имелись пилюли, обладающие достаточной запирающей силой, чтобы запечатать задницу пехотинца на неделю. Выхода не было. Мне нужна была передышка, но чтобы получить внеплановый отпуск, надо было выдумать что-то новое. Решение моей дилеммы лежало в сырых болотах и залитых водой рисовых полях равнин.

Нам часто требовалось время на просушку наших ботинок и носков, что избежать "траншейной стопы[24]" - грибкового заболевания, вызванного постоянным нахождением наших ног в стоячей воде. Я умышленно забросил гигиену ног, надеясь получить заразу, требующую медицинского вмешательства в тылу. Не более чем за неделю у меня на ноге началось воспаление, которое усиливалось с каждым днём. Когда зуд сделался невыносимым, я снял ботинок и обнаружил, что носок задубел от грязи и сырости и вонял, словно протухшая еда. Ступня под носком оказалась сморщенной от воды, с сочащейся язвой между пальцев. Она не мешала ходить, но, чтобы не рисковать получить увечье, я решил, что настало время показаться доку Миэну. Однако, такая возможность мне так и не представилась. Когда я завязывал ботинки, рядом остановился лейтенант Петри.

- Сержант Викник, - сказал он, улыбаясь, - Что вы скажете насчёт того, чтобы съездить в Вунг Тау на пару дней?

- Вунг Тау? - пробормотал я, - Отпуск без выезда из страны?

- Он самый.

- А почему я? У нас есть парни, которые прослужили в поле больше меня.

- Если бы не вы, мы бы не засчитали себе того гука на прошлой неделе. А количество убитых в последнее время растёт с большим трудом.

- Я не буду с вами спорить, - выпрямился я, - Когда я еду?

- Сегодня днём привезут горячий обед. Когда грузовик поедет обратно в Кэмп-Эванс, садитесь на него.

Это была сбывшаяся мечта. С законным правом на свободу от джунглей мне уже не нужна была моя болячка на ноге. В душевном волнении я тут же забыл о своих пальцах. Но они продолжали гнить, хоть я и не обращал на них внимания.

В свой первый раз в Кэмп-Эвансе без остального взвода я чувствовал себя странно, даже одиноко. Одиночные пехотинцы в базовом лагере были редкостью, наша загрубевшая от грязи и пота форма обычно привлекала взгляды тыловых служащих, но я не мне не было до них дела. Я выбрался из поля!

Я доложился ротному клерку, специалисту Симмонсу, который держался куда более приветливо, чем тот клерк, который зачислил меня в роту "А", когда я прибыл в первый раз. Симмонс был невысоким и плотным, с редеющим пробором и искренней теплотой в голосе, усиленной его характерным выговором уроженца Миссисипи.

- Привет, сержант Викник, - улыбнулся он, - сгружайте своё снаряжение и можете принять душ и переодеться в чистую форму. Мы не можем отправить вас в отпуск в таком виде, как будто вы только что вылезли из канализации.

- Спасибо, - кивнул я, от его слов чувствуя себя долгожданным гостем, - Где я буду спать?

- Для транзитных джи-ай отведён барак номер четыре. Просто занимайте ту койку, которая понравится. Если вы проголодались, то столовая открыта до 1800. Когда стемнеет, будет показ научно-фантастического фильма о женщинах с Марса, которые планируют захватить Землю[25]. Я его уже видел, но собираюсь посмотреть ещё раз, потому что это единственный случай увидеть круглоглазых женщин в Кэмп-Эвансе.

- Лучше бы были какие-нибудь женщины там, куда я еду, - сострил я.

- На этот счёт не беспокойтесь, - сказал он, подняв брови, - Я слышал, что в Вунг Тау полно женщин на любой вкус. Теперь приводите себя в порядок, и потом я к вам подойду.

После того, как я расположился, Симмонс вернулся расспросить меня о личном составе. Он хотел узнать, достаточно ли у них писчей бумаги, сигарет, чистых носков, в хорошем ли состоянии их одежда и снаряжение, и регулярно ли доставляется почта. Симмонс искренне беспокоился о наших личных потребностях, которые так много для нас значили в поле. Если нам чего-то недоставало, он обещал это раздобыть. Я хотел бы, чтобы вокруг нас было больше таких людей, как Симмонс.

В тот вечер я не спал, сосредоточившись на неотвеченных письмах и чтении журналов. Было так приятно чувствовать безопасность и иметь крышу над головой, что я проспал утреннюю перекличку. У Симмонса, должно быть, просыпали и другие солдаты, потому что после переклички он разбудил меня с понимающей улыбкой, помахав пачкой отпускных листов перед моим лицом. Я пропустил завтрак и потащился сразу на вертолётную площадку, где поймал "Чинук", доставлявший джи-ай на посадочную зону "Салли", в пятнадцати милях к югу от Кэмп-Эванса.

Посадочная зона "Салли", расположенная на шоссе Куок-Ло 1 была крошечным пунктом снабжения и пересадки для транзита американских военнослужащих. Кольцевая дорога перед воротами служила для въезда машин, а вертолётная площадка с обратной стороны обслуживала вертолёты. База состояла из шести построек, расставленных полукругом. Главный барак служил канцелярией для оформления бумаг, ещё три были спальными помещениями для транзитных джи-ай, ещё один - склад и последний был крошечным клубом для личного состава, где подавали холодное пиво, газировку и разогретые пайки на закуску.

Оформив документы, я ждал пересадки в клубе для личного состава. Когда я вошёл в двери, все взгляды направились на меня, очевидно, потому, что большинство унтеров избегали клубов для личного состава. Поначалу я почувствовал себя не в своей тарелке, но спустя несколько секунд все вернулись к своим делам. Трое джи-ай молча потягивали колу, ещё двое рассматривали журнал, а ещё один стоял возле музыкального автомата, играющего свежую музыку из Большого Мира.

Из всех антивоенных песен, популярных в то время, одна особенно точно уловила атмосферу войны со своим бодрым ритмом - это "Bad Moon Rising" группы Creedence Clearwater Revival. Помимо своего привязчивого мотива, она ещё была и очень тоскливой - если как следует слушаться в слова. Я держал "своё барахло" в порядке, это точно, но я не был, как требовала песня "вполне готов умереть". И я знал, насколько опасны ночи, как это упоминалось в песне. Кто бы ни написал эту песню, он наверняка знал, как задеть за живое. Песня была привязчивой, мрачной и угнетающей. Прослушав её, я решил выйти наружу.

Наконец, грузовик с брезентовым верхом отвёз меня и ещё четверых отпускников на пять миль по Куок-Ло 1 в аэропорт Хюэ - Фу Бай. Однако, прежде, чем вступить в терминал аэропорта, джи-ай надо было пробраться мимо нескольких вьетнамских детей - чистильщиков обуви, которые разводили их на чистку ботинок за доллар. Если солдат встречался взглядом с одним из мальчиков, то это воспринималось, как команда "вперёд". Прежде, чем джи-ай успевал понять, что происходит, по его ботинкам размазывалась вакса и вот он уже задолжал доллар. Если солдат не хотел чистить ботинки, он должен был стряхнуть с себя мальчика или физически оттолкнуть его в сторону. Получившие отказ предприниматели отвечали уже знакомым "Пошёл нахуй, джи-ай". Помещения терминала были для них запретной зоной, так что как только джи-ай оказывался вне досягаемости, мальчики возвращались на место и ждали прибытие следующего ничего не подозревающего солдата.

Сам по себе терминал был всего лишь большим навесом на деревянном каркасе, разделённом на две секции. Американский военный персонал пользовался одной секцией, а вьетнамский верхний класс - другой. Причиной разделения были как культурные различия, так и способ передвижения. Вьетнамцы летали внутренними авиалиниями, тогда как джи-ай ограничивались транспортной авиацией. Военные авиаперевозки были бесплатными для джи-ай, но требовалось подтверждение права на перелёт, например, отпускной лист. Джи-ай без путевых документов всё равно мог полететь в любое место внутри страны, но рисковал, что его ссадят в последнюю минуту, потому что мест не осталось.

После недолгого ожидания транспортный самолёт С-130 Военно-воздушных сил США подрулил к терминалу. При работающих двигателях военный бортпроводник[26] открыл боковую дверь и махнул нам забираться на борт. В самолёте двадцать пять джи-ай сидели на полу рядом с четырьмя большими грузовыми паллетами. Когда все уселись, проводник закрыл дверь и ознакомил нас порядком действий при вынужденной посадке. Я не знаю, зачем он так старался всё объяснить, потому что ни у кого из нас не было привязных ремней, так что если бы самолёт совершил вынужденную посадку, нас расплющило бы грузом.

Нашим пунктом назначения была гигантская авиабаза в Бьен Хоа, где я впервые вступил в 101-ю в качестве желторотого новичка. Когда самолёт загремел по взлётной полосе и оторвался от земли, я внезапно почувствовал, что мне надо помочиться. Я знал, что не сумею сдерживаться все два часа полёта, так что когда самолёт набрал высоту, я пробрался между солдатами, чтобы спросить проводника, где там туалет, не зная, что туалета там нет. Он небрежно указал мне на воронку рядом с аварийным выходом. Сквозь неё я увидел землю далеко внизу. Чтобы быть уверенным, что я правильно понял проводника, я вопросительно поглядел на него.

- Давай! - закричал он достаточно громко, чтобы все слышали, - Ссы туда и обоссышь весь Вьетнам!

Некоторые солдаты обернулись, чтобы посмотреть, что я буду делать. Мне правда было надо, так что я полил Вьетнам своей собственной порцией "Агента Оранж", точнее сказать, "Агента "Жёлтый". Скорость самолёта создавала сифонный эффект, так что я не пролил ни капли. Когда мы приземлились, я осмотрел борт и нашёл пятна мочи, тянущиеся от отверстия воронки до самого хвоста. Было очевидно, что множество джи-ай пользовались воронкой задолго до меня.

Моё прибытие в Бьен Хоа пробудило смутные воспоминания. Прошло всего пять месяцев с тех пор, как я побывал там в предыдущий раз, но казалось, что прошло пять лет. Аэропорт Бьен Хоа должен был бы выглядеть знакомым, но не выглядел. Я подумал, что, наверное, война состарила мой разум быстрее, чем календарь. После короткой задержки те из нас, кто следовал в отпуск, погрузились на другой С-130, летящий в Вунг Тау. Менее, чем через тридцать минут мы приземлились на крошечном аэродроме с одной взлётной полосой и диспетчерской вышкой, терминала не было. Когда самолёт остановился, мы вышли, а наши места заняла группа джи-ай, покидавших Вунг Тау. Через несколько минут прибыл автобус, чтобы отвезти нас в рекреационный центр.

Вунг Тау - прибрежный город в пятидесяти милях к юго-востоку от Сайгона, стоящий на узком полуострове, отделяющем Южно-Китайское море от дельты реки Сайгон. Старинный город в невоюющем районе Южного Вьетнама, Вунг Тау хорошо сохранился и оказался гораздо чище, чем я ожидал. Главную улицу обрамляли сувенирные лавки, магазины одежды, двух- и трёхэтажные жилые здания и вездесущие вьетнамские уличные торговцы. Воздух наполняли знакомые запахи выхлопных газов и горящего сандалового дерева.

Улицы Вунг Тау кишели мотороллерами, велосипедами и трёхколёсными мототакси "Ламбретта". Их безумные водители плевали на все мыслимые правила дорожного движения, виляя среди пешеходов с отчаянной бесшабашностью. Вьетнамская дорожная полиция, носившая прозвище "Белые мыши" за свои белые печатки и шлемы, мало что делала, чтобы контролировать обстановку. Пока движение шло в одном направлении, они просто наблюдали. Наш автобус был одним из самых длинных и крупных транспортных средств на улицах Вунг Тау, так что нам повсюду уступали дорогу.

Рекреационный центр располагался в двухэтажном отеле, которые превратился в изящную казарму. Администрация рекреационного центра занимала верхний этаж, тогда как мы разместились на первом. Спальное расположение вмещало до пятидесяти джи-ай в четырёхместных комнатках общежитийного типа. В каждой комнатке стояли две двухъярусные кровати, четыре шкафчика и ещё несколько простых предметов мебели. Душ и туалет были типично армейскими: одно большое помещение, которым пользовались все. Экономный джи-ай мог оставаться в рекреационном центре, не потратив ни цента, потому что армия предоставляла нам двухразовое питание, уборку в комнате и услуги прачечной, горячий душ, вечернее кино и кое-то ещё. Нам также приятно было узнать, что ни офицеры, ни старшие унтеры не будут делить с нами отдых. Вунг Тау предназначался только для рядового состава, отдыхающего после тягот и лишений или несущего службу в чрезвычайно опасных условиях. Я не считал, что отвечаю этим требованиям, но не собирался жаловаться.

Всех прибывающие в отпуск пере выходом в город были обязаны прослушать лекцию о поведении. Несмотря на то, что Вунг Тау был открытым городом, оружие, наркотики, пьянство и драки в барах не допускались. Наши передвижения ограничивались пределами города и все обязаны были вернуться в отель к 10 вечера для пересчёта и отбоя. Представитель рекреационного центра пообещали не следить за нами слишком строго, но предупредили, что при первых признаках неприятностей нарушители будут немедленно возвращены в свои подразделения.

Нас также предупредили насчёт вызывающего поведения в отношении гражданских. К сожалению, некоторые джи-ай считали, что большинство вьетнамцев - попрошайки, воры и шлюхи, и обращались с ними соответственно. С другой стороны, жители Вьетнама, многих из которых война привела к недостойной жизни и работе, тоже видели американцев с худшей стороны.

В Вунг Тау не было заводов или тяжёлой промышленности. Деньги закачивались в местную экономику постоянным потоком транжирящих джи-ай. Самым прибыльным бизнесом были бары и бордели. Процветающий район красных фонарей, полный неоновых огней и орущей музыки, предлагал в своих барах едва одетых вьетнамских девушек, которые украшали собой вход в каждое заведение. Подобно сиренам из древнегреческих мифов, они соблазняли джи-ай купить им выпить. Едва войдя, неподготовленный джи-ай мог легко потратить все свои деньги на этих чертовок. Лишь немногие бары имели скверную репутацию, но нас предупредили держать ухо востро и объединиться с каким-нибудь другим джи-ай, чтобы нас не так легко было одурачить.

Я не знал в Вунг Тау ни одного джи-ай, но заметив усатого сержанта без напарника, я представился ему.

- Привет, - сказал я, пожимая ему руку, - Я Арти Викник. Я ни с кем не в паре. А ты?

- Я ещё тоже нет, - ответил он, глядя на меня долгим и суровым взглядом, - Меня зовут Мортимер Мориарти. Я терпеть не могу своё имя, так что если мы будем держаться вместе, не называй меня иначе, чем просто Морт.

- Я не против, - кивнул я, пытаясь не смеяться и задаваясь вопросом, как его родители могли оказаться такими жестоким, раз дали своему сыну подобное имя.

- И ещё кое-что, я командир отделения, скороспелый унтер. Так что один раз попробуешь меня подколоть и больше меня не увидишь.

- Без проблем, Морт, я и сам "потряси-и-пеки".

- В самом деле? - сказал он, приятно удивлённый, - Тогда я думаю, мы сможем обсудить немало историй о командирах на войне.

Морт признался, что поначалу он встретил такое же неприязненное отношение, как и я, когда впервые прибыл во Вьетнам. Его подчинённые сомневались в ничем не подтверждённых способностях своего нового командира отделения до тех пор, пока в устроенной ВК засаде не ранило их лейтенанта, отчего Морту пришлось взять командование на себя. Под плотным вражеским огнём Морт сохранил спокойствие и точно вызвал артиллерийскую поддержку, сорвав вражескую атаку. Поскольку наш опыт был в чём-то схож, нам легко удалось подружиться и держаться вместе.

Не знаю, с чего начать, мы немного покопались в себе и вскоре пришли к мнению, что наша первая цель - найти женское общество. Не желая тратить время на посещения баров, мы направились в публичный дом. Проблема была в том, что мы сами не знали, чего ищем. Мы понимали, что вряд ли встретим сияющую вывеску, обещающую секс, так что мы прошли пару кварталов, осматривая город, когда кричаще одетый вьетнамец выскочил перед нами из дверей трёхэтажного бетонного здания.

- Эй, джи-ай! - закричал он, размахивая перед нами руками, - Ты хотеть бум-бум номер один? У нас тут есть! Красивые девушки, ты не ждать!

- Давай посмотрим, - прошептал Морт, подталкивая меня и ухмыляясь, - Я как раз в настроении для любви, а ты?

Мы вошли в холл, который выглядел так, как будто был обставлен вещами, купленными на распродаже старья.

- Пожалуйста, садитесь, - улыбнулся тот человек, - Я Фук, хозяин. Пожалуйста, ждите здесь.

Фук быстро вернулся с двумя девушками для осмотра.

- Тебе нравится? - спросил он с энтузиазмом? - Всего двадцать пять доллар за девушку и комнату.

- Двадцать пять долларов?! - взвыл я, - Ты с ума сошёл, что ли?

- Я нет с ума сошёл. Двадцать пять доллар за весь ночь. Вы делать любовь всё время. Эти девушки очень горячий.

Мы оба прыснули над его необычным предложением, потому что девушки были не особенно привлекательными. Однако, Морт, должно быть, подумал, что другие, которых он приведёт, окажутся не лучше, так что он схватил ту из двух, которая, по его мнению, выглядела лучше другой. Вторая попыталась заигрывать со мной, но она была слишком уж невзрачной, чтобы потратить столько денег и времени. Я вежливо попросил выбрать что-нибудь другое.

Фук вытолкал ту и быстро вернулся с на удивление привлекательной девушкой с мягкими чертами лица и короткими угольно-чёрными волосами. Видимо, простушек предлагали в первую очередь в надежде, что на них клюнет кто-нибудь вроде Морта.

Я взял новую девушку и уплатил взнос. Она молча отвела меня в скромно обставленную комнату на третьем этаже. Комната оказалась на удивление уютной и аккуратной. Она напомнила мне малогабаритную квартиру без кухни.

- Ты хочешь сейчас заниматься любовью? - спросила девушка деловым тоном.

- Через пару минут, - сказал я, смущённый её прямолинейностью, - Раз уж нам предстоит провести вдвоём всю ночь, нам стоило бы по крайней мере, познакомиться. Как тебя зовут?

Она подошла к окну и медленно опустила жалюзи.

- Меня зовут Тина.

- А меня зовут Арти... Арти Викник.

- Ты сержант Викник, - объявила она, указывая на мои нашивки, - Сейчас мы заниматься любовью, затем отдыхать.

Я согласился, но то, чем мы занимались, явно не было любовью. Тина была не сказать, чтобы очень горячей, и, казалось, была уверена, что и мне это не очень нравится. После того, как мы закончили, она откатилась в сторону и приказала мне спать. Её неприязненное поведение заставило меня задуматься, зачем я так легко согласился на это мероприятие. Я предположил, что чем дольше я нахожусь на войне, тем меньше для меня значат моральные и социальные ценности. Кроме того, после тех мук, которые причинила мне моя девушка своим наркотическим письмом, я чувствовал, что заслуживаю один уикэнд бесстыдного поведения. Я выкинул это всё из головы, погружаясь в сон с мыслью о том, насколько комфортнее лежать в тёплой постели рядом с женщиной, чем на холодной земле рядом с другим джи-ай.

Где-то посреди ночи нас разбудили громкий шум и оживление у парадной двери, которые быстро распространились на холл. Военная полиция искала джи-ай, нарушивших комендантский час, 10 вечера. Я был одним из них. Тина выскочила из кровати и помогла мне собрать вещи, чтобы она могла спрятать меня на крыше. Однако, она беспокоилась вовсе не обо мне. Если бы в публичном доме накрыли спящих ночью джи-ай, его, по-видимому, закрыли бы. Я пролез через люк на крышу, где встретился с Мортом, который там уже прятался. Мы оба здорово посмеялись над своим положением. При обыске в сети попался один незадачливый джи-ай. Мы с Мортом решили, что мы уже и так вляпались в неприятности, пропустив перекличку, так что остались на остаток ночи.

Утром мы с Мортом вернулись в рекреационный центр, чтобы предстать перед наказанием. Мы слышали, как другие джи-ай рассказывали о том, как их разбудила военная полиция, так что мы знали, что мы такие не единственные. К нашему удивлению, никто ничего не сказал о пропущенной перекличке. Мы предположили, что ночной шухер был формальностью, чтобы держать вьетнамцев в рамках. Мы быстро съели завтрак и затем вернулись к девушкам. Первое, чего мне хотелось - заняться сексом, но Тина не разделяла моего рвения. Она пожаловалась, что мне совсем нет дела до её чувств и ни разу не спросил, чего хочется ей. Поскольку я платил ей за то, что она проводила время со мной, я считал, что это не имеет значения. Однако, чтобы порадовать Тину, я согласился прогуляться с ней и посмотреть достопримечательности. Это была большая ошибка. Прежде, чем я её осознал, я уже покупал ей все виды еды и безделушек. Я чувствовал себя простофилей.

Когда мы шли по улице, юный мальчик, управлявший запряжённой лошадью коляской, подъехал к нам. Он предложил покатать нас по городу за два доллара. Мне не хотелось ехать, потому что у меня заканчивались деньги. Тина предложила, что после поездки по городу мы вернёмся в комнату и займёмся любовью. Мы поехали. Во время поездки Тина держала голову высоко поднятой, как будто поездка в коляске символизировала собой достоинство. Но, в то же время, она выглядела печальной.

- Каким был Вьетнам до войны? - спросил я, пытаясь завязать беседу.

- Я не знаю, - ответила она, несколько озадаченная вопросом, - Сколько я помню, во Вьетнаме всегда была война.

- А твоя семья, она живёт где-то недалеко?

- Я не видела свою семью уже очень давно. Моя работа не считается почётной, так что я должна их избегать.

Мне её было почти жалко, чего она, по-видимому, и добивалась. Но меня, как щедрого покупателя, постепенно садящегося на мель, не слишком занимала её нелёгкая жизнь.

Когда поездка в коляске закончилась, наш несовершеннолетний возница потребовал четыре доллара, объявив, что цена была два доллара с человека. Я оказался платить лишнее и разгорелся спор. Когда мальчик пригрозил мне своим кнутом, Тина позвала ближайшего из Белых Мышей, чтобы разрешить вопрос. От этого стало только хуже. Они трое орали друг на друга на своём родном вьетнамском, затем полицейский и мальчик принялись орать на меня. Вокруг начала собираться толпа горожан. Я не мог понять, что происходит, потому что они тоже начали орать. В конце концов я заплатил четыре доллара просто, чтобы все заткнулись. Я так понял, что маленький жулик с самого начала планировал поставить меня в неловкое положение, чтобы я заплатил больше. Это сработало.

Мы с Тиной вернулись в комнату на нашу последнюю интимную встречу. После секса я сказал её, что у меня не хватает денег заплатить ещё за ночь. Это было не то, что она хотела услышать. Едва мы с ней вымылись, Тина отвергла меня, как будто меня никогда и не было. Это было только к лучшему. Проведя с ней время, я начал сомневаться в качествах некоторых встретившихся мне жителей Вьетнама. Конечно, джи-ай вроде меня были не сильно лучше, и наше самодовольное поведение влияло на их жизненный уклад.

По дороге обратно в рекреационный центр мне на глаза попалась религиозная библиотека. Внутри оказался читальный зал, где десяток джи-ай сидели, разговаривали, читали или писали письма. Выглядели они, как святоши на каникулах. Пожилая американская пара пыталась создать альтернативу окружавшему их бесстыдному поведению, содержа библиотеку. Женщина подошла ко мне, чтобы рассказать о плотских пороках, столь распространённом в Вунг Тау.

- Повсюду прелюбодейство, - напирала она, - но Господь даст тебе сил противостоять ему, если ты уверуешь в Него.

- Спасибо, - сказал я холодно, - Но я просто зашёл посмотреть.

- Тогда взгляни на солдат, - прошептала она, указывая рукой на комнату, - Они пришли сюда смыть греховную грязь со своих душ. Примешь ли и ты очищающую силу нашего Господа?

- Думаю, стоило бы, - ответил я, несколько смущенный, - Я не был образцовым гражданином с тех пор, как приехал в Вунг Тау.

- Вот это другое дело, признание - половина дела.

Она мягко подтолкнула меня рукой, направляя меня через комнату к алтарю. Когда мы проходили мимо читающих джи-ай, они улыбались и кивали, как будто должно произойти что-то необычайное. Я чувствовал себя глупо, но улыбался в ответ.

- Первое, что ты должен сделать, - сказала она властно, - отказаться от инструмента, что позволяет твориться пороку.

- Я должен от чего-то отказаться? От чего?

- Ты разве не знаешь? - улыбнулась она, указывая на пустую тарелку для пожертвований, - Ты принёс в Вунг Тау деньги, чтобы потратить их на алкоголь и распутниц. Лучше потратить эти деньги на помощь в распространении Слова Божьего.

Она была, наверное, права, но сценарий разворачивался слишком быстро, и я почувствовал себя неудобно.

- Я не против сделать пожертвование, но не собираюсь отдавать все свои деньги.

- Это должно быть всё или ничего, в противном случае ты продолжишь грешить.

Она снова была права. Я тоже думаю, что любовь к деньгам - корень любого зла. Пожилая пара поддерживала хорошее начинание, но моя страсть к развлечениям оказалась сильнее моего благонравия.

- Как-нибудь в другой раз, - сказал я, поворачиваясь спиной к её словам. Я покинул библиотеку ещё более смущённым насчёт своего поведения, чем раньше. Несколько часов я бродил по улицам, пытаясь разложить всё по полочкам. Наконец, я это бросил и вернулся в рекреационный центр, где нашёл Морта спящим на его койке.

- Эй, Морт? - обратился я к нему, растолкав, - Что случилось с твоей девушкой?

- У меня не хватало денег ещё на одну ночь, - ответил он ворчливо, - А у тебя что?

- То же самое. Я просадил почти всё, пытаясь доставить ей радость, но оказалось так, что она мной пользовалась больше, чем я ей.

- Нечего тут сидеть, - объявил Морт, - Давай объединим средства и пройдёмся по барам?

- Звучит неплохо. Нам всё равно завтра уезжать, а в джунглях мне деньги не нужны.

Мы зашли в несколько баров, оставаясь там лишь столько, сколько надо, чтобы выпить одно пиво. Мы попробовали знаменитое вьетнамское пиво "Ба Муой Ба", но нам оно показалось слишком резким, так что мы придерживались американских сортов. При этом мы всегда выбирали баночное пиво, потому что ходили слухи, что недобросовестные бармены открывали бутылки с пивом и разбавляли его водой. Это разбодяженное пиво потом подавали пьяным джи-ай, которые вряд ли могли разобрать разницу.

Молодые и привлекательные были непременным атрибутом любого бара, и едва мы входили, они бросались к нам, чтобы уговорить нас купить им выпить. Мы покупали только себе, за что они называли нас "дешёвые Чарли". Поскольку мы собирались потратить свои деньги на себя, нам не было дела того, что они говорили. Кроме того, раз мы не покупали им напитки, нам все равно было забавно посмотреть, как они приставали к другим джи-ай, и очень успешно. Каждый раз, когда девушка приносила продажу, бармен давал ей фишку для покера, которую они обменивали на зарплату в конце смены.

Мы наблюдали одну и ту же процедуру снова и снова, до тех пор, пока не пришли в бар "Ангел". Там девушки не донимали нас, едва мы вошли в двери. Вместо этого нам позволили сесть и заказать выпивку. После того, как пиво было подано, прекрасная евро-азиатская девушка подошла к нашему столику и спросила разрешения присоединиться. Её французско-вьетнамские черты делали её самой очаровательной женщиной, что я видел за много месяцев. Я чувствовал возбуждение от одного лишь пребывания в её присутствии, пусть даже из-за всего выпитого мной пива она казалась ещё привлекательнее, чем была. Я жестом позволил её сесть и она грациозно заняла место рядом со мной. Когда она протянула руку и положила ладонь мне на бедро, я вздрогнул от восторга.

- Меня зовут Ким, - промурлыкала она, - Ты купить мне "сайгонский чай"?

- Конечно, - растаял я, - А что такое "сайгонский чай"?

-Напиток номер один в баре, я от него сходить сума.

Как я мог отказать? Я кивнул бармену и он принёс на наш столик маленький стаканчик с тёмным напитком. Я дал ему доллар, а он дал Ким фишку для покера. Она медленно отхлебнула напиток, лаская мою ногу. Я был так возбуждён, что думал, что намочу штаны. Морт понял, что я был пленён Ким, и отошёл к музыкальному автомату, чтобы предоставить нам немного уединения.

Мы с Ким болтали, а она продолжала поглаживать мою ногу. Через несколько минут бармен принёс ей ещё один "сайгонский чай". Я не помнил, чтобы я заказывал напиток, но, не думая, вручил бармену очередной доллар. Спустя десять минут он вернулся с третьим "сайгонским чаем". Вот тогда я понял, что меня разводят.

- Кто заказывал этот напиток?! - потребовал я объяснения у бармена.

- Её стакан был пуст, - ответил он, небрежно пожимая плечами.

- Что с вами такое творится? Что, деньги настолько важны, что вы даже не можете подождать заказа?

- Нет проблем, джи-ай, - сказал он, поднимая руки, - Я его заберу.

- Меня зовут не "джи-ай"! - закричал я, поднимаясь, - Я просто устал от людей, которые меня разводят, меня от вас тошнит!

Ким потянула меня за руку, чтобы усадить на место.

- Мне жаль, что тебе так показалось, - сказала он мягко.

- Мне тоже, - ответил. Оглядевшись, я понял, что все уставились на нас. Даже Морт смотрел на меня, как на ненормального. Я поставил нас обоих в неудобное положение, так что мы поняли, что настало время уходить. Мне не хотелось уходить от Ким, хоть она, по-видимому, и участвовала в разводе с напитками.

- Мы можем увидеться, когда ты сменишься?

- Для чего? - тепло улыбнулась она, - Ты хочешь заняться со мной любовью?

- Ну... да, - ответил я, удивлённый её прямотой, - Но это не обязательно, если ты не из таких девушек.

- Девушкам всегда нужны деньги, чтобы покупать красивые вещи. Встретимся напротив в девять часов. Я хотеть десять долларов за короткую встречу.

- А сколько за длинную? - спросил я, зная, что у меня нет и на короткую.

- Я девушка только на короткие встречи. Если мы делать бум-бум всю ночь, я заболею.

Я согласился на её условия, хотя десять долларов было вдвое больше средней цены на короткий визит к проститутке. У меня осталось всего четыре доллара, но я подумал, что Морт мог бы предоставить мне остаток.

- Не смотри на меня, - пожал плечами Морт, когда мы вышли, - Если мои деньги и будут потрачены на то, что кто-то потрахается, то это буду я.

- Я тебя не упрекаю, - пожаловался я, - Но Ким ближе всего к круглоглазой женщине из всех, что я тут вижу. Мне надо как-то раздобыть больше денег.

- Попробуй стрельнуть денег у парней в рекреационном центре, - пошутил он, - Просто скажи им правду: тебе нужны деньги на секс.

Как ни безумно звучала идея Морта, но милостыня стала моей последней надеждой. Я выскочил на улицу и принялся приставать к джи-ай. Морт не захотел участвовать в моём попрошайничестве, так что он наблюдал со стороны. Каждому джи-ай я рассказывал одну и ту же историю об ужасном финансовом тупике, в котором я оказался, и что если я не раздобуду денег как можно скорее, то кое-кто выбьет из меня дерьмо. К удивлению, я набрал три доллара, хоть и лишился достоинства в процессе. Несколько джи-ай просто сказали мне отвалить, тогда как остальные обозвали меня халявщиком[27]. Мне всё ещё не хватало трёх долларов, когда Морт, устав на это смотреть, в конце концов предложил мне возместить недостачу.

Мы пришли к бару "Ангел" в назначенное время и ждали напротив. Когда заведение закрылось, Ким так и не показалась. Я был вне себя из-за того, что девушка из бара выставила меня дураком. Но это была не совсем полный провал, потому что я приобрёл несколько долларов.

Когда мы шли обратно в рекреационный центр, улицы были пустыми и тихими. Где-то вдали мягко звучала вьетнамская музыка. Мы проходили городскую площадь, когда перед нами предстала глухонемая женщина. Она выглядела, как больная нищенка. Драная одежда висела на её костлявом теле, а её недуг исказил лицо пугающей гримасой. Мы попытались обойти её, но она преградила нам дорогу, мыча и указывая Морту на ширинку. Затем она сунула палец в рот и пососала его, предлагая оральный секс. Предложение было омерзительным. Эта жалкая женщина была такой нищей, что уличные минеты стали её источником дохода.

- Нет! Номер десять! - заорал Морт, отодвигая её в сторону, - Иди вон!

- Номер один, - сказала она глухим стоном, - Уггрх! Номер один!

Когда мы собрались уходить, женщина упала на землю и вцепилась Морту в ногу, словно клянчащий у родителей ребенок. Морт попытался освободиться, но в результате лишь протащил её по земле.

- Один доллар, - стонала она, - Один доллар. Уггрх! Номер один!

Я не знал, что делать. Это было самое жалостное зрелище, что я когда-либо видел.

- Вот, - сказал я, засовывая руку в карман, - Если тебе так сильно нужны деньги, то держи. Мне они больше ни к чему.

Когда я протянул ей деньги, она, должно быть, подумала, что мне нужны её услуги. Она оттолкнула меня к дереву и потянулась к ширинке моих штанов. Я завопил, чтобы Морт мне помог, но он так хохотал, что не мог двинуться с места. Я быстро вырвался на свободу, и убедил её, что деньги - это подарок без обязательств. Морт испытывал жалость, как и я, и тоже отдал свои деньги. Женщина была в восторге. Мы сделали своё доброе дело на тот день, и почувствовали себя лучше, чем если бы мы получили то, за что заплатили, особенно от той женщины!

Утром наше пребывание в рекреационном центре закончилось, и мы расстались, чтобы вернуться на войну. Больше я никогда не видел Морта. Наша краткая дружба была типичной для армейской жизни, с которой нам пришлось познакомиться. Солдаты с общими интересами и взаимным доверием становятся друзьями лишь для того, чтобы армия разлучила их навсегда. Я знал, что буду скучать по Морту.

Я покинул Вунг Тау, горя желанием показаться в медпункте Кэмп-Эванса. Находясь в отпуске, я запустил свою воспалённую ногу, позволив ей загнить до такой степени, что я начал хромать от боли. Я добрался к северу до посадочной зоны "Салли", чтобы тут же узнать, что "Чинук" полетит лишь на следующий день. Самым быстрым способом добраться до Кэмп-Эванса был автостоп. Поскольку шоссе Куок-Ло 1 проходило прямо за воротами зоны "Салли", я терпеливо ждал попутки, выставив большой палец.

Автостоп во Вьетнаме был приключением. Хотя официально он не приветствовался, голосование на дорогах было допустимым способом передвижения. Трудно было поймать попутку. Вьетнамцы не останавливались ради американца, если только не помахать им деньгами, и любой джи-ай на дороге считался законной добычей для ковбоев из АРВН, чтобы резко вильнуть на него грузовиком. В итоге, только джи-ай подвозили дж-ай.

В конце концов я поймал грузовик, направляющийся на север в Куанг Три. Когда грузовик подъехал к воротам Кэмп-Эванса, я попросил водителя отвезти меня ещё на полмили к батальонному медпункту, но он отказался. В конечном итоге, я проковылял это расстояние сам.

В медпункте медики, осмотрев мою ногу, не могли поверить своим глазам. Большой палец сделался бледно-жёлтого цвета, и сбоку на нём была сочащаяся гноем дыра в четверть дюйма. "Это один из самых запущенных случаев траншейной стопы, что мы когда-либо видели", - сурово отметил один из медиков.

- Пожалуй, нам стоит доложить о тебе за то, что ты всё настолько запустил, - заметил другой, - Это похоже на умышленное членовредительство.

- Я не следил за ногой, когда вернулся из поля, потому что боялся, что меня не отпустят в Вунг Тау, - сказал я, пытаясь вызвать у них сочувствие.

- Что за чушь? - обругал меня первый медик, - Как только мы начнём лечение, мы сразу свяжемся с вашим командиром взвода, и узнаем, что вы за солдат на самом деле.

К моей удаче, Док Миэн находился в лагере на повторном курсе первой помощи. Когда я объяснил Доку ситуацию, он снял меня с крючка, рассказав медикам, что я настоящая Крыса Джунглей, никогда не жаловался и всегда хорошо соблюдал личную гигиену. Спасибо, Док!

Я провёл следующие две недели в Кэмп-Эвансе как бы на лечении. Каждое утро я в течение часа вымачивал ногу в гадком растворе, который выедал заразу и лечил повреждённые ткани кожи. Пальцам нужен был свежий воздух, так что мне не разрешалось носить ботинки, что освобождало меня от трудовых заданий.

Процедура лечения ноги включала в себя ходьбу пешком минимум две мили в день в пределах Кэмп-Эванса. Я с лёгкостью превосходил это требование, стараясь никому не попадаться на глаза в расположении батальона и не подавать никому идеи привлечь меня к работам. По вечерам я смотрел кино, играл в карты или пил пиво в клубе для личного состава. Проводить время таким образом было мечтой любого солдата в поле.

