В конце августа 1943 года, подросткам - мальчишкам и девчонкам 1926 года рождения, вручили повестки для отправки в Германию на работу, явка обязательная. Собрали возле дома старосты, в центре села, проверили по списку, посадили на подводы и отвезли на ж.д. станцию Белая Крыница, где посадили в товарные вагоны. Нас все время сопровождали местные полицаи. Повезли в направлении ж.д.станции Пятихатки, а дальше на Знаменку. Это мы узнали у железнодорожников, которые проверяли подвижной состав. Примерно в 17 часов поезд остановился в поле. Я призвал своих товарищей по вагону:
- Ребята бежим.
И сам первым побежал в сторону небольшого оврага. За мной побежали ребята, по нам начали стрелять из автоматов и пулеметов, которые были установлены на вагонах состава. Но мы успели скрыться в овраге, а затем побежали по кукурузе, она была высокая и густая. Стрельба прекратилась, и мы собрались в конце кукурузного поля, двенадцать человек из разных сел. Посоветовались, что идти такой группой опасно, решили разбиться по четыре человека. Со мной пошли Бурым Станислав, Верниенко Алексей, Зубков Толя. Решили ночью по звездам идти на юг, а днем отдыхать, чтобы никто не видел нас.
Первая ночь была трудная, мы шли полем по звездам на юг и старались уйти от железной дороги как можно дальше, так как на нас могли организовать облаву. К рассвету мы увидели подсолнухи на большом участке поля. Решили остановиться на отдых. Днем, по одному, изучали нашу местность и искали воду, но воды не было. Днем мы в основном спали, но становилось все жарче и нам хотелось пить. Алексей обнаружил небольшое болото. Мы по очереди брали кружку, набирали воду и цедили её через майку и понемногу пили.
На третью ночь мы набрели на бахчу, где было много арбузов и дынь, а главное тут был хороший сторож, он нас напоил, дал хлеба к арбузам. Он нам и рассказал, что днем, недалеко от бахчи полицаи арестовали шесть человек, подростков. Он указал дорогу, как дойти до Белой Крыницы. Мы горячо поблагодарили этого доброго человека и тронулись в путь. Поистине свет не без добрых людей, их гораздо больше на земле. Наше решение идти только ночью и обходить все населенные пункты себя оправдало.
При подходе к ж.д.станции Белая Крыница, мы разделились по два человека и так перешли железнодорожный переезд. А затем вышли на дорогу в Д-Брод. Начинало светать. Вдоль дороги шла лесополоса, но мы в ней боялись остановиться на день. Дошли до оврага, который мы знали, и в его кустарниках остановились на отдых. Начало темнеть и, с первыми сумерками, мы пошли в родное село. Но как оно встретит нас, мы не знали. Толе Зубкову было хорошо, он жил на правом берегу нашей реки Ингулец, а нам, троим, нужно было перейти еще через мост, а там могла быть охрана.
Во время нашего отдыха я часто говорил Станиславу о его сестре Орине, с которой дружил больше года, она мне очень нравилась. Он предлагал идти к ним домой, но я сомневался. Я не знал, как встретят меня его родители и поэтому отказался.
Станислав пошел первым через мост, а затем к себе на гору. Мне нельзя было идти домой, т.к. в нашем доме жил родной брат моей "ТЁ"-мамы со своей большой семьей, который только переехал с хутора к нам. Алеша предложил идти к нему. Он жил недалеко от моего дома. Пришли к дому, вошли во двор. Алеша постучал в окно несколько раз, когда мать спросила:
- Кто там?
Он ей ответил:
- Мама, это я, Алеша.
Дверь быстро открылась, и мать обняла сына. Его младшая сестренка тоже подбежала и начала обнимать родного брата. Я стоял и наблюдал эту радостную встречу. Потом мать успокоилась и стала причитать:
- Боже, если узнают полицаи, то бог знает, что они сделают с нами. Пойду дедушке скажу.