У солдат было название для военнослужащих в моём положении: "мёртвые души[28]". "Мёртвая душа" - это солдат, которому удалось найти способ выбраться в тыл, хотя ему полагалось находиться в поле. Проведённое в тылу время, тем не менее, считалось нахождением в строю, и, таким образом, засчитывалось в год командировки. Мне нравилось находиться вдали от полевой службы, так что в ближайшие месяцы я планировал сделать пребывание в "мёртвых душах" своей визитной карточкой.

Во время восстанавливающих прогулок я избегал грязи и пыли, срезая путь между палатками и зданиями. Во время этого я часто узнавал скрытые подробности о Кэмп-Эвансе. В двухстах ярдах за 18-м полевым хирургическим госпиталем мне встретилась вывеска "Похоронная служба. Вход воспрещён". Похоронной службой называлось армейское подразделение, которое занималось приёмом и бальзамированием погибших американских солдат. Маленькое сооружение было задвинуто подальше по веской причине: вид мёртвых товарищей был бы катастрофой для войскового духа. Однако, моё любопытство потянуло меня внутрь, взглянуть поближе. Лучше бы этого не случилось.

Двери вели в обширное охлаждаемое помещение, где мешки с мертвыми джи-ай в них лежали на каталках. Их держали в холоде, чтобы замедлить процесс разложения, прежде чем их подготовят для последней поездки домой. Грустно было видеть столько бессловесных мешков с телами в месте с надписью "Мясохранилище", небрежно намалёванном на дверях. Я глазел по сторонам, пока из-за угла не вышел армейский похоронщик.

- Эй, приятель! - закричал он, - Иди отсюда! Сюда вход воспрещён!

Повинуясь его указанию, я повернулся, чтобы уйти.

- Не сюда! - снова закричал он, пытаясь остановить меня.

Было слишком поздно. У моих ног лежал мёртвый джи-ай. Я полагаю, он был жив всего за несколько часов до того. Заляпанное кровью полотенце прикрывало его лицо, но ужаснее всего была гигантская рана на груди, полностью исковеркавшая тело. Оголённая грудная клетка была расщеплена, так что каждое ребро нелепо торчало вверх. Лишь позвоночник скреплял верхнюю и нижнюю половины тела этого солдата. Похоронщик, сочувствуя моему потрясению, сказал мне, что джи-ай получил гранату из РПГ в середину туловища.

Вид мертвого гука меня не смущал, но этот бедняга был так искалечен, я чуть не блеванул. Я думаю, его родители ещё не знали, что их сын мёртв. Я подумал о своих собственных родителях и тихо сказал: "Хорошо, что это не я". Похоронщик ничего не ответил. Он лишь указал мне уходить. Больше я никогда не заходил в это место.

Во время моего пребывания в Кэмп-Эвансе никто из солдат не возвращался из поля, так что мне редко удавалось с кем-нибудь поговорить, кроме как с тыловыми военнослужащими. Но солдаты, служившие на базе сильно отличались на Крыс Джунглей. Пехотинцы называли их Тыловыми Пидорами[29]. Тыловики занимали вспомогательные должности - повара, водители, механики, клерки - которые позволяли им ни разу не вступить в джунгли. Они также имели доступ к холодному пиву и газировке, горячей пище, душу, прачечной, транспорту, свободному времени, радио и многому другому. Тыловая служба была несложной в сравнении со службой пехотинца, однако тыловики часто жаловались на то, сколь трудно и опасно находиться во Вьетнаме, и доходили даже до того, что пересказывали подслушанные где-то военные истории, чтобы поднять уровень собственной значимости в глазах окружающих. Насколько я мог судить, единственными опасностями, подстерегающими тыловика были возможность подцепить триппер или попасть под грузовик с пьяным водителем. А самой большой бедой, что им приходилось столкнуться, был сломанный генератор, отчего у них нагревалось пиво и вечером не показывали кино. По моему мнению, тыловики встречались лишь с теми опасностями, о которых читали в газетах.

Тыловики всегда избегали Крыс Джунглей. Некоторые делали это из уважения, потому что они знали, что мы порой выносим больше испытаний за один-единственный день, чем они за целый год. Другие поступали так из страха, считая нас вооружёнными безумцами. Пехотинцы, в свою очередь, избегали тыловиков, потому что мы считали их нытиками, изображающими героев и не имеющими понятия о том, что нам приходится преодолевать в джунглях. В итоге, тыловики и пехотинцы оказались совершенно несовместимы.

Моё невысокое мнение о тыловиках получило подтверждение в один из дней, когда я вымачивал свою ногу на вертолётной площадке медпункта. "Чинук" привёз грузовую сеть с телами двадцати убитых вьетконговцев. Когда "Чинук" поддал газу, чтобы улететь, поток воздуха от винтов окатил меня тошнотворным смрадом смерти. Мёртвые ВК были по большей части голыми и лежали отвратительной кучей, с торчащим сквозь сетку ногами и руками. Некоторые тела были разодраны осколками. Других убило пулемётным и винтовочным огнём. У некоторых были дырки от пуль в голове, что, по-видимому, означало, что в тот день пленных не брали. Ручейки жидкости, сочащейся из кучи, усиливали мерзость этой картины. Через несколько минут трое тыловиков выбежали на вертолётную площадку с фотоаппаратом. Я, не веря себе, смотрел, как они по очереди забирались на вершину этой немыслимой кучи, чтобы попозировать для съёмки. Это была гнусная сцена. Эти трое, видимо, не думали, сколько джи-ай отдали свои жизни, чтобы добыть такое количество убитых. Пока они насмехались над мертвецами своим отвратительным поведением, я задавался вопросом, как наши ценности могли пасть так низко.

Чем дольше я оставался в тылу, тем больше меня тревожила неустойчивая ситуация, начинавшая разъедать армию. Это было растущее недовольство среди чернокожих американских солдат, которые не желали сражаться за то, что они называли "войной для белых". Чернокожие считали, что непропорционально большое количество цветных призывают в армию и отправляют во Вьетнам. Они также были уверены, что даже если они переживут Вьетнам, то им придётся столкнуться с непрекращающимися антивоенными и расовыми волнениями после возвращения домой. Поначалу военные не обращали внимания на их обиды и переживания, расценивая их как жалобы вечно недовольных. Так было до тех пор, пока не случился бунт в тюрьме Лонг Бинь, предназначенной для американских военных преступников. Во время мятежа чернокожие захватили часть тюрьмы. Результатом стала смерть нескольких джи-ай. Ещё был инцидент на побережье в Да Нанг, который чуть не вылился в перестрелку между чёрными и белыми. Эти события привели к немедленному пересмотру политики в американской армии. В итоге были запрещены афро-причёски, все атрибуты "Власти чёрным" и музыка соул. На некоторых базах даже вели просветительную работу для чернокожих, но и этого не всегда было достаточно.

Напряжение росло по мере того, как чернокожих пехотинцев присылали из поля, чтобы подвергнуть дисциплинарному взысканию за отказ воевать или выполнять приказы. В знак солидарности, чернокожие собрались и сформировали "Чёрную коалицию Кэмп-Эванса". Коалиция объявляла, что она не против войны, а для участия в ней. Я был особенно разочарован, узнав, что пока я находился в отпуске, мой друг Ленни Персон присоединился к ним. Я должен был спросить у него, зачем.

- Что ты делаешь вместе с этими парнями? Ты не из их числа, ты же боевой пехотинец, ты один из нас.

- Теперь уже нет, - демонстративно объявил он, - Я отказался ставить свою жизнь на кон, вставая головным и отказался носить дополнительные патроны к пулемёту. Я не собираюсь помогать белой военной верхушке выиграть войну ценой моей крови. За это армия пообещала отправить меня под трибунал.

- Ну так, а чего ты ждал? - спросил я, не веря ушам, - Все по очереди ходят головным, даже я. И мы все носим патроны к М-60 для большей огневой мощи. В поле мы все должны быть одной командой.

- Да, командой белых, - презрительно усмехнулся он, - Ты, наверное, забыл, что я чёрный.

- Дружище, твой цвет кожи для меня ничего не значит. Просто посмотри, сколько всего мы прошли, Гамбургер-Хилл и долину А Шау. Мы всё делали вместе и помогали друг другу остаться в живых. Но теперь я тебя не узнаю. Ты позволил промыть себе мозги.

- Проблема крупнее, чем ты и я. Если армия хочет отправлять нас под трибунал за то, что мы встали против многолетнего угнетения со стороны белых, пусть будет так. Но с каждым днём всё больше чёрных восстанет, и они не смогут пересажать всех.

- Ленни, возможно, я не чувствую того же, что и ты, но так неправильно. Армия собирается посадить тебя за неподчинение приказу, а не за твои политический убеждения и не за цвет кожи.

Ленни не сдавался. Вместо этого он попробовал подойти по-другому.

- Почему бы тебе не встретиться с моими новыми друзьями? Они не такие плохие, как ты можешь подумать.

Он отвел меня к принадлежавшему коалиции бараку "только для чёрных". Войдя в дверь, я лишился речи. В ультрафиолетовом свете на стенах и потолке сияли покрывающие плакаты. Одни гласили "Власть чёрным" и "Чёрный - это прекрасно", тогда как на других стояло: "Насилие, если нужно - Мир, если возможно". Некоторые плакаты изображали Мартина Лютера Кинга, Малькольма Икса и членов "Чёрных пантер". На койке двое чернокожих джи-ай отрабатывали особое рукопожатие[30], включающее в себя сложную последовательность хлопков ладонями, сцепления пальцами и сталкивания кулаками. Многие чёрные заявляли, что особое рукопожатие - знак признания и единства , а не вызывающий жест. Но когда я вошёл в барак, рукопожатия внезапно прервались, и один из чернокожих поднял сжатый кулак.

- Власть народу! - крикнул он. Остальные тут же пробормотали: "Верно, брат[31]!" Тут я понял, что пора уходить. Я вышел наружу, оставив их в добровольной изоляции. Я мало сочувствовал их позиции, особенно зная, что в нашей роте больше чернокожих служило в тылу, чем в поле. В итоге я испытал ещё больше уважения к чернокожим, подобным Фредди Шоу, которые оставались в джунглях и отказывались упрекать белых за проблемы общества. Эти солдаты должны были особенно гордиться своей военной службой.

* * *

Когда моя траншейная стопа, наконец, исцелилась, я вернулся в поле. Стало почти облегчением снова оказаться среди друзей и подальше от бессмыслицы тыла. Когда я вышел из вертолёта снабжения, Сайнер возвестил о моём возвращении:

- Эй, глядите, кто вернулся! - заорал он с широкой ухмылкой, - Это же сержант Викник, единственный солдат, который умеет растягивать трёхдневный отпуск на три недели!

- Ладно, ладно, - сказал я, защищаясь от его озорных подколок, - Если ты хочешь знать, то Армия держала меня в тылу, чтобы проверить, может ли боевой пехотинец стать тыловиком. Я провалился.

- Ты бы стал отличным тыловиком, - добавил Силиг, - Если бы мог выпить больше, чем два пива за один присест. Так почему ты вернулся, устал смотреть одни и те же фильмы?

- Очень смешно. Я вернулся, потому что соскучился по острым ощущениям, когда по мне стреляют.

- Не хотелось бы тебя разочаровывать, - вступил Стэн Элкон, - Но тут всё было совершенно тихо, пока тебя не было. Никаких контактов с противником и совсем немного мин-ловушек. Единственное, что мы делали - сидели в засадах на тропинках, и никто ни разу не показался!

- Отставить приветственные речи! - гавкнул сержант Крол, - Выходим через пять минут!

Все разговоры разом прекратились, и солдаты уныло переглянулись. Ясно было, что Крол не расслаблялся в моё отсутствие. Мы собрали снаряжение и вышли в путь, следуя по тропе, пока она неожиданно не пересеклась с другой тропой. Крол и лейтенант Петри решили, что это будет отличное место для засады, потому что окружающая густая растительность направила бы любые перемещения ВК в зону поражения без выхода.

Одна тропа вела на север мимо заброшенного французского укрепления, где Крол разместил свою засаду за естественной насыпью. Вторая тропа пересекала мелкий, медленно текущий ручей, где разместилась вторая засадная группа. Третья группа отошла на двести футов назад той дорогой. которой мы пришли, на тот случай, если за нами следили. Крол поместил мою группу так, где тропа пересекала ручей, сделав нашу позицию смычкой для двух других. Выбор места казался странным, потому что единственным способом, которым ВК могли дойти мимо нас было пройти или пробить себе дорогу мимо одной из двух других групп. Кроме того, мы находились в опасном положении, если бы одна из засад кого-нибудь накрыла, потому что огонь мог вестись в нашем направлении. Мне не нравилось расположение, но, поскольку вражеской активности не наблюдалось уже несколько недель, я не стал задавать вопросы.

Первой линией обороны в любой засаде были мины "Клаймор", но в тот раз плотные заросли ограничивали размещение мин. Как итог, моя группа поставила всего две. Один "Клаймор" был направлен на пересечение троп, а другой стоял на тропе за ручьём. Обе мины стояли менее, чем в половине обычных пятидесяти футов от нашей позиции.

В 3:00 настала моя очередь нести вахту. Я не думал, что мне потребуется моя М-16 в этой нелепой засаде, так что я прислонил её к кусту на расстоянии вытянутой руки. Я проверил детонаторы "клайморов" и провода, чтобы убедиться, что они не перепутаны. Проверив всё, я неподвижно отсиживал свою двухчасовую смену. Мои глаза устали от напряженного вглядывания в пасмурную ночь, так что я проводил время, фантазируя, что я дома и провожу время со своей девушкой.

Мой транс внезапно прервался, когда всего в двадцати футах я заметил движение. Из туманного силуэта постепенно материализовался человек, осторожно идущий в мою сторону. Когда я разглядел очертания фуражки, я понял, что ВК, должно быть, заметил в темноте отблеск света от моих глаз. Он подошёл ближе, не более, чем на пятнадцать футов, глядя долго и упорно. За ним подошёл ещё один ВК. Оба они стояли беззвучно, держа винтовки наготове. Я не осмеливался потянуться за своей винтовкой, потому что если они могли разглядеть моё лицо, то наверняка заметили бы движение моих рук и открыли бы огонь. Не зная, что делать, я сидел, окаменев, пытаясь даже не дышать. В то же время я проклинал себя за то, что оказался таким тупым, что прислонил винтовку к кусту.

После того, что показалось вечностью, первый ВК начал медленно отступать. Наверное, он не был уверен, кого или что он разглядывает. Или он это знал, но не желал проверять наши силы. По той или иной причине, он указал своему напарнику, что они уходят. Я решил, что когда они отойдут на двадцать пять футов, я смогу безопасно дотянуться до своей винтовки и открыть огонь. Но прежде, чем это произошло, один из моих солдат заворочался и загремел снаряжением. Первый ВК услышал шум и сломя голову бросился в сторону ручья. Я схватил детонаторы "клайморов", и, как только ВК шлёпнулся в воду, я взорвал "клаймор". Оглушительный взрыв нарушил мрачную тишину, а второй ВК побежал в противоположном направлении. Я оценил время, за которое он мог добежать до второго "клаймора" и взорвал его тоже. Оба взрыва прогремели в течение нескольких секунд, отчего лишняя порция грязи и мусора дождём осыпалась на нашу позицию.

- Два гука! - завопил я, - Они побежали в разные стороны!

Ещё до того, как слова покинули мой рот, солдаты начали поливать огнём тропу в обе стороны. Мы закончили двухминутный обстрел несколькими ручными гранатами. Тишина. Мы ждали, ждали и ждали. И ждали. Мы пытались уловить звуки: треск ветки, стон, что угодно. Ничего не было. Я начал задумываться, действительно ли я видел ВК? Это была моя первая ночь после возвращения в поле, и я начинал думать, что это могло быть моё воображение. Если бы оказалось, что я выдал нашу позицию, словно тупоголовый новичок, испугавшись птицы или ночного животного, я бы выставил себя посмешищем. Наконец, к моему большому облегчению, команда Силига открыла огонь и вела его в течение минуты. Засчитали мы себе убитого или нет, по крайней мере, гук был настоящим. Ночь снова стала тихой, но все наши засадные позиции поддерживали 100% готовность, чтобы понять с насколько крупными вражескими силами мы вступили в контакт и не вернутся ли гуки. Беспокойные часы до рассвета медленно тянулись. Когда , наконец, стало достаточно светло, чтобы видеть, засадная группа с другой стороны ручья осторожно подошла к нам.

- Парни, какого чёрта вы стреляли ночью? - спросил Стэн Элкон, зная, что любой ВК возле моей позиции должен был каким-то образом миновать его.

- Гуки, что ещё? - ответил я, - Двое подошли прямо ко мне. Вы там не нашли тело?

- Там ничего нет. Как вы тут начали палить, нам пришлось заняться любовью с землёй. Вокруг нас все кусты порубило. Мимо нас кто угодно мог пробежать.

- Ну ладно, всё в порядке, - сказал я уверенно, - Позиция Силиги открыла огонь после нас. Они наверняка кого-нибудь убили.

Они никого не убили. После того, как я взорвал "клайморы", Силиг поднял свою команду по тревоге. Один из ВК, либо раненый, либо контуженный "клаймором" прохромал по тропе в пределах пятидесяти футов, когда Силиг открыл огонь. С такого расстояния даже в темноте они не могли промахнуться. Но утром там не оказалось ни тела, ни крови, ни следов. Казалось, что нас посетили супергуки.

То, что мы позволили ВК уйти уже было достаточно плохо, но когда началась стрельба, Петри поспешно связался со штабом батальона, чтобы запросить артиллерийскую поддержку, потому что он думал, что мы ввязались в настоящее сражение. Проблема была в том, что наш новый командир батальона, полковник Динамо, услышал запрос и так перевозбудился насчёт потенциального роста убитых врагов, что решил прилететь к нам с первыми лучами солнца, чтобы посмотреть на вражеские останки. Когда полковник прибыл, нам нечего было ему показать. Петри пытался объяснить сценарий засады, но полковник пришёл в ярость.

- Лейтенант Петри! - кричал он, чтобы все слышали, - Какого чёрта вы все тут делали этой ночью? ВК зашёл прямо на ваши засадные позиции, практически просил, чтобы его подстрелили, а ваши люди слили такую возможность!

- Полковник, - нервно заговорил Петри, - Это была пасмурная ночь, отчего было особенно трудно заметить движение, плотный подлесок...

- Я не хочу слышать никаких чёртовых объяснений! - заорал полковник, прервал Петри, - Судя по тому, что я тут увидел, ваши люди не сумели бы подстрелись одноногую старушку в инвалидном кресле! Но если вы так уверены, что кого-то подстрелили ночью, то я хочу, чтобы ваши подчинённые заново обыскали всю местность. Только на этот раз пускай заглядывают под каждый куст, в каждую яму и под каждый камень. И меня не волнует, пусть это займёт хоть весь день.

Мы считали, что полковник перегибает, потому что никто и никогда не подвергался такому подробному допросу из-за неудавшейся засады. Должно быть, подсчёту убитых уделяли больше внимания, чем мы думали. Мы несколько часов обыскивали местность и ничего не нашли. Полковник опросил все засадные группы в мельчайших подробностях, чтобы определить, почему дело пошло не так. Каким-то образом перст некомпетентности указал на меня.

- Сержант Викник, - начал полковник покровительственно, - вы только что вернулись после трёхнедельного периода восстановления в тылу, и в свою первую ночь подняли по тревоге засаду, которая ничего не дала. Я бы сказал, что вы утратили сноровку. Вы не готовы к боевым действиям.

- Сэр, - объяснил я, - когда я увидел гуков, они побежали в разные стороны, так что мне пришлось тщательно выбирать цели. Когда я счёл, что они возле "клайморов", я их подорвал.

- Почему вы не стреляли по ним из М-16?

- Потому что я не знал, сколько их и не хотел выдавать нашу позицию, - робко ответил я, не осмеливаясь сказать, что моя винтовка была прислонена к кусту.

- Ну что же, сержант, - сказал он, указывая на яму в земле, оставленную "клаймором", - Очвидно, что "клаймор" стоял слишком близко к тропе. Когда ВК пробежал мимо вас, он наверняка его опрокинул. Когда вы его подорвали, взрыв просто ушел в землю.

- Возможно, сэр, но другой "клаймор" задел цель, потому что на позиции Силига видели, что ВК хромает.

- Насколько нам известно, у этого хромого ВК врождённый дефект, - презрительно усмехнулся полковник, глядя на Петри и Крола, - Я не знаю, кто планировал эту засаду, но единственный способ, которым ВК подобрались к сержанту Викнику - пройти мимо одной из двух других позиций. Это означает, что вы не были начеку, возможно даже, спали. Кто-то желает признаться?

Никто ничего не признал и не отрицал.

В возмещение за нашу неумелость полковник Динамо решил перетряхнуть взвод и сделать несколько кадровых перестановок. Сержант Крол, которого мы ненавидели и чьему уходу радовались, был переведён в роту "Е", к своему дружку лейтенанту Пиццуто. Сержант Уэйкфилд, подготовленный Пиццуто и Кролом, был повышен до взводного сержанта. Лейтенант Петри, первый офицер, который действительно прислушивался к старослужащим, должен был отправиться в другой взвод, как только появится новый офицер на замену.

Моё сердце упало когда полковник Динамо предложил Говарду Сайнеру должность в тылу, писать статьи для бригадной газеты. Говард не был тупицей и согласился без колебаний.

Сайнер был единственным, по кому я скучал. Кроме того, что он был моим ближайшим единомышленником, он также стал моим лучшим другом, так же как и Силиг. Мы с Силигом знали, что можем без проблем положиться друг на друга, но без холодной головы Сайнера всё наверняка было бы иначе.

Место Сайнера занял рядовой 1-го класса Брайан Томпсон, веснушчатый джи-ай из Индианы. В отличие от большинства новичков, которые приезжали насмерть перепуганными и боялись с кем-нибудь заговорить, Томпсон был весьма представительным, любознательным и быстро осваивался. Я чувствовал, что мне повезло получить в своё отделение пехотинца с таким потенциалом. Через несколько недель к Томпсону начала приходить почта. Когда это случилось, письма были адресованы штаб-сержанту Брайану Томпсону, а не рядовому 1-го класса.

- Эй, Томпсон, тебе письмо, но только оно для штаб-сержанта. Вы, новички, быстро продвигаетесь, - пошутил я, посчитав это ошибкой.

- Э-э... да, - нервно ответил он, - Я сказал нескольким своим друзьям, что я сержант, чтобы они думали, что я весь такой герой. Это просто шутка, хе-хе.

- Ну, я не думаю, что в армии над ней посмеются. У них есть правила почти на любой случай, так что и на это найдётся. Лучше скажи своим друзьям правду, пока не вляпался в неприятности.

Томпсон не ответил. Он лишь кивнул, заметив, что все парни смотрят на него, недоумевая, зачем он сказал своим друзьям с родины, что он не рядовой 1-го класса. Проходили недели, и всё новая почта приходила для штаб-сержанта Томпсона. В один из дней я закричал в шутку: "Почта для сержанта Томпсона!" и он тут же подошёл, как будто вполне свыкся со своим званием.

Лейтенант Петри что-то заподозрил и направил запрос в штаб батальона насчёт "рядового" Томпсона. На следующий день мы получили новость, что Томпсон действительно был штаб-сержантом. Поставленный перед фактом, Томпсон признался в своём притворстве и объяснил своё странное поведение.

- Я окончил школу унтер-офицеров с высоким баллом и получил повышение до штаб-сержанта. Во время второго этапа обучения на продвинутом курсе пехотной подготовке один завистливый ветеран, который заслужил звание унтера в поле, начал мне угрожать. Он пообещал узнать, в какое подразделение во Вьетнаме меня определят, и поклялся, что его друзья меня убьют. Я ему поверил, потому что я слышал, что у скороспелых унтеров малый срок жизни в бою, и иногда они погибают от рук своих же солдат. Я испугался. Так что, чтобы повысить свои шансы на выживание, я выдал себя за рядового 1-го класса, и надеялся приобрести какой-нибудь боевой опыт, прежде, чем меня разоблачат.

Все уставились на Томпсона в потрясении и гневе. Несмотря на то, что его маскарад можно было понять, он поступил неправильно. Его специально готовили, и платили ему, как штаб-сержанту, но он выполнял обязанности рядового и солдаты были возмущены. Даже я выстоял, будучи желторотым унтером, так что у него не было повода не сделать то же самое.

Лейтенант Петри справедливо рассудил, что потребуется много времени, прежде, чем Томпсон сумеет заслужить уважение остального взвода. Он разумно перевёл его в другое подразделение. Больше мы никогда не видели Томпсона, но этот эпизод стал для нас вечным напоминанием о том, сколь значительна задача заслужить признание.

На наше следующее задание нас отправили в горы близ долины А ШАу, обеспечивать безопасность огневой базы, которую как раз разбирали армейские сапёры. Вся наша рота должна была заполнить собой окружающие базу джунгли засадными группами по десять человек, чтобы не дать СВА обстреливать строительные бригады. Хоть это было короткое задание, на неделю или две, никто не хотел иметь каких-либо дел с долиной А Шау, потому что СВА по-прежнему представляли собой опасную силу в том районе.

Пока мы ждали отправки на задание, один джи-ай, который поклялся никогда больше не попадать в долину А Шау, пришёл в такое отчаяние, что решил устроить самострел. Используя М-16 прямой наводкой, он произвёл одиночный выстрел в мышцы голени. Как ни аккуратно был сделал выстрел, пуля оставила зияющую дыру, вырвав большой кусок плоти. Пока солдат корчился от боли, никто кроме медика не поспешил ему на помощь. Когда медик принялся за работу, остальные джи-ай отвернулись от того солдата, потому что нам его было не жаль. Нас тоже пугала долина А Шау, но лишь трус мог пасть так низко. Любой джи-ай не отказался бы убраться из поля и из армии тоже. Но цена была слишком высока. Стигмата от членовредительства преследовала бы его вечно.

Моя засадная команда получила задачу охранять участок построенного американцами шоссе 547, извивающейся грунтовой дороги, соединявшей Кэип-Игл, лагерь нашей дивизии с А Шау. Прилегающая к дороге местность являла собой смесь выровненных бульдозером склонов и густых джунглей на вершинах холмов. Мы проводили большую часть времени, спрятавшись в кустах, играли в карты, писали письма и отсыпались. Но хоть мы и не утруждались, но всё же не хотели чрезмерной расслабленностью давать СВА возможность подкрасться незаметно, так что мы прятались, поддерживая караульную службу 24 часа в сутки и следили за тишиной.

Наша бдительность окупилась, когда Элкон подал знак тревоги из-за какого-то шума в джунглях. Мы инстинктивно побросали всё и попрятались за камнями и брёвнами, готовясь к бою. После десятиминутного ожидания без событий, все расслабились и начали возвращаться на свои исходные места.

- Оставаться на местах! - скомандовал Элкон, - Они по-прежнему идут в нашу сторону.

Никто из остальных не слышал никакого шума, но мы всё равно ждали.

Жизнь в поле в течение длительных периодов в опасных для жизни условиях сделала всех зацикленными на выживании. Некоторые джи-ай, особенно восприимчивые к изменяющимся условиям обитания, развили фантастическую способность чуять опасность, полностью растворяясь в окружающей среде. Элкон обладал таким обостренным чутьём. Вскоре все услышали шум: хруст веток и шорох листьев. По мере того, как шум приближался к нашей позиции, каждый из нас снял оружие с предохранителя и приготовил гранаты. Мы уже видели, как всего в двухстах футах от нас качаются кусты и небольшие деревца.

- Ну вот, настал наш черёд сделать СВА сюрприз, - прошептал кто-то, - Они сейчас выйдут прямо на нас.

Внезапно Силиг встал, воздев руки к небу.

- Обезьяны! - простонал он, - Чёртовы обезьяны! Нас развели!

Мы оказались на пути стаи трёхфутовых горных обезьян, ищущих пропитания в джунглях. Они заметили нас и отступили к высоким деревьям быстрее, чем пришли. Если бы там действительно оказались враги, то только Элкон обратил бы на них внимания. После этого происшествия мы относились к дежурствам более серьёзно.

* * *

3 сентября 1969 года после длительного периода ухудшения здоровья, семидесятидевятилетний северовьетнамский лидер Хо Ши Мин скончался от сердечного приступа. Руководители американской внешней политики надеялись, что коммунистическая военная машина рухнет без него. Но революционный дух и память о Дядюшке Хо, напротив, стали для Северного Вьетнама идеей, вдохновляющей на ещё более решительные усилия к победе в войне.

"Я здесь уже семь месяцев, так что, думаю, это делает меня "старичком"

Глава 8

Бамбуковый блюз

15 октября 1969 года американское антивоенное движение достигло исторического размаха в день, который стал известен, как День Вьетнамского Моратория. В общенациональный протест включились сотни тысяч людей, которые настаивали на полном и немедленном выводе всех американских сил из Индокитая. Это был день колокольного звона и антивоенных речей, за которыми последовал вечер с зажжёнными свечами. Несмотря на это самое широкое выражение общественного неодобрения за всю историю США, оппоненты общественного движения указывали, что участники мероприятий представляли собой лишь малую часть населения Америки, таким образом утверждая, что протестующие были незначительным, хотя и голосистым меньшинством.

Чтобы ни говорили скептики, отношение джи-ай к событиям было смешанным. Некоторые принимали сторону протестующих, поддерживая любые усилия, направленные на прекращение войны, другие считали, что выступления против войны деморализуют. Северовьетнамское правительство в Ханое присоединилось к этим событиям, отправив письмо поддержки, которое было радостно встречено организаторами моратория. Это письмо заставило многих американцев задуматься, на чьей стороне стоят протестующие. Из-за растущего раскола в общенациональном согласии нам всё труднее становилось гордиться своей работой и видеть в ней смысл. Пожалуй, целью организаторов было закончить войну, даже если бы для этого пришлось разрушить Америку изнутри. Так или иначе, к тому дню 39000 американцев приобрели сомнительную честь погибнуть во Вьетнаме. Несмотря на мораторий, война продолжалась.

По окончании Индокитайской войны в 1954 году Женевские соглашения оставили Северный и Южный Вьетнам разделёнными демаркационной линией в пять миль шириной и сорок миль длиной вдоль 17-й параллели. СВА нарушала соглашения, постоянно пересекая ДМЗ (демилитаризованную зону). Однако, после осады базы американской морской пехоты в Кхесани в 1968 году, длительные американские бомбардировки хорошо развитой "тропы Хо Ши Мина" в соседнем Лаосе оставили ДМЗ почти свободной от организованного присутствия СВА. Таким образом, этот район стал идеальным местом, чтобы начать никсоновскую программу "вьетнамизации" с отвода 3-й дивизии морской пехоты и заменой её южновьетнамской 1-й дивизией АРВН. Чтобы помочь с проведением перестановки, подразделения 101-й дивизии были вызваны для охраны путей возможного проникновения противника и проведения разведывательных патрулирований. Май Лок, одна из самых северных деревень Южного Вьетнама должна была стать временным передовым командным пунктом.

Эту отдалённую гористую местность населяют аборигены, монтаньяры. Этот уникальный народ, который остальные вьетнамцы считали дикарями, вёл примитивный полукочевой образ жизни, охотясь на животных с помощью изготовленного вручную оружия вроде луков. По мере того, как война ширилась, и всё больше советников из числа американских сил специального назначения поддерживало их, способные монтаньяры знакомились во всеми видами ручного оружия и взрывчатки. Пожалуй, это позволяло аборигенам жить так близко к СВА и не оказаться стёртыми с лица земли. Однако, монтаньяры избегали занимать чью-либо сторону в войне и решили не присоединяться к программе вьетнамизации.

Мы прилетели в базовый лагерь Май Лок, набившись на борт самолёта Де Хэвиленд С-7А "Карибу", потому что крошечная посадочная полоса не могла принимать большие транспорты С-130. В Май Лок, ожидая вертолётов, которые должны были отвезти нас в наш новый оперативный район, мы смогли немного понаблюдать за монтаньярами. Женщины носили цветные саронги с обтягивающими блузками и тщательно намотанные платки на головах. Они также украшали себя кучами серебряных и медных браслетов. Мужчины почти не носили браслетов, но из одежды на них не было ничего, кроме набедренных повязок. Солдатам из американского лагеря монтаньяры представлялись честными, верными и дружелюбными, отчего их легко можно было полюбить. Однако, нам так никогда и не представилось возможности проверить, так ли это было на самом деле, потому что прежде, чем мы могли это узнать, десятки вертолётов слетелись, чтобы перевезти нас к следующей точке нашего маршрута.

Полёт на вертолёте предоставил нам хороший обзорный вид на Северный Вьетнам, находившийся всего в десяти милях от нас. Вражеская земля казалась заросшей свежими зелёными джунглями, тогда как территория Южного Вьетнама оставалась грязной, изъязвленной и коричневой, лишь с редкими клочками зелени. Самой примечательной деталью пейзажа в том районе была 700-футовая скала в форме пирамиды, известная под названием Куча Камней[32]. Это неуместное на вид украшение господствовало над плоской и равнинной в остальном местностью в бассейне реки Кам Ло. Когда-то эта территория считалась критически важным объектом военной недвижимости, поскольку содержала целый лабиринт природных пещер, идеальных для укрытия вражеских солдат и припасов. Однако наш оперативный район находился за Кучей Камней в гористой местности между Май Лок и заброшенной базой морской пехоты в Кхесани.

Мы приземлились в местности, за год то того превращённой в пыль бомбардировками Б-52. Остатки некогда буйных джунглей превратились в лоскутное одеяло из израненных деревьев, воронок от бомб и свежевыросшего подлеска. Свежая растительная жизнь наслаждалась сезоном муссонов, который как раз находился в полной силе, с постоянными дождями и редкими солнечными днями. Нас воротило от перспективы быть промокшими в течение долгого времени, но мы охотно променяли наш комфорт на положительную сторону муссонов: отсутствие насекомых.

Наша работа в ДМЗ не отличалась от работы в любом другом месте, где мы побывали: искать и уничтожать противника с помощью дневных патрулей и ночных засад. Как-то раз днём, прорубаясь сквозь слоновую траву, наш головной нашёл скелет солдата СВА. Плоть была дочиста съедена животными и насекомыми, оставившими только кости, каску, ремень и ботинки. Мы решили, что солдат был мёртв уже около шести месяцев, но всё равно доложили о находке, чтобы останки можно было учесть при подсчёте убитых.

Для многих из нас это был первый раз, когда им довелось увидеть человеческий скелет, так что мы прислонили кости ко пню и по очереди позировали для фото. Когда мы уходили из того места, один из солдат насадил череп на палку и унёс с собой. Поначалу мы считали череп хорошим амулетом, чтобы держать СВА подальше от нас, но когда мы просыпались утром и видели его перед собой, то у нас мороз продирал по коже. Кроме того, мы знали, что нам не захотелось бы, чтобы нашу голову отделили от туловища, вне зависимости от того, сколько времени мы уже были бы мертвы. Мы решили оставить череп. Кто-то поставил его на высокий валун, чтобы у черепа был хороший обзор на заросшую долину.

В течение пяти дней с тех пор, как мы прибыли в ДМЗ, мы не заметили ни единого вражеского солдата. Но это не значит, что у нас не было проблем. Наш рацион сократился, потому что плохая погода препятствовала снабжению. Чтобы нам снова не пришлось выживать на зубной пасте и корешках, как это было в долине А Шау, была внедрена жесткая программа нормирования. Чтобы ещё больше всё усложнить, несколько человек одолевала диарея. Моё состояние включало в себя не только солдатский понос, но и загадочные боли в яичках. В конце концов боль сделалась невыносимой и я решил рассказать от этом Доку Миэну.

- Когда у тебя последний раз была половая близость? - спросил он вполне серьёзно.

- Больше месяца назад, - ответил я честно, задумываясь, какая медицинская проблема у меня была, по его мнению, - Какая в этом вообще разница?

- Это означает, что у тебя не гонорея. Больше похоже на то, что у тебя перенапряжение яичек.

Это звучало нехорошо.

- Что? - задохнулся я.

- Единственное лекарство - это секс, но здесь тебе придётся ограничиться мастурбацией. Займись этим вечером. Ничего особенного, просто сделай дело. Утром ты себя будешь чувствовать лучше, и твои яйца вернутся в норму.

Прикалывается он, что ли?

- Я даже не знаю, Док, - пискнул я, - Всё это как-то странно выглядит.

Я ждал, что он сейчас расхохочется, но это не произошло.

- Не волнуйся, я слышал о таких случаях раньше, - ответил он со всей серьёзностью, - Только ты сам сможешь вернуть себя в строй.

Дискомфорт был таким сильным, что я решил последовать его предписанию для облегчения, но надо было быть внимательным. У пехотинцев был неписаный кодекс поведения относительно мастурбации. Все были в курсе и часто шутили на этот счёт, как будто бы мастурбация была обычным делом. Однако попасться было более чем постыдно, и многие джи-ай на этом опозорились.

Когда вечером настало, как мне казалось, подходящее время, я мысленно приготовил себя к заданию. "Доктор прописал", - думал я, чуть не смеясь. Если мастурбация сумеет разрешить мою проблему, мне это может даже понравиться. Я сделал дело так быстро, как только мог, но с удовольствием что-то не получилось. Наоборот, в момент эякуляции острая боль пронзила мне нижнюю часть живота. В то утро я не обратился к Доку, потому что решил, что неприятные ощущения были нормой для такого способа лечения. Однако, когда я сел для утреннего приёма пищи, в промежности у меня было очень дискомфортно. Не глядя, я почесал там и продолжал есть. Спустя несколько секунд и почесал ещё раз, но когда я поднял руку, пальцы были красными. Я вскочил и обнаружил, что вся промежность у меня промокла от крови, так что я немедленно стащил с себя штаны. Зеваки в ужасе начали отодвигаться подальше при виде крови, ритмично вытекающей из моего члена с каждым ударом сердца. Я упал на колени, будто моля о помощи, но не смог выдавить ни слова. Мой голос ослаб и исказился, а я сам начал отъезжать от потрясения.

Док Миэн вызвал медэвак и принялся за работу, чтобы остановить кровотечение. Поскольку не было никакой раны для бинтования, он начал наматывать бинт мне на член. Я смутно помню, как он просил кого-нибудь "подержать", пока он бинтует, но вместо помощи получил лишь ответы "только не я" и "я до этой штуки не дотронусь".

Док закончил наматывать бинт на ком размеров с лимон. Когда кровотечение, наконец, остановилось, бинт впитал в себя столько крови, что ко мне как будто подвесили свинцовый груз. Док прикрепил к моей рубашке медицинский ярлычок, где было крупно написано: "ОБИЛЬНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ ИЗ ПЕНИСА".

Если не знать, что за странный недуг меня одолел, ярлычок мог бы с тем же успехом гласить "Осталось жить один час".

Когда прибыл медэвак, я пребывал в таком оцепенении, что двоим бойцам пришлось сопроводить меня к зоне посадки. Некоторые парни похлопывали меня по спине, чтобы сказать то, что могло бы быть последним прощанием, считая, что с учётом моего состояния они могут меня уже не увидеть и не услышать. Мне определённо хотелось выбраться из поля - но не таким образом.

Я влез на борт медэвака и он тут же оторвался от земли. Я сидел, парализованный, чувствуя, что моя жизнь как будто вытекает сквозь пенис. Один из бортстрелков, заинтересовавшись отсутствием у меня видимых ранений, нагнулся прочитать ярлычок, чтобы понять, что со мной не так. Он прочёл ярлычок так, как будто бы там была написана бессмыслица, но затем, заметив пятна крови на моих штанах, понял, что надпись была правдой. Вместо того, чтобы посочувствовать, он связался с пилотами, полагая, что им будет забавно узнать про моё заболевание. Так и вышло, и все здорово посмеялись. Я разозлился. "У меня запущенный случай генитальной проказы", - сказал я со всей серьёзностью, давая понять, что это ужасно заразно. Поверили они мне или нет, я не знаю, но они держались на расстоянии и перестали хихикать.

Через десять минут мы приземлились у медпункта Май Лок, где команда докторов ждали меня, чтобы мной заняться. Когда я разделся они начали посмеиваться и отпускать шуточки насчёт моего состояния.

- Приятель, у тебя тут какой-то триппер, - сказал первый.

Все засмеялись.

- Что ты пытался сделать? - спросил второй доктор, - Мумифицировать свой член?

Новый взрыв смеха.

- Наверное, это первый мужчина, у которого менструальный цикл, - добавил третий.

Как я думаю сейчас, они просто скидывали напряжение в перерыве после обслуживания постоянного потока боевых ранений, но в ту минуту я не видел в их замечаниях ничего смешного. Не зная, какую медицинскую помощь эти клоуны собираются мне оказать, я нервно лёг на операционный стол.

Один из них аккуратно размотал бинт. Кровотечение прекратилось.

- Я думаю, что это пиявка заползла внутрь пениса и присосалась к уретре, - объявил первый доктор, а остальные кивнули в знак согласия, - Нам понадобится зонд, чтобы вытащить её.

- Там нет никакой пиявки! - закричал я, - Вы в меня ничего не засунете!

- А теперь расслабься, - сказал второй доктор, когда ассистент принёс инструменты, - Зонд - это может быть неприятно, но ты не пострадаешь.

- Чушь! - запротестовал я, - Вы, парни, просто тычете пальцем в небо с этой пиявкой. У меня эта проблема от мастурбации!

Они засмеялись над моим объявлением, дав мне время соскочить со стола и убежать. Двое ассистентов гнались за мной столько, сколько я осмелился пробежать без штанов. Я был схвачен за столовкой и возвращён докторам.

После того, как я объяснил все обстоятельства про мастурбацию, доктора ещё раз обдумали свой диагноз с пиявкой. Придя к выводу, что у меня какая-то другая проблема, они решили отправить меня в ближайший госпиталь. Чтобы предупредить дальнейшее кровотечение, они заново забинтовали мне пенис, но слегка переборщили с ватными шариками и более чем десятью футами марли.

- Мы спасители членов, - напевал один из них. По крайней мере, они не стали накладывать шину.

Меня доставили медэваком в 18-й мобильный хирургический госпиталь в Кванг Три, где меня встретила вывеска со словами: "90% ПАЦИЕНТОВ, ВХОДЯЩИХ СЮДА, ПОСТРАДАЛИ ОТ ОРУЖИЯ. ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ ОРУЖИЕ ПЕРЕД ЗДАНИЕМ".

Складской сержант запер мою М-16, рюкзак и снаряжение в конекс для ответственного хранения. Оттуда меня направили в амбулаторный пункт, где дюжина тыловиков явились на приём по разным поводам вроде заусенцев или порезов от бумаги. Я считал, что я в худшем состоянии, чем любой из них, так что я попросил клерка за стойкой поставить меня в начало очереди.

- У меня проблема, - сказал я, протягивая ему медицинский ярлычок.

- У всех проблемы, - ответил он, даже не взглянув, - Встаньте в очередь и ждите, пока вас вызовут.

- Но я правде болен, посмотрите на ярлычок.

- Да, - сказал он, прочитав, но не выразив никаких эмоций, - Сейчас кровь идёт?

- Я не знаю, там всё забинтовано.

- Встаньте в очередь, вас примут.

Я был слишком обескуражен, чтобы спорить, так что сел на скамейку с остальными, пришедшими на приём. Через несколько минут парень, сидевший рядом со мной, наклонился, чтобы прочитать мой ярлычок. Затем он посмотрел на мои запачканные кровью штаны и опасливо отодвинулся. Я чувствовал себя так, как будто застрял в бесконечном сериале, где все смеялись, игнорировали меня или держались на расстоянии. Очень хорошо, что я мог самостоятельно передвигаться, иначе я бы реально влип.

Прошло около пятнадцати минут, когда срочный вызов заставил докторов и медсестёр выбежать ко входу в госпиталь. Ввезли покрытого грязью пехотинца, лежащего лицом вниз на каталке. Медперсонал готовил его к операции прямо перед нами. Когда с джи-ай снимали одежду, он издал несколько мучительных стонов. Из-за того, что вокруг него толпились врачи, мне не было видно, что у него за ранение, но тяжёлый запах человеческих отходов жизнедеятельности не оставлял сомнений, что это ранение в живот. После того, как джи-ай подготовили и повезли в операционную, я его увидел. Двухфутовая бамбуковая щепка торчала из его ануса, словно копьё. Незадачливый джи-ай поскользнулся в грязи и упал, загнав палку себе в зад. Щепка вскрыла его внутренности, нарушив работу организма. И я ещё думал, что у меня проблемы.

Тот тыловик на скамейке, который ранее от меня отодвинулся, не испытывал сострадания к раненому пехотинцу и шутливо обратился ещё к одному солдату:

- Чувак, что это за госпиталь? - прошептал он, указав на меня, - Тут кровь из члена, там джи-ай на палке. Я надеюсь, мою воспалённую татушку хотя бы посмотрят.

Они оба засмеялись над нашими несчастьями, и тут я утратил самоконтроль.

- Ёбаные тыловые пидоры! - закричал я на них, - Вы тут даже понятие не имеете, каково там в джунглях! Какие трудности вам тут приходится выносить - смотреть одно и то же кино два вечера подряд?

Смутившись, они уловили мою мысль и умолкли.

Очередь из пациентов постепенно продвигалась, и наконец, я смог встретиться с врачом. Он не утруждался осмотром и даже не хотел выслушивать мою историю. Вместо этого он вручил мне баночку для анализа мочи. Я собрался наполнить баночку прямо в кабинете, но у него были другие пациенты, так что он меня отправил на улицу.

Я не был готов разматывать десятифутовый бинт перед ссальной трубой, чтобы весь мир смотрел на меня, так что я направился в ближайший сортир. Он был четырёхместный, и в нём сидели двое солдат. Поскольку я искал уединения, я шагал туда-сюда, поглядывая на них, чтобы они ушли. Они быстро закончили дела и вышли, но сперва проворчали что-то про "сортирную принцессу". Когда они ушли, я начал разматывать бинт, переживая, как бы не нассать в баночку кровью. Пока на полу росла куча марли, в сортир вошёл санитар из госпиталя. Напуганный, я быстро собрал бинт и отвернулся.

- Что-то не в порядке? - спросил он с любопытством.

- Д-да, - ответил я, поворачиваясь,- Ты не мог бы мне подсобить?

Санитар дёрнулся и отошёл на шаг назад.

- Что тебе нужно сделать? - спросил он, не зная, оставаться ему, или бежать.

- Мне надо сдать анализ мочи, но я боюсь снимать бинты. Ты мне не поможешь?

- Ладно, - сказал он, медленно опускаясь на колени и поглядывая наружу, - Только предупреди меня, если кто-нибудь сюда пойдёт. Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что мы тут занимаемся любовью.

Когда он закончил, я почувствовал себя неловко, осознавая, что к тому моменту уже три разных мужчины дотрагивались до моего пениса. Меня передёрнуло от мысли, что кому-то из них это могло понравиться.

- Спасибо за помощь, - вздохнул я, - А теперь ты не мог бы оставить меня в одиночестве?

- Ты прикалываешься? Я только что размотал целый фунт марли с пениса, который должен дать мочу для анализа. Теперь я должен на это посмотреть.

Я согласился и позволил ему остаться, подумав, что это может, и неплохо, если он будет стоять рядом на случай, если что-то пойдёт не так. Я держал баночку в одной руке, а свой пенис с другой, затем сделал глубокий вдох и выпустил струйку. Боли не было, а моча оказалась чистой. Я почувствовал такое облегчение, что продолжал наполнять баночку, пока не появились несколько маленьких кровавых комочков. Поскольку кровотечение вроде бы прекратилось, я не стал возиться с повторным бинтованием.

- Думаю, твоё дело сделано, - сказал санитар, кивнув.

- Не совсем, теперь мне надо посрать.

- В смысле, тебе нужен ещё и анализ кала?

- Нет... У меня понос!

- В таком случае, я удаляюсь.

Я отнёс образец мочи обратно к доктору, но он не позволил мне оставаться там, пока шёл анализ. Он разрешил мне снять мой дурацкий ярлычок. Ожидая, я попытался найти чистые штаны, но их нигде не оказалось. Все имеющиеся камуфляжные штаны были изодраны в лоскуты, потому что их срезали с раненых джи-ай. Через несколько минут меня вызвали обратно в кабинет врача.

- Ну что, Док? - спросил я, готовясь к худшему, - Что со мной?

- У тебя кровь в моче, - пожал он плечами, - Я не знаю, чем это вызвано, так что я тебя направляю в 95-й эвакуационный госпиталь в Да Нанг для дальнейшего обследования. Туда скоро полетит С-130. Я скажу клерку, чтобы он оформил тебе место на борту.

Неопределённость моего состояния уже начала меня беспокоить, но он, по крайней мере, не делал поспешных заключений, как врачи в медпункте Май Лок.

Возле госпиталя не было аэропортового терминала, так что я просто вышел с чёрного хода и прошёл по взлётной полосе к ожидающему самолёту. Сквозь открытую дверь я вошёл в самое унылое место, что я когда-либо видел. С-130 был полностью оснащённым летающим госпиталем, загруженным джи-ай на носилках и каталках. У некоторых были ампутированы конечности, у других они были в гипсе или толстых повязках. Многие были подключены к капельницам. Я попытался сесть подальше, стыдясь делить одно и то же место с солдатами, раненными в бою. Я лишь надеялся, что они никогда не узнают про моё ранение от мастурбации.

Мы приземлились на гигантской авиабазе в Да Нанг и больничный автобус доставил нас в 95-й эвакуационный госпиталь на 350 мест. Меня направили к доктору и я рассказал ему всю историю про понос, перенапряжение яичек, предписание дока Миэна о мастурбации и теорию о пиявке.

- Только идиот может дать совет мастурбировать, и только мудак ему последует, - проворчал доктор, глядя на меня, как на придурка, - Ни мастурбация, ни пиявки не могут вызвать кровотечение из пениса. Это больше похоже на опухоль в мочевом пузыре. Мы проведём сцинтиграфию[33], чтобы определить, где происходит кровотечение.

Сцинтиграфия началась с того, что я лёг на холодный мраморный стол, и радиоактивный раствор был введён мне в бедренную артерию. Когда раствор поступил в кровь, его распространение отслеживалось рентгеновскими лучами и отображалось на экране. Любая аномалия в движении была наиболее вероятным местом кровотечения. Однако, мой тест не выявил ничего, указывающего на нарушения кровотока.

Следующим тестом стало мануальное зондирование нижнего отдела кишечника через задний проход. Я предупредил доктора о своей диарее, так что он натянул на всю руку длинную резиновую перчатку, попытавшись пошутить, что не может воспользоваться своим говноупорным щитом, потому что сдал его в чистку. Я не засмеялся. Когда доктор был готов, я зажмурил глаза, раздвинул ягодицы и нагнулся. Проникновение ощущалось так, как будто он засунул мне в задницу весь кулак. Пока я привыкал к ковырянию и помешиванию в заду, он задел что-то чувствительное. Я взвыл от боли и рванулся вперёд, за пределы его досягаемости.

- Извиняюсь, - посочувствовал он, - Но я нашёл твою проблему.

- Что это? - хрюкнул я, пытаясь стянуть свою задницу до нормального размера.

- У тебя простатит. Это воспаление предстательной железы, обычно встречается у пожилых людей. По-видимому, твоя диарея и постоянные мочеиспускания обезводили организм, осложнив заболевание. Боль, которую ты испытал при мастурбации, связана с внутренним разрывом.

Это могло оказаться хорошей новостью!

- Я еду домой? - спросил я с надеждой.

- Нет, только не с этим, - рассмеялся он, - Но ты не выйдешь в поле ещё пару недель, чтобы вылечить простату и вернуть организм в нормальное состояние. Никакого лекарства нет, но тебе нельзя испытывать физические нагрузки. Тебе также нужно будет пить много жидкостей, вроде молока, сока или воды. Абсолютно никакого чая, кофе, газировки и пива.

Никакого пива. Вот засада.

На следующий день я возвратился в Кэмп-Эванс. Из ДМЗ пришли новости о том, что наша рота захватила огромный вражеский склад продовольствия, не сделав ни единого выстрела. На складе находилось более тонны сушёной рыбы, около двух тонн риса, несколько сотен банок с мясом и овощами. Казалось странным, что СВА оставили такой большой склад продовольствия без охраны. G-2 подозревало, что планировался крупный сбор вражеских войск, но СВА, должно быть, забыли, где они оставили еду или же охрана просто сбежала от страха. Если бы я был там, я бы беспокоился насчёт того, что если это и вправду был сбор войск, то СВА разозлятся из-за потери своих запасов еды и пойдут на что угодно, чтобы его вернуть. Но я заставил себя не переживать слишком сильно из-за проблем в поле. В конце концов, мне стоило подумать о предстоящих двух неделях пребывания в "мёртвых душах".

Я провёл большую часть своего периода выздоровления с Говардом Сайнером, которого перевели в штаб нашего батальона в Кэмп-Эвансе. Каждый вечер мы встречались, чтобы попить пива и пожить жизнью тыловиков. Конечно, проведя несколько месяцев в поле, Сайнер не был тыловиком, но я обратил внимание, что он уже не был прежним, уверенным в себе.

- Я на тебя смотрю уже два дня, - начал я, - И всё это время ты держишься как-то странно, как будто чем-то подавлен. Что с тобой такое?

- Сарж, - медленно ответил он, - Ты мне, наверное, не поверишь, но с тех пор, как ты вернулся, я понял, насколько мне не хватает моих друзей.

- Ты что, с ума с-сошёл? - пробормотал я, не веря ушам, - Или ты просто тупой? Чёрт, я на что угодно пошёл бы, лишь бы остаться в тылу.

- Да, я думаю, ты так и сделал бы, - ответил он, поглядывая в сторону гор, - но ненадолго. Через пару недель тебе захочется вернуться в джунгли, чтобы быть вместе с парнями, которые действительно что-то значат, с пехотой.

Поначалу я подумал, что Сайнер лишился рассудка, но потом я начал его понимать, пока он продолжал:

- Большинство тыловиков, с которыми я работаю - точно такие ничтожества, какими мы их представляли. Они смотрят на свою службу во Вьетнаме, как на надоевшую работу с девяти до пяти. Каждый вечер они напиваются, играют в карты, а затем жалуются, насколько несчастная у них жизнь. Они и понятия не имеют, насколько им повезло остаться здесь, в тылу, где безопасно. А когда я рассказывал им о настоящих тяготах в джунглях, они даже не хотели слушать. Пехотинцев связывают опасности и страдания, которые мы переносим. Тыловиков связывает только пиво, которое они вместе пьют.

Наверное, Сайнер попал в неудачную компанию. Так или иначе, его замечания удручали. По мере того, как проходили дни, Сайнер продолжал говорить о том, что бросит свою должность и вернётся в джунгли. Я по-прежнему считал эту идею полоумной, но мне бы очень хотелось снова видеть его рядом с нами.

Чтобы чем-нибудь занять себя, пока Сайнер был на работе, я решил зарегистрировать на себя китайский карабин СКС из того оружейного схрона, что я нашёл в долине А Шау. В течение четырёх месяцев винтовки были заперты в конексе, но когда специалист Симмонс, ротный клерк, открыл дверь, я был потрясён, обнаружив, что осталось всего восемь винтовок из 67.

- Что за хуйня, где все винтовки?! - завопил я.

Симмонсу было очень стыдно ответить мне.

- Пилоты вертолётов, которые перевозили оружие в Кэмп-Эванс, оставили себе половину, а командир батальона давал каждому, убывающему домой, пехотинцу или нет, разрешение взять одну, как сувенир с войны.

- Эти винтовки должны были хранится для солдат из джунглей! - взвыл я, - Как вы могли такое допустить? Вам положено быть тем самым человеком, который защищает здесь наши интересы!

- Я и в самом деле пытался, - простонал Симмонс, - но я один не могу остановить начальство.

Сайнер был прав: тыловые пидоры и в грош не ставили нас, пехоту. Я был не только разозлён, но и сильно задет.

- Я думаю, что если я хочу увезти домой военный трофей, то лучше всего взять одну прямо сейчас, пока её не получил бармен из клуба, - сказал я ему саркастически, выбирая СКС, - А теперь спрячьте все оставшиеся винтовки, и выдавайте их только бойцам из моего взвода. Это мы их нашли.

Симмонс согласился, повесив голову в смущении.

Днём я поймал попутку в Кэмп-Игл, где военные трофеи регистрировались у начальника военной полиции[34] всего района. Прежде, чем я вошёл к начальнику, ко мне подошёл тыловик, водитель грузовика, и спросил насчёт СКС.

- Привет, сержант, я тебе дам 100 долларов за винтовку.

- Нет, спасибо, - усмехнулся я, всё ещё злясь из-за розданных винтовок, - Я её нашёл и собираюсь оставить себе.

- Да ладно, сержант, ты же из пехоты, ты всегда сможешь найти другую. Я через несколько дней еду домой и круто было бы привезти что-нибудь с собой. Я тебе дам 200 долларов.

- Она не продаётся - особенно тем, кто ни разу не выходил в поле, - не отступил я, - Вражеская винтовка - трофей пехотинца. Трофей тыловика - пивная кружка.

Водитель был ошеломлён моим ответом и больше ничего не сказал.

После того, как регистрация закончилась, я почувствовал некоторое облегчение. Теперь единственным способом, каким тыловики могли увезти домой мою винтовку была перебивка номера, что представлялось маловероятным.

На следующий день мы с Сайнером были приятно удивлены, когда из поля вернулся Деннис Силиг. Его порекомендовали к повышению до сержанта, и он должен был появиться на контрольной комиссии. Как один из самых надёжных военнослужащих взвода, Силиг заслужил повышение.

Джи-ай обычно приезжали во Вьетнам рядовыми 1-го класса, и через несколько месяцев получали звание специалиста, что Сайнер и Силиг проделали с лёгкостью. Однако, чтобы продвинуться на командную должность сержанта, потенциальные кандидаты должны были пройти устный экзамен. Мы с Сайнером немедленно взялись за работу, помогая Силигу учиться. Сайнер легко справился с заданием, раздобыв в штабе батальона комплект экзаменационных вопросов. Он сказал недалёкому клерку, что ему нужен экземпляр, чтобы закончить повесть о полевых повышениях, которую он якобы пишет. Контрольные опросы включали в себя основы пехотной тактики, вызов артиллерийской поддержки, поддержание дисциплины среди подчинённых и другое. Это были ровно те самые темы, которые я проходил в школе унтер-офицеров, так несложно было предоставить Силигу ответы. Кроме того, Силиг уже несколько раз исполнял обязанности командира отделения под зорким оком взводного сержанта Уэйкфилда, который готовил Силига к повышению.

Силиг предстал перед комиссией и с блеском выдержал экзамен. Он, наверное, прошёл бы его и без нашей помощи, но наша поддержка добавила ему уверенности, чтобы сделать это с лёгкостью. Конечно, хитрость тоже помогла. Мы не праздновали повышение Силига, потому что единственной положительной стороной в его новом звании было повышение жалованья. Плохо было то, что теперь ему предстояло нести ответственность, ведя солдат в бой вместо того, чтобы следовать вместе с ними.

На следующее утро Силигу приказали вернуться в ДМЗ, так что мы с Сайнером пришли на вертолётную площадку проводить его. Ожидая, мы подшучивали насчёт его нового звания:

- Теперь вы с Викником оба старше меня по званию, - начал Сайнер, - как вы считаете, мне можно появляться вместе с вами в общественных местах?

- Ни в коему случае, - хихикнул Силиг, - Мы, унтеры, должны держаться вместе. Кроме того, я настоящий унтер. Я добыл своё звание упорным трудом, не то что Викник, один из этих скороспелых унтеров.

- Вот как? - вступил я, - Ты думаешь, что добыл звание упорным трудом? К твоему сведению, школа унтеров в Форг-Беннинге - это чистый ад от начала до конца. Куда труднее было не спать там на уроках, чем здесь в карауле.

Дружеская болтовня продолжалась, пока Силиг не взобрался на борт "Чинука". После того, как вертолёт с рёвом оторвался от земли, в глазах Сайнера блеснула грусть. Мы трое стали друзьями, и несмотря на то, что нам пришлось стерпеть пустоту, вызванную отъездом Силига, мы пытались держаться так, как будто это ничего не значило.

На следующий день я снова поехал в 18-й хирургический госпиталь в Кванг Три, чтобы забрать свою винтовку и прочее снаряжение, которые оставил там во время первого визита. Кванг Три находится в двадцати милях к северу от Кэмп-Эванса, и единственной связью между ними служит шоссе Куок-Ло 1. Поскольку не было назначено никаких рейсов на север, мне пришлось ехать автостопом. На всякий случай я одолжил винтовку М-16 и два патронташа. Всё это оказалось просто лишним грузом, потому что я быстро поймал джип с двумя джи-ай, которые ехали прямо в госпиталь.

Тридцатиминутная поездка пролегала через безлюдную ничейную территорию, с которой армия бульдозерами счистила всю растительность, чтобы лишить ВК возможности укрыться. Там не было ферм, деревень, деревьев и холмов. Единственными деталями пейзажа были клочковатые заросли кустов и мелкая река Кхе. Местность выглядела опустошённой, словно поверхность Марса.

В госпитале я забрал своё снаряжение, но поскольку ни одна машина не отправлялась на юг, я вышел к выезду с территории города Кванг Три, чтобы поймать попутку обратно в Кэмп-Эванс. Движение было необычно редким, но в конце концов меня подобрал морской пехотинец на автоцистерне. К сожалению, он ехал лишь до реки Кхе, чтобы наполнить цистерну, а затем вернуться в Кванг Три. Через десять минут пути машина остановилась на невысоком мосту через реку. Прежде, чем я успел выбраться из кабины, водитель попросил меня задержаться.

- Со мной обычно едет охранник, но сегодня он не пришёл. Ты не мог бы меня прикрыть, пока я наберу воду? Говорят, что тут снайперы стреляют по грузовикам.

- Конечно, - кивнул я, всё ещё надеясь, что он довезёт меня до Кэмп-Эванса, - Если с тобой всё равно никого нет, как насчёт подбросить меня на остаток пути? Никто не узнает.

- Извини, но мне надо привезти воду, чтобы офицеры могли принять душ. Они меня отымеют в жопу, если я опоздаю.

- Типичные тыловые пидоры, - пробубнил я себе под нос.

Водитель перебросил через перила толстый шланг, который с громким всплеском шлёпнулся в спокойную воду реки и начал набирать воду всасывающим насосом. Поскольку на конце шланга не было никакой сетки, я задумался, может ли он всосать какую-нибудь рыбу? За те двадцать минут, что он набирал воду, мимо проехал десяток машин, которые могли бы меня подобрать. Набор воды прошёл без происшествий, так что когда цистерна уехала, я продолжил свой путь в Кэмп-Эванс пешком. Американские машины не обращали на меня внимания, и я не мог понять, почему я не могу никого остановить. Я предположил, что из-за двух моих винтовок и лишних патронташей я выглядел достаточно угрожающе, чтобы проезжающие водители не осмеливались остановиться, хотя многие притормаживали, чтобы посмотреть. Крики "Ёбаные тыловые пидоры!" проезжающим машинам тоже вряд ли помогали.

Уже становилось поздно, и спускались сумерки, и без того редкое движение полностью прекратилось. Мрачная неподвижность вокруг напомнило мне саспенс-фильм "К северу через северо-запад"[35], где главный герой оказывается непонятно где, чтобы встретиться с человеком, которого не существует. Я стоял на дороге один, надеясь, что это и в самом деле так, и пытался не поддаваться панике.

Было достаточно скверно оказаться в десяти милях от ближайших дружественных позиций, но ещё хуже - никто не знал, что я там. Никто, кроме, пожалуй, ВК. Я представлял собой совершенно открытую и соблазнительную мишень. Я не мог продолжать свой путь, потому что после наступления темноты я мог встретить врагов также, как и американский патруль. Что ещё хуже, армия следила за показаниями нескольких акустических и сейсмических сенсоров на батарейках, чтобы предупредить передвижения противника в этой местности. Оказаться замеченным таким устройством означало вызвать на себя артиллерийский или миномётный огонь.

Можно было что-то видеть едва ли на милю вокруг, когда я послал к горизонту последний долгий взгляд, молящий материализовать грузовик. Ничего. Я начал искать естественные ложбинки, кусты, камни, любое место, где можно было бы спрятаться на ночь. Внезапно свет вдалеке привлёк мой взгляд. Это были фары джипа, мчащегося навстречу мне.

Я выбежал на середин у дороги, размахивая руками. Машина остановилась в трёхстах футах от меня. Сквозь свет фар я мог с трудом разглядеть контуры двух сидящий в джипе человек. Это должны были быть джи-ай, потому что у ВК обычно не на чем ездить, но с такого расстояния меня трудно было опознать, как товарища и американца. По их мнению, я мог оказаться джи-ай в самоволке, ВК или сошедшим с ума АРВНовцем. Когда я направился к машине, они отъехали назад. Когда я остановился, они тоже остановились. Тогда я побежал к ним, а они поехали задом всё быстрее и быстрее. Я закричал, но они не слышали меня из-за шума мотора. Тут я вспомнил про сигнальную ракету у меня в рюкзаке. Когда я запустил её в небо, джип пополз вперёд, пока они не смогли опознать во мне джи-ай. Наконец, они подъехали, чтобы дать мне сесть в машину. Я едва выкрутился. Если бы эти солдаты не проезжали там, мне бы предстояло провести интересную ночь одному посреди неизвестности (предполагая, что я её пережил бы, чтобы потом рассказать о ней).

Несколько дней спустя доктор в медпункте объявил, что моя простата полностью вылечилась и отпустил меня на полевую службу. Я успел так привыкнуть к безопасности в тылу, что пришлось мысленно подготовить себя к отправке в джунгли. Но даже так, всё равно было приятно знать, что я просачковал 21 день, по-видимому, это рекорд для солдата с кровоточащим пенисом.

Рано следующим утром я вышел на вертолётную площадку, чтобы поймать "Чинук", летящий в ДМЗ. Там уже ждал новичок, рядовой 1-го класса Бернсон. Я небрежно кивнул ему, усевшись на штабель пайков. Я чувствовал, что он разглядывает меня, но когда я обернулся и посмотрел в его сторону, он отвернулся и сделал вид, что возится со снаряжением.

- Чёртов желторотик, - прошептал я, покачав головой.

Бернсон выглядел не к месту. Он был слегка полноват, с кудрявыми волосами, носил очки и его новенький камуфляж ещё пах средством от моли. Он больше походил на библиотекаря, чем на пехотинца. Однако глуповатый вид Бернсона напомнил мне о моём собственном прибытии в поле, до усрачки перепуганным и не понимающим, как кто-то может прожить целый год в джунглях. Я снова почувствовал на себе его взгляд.

- Волнуешься? - спросил я, аккуратно подтягивая шнурки на ботинках.

- Не то слово, - ответил он, испытывая облегчение, что я его заметил, не отрицая его существования, - Ты уже давно здесь? Ты уже ветеран... я имею в виду "старичок"?

- Я здесь уже семь месяцев, - ответил я, рассматривая горизонт, - так что, думаю, это делает меня "старичком".

- И каково там... в джунглях? Я имею в виду... трудно там выживать? Я слышал столько разных историй, что даже не знаю, чему и верить.

Я не знал, что сказать. Никто меня никогда об этом не спрашивал. Я просто полагал, что новички сами разбираются и, если они внимательно смотрят и учатся, то становятся "старичками", как я. Но в голосе Бернсона звучала такое уныние, что я почувствовал себя обязанным рассказать ему то, что я узнал о войне.

- Вот как я это вижу, - неторопливо начал я, - Пехотинец во Вьетнаме ведёт три войны. Первая - война против матушки-природы. В сухой сезон днём тут так жарко, что мы едва можем пошевелиться, чтобы не схватить тепловой удар, а по ночам ты тратим силы на вглядывание в темноту, отбиваясь от туч москитов. Во время муссонных дождей холодно, потому что мы все постоянно мокрые, и мы шлёпаем по грязным канавам, рисовым полям и дождевым лесам. Из-за плохой погоды задерживается наше снабжение, и нам не хватает еды и почты.

- А что насчёт врагов? - спросил он, жаждая информации, - В этом смысле всё насколько плохо? Много там боёв?

Я засмеялся про себя, вспоминая, насколько редко мы по-настоящему сталкивались с противником. Я зачерпнул горсть камешков и просыпал их между пальцев, прежде чем снова заговорить.

- Вот вторая война, - сказал я, подбрасывая камешек, - За мои семь месяцев мы встречались с гуками всего восемь или девять раз. Это может показаться немного, но само нахождение в поле - уже битва, в первую очередь потому, что мы постоянно в опасности. Тяжело постоянно знать, что рядом есть кто-то, кто намерен тебя убить. И хотя мы обычно берём верх, как в тот раз, когда мы выбили дерьмо из СВА на Гамбургер-Хилл, однако всё равно в том бою мы потеряли больше пятидесяти парней. Но это было полгода назад, и с тех пор гуки больше не вступали с нами в бой лицом к лицу. Вместо этого они изучают наши привычки и наносят удар, когда имеют преимущество, из засады или с помощью ловушек.

- Боже, - простонал Бернсон, закатив глаза, - Как вам удаётся так сделать, чтобы вас не убило и не ранило? Должен быть какой-то секрет для выживания.

- Можно стать "мёртвой душой", как я, - сказал я, ухмыляясь, - Но если серьёзно, ключ к тому, чтобы остаться в живых - здравый смысл и бдительность. Всё очень просто. Ты должен думать о последствиях каждого своего шага. Беда приходит быстро, если делаешь глупость или не уделяешь внимания мелочам. Это означает, что надо смотреть куда ты наступаешь, садишься, где спишь и даже куда срёшь. Расслабляться нельзя - у пехотинца рабочий день 24 часа в сутки в роли охотника и добычи. Стоит нам зазеваться - и вот тут-то гуки скорее всего и нападут.

- Ты сказал, что есть три войны, - сказал Бернсон вопросительно, - Что может быть хуже, чем погода и враги?

- Третья война - самая скверная, - проворчал я злобно, - Это война между лайферами и солдатами. Цель солдата - добраться до дома живым. Цель лайфера - выиграть войну, не глядя, кого при этом прихлопнут. Лайферы любят войну за ту власть, которую она им даёт над человеческими жизнями. Я встречал среди них лишь немного хороших людей, а остальные - высокомерные засранцы, которые редко понимают то, что чувствуют бойцы. Конечно, лайферы тоже выходят в джунгли, но они обычно не ходят в разведку и на посты прослушивания, никогда не идут головными и не носят пулемёт, а вся караульная служба для них - радиоконтроль из безопасного места на командном пункте.

По-видимому, я рассказал Бернсону слишком много и слишком быстро. Он выглядел ещё более подавленным, чем раньше. Я лишь хотел подготовить его, а не взорвать ему мозг.

- Всё, что ты мне рассказал, звучит очень скверно, - пожаловался он, - А что-нибудь хорошее тут вообще есть?

Я вытер руки об заднюю часть штанов, прежде чем ответить на его вопрос.

- В пребывании во Вьетнаме есть только одна хорошая вещь. Это тот день, когда ты сядешь на Птицу Свободы, чтобы улететь домой. Но это долгий год, и единственный способ попасть домой - отслужить своё время. Большинство солдат возвращаются домой без единой царапины. Парни, которые вляпались, чаще всего сделали какую-нибудь глупость, например, послушали лайфера. Но не переживай, с тобой всё будет в порядке. У нас полно хороших парней, и все друг друга прикрывают. Чёрт, в самом скором времени ты сам будешь учить новичков выживать.

На площадку приземлился "Чинук" и мы влезли на борт. Часовой полёт в ДМЗ казался роковым, но мне всегда так казалось при возвращении в поле. Мы приземлились в базовом лагере Май Лок и разошлись по двум вертолётам снабжения, отправляющимся к посадочной зоне нашей роты. Слик, на котором летел я, приземлился первым. После того, как выгрузили припасы, мы с Силигом и ещё двое джи-ай аккуратно погрузили мешок с телом мёртвого джи-ай. Я посмотрел на мешок с тяжёлым чувством.

- Кто там в мешке? - спросил я Силига, зная, что на самом деле это не важно.

- Ты его не знаешь, - ответил он спокойно, - Это был новичок, который ночью вышел за периметр посрать, но не потрудился никого предупредить. В темноте он заблудился и начал метаться перед одной из наших позиций. Наши парни решили, что это ВК и подстрелили его.

- Что с тем, кто стрелял?

- Ничего хорошего. Вся рота была в шоке. Дружественный огонь - отстойный способ умереть.

После того, как приземлился второй вертолёт, джи-ай собрались вокруг зоны посадки, чтобы помочь с разгрузкой. Затем стряслось несчастье. Когда вертолёт оторвался от земли, из-за неисправности он наклонился вбок, зацепив дерево. Лопасть винта оторвалась и отлетела в толпу, словно огромный меч, убив на месте шестерых джи-ай. Одним из них был Док Миэн. Его разрубило надвое. Рядом с Миэном лежали несколько других джи-ай, встретивших ту же страшную участь. Среди них был и рядовой 1-го класса Бернсон. Меня охватил мрачный холод. Смерти были ужасны сами по себе, но было просто невообразимо, что мои советы Бернсону относительно выживания должны были включать в себя нелепые происшествия.

Достаточно скверно для джи-ай было погибнуть от рук неприятеля, но когда мы убивали друг друга, особенно по несколько дней подряд, с этим трудно было смириться. По мере того, как распространялась скверная новость, парни стонали и вопили над бессмысленной гибелью. Несколько человек побросали оружие на землю с криками: "Мы уходим! Нахуй войну!" К ним присоединились другие, но бунт быстро перешёл из злобы в уныние, когда несколько джи-ай открыто расплакались. Командиры взводов вышли, чтобы это пресечь, но капитан Хартвелл, пренебрегая официальным армейскими порядками, дал нам время оплакать погибших. Это был первый выплеск наших эмоций, и мы смогли излить многие месяцы подавляемой злобы.