Вскоре пришел дедушка Иван, он был высокого роста, крепкого сложения, необыкновенной силы человек, он мог легко поднять лошадь, у него в слободе была кличка "Бугай". Он успокоил невестку, велел нас покормить, а затем сказал:
- Вы полезайте на чердак, а дальше мы придумаем, как нам быть. Что ни ставила мать Алексея на стол, мы все полностью съедали. Быстро справившись с едой, мы полезли на чердак дома. К нашему счастью, там было немного сена и мы уснули крепким молодым сном. В обед нас разбудила сестренка Алексея, она принесла нам горячего борща. Какой же он был вкусный для нас.
На третий вечер дед Иван сказал:
- Завтра на рассвете пойдете огородами к оврагу, а там вверх по оврагу до самой глубины его. Там есть скала, а под ней большая пещера, я её привел в порядок, вы сможете спокойно сидеть там, в это время туда никто не ходит, а вечером выходите дышать воздухом, внизу есть крыница, очень вкусная вода, я её немного расчистил.
В октябре стало холодно, начал выпадать снег, а это следы... Алексей ушел к своим родственникам, а меня взял любимый мой сказочник Васин Поликарп Бенедиктович в свой дом. Днем сидел на чердаке его дома, а ночью, с наступлением темноты, выходил в сад на прогулку.
Большое спасибо этой замечательной семье Поликарпа Бенедиктовича, его жене тете Марфе, красивой, милой и доброй женщине, его дочери Марии и особенно младшей Верочке, она была на два года моложе меня.
Я испытывал чувство симпатии к Верочке, она часто приходила ко мне на чердак, мы много времени проводили вместе. Но потом тетя Марфа стала ограничивать её и наверное она была права, ведь мы были так молоды.
В декабре 1943 года в наше село вошли отступающие немецкие воинские части. Они разместились даже в нашей русской слободе. Сидеть на чердаке стало опасно, немцы обыскивали дома и забирали - угоняли всех нестарых мужчин.
Дядя Поликарп сообщил мне вечером, что на хуторе Хоменково нет немцев и даже полицаев, это на правом берегу р.Ингулец. А там живет родная сестра моей мамы тетя Елена Лезунова. Дядя Поликарп сказал, что в эту ночь я должен пойти к ней.
Я попрощался с семьей Поликарпа Бенедиктовича, примерно за полночь, и пошел за околицу села в направлении хутора Хоменково. Только вышел к последнему дому нашей русской слободы, увидел двух немцев, которые шли вверх по реке и громко смеялись. Я лег и дождался, когда они пройдут мимо меня, а затем по-пластунски пополз в направлении ближайшего оврага, пока не скрылся от часовых. Местность с детства мне знакома, но я боялся наткнуться на патруль.
Шел по дороге, по которой много раз ходил с самого раннего возраста на колхозный огород, где дядя Гаврило работал несколько лет бригадиром. Это напротив хутора Хоменково, на левом берегу р.Ингулец. Дорога, кручи и овраги, которые были вдоль дороги, были ко мне холодны и каждый шорох был для меня опасен. Все мое существо было предельно напряжено. К счастью, я никого не встретил и напротив хутора перешел через речку, и по оврагу пошел вверх. Путь оказался очень трудным, было много снега и кустарников, которые создавали трудности.
Хутор Хоменково расположен на самой высокой горе в этом районе на правом берегу р.Ингулец. От хутора вниз к реке идут четыре оврага, которые создавали свой микроклимат, где было несколько крыниц. Помещик Хоменко построил дачу и посадил прекрасный сад, где росли яблоки, груши, абрикосы, черешня, виноград и другие фруктовые деревья. При Советской власти этот сад стал колхозным и конечно потерял свое богатство. По одному из этих оврагов я добрался к
рассвету до хутора Хоменково. Тетя Елена Лезунова встретила меня тепло, у них я жил вольно весь декабрь, с хутора видно было мое село, оно казалось чужим и далеким. Днем ходил на поле, где в снегу были кукуруза и подсолнухи, я собирал их и приносил домой. Мне эта работа нравилась, а главное, я себя чувствовал нужным человеком для вдовы, тети Елены, и её двух дочерей.
Встречали 1944 год с надеждой - скоро наши, освободят нас от фашистов. Через два-три дня нам стало известно, что в Д. Броде прекратились облавы на мужчин, а начали их делать в Новой Григорьевке, а это 2 км от хутора.