Наш "мятеж" длился не более часа. Мы восстали, а затем постепенно вернулись в свои подразделения. Один из солдат подвёл итог, спокойно проворчав: "Нахуй. Это неважно". Мы знали, что не смогли бы изменить ничего, позволив себе роскошь сострадания. В жестоком мире войны мы больше узнали о смерти, чем о жизни, так что единственное, что нам оставалось - стать ещё бесчувственней и двигаться вперёд.

Когда я вернулся в свой взвод, то обнаружил, что у нас новый командир взвода, 2-й лейтенант Александер Крамер. Но прежде, чем я с ним встретился, Силиг отвёл меня в сторонку, чтобы предупредить об эксцентричном поведении Крамера.

- Не стоит полагаться на нового лейтенанта, - начал Силиг, заметно озабоченный, - Он полудурок, и не переставая болтает насчёт того, чтобы убивать гуков. Первое, что он сделал - поставил пулемёт на пост прослушивания, чтобы "преподнести врагу сюрприз". Ему и дела не было, что на пост прослушивания полагается ставить стрелков для раннего предупреждения, он хотел устроить наступление.

- Какого чёрта, где Уэйкфилд? - спросил я, раздосадованный безрассудством Крамера, - Он должен был пресечь подобное дерьмо.

- Уэйкфилд занят тем, что подлизывается и не гонит волну. Кроме того, Крамер - реальная проблема. Он попытался устроить разведку боем на слишком большом участке местности в густых зарослях. Два человека заблудились и потерялись примерно на час. Они были в изрядном шоке, когда мы их наконец нашли, но Крамер на этот случай просто не обратил внимания.

- Я просто не понимаю, почему у офицеров-новичков такое раздутое эго, - сказал я сердито, покачивая головой, - Они себя преподносят, как военных авторитетов ещё до того, как побывают на войне и не слушают советов тех, кто уже воевал. Никого нельзя подвергать опасности из-за какого-то ганг-хо лайфера. Пришло время прекратить это дерьмо.

Силиг кивнул в знак согласия, и я пошёл на встречу с нашим новым командиром взвода.

Лейтенант Крамер жестом указал мне подождать, пока он говорит по рации. На первый взгляд он казался обыкновенным парнем, лет двадцати пяти, среднего сложения. Наблюдая за ним во время разговора, я обратил внимание на его не вполне обычный вид. Он напомнил мне героя комиксов Пигпена[36], растрёпанного и грязного с ног до головы. Но Крамер был не просто грязным, как мы все, он был весь заляпан от падений в грязь. Шнурки на обоих ботинках были развязаны и чрезмерно длинный ремень на штанах свободно висел. Паста от протекающей шариковой ручки нашла себе путь с его рук на его щёку. Его неряшливый вид дополняло то, что он постоянно чесал себе голову.

Когда Крамер закончил разговор по рации, он сделал два шага ко мне, зацепился за лиану и упал лицом вниз. Вместо того, чтобы встать там же, где упал, он прополз к небольшому деревцу, чтобы подняться. Он небрежно отряхнулся, как будто его вид и неуклюжесть были обычным делом. Несмотря на то, что я собирался составить своё собственное мнение о лейтенанте Крамере, первое впечатление заставило меня согласиться с предупреждениями Силига о его некомпетентности. Я не понимал, как такой недотёпа вообще окончил школу кандидатов в офицеры.

- Я так понимаю, что вы самый старший унтер-офицер во взводе, - сказал он, пожав мне руку, - Почему в таком случае вы не стали взводным сержантом?

- Мне нравится быть командиром отделения, - ответил я прямо, - Так я всегда знаю, кому могу доверять.

- Это похвально, но единственный путь к тому, чтобы вас выдвинули на повышение - приобретать дополнительные командные навыки в свой послужной список.

- Оставьте это для кого-нибудь ещё, лейтенант. Единственное место, куда я хочу выдвинуться - это Коннектикут.

- А, домой, - вздохнул он с тоской, - Я уверен, что вы слышали о Рино, штат Невада. Это мой родной город. Я хочу, чтобы все называли меня Рино, потому что это мой позывной, к тому же это хорошее прозвище. Я удивлён, почему вы, парни, не даёте друг другу прозвища. Это просто неправильно. Когда я познакомлюсь с вами поближе, я придумаю для некоторых прозвище, подходящие их характеру.

- Лейтенант, - прервал я его, пытаясь прекратить его болтовню.

- Рино, - выпалил он в ответ, - Называйте меня Рино.

- Ни за что, сэр, - ответил я сердито, - Назначать солдатам клички - всё равно что лишать их личности. У некоторых парней есть прозвища, данные им их товарищами, а не выдуманные лейтенантом-новичком.

- Если таким образом вы пытаетесь напомнить мне насчёт того, что я новичок, то можете оставить своё мнение при себе, - недовольно сказал он, тут же сменив предмет разговора, - Я не хочу, чтобы наши отношения начинались "не с той ноги", так что прозвища мы пока оставим. Вместо я этого я хочу, чтобы вы узнали, каким образом я намерен нанести СВА максимальный урон, физический или психологический. Первое, что нам надо сделать - вступить с противником в крупный бой. Не в какую-то там захудалую перестрелку или засаду, а близкий бой врукопашную. Видите ли, я обладаю чёрным поясом по карате, чтобы позволяет мне убить человека голыми руками.

- Лейтенант! - чуть не закричал я, потрясённый его немыслимыми словами, - Вы хоть думаете, что вы говорите? Вы понимаете, насколько безумно это звучит?

- Подождите, дослушайте меня, - продолжал он возбуждённо, - Каждый раз, когда мы убьём несколько гуков, мы засунем им каждому в рот одну из этих визитных карт.

Крамер протянул мне карточную колоду из одних пиковых тузов, с напечатанными словами "Торговцы смертью, рота А, рейдеры Рино. Уничтожение СВА и ВК, круглосуточно".

Этот человек был ёбнутым на голову. Никакого сомнения. Я был слишком ошеломлён, чтобы ответить. Ни один офицер во всей армии не мог быть таким мудаком, как лейтенант Крамер. Я мог надеяться лишь на то, что он просто пытался произвести на меня впечатление. Чёрный пояс по карате? Визитные карточки для убитых? Это была лишь вершина айсберга его немыслимых идей.

- Гуки редко нападают на патрули силами взвода, - продолжал он, - потому что они знают, что им надерут зад. Поэтому мы разделимся на разведгруппы по шесть человек, чтобы распределиться по более обширной местности. Так у нас будет больше шансов поймать в засаду СВА и запросто добыть несколько убитых.

- Запросто добыть? Я думал, что уже видел и слышал всё. Крамер должен был быть одним из величайших придурков на свете. Не оставалось возможности дальше сидеть и слушать его бред.

- Лейтенант Крамер, - начал я твёрдо, пытаясь сохранять спокойствие, - есть несколько вещей, которых вы, по-видимому, не понимаете. Первое - мы не можем и не будем менять наши имена, чтобы удовлетворить ваше увлечение прозвищами. Это просто неудобно. Все и так уже знают, кто есть кто, вы единственный, кто этого не знает. Второе - здесь нет такого слова, как "запросто добыть". У гуков есть винтовки и пули, как и у нас, и они не собираются умирать за свою страну без боя. И как только вы в первый раз попытаетесь применить против противника карате, нам придётся отправить вас домой в мешке. Здесь не учебные манёвры и мы не снимаемся в кино. Мы имеем дело с реальной жизнью и смертью. Это не игра!

Закончив, я просто остался стоять, глядя ему в глаза.

Крамер вздёрнул голову со смущенным взглядом.

- Мне не нравится ваше отношение к службе, сержант. Должен ли я напомнить вам, что вы обращаетесь к дипломированному офицеру Вооружённых Сил США?

- Неважно, к кому я обращаюсь, - ответил я неприязненно, - Вы, лайферы, все одинаковые. В этот раз мне хотелось бы, чтобы вы, вояки, слушали нас, солдат. Мы и есть те самые, кто добывает для вас драгоценную статистику.

Крамер ничего не сказал. В этом не было нужды. Выражение его лица подсказало мне, что мы испытывали друг к другу одинаковое недоверие. Это единственное, что у нас было общего.

- Прежде, чем вы приметесь за дело, - продолжил я, - избавьтесь от этой дурацкой колоды с тузами. Если мы начнём оставлять их на мёртвых телах, гуки начнут делать что-нибудь ещё похуже с телами джи-ай. В другом районе Вьетнама всё это превратилось в соревнование по истязаниям. Мы отрезали ухо, а они отрезали член. И этому не было конца.

Лейтенант Крамер начинал раздражаться, но мне до этого не было дела. Ему требовалось обучение, и было ясно видно, что никто ещё не выступил вперёд, чтобы это сделать.

- И ещё одно, - сказал я упрямо, - Эти команды по шесть человек - просто отделения смертников. До Северного Вьетнама отсюда меньше десяти миль, а это означает множество гуков, прямо здесь и рядом с нами. Небольшое вражеское подразделение может разнести нашу команду из шести человек. Вы предлагаете нам проводить то, что делают команды ДРП - дальние разведывательные патрули - но их специально готовят для такого рода задач.

- Довольно, Викник! - наконец закричал Крамер, - Я отдаю приказы! Я определяю тактику! Если вы считаете, что став старослужащим вы получили право командовать взводом, то мой стиль военной дисциплины покажется вам очень суровым. Я не позволю бунтарям подрывать мой авторитет. Я достаточно ясно выражаюсь?

- Как я уже говорил ранее, вы все одинаковые. Вы можете добиться того, что вас убьют, если вам этого хочется, но я не собираюсь допускать, что кого-то из личного состава убьют из-за ваших нелепых идей. Я любой ценой добиваться, чтобы мы все уцелели - даже если это означает уехать отсюда рядовым.

Я знал, что мои слова навсегда испортят наши отношения, возможно даже, поставят нас в опасное положение. Но я должен был попытаться пробудить Крамера к реальности войны ради спасения солдат под его началом.

На следующий день я был не удивлён, когда Крамер проигнорировал мои возражения против разделения на команды по шесть человек для засад и разведки. Меня Крамер включил в свою группу. Возможно, он хотел держать меня под присмотром, но я надеялся, что он хотел видеть меня рядом из-за моего опыта.

Мы не разговаривали друг с другом где-то два дня, отчего солдаты начали тревожиться. Наконец, Крамер нарушил молчание, когда мы нашли дыру в земле, которая могла оказаться устьем вражеского туннеля.

- Сержант Викник, - заговорил он, глядя на меня с хитрой ухмылкой, - поскольку вы самого маленького роста из всех, я думаю, что вы должны обследовать нору.

- Нет, спасибо, - ответил я холодно, как будто он говорил о чем-то не имеющем значения.

- Это будет нетрудно. Мы привяжем вам к ноге верёвку, так что ваше тело можно будет вытащить, если с вами там что-нибудь случится.

- Я туда не полезу, - настаивал я, - В армии есть специально обученные подразделения для обследования туннелей, и никто из нас такой подготовкой не обладает. Мы даже не знаем, что там искать.

- Вы военнослужащий самой подготовленной армии мира, -выпалил Крамер, разъярённый моим неподчинением на виду у солдат, - Вы должны быть способны выполнить любое назначенное вам задание.

Я не ответил Крамеру. У нас началась игра в гляделки, которая продолжалась до тех пор, пока один новичок, рядовой 1-го класса Дейгл, не прервал её, вызвавшись выполнить задание. Крамер с неохотой согласился.

Мы вооружили Дейгла пистолетом 45-го калибра, фонариком и привязали ему к ноге верёвку. Он заполз в нору и прополз вглубь футов на двадцать, когда мы услышали приглушённый грохот нескольких пистолетных выстрелов. Прежде, чем мы успели потянуть за верёвку, Дейгл вылетел из норы, словно из пушки. Он стоял, трясясь, как будто увидел привидение. Оказалось, что Дейгл страдал клаустрофобией, но слишком стеснялся в этом признаться. Он вызвался лезть в туннель лишь для того, чтобы прекратить моё противостояние с Крамером.

Туннель оказался бомбоубежищем СВА. Оказавшись внутри, Дейгл столкнулся нос к носу с большой змеёй, которая, должно быть, провалилась туда за несколько дней до того. Когда змея двинулась к Дейглу, он разрядил в неё свой 45-й. Дейгл был так напуган, что даже не помнил, как он развернулся, чтобы выскочить наружу. Поскольку никто больше не хотел лезть в нору, и мы не были уверены, что змея убита, мы бросили внутрь гранату, чтобы поставить в этом деле точку.

Эпизод со змеёй совершенно выбил Дейгла из колеи, превратив его в психическую развалину. Единственное, о чём он после этого случая говорил- о том, как выбраться из пехоты. Несколько дней он доставал Крамера насчёт его перевода в другое место, но Крамер не дал согласия даже назначить ему краткий отдых в тылу. Мы были уверены, что Дейгл лишился рассудка, когда он начал фантазировать о том, чтобы ранить самого себя или нарочно заблудиться, чтобы попытать счастья в плену у СВА. В конце концов Дейгл прекратил свою полоумную болтовню, договорившись с Крамером, который, к нашему удивлению, согласился отослать Дейгла в Кэмп-Эванс. Когда на следующий день прилетел вертолёт снабжения, Дейгл попрощался с нами, как будто уезжал навсегда. Мы и не подозревали, что он уезжает насовсем.

После того, как вертолёт улетел, Крамер громко хихикнул:

- Этот Дейгл такой придурок, - похвалился он, когда мы все собрались вокруг, - Я ему сказал, что единственный способ выбраться из пехоты - записаться ещё на два года службы. Так что теперь он встретится с офицером по вопросам сверхсрочной службы, а мне доплатят, если его примут.

Мы были потрясены, не ожидая, что кто-то мог так низко пасть.

- Что мы такого сделали, чтобы заслужить такого командира, как вы? - спросил я, а остальные кивнули в знак согласия, - У Дейгла с головой было не в порядке, а вы им воспользовались.

- Ну и что такого? - спросил Крамер, искренне не понимая, почему мы не разделяем его радости, - От него всё равно толку не было. Этот парень свихнулся.

Солдаты смотрели на Крамера, как на врага. Именно тогда я пришёл к мысли каким-то образом до окончания своей службы найти способ устранить его. Такие мерзавцы, как Крамер, не заслуживали права командовать.

В течение нескольких следующий дней мы старательно следовали по горной тропе в поисках места для засады с путями отступления. Тропа извивалась во все стороны и иногда проходила через небольшие поляны, идеальные для вражеских наблюдателей, чтобы отметить себе наши передвижения. К нашему удивлению, мы нашли несколько предметов американского военного снаряжения, небрежно спрятанных в кустах у тропы. Не зная, были ли они брошены отступающими джи-ай или положены СВА, мы их избегали из страха перед минами-ловушками.

Наконец, мы нашли место, дающее нам хороший обзор на тропу в обе стороны, и, при необходимости, у нас имелся путь к отступлению вниз по склону. Технически, у нас было хорошее место для засады. Проблема заключалась в погоде. Начались дожди и туманы, что заставляло нас быть особенно бдительными из-за постоянного шума дождя, скрывавшего остальные звуки. После наступления темноты с шумом было ещё хуже. Мы не узнали бы от приближении врага, если бы только он сам на нас не наткнулся. Подобные условия стоили нам долгих нервных часов. К счастью, СВА так и не показались.

На третье утро проглянуло солнце, согрев воздух и обсушив нас. Мы как раз закончили утренний приём пищи, когда звуки шуршащих листьев и ломающихся веток привлекли наше внимание. Шум доносился из небольшой ложбинки под нами. Мы быстро заняли боевые позиции и сосредоточили внимание на зарослях, высматривая признаки движения.

- СВА любят такие ложбинки, - прошептал Крамер со знанием дела, - Там, наверное, окапывается целый взвод.

- По-моему, это больше похоже на обезьян, - небрежно заметил я.

- Обезьян? - переспросил Крамер, повертев головой, - Вы с ума сошли? Никакое дикое животное не может производить такой шум.

- Месяц назад стая обезьян рыскала рядом с нашими позициями и звук был точно такой же.

- Не порите чушь, - отрезал Крамер, упорно пытаясь доказать свою осведомлённость, - Этот шум исходит от гуков. Я вызываю авиаудар.

Крамер связался с передовым авианаводчиком, который отказался подтвердить авиаудар из-за шума в деревьях. Вместо этого Крамеру пришлось ограничиться артиллерийским обстрелом. Запрос на огневую поддержку оказался на удивление точным. Батарее потребовалось всего два залпа, чтобы накрыть цель. Когда взорвались первые снаряды, из зоны обстрела послышались душераздирающие вопли и странное завывание. Крамер был вне себя от восторга. Он, должно быть, думал, что разносит целую дивизию СВА, потому что он вопил в рацию: "Огонь на поражение! Огонь на поражение!"

И действительно, пока продолжался обстрел, стайка обезьян выскочила из-за деревьев рядом в нашей позицией. Мы лишь покачали головами. Осознавая свою ошибку, Крамер скомандовал прекратить огонь. Командир артиллеристов запросил причину внезапной остановки, но Крамер побоялся сказать правду. Он сказал, что силы СВА, по-видимому, покинули место после первых залпов. Капитан Хартвелл, который следил за нашими переговорами, приказал нам проверить зону поражения на предмет тел. Мы даже не потрудились.

- Я вам говорил, - сказал я злорадно, - Время от времени отдавайте должное тому, что мы столько прослужили.

Крамер сидел, жалкий и растерянный, и не слушал моих замечаний.

Днём мы вышли на вершину холма, предоставляющую хороший обзор на тропу, зигзагами вьющуюся по долине внизу. У нас появилась возможность задействовать наш собственный способ наблюдения за тропой. Каждый из нас по очереди внимательно осматривал местность в бинокль. Через несколько часов один из солдат заметил одиночного СВА, сидящего вдали возле дерева. Он находился слишком далеко, чтобы достать его из винтовки, так что Крамер запросил ганшип "Кобра". Пилоты вертолётов, по-видимому, любили вызовы типа "Гук в чистом поле", потому что вертолёт появился считанные минуты спустя.

Крамер словами навёл ганшип на то место, где мы в последний раз видели вражеского солдата. Когда СВА выскочил из своего укрытия, пилот разнёс его на куски.

- Теперь ничто не остановит нас, - гордо провозгласил Крамер, - Мы накормим гуков свинцом!

- Накормим свинцом? - прошептал Фредди Шоу, не веря себе, - Это он серьёзно?

Мы по-прежнему задавались вопросом, за что наш взвод был проклят лейтенантом Крамером. Если кто-то из нас верил в злых духов, то события дня стали скверным знамением - это был Хэллоуин.

В первые дни ноября 38-дневная переброска морской пехоты завершилась, и ответственность за ДМЗ перешла к 1-й южновьетнамской дивизии . Соответственно, подразделения 101-й начали операцию по выводу, готовясь к следующему заданию.

"Скажи-ка мне, сколько женщин и детей ты убил в Ми Лай?"

Глава 10

Отпуск на Гавайях

Во Вьетнаме военнослужащие получали недельный отпуск, прослужив шесть месяцев - если им удавалось столько прожить. Эти семь дней назывались ОВ - "отдых и восстановление". Для пехотинца ОВ был важнейшей передышкой. Мы могли выбрать одно из восьми экзотических мест: Бангкок, Гонконг, Гонолулу, Манила, Сингапур, Тайпей, Токио или австралийский Сидней.

Я сразу выбрал Гавайи, потому что я знал тамошнюю валюту и язык. Мне также хотелось понаслаждаться современными американскими удобствами вроде автомобилей, телевидения, общедоступного электричества и песен, не искажённых пиджин-инглишем. А самое главное - мне хотелось вернуться в Большой мир, где со мной могли встретиться моя девушка Мэри и моя сестра Дженис. Мы втроем планировали встречу уже несколько месяцев, надеясь создать союз, которым дорожили бы вечно.

Отпуск на Гавайях был специально задуман для встреч с супругами, любимыми и членами семьи, которые оказались разделены войной. Однако наш ротный клерк, специалист Симмонс, предостерёг меня от поездки на Гавайи.

- Ты совершенно справедливо хочешь туда поехать,- начал он, - но я уже видел очень много пехотинцев, которые возвращаются с Гавайев с совершенно изменившейся личностью.

- Какого черта ты несёшь? - спросил я недоверчиво.

- Всё очень просто. Гавайи - это Большой мир. Шок от того, чтобы вернуться в Америку и затем оказаться выдернутым обратно во Вьетнам, сильно угнетает. Возвращающиеся джи-ай уже не думают о своих друзьях, как до отъезда, И всё, что они делают, вертится вокруг самосохранения. Я думаю, тебе лучше съездить в отпуск в азиатскую страну, где стиль жизни больше похож на то, к чему ты привык.

- Ты свихнулся, что ли? Азия, которую я видел, для меня слишком примитивна. И кроме того, как я могу поменяться, это я, чёрт побери!

- Это просто арифметическая прогрессия, где каждый этап твоей службы имеет своё значение. В зоне боевых действий солдат меняется всё время, потому что приобретает жизненный опыт в десять раз быстрее, чем на гражданке.

Всё это звучало, как бред, особенно из уст клерка. Я выбросил это всё из головы. Впрочем, Симмонс знал, что я не стану менять место отпуска, так что он вручил мне комплект отпускных документов и направил на взлётную полосу Кэмп-Эванса.

Беспересадочный перелёт на транспортном самолёте С-130 доставил меня на гигантскую авиабаз Таншоннят в Сайгоне. Меня сразу поразил контраст между этим современным центром обслуживания отпускников в сравнении с зачаточными состоянием такого центра в Вунг Тау. Таншоннят казался пересаженным кусочком какого-то из центральных штатов США. Территорию украшали стриженые газоны, живые изгороди и клумбы. Вдоль асфальтированных дорог тянулись бетонные тротуары и стояли фонарные столбы. Даже здания напоминали американские военные постройки в Штатах. Трудно было поверить, что я по-прежнему во Вьетнаме. Пропали привычные палатки, мешки с землей и сторожевые посты, и никто не носил оружия. Я доложил о своём прибытии, и мне определили шкафчик и койку на ночь. Подобно большинству выезжающих из Вьетнама отпускников, мне предстояло потратить следующие двадцать четыре часа на покупку гражданской одежды и туалетных принадлежностей, а также избавиться от некоторых антисоциальных привычек, приобретённых в зоне боевых действий.

Одним из первых цивилизованных поступков, что мне хотелось совершить - облегчиться в туалете со смывом. Шесть месяцев я срал, сидя на бревне или присев в кустах, под холодным дождём, стекающим по заднице, и заслужил немного человеческого обращения. Я спустил воду два раза, наслаждаясь давно забытым журчащим звуком смывания отходов. Затем я стал развлекаться, включая и выключая свет, пока моющийся в душе джи-ай не заорал мне прекратить.

Сложив своё скудное имущество, я переоделся в гражданскую одежду, так что мог незаметно слиться с окружающими. Я упал на хвост двоим джи-ай, направлявшимся в клуб для личного состава. Когда мы вошли в двери клуба, то сверкающие огни, ревущая музыка и огромный танцпол ошеломили меня. По обеим сторонам сцены стояли одетые в бикини ветнамские девушки, призывно танцующие под заводной ритм. Там творился полный угар, толпа пьяных и буйных джи-ай орала танцовщицам непристойности и швыряла в них кубиками льда. Официанткам приходилось ещё хуже, их щипали и шлёпали, когда они пробирались между столиками.

Дюжина военных полицейских пыталась поддерживать уровень цивилизованности, удаляя самых буйных джи-ай, но это была заведомо проигранная битва. Потеря самоконтроля распространялась словно эпидемия. Я никогда не понимал, почему люди начинают вести себя, как невыносимые мудаки лишь оттого, что оказались вдали от дома. Из-за их поведения все военнослужащие выглядели засранцами. Не смутившись разгульной атмосферы, мы заняли столик по возможности подальше от дебошей.

Я решил, что лучше всего будет отметить мой приближающийся отпуск, подняв за это пару стаканчиков. Весь мой предыдущий алкогольный опыт ограничивался пивом, но я рассудил, что крепкие напитки - это примерно то же самое. Подобно деревенскому простачку, впервые приехавшему в город, я решил попробовать всё, что было в меню. Я искал напиток, который пришёлся бы мне по вкусу, и начал ромом с колой, за ним тут же последовала "отвертка"[39]. Затем пошёл джин с тоником, потом "конская шея[40]". К тому времени, как я добрался до скотча с содовой, шумный клуб уже погрузился в туман. Я был совершенно разгромлен. Поскольку раньше я пил подряд разные сорта пива, то мне и в голову не приходило, что будет, если смешивать крепкие напитки. Думаю, что глупость - единственное, что необходимо, чтобы надраться в говно. Считая всё происходящее забавным, те джи-ай, с которыми я пришёл, ни разу не попытались меня остановить. Отличные парни. Где был Фредди Шоу со своими лекциями о "масле невежества", в тот день, когда он понадобился?

Двое джи-ай помогли мне дотащиться до центра обслуживания отпускников и запихнули меня на верхнюю койку. Я тут же отрубился. Примерно через час я проснулся в безжалостно вращающейся комнате. Я вспомнил, что где-то слышал, что лучший способ остановить головокружение - поставить ногу на пол. Забыв, что я лежу на верхней койке, я перекатился вбок и перекинул ногу через край, ожидая, что она упрётся в пол. Момент вращения потащил меня дальше и я шлёпнулся на пол.

- Эй ты, алкаш ёбаный! - заорал джи-ай на нижней полке, - Я тут пытаюсь поспать! Лезь обратно в койку и хорош тут шастать!

- Да... хорофо..., - промямлил я, забираясь обратно.

Спустя десять минут комната опять закружилась, на этот раз ещё быстрее. По мере того, как вращение ускорялось, мой желудок взбунтовался. Слишком ослабший, чтобы шевелиться, я лежал неподвижно, пытаясь подавить тошноту. Я проиграл. Не успев и подумать, я перевесился через край койки и блеванул на пол. Джи-ай внизу ещё не спал и разозлился ещё больше, чем в первый раз. Он сдёрнул меня с койки и бросил прямо в рвоту.

- Вот тебе, мудила! - усмехнулся он, перешагнув через меня, - Теперь там и спи.

Кислый запах обжигал моё обоняние и усиливал головокружение. Мне не хотелось опять наблевать в спальном помещении, так что я потащился по коридору в сторону туалета. Проблема была в том, что каждые тридцать футов я останавливался, чтобы сбросить свежую порцию груза, и оставлял за собой гнусный след, который надо было обходить.

Жалкий и раскисший, я принял душ и смыл вонь со своей одежды. Я вернулся в спальное помещение и обнаружил, что мой матрас лежит на полу, прикрывая рвоту. Зная, что там мне не рады, я нашёл свободную койку на другом конце комнаты. К несчастью, мне пришлось переходить на новое место каждые пару часов, потому что отпускники приходили и уходили. Казалось, я всё время ложусь на назначенную кому-то койку.

С утра у меня было такое похмелье, что мне хотелось умереть. В голове у меня стучало, словно стреляла целая батарея, а внутренняя поверхность рта как будто обросла мехом. Как я мог оказаться таким безмозглым? В таком состоянии перенести десятичасовой перелёт на Гавайи было бы изрядным подвигом. Тем не менее, подумал я, я всё равно предпочитаю похмелье над Тихим океаном, чем хорошее самочувствие на земле Вьетнама.

В 9:00 мы погрузились на ВС-8, который только что прилетел из Большого Мира. Все были в восторге от прекрасного самолёта, но мне до него и дела не было. В моём состоянии единственной вещью, которая показалась бы мне прекрасной, был унитаз с поднятой крышкой. Я втащился на борт и неуверенно нашёл своё место, где двое джи-ай уже заняли места у прохода, чтобы можно было рассматривать стюардесс, проходящих туда и сюда.

- Вы не дадите мне сесть у прохода? - спросил я, - Мне что-то нехорошо.

- О, нет, не дадим! - выпалил один из них, - Мы будем тут сидеть. У этих стюардесс круглые глаза и юбки в обтяжку.

- Да, - добавил другой, - Ты можешь посмотреть в окно. Мы тебе скажем, если с этой стороны будет что-то стоящее.

Они всё время хихикали и подкалывали друг друга, словно дети.

- Окей, - простонал я, - Но я вас честно предупреждаю. Я прошлой ночью напился и заблевал весь отпускной центр, так что сейчас я просто жду своего утреннего проблёва. Вы мне не одолжите свои пакетики? Я их отдам, если не пригодятся.

Этот номер сработал, и один из парней нехотя уступил мне место, настаивая, чтобы я вернулся к окну, как только мне полегчает.

Самолёт подъехал к концу взлётной полосы, где простоял, казалось, целую вечность. Когда мы, наконец, получили разрешение на взлёт, моторы взвыли, и мы помчались по тармаку. Взлет был мягким, но, уже почти набрав высоту, самолёт попал в нисходящий поток и несколько раз провалился в воздушную яму. В этом мой желудок нуждался менее всего. Табло "ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ " ещё горело, но для меня оно ничего не значило. Я схватил пакетик, помчался в ближайший туалет и проблевался в последний раз. Почувствовав себя лучше, я предложил, что пересяду к окну и проспал весь полёт до острова Гуам, где у нас была посадка для дозаправки и отдыха.

В конце Второй Мировой войны Гуам стал главным американским оборонительным рубежом в западной части Тихого океана. И хотя война давно закончилась, на Гуаме по-прежнему оставались крупные военно-морские, армейские и авиационные сооружения. Нам предстояло провести на земле всего лишь час, но этого было достаточно, чтобы прогуляться вокруг аэродрома. Остров не мог предложить ничего особенного в плане достопримечательностей, потому что вся окружающая местность была относительно плоской, но меня удивил вид такого количества Б-52 в одном месте. На фоне их унылой камуфляжной раскраски наш блестящий серебристый DC-8 действительно выделялся.

После того, как мы снова погрузились в самолёт, моё похмелье уже не терзало меня так сильно, так что я спросил у любителей рассматривать девушек, нельзя ли мне недолго посидеть у прохода. Они мне отказали. После шести часов в самолёте они по-прежнему хихикали и подкалывали друг друга. Я начинал думать, что они какие-то чудики. Когда мы пересекли линию смены дат, я попытался завести с ними разговор насчёт перелёта из понедельника в воскресенье, но они выглядели скорее раздражёнными, чем заинтересованными. Я не мог определить, в чём с ними проблема, так что остаток пути я занимался кроссвордами в журнале.

Спустя четыре часа после вылета с Гуама наш самолёт приземлился в международном аэропорту Гонолулу. Мне казалось, что я вернулся на Землю. Не было больше военного фона, к которому я так привык. Гавайи были чисто цивилизованным местом с автомобилями, современными удобствами и приветливыми лицами.

Аэродромный автобус отвёз нас в пункт обслуживания отпускников на расположенной неподалёку военной базе Форт Де-Расси. Оформление бумаг заняло считанные минуты, после чего офицер напомнил нам о строжайшем правиле: выезд с Гавайских островов в любом направлении категорически запрещён. Любая попытка это сделать означала немедленное прекращение отпуска и трибунал. Строгое наказание было введено после того, как некоторым скучающим по дому джи-ай удалось добраться до Штатов, где они либо скрылись, либо их поймали за самовольную отлучку. Мне оставалось служить всего четыре месяца, так что я не видел для себя смысла рисковать.

Нас также предупредили о возможных столкновениях с антивоенными активистами. Накал страстей у них достиг своего пика после недавней огласки истории о том, как американские солдаты убили южновьетнамских гражданских в деревне Ми Лай в марте 1968 года. Обвиняемые джи-ай были из одной роты 23-й пехотной дивизии (известной под названием "Америкал"), деморализованой постоянными потерями от снайперского огня и мин-ловушек. Они окружили деревню Ми Лай, ожидая поймать там ВК, но нашли только женщин, стариков и детей. За несколько следующих часов гражданские были убиты, а их дома разрушены. Новость о злодействе и попытке его скрыть сотрясала американскую общественность и военное командование США.

Репортёр, который первым предал огласке историю о резне в Ми Лай, получил Пулитцеровскую премию по журналистике. Впоследствии многие издания жадно набрасывались на отдельные позорные случаи в американской армии, надувая из них сенсации. Уже не имело значения, сколько джи-ай исправно несли службу, и сколько их продолжало погибать за свою страну. Вместо этого нас изображали, как накачанных наркотиками убийц-психопатов. Это незаслуженное клеймо было больше, чем просто пятно на любом джи-ай. Это был позорный образ, который заставлял многих возвращающихся домой солдат возвращаться умышленно незаметно, тихонько проскальзывая в общество так, как будто они его никогда и не покидали. Мне уже ничего не хотелось слышать о зверствах - даже если это была правда. Я приехал на Гавайи, чтобы позабыть о войне, а не для того, чтобы мне напоминали о её гнусной жестокости. Когда нас, наконец, отпустили к своим любимым, инцидент в Ми Лай улетучился из моей головы.

Я вошёл в зал для встречающих, где меня ждала моя сестра Дженис. Мы бросились друг другу навстречу и обнялись. Затем я начал нетерпеливо оглядываться, ожидая, что моя девушка сейчас внезапно откуда-нибудь выскочит, чтобы преподнести мне сюрприз. Но её там не было. Я понял, что болезненное выражение на лице у моей сестры означало, что Мэри не приехала на Гавайи.

Меня пронзило ощущение пустоты. Мои мысли завертелись вокруг вопроса, почему Мэри не приехала. Было ли её отсутствие частью злой шутки или ей больше не было до меня дела? Пока эти мысли неслись у меня в голове, я почувствовал себя ещё больше разочарованным, глядя, как супруги и влюблённые бросаются друг другу в объятья. Видя их счастье, я почувствовал себя лишним, нелюбимым. Я был, без сомнения, рад увидеть свою сестру, но количество раз, которое я мог обнять и поцеловать её, было ограниченным.

- Почему Мэри не приехала? - спросил я, наконец, у Дженис, опасаясь услышать настоящую причину.

- Эм...,- замялась она, - Её родители не разрешили ей поехать.

- Почему? Это же всё было запланировано. Никто не говорил, что есть какие-то проблемы.

- Они не хотели, чтобы мы все спали в одной комнате, - пискнула она.

- А кто сказал, что мы все будем жить в одной комнате? - спросил я, сомневаясь в логичности того, что я столько всего пережил на войне, а потом мне не доверяют провести ночь с девушкой, с которой я встречаюсь уже два года, к тому же со свидетелем.

Дженис не ответила. Вместо этого она перевела разговор на то, как она долетела, как дела у мамы с папой, и на машину, которую они незадолго до того купили. Я был так подавлен, что мне стоило усилий проявлять интерес к её словам. Единственное, чего мне хотелось - позвонить Мэри и узнать истинную причину того, что она не приехала, но я и этого не мог сделать. В Коннектикуте было уже за полночь, так звонок пришлось отложить до следующего дня.

Тем временем мы с Дженис гуляли по оживленным тротуарам центральной части Ваикики, покупали открытки и дурацкие сувениры в магазинчиках. Когда стемнело, мы прошлись по ночные клубам, попробовали экзотические напитки и послушали живую музыку. В отличие от вьетнамских променадов с небольшим выбором заведений, на Ваикики было столько баров и кабаре, что трудно было выбрать, в каком остановиться. Не было никакого сомнения: это Гавайи. Я вернулся в Большой Мир! Как ни плохо мне было без Мэри рядом, там было приятно находиться. Я, наконец, выбрался из искажённого времени Вьетнама, пусть и всего на неделю. Однако, удовольствие - ненадёжный товарищ, и моему первоначальному чувству облегчения суждено было вскоре развеяться.

На следующий день я позвонил родителям. Мама расплакалась, услышав мой голос. Её всплеск эмоций сбил меня с толку и я едва сумел удержать свои собственные слёзы. Я подумал, что военнослужащие всегда больше скучают по маме, чем по девушке или жене.

Если не считать того, что я попал на войну, то главным предметом для беспокойства у моей мамы был мой младший брат Джерри. Он только что получил водительские права и терроризировал окрестности на раздолбанном "Додже" 1959 года. Я сказал ей не волноваться на этот счёт, помня, что я делал то же самое, но от одной лишь мысли о том, чтобы ездить на машине с орущей музыкой, мне страшно захотелось домой. Мы проговорили около часа и я пообещал ей позвонить ещё раз перед отъездом обратно во Вьетнам.

Затем я позвонил Мэри. Я волновался, когда её мама подняла трубку.

- Мэри дома? - спросил я, ещё точно не зная, что я ей скажу.

- Минуточку, - ответила она приветливо. Я слышал как она кричит: - Мэри, это он! Это он!

Мэри подошла к телефону и сказала "Привет" именно так сладко, как я мечтал услышать последние восемь месяцев.

- О, Мэри, - проворковал я, - Так здорово слышать твой голос. Я так по тебе скучал!

- Я по тебе тоже скучала, но я не думала, что ты сумеешь мне позвонить. Где ты нашёл телефон?

- Ты что, шутишь? - рассмеялся я, - Это телефон в моём номере в отеле. Мне не очень удобно было звонить тебе прямо с пляжа.

- С пляжа? - пробормотала она, явно озадаченная, - Где ты?

- Где я? - переспросил я, не понимая, почему наш разговор идёт так бестолково, - Я на Гавайях. А ты что думала, где я?

- На Гавайях? - она помолчала, - Минутку, а это вообще кто?

- Это Арти! А ты кого ожидала услышать? - моё сердце заколотилось, но как-то нехорошо.

- Ха! - прыснула Мэри, - Неплохая попытка. Арти во Вьетнаме. Так всё же кто это говорит?

- Это на самом деле Арти. Я на Гавайях в отпуске. Ты должна была приехать сюда вместе с Дженис. Ты что, не помнишь? Мы же запланировали встречу. Я даже послал тебе оплаченный билет. Почему ты не приехала?

Трубка замолчала, когда Мэри поняла, что это действительно я. В то же время моё сердце упало, потому что до меня дошло, что её мама кричала не "это он", а "это Рон".

Вот так подарок к отпуску. Я только что вступил в жалкий клуб, члены которого познали отчаяние от потери того, что помогало джи-ай держаться на ногах: любящего сердца. Я допускал, что Мэри в моё отсутствие заведёт несколько новых знакомств, но не найдёт никого, кто занял бы моё место. Пожалуй, её письмо об употреблении наркотиков было как-то связано с её чувством вины от того, что она завела себе нового парня. Я потерял Мэри много месяцев назад, но не знал об этом. Я чувствовал себя преданным, опустошённым и одиноким.

Мы постепенно продолжали разговор, но он получился скомканным и натянутым. Я даже не стал спрашивать её о новом парне, потому что это всё равно ничего не меняло. Мэри осталась в Большом Мире и была вольна делать всё, что ей по душе - а я попался в лапы армии, и был вынужден делать всё, что прикажут. Мы попрощались на дружеской ноте и она пообещала мне писать чаще. Тоже мне, большое дело, все дальнейшие письма будут от человека, который любил меня когда-то в прошлом, так что не будет никакой радости их получать.

Повесив трубку, я остался сидеть неподвижно, как будто в трансе. Я мучил себя вопросом - чем я заслужил такое болезненное наказание. Был так опустошён, что мне больше не хотелось оставаться на Гавайях. Я был готов вернуться во Вьетнам и направить свое горе против армии и войны. Мэри нанесла мне глубокую рану, и в тот момент мне не было дела, выживу ли я.

Вот, оказывается, что испытывают военнослужащие, которых прокинули, пока они служили за океаном. Я задумался, в скольких боевых потерях виноваты эти злополучные письма "Дорогому Джону". Я рассказал Дженис, что произошло, она не выглядела особенно удивленной. Моя семья знала о ситуации, и они разумно решили, что мне лучше узнать эту новость от сестры на Гавайях, чем в одиночестве во Вьетнаме. Это была хорошая идея, но она не могла облегчить боль.

В течение нескольких следующих дней мне было трудно проводить время с Дженис, хоть я и уверен, что это ранило её чувства. Не то, что бы мне с ней не нравилось. Я просто думал, что моя депрессия может испортить отпуск и ей. В конечном итоге я прохлопал три дня, пока не напомнил себе, что я на Гавайях. Только дурак будет цепляться за свою скорбь в таком месте. Мне надо было излечить свою сердечную боль, и я знал, что поможет мне провернуть дело: женское общество!

Пляж Ваикики был полон одетых в бикини девушек, из которых мне нужно выбрать одну. Изучив загорающих, я положил глаз на одинокую красавицу-блондинку, лежавшую на полотенце, и уверенно присел рядом с ней.

- Привет, - дружелюбно заговорил я, - Меня зовут Арти. Ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Она медленно повернулась, глядя на меня пустым взглядом, от которого я почувствовал себя невидимым.

- Ты ко мне обращаешься? - спросила она недовольно.

- Ну... э-э... да.

- Вот что, придурок, у меня ревнивый парень, и мы с ним договорились встретиться на этом месте. Если ты не хочешь, чтобы он тебя размазал, то отвали.

Гм, трудный клиент. Я одарил её неуверенной улыбкой, прежде чем молча уйти. Не утратив присутствия духа, я продолжал поиск, пока не наткнулся на привлекательную девушку, слушавшую радио. Она жевала резинку и покачивала головой в такт музыке.

- Привет, - поздоровался я, - Ты не против, если я составлю тебе компанию?

- Конечно, присаживайся, - сказала она с широкой улыбкой, - Ну что же, в чём дело?

Вот это другое дело, приветливая девушка. Несколько минут мы болтали, она хихикала в течение всего разговора. Я не знал, то ли я её взволновал, то ли её купальник был слишком тесным, потому что она его всё время подтягивала. Вскоре вернулись её родители, которые купались неподалёку. Я встал, чтобы представиться, но прежде, чем я успел что-либо сказать, её отец начал на меня орать.

- Сколько тебе лет? - потребовал он.

- Через несколько дней мне исполнится двадцать один, - ответил я вежливо.

- В самом деле? Я должен тебе сообщить, что нашей дочери нет ещё и пятнадцати, и ей не разрешается знакомиться. На что ты тут рассчитывал?

- Я... я не знаю, - пробормотал я, уже совершенно растерявшийся, - Она выглядит достаточно взрослой.

- Так вот, это не так! Здесь на пляже полно других девушек. Я уверен, что ты можешь найти себе кого-нибудь по возрасту. До свидания!

Вот мудила. Я столько времени провёл вдали от дома, что уже не мог распознать несовершеннолетнюю девушку. Я мог бы сказать её отцу, что во Вьетнаме некоторым шлюхам было как раз по пятнадцать лет, но это вряд ли заставило бы его передумать. Вместо этого, я мирно ушёл поискать кого-нибудь ещё.

Моей следующей целью стала роскошная гавайка, которая выглядела, как модель из рекламы турагентства. Её бронзовое тело и длинные чёрные волосы красиво контрастировали с её ярко-жёлтым бикини. Она величественно сидела на полотенце, читая книгу и временами поднимая взгляд, чтобы поглядеть на океан. Мои инстинкты подсказывали мне держаться от неё подальше, но вблизи она оказалась ещё соблазнительнее. Я просто обязан был с ней заговорить.

- Что читаешь? - спросил я с восхищённой улыбкой.

- Почему ты интересуешься? - спросила она холодным тоном.

- Я просто хотел с кем-нибудь поговорить, - ответил я робко, - Можно мне присесть.

- Садись, если хочешь. Пляж общий.

Разговор складывался не так, как мне хотелось бы, но я был настроен довести его до конца.

- Сегодня отличный день, - сказал я, рассчитывая на аналогичный ответ, но девушка не была настроена обсуждать погоду.

- Ты не особенно загорелый, - сказала она, изучая меня, - Загар только на руках и на лице. Ты из Америки или ты военный?

- Я служу в армии, - ответил я с гордостью, - Я приехал в отпуск из Вьетнама.

- Из Вьетнама... вот как. Чем ты занимаешься во Вьетнаме.

- Я служу в пехоте. Это не особенно увлекательно. В основном бродим по джунглям, пытаемся остаться в живых.

- А, пехота, - усмехнулась она, приподняв голову, - А скажи-ка мне, сколько женщин и детей ты убил в Ми Лай?

Вопрос застал меня врасплох.

- Что? - воскликнул я, сражённый обвинением, - Это было больше года назад. Я тогда ещё даже не пришёл в армию.

- Ты часть военной машины, это всё, что мне надо знать. Вояки вроде тебя упиваются кровью и пулями.

Я был слишком потрясён, чтобы ответить. Я просто остался сидеть на месте, глядя, как она собирает вещи и уходит. Я был вдвойне смущён, потому что все поблизости глазели на меня, как будто я сделал что-то неподобающее. Растерянный, я быстро оттуда ушёл.

Я никогда и не представлял, что антивоенные активисты будут мне что-то предъявлять. Я задавался вопросом, чего они пытались добиться своими нападками на солдат, которые никак не могли управлять указами правительства. Мы стали мишенью для антивоенной толпы просто за то, что не смогли оформить себе освобождение от призыва. После Ми Лай именно американские военные, а не коммунисты представали плохими парнями. Протестующие против войны как будто считали, что джи-ай во Вьетнаме нравится - ничто не могло быть дальше от истины. Никто не ненавидит войну больше, чем те, кому приходится побывать на ней лично. Теперь я начинал понимать, почему некоторые джи-ай отказывались преследовать врага с тем же рвением, как в первые годы войны. Восприятие американского солдата общественностью становилось главным фактором влияния на войну.

Зная, что во Вьетнаме я не совершил ничего такого, чего стоило бы стыдиться, я решил не дать себя обескуражить какой-то активистке в бикини. Я по-прежнему был настроен найти девушку, но настало время сменить стратегию. Я решил отказаться от привлекательных девушек в их скудных купальниках в пользу кого-нибудь кто удостоился бы лишь беглого взгляда от большинства парней. Пришло время найти порядочную девушку, разумную девушку, девушку, также отчаянно ищущую пару, как и я.

После тщательного поиска я заметил молодую девушку, которая выглядела так, словно только что приехала из лесной глуши. Она носила раздельный купальник прямиком из 1940-х. Эта девушка была не красавицей, но в то же время странно привлекательной, и самой симпатичной её чертой для меня была её белая, как у привидения, кожа, точно как моя. Поскольку наши оттенки кожи не вызывали дисгармонии, я рискнул подойти ближе.

- Привет, - с опаской поздоровался я, думая про себя, что если она меня развернёт, то я могу сдаться, - Могу я составить тебе компанию?

- Почему бы и нет, - ответила она с заинтересованной улыбкой, - У тебя такой же фермерский загар, как и у меня. Все могут подумать, что мы - одна пара.

Я не мог не рассмеяться над её словами.

Девушку звали Синтия. Ей было 19 лет, она приехала из Канады навестить свою бабушку-пенсионерку. По ходу разговора я обнаружил, что у неё приятно дружелюбный, домашний характер, очень отличающий её от моих предыдущих знакомств. Чтобы избежать возможных антивоенных выходок, я рассказал её о своей роли во Вьетнаме.

- Ах ты, бедняжка, - сказала она сочувственно, - На вас столько грязи выливают в прессе. Я думаю, что ваши жертвы не ценят по достоинству.

- Ну что же, спасибо, - ответил я, приятно удивлённый, - Я не так много встречаю людей, разделяющих твоё мнение.

- Это плохо. Солдаты из Канады тоже воюют во Вьетнаме[41]. Было бы неправильно не поддерживать наших солдат.

Это было именно то, что мне нужно было услышать. Я убедил Синтию, что я безобидный одинокий джи-ай, за много тысяч миль от дома, и что нам стоило бы вернуться в мою комнату в отеле, чтобы обсудить, как я пострадал от войны.

Синтия согласилось, так что я надеялся получить немного бесплатной любви, чтобы облегчить боль от того, что Мэри меня бросила. Когда мы пришли в отель, нас приветствовала моя сестра, которая терпеливо там ждала, так что все мысли насчёт интима тут же испарились. Познакомившись, Дженис пригласила Синтию и её бабушку на ужин. К моему огорчению, Синтия решила, что это отличная идея и позвонила своей бабушке, которая согласилась составить нам компанию. Тут я понял, что ничего интимного уже не будет.

Я ожидал, что бабушка Синтии окажется грузной старухой, но Лиллиан была цветущей женщиной, много повидавшей в жизни. Её так впечатлило, что мы с Дженис проехали полмира, чтобы встретиться, что она приглашала нас на ужины и представления всё моё пребывание на Гавайях. Щедрость Лиллиан привела меня к мысли, что на свете ещё осталось что-то хорошее.

Между мной и Синтией не случилось ничего романтического. Любовь не расцвела и единственными физическими контактами между нами были несколько обниманий и невинные поцелуи. Когда поблизости находились Дженис и Лиллиан, я не так много мог сделать. Кроме того, никто не смог бы так быстро занять место Мэри. Я просто радовался, что нашёлся кто-то, кто помог мне превратить безрадостное начало недели в нечто особенное.

Когда мне настало время возвращаться во Вьетнам, последнее, чего мне хотелось - шумные проводы, так что я попросил Синтию и Лиллиан не провожать меня. Однако, я не мог сказать того же самого Дженис, хоть я и попросил её не устраивать душещипательных прощаний. Я хотел, чтобы наше расставание было не более, чем простым объятием. Мне не хотелось, чтобы лились лишние слёзы, начиная с того дня, когда я вышёл из дверей родного дома.

Когда я вошёл в аэродромный автобус, то от одной лишь мысли о DC-8, маячившем вдали, и о возвращении во Вьетнам, которое он означал, мой разум провалился в небытие. Груз смешанных эмоций, что я вынес из отпуска, должен был навсегда изменить моё отношение к войне. Внезапно мне вдруг стало всё равно, оставлю ли я на этой войне свой след, или нет, и я поклялся, что сосредоточусь на выживании ещё больше, чем раньше. И даже если ради выживания придётся пасть так низко, что надо будет подчиняться лайферам, то я это сделаю.

Ну, наверное.

"Расслабься и продержись ещё немного. Если ты не будешь держаться в рамках, я отправлю тебя обезвреживать мины-ловушки до самой отправки домой. Ты этого хочешь?"

Глава 11

Возвращение во Вьетнам

Если война - это ад, то во Вьетнаме дьявол был у себя дома, и мне больше не хотелось быть его гостем. Перелёт обратно во Вьетнам прошёл как в тумане. Все, о чём я мог думать - бесконечные несчастья, поджидающие меня в джунглях. После того, как вышел из "Чинука" на вертолётной площадке Кэмп-Эванса, я уже едва ли мог вспомнить все пересадки, которые сделал. Однако, услышав более чем знакомый грохот артиллерийских батарей вдали и вдохнув гнусный запах дизельного топлива и горящего дерьма, я понял, что вернулся.

Поскольку меня некому было встретить, я стоял в одиночестве, горько проклиная это тоскливое место. Затем, будто назло, сверху посыпал мелкий дождь. Чувствуя себя в достаточной мере униженным, я смирился со своей участью и потащился в штаб роты, чтобы сообщить армии, что я вернулся. Там меня приветствовал специалист Симмонс.

- Как там на Гавайях? - спросил он, проверяя свою теорию о перемене настроения джи-ай после побывки на американской земле, - Всё прошло так, как ты ожидал?

- Ничего из того, что я ожидал, - сказал я с насмешливой ухмылкой, - Меня бросила моя девушка, меня оскобляли антивоенные активисты, и единственными женщинами, с которыми я проводил время, были моя сестра, канадская девственница и её бабушка. Всё было прямо как в мыльной опере. Не могу дождаться, что будет дальше.

- Сейчас канун Рождества, - сказал Симмонс, пытаясь поднять мне настроение, - Почти все части отведены в тыл на 48-часовое перемирие, так что у тебя есть немного времени войти в колею. Ты знаешь, что рота "А" завтра едет в Кэмп-Игл смотреть рождественское шоу с Бобом Хоупом?

- Шоу с Бобом Хоупом, - в задумчивости повторил я, - Это должна быть стоящая штука.

- Не для всех, - поморщился Симмонс, - Ты снова попадаешь под начало лейтенанта Крамера. Поскольку ты только что вернулся из отпуска, он поставил тебя в список добровольцев, пожелавших остаться в оборонительном резерве на случай, если гуки не станут соблюдать перемирие. Думаю, что неприязнь Крамера к тебе не слишком ослабла.

Я согласно кивнул и пошёл в свой взвод.

Солдаты усердно готовились к шоу, начищая ботинки, обновляя стрижки и получая чистую форму. Когда они прошагали по расположению роты, попивая пиво и отпуская шуточки, мне трудно было подавить свою зависть. В конце концов, я подвергал себя тем же опасностям, как и все остальные и заслужил посещения шоу, как и любой другой. Когда я вошёл в барак, меня напугало обилие новых лиц.

- Эй, сержант Викник! - закричал Деннис Силиг, пробираясь сквозь толпу, чтобы поприветствовать меня, - Мы тебя ждали! Познакомься с парнями!

Все разговоры внезапно прекратились и все взгляды обратились в мою сторону. Я нерешительно помахал рукой и кивнул, и все незнакомые солдаты снова вернулись к разговорам, всё ещё поглядывая на меня.

- Силиг, что за херня тут творится? Почему все на меня пялятся?

- Это часть моей рекламной кампании. Пока тебя не было, нам прислали кучу новичков, так что я им рассказывал о твоих подвигах.

- О моих подвигах? - переспросил я, потрясённый каждым его словом, - Каких ещё подвигах?

- Я рассказал им, что ты первым поднялся на вершину Гамбургер-Хилл, и что ты сорвал нападение на огневую базу "Эйрборн", лично обнаружив схрон с оружием. Ещё я им объяснил, что ты один из немногих унтеров, которые считают, что выжить на задании важнее, чем следовать глупой тактике и погибнуть.

- Какого чёрта ты всё это сделал? Мне ни к чему производить впечатление на новичков.

Я и на самом деле немного разозлился насчёт всего этого.

- Как это ни к чему? - сказал он со всей серьёзностью, - Это новое поколение новичков с неверным отношением к службе. Они знают, что война сворачивается из-за программы вьетнамизации, так что никто из них не планирует оказаться последним, кто здесь погибнет.

- Это точно, - ответил я, теперь хотя бы понимая хитрую стратегию Силига привить новичкам верный образ мышления, - Но у нас тут полно парней, они им помогут врубиться в курс дела.

- Уже нет. После того, как ты уехал в отпуск, Шоу, Элкон, Кеока, Скоггинс, Смит и ещё другие отправились домой. Даже те парни, кому полагалось служить до середины января, получили досрочный отъезд в виде подарка на Рождество. Я думаю, что армия настроена делать что угодно, лишь бы война получила больше поддержки. Видел бы ты их лица, когда они узнали, что едут домой.

От его слов меня одолело ужасное одиночество. Мои друзья уехали, а я об этом не знал. Увижу ли я их снова?

- Ты взял у них домашние адреса, чтобы можно было поддерживать связь после войны?

Силиг странно на меня посмотрел.

- Какого чёрта, кто захочет, чтобы ему дома напоминали об этом злоебаном месте?

Я кивнул в знак согласия.

- Но есть другой повод беспокоиться, - продолжал Силиг, - Лейтенант Крамер хвастался, как ловко он тебя упрятал в команду по расчистке. Он говорит, что ты - трудный ребенок взвода и что тебе надо преподать урок, и если ты не поменяешься, то опять ничего хорошего не выйдет. Если хочешь оставаться во взводе, я думаю, тебе надо перед ним извиниться.

- Я скорее поцелую Хо Ши Мина в его вонючую мёртвую задницу, чем попрошу прощения у этого пидора.

- Значит, притворись, - предложил Силиг, - Крамер не догадается, что ты врёшь.

Чтобы не рисковать, я послушал совета Силига наступить на собственную гордость и сказать Крамеру то, что он, по-видимому, уже давно хотел услышать. Я отыскал лейтенанта, подошёл к нему и отсалютовал.

- Лейтенант Крамер, - начал я, стараясь закончить извинение, не проблевавшись, - Я был не прав, подвергая сомнению ваш авторитет и тактику. Я намерен тщательно поработать над тем, чтобы это больше не повторилось. Также я хочу извиниться за тот случай с убитой свиньёй. Это было задумано, как шутка, но она зашла слишком далеко.

- Ну что же, это уже что-то, - сказал Крамер с усмешкой, думая, что он, наконец, сломил мою волю, - Мой способ наказания в конечном итоге указал сержанту Викнику на его ошибки. С настоящего момента в ваших интересах будет не осложнять войну сомнениями в моей стратегии и попытками поставить меня в неловкое положение.

- Есть, сэр, - ответил я слабым голосом, - Но моя цель не изменилась. Я намерен закончить свою службу с минимально возможным риском для себя и моих подчинённых. Если в будущем я начну спорить с вами, сэр, то это лишь оттого, что я пытаюсь предложить что-то конструктивное, и в моих словах не будет злонамеренности.

- Вот это другое дело, - сказал он, пожимая мне руку и веря, что мои слова были честными, - Я всегда считал, что вы можете стать полезным военнослужащим взвода. Когда мы вернёмся в поле, нам надо будет заняться количеством убитых врагов. Мы за последнее время никого не убили.

Вот мудак.

Теперь, когда я извинился перед Крамером, стало труднее пытаться им управлять. Я не думал, что Силиг и я могли управиться с этим в одиночку. Для успеха было нужно, чтобы к нам присоединился Говард Сайнер, который за несколько недель до того обдумывал своё возвращение в поле. Я надеялся, что он не передумал.

На следующее утро я смотрел, как взволнованные солдаты грузятся в "Чинук", отправляющийся в Кэмп-Игл. Приятно было видеть их радость, особенно зная, что какое бы развлечение их ни ждало, всё равно это будет гораздо лучше, чем мог предложить кинотеатр в Кэмп-Эвансе. Как только "Чинук" улетел, я разыскал Сайнера, чтобы спросить у него совета.

- Я бы хотел, чтобы ты вернулся в поле, - сказал я ему со всей честностью и искренностью, - После того, как все старослужащие ушли, уровень опытности во взводе слишком упал, чтобы мы с Силигом могли его поддерживать - особенно когда приходится иметь дело с Крамером. Что скажешь? Вернёшься? Я думаю, с твоим приходом многое изменится.

- Спасибо за доверие, но я тебе опередил, - улыбнулся Сайнер, - Я написал заявление о возврате в поле две недели назад, и просто жду себе замену.

Я чуть не закричал от радости.

- Отлично! И что тебя заставило передумать?

- Несколько причин, - нахмурился он, - Меня уже просто тошнит слушать нытьё тыловиков, как трудно им живётся в Кэмп-Эвансе, хотя они и понятия не имеют, насколько хуже всё могло бы быть. Потом ещё ругаются и стонут, когда пехота возвращается из поля, и называют нас вооружёнными полудурками, которые ничего не умеют, кроме как засирать территорию. Находиться в тылу - уже само по себе награда, но после того, я увидел, что на шоу Боба Хоупа едет больше тыловиков, чем солдат, то я больше не хочу иметь с ними ничего общего.

- Нахуй, это неважно.

- Что ещё хуже, - добавил Сайнер, - командование всё знает про проблемы Крамера с управлением взводом. Трудность в том, что никто ничего не хочет делать, потому что молодых офицеров, хороших или плохих, становится всё труднее добывать. Но я думаю, что мы и Силиг сумеем его выправить.

- Просто выправить Крамера для меня недостаточно, - сказал я с мрачной решительностью. - Нам надо убрать его из поля.

Когда солдаты вернулись с шоу Боба Хоупа, большинство из них воспряли после первоклассного представления. Помимо самого Боба Хоупа на полуторачасовом шоу выступала певица Конни Стивенс, женская вокально-танцевальная группа "Голддиггерс", астронавт Нил Армстронг, Лес Браун[42] со своей группой "Бэнд оф Ринаун", и Мисс Мир Эва Рюбер-Стайер[43]. Однако, некоторые солдаты возвращались явно подавленными. На шоу им показали маленький кусочек Большого Мира, жизни, по которой мы все так страшно скучали. Ещё хуже стало от Рождества в Кэмп-Эвансе. Не было ни рождественских украшений, но привычных рождественских песен, ни вручения подарков - даже Санта-Клауса в дешёвом костюме, чтобы посмеяться. Если не считать, что мы находились в тылу из-за перемирия, Рождество было похоже на любой другой выходной, которые проходили незамеченными. Единственный его смысл был в том, что мы ещё на один день приблизились к дому.

На следующее утро мы вернулись в поле, обрабатывать равнины в пяти милях к северо-западу от Фонг Дьен. Я надеялся, что за время моего отсутствия во взводе лейтенант Крамер повзрослел как командир или, по крайней мере, понял, что он не сможет выиграть войну своими силами. К сожалению, меня ждало разочарование. Крамер совершенно не изменился. Он остался тем же некомпетентным мудаком, только теперь в нём открылся новый уровень негодности - без выраженного ландшафта он не мог читать карту.

Как-то раз днём Крамер решил вызвать артиллерийский удар по зарослям кустов примерно в полумиле от нас. Следуя надлежащим инструкциям, он запросил пристрелочный дымовой снаряд. Снаряд упал на склоне холма так далеко, что дым слился с облаками. Вместо того, чтобы запросить ещё один пристрелочный, он просто передал новые координаты и запросил два разрывных.

Поначалу знакомый вой приближающихся снарядов звучал так, как будто они благополучно пролетят над нами. Однако по мере того, как звук усиливался, становилось совершенно очевидно, что снаряды упадут с большим недолётом до кустов. Мы с Силигом обменялись тревожными взглядами и завопили: "Воздух! Воздух!"

Крамер остался стоять, наблюдая за целью, а весь остальной взвод распластался на земле. Спустя мгновение два оглушительных взрыва взметнули землю в нескольких сотнях футов перед нами. "Прекратить огонь!" - закричал я Крамеру, - Слишком большой недолёт! Прекратить огонь!

Едва я успел выкрикнуть эти слова, как раскалённые осколки с шумом упали в кустах всего в нескольких футах от нас. Крамер даже не двинулся с места. Он просто стоял, глядя на зону поражения, как будто зевака на углу улицы.

- Лейтенант, - обратился я к нему, - Какого чёрта вы творите?

- Ух ты, - отозвался он спокойно, - Вы видели? Думаю, надо будет пристреляться, прежде, чем снова стрелять.

К счастью, он запросил всего два снаряда.

- Вы чертовски правы, надо будет пристреляться, только сперва посмотрите на карту!

Я проверил координаты и обнаружил, что мы находимся примерно в тысяче футов от того места, где мы были по мнению Крамера. Его ошибка могла обернуться трагедией, но, к счастью, никто не пострадал. Мне трудно было сдержать свою злость, но, поскольку я только что вернулся из изгнания, я больше ничего не сказал и надеялся, что это единичный инцидент.

Три дня спустя мы устроили засаду на тропе ВК, пролегающей вдоль мелкой речки. После наступления темноты Крамер по рации запросил беспокоящий миномётный огонь, чтобы нарушить планы ВК и, возможно, выгнать их в нашу зону обстрела. Проблема была в том, что Крамер не удосужился сообщить нам, что запросил миномёты. В результате, когда неправильно нацеленная миномётная мина разорвалась менее, чем в ста футах от нас, мы подумали, что по нам стреляют ВК.

Начался сумасшедший дом, когда по команде Крамера быстро покинуть место все бросились собирать снаряжение. Вместо того, чтобы нас успокоить и признаться, что это он запросил мину, Крамер делал вид, что по нам действительно выстрелили ВК. Через несколько секунд мы уже отходили на высокое, более пригодное для обороны место. Передвигаясь в темноте, словно призраки, мы всегда нервничали, а в этот раз - особенно, потому что думали, что ВК близко. Разговоры не допускались, так что мы расползались в стороны, и лишь глухое постукивание оборудования позволяло держаться вместе. Мы всегда боялись, что наши передвижения привлекут блуждающего ВК, который может смешаться с нами. Но больше всего мы боялись наткнуться на другой взвод, и попасть под его обстрел. К счастью, ни одно из опасений не сбылось.

Через несколько минут после того, как мы отошли от реки, я начал задумываться, почему враги выпустили всего одну мину. Потом я всё понял. Мы не подверглись нападению, а просто сбежали из-за ещё одного прокола с картой. Я остановил взвод и приказал солдатам располагаться на ночь. Когда всё успокоилось, я отошёл с Крамером в сторонку.

- Лейтенант, - начал я, едва удерживаясь, чтобы не схватить его за воротник рубашки, - ведь это вы запросили мину, не так ли?

Крамер не знал, что сказать. Его озадаченного взгляда хватило, чтобы подтвердить мои подозрения.

- Вы вообще представляете себя, какой опасности подвергаете нас? Если вы собираетесь вызвать огневую поддержку, держите нас в курсе. До сих пор нам везло со всеми ошибками, что вы совершили, но однажды мы влипнем, и взвод этого просто так не оставит. Находиться в поле означает работу в команде - никто не перестанет вас уважать, если вы лишний раз задумаетесь над картой или над тактикой.

- Вот что, сержант Викник,- ответил он спокойно, и как будто бы покровительственно, - Я знаю, что у вас добрые намерения и вы считаете, что мне следовало бы поработать над некоторыми мелочами, но на самом деле я знаю, что делаю. Поверьте мне.

Отношение Крамера было просто немыслимым. Его следовало убрать из поля давным-давно, но я думаю, что Говард Сайнер был прав насчёт того, что молодых офицеров, даже некомпетентных, трудно было добыть. Вместо того, чтобы терять время, пытаясь справиться с ним, я должен был найти способ довести Крамера до самоуничтожения прежде, чем он убьёт кого-нибудь из нас. Просто убрать его из поля было уже не достаточно; мне хотелось, чтобы его вообще вышибли из армии. Мне просто надо было найти способ опереться на его глупость.

Через несколько дней, когда капитан Хартвелл прибыл с одним из своих регулярных визитов, возможность, которую я так жадно искал, сама упала мне в руки. Когда Хартвелл и Крамер шли по периметру, осматривая нашу оборону, Крамер размахивал своей М-16, используя её вместо указки. Когда они подошли к одной из позиций, прогремел выстрел. Все, кроме Крамера, бросились на землю.

- Лейтенант! - закричал капитан, - Лечь на землю! По нам стреляет снайпер.

- Эй, - робко объявил Крамер, - Это не снайпер. Хе-хе-хе... Это я выстрелил. Хе-хе... Моя винтовка случайно сработала.

Капитан Хартвелл не верил происходящему.

- Лейтенант! - загремел он, сколько было сил, - Что за хуйню вы творите? Почему ваше оружие не на предохранителе?

- Не беспокойтесь, капитан, - вступил я, прежде чем Крамер нашёлся с ответом, - Его винтовка всё время стреляет, но мы уже начали привыкать.

Я мягко кивнул Крамеру, как будто пытался поддержать его перед капитаном. Крамер чуть не выскочил из штанов от моего комментария.

Он невероятной новости брови Хартвелла взлетели вверх. Он несколько секунд подождал, не опровергнет ли Крамер моё замечание. Крамер лишился речи и его молчание лишь ещё больше разозлило капитана, так что он едва сумел сохранить самообладание. Наконец, он заговорил медленно и напористо.

- Лейтенант, прикажите вашему радисту вызвать для меня вертолёт, чтобы я мог улететь обратно в Кэмп-Эванс, где безопасно. Затем я намерен назначить вам наказание, соответствующее вашей степени негодности. В скором времени вы меня услышите.

На этом всё кончилось. Больше разговоров не было.

Челюсть у Крамера отвисла, и он выглядел так, как будто его пнули в живот. Он был шокирован и мучительно обдумывал, что Хартвелл собирается с ним сделать.

- Не переживайте, сэр, - сказал я с фальшивым состраданием, - самое плохое, что Хартвелл может вам сделать - отправить руководить расчисткой минных полей.

- Зачем вы сказали капитану, что у меня винтовка всё время стреляет? - простонал Крамер.

- Я просто хотел снять напряжение, добавив немного юмора. Я сделал что-то не так? - спросил я, изображая удивление.

Крамер был слишком подавлен, чтобы спорить. Вместо этого он ушёл обратно на КП и уставился в пространство. Я был в восторге. Я и мечтать не мог о лучшем стечении обстоятельств. Однако, Крамер не мог протянуть так долго без чьего-либо прикрытия, и этим кем-то оказался наш собственный взводный сержант Уэйкфилд.

Уэйкфилд представлял собой типичный случай скороспелого унтера, который пошёл не той дорогой. Он начал свою службу во Вьетнаме, как обычный на первый взгляд джи-ай, но в течение нескольких последних месяцев Крамер промыл ему мозг, и незадолго до того выдвинул на повышение до штаб-сержанта. Поскольку они всё время прикрывали друг другу задницу, моим делом было донимать и Уэйкфилда тоже. На следующий день, пока Крамер ещё не оправился от визита капитана Хартвелла, мне представился шанс.

Мы вели патрулирование по высокой горной гряде, когда Крамера известили, что приближается вертолёт снабжения и что нам надо найти естественную посадочную площадку, чтобы он мог приземлиться. Находясь на возвышенности, мы приметили хорошую площадку у основания гряды, и направились к ней по заброшенной тропе ВК. Однако наше движение затруднял густой подлесок, которым заросла тропа. Мы не прошли и половины пути, когда пилот вертолёта, думая, что мы уже на месте, связался в нами по рации и запросил зажечь дымовую шашку, чтобы отметить место посадки. Вместо того, чтобы попросить пилота вернуться через час, Крамер выкрикнул нелепую и опасную команду: "Бегом марш! Первый, кто добежит до посадочной площадки, может зажечь дымовуху!"

Я подумал, что такого не может быть, но и впрямь, головное отделение исчезло из виду, спеша бегом по тропе, а идушие сзади парни столпились позади меня, потому что я остановился.

- Соблюдать интервал! - закричал я на них, - Никому не бежать! Следуем по тропе, как будто идём головными!

Я прошел всего несколько шагов, как сержант Уэйкфилд взревел:

- Викник! Какого хера ты не бежишь? Ты слышал лейтенанта? Давай ходу!

- Вот что, Уэйкфилд, - сказал я, взывая к его чувству благоразумия, - Тебе не кажется, что немного глупо бежать по тропе вслепую? Очень легко можно нарваться на мину или попасть в засаду. И кроме того, посмотри, как кружит вертолёт. Они там думают, что мы где-то около места для посадки. Если они заметят, что к ним бегут какие-то люди, что им помешает подумать, что мы гуки и начать по нам стрелять? Мы даже не можем сообщить своё местоположение, потому что Крамер забрал рацию. Так что мы пойдём шагом.

- Что ты несешь? Все бегут, чтобы догнать остальных.

- Нахуй, - сказал я твёрдо, - Моё отделение идёт шагом, или мы вообще припаркуемся прямо тут.

Я глядел прямо на него, бросая вызов его власти.

- Что ты сказал? - переспросил Уэйкфилд, делая вид, как будто он меня не расслышал.

- Я сказал "нахуй". Мы никуда не пойдём, пока кто-нибудь на посадочной площадке не зажжёт дымовую шашку и вертолёт не зайдёт на посадку.

Всеобщее внимание обратилось на Уэйкфилда, который знал, что последнее слово должно остаться за ним.

- Сержант Викник, - сказал он, давая мне последний шанс, - Поторопите своих солдат. Я имею в виду немедленно!

- Хорошо, - ответил я, - После тебя.

Уэйкфилд не знал, что делать. Никто ещё никогда не противостоял ему таким образом. Он обеспокоенно оглянулся на глядящих на него солдат и снова повернулся ко мне. Прежде, чем он успел открыть рот, я указал на посадочную площадку и небрежно сообщил:

- Вон, смотрите, зажгли дымовуху. За мной, парни.

Когда бойцы двинулись дальше по тропе, Уэйкфилд задержал меня, пока они не вышли за пределы слышимости.

- Что ты тут пытаешься провернуть, Викник? Мне не нравится, когда передо мной выёбываются, особенно такие вечно недовольные, как ты. Чтобы больше этого дерьма не было.

Я лишь посмотрел на него, пожал плечами и пошёл дальше, ничего не ответив. Это ещё больше его разозлило.

Через три дня мы вернулись в Кэмп-Эванс, где капитан Хартвелл начал наказание лейтенанта Крамера с того, что поставил его распоряжаться на стрельбище. Учебный центр для пополнений недавно переехал из относительной безопасности Бьен Хоа в Кэмп-Эванс, чтобы новички оказались к войне. Это был акт идеальной справедливости - назначить Крамера отвечать за обучение новичков использованию и обслуживанию оружия и связанным с этим вопросам безопасности. В лагере также находилась одна из рот нашего батальона, проходящая обязательные повторные курсы по вооружениям и тактике. Командование считало, что дополнительное обучение повысит нашу надёжность и сделает солдат более эффективными в войне в джунглях. Не слишком многим старослужащим хотелось учиться тому, чем они занимались и по-настоящему, но мы решили, что это обучение поможет новичкам перенять часть нашего опыта.

Обучение касалось самых основ: как разместить пулемёт М-60; как эффективнее всего использовать мины "клаймор"; как распознать местность, дающую преимущество в военном смысле; разные способы опознать и обезвредить мину-ловушку. Мы также практиковались в спуске по тросу с пятидесятифутовой вышки, взбирались по верёвке, спущенной с зависшего "Чинука" и спускались по ней и занимались самым нелюбимым делом - несли караульную службу на линии укреплений. Между занятиями меня вызвали в штаб батальона на беседу с Эдгаром Бойсом, нашим старшиной.

Все старшины любили, чтобы их называли "Топ". Это неофициальное звание обычно давали военнослужащим старшего сержантского состава, которые сделали в армии карьеру. Бойс имел за плечами более двадцати лет преданной службы нашей стране и его глубоко уважали за его необычайное здравомыслие и знание армии. В то время его работой было наблюдать за обстановкой в батальоне с точки зрения снабжения и управления.

Больше всего Бойс не выносил плохих офицеров, но с хорошими он был на короткой ноге, включая и генералов. Второе, чего он терпеть не мог - не ладящих между собой унтеров, как мы с Уэйкфилдом. Встретиться с ним по этому вопросу уже было страшно. Своей крепкой фигурой и квадратной челюстью он напоминал мне сурового футбольного тренера.