Вторая половина января была тревожная, в Новой Григорьевке периодически проводились облавы на мужчин и подростков.
В начале февраля 1944 г. я рано утром пошел в поле за кукурузой, это от хутора километра четыре. С нашей горы, где расположен хутор, хорошо была видна Н-Григорьевка и дорога к ней. Я немного отошел от хутора, как увидел колонну немцев и полицаев, идущих медленно в гору к нашему хутору. Я ускорил свой путь в поле, наблюдая за колонной. Только они вышли на гору к хутору, колонна разделилась на две группы: одна пошла влево, а другая вправо. Я понял, облава пришла и к нам на хутор.
Когда стало темно, я вернулся с кукурузой и подсолнухами. Тетя Елена подробно поведала, сколько мужчин и подростков угнали в рабство. Забирали всех, кто не успел спрятаться в своих убежищах, а они были почти в каждой семье, где были мужчины.
В середине февраля рубил дрова для печки, когда услышал крики - немцы, облава! Выскочил со двора, увидел немцев и полицаев, которые расходились влево и вправо хутора. Я бросился бежать, что было сил, в ближайший овраг, который шел вниз к р. Ингулец, падал, переворачивался в снегу и снова бежал. По мне открыли стрельбу, как по зайцу охотники, пули свистели справа, слева и над головой, но всевышний меня хранил. Я скрылся в складках оврага и добежал до реки. Остановился под густым кустарником, где было много снега, сделал себе убежище и решил отдохнуть и собраться с мыслями. Отлежался, и первая мысль была идти в колхозный сад, а это примерно 2 км. Там есть землянки, где можно будет жить, но у меня не было спичек и никаких продуктов, даже кочанов кукурузы.
С хутора доносились крики и стрельба, так длилось до обеда, а затем все стихло. Я стал мерзнуть, чрево стало требовать пищи, а голод трудно побеждаемое чувство, наверно для каждого человека. Решил идти домой в Д. Брод, как будто облава у нас прекратилась.
На берегах реки росло много лозы, из неё плели корзинки и кошевки, а я сделал хорошие бечевки, наломал хвороста и пока шел к селу связал большую вязанку. Спокойно дошел до села, не встретил ни одного человека. На нашей русской слободе во всех дворах были немецкие солдаты, на меня никто не обращал внимания, моя ноша закрывала голову и была хорошим пропуском. Дома встретили меня радостно-тревожно, родные и земляки удивлялись:
- Откуда ты явился, Толя?
В основном были только такие вопросы, а я шутя отвечал:
- Уверяю вас, точно не с того света.
Немцы грабили моих земляков, были четыре случая насилия женщин и девушек. Солдаты ходили по домам и требовали:
- Млеко - молоко и яйце - яйца.
А когда получали эти продукты, многие в знак благодарности произносили:
- Гитлер капут.
Когда в августе 1941 года наступали, то все кричали:
- Сталин капут.
Пишу это для того, чтобы наши потомки знали, что немецкие солдаты тогда, в начале 1944 года, признавали, что германский фашизм будет разбит Советским Союзом, даже без второго фронта, который обещали открыть американцы и англичане.
Дыхание фронта приближалось к нам, мы радовались, когда было слышно артиллерийскую канонаду, и ждали наших воинов с большим нетерпением.
В конце февраля жандармы и полицаи внезапно, днем, сделали облаву на мужчин и подростков. Мой сосед Вася Самохин, 1929 года рождения, был схвачен и угнан вместе со мной, на хутор Ищенка, где был сборный пункт, как выяснилось, со всех сел и хуторов этого района. Одну ночь мы ночевали в школе этого хутора, а наутро нас погнали этапом, под охраной жандармов и полицаев. Все они были на лошадях. В этой районе местность равнинная, зимой человека, когда есть снег, можно видеть за километров семь. Такая местность идет до самой р. Ингулец. Нас погнали по проселочным дорогам на запад, до хутора Белогорка (это 7 км южнее моего села Д-Брод), а дальше вниз по течению реки Ингулец, до деревянного моста через реку, в село на правом берегу Вартаковки (точное название забыл). Перешли мост, вступили в село, шли узкой улицей. Полицай отстал и смотрел на мост. Тут был поворот влево, а я рванул вправо и побежал по улице. Пробежал не знаю сколько, вбежал во двор, а за мной Вася Самохин. Мы спрятались возле скирды соломы, но добрая женщина, хозяйка дома, забрала нас в хату и спрятала под печь и закрыла отверстие. Часа через три хозяйка открыла отверстие и сказала:
- Ребята, вылазьте, жандармы и полицаи погнали людей на Снигиревку.