- Итак, сержант Викник, - начал он, сердито глядя на меня, - Что там за дерьмо до меня доходит, что ты сказал сержанту Уэйкфилду идти нахуй?

- Я? - переспросил я с невинным видом, как будто и понятия не имея, о чём он, - Я никогда не говорил ему идти нахуй.

- А что ты сказал?

- Э-э... нахуй.

- Гм, - сказал он, потирая подбородок, - По словам Уэйкфилда, ты сказал ему "нахуй" три раза. На мой взгляд, "нахуй" всё ещё означает "иди нахуй".

- Но, Топ, если бы вы знали, чего он от нас хотел...

- Мне нет дела до обстоятельств! Меня не волнует, даже если ты был на сто процентов прав! Ты не можешь спорить со страшим по званию - особенно с одним из моих сержантов - перед лицом подчинённых. От этого вы оба выглядите, как мудаки. Соблюдение субординации - это главное, если мы рассчитываем на эффективность. Если ты с кем-то не согласен, обсудите это в частном порядке, в противном случае рухнет вся система. Ты понимаешь, о чём я тебе говорю?

- Так точно, Топ, - ответил я слабым голосом, чувствуя себя так, как будто меня разнёс отец.

- Вот что, Викник, тебе осталось служить всего несколько месяцев, и я знаю, что ты не останешься сверх срока, так что расслабься и продержись ещё немного. Если ты не будешь держаться в рамках, я отправлю тебя обезвреживать мины-ловушки до самой отправки домой. Ты этого хочешь?

- Нет, Топ, - сказал я, старясь говорить виновато. Боже, это было последнее, чего мне хотелось бы в заключительные месяцы в этом месте, - Я не знаю, что на меня нашло. Иногда я схожу с ума, оттого что слишком долго нахожусь в джунглях. Этого больше не повторится.

- Пусть лучше не повторяется. А теперь тащи свою задницу в учебную зону и помоги лейтенанту Крамеру на стрельбище.

- Лейтенанту Крамеру? - запротестовал я, - Топ, этот парень - сплошное несчастье. Можно мне заняться чем-нибудь другим, пока мы в тылу?

- Извини, малыш. Крамер сам вляпался в это дерьмо, и ты будешь его разгребать вместе с ним.

Меня страшило это назначение на стрельбище, потому что представления Крамера о проведении занятий были такими же нелепыми, как и его полевая тактика. Он так беспокоился насчёт того, чтобы хорошо выполнить свою задачу, что провёл всю предыдущую ночь за составлением плана занятий для своего класса. Выступая его помощниками мы с Силигом исполняли придуманные им роли. Крамер начинал каждый урок с короткого экскурса в историю развития винтовки М-16. Говоря нараспев и используя набор жестов, он постепенно повышал голос и в конце вопил "ЧТОБЫ УБИВАТЬ ВРАГОВ!" Это служило командой нам с Силигом грозно выскочить из ближайшего бункера и выпустить несколько метких пуль в пару соломенных ВК, которые выглядели, как огородные пугала. Затем мы примыкали штыки, выпускали ещё несколько пуль, закалывали чучела и завершали действие ударом приклада, чтобы снести им головы. Ученики знали, что наша липовая процедура не имела ничего общего с происходящим в джунглях, но Крамер всё равно держался своего сценария.

Мы с Силигом выглядели как идиоты, устраивая своё представление три раза в день, так что мы решили немного его оживить. Перед началом занятия мы зарядили винтовки трассерами и облили чучела жидкостью для зажигалок. Когда Крамер прокричал свои строки, мы выскочили и выстрелили в чучела. В несколько секунд их охватило пламя. К несчастью для Крамера, он стоял к нам спиной и не знал, что происходит. Пока мы с Силигом любовались пламенем, класс взорвался хохотом. Крамер повернулся посмотреть, в чём дело, увидел огонь и истерически завопил: "Принесите воды! Принесите воды!" Затем он сбил чучела на землю и принялся затаптывать огонь, как будто их можно было спасти.

После того, как развеялся дым, Крамер повёл себя ещё более глупо, опустившись на четвереньки и собрав обугленные останки в кучу. Вместо того, чтобы продолжать занятие, он распустил класс. Самое странное, что когда всё закончилось, мы не понесли никакого наказания, только пришлось сделать новые чучела.

В конце каждого учебного дня мы с Силигом встречались с Говардом Сайнером попить пива и послушать музыку. Как-то вечером врач из медпункта увидел, что мы болтаемся без дела и спросил, не было ли бы нам интересно послужить охраной для медицинской бригады, отправляющейся на следующее утро в деревню Фонг Дьен. Усмотрев в этом возможность уклониться от стрельбища с лейтенантом Крамером, мы согласились.

Медицинские бригады посещали деревни по всему Южному Вьетнаму в рамках текущей программы восстановления мира, придуманной, чтобы продемонстрировать местным жителям, что американцы гуманнее коммунистов. Наша бригада состояла из одного врача и двух санитаров, имевших при себе лишь основные медицинские принадлежности: антибиотики, спирт для дезинфекции и средства первой помощи. Поскольку это было мирное задание, мы оставили свои гранаты и штыки, взяв лишь минимум боеприпасов. Если бы мы выглядели слишком угрожающе, то деревенские жители могли бы почувствовать угрозу и не так охотно собрались бы на медосмотр.

Рано следующим утром грузовик отвёз нас к месту, которое должно было быть деревенской площадью, на самом деле - просто колодец и кучка банановых деревьев в окружении тростниковых хижин. Новость о приезде доктора тут же разлетелась, пожилые женщины и матери с детьми быстро выстроились в очередь. Бросалось в глаза отсутствие подростков и здоровых мужчин, призванных в армию. Когда начался осмотр, Силиг, Сайнер и я стояли неподалёку, высматривая неприятности. Их не было. Если не считать имеющегося у нас оружия, мирное спокойствие деревни позволило нам забыть о том, что идёт война.

Чтобы склонить детей к сотрудничеству, медики обещали каждому из них шоколадный батончик, а потом щекотали их, пока те не начинали хихикать. Давно забытый звук невинного детского смеха застал нас врасплох и нам захотелось снова стать детьми и не участвовать в чёртовой войне. Пройдя осмотр, некоторые дети подходили к нам, по-видимому, надеясь получить ещё угощения. Но когда они собирались вокруг нас, их интерес вызывали уже не сладости.

Сайнер никогда никуда не выходил, не захватив с собой что-нибудь почитать, и в тот день у него был с собой последний выпуск журнала "Лайф". Фотографии поразили детей до глубины души. Они указывали пальцами и разглядывали каждую страницу. В своей замкнутой жизни они никогда не видели, даже на картинке, ни небоскрёбов Нью-Йорка, ни красот Йеллоустонского Парка, ни покрытой снегом земли, ни белых девушек с развевающимися светлыми волосами. Перед ними открылся совершенно иной мир. Что интересно, матери держались на расстоянии, но приветствовали нас одобрительными улыбками.

Когда медики позвали нас уезжать, Сайнер протянул журнал маленькой девочке: "Держи, тебе он пригодится больше, чем мне". Дети взвыли от благодарности и помчались обратно к мамам.

Мы с Сайнером пошли к грузовику, но Силиг не тронулся с места. Он стоял неподвижно, грустно глядя на деревню, где скрылись дети.

- Эй, Силиг! - позвал Сайнер, - Что ты там смотришь? Идём!

- Ненавижу это ёбаное место, - сказал тот с отвращением, - Эти дети мне напомнили, как я скучаю по своим племянникам.

Мы так привыкли к образу хладнокровного джи-ай, что проявление чувств Силига для нас оказалось неожиданностью. Через маленькую трещинку проглянула наша обычно скрытая, мягкая сторона.

- Мы все по кому-то скучаем, - ответил я неторопливо, - Я думаю, это обычное дело.

- Серьёзно? - рявкнул Силиг, - Никогда меня больше не проси ездить на эти чёртовы выезды. Я уже привык к джунглям, где о доме ничто не напоминает!

- Ладно, Силиг, - попытался успокоить его Сайнер, - Мы все ненавидим это место, но ты не должен держать всё в себе. Если ты хочешь выплеснуть чувства, то давай. Всё останется между нами.

- Нахуй, - проговорил Силиг срывающимся голосом и потащился к грузовику, - Это всё неважно.

Но мы знали, что это не так.

Мы всегда радовались времени, проведённому вдали от джунглей и войны, но недельное обучение в Кэмп-Эвансе уже начинало нас доставать. После того, как мы проделывали все эти упражнения в условиях смертельной опасности, делать их понарошку быстро надоело. Под всеобщее ворчание один неуравновешенный пехотинец дошел со своего предела.

Как-то раз мы все стояли возле столовой после обеда, когда специалист Генри Нельсон, до той поры добродушный парень, спокойно объявил "Здешняя еда - отстой". МЫ все кивнули в знак согласия, а он отошел и скрылся между бараков. Через пару минут он вернулся с заряженной М-16, двумя патронташами и несколькими висящими на разгрузке гранатами. Никто не обратил особого внимания - мы постоянно видели парней, одетых таким образом. Некоторые подумали, что он готовится к очередному учебному занятию. Нельсон посмотрел на нас странным взглядом, по которому я понял, что что-то сильно не в порядке. Не сказав ни слова, он ворвался в столовую и выпустил три пули в потолок. Через несколько секунд на улицу вышел встревоженный повар с поднятыми руками, за ним следовал Нельсон, держа повара за воротник и направив винтовку ему в голову.

- Нельсон! - крикнул потрясённый Силиг, - Какого чёрта ты делаешь?

- Я? - ответил тот неровным голосом, - Я больше этого дерьма не потерплю. Я еду домой, а этого вшивого повара беру в заложники!

Кто-то из джи-ай пошутил:

- Возьми лучше меня. Следующий повар может быть ещё хуже!

Всё рассмеялись, но ничего смешного в происходящем не было. Всё это было слишком, чтобы быть настоящим, так что никто не попытался отговорить Нельсона. Мы просто смотрели, как он провёл повара к вертолётной площадке, где они стали ждать посадки очередного вертолёта. Были вызваны военные полицейские, но, не уверенные в состоянии рассудка Нельсона, они держались поодаль.

Когда прилетел вертолёт, Нельсон выгнал из него бортстрелка и потребовал, чтобы вертолёт летел в Да Нанг, где он рассчитывал сесть на рейс в Соединённые Штаты. Мы молча смотрели, как вертолёт поднялся и скрылся из виду. Почти никто ничего не сказал, пока мы шли в учебную зону. Некоторые парни зубоскалили насчёт того, что хоть у кого-то кишка не тонка, или что кто-то наконец провернул номер, о котором многие лишь мечтали. Однако на следующее утро весь юмор в этом событии испарился, потому что мы узнали, что после того, как угнанный вертолёт приземлился в Да Нанг, ситуация зашла в тупик, который разрешился, лишь когда снайпер из морской пехоты застрелил Нельсона.

Мы не знали наверняка, действительно ли Нельсон бы убит или нам просто так сказали, чтобы другие не попробовали сбежать тем же способом. Судя по тому, как всё проходило, его скорее всего застрелили, и новость нас шокировала. Все мы приняли его смерть близко к сердцу, потому что молча поддержали Нельсона, не попытавшись остановить его безумную выходку. Может быть, несколько слов могли бы изменить исход. Нельсон явно потерял самоконтроль, но сама мысль о том, что он погиб от выстрела другого джи-ай, была ужасающей. Чтобы мы не задумывались над его бессмысленной жертвой, повторные учетные курсы были отменены и всем подразделениям было приказано вернуться в поле. Однако Нельсон не был так просто забыт, потому что мы все разделяли его отчаяние от унылой жизни джи-ай и трагических последствий, к которым она может привести.

Что же касается повара, то его перевели в другую столовую. Готовил он действительно отстойно.

"Они девять месяцев следили за взводом, выжидая случая меня похитить"

Глава 12

Сумасшествие - подано!

В конце своей вьетнамской командировки капитан Хартвелл собрал всю роту на базе огневой поддержки "Джек" на неформальное прощание. После краткой речи он обошёл строй, лично прощаясь с отдельными солдатами. Я был удивлён, когда он отвёл меня в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.

- Сержант Викник, - жёстко сказал он, - Настало вам время перестать доёбываться до лейтенанта Крамера.

- Что вы имеете в виду, сэр?

- Хорош придуриваться. Я уже достаточно долго наблюдаю, как вы с ним бодаетесь, и ваш новый командир роты не станет терпеть непокорных унтеров, как это делал я. Так что на остаток вашей командировки, заканчивайте смуту, пока не вляпались туда, откуда не сумеете выбраться. Ясно?

- Капитан, - начал я, - Крамер не может вести дела. Он всё старается впечатлить командование и создаёт опасные ситуации своей собственной глупостью!

- Довольно! - скомандовал Хартвелл, - Лейтенант Крамер - дипломированный офицер, и, как такового, его надо уважать. Он прошёл долгий путь и теперь вы ему пойдёте навстречу, мистер!

- Есть, сэр! - ответил я, чувствуя себя в некоторой степени преданным, но не побеждённым. Вот засада. Перед отъездом домой в капитане проснулся лайфер.

- Ещё кое-что, Викник, - сказал он гораздо спокойнее, - Если я правильно понял, вы из Коннектикута?

- Да, сэр, - ответил я, несколько озадаченный.

- Я тоже из Коннектикута. Если хотите, то, когда я доберусь до дома, я позвоню вашим родителям и скажу им, что с вами всё в порядке и вы справляетесь.

- Правда? - я был польщён, - Спасибо!

Возможно, Хартвелл был не так уж и плох.

Первое, что мне надо было сделать - отправить домой письмо, чтобы предупредить родителей о том, что с ними свяжется капитан Хартвелл. Родители, у которых сыновья служили на войне, инстинктивно ожидали худшего, получая звонки от армии. К сожалению, Хартвелл добрался до дома раньше, чем письмо, и его неожиданный звонок сбил моих родителей с толку.

Поначалу моя мама обрадовалась разговору с кем-то, кто недавно видел её сына, но, поскольку я никогда не упоминал капитана Хартвелла в письмах, у неё зародились подозрения. У Хартвелла была манера говорить гладко, как у коммивояжёра, так что по мере разговора моя мама вспомнила о газетной статье, описывающей схему, где жулики звонили родителям солдат, служащих во Вьетнаме. Звонящие обещали, что благодаря своим связям в армии они могли бы перевести солдата на безопасную должность в тылу. Платой была значительная сумма наличными, размер которой зависел от срока, который солдату оставалось отслужить.

Родители были в панике. Им даже стыдно было рассказать кому-либо, что они, возможно, стали целью для мошенников. Что ещё хуже, они переживали, что если у Хартвелла действительно были связи, чтобы вытянуть меня из поля, то у него должна была быть возможность продержать меня в поле дольше положенного, если бы они отказались сотрудничать. Однако, Хартвелл не упоминал ни о каких подобных вещах и, конечно же, ни разу не спрашивал о деньгах, так что родители обеспокоились, что он может скрывать информацию о моём здоровье или положении, а этот звонок был первым контактом, чтобы завоевать их доверие. Тот факт, что моя командировка почти закончилась, и родители не могли дождаться моего возвращения, лишь усиливал их страхи.

Конечно, ни одна из их фантазий не оказалась правдой, так что когда родители, наконец, получили моё письмо, предупреждающее о предстоящем звонке от капитана Хартвелла, их радости не было предела. Теперь они смогли спокойно рассказать друзьям и родственникам, сколько хорошего обо мне им передали из армии. Они гордились мной, но также испытывали сострадание к родителям, действительно ставшим жертвой развода.

На базе огневой поддержки "Джек" наш новый командир роты готовил нас к своему первому боевому опыту командования. Пока капитан Джиру представлялся нам, несколько джи-ай шёпотом отпустили оскорбительные замечания в его адрес, потому что он выглядел большим новичком, чем все остальные новички. Его отглаженная форма и отполированные ботинки сами по себе привлекали внимание, но дюжина гранат, свисающих с его разгрузочного жилета, окончательно придавала ему сходство с рекрутёрским плакатом. Новички часто становились мишенью для шуток, но из-за офицерского звания Джиру просто напрашивался на сарказм.

Капитан Джиру начал свой первый день с того, что обошёл все отделения и прочитал им одну и ту же затрёпанную нотацию насчёт того, как мы сокрушим коммунистическую угрозу и установим во Вьетнаме безопасность и демократию. Некоторые парни ещё верили в эту чушь, но после многих месяцев блужданий по джунглям и вражеских обстрелов становилось ясно, что война идёт в никуда.

Когда спустились сумерки, на базе всё утихло. Караульные расположились в бункерах, а артиллеристы укрылись в безопасности своих палаток. Когда капитан Джиру проверял нашу оборону, его шокировало то, что не выставлялись посты прослушивания и что их вообще не было уже целый месяц. Капитан Хартвелл считал, что посты прослушивания не нужны, потому что на открытой, поросшей кустами местности нельзя было определить возможные пути приближения противника. После наступления темноты часовые на линии укреплений при помощи приборов ночного видения "Старлайт" осматривали местность дальше и лучше, чем это сделал бы любой пост прослушивания.

Джиру не было дела до того, как вёл дела предыдущий командир, так что он немедленно объявил, что посты прослушивания будут выставляться каждую ночь. Вдобавок он хотел, чтобы самый опытный из солдат, то есть я, проводил на постах прослушивания обучение на месте для новичков. Надеясь избежать постоянной кормёжки этой потенциально опасной работой, я возразил.

- Капитан Джиру, - обратился к нему я, не забывая о его неопытности, - Я хотел бы предложить вам ещё раз обдумать необходимость постов прослушивания.

- Вы что, шутите? - переспросил он, глядя на меня, как на умалишённого, - В зоне боевых действий раннее обнаружение противника - главнейшая мера безопасности на любом военном объекте. Это основы оборонительной стратегии, сержант!

- Да, обычно, это так и есть. Но в нашей ситуации просто слишком много открытого пространства, - возразил я, - Нам лучше было бы вести беспокоящий миномётный огонь по окрестностям базы.

- Это просто смешно. Вы вообще знаете, сколько стоит миномётная мина? Посты прослушивания будут установлены. Это всё.

- В таком случае, сэр, я прошу освободить меня от службы на постах прослушивания.

- Освободить? - спросил он недоверчиво, - Никто не будет освобождён. В чём проблема? Вы что, боитесь?

Мгновение я поколебался, понимая, что я действительно боюсь.

- Да, я боюсь, - ответил я откровенно, - Особенно я беспокоюсь из-за того, что у нас одни новички. Мне осталось служить сорок восемь дней, и я не хочу рисковать без нужды.

- Сержант, солдат, который боится - всегда начеку. Зайдите ко мне утром, когда вернётесь.

Разговор закончился. Совершенно раздосадованный, я присоединился к членам поста прослушивания и отвёл их на позицию с хорошим обзором на окружающую местность. Мы находились всего в трёхстах метрах от базы, но находиться за пределами проволочного ограждения было так страшно, что я не спал почти всю ночь - больше опасаясь не гуков, а того, что какой-нибудь новичок выпалит по тени. Пока тянулась ночь, меня удивляло количество доносящегося с базы шума. Я слышал звуки разговоров и смеха, лязганье металла, и даже видел, как кто-то зажёг сигарету. Они были отличной целью для снайперов ВК. Пусть пост прослушивания послужит для новичков хотя бы учебным пособием, показывающим, как не надо вести себя в темноте.

Ночь прошла без событий, но когда настала моя очередь нести вахту, я получил неожиданный сюрприз. Чтобы засекать время дежурства, солдаты передавали друг другу наручные часы со светящимся циферблатом. Однако в ту ночь один из новичков вручил мне огромные карманные часы с сияющим на них изображением Микки-Мауса. Один лишь вид улыбающегося Микки-Мауса на войне ошеломил меня. Посреди хаоса и оторванности Вьетнама от мира у меня в руке оказался маленький кусочек моего детства. Он болезненно напомнил мне о том, как я ненавижу войну и как сильно мне хочется уехать домой.

С первыми лучами рассвета мы вернулись на базу. Новички справились со своими обязанностями нормально, но для меня это мало значило. Собственно, всё казалось малозначащим. В течение нескольких следующих дней я замечал моё поведение подчинено хаотичным переменам настроения. Я становился нервным, подозрительным и навязчиво дотошным к людям и событиям вокруг себя. Я чувствовал, что моя жизнь находится в большей опасности, чем когда я только прибыл во Вьетнам.

Мои внезапные перемены настроения были известны под названием "синдром старослужащего" - ССС, состояние, при котором подсознание считает, что уже пора возвращаться домой, и пребывание во Вьетнаме в реальности вызывало психологический конфликт. Для нас, пехотинцев, ССС просто означал, что парень начал перегорать. Армия признавала это только если солдат становился бесполезным в поле. Самыми распространёнными симптомами ССС было возмущение из-за мелочей вроде брошенного новичком взгляда, неумеренная болтливость и слишком многочисленные вопросы. Солдат с такой формой невроза также раздавал безжалостные взыскания за честные ошибки и зачастую фанатично проверял и перепроверял каждого подчинённого на предмет достаточного количества боеприпасов и знакомства с основами боевой подготовки.

По общему мнению, причиной ССС, помимо того, что испытания, которых хватило бы на целую жизнь, были втиснуты в относительно короткий период времени, было то, что джи-ай приезжал во Вьетнам и уезжал из него в одиночку. Если бы солдаты прибывали подразделениями, то они бы отсчитывали дни вместе, как старшеклассники, ожидающие выпуска. Так, как были организованы командировки во Вьетнам, никто не мог разделить общие чувства о скорой отправке домой. У каждого джи-ай дембель становился личным событием.

Командиры, которые признавали ССС, иногда отсылали таких солдат из поля и позволяли им закончить службу, выполняя повседневные задания в относительной безопасности тыла. Я знал, что с лейтенантом Крамером мне такого счастья не видать, но я не забыл про способ побега, успешно использованный специалистом Харрисоном в июне. Его глупые выходки убедили всех, что он слишком ненадёжен, чтобы оставаться в джунглях, так что подобное представление, проведённое в нужное время, могло бы сработать и для меня.

Спустя несколько дней вертолёт снабжения привёз обратно в поле Сайнера. С его возвращением мы с Силигом облегчённо вздохнули. Не только потому, что Сайнер был нашим другом, но и потому, что он был опытным и сохранял хладнокровие, какими бы отчаянными ни были обстоятельства. Сайнер многим пожертвовал, чтобы вернуться к нам, но, как настоящий боевой пехотинец, он знал, что лейтенанта Крамера надо остановить раз и навсегда. Если это можно было сделать, то втроем мы должны были найти способ. Тем временем, война продолжалась.

В добавление к выставлению постов прослушивания каждую ночь, капитан Джиру отправлял также засадные патрули. Когда настала очередь нашего взвода, местом засады оказалась развилка редко используемых троп ВК, где начали появляться признаки возобновления активности. Капитан Джиру был настолько уверен, что засада принесёт успех, что он придал нам туземного проводника для допроса тех ВК, которых мы возьмём в плен.

В приглушённом свете полной луны мы прошли зигзагом около мили по открытой местности в окрестностях огневой базы "Джек", стараясь идти по оврагам и низинам, чтобы скрыть своё передвижение. Лунный свет помог нам найти место засады по приметному каменному утёсу неподалёку. Добравшись до места, мы затаились в кустах на пригорке, который обеспечивал хороший обзор на развилку троп и возможные пути отступления противника.

Лейтенант Крамер устроил свой КП на вершине пригорка, что давало ему лучший обзор по сравнению со всеми нами. Едва я успел закончить проверку своего отделения, как Крамер прибежал к позиции Силига. Громким шёпотом он объявил: "Я только что видел на утёсе движение!"

Взвод пришёл в полную боевую готовность. Все приготовились к бою, а мы с Силигом и Крамером пошли рассмотреть, что там такое. Поскольку было полнолуние, у нас не было с собой прибора "Старлайт". Крамер оставил свой бинокль на базе, так что нам приходилось полагаться на своё ночное зрение. Мы вглядывались в течение получаса, и ничего не произошло. В конце концов мы это бросили, потому что утёс стоял не так уж близко к развилке и ВК не было смысла там что-то делать.

Двадцать минут спустя Крамер опять сказал Силигу, что видел движение около утёса, но в этот раз он запросил пять миномётных мин. Короткий залп лёг с исключительной точностью, и, пока оседала пыль, мы упорно высматривали признаки жизни. Ничто не шевелилось, но теперь нам приходилось делить внимание между развилкой и утёсом.

Прошло ещё двадцать минут, когда Крамер опять объявил, что видит, как на утёсе что-то двигается. Он запросил ещё один миномётный залп и получил его. Результат был тот же: никакого движения и никакого ответного огня. Тем временем капитан Джиру связался в Крамером по рации и задал ему жару за то, что тот распугал всех ВК на пять миль вокруг и сказал ему, что будет лучше, если утром Крамер сможет что-нибудь показать.

Прошло ещё минут, пожалуй, десять, когда Крамер в четвёртый раз объявил, что видит что-то движущееся около утёса. На этот раз, вместо того, чтобы стоять на периметре, мы с Силигом влезли на КП, чтобы посмотреть от Крамера. Мы пронаблюдали совсем недолго, когда и в самом деле мы увидели что-то движущееся. Но движение было необычным, как будто что-то двигалось в одну сторону и тут же в другую. Когда движение повторилось, мы вгляделись более пристально.

- Лейтенант, - простонал Силиг, поняв, что это движется, - Вы что, серьёзно? Встаньте вот тут и наблюдайте за утёсом, а я спущусь на край периметра.

Силиг отошёл футов на пятьдесят, к подножию пригорка, взялся за тощее деревце и потряс его. Дерево было на три фута выше окружающей растительности и находилось на линии обзора между Крамером и утёсом. Всякий раз, когда часовой на периметре прислонялся к дереву, ветки и листья качались туда-сюда. В лунном свете и в бестолковом мире Крамера это создавало иллюзию вражеского передвижения.

- Ну что же, там могло что-то оказаться, - пожал плечами Крамер, уходя. Остаток ночи прошёл без происшествий.

Каждый раз, когда запрашивались миномёты или артиллерия, стандартной процедурой была проверка зоны поражения на предмет вражеских потерь. Мы знали, что такой поиск не принесёт результатов, но, чтобы не признаваться в ошибке Крамер передал по рации историю о том, что мы нашли несколько кровавых следов, исчезающих в зарослях.

Когда мы вернулись на огневую базу "Джек", капитан Джиру потребовал от Крамера детальный отчёт о событиях предыдущей ночи. По-видимому, Джиру знал о склонности Крамера преувеличивать, потому что он также поговорил и с несколькими военнослужащими взвода, чтобы убедиться, что все версии совпадают. Они не совпали. В итоге капитан Джиру приказал нашему взводу патрулировать местность вдали от остальной роты; манёвр не ради стратегии, а скорее в наказание. Единственной позитивной стороной в нашей ссылке было то, что нам не пришлось бы служить подкреплением другому взводу, если бы тот попал в переделку. Проблема заключалась в том, что если бы помощь потребовалась нам, то поблизости никого не было.

Сезон дождей заканчивался и с наступлением сухого сезона возобновилась жара, которая позволяла нам бродить по джунглям лишь рано утром и поздно вечером. Большую часть дней мы проводили, расслабляясь на краю тропы или в бамбуковой роще. В эти часы самым популярным нашим занятием была игра в карты. Нашей любимой игрой были "Червы", и мы играли по пять центов. Даже Крамер попытал счастья, но, проиграв несколько долларов, он вышел из игры, потому что "это не особенно сложная задача для человека, обладающего интеллектом". Его слова подали нам идею: для офицеров азартные игры с личным составом были строгим табу. Выиграет он или проиграет, но если бы нам удалось втянуть Крамера в игру на деньги, это могло бы оказаться возможностью, которую мы так долго искали, чтобы от него избавиться.

Поскольку Крамеру нужна была "сложная задача для человека с интеллектом", мы решили, что лучшей игрой, чтобы его свалить, станут шахматы. Говард Сайнер был успешным игроком-любителем, и у него с собой оказалась походная доска. Когда Крамера спросили, не желает ли он сыграть в игру, где надо думать, Крамер тут же согласился, похвалившись, что в старших классах он был капитаном школьной шахматной команды.

Ставка была назначена в 20 долларов за игру, и Сайнеру не потребовалось много времени, чтобы понять, что Крамер был совсем не таким игроком, каким себя объявлял. Сайнер легко его победил, но удерживал ситуацию на доске близкой к равновесию, чтобы склонить Крамера продолжать игру. Когда Сайнер почувствовал, что Крамер собирается соскочить, он умышленно проиграл несколько игр со всё увеличивающимся отрывом. Эта тактика побудила Крамера поднять ставки до 50 долларов за игру, чтобы увеличить шансы отыграть свои деньги. Сайнер неохотно согласился и Крамер тут же начал проигрывать. По-прежнему убеждённый, что он может выиграть, Крамер сглупил, выписав расписку на 50 долларов, в которой поставил подпись и дату. Игры продолжались, Сайнер иногда разок проигрывал, пока не вышел вперёд на 220 долларов наличными и 1100 долларов долговыми расписками! В отчаянной попытке сравнять счёт Крамер просил Сайнера сыграть "всё или ничего".

- Давай, Сайнер, - ныл Крамер, - Ты у меня выиграл почти три месяца зарплаты. Я же заслужил хотя бы шанс сравнять счёт.

- Игра окончена, - ответил Сайнер решительно, - Я думаю, нам надо немного остыть. К концу вы не очень хорошо играли. Пожалуй, мы сможем сыграть снова через недельку.

- Через неделю? - выпалил Крамер, чем привлёк всеобщее внимание, - Я не буду ждать неделю! У тебя мои деньги и расписки! Я требую играть дальше!

- Давайте передохнём, - настоял Сайнер, - Неделя без азартных игр нам не повредит.

Крамер был ошеломлён и, по-видимому, что-то заподозрил, но больше он ничего не сказал, потому что все солдаты уставились на него. Пряча доску, Сайнер подмигнул мне, потому что долговые расписки были теми доказательствами, которые были нам нужны, чтобы прижать Крамера. Единственной нашей трудностью было найти способ доставить их в штаб батальона. До этого времени нужно было заставить Крамера сосредоточиться на войне. Это было моё дело.

- Лейтенант, - обратился к нему я, обеспокоенно поглядывая в джунгли, - мы уже два дня ничего не делали, а вы с Сайнером играли в шахматы. Поскольку мы ни разу не высылали патрули, то есть вероятность, что когда мы снимемся с места, то наткнёмся на засаду или мины-ловушки. Я думаю, нам надо сойти с тропы и идти прямо в джунгли.

Крамер на несколько секунд задумался.

- Окей, - согласился он с хитрой усмешкой, - но Сайнер пойдёт головным.

Мы с Силигом переглянулись, не веря ушам, зная, что Крамер пытается наказать Сайнера за выигрыш - или дождаться его смерти, чтобы расписки потеряли ценность.

Через несколько секунд прорубания через кусты Сайнер наткнулся на свежую тропу, которая выглядела так, как будто ВК пользовались ей всего несколько секунд назад. Проверив тропу в обе стороны, мы испытывали жуткое ощущение, что за нами следят, или что мы близки к чему-то страшному. Мы решили продолжать путь с нашим туземным проводником в голове строя, потому что он мог заметить опасность раньше, чем мы. Дойдя до развилки тропы, мы остановились передохнуть и решить, в какую сторону идти.

Мы с Силигом взобрались на ближайший пригорок для лучшего обзора. На дальнем конце пригорка виднелись три прямоугольные кучи земли, похожие на схрон с оружием, который я обнаружил в долине А Шау. Мы лихорадочно принялись раскапывать одну из них, ожидая найти спрятанное оружие или провиант. Наткнувшись на пластиковую плёнку, я тут же откинул её в сторону. Когда я увидел, что скрывалось под ней, то всем телом отшатнулся назад в шоке и отвращении. Я вскрыл неглубокую могилу, где лежало разлагающееся тело вражеского солдата. Гнилостный смрад был столь мерзким, что меня чуть не вырвало. Никому из нас не хотелось раскапывать другие кучи. При любой возможности ВК уносили своих убитых с поля боя и тайно хоронили их, чтобы американские силы не могли вести точный учёт вражеских убитых. Однако в тот раз этот номер не сработал. Хоть они уже были убиты и похоронены, но последним земным делом этих троих ВК стало занесение их число убитых, когда Крамер доложил месторасположение могил.

Наш разведчик очень нервничал, находясь рядом с телами бывших товарищей, так что мы покинули пригорок и пошли по тропе, идущей на возвышенность. По мере того, как тропа заводила нас всё глубже в джунгли, разведчик замедлил ход, ступая рассчитанными, осторожными шагами. Он как раз проходил поворот, когда зацепился за растяжку мины, сделанной из ручной гранаты. Взрыв убил его на месте.

Работой разведчика было обнаружение мин-ловушек, так что та, что его убила, была, по-видимому, действительно хорошо спрятана. Крамер решил, что подрыв был управляемым и объявил вражеское нападение. "Засада!" - завопил он, яростно стреляя в джунгли. Несколько новичков присоединились к нему, пока Сайнер не пробежал, крича "Отставить огонь!" Крамер распластался на земле, крича в рацию, что мы вступили в перестрелку и вскоре потребуем артиллерийской поддержки.

- Лейтенант! - закричал Сайнер, - Парни, какого чёрта вы стреляете?

- Гуки устроили на нас засаду! По нам стреляли!

- В самом деле? Тогда почему, когда я скомандовал "отставить огонь", гуки тоже прекратили стрелять?

Сайнер в упор смотрел на нашего командира. Всё ещё лежа на земле, Крамер не отвечал.

- Это была не засада, - продолжал Сайнер, его слова прямо сочились презрением, - Это была мина-ловушка, и вы это знаете!

- Нашего разведчика убило подрывом вражеской мины, и по нам стреляли, - ответил Крамер, но уже без своей обычной уверенности, - Я доложил, что мы попали в засаду и так это и останется.

- Кого вы пытаетесь впечатлить? - спросил Сайнер. - Единственное, чего вы добились - дали гукам знать, где мы находимся.

Крамер молча поднялся и отошёл. Он передал по рации отмену артиллерийской поддержки и запросил медэвак, чтобы увезти тело разведчика. Чтобы удовлетворить своё любопытство, я отвёл отделение к тому месту, откуда по мнению Крамера ВК якобы произвели своё нападение. Поиск не дал ничего такого, что поддержало бы утверждения Крамера о засаде. Вскоре прибыл медэвак, он завис над вершинами деревьев и спустил вниз спасательную корзину для тела разведчика. Тело было погружено и вертолёт улетел без происшествий.

Крамер решил, что мы будем следить за тропой в течение нескольких следующих дней, надеясь поймать в засаду ВК, которые подойдут, чтобы узнать причину нашей стрельбы. Все отделения по очереди залегали в засаде, поджидая врага, а остальной взвод располагался неподалёку на позиции поддержки. Ближайшие возвышенности должны были нас скрывать, но чтобы туда добраться, нам приходилось прорубаться сквозь густой кустарник. Крамер ещё раз приказал Сайнеру встать головным и прорубать дорогу. Между ними стремительно нарастала враждебность.

Сайнер прорубался сквозь джунгли, Силиг следовал прямо за ним для безопасности, а мы все медленно следовали за ними. Наша колонна продвигалась на десять футов, две минуты сидела на месте, затем двигалась снова. В конце концов мы так растянулись, что я уже не слышал размеренного стука мачете. Поскольку боец передо мной не двигался в места уже несколько минут, я рассудил, что головной, наверное, добрался до вершины и Крамер осматривает местность, выбирая место для оборонительного периметра.

Безо всякого предупреждения на вершине холма прогремел громкий взрыв: сработала ещё одна мина-ловушка! Спустя несколько секунд раздались леденящие душу крики "Медик! Медик!" Поскольку я не слышал панических винтовочный залпов, фирменного знака Крамера, моя душа воспрянула в надежде, что Крамер, наконец, вляпался. На долю секунды я почувствовал стыд, поняв, насколько мы подчинились правилам игры ВК. Первая мина на тропе убила нашего разведчика. Затем, зная, насколько предсказуемо джи-ай направляются к высотам, ВК установили запасную мину на вершине холма. Гуки могли быть за много миль от нас, но все равно продолжали убивать и калечить, не сделав ни выстрела.

Мы сделались неестественно молчаливыми, пока медик, казалось, целую вечность работал в голове строя. Ожидание новостей о том, кого задело зачастую навевало чувство беспомощности. Никто не испытывал особенного сострадания к погибшему туземному разведчику, потому что он был бывшим ВК и, возможно, имел на своём счету раненых или убитых джи-ай. Наконец, нам передали, кого ранило. Это было похоже на послание из ада: осколками задело и Сайнера и Силига. Новость парализовала меня. Как могло такое случиться с моим лучшими друзьями? С механической поспешностью я пошёл к вершине.

Я обнаружил Сайнера сидящим, прислонившись спиной к дереву. Левая сторона его лица была забрызгана кровью и частично скрыта бинтами, намотанными вокруг его головы, словно тюрбан. Осколок вспорол ему кожу на голове надо лбом. Других ранений у него не было, но он испытывал боль и зрение было затуманено. Силига ранило в ягодицы и заднюю часть обеих ног. От беззвучных страданий слёзы текли по его грязным щекам, пока медик оказывал ему помощь.