Когда мы вылезли, я увидел на лежанке троих детей и доброе лицо женщины средних лет. Вот сейчас пишу, и сердце наполняется громадной благодарностью к этой доброй, мужественной женщине. Она дала нам хлеба и семечек и мы с Васей Самохиным пошли на хутор Хоменково. Если идти по дороге, горой это легко и быстро. Но мы пошли вдоль реки Ингулец, на север, там были овраги, много снега. Дорога трудная, но более безопасная. Пришли в хутор, было уже темно. Я постучал в окно к тете Елене, она узнала меня и открыла дверь. Она накормила нас, чем смогла, и уложила спать. Утром Вася ушел в Д-Брод. Как я узнал через 12 дней дошел он благополучно.
Я жил своей привычной жизнью у тети Елены, ходил за кукурузой и подсолнухами, носил хворост для плиты и печки. Так было несколько дней до первых чисел марта 1944 года. Однако силы небесные меня оберегали. Утром рано проснулся, быстро собрался идти за хворостом. Только вышел во двор слышу крики мужчин и женщин:
- Облава, облава...
Я выскочил на улицу и, как лось, побежал к знакомому оврагу. По мне открыли стрельбу, но я уже был в овраге и бежал по знакомой тропинке вниз к реке. Остановился под тем же кустом, что и раньше.
Извечный жизненный вопрос в таких случаях жизни:
- Что делать?
На хутор доходили слухи - на Белогорке нет немцев. Решил идти на хутор Белогорка, там живет двоюродная сестра моего отца тетя Фрося. Я пошел на юг по реке, а затем через колхозный сад. Сколько раз босиком бегал в нем. Это было радостное время, иногда сторожа нас, мальчишек, гоняли, чтобы не рвали зеленые фрукты. А сейчас я шел предельно напряженно, в любую минуту меня могла встретить опасность.
Дошел до гребли, где была водяная мельница, свернул влево к оврагу, везде могли быть немцы или полицаи, но делать было нечего, нужно идти, овраги оказались глубокие и трудно проходимые, однако более безопасные.
Тетя Фрося встретила меня хорошо, накормила, обогрела. Но через три дня - 8 марта, в наш хутор Белогорка ночью вошли боевые воинские части немцев. Жить мне в их семье стало очень опасно. Тетя Фрося договорилась с одной женщиной, из числа беженцев, которой она помогала в ее трудной жизни. Эта женщина жила на пустой колхозной ферме, в подсобке с двумя маленькими детьми, девочкой и мальчиком трех и пяти лет. В подсобке была плита, деревянный топчан, на котором они спали или сидели. Когда немцы шли к ним на ферму, я мигом залазил под топчан. Они откроют дверь, посмотрят на двух плачущих детей и мать, и к великому нашему счастью, уходят. Я простыл под этим топчаном, а возможно и раньше, и начал кашлять. На меня надели старое длинное пальто тети Фроси, валенки и довольно поношенный платок. Лицо намазали желтым порошком, чтобы вид был как у больного желтухой. Моя добрая хозяйка все время красилась тем же желтым порошком, одета она была в фуфайку и суконную черную юбку. Звали её Ниной, а фамилию я забыл.
Она была женой командира Красной Армии, поэтому стала беженкой
с двумя детьми. Кормила нас тетя Фрося два раза в день. Нина ходила
к ней. В доме тети Фроси стояли немцы, но её и детей не обижали.