- Парни, с вами всё в порядке? - спросил я, и ещё не договорив, понял, что мой вопрос звучит глупо.

- С нами всё будет в порядке, - поморщился Сайнер, - Ты только скажи всем, чтобы внимательнее высматривали растяжки и надели каски. Если бы я был в каске, меня бы не ранило. Скажи всем!

- Хорошо, я передам команду. Вы знаете, что случилось.

- Когда мы дошли до вершины, я не потрудился проверить растяжки. Я просто бросил рюкзак и скинул каску. Я начал расчищать место для КП, и отбросил в сторону ветку, и мина сработала. Такое мог совершить только новичок.

Ранения Сайнера и Силига были серьёзными, но не угрожали жизни. Мне хотелось, чтобы на их месте оказался Крамер, потому что он, похоже, радовался, что Сайнера ранило. Крамер не терял времени и уже докладывал кому-то, кто пожелал его слушать на другом конце радиоканала.

- Да, мы наткнулись на что-то крупное! - хвалился он, - Гуки изо всех сил пытаются нас остановить. Это значит, что мы уже близко! Очень близко!

- Эй! - крикнул я Крамеру, - Вы вызвали медэвак?! Парней ранило! Пусть эта ёбаная война подождёт!

- Вертолёт вылетел, - отмахнулся от меня Крамер, - Расслабьтесь.

Его поведение меня взбесило.

- Я расслаблюсь, когда этих парней увезут! Но до того времени вам лучше заняться делом! Если мы так охуенно близко от гуков, то надо поискать другие растяжки, чтобы можно было расставить взвод на оборонительные позиции. Когда прилетит медэвак, мы должны обеспечить ему безопасность.

- Вы правы, - смущённо согласился Крамер, выключая рацию, - Я скажу Уэйкфилду, чтобы он провёл зачистку местности.

Сайнер и Силиг знали, что их ранения на самом деле были скрытым благословением. Стоило им попасть в тыл с долговыми расписками Крамера, и они могли сдать его, как потерявшего рамки офицера, пренебрегающего служебными обязанностями ради азартных игр с подчинёнными.

Вернулся тот же самый медэвак, и по спасательной корзине была размазана кровь разведчика. Силиг, как более серьёзно раненый, поднялся первым. Вскоре за ним последовал Силиг. Мы не прощались, потому что я почему -то был уверен, что скоро увижу их вновь. Когда вертолёт умчался прочь, и рёв мотора эхом отразился от холмов вдали, я оглядел остальной взвод и меня охватила ужасная пустота. Не осталось никого с Гамбургер-Хилл, долины А Шау и ДМЗ. Все, кроме Крмаера и Уэйкфилда имели менее шести месяцев полевого опыта. Бродить по джунглям со взводом новичков под придурочным командованием Крамера - в этом я участвовать не хотел. Настало время приводить в действие свой план побега - убедить всех, что я в конце концов лишился рассудка.

Чтобы запустить дело, я назначил собрание для самых зелёных новичков, чтобы изложить им "некоторые малоизвестные факты", которые я копил несколько месяцев. Недавно прибывшие новички верили чему угодно, что им рассказывали старослужащие, потому что они считали, что раз мы так долго протянули, то, значит, мы всё делали правильно. Мне было на руку, что новички так доверчивы.

- Парни, я собрал вас, потому что существуют некоторые хитрости, которые могли бы сделать жизнь в джунглях чуть более сносной, - начал я серьёзным тоном. Они придвинулись ближе, как будто я был футбольным тренером, дающим им последние указания перед важным матчем, - Все постоянно жалуются на тропическую жару и влажность. Самый лучший способ бороться с ней - отрастить ногти как можно длиннее, потому что они будут действовать, как рёбра охлаждения, чтобы снизить температуру вашего тела.

Новички обменялись озадаченными взглядами, а я добавил:

- И длинными ногтями удобнее отдирать пиявок.

Они понимающе кивнули и один из них поинтересовался насчёт моих ногтей:

- Сержант, а почему у тебя ногти не длинные?

- Это потому, что я уже давно страдаю от климакса, - я сказал это со всё объясняющим раздражением в голосе. Никто не осмелился спросить, что это значит.

- Что мы ещё никогда не делаем в джунглях - не носим трусов, - продолжал я, - Парни, которые носят трусы, часто страдают от джунглевой гнили в промежности, потому яйца у них не проветриваются как следует. Но что ещё хуже, в трусах возникает парниковый эффект, что вызывает неконтролируемый рост лобковых волос. Из-за этого может получиться очень неловко, когда вы вернётесь домой.

Я знал, что моя выдумка достигла цели, потому что через несколько минут заметил, как один из парней оттягивает свои лобковые волосы, пока ссыт.

Кроме того, что я выдвигал дурацкие умозаключения, я также маршировал вдоль периметра с примкнутым штыком и гранатами, повсюду свисающими с разгрузочного жилета. Я вёл себя обеспокоенно, стрелял глазами, и постоянно указывал всем бойцам на плохо закреплённое или шумное снаряжение, говоря им: "Гуки близко. Я их видел". Затем, чтобы окончательно всех сразить, я добавлял: "Не забывайте - надо оставить Вьетнам таким же чистым, каким вы его впервые увидели. Не мусорьте и не вырезайте инициалы на деревьях. Может быть, после войны вы захотите приехать сюда на пикник". После этого все смотрели на меня так, как будто я окончательно съехал - все, кроме Уэйкфилда.

- Я знаю, что ты затеял, - усмехнулся он, отведя меня в сторону, - Этим дерьмом ты меня не проведёшь. Но из-за того, что ты оказываешь такое скверное влияние на личный состав, я тоже хочу, чтобы ты убрался из взвода. Так что делай, что хочешь, но не стой у меня на пути.

- Тебе лучше быть поосторожнее, Уэйкфилд. Я неуравновешен и могу сорваться в любой момент, - я поднял брови и округлил глаза.

- Сачок сраный, - проворчал он, отходя.

Единственным военнослужащим взвода, которого мне было жаль дурачить, был специалист Майк Пердью, который служил с нами уже пять месяцев. Пердью был одной из тех тихих личностей, которые никогда не осмеливаются спорить со "старичками", как бы странно те себя ни вели. Но он также был единственным, кто, я уверен, продолжил бы борьбу против Крамера, если бы наши с Сайнером и Силигом усилия устранить его провалились.

Я продолжал свои выходки два дня, пока солдаты не пожаловались, что я свожу их с ума. Это предоставило Крамеру две возможности: остановить меня или отправить в тыл. Поскольку по своей воле он никогда не выпустил бы меня из поля, он вызвал меня на КП для воспитательной беседы[44]. Я преподнёс ему своё лучшее представление. Лучше, чем Оскар - остаток моих дней должен был стать наградой за это жизненно важное дело, если бы у меня вышло его провернуть. В армейской манере я прошагал к Крамеру и вытянулся по стойке "смирно".

- Сэр! Сержант Викник по вашему приказанию явился, сэр!

- Отставить! - закричал он, осматривая джунгли позади нас, - Если за нами наблюдают гуки, они могут понять, что я офицер и попытаются убить меня в первую очередь.

- Не беспокойтесь, сэр! - заверил я его, - Они пришли не за вами. Они пришли за мной.

Глаза у Крамера сузились.

- За вами? Что за ерунду вы несёте?

- Гуки наблюдают за нами уже давно, - ответил я. Крамер подозрительно поглядел в джунгли у меня за спиной, - Они следуют за нашим взводом уже девять месяцев, ожидая возможности похитить меня.

- Похитить вас? - переспросил он, вздёрнув голову, - Почему вы думаете, что вы им нужны?

Он говорил серьёзно и думал, что и я тоже.

- Всё это началось в мае прошлого года. Возле Фонг Дьен мы поймали в засаду и убили дочь полковника ВК. Не я её застрелил, но в замешательстве от своей первой стычки с противником я продолжал стрелять, когда все остальные уже перестали. Все кричали мне прекратить огонь, так что сбежавшие гуки услышали мою фамилию и запомнили её. Я был в безопасности, пока мы находились в долине А Шау, потому в СВА обо мне ничего не знали. Затем, когда мы вернулись в Фонг Дьен, мы поймали в засаду и убили сына полковника ВК, и повторилось всё то же самое. Все кричали мне прекратить огонь, так что гуки снова услышали моё имя. С тех пор они идут за мной. Чёрт, деревенские говорят, что ВК назначили за меня награду.

Крамер смотрел на меня бессмысленным взглядом. Если бы он сложил недавние происшествия с минами-ловушками и мой рассказ, то они могли бы составить складную картину в его искривлённом лайферском сознании. Затем, к моему приятному удивлению, он вполне серьёзно спросил, как я узнал, что гуки за мной следят. Для меня было главным не рассмеяться.

- По ночам, - прошептал я, поглядывая за спину Крамера, - они подкрадываются, зовут меня по фамилии и велят сдаваться. Они обещают, что если я им сдамся, то они перестанут ставить мины. Я им не верю.

Затем, практически всхлипывая, я подошёл к Крамеру вплотную и схватил за плечи.

- Вы должны меня спасти. ВК не будут ждать вечно. Однажды ночью они нападут и утащат меня. Что мне делать?

Я смотрел на него умоляющими глазами.

- Я.. я..., ну, я не знаю, - проговорил он медленно, - Идите и проверьте личный состав, а я подумаю насчёт этого.

Я вернулся на свою позицию, ожидая следующего хода Крамера, которого долго ждать не пришлось. Выслушав мой рассказ, он запросил по рации совета, что со мной делать. Менее, чем через час он отдал приказ расчищать площадку для вертолёта снабжения, который должен был прилететь следующим утром. Пока солдаты работали, Крамер принёс мне хорошую новость.

- Я отправляю вас в тыл, - заговорил он, а я слушал его без выражения, - Вы имеете право на семидневный отпуск и мне только что передали, что он подтвержден. Удачное совпадение, не так ли? Кроме того, для взвода будет лучше, если вы отдохнёте, знаете ли, чтобы забыть о преследующих вас гуках. Разговоры такого рода беспокоят новичков.

На самом деле, беспокоился только сам Крамер. Он всегда знал, что я его ненавижу, и моё поведение убедило его в моей неуравновешенности. Вот откуда родилась идея о семидневном отпуске. Отправляя меня в тыл, Крамер показал, что его больше беспокоит собственная безопасность, а не взвод. Так или иначе, я был рад, что мой план сработал.

Поскольку это должна была быть моя последняя ночь в джунглях, некоторые парни предложили мне нести за меня караульную службу в виде прощального подарка. Я отказался. Если в мою последнюю ночь нам предстояло вступить в бой, то я должен был в нём участвовать. Кроме того, мне нужно было стоять в карауле, чтобы подкрепить свою историю о том, что враги положили на меня глаз.

Караульная служба в ту ночь была долгой и сводила с ума. Ночь казалось темнее и тише обычного. Из-за того, что мои ближайшие друзья покинули взвод, я чувствовал себя ужасно одиноко. В ту ночь я дал себе клятву никогда больше не выходить в поле. Имея всего тридцать два дня оставшегося срока службы, я должен был делать что угодно, чтобы оставаться в тылу - даже если это означало стать тыловиком. Ночь прошла без происшествий, и единственными, кто на нас нападал, были назойливые насекомые.

На следующее утро я собрался и был готов к отправке ещё до того, как проснулись все остальные. Прощаясь с теми немногими, с кем я успел подружиться, я ощущал их грусть от расставания, а также хорошо знакомую зависть при виде солдата, покидающего поле. Однако, я радовался своему достижению: я был живым подтверждением тому, что пехотинец может выдержать год боевой службы, не получив толком и царапины. Конечно, меня сильно выручило пребывание в "мертвых душах".

Когда прилетел вертолёт снабжения, из него вылезли двое новичков, и, со своей типичной неуклюжестью, остановились, оглядывая непривычную для себя обстановку. Я почувствовал укол жалости, зная, какие несчастья ждут их впереди - особенно с лейтенантом Крамером. Но ничто не могло подготовить их, война - это то, что каждому приходилось пережить лично. Каждому предстояло найти свой собственный способ.

Когда экипаж вертолёта выбросил припасы на землю, я направился к открытой двери. В виде завершающего проявления доброй воли, Крамер подошёл ко мне, чтобы пожать руку.

- Удачи, Викник! - прокричал он, перекрикивая шум мотора, - Сколько бы плохого между нами не было, я всё же хочу, чтобы вы знали, что мне нравятся трудности! Когда доберётесь до Кэмп-Эванса, не заводите там свои дурацкие разговоры, что гуки предлагают вам сдаваться! Это какая-то шутка! Я вам чуть было не поверил!

Я не мог удержаться, чтобы не испытать его глупость ещё разок.

- После сегодняшней ночи мне больше незачем беспокоиться насчёт гуков!

- Что вы имеете в виду? - закричал Крамер, схватив меня за рубашку, когда я уже лез на борт вертолёта, - Что случилось сегодня ночью?

- Гуки сказали, что офицер лучше, чем унтер, так что я выдал им ваше имя!

У Крамера отвисла челюсть, он отошёл на пару шагов назад, и остался стоять неподвижно, как будто выслушал смертный приговор. Когда вертолёт оторвался от земли, я улыбнулся и помахал ему на прощание. Крамер уже оглядывался через плечо, всматриваясь в опушку леса.

Я улыбался от уха до уха всё дорогу до самого Кэмп-Эванса.

"Заведение Сюзи - самый лучший массажный салон и лучшее место в городе, чтобы найти женщину"

Глава 13

В отпуске

Кэмп-Эванс никогда ещё не выглядел так приятно, не только от того, что я выбрался из поля, но оттого, что моё пребывание в джи-ай почти закончилось. Насколько я мог судить, мои последние дни в армии должны были рассматриваться просто как формальность.

Я доложился нашему первому сержанту, Эдгару Бойсу по прозвищу Топ, чтобы оформить свой семидневный отпуск и заодно узнать, как дела у Сайнера и Силига. Силиг находился в 18-м хирургическом госпитале в Кэмп-Эвансе и вскоре мог быть допущен к облегченной службе. Сайнер отправили в 95-й эвакуационный госпиталь в Да Нанг, потому что это было ближайшее медицнское учреждение, где занимались ранениями в голову. Поскольку у Топа не было информации о состоянии Сайнера и его выздоровлении, я попросил о начале отпуска в тот де день, чтобы заодно посетить Сайрена в госпитале.

- Ты можешь навестить своего друга, - сказал Топ, сурово глядя на меня, - Но ты никуда не поедешь по меньшей мере два дня.

- Что? - переспросил я, испуганный его строгостью, - Почему так долго?

- Потому что тебя рекомендовали к повышению до штаб-сержанта, и ты должен пройти комиссию. Но если бы дело зависело от меня, то я бы разжаловал твою задницу до рядового 1-го класса и отправил обратно в чёртовы джунгли, где тебе самое место!

- Боже, Топ, - сказал я, делая вид, что не понимаю, в чём дело, - Что я такого сделал?

- Отставить, Викник! - рявкнул он, обвинительно указывая на меня пальцем, - Это твоя история про гуков, что ты рассказал Крамеру - полное враньё!

- Вы правы, - улыбнулся я, - Это было вранье. Этим гукам меня не одурачить. Если бы я сдался, как они просили, они бы всё равно ставили мины. Хорошо, что я им не дался, да?

Топ покачал головой и посмотрел в небо, закатив глаза.

- Призывники вроде тебя позорят армию. Когда ты собираешься взрослеть?

- Пожалуйста, Топ, - попросил я, - Я не хочу проходить комиссию. Чёрт, я даже не хочу повышения. Я через месяц ухожу из армии, так что просто отдайте эти сержантские нашивки кому-нибудь, кому пригодятся лишние деньги.

- По мне, так это было бы в самый раз, - отрезал он, - Мне вообще не нравится идея повышать такого сачка. А теперь забирай отсюда свою никчёмную задницу и не попадайся мне на глаза, пока твой отпуск не закончится!

Топ просто не понимал. Я считал, что я совершил непростительный грех, изображая сумасшествие, тогда как я хотел всего лишь остаться в живых, когда мои дни во Вьетнаме уже приближались к завершению.

На следующее утро я сел на С-130, летящий в Да Нанг. Центр обслуживания отпускников, выезжающих за пределы Вьетнама переехал туда, чтобы снизить нагрузку на перегруженную авиабазу Таншоннят в Сайгоне. Однако, места отдыха для семидневных отпусков были теми же самыми, что и для ОВ. В этот раз я уже не собирался снова отправиться на Гавайи. Я выбрал Сидней в Австралии, потому что возвращавшиеся оттуда джи-ай хвастались насчёт бесплатных круглоглазых женщин и отсутствия языкового барьера.

Как обычно, возникла проблема. Семидневные отпуска считались второстепенными, а на Сидней был такой спрос, что приоритет отдавали четырнадцатидневным. В результате меня поставили в конец списка ожидания из тридцати человек. Поскольку в тот день мне не удавалось получить билет, я навестил в госпитале Сайнера.

Если не считать толстой повязки на голове, Сайнер выглядел хорошо и казался вполне здоровым. К несчастью, он упал духом, потому что чувствовал, что его ранение в голову - относительно лёгкое, и он не заслуживает такого же внимания, как солдаты с более серьёзными боевыми ранениями.

- Послушай меня Говард, - начал я с не присущим мне состраданием, - ты должен гордиться тем, что находишься рядом с этими парнями вне зависимости от того, насколько незначительно твоё ранение. Ты был ранен в бою и заслужил право находиться здесь. Когда я несколько месяцев назад попал в госпиталь, мне надо было остановить кровь из члена, потому что я считал, это у меня от того, что я слишком много дрочил. Это не имело никакого отношения к войне и все доктора, что меня осматривали, говорили, что я придурок. Попробуй такое забыть!

Мы с ним здорово посмеялись, и Сайнеру стало лучше. То есть, до того времени, пока он не рассказал мне, что долговые расписки Крамера пропали. Тут я приуныл.

- Когда медэвак доставил меня в медпункт Кэмп-Эванса, - объяснил Сайнер, - медики сняли с меня одежду, чтобы проверить, нет ли у меня ещё ран. Пока мной занимались, кто-то порылся в моих вещах и забрал расписки.

- Это значит, что у Крамера есть в тылу друг, который ему помогает.

- Точно, - вздохнул Сайнер, - Похоже, что наши усилия были напрасны.

Я громко застонал и мы оба покачали головами от досады.

- Я не понимаю, как у такого парня, как Крамер может быть кто-то, кто будет подставлять за него голову, - добавил Сайнер.

- И не только в этом дело, - ответил я, - пока я в отпуске, а вы Силигом ушли со сцены, там не остаётся никого, кто его будет сдерживать и держать в рамках. Не надо мне было изображать сумасшедшего. Я чувствую себя так, как будто бросил взвод.

- Тебе нечего стыдиться, - сказал Сайнер серьёзно, - Проведя одиннадцать месяцев в лесу, ты научил парней остерегаться и лайферов и гуков. Твой пример наверняка спасёт несколько жизней.

Я молча кивнул в знак благодарности.

Пробыв у Сайнера два часа, я вернулся в отпускной центр, чтобы проверить свой статус. Я продвинулся всего на четыре позиции. С такой скоростью мне пришлось бы проболтаться там целую неделю - явный плюс для получения лишнего времени в "мёртвых душах"! На следующее утро я снова проверил список и обнаружил, что я вообще не сдвинулся, так что я вернулся в госпиталь.

Когда я вошёл, Сайнер готовился к отправке в Японию на дальнейшее лечение. Заключительный этап обследования должен был определить, будет ли он дослуживать в Штатах или его комиссуют по состоянию здоровья. Так или иначе, он покидал Вьетнам навсегда.

Я всегда радовался за каждого, кто выбирался из Вьетнама живым, но отъезд Сайнера был горькой радостью. Мы вместе, Сайнер и я, пережили битву за Гамбургер-Хилл и бесчисленные засады и патрули. Мы были не только сослуживцами, но стали и близкими друзьями. Мы обменялись домашними адресами и пообещали друг другу встретиться как-нибудь после войны. Я попытался произнести слова прощания, но это выглядело нелепо, потому что сотрудники госпиталя подталкивали меня, чтобы я уходил. Так что мы просто пожали друг другу руки и кивнули, умышленно скрывая проявления чувств. Если я и вынес что-то хорошее из Вьетнама - то это дружба с Говардом Сайнером.

Прошло десять лет, прежде, чем я увидел его вновь.

Вернувшись в отпускной центр, я почувствовал себя опустошённым и одиноким. Больше не было никакой причины продолжать ждать вылета в Сидней, и я изменил свои планы и решил сесть на первый же рейс куда угодно, лишь бы там не было списка ожидания. Моей новой целью стал Бангкок в Таиланде, и уже в тот день я находился в пути вместе с 200 другими джи-ай. Коммерческий рейс прошёл без приключений, если не считать облёта Камбоджи, потому что наш жирный реактивный лайнер представлял собой слишком соблазнительную мишень для расположенных там ракет "земля-воздух" СВА.

Столичный город Бангкок находился всего в пяти часах полёта, но в плане развития он на многие световые годы отстоял от разрухи Вьетнама. Экономика Таиланда принадлежала к самым преуспевающим в Азии, что превратило Бангкок в один из самых оживлённых деловых и транспортных центров всей Юго-Восточной Азии.

Город также был культурным и образовательным центром Таиланда, там имелись шесть университетов, несколько музеев и сотни богато украшенных храмов. Оживлённые улицы выглядели современно и были полны автомобилей, трамваев и рекламы. Если не считать необычного тайского шрифта на вывесках и рекламных плакатах, то Бангкок не особенно отличался от крупного города в Штатах.

Поскольку экономика Бангкока не зависела исключительно от отдыхающих американских военнослужащих, мы могли ближе познакомиться с обычными жителями Таиланда. Служащие отпускного центра ознакомили нас с некоторыми правилами поведения, чтобы мы не оскорбили местных жителей необдуманным поступком. Нам также посоветовали объединиться хотя бы по двое, потому что методы ведения бизнеса в Таиланде предполагали групповые скидки, таким образом, сокращались расходы на транспорт и развлечения.

Когда джи-ай стали собираться в пары, ко мне уверенным шагом подошёл долговязый парень.

- Привет, - сказал он, улыбаясь и протягивая руку, - Я Эдди Лэнделл. Будешь со мной в паре?

- Конечно, - ответил я, приятно удивлённый его дружелюбием, - С чего мы начнём?

- Сперва зарегистрируемся в отеле, а потом поедем в сауну к Сюзи[45], отпразднуем освобождение от войны.

- Сауна? - спросил я возмущённо, - Я не хочу в сауну.

- В такую сауну тебе точно захочется, - рассмеялся он.

- Зачем мне нужна сауна? - переспросил я, выглядя глупо, почти как новичок.

- Заведение Сюзи - самый лучший массажный салон и лучшее место в городе, чтобы найти женщину, - ответил он слегка мечтательно.

До меня, наконец, дошло, о чём он говорит я и тоже рассмеялся:

- Я мог бы и догадаться.

Он продолжал:

- Я был здесь в отпуске два месяца назад и так здорово провёл время, что решил вернуться ещё раз. Я нашёл у Сюзи потрясающую девушку, её зовут Уве. Она такая красивая и так хорошо меня обслужила, что я остался с ней на всю неделю. Собственно, я приехал, чтобы снова её найти.

Пока Лэнделл предавался воспоминаниям о своих романтических чувствах к проститутке, я не мог удержаться, чтобы не вспомнить свою девушку Мэри. Я по-прежнему любил её и, поскольку мне оставалось служить всего один месяц, я всё ещё по-глупому надеялся, что мы снова сможем быть вместе, когда я вернусь домой. Потом я напомнил себе, какую боль Мэри причинила мне, и как она пыталась смягчить удар, пообещав писать почаще. Я получил всего три письма за последние два месяца, совершенно бестолковых. Было ясно, что моего возвращения никто не ждёт.

- Я скоро возвращаюсь в Большой Мир, - посетовал я, - Так что мне не хочется чем-нибудь заразиться от этих массажисток. Когда ты здесь был в прошлый раз, как тебе удалось не подцепить триппер?

- Ты что, шутишь, что ли? - переспросил он, не веря ушам, - Проституция здесь - такой крупный бизнес, что американская армия требует, чтобы все девушки проверялись минимум раз в неделю. Они даже носят с собой медицинскую карточку, чтобы подтвердить, что они здоровы. Это армейский способ поставить на проституции печать одобрения.

Меня это вполне устроило.

Разместившись в соседних комнатах отеля, мы направились в сауну Сюзи. Заведение выглядело, как экзотический дворец наслаждений из Голливудского фильма. Как только мы вошли, нам вручили по коктейлю в виде комплимента от заведения и усадили перед закрытым занавесом. Свет приглушили, занавес открылся, и мы увидели тридцать прекрасных девушек за огромным стеклом. Они были одеты, как участницы школьных команд поддержки, и у каждой на отвороте воротника был ярлычок с номером. Сидя на обтянутых синим бархатом стульях, они с притворной скромностью улыбались и клали ногу на ногу. Некоторые выгибали спину, чтобы продемонстрировать свою фигуру, другие медленно поворачивались вправо и влево. Это было зрелище, которое могло бы остановить движение за освобождение женщин на 100 лет, но я чувствовал себя, словно ребёнок перед витриной кондитерской. Всё, что я мог сделать - прижаться лицом к стеклу.

Лэнделл заметил Уве и тут же назвал её номер. Когда она вышла из-за занавеса, они оба взвыли от восторга и немедленно направились обратно в отель, пропустив обычное "знакомство" в виде сауны и массажа. Мне решить было куда сложнее. Выбор был такой головокружительный, что мне хотелось взять то одну, то другую девушку. В конце концов управляющий вежливо предложил мне сделать выбор или уходить. Поскольку я не мог выбрать, то назвал наугад число 21 - свой возраст.

Вышла восхитительная, хрупкая девушка с мягкими чертами лица, миндалевидными глазами и длинными чёрными волосами. Она отвела меня в комнатку, где стоял массажный стол и ванна, достаточно большая для двоих. Пол покрывал толстый красный ковёр, а стены были из матового пластика, сквозь который едва можно было видеть очертания. Игравшая во всём здании мягкая музыка, и приглушённый смех других посетителей создавали атмосферу умиротворения. Эта идиллическая обстановка как небо и земля отличалась от неприглядных борделей, что я посещал во Вьетнаме.

Опытные руки Молли раздели меня за несколько секунд, отчего у меня встал так резко, что я думал, он мне ударит по лицу. Я забрался в ванну, она заколола волосы и разделась до купальника-бикини. Не обращая внимание на моё приподнятое состояние, она тщательно вымыла каждую складку и выступ на моём теле.

За мытьём последовал интенсивный пятнадцатиминутный массаж, после которого я почувствовал себя невероятно расслабленным - но и возбуждённым более, чем когда-либо. Лекарство от сексуальных мук, которым она столь мастерски меня подвергла, стоило дополнительных денег, что было частью бизнес-стратегии этого заведения. Поскольку моя моральная устойчивость превратилась в кашу, я расстался с двумя сотнями долларов, чтобы остаться с ней на следующие пять дней. Когда мы с Молли вернулись в мой номер в отеле, я был так возбуждён, что почти сорвал с неё одежду. Наши занятия любовью были бурными, но из-за моего пыла длились не более двух минут. Благодаря её страсти и чувственности я ощущал себя на седьмом небе, и мы с удовольствием посвящали этому время каждый день, перед тем, как уснуть.

На следующий день мы с Молли встретились с Лэнделлом и Уве, чтобы посмотреть город. В Бангкоке и вокруг него было немало мест, которые стоило посетить, и самым дешёвым способом это сделать было арендовать такси на неделю. Самые надёжные таксисты работали при отеле, и девушки почти всех их знали. Они порекомендовали таксиста, известного, как Большой Сэм. Чрезвычайно крупный по азиатским меркам, Большой Сэм был приветливым мужчиной с постоянно улыбающимся лицом. Поначалу он вызвал у меня подозрения, потребовав заплатить 100 долларов вперёд, потому что я подумал, что он возьмёт деньги и исчезнет. Однако, моё доверие быстро восстановилось. Большой Сэм оказался не просто шофёром - он также стал и нашим финансовым консультантом. Везде, где мы были в тот день, он проверял, что мы платим разумную цену за сувениры и отгонял попрошаек и мутных уличных торговцев.

В течение дня мы ходили по туристическим местам, катались на лодке, ездили по сельской местности и посещали местные развлечения. По ночам можно было пройтись по барам или дискотекам, или посмотреть американское кино с субтитрами. Несколько раз Большой Сэм возил нас в уединённые рестораны, чтобы встретиться с друзьями Молли и Уве. Дополнительным плюсом было то, что где бы мы ни были и что бы мы ни делали, Сэм, Молли и Уве редко говорили на своём родном языке - знак внимания, благодаря которому мы с Лэнделлом ощущали себя участниками всего происходящего. Их отношение и профессионализм позволили нам чувствовать себя особыми гостями, но заодно пришлось и развязать кошелёк.

Я приехал в Бангкок, имея при себе 500 долларов, но за пять дней эти деньги почти разошлись. Не намереваясь ограничивать свою расточительность в остаток отпуска, я связался с местным Красным Крестом и отправил домой телеграмму, запросив ещё 100 долларов. Красный Крест сообщил моим родителям, что деньги нужны мне на пропитание и кров. Мои родители им поверили. Спустя двенадцать часов деньги поступили и я с радостью промотал их на Молли так же, как и все предыдущие.

Моя неделя в Бангкоке была отпуском, который я не забуду никогда. Теперь я понимал, почему Лэнделл вернулся туда снова. Настроение тайцев резко контрастировало с настроем жителей Вьетнама, потому что ничто не висело над ними, подавляя их дух. Они не испытывали горя от разлуки с любимыми, уехавшими подальше от войны, там не было потоков беженцев и им не грозили террористы. Экономика Таиланда кипела, американцев там любили, и правительство было стабильным. В итоге, я уехал из Таиланда, укрепив своё уважение к азиатским народам.

Не было ни грусти, ни эмоциональной привязанности, когда пришло время нам с Молли прощаться, пусть даже мне и казалось, что наши отношения стали чем-то большим, чем просто успешное бизнес-мероприятие. Но любой джи-ай, кому довелось провести такой отпуск, без сомнения, чувствовал то же самое. Так или иначе, когда я вернулся во Вьетнам, я порекомендовал Бангкок всем, кто планировал ехать в отпуск. Я также дал понять, что их поездка будет неполной без визита в сауну Сюзи и массажа от номера 21 - Молли.

"Армия прокололась и повысила тебя в твоё отсутствие"

Глава 14

Последний отсчёт к свободе

Моё возвращение во Вьетнам из Бангкока оказалось куда менее угнетающим, чем моё предыдущее возвращение из отпуска на Гавайях, особенно потому, что мой срок службы сократился до каких-то двадцати пяти дней. Теперь запросто можно было до самого дома не обращать внимания на войну. К тому же прошёл слух, что старослужащих будут отправлять домой раньше на десять дней. Армия уже использовала досрочное убытие домой как уловку, чтобы получить общественную поддержку, так что если слух оказался бы правдой, то я бы его приветствовал от всей души.

Я прибыл в Кэмп-Эванс в бодром расположении духа, однако я всё ещё находился в армии, и Топ Бойс был тут как тут, чтобы мне об этом напомнить. Как обычно, он был разозлён. На этот раз из-за того, что я растянул положенные десять дней на отпуск и дорогу в шестнадцать дней отсутствия.

- Так, так, кто это тут у нас? - начал он саркастически, - Блудный унтер-офицер вернулся. Я вас ждал штаб-сержант Викник.

- Штаб-сержант? Я? - я просто не верил своим ушам.

- Точно. Армия прокололась и повысила тебя в твоё отсутствие. Это значит, что ты можешь провести остаток службы взводным сержантом у лейтенанта Крамера.

Новость обрушилась на меня, словно тонна кирпичей.

- Минуточку, Топ! Что случилось с Уэйкфилдом?

- Он уехал домой по срочному вызову, так что мы его больше не увидим. А теперь собирай своё барахло, потому что завтра ты едешь в поле.

- Пожалуйста, не отправляйте меня! - застонал я, не вполне уверенный, что он говорит о моей отправке в поле серьёзно, - В поле от меня не будет толку. Я уже вышел за грань. Я больше не хочу воевать. Я уже слишком много прослужил для этого дерьма. Вы не можете найти мне работу здесь, в тылу? Я буду делать всё, что угодно.

Он несколько минут рассматривал меня, а потом хитро улыбнулся.

- Я терпеть не могу, когда взрослый человек что-то выпрашивает, так что для тебя сделаю исключение. Ты можешь остаться и работать у меня, но если ты хоть раз вякнешь насчёт назначенной тебе работы, твоя задница поедет обратно в поле, даже если мне придётся тащить её туда лично!

- Окей, Топ, - усмехнулся я, - Просто скажите, что мне нужно сделать?

Он ответил не сразу, как будто смакуя этот момент. Затем он склонился ко мне, чтобы особо подчеркнуть моё новое задание.

- Каждое утро ты организуешь уборку мусора по всей территории батальона. Это означает вокруг вертолётной площадки и вдоль линии укреплений. Ты также составишь график дежурств в столовой и реестр личного состава, способного к выполнению заданий, поступающих из штаба батальона.

- С этим я могу управиться, - кивнул я, думая, что он закончил. Дело сделано, так я думал про себя. Раз плюнуть.

- Так просто ты не отвертишься, - ухмыльнулся он, - Самым важным твоим заданием будет лично вычистить батальонные сортиры и поддерживать в них чистоту. Это значит - и сортиры рядового состава и офицерские. Каждый заслуживает приличного места, чтобы посрать, так что я рассчитываю, что благодаря тебе туалетами можно будет гордиться. Есть вопросы?

- Нет, Топ, - ответил я подавленно. Я чувствовал облегчение из-за того, что остаюсь в тылу, но ещё не вполне понимал, во что впутываюсь. Мне виделась ирония судьбы в том, что я сжигал дерьмо, когда прибыл во Вьетнам и сжигаю дерьмо, покидая его. По крайней мере, это безопаснее, чем когда по мне стреляют.

График дежурств и сборка мусора не требовали особых усилий, но вот сортиры - другое дело. Помещения находились в ужасающем состоянии. Никто ничего не чистил и не ремонтировал уже целый месяц. Бочки с говном переполнялись, на полу валялись газеты и журналы, ширмы на окнах были изорваны и кое-где не хватало туалетных сидушек.

Ремонт занял несколько дней, потому что в наличии не было стройматериалов, отчего мне пришлось присвоить кое-что из разных сортиров по всему Кэмп-Эвансу. Должно быть, я выглядел особенно впечатляюще, когда тащил краденые туалетные сидушки. Также я отрывал доски и ширмы от незанятых бараков и позаимствовал свежие журналы из передвижной библиотеки во время одного из её еженедельных визитов.

Закончив ремонт, я легко вошёл в ежедневный режим и обнаружил, что жизнь сжигателя дерьма вовсе не так плоха. По вечерам я был свободен, что давало мне кучу времени, чтобы проводить его с Силигом. Он, впрочем, глядел в будущее совсем не так оптимистично, как я. Раны Силига почти зажили, что означало, что он скоро вернётся в поле, и он этому совсем не радовался.

- Мне осталось сорок дней, - пожаловался Силиг, - но это недостаточно мало, чтобы я оставался в тылу. Думаю, что я смогу пережить возвращение в поле, но меня воротит от мысли находиться там вместе с Крамером. Это он виноват, что нас с Сайнером ранило. Если Крамер сделает ещё одну глупость, то я его, наверно, сам застрелю!

- Не надо мыслить так радикально, - рассмеялся я, не обращая внимания на его пустые угрозы, - Смотри на вещи с хорошей стороны, раз Уэйкфилд уехал, ты становишься новым взводным сержантом. Это даст тебе право голоса в принятии решений.

- Возможно, - проворчал он, - Но мне хотелось бы, чтобы вы с Сайнером тоже были там и помогли мне.

- Давай возьмём по пиву, - сказал я, не желая, чтобы мне напоминали об отъезде Сайнера и о том, как я бросил взвод, - Меня тошнит от разговоров в Крамере.

- Да, - пробормотал Силиг, - Нахуй. Это неважно.

Дни отлетали, а Топ всё искал для меня работу, которая стала бы окончательным возмездием прежде, чем я выскользнул бы из его лап навсегда. К моему огорчению, его упорство окупилось.

- Ты знаешь, что это? - спросил он, помахивая передо мной печатным бланком, - Это акт о передаче военного арестанта под твою ответственность. Я хочу, чтобы ты полетел в Да Нанг и отконвоировал его сюда, в Кэмп-Эванс, чтобы его поставили перед трибуналом.

- Уф... Окей... А что он сделал? - выдавил из себя, задаваясь вопросом, был ли этот арестант безобидным дурачком или закоренелым убийцей сержантов, - Я знаю этого парня?

- Его зовут рядовой Лерой Клифтон, и он находился в самоволке почти целый год. Этот тупой говнюк жил с вьетнамкой, и его поймали морпехи. Его держат под замком на 524-м квартирмейстерском складе.

- А почему его не может привезти военная полиция? - спросил я.

- Потому что, - объявил Топ с ехидной усмешкой, - это именно та работа, за выполнение которой тебе платят, как штаб-сержанту. А теперь вали в оружейную и выпиши себе пистолет 45-го калибра и наручники. Я жду тебя вместе с Клифтоном завтра днём.

- Окей, - уверенно кивнул я, - Увидимся завтра.

Задание выглядело довольно простым. Я вообразил, что рядовой Клифтон был слабохарактерным солдатом, который эмоционально привязался к вьетнамке и остался с ней, чтобы они могли заново наладить свою жизнь. Или же он ушёл в самоволку, чтобы сбежать от войны, но устал прятаться и теперь готов принять наказание. Что бы там ни было, я решил, что Клифтон - просто незадачливый дурачок, которого армия загнала в красные флажки, и моё конвоирование станет просто формальностью.

Вечером того же дня я прибыл на 524-й квартирмейстерский склад, расположенный посередине обширной авибазы Да Нанг. Расположение морпехов, состоявшее всего из восьми бараков, двух складских строений, деревянного здания штаба и маленькой столовой, казалось крошечным на фоне окружавшего его военного мегаполиса. Грунтовая дорожка кружила между бараков и вела к автопарку, где стояли несколько джипов и грузовиков. Я подумал, что странно не видеть там ни укреплений, ни огневых позиций.

Войдя в помещение, я даже толком не успел поздороваться, как меня приветствовал странно оживлённый 2-й лейтенант. Он держался так легкомысленно, что так и не заметил, что я ему не отсалютовал. Должно быть, низко висящий у меня на бедре 45-й и прицепленные к ремню наручники навели его на мысль, что я - суровый парень, вызывающий неоспоримое уважение.

- Привет, Сарж! - сказал он с глупой улыбкой, - Я лейтенант Батч Рейнгольц. Ты за Клифтоном?

- Точно, - официально кивнул я, пытаясь играть роль охотника за головами, - Я планирую, что мы отправимся завтра утром. Я могу сейчас на него взглянуть?

- Конечно, вот сюда, - он указал пальцем, когда мы вышли. Затем он с гордостью похвалился: - Я первый раз командую.

- В самом деле? - заметил я, стараясь не смеяться, глядя на его отглаженную форму и стрижку ёжиком, - Я бы никогда не подумал.

- Ну да, всё расположение под моей ответственностью.

- Должно быть, тяжело тут вести дела, - добавил я, размышляя, не прибыл ли Рейнгольц во Вьетнам тем же утром, - Чем ваше подразделение занимается?

- Мы - хозяйственная часть у морпехов, которые живут на авиабазе. У нас есть водители, грузчики, повара, связисты, все кто угодно.

- А зачем вам тогда тюрьма?

- Это на самом деле не тюрьма. Это просто временная камера для дебоширов и преступников.

- Преступников? - переспросил я саркастически, - Вы хотите сказать, что вы уже осудили Клифтона и нашли его виновным?

Рейнгольц был явно смущён, но ничего не ответил.

Когда мы завернули за угол, меня потряс вид их тюремной камеры. Это был металлический грузовой контейнер со словами "Большой дом", аккуратно выведенными краской над дверью. Поперёк грубо прорезанного окна были наварены стальные прутья, а дверь запирал большой висячий замок. Единственным удобством было расположение в тени, но всё равно днём температура внутри должна была превосходить человеческие возможности. Я заглянул в этот тёмный ящик, но увидел лишь ряд белых зубов, вывернутые ноздри и пару глаз, злобно глядевших на меня. Рядовой Клифтон был самым здоровым негром, что я когда-либо видел.

- Я так и думал, что они пришлют за мной белого, но только не такого задохлика, - засмеялся Клифтон, не спеша подойдя к окну, - Сдаётся мне, в армии не хватает засранцев, которым надоело жить. Я тебе сразу говорю - только я отсюда выйду, я задушу тебя твоими наручниками и застрелю из твоей же пушки[46].

Как я ни пытался, но не мог проглотить огромный ком, застрявший у меня в глотке. "Вот дерьмо, я влип", - подумал я про себя, - "Клифтон - не какой-нибудь бедный дурачок, сожалеющий о неверном решении сбежать в самоволку. Он прожжённый преступник, которому нечего терять".

Я вполне отчётливо осознавал, что если он хотя бы отдалённо заподозрит, что я его боюсь, то я буду всё равно что мёртв. Мне надо было срочно сделать что-то, чтобы он дважды подумал, прежде, чем попытаться меня убить. И я затеял своё последнее абсурдное представление.

- Хе-хе-хе, - оскалился я, глядя на него демоническим взглядом, - Давай, кусок дерьма, помоги спасти армию от возни с тобой, - тут я вытащил свой 45-й из кобуры и покачал его в руке, - видишь ли, малыш, за свою службу я убил немало гуков, но ещё ни одного ниггера. Если будешь меня доёбывать, то станешь первым. Хе-хе-хе.

Глаза Клифтона сузились, он медленно отошёл и молча сел в углу. Я одарил его смертоносным взглядом и поскорее ушёл, сопровождаемый лейтенантом Рейнгольцем.

- Сержант, - спросил он недоверчиво, - Вы ведь не собираетесь его на самом деле застрелить, да?

- Вам лучше думать, что я его застрелю, - закричал я так, чтобы Клифтон мог меня услышать, - Я не позволю какому-то ёбаному ниггеру испортить мне послужной список. Либо он поедет в Кэмп-Эванс добровольно, либо его отправят в мешке. Выбор за ним.

Лейтенант остановился, не зная, что ему делать. Я шагал дальше, не оглянувшись. Скрывшись из виду, я прислонился к дереву, дрожа с головы до ног от мысли, что это, по-видимому, мой последний день на Земле. Я оплакивал своё задание и вполголоса проклинал Топа, когда подошёл ротный клерк.

- Прошу прощения, сержант, - заговорил он боязливо, - Вам нужна койка на ночь?

Я кивнул, глядя в сторону, чтобы скрыть свой страх. Пока мы шли к унтер-офицерскому бараку, клерк не сводил с меня глаз.

- Я снова прощу прощения, но могу спросить, сколько вам лет? Я к тому, что вы довольно молодо выглядите для штаб-сержанта. У вас есть высокопоставленный родственник, который помог вам с продвижением?

- Мне двадцать один, - ответил я, смеясь про себя и одновременно думая, что до двадцати двух я могу и не дожить, - Меня никто не прикрывает и это моё задание тому подтверждение.

- Серьёзно? Вам всего двадцать один? В морской пехоте дослужиться до капрала довольно трудно. Вы, должно быть, реально крутой.

- Я не особенно крутой. Мне просто повезло, - небрежно бросил я, - В пехоте иногда бывает несложно получить звание.

- Почему бы вам не остаться на ночь у нас, у пеонов? Если вы разместитесь у унтеров, то вокруг вас будут одни лайферы, которые всю ночь сидят и вспоминают старые добрые деньки во время Корейской войны.

Приглашение пришлось мне по душе и я решил, что мне стоило бы провести ночь среди людей, с которыми мне будет комфортнее. Поскольку делать было больше нечего, мы играли в карты, дули пиво и прикалывались над лейтенантом Рейнгольцем. Когда всё утихло, я уснул, выдумывая различные способы сковать Клифтона: левую руку к правой щиколотке или правую руку к левой щиколотке. Были бы у меня ещё одни наручники, я бы применил оба способа.

Перед самым рассветом наш сон был нарушен свистом, криком и беготнёй. Поначалу я подумал, что на нас напали враги, но, когда суматоха утихла, я, к своему восторгу, узнал, что Клифтон сбежал!

Какое облегчение! Я едва мог сохранять спокойное лицо, потому что был уверен, что Клифтон с удовольствием убил бы меня. Я не спрашивал, каким образом он выбрался и мне до этого не было дела. Я подозревал, что лейтенант Рейнгольц поверил, что я серьёзно говорил о намерении застрелить Клифтона и сам дал ему сбежать, потому что гибель заключённого могла бы бросить на него тень. Или так, или же сам Клифтон поверил, что я достаточно ненормальный, чтобы убить его и смылся, чтобы спастись.

Я немедленно связался с Топом, чтобы сообщить ему о побеге Клифтона. Он спустил на меня собак в том смысле, что кое-кто ничего не может сделать нормально. После того, как я поблагодарил его за тёплые слова, Топ приказал мне помочь морпехам искать Клифтона. Я согласился, но не собирался что-либо делать. Если бы Клифтон нашёлся, я снова оказался бы в опасности. Вместо этого я потратил почти два дня на то, что пил пиво в клубе для сержантов, рассудив, что это последнее место, где Клифтон может показаться. Я не знаю, нашли ли его в конце концов, и знать мне этого не хочется.

Когда я вернулся в Кэмп-Эванс, Топ дожидался меня со своим обычным суровым взглядом.

- Штаб-сержант Викник, - начал он свою лекцию, - никогда за время своей службы я не видел никого, кто отлынивал бы от дел и тратил время так, как ты. Ты проебал все задания, и каждый раз находил способ превратить их в нерабочее время. Ты разосрался со всеми моими сержантами и выводил из себя всех лейтенантов, у которых служил, и всё это время знал, что у тебя есть способности стать образцовым унтер-офицером! Что ты можешь сказать в свою защиту?

- Я просто исполняю свою работу, - пожал я плечами без тени шутки, - Пытаюсь спасать жизни.

- Ну что же, твоя работа выполнена, - рассмеялся он, похлопав меня по плечу.

Топ смеётся? К чему бы это, задумался я.

- Пока ты находился в Да Нанг, якобы разыскивая Клифтона, армия оказала нам обоим услугу. Они сдвинули твою дату отъезда на девять дней. Так что ты можешь начать чистить снаряжение и сдавать его на склад.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать.

- Так точно, сэр, Топ! - воскликнул я, что было сил. Я был вне себя от радости. Лишь несколько дней отделяли меня от свободы.

- Ещё кое-что, - добавил Топ, - Поскольку ты так ловко управился с сортирами, теперь ты продолжишь, как наставник. Завтра ты начнёшь обучать ходячих раненых, чтобы они могли продолжить дело после твоего отъезда.

- Топ, я сделаю всё, что прикажете! Я супер-старичок!

Время больше не тянулось, бремя войны свалилось с плеч. Раньше я много раз с завистью смотрел, как уезжают домой другие джи-ай, и теперь, когда уже почти настал мой черёд, мне казалось справедливым рассматривать остаток своих дней службы, как военное недоразумение. Желая закончить свою командировку символическим финальным жестом презрения к лайферам, я не спеша выбрал авторитет для оспаривания. Моей ни о чём не подозревающей жертвой стал новенький 2-й лейтенант, только что прибывший в батальон. Когда мы с ним случайно повстречались, я поздоровался с ним, подмигнув и улыбнувшись:

- Здорово, Уилсон, - сказал я ему приветливо, как будто мы были старыми приятелями.

Он опешил.

- Отставить, сержант! - скомандовал он, - Что это такое? Где воинское приветствие?

- Воинское приветствие? - переспросил я, как будто его вопрос не имел смысла, - У меня такого нет.

- Что значит "нет"? Военные правила поведения требуют выполнения воинского приветствия, когда военнослужащий приближается к офицеру! Вы должны выполнить воинское приветствие или получите взыскание!

Небольшая компания стоявших неподалёку солдат с любопытством глядела, что будет дальше.

- Лейтенант, - пояснил я, - Кэмп-Эванс расположен в одном из самых опасных районов Южного Вьетнама. Противник всё сильнее терроризирует местных жителей, живущих прямо за нашими воротами. Возможно, что в эту самую минуту за нами наблюдает снайпер ВК, и воинское приветствие сделает вас мишенью, потому что офицер - более крупная добыча, чем рядовой. Так что на самом деле, не выполнив приветствия, я возможно, спас вашу жизнь.

Мы зависли в патовой ситуации, пока Уилсон не склонился ко мне и не прошептал:

- Мне плевать. Мне необходимо поддерживать свой авторитет перед наблюдающими за нами солдатами. Просто исполняйте, что положено.

- Так точно, сэр! - ответил я, вытянулся по стойке "смирно" и отдал ему честь левой рукой.

- Вот это другое дело, сержант, - кивнул он, не заметив, или не желая замечать, что по военным стандартам только что понёс оскорбление.

В горах заканчивался сезон дождей и нашу роту отправили помогать строить новую базу огневой поддержки на севере долины А Шау близ лаосской границы. Из долины приходили зловещие новости. Новая база, под названием "Рипкорд", страдала от миномётных обстрелов, снайперского огня, ночных атак и засад прямо за проволочными заграждениями. И хотя нападения были разрозненными и неорганизованными, постоянное присутствие СВА усиливало мрачность и враждебность А Шау. Бои вокруг огневой базы "Рипкорд" длились 134 дня и стали самой дорогостоящей, если считать в жизнях, операцией США за весь 1970 год.

По мере роста потерь, некоторые джи-ай добавили войне ещё одну безобразную сторону под названием "фраггинг". Это означало моментальное и анонимное убийство ганг-хо командиров, которые без нужды рисковали жизнями своих подчинённых. Оружием служили ручные гранаты, потому что выстрел оставлял доказательство в виде пули. К счастью, "фраггинг" случался чрезвычайно редко, потому что большинство джи-ай служили под началом грамотных офицеров. Но теперь "фраггинг" замышлялся в моём собственном взводе. Военнослужащий моего бывшего отделения, специалист Майк Пердью, приехал в Кэмп-Эванс, чтобы пройти комиссию, и решил поделиться своим планом со мной.

- Сержант Викник, - начал он серьёзно, - Мне надо с вами поговорить.

- Эй, Пердью, - улыбнулся я, - Чего ты такой мрачный? Завтра ты уже будешь сержантом, командующим своим собственным отделением. Ну, каково чувствовать себя такой важной фигурой?

- Не спрашивай, мне это вообще не нужно. Слишком много ответственности - командовать отделением. Я не знаю, будут ли парни меня слушаться.

- Это всё хуйня, - ответил я резко, разочарованный его настроем, - Я справился, значит, и ты тоже справишься. Иногда бывает сложно командовать, но если ты не примешь повышение, то это место займёт какой-нибудь мудак, и тебе придётся ему подчиняться. Ты этого хочешь?

- Нет, конечно, нет, - вздохнул Пердью, глядя в сторону гор, - Главная проблема в лейтенанте Крамере. Поскольку ты ушёл из взвода, он начал чудить ещё больше, чем раньше. Он таскает с собой эту колоду пиковых тузов, чтобы класть их на убитых и постоянно говорит, что надо вступить в бой, чтобы заслужить пару медалей. Я боюсь, что из-за него кого-нибудь убьют.

- Господи Боже, - прошипел я, не веря ушам, - Я же говорил Крамеру выбросить эту колоду ещё в октябре, а теперь он говорит про медали? Нельзя терять времени, договоритесь с Силигом, чтобы когда он вернётся в поле, у вас уже был бы надёжный план по обработке Крамера. Так, как мы действовали раньше.

- И куда это вас завело? - спросил он, - Вы постоянно влипали в неприятности, потому что всё, что вы пытались делать, провалилось. Я не буду ждать Силига. Как только я вернусь в джунгли, Крамеру конец.

- В самом деле? Что ты собираешься сделать такого нового?

- Я собираюсь его убить, - ответил он мягко, но с мрачной решимостью.

Я не был уверен, что верно его расслышал. Но это было так. Я предположил, что он шутит.

- Так чего ты хочешь от меня? - рассмеялся я, - Моего разрешения?

- Нет. После всего, что ты прошёл, ты заслуживаешь права знать, что произойдёт.

Несколько секунд я в упор смотрел на Пердью. Он говорил серьёзно. С одной стороны, я был в смятении, потому что его радикальное решение было тем, о чём я никогда не думал. С другой стороны, было лишь вопросом времени, что Крамер доведёт кого-нибудь до такой крайней меры.

- Тебе надо остыть, Пердью, - заговорил я наставительно, - Фраггинг - это не тот метод, которым надо действовать. Тебе надо будет найти другой способ избавиться от Крамера.

- Вот что, Сарж, - сказал он, глядя мне в глаза, - Я могу это сделать, потому что я смогу это пережить. Когда там были Сайнер, Силиг и ты, мы были в безопасности от бредней Крамера. Но теперь взвод не будет его терпеть, пара новичков уже поговаривает насчёт того, чтобы ликвидировать Крамера, но они, скорее всего, всё провалят. Я сделаю все так, что это будет выглядеть, как гибель в бою.

Я был шокирован столь повседневным подходом к убийству. И хотя Крамер был достаточно туп, чтобы вляпаться и погибнуть, вместе с ним мог пострадать кто-нибудь ещё. Мне не нравилась такая перспектива, но я начинал понимать, что устранение Крамера могло быть оправдано, как мера по спасению жизней. Я подумал насчёт того, чтобы пригрозить разгласить их план, но Пердью каким-то образом знал, что я этого не сделаю.

- Делай, что хочешь, - предупредил я Пердью, надеясь, что он передумает, - Но не занимайтесь этой хуйнёй, пока я ещё во Вьетнаме. Мне осталось всего два дня, и ни для кого не секрет, что я ненавижу Крамера. Если он окажется убит, в армии могут подумать, что я в этом замешан, и я застряну здесь, пока не отмоюсь. Если так выйдет и я пробуду здесь лишнего, то я тебя найду и надеру тебе задницу, даже если это займёт всю оставшуюся жизнь.

Пердью кивнул и пошёл прочь. Вот так.

Я не знал, что мне думать. Окончание моей командировки должно было быть торжественным, а не окружённым смертями и планами убийств. Боже, как я ненавидел это место.

Я так никогда и не узнал, выжил ли Крамер, и дела мне до этого не было. Для меня моя часть войны закончилась.

"Джентльмены, я никогда не устаю говорить эти слова: "Добро пожаловать домой!"

Глава 15

Едем, едем...

То утро было похоже на множество других. Дождь сыпал крупными тяжёлыми каплями воды, которая пропитывала всё и всех. Но это ничего не значило, потому что тот день должен был стать первым днём моего совершенно нового приключения: я ехал домой.

Последним официальным действием, которое каждый пехотинец выполнял перед тем, как покинуть Вьетнам, была тщательная чистка его винтовки М-16. Это занятие стало для меня привычным делом, но к тому времени, протаскав винтовку в течение целого года войны, я почувствовал себя неестественно привязанным к ней. Мне хотелось, чтобы будущий владелец понимал, что это винтовка для меня значила, так что я привязал к стволу короткую записку, гласившую: "Эта М-16 побывала на вершине Гамбургер-Хилл и на дне долины А Шау. Она выжила в ДМЗ и на рисовых полях Фонг Дьен. Позаботься об этом оружии и оно позаботится о тебе. Шт.с-т Артур Викник-мл."

Я никогда не думал, что расставание с орудием убийства будет удручать меня, но это было так.

Обычно, когда пехотинец едет домой, не бывает прощальных вечеринок, весёлых речей и трогательных прощаний, потому что единственные люди, которым есть до него дело, находятся в поле. Просто по совпадению, Силиг оказался единственным моим другом в Кэмп-Эвансе, потому что он ещё не оправился от своих ранений в задницу. Единственным официальным напутствием, что я получил, стало жёсткое рукопожатие от Топа Бойеса, за которым последовало сухое замечание, не требующее ответа: "Спасибо, что заглянул".

Я был не единственным джи-ай, отправляющимся домой; ещё пятеро из Кэмп-Эванса уезжали вместе со мной. Мы вместе ждали грузовика, чтобы доехать до зоны высадки Салли, нашей первой остановки на пути. Было оскорбительно, что наша "автобусная остановка" была прямо рядом с сортиром, особенно потому, что нам пришлось ютиться внутри него, чтобы уберечься от дождя.

Силиг оставался рядом со мной, пока не приехал грузовик. Мы почти не разговаривали, мы не могли, потому что всё, что мы значили друг для друга, подходило к концу. Когда подъехал грузовик, мы пожали друг другу руки и обняли друг друга за плечи. Это было ещё одно горько-сладкое расставание, но я чувствовал страх, оставляя Силига. Когда Сайнера увозили в Японию, его легко было отпустить, потому что я знал, что он едет в безопасное место. С Силигом дело обстояло иначе; вскоре ему предстояло вернуться в поле и встретиться лицом к лицу с войной, не имея рядом надёжных друзей. Когда он, опустив голову, молча заковылял прочь, я понял, насколько личными стали наши отношения.

Больше я никогда его не видел.

Я сидел среди незнакомых джи-ай. Все тыловики, и, будучи пехотинцем, я не мог избавиться от чувства некоторого превосходства над ними. И хотя мы не были знакомы, наш пункт назначения можно было определить безошибочно: домой. У каждого из нас при себе был единственный необходимый для нашего путешествия багаж: большой запечатанный конверт, содержащий наши военные документы. У некоторых на коленях лежали вещмешки, а у других - умывальные принадлежности. Я был единственным, кто имел нечто необыкновенное - китайский карабин СКС. Они все пялились на него, но никто не пожелал спросить, как я его раздобыл.

Когда грузовик тронулся, моим последним впечатлением от Кэмп-Эванса стал вид, обрамлённый хлопающим брезентовым верхом грузовика и ржавым задним бортом. Мы проехали две мили по дороге, когда до меня дошло, что я не спросил у Силига его домашний адрес. Не то, что бы мне не было дела - мне просто хотелось забыть всё, связанное с Вьетнамом. Пожалуй, если не спрашивать, то будет легче уехать. Я знал, что буду скучать по своим друзьям, но никогда - по этому месту.

Пока грузовик грохотал по дороге, я уныло глазел на горы вдали. Меня охватило мрачное чувство. Я ощущал незримое присутствие погибших джи-ай, смерть некоторых из них я видел сам, других я даже не знаю, как запомнил. Мне пришло в голову, что в этом дьявольском месте должен был быть очень бурный загробный мир. Даже мысли об этом угнетали. В полевых условиях наши погибшие никогда не получали должного прощания вроде поминального обряда или похорон. Мы просто шагали дальше, каждый надеясь, что он не станет следующим. Их лица вспыхивали в моей памяти, словно траурная перекличка, но тут грузовик наскочил на кочку, резко возвратив мои мысли к дому.

Настроение в грузовике было приподнятым, но осторожным. Один джи-ай размышлял вслух, почему нас не отвезли к зоне Салли по воздуху, чтобы избежать мин и снайперов. И хотя за последнее время ни один грузовик не был атакован на Куок-Ло 1, его слова сдерживали наше ликование.

Мы прибыли на посадочную зону Салли без происшествий, и не было никакой нужды так спешить, чтобы туда добраться. Выполнив некоторые бумажные мелочи, мы провели остаток дня, ожидая, пока понемногу соберутся другие убывающие военнослужащие. Вскоре стало ясно, что нам предстоит провести ещё по крайней мере одну ночь во Вьетнаме.

Утром наша уезжающая группа, количеством около тридцати пяти человек, была доставлена на грузовиках в аэропорт Фу Бай. В терминале мы прошли сквозь жёлтую арку с надпись "Для убывающих и увольняемых". Я вспомнил, как с завистью смотрел на эту надпись во время прошлых поездок из Фу Бай, но вот она, наконец, стала предназначена для меня. Пока мы ждали, капеллан провёл краткую службу.

- Джентльмены, джентльмены, - вещал он, вы приближаетесь к концу долгого и трудного пути. И теперь, по милости Божией, вы отправляетесь домой. Ваша вера в Господа нашего дала ему повод уберечь вас от вражеских пуль...

Пока капеллан жужжал, я отошёл в сторону, не желая больше его слушать. Его слова звучали слишком лицемерно для служителя Божьего. Я видел достаточно ужасов, чтобы приобрести уверенность в том, что Бог не замышлял войны, не говоря уж о том, что он не занимал чью-либо сторону.

Когда капеллан закончил, мы погрузились в транспортный самолёт С-130, который должен был отвезти нас к нашей последней остановке во Вьетнаме, в 90-й батальон пополнения в заливе Камрань. Полёт длился час и ещё сорок шумных минут, но время проходило быстро, потому что наше воодушевление набирало обороты с каждым пройденным этапом убытия.

После приземления в Камрани нас отвезли на автобусах в состоящий из четырёх зданий комплекс, где было проведено собрание и окончательное оформление наших документов. Хотя с того времени, как я посетил это здание в прошлый раз, прошёл всего год, казалось, что прошли десятилетия. Однако атмосфера была знакомой. Небольшие группы растерянных новичков, подавленных своим невезением оказаться во Вьетнаме, глазели на нас с тем же самым трепетом, с каким я когда-то глядел на "старичков". Позади них, завершая сцену, к небу поднимался столб чёрного дыма от горящей бочки с дерьмом. Я понимающе улыбнулся.

Более двухсот убывающих домой джи-ай со всего Вьетнама собирались в центре пополнений каждый день, и, хотя оформление было обычным лабиринтом форм для заполнения и длинных очередей, настроение было на удивление расслабленным и единодушным. В какой-то степени гордые собой, и имеющие все причины праздновать окончание командировки, мы всё же ещё не покинули Вьетнам, так что мы старались не делать ничего необдуманного, что могло бы задержать нашу отправку. Тем не менее, воодушевление светилось на лице каждого джи-ай. Взволнованно поглядывая на других солдат, я видел, что все они излучают одно и тоже беззвучное послание: "Наконец-то!"

После нескольких часов оформления нас отвезли автобусами в аэропорт и разместили в закрытой зоне в стороне от терминала. Нас поместили туда не для того, чтобы мы не могли сбежать, а чтобы безбилетники не попытались смешаться с нашей счастливой толпой уезжающих. В нашем узилище не было даже сортира, но мы не жаловались, потому что никому не хотелось пропустить сладкий звук вызова на посадку.

И вот этот миг настал. Великолепная серебряная Птица Свободы, Макдоннелл-Дуглас DC-8, спустился с неба и с рёвом промчался по посадочной полосе. Мы с трепетом следили, как самолёт, наверняка не подозревающий о своей важности и аудитории, проехал до конца полосы и затем величественно подрулил к нам, остановившись прямо перед нами. Никогда ещё этот символ американских технологий не значил для меня так много. Птица Свободы, ангел, сошедший с небес, прибыл, чтобы забрать меня домой.

Казалось, что это чересчур просто - всего лишь пройти и сесть в самолёт, но больше от нас ничего не требовалось. Когда мы шли по тармаку, тропический бриз обдал нас горячим, влажным воздухом - последнее напоминание о том, что мы оставляли позади. Когда я подошёл к трапу, аэронавигационные огни сюрреалистически замигали, и я вознёсся по ступеням, словно в кино.

Улыбающиеся круглоглазые стюардессы встречали нас у входа, направляя рядовых и сержантов в хвост, а офицеров в переднюю часть самолёта. Я с детским энтузиазмом плюхнулся на сиденье у окна, одна из стюардесс попросила меня отдать ей мой карабин СКС, чтобы они надёжно спрятали его на кухне. Я протянул ей карабин, осознав, насколько странно я, должно быть, выглядел, поднявшись с боевой винтовкой на борт гражданского самолёта.

Пока самолёт заполнялся, я глядел в окно на песчаные дюны Камрани, раздумывая, как такая красивая страна могла стать такой страшной. Тем временем, возбуждение на борту росло, и джи-ай начали праздник, выкрикивая словечки из нашего военного сленга. "Дембель!" было самым любимым, затем шло "Взлетай, одна пуля - и нам всем конец!". Другие кричали: "Горячая высадка!" и "Нахуй армию!"

Когда двигатели самолёта начали набирать обороты, наше ликование утихло до шёпота. Затем самолёт дёрнулся вперёд и медленно проехал к концу взлётной полосы, где развернулся и остановился. В эту минуту стихли все разговоры и время осязаемо остановилось, пока мы ждали разрешения на взлёт. Затем после мучительного ожидания, моторы взвыли сильнее и громче, и наступило то событие, о которым мы все так долго мечтали.

Пилот отпустил тормоз и самолёт устремился вперёд. Ускорение вдавило нас в спинки кресел. Грохот и вибрация отдавались всё громче и громче, и вот мы... ОТОРВАЛИСЬ ОТ ЗЕМЛИ! В момент отрыва все джи-ай издали боевой вопль, который заглушил шум двигателей. Когда мы выбрались из воздушного пространства Южного Вьетнама, солдаты возликовали от безумной радости. Для нас покинуть Вьетнам было всё равно что освободиться из тюрьмы, где находились за преступление, которого не совершали. Какое бы невезение ни привело нас туда, теперь мы были в безопасности от войны.

Когда оживление улеглось, командир экипажа объявил: "Джентльмены, вы провели год во Вьетнаме и, возможно, никогда его больше не увидите".

Новый взрыв ликования.

- Меня попросили сделать круг и дать вам возможность взглянуть на Вьетнам ещё раз.

Нашим общим ответом было единодушное "ИДИ НА-А-А-ХУ-У-УЙ!" После этого самолёт продолжил свой путь над Южно-Китайским морем.

После того, как самолёт набрал высоту, казначей в звании 1-го лейтенанта прошёл про проходу, обменивая ВПС на старые добрые американские баксы. Деньги казались нам старым другом, с которым мы давно не виделись. Пока шёл обмен, я пролистал своё личное дело, чтобы посмотреть, что армия обо мне думает. Дело состояло в основном из рутинных форм, кроме 15-го параграфа, несправедливо выписанного мне за сон на посту в самом начале службы. Документ, вместе со штрафом в 50 долларов, не был обработан, так что я вытащил его из папки и спустил в самолётный туалет.

После шести часов полёта мы приземлились в аэропорту Ханеда в Токио, где мы дозаправились, поменяли экипаж и смогли размяться, хотя и не решались терять самолёт из виду. Через час мы снова были в воздухе, совершая 6000-мильный перелёт через Тихий океан. Настроение на борту было праздничным, но расслабленным, так что мне удалось несколько раз поспать. Странно, но стюардессы не показывались большую часть полёта, и выходили только чтобы раздать пищу. Нахальное поведение наиболее шумных джи-ай их явно пугало.

И хотя я понимал причину их бравады, но война привлекла к себе столько общественного внимания, что я задавался вопросом, что будет, когда я вернусь домой. Увижу ли я снова свою девушку? Ожидает ли моя семья и мои друзья, что я вернусь к гражданской жизни, как будто бы ничего особенного и не случилось? Или они будут думать, что я могу взбеситься от любой мелочи? Я знал, что в некотором смысле я сильно изменился. Целая жизнь чрезвычайных испытаний была втиснута в один год. Кто бы тут не поменялся? Я старался не думать о этом.

Джи-ай свободно бродили по всему самолёту, болтая обо всём на свете. Однако, большая часть разговоров сводилась к одному и тому же вопросу. Все были рады выбраться из Вьетнама, но раздосадованы тем, что впереди их ждали несколько месяцев службы в Штатах. Они по праву считали, что отдали дяде Сэму достаточно своего времени. Что касается меня, то я молча слушал их жалобы, в душе гордясь, что благодаря дополнительному времени, что я потратил на военную подготовку перед отправкой во Вьетнам, всего лишь несколько часов отделяли меня от гражданской жизни.

Когда день угас и настал вечер, от заката на высоте 30000 футов захватывало дух. Когда стало слишком темно, чтобы что-то разглядеть снаружи, большинство солдат разошлись по своим местам, чтобы поспать или почитать. Тем временем, под гул двигателей в темноте, я вообразил, что наш самолёт мог бы оказаться космическим кораблём, направляющимся к планете Земля. В конце концов, мы возвращались в Мир.

Через несколько часов наше спокойствие нарушило табло "ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ", что обозначило снижение к западному побережью Америки. Все быстро заняли свои места и молча пристегнулись. Стюардесса прошла по проходу и побрызгала инсектицидом, чтобы уничтожить экзотических насекомых, которых мы могли принести с собой.

- У нас что, мандавошки? - спросил чей-то голос.

- Это, наверно, "Агент Оранж", - прошептал кто-то ещё.

Командир экипажа нарушил тишину, объявив, что прямо перед нами береговая линия штата Вашингтон. Мы вытянули шеи к окнам, напрягая зрение в поисках первого за целый год проблеска родной земли. "Я вижу огни!" - внезапно воскликнул кто-то. Остальные присоединились: "Огни! Огни! Это большой Мир!" Целый шквал одобрительных возгласов подтвердил, что мы всего в нескольких секундах от приземления.

Командир экипажа снова заговорил: "Джентльмены, через несколько минут мы приземлимся на военно-воздушной базе Мак-Корд".

Новый взрыв восторга.

- Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолёта.

- Холодная высадка! - прозвучал одиночный выкрик, вызвав новую волну радости.

Когда самолёт снижался, в салоне вновь настала мрачная тишина. Все сидели неподвижно, пытаясь разобраться в мириадах чувств, заполонивших наши головы. В тот момент казалось, что каждый джи-ай возносит одну и ту же беззвучную молитву: "Господи, пусть всё это окажется правдой!"

Затем, словно гигантский Феникс, наш DC-8 коснулся земли под грохот и скрежет колёс и вой реверсированных двигателей. Прежде, чем самолёт успел замедлиться до скорости маневрирования, разразился сумасшедший дом. Радость от приземления на американской земле ознаменовалась восторженными боевыми воплями, подброшенными в воздух кепи и хлопаньем гигиенических пакетов. Джи-ай бегали туда-сюда по проходу, влезали на кресла и топали ногами.

Грандиозность того, что мы пережили войну эмоционально переполнила некоторых из нас, и они сидели, улыбаясь с полными слёз глазами. Другие пожимали друг другу руки, обнимались или победоносно вскидывали вверх сжатые кулаки. Это было самое воодушевляющее событие, что мне когда-либо доводилось пережить. Мы не знали друг друга по именам, но, как ветераны войны, были тесно связаны, наслаждаясь этим мигом окончательного избавления.

- Джентльмены, джентльмены, - раздался из динамиков уверенный голос командира экипажа, - Это мой седьмой обратный рейс из Вьетнама и я никогда не устаю произносить эти слова: добро пожаловать домой.

При этих слова все на секунду остановились, как будто бы для того, чтобы произнести: "Спасибо тебе, Господи!". Я знаю, что сделал это.

28 марта 1970 года, 19:25 по Тихоокеанскому времени.

Наконец-то дома.

Викник Артур
Намсенс: Пережить Вьетнам в 101-й воздушно-десантной дивизии

Артур Викник

НАМСЕНС:

Пережить Вьетнам в 101-й воздушно-десантной дивизии

Предисловие

Благодарности

Глава 1

Знакомство с Вьетнамом

Глава 2

Никакого карьерного роста

Глава 3

Битва за Гамбургер-Хилл

Глава 4

Долина А Шау

Глава 5

Бамбуковые стрелки

Глава 6

Душевные муки

Глава 7

Сачкую в тылу

Глава 8

Бамбуковый блюз

Глава 9

Винтовки и бензопилы

Глава 10

Отпуск на Гавайях

Глава 11

Возвращение во Вьетнам

Глава 12

Сумасшествие - подано!

Глава 13

В отпуске

Глава 14

Последний отсчёт к свободе

Глава 15

Едем, едем...

Эпилог

Комментарии: 10, последний от 14/11/2023. © Copyright Викник Артур , перевод: Копачевский Максим Размещен: 26/03/2015, изменен: 26/03/2015. 727k. Статистика. Повесть: Вьетнам, Перевод Скачать FB2 Годы событий: 1969-1970	Оценка: *8.8141** Ваша оценка:
Аннотация: Мемуары американского сержанта во Вьетнаме. "Это был сокрушительный удар. Я жил комфортной жизнью. Я должен был лишиться всех своих желаний. Но всё равно надо было идти служить, потому что всех друзей уже призвали. Я не был ни умником, ни отморозком, но мне нравилось отпускать шутки и заставлять окружающих смеяться. В армии решили, что это означает задатки лидера. Они спросили, не хочу ли я поступить в школу сержантов. Тогда после отправки во Вьетнам я стал бы командиром отделения. Мне не хотелось в этом участвовать, но мне сказали, что я на пробуду в Штатах на шесть месяцев дольше. Я решил, что если война к тому времени закончится, мне не придётся туда ехать".

Викник Артур Намсенс: Пережить Вьетнам в 101-й воздушно-десантной дивизии

Артур Викник

НАМСЕНС:

Пережить Вьетнам в 101-й воздушно-десантной дивизии

Предисловие

Благодарности

Глава 1

Знакомство с Вьетнамом

Глава 2

Никакого карьерного роста

Глава 3

Битва за Гамбургер-Хилл

Глава 4

Долина А Шау

Глава 5

Бамбуковые стрелки

Глава 6

Душевные муки

Глава 7

Сачкую в тылу

Глава 8

Бамбуковый блюз

Глава 9

Винтовки и бензопилы

Глава 10

Отпуск на Гавайях

Глава 11

Возвращение во Вьетнам

Глава 12

Сумасшествие - подано!

Глава 13

В отпуске

Глава 14

Последний отсчёт к свободе

Глава 15

Едем, едем...

Эпилог

Викник Артур
Намсенс: Пережить Вьетнам в 101-й воздушно-десантной дивизии