11-го марта было мое последнее испытание судьбой. У нас кончилась ВОДА, Нина себя плохо чувствовала. Я взял два ведра, коромысло и пошел к речке по воду. Спустился с горы к речке, не было никого, набрал воды, начал идти, как увидел двоих немцев на лошадях, которые подъезжали рысью ко мне. Я встал, опустил ведра на землю. Когда они подъехали, я увидел сверху шинель, на груди бляхи орлов, это были жандармы. По телу прошла дрожь. Они обсмотрели с ног до головы меня, а я испуганно смотрел на них. Они что-то между собой обговорили, а затем громко засмеялись и поехали дальше. Я стоял как вкопанный в шоке возле своих ведер. Только когда жандармы отъехали на большое расстояние от меня, я взял ведра и медленно пошел по дороге в гору к нашему жилищу на ферме, желая одного, чтобы больше не встречать немцев и полицаев.
Благополучно вернулся с водой в нашу подсобку. Нина подбежала ко мне, обняла и заплакала причитая:
-Толя ты прости меня, я видела, как к тебе подъехали немцы и остановились, у меня сердце замерло, как долго они стояли возле тебя.
Я, как мог, успокаивал эту прекрасную женщину. Ночь с 11 на 12 марта была по-прежнему полна тревог, все время были слышны крики немцев, а от них можно было ждать поджога домов и расстрела нас, живых. К рассвету все стихло, наступила непривычная тишина. Утром рано Нина пошла к Фросе, узнать, какие есть новости. Она радостно рассказала:
- Только стало темно, немцы, которые были в моем доме, быстро собрались и ушли из дома. Установилась прежняя тишина и я уснула за все четыре бессонные ночи, не бывалым крепким сном.
Мы на радостях затопили плиту и желанное тепло пошло по нашей подсобке. Примерно к десяти утра тетя Фрося пришла к нам и сообщила самую радостную весть - наши освободили Д-Брод. Пригласила на праздничный обед к себе. Так 12 марта 1944 года кончилась моя нелегальная, бесправная, полная опасностей, трудностей и тревог, борьба. Которую я вел, чтобы дождаться родной Красной Армии. Когда сели за праздничный стол, по тем временам, обедать у тети Фроси, Нину трудно было узнать. Она переоделась и смыла маску, которую носила все дни. Она все время улыбалась. У нее было чистое, румяное, красивое лицо, она была симпатичной, привлекательной молодой женщиной. Больше ничего не знаю об этой прекрасной женщине, которая мужественно спасала своих детей - сына и дочь в таких неимоверно тяжелых условиях войны. Господи, я склоняюсь перед этой мужественной женщиной и молю для нее и её детей большого человеческого счастья в жизни, она это заслужила своим гражданским патриотическим подвигом.
После обеда я тепло поблагодарил тетю Фросю и Нину за всё хорошее и доброе, что они сделали для меня. Форсированным маршем, как на "крыльях" полетел домой, в нашу родную слободу Д-Броды, это напрямую всего семь километров. Земляки, кто встречал меня, как сговорились, в один голос хвалили:
- Ай да молодец ты Толя, сумел убежать от всех полицаев и немцев.
На второй день я пошел благодарить дядю Поликарпа Бенедиктовича Васина, любимого сказочника нашего детства и смелого человека, патриота нашей Родины. Узнал от него, что ему удалось спасти раненого командира Красной Армии. Позже, за это, его наградили медалью "За Отвагу". Ее вручали в Б. Александровском районном военкомате, и каждый раз, когда приезжал домой в отпуск, я навещал его, а он всегда был почетным гостем в нашей семье.
2-го мая 1944 года пришел наш черед, ребят 1926 года рождения, идти в ряды Советской Армии. Мои одногодки приняли призыв, как должное, никто не думал уклоняться от службы. Нас провожало много людей за околицу села и дальше по дороге на Б. Александровку. Плакали матери, сестры, подруги и новобранцы. Один только не плакал - Толя Ковров. Он шел веселый, с улыбкой, с ним рядом шла его подруга Оля Бурымова. Провожающие говорили:
- Толя не плачет, сердечный, у него нет матери, да и отец на фронте, а может и встретит его там. В жизни все бывает. Сколько раз пытались угнать Толю в Германию, а он убегал, не раз уже бывал под пулями, вот он и не плачет.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